- Гермиона… - Джейн вышла на крыльцо и присела на лавочку рядом с дочерью.
- Да? – тихо, еле слышно откликнулась девушка.
- Иди в дом. Холодно, - она приобняла свою дочь за плечи.
- Нет, мам. Я должна все взвесить, чтобы не сделать ошибок. А лучше, если я это сделаю здесь, где меня никто не отвлекает.
Джейн поняла тонкий намек дочери, но все-таки не ушла.
- Гермиона… Ты знаешь о традициях, которые имеются в нашей семье с незапамятного времени? О традициях женского имени?
- Нет, - волшебница подняла голову от колен и, щурясь от бьющего в глаза яркого света фар проезжающей мимо машины, посмотрела на мать.
- У нас есть такой обычай. Каждая мать – Хелена – должна назвать свою дочь Гермионой. Когда вырастает Гермиона, он называет свою дочь Хеленой. И так далее…
- А если в семье рождается сын? – полюбопытствовала девушка.
- Ты забываешь о том, что раньше семьи были большими, - мягко напомнила мать. – Но, если дети были только мужского пола, то тогда бабушка передавала внучке – любой – свое имя. Таким образом, одна ступень пропускалась, но ритуал все-таки имел место.
Гермиона задумалась.
- Этот обычай… по чьей линии родства он переходил? По твоей или по папиной линии? – спросила девушка.
- По моей, - ответила Джейн, поднимая голову к мерцающим в стремительно синеющем небе звездам.
- Прости, мам, может, вопрос глупый, но… Почему тогда тебя зовут Джейн? – Гермиона смутилась.
Джейн негромко рассмеялась.
- Вообще-то меня в детстве назвали Хеленой. Но мне это имя не нравилось – тогда было слишком много Хелен. И, когда я получала паспорт, сменила имя на Джейн. Твоя бабушка… жаль, она так и не узнала, что я назвала тебя в ее честь… твоя бабушка Гермиона была в шоке.
- То есть я обязана назвать свою дочь Хеленой? – девушка накрыла ладонь матери своей.
- Раньше это было обязательством, но теперь… нет. Все сугубо по желанию. Но ритуал красивый, просто я в молодости этого не понимала, - пожала плечами мать.
Гермиона улыбнулась.
- Да, ритуал красивый, - зачарованно повторила она.
Девушка не знала и не догадывалась о том, что Джейн Грейнджер обладает незаурядной способностью к фантазированию и умеет превосходно отвлекать людей от насущных проблем…

***

- Гермиона? – в дверь постучался отец девушки. – К нам приехала Грейс!
- Кто? – Гермиона застонала. – Только не она!
- Она приехала не одна, - мистер Грейнджер прокашлялся, - а вместе с Мэган и Хэйли.
- О, Мерлин! – возопила девушка. – За что мне такое наказание?
Мэган Фаулер была родной сестрой Джейн Грейнджер, и, следовательно, тетей Гермионы. Грейс – старшая дочь Мэган – приходилась Гермионе двоюродной сестрой. Шумная, общительная, сующая нос не в свои дела – этими качествами она ужасно напоминала Гермионе погибшую Нимфадору Тонкс. А Хэйли была младшей сестрой Грейс. И неизвестно, кого Гермиона ненавидела больше – некорректную Грейс или девятилетнюю любопытную Хэйли.
- Они приехали погостить на две недели, - поморщился Вайатт Грейнджер. – Но Грейс останется еще на некоторое время – до тех пор, пока не снимет квартиру.
Гермиона тяжело вздохнула и уточнила:
- А жить она, конечно, будет в моей комнате? – девушка кивнула на заваленную книгами кушетку.
- Разумеется, - и мистер Грейнджер быстро ушел.
Тяжело дыша от переполняющей ее злобы, вызванной несвоевременным приездом кузин (девушке хотелось побыть наедине с родителями, которых она не видела целый год, полный страхов за их и свою жизни), Гермиона одним резким движением скинула многочисленные книги с пледа. Когда грохот падающих фолиантов отрезвил ее, она присела на корточки и принялась собирать книги.
- Гермиона! – дверь распахнулась, и на пороге предстала Грейс. Гермиона подняла на девушку глаза и страдальчески закусила губу. – Я так рада тебя видеть!
- Я тоже, - покривила душой Грейнджер. В это время Грейс, также опустившись на пол, обнимала свою двоюродную сестру и потому не видела брезгливой мины на лице Гермионы.
- Ты, как всегда, стандартна! – обвиняюще произнесла мисс Фаулер, отстраняясь. – Герми, ты девушка или мужик в юбке? Когда же ты, наконец, начнешь вести себя как леди?
Гермиона посмотрела на внешний вид Грейс и хмыкнула:
- Это ты, что ли, леди?
Фаулер легкой походкой подошла к зеркалу и бросила кокетливый взгляд в его туманные глубины.
- И что тебе не нравится? – с детской обидой в голосе спросила Грейс. Поправив рукой свои темно-красные волосы, она повернулась к Гермионе, которая продолжала собирать книги. – Все пыхтишь над своими «научными трудами»? – Грейс фыркнула. – Пора бы уже выйти на улицу и завести себе парня, Герми!
- Прекрати называть меня Герми, Грейс! – вспылила волшебница. – Я сколько раз тебя просила не уменьшать мое имя!
- Хорошо-хорошо, - пропела двоюродная сестра колдуньи, примиряюще подняв ладони и кокетливо хлопая глазами. – Молчу! Но парень тебе срочно нужен, Герми! Иначе ты так и останешься старой раздражительной девой…
- ГРЕЙС!!! – прорычала Гермиона. – Помоги мне лучше книги собрать! А с парнями я и без тебя разберусь!
- Что-то ты сегодня злая… Не рада моему приезду?
«В кои-то веки ты оказалась права, Грейси!»
- Встала не с той ноги, - пробурчала Гермиона. – Ты мне поможешь?
- Нет, мне нельзя поднимать тяжести, - Грейс сложила губки бантиком. – Справишься без моей помощи? Я ведь еще не видела тетю Джейн… Но, если хочешь, могу прислать тебе в помощницы Хэйли!
«НЕТ!» – чуть было не возопила Гермиона.
- Не стоит, - с трудом искривив губы в улыбке, проговорила она. – Думаю, я сама сумею справиться, Грейси, - Гермиона с некоторым злорадством увидела возмущенное лицо кузины.
- Герми! – в спальню девушки влетела темноволосая девчушка.
- О, нет, - тихо простонала волшебница. – Хэйли!
- Привет! – сестра Грейс кинулась к Гермионе. – Ты рада, что мы приехали?
- Да… очень, - простонала девушка. Хэйли больно дернула Гермиону за волосы, и она вскрикнула: - Ты сейчас оставишь меня лысой, Хэйл!
Девочка рассмеялась.
- Это ты раскидала все книжки? – она махнула рукой, указывая на валяющиеся на полу тома. – Тебе помочь?
- Нет, спасибо, не нужно, - сквозь зубы процедила Гермиона. – Не нужно, Хэйли! – в отчаянии воскликнула Грейнджер, увидев, как девочка берется за «Историю Хогвартса».
Маленькая мисс Фаулер с грохотом уронила тяжелый том на пол.
- Положила туда, откуда взяла, - прокомментировала она для ошарашенной Грейс и вышла, не забыв вызывающе хлопнуть дверью.
- У девочки милый характер, - саркастично сказала Гермиона, складывая в книги в стопку так, чтобы Грейс не увидела движущиеся картинки на их обложках.
- Действительно, - растерянно протянула Грейс. – Я, пожалуй, тоже пойду. Спускайся и ты вниз! – И, послав Гермионе робкую улыбочку, Грейс ушла.
Гермиона встала с пола и замерла, непонимающе глядя на стену напротив.
Ее любимая картина – фотография ночного Нью-Йорка, которую раньше с этого места девушка видела прекрасно, - расплывалась серой кляксой на светло-кремовых обоях.
Не веря, Гермиона сделала несколько шагов вперед и, наконец, четко увидела картину.
«Все-таки сидение за книгами не прошло просто так, Грейнджер, - подумала она. – Поздравь себя – ты испортила зрение. Теперь у вас будет не Золотая троица, а Троица, двое в которой - очкарики. Замечательно.»

Наступил вечер. Миссис Грейнджер приготовила праздничный ужин по случаю приезда своих родственниц, и потому Гермиона, ее родители и Мэган со своими дочерьми сидели в столовой.
- Передай мне соль, Гермиона, - повелительным тоном сказала Мэган.
- Пожалуйста, тетя, - надавила на оба слова Гермиона и протянула миссис Фаулер солонку. Та не ожидала столь явной агрессии от племянницы, и потому ее рука резко дернулась, отчего баночка с солью вылетела из пальцев женщины и опрокинулась. Соль рассыпалась.
- Аккуратнее, Гермиона! – прикрикнула Джейн.
Девушка смела всю просыпавшуюся соль на салфетку и встала; внезапно Грейс, чья ложка со звоном упала в тарелку, тихо прошептала:
- Быть беде…
- Что? – Гермиона озадаченно поглядела на сестру.
- Надо было взять щепотку соли и бросить через левое плечо. И тебе, и маме, - еле слышно проговорила девушка.
- Ерунда! Глупая магловская примета! – фыркнула Гермиона и тотчас прикусила язык, ведь семейство Фаулеров не знало, что девушка – волшебница.
Впрочем, ни Мэган, ни ее дочери не обратили внимание на странное прилагательное, выскочившее из уст дочери хозяйки дома.
- Ладно, чему быть, того не миновать, - хмуро сказала Джейн. – Грейс, передай мне перечницу, будь любезна.
Девушка отрицательно покачала головой, затем отложила столовые приборы, которые она держала в руках, и встала.
- Простите, но это происшествие отбило у меня аппетит, - и мисс Фаулер почти бегом устремилась в спальню.
- Вот уж не думал, что это повлияет на нашу веселую Грейс, - произнес отец Гермионы, вытирая салфеткой губы.
Мэган только кивнула и бросила на юную Грейнджер настороженный взгляд. Хэйли слезла со стула и, чмокнув тетю Джейн в щеку, ушла в гостиную смотреть мультики. Это разрядило напряженную атмосферу, которая установилась в столовой после происшествия, но Гермиона, не желая оставаться с Мэган и Хэйли, тоже ушла.

Грейс стояла возле окна и, дыша на стекло, вычерчивала на нем какие-то зигзаги. Заметив вошедшую Гермиону, она прервала свое занятие и, отойдя от окна, задумчиво начала водить ногтем по книгам, лежащих беспорядочной грудой на полке, висевшей над письменным столом.
- Забавно, - тихо сказала она, - мы – двоюродные сестры и никогда друг друга не понимали. Ни личных целей, ни стремлений, ни ценностей… Даже не пытались понять, принять, осознать. Посылали подарки на Рождество, при встрече приторно улыбались… Забавно…
Гермиона села на диван и сжала руками виски. У нее разболелась голова. Как бы она не стремилась показать браваду, однако произошедшее в столовой выбило и ее из колеи.
В какой-то мере, Гермиона была суеверной. Она верила в Бога, ходила в церковь, доверяла приметам, но об этом мало кто знал, ведь ее считали сильной и не допускали мысли о том, что она – тоже живой человек. У каждого есть свои слабости…
- Гермиона? – Грейс присела перед ней на корточки.
- Прости, Грейс, я не настроена разговаривать. Давай завтра поболтаем, - устало откликнулась Грейнджер.
- Как скажешь, - пожала плечами кузина и ушла на свою кушетку.
Немного позже, лежа в темноте, девушка прислушивалась к мерному дыханию мисс Фаулер и размышляла о том, что она совсем не знает свою кузину. Если быть откровенными, то Грейнджер всегда предполагала, что ее сестра – своеобразная куколка, у которой мысли заняты только мальчиками и вечеринками. Но сегодня… сегодня она показала, что тоже умеет бояться и чувствовать испуг, разочарование, тоску… Почему-то Гермиона подумала, что у Грейс нет подруг. «Так же, как и у меня», - вздохнула она.
Она повернулась на бок и открыла глаза. Фонарь за окном раскачивался, и по стене прыгали яркие светло-желтые пятна. Гермиона досадливо вздохнула – желание поспать таинственно исчезло.
Между тем, в доме все затихло – и гости, и хозяева тоже легли спать. И Гермиона решила написать письмо Гарри и Рону – узнать, как у них дела. Но, едва она откинула одеяло и села в постели, как до нее донесся голос Грейс:
- Не спится?
«Черт бы тебя побрал, Грейси!» - мысленно застонала Гермиона.
- Нет, - пробормотала девушка, надевая тапочки. – Я просто хотела… посмотреть на ночной Лондон. Я ведь редко бываю здесь…
Злясь на саму себя («Тоже мне, придумала отговорку!»), Гермиона подошла к окну и уставилась на улицу с единственным освещающим ее фонарем с глубокомысленным и даже немного торжественным выражением на лице.
Грейс хихикнула.
- Вряд ли, - насмешливо пропела она. – Не думаю, что созерцание улицы было твоей целью.
Грейнджер поморщилась.
- Хотела сбежать к бой-френду? – поинтересовалась юная Фаулер. – Права?
- Да, - съязвила Гермиона, - вот сейчас джинсы натяну, свяжу веревку из простыней и помчусь на свидание.
- А он хоть у тебя есть? – пропустила мимо ушей колкость Грейс.
- Есть, - отрезала хозяйка дома.
- Как зовут?
- Тебе не кажется, что это личное? Я тебя в помощники, советчики и психологи не звала. Прекращай меня допрашивать, Грейс! – взвилась волшебница.
- Ну, Герми, - заканючила кузина. – Расскажи, я же вижу…
- Еще раз назовешь меня «Герми», точно ничего не скажу, - пригрозила девушка.
- Хорошо-хорошо. Ну, кто он?
Гермиона вернулась к своей кровати и забралась под одеяло. Она знала, что теперь, когда она дала согласие, Грейс выпытает у нее всё. Самое главное – не сболтнуть лишнего, ведь двоюродная сестра не знает о том, что она, Гермиона, - колдунья.
- Он… он мой друг. Его зовут Рональд. Мы с ним были знакомы еще с одиннадцати лет – ну, когда я только поступила в школу…
- Богатый?
- Что? А… Н-нет, - замялась Гермиона, - но он очень хороший.
- А что тогда в нем хорошего? – недоуменно заметила Грейс.
- Не все в этом мире можно измерить деньгами, Грейс, - резко сказала Грейнджер, нервно теребя заплетенные в косу волосы. – Он… он умный, хорошо играет в шахматы, сильный, а самое главное – он надежный и верный друг.
- Для кого? Для тебя? – хихикнула кузина.
- Нет, для Гарри. Это школьная знаменитость. И именно Гарри, по сути, познакомил нас с Роном…
- Да? Как интересно, - Грейс повернулась в кровати, отчего раскладушка протестующе скрипнула. – А как он выглядит?
- Кто?
- Гарри, конечно, - голос кузины был обманчиво мягок и вкрадчив.
- Он… невысокий, чуть повыше меня, брюнет, но… Мне жаль тебя расстраивать, но у него уже есть девушка, - наигранно-трагично отозвалась Гермиона.
- Я и не собиралась заводить с ним дружбу, - оскорбленно проговорила мисс Фаулер, - просто подумала, что он, вероятно, придет к тебе в гости и не хотела его перепутать с Роном…
- Да ладно, Грейси, - хихикнула Гермиона, желая подразнить кузину. – Так я тебе и поверила, ага.
- По-твоему, я не могу спросить о парне безо всякого умысла? – агрессивно спросила двоюродная сестра Грейнджер.
- Грейс, я не знаю, - устало сказала Гермиона. – Мы с тобой раньше почти не общались, и… Я ведь тебя совсем не знаю, - неловко закончила она, густо покраснев.
Лежащая на соседней кровати девушка издала тяжелый вздох.
- И я. Знаю только, что ты обожаешь книги… Странно, но почему-то хочется постоянно тебя обижать, - Грейс хмыкнула. – И язвить. Наверное, я еще не выросла…
- Может быть, - шепнула Гермиона.
А вот она… Она выросла слишком рано. Еще в одиннадцать лет, когда попала в чужой мир, где многие не были рады ее появлению. Магический мир так и не стал для нее своим. И пусть она знает тьму заклинаний, прочла полдюжины раз «Историю Хогвартса», даже «Сказки барда Бидля» в оригинале! – все равно, она чужая. И Малфой, который почти при каждой встрече называет ее «грязнокровкой», только подтверждает это.
Гермиона вздохнула и вновь села в постели, скрестив ноги по-турецки. Неужели на ее сон так повлиял приезд Грейс? Если да, то к концу первой недели она будет валиться с ног от усталости и желания вздремнуть, так как прикорнуть днем на часик-другой ей не даст бешеная бестия по имени Хэйли.
Внезапно Грейнджер заплакала. Глупо так, по-детски, всхлипывая и размазывая слезы по щекам. Она даже не знала, что именно стало причиной ее слез. Возможно, осознание простой истины: детство закончилось.

***

На следующее утро Гермиона проснулась разбитой. Когда она отняла щеку от подушки, то почувствовала, что наволочка насквозь мокрая. «Похоже, я рыдала во сне», - невесело подумала она и подошла к зеркалу.
Так и есть – воспаленные веки, белки глаз обзавелись сеточкой покрасневших сосудов, темные круги под глазами завершили образ. Гермиона хмыкнула. Даже после обиды, нанесенной ей Роном на первом курсе, она не ревела настолько сильно.
Внезапно в комнату влетела вечно жизнерадостная Хэйли и со всей силы рухнула на только что застеленную кровать Гермионы.
- Тетя Джейн, дядя Вайатт и мама уехали, - проговорила девчонка, улыбаясь во все имеющиеся зубы, - и Грейс тоже. Мы с тобой только остались. А тетя Джейн написала тебе записку. А мы сходим в зоопарк?
- Обязательно, - пробурчала девушка, беря расческу.
- Правда? – загорелась Хэйли.
Гермиона прошипела что-то сквозь сжатые зубы и не ответила.
- А я хочу на змей посмотреть, - доверчиво сказала девчушка. – Они со мной разговаривают, представляешь?
Расческа чуть не выпала из рук Грейнджер; она повернула абсолютно белое лицо с прыгающими губами к младшей сестре.
- Что ты сказала? – прохрипела она.
- Я пошутила! – видимо, девочка не ожидала такой реакции. – Ты совсем не обращала на меня внимания, и… - девочка всхлипнула, она, похоже, сама испугалась, но только уже Гермионы.
- Хэйли! – ярости девушки не было предела. За несколько секунд она пережила сильнейший стресс, думая, что Хэйли – потомок Слизерина, и она, Гермиона, в таком случае – тоже. – В следующий раз, прежде чем что-нибудь ляпнуть, трижды подумай!
Она запустила расческу в стену и выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью. Девушка ощутила во рту противный привкус – такой возникал каждый раз при выбросе в кровь адреналина.
«Глупое создание! – ругала она Хэйли, прижав руку к бешено колотящемуся сердцу. – Так ведь и человека до инфаркта довести недолго!»
Внезапно она услышала всхлипы, доносящиеся из-за закрытой двери. Когда Гермиона вновь вошла в комнату, она увидела сгорбившуюся, сидящую на кровати девчонку, которая размазывала слезы по щекам.
- Прости, Хэйл, - Грейнджер подошла к кровати и присела на корточки так, чтобы ее глаза оказалось на уровне глаз Хэйли. – Просто… я сама испугалась, когда ты упомянула о змеях. Я их панически боюсь.
- А-а-а, - протянула Хэйли, не отминая ладошек от лица. – А я подумала, что ты на меня зл-лишься… - и девочка разрыдалась.
Гермиона вздохнула и, пересев на кровать, прижала девочку к себе. Хоть она и не любила кузину – слишком уж она была взбалмошной и эксцентричной – но, доведя ребенка до слез, она не могла не утешить юную Фаулер.
- Тебе надо умыться, Хэйли, у тебя все лицо в красных пятнах, - произнесла волшебница, когда рыдания и всхлипы прекратились.
- Тебе - тоже, - хихикнула девочка. – Ты еще не умывалась после сна.
Тяжело вздохнув, Гермиона направилась в ванную, попутно размышляя, что вряд ли она в будущем будет иметь собственных детей.

Через пять минут девушка окончательно убедилась в своем намерении, варя для Хэйли овсянку. Оказалось, что, когда родители уезжали, они не стали будить девочку, полагая, что та еще спит.
Однако, не успела машина отъехать на приличное расстояние от дома, Хэйли тут же вылезла из кровати и отправилась смотреть мультики. Разумеется, поесть маленькой Фаулер ничего не оставили, и она просидела, голодная, перед телевизором до тех пор, пока не услышала ходящую по комнате Гермиону. А потом… потом была неудачная шутка, стоившая истерики и кучи сожженных нервных клеток головного мозга у обеих сестер.
И теперь Хэйли сидела на стуле и громогласно требовала завтрака, попутно рассказывая что-то о своей школе. Гермиона, резавшая хлеб и следившая, чтобы молоко не убежало, терпеливо кивала на восторженное щебетание Хэйли и, сжав зубы, молилась, чтобы это наказание как можно быстрее уехало из ее дома.
- Гермиона?
- Мм? – "убежавшее" молоко пригорело к плите и противно воняло, и потому девушка была немногословной. Конечно, все это безобразие можно было убрать палочкой, но она осталась в комнате, а доставать предмет волшебства при Хэйли - верх безрассудности.
- А у тебя есть парень?
«И ты туда же!» - завопила сущность Гермионы.
- Нет, - Грейнджер, ругаясь сквозь зубы, дула на обожженные пальцы.
- А вот у Грейс есть, - мечтательно протянула девочка, болтая ногами. – Я тоже, когда вырасту, заведу себе… - «Собаку», - хихикнула Гермиона, - кавалера, и мы будем ходить с ним по лунному саду, и…
- Прекрати! – не выдержала Гермиона, которая в детстве предавалась точно таким же мечтам. – Лучше помоги мне!
Девочка хмыкнула и, подойдя к разделочному столу, принялась резать неровными кусками колбасу.
А Гермиона вновь с агрессией подумала, что никогда в жизни не заведет собственных детей.

Следующие три дня для Гермионе прошли в хаотичном и беспорядочном уходе за свалившимися точно снег на голову родственниками. Многочисленные походы по магазинам с Грейс, внезапно решившей обновить в Лондоне свой гардероб; экскурсии с Хэйли то в Тауэр, то к Букингемскому дворцу, то прогулки по набережной, по Гайд-парку… Миссис Фаулер день и ночь проводила возле телевизора (разумеется, во время утренних и вечерних мультфильмов она уступала место своей младшей дочери), и постоянный шум говорливого ящика, откуда неслись громкие вопли и рыдания – Мэган обожала мыльные оперы… Все это негативно действовало на и без того расшатанную психику Гермионы, и потому сейчас, сидя за столом и подпирая рукой голову, она была готова запустить заклинанием в любого, кто откроет дверь ее комнаты.
Дело в том, что в это утро она ходила к офтальмологу. Осмотр показал, что у нее наблюдается большой очаг отслоения сетчатки – практически двадцать пять процентов, причем на каждом глазу. Нужно было срочно делать операцию. Гермиона считалась уже взрослой и способной принять решение самостоятельно. И она решилась. Через неделю она должна была явиться в офтальмологическую клинику для лазерной коррекции.
Так как ей еще ни разу в жизни не делали операций, девушка очень переживала по этому поводу. И, хотя она понимала, что это не хирургическое вмешательство, страх противной холодной змеей вился внутри нее, мешая нормально думать и препятствуя отвлечению на другие темы.
- Гер… - в комнату сунулась кудрявая головка Хэйли.
- Выйди! – крикнула Гермиона, швыряя куда-то в сторону голоса сидевшую до этого на столе мягкую игрушку. С громким писком девочка закрыла дверь; немного позже оглушительный топот по лестнице оповестил девушку, что ее маленькая кузина стремглав несется по лестнице, чтобы сказать, что «Гермиона ее обижает».
Грейнджер сжала руками виски и судорожно вдохнула, пытаясь унять бьющую ее дрожь. Она вообще не любила больницы, а тут…
Врачи не смогли сказать ничего определенного, но заявили, что падение зрения остановится. К тому же оказалось, что ей теперь нужны очки. Гермиона заказала линзы, решив скрывать свой дефект зрения.
- Гермиона? – в комнату постучалась Грейс. – Что-то случилось?
- Случилось? – заторможенно переспросила ушедшая в свои мысли девушка. – А… Нет, все прекрасно.
- Да? – переспросила Фаулер. – Точно? Ты уверена?
- Да, - раздраженно сказала Гермиона. – Я в полном порядке.
- Хм… ну, ладно тогда, я пойду, - и Грейс вышла из комнаты. А Гермиона, услышав звук закрывшейся двери, с облегчением перевела дух. Оказывается, Грейс все-таки умеет быть неназойливой.
Мысли Гермионы вернулись к предстоящей операции; она вновь почувствовала нервную дрожь. И, сколько девушка не уговаривала себя: «Я выжила в войне, испытывала на себе действия сотен заклятий, помогала Гарри в уничтожении крестражей, и я… боюсь какой-то глупой операции!», страх никуда не уходил.
Спустя час Грейнджер примирилась с неизбежной мыслью, и дышать стало намного легче. Спустившись вниз, она первым делом прошла на кухню, минуя человека с оскорбленным достоинством - Хэйли, и налила себе воды. Залпом выпив целый стакан, она почувствовала себя лучше и поняла, что операция – единственный выход из сложившейся ситуации.

***

На самом деле, операция оказалась не такой уж и ужасной – намного томительнее и страшнее было ожидание. И вот, Гермиона уже вернулась домой. Отец отвел ее под руку на второй этаж, в спальню, и уложил на кровать.
Три часа прошло, и Гермиона смогла встать с постели. Голова немного кружилась, перед глазами мелькали темные точки и линии, и девушка ухватилась за стол, чтобы не упасть.
Повернувшись к окну, она внезапно заметила крохотную точку в небе, которая постепенно, проваливаясь в воздушные ямы, приближалась. Она сморщилась – так было лучше видно – и поняла, что этим объектом является маленькая сова.
Сычик Рона подлетел к окну и уселся на подоконник с внешней стороны. Гермиона открыла окно, совенок влетел в спальню, весело чирикая, и описал пируэт вокруг люстры.
Грейнджер поманила его пальцем, и Сычик подлетел поближе. Он опустился на кровать и важно протянул лапку, но продолжал весело щебетать так, что у Гермионы заложило уши. Она поморщилась от чересчур резких визгов птенца и, отвязав кусочек пергамента от лапки Сычика, углубилась в чтение нескольких строчек, написанных чуть корявым почерком:

«Привет, Гермиона! Как дела? Как самочувствие? Приглашаю тебя в «Нору» на все каникулы. Гарри тоже приедет. Ждем завтра в десять утра. Рон.»

Гермиона в расстроенных чувствах порвала записку напополам. За нее что, всё уже решили? Почему они так уверены, что она, Гермиона Грейнджер, поедет в Хогвартс? А если она не желает?
Хотя… Рядом будет Гарри, которому нужны оба его друга для моральной поддержки – ведь не каждый день ты убиваешь Волан-де-Морта. Он столько пережил, ему нужна помощь и поддержка… Рядом будет Рон. Ее милый Рон, недотепистый и непоседливый, как всегда… Но он здорово помог ей, когда они ездили в Австралию на поиски родителей Гермионы.
В тот момент у самого Рона было много проблем. Смерть Фреда тяжело ударила по всем остальным членам семьи Уизли – Молли здорово осунулась и похудела, при постороннем шуме женщина вспоминала об умершем близнеце и билась в истерике; Артур почти полностью поседел; Джордж же закрыл магазин и уехал в неизвестном направлении. И потому Молли ни на дюйм не отпускала от себя волшебные часы и следила за каждым движением стрелки, подписанной именем «Джордж». Стрелка «Фред» навсегда застыла на делении «смертельная опасность».
Похоронив близнеца, Рон и Гермиона уехали в Австралию искать чету Грейнджеров. И, сколько ни утверждала Гермиона, что ему нельзя оставлять родителей в такой момент, когда они очень опечалены гибелью Фреда, Рон последовал за ней.
Во время поездки и поисков Гермиона поняла, что Рон ее любит. Сама же она относилась к нему крайне противоречиво. Возможно, это было желание быть счастливой, быть любимой, чувствовать, что ты кому-то нужна, но… В дамских романах, которые пачками поглощала Джейн Грейнджер и которые ради интереса читала ее дочь, любовь описывалась как чувство, захлестывающее с головой, когда любишь человека настолько, что он для тебя намного важнее самого себя; в любви ты растворяешься без остатка и готов отдать все за то, чтобы проводить с любимым драгоценные мгновения. То, что испытывала Гермиона к Рону, почти не подходило под это описание. А Гермиона верила книгам и не могла понять, что же ей делать, как ей вести себя со своим лучшим другом, который, по-видимому, теперь должен стать ее парнем.

Глубоко вздохнув, Гермиона светло улыбнулась и открыла шкаф. Зачем думать о прошлом, когда впереди – будущее?
Она принялась упаковывать школьные вещи и повседневную одежду. Внезапно за этим занятием ее застала Грейс.
- Куда-то собираешься? – с подозрением спросила она, быстро прикрывая дверь.
- Да, поеду к своему парню на каникулы, - беззаботно ответила Гермиона, пытаясь сдержать рвущийся наружу смех. – К Рону и его семье.
- А ты тетю Джейн поставила в известность? Вряд ли она согласится тебя отпустить, - ехидная ухмылочка появилась на губах кузины, когда она наблюдала, как Грейнджер аккуратно сворачивает и складывает школьную форму в чемодан.
- Я так не думаю. Она отпускает меня туда на лето каждый год, - с ощущением превосходства проговорила Гермиона. – Не думаю, что эти каникулы станут исключением из правила.
Грейс с презрительным равнодушием села внутрь открытого чемодана, примяв все то, что Гермиона так любовно и бережно туда складывала.
- Никуда ты не поедешь, - твердо сказала она.
- Это почему же? – Гермиона угрюмо посмотрела на девушку, уютно устроившуюся на ее вещах.
- Ты хочешь оставить меня здесь одну? Послезавтра уезжают мама и Хэйли, и я останусь одна с твоими родителями. Мне же будет скучно! – Грейс выпятила нижнюю губу и скорчила унылую гримасу.
- Потерпишь, - хмыкнула волшебница. – Вылезай из чемодана!
- Не-а, - упрямо помотала головой Фаулер.
- Не уверена, что ты в нем поместишься, если я тебя закрою. Так что ты можешь лишишься какой-нибудь части тела, которая не влезет в чемодан, - хихикнула Гермиона.
- Остришь? – прищурилась Грейс.
- Пытаюсь, - буркнула Гермиона. – Ты не видела настоящего ехидца-остряка. Вылезай из чемодана, Грейс!
Девушка с недовольной миной рухнула на диван.
- И какой же ехидец-остряк тебе так насолил? – прищурилась сестра, глядя на сосредоточенную Гермиону, укладывающую в чемодан очередную стопку вещей.
- В школе, - у Грейнджер дрогнули руки, и свитер упал на пол бесформенным кулем.
- О-о! – оживилась Грейс. – Как его зовут? Сколько лет? Почему вы ссоритесь? И?..
- Грейси, дорогая, я не думаю, что тебе стоит об этом знать, - процедила Гермиона. – Он не любит таких, как ты. Таких, как я. Он никого не любит. Он самовлюбленный болван, и… И я не хочу портить себе настроение разговорами об этом белобрысом кретине.
- Ну, пожалуйста, - заканючила девушка.
- Прекрати ныть, не напоминай мне пупса по имени Хэйли, - скривилась юная колдунья.
- Герми… - наткнувшись на предупреждающий взгляд Грейнджер, Грейс продолжила, - …она!
- Фаулер, - тоном, не предвещающим ничего хорошего, процедила ведьма.
- Умолкаю, - послушно сказала кузина, беря в руки вредноскоп. – Что это?
- Ничего, - слишком поспешно сказала Гермиона, выдернув из ладони Грейс колдовской предмет.
- Странная ты какая-то, - покосилась на нее сестра и растянулась на диване, забросив ноги на подлокотник.
- Какая есть, - немного натянуто проговорила девушка.
- Да уж, - кивнула Грейс. – Горбатого могила исправит.
- Не исправит, - взвилась Гермиона, желая поспорить.
- О-о-о! Не начинай! – страдальчески заохала юная Фаулер, закрывая ладонями уши. – Нет-нет, не хочу слышать твои разглагольствования, нет-нет-нет…
Гермиона фыркнула.
- Тогда иди отсюда, я буду собирать чемодан. Ты меня отвлекаешь, - притворно нахмурилась она.
- Ой, вкусненьким пахнет! – принюхалась Грейс. – Ну, ты тут складывай шмотки, а я пойду на кухню, - с этими словами она вскочила и буквально помчалась вниз.
Спустя пару секунд раздался какой-то визг – верещала, разумеется, Хэйли. Гермиона хмыкнула, слушая душераздирающие детские вопли, и опустила в чемодан гору томов по магии. Вряд ли она вернется домой на этих летних каникулах.
Грейнджер окинула комнату любовным взглядом, заметив, что теперь она вновь может видеть, как прежде. Хотя врачи строго-настрого запретили надевать линзы после операции, Гермиона не удержалась – уж больно непривычно было видеть изображение нечеткими. Зато теперь картина нью-йоркских небоскребов на стене была отчетливой, и это ее бесконечно радовало.
Вздохнув, она подошла к зеркалу и вытащила линзы. Что-что, но уж злоупотреблять этим благом ей не хотелось – все-таки голос совести оказался сильнее. Опустив их в раствор, она выключила свет и вышла из комнаты.
Гермиона немного постояла возле двери, словно раздумывая о чем-то, а затем подошла к витиеватой лестнице, которая соединяла два этажа в доме Грейнджеров. Держась за перила, она начала быстро спускаться, но… Внезапно нога соскользнула с очередной ступеньки (которая, кстати, была почему-то мокрой), и Гермиона кубарем полетела вниз. Она громко взвизгнула перед тем, как удариться макушкой о тяжелый столик с чугунными ножками, на котором стоял домашний телефон.
Лежа на полу, дезориентированная, она почувствовала, как что-то липкое и омерзительно теплое медленно стекает по виску. Нахлынувшая боль, взорвавшаяся в мозге и почему-то в глазах, была настолько сильной, что она закусила губу и, перед тем, как отключиться, слабо позвала:
- Мама…

***

- Как на лестнице оказалась вода?
- Это Хэйли разлила воду из кружки…
- Она приходит в себя…
- Гермиона, - паника в голосе матери была настолько явной, что девушка даже поморщилась, хотя напрягать мышцы лица было больно.
- Да, мам, я в порядке, - она лгала – голова просто раскалывалась на миллионы осколков. К тому же вокруг была кромешная темнота, и это действовало на нервы.
- Точно? Голова сильно болит? Мэган, принеси мокрое полотенце, у нее кровь идет!
Гермиона зашипела, когда что-то холодное и мокрое прикоснулось к ее голове; край полотенца задел лицо, и по шее покатились прохладные ручейки воды. Воротник домашней кофты намок.
- Как вы ориентируетесь в темноте? – удивленно спросила она.
- В какой темноте? – немного раздраженно спросила Джейн.
Внезапно кто-то ахнул.
- Что все это значит? – вскрикнула Гермиона, чувствуя неладное. – Включите свет! Включите! Немедленно включите свет! – она уже билась в истерике; в ее мыслях созрела страшная догадка.
Щелкнул выключатель, и темнота вокруг Гермионы приобрела светло-серый, почти белый оттенок. Белая темнота… И ничего. Ни родителей, ни предметов, ни стен гостиной. Ничего. Только пустота вокруг.
- Мама… - прошептала она, облизнув внезапно пересохшие губы и чувствуя подступающие к горлу слезы, - я… ничего не вижу. Ничего, - зарыдала девушка. – Ничего, понимаешь??? НЕНАВИЖУ ТЕБЯ, ХЭЙЛИ! НЕНАВИЖУ!!!
Визг сидящего в ногах человека буквально оглушил Гермиону; мать девушки еле слышно застонала.
- Этого не может быть… - прошептал кто-то сбоку.
- Это случилось, - взволнованный голос отца.
Гермиона почувствовала, что она падает в какую-то бездну. Спустя пару секунд она вновь потеряла сознание.

Гермиона лежала на узкой больничной кровати и закрывала глаза ладонями – так легче было смириться с тем, что она не видит. Казалось, – вот она отнимет руки от лица – и мир снова взорвется яркими красками перед ее глазами.
С момента того глупого падения прошло уже три недели. Их Гермиона провела здесь, в этой больничной палате. Помимо нее, здесь находились еще две девушки – двадцатилетняя Эвелин Картер и двадцатидвухлетняя Брук Митчелл.
Брук провела в этой больнице уже два с лишним месяца. Причиной ее слепоты была авария – она с отцом ехали в машине и, на спуске с горы, у автомобиля отказали тормоза. После головокружительных вращений на дороге машина выехала на встречную полосу и врезалась в дуб, стоящий на обочине. Мистер Митчелл погиб на месте, а Брук лишилась зрения.
У Эвелин причина слепоты была совсем иной. Она хотела участвовать в конкурсе красоты в своей школе, но вместо ожидаемой короны и титула «Королевы школы», идя после репетиции домой, подверглась нападению каких-то хулиганов, плеснувших ей в глаза кислотой. Теперь о подиуме (а ведь Эвелин так хотела стать моделью!), красоте и просто счастье приходилось забыть.
- Эв? – негромко окликнула Гермиона после того, как они съели завтрак, заботливо принесенный им в палату медсестрой.
- Что? – голос у Эвелин был звонкий и радостный. Даже не верилось, что слепой человек может быть таким оптимистом.
- Эв, а ты… Ты ведь умеешь рисовать в таком состоянии, верно?
- Да, - просто ответила Эвелин. Ее кровать скрипнула.
Эвелин жила в этой палате три месяца – Брук была госпитализирована на несколько дней позже – и прекрасно знала расположение кроватей, поэтому спустя некоторое время она опустилась на ногу Гермионы.
- Ой, прости, - тут же извинилась она.
- Ничего, - с улыбкой, которую, разумеется, никто не видел, сказала Гермиона.
- Гермиона, возьми папку. Тут листы бумаги. Справа – карандаш. Рисуй.
В этом была вся Эвелин. Она всегда делилась всем тем, что у нее есть – и радостью, и печалью. Если к ней приходила мать или брат, то она всегда угощала соседок по палате принесенными гостинцами.
Сначала Гермиона не могла ее понять. Мирная, спокойная, но, в то же время, такая живая Эвелин была ей чужая. Намного ближе по характеру Гермионе была Брук. Но вечная угрюмость и неразговорчивость девушки, а также постоянное оскорбление медперсонала понизили девушку по фамилии Митчелл в глазах Грейнджер.
- Спасибо, - просто сказала растроганная Гермиона. Для Картер отдать свою папку с листами бумаги и карандашом было величайшим даром – она сама не мыслила жизни без рисования.
- Не за что, - немного снисходительно сказала Эв. – Рисуй. – И она, поднявшись с постели, пошла к своей кровати.
Гермиона откинулась на подушку, нечаянно стукнувшись головой о железную спинку кровати. Устроившись поудобнее, она села по-турецки и, опустив на ноги папку, открыла.
Достала карандаш. Нащупала листы. Вытащив кипу листов, она оставила один на плоской поверхности папки и, глубоко вздохнув, взяла в пальцы карандаш.
Неловко провела по листу грифелем карандаша. И задохнулась от восторга – она вновь чувствовала себя более-менее способной что-то делать.
Дверь палаты хлопнула.
- Гермиона… - голос матери был полон слез. Она подошла к дочери, заключила ее в объятия и, пододвинув к кровати стул, села на него.
- Да, мам, - бездушно откликнулась девушка, закрывая папку.
- К тебе сейчас придет доктор Морроу. Он очень хороший специалист, и его консультация просто необходима в нашем случае…
- Почему он не появлялся раньше? – этот вопрос слетел с уст Гермионы раньше, чем она успела осознать то, о чем спрашивает.
Судя по шороху, ее мама нервно поерзала на стуле. Однако ее голос звучал довольно-таки растроганно, когда она говорила:
- Он из Австралии, прилетел специально для твоего обследования.
- Ясно, - без особого воодушевления протянула Гермиона, которой не терпелось завершить разговор. – Когда он явится?
- Буквально через полчаса, - заверила ее мать.
Девушка буркнула:
- Что ж, послушаем, что он мне скажет.

- Мисс Грейнджер? – визгливый голос новоприбывшего больно резанул по ушам. Почему-то воображение Гермионы немедленно нарисовало ей толстячка с брюшком и шапкой седых волос.
- Я, - подала голос она и выбросила вверх руку – точь-в-точь как на занятиях в Хогвартсе.
- Я – профессор Джейсон Морроу, хирург-офтальмолог из Австралии, - представился мужчина, голос которого то и дело срывался на фальцет. – Пройдемте в смотровую, мне нужно увидеть ваши глаза, - он как-то странно хмыкнул, - лично, а то я ничего не могу разобрать в многочисленных записях в вашей истории болезни.
Девушка вцепилась пальцами в край одеяло и аккуратно откинула его. Чьи-то мягкие руки – наверное, мамины, - захотели ей помочь, но Гермиона резко буркнула:
- Не надо, я сама!
Она спустила ноги с кровати, и тотчас кто-то помог ей найти тапочки. Эта забота неимоверно раздражала Грейнджер, тем более, когда мама, невзирая на протесты дочери, надела на нее халат – ни к чему посетителям и врачам клиники наблюдать цветастую ночнушку девушки. Затем кто-то схватил ее под локоть и потащил куда-то.
Это было, по меньшей мере, странно – слышать скрип отворяемых дверей, свои неуверенные, шаркающие шаги, эхом отдающиеся в пустом коридоре больницы, пропахшем спиртом и медикаментами… Наконец, эта пытка закончилась, послышался щелчок замка, и вскоре Гермиона сидела в кресле.
Врач немного повернул ее голову, включил дополнительное освещение – темнота в глазах девушки приобрела серый оттенок.
- Итак, мисс Грейнджер, что вы видите?
- Ничего, - грубо ответила она; ногти впились в ладони.
- Ваш зрачок реагирует на свет, - задумчиво пробормотал доктор Морроу. – Ну-ка, посмотрите прямо… Так… Теперь влево, до конца… Отлично…
Австралийский специалист проверил глаза Гермионы на дюжине аппаратов, расспросил о признаках болезни. Когда девушка мимолетом упомянула, что в ее глазах темнота немного меняет цвета в зависимости от освещения, это заинтересовало врача.
- Я включу лампу, и вы мне скажете, что творится у вас перед глазами. У вас очень любопытный феномен, мисс, таких симптомов раньше не наблюдалось… Весьма странно.
После щелчка поблизости – похоже, Джейсон Морроу включил настольную лампу – темнота приобрела желтоватый оттенок, но была по-прежнему белесой.
- Значит, вы говорите, - врач слегка охрип от волнения, - что темнота пред вашими глазами может менять цвета?
- Не цвета, - раздраженно сказала Гермиона. – Скорее, оттенки. Сейчас – серая темнота с желтыми разводами.
- Пусть оттенки, - согласился врач и крикнул: - Эй! Кто-нибудь! Есть цветная бумага?
- Ни черта у них нету, - раздосадованно протянул хирург. – Ладно, мне кажется, я и так знаю, что может вам помочь. Операция.
Девушка скривилась – за двадцать один день она уже четыре раза побывала на хирургическом столе, но ни одна из операций не вернула ей зрение.
- Сейчас все будет совсем по-другому, - заверил ее врач, будто прочитав мысли девушки. – Во Франции…
- Что? – перебила его Грейнджер. – Во Франции? Вы считаете, что я, слепая, поеду во Францию?
- Это необходимо. Только там есть необходимое оборудование и особенный специалист, уникальный высококвалифицированный эксперт. – Разочарованный вздох врача. – Поэтому я предлагаю вам следующее – так как мы знакомы, более того, мы тесно сотрудничаем и помогаем друг другу, я могу созвониться с ним и попросить прооперировать вас вне очереди.
Она закусила губу и невнятно процедила:
- Хорошо. Звоните.
А сама в ужасе подумала, какие финансовые затраты несет семья из-за слепоты Гермионы.

- Мам, ты поговорила с доктором? – спросила девушка у миссис Грейнджер.
- Да. Послезавтра мы с тобой полетим в Париж к Элайзе. Отец поехал в аэропорт покупать билеты.
Элайза Боу была крестной Гермионы и школьной подругой Джейн. Она с мужем и детьми переехала о Францию около трех лет назад. С того момента отношения семей Грейнджеров и Боу не прекращались, и потому Джейн с дочерью свободно могли приехать к Элайзе.
- Мам… А ты сделала то, о чем я тебя просила? – натянуто спросила Гермиона, превозмогая душевную боль.
- Нет.
- Мам! Почему? Так было нужно! Нужно, чтобы Гарри и Рон обиделись на меня. Чтобы они не стали мне писать, меня искать, прекратили общаться… Я же просила тебя! Просила отправить им письма с содержанием, что я не желаю их больше знать! А сейчас они, наверное, волнуются, переживают, где я, что со мной… - голос Гермионы был полон безысходности и отчаяния. – Почему ты так не сделала? Пусть они бы думали, что я их предала, но они бы не стали тут сидеть со мной, калекой до конца своей жизни… Почему, мам?
- Они твои друзья, - жестким голосом сказала миссис Грейнджер. – И имеют право знать правду. Ты сотни раз их вытаскивала из проблем, в которые они ввязывались. Так что на этот раз пришел их черед тебе помогать. Они за дверью. Впустить?
- Что? – неверяще переспросила девушка, разум которой отказывался осознавать произошедшее. – Что ты сказала?
- Они за дверью.
- Нет. Пусть уйдут! Немедленно! – Гермиона натянула одеяло до макушки. – Я не хочу их видеть! Не хочу, чтобы они видели меня в таком состоянии! Не хочу! Не хочу! Не!..
- Поздно, Гермиона, - голос Гарри звучал бесконечно устало. Он откинул покрывало с лица подруги. – Мы здесь. И мы не уйдем.
- Здравствуй, Гермиона, - пробормотал Рон. Его хриплый извиняющийся бас Грейнджер узнала сразу.
Внезапно она почувствовала, как кто-то ее обнимает. По щекочущему нос такому домашнему, родному запаху она поняла, что сейчас она в объятиях Рона. Такого надежного, такого родного… Она осторожно протянула руку и дотронулась до его шеи.
- Что? – глухо спросил он.
- Пытаюсь найти твои волосы, - честно призналась Гермиона. Гарри и еще кто-то из обитательниц палаты (наверное, Эвелин) хихикнули.
- Тут, - Рон аккуратно взял ее кисть и положил себе на макушку. Она хмыкнула и взъерошила ему волосы.
- Как ты? – задал такой неприятный вопрос Гарри. Однако, судя по его тону, он был очень взволнован и сильно переживал.
- Нормально, насколько это возможно в этом случае, - сдержанно сказала девушка.
- Прости, - виновато пробормотал Поттер и дотронулся до ее руки. Или Рон?
- Ничего, - немного наигранно улыбнулась девушка.
- Миссис Грейнджер сказала, что вы послезавтра едете во Францию, - Рон дотронулся до ее щеки губами; Гарри тактично промолчал, подруга была ему очень благодарна за это. – Это правда?
- Да. Там мне сделают операцию. Она единственная может помочь. Не будет результата от нее – уже ничего больше не поможет.
Она постаралась произнести свои слова как можно более беззаботно, но понимала, что у нее не вышло.
- Мы волнуемся за тебя, Гермиона. Твои проблемы не являются твоими, они – общие, и мы будем решать их сообща. Мы транс…
- Эвелин и Брук не волшебницы! – зашипела Гермиона.
- Черт! – он немного помолчал. – Оглохни!
- Мы трансгрессируем с тобой, прямо сейчас, - продолжал Гарри. – И сегодня тебе сделают операцию.
- Нет, – девушка сама поразилась тому, как твердо и властно звучит ее голос. – Я могу запросто расщепиться, да и мы никогда не перемещались на столь большие расстояния. Я с мамой полечу на самолете. И точка.
- Но… - Гарри, похоже, собирался упорствовать до конца.
- Нет. Хватит, Гарри. Спасибо за заботу, но я сама справлюсь. И не стоит обо мне заботиться. Вам скоро в Хогвартс, лучше учебники почитайте!
- Эмм… - замялись парни.
- Что? – настороженно спросила Гермиона.
- Вообще-то, мы… не собираемся возвращаться в Хогвартс, - тихо сказал Гарри.
- Почему? – в голосе девушки сквозила обида. Будь она на их месте…
- Видишь ли… Нам с Гарри предложили работу в Мракоборческом центре, и… В общем, мы согласились, - проговорил Рон.
- А-а-а, - протянула Гермиона.
- Ты расстроена? – спросил проницательный Уизли.
- Немного. Я надеялась… Неважно. В настоящей ситуации это уже не имеет значения, - тяжело вздохнула Гермиона.
- Прием закончен, молодые люди! Мисс Грейнджер нужно собираться. До свидания, - медсестра появилась как нельзя кстати – иначе бы Гермиона просто разрыдалась, думая о своих несбывшихся надеждах.
«Я ослепла, Рон и Гарри поступили на работу в Министерство… Все совсем не так, как я планировала».
- На то она и жизнь – она не спрашивает, что мы хотим, - донесся до Гермионы голос Брук.
- Ты права, - откликнулась Гермиона, лихорадочно вспоминая, не произносила ли она название места работы Гарри и Рона. И… неужели она начала думать вслух?
- У тебя есть шанс на восстановление зрения, - завистливо сказала Брук. – А у меня – нет. Прошу тебя, Гермиона, - с каким надрывом звучал голос Митчелл! – если ты когда-нибудь сможешь вновь увидеть яркое солнце, зеленую траву, улыбку на губах любимого человека… Вспомни обо мне. Обо мне и Эвелин. Помни, что есть такие, как мы сейчас. Не забывай. Хорошо? Обещаешь?
- Обещаю… - прошептала Гермиона, чувствуя, как по лицу текут слезы.
- Спасибо, - хрипло пробормотала Брук.

- Гермиона, дочка… Мы дома.
- Хорошо, мам. Дай руку.
И ночью, лежа на диване, в гостиной, Гермиона думала о том, что сказала Брук, и понимала, что нет в мире отвратительных по характеру людей. Есть люди озлобленные, униженные, оскорбленные, но тех, в ком совсем отсутствует человеческое, – нет. Что-то влияет на людей, и они становятся плохими. Естественная реакция на изменения окружающей среды. Какое-то событие – пусть даже и одно! - может перевернуть мир человека с ног на голову. Но любого можно понять. И простить.

С того памятного дня, когда Гермиону выписали из больницы, прошло почти четыре недели. Она прилетела во Францию – благо паспорт у нее был – с матерью, но последнюю вызвали вновь в Англию (была разгромлена клиника, в которой работали родители Гермионы, и велось следствие), и потому девушка была в гостях у своей крестной одна.
Она уже после очередной выписки из больницы (на этот раз лечебное учреждение было французским) сидела за столом и пыталась найти ложкой картошку – просить Элайзу девушке было неудобно, и потому она наугад царапала донышко тарелки, понемногу заливаясь краской.
- Гермиона, давай я помогу, - крестная присела на соседний стул.
- Я сама, - упрямо мотнула головой волшебница, чьи щеки уже стремительно алели.
- И я тебя еще спрашивать буду! – шутливо рассердилась миссис Боу и стремительно вытащила ложку из пальцев Гермионы – девушка даже пикнуть не успела. – А ну, открывай рот!
- Спасибо, - растроганно сказала девушка и робко улыбнулась. Впрочем, улыбка тут же исчезла, когда Элайза попыталась затолкать в рот Гермионе слишком большую картофелину.
- Эфф! – возмутилось Гермиона, поспешно жуя.
- Не подавись! – запоздало сообразила крестная.
- Уфф… Давай я все-таки сама, - умоляюще попросила Гермиона после того, как сумела проглотить картофель.
- Да… Пожалуй, - согласилась Элайза.
После того, как с обедом было покончено, миссис Боу увела крестницу в комнату. Гермиона опустилась на кровать; крестная накрыла ее пледом.
- Элайза?
- Да, Гермиона? - ласково спросила она.
- Купите билеты на автобус. На завтра. Пожалуйста. Мне уже хочется домой.
- Я понимаю тебя, - хихикнула женщина. – Хорошо. Я позвоню Кэри, попрошу его купить билеты.
- Спасибо, Элайза.
- Да не за что, - рассмеялась миссис Боу.

- Гермиона? – оказалось, девушка задремала. Она резко села на кровати, и перед глазами поплыли яркие пятна непередаваемых цветов.
- Да, - откликнулась ослепшая девушка.
- Только что звонил Кэри. К сожалению, детка, на автобус до Лондона на завтра только один билет. Ты точно хочешь ехать именно завтра? На послезавтра еще имеются билеты, и я…
- Не надо, - мягко прервала крестную девушка. – Я поеду именно завтра. Все, что от вас требуется – это посадить меня в салон и пристегнуть ремнем безопасности, если он там будет. – Гермиона невесело улыбнулась. – А в Лондоне меня встретят родители. Я и так доставила вашей семье слишком много проблем, - закончила она, потягиваясь.
- Какие глупости! – с негодованием воскликнула Элайза. – Гермиона! Какие проблемы? Ты – моя крестница, и мой долг – оберегать тебя наравне с матерью, быть тебе второй защитницей…
Женщина говорила что-то еще, но Грейнджер уже не слышала ее. В горелее встал комок, а невидящие глаза заполнились слезами.
- Элайза, прекрати, пожалуйста, - шепнула девушка в окружающую ее белую темноту. – Не говори ничего… Я сейчас заплачу…
- Гермиона, - она почувствовала, как Элайза присела рядом (пружины кровати надсадно скрипнули) и обняла свою крестницу. – Тише, малыш, тебе нельзя плакать. Не распускай фонтаны слез. Все будет хорошо, детка, надо только верить и быть сильной…
- Да, - с неимоверным трудом сглотнув тугой комок в горле и почувствовав вкус своих слез, просипела Грейнджер. – Да, надо быть сильной. Я – сильная. Я буду бороться.

POV Гермионы.

Элайза посадила меня у окна. Хотя, собственно, мне было безразлично, где сидеть – все равно я ничего не видела.
Поцеловав меня в щеку и оставив на ней влажный след помады, крестная напоследок шепнула мне: «Удачи!» и вышла из автобуса. А я забыла ее попросить, чтобы она предупредила водителя обо мне, слепой пассажирке. Ну, да ладно…
Постепенно пассажиры занимали свободные места – я слышала чей-то громкий хохот, возню, писклявый детский голосок, бас отца этого ребенка, и чувство отрешенности заполняло мою сущность с головой. Душили слезы. Но нельзя реветь – это признак моей слабости. Нельзя…
Я повернула голову в сторону воображаемого окна и поглубже вдохнула, стараясь сдержать, подавить в зародыше возникающую, захлестывающую меня с головой панику. Зачем, зачем я решила ехать одна? Чертово гриффиндорское ослиное упрямство!
Слеза покатилась по щеке. Я вытерла ее ладонью. Все-таки я не могу не плакать. Мой жребий… таков, и я больше ничего не могу сделать, кроме как рыдать в подушку по ночам, а после засыпать на мокрой и омерзительно-прохладной от своих слез наволочке…
Я судорожно выдохнула и достала из пакета, лежащего на коленях, свой плеер. На ощупь найдя наушники среди прочих проводов, я воткнула их в уши, но включать музыку пока не стала – ждала своего соседа, место которого все еще пустовало.
Водитель завел мотор, но автобус по-прежнему стоял на месте. Я вновь запихала плеер обратно в пакет; под звуки шансона я достала из пакета бутылку газированной воды, неумело открыла ее (слава Мерлину, не пролила на себя!) и с наслаждением глотнула еще прохладную, сладкую жидкость.
Внезапно я услышала такой диалог:
- Извините, мадам, это мое место, - голос юноши или же молодого мужчины был немного растерянным и, в то же время, требовательным, как будто он выражением глаз и мимикой повелевал севшему на его место убираться прочь.
- Прошу вас, месье, - тонкий женский голос. – Я встретила свою знакомую. Мы давно не виделись, и… Не затруднит ли вас сесть на то место, которое указано в моем билете? Но, если вы настаиваете, я могу пересесть…
- Не стоит, - голос молодого мужчины так и сочился ядом. – Какое у вас место?
- Двадцать восьмое. Благодарю, месье, - проговорила женщина.
Мужчина же ничего не ответил и, судя по шагам, двинулся дальше по проходу.
А я сообразила, что у меня двадцать седьмое место, и, значит, говоривший только что мужчина – мой сосед.

- Здравствуйте, - он опустился на сидения рядом со мной. Он хорошо говорит по-английски, акцента и легкого грассирования, присущего французам, почти нет. Значит, британец.
- Здравствуйте, - я отвернулась к окну.
Похоже, сосед ждал какого-то иного ответа или чего-то другого – он странно молчал, но я кожей чувствовала, что он хочет что-то сказать.
Наконец-таки мы поехали. Могу поклясться, что Элайза сейчас заливается слезами, сидя в своей машине. А я рада, что уехала. Хорошо, что меня в таком состоянии не видел Эндрю – сын Элайзы.
Давным-давно, еще в одиннадцать лет, до поездки в Хогвартс, я была в него влюблена. Однажды он защитил меня, когда я шла домой, вечером, мимо их коттеджа, от хулиганов, которые заставляли меня отдать им все деньги. После он оберегал и опекал меня. Разумеется, мне это льстило – тринадцатилетний юноша ходит за мной по пятам! Эндрю тогда мне казался принцем из сказки. До тех пор, пока я не попала в самую настоящую сказку – в магический мир…
Конечно, теперь у меня не осталось к нему никаких чувств, кроме дружеских, но все-таки… Однако, хорошо, что юный мистер Боу уехал в Египет в составе своей научной экспедиции. Если бы он был дома, то я бы вернулась в Лондон сразу после операции. Ни к чему провоцировать саму себя - вдруг случится рецидив…
Водитель включил радио; звуки шансона оказали печальное воздействие на мои и без того невеселые мысли.
Врачи сказали, что я смогу видеть очертания предметов, силуэты людей и яркие цвета через неделю после операции. Однако прошло уже две недели, а вокруг меня по-прежнему белая пустота. А что, если я никогда не смогу больше видеть? Нет, лучше не думать об этом…
- Как вас зовут, леди? – негромко спросил мой сосед, и я потеряла ход своих мыслей.
- Мисс, - я по-прежнему не поворачивала головы к нему; у меня уже затекла шея. – Хелена Смит.
- Очень приятно, я – Алекс Ксавьер.
Я протянула ему правую руку, и он ее пожал. Я заметила (хотя он попытался это скрыть), что в момент рукопожатия его ладонь дрогнула.
- Извините, Хелена, мы с вами нигде не встречались? Почему-то мне ваше лицо кажется знакомым… - произнес попутчик.
«У него красивый голос», - подумала я. А в ответ на поставленный вопрос буркнула:
- Может быть.
- Лаконичный ответ, - рассмеялся Алекс. – Вы всегда так немногословны или сегодня в плохом настроении?
- Простите, но у меня нет желания разговаривать, - я начинала закипать. Что он ко мне пристал?
- Очень жаль. Вы так похожи на одну мою знакомую – просто поразительно… Впрочем, неважно.
Судя по шуршанию пакета и шелесту мнущихся страниц, мой сосед развернул газету. Помолчав некоторое время, он возобновил разговор:
- Чудеса какие-то. Не хотите ли взглянуть на статью?
Я тихо зарычала. Края раны в груди, вызванной потерей зрения, вновь раскрылись. Как же больно дышать! Мерлин, сказать или не сказать?
Я решилась.
- Я не могу, Алекс. Я…
- Не умеешь читать? – его удивленно-бодрый голос не вязался с моим паршивым настроением.
- …не вижу.
- Я научу читать, если ты хо… Что? – быстро переспросил он.
- Не надо кричать на весь салон, - поморщилась я. – Да, я не вижу. Абсолютно ничего. Доволен? Может, теперь прекратишь донимать меня разговорами? У меня абсолютно отсутствует желание общаться.
Понятия не имею, когда я научилась так резко отшивать людей. Но, похоже, Алекс не обиделся – слишком велик был шок от новости, которую он услышал. Он откашлялся и тихо сказал:
- Простите мою назойливость и бестактность, Хелена.
- Прощаю, - я устало откинулась на спинку сидения. Теперь скрывать свою инвалидность бессмысленно.

Мы ехали уже около двух часов. Судя по тому, что автобус сильно качало и жутко трясло, наш маршрут пролегал по какой-то сельской местности, где отсутствовали нормальные дороги.
Меня страшно мутило, и потому я часто и быстро дышала, чувствуя медленно, но неуклонно подкатывающую к горлу тошноту. Да уж, отвыкла я ездить на автобусах! Всё больше трансгрессия да полеты, и не только на метле…
Наконец, на очередном ухабе мне стало совсем плохо, и я, стеная сквозь плотно сжатые зубы, зажала рот руками и прижалась спиной к сиденью как можно плотнее, медленно соскальзывая с него вниз.
- Вам плохо? – услышала я тревожный голос Алекса.
- Нет, все… нормально, - еле выдавила я, боясь открыть рот, - мне совсем не хотелось, чтобы меня вывернуло прямо на мистера Ксавьера.
- Возьмите, - зашуршав чем-то (наверное, фантиком), сказал Алекс. Он силой отнял одну руку от моего рта и вложил туда что-то липкое.
- Это конфета. Ну же, или тебя стошнит!
Последняя фраза возымела решающее воздействие – я буквально чувствовала, как мой желудок отторгает съеденную на завтрак пищу и старается вытолкать ее из себя. Я поднесла ладонь ко рту и со второй попытки нашла губами конфету. Она цокнула о зубы, и я поняла, что это был обычный леденец.
После постоянного сглатывания кисло-сладкой от конфеты слюны тошнота начала понемногу отступать. Я вздохнула полной грудью и шепнула:
- Спасибо.
- Да не за что, - рассмеялся собеседник. – По большому счету, я заботился о своем имуществе.
Честно говоря, я не совсем поняла данную фразу, и, наверное, увидев мое недоуменное лицо, Алекс пояснил:
- А то вдруг тебе бы приспичило наклониться под сиденье, где стоит моя сумка, для выполнения своей… хм… неотложной потребности.
- Спасибо на добром слове, - с иронией поблагодарила я – слова Ксавьера больно меня задели, но непонятно, почему.
- Пожалуйста, - стой же интонацией ответил он. И внезапно Алекс напомнил мне Малфоя, ведь голос соседа приобрел такие же презрительные, ироничные нотки, как и голос хорька. Но вряд ли бы противный слизеринец стал каким-либо образом помогать мне, тем более вести со мной беседу…
Я нервно улыбнулась своим мыслям и поскорее отвернулась к окну.

***

В этот же день, когда Гермиона вернулась домой, ее навестили Гарри и Рон. В разговорах друзья осторожничали – речь была «обо всем и ни о чем». Они рассказали о событиях в магическом мире, Гермиона довольно прохладно поведала об операции и о не наступающих улучшениях. Она так жалобно просила никому из магического мира не рассказывать о ее слепоте, что друзья, которые и не собирались это делать, поняли, что девушке сейчас чертовски трудно.
Внезапно Гарри прервал силящегося поддерживать учтивый разговор Рона и сказал:
- Гермиона, мы должны тебе кое-что сообщить.
- Да? И что же? – с напускной бравадой спросила она; девушка храбрилась, но внутри все содрогалось от ужаса. Вдруг они скажут, что не хотят ее больше знать? Что им не нужна обуза в виде слепой подруги?
- Дело в том, что…
- Не сейчас, Гарри, - простонал Рональд.
- Говорите уже! – закричала Гермиона, вонзая ногти в ладони.
- В общем, мы с Роном в составе группы мракоборцев уезжаем в Албанию ловить уцелевших после Битвы Пожирателей Смерти, - Гермионе показалось, или Гарри действительно скрипнул зубами? – На месяц точно. А там… как получится.
- Это не страшно, - с облегчением произнесла девушка. – Я-то думала… - она смущенно замолчала.
- Что мы тебя бросим? – иронично спросил Гарри. – Напрасно ты о нас так плохо думаешь, Гермиона.
Она виновато улыбнулась.
- Ладно, мы пойдем, через час сбор, - Поттер поднялся с кресла. – Удачи тебе, - он подошел к сидящей на диване Грейнджер и дружески поцеловал ее в макушку. Поцелуй в щеку от Рона вызвал у Гермионы смущенную улыбку.
- И вам, - шепнула она, когда дверь хлопнула, выпуская на улицу двух магов.

- Идем, Рон! – отрывисто сказал Гарри, едва они вышли из дома Гермионы.
- Что с тобой, Гарри? – недоуменно спросил тот.
- Ты не понимаешь? – раздосадованно вопросил Поттер. Его друг только покачал головой в ответ. – Гермионе нужна помощь. Наша помощь. Но мы не в состоянии помочь ей. Значит, должны найти кого-то, кто сможет.
- И кто же?
- Я предлагаю Малфоя.
- Что? Гарри, хорек ни за что – слышишь, ни за что!! – не станет нам помогать! – Рон упер руки в боки. – Неужели ты этого не понимаешь?
- Прекрасно понимаю, - жестко усмехнулся Гарри. – Он единственный, кто сможет нам помочь в этом случае.
- Почему именно он? – вскричал Уизли.
- Все очень просто, Рон. Малфой – мой должник. Мы дважды спасли его. В Выручай-комнате и после нее, помнишь? – Дождавшись кивка, Гарри продолжил: - Я уверен, что и он тоже. А если у него слабая память, то мы заставим его вспомнить.
- И что? – Рон никак не мог понять ход мыслей своего друга.
- И то, - раздраженно сказал начавший терять терпение Гарри, - Мы заставим его дать Непреложный Обет. Он будет обязан защищать Гермиону в наше отсутствие.
- Но ведь можно вызвать кого угодно! Целителей из Мунго, к примеру…
- Ты забыл, что сказала Гермиона? Она не хочет, чтобы в магическом мире знали о ее болезни...
- Вот именно! – заорал Рон. – А Малфой будет рад опубликовать статью об ослепшей героине войны на первой полосе «Ежедневного Пророка»!
- Все к одному и сводится, Рон, - нетерпеливо сказал Гарри, вытаскивая волшебную палочку. – Мы заставим Малфоя дать Непреложный Обет и оговорим там все это. Я бы сам не хотел так поступать, но он – единственный, к кому мы можем сейчас обратиться.
- Это почему же?
- Он мой должник – раз. У нас индивидуальная связь, не распространяющаяся ни на кого. Если я спас магический мир, то, по сути, каждый мне должен. И я должен всем – смерть чьих-либо близких или родных на моей совести… - Гарри помолчал, а затем продолжил: - Еще, у Малфоя нет никаких особенных дел. Он сдал ЖАБА, в Хогвартс возвращаться не собирается, покидать Британию – тоже. Пора разнообразить его «сладкую жизнь» в Малфой-мэноре, - с этими словами Гарри взял Рона за руку и трансгрессировал.

Материализовавшись за треть мили до Малфой-мэнора, Гарри за руку потащил упирающего Рона, слабо пытающегося возражать, мимо ограды поместья, к воротам.
- Но, Гарри!.. Может, есть какой-нибудь другой способ?.. – завывал Рон.
- Прекрати вести себя как ребенок! – гневно крикнул Гарри. – Хватит канючить! Мы должны помочь Гермионе. Нужно, чтобы кто-то не дал ей спятить. Кто-то, кто будет хотя бы приблизительно равен с ней по интеллекту. С Малфоем она не зачахнет. Он будет постоянно доставать ее так, что ей волей-неволей захочется жить. И выздороветь, чтобы отомстить, - голос Поттера становился все глуше, так как звуки скрадывала густая живая изгородь, и потому Рон, шедший в двух шагах позади друга, еле слышал речь Гарри.
- Но…
- Мы пришли, - безапелляционно заявил Поттер, когда в поле его зрения появилась чугунная решетка.
- Цель посещения? – пролаяла свирепая морда, сложившаяся из абстрактных завитков на воротах.
- Разговор с Малфоем-младшим, - процедил Гарри.
- Мистер Драко Малфой занят. Он почивает, так как недавно вернулся из поездки, и не велел его будить, - пропищал возникший за оградой домовой эльф, в страхе глядящий на прибывших.
- У нас нет времени. Мы должны с ним побеседовать.
- У мистера Драко Малфоя не назначено сегодня никаких встреч, - упрямо пискнул эльф, качая ушами. – Он вас не примет.
Гарри отвернулся, чтобы спросить Рона, что тот думает о сложившейся ситуации, и внезапно услышал слабый скрежет чугунной решетки. Повернувшись лицом к резиденции Малфоев, он увидел стоящего на территории поместья Люциуса Малфоя, чьи серые глаза искрились насмешкой.
- Добрый день, мистер Поттер, добрый день, мистер Уизли, - поприветствовал он юношей, изогнув губы в некоем подобии улыбки. – Чем обязаны?
- Здравствуйте, мистер Малфой. Мы бы хотели побеседовать с вашим сыном, - сказал Гарри, невольно вытягиваясь в струнку. Эти серые глаза заставляли быть настороже и опасаться всего.
- Что ж, проходите, он только что поднялся. Вы найдете его на втором этаже, в кабинете, Данани, - он кивнул на домового эльфа, - проводит вас.
Он вышел за границу поместья и трансгрессировал.
- Мы ведь тоже могли трансгрессировать прямо к воротам! – негодующе воскликнул Рон. – Зачем мы столько времени пешком шли???
- Чтобы дать Опознающим чарам время. Правила этикета, Рон, - Гарри поморщился, вспомнив этот ответ Дамблдора на свой вопрос, так похожий на вопрос Рона, только отличавшийся еще большей бесцеремонностью.
Они ступили на покрытую гравием дорогу. Эльф, до этого нервно теребящий край своего полотенца, бросил свое занятие и повел их в дом.
Гарри старался не смотреть по сторонам. Особняк навевал не самые приятные воспоминания. Мигом вспомнилась война, егеря, держащие пленников за волосы… Беллатриса, пытающая Гермиону… Смерть Добби… Губы Гарри скривились в горькой усмешке.
Домовой эльф провел их в кабинет и с легким хлопком удалился. Гарри и Рон, не дожидаясь приглашения, сели на диван.
- И где этот Малфой?
- Я здесь, - этот тягучий голос было невозможно спутать ни с каким другим.
Кресло у камина, казавшееся пустым, развернулось, и перед друзьями предстал их давний школьный враг, мирно читающий какую-то книгу.
- Добрый день, Поттер, Уизли, - Драко с громким звуком захлопнул книгу и отлевитировал ее на стол в углу кабинета. – Зачем пришли?
- Поговорить, Малфой, только поговорить…

- Нет! – в голосе блондина появились нотки паники. – Я не собираюсь!..
- Придется. Магический долг – суровая штука. Ты должен дать Непреложный Обет, - непривычно-твердый голос Поттера резанул воздух, как скальпель.
- Нет! – яростно крикнул Малфой.
- Подумай хорошенько, - в голосе Гарри появилась обманчивая мягкость, но было видно, что он уже на грани. – Что лучше – посидеть со слепой Гермионой месяц (это максимальный период нашей командировки) или быть мне обязанным всю жизнь? – Гарри пошел ва-банк. Это был последний аргумент с явными элементами шантажа.
Слизеринец молчал, обдумывая сказанное, и все больше убеждался, что ему поставили шах и мат. Бежать дальше было некуда.
- Ну и..? – поторопил его Рон.
- Хорошо, я согласен, - тяжело дыша, словно после длинного забега, сказал Драко.
Гарри подошел к Драко и взял его за руку. Рон вытащил волшебную палочку и коснулся ею сплетенных рук юношей.
- Обещаешь ли ты, Драко Люциус Малфой, защищать и оберегать Гермиону Джейн Грейнджер в течение двух месяцев, - блондин с ненавистью глянул на говорившего Поттера, - всеми силами и доступными тебе способами?
- Обещаю, - выдохнул Драко.
Тонкий язык пламени обвил ладони Поттера и Малфоя.
- Обещаешь ли ты в течение этого времени сделать все возможное, чтобы вернуть Гермионе Грейнджер зрение, и денно и нощно находиться на протяжении двух месяцев возле Гермионы для выполнения своих обязательств?
- Обещаю, - Драко выглядел так, будто его шарахнули по голове чем-то очень тяжелым.
Тонкая сияющая цепь из двух переплетающихся огненно-красных лент обвила руки юношей, освещая полутемный кабинет.
- Обещаешь ли ты не рассказывать, не писать никому о своей миссии?
- Обещаю, - прошептал Малфой.
Ослепительно-яркий третий луч вырвался из палочки Рона, на мгновение сплелся с первыми двумя, опутал руки Гарри и Драко, подобно красной искрящейся змее, и погас.
- Доволен? – тихо проговорил Малфой, чье лицо за эти мгновения утратило практически все свои краски.
- Вполне, - Гарри разжал ладонь и отступил о Малфоя на шаг. – Мы сделали все, что нам было нужно, - обратился он к Рону. – Уходим. До встречи, Малфой.
- Чтоб ты сдох! – мстительно протянул Драко, когда дверь кабинета закрылась, выпустив в холл непрошенных гостей. Он, шатаясь, встал (все-таки принесение Непреложного Обета немного травмировало его хрупкую психику) и отправился в спальню, чтобы привести себя в подобающий вид и трансгрессировать к Грейнджер.
Мерлин! Как же он в данный момент ненавидит её!!!

Гермиона лежала на диване в гостиной и отстраненно слушала оживленно вещающий телевизор. Слушала, но не слышала. Она не понимала ни слова из того, что говорил ди-джей музыкального канала. Слезы текли рекой по ее щекам.
«Я – калека… Инвалид… На всю жизнь… Я никогда не смогу найти счастье и буду вынуждена существовать так, как сейчас – биологический организм, не приносящий обществу пользы… Зачем тогда жить, если я ничего не могу сделать? Зачем???»
«Можно расстаться с жизнью прямо сейчас, - шепнул ей внутренний голос. – Дома никого. Родители на работе, Грейс уехала с ночевкой к подруге. Чего же ты ждешь? На кухне, в верхнем ящике, лежат ножи...»
Гермиона слезла с дивана и, как зомбированная, поползла на кухню, ощупывая пол и все вокруг на предмет неожиданных препятствий руками. Она уронила домашний телефон, нечаянно дернув шнур, и теперь валяющаяся на полу трубка одиноко пикала, но девушка, не обращая внимания на это, потихоньку двигалась вперед.
Наконец, она ударилась лбом о ножку стола. Задев рукой холодильник, она поползла дальше, не обращая внимания на постепенно уже подсыхающие слезы, стягивающие кожу на лице.
«Нож… Нож… Нож… Нож…» - повторялась у нее в сознании мысль, точно жужжащая муха, в панике бьющаяся о стекло и мечтающая вырваться на свободу.
Наконец-то! Она нашла разделочный стол. Встав на колени, Грейнджер с силой дернула ручку. Так… Теперь ящик выдвинут. Осталось найти нож.
Вот он, кажется… Слишком большой. Нет, надо бы поменьше… Вот этот…
Она села, прислонившись спиной к дверце ящика, где стояли кастрюли. Из невидящих глаз вновь потекли слезы.
«Ведь жизнь все-таки прекрасна… Она одна…» - шептало одно «Я».
«Посмотри на себя! - издевалось второе. – Кому ты нужна в таком состоянии?»
Гермиона решилась. Схватив правой ладонью поудобнее деревянную ручку ножа, она поднесла его к своему запястью.
Боль… Рану засаднило. На линолеум начала капать кровь – Грейнджер слышала мерный, все ускоряющийся стук капель…
Края дыры в груди засвербило. Левая рука начала неметь. Скоро...
Но девушка вложила в нее рукоятку ножика и вслепую принялась с остервенением пилить вены на правой руке, чувствуя какое-то сладкое удовлетворение от того, что все это скоро закончится.
В глазах начали взрываться яркие салюты. Гермиона ощутила головокружение и резко подкатывающую к горлу тошноту от запаха своей крови…
Она потеряла сознание.

Девушка очнулась от того, что кто-то с силой бил ее по щекам и истошно орал:
- Ты дура, Грейнджер? Вот ответь мне: ты – ДУРА???
- Малфой? - перед глазами вились бурые точки, виски болели, запястья щипало, а в голове точно гром гремел.
- Верно. И как же ты узнала? – он дотронулся до ее лба мокрым полотенцем и сказал более спокойным тоном: - Ты идиотка!
- Да? И почему же?
- На кой черт ты себе вены резать собралась?
- Тебя-то это почему волнует? – резко ответила Гермиона. – И вообще, как ты здесь оказался?
- Разрешишь присесть?
- Разумеется. Вот только пообедать не приглашу – вдруг отравишь?
- Мне нет нужды тебя убивать, - напряженный голос Драко казался в данный момент девушке ирреальным. «Может, я умерла?» - мелькнула на мгновение абсурдная мысль.
- Да? И почему же?
- Я еще не опустился до таких мелочей, Грейнджер, - натянутый смех юноши дал понять, что он что-то скрывает.
- Тогда ответь на такой вопрос: зачем ты пришел?
- Пообщаться, разумеется, - язвительности Малфою по-прежнему не занимать.
- Да? Тогда вали отсюда! – взбеленилась Гермиона, чувствовавшая себя очень глупо. Она пыталась покончить с жизнью, он ее спас… Глупость какая-то! Ей очень хотелось, чтобы Драко ушел, потому что он был свидетелем такой странной ситуации, в которой Гермиона повела себя не самым лучшим образом. – Я не в настроении для того, чтобы общаться с мерзким хорьком…
- Да? – передразнил Малфой, идеально скопировав голос девушки. – А еще сегодня, в автобусе, у тебя была совсем другая отмазка…
- Что? – задохнулась Гермиона, разум которой медленно осмысливал поступающую информацию. – Алекс Ксавьер – это был ты???
- Разумеется, - презрительный голос Драко так и сочился сарказмом. – Ты тоже хороша, Хелена Смит.
- Я… А что ты делал во Франции? – девушка решила, что лучшая защита – это нападение.
- Ездил знакомиться со своей невестой, - похоже, Малфой сел в кресло рядом – голос стал более отчетливым. – Видишь ли, у меня был испытательный срок, который истек полчаса назад. Мне запрещали пользоваться эти два месяца палочкой. А теперь можно, - голос Драко изменился – в нем появились льстиво-приторные нотки, но он по-прежнему оставался холодным.
- Вот как? Я рада, - отрезала Гермиона. – А можно узнать, кто же твоя невеста? – на самом деле, девушке было глубоко наплевать на это, она лишь стремилась отдать дань вежливости.
- Астория Гринграсс, - и без того ледяной голос Драко похолодел еще на несколько градусов.
- Наша однокурсница, Дафна Гринграсс, ее родственница?
- Да. Астория учится в Шармбатоне. Ее мать и она сама уехали, когда началась война. Она закончила пятый курс в Шармбатоне, и…
- Ты помолвлен с пятнадцатилетней девушкой? – на сей раз изумление Гермионы было абсолютно искренним.
- Не твое дело, - ощетинился собеседник.
- Тогда вернемся к началу разговора. Зачем ты пришел?
- Тебе правду сказать или соврать?
- Да уж правду скажи.
- Очень соскучился по героине войны, - хмыкнул Драко.
Гермиона заскрипела зубами.
- Неужели тебе сложно сказать правду? – задыхаясь, крикнула она, понимая, что битва проиграна.
- Мне? Ни капли. Но вряд ли тебе понравится то, что ты услышишь.
- Говори!
- Не надо так кричать. Спокойно, Грейнджер. Орать будешь тогда, когда услышишь мои слова.
- Ну, говори же!
- Поттер и Уизли заставили меня дать Непреложный Обет. Что я буду охранять тебя, защищать, денно и нощно сидеть возле тебя, а также, что я никому не скажу о твоем недуге.
- Что? – тихо переспросила Гермиона.
- Грейнджер, я не попугай, повторять не буду, - при этих словах Драко раздраженно поморщился, но Гермиона этого не видела. – И еще одно условие: я обязан помочь тебе вернуть зрение, если у меня будет такая возможность. Но это уже не моя компетенция.
- Гарри и Рон заставили тебя дать Непреложный Обет… Зачем?
- Откуда я знаю, что творится в голове у твоих чокнутых дружков? – разъярился Малфой. – Я по уши в дерьме, Грейнджер, и все из-за тебя.
- Иди, я тебя не держу, - пожала плечами Гермиона, которая лихорадочно искала объяснение поступкам друзей и не находила их.
- Держишь, Грейнджер, - обреченно сказал Драко. – Почему, по-твоему, я появился здесь именно тогда, когда ты чуть коньки не отбросила?
- И почему же?
- Потому что на мне появились такие же раны. Я поклялся защищать тебя. Я сам едва не сдох, когда ты начала пилить себе вены. Понимаешь, Грейнджер? Мы теперь с тобой связаны. На два месяца.
Гермиона поморщилась. Какой абсурд!
- И как ты собираешься восстанавливать мне зрение? – саркастично спросила она.
- Не знаю. А что вообще вы делали для этого?
- Ну… у меня было несколько операций, - неловко начала Гермиона. – В том числе и во Франции – именно после операции я ехала сегодня, в автобусе…
Драко совершенно неаристократическим образом истерически расхохотался и пробормотал, икая от смеха:
- И все-таки ты идиотка, Грейнджер…
- Почему же?

- Все очень просто. Хоть ты и магла, Грейнджер, но ты же жила в волшебном мире! И могла бы сообразить, что тебя можно вылечить магическими средствами!
Гермиона закусила губу. Признаться, она начисто забыла о магии… Черт возьми!
- Ты мне поможешь? – спросила она, стараясь, чтобы он не заметил дрожи в ее голосе.
- Куда же я денусь, Грейнджер. Я дал слово… Ладно, вставай. Мы трансгрессируем к лекарю…
- Я не хочу к Помфри!
- Здесь кто-то говорил о Помфри? – удивился Драко. – К доктору Хайметту, лучшему лекарю магического мира.
Гермиона села на диване. Спустила на пол ноги. Пошатываясь, встала.
- Ладно, хорошо, - судя по голосу, парень нервничал. – Сделаем так. Хоть мне это и противно, но придется. Ты обнимешь меня, и я трансгрессирую. Ясно?
- Что? Обнять… тебя?
- Грейнджер, тебе сколько раз нужно повторить, чтобы смысл до тебя дошел? Обнять. Не думай, что я сам от этого в восторге, - он негодующе хмыкнул, - но другого выхода нет. Доктор Хайметт не бегает по домашним вызовам.
Она резко выдохнула, чувствуя, как негодование захлестывает ее.
- Хорошо, - она протянула в окружающую ее пустоту руки.
До ее ладони дотронулась другая, немного влажная, но теплая. Малфой приблизился к ней вплотную и положил ее руки себе на плечи. Сам же обхватил ее за талию.
- Готова? – голос Драко раздался возле уха Гермионы, и потому она вздрогнула.
- Да, - тихо сказала она, чувствуя, как краска заливает щеки. Девушку поражала абсурдность ситуации.
Через пару секунд девушку волной накрыли неприятные ощущения трансгрессии. А еще через несколько мгновений она приземлилась на что-то твердое и, тихо вскрикнув, упала.
- Поднимайся, Грейнджер, - скомандовал Малфой, дергая ее за руку. – Нам придется немного пройтись пешочком.
- Я… Я не уверена, что я смогу идти. Я боюсь, - закусив губу, призналась Гермиона. Раньше она скорее бы отгрызла себе руку, чем созналась в своем страхе Малфою, но теперь было не до церемоний и прежних мелочных обидок.
- Может, мне отлевитировать тебя? – с издевкой спросил юноша. – Вставай. Плевать, сколько это займет у нас времени. Ты должна приспосабливаться к окружающим тебя условиям, а я – к тебе, - последнюю часть фразы Драко процедил очень тихо.
Хотя Гермиона услышала ее, но она не подала виду, однако ее лицо приобрело цвет морского буйка. Малфой, взглянув на нее, понял, что вызвало такую реакцию, и выругался сквозь зубы.
- Ну! Ты собираешься принимать вертикальное положение или нет? – поторопил ее Малфой.
- Ты крепко меня держишь? – паникуя, спросила Гермиона. Даже в больнице она не чувствовала себя такой беспомощной.
- Да, - Драко возвел глаза к небу; разумеется, Грейнджер этого не видела.
Девушка села и затем, держась за руку юноши, медленно поднялась.
- О-о-о! Прогресс! - чванливо сказал юноша.
Гермиона вновь промолчала, но теперь ее лицо, еще слегка пунцовое, искривила злобная гримаса.
- Ладно, идем, - Малфой потащил ее вперед. Гермиона шла очень осторожно, маленькими шагами, предварительно ощупывая стопой дорогу впереди.
Спустя какое-то время они остановились, и Драко постучал.
- Кто? – женский голос за дверью. Усталый. Судя по тембру и интонации, принадлежит пожилой женщине.
- Здравствуйте, миссис Хайметт, это Драко Малфой. Ваш муж дома?
- Да, Драко, проходите, - и женщина начала открывать многочисленные замки.
- Здравствуйте, мистер Малфой, - густой баритон целителя напомнил Гермионе голос Кингсли Бруствера.
- Здравствуйте, доктор Хайметт. Это – Гермиона Грейнджер. Мы с ней учились в одно время в Хогвартсе.
- Добрый вечер, - поздоровалась девушка.
- Мистер Хайметт, у Гермионы такая проблема… Она потеряла зрение. Полностью. Магловские средства не помогают. Может, вы посоветуете что-то из магических? – Драко говорил медленно и тягуче, словно объевшийся сметаны кот.
- Хмм… Что ж, мисс Грейнджер, пройдемте, - доктор усмехнулся.
Гермиона протянула вперед ладонь. Кто-то взял ее за руку и повел прямо.

Спустя полчаса целитель посадил Гермиону на диван в гостиной, навел чары против подслушивания и заговорил:
- Мисс Грейнджер… Скажите, вы ослепли мгновенно или же процесс падения зрения наблюдался в течение достаточно большого промежутка времени?
- На протяжении четырех-пяти недель, я думаю, - наморщив лоб, девушка пыталась вспомнить.
- А как вы лишились зрения?
- Я упала с лестницы и ударилась головой, - с вызовом сказала Гермиона, услышав, как рядом насмешливо хмыкнул отпрыск Малфоев.
- Так… И последний вопрос: в течении полугода к вам применяли Непростительные заклинания, такие как Империус и Круциатус?
Гермиона вздрогнула. Услужливая память тотчас же распахнула свои страницы на происходившем в Малфой-мэноре. Вспомнилась сумасшедшая Беллатриса и ее бесплодные попытки выведать, где находится меч…
- Да, - тихо-тихо сорвалось с губ девушки.
- Простите, мисс? Вы что-то сказали?
- Да, - чуть громче повторила Гермиона.
- Какое именно заклятие?
- Круциатус.
- И кто применял его на вас?
- Беллатриса Лестрейндж.
Доктор шумно выдохнул.
- Беллатриса Лестрейндж… Это очень плохо. Это отвратительно! – воскликнул он.
- Почему же?
- Видите ли, мисс… Эта ведьма была воплощением Дьявола, - Малфой хмыкнул уже с негодованием. – Она применяла заклятия и радовалась этому. А ее жертвы… Кто-то сходил с ума, а кто-то терял память. Вы же… вы потеряли зрение, и, поверьте, вам еще крупно повезло.
- Вы действительно так считаете? – голос Гермионы так и сочился ядом.
- Лучше потерять зрение, чем быть навеки запертым в палате для повредившихся в уме, - отрезал врач.
- И что нам это дает? – спросила пациентка.
- Мисс Грейнджер, я установил причину вашей слепоты. Но, как исцелить вас, я не имею ни малейшего понятия. Простите.
Гермиона поджала губы. Лучше бы она не знала причины! Сейчас она еще больше ненавидела Малфоя.
- Что ж… Тогда всего хорошего, - отрезала она. – Идем, Малфой. Я хочу домой.
- Постойте, - заволновался доктор Хайметт, - я знаю, кто сможет вам помочь. В Шотландии живет одна ведьма… я думаю, вам следует обратиться к ней.
- Вы можете организовать нам портал? Мы не сможем добраться самостоятельно, - сказала Гермиона.
- Я помогу вам трансгрессировать. Мистер Малфой, возьмите меня за руку. Мисс Грейнджер, к вам это тоже относится.
- Я вас не вижу, мистер Хайметт, - зардевшись, напомнила девушка.
- Ох, простите, мисс… Встаньте, пожалуйста. Протяните вперед руку.
Гермиона поднялась с дивана; после мужчина, юноша и девушка трансгрессировали.

- Хм, а я и не знал, что вы сняли антиаппарационный барьер, - сказал Драко доктору Хайметту, когда они очутились в Шотландии, прямо перед домом ведьмы.
- Дело в том, мистер Малфой, что ко мне должен приехать на лечение заместитель министра. Я его ждал. Он почему-то не появился. Но я все-таки вернусь домой – вдруг он прибыл… Хорошо?
- Хорошо, - с явно выраженным неудовольствием ответил Драко. – За услуги я заплачу вам позже.
- До свидания, мистер Малфой, - и доктор Хайметт трансграссировал.
- Идем, Грейнджер. Навязалась на мою голову… - вздохнул Малфой. Гермиона пошла за ним следом, ступая по-прежнему аккуратно; девушка больше всего на свете сейчас боялась упасть.
Драко постучал. Через какое-то время раздался скрип двери. Ведьма, ни слова не говоря, запустила их в дом. Внезапно споткнувшись обо что-то, Гермиона полетела на пол, и, если бы не подхвативший ее Драко, непременно упала бы.
Поставив девушку на ноги, Малфой забурчал:
- Перед сном надо будет помыть руки с мылом… Самым хорошим мылом, которое у меня есть. Чтобы отбить вонь грязной крови…
- Спешу тебе напомнить, что ночевать ты, по идее, должен возле меня, - с садистской улыбкой сказала Гермиона. – Так что ты никуда не пойдешь!.. И за своим самым лучшим мылом в том числе.
Драко застонал.
- Чтобы я еще раз в жизни связался с Поттером, Уизли и тобой, Грейнджер!
- Мы тоже тебя обожаем, Драко, - приторно сказала Гермиона, сжав кулаки от злости.
- Мистер Малфой, мисс Грейнджер… - заговорила ведьма. – Чем могу быть полезна?
- Миссис… - сказал Драко.
- Просто Астагна, - хриплый голос колдуньи заставлял кожу Гермионы покрываться мурашками.
- Хорошо, Астагна. У Грейнджер проблема, и с ней она навязалась не на кого-нибудь, а на меня...
- Позволь, Малфой, я сама расскажу! – вспылила Гермиона.
- Да пожалуйста, Грейнджер! Я только «за»…
- Отлично, тогда заткнись!
Послышался смешок.
- Итак, молодые люди, в чем же заключается ваша проблема?
- Я ослепла полтора месяца назад, - отрывисто сообщила Гермиона. – Сначала зрение ухудшалось, но потом, после падения с лестницы, я вообще перестала видеть. Лечилась магловскими средствами – они не помогали. Малфой, - Гермиона нахмурилась, - сделал предположение, что могут помочь магические средства. Мы обратились к целителю Хайметту, но он не смог нам помочь. Только установил причину слепоты, - девушка болезненно поморщилась. Было неприятно говорить о своей ущербности.
- И?.. – поторопила ее ведунья.
- Полгода назад меня пытали Круциатусом. Беллатриса Лестрейндж, в доме Малфоя, - Гермиона обвиняюще ткнула пальцем в ту сторону, где, по ее мнению, находился слизеринец.
- Ты сама виновата, Грейнджер! – вспылил Драко. – Нечего было говорить имя Волан-де-Морта! Сидели бы тихо в своей палатке, не высовывались, и ничего бы не было!..
- Заткнись, Малфой! – крикнула Гермиона.
- Утихните, оба, - приказала Астагна. – Итак, мисс Грейнджер, продолжим. Вас пытали. И, по мнению доктора Хайметта, это является причиной вашего… недуга?
- Да, он сказал, что это и есть причина…
- Что ж, мисс Грейнджер… Я должна удостовериться в правдивости выводов моего коллеги. Мистер Малфой, выйдите, пожалуйста. Вам ни к чему здесь находиться. Пока, - ведьма, процедив уточняющее слово, скомандовала Гермионе: - Выпейте этот отвар, мисс Грейнджер…

- Мистер Малфой, Беллатриса Лестрейндж имела родственников?
- Да, - отозвался юноша. – Моя мать – ее родная сестра. Я же был любимым племянником, - юноша хмыкнул.
- То есть она приходилась вам тетей?
Юноша подтвердил, что так оно и было. Ведьма закашлялась.
- Что ж… Я думаю, вы уже догадались, к чему я клоню?
- Не совсем, - покачала головой Гермиона.
- Мисс Грейнджер, вы с мистером Малфоем связаны. Беллатриса Лестрейндж наложила на вас заклинание; значит, кто-то из ее кровных родственников должен снять его. Он должен пожертвовать свою кровь, и…
- Кровь? Всего-то? – с облегчением выдохнул Драко. – Да хоть стакан! Только чтобы она отвязалась от меня!
- Не только это, мистер Малфой. Вы меня не дослушали.
- Что-то еще? – воодушевление из голоса юноши мигом испарилось.
- Мистер Малфой, одна кровь здесь не поможет. Ваша тетя, когда пытала мисс Грейнджер, вложила в нее при помощи магии все отрицательные чувства – ненависть, страх, боль, ужас… И потому для исцеления мисс Грейнджер вы – или кто-то другой, кто является кровным родственником Беллатрисы Лестрейндж – должны полюбить эту девушку, - на плечо Гермионы легла рука ведьмы, - всей душой. Неважно, какой будет эта любовь: братской, материнской или любовь между девушкой и юношей.
- Но… почему именно любить? – прохрипел ошеломленный Драко.
- Это самое светлое чувство из всех, которые способен испытывать человек, мистер Малфой. И вам придется лучше узнать мисс Грейнджер для того, чтобы помочь ей. Тем более, данный вами Непреложный Обет не оставляет вам другого выбора…
- Я вас понял, Астагна, - голос Малфоя хоть и дрожал, но был холоден, как всегда.
- Мисс Грейнджер, почему вы молчите? – спросила ведьма девушку, легонько встряхнув ее за плечи.
- Я… я вас слушала, - еле выдавила Гермиона, пребывавшая в глубоком шоке.
- Замечательно. Вы все поняли, мисс Грейнджер? Ваше здоровье, - зашептала ведьма на ухо девушке, - теперь в руках мистера Малфоя. И в ваших же интересах не затягивать с этим делом. Вы должны влюбить его в себя, если хотите жить как полноценный человек. Но Амортенция и прочие приворотные зелья здесь не помогут. Любовь должна быть истинной, а не суррогатной.
- Я поняла вас, Астагна, - проговорила Гермиона тонким голосом.
- Я создам для вас портал. Вряд ли вы сможете сейчас нормально трансгрессировать, - колдунья отошла от девушки; где-то вдали послышался звон волшебной палочки обо что-то металлическое.
Спустя пару минут ведьма принесла в комнату какой-то предмет. Малфой молча взял Гермиону за руку, накрыл пальцы девушки своими. Они дотронулись до портала и исчезли из дома ведьмы.
- Удачи вам, пусть хранит вас Мерлин. Надеюсь, ваша любовь принесет вам счастье, - прошептала Астагна, как только померкло сияние портала.

POV Драко.

Я был шокирован. Хуже – я был в ужасе. Почему-то мне казалось, что в жизнь воплотился мой самый кошмарный сон.
Я должен был понять, что не стоит ввязываться в это дело с самого начала! Надо было расстрелять Поттера и Уизли еще на подходе к Малфой-мэнору!
А потом.… Никогда бы не подумал, что гриффиндорцы могут быть такими шантажистами. А я, как самый тупой пуффендуец, повелся на этот развод. Честный и благородный Поттер не такой идиот, каким раньше казался. Наоборот, в этой ситуации он поступил очень даже по-слизерински – свалил всю грязную работу на врага.
Да, я умею признавать свои ошибки.
Но вот этой ошибки я себе никогда не прощу.
Что дернуло меня потащить Грейнджер к Хайметту???
Мантикора меня задери!
Чтобы я еще раз сам вызвался кому-нибудь помогать?
Да ни за что!
Хватит и этого печального опыта…
Грейнджер тихо сидела на диване. Я расположился в кресле рядом и обхватил голову руками. Я не хочу ЛЮБИТЬ Грейнджер!!!
- Малфой… - ее сиплый голос вырвал меня из тяжелых дум относительно бесперспективности моего будущего.
- Чего тебе? – напряженно отозвался я, подумывая о том, чтобы убить грязнокровку, но в моем состоянии оглушающей растерянности это было бы… по меньшей мере, нелепо.
- Просто хотела убедиться, что ты рядом, - просто и как-то по-детски ответила Грейнджер.
Ее голос, робкий и извиняющийся, окончательно доконал меня. Я почувствовал страстное желание расколотить что-то в гостиной этого чертового магловского дома, схватить эту девчонку за плечи и как следует встряхнуть.… Чтобы она опомнилась! Чтобы поняла, каково это, - сидеть рядом с ней, отвратительно-беспомощной, чтобы она осознала, как мне неприятно и даже страшно видеть ее такой!!!
- Извини, - совсем тихо добавила она.
Я промолчал. Глупо было что-то говорить. Да и вообще, вся ситуация была идиотской.
- Можно задать тебе вопрос? – вторично нарушила она молчание.
- Ну чего тебе, Грейнджер? – с какой-то обреченностью спросил я.
- Расскажи о своем детстве, - выпалила она. – Как тебя воспитывали, кто занимался твоим образованием?..
- Зачем тебе, Грейнджер? – скривил губы я. – Хочешь выйти замуж за нищего Уизли и нарожать ему десяток мелких детей? Так или иначе, у вас не хватит средств на их полноценное воспитание. … А, в принципе, это не так уж и важно. Ваши дети не будут чистокровными, значит, полноценное магическое дошкольное образование им ни к чему.… Научите писать-читать, и хватит с них…
Я увидел, как исказилось от боли ее лицо, и почувствовал мстительное удовольствие от того, что я «наступил» на самую больную «мозоль» гриффиндорки.
- Ты хоть иногда можешь не быть такой сволочью? – закричала Грейнджер, и, признаюсь, я испугался ее крика. Я чувствовал, что она на грани, и впервые обрадовался тому, что она не видит. Иначе не миновал бы я оплеухи… такой же, как на третьем курсе.
- Нет, Грейнджер. Сволочизм у меня в крови, - ответил я, оглядывая фигуру, спина которой уже дрожала.
- Я так и думала, - донеслось до меня вперемешку со всхлипываниями. – Я всегда знала, что ты редкостная сволочь, Малфой.… И трус.
Я сам понимал, что я не очень-то храбрый человек. Но ведь Шляпа и не отправляла меня в Гриффиндор, где учатся безбашенные храбрецы, как Поттер и Грейнджер. Нет, она отправила меня в Слизерин, где козыри – хитрость и умение достигать своей цели при любых обстоятельствах…
- Как ты назвала меня, Грейнджер? – язык отреагировал быстрее, чем мозг.
- Я могу немного перефразировать, - ядовито сказала она, несмотря на звучащие в голосе слезы. – Уверена, этот вариант понравится тебе больше. Ты трусливый, бессовестный, подлый ублюдок!
Ярость затопила меня с головой. Я выхватил палочку и наставил ее на подругу Поттера. Кончик волшебной палочки чуть ли не касался ее волос.
Агрессия отпустила меня также быстро, как она и появилась. В самом деле, что я делаю? Хочу убить ту, с кем я теперь связан, которую обязан защищать и оберегать.
Слепую девчонку, которая дерзит мне уже по выработанной за несколько лет привычке. И, что самое забавное, я был главным агрессором…
- Что, Малфой, палочку вытащил? – в голосе Грейнджер ясно слышалась горечь и презрение. Именно в такой последовательности. – Давай, я жду заклинания. Я уверена, ты не проигнорируешь такую замечательную возможность расквитаться со мной и моими друзьями. Ну!!!
И я не выдержал.
Я закатил ей мощную оплеуху, в результате которой Грейнджер откинуло назад и буквально впечатало в спинку дивана.
Она прижала ладонь к щеке и подняла вверх голову. Я увидел слезы на ее глазах. Невидящий взор буравил стену чуть выше моей головы.
Гриффиндорка всхлипнула.
А потом… Потом была грандиозная истерика. Грейнджер и рыдала, и хохотала, и рвала на себе волосы. Даже пыталась вскочить с дивана, желая придушить меня.
Признаюсь, такой грязнокровки я испугался еще больше.
Она, хохоча сквозь слезы, рассказывала мне о боли от Круциатусов тети Беллатрисы, о том, как на ее глазах убили Криви. О тех чувствах, когда видела смерть Снегга… Я понял, что ей просто надо выговориться, что ужасы войны разрывают ее душу, и она не успокоится, пока не выскажет все… И потому я, не решившись накладывать на нее Силенцио, просто закрыл руками уши и стал ждать.
Через минут двадцать я заметил, что Грейнджер начала успокаиваться. Она растирала глаза руками, размазывая слезы, и, всхлипывая и икая, бормотала что-то о смерти брата рыжего, о Фреде Уизли.
Я не мог больше слушать это. Я чувствовал, что еще немного – и сойду с ума. От ее голоса – хриплого, сорванного криками. От ее рассказов. От тех воспоминаний, которые появлялись передо мной, когда я засыпал. От тех мук, которые я испытывал сам, думая о своей искалеченной Меткой жизни.
Неужели она думает, что война обошла и меня стороной?
Я схватил ее за плечи и сильно встряхнул. Голова Грейнджер мотнулась из стороны в сторону, и я невольно вспомнил старую куклу матери, которую нашел у нее в тумбочке, когда был маленьким. Обычная магловская кукла.
И кукольная голова, когда я тряс эту игрушку, также раскачивалась из стороны в сторону. И вывалившиеся глаза, на месте которых остались только небольшие темные дыры, были очень похожи на опухшие от слез глаза Грейнджер.
- Успокоилась? – судорожно сглатывая, спросил я у нее.
- Да, - тихо, сквозь медленно прекращающиеся всхлипывания, сказала Грейнджер.
- Ну, вот и хорошо, - я отпустил ее плечи и машинально посмотрел на свои ладони, автоматически желая удостовериться, что не запачкал руки о Грейнджер.
Она прерывисто вздохнула и буркнула, нервно теребя пальцы:
- Извини меня. Я… я не знаю, что на меня нашло.
- Ладно, проехали. Забыли, - я призвал из кухни бутылку минеральной воды и стакан. По своему опыту знаю, как хорошо вода влияет на организм, только что перенесший истерику. Причем даже необязательно лить эту самую воду на голову.
Я налил воды и, схватив руку Грейнджер, затолкал ей в ладонь стакан.
- Это простая вода. Пей, - я откинулся на спинку кресла, лениво размышляя, призвать ли еще одну посудину для себя или же неаристократично глотнуть из горлышка. Жажда перевешивала манеры, и я, мысленно представляя перед собой лицо отца, увидь он такую картину, поднес бутылку к губам.
- Спасибо, - протягивая в мою сторону стакан, проговорила Грейнджер.
Я поглядел на часы. Мне нужно было вернуться домой, чтобы сообщить родителям о том, что около месяца я буду отсутствовать дома, и попросить, чтобы они меня не искали, писем не писали и сывороткой правды не поили, поскольку это ничего не даст. Я нервно хихикнул, представив себе такое заявление, исходящее от меня. Я уверен, мама бы уставилась на меня с таким же выражением лица, что и Уизли на втором курсе, когда команда Слизерина продемонстрировала гриффиндорской сборной Нимбусы-2001.
- Я должен уйти, - я перевел взгляд на Грейнджер. – Надеюсь, ты будешь вести себя нормально, - усмехнувшись, я вспомнил МакГонагалл. – Ножи из того ящика я убрал. Захочешь вновь покончить жизнь самоубийством – ползи в ванную. Может, там найдешь какую-нибудь острую штуку…
Я еще раз ухмыльнулся и, сделав движение палочкой, подумал, что мистер Грейнджер теперь уже вряд ли найдет свою бритву.
- Угу, - буркнула гриффиндорка, желая нашарить плед.
Я сделал к ней шаг и, взяв в руки угол покрывала, протянул его ей. Мои пальцы коснулись ее рук. Они были такими холодными, что внезапно у меня мелькнула мысль, уж не окочурится ли Грейнджер за то время, что я проведу в своем доме.
- Ладно, я трансгрессирую. Сможешь побыть одна полчаса? – вторично предупредил я ее.
- Да, - в голосе Грейнджер я уловил раздражение и… печаль?
Я взял палочку в руки и внезапно застыл, услышав, как открывается парадная дверь.
Из прихожей донесся звонкий голос:
- Гермиона! Я пришла!
- Трансгрессируй быстрее, Малфой! Это моя кузина! – в панике зашипела Грейнджер.
Удивляюсь, как я сумел удержать в руке палочку и изгнать слепое лицо Грейнджер, буквально отпечатавшееся на сетчатке глаза, представив вместо него светло-серую крышу Малфой-мэнора.
Грейнджер окончательно сведет меня с ума.

***

- Гермиона! Как дела? Не скучала? – беззаботный голос Грейс приблизился, и чья-то теплая рука коснулась пальцев Грейнджер. Запястья же девушка поспешила укрыть пледом, оставив «на улице» только пальцы.
- О да, не скучала, - с сарказмом сказала Гермиона, глаза которой вновь наполнились слезами.
«Вот скажите – как можно задавать такие вопросы ущербному человеку? Если я не могу полноценно жить, как я могу не скучать???»
- Ну и славно, - Фаулер направилась в сторону кухни. – Ты будешь ужинать?
- Буду. А почему ты не у подруги? – спросила Гермиона.
- Энн сегодня работает в ночь, - голос Грейс звучал несколько приглушенно, и оттого Гермионе приходилось напрягать слух, чтобы разобрать хоть что-нибудь. – Кстати, я переезжаю.
По мнению Гермионы, последняя новость была совсем не кстати.
- Видишь ли, - извиняющийся и, в то же время, ехидный голос Грейс зазвучал громче, - та квартира, которую я снимаю, намного ближе к университету. А еще… - девушка замялась. – Мне сказали, что я обязана жить там, поскольку предоплату я внесла, а квартира находится в центре, и потому хозяева не могут там жить. А они очень дорожат своей жилплощадью, - хмыкнула студентка.
- Угу, - невпопад произнесла Гермиона и, неловко повернувшись, едва не свалилась с дивана.
- Осторожнее! – закричала Грейс, с топотом подбегая и подталкивая Гермиону поближе к спинке дивана. – Тебе нужна сиделка, - ляпнула она.
Осознав, что она только что сказала, Фаулер сделала глубокий вдох и промямлила:
- Извини…
А Гермиона закусила губу от безысходной злости и душивших слез.

***

Драко трансгрессировал в Малфой-мэнор, чуть не расщепившись по дороге.
Подняв руку, он толкнул неприметную калитку и шагнул на территорию родного поместья.
Спеша подняться к себе в спальню, Драко слишком поздно заметил сидящую на бортике фонтана Нарциссу – точнее, уже после того, как она воскликнула:
- Драко!
Услышав ее повелительный голос, он тяжело вздохнул, понимая, что разговор состоится пораньше, чем он планировал, повернулся и направился к матери.
- Драко, - она обвила его руками и мимолетно поцеловала в щеку, - где ты был? Мы с Люциусом ждали тебя к ужину, но ты не появился. Я очень беспокоилась, сын…
Младший Малфой незаметно закатил глаза. Беспокойство и Нарцисса – две абсолютно несовместимые вещи. Равно как и Нарцисса и правда.
- …ты не забыл? – Голубые глаза матери, вежливые, пустые, холодные, равнодушно созерцали его лицо.
- Прости? – вынужден был переспросить Драко.
- Мы должны посетить сегодня благотворительный аукцион. Начало в восемь вечера, то есть через двадцать минут, - женщина подняла руку и посмотрела на циферблат часиков. – Уже пятнадцать. Советую тебе поторопиться, - и она, вновь присев на бортик фонтана, опустила правую руку и принялась водить ладонью в воде.
Драко вздохнул.
- Это обязательно?
- Да, - Нарцисса даже не поднимала головы, целиком и полностью сосредоточившись на игре пальцев. – Твой отец уже переоделся, и он будет разочарован, если найдет тебя в таком виде здесь.
Малфой-младший нахмурился.
- Я никуда не пойду, - упрямо сказал он, чувствуя себя маленьким мальчиком, который не хочет ложиться спать в девять вечера.
Лицо Нарциссы оставалось спокойным и безмятежным.
- Ты обязан, - ни одна мышца ее лица не дрогнула. – Это нужно для восстановления репутации нашей семьи. Твое присутствие на этом мероприятии не обсуждается.
Драко скривился.
- Я не пойду, - он развернулся и пошел по дорожке, ведущей в Малфой-мэнор.
- Драко, - позвала его Нарцисса, - что-то случилось?
- Я уже совершеннолетний и не обязан перед тобой отчитываться, - огрызнулся юноша.
- Но мне ты должен докладывать, куда это ты отлучаешься, - Люциус Малфой стоял на дорожке и буравил сына угрюмым взглядом.
Как всегда, лицо непроницаемо и холодно. И только сейчас Драко заметил появившиеся после второй войны морщины на лбу и у рта. И осознал, что его отец уже не молод.
- Нет.
- Да. Где ты был?
- Я не могу сказать. Равно как и объяснить, почему я там был. Это не моя тайна. Я оказался должен одному человеку, и он воспользовался этим. Сейчас около месяца меня не будет дома. Я буду выполнять свой долг… - Драко перевел дух. Речь получилась спонтанной. Да уж… он-то хотел отрепетировать весь этот монолог. Но, как всегда, все планы рухнули сиюминутно.
Нарцисса сделала шаг вперед.
- Кто этот человек? – голосом сирены пропела она, но ее сын знал, что верить ему нельзя.
- Поттер и Уизли. Я связан Непреложным обетом. Поэтому и не могу рассказать.
- Это ничего не меняет, - резко сказал Люциус. – Тот человек в том месте, куда ты так торопишься, подождет тебя полчаса. Этого времени нам хватит. Прошу, - глава семейства Малфоев вытянул вперед руку. Там лежала маленькая заколка Нарциссы.
«Портал», - успел подумать Драко, прежде чем его захлестнули неприятные ощущения перемещения в пространстве.

Despite how I feel inside,
Have to trust it will be all right.
Have to stand up to be stronger.
(Within Temptation – Pale)

Очутился Драко уже в просторном холле с множеством свечей, яркий свет которых на миг ослепил его. Отчаянно моргая, он повернул голову к отцу, и тут же увидел привычную надменно-ироничную маску на лице отца. Мать же уже сияла насквозь фальшивой улыбкой.
- Люциус! Нарцисса! Драко! – к их трио подкатился толстячок, напоминающий цветом лица красный помидор, отрастивший коротенькие ручки и ножки. – Рад вас видеть на нашем торжестве!
- Мы просто не могли здесь не появиться, - Малфой-старший скупо улыбнулся.
- О да! Пройдемте, - мистер Булстроуд, слащаво улыбаясь чете Малфоев, повел их к столу, попутно успевая и отпускать Нарциссе сомнительные комплименты, и беседовать с другими гостями.
Оставшись один, Драко покрутил головой и направился в оранжерею, не успев схватить фужер с шампанским с разноса официанта.
Но, едва Драко вошел в павильон для растений, он тут же увидел белокурую девушку, которая, подняв руку, робко дотрагивалась до маленького бутона еще не распустившейся белой розы.
Она услышала звук захлопнувшейся двери и обернулась.
- Драко! – Астория сделала шаг к нему. – Здравствуй. Я уже думала, что ты не придешь… Я рада, что Пэнси передала тебе, что я жду тебя здесь. Я…
- Паркинсон мне ничего не передавала, - сказал Малфой, чувствуя, как внутри назревает раздражение на самого себя.
«Ну неужели нужно было обязательно идти в оранжерею? – билась в голове мысль. – Я становлюсь похож на Поттера, который буквально притягивает неприятности…»
- Э-э-э… - растерялась Астория, не зная, что сказать – слова вылетели из головы, когда девушка получила такой резкий ответ. – Что ж… У меня есть к тебе один вопрос, Драко, - выдохнула она, понемногу заливаясь краской.
- Я тебя внимательно слушаю, - Малфой подошел к кадке с пальмой и, подняв голову, начал всматриваться в ее огромные листья с таким вниманием, будто писал доклад о том, как ведут себя листья обычной пальмы в естественных условиях обитания.
- Хорошо, - Астория подошла поближе и положила ему руки на плечи.
Странно было это – стоять вот так, в окружении множества растений, в оранжерее, рядом с девушкой, которая через два-три года станет твоей женой. Сюрреалистично. Словно это была сказка, иллюстрирующая картину идеальной семейной жизни.
Драко скосил глаза на руки Астории. Узкие ладони очень не сочетались с массивными, броскими фамильными перстнями, в изобилии украшающими длинные тонкие пальцы.
- Тебе не идут эти украшения, сними их, - он произнес эти слова прежде, чем успел их осмыслить.
Астория положила подбородок ему на плечо.
- Я сниму их только тогда, когда ты мне предложишь надеть фамильные украшения семьи Малфоев, - сказала она, и было не очень понятно, грустно ли ей от этого или же она вообще не испытывает никаких эмоций. – Такова традиция.
Внезапно раздался хлопок. Драко резко повернул голову (Астория отпрянула от него чуть раньше), но на пороге оранжереи никого не было.
- Это от сквозняка открылась форточка, - Гринграсс с мягкой улыбкой смотрела на Драко.
- Ты, кажется, говорила, что у тебя ко мне есть вопрос, - процедил он, желая бросить все и уйти. Уйти, а куда – не имеет значения. Лишь бы подальше…
- Да, - Астория быстро отвернулась и села на лавочку возле огромной вазы с живыми орхидеями. – Почему ты так быстро сбежал тогда?
Драко нахмурился. Именно этого вопроса он от нее и ожидал.
- Мне нужно было уехать, - повторил он, как попугай, фразу, которую говорил, будучи еще в Париже.
Гринграсс вскочила с такой стремительностью, словно ее подбросило пружиной.
- Тебе нужно! – закричала она так, что стекла зазвенели. И осеклась, услышав этот тихий звон. – Тебе нужно! – повторила она намного тише. – А о том, что нужно МНЕ, ты не думал? Ты самовлюбленный эгоист, Драко! Неужели ты не понимаешь, что в этом мире ты не один..!
- Замолчи, - холодно оборвал ее Драко. – Я не желаю слушать твои оскорбления.
Астория застыла, с неверием и обидой глядя на Малфоя так, словно он залепил ей пощечину.
- У меня нет ни малейшего желания с тобой пререкаться, - Драко чувствовал свою власть над этой пятнадцатилетней девчонкой и упивался ею. В разговоре с ней он копировал голос отца, и, судя по лицу Гринграсс (казалось, что она вот-вот заплачет), тон был выбран замечательно. – И разговаривать вообще. – Он повернулся, намереваясь уйти.
- Останься, Драко! – в голосе Астории звенели слезы. Она подбежала к нему, шурша подолом парадного платья, и обняла его за плечи.
- Астория, я не могу. Извини, - и Драко, движением плеч скинув ее руки, направился к выходу.
Затворяя стеклянную дверь, он увидел, что Астория опустилась прямо на пол оранжереи, но не вернулся.

- Где ты был? – улыбка Нарциссы, предназначенная мистеру Патил, не вязалась с тем гневным тоном, с которым она обращалась к своему сыну.
- В оранжерее. Проверял, действительно ли у Паркинсонов столько много различных сортов орхидей, как говорят, - Драко взял фужер с шампанским и поднес его ко рту.
- Ты видел Асторию? – Нарцисса вытащила из его пальцев бокал.
- Видел, - сказал Драко, отбирая у матери свой трофей.
- И что?
- И ничего. Вполне мило пообщались. Она чудесная девушка. Только вот ей не хватает слизеринской выдержки и хладнокровности. Импульсивная слишком. А так – прелестный ребенок, - Драко сделал ударение на последнем слове.
Нарцисса поморщилась, как от зубной боли. Разве что за щеку не схватилась.
- Она уже не ребенок, - прошипела миссис Малфой. – Ей пятнадцать лет.
- Вот уж не знал, что пятнадцатилетние девушки уже считаются старухами, - съязвил Драко.
По щекам Нарциссы пошли красные пятна.
- Ты перебрала шампанского, мама. Ты же знаешь, что у тебя на него аллергия, - Драко изъял у матери ее фужер и, усмехнувшись, оставил ее в одиночестве.

Спустя два часа аукцион был в самом разгаре (и к тому времени Драко был уже немного пьян), но он подошел к отцу, который в этот момент на словах дарил маленькую виллу Малфоев в Испании какой-то семье, лишившейся из-за войны крова, и, невежливо прервав говорившую благодарственные слова миссис Эджкомб, скупо сообщил, что он покидает это мероприятие.
Мистер Малфой нахмурился и сделал жест рукой, увидев который эльфы обычно убирали мусор. Сделав вывод, что ему разрешили уйти, Драко вышел из особняка Паркинсонов и, запахнув плотнее мантию, трансгрессировал.

***

Гермиона лежала на диване и слушала, как на кухне переговариваются родители.
- Это невозможно, Вайатт! – бушевала миссис Грейнджер. – До этой клиники расстояние в три раза больше, чем до той, где мы сейчас работаем!
- Джейн, успокойся. Нас официально переводят в ту клинику, и мы сейчас ничего не можем сделать.
- Отлично! – на кухне что-то разбилось. – Значит, я увольняюсь! Кто будет сидеть с Гермионой…
- Тише, Джейн! – прохрипел мистер Грейнджер. – Гермиона услышит!..
- Ты прав, - понизила голос женщина.
- Ты не уволишься, - эти слова отец Гермионы произнес таким повелительным тоном, который сразу пресекал всякие возражения. – Мы… мы наймем сиделку.
- Что? – взвилась Джейн Грейнджер. Что-то вновь зазвенело. Гермиона, поглощенная разговором, отстраненно подумала о том, что, наверное, мама разбила кружку, и сейчас, в порыве гнева, толкнула ногой лежащие на полу осколки. – Нанять постороннего человека, чтобы он ограбил наш дом?
- О боже, Джейн, - рассмеялся ее супруг. – Можно подумать, у нас есть что воровать, помимо твоих золотых побрякушек.
- Мне даже думать противно о том, что кто-то…
- Прекрати, Джейн.
Мама Гермионы замолчала, и потому девушка поняла, что тема закрыта.
- Гермиона! – мистер Грейнджер подошел к ней. – Хочешь, я включу телевизор?
- Я буду не против, - улыбнулась девушка, чувствуя некоторую досаду на отца. Она была абсолютно уверена, что таким способом он пытается предотвратить получение дальнейшей информации из их разговора с матерью.
Включив музыкальный канал, Вайатт Грейнджер положил пульт от телевизора на тумбочку возле дивана и вернулся на кухню.
Едва закрылась дверь, Гермиона схватила пульт (попутно с тумбочки упало что-то еще) и убавила громкость до минимума, но родители, что называется, были настороже - голос отца немедленно осведомился, почему его дочь выключила звук.
Гермиона, испытывая легкое раздражение и, вместе с тем, радость от того, что он поступила так глупо, так по-ребячески, перевернулась на спину и вновь предалась размышлениям, которые составляли теперь неизменную часть ее жизни.
В ее мыслях не было никакой логики. В памяти всплывали различные забытые сцены, действия, чувства - точно страницы из разных книг, давно прочитанных и потому не запомнившихся.
Гермиона думала о том, что, будь она более настойчива или даже примени она заклинание к Гарри, он бы не лишился своего крестного – единственного родного человека. Будь она более внимательна, Петтигрю бы не сбежал.
И, вспоминая раз за разом все произошедшее с ней, Гарри и Роном, Гермиона все отчетливее понимала – если бы она сделала то, что от нее требовалось, если бы она проявила все те качества, которыми она обладает, в полной мере, то вся история сложилась бы по-другому. И потому в огромном количестве потерь и жертв виновата и она. Да, виновата, причем в некоторых случаях даже больше, чем все остальные.
По телевизору крутили очередной трек, родители уже давно ушли спать, а Гермиона, открыв глаза так широко, как только могла, бездумно смотрела в никуда и осознавала: она виновна, виновна, виновна… Грешна до такой степени, что даже деяния некоторых Пожирателей смерти – ничто по сравнению с этими ее роковыми ошибками, мысль о которых разъедала душу и заставляла кусать губы, желая прокусить их до крови для того, чтобы душевная боль хоть ненадолго заменилась физической.
Она могла бы предотвратить убийство Люпина, или Тонкс, или Колина… Не нужно было так долго копаться в Тайной комнате, нужно было сразу покончить с клыками василиска и бежать наверх, где шла битва, где лилась кровь, где обрывались жизни. А она боялась. Боялась всего этого, душа сжималась от этого холодного липкого страха, объявшего все ее существо так, что единственной осознанной мыслью было лечь прямо там, на склизком ледяном полу подземелья, и умереть. Смерть от страха. Очень подходяще для гриффиндорца, девиз факультета которого – храбрость и отвага, о да…
Она могла бы спасти. Но не спасла. Не сделала того, для чего она предназначена – дарить и сохранять жизнь. А она помогала ее отбирать.
В гостиной раздался хлопок, который в звенящей тишине комнаты зазвучал залпом пушечного выстрела.
- Кто здесь? – просипела Гермиона; слезы мешали нормально говорить.
- Это я, - донесся из темноты хриплый голос.
Внезапно на втором этаже послышалось какое-то движение.
- Черт! – буркнул Малфой и кинулся на пол, словно боясь, что кто-то сверху сейчас кинет Непростительным.
- Гермиона, все в порядке? – Джейн Грейнджер стояла на лестнице, обеспокоенно вглядываясь в темноту гостиной.
- Да, мам, - прикладывая все силы для того, чтобы сделать сонный голос, сказала Гермиона. – Да, все хорошо, я сплю.
- Ты не слышала ничего странного? – обеспокоенный голос матери Гермионы неимоверно смешил Драко, и ему приходилось закусывать губу, чтобы не расхохотаться в полный голос. – Хлопка, например?
- Да, на улице был хлопок, - как непринужденно Гермиона обманывала мать! За несколько лет ложь стала частью ее жизни.
Мама пожала плечами и, пожелав дочери спокойной ночи, ушла наверх.
- Малфой! – зашипела Гермиона, услышав мерный храп отца из родительской спальни. – Ради Мерлина, объясни, зачем ты трансгрессируешь прямо в дом? Неужели нельзя сообразить, что мои родители – маглы, и им чуждо появление человека из воздуха!?
- Грейнджер, - Драко сел на диван рядом с ней, - подумаешь, не сообразил. Все же обошлось…
- Ты пьян? – внезапно спросила Гермиона, ощутив слабый запах алкоголя.
- Ну… немного, - Малфой включил настольную лампу и констатировал: - Мерлин! Грейнджер, у тебя что, был очередной приступ жалости к самой себе?
- Нет, - Гермиона закрыла лицо, по которому все еще катились слезы, ладонями.
- Ну да… А что ты тогда рыдаешь тут? Всю подушку в слезах утопила… Я, конечно, понимаю, что поплакать для вас, женщин, - это святое, - Драко вспомнил дрожащие плечи Астории, когда она вошла в зал, где начался аукцион, - но спать на мокрой наволочке… Брр… То еще удовольствие.
- Слушай, Малфой, ты какой-то неадекватный, - Гермиона с опасением слушала разглагольствования Драко. – Похоже, ты перебрал.
- Возможно, - не стал отнекиваться юноша. – А теперь скажи: ты вновь начала себя жалеть, да? – у пьяного Малфоя мысли не путались совершенно, что немного обескураживало Гермиону.
- Нет. Я… я думала, - девушка суетливо искала оправдание своим слезам. И, найдя, она быстро продолжила, - думала о том, что у меня есть способ восстановить зрение. Пусть он дурацкий, пусть он почти невыполним, но он все-таки имеется. А где-то недалеко, - Грейнджер махнула куда-то рукой, - живут тоже слепые люди, но у них нет этой слабой, призрачной надежды, которая есть у меня. Нету, понимаешь? И они живут, зная, что никогда не смогут больше видеть. Но у них хватает сил жить дальше. Они сильные, - Гермиона вспомнила пламенную речь Брук, и на глаза вновь навернулись слезы.
«Если ты когда-нибудь сможешь вновь увидеть яркое солнце, зеленую траву, улыбку на губах любимого человека… Вспомни обо мне. Обо мне и Эвелин. Помни, что есть такие, как мы сейчас. Не забывай.»
Мурашки бежали по коже Драко, когда Гермиона говорила эти слова. Шепотом. И от этого тихого дрожащего от слез голоса, служащего единственным источником звука в мертвой тишине гостиной, сжималось сердце.
- Гермиона… - его хриплый голос и рука, сжимающая ее пальцы.
Это была та поддержка и опора, в которой она сейчас так нуждалась. И неважно, что руку помощи протягивал враг. Ведь он уже не враг. Он такой же, как и она. И его теплая ладонь, обхватывающая ее пальцы, - лучшее тому доказательство.

Рано утром Гермиона, услышав шорох на втором этаже, толкнула Драко в плечо, заставив проснуться.
- Что? – пробурчал он.
- Родители, - зашипела Гермиона.
- Мерлин, - заворчал Драко, потягиваясь и молча чертыхаясь – он уснул, сидя в неудобной позе, и теперь «пожинал плоды» этого. - Может, наложим на них Обливиейт?
- Не вздумай! – воскликнула Гермиона. – У меня есть план получше…

- Нет! Нет, Грейнджер! Ты рехнулась? Мало того, что я провожу тут с тобой адову кучу времени, так ты еще и придумываешь такие планы!.. Ты совсем хочешь меня доконать? – Драко потянулся, чувствуя, как хрустит позвоночник.
- Нет, всего лишь спасти и тебя, и себя, - Гермиона с трудом подавила зевок. – Неужели ты сам этого не хочешь?
- Ну не таким же способом! – заканючил Малфой.
- Именно этим. Давай, твори, - Гермиона намного позже, чем следовало, вытащила свою руку из ладони Драко.
- А если все пойдет прахом? – осведомился Малфой.
- Я заставлю тебя помучиться, - пообещала девушка.
- Садистка.
- Эгоист.
- Черт с тобой, Грейнджер. Что именно я должен ему внушить?

Вайатт Грейнджер пил кофе и бегло просматривал «Таймс», когда в дверь позвонили.
- О! - воскликнул он и тяжело поднялся с дивана.
- Кто-то пришел, дорогой? – окликнула его Джейн.
- Да, я как раз жду… - и, стремясь уйти от ответа, мистер Грейнджер отправился открывать дверь.
На пороге стояла высокая блондинка в жакете странного покроя и широких для нее брюках.
- Мистер Грейнджер? – осведомилась она глубоким голосом, который мог бы принадлежать и мужчине.
- Да. Вы из..?
- Частной социальной службы по уходу за лицами с ограниченными возможностями. Да, - оттарабанила заученную фразу девушка.
Мистер Грейнджер смутился. Он уже успел разочароваться в своих действиях. А, между тем, девушка спокойно стояла на пороге, равнодушно исследуя щель для писем на входной двери.
- Ну что ж.… Не ожидал, что вы прибудете так быстро, - промямлил Вайатт.
Девушка слегка наклонила голову, будто раздумывая, нужно ли что-то отвечать на такое невразумительное приветствие. Она ехидно улыбнулась, и эта противная усмешка на некрасивом лице социального работника словно придала мистеру Грейнджеру душевных сил.
- Проходите, мисс…
- Мисс Инфиделитас, - ответила девушка.
- …мисс Инфиделиас, - выговорил мистер Грейнджер. Девушка поджала и без того тонкие губы и небрежно, широким шагом, перешагнула порог.
- Мистер Грейнджер, могу я поинтересоваться?
- Да, мисс…
- Инфиделитас, - пресекла его попытки правильно произнести ее фамилию служебный работник. – Ваша дочь полностью потеряла способность видеть?
- Да, именно так, мисс.
- Нужны ли вам какие-то дополнительные пособия в виде спецкурсов…
- Нет-нет, - поспешно перебил девушку мистер Грейнджер. – Пройдемте.
- Вайатт, - миссис Грейнджер стояла в гостиной, сжимая в руках тарелку, которую она механически протирала кухонным полотенцем – да так, что супруг Джейн испугался, не протрет ли его жена дыру в фаянсовом столовом приборе, - это…
- Это мисс Инфиделиас, - девушка поморщилась, когда хозяин дома в очередной раз неправильно произнес ее фамилию. – Она будет работать сиделкой у Гермионы, - под обжигающим взглядом матери экс-гриффиндорки интонация мистера Грейнджера с каждым словом становилась все тише и тише и имя дочери он почти прошептал.
- Очень приятно, - церемонно наклонила голову работник соцслужбы, и миссис Грейнджер ничего другого не оставалось, кроме как последовать ее примеру.
- Позвольте, я вас провожу, - мистер Грейнджер протянул руку в направлении лестницы, избегая взглядов супруги, которая метала молнии.
Девушка, следом за своим провожатым, поднялась вверх по лестнице и остановилась возле плотно закрытой двери на втором этаже.
- Мистер Грейнджер, - обратилась она к мужчине, - скажите, есть ли какие-то вопросы, которые мне не следует задавать вашей дочери?
- Очень хорошо, мисс Инфиделитас, что вы спросили об этом. Гермиона не любит, когда ее спрашивают об учебном заведении, где она получила образование. О друзьях. О личной жизни.
- Хорошо, - легко согласилась девушка. – Еще есть щекотливые темы?
- Да, пожалуй, все…
- Замечательно, - девушка покосилась в сторону комнаты. – Может, вы меня представите?
- Ах, да, конечно, - спохватился мужчина и отворил дверь.
- Гермиона, - начал он нарочито веселым, беззаботным тоном. – Я хотел бы…
- Отец, я все слышала, - голосом Гермионы можно было резать железо. – Благодарю за заботу. Ты можешь идти.
- Это мисс Инфиделиас…
- Дайана, - девушка присела в кресло рядом с входом, глядя на немного посеревшее от недостатка света и свежего воздуха лицо Гермионы.
- Надеюсь, вы подружитесь, - пробормотал Вайатт Грейнджер и, неловко потоптавшись, ушел – предстояло еще поговорить с Джейн и убедить ее в том, что в найме сиделки нет ничего страшного.
Звон тарелок внизу доказал, что все же мистеру Грейнджеру было чего опасаться.

- Малфой! – нервно окликнула Гермиона.
- Я здесь, не переживай, - хмыкнул Драко, присаживаясь рядом и сжимая ее ладонь. – Я отлично сыграл, не правда ли?
- Ужасно, - проворчала Гермиона. – Актер из погорелого театра.
- Твоя грубость меня нисколько не задевает. Ты просто отказываешься признавать, что у меня талант.
Девушка нахмурилась – она не понимала: издевается ли Драко или же он действительно настолько самовлюблен, что расхваливает себя из-за большой любви к себе самому.
Увидев гримасу, скорченную Гермионой, Малфой расхохотался.
- Расправь складки на лбу, Грейнджер. Я пошутил.
- Угу, а я посмеялась.
«И почему поле боя вечно остается за ним? Неужели я так предсказуема?» - раздраженно подумала Гермиона.
- Грейнджер, можно задать тебе вопрос?
- Пожалуйста, - очень осторожно ответила она.
- Скажи, о чем ты мечтаешь? Не злись, я спрашиваю из чистого интереса.
Вопрос застал Гермиону врасплох. Она думала, что Малфой спросит ее о чем угодно – только не об этом. Она ответила бы ему даже на тот вопрос, который он задал ей сегодня утром – зачем весь этот цирк.
И она бы ответила ему – так безопасно. Под видом Дайаны Инфиделитас Драко был бы в безопасности. Не пришлось бы прятаться от родителей. Не пришлось бы связываться с проблемами в виде сиделки, которую отец так или иначе навязал бы ей, несмотря даже на сопротивление матери. А то, что он будет сидеть рядом с ней в виде женщины… Гермионе лично все равно, как он выглядит. Главное – что он изредка держит ее за руку. И, даже молча, своеобразно поддерживает ее, не давая ей упасть в пучину саможаления и сопливости.
Гермиона глубоко вздохнула и начала:
- Наверно, как и у всех, - получить хорошее образование, устроиться на работу… - «Теперь, правда, это уже невозможно. Это осталось мечтой». - Родить детей, помочь им реализоваться в жизни. И умереть, зная, что тебя будут помнить, как подругу Избранного и одну из лучших учениц Хогвартса за все годы…
Драко хмыкнул.
- Обрати внимание, Грейнджер, на то, как ты сама расставила приоритеты. Сначала – имя, власть, известность за чужой счет, а потом уже то, чего ты сама достигла своим трудом. Забавно.
Ногти Гермионы впились в ладони. Черт возьми, Драко заметил. Услышал. А ведь это сорвалось с языка мимолетно.
«И кто из нас теперь циник и мелочный эгоист?» - кожей чувствовала Гермиона ехидный вопрос, который буквально излучала фигура Малфоя.
- А теперь ты ответь. Сделаем вид, что я тебе задала тот же вопрос.
По-видимому, Драко это несколько обескуражило. Он задумался, но вскоре медленно, подбирая нужные слова, заговорил:
- Моя утопичная мечта – это дожить до старости, когда я смогу уже увидеть отправившегося в школу внука. И, будучи уже старым, седым, я пойду в библиотеку. Проведу пальцем по пыльным фолиантам. Достану томик стихов Блейка, между страницами которого будет лежать…
Гермиона слушала молча, лишь удивляясь каждому слову, которое из уст Малфоя казалось странным. Она не верила, что такой человек, как он, может воображать себе такое будущее.
- …прядь волос любимой женщины. Или цветок, сорванный ее рукой. Или записка на обычном клочке пергамента…
- Малфой, твоя мечта – это среднестатистический дамский роман девятнадцатого века, - ехидно заметила Гермиона, хотя в душе свербило. Драко несколькими словами нарисовал такой образ, что она уже почти видела его – седого, тяжело опирающегося на трость, достающего с полки высокого стеллажа тонкую книжечку с потрепанной, почему-то вишневого цвета обложкой. И дрожащие от старости руки, бережно держащие томик. И пальцы, унизанные тяжелыми старомодными перстнями, аккуратно переворачивающие страницы. И, наконец, то, что он так долго ищет – засохшую розу с маленьким бутоном и крошечными, словно игрушечными, шипами на сухом стебле.
И старик подносит книгу к своему носу, вдыхая запах пыльных книжных страниц и жадно выискивая слабый аромат давно увядшего цветка.
- Лучше наличие такой, как ты говоришь, мечты сюжетом из старомодного романа, нежели отсутствие всякого полета романтической мысли.
И почему голос Малфоя – вроде бы не жестокий, без издевки, - вызывает такой шквал эмоций внутри? Почему становится так пусто и обидно? Чем та мечта о благополучном будущем так плоха?
- Нет, она не плоха, - неизвестно, прочел ли Малфой ее мысли или же она произнесла этот вопрос вслух. – Просто это, как ты выразилась, среднестатистическая мечта каждого. Любой мечтает о райской жизни и стремится улучшить настоящую. Но, Грейнджер, мечта – это не только то, чего ты хочешь добиться… Любая греза, минутная просьба сердца или души, - это и есть мечта. Знаешь, так странно объяснять это тебе. Я думал, девушки всегда мечтают о многом, и иногда даже им самим непонятны их мечты… Но, как я в очередной раз убеждаюсь, у любого правила бывают исключения.
Гермиона закусила губу. Ей было и приятно – что она исключение, и обидно – если вспомнить о том, из какого правила…
- Знаешь, - ее голос надламывался, - когда мне было десять, я мечтала всю ночь проваляться на траве, глядя на звезды. А потом, когда я рассказала матери об этой мечте, она… не поняла меня. Сказала, что это бессмысленно. Это не несет пользы. Лучше мне думать о чем-то более…кхм... более нужном. Я не нашла поддержки. Вот… моя глупая детская мечта.
- И почему же ты не осуществила ее? Все же так просто – выйти на улицу и завалиться на газон…
- Это не то, Малфой! Не то! Мечта… она и должна ею оставаться. Если я осуществлю ее – то мне лишь останется мечтать о том, что ты сам называешь среднестатистической фантазией… - Гермиона сбивалась, проглатывала буквы, но не обращала на это внимания. Девушка стремилась доказать Малфою, что в ней не настолько отсутствует духовность – именно так сказала когда-то старая стрекоза Трелони… Что она еще способна мыслить в романтическом ключе и мечтать. Что она не черствый бездушный сухарь, как, возможно, о ней думают. Что она…
- Я рад, что ты умеешь мечтать, Грейнджер, что ты не совсем потеряла этот навык с равнодушными имбецилами…
- Прекрати! Не смей их так называть! Ты ничего о них не знаешь!
- Неужели? Грейнджер, шесть лет они не воспринимали тебя как девушку. Для них ты была гибридом ходячей энциклопедии и солдата в юбке. Есть на кого и домашнее задание переложить, и с кем в бой идти не страшно. Сплошная, суровая правда жизни. Скажи, Гермиона, ты, находясь в школе, мечтала хоть раз об объятиях - не дружеских, а любимого тобой человека?
- В школе надо учиться, а не мечтать о любовных отношениях, - огрызнулась она.
- О да. И чем только думали Основатели, запирая в огромном замке сотни девушек и юношей, у которых как раз начинается игра гормонов? Разумеется, они предполагали, что ум возьмет верх над прочим естеством, и дети будут прилежно сидеть за книгами, конечно.
Гермиона скрипнула зубами от досады.
- Грейнджер, уметь мечтать нужно всегда. Нельзя жить одним рационализмом…
- Кто бы говорил, - буркнула девушка.
- Ты о чем?
- Ты – слизеринец, - буквально выплюнула Гермиона. – Это ваш девиз – холодность и расчетливость. Это вы стараетесь достичь каких-то личных целей при помощи чужих усилий. Это вы – рациональные! Вы, слизеринцы!
- И что? – голос Малфоя чуть подрагивал. – Из-за того, что мы были распределены на данный факультет, мы не люди? – Юноша даже немного охрип от негодования. – Ты уже взрослый человек, Грейнджер, пора бы начать ломать свои стереотипы. Значит, если я слизеринец, я не могу жить, думать о себе, любить, дружить, мечтать? Я должен обязательно делать гриффиндорцам и прочим студентам гадости и молиться сатане? Если ты считаешь, что все мы снобы и эгоисты, спешу тебя огорчить – это не совсем так. Конечно, дружим мы не так самоотверженно, как вы, - Гермиона была уверена, что сейчас на губах Малфоя красуется та самая презрительная улыбка, которая заставляла ее чувствовать себя третьесортным существом и всегда предназначалась исключительно им - Гарри, Рону и ей. – Не бросаемся в омут с головой. Но сие понятие присутствует в нашем лексиконе. Что, удивлена, Грейнджер? Наверняка я разрушил твою иллюзию о том, что мы – демоны в плоти, и вечерами в гостиной мы совершаем какие-нибудь мистические деяния, при помощи которых безуспешно пытаемся навредить вашему драгоценному Поттеру, - Драко резко выдохнул и замолчал.
- Прости, - прошептала Гермиона. – Прости, Драко.
- Ничего, - шепотом ответил он. – Гермиона.
Это было так необычно, так завораживающе, что Гермиона в данный момент была готова отдать все, что угодно, для того, чтобы видеть губы Малфоя, с которых слетает ее имя.
- И все-таки, Гермиона, мне не очень нравится перспектива сидеть в обличии девушки, - пожаловался Малфой. – Меня это угнетает.
И эта фраза была так восхитительно неуместна, так завораживающе проста и забавна, что Гермиона не выдержала и, глупо хихикнув, прижалась лбом к его плечу.
К нему.
Тот, кто должен вытащить ее из этого болота.
И, надо признать, он с этим справляется.

- Я открою окно? – голос Драко был спокоен. Даже не верилось, что это он с такой горячностью только что говорил пламенные речи в защиту себя и своего факультета.
- Конечно, - прошептала Гермиона, до боли в собственных пальцах стиснув его запястье и не желая его отпускать. «Немощная, - с презрением думала она о себе, чувствуя, как от этой правды перехватывает дыхание. – Жалкая, глупая, больная. Инвалидка. Отпусти его. Признайся, что ты боишься, что он не придет. Трансгрессирует куда-нибудь, от тебя подальше, и ты останешься одна здесь, в этом пустующем доме, отчаянно боясь каждого шороха, любого звука. Признайся хотя бы себе». - Открой. Да, в комнате душно.
«И ты все равно не можешь отцепиться от его руки, - издевалась она сама над собой. – Боишься. Храбрая гриффиндорка не может отпустить человека. Она угодила в трясину, и ей не хватает мужества разжать пальцы, чтобы не утащить за собой другого. Страшно. Лучше тонуть вместе, правда?»
Гермиона ослабила хватку – и вовсе не потому, что онемели пальцы. Драко осторожно коснулся ее руки своей ладонью, разжимая эти «тиски», и встал.
Щелчок. Шелест. И тихая возня.
- Драко? – посомневавшись, Гермиона все-таки позвала его по имени и, приподнявшись на локтях, повернула лицо в ту сторону, откуда падает свет.
- Сова принесла письмо, - проговорил он, коротко и лаконично. Девушка услышала шелест сминаемого пергамента. – Мне нужно домой. Я ненадолго. Ты меня отпускаешь?
- Боже, как формально, - усмехнулась дрожащими губами Гермиона. – Конечно.
- И не вздумай напридумывать себе миллион причин, по которым я якобы не вернусь, - он подошел и дотронулся до ее плеча. – И реветь не вздумай. Я же тебя… Неважно, - сам себя перебил Драко. – Просто не нужно. Хорошо?
Шаг в сторону и хлопок трансгрессии.
Гермиона вновь осталась одна.
Она села, тяжело опираясь на спинку кровати лопатками. Обняла холодную подушку дрожащими руками.

Тихий шелест листьев. Открытое окно. И свежий воздух, который Гермиона вдыхала так глубоко, что появлялась резь в легких. Мягкий шум неторопливо проезжающих машин.
Можно вообразить, что она просто закрыла на минуту глаза.
Раньше Гермиона очень часто так делала.
Она, бывало, любила днем, открыв настежь окно, лежать с закрытыми глазами, наслаждаясь темнотой и прохладой в комнате, которая располагалась на северо-западной стороне дома.
Но не теперь.
Сейчас же это все вызывало тошноту.
И хотелось почувствовать лучи солнца, падающие на бледную кожу лица.
Хотя она уже не помнила, какой он – этот яркий, слепящий глаза, свет. Не могла припомнить цвет глаз Рона. Забыла, как искрится снег. Она уже начала забывать цвета. В памяти оставалась лишь скупая информация о том, что, например, цвет глаз Рона - голубой. Что его волосы – рыжие. Но, предложи ей спектр оттенков, которые можно классифицировать словом «рыжий», - она не выберет. Потому что не помнит.
Руки дрожали. Хотелось пить.
Гермиона вновь легла, свернулась клубочком, и внезапно память подсунула детское воспоминание.

В Хогвартс-экспрессе маленькая девочка сидела в пустующем купе и втайне надеялась на то, что хоть кто-то зайдет и сядет на сидение напротив. Девочке было скучно, и очень хотелось рассказать о том, что в Хогвартсе сто сорок две лестницы, что потолок зачарован так, что похож на небо, и о том, сколько книг она уже прочла и какие еще хочет купить. Внезапно дверь отворилась, и в купе завалился пухлый мальчишка, сжимающий в руках что-то.
- Привет, - обратился он к ней. – Ты не могла бы подержать Тревора?
Гермиона только кивнула, во все глаза глядя на мальчика. Он же, всучив ей в руки холодную скользкую жабу, опустился на сиденье и, нагнувшись, принялся завязывать шнурки кроссовок.
- Спасибо, - поблагодарил ее мальчик. – Я Невилл Долгопупс.
- Гермиона Грейнджер, - пришедшая в себя девочка задрала подбородок чуть повыше. Она с ходу определила, что попутчик не сможет поддержать беседу о книгах, и потому, мгновенно разочаровавшись в соседе, открыла новенький учебник по трансфигурации.
Вдруг Невилл ойкнул и запричитал:
- Гермиона, ты не видела, куда исчез Тревор? Он же только что тут был!..
- Нет, - слегка надменно заявила девочка.
- Я пойду поищу его, - и Невилл сорвался с места.
Гермиона закрыла книгу и поглядела на сиденье, где были развалены различные коробочки и пакетики с едой. В животе заурчало. Она отвернулась к стеклянной двери, которая в этот момент вновь отворилась.
На пороге стоял бледный мальчик, а за его спиной – два других, даже по лицам которых было видно, что, при их умственных способностях, с ними можно поговорить только о боксе.
- Гарри Поттер едет не в этом купе? – осведомился белобрысый мальчик, попеременно глядя то на горы еды на соседнем сиденье, то на Гермиону.
- Нет. Здесь еду я и Невилл, - отрапортовала она, искоса поглядывая на мальчика.
- Не повезло. Идем дальше! – скомандовал мальчик, но, вновь повернувшись, спросил: - Я Драко Малфой. А ты кто?
- Гермиона Грейнджер.
Губы мальчика скривились, и он спросил:
- Ты магла?
- Маглорожденная, - отбрила Гермиона. – А вам лучше уйти.
- Идем, Драко, - произнес один из мальчишек за спиной Малфоя голосом, который мог бы принадлежать и взрослому мужчине.
- Надеюсь, что тебя распределят не в Слизерин! – И с отвратительной ухмылочкой белобрысый мальчик захлопнул дверь.
Гермиона всхлипнула, чувствуя, как глаза застилают слезы. Осознание пришло мгновенно – никто с ней не захочет дружить. Потому что она слишком умная для них. Потому что она другая.
Яростно моргая, девочка задрала подбородок еще выше.
Она ведь никогда из-за этого не плакала. Будто больше делать нечего, кроме как реветь оттого, что у нее нет друзей!
Ее лучшие друзья – это книги. Так было всегда. И будет.
Старый друг ведь лучше новых двух, верно?

* * *

Драко шагал по дорожке к дому и нервно покусывал губы, пытаясь понять, что хочет от него отец.
Стремясь потянуть время, он повернул в парк, где увидел фигуру в светлой мантии.
Нарцисса также, как и вчера, когда ее сын трансгрессировал домой, сидела на бортике фонтана и водила рукой в воде, глядя на разбегающиеся в стороны маленькие волны и на дно, на которое проецировались отражения этих движений.
- Tu es de nouveau assisе près de la fontaine. Combien cela durera?* – спросил Драко, встав у нее за спиной.
- Ça dépendra**, - ответила Нарцисса, слегка повернув голову.
- А все-таки?.. – перешел на английский Малфой-младший.
- Пока вода в фонтане не превратится в лед, - насмешливо проговорила Нарцисса. – Пока наш род не восстановит былое величие. Пока у меня не появится невестка и внук. Пока я жива. Выбирай любой вариант.
Драко помотал головой.
- Я предпочту этого не делать. Отец у себя?
- Вероятно, - равнодушно откликнулась миссис Малфой. – Приводит в порядок дела и пишет завещание, - она хмыкнула. – Лорд заставлял его написать дарственную на поместье, Люциус отказался. Тогда Лорд был очень недоволен, и принудил Люциуса сделать это. – Нарцисса вытащила руку из воды и затеребила массивное кольцо с гербом семьи Блэков. – Теперь же, когда Лорд мертв, во избежание всяких недоразумений, Люциус вызвал адвоката для написания завещания. Этот негодяй, - женщина вздернула бровь, - повысил цены на свои услуги в несколько раз. Дескать, это только из-за того, что его репутации вредит общение с семьей Малфоев.
Драко вздрогнул, услышав именно то, чего и опасался.
- Отец расстроен. Денег семьи хватит только на год. Слишком долго Лорд пробыл в нашем поместье, тратя наши финансы. Теперь же мы должны расплачиваться за недальновидность Люциуса, - в голосе Нарциссы прозвучало что-то, похожее на… презрение? раздражение?
- И именно об этом он хочет со мной побеседовать?
- Скорее всего. Тебе нужно найти работу, Драко, открыть бизнес или что-то вроде этого, - мать юноши равнодушно махнула рукой, демонстрируя, что ее это ни капли не интересует.
- Ты сейчас предупредила, к чему мне готовиться? – в голосе Малфоя-младшего зазвучала ирония.
- Я предупредила тебя о том, что у нас нет денег. И тебе нужно осесть дома и заниматься делами, а не шататься где-то, непонятно что делая. Наша семья практически разорена, Драко. Подумай над этим.
Нарцисса встала и, помедлив, вновь опустилась на прежнее место.
- Люциус злится. Иди.
Драко смерил угрюмым взглядом многочисленные золотые украшения, которыми была увешана Нарцисса, и пошел прочь.

- Драко, - отец поднял голову не прежде, чем сын опустился в кресло перед ним. Люциус медленно листал папку, аккуратно переворачивая страницу, и делал это так, что внутри у его сына все переворачивалось тоже – с каждым переложенным с правой на левую сторону листком. – Мне нужно с тобой поговорить. Это важно. Это касается дальнейшего будущего.
- Так и начинались все великие войны в истории между родителями и детьми, - пробурчал Драко, но отец сделал вид, что не услышал.
- Ты молод и амбициозен. Я понимаю, ты еще не нагулялся. Но, сын, свое будущее нужно строить сейчас. Закладывать основу для того, чтобы, когда у тебя появятся наследники, ты мог уделять больше внимания им, нежели работе.
Драко скривил губы, при этом вспомнив детство в обществе матери, и подумал: «А сам-то ты много времени со мной проводил?» В душе волной всколыхнулась и опала эта детская обида. Малфой-младший с силой сжал собственные пальцы.
- Вот мы и подошли к сути проблемы, - продолжал разглагольствовать Люциус. Похоже, он не заметил, что Драко некоторое его не слушал. Юноша тряхнул головой и постарался вникнуть в содержание слов, говоримых отцом:
- Я предлагаю тебе открыть бизнес. Например, несколько филиалов магических мастерских по изготовлению волшебных палочек в разных частях Британии. Я знаю двоих мастеров, кто согласен работать на нашу семью. Но нам будет необходим компаньон. На эту роль я предлагаю взять…

Волшебные палочки. Какая ирония.
Сразу вспомнился Олливандер. Его худое, изможденное старческое тело в углу темного подвала. И трясущаяся рука, протянутая за стаканом с водой. И невозможные прозрачные серебристо-серые глаза, которые, казалось, смотрят в душу.
Впервые подумав тогда, холодной осенней ночью, о том, что старик знает все его помыслы, желания, страхи, Драко опрокинул кувшин, разлив воду по полу подвала.
Именно Драко приносил еду пленникам. Сначала одному только старику Олливандеру, затем еще и Полоумной, которую зачем-то притащили Пожиратели. А после, в один зимний вечер - помнится, это был канун Рождества, тетушка Белла вскользь обронила, что «не стоит переводить продукты на этих отбросов. Все равно сдохнут.» И поэтому Драко мог приносить им еду только изредка – да и то тогда, когда не был в Хогвартсе.
Полоумная чахла на глазах, старик же уже был почти мертв. И однажды, когда когтевранку повели на допрос к Амикусу Кэрроу – Драко от всей души надеялся, что в комнату для таких «аудиенций», а не в постель, - он присел возле Олливандера и, рыдая, как тогда, на шестом курсе, в туалете Плаксы Миртл, рассказал ему все. Конечно, вряд ли старик понимал, о чем Драко говорит – он был почти без сознания. Но ему просто необходимо было выговориться.
Он сам не помнил, что, захлебываясь в слезах, произносил тогда. Вроде бы проклинал Поттера, который скрывается неизвестно где вместо того, чтобы прийти и избавить мир от красноглазого чудовища, молился, чтобы Мерлин дал им всем – матери, отцу, мастеру волшебных палочек, Полоумной, – шанс выжить в этом доме, рядом с извергами вроде Беллатрисы или Роули. Высказывал надежду, что предплечье Пэнси останется чистым. Клялся, что сделает все, что в его силах, для спасения Поттера и его друзей – конечно, постаравшись не подставить себя.
И он постарался это сделать. Он в чем-то помог гриффиндорцам сбежать – не так уж сильно осколки хрусталя от люстры задели его лицо. Он больше делал вид, что ранен. А Поттер молодец, сумел воспользоваться ситуацией.
Но спасти предплечье Пэнси Драко не смог. Не уберег. И потому его подруга также была заклеймена Меткой. И Драко ненавидел себя – за то, что спасал врагов, но не смог помочь подруге.
И когда это у него успела пробудиться совесть? Не иначе как Грейнджер своей поделилась…

- Она из богатой семьи. Ее старшая сестра, Дафна, сбежала с каким-то когтевранцем в США…
- С Терри Бутом, - произнес Драко. – Она прислала мне приглашение на свадьбу. Розовенькое такое, с сердечками, - юноша скривился.
- …и потому все наследство перейдет к младшей. Иоганн уже написал завещание – ты ведь знаешь, ему уже за шестьдесят, и пора бы уже задуматься о том, кто унаследует честь получить все то, что он накопил за годы жизни в Германии. К тому же, Бригитта тяжело больна и долго не протянет. Да и потом, мало ли что может случиться… - добродушно-сочувствующий голос Люциуса не вязался с произносимыми им жестокими словами. – А самое главное, Драко: Гринграссы имеют безупречную репутацию. При женитьбе на Тори мы получаем деньги, имения и немного улучшаем статус семьи. Она же получает возможность породниться с Блэками, Малфоями и Краучами, а также статус жены лорда Малфоя и свои же деньги. Сделка почти разнозначная. Но, сын, знай – давить я на тебя не буду. Просто подумай о том, какая это замечательная партия. Астория милая девушка, к тому же она получила хорошее образование и блещет своими знаниями в некоторых областях науки. Она сможет быть отличным компаньоном в бизнесе, который ты откроешь. Ее фамилия в качестве твоего компаньона будет смотреться весьма внушительно – ведь все знают, что счет Иоганна в «Гринготтсе» очень велик, тем более, если она останется единственной наследницей… Но я тебе еще раз повторяю – решать тебе.
Драко кивнул головой, незаметно щипая себя за руку. Он почти поддался отцовским уговорам. Еще немного – и сам бы влез в петлю. А Люциусу осталось бы только вышибить табуретку из-под ног сына. И тогда бы все пошло как по маслу: свадьба единственного наследника Малфоев и примерной младшей дочери Гринграссов…
Равнозначная сделка.
«Ты все просчитал, отец. Браво! И овации, пожалуйста. Гениальный план.»
Драко кивнул и проговорил, взвешивая каждое слово:
- Я согласен открыть бизнес. Мне нужно поговорить с мастерами. Ты не мог бы дать мне их адреса?
- Конечно, - Люциус чересчур поспешно схватил со стола две карточки. – Здесь все написано.
- Спасибо, - Драко взял протянутые отцом кусочки пергамента, и, поспешно попрощавшись, вышел. Сбежал по ступеням и кинулся через парк, чувствуя, как буравят спину светло-серые отцовские глаза и как туфли вдавливают траву на газоне, оставляя отпечатки его следов. Едва толкнув тяжелую решетку ворот, юноша, споткнувшись, еле удержался на ногах и тут же трансгрессировал.

* * *
Гермиона лежала на диване и некультурно откусывала заусенцы на пальцах. Обрывала себя на половине занятия, но после, через две-три секунды, принималась заново. Она поняла, что хочет задать Драко один вопрос, а точнее – попросить его выполнить одну ее просьбу. Она знала, что это и ей, и ему будет неприятно. Но она должна была знать.
Услышав хлопок, Гермиона замерла, усиленно делая вид, что задремала. Малфой, забористо выругавшись, свалился на пол. Минуту-две он не шевелился, и Гермиона уже начала всерьез беспокоиться, но скрип половиц оповестил, что Малфой, вероятнее всего, жив.
- Драко? – окликнула она его. – Это ты?
- Ты ждешь кого-то еще? – по голосу Малфоя было слышно, что он очень недоволен.
- Нет, - Гермиона улыбнулась. – Увы, нет.
- Значит, нечего и спрашивать. – Он присел рядом с ней и взял ее руку в свою.
Установившееся молчание прервала сама Гермиона, которой хотелось (и, в то же время, отчаянно не хотелось) исполнить свой маленький план. Но интуиция говорила, что она об этом еще пожалеет.
- Драко, можно попросить тебя об одолжении?
- Смотря в чем его суть, - Драко переплел пальцы Гермионы со своими.
«Слизеринец», - беззлобно подумала Грейнджер и дрожащим голосом произнесла:
- Прошу тебя, расскажи, как выглядят сейчас мои глаза.
Раздался надсадный кашель.
- Пожалуйста. Мне нужно знать. Пожалуйста.
Щелчок выключателя лампы – и серая темнота в глазах сменилась на бледно-желтую. Отвыкшая Гермиона закрыла глаза ладонями. И тут же почувствовала его сухие теплые пальцы, обхватившие ее запястья и осторожно отводящие руки в сторону.
Он наклонился – так близко, что его дыхание тревожило кожу на лице и заставляло спину покрываться мурашками.
- Открой глаза, - его голос тих и размеренно спокоен. И Гермионе просто хочется ему доверять.
- Не бойся, открывай. Так нужно. Ты же сама меня об этом просишь.
Медленно поднимается веко сначала одного глаза, затем – второго. Но ничего не меняется – вокруг по-прежнему темнота.
Гермиона прерывисто вздохнула, осознавая, что ее желание не осуществилось. Она по-прежнему в этом темном мире, и ей отсюда не выбраться.
Из глаза выкатилась слезинка и медленно начала скользить по направлению к виску.
- Не плачь, пожалуйста, - Драко был растерян. Он не знал, что ему говорить. Выполнить ли ее просьбу или же начать успокаивать?
- Не вздумай меня жалеть. Говори, - неровно дыша, Гермиона до боли закусила нижнюю губу.
- Обычный глаз, чуть воспаленный, зрачок маленький, - вот и все, что смог произнести Драко. И, немного посомневавшись, добавил: - И рисунок возле зрачка, на радужке, напоминает цветок. Розу. И ее лепестки. Да, точно. Розу.
Гермиона сквозь слезы улыбнулась, приподнимаясь и обнимая Драко за шею.
И то, что он не сопротивлялся, было высшей наградой.
И было здорово просто ощущать тепло его тела рядом.
____

* - Ты вновь сидишь у фонтана. Сколько это еще будет продолжаться? (фр.)
** - Это зависит от обстоятельств. (фр.)

Гермиона никогда раньше не думала, что часы, проведенные без Драко, для неё окажутся пустыми и бессмысленными. Но теперь это стало её реальностью. С ним она говорила – постоянно, и почти обо всем. Они обсуждали тему предопределения, во время которой сама Гермиона разошлась так, что лопнула подушка, и они оба оказались под лавиной перьев (зато ссора, грозившая перерасти в колоссальный конфликт, не состоялась). Беседовали о политике, о Кингсли, ставшим министром, о бизнесе Драко, о будущем. Но никогда о прошлом. Гермиона буквально кожей чувствовала, что этого делать не стоит.
Кстати, о бизнесе. Сейчас Драко бывал с ней не так уж и часто – он постоянно отлучался по делам, на прощание сжимая руку Гермионы так, что у неё перехватывало дыхание от того, что он уходит. А после хлопка трансгрессии наступала тишина, и мысли Гермионы возвращались к Гарри и Рону, которые вряд ли бы одобрили то, что она полюбила – полюбила, это уже невозможно отрицать, – врага.
Хотя Драко никогда не был врагом. Он был соперником: в квиддиче, на уроках, в коридорах, где происходили стычки, но никогда - врагом. Врагом Гарри всегда был Волан-де-Морт.
«Это сейчас ты так думаешь, - закралась в голову ехидная мысль. – Потому что, кроме него, ты никому не нужна. И тебе надо его «обелить» для собственного спокойствия. Чтобы было лучше заблуждаться. Просто помни, что Драко делает это не ради тебя. Не из пламенной любви к тебе. Его заставили. Принудили клятвой. Когда она исчезнет – он и не вспомнит о тебе. А ты будешь сидеть и ностальгически вспоминать задушевные разговоры и ту розу, что он увидел в твоих глазах…»
Гермиона закусила губу.
«Представь себе реакцию Рона. Он приезжает с улыбкой во весь рот, чтобы поскорее встретить свою девушку, а она тем временем льет слезы по бросившему её Малфою. Рон и так вряд ли сумел перешагнуть через стойкую неприязнь к Драко. А теперь ты хочешь, чтобы она многократно усилилась, и в этом была виновата ты? А Гарри? Ты представляешь, что он подумает?»
Думать о реакции Гарри не хотелось, тем более что именно он решил распоряжаться жизнями. Сейчас он казался Дамблдором – хотя бы потому, что он заставлял пешек ходить так, как он хочет.
Гермиона села на кровати и принялась расплетать косу. Мама настаивала на стрижке, но Гермиона была против, и потому пока все оставалась по-прежнему.
Она медленно распутывала хитрое сплетение, которое с вечера сделала мать. Утром она даже не заходила в спальню дочери – ровно в восемь утра на пороге появлялась заботливая, хотя и с первого взгляда недружелюбная Дайана Инфиделитас, и выполняла все то, что входило в её обязанности. Вечером она уходила, чтобы через пять минут вновь появиться в спальне, но уже в обличии Драко. Мать заходила каждый раз, ровно в восемь тридцать (куда в это время прятался Драко, Гермиона не знала), приносила ужин, вела к умывальнику, заплетала косу и укладывала спать. А после Драко сидел на кровати или же даже лежал рядом (в первый раз Гермиона была готова поколотить его за самоуправство) и, держа её ладонь в своей, рассказывал что-нибудь мерным, усыпляющим голосом.
И это было теперь её реальностью – просто лежать рядом, слушать его рассказы, в окружающей темноте ощущать тепло его тела и… жалеть о том, что она не видит его бледного лица. Может только ощущать, впитывать его через те ласкающие движения, которые он дарил Гермионе, держа её за руку. И сокрушаться о том, что это всё – всё, что происходит, – понарошку, потому что так не может быть.

* * *

Драко сидел в какой-то магловской забегаловке и терпеливо ждал, пока официант принесет ему заказ. Когда же еду ему соблаговолили принести, он немедленно взял в руки столовые приборы и, не обращая внимания на остальных, принялся с аппетитом поглощать ростбиф.
Именно так в последнее время он и питался – перекусывал гамбургерами, изредка посещал ресторанчики, потому что времени было, как говорится, «в обрез».
Он занимался тем, что начинал устраивать свой бизнес. Договаривался с мастерами волшебных палочек, заключал с ними контракты, искал помещение в Косом переулке, сталкиваясь с множеством бюрократических проволочек, в которых совершенно не разбирался. Отец самоустранился, сказав в один из визитов Драко в Малфой-мэнор, что «это твой бизнес, тебе и решать все возникающие проблемы».
Тогда Драко вспылил так, как никогда в жизни. Он редко позволял себе такие вспышки, но тут копившуюся месяцами злобу на отца просто не сумел сдержать.
Ух, и много он тогда ему наговорил! Губы Драко расползлись в довольной усмешке, стоило ему вспомнить самого себя, стоящего посреди отцовского кабинета, и скрючившегося в углу Люциуса. Мало того, что расколотил дорогущую декоративную пепельницу и фарфоровую статуэтку Морганы (юноша не сомневался, что, когда его бизнес принесет первые деньги, отец тут же предъявит ему счет за испорченное имущество), так ещё и как следует прокричался, упомянув и недальновидность Люциуса, и запятнанную репутацию семьи, и прошлое отца, которого он, Драко, стыдится… С того времени – больше недели назад – он не посещал семейный особняк и был уверен, что отец вряд ли вообще в ближайшее время захочет его видеть.
Вообще, сложившая ситуация была очень необычной и достаточно тяжелой для Драко. Однажды, когда Гермиона заснула и её открытые невидящие глаза не сбивали его с мысли (каждый раз, когда она взирала на него, - точнее, в его сторону, - Драко чувствовал себя очень некомфортно), он проанализировал всё, что случилось с ним за все эти дни. И понял – он оказался не готов. Не готов принять всю свалившуюся ответственность на свои плечи. Потому что он никогда не нес ни за кого ответственности. Это было в новинку и… очень болезненно.
Во-первых, главным грузом была Грейнджер. Перекладывать на него ответственность за её судьбу Поттер не имел никакого права. Хотя бы потому, что это его подруга. А во-вторых, что несколько отягощало и без того сложную ситуацию – он сам проникся к Гермионе какими-то чувствами. Что это было, он точно объяснить не мог – только чувствовал, и это злило. Но каждый раз, возвращаясь усталым, злым и почти всегда с пустым кошельком (что убивало его почти также, как и два предыдущих фактора), он видел её улыбку и сам, помимо воли, улыбался.
Разложив всё, что можно было осознать, по полочкам в душе́, он понял: в такие минуты им владела жалость – смотреть на пустые, похожие на окна нежилого дома глаза было выше его сил, – и страх. Страх за неё, такую хрупкую, беззащитную, с холодными пальцами и бледной от недостатка солнечного света и свежего воздуха кожей.
А однажды, в какой-то момент, помимо этих чувств, появилась нежность. Стоило просто взять её за руку, провести пальцем по узким затянувшимся светло-розовой кожей полоскам на запястье, только взглянуть на её осунувшееся, со следом от края подушки лицо, – и странная волна поднималась в его душе. Волна привязанности и какой-то тоскливой нежности.
Драко был уверен, что такую странную восприимчивость он унаследовал от матери. Она была разной и всегда – непонятной. То она бросалась к нему с объятиями, то, с холодным прищуром глядя на сына, великодушно позволяла поцеловать себя в щеку. Но выражение её глаз, голубых и всегда холодных, почти никогда не изменялось. И маленького Драко это неимоверно раздражало и обижало – как мама может быть такой спокойной, когда он так замечательно пересказал историю рода Малфоев с пятнадцатого по семнадцатый век, ни разу не сбившись?
Лишь потом Драко понял – так нужно. Нужно быть холодным и равнодушным, чтобы не давать никому повода над тобой посмеяться, дерзким и наглым, чтобы другие поняли, что ты среди них главный, предприимчивым и лукавым, чтобы суметь выбрать местечко поуютнее.
Именно этого, последнего, качества у Драко никогда не было.
Он тряхнул головой, отбрасывая ненужные мысли. Что за ерунда сегодня лезет в голову?
Началось всё с утренней мысли жениться на Грейнджер. Драко даже припомнил довод, который подсунул ему внутренний голос: «Фамилия героини войны, однако, будет неплохо смотреться на визитных карточках салонов подбора палочек». После был пятиминутный озноб и торопливая трансгрессия в заброшенную деревушку на окраине Шеффилда, где жил ученик Олливандера – Драко проспал и теперь опаздывал на встречу. Мужчина средних лет, одутловатый, с блестящей лысинкой и нервными движениями, вовсе не казался мастером, способным изготовить главный атрибут магии для волшебника. Однако как он преобразился, когда Драко протянул ему свою палочку! В глазах запылал огонь, и колдун, так часто качая головой, что, казалось, она скоро отвалится, заявил, что эта палочка (которая раньше принадлежала деду Драко, и пользовался он ей только потому, что его собственная осталась на руках Поттера) ему совсем не подходит. И тогда Драко уверился – да, так сыграть невозможно, это действительно мастер волшебных палочек.
Потом состоялся тяжелый разговор с женушкой мистера Эскью, пренеприятнейшей особой, которая выпытывала все условия контракта супруга, начиная от заработной платы и заканчивая привилегиями в обществе, которые они получат. А под конец беседы, когда Драко уже вышел в прихожую, миссис Эскью, злорадно улыбаясь, обронила:
- Мистер Малфой, я бы хотела, чтобы в контракте стояло имя другого человека в качестве работодателя. Я не хочу, чтобы друзья нашей семьи говорили, что мы работаем на Пожирателей смерти.
Это был удар под дых. Колоссальный, резкий, неожиданно больной.
- Миссис Эскью, давайте обсудим все открыто, - Драко развернулся и уставился на женщину так, что она с испугу даже попятилась назад. – Я сделал несколько уступок по содержимому контракта. Но репутация, - Драко скривился, всей душой ненавидя это старомодное слово, так много значащее в современном обществе, - вашей семьи совершенно точно не входит в перечень предоставляемых мною гарантий. И уже вы сами должны сделать выбор, что важнее для вашей семьи: известность и деньги или же та мнимая репутация.
Оскал миссис Эскью был отвратителен.
- Что ж, мистер Малфой, вы ясно обозначили свои приоритеты… Мы должны подумать.
- Подумайте, - обронил Драко. – В случае согласия, жду от вас не позднее третьего дня письма. После я приду – уже с контрактом. До свидания, миссис Эскью. Передайте вашему супругу мои извинения, что не захожу с ним попрощаться.
Миссис Эскью наклонила голову, шишка из блекло-рыжих волос колыхнулась, и женщина почти вытолкала Драко за дверь.
- Очаровательная женщина, - злобно проговорил Драко, чуть не навернувшись с крыльца.
Что же может быть удивительного в том, что настолько паршиво начавшийся день продолжается в том же самом ключе?
Драко помотал головой и печально облизал вилку. Ростбифа уже не осталось, и, хотя он насытился в полной мере, отпускать светлый образ еды не хотелось.
Малфой оторвался от тарелки и мимолетно бросил взгляд над головами остальных посетителей на электронное табло, где время так некстати сменила дата. И Драко с зарождающимся препротивнейшим чувством в груди понял, что сегодня у неё день рождения.
Подсознательно он давно ждал этой даты. Но всё же оказался не готов к тому, что она наступит так скоро.
Он посидел еще немного и, оглянувшись в поисках официанта, готового убрать со стола, увидел шатенку, которая, тяжело ступая, несла свой разнос куда-то в сторону. Драко, нахмурившись, проделал те же самые манипуляции (самообслуживание ему отнюдь не пришлось по душе) и, под хмурым взглядом явно не выспавшегося охранника, вышел из душного помещения, наполненного будоражащими обоняние и желудок запахами жареных продуктов.
Сейчас ему предстояло сделать одно дело. Не слишком приятное, не слишком верное. В какой-то степени безрассудное. И очень компрометирующее его как в чужих, так и в собственных глазах.
Драко зашел в первый же попавшийся ему на глаза павильончик. Юная продавщица с тяжелой челюстью и копной черных волос, немного похожая на тетю Беллу вышеупомянутыми чертами лица («Точно, у меня уже паранойя»), весело щебетала о том, что они могут предложить любой букет, угодив даже самому изощренному вкусу. Он невпопад кивал и бросал взгляды за окно.
- Какие цветы вы хотите приобрести?
- Нарциссы. Желтые нарциссы*. В броской бумаге.
- Хорошо, - девушка как бы невзначай опустила обратно в вазу букет алых роз и отправилась в подсобку.
После цветочного магазина Драко отправился в ювелирный. Купив изумивший его самого браслет из желтого золота с бриллиантами, с которым продавец расставался безумно малое количество времени («Судя по всему, он давно лежал в этой лавке»), Драко трижды проверил специальным заклинанием драгоценность камней и, выйдя из ювелирного, свернул в переулок и трансгрессировал.
Он оказался в Косом переулке, прямо посреди оживленной толпы. И зашагал – вперед, к зданию совиной почты, ещё не зная, стоит ли делать то, что он задумал.
А потом – резкое столкновение, женский вскрик. И его надменное: «Извините».
И на него смотрят её серые глаза.
Он берёт её под локоть и ведёт в маленький дорогой ресторан. Там пусто и прохладно и играет тихая умиротворяющая музыка.
Драко провел её к столику и туда тотчас же подскочил сияющий насквозь фальшивой улыбкой официант.
- А ведь мы так и не поздоровались, Астория.

***

Он протянул ей букет немного пострадавших в толпе нарциссов. Огромные серые глаза Астории распахнулись, и Драко ясно увидел сквозящий в них немой укор.
Без сомнения, она всё поняла.
- С днем рождения, дорогая, - он взял безвольно лежащую ладонь Астории за кончики пальцев, тем самым вынудив ее поднять руку, слегка подался вперед и прислонился губами к ее пальцам.
Астория улыбнулась – грустно, склонив голову набок и теребя локон светлых волос.
- Ты не забыл… - но, судя по увлажнившимся глазам, она бы предпочла его забывчивость.
Драко не хотелось её расстраивать еще больше. Он и не подозревал, что она настолько ранимая. Но пути назад уже не было.
- Я ещё не подарил тебе подарок, - он опустил руку в карман и достал бархатный футляр. Астория на мгновение прикрыла глаза, и улыбка вновь осветила миловидное лицо шестнадцатилетней девочки.
- Спасибо, - произнесла она, когда массивное золотое украшение было надето на её руку. – Я не ожидала.
Он кивнул и откинулся в кресле. Под грустным, пронизывающим взглядом Астории он чувствовал себя неуютно.
Принесли заказ. Они ели молча, соблюдая приличия. Правильно.
- Два года, Драко, - произнесла она, когда тяжелый браслет задел зазвеневший бокал. – Два года.
Он кивнул. Астория опустила глаза.
- Ты не любишь меня, я знаю, - её голос звучал ровно, хотя пальцы сжимали вилку так, что, казалось, она сейчас рассыплется под таким натиском. – Я знаю, что наш брак тебе не нужен – точнее, жена не нужна. Я знаю, Драко. Я помню, каким ты был в оранжерее. Я не забыла. Но я хочу тебе сказать, - Астория тихонько всхлипнула, думая, что Драко не заметит, - каким бы преопределенным не был наш брак, как бы ты ко мне не относился, я буду стараться полюбить тебя. Как ты будешь относиться ко мне, я не знаю. Но пообещай хотя бы не мешать становлению семейного уюта, не мешать моим попыткам полюбить тебя, своего супруга. Хорошо?
Её голос, тихий и ровный, произносит такие верные, правильные, такие выворачивающие душу слова.
Ведь она не виновата.
Не виновата в том, что он не сможет её полюбить.
Что сейчас он испытывает что-то к Грейнджер, а на пятом курсе был влюблен в идеальную Дафну, которая спустя два года перестала быть идеальной, сбежав в когтевранцем – полукровкой – в США. Ведь Тори здесь не причем.
И её серые глаза, тоскливо глядящие на него, будут его кошмаром.
Потому что он сам обрекает её на это. Потому что соглашается с отцом. И с тем, что тот начал ремонт восточной части особняка.
- Хорошо, - буквально пролепетал он, глядя, как преломляется солнечный луч, запутавшись в многочисленных гранях бриллианта.
Астория улыбнулась и встала.
- Я пойду, Драко.
- Подожди, - он привстал, но она покачала головой. Наклонилась к нему и поцеловала – пылко, коротко, оставив на его губах едва ощутимый вкус своей помады.
И ушла, толкнув стеклянную дверь рукой с блеснувшим на запястье браслетом.
И Драко с опозданием заметил, что под её стулом лежат два желтых лепестка нарцисса. Букет она все-таки забрала с собой.
Малфой оставил на столе деньги и, выйдя из ресторана, трансгрессировал.

* * *
Гермиона постоянно покусывала губу, когда Драко рассказывал ей о проблемах в бизнесе. Ему просто необходимо было выговориться, она понимала это и потому не перебивала.
- Знаешь, - покачала она головой, - тебе необходимо помириться с отцом.
Он нахмурился:
- Он отказался мне помочь.
- Я не об этом, - мягко сказала Гермиона, сжимая его запястье. – Ты сейчас сам не свой. Очень раздражительный и угрюмый. Я это чувствую по тому, как резко ты двигаешь, отрывисто говоришь… Тебе плохо без него, Драко. А гордость… она тебя здесь только губит.
Драко помолчал. Он понимал, что она права, но не хотел этого признавать.
- А знаешь, сегодня у Астории день рождения.
- Да? – ресницы Грейнджер дрогнули, а уголки губ на краткий миг опустились вниз, но после она улыбнулась – с некоторой натяжкой, отчего гримаса вышла далеко не радостной. – Я надеюсь, ты её поздравил?
- Да, мы столкнулись с ней в Косом переулке.
- Вот как? – все-таки Гермиона была плохой актрисой, и удивление у неё совершеннейшим образом не вышло. – Что ж… Конечно, её появление в Косом переулке странно, но не мне судить… Я рада за вас, честно.
«Глупая, глупая, глупая, - думал Драко, глядя на её лицо и застывшие в уголках глаз слезинки. – Мы же повязаны, я тебя не могу бросить, глупая…»
И его аккуратное прикосновение к её щеке, размазывающее дорожку слез, вырвало Гермиону из той затягивающей бездны отчаяния, куда она постепенно погружалась.
Нежная улыбка появилась на её губах.
Ведь ничего ещё не потеряно.

___
* На языке цветов нарцисс означает обманчивые надежды, желания, эгоизм. Символика желтого цвета – разлука, неверность.

Мы знаем, что любовь обречена.
Она – всего лишь фарс, нелепая игра.
Моя душа – дыра, твоя душа – стена,
Понять всё сложно. Эти вечера,
Которые с тобой мы проводили,
Прошли. Прости, родной,
Мы их уже забыли.

Я не имею право звать тебя «родной»,
Ты был моим, сейчас уже не мой.

Делая выбор, ты ставишь все на кон,
И идешь к цели, поставленной отцом.
Остановись, прошу! Ты кажешься глупцом!..
Я опоздала – пройден Рубикон.

Это было так сложно – принять свои чувства как данность. Не дать им уйти в никуда, не дать им возможность затопить себя с головой. Принять и решить, что же делать дальше.
Гермиона не знала, что чувствует Драко по отношению к ней. И сама испытывала двойственные чувства. С одной стороны, хотелось вновь обрести зрение, вернуться к нормальному образу жизни. И обнять его, поглядеть в глаза, поблагодарить – за всё, что он для неё на протяжении этих трудных дней делал. С другой – что ждет её, когда она откроет глаза и увидит его? Ведь Непреложный Обет спадет, и его больше ничего не будет держать. Смогут ли они тогда быть вместе? Что же будет после? И вообще, как они смогут смотреть друг другу в глаза? Ведь ясно же, что между ними что-то произошло, и это будет замечено всеми – Гермиона в этом уверена.
Но, тем не менее, несмотря на всю запутанность ситуации, хотелось, открывая глаза, видеть не светлую дымку перед глазами, подобную утреннему туману, стелящемуся по земле, а окружающую реальность. Пусть она сурова, пусть жизнь сложна, но лучше видеть её такой, чем быть инвалидом. Нравственно и физически.
Но задать вопрос Драко было сложно. Невозможно пересилить себя, когда дело касается личных отношений. И это выглядело бы, по меньшей мере, глупо – привстать на локте и спросить, глядя куда-то, где как ей кажется, он находился бы: «Драко, а что ты ко мне испытываешь? Ты ещё не влюблен в меня, нет?»
Ужасно нелепо. И ответ непредсказуем, что пугает ещё больше. Ведь она уже привыкла к ясности и определенности, как в нумерологии. Девятка – символ всеобщего успеха, пятёрка знаменует риск. Всё предельно просто и ясно.
«Он знает, что он должен сделать. И, когда придет время, когда он поймет, что готов, это осуществится. А мне нужно лишь ждать».
Но проходят дни, а ничего не меняется. Драко всё также сидит рядом и сжимает её пальцы – и иногда так крепко, что она судорожно вдыхает побольше кислорода. И изредка, когда думает, что она спит, очерчивает пальцем контур её губ. И сейчас он больше молчит, а она предпочитает не вырывать его из мыслей, боясь встретить резкий ответ и спугнуть то невесомое, хрупкое, установившееся между ними взаимопонимание. Или что-то другое.
А ещё она постоянно думает о покрытых крошечными темными родимыми пятнышками старческих руках и томике стихов с вишневой обложкой, где спрятана не маленькая роза, а выцветшая, пахнущая сухостью книжной пыли прядь девичьих волос. Представляет сидящего возле камина с кружкой чая или гуляющего в саду, опирающегося на крепкую трость, старика с полностью седой головой. Но глаза, в окружении множества морщинок, остаются прежними – светло-серыми и нагловато-шальными, как в молодости. Такими, какими она ненавидела. Такими, какие бы желала сейчас – хоть на минуточку! – увидеть.
И Гермиона всё чаще воображает себе его – одного, старого, приходящего на могилу супруги. Кладущего на могилу цветы, и она ясно видит пронзительно-желтый цвет бутонов. Однако издали сложно понять, какой в руках у старика сорт цветов.
Но на надгробии, то и дело всплывающем в голове, невозможно различить имени, и Гермиона решает действовать на свой страх и риск. Потому что она не может больше сидеть, сложа руки, и тихо ждать, когда же всё разрешится.
И все его ласкающие жесты только придают ей какой-то бесшабашной гриффиндорской смелости, которой она постепенно набирается, в то время как изображает погруженную в тоску и меланхолию себя.
И она ставит цель – этим вечером все должно закончиться.

* * *

Теперь он постоянно хмурился, и на лбу появились первые морщины. Он усиленно обдумывал происходящее и не мог решить, что же делать дальше. Потому что был тупик.
Гермиона лежала рядом, укрытая пледом, спокойная, бледная, и, когда он бросал взгляды на её профиль, в душе рождались смутные, печальные чувства. Он понимал, что он не сможет тянуть вечно.
Но как узнать, готова ли она? Шагнула ли она через ту черту, которую он преодолевал маленькими шажочками, шагая по ломаным осколкам старой вражды, обоюдной ненависти, распрей и склок? Сумела ли перебороть себя?
И он хмурится, глядя в зеркало, которое не спешит говорить. Умывается холодной водой и в очередной раз обещает себе, что именно сейчас, вернувшись в комнату, задаст тот самый вопрос, прекрасно осознавая, что ни сейчас, ни через пять минут он не сможет произнести нужные слова. Просто будет сидеть и держать её ладонь, иногда покрепче сжимая пальцы – когда фраза уже готова вырваться, и нужно сделать так, чтобы она не слетела с губ.
И он всё глубже погружается в меланхолию.
Потому что он не может выбрать, что будет лучше.
И лучше – для кого?

* * *

- Драко? – её голос пронзительно прозвучал в тишине, точно медная монета, звякнув, упала на стеклянную поверхность и покатилась по ней.
- Что? – сипло ответил он.
- Где ты?
- Здесь, - его холодная ладонь сжала её пальцы. – Рядом.
Она помолчала и спросила:
- Свет включен?
- Да, - лаконичный ответ. Гермиона села на кровати, вытянула руку в окружающую её пустоту и почувствовала, как дотронулась до чьего-то тела. Его тела.
- Гермиона? – неуверенный голос Драко пробивается как будто сквозь толщу ваты, которая щедро натолкана в уши.
- Молчи, - шепчет она, в то время как ее руки скользят по его телу, пытаясь понять, как же именно он сидит.
Шея, ключица, плечо… Она обнимает его за плечи и утыкается макушкой в его подбородок. Он пытается что-то сказать, но она еле слышно произносит, чувствуя, как краска заливает её щеки:
- Ничего не говори, - она поднимает голову, отрывает правую руку от его спины и робко, неуверенно скользит кончиками пальцев по его лицу.
Щека, нос, губы… Она пододвигается к нему на диване чуть ближе. Ямочка на подбородке, колючие волоски. Неужели у Малфоя щетина?
- Что ты делаешь? – судя по голосу, Драко растерян. – Гермиона, что с тобой?
- Молчи, - грубо затыкает она его, и Драко послушно умолкает. А она уже, не скрываясь, пододвигается вплотную к нему. Правда, одеяло скомкалось и служит своеобразной перегородкой между ними.
Она обхватывает его за шею и тянется к лицу. Вот носом она задевает его подбородок. Чуть выше, чуть выше…
Её дыхание срывается, сердце бешено стучит и чуть ли не вырывается из груди; щеки полыхают так, что на них можно жарить всё, что угодно. Наконец, она прикасается своими губами к его чуть подрагивающим губам. Обхватывает его затылок руками… и как никогда Гермиона радуется, что она не видит.
Она не видит его глаз, и это прекрасно. Неизвестно, что в них, - презрение, ярость или какие-то нежные, теплые чувства. Если бы она увидела отвращение на лице Драко, то не выдержала бы этого. А сейчас она не видит его лица, его постоянно холодных светлых глаз, и действует лишь так, как велит ей её сердце. Как требует её душа.
Поцелуй… Такой робкий, нежный, немного смазанный, но он обжигает губы и оставляет на них отпечаток. О, нет, не отпечаток, а – клеймо. Теперь она навеки заклеймена. Перешагнуть через ненависть, неприязнь, антипатию… Целовать злейшего врага лучшего друга…
Постепенно Драко берет инициативу на себя. И вот уже его губы, горячие и немного влажные, блуждают по ее щеке, частое дыхание заставляет кожу на теле покрываться мурашками…
- Драко… - шепот Гермионы едва слышен.
- Что? – он останавливается; место поцелуя на шее горит так же, как до этого щеки. Она касается его спины прохладными ладонями, и сейчас это кажется самым потрясающим ощущением из тех, которые она испытывала за свою жизнь. Вкупе с захлестывающими сознание эмоциями и раздирающими душу противоречиями, конечно.
- Выключи свет… Давай будем на равных…
Он встает с дивана, спустя пару мгновений доносится щелчок выключателя.
Ожоги, прикосновения, жар, и будто вибрирующий вокруг воздух, вдыхая который, нельзя насытить легкие.
И вспышка – короткая, резкая, белая.
Как постоянная темнота в глазах.
Которая никогда не изменится.
Но это первый раз, когда она об этом не жалеет.

* * *

Гермиона проснулась с ощущением щемящего душу счастья и тоскливой нежности. И сразу же поняла, что что-то не так. Не было таких привычных длинных пальцев, сжимающих запястье.
Что же случилось? Где же он?
Потому что она чувствует, что его рядом нет. Исчезло то чувство защищенности, которое он ей дарил.
Всё просто.
Она поторопилась. Драко был не готов. И сейчас он ушел потому, что не смог преодолеть себя. Шагнуть через ту пропасть между ними, которую она перелетела – слишком резко, слишком быстро, слишком поспешно.
Она продемонстрировала ему, что всё то, что было, - ушло в прошлое. Что она сделала те самые шаги, которые были нужны для того, чтобы прошедшее не забылось, но немного отпустило. А он оказался не готов. Он не смог изменить себя.
- Он был не готов. Это очевидно. Нужно смотреть в глаза реальности, - повторила Гермиона мимолетом брошенные слова Драко и подняла веки.
Промелькнули, вместе с множеством разноцветных точек, миллионы незначительных деталей – кружка на тумбочке, расческа с трещиной на ручке (помнится, она запустила ею в стену, когда услышала слова Хэйли), кажущаяся чрезвычайно светлой в темноте кожа рук, лежащих поверх пледа. Черно-белая фотография Нью-Йорка в простой деревянной рамке ясно виднелась на светло-кремовых обоях. Но взгляд притягивала иная картина – за окном, находящимся напротив кровати, догорал закат. Солнце садилось – лишь только верхушка яркого днем, а теперь жгуче-оранжевого солнечного диска была видна над лесом. Тяжелые свинцовые тучи, поглощающие легкие невесомые болезненно-белые облака, быстро затягивали небосклон и приобретали мрачный, фиолетово-серый оттенок.
Сам же лес казался темнее, чем обычно – почти черным, и оттого опасным. Гермионе он тут же напомнил Запретный лес, и она вздрогнула, как от сквозняка.
Не веря себе, она поднесла ладони к глазам. Разглядела и шрамы на руках от царапин Живоглота, и крошечную дырку в пледе, которую так часто теребила, когда лежала на диване слепой.
«Всё кончено. Всё прошло. И… И он ушёл», - непрошенная мысль появилась сразу, как только Гермиона с замирающим сердцем огляделась по сторонам.
И душа зашлась криком.
Перед глазами всё поплыло. По щекам покатились слезы – неожиданные, горькие, словно чужие.
Она шептала его имя, звала, безумно и бездумно надеясь, что он услышит, придет, сожмет её руки.
Бесполезно. Безнадежно. Поздно. Некому.
Только потемневшее небо могло слышать её слабый стон.
А за окном хлестал ливень.

* * *

He's torn between his honour and the true love of his life
He prayed for both but was denied
(Within Temptation – Hand of Sorrow)*

Драко постепенно ускорял шаг, всё больше и больше удаляясь от того дома. Он почти не ощущал холода, целиком и полностью сосредоточившись на своих мыслях.
«Я старался, чтобы она полюбила меня другого. Не того, кто оскорблял её, пакостил, заставлял Поттера и Уизли своими вызывающими, бьющими по самым уязвимым местам фразами терять рассудок от ярости. Я намеренно подсовывал ей ложный образ заботливого, понимающего, любящего себя. Только я пропустил тот момент, в который эта лицемерная, как я считал, маска срослась с частью моей души.
А отдирать было уже поздно. Потому что больно. А я не могу причинить боль себе.
И я жил, обманывая нас двоих. И её, и себя. Ей давал ложные надежды, в которые верил и сам. В постоянных разговорах проводя время, узнавал её чувства, мысли, её душу. И сам наивно верил, что она сможет меня исцелить.
А после, во время её поцелуев, таких неловких, робких, осознал, что в стремлении обмануть её я обманул самого себя. Я не смог измениться, находясь рядом с таким светлым человеком, как Гермиона. И винить в этом некого: уверен, даже Астагна – и та наверняка думала, что я смогу стать лучше. Не вышло.
Я сам потерялся, где я был с ней искренним. Когда только узнал о своей миссии и её недуге или когда открывал свою душу, рассказывая о самой страстной мечте? Когда вытирал ладони, едва дотрагиваясь до неё, или же когда гладил руки Гермионы, а после – целовал её губы? Где я дал мне возможность полюбить себя? И себя ли? Может быть, свой ложный образ или додуманный ею идеал? Не знаю. И не узнаю».
Драко шёл по лужам, будучи не в силах даже достать палочку и наколдовать зонт. Промок пиджак, захлюпало в ботинках, пропитались влагой брюки, слиплись пряди волос. В один момент поймав своё отражение в серой витрине магазина, он увидел, что сейчас цвет его волос до боли напоминает её пряди.
«Астория. Маленькая добрая девочка, в глазах которой при виде букета желтых нарциссов заблестели слёзы. Ты полюбила меня такого, какой я есть, и даже более жестокого – ведь я нарочно издевался над тобой, над твоими чувствами. Я идиот, Тори. Потому что я не понял, что только ты сможешь теперь спасти меня. Спасти от этой сумасшедшей жизни. От прошлого. От поцелуев Грейнджер и чувств к ней, которые сейчас, с каждым моим шагом, уходят в прошлое, но не становятся им. Спасти своей детской чистой любовью, которую я, буду надеяться, не убил собственными поступками.
Любовь… Мистическое слово из нескольких букв. Её нельзя описать словами. Нельзя заявить, что ты любишь человека только потому, что тебе кажется, что испытываемое тобой чувство подходит именно под это слово. Бывает и наоборот – смутные, противоречивые терзания, их сложно назвать любовью, но именно в неё всё это и выливается.
(Поистине великолепное рассуждение. Можно научный трактат о любви писать…)
Почему я так уверен в том, что полюбил Грейнджер? Потому что смог исцелить её и оковы Непреложного Обета спали. Потому что я сейчас не чувствую той глухой тоски, которой была заполнена её душа.
Но, целуя её узкие бледно-синие губы, чувствуя холодные ладони на спине, теребя непослушными пальцами пуговицы на кофте, я старался освободиться. Чтобы предотвратить то, о чём мы позже могли бы пожалеть.
(Чёрт возьми, гриффиндорское благородство заразно.)
Но я это сделал. Я смог остановиться и предотвратить. Но, если всё сделано правильно, если так и должно было быть, если я исцелил её и ушел, и всё это верно – то почему же тогда, Мерлина за ногу, на душе так погано?
Я лукавлю – ведь я знаю ответ. Ведь я полюбил тебя, Грейнджер. Из этой ситуации не было иного выхода. Я не мог выбирать за нас обоих – да и не из чего, собственно, было выбирать. У нас разные дороги, судьбы, жизни. Возможно, если бы десять минут назад я не ушел, усыпив её заклинанием в то время, пока она крушила барьеры между нами, всё было бы иначе. Но уже нет пути назад.
(Малфои не отступают. И не меняют принятых решений.)
Я сделал свой выбор, Грейнджер. Впервые за последние месяцы решил всё сам. Для меня это было важно. Прости. Но теперь ты – часть моего прошлого. И я собираюсь перелистнуть страницу».
Он остановился, когда небо прорезала первая молния, и долго стоял, глядя, как небо прорезают ослепительно-белые всполохи света.
Он дернул головой и трансгрессировал, представляя себе уютную гостиную поместья семьи Гринграсс.
А ливень всё так же шел.

* * *

Астория сидела в кресле и почти спала, положив на колени книгу. Она ждала родителей, которые отправились на торжественное мероприятие к семейству Забини, и, незаметно для себя, задремала, убаюканная звуком стука дождя в стёкла.
Но её сон бесцеремонно нарушил рухнувший на диван гость, и Астория, разбуженная хлопком, вскочила, но упала снова в кресло, ища глазами палочку и со страхом вспоминая, что она осталась в спальне.
«Говорил ведь der Vater – не забудь поставить антитрансгрессионный щит!» - Астория истерически хихикнула, вспомнив густой бас отца и настоятельный совет, который был повторён несколько раз.
- Кто вы? – она встала и сделала шажок вперед, оглядывая мокрую одежду незнакомца, вода с которой капала на ковер.
Сердце радостно дрогнуло и забилось как сумасшедшее, когда она заметила светлые пряди волос.
- Драко?
- Минута тридцать семь секунд, - насмешливый голос Малфоя стал громче – он встал и, засунув руки в карманы, хмуро глядел на неё. – Именно столько тебе понадобилось, чтобы узнать своего жениха.
- Что ты здесь делаешь? – Астория сделала вид, что не заметила его слов.
- Я не могу навестить свою невесту?
- Ты попал под дождь? – «Какая перепалка вопросами», - отстранено подумала девушка. – Ты весь мокрый!
- Точно, - съязвил он. – Переплывал Ла-Манш на яхте и случайно упал в пролив.
Астория вздрогнула, хотя прекрасно поняла, что он издевается.
Она подошла и обняла его за шею. Домашнее платье на груди тут же начало намокать.
- Драко, зачем ты пришел? – полузадушенный шепот Гринграсс прерывали раскаты грома. – Ты опять, опять пробиваешь все барьеры, сминаешь преграды, которые я возвожу. Ты то отталкиваешь меня, то, наоборот, притягиваешь. Совсем как сейчас, - добавила она ещё тише, когда Драко положил ей руки на талию и пододвинул поближе к себе. – А я… Я не могу противиться тебе. Каким бы ты ни был, я буду любить тебя. Помнишь нашу первую встречу? Вряд ли, тебе тогда подарили «Нимбус-2001», и ты уделял всё внимание новой метле, а я смотрела на тебя, чуть не плача от того, что ты не видишь, какое на мне красивое платье, какие пышные бантики на волосах, как я хочу поговорить с тобой… Я не укоряю, нет, ни в коем случае, просто я не могу понять тебя. Зачем ты так поступаешь? Ты знаешь, что я люблю тебя, но прошу – не издевайся над моей душой…
И Астория совсем тихо прошептала в плечо Малфоя, вытирая набежавшие слёзы и без того влажной плотной тканью:
- Потому что я не глупа, Драко, я поняла намек, что ты любишь другую. Я не буду узнавать, кто она, мне это не нужно. Но не надо играть мной, Драко Малфой, не надо! – тонкий истеричный голос прорезал гостиную и стих.
- Никого нет, Тори, что ты себе напридумывала, глупышка… Есть только мы, мы с тобой, и никого больше. Теперь, - но Астория не услышала этого уточнения – счастливо всхлипнув, она крепко обняла Драко.
А его взгляд тем временем царапнула засохшая красная роза в вазе.
И пальцы зацепили в кармане отрезанную зачем-то прядь каштановых волос.
И ливень не прекращался.

_____

* Он разрывается между честью и любовью всей его жизни
Он молился обеим, но был отвергнут.

Blame it on me,
Set your guilt free.
Nothing can hold you back now.
(Evanescence – Lacrymosa)*

Утро выдалось чересчур суматошным: Хьюго успел потерять рубашку, Роза носится за перепуганным котом, не желающим залезать в корзину, Рон нервничает, заводя машину – и дело явно не только в том, что он первый раз отвозит своего ребенка на вокзал «Кингс-Кросс». Я спешно, магловским способом, глажу Хью новую рубашку – так хоть меньше вероятность прожечь ткань, взмахиваю палочкой, зажигая огонь на плите, следующим пассом ставлю чайник, а кухню в это время резвой трусцой пересекает кот Розы, после прячась под столом.
Стоим в пробке, Рон раздраженно стучит кулаком по рулю. Роза щебечет что-то коту и нервно ломает руки, Хью требует с неё обещания, что она сразу же напишет ему, как там дядя Невилл и его мифическое растение, которое он собирается подарить Хью на его одиннадцатый день рождения, и вообще о Хогвартсе. Хьюго смешно морщится, когда солнечные лучики падают ему на лицо, и откидывается на спинку сидения – так, что теперь лучи путаются в каштаново-рыжих волосах Розы, украшая её ещё больше.
- Не торопись, Рон, ещё целых полчаса, - говорю я ему, кладя руку на плечо. – Успокойся, мы не опоздаем.
Он смотрит на дорогу, но берет мою холодную ладонь теплыми пальцами, целует и улыбается. Вокруг его шальных глаз («Голубых, голубых», - в панике бьётся мысль), когда он улыбается, появляются морщинки, и я протягиваю руку, чтобы убрать их, разгладить, а подсознательно желая, чтобы эти глаза поменяли цвет.
- Спасибо тебе за наших детей, - он видит, как Хью, бросив косой взгляд на родителей, багровеет и отворачивается к окну, и громко хохочет. К хохоту присоединяется Хьюго, затем – Роза, а я сижу и улыбаюсь, потому что я люблю их – громких, веселых, моих.
Но где-то в глубине души какая-то её частица жалеет, что всё сложилось именно так.
* * *

Стоим на платформе, Роза уже успела переодеться. Внезапно я вижу маленькую толпу, и, когда она приближается, узнаю Альбуса Северуса, так похожего на Гарри, который идет рядом, подслеповато щурясь.
Ни он, ни я сама не смогли отпустить прошлое.
Он назвал своего сына именами наставника и шпиона. Тех, кого он соответственно любил и ненавидел. Он не смог ничего забыть.
И я – не могу. И потому имя моей дочери – Роза. Цветок. Радужно-красивый цветок.
Рон был расстроен, когда я выказала желание назвать дочку именно так. Роуз Хелена Уизли. Он никогда не спрашивал, почему я выбрала именно такое имя, но я, чувствовавшая вину, полностью предоставила выбор имени сына мужу, стремясь загладить вину.
Но не получалось. Не получалось избавиться от чувства вины и за то, что, засыпая в супружеской постели, чувствуя его тепло рядом, вспоминается другой. За то, что мимолетная прихоть стала страшным кошмаром – каждый раз, когда я вижу дочь, мне хочется рыдать. С надрывом, в голос, потому что если бы всё сложилось не так, то такое имя могла бы иметь их дочь. За то, что я не могу, даже спустя девятнадцать лет, рассказать мужу о том, что было на самом деле, пока они занимались поисками Пожирателей. За то, что один из них похитил кусочек моей души, а я и не заметила.
Роза, похожая на меня саму в детстве, только волосы чуть более рыжие и ростом она повыше, улыбается Альбусу. Счастливые дети. Я запомню их такими – потому что, приехав на летние или на рождественские каникулы, они уже изменятся. Появятся важные тайны, которые родителям знать будет совершенно необязательно (на то это и тайны, мама!), секреты, завяжется переписка, и моя по-детски наивная, доверчивая, умненькая Роза изменится. И мне, как матери, за неё страшно. Но рядом будет Альбус, и вдвоём им будет легче.
Слышу голос Рона и отвечаю что-то о том, что я в нем нисколько не сомневалась. Конечно, я всегда сомневаюсь, и он это знает. Знал бы ещё причину… Теперь я постоянно боюсь делать выбор. Потому что меня проучили.
Я отвлекаюсь и даже почти расслабляюсь, слушая щебет Джинни о том, что ей страшно хочется ещё одного маленького чада, но тут внезапно всё портит Рон. Кивок в сторону, я автоматически прослеживаю направление его взгляда… и сглатываю комок в горле.
Вот он, тот самый момент, которого я так ждала и который, как я надеялась, никогда не наступит.
Драко здесь, рядом с ним – красавица Астория, на которую годы, похоже, не имеют особого влияния, и сын, крутящий в руках какую-то вещицу. И, судя по возрасту, мальчик тоже поступает в Хогвартс.
Боже, боже, боже… Только не оборачивайся, не узнавай нас, Драко, пожалуйста… Мне невыносимо видеть твое плотное черное пальто и седину.
Зачем ты это делаешь, Драко, зачем ты замечаешь нас?
Я попадаю в плен твоих светлых глаз. Это мгновение, кажется, длится целую вечность, – до тех пор, пока ты не киваешь и не отворачиваешься.
И я вновь испытываю боль: теперь уже от того, что ты отвернулся.
Я ведь так и не поблагодарила тебя, Драко. За то исцеление. За то потрясение в моей жизни, которое сломало все планы, вынуло из патронажа любовь к Рону. Но о последнем тебе знать необязательно. Я просто должна высказать свою благодарность за то, что ты вернул меня к жизни. Но я не могу. Потому что я боюсь. Боюсь того, что ты поднимаешь подбородок вверх и скажешь: «Я должен был так поступить». И презрительно добавишь мою фамилию: «Уизли».
Я надеялась, что сегодня у меня хватит духу подойти к тебе. Но и сейчас я не могу перебороть себя – ноги подкашиваются при одной мысли, хотя, казалось бы, я уже не девочка и не должна бояться короткого: «Спасибо за всё». А за что, ты сам поймешь.
А ещё рядом она – твоя холодно-красивая Астория, обнимающая сына за плечи и что-то нашептывающая ему на ухо. И я не хочу рядом с ней выглядеть старухой, которой, я, собственно, и являюсь.
Наклоняюсь к дочери, целую её в щеку, она касается своими губами моей щеки, и я чувствую, что она дрожит. Роза, милая, мне тоже, тоже страшно… За тебя, мое солнышко.
Шёпотом твержу ей обычные наставления – будь умницей, завтра утром обязательно напиши, как дела, как впечатления, утром также проверь, всё ли уложила в чемодан, ничего ли не забыла, если что, пришлю, не волнуйся… Ничего не бойся, всё будет хорошо… И толкаю её рукой в вагон, чувствуя, что скоро и я, и она разрыдаемся: «Иди, иди уже, Роуз…»
Ты постоянно оглядываешься, солнечно улыбаясь (но в глазах стоят слёзы), и вливаешься в толпу детей, которые также собираются сесть в поезд. И у меня есть три-четыре секунды, чтобы…
Раз – поворот головы влево, туда, где он стоял. Теперь там расположились чета МакЛагенов, и я поспешно отворачиваюсь.
Два – оглядываю толпу справа, но не вижу светловолосых голов.
Три – смотрю за спину. Но и там его нет.
А ты, мое сокровище, смотришь на меня огромными карими – моими – глазами из окна, и я стараюсь как можно более одобряюще улыбнуться.
Удачи тебе, солнышко моё. Пусть у тебя всё будет хорошо.
Если у тебя всё будет замечательно, то и у нас с папой тоже. Ради тебя и Хьюго.
Поезд отходит, я, что есть силы, машу тебе, а ты – мне. Когда состав исчезает за поворотом, постепенно наращивая скорость, я коротким, быстрым движением обнимаю Хью за плечи, целую Рона в щеку и трансгрессирую в Министерство – сразу же, мгновенно, чтобы не дать себе времени передумать.
И вновь – утопиться в бумагах, отчётах, проверках, погрузиться с головой в работу и очнуться тогда, когда заспанный охранник обнаружит меня за столом во время вечернего обхода.
До ночи, когда всё вновь повторяется.

- FIN -
_____

* Вини во всём меня,
Пусть твоя совесть будет чиста.
Тебя мне уже ничто не вернёт.