[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Модератор форума: Hasta, Irkina, julia-sp, АгатА  
Форум » Библиотечная секция "Гет" » Снейджер » "Доживем до понедельника" (автор:lajtara,PG-13,СС/ГГ,кроссовер\романс,миди,закончен)
"Доживем до понедельника"
IrkinaДата: Понедельник, 28.05.2012, 18:28 | Сообщение # 1
Доброе Ромашко!
Магистр
Награды: 38
Репутация: 180
Статус: Нет на месте
Название:Доживем до понедельника
Автор: lajtara
Бета: Grumm
Рейтинг: PG-13
Пейринг: СС/ГГ
Жанр: Crossover (x-over), Romance, General
Дисклеймер: Не мое, а жаль
Тип: гет.
Аннотация: На самом деле в жизни все просто, но они любят квесты.
Комментарии: Второй фик из цикла "Доживем до понедельника"
Вселенная на перекрестке мира Гарри Поттера и старого советского кино. Что выросло, то выросло.
Предупреждения: OOC, AU
Размер: миди
Статус: закончен

Цикл "Доживём до понедельника"

1. Прописные истины
2. Доживём до понедельника
3. Профессиональная деформация


Жизнь прекрасна! И плевать, что это неправда!

 
lajtaraДата: Понедельник, 28.05.2012, 22:08 | Сообщение # 2
Гость
Летописец
Награды: 0
Репутация: 8
Статус: Нет на месте
Глава 1
Четверг Гермионы Грейнджер


Профессор Гермиона Грейнджер-Уизли была убеждена совершенно точно в двух истинах: чудес не бывает, и за все приходится платить. Вернее, было у нее в арсенале еще одно сакральное знание, но оно вряд ли имело хоть какую-то практическую ценность: мантия профессора Снейпа застегивается спереди на ровным счетом шестьдесят две крохотные, обтянутые тканью пуговки.
«Чудес не бывает!» – сказала про себя профессор Чар Гермиона Грейнджер-Уизли, когда в ее классе на второй неделе сентября посреди урока у пятого курса Слизерина неожиданно прямо из воздуха появился боггарт. Раз боггарт здесь, значит, кто-то его принес.
Урок был сорван. Пятикурсники разделились на две группы. Первая – преимущественно девушки – старательно испугались существа, материализующего страхи, а посему дружно залезли на парты, спасаясь от мышей, пауков, змей и прочих животных. Гермиона раздраженно подумала, что эти мыши и змеи куда глупее ее боггарта на третьем курсе – профессора МакГонагалл, сообщавшей, что она завалила все экзамены. В конце концов, ей было тогда всего четырнадцать лет. Испытывать страх не сдать экзамены казалось ей даже сейчас куда более закономерным, чем пугаться крохотной мыши, не способной причинить реального вреда пятнадцатилетней девчонке.
Вторая же группа – юноши, возглавляемые при этом настоящим атаманом в юбке Люси Малфой, – принялась гоняться за боггартом с громкими воплями «Ридикулус!», периодически промахиваясь и попадая заклинанием по товарищам, партам, стульям и прочему школьному имуществу. Когда шальной Ридикулус, выпущенный из палочки кузины Драко Хорька Малфоя, просвистел в опасной близости от профессора Грейнджер (на самом деле все еще Уизли, но она держала этот факт в тайне), терпение Гермионы лопнуло.
– Силенцио Максима! – сказала она, взмахнув своей волшебной палочкой. Во внезапно наступившей тишине особенно громко прозвучала ее дальнейшая фраза: – По местам, живо, иначе я за себя не отвечаю, клянусь памятью Аластора Грюма!
Привычка профессора Грейнджер, показавшейся с первого взгляда довольно милой и доброй, бросаться в старшекурсников в воспитательных целях проклятиями вроде Летучемышиного сглаза всего за две недели ее преподавания стала известна всем. Пятикурсники рассредоточились по местам настолько быстро, словно имя легендарного аврора было заклинанием. Боггарт медленно подлетел к профессору Грейнджер и превратился… в худого человека с крючковатым носом. Его черная мантия была застегнута на все пуговицы, а горло – буквально разодрано в клочья.
Гермиона Грейнджер прошла войну, сражалась за Хогвартс и поймала несколько десятков Упивающихся смертью, но при всем при этом она была старше некоторых своих теперешних учеников всего на три года. В последний раз она видела боггарта на экзамене по Защите от темных искусств в конце третьего курса. И тогда будущая героиня войны действительно боялась только одного – не сдать экзамены на высший балл.
С тех пор явно многое изменилось.
Действие Силенцио продолжалось, иначе кто-нибудь из ребят обязательно запустил бы в замершего боггарта нужным заклинанием. Профессор Грейнджер судорожно дышала, глядя, словно кролик на удава, на точную копию профессора Снейпа: такого, каким она видела его в день битвы за Хогвартс, когда они с Гарри и Роном убежали из Визжащей хижины, по сути оставив этого человека умирать.
Неожиданно Снейп превратился в огромную змею, которая зашипела, готовясь к нападению, но в последний момент…
– Ридикулус! – сказал кто-то за ее спиной. Змея обиженно засвистела, превращаясь в игрушечную змейку, закрутилась на месте и исчезла с громким хлопком.
Грейнджер поспешно обернулась, уткнувшись носом в пуговицы на черном сюртуке настоящего профессора Снейпа, заместителя директора Школы чародейства и волшебства Хогвартс.
«Вот черт!» – подумала она.
– Продолжайте, продолжайте, это очень познавательно, – с преувеличенной любезностью сказал Снейп.
Последние две недели Гермиона, попадая в глупые ситуации, как назло, неизменно обнаруживала за спиной Снейпа. Она избегала смотреть ему в глаза. Оставалось лишь считать пуговицы на его мантии. За две недели она успела пересчитать их несколько раз и твердо знала – на любой профессорской мантии ровно шестьдесят две пуговицы.
«Одна, две, три…» – привычно начала считать она.
Пятикурсники переглянулись с беспокойством напополам с усмешкой – слизеринцев декан ругать не станет, а вот Гриффиндорской Заучке влетит по полной. Многие из ее теперешних учеников помнили Гермиону Грейнджер старостой школы, выскочкой и любимицей всех профессоров, а потому прозвище перешло от мисс Грейнджер к профессору Грейнджер, дав ей всего пару лет отдыха.
Снейп многозначительно поднял бровь, с сокрушением покачал головой и вышел за дверь, взмахнув полами мантии. Все несказанные им слова повисли в воздухе, будто написанные огненными буквами. «Неудачница!» – мелькнуло в голове у Гермионы.
– А правда, что вы были лучшей у всех профессоров, кроме Снейпа? – нарочито громко спросила Люси, растягивая слова в точности как Драко. Грейнджер вышла из ступора.
– Профессора Снейпа, мисс Малфой! – рявкнула она. – И через пять минут я хочу знать, кто все это устроил!
Она стремительно вылетела за дверь, даже не замечая, как развеваются полы ее мантии. Пятикурсники снова переглянулись. Все знали, кто и зачем принес боггарта.

Профессор Снейп далеко не ушел, он стоял у окна в галерее недалеко от кабинета Чар.
– Если вам так скучно преподавать Чары, мисс Грейнджер, – уничижительно сказал Снейп, даже не повернув головы, – вы могли бы поучить детей Защите от темных искусств… по утвержденной Министерством программе, разумеется. Долорес Амбридж, несомненно, будет в восторге даже в Азкабане! С новыми учебниками любой сможет стать профессором.
Гермиона даже задохнулась от презрения, которое звучало в каждом его слове.
– Я не знаю, откуда взялся боггарт. Хотя, возможно, он появился сам… – она попыталась избавиться от дурацкого чувства, что ей необходимо оправдаться перед этим человеком, одновременно не сваливая все на детей, великовозрастных паршивцев, так ее подставивших.
– Боггарты, мисс Грейнджер, не приходят по доброй воле в класс, где десяток несовершеннолетних идиотов может их уничтожить, – назидательно сказал Снейп.
В его речи Гермионе послышался намек на то, что она не смогла справиться с призраком, что обозлило ее еще больше. Он же видел! Он же знает! Ее обдало холодом от мысли, что дети тоже знают теперь, чего она боится больше всего на свете…
– Вы могли бы помочь мне… – почти жалобно сказала она.
Снейп соизволил посмотреть на нее, приподняв брови:
– Я и помог. Уничтожил боггарта. Кстати, поражен, что вы боитесь меня. Помнится мне, с вашего курса на такую глупость был способен только Лонгботтом. Если же вам нужен совет, как завоевать любовь и уважение слизеринцев, здесь я вам не помощник. Эти дети уважают только самих себя.
Так он не понял? Не заметил, не понял, что она боится не его, а за него…
У Гермионы закружилась голова. Она до крови прикусила губу, чтобы не расплакаться.
– Ведь это вы меня сюда пригласили. Если я, по-вашему, не способна к преподаванию, то зачем вы предложили мне эту должность?
Он усмехнулся:
– Вообще-то это была идея Минервы, мисс Грейнджер. Я бы ни за что не допустил вас к преподаванию на старших курсах. Самое большее – третий. Вернитесь в класс, иначе пятикурсники разнесут кабинет. До встречи на педсовете.
Он развернулся на месте и стремительно удалился. Она осталась стоять, словно пригвожденная к полу, хватая ртом воздух. Ей пришлось прислониться лбом к каменной стене, чтобы хоть немного успокоиться.
Идея МакГонагалл!
Он бы не допустил!
Ублюдок!
Неблагодарный ублюдок!
В этот момент Гермиона Джин Грейнджер-Уизли была уверена в том, что самую большую ошибку совершила в июле этого года. Они с Роном выяснили отношения до конца, решили разбежаться, дабы не портить друг другу жизнь, отметили все это дело несколькими бутылками вина, а наутро выяснилось, что она воспользовалась своим экспериментальным хроноворотом. Для чего – никто сказать не мог.
Через несколько дней она получила письмо от Северуса Снейпа, чью смерть видела в мае несколько лет назад, во время битвы за Хогвартс. Письмо от Снейпа, который намекнул, что она спасла его во время своего беспамятства. Письмо от Снейпа, показавшееся ей вполне дружеским.
Что ж, ей всегда казалось то, чего не было на самом деле…
Гермиона со стоном стукнулась лбом об стену, пытаясь загнать поглубже слезы, прежде чем вернуться в кабинет к этим ужасным детям.

В класс она зашла через пять минут, когда слизеринцы уже успели обсудить все произошедшее, сделать определенные выводы о профессоре Грейнджер и решить усердно держать оборону.
– Итак, кто это сделал? – довольно спокойно спросила Гермиона.
Добиться подобной тишины в классе ей удалось только на первом курсе.
– Какая разница, профессор? – спросила Малфой вполне по-человечески.
Грейнджер поджала губы, пытаясь сдержать гнев.
– Вы сорвали урок, выставили своего преподавателя идиоткой! – ей плохо удавалось держать себя в руках, злость накатывала волнами, она едва держалась. Пальцы судорожно вцепились в край стола, костяшки побелели. – Вы считаете, что мне должно быть все равно, кто в этом виноват?
Она оглядела класс, попытавшись увидеть на лицах ребят, сидящих перед ней, стыд, страх – хоть что-то непохожее на равнодушие. После войны Слизерин перестал считаться факультетом только для чистокровных или сборищем будущих темных магов, однако предубеждение к нему было прежним. Но нынешние пятикурсники поступили в Хогвартс, когда сама Гермиона только-только научилась нарушать правила под бдительными очами Долорес Амбридж и Инспекционной дружины. Эти студенты не до конца еще поняли, что чистота крови не играет решающей роли для будущей карьеры, а родители большинства были приговорены к поцелую дементора.
Это были несчастные дети, как казалось Гермионе. Но у этих несчастных детей были очень и очень острые зубы.
– Я жду!
– Ну допустим, боггарта принесла я, – нехотя поднялась Люси. – Но совсем для других целей.
Грейнджер судорожно выдохнула. Мало ей было Драко Малфоя, отравлявшего своим присутствием все ее школьные годы. Теперь вот Люси, родственница с континента, похожая на Драко как две капли воды, а пуще того – на Люциуса, в честь которого ее назвали, и которому она усердно подражала.
И Люси, в отличие от Драко, нельзя было сказать: «Заткнись, хорек».
Иногда необходимость держать себя в руках просто выводила Гермиону.
Оценить поступок Люси по достоинству она в тот момент была не в состоянии.
– Мисс Малфой, покиньте класс.
За всю историю существования Хогвартса ни одного ученика не выгоняли из класса.
– Ничего себе, – в наступившей тишине неожиданно внятно прозвучал голос Грегори Лима.
– Покиньте класс, мисс Малфой, – повторила Грейнджер.
Губы Люси задрожали. Гермиона, похоже, становилась свидетелем невиданного зрелища – представитель семейства Малфой теряла самообладание.
– Я не собиралась срывать ваш урок, профессор Грейнджер, честное слово!
– Однако ты это сделала. Выйди вон, – преподавательница настолько разозлилась, что забыла о необходимости соблюдать субординацию. – Мистер Лим может отправиться следом.
Люси Малфой вспыхнула, словно спичка.
– Прекрасно! – воскликнула она, швыряя учебник в сумку.
– Потрясающе! – сказала она, ногой отталкивая стул.
– Только не надейтесь, что я приду на следующий урок! – добавила она, обернувшись у самых дверей, дунула на длинную светлую прядь, которая то и дело падала на лицо, и вышла.
Гермиона Грейнджер обвела класс тяжелым взглядом:
– Кто следующий?
Грегори Лим чуть помедлил, затем встал и направился к двери.
– Похоже, профессор Снейп дурно на вас влияет. Была милая, добрая девушка…
– Покиньте класс, мистер Лим! – окончательно сорвалась преподавательница, стукнув ладонью по столу.
Встали близняшки Булстроуд, удивительно непохожие на старшую сестру. Один за другим учащиеся покидали класс… Через две минуты перед профессором Грейнджер сидел непонятно как попавший на факультет глуповатый магглорожденный Энтони Спирс, которому удавались из всех предметов только Чары.
Прозвенел звонок.
– Идите, мистер Спирс, – хриплым шепотом сказала профессор, складывая свои вещи и готовясь идти на обед.
Как только за мальчишкой закрылась дверь, Гермиона уронила голову на сложенные руки и разревелась, словно маленькая девочка.
Не только потому, что сама – сама! – только что уничтожила свою репутацию строгой, но справедливой героини войны для этого курса.
Потому что поняла одну очень важную вещь.
Самую большую ошибку в своей жизни Гермиона Джин Грейнджер допустила, влюбившись на пятом курсе в своего преподавателя Зельеварения Северуса Тобиаса Снейпа, потому что все остальные ее поступки были продиктованы странным, необъяснимым чувством к этому мрачному человеку.
«За все надо платить», – угрюмо подумала Гермиона, размазывая по лицу крупные злые слезы. На обед она так и не пошла.
 
lajtaraДата: Понедельник, 28.05.2012, 22:08 | Сообщение # 3
Гость
Летописец
Награды: 0
Репутация: 8
Статус: Нет на месте
Глава 2
Четверг Северуса Снейпа


Профессор Северус Тобиас Снейп был убежден совершенно точно в двух истинах: хотя преподавание Зельеварения и не является главной целью его жизни, однако при правильной культивации даже гнилое зерно разума может дать ростки. Правда, была еще и третья истина, но о ней профессор предпочитал не думать: Гермиона Грейнджер, когда нервничает, кусает губы до крови.
Снейп сидел за преподавательским столом в Большом Зале и мрачно думал о том, что допуск к преподаванию Гермионы Грейнджер был не такой уж хорошей идеей Минервы. И даже не потому, что она не могла держать дисциплину на старших курсах, – это умение приходит лишь со временем. Совсем по другой причине.
Он понимал, что новое поколение (первый, второй, даже третий курс), которого не было в Хогвартсе в смутные времена, дети, не знавшие Алекто и Амикуса Кэрроу, не слышавшие «Круцио!» в его стенах, учились куда более спокойно и успешно. Старшие же курсы на любом факультете были подвержены тлетворному влиянию войны: право сильнейшего, болезненное чувство справедливости, желание научиться как можно большему, компенсируя пробелы в образовании. Это сочеталось с отвращением к чистокровным магам как классу, вынуждавшему слизеринцев к круговой обороне, а значит – постоянным стычкам в борьбе за выживание.
Начиная с четвертого курса студенты Хогвартса представляли собой сплошную кровоточащую рану: израненные, растоптанные войной и смертью близких. Более чем у половины, вне зависимости от факультета, на тыльной стороне ладони был шрам «Я не должен лгать» – наследие Долорес Амбридж. У большинства не было никакого будущего, кроме как построенного самостоятельно, – родители в Азкабане или в героической могиле.
И вот в это болото бросили Грейнджер, которая сама была словно натянутая струна, готовая лопнуть в любой момент.
Грейнджер…
Снейп не знал точно, в какой момент его жизни Гермиона Грейнджер стала для него большим, чем просто надоедливая всезнающая студентка, Гриффиндорская Заучка, у которой на любой вопрос был ответ. Он никак не мог определить, когда перестал видеть в ней студентку, а рассмотрел женщину. Все запутывала двойная память: в одном из своих постоянных кошмаров он видел огромную змею с окровавленными клыками, в другом – девушку с каштановыми волосами, от которой за версту разило спиртным. «Только попробуй умереть, ублюдок! Я и так три года жила без тебя!» И искусанные до крови губы в непозволительной близости от его шеи.
Понимание, что незнакомка, спасшая ему жизнь (пьяная до невозможности, но при этом весьма успешно орудующая кривой иглой), и есть бывшая студентка Грейнджер, пришло к зельевару лишь на третью годовщину победы. Несколько месяцев он искал встречи с Гермионой, чтобы… просто посмотреть ей в глаза, что ли? Понять, почему она хотела его спасти. И о чем говорила, зашивая его горло. Какие три года?
В одну далеко не прекрасную ночь он проснулся, снова увидев старый кошмар. И неожиданно понял: хроноворот. Новая усовершенствованная модель хроноворота, позволившая пьяной Гермионе вернуться на три года назад и спасти ему жизнь. А та чернильная пустота, в которой он порой оказывался, стоило ему заснуть, – не что иное, как истинные, не подправленные играми со временем воспоминания о смерти.
В письме Поттеру Снейп слегка покривил душой. Наказать Грейнджер стоило – хотя бы за непрошибаемую уверенность, что его нужно было спасать. За шрам от ее кривых стежков на шее, вывести который не смогла ни одна мазь.
И за то, что теперь Северус Тобиас Снейп не мог не думать о том, как Гермиона Джин Грейнджер прикусывает губу от волнения.
Отослав письмо Поттеру, получившееся неожиданно дружеским, Снейп пожалел об этом почти сразу же. Слишком откровенным он в нем оказался, удивив самого себя. Он благодарен Грейнджер? За то, что теперь изо дня в день вынужден терпеть насмешки пополам с обожанием? Конечно, спасибо Поттеру, с бывшего шпиона сняли все обвинения, орден Мерлина вручили (правильнее будет сказать, «всучили», да еще и рожу при этом скорчили такую, что даже близнецы Уизли не изобразили бы…), рабочее место дали, но…
И вообще, у него была такая эффектная кончина, а чертова Грейнджер все испортила.
Чертова Грейнджер, прочитавшая больше книг, чем все студенты Райвенкло вместе взятые. Сперва он думал, что она рисуется, но уже к концу первого курса понял – просто стремится взять от жизни как можно больше.
Чертова Грейнджер, с четвертого курса смотревшая на него огромными карими глазами олененка Бэмби (маленький Северус однажды видел мультик про несчастного сироту, который потерялся в лесу). Сначала он подумал, что дело в огромном количестве снятых баллов, постоянных подколках, и провел небольшой эксперимент – недельку не придирался к Гриффиндорской Заучке, не снижал ей баллов и не говорил гадостей. Эксперимент провалился: взгляд Грейнджер стал еще более печальным, губы истерзаны, а работы – все хуже и хуже. Пришлось признать, что причина ее тоскливых взглядов кроется в другом.
Чертова Грейнджер, на шестом курсе пришедшая на отработку вместе с Поттером («Пожалуйста, профессор, я только хотела показать вам свой проект…») и разбившая фиал с конфискованным у Браун «Поцелуем страсти». К счастью, действие напитка было глубоко специфическим: он и Поттер остались в своем уме, а вот Грейнджер… Ему пришлось тогда в спешном порядке блокировать дверь и накладывать на Гермиону щадящий Ступефай, пока не закончилось действие паров разбитого зелья. Конечно, услышать от Грейнджер «Профессор, я, кажется, люблю вас…» было приятно, никуда не денешься, но ее тихое «И тебя, Гарри, тоже люблю!» заставило и Снейпа, и Поттера нервно рассмеяться. Когда действие зелья прошло, и Гермиона осознала, какую чушь несла почти четыре часа (Поттер успел перемыть все фиалы и пробирки, отдраить кучу котлов и трижды вымыть пол в воспитательных целях), ее хватило лишь на короткое сдавленное «Извините!» и взгляд исподлобья.
Чертова Грейнджер, весь седьмой курс пропадавшая неизвестно где. Каждый день он начинал с запроса о пойманных грязнокровках и каждый день завершал хвалой небесам за то, что в списке убитых и замученных не было ее имени. Он не спился только чудом, благодаря отрезвляющей необходимости следить за целым замком несовершеннолетних воинов, горячо желающих отомстить Кэрроу и Волдеморту, но способных лишь на то, чтобы влипнуть в очередные неприятности.
Чертова Грейнджер, сбежавшая из Визжащей хижины, не оглядываясь. Он бы спокойно умер, не мучаясь вопросом, что испытывает к этой девушке, и почему ее присутствие заставляет его забыть о светлой памяти Лили Поттер… Но она вернулась, для него – спустя три минуты, для нее – спустя три года, пьяная до беспамятства, однако экипированная вполне действенными средствами. Ведь в той параллельной вселенной, где он все-таки умер, Снейп погиб не от яда, а банально – от потери крови. Гермиона успела это предотвратить, зашив раны на шее кривой маггловской хирургической иглой и посыпав их совсем не волшебным маггловским порошком, который ускорил свертываемость крови.
В тот день, когда он отправил Поттеру письмо, его вызвала Минерва на очередное совещание. Почему нужно было называть «совещанием» чаепитие один на один, Снейп не знал и предпочитал об этом не думать. Между четвертой и пятой чашкой чая с бергамотом МакГонагалл, как бы между прочим, обронила:
– Не мог бы ты написать письмо мисс Грейнджер, Северус?
Поперхнувшись чаем, Снейп успешно изобразил оскорбленного василиска, попытавшись прожечь директора взглядом.
– Миссис Уизли, насколько мне известно.
– Неважно, – добродушно отмахнулась Минерва. – У нее были небольшие проблемы с магическими способностями после битвы за Хогвартс, но сейчас девочка почти в норме. Однако было бы неплохо, Северус, если бы она немного пожила в замке – магия здешнего места творит чудеса.
Узнав, что Гермиона приедет лишь на время, Снейп почувствовал нечто между разочарованием и неуемной радостью – избегать Грейнджер (Уизли, Северус, Уизли!) неделю вполне возможно, но дольше – уже проблематично. А избегать надо. Мало ли чего тебе хочется, старый Упивающийся смертью.
Однако он упорно не понимал, почему пригласительный на имя героини войны должен писать заместитель директора. Ведь не на работу же ее принимают, в самом-то деле…
В ответ на его недоуменный взгляд Минерва с милой улыбкой забила последний гвоздь в крышку его воображаемого гроба.
– Кроме того, профессор Квикли уезжает обратно в США, и Гермиона вполне могла бы занять место преподавателя Чар – у нее ведь есть диплом, не так ли?
Снейп предпочел отставить чашку. С одной стороны, ему хотелось отплясывать румбу: идиотка Квикли с момента первой встречи не вызывала у него ничего, кроме отвращения, особенно когда жеманилась («Называйте меня Сельва, С-с-е-е-еверус…», тьфу!). С другой стороны – Грейнджер.
Грейнджер, черт возьми.
Когда она прибыла на собеседование, бывшее чистой формальностью, Снейпу показалось, что он все-таки умер и попал в ад. Всего за несколько минут чертова Грейнджер (на самом деле еще Уизли, но она сказала, что смена статуса лишь вопрос времени) успела доказать, что не только заслуживает преподавать Чары в школе Хогвартс, но и вполне способна занять место Минервы МакГонагалл на посту декана Гриффиндора, что директор не замедлила отметить.
Таким образом, героиня войны Гермиона Джин Грейнджер была принята на должность преподавателя Чар совместно с должностью декана факультета Гриффиндор. Хотя это и было очень недостойным, Снейп ухмыльнулся про себя, практически не сомневаясь, что уже первого сентября в башне состоится невозможная пирушка, отмечающая освобождение львят от всевидящего ока Минервы. Впрочем, он не сомневался также в том, что уже второго сентября все нарушители будут найдены и наказаны – сама Грейнджер слишком часто нарушала школьные правила, чтобы кто-то сумел ее обмануть.
Несмотря на то, что в августе они встретились всего дважды: собственно, на собеседовании и в момент переезда, когда Уизли доставил ее чемоданы и личные вещи, – она успела прочно поселиться в мыслях профессора Снейпа.
Припомнив, что за три года этой реальности они не встречались лицом к лицу ни разу, он задумался, чем это может быть вызвано. Перебрав, как жемчужины, все свои воспоминания о Грейнджер начиная с первого курса, он составил четкую цепочку ее школьной жизни, а пролистав в библиотеке подшивки газет, понял, что она делала после войны. Он нашел объявление о загадочном заболевании Гермионы, о неожиданном излечении после свадьбы (на самом деле, ничего удивительного: помолвка или свадьба с чистокровным магом всегда положительно влияет на магический потенциал обоих). Нашел огромный, во всю полосу, портрет Грейнджер в свадебном платье – она категорически отказалась бросать букет и на снимке насильно вручала его Джинни Уизли.
Каким-то невероятным образом портрет оказался потом на стене в комнате профессора. Домовой эльф, долго хихикавший в ответ на все расспросы, под угрозой дарения носков признался, что профессор Снейп, выпив довольно много огневиски, сам повесил портрет, закрепив его надежным заклинанием.
«Ну, ничего, – подумал Снейп, отчаявшись оторвать намертво приставший к стене портрет. – Вот начнется учебный год, и мне будет не до глупых мыслей…»
Но с началом учебного года стало еще хуже.
Чертова, чертова Грейнджер – единственный человек в мире, знавший, что Северус Снейп умер три года тому назад. Человек, смотревший на него так, словно профессор воскрес из мертвых, – ведь для нее так все и было. Человек, избегавший смотреть ему в глаза, но упорно следящий за каждым его шагом. Порой ему казалось, что у нее есть Карта Мародеров, и она действительно ходит за ним по пятам.
На второй неделе учебы ему захотелось умереть только затем, чтобы не натыкаться на взгляд Грейнджер и не думать о четвертой вещи, в которой он был уверен совершенно точно.
Умереть однозначно было бы проще.
Сегодня он был с ней слишком суров, да. Стоит признать это. Как и тот факт, что его отповедь была в большей степени вызвана оторопью при виде ее боггарта. Так-так, значит, мисс Грейнджер его боится? Зачем же тогда спасала-то?
Пятый курс заслужил наказание, для чего бы они ни принесли боггарта, но это не значит, что декан снимет с собственного факультета очки. Он же не МакГонагалл, в конце концов, на всю школу публично заявлять о своей справедливости. Нет уж, для слизеринцев можно придумать куда более успешное, а главное, действенное наказание, чем опасность проиграть соревнование между факультетами. Мерлин, да чихать они все хотели на это состязание после войны… Нормальные люди, во всяком случае.
А Гермиона… Надо с ней поговорить. Объяснить ей, что дети не должны любить своих скучных наставников, и ученикам свойственно поддразнивать молоденьких учительниц, особенно новеньких.
А учителя не имеют право влюбляться в учениц…
Черт!
«Ну так она уже и не твоя ученица!» – легкомысленный тон внутреннего голоса очень не понравился Снейпу.
Только когда колокол известил о том, что до начала уроков осталось полчаса, Снейп спохватился, что не увидел на обеде ни пятикурсников, ни Грейнджер.
 
lajtaraДата: Понедельник, 28.05.2012, 22:09 | Сообщение # 4
Гость
Летописец
Награды: 0
Репутация: 8
Статус: Нет на месте
Глава 3
Вечер четверга в учительской


Профессор Минерва МакГонагалл уверена была в одном: чтобы быть хорошим учителем, нужно любить то, что преподаешь, и тех, кому преподаешь. Она, что правда, внесла в эту фразу один корректив: еще нужно хотя бы уважать тех, с кем ты кому-то что-то преподаешь, проще говоря, своих коллег.
Три года назад став директором, Минерва МакГонагалл ввела новую традицию: каждое утро появляться в учительской лично, не присылая за классными журналами учащихся, не призывая их заклинаниями, и каждый вечер встречаться с коллегами там же после ужина, пить чай и рассказывать друг другу о том, как прошел день. Нововведение понравилось не всем, однако со временем преподаватели втянулись – после войны простого человеческого тепла хотелось всем.
Профессор Трелони отвечала за всегда горячий чайник, профессор Вектор приносила крохотные печенья, тающие во рту. Профессор Снейп с самого начала ограничился тем, что усердно прикусывал язык, пытаясь никого не задевать своими комментариями, но, устав молчать о качестве завариваемого домовиками чая, принялся командовать заварочным чайничком.
Гермиона в этом году была единственной новенькой в их компании. Невилл Лонгботтом, успешно окончивший магический университет экстерном, пришел преподавать Гербологию на год раньше, а на должность преподавателя Маггловедения сразу после войны приняли магглорожденную выпускницу французской школы магии – Патрицию Дюпри, девушку не столько красивую, сколько спокойную, тихую и незаметную.
Бесконечно сменявшиеся профессора Защиты от темных искусств три года назад воплотились в бывшем авроре неопределенного возраста Джоне Конноре. Он был незаметен, как Квирелл, при этом улыбался, словно Локхарт, умен, как Люпин, подозрителен, словно покойный Аластор Грюм переселился в это тело… Он был бы великолепным преподавателем Защиты от темных искусств, если бы святая убежденность Амбридж в отсутствии необходимости этого предмета также не нашла себе место в его душе. Единственное, чего не хватало профессору Коннору, – язвительности Снейпа, но в этом профессор Зельеварения никогда не имел себе равных.
Минерва пришла на «вечернюю встречу одиночек» (порой в мадам Хуч просыпалось просто потрясающее чувство юмора) с большим опозданием: пришлось выслушивать главу попечительского совета школы по очень неприятному поводу.
Попечительский совет изъявил желание видеть на месте преподавателя Трансфигурации, которое пока оставалось, против всяческих правил, за директором, своего представителя, Роберта Хаксли. Минерва его отлично помнила: выпускник десятилетней давности, Слизерин, в Трансфигурации «ни петь, ни рисовать». Любимым его предметом были Прорицания, потому что Сивилла Трелони была единственными преподавателем, искренне верящим, что Роберт попал в очередную неприятность и лишь по этой, несомненно, уважительной причине не выполнил домашнего задания.
Адресованная ему фраза «Уважительной причиной для неявки на занятие или невыполнение домашнего задания может быть только смерть» приписывалась Снейпу, но он отрицал авторство всей душой, так как она, в общем-то, выражала объективное мнение всех остальных профессоров, относившихся к «черной полосе» в жизни Хаксли более чем скептично.
Решив отбросить все мысли о Хаксли до завтрашнего утра, Минерва сосредоточилась на происходящем в учительской. Ораторствовала Хуч, рассказывая о новом наборе первоклашек. Как всегда, в любом первом курсе можно было найти типаж, под который подходил целый ряд бывших и нынешних учеников. Сегодня Хуч рассказывала о «новом Невилле Лонгботтоме», который успешно улетел на опушку Запретного леса, пытаясь совладать с метлой. Громче всех смеялся сам профессор Лонгботтом.
Лишь двое предсказуемо выделялись от общей массы. Профессор Снейп молча стоял у окна, вероятно, пытаясь увидеть будущее, потому что густой, словно овсяный кисель, туман, клубящийся за окном, не оставлял иных вариантов. Профессор Грейнджер сидела тихонько, как мышка, вежливо слушая рассказ-отчет Хуч. В руке у нее была чашка чая, но звериным нюхом Минерва почувствовала аромат валерианы пополам с коньяком.
Сама того не замечая, директор недовольно поджала губы: сохранившаяся после замужества любовь Гермионы к спиртным напиткам и успокоительным зельям ее немало беспокоила. МакГонагалл предложила Грейнджер должность не только по тем причинам, в которые посвятила Северуса Снейпа. Ей хотелось дать любимой ученице возможность хоть немного отогреться, даже, может быть, вернуться обратно в более-менее беззаботные студенческие годы.
После войны и поимки уцелевших Упивающихся Грейнджер неожиданно оказалась не у дел. Знания непростительных не нужны были в Министерстве, а злоупотребление магией дало неприятный побочный эффект. Поттер счастливо женился на Джинни Уизли, Рон успешно занялся бизнесом вместе с Джорджем, а вот Гермиона…
Пару лет Минерва безучастно, но со все возрастающей тревогой наблюдала, как Грейнджер ожесточенно учится, получая диплом за дипломом, но даже усложненного курса беспалочковых Чар и Трансфигурации ей хватило всего лишь на полгода. Директор видела, как Гермиона Грейнджер стала Гермионой Уизли, как бы мимоходом, чтобы поставить в невидимом свитке галочку напротив пункта «выйти замуж». После замужества магические способности Гермионы восстановились, и она отпраздновала этот факт получением строгого выговора от Отдела злоупотребления магией. Ее могли бы и вовсе лишить палочки, если бы Поттер не вмешался.
Попытавшись оправдать бывшую ученицу сотней самых разных причин, начиная с потерянных навсегда родителей (несмотря на все свои таланты, до Локхарта в области накладывания Обливиэйта Грейнджер было очень далеко) и заканчивая ненужным браком, на третью годовщину победы Минерва МакГонагалл вынуждена была признать, что все глупости, совершенные Гермионой за эти годы, вызваны лишь тем, что…
Гермионе Грейнджер было скучно.
«Что ж, – подумала Минерва, подписывая приказ об увольнении профессора Квикли, – посмотрим, как она поскучает в Хогвартсе с оравой хулиганов…»

Профессор Роланда Хуч была совершенно уверена в одном: люди не летают, разве что на метле. В этой фразе выражалось все презрение Хуч к «глупому» размахиванию палочкой, левитированию перьев и превращению крыс в чашки. Фу, как только можно пить потом из этих чашек, а главное, зачем издеваться над бессловесными созданиями?!
Пожалуй, Роланда сама не смогла бы определить, в какой момент ее презрение стало относиться к любому разделу магии, кроме, пожалуй, Зелий и Гербологии. Вот здесь-то не было места глупышам, так же как и в воздухе. Нельзя научиться летать, как нельзя стать зельеваром или гербологом, если у тебя нет Дара. Чары, Трансфигурация, прочее, прочее – все можно усвоить, если достаточно потренироваться.
Назвать «тренировками» занятия квиддичем в присутствии Роланды Хуч – означало закрыть себе доступ на стадион на веки вечные.
Мадам Хуч в юности играла за сборную Франции, после одного неудачного попадания бладжером с трудом двигала левой рукой (некачественный Костерост, сваренный глупым «натренированным», но ни капли не одаренным зельеваром), любила шотландскую поэзию и Северуса Снейпа.
В последнем была отчасти повинна сама Роланда, но, разумеется, главным виновником был мастер Зелий. Слишком умный, слишком откровенно мужественный. Слишком одаренный – и этот факт был последним куском свинца в постамент памятника Северусу Снейпу. Одаренных Роланда встречала крайне редко, поэтому и осталась одна, разбежавшись с мужем, оказавшимся лишь «как бы одаренным» игроком в квиддич и перешедшим на тренерскую работу.
Ничего удивительного не было в том, что взрослая, умудренная женщина, четко осознающая, что ей нужно, выбрала себе в сердечные друзья взрослого, умного мужчину, талантливого зельевара, героя войны и т.д., и т.п.
И, разумеется, ничего удивительного не было в том, что Гермиону Грейнджер, полеты невзлюбившую с первого же занятия, мадам Хуч стала презирать. К счастью, еженедельные встречи с нахалкой прекратились довольно быстро, и Роланда видела ее лишь на традиционных матчах по квиддичу между факультетами…
Впрочем, кого она пытается обмануть? Роланда Хуч не сводила глаз с Гермионы Грейнджер с тех самых пор, как той исполнилось тринадцать. Сопляки-мальчишки могли не разобраться, какая роза распускается под самым их носом, но Снейп… он видел, как вечно растрепанная, нахальная Гриффиндорская Заучка превращается в Гриффиндорскую Умницу, медленно, но верно завоевывая любовь всех преподавателей, и его в том числе. А Роланда, как и все влюбленные, смотрела на мир глазами любимого.
Впервые же заметив, какие взгляды бросает на преподавателя гриффиндорка, Хуч не спала несколько дней. Спустя некоторое время она успокоилась, решив, что вмешиваться в любом случае не будет, не до того она уже отчаялась… А там видно будет.
«Там» уже ждала война, стояла у самого порога, зловеще ухмыляясь. Хуч завербовалась в Отряд Дамблдора, продолжала работать, не понимая, как могли маги прислать в Хогвартс детей? Как могли они – учителя – продолжать их обучать, снимать очки, играть в квиддич, делая вид, что Алекто Кэрроу действительно преподает Маггловедение? Как она не сошла с ума, ежедневно и ежечасно зная, что Северус Снейп убил директора Альбуса? Как не стала шизофреничкой, жалея – кто бы мог подумать! – Гермиону Грейнджер, которая наверняка чувствовала то же самое, с маленькой поправкой на то, что ей не приходилось каждое утро завтракать за одним столом с убийцей, говоря ему: «Доброе утро, директор»?
Хуч понятия не имела, как пережила тот страшный год и битву за Хогвартс, в которой не принимала никакого участия, помимо эвакуации учащихся младших курсов. Просто кто-то должен быть героем, а кто-то – спасать детей. Это тоже было необходимо. Но зато она совершенно точно была готова размозжить голову о камни, когда выяснилось, что с трудом поправляющийся в больнице Святого Мунго Снейп все это время играл на правильной, «светлой» стороне, а Дамблдор, в чью непогрешимость она до сих пор верила, был не таким уж великодушным.
Навестить Северуса она так и не решилась: слишком свежи в памяти у обоих были озлобленность, отвращение, презрение… Когда первого сентября она не увидела фамилии Снейпа в списке учителей, ей на мгновение захотелось вернуться в предвоенные годы, когда еще жив был Волдеморт. Черт с ним, с Темным Лордом, зато Северус находился рядом, его можно было не только увидеть, а даже изредка, когда позволяла случайность, коснуться рукой…
Зельевар вернулся к преподаванию через год.
За это время преподавательница Полетов успела извести себя и окружающих ее мужчин поисками замены, написать четыре заявления об уходе («Роланда, но куда же ты пойдешь?» – «Минерва, хоть к черту на рога!»), порванных МакГонагалл, влюбиться в аврора Коннора и разлюбить его за излишний бюрократизм, пролечить руку у лучшего целителя во Франции, принять и отвергнуть предложение о замужестве от – ха-ха! – бывшего мужа… В общем, много чего сделала мадам Хуч за первый послевоенный год, лишь бы не думать о профессоре Снейпе.
Весь следующий год она посвятила покорению вершины под названием «Северус Тобиас Снейп». «Это будет покруче маггловского альпинизма, хоть бы и на восьмитысячник», – мрачно думала Роланда, выясняя на примере незадачливой профессора Квикли, что Снейп ненавидит жеманство, откровенность, ужимки… У нее сложилось четкое убеждение, что Северус ненавидит женщин вообще! Возможно, она заподозрила бы Снейпа в нетрадиционной ориентации, однако вовремя опомнилась, вспомнив о том, как зельевар смотрел на Грейнджер…
Известие о женитьбе двух главных героев светской хроники – Уизли и Грейнджер – абсолютно непьющая Хуч отпраздновала примерно так: она откупорила бутылку мартини, позвала на девичник Трелони и МакГонагалл и запомнила происходящее ровно до второго бокала. То, что творилось после третьего, милосердно ушло из ее памяти, как предрассветный туман, и она была безоблачно счастлива. Главное препятствие устранено, осталось лишь начать восхождение.
В течение третьего послевоенного года профессора Хуч и Снейп как-то незаметно подружились, приняв в свой Лагерь Одиноко Одиноких Одиночек (Хуч любила маггловскую культуру, незаметно приобщая к ней всех окружающих) только Трелони с ее любимым хересом. Вопреки мнению большинства, с друзьями Сивилла была вполне вменяема, скептически относилась к своим собственным, таким редким предсказаниям и виртуозно ругалась, не произнося при этом ни одного нецензурного слова, чем вносила в скучную обыденную школьную атмосферу свежий ветер.
Дружба со Снейпом так затянула Хуч, что однажды ей пришлось сесть и глубоко задуматься: а так ли ей нужна его любовь?
Ничего решить она не успела. В Хогвартс приехала Гермиона Грейнджер.
Для принятия окончательного решения Роланде хватило одного взгляда на одновременно помрачневшего и обрадованного Северуса. Одного взгляда на заметно смущенную его присутствием Гермиону, в момент превратившуюся из взрослой грозной ведьмы в маленькую девочку.
«Что ж, посмотрим, – Роланда представила, что сидит в партере театра на премьере. – Отойдем в сторону и посмотрим».

После образцово-показательной истерики, не вышедшей за пределы ее собственного кабинета, идти на обед Гермиона не решилась. Неожиданный приступ паранойи (разумеется, все поймут, что она не справилась, как только она появится в Большом Зале с красными глазами!) пришлось переждать в комнате, заблокировав камин и занавесив окна.
Как хорошо, что сегодня у нее не было занятий после обеда, иначе пришлось бы накладывать макияж или специальное заклинание родом из военной палатки: она часто плакала по ночам, но благодаря магии мальчишки почти никогда не замечали ее опухших глаз.
Несколько часов в темноте – и, пожалуйста, она готова ко всему, хоть бы и к падению метеорита. Однако сказывалось отсутствие обеда и ужина: есть не хотелось, но чашка горячего чая не помешала бы.
Мысль о том, что придется идти на вечерний педсовет, снова встречаться со Снейпом (Мерлин, сколько можно пересчитывать его пуговицы!), едва не заставила ее малодушно сказаться больной. Или вообще уволиться, вернувшись…
Вот он, момент истины. К чему ей было возвращаться? К мужу, ставшему скорее другом, чем любимым? Или в Австралию, к родителям, не помнящим о ее существовании? А еще лучше, к учебе, опостылевшей до дрожи в коленках?
– Держи себя в руках, Грейнджер, – сказала Гермиона своему отражению. – Ты умница. Ты справишься. В конце концов, он всего лишь заместитель директора. Не съест же он тебя…
В глубине души понимая, что ее волнует вовсе не его должность, она все-таки отправилась в учительскую.
Реальность оказалась куда лучше, чем она ожидала. Получив из рук Трелони чашку чая (незаметно подлить в чай успокоительное зелье на коньяке было делом трех секунд), Грейнджер села чуть поодаль от остальных преподавателей в глубокое кресло, игравшее роль щита, отражая от нее взгляды других и позволяя наблюдать за ними исподтишка. Невилл подмигнул ей с другого конца комнаты, криво ухмыльнулся, давая понять, какого он мнения о ее маневре. Хвала небу, только Лонгботтом знал ее настолько хорошо.
Профессор Снейп пришел спустя несколько минут, окинул собравшихся быстрым мрачным взглядом, кивнул Сивилле, улыбнулся Хуч (интересно, как она этого добилась?), отошел к окну и замер, вцепившись в подоконник.
С приходом директора МакГонагалл собрание слегка оживилось, переключившись на историю профессора Вектор о гениальном семикурснике, сумевшем доказать теорему Миллера, до этого триста лет доказательству не поддававшуюся.
– А как у вас дела, профессор Грейнджер? Вы явно отрываетесь от коллектива.
Рука Гермионы, подносившая чашку ко рту, дрогнула. Она сдержанно выругалась про себя. К счастью, чай успел остыть, и она отделалась лишь испорченной мантией. Снейп заинтересованно повернулся лицом к коллегам, приподняв левую бровь. Ему явно очень хотелось услышать ответ преподавательницы Чар.
– Я слышал, у вас на уроке сегодня появился боггарт? – с любопытством продолжил Коннор.
Гермиона непроизвольно скривилась.
– И откуда же такая информация? – вмешалась Хуч.
Коннор таинственно пожал плечами, но все же ответил:
– Один из пятикурсников после обеда случайно сдал вместо эссе листок, на котором переписывался с соседом по парте. Я не очень понял, о чем речь, разобрался лишь, что на уроке Чар оказался боггарт.
– Вот как? – заинтересовалась Минерва, наливая себе чаю. – Не сомневаюсь, профессор Грейнджер легко с ним справилась.
– Не сомневайтесь, директор, – услышала она бархатный голос Снейпа. – Миссис Уизли прекрасно с ним справилась.
Гермиона вскочила. От мысли о том, что коллегам уже все известно, ее затошнило. Она никогда не признавала поражений. А тут еще Снейп со своими комментариями…
– Простите, я неважно себя чувствую. Я пойду.
Снейп негромко фыркнул: конечно, он прекрасно понял подтекст сказанного.
– Проводить тебя? – Лонгботтом отставил свою чашку, делая шаг вперед. Гермиона открыла рот, как вдруг…
– Не стоит, – ответ Невиллу поступил совсем не от того человека, которому он задавал вопрос. Профессор Северус Снейп уже подхватил девушку под локоть, буквально подталкивая к выходу. – У миссис Уизли уже есть провожатый.
Под изумленными взглядами преподавателей Хогвартса пара покинула учительскую.
«Ну, по крайней мере, ей не скучно», – оптимистично подумала Минерва МакГонагалл и взяла с тарелки печенье.
Порой ей казалось, что страсть к интригам и вмешательству в чужую судьбу – отличительные черты любого директора Хогвартса.
«Ну, я отошла в сторону и посмотрела…» – с кривой улыбкой Роланда налила себе еще чаю.
Почему-то она совсем не жалела. Зрелище становилось презабавным.

Они прошли примерно половину пути, когда Снейп все же отпустил ее руку.
– Синяк останется, – тихо пожаловалась она в пустоту, автоматически опуская взгляд на ряд пуговиц. – У вас железная хватка, профессор.
– Вам нужно осознать, что все происходящее в этом замке остается тайной ровно до того момента, как ее узнает какой-нибудь студент, – в полумраке коридора она заметила, как Снейп неуверенно шевелит пальцами правой руки, как бы проверяя: что, действительно железная хватка?
Под прикрытием темноты Гермиона наконец-то посмотрела ему в глаза:
– Но вы никому не скажете? Я не смогла…
– С ними справиться? Нет, никому. Главное, чтобы вы об этом помнили. Забыть вам я не дам, будьте уверены.
Как ни странно, он не отвел взгляда. Редкий момент, который нужно было ловить.
– Зачем вам это, профессор? Почему бы не рассказать о моей несостоятельности на педсовете, не доказать директору, что мое назначение было ошибкой?
Разумеется, он не ответил. Снейп развернулся на каблуках и пошел прочь. Гермиона, чуть погодя, тоже отправилась дальше по коридору, в душе жалея о своей несдержанности.
– Грейнджер! – Девушка повернулась так быстро, что он опешил, но все же продолжил: – Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Подумайте об этом на досуге. Но в понедельник на вечернем педсовете я доложу о вашей несостоятельности директору, если вы, разумеется, не убедите меня в обратном. Вам понятно?
Гермиона быстро кивнула, не допуская возмущению («Почему это я должна ему что-то доказывать?!») взять верх над радостью («Первый нормальный разговор без насмешек и язвительности!»).
Уже ближе к ночи, зарывшись лицом в подушку, она прикрыла глаза и еле слышно прошептала-подумала:
– Значит, доживем до понедельника…
 
lajtaraДата: Понедельник, 28.05.2012, 22:10 | Сообщение # 5
Гость
Летописец
Награды: 0
Репутация: 8
Статус: Нет на месте
Глава 4
Пятница


Люсильда Амалия Малфой, троюродная сестра лорда Драко Малфоя, в свои пятнадцать лет была уверена на сто процентов только в двух вещах.
Во-первых, практически всесильный дядя Люциус, своим холодным высокомерием внушавший благоговение даже аврору, назначенному следить за семьей бывшего Упивающегося смертью, действительно совершил много не слишком приятных вещей, поддерживая Волдеморта, но иначе поступить в сложившейся тогда ситуации не мог.
Во-вторых, сознательный выбор ею факультета Слизерин (в байку о том, что Распределяющая Шляпа сама решает, куда отправить первокурсника, Люси никогда не верила) в разгар «холодной войны» между Хогвартсом, Министерством и Волдемортом был наиболее правильным, надежно обезопасив юную леди Малфой на пару лет.
Она, что правда, в последние годы стала верить еще и в то, что иногда личная выгода – не самое главное для полноценной жизни, а бороться – не всегда означает проиграть, но…
В это Люси Малфой верила пока процентов на шестьдесят.
С детства слушая самые разнообразные и по содержанию, и по эмоциональной составляющей речи родственников – чистокровных волшебников и в большинстве Упивающихся смертью, – она росла с ужасной кашей в голове, впрочем, не подавая виду.
Мама, весьма привлекательная, но столь же недалекая, утверждала, что самое главное – с трех лет уметь пользоваться всеми столовыми приборами как надлежит, обладать безупречной фигурой и осанкой, а также быть готовой в любой момент составить прекрасную партию отпрыску какого-нибудь высокородного семейства.
Дядя, ставший Упивающимся смертью скорее по зову крови, чем сердца, был убежден, что племяннице уготована судьба прославить род Малфоев на поприще науки, поэтому настаивал на дополнительных занятиях до Хогвартса, а потом и в Хогвартсе.
Немногочисленные родственники пытались втолковать Люси, почему дружить с такими приветливыми магглорожденными невыгодно, разглагольствовали о чистоте крови, щеголяя Черными метками, а втихую заставляли запоминать адреса тайных квартир, купленных в маггловском мире, – на всякий случай.
Один кузен Драко не вмешивался в «воспитательный процесс», лишь однажды сказав странную фразу: «Держись гриффов, Лу. С ними не пропадешь, они редко предают». Почему нужно держаться мифических грифов, десятилетняя Люси так и не поняла, а объяснять Малфой отказался.
В результате к одиннадцати годам Люси разобралась в окружавшем ее безобразии настолько, что возненавидела свое полное имя, происхождение, решила никогда не выходить замуж, ни за какие деньги не заниматься наукой и подружиться с кем-нибудь из магглорожденных – просто для сохранения баланса в мире.
Планам ее сбыться не удалось. Люсильде Амалии Малфой путь в общество будущих гриффиндорцев, райвенкловцев и даже хаффлпаффцев оказался закрыт. Гладкие платиновые волосы, серые холодные глаза, дорогая мантия – в ней за версту распознали чистокровную Малфой «жалкие любители грязнокровок», как говорил с презрением дядя Люциус, и уже на вокзале парой глупых, презрительных замечаний, переходящих в оскорбления, умудрились настроить против себя.
Разумеется, зная братца Драко, она не удивлялась дурной славе, но поверить в узколобость окружающих людей оказалось довольно трудно. «Все Малфои одинаковые!» – прошипела ей третьекурсница с Хаффлпаффа, у которой она вполне мирно спросила, с каких пор чистота крови является преступлением.
«Что ж, – подумала Люси, недобро скривив уголок рта, – надо оправдывать возложенные ожидания. Не хотят верить в хорошую и добрую меня – их проблемы».
Третьекурсница Анна МакДональд прибыла в Хогвартс вся в прыщах, не сводимых ни одним заклинанием, а Люсильда Амалия Малфой – презрительно улыбаясь. Она была уверена, что Слизерин встретит ее с распростертыми объятиями, дав надежную защиту в войне между факультетами или даже в настоящей войне, о которой мама шепталась с тетей Нарциссой, когда думала, что Люси не слышит.
Даже тот факт, что староста с Гриффиндора – Заучка Грейнджер – пригрозила все рассказать ее будущему декану, не испортил девочке настроения.
Когда Шляпа оказалась на голове Люси, она подумала: «Только Слизерин. На другом факультете меня просто съедят, если я раньше кого-нибудь не убью. Хоть ты и не живая, у тебя должна быть совесть».
- Жаль, – сказала Шляпа. – Ты бы отлично училась в Гриффиндоре. Но раз ты так уверена… Слизерин!
Свой первый курс она запомнила хорошо, даже слишком. Дядя Люциус в Азкабане, декан Снейп ведет Защиту от темных искусств, толстяк Слагхорн делает вид, что знает что-то о зельях, Поттер швыряется Сектусемпрой. Конец же года и вовсе оказался фееричен: нападение Упивающихся смертью, гибель Дамблдора, бегство Снейпа и Драко… Порой Люси казалось, что она сидит на карусели, летящей в пропасть с огромной скоростью. От всех этих событий кружилась голова, учиться было некогда. Теперь-то она оценила дополнительные занятия: вряд ли без них она смогла бы стать лучшей на курсе.
Мама приехала за ней в первый же день после бегства Драко, но Люси, сама не зная почему, отказалась уезжать. Мама устроила истерику, но решение дочери изменить не смогла. На церемонии похорон Дамблдора Люси стояла рядом с однокурсником, чью фамилию никак не могла запомнить. Сосредоточившись на создании собственного имиджа неуязвимой, наглой, чистокровной выскочки, девочка не разменивалась на дружеские отношения. Но в тот момент ей почему-то стало очень одиноко, а Грегори, почувствовав ее настрой шестым чувством, крепко сжал руку леди Малфой.
Сразу после похорон ее забрали домой.
Следующий год она провела во Франции с матерью, по личному разрешению директора обучаясь заочно с помощью сов. Она слушала «Поттер-дозор», читала «Ежедневный пророк» и видела мать в постоянном состоянии паранойи, но, по общему мнению, Люси была так далека от военных реалий, что за нее никто не волновался.
После поражения Волдеморта, которое повлекло за собой не только освобождение магической Британии от власти полумертвого безумца, но и арест практически всех родственников Люси, кроме матери, они вернулись с континента.
Нарциссу, Драко и Люциуса оправдали в числе первых.
Вернувшись на третий курс в Хогвартс, Люси Малфой оказалась в числе побежденных и униженных, но ей, в общем-то, было на это плевать. Ее волновало мнение троих людей: Люциуса, Снейпа и Грегори. Они были на ее стороне, так что Люсильда Амалия Малфой спокойно доучилась бы до СОВ, а там и до ТРИТОНов, если бы не оброненное одним из преподавателей презрительное замечание в адрес слизеринцев. Дескать, с этого факультета всегда выпускались только трусы что раньше, что теперь.
Почему-то ее это задело.
Сперва девушка хотела ответить что-нибудь столь же нелицеприятное и резкое, но быстро передумала. Составить план прилюдного унижения – куда веселее, чем попусту нарваться на отработку. Она докажет ему, что слизеринцы не трусы, они просто мстят изощренней.
Наведя справки (ей понадобилось всего три письма маминым приятельницам), она выяснила, что оскорбивший ее (ну ладно факультет, но она тоже его часть!) преподаватель больше всего на свете всегда боялся встречи с оборотнем. При всем энтузиазме Люси найти настоящего оборотня было бы невозможно, разве что Билла Уизли попросить. «Представляю себе эту картину!» – фыркнул Грегори, когда она со смехом предложила группе единомышленников этот вариант.
В итоге кто-то из однокурсников поймал в недрах родового поместья боггарта. После долгих раздумий девушка сообразила, как заклясть его нападать только на неугодного факультету преподавателя, и загнала в шкатулку в ожидании удобного случая.
Вероятно, где-то напутала.
Во-первых, боггарт непонятно как вырвался на свободу на Чарах. Во-вторых, пугал он всех подряд. Пока девушки усиленно визжали, а профессор Грейнджер безуспешно пыталась восстановить порядок, Малфой и ее компания старались загнать существо обратно в шкатулку. В голове у Люси билась только одна мысль, почему-то голосом кузена Драко: «Черт меня дери, надо же было так облажаться, Лу!» Выпускать боггарта теперь на занятиях по Защите от темных искусств было бы не просто глупо, а практически бессмысленно. Прекрасный план наказания профессора Коннора за пренебрежение к слизеринцам успешно провалился.
Профессора Грейнджер Люси уважала, хоть и не так, как Снейпа. Преподавательница Чар, несмотря на молодость, всего за две недели успела заслужить хорошее отношение большинства студентов, особенно благодаря справедливости, возведенной в ранг абсолюта.
Нет, желание профессора узнать, кто притащил в класс боггарта, Люси считала оправданным. И стремление найти виноватого в своих бедах – тоже. Не поняла она только одного – с чего это вдруг Грейнджер, сорвавшись, решила выставить ее за дверь? Почему даже не попыталась понять, чем был продиктован поступок Малфой? И даже не заметила, что Люси извинилась – неслыханное дело не только для Слизерина, но и для Хогвартса вообще, особенно в отношении к новичкам?
В общем, количество преподавателей – объектов мести – изменилось. Неожиданная поддержка однокурсников говорила о многом.
Хотя бы о том, что бывший аврор, ныне преподаватель Защиты от темных искусств Коннор был не прав.
И на этот раз Люси решила действовать по-гриффиндорски.

Профессор Гермиона Джин Грейнджер встретила утро пятницы совершенно разбитой и опустошенной. Соглашаясь преподавать в Хогвартсе, она явно подзабыла одну важную деталь своей биографии – ранние подъемы по утрам всегда ее неимоверно раздражали, как и человеческая глупость, а работа учителя предполагала смирение и с тем, и с другим.
Рассеянно пережевывая тост, она обратила внимание на Джона Коннора только тогда, когда он помахал ладонью перед ее носом. Так как рот был занят, а аврор не слишком ей нравился, она ограничилась вопросительно поднятыми бровями.
– Я спросил, хорошо ли вы спали, профессор, – голосом, которым можно было забивать гвозди в стену, спросил мужчина.
– Спасибо, я на сон не жалуюсь, – ответила Гермиона, стараясь попасть ему в тон.
– Ну, после того, что вчера устроили на вашем уроке слизеринцы, я сомневаюсь, что вы смогли заснуть.
Грейнджер кисло улыбнулась:
– Вы же ничего не знаете толком, профессор. Откуда такие выводы?
– Эти детки почему-то решили, что им все дозволено, – неприкрытое презрение, заметное в каждом его слове, заставило девушку все-таки повернуться к преподавателю лицом. – Тоже мне, дети войны! Считают, если родители в Азкабане, а сами без гроша за душой – их нужно жалеть!
- Что ж, по вашему – не нужно? – Гермиона сама не на шутку завелась, не замечая, как внимательно прислушивается Снейп к их разговору с другого края стола.
– Я бы Слизерин вообще расформировал, – мрачно сказал Коннор, словно ставя точку в разговоре.
– А детей куда – на другие факультеты?
Стол жалобно скрипнул. Профессор Дюпри, сидящая по левую руку от Коннора, вздрогнула: от всей своей аврорской души мужчина стукнул кулаком по столу.
– Да хоть к черту на рога!
Грейнджер, не выдержав, встала, не допив кофе.
– Вы знаете маггловскую историю, профессор? – спросила Гермиона. Тяжелый взгляд аврора не помешал ей продолжить: – Политические лидеры с подобной позицией плохо кончили. Все, как один.
Первое занятие у нее сегодня снова должно было состояться у пятого курса Слизерина, поэтому по дороге в свой кабинет Гермиона репетировала воспитательную речь для маленьких паршивцев. Она прекрасно осознавала, что вчера повела себя неправильно, а значит, следовало обговорить произошедшее, чтобы четко расставить все точки на i.
Она наивно думала, что готова ко всему.
Однако пустой кабинет стал неприятным сюрпризом для Грейнджер. Люси Малфой сдержала слово: она не явилась на занятия. А вместе с ней и все ее однокурсники.
Гермиона без сил опустилась на учительский стул. Хотелось плакать, бить посуду и кричать, пока не охрипнет голос. Вместо этого она достала из ящика пергамент, прикоснулась к нему палочкой, недовольно скривилась, изучив результат, и, словно решившись на что-то, почти бегом помчалась обратно по коридору.
Оказавшись в подземельях, профессор Грейнджер довольно быстро нашла статую горгульи с отломанным крылом и трижды повернула ее против часовой стрелки. Воровато оглянулась и вошла в открывшуюся потайную дверь. Этот тайный ход в гостиную Слизерина, темный, мрачный и безумно старый, ей случайно показал Драко Малфой, пытаясь сбежать от нее в первую годовщину победы. Тогда все закончилось первым и последним разговором «по душам» (Рон дулся неделю), который, что правда, почти не повлиял на их дальнейшие отношения. Сейчас полученное знание оказалось весьма кстати.
Не дойдя всего пары шагов до гобелена, прикрывавшего выход из коридора, Гермиона услышала голос человека, которого хотела встретить сейчас меньше всего на свете:
– Ну, и что все это значит? – Тон Снейпа был почти нормальным. Вот как он, значит, разговаривает со своими змеенышами, когда никто не слышит!
– Мы не пойдем на Чары, сэр, – послышался уставший, но твердый голос Малфой.
«Минус двадцать баллов со Слизерина», – мрачно подумала про себя Гермиона.
– С какой это стати?
– Грейнджер… – начала одна из близняшек Булстроуд.
– Профессор Грейнджер, не забывайте об этом! – эта фраза заставила невольную слушательницу улыбнуться. Сколько раз она сама поправляла однокурсников! Мысль о том, что у нее и Люси есть много общего, неожиданно возникшая в голове, обосновалась там довольно надежно.
– Профессор Грейнджер, – послушно исправилась Маргарет Булстроуд, – выгнала Люси с занятий без причины. Мы протестуем.
Гермиона закусила губу и с отчаянием стукнулась затылком о стену.
Вот и все. Карьера закончилась, так и не начавшись. Можно сколько угодно рассуждать о невозможности преподавать без наказания, о невыносимости нынешних учащихся… Правда остается правдой: она не справилась с ситуацией как преподаватель, только и всего. Не имела право выгонять ученицу, не имела права давать волю эмоциям.
Учителя, если разобраться, вообще существа бесправные, не лучше домовых эльфов.
Пора паковать чемоданы и возвращаться в свое родное болото. Может, получить диплом колдомедика? Она ведь знает много полезных заклятий… Швы, опять же, умеет накладывать. Можно просто продемонстрировать шею Снейпа…
– Господа, вы успешно проспали войну? – А вот теперь действительно голос Снейпа. – Наказание без причины – это Круцио за неправильное, с точки зрения Министерства, происхождение. Демонстрация власти без права на нее. Мелочное наслаждение от угнетения более слабых. Незаслуженное наказание – это выписывание строчек собственной кровью лишь за то, что ты хотел научиться защищать себя.
Гермиона непроизвольно поежилась. В чужом исполнении ее кошмары были куда более страшными. Вероятно, студенты тоже прониклись, потому что из-за гобелена не доносилось ни звука. Она совсем уже было собралась уходить, решив отложить проповедь на потом, как вдруг Снейп сказал:
– Даже если забыть о том, что профессор Грейнджер не просто человек с улицы, а одна из тех, кто подарил вам возможность жить, учиться и работать в сравнительно нормальной стране, она – преподаватель, а значит, ее слово – закон. Всем понятно? Мисс Малфой, особенно вас касается.
Люси пробурчала что-то неразборчивое. Преподавательница Чар даже могла себе представить, как девушка, недовольно скривив уголок рта, рассматривает свои ногти.
– Замечательно. Профессор Грейнджер, выходите.
Наверное, в нее попала молния или заклинание. Иначе почему она остолбенела, как Лотова жена, не в силах сдвинуться с места? Почему перед глазами непонятная пелена и все, что ей доступно, – открывать и закрывать рот, как рыба, выброшенная на берег?
Все это время он знал.
С трудом заставив себя двигаться, она откинула гобелен и шагнула в гостиную Слизерина. Под перекрестными взглядами пятикурсников она почувствовала себя, словно Петтигрю в Визжащей хижине между Поттером, Блэком и Люпином.
– Мне пришлось воспользоваться этим ходом, чтобы не привлекать дирекцию, – наконец сказала Грейнджер. Пароли ко всем гостиным действительно знала только МакГонагалл. – Я искала вас, чтобы объясниться.
– Главное, не оправдывайтесь, – хмыкнул Снейп. – Мисс Малфой вполне заслужила наказание, не так ли?
– Вероятно, сэр, – Люси оторвала взгляд от ногтей, с легким пренебрежением посмотрела на декана. – Если вы так считаете.
Гермиона неожиданно поняла: нужно признать, что они взрослые.
– Я не буду оправдываться. Просто я считаю, мисс Малфой, что мы обе виноваты в случившемся. Не хочу выяснять, зачем вам понадобилось выпускать боггарта на моем уроке…
– Да не для вас я его принесла, неужели непонятно! – глотая слова, перебила Люси.
– Тот, кому мы готовили этот… «сюрприз», так сказать… его заслужил, – фыркнул Грегори Лим.
Грейнджер и Снейп переглянулись. «Ничего не понимаю!» – говорили ее глаза, закушенная губа. Он слегка пожал плечами: «Я тоже понял не больше вашего».
– А я вот с удовольствием бы послушал, – поднял бровь профессор. – И кому же мой прекрасный пятый курс готовил такой веселый сюрприз?
Гермиона внимательно рассматривала студентов по очереди, словно увидев их впервые. В своей гостиной они почти не прятали эмоций, их лица были совсем иными.
И Люси Малфой, упорно гипнотизирующая свои туфли, разрывающаяся между желанием все рассказать декану и сохранить тайну, ни капли не была похожа на кузину лорда Драко Малфоя.
– Кажется, я поняла, – негромко сказала профессор Грейнджер. – За что именно?
Нежелание преподавательницы «стучать» на студентов директору и ее признание собственной вины явно послужили залогом доверия. Люси подняла голову. Ее глаза опасно сверкнули.
– Он сказал, что слизеринцы – трусы. Если это так, пусть покажет образец гриффиндорской храбрости нам, ничтожным слизеринцам! – запальчиво сказала девушка, непроизвольно сжимая кулаки. – Он-то отсиделся всю войну в штабе, потому что у него непроизвольный страх перед... – она осеклась и замолчала.
– Оборотнями, – закончила за нее Гермиона, припоминая услышанную в учительской байку. – При виде оборотня он впадает в бешенство, разбрасываясь заклятьями направо-налево, словно сумасшедший…
Этого студенты, по всей видимости, не знали. Снейп, очевидно, только-только начинал понимать, о ком идет речь. Гермиона же разошлась не на шутку:
– И вы даже не подумали, глупые дети, что он может попасть в вас каким угодно заклинанием, вплоть до Авада Кедавра! – Грейнджер сокрушенно покачала головой, потом словно очнулась, сухо отметив: – С вас причитается за два сорванных урока. Вы позволите, профессор? – обратилась она к Снейпу.
– Да ради Мерлина! – нехотя ответил мастер зелий. – За боггарта я с ними сам разберусь. Что же касается уроков, тут вы вольны делать что хотите.
– Прекрасно, – в последний раз такую ухмылку Снейп видел у Грейнджер на пятом курсе, когда Мариэтта Эджком щеголяла прыщами после своего предательства. – В таком случае завтра у вас сдвоенное занятие по Чарам.
– Завтра же суббота! – вскинулся Лим.
– Вот именно, – кисло сказала Люси. – В этом весь смысл наказания, Грег.
– Надеюсь, вы согласны, что оно справедливо? – осведомилась Гермиона с преувеличенной любезностью.
– Надеюсь, профессор, мы будем изучать что-нибудь интересное! – неожиданно широко улыбнулась Маргарет Булстроуд.
– Разумеется, мисс. Для субботнего утра я подберу что-нибудь посложнее. В девять жду всех у озера.
Она безошибочно нашла выход.
И даже не удивилась, когда Снейп догнал ее всего через пару минут. Гермиона даже до лестницы не успела дойти. Некоторое время они просто шли рядом в тишине и относительном покое. Девушке казалось, что сердце сейчас просто остановится, не выдержав нагрузки.
– И что же им будет за боггарта? – наконец нарушила она молчание.
– Два месяца без Хогсмита.
– Сурово.
Еще несколько шагов в тишине.
– Я могу передумать, если окажется, что они хотели унизить того, о ком я думаю. Тогда наказание, возможно, самоустранится, потому что в сравнении с тем, что мне хочется сделать с этим идиотом…
Гермиона остановилась, вынуждая его сделать то же самое.
– И что же?
Снейп в замешательстве оглянулся, но, видимо, не нашел ни одной возможности сбежать.
– Как минимум – лишить его языка, – нехотя выдавил он.
– А как максимум, видимо, подвергнуть Круциатусу? – подняла бровь Грейнджер.
Он прищурился, словно всерьез рассматривая эту идею.
– Возможно, возможно… Интересно, решится ли он после этого назвать… Драко… трусом.
– Мне больше интересно, как он смеет называть трусом вас? – слова слетели с языка прежде, чем Гермиона их обдумала.
Дальше оба шли молча.
Грейнджер – кусала до крови губы.
Снейп – старался не думать о ее губах.
 
lajtaraДата: Понедельник, 28.05.2012, 22:10 | Сообщение # 6
Гость
Летописец
Награды: 0
Репутация: 8
Статус: Нет на месте
Глава 5
Пятница. Вечер


Профессору Чар Гермионе Джин Грейнджер за две недели преподавания не раз и не два приходила в голову мысль, что учителя – весьма неприятные люди. Разумеется, она уважала своих преподавателей и в Хогвартсе, и в университете. Безусловно, она считала, что учителей следует уважать, выполняя при этом все их требования, за исключением невозможного. Влюбившись на пятом курсе в преподавателя, она прекрасно осознавала неуместность собственного чувства. В общем, Гермиона понимала, что учителя бывают разные, но все же они учителя, а следовательно заслуживают уважения.
Но никогда она не думала о том, что для преподавания в любом учебном заведении необходимо иметь прежде всего стальные нервы, как ни странно, в основном для общения с коллегами.
Учительский коллектив, тем паче закрытый, когда преподаватели видят в основном учеников и друг друга, практически не взаимодействуя с внешним миром; коллектив, состоящий к тому же из людей в большинстве своем одиноких, становится своеобразной «семьей», где хотят знать все обо всех.
Ни Снейп, ни Гермиона не стремились посвящать коллег в подробности принятого решения, но за них это сделали другие: остаток пятницы пятикурсники вели себя образцово-показательно, словно надеясь, что преподаватель Чар передумает, а это не укрылось ни от учителей, ни от студентов, ни от администрации в лице МакГонагалл. Впрочем, оба профессора ни минуты не обольщались: наказание пятого курса не останется тайной, ведь провести лишнее занятие, да еще и на открытом воздухе, тихо и незаметно просто невозможно.
Однако пятничный педсовет все равно стал серьезным испытанием для нервов бывшей миссис Уизли.
– Профессор Грейнджер продолжает удивлять нас своими методами обучения, – как бы между прочим отметил Коннор на вечернем педсовете в пятницу, салютуя упомянутой преподавательнице чашкой чая.
Гермиона, в это время устало спорившая с Патрицией Дюпри о совместных уроках, посвященных маггловской массовой культуре (француженка хотела провести всего одно занятие по музыке, а Грейнджер пыталась убедить ее выделить под это дело урока три-четыре — не меньше), внутренне содрогнулась и приготовилась к допросу с пристрастием. Снейп, как и МакГонагалл, еще не пришел (они совместными усилиями пытались доказать Попечительскому совету нецелесообразность замены преподавателя Трансфигурации в начале учебного года), значит, придется воевать в одиночку. Не то чтобы она сильно рассчитывала на поддержку Снейпа, однако в его присутствии было бы легче выносить нападки Коннора, непонятно с чего обращающего все свое внимание именно на профессора Чар. Второй педсовет подряд!
У нее на языке вертелась ответная колкость, но девушка так и не открыла рот, сраженная простой мыслью: ей доставляло удовольствие присутствие Снейпа. Она позволяет себе думать о Снейпе!
Черт, это все утренний разговор в подземельях…
Гермиона закусила губу, забыв, что Коннор ждет ответа.
– Я слышала, вы проводите дополнительное занятие, – вежливо пришла на помощь Дюпри. – Думаю, такое наказание вполне разумно.
– Однако следовало обсудить данное решение с администрацией, вы не находите? – невинно поинтересовался Коннор. – Как я понял, директор не в курсе?
Гермионе на мгновение показалось, что она слегка не в себе. Похоже, сложившееся мнение о нехватке язвительности у Джона было неверным. Он произнес свою речь с коронными интонациями профессора Зелий. Даже бровь приподнял.
– В курсе был заместитель директора, Джон. Этого вполне достаточно, – на правах бывшей любовницы Хуч была единственной в коллективе, кто обращался к Коннору по имени, не считая Минервы.
– А я думаю, что это прекрасная мысль, – с искренним воодушевлением подхватил Невилл. – На какую тему занятие?
– Погодные заклинания, я думаю, – ответила Грейнджер, ухватываясь за предоставленную другом попытку пусть не сменить, но слегка улучшить тему разговора. – Мы отправимся на дальний берег, чтобы никому не мешать.
– О, может, ты мне немного поможешь? – Лонгботтом сделал несколько шагов к книжным полкам, достал увесистый том и пролистал его на весу. – Там должно быть вот это растение. Его нужно перенести в теплицы в ближайшее время, а я могу не успеть завтра и в воскресенье. Раз уж ты все равно будешь там…
– Affectuum verum ordinaria? – Гермиона внимательно изучила картинку, на которой было изображено нечто, очень напоминающее карликовую березу, но сплошь покрытое цветами насыщенного темно-фиолетового цвета. – Мне его просто найти или выкопать и принести в теплицы?
– Да нет, тебе одной это будет сложно сделать…
– Можно кого-нибудь из учащихся попросить…
Они пустились в долгие рассуждения, как же лучше транспортировать уникальное растение, необходимое в школьной теплице. По лицу Коннора можно было подумать, что Невиллу лучше не попадаться бывшему аврору в темном переулке.

Роланда Хуч внимательно наблюдала за лицом преподавателя Защиты от темных искусств, пытаясь понять, почему Джона так интересует Грейнджер. Ни один человек в этой школе не занимал его больше, чем новая преподавательница Чар.
Ни Северус, ни Минерва так и не пришли на пятничное собрание, хотя Гермиона, как показалось Роланде, ждала до последнего. Обычно профессор Чар сбегала одной из первых, как только это позволяли приличия. Сегодня же девушка пересидела в любимом кресле всех преподавателей. Уходя последней, Роланда непроизвольно оглянулась.
Преподавательница Чар выглядела… Уставшей? Разочарованной? Потерянной? Ожидающей? Да, именно это слово.
– Спокойной ночи, профессор Грейнджер, – тихо сказала женщина, закрывая за собой дверь.
Гермиона не ответила, да Хуч этого и не ждала.
Она быстро прошла по коридору, поднялась на пару лестничных пролетов и спустя десять минут оказалась у самой двери своей спальни. От стены отделилась темная фигура. Роланда с трудом заставила себя не вскрикнуть от неожиданности: это был Коннор.
– Уже успел соскучиться? – она сказала эту простую фразу тем же тоном, которым говорила со Снейпом, пытаясь показать ему и самой себе, что теперь они не более чем друзья.
Коннор выглядел растерянным. Он взъерошил волосы, на мгновение напомнив Хуч Поттера с его вечным беспорядком на голове.
– Анди… У меня проблемы…
– Тебе нужна Грейнджер, – неожиданно сказала она, лишь после сообразив, что именно произнесла вслух.
Лишь после уверившись в то, что угадала правильно.
Джон, сузив глаза, уставился на нее почти с ненавистью и стукнул кулаком по стене, тут же зашипев от боли сквозь зубы.
– Что мне делать, Анди?
Роланда подавила усталый, истинно учительский вздох — так вздыхает любой педагог со стажем, которому умный ученик задает невыносимо глупые вопросы, — и произнесла:
– Для начала перестань ее доставать. Ты только настраиваешь ее против себя.
– Но я…
– Нет, стоп. Хватит, – Хуч с несвойственной ей злостью выставила ладонь вперед. – Я больше не могу. Я сказала, что думаю, а ты поступай, как знаешь. Я, видишь ли, не психологию и этику семейной жизни преподаю, а всего лишь Полеты.
– Прости. Зря я пришел. Я пойду.
Хуч все-таки вздохнула, почему-то чувствуя себя старой, словно изношенный ботинок, который побывал в зубах не в меру разыгравшегося щенка. У нее даже не было сил разозлиться по-настоящему на то, что двое совершенно разных мужчин предпочли ей одну и ту же девушку. А ведь Роланда даже не знала, было ли возможно между Северусом и Гермионой хоть что-то, помимо рабочих отношений. Вчера, что правда, ей показалось, будто бы они ушли вместе не случайно, да и сегодня Грейнджер явно ждала профессора Зелий, однако Хуч так плохо знала девушку и слишком хорошо – Снейпа.
Она уже не была уверена ни в чем, кроме одного – ей нужна Сивилла.
– Надеюсь, ты пойдешь спать, а не пить. Я очень надеюсь. Спокойной ночи, - стараясь быть как можно более убедительной, сказала Хуч.
– Спокойной ночи, – он потянулся поцеловать ее в щеку, но Роланда решительно отстранилась.
– Не надо. Не стоит. Спокойной ночи.
Дождавшись, пока силуэт Коннора растворился во тьме коридора, а его шаги затихли, Хуч направилась в противоположную сторону. Многие, кажется, считали, что Сивилла живет в своей башне, а спит вообще на потолочной балке вниз головой, словно гигантская летучая мышь, однако комнаты подруг отделяли два коридора в дальнем крыле, которое давно было отведено под комнаты для преподавателей и разнообразные подсобные помещения.
Постучавшись и не дождавшись ответа, Роланда безрезультатно подергала ручку и досадливо пнула дверь ногой, пребольно ушибив при этом большой палец. Не будь у Хуч богатого спортивного прошлого, она бы расплакалась, а так ограничилась всего лишь сдавленным ругательством, произнесенным шепотом.
Искать предсказательницу не имело никакого смысла: Сивилла любила гулять по дальним галереям, особенно заброшенным, следовательно с одинаковой вероятностью могла оказаться в любом коридоре замка.
Для верности прождав подругу четверть часа, Роланда пошла обратно.
Как только она взялась за ручку собственной двери, намереваясь лечь в постель, выпив зелье сна без сновидений, в конце коридора послышались быстрые шаги. Подавив и возмущение, и неожиданную панику, и ощущение дежавю, Хуч громко спросила:
– Джон, это ты?
Человек от неожиданности остановился, чуть запнувшись на месте.
– Это я, – услышала она немного погодя голос Северуса.
– О! – почему-то ей стало неловко.
– Я не вовремя? – он подошел ближе. В свете единственного факела – у ее собственных дверей – Хуч показалось, что тени под глазами Снейпа стали еще заметней. – Ты ждешь Коннора?
В его голосе послышалось скрытое осуждение, словно он знал об авроре нечто неприятное, однако не собирался ставить подругу в известность.
– Нет, не жду, – покачала головой Роланда, старательно затаптывая в душе мимолетный огонек счастья («Он ревнует!»). – Где ты был так долго? На совещании?
– Почти, – Северус болезненно поморщился.
– Зайдешь на кофе? – она постаралась, чтобы голос прозвучал легко и естественно, но комок в горле мешал.
– Нет… Мне нужен твой совет. Я… Я не знаю, что делать.
Мямлящий Северус Снейп, неспособный подобрать слова, устало потирающий переносицу, мог присниться ей разве что в кошмарном сне. Это было настолько невероятно и неправдоподобно, что внезапно Роланда Хуч, никогда не умевшая предсказывать судьбу, вдруг поняла, как ей следует поступить.
Она словно увидела перед глазами узор - цветную паутинку из сияющих нитей.
Она увидела, что нужно сделать для придания большей красоты узору.
Она глубоко вздохнула и сказала, стараясь быть как можно более убедительной:
– Ты должен пойти в учительскую. Просто обязан. Прямо сейчас.
Преподаватель Зелий мгновенно стал самим собой: прожег ее взглядом оскорбленного василиска и поднял бровь.
– Кому от этого будет лучше? Зачем ты предлагаешь мне такое?
– Кому от этого будет хуже? – эхом отозвалась она, сжимая кулаки так сильно, что, казалось, ногти пронзят ладони насквозь. – Если ты этого не сделаешь, ты будешь жалеть всю оставшуюся жизнь.
Они встретились глазами. Роланда мягко улыбнулась. В следующую минуту они заговорили одновременно, перебивая друг друга. Отрывочные короткие фразы, простые слова – разговор, совершенно нехарактерный ни для него, ни для нее.
- Ты слишком недоверчивый.
- Это ненормально.
- Это нормально.
- Я ей не нужен.
- Это ты так считаешь.
- Это правда.
- Просто спроси ее.
- О чем?
- Не глупи.
- Не лезь в это дело.
- Не могу!
Тишина. Она смотрела на него со странной смесью нежности, горечи и… любви?
В глазах Роланды было столько теплоты, что Снейп буквально ощутил, как огромная морская волна захлестывает его с головой и уносит с собой в океан…
- Ты… - недоверчиво начал Северус.
- Нет. Я никогда не скажу этого вслух. Это не нужно ни тебе, ни мне, - Роланда, чуть помедлив, подняла руку и легко, почти незаметно прикоснулась к его щеке. – Поэтому ты сейчас пойдешь в учительскую к девушке, которая… Ты и сам все понимаешь. Но боишься.
Обвинение в трусости сработало, как Хуч и рассчитывала. Снейп посмотрел на подругу бешеным взглядом и, резко развернувшись на месте, стремительной походкой пошел по коридору.
Роланда без сил прислонилась к двери. «Эти влюбленные безумно утомляют», - мрачно подумала она.

Обрадовавшись раннему уходу Коннора, Грейнджер выпила полагающуюся ей чашку чая, уселась в дальнее кресло, уставившись в огонь. МакГонагалл зашла буквально на несколько минут, задала три вопроса и ушла. В ожидании Снейпа Гермиона погрузилась в апатию, бездумно глядя в огонь камина, и опомнилась, только когда уходящая Хуч пожелала ей спокойной ночи. Стукнувшая о косяк дверь вернула ее в реальный мир, где ее ждали несколько интересных открытий.
Во-первых, девушка с удивлением заметила, что за время ее ухода в себя учительскую покинули все преподаватели, кроме того, успев убрать за собой чайник, печенье и грязные чашки. Во-вторых, она осознала, что потратила весь свой вечер – первый свободный вечер за две недели! – на совершенно бесцельное разглядывание каминной решетки. В-третьих, все это время она ждала. Она ждала профессора Снейпа.
Вчера вечером, этим утром она была небрежна, позволив чувствам выйти из-под контроля. Сегодня ее желание видеть Северуса неожиданно переросло из девичьей блажи в самую настоящую одержимость.
На пятом курсе она поняла, что задумывается о Снейпе, пожалуй, слишком часто, однако до самого конца шестого Гермиона наивно думала, что никто ничего не замечает. У нее никогда не было близких друзей, кроме Гарри и Рона, а, по ее собственному выражению, эмоциональный диапазон у ребят был, как у зубочистки.
Джинни оказалась куда наблюдательнее.
Незадолго до событий на Астрономической башне — когда все студенты готовились к экзаменам, не зная, что их отложат, — рыжая поймала Гермиону в редкий момент одиночества, в то время как Рон и Гарри были заняты своими важными делами, а они обе были относительно свободны: Гермиона повторяла Трансфигурацию, а Джинни нежилась на солнышке, описывая какой-то грандиозный план из серии «Чем мы займемся, когда Гарри победит Волдеморта». Оборвав свой монолог на самом интересном, с ее точки зрения, моменте – третьем ребенке и победе на чемпионате мира по квиддичу, – Джинни неожиданно замолчала. Несколько минут она смотрела на Гермиону слегка насмешливо и грустно, не произнося ни слова.
- Что?! – наконец не выдержала Грейнджер, буквально рявкнув на подругу.
- Ты смотришь на Снейпа, - просто сказала девушка. Поистине, только Джин могла так спокойно говорить об этом.
Пару секунд Гермиона усиленно старалась не поднять левую бровь – эта реакция могла лишь убедить Уизли в ее правоте.
- Профессора Снейпа, Джинни, - наконец сказала она, вернувшись к своему конспекту.
- Я тебе не Гарри. Я все прекрасно вижу, - усмехнулась девушка, довольно прищурившись на солнце.
Гермиона Джин Грейнджер была уверена, что даже под страхом получить Аваду Кедавру никому и никогда не расскажет о своей… девичьей блажи. Но неожиданно захлопнув свой конспект, Гермиона закрыла глаза, откинулась на траве и заговорила высоким ломким голосом:
- Есть четкие правила. Нам внушают это с детства. Нужно быть вежливым, не говорить плохих слов и слушаться старших. Ложиться спать вовремя и никогда не опаздывать. Не есть слишком много сладкого. Правильно питаться. Все дело в правилах. Когда привыкаешь жить по ним, для тебя все становится легко и просто. Перевел бабушку через дорогу – молодец. Завалил СОВ – очень плохо. Захотел стать изобретателем и бросил Хогвартс – что же ты делаешь, изверг? Есть негласные правила, как общаться с однокурсниками, наставниками и коллегами по работе. С первыми следует дружить и соревноваться, ко вторым необходимо прислушиваться, а третьи нужны в основном для двух важнейших функций – работа и обсуждение работы. Есть привычные правила, согласно которым не следует поддаваться всем своим желаниям. Есть четкие правила, согласно которым студентки не должны влюбляться в преподавателей.
- Он не всегда будет твоим преподавателем, - только и сказала младшая Уизли, откидываясь на траву рядом с подругой.
Гермиона искренне рассмеялась:
- Ты не слышала ни единого моего слова, Джинни…
- Просто… - она неопределенно всплеснула руками. – Мерлин, иногда мне кажется, что я старше тебя лет на пять! Гермиона, жизненные реалии быстро ставят все на свои места. Нарушать правила – модно, интересно и весело. Более того, нарушение правил – жизненно необходимо.
- Но некоторые лучше соблюдать.
- Разве что некоторые. Просто я хотела, чтобы ты сказала все это вслух. Надоело смотреть, как ты мучаешь себя.
На том разговор и завершился. А потом Северус Снейп — как выяснилось, Принц-полукровка и самый настоящий Упивающийся смертью — убил Дамблдора. Джинни же рассталась с Гарри, и у неугомонной Уизли больше не было времени и сил заниматься ни своей, ни чужой личной жизнью.
Неизвестно, что случилось бы, если б не было войны, но она началась, внося в жизнь свои коррективы. Снейп стал убийцей, но Гермиона все равно была уверена в нем, успешно скрывая это от Гарри и Рона. Сама она совершила множество самых разнообразных преступлений против собственной совести, оправдывая себя тем, что все они были необходимы. Она даже честно попыталась снова влюбиться в Рона и какое-то время была уверена, что у нее все получилось.
Спустя пару месяцев после победы, когда прошло опьянение адреналином, она наконец-то полностью разобралась во всем произошедшем с ней за семь лет и пришла к конкретным выводам.
Снейп не был ни трусом, ни негодяем, а просто несчастным человеком, двойным шпионом и очень хорошим магом, а они часто были к нему незаслуженно несправедливы.
Дамблдор на момент своей гибели был обречен, а почти всю жизнь до этого усердно плел разнообразные интриги и, по теперешнему субъективному мнению Гермионы, мало чем отличался от Волдеморта, потому что тоже использовал людей, только делал это не так явно, а они доверяли директору.
Родители, живущие в Австралии, так там и останутся, потому что она не сможет вернуть им память, как и все специалисты, с которыми Грейнджер консультировалась, и от этого она испытывала ужасающее чувство вины.
Гарри Поттер со товарищи спас этот мир от Темного Лорда, на какое-то время обеспечив для всех новую, полную эйфории жизнь. Но большинству было понятно, что вскоре чувства всевозможности и вседозволенности исчезнут (вот как у нее сейчас), а в голове появятся мысли совершенно иного порядка…
А еще она любит Снейпа.
А Снейп умер.
Стихийный выброс магии едва не разрушил отель, в котором она временно жила, категорически отказавшись переезжать как в Нору, так и в дом Поттера на площади Гриммо, 12. Расплатившись с администрацией отеля за доставленные неудобства остатками денег со своего лицевого счета, Грейнджер приняла решение жить дальше. Она нашла временную работу и поступила в университет.
Еще через три месяца Гермиона заметила: магические способности ухудшились так сильно, что она не всегда могла даже левитировать легкие предметы, не говоря уже о трансфигурации и чарах. Еще через полгода она вышла замуж за Рональда, поддавшись наконец его настойчивости, а спустя два года чета Уизли успешно скрывала от репортеров все подробности своего развода.
А потом она оказалась в Хогвартсе и, сидя в кресле теперь и размеренно перебирая пальцами по подлокотнику, попыталась понять, почему, напившись до потери сознания, она приняла решение использовать непроверенное изобретение, вернуться в прошлое и спасти Снейпа. Именно Снейпа.
Чего она ждет сейчас?
Гермионе на мгновение стало любопытно, помнит ли Джинни тот старый разговор.
Когда огонь в камине окончательно потух, Грейнджер в последний раз стукнула пальцами по креслу и решила, что правило не влюбляться в своего преподавателя – все-таки из тех, которые необходимо соблюдать.

Когда Снейп буквально ворвался в учительскую — злой на вмешательство Роланды, недовольный тем, что за все эти годы ни разу не заметил истинных чувств преподавательницы Полетов (ну ладно до падения Волдеморта, но потом, потом!), сбитый с толку, настроенный на долгий, серьезный разговор с Грейнджер, — там было пусто.

Примечания:
Affectuum verum ordinaria (лат.) – буквально «настоящее чувство обыкновенное».
 
lajtaraДата: Понедельник, 28.05.2012, 22:12 | Сообщение # 7
Гость
Летописец
Награды: 0
Репутация: 8
Статус: Нет на месте
Глава 6
Суббота. Утро


Профессор Зельеварения Северус Тобиас Снейп пережил трудный вечер и не менее трудную ночь, просидев до утра в учительской. Наверное, много лет назад единственное решение, которое он мог бы принять в подобной ситуации (а такое случалось с зельеваром всего дважды), – напиться. Но вот уже три года он не пил ничего алкогольного, исключая несколько чайных ложек коньяка в кофе.
Сначала он злился. В основном на Роланду Хуч, которая заронила в его душу зерно сомнения, что Грейнджер может испытывать к нему нечто большее, чем уважение. Разумеется, немного позже у мужчины возникла мысль, что он ведет себя, словно идиот: ведь Гермиона спасла ему жизнь, и она ходила за ним по пятам, и она смотрела на него практически всегда, и она…
Он мог бы и сам догадаться, что дело не только в диагнозе «крайняя степень гриффиндорства», который он поставил Грейнджер еще на первом курсе.
Теперь надеяться было куда проще.
И от этого было не по себе.
Ведь, в сущности, что они могли дать друг другу? Гермионе – сколько там ей лет? – двадцать или двадцать один; она слишком молода, привлекательна, умна. У нее потрясающий потенциал педагога, хотя она и ошибалась периодически. Снейп старше в два раза, и годился скорее в отцы, чем в любовники, а его внешность и характер оставляли желать лучшего. На левом предплечье так навсегда и осталась Черная метка, не позволявшая забыть о прошлом. Несмотря ни на что, он все еще считал, что не до конца искупил свою вину.
Он был Упивающимся смертью, пытал и убивал людей. Как по приказу Темного Лорда, так и в интересах Ордена.
«И ты ведь не забыл одну важную деталь, Северус? – вкрадчивый голос, словно откуда-то издалека, заставил Снейпа выпрямиться в кресле и поджать губы. – Ты ведь убил Альбуса Дамблдора».
О да, он хорошо об этом помнил. Так хорошо, что почти каждую ночь просил Мэв – или кто там отвечает за сновидения? – обеспечить ему старые добрые кошмары о собственной смерти, вместо того чтобы видеть, как директор Хогвартса падает с Астрономической башни. «Северус, пожалуйста…» – снова и снова слышал он умоляющий голос Альбуса. А затем и свою реплику в этом спектакле, сказанную до отвращения твердым тоном: «Авада Кедавра!» И мучительно долгое падение Дамлбдора.
Служители сна и не думали слушаться профессора, при этом наверняка злорадно ухмыляясь, потому что чем ближе был май, тем меньше он спал, успевая за ночь увидеть один из самых ужасных поступков в своей жизни по меньшей мере раз пятнадцать.
Но ведь он все это заслужил, не так ли? Во всяком случае, Альбус, как казалось Снейпу, был уверен в том, что его убийство никак не навредит душе бывшего Упивающегося смертью…
А еще была Роланда, перед которой он виноват. О да, разумеется, он никогда не давал никому повода подумать, что испытывает нечто большее, чем дружеский интерес по отношению к преподавательнице Полетов (ведь правда?), но… С тех самых пор, как Северус Снейп рассказал Волдеморту о пророчестве, тем самым поставив Лили под удар, он привык считать себя ответственным за все, а Дамблдор не спешил его разубеждать.
Когда небо за окном стало светлеть, Снейп с трудом поднялся, потирая ноющую шею.
Он не будет разговаривать с Грейнджер.
Она была достойна лучшего, чем старый убийца с неуравновешенной психикой.
Оказавшись в своей комнате, в первую очередь Северус перевесил одну из картин таким образом, чтобы она закрывала намертво приклеенную к стене газетную вырезку с портретом счастливой смеющейся Гермионы.

***


Субботним утром студенты пятого курса Слизерина сидели на завтраке с такими лицами, словно должны были отправиться не на дополнительное занятие, а по меньшей мере в ссылку на каторжные работы. Большинство учеников излучали в пространство такие волны жалости к самим себе, что, будь Гермиона Грейнджер чуть более мягкотелой, она обязательно отменила бы наказание.
К несчастью для проштрафившихся слизеринцев, профессор Чар была полностью сосредоточена на том, чтобы съесть хоть что-нибудь. Вчера ночью она так и не смогла заснуть, несмотря на то, что пересчитала всех овец Англии и выпила по меньшей мере сорок капель валерьянки. Проворочавшись до половины пятого утра, Гермиона сдалась и зажгла свет. Она достала из сундука старую потрепанную тетрадь в клеенчатой обложке – свою первую и последнюю попытку вести дневник.
Страницы, заполненные аккуратным почерком вечной отличницы, были ломкими от большого количества наложенных заклинаний. Грейнджер вела дневник ровно два года: с момента последнего экзамена на четвертом курсе до разговора с Джинни на шестом. Как только она высказала квинтэссенцию собственных размышлений подруге, у Грейнджер моментально пропало всякое желание портить бумагу. В основном потому, что это казалось уже совершенно бесполезным.
Однако, зачем-то перечитав свои записи теперь, Гермиона расклеилась до такой степени, что искренне испугалась, увидев свое отражение в зеркале, когда пришло время собираться на завтрак. Глаза покраснели, под ними залегли глубокие тени, волосы спутались еще больше обычного. От бессонной ночи ее слегка подташнивало и тряслись колени. Душ немного помог, но даже после третьей чашки кофе профессор Грейнджер чувствовала себя отвратительно.
Словно чувствуя это, на протяжении завтрака никто не попытался заговорить с Гермионой. Даже Коннор всего лишь молча ел овсянку, не отпуская никаких шуточек насчет ее педагогических талантов. На профессора Снейпа она старалась не смотреть.
Погруженная в свои мысли, Гермиона, так ничего и не поев, ушла с завтрака первой и ровно в девять часов была у небольшого уютного залива на берегу озера.
Студенты уже ждали ее. Как и Снейп собственной персоной. Скрещенные на груди руки, приподнятая бровь и неизменная мантия с высоким воротником, застегнутая на все шестьдесят две пуговицы.
Это было довольно внушительное зрелище. Будь Гермиона младше на пару лет, наверное, она бы испугалась.
– Доброе утро, класс, профессор, – Грейнджер, удивляясь сама себе, кивнула, словно появление на занятии заместителя директора было совершенно обыденным явлением, не стоящим особого внимания. – Вы решили проследить за тем, чтобы наше занятие прошло как полагается?
– Несомненно, профессор Грейнджер, – в своей обычной манере отозвался Снейп.
Несколько секунд все молчали, пока Гермиона не решила спасти остатки своей учительской репутации. Она сцепила руки в замок за спиной, как делала всегда во время лекции, и, глубоко вздохнув, заговорила хорошо поставленным голосом:
– Итак, доброе утро. Погода является важной частью нашей жизни. Как предполагалось, в четверг мы должны были начать изучение раздела «Метеозаклинания», но по понятным для всех нас причинам этого не произошло, – преподавательница терпеливо дождалась, пока утихнут неуверенные смешки и продолжила: – Поэтому мы займемся этой темой сегодня. Разумеется, в обычной жизни вы не станете использовать заклинания, которые мы сегодня изучим, однако многие могут выбрать работу в Министерстве Магии, где есть Отдел контроля над погодой. Сперва рассмотрим теорию. Располагайтесь поудобнее.
– Что, садиться прямо на землю? – растерялась Мари-Анн Булстроуд.
Профессор Снейп громко фыркнул, трансфигурируя один из камней у кромки воды в плетеное кресло и с удобством в нем устраиваясь.
– Думаю, у вас есть возможность применить уже полученные вами знания на практике, – улыбнулась Гермиона. – Причем законно.
Один за другим студенты достали конспекты и перья и расселись: кто-то прямо на траву, не жалея мантий, кто-то, последовав примеру декана, трансфигурировал себе подушки и пледы. Больше всего Грейнджер удивил приятель Люси Малфой (учительнице никак не удавалось запомнить его имя), который достал из сумки маггловский каримат.
Гермиона вернулась к мысли о том, что до сих пор не знает, зачем Снейп пришел на ее урок. Формально представители администрации Хогвартса имели право посетить любой урок у любого преподавателя, но обычно это происходило только в экстренных случаях. Сейчас главное – вести себя как подобает. «Будем считать, что это открытый урок, – вздохнула профессор Грейнджер про себя. – Тем более что вчера я твердо решила забыть о Снейпе».
К сожалению, у нее хватило сил только на принятие этого решения. На претворение его в жизнь явно уйдет больше времени, чем одна ночь…

***


За завтраком Снейп старался не смотреть по сторонам, делая вид, что не замечает вопросительных взглядов Хуч. Профессор твердо намеревался пойти в лабораторию, чтобы как следует подготовиться к урокам в понедельник. Он встал из-за стола, направившись было к выходу, но вдруг почувствовал тонкий аромат полыни. Именно так для зельевара пахла Амортенция.
Быстро оглянувшись, он заметил, как Коннор что-то прячет в карман. Интуиция бывшего шпиона и предвзятое отношение к преподавателю заставили Снейпа задержаться у выхода. Через минуту Грейнджер выпила последний глоток кофе и также отправилась по своим делам.
Профессор не стал прятаться — просто прислонился к стене у дверей, но это сработало: Гермиона смотрела только себе под ноги и не заметила его, как и преподаватель Защиты от темных искусств, шедший следом. Северус сделал одно быстрое движение — и в следующее мгновение бывший аврор уже шипел от боли в заломленном запястье, пытаясь вырваться.
Свободной рукой Снейп обшарил карманы противника и победно ухмыльнулся, когда извлек оттуда флакон из темно-зеленого стекла, от которого исходил легкий, едва уловимый аромат полыни.
– Ну, и как это называется? – иронично осведомился преподаватель у коллеги, успешно делая вид, что ведет себя абсолютно нормально.
– Отпусти, сволочь! – прохрипел Коннор, пытаясь вытащить палочку.
– Ну уж нет! Экспеллиармус! – бывший шпион, едва не выронив при этом драгоценную улику, засунул оружие соперника в дальний карман мантии. – Поговорим по душам? Что это ты задумал?!
Из зала вышли Люси и Грег. Люси в непритворном удивлении подняла брови, глядя на пыхтящего преподавателя Защиты от темных искусств. Профессор Снейп держал его правое запястье всего двумя пальцами, но было понятно с первого взгляда, что освободиться Коннору удастся нескоро.
– Мистер Лим, мисс Малфой, – с потрясающей в данной ситуации светскостью сказал профессор Зельеварения. – Разве вы не опаздываете на отработку?
– Уже идем, сэр, – ответила Люси. – Спасибо.
По довольно сверкнувшим глазам девушки Снейп понял, что благодарила она отнюдь не за замечание о времени. И уж точно не за напоминание об отработке. Вероятно, Коннору больше не грозила месть слизеринцев за уничижительные замечания в их адрес.
«Надо потом сделать выговор этой парочке: и за недостойное поведение, и за фамильярность», – мысль мелькнула в голове и пропала. Стоило поторопиться. Возросший гомон, доносившийся из Большого зала, говорил о том, что завтрак почти закончился, и вскоре коридор заполнится студентами, которые не будут столь же понятливы, как пятикурсники.
– Ну-ка, иди сюда! – Северус затолкал аврора в ближайшую нишу, закрытую гобеленом, где наконец отпустил его запястье. Коннор проявил непростительную небрежность (слишком расслабился на спокойной работе, не иначе): даже не попытавшись перехватить инициативу в этом поединке, он, словно ребенок, баюкал больную руку. Этим нельзя было не воспользоваться. – Леггилименс!
Северус не единожды применял леггилименцию, но каждый раз казалось, что он не справится. Словно погружение в болото, в зыбучие пески — ты не можешь сопротивляться… Мысли, образы, воспоминания… Темные и светлые, плохие и счастливые… Очень много всего, где же нужное?
А, вот оно.
Снейп, словно во сне, увидел мужскую руку, зависшую над кофейной чашкой. Почувствовал какую-то смутную темную радость.
А что было до этого?
Темная комната и батарея склянок в деревянном сундучке. Тяжелое чувство необходимости выбирать между совестью и желанием… «Да, вот это подойдет!»
А еще немножко раньше?
Профессор Зельеварения с удивлением узнал в женщине, стоящей напротив, Хуч. «Для начала перестань ее доставать. Ты только настраиваешь ее против себя», – сказала она, расплываясь и превращаясь в Гермиону Грейнджер.
«Может, сперва накрыть ее защитным куполом?» – озабоченно спросила она у появившегося рядом Лонгботтома. Они вместе рассматривали картинку с весьма уродливым растением…
– Хватит! – закричал вдруг Джон Коннор. – Прекрати! Я не могу больше!
Снейп опомнился, резко выныривая из его воспоминаний.
Все это безумие. Коннор влюблен в Гермиону, хочет дать ей Амортенцию. Нужно что-то делать… Но Роланда? Если она говорила о Грейнджер с преподавателем Защиты от темных искусств, то зачем давала ему советы? Чего хотела этим добиться?
Времени нет.
– Быстро отвечай, ты успел подлить ей зелье? – деловитый тон Северуса Снейпа можно было бы даже назвать дружелюбным, если бы не палочка, направленная прямо в лицо Коннору. – Иначе я применю непростительное, Дамблдором клянусь! – рыкнул он.
Джон презрительно скривился.
– Не посмеешь. Тогда тебя ждет Азкабан.
Снейп фыркнул:
– Тебя тоже. Амортенция вне закона.
– Сначала докажи, что я это сделал! – усмешка Коннора походила на волчий оскал.
Неожиданно профессор Зельеварения Северус Тобиас Снейп с умопомрачительной ясностью понял, что нужно делать. Он резко повернулся на месте и исчез.
Антиаппарационный барьер по-прежнему был на месте, но, к счастью, у Снейпа всегда был при себе портключ, созданный еще Дамблдором. Было бы затруднительно всякий раз, когда Волдеморт вызывал шпиона к себе, добираться пешком до границы защитного барьера, поэтому директор зачаровал для профессора серебряное кольцо, с помощью которого можно было переместиться из любой точки в Хогвартсе на опушку Запретного леса, как раз недалеко от того залива, где Грейнджер собиралась проводить занятие.
Северус давно не пользовался портключом, поэтому не сумел устоять на ногах, неожиданно оказавшись в точке выхода. Он упал на колени и несколько секунд оставался в этом положении, прикрыв глаза и судорожно дыша.
Итак, Коннор услышал на педсовете, что завтра Грейнджер попытается выполнить нелепую просьбу Лонгботтома перенести в теплицы Affectuum verum ordinaria, на редкость зловредное и капризное растение, во время цветения испускавшее аромат, отдаленно напоминающий запах полыни. В принципе, цветок был вполне безопасен, но приближаться к нему более чем на два метра без защиты было чревато легким состоянием влюбленности на весь день. Посадить такое «чудо» на территории, где гуляют несовершеннолетние волшебники, мог только полный кретин, но Снейп никогда не обольщался насчет умственных способностей Лонгботтома.
Если профессор Зельеварения прав, Джон Коннор добавил в кофе Гермионы Амортенцию, решив, что катализатором для нее может стать аромат этой чертовой фиолетовой березы, в результате чего Грейнджер воспылает к нему страстью.
Это был очень нелепый план, но он вполне мог сработать.
Северус встал, отряхивая колени. Теперь, когда звон в ушах не мешал, он услышал голоса своих подопечных и направился на их поиски.
– Ничего себе! – воскликнула Люси, увидев выходящего из леса декана. – Как вы так быстро оказались здесь, сэр? Вы обогнали даже профессора Грейнджер, а нам это едва удалось!
– Вероятно, он волшебник, – громким шепотом возвестил Грегори на ухо Малфой. – Простите, сэр.
Снейп позволил себе криво усмехнуться.
– Я прослежу, чтобы отработка прошла как полагается. Надеюсь, больше подобного не повторится?
Студенты переглянулись.
– Не могу гарантировать, сэр, – ответила за всех Люси с фирменным «малфоевским» выражением лица.
– Если бы вы, мисс Малфой, пообещали мне стать пай-девочкой, я бы умер от изумления, – съязвил Снейп, складывая руки на груди.
Именно этот момент Гермиона Грейнджер выбрала, чтобы внезапно появиться из-за огромного валуна за поворотом тропинки. После обмена приветствиями, демонстрации достижений современной трансфигурации и чересчур длинного, на взгляд Северуса, вступления, учащиеся все же приступили к практике.
– Разбейтесь на пары, у каждой команды будет своя собственная работа, – размеренно говорила профессор Грейнджер. – Сейчас я раздам вам карточки, в которых описана теория одного из метеозаклинаний, а также имеется практическое задание, выполнение которого вы должны продемонстрировать в конце занятия. У вас есть вопросы?
– Нет, профессор Грейнджер, – ответствовал стройный гул голосов.
– Замечательно. В таком случае можете приступать.
Все это время Снейп не мог оторвать от нее глаз, оправдывая себя необходимостью проследить за тем, чтобы глупая выходка Коннора не удалась. На самом деле – ну же, Северус, признайся в этом хотя бы самому себе! – ему очень нравилось наблюдать за Грейнджер, и никакие решения, принятые ночью, не могли этого отменить.
Ветер, вызванный одной из сестер Булстроуд, раздувал длинные пряди каштановых волос преподавательницы Чар, выбившиеся из аккуратного пучка на затылке. Черты лица казались тонкими, фарфорово-хрупкими, как и кисти рук. Никогда раньше он не замечал, насколько она изящна. Нет, Гермиону Грейнджер никто не назвал бы ослепительной красавицей, но для Снейпа она была прекрасна: настоящая, живая.
Кто-то из студентов наколдовал небольшой дождик, не рассчитав силу, и все они промокли до нитки. К удивлению пятикурсников, ни один из профессоров не стал ругаться. Снейп сразу же высушил свою одежду, пока Грейнджер объясняла домашнее задание.
– Сегодня вы хорошо поработали, молодцы, – этими словами профессор Чар заканчивала любой урок, вне зависимости от того, удачно он прошел или нет. Таково было ее личное правило. – Мне нужен доброволец, который поможет отыскать растение для теплицы профессора Лонгботтома, остальные могут наслаждаться остатком субботы.
– Я могу, – вызвался Грегори Лим. Люси тут же дернула его за рукав, и он поправился: – Мы можем.
Гермиона обернулась, посмотрев на профессора Зелий, как тому показалось, с легким беспокойством.
– Профессор Снейп? Вы не против? – через силу спросила она. У него возникло ощущение, словно весь урок Грейнджер пыталась уверить себя в том, что заместитель директора ей приснился.
– Я пойду с вами, если не возражаете, – он встал с кресла, которое мигом превратилось обратно в камень. – Мне нужно посмотреть кое-что для экспериментов.
Профессор Чар закусила губу, не подозревая о том, какую бурю эмоций вызвало в душе Снейпа это простое действие.
– Разумеется, нет, – вздохнула она, словно сдаваясь на милость врагу. – Все остальные могут быть свободны. Мисс Малфой и мистер… эээ…
– Лим, – еле слышно подсказал Северус.
– Мистер Лим, нам необходимо найти вот это растение, – подхватила Гермиона и взмахнула палочкой, создавая объемное подобие цветка. – Только ни в коем случае не приближайтесь к нему. Ваша задача – просто обнаружить растение и подать мне сигнал.
– Думаю, профессор, нам необходимо разделиться, – резонно предложила Люси.
– Это будет разумно, – кивнула головой Грейнджер. – Я пойду…
– Со мной, – профессору доставило удовольствие заметить, как она подскочила. Несмотря на принятое решение держаться подальше от Гермионы, Снейп никак не мог допустить, чтобы она досталась Коннору, если, конечно, она сама того не пожелает. Следовательно, необходимо проследить за девушкой и удостовериться, что она не находится под действием Амортенции.
Мысль о том, что можно честно сказать Грейнджер о плане Коннора и предложить антидот, Северус почему-то загнал в дальний уголок сознания.
Наверное, за этим увлекательнейшим занятием преподаватель Зелий упустил тот момент, когда шедшая позади него Гермиона Грейнджер сдавленно охнула от восхищения и остановилась. Нет, разумеется, он обернулся, но было уже поздно: она стояла на коленях у тропинки, а всего в нескольких сантиметрах от ее лица покачивались пышные фиолетовые цветы.
– Мисс Грейнджер! – от возмущенного вопля ее бывшего преподавателя Грейнджер полагалось бы вздрогнуть, вскочить на ноги и пробормотать что-нибудь в свое оправдание. Однако она лишь повернула голову на звук, бессмысленно улыбаясь. – Что вы делаете?
Снейп взмахнул палочкой, набрасывая на Affectuum verum воздухонепроницаемый купол. В четыре больших шага он пересек разделяющее их расстояние, рывком поднимая девушку с земли.
– Такое странное чувство… – пробормотала Гермиона, поднимая на мужчину огромные, широко распахнутые глаза, в которых, казалось, еще отражались фиолетовые цветы. – Мне кажется, я влюбилась… Только никак не разберусь, в кого…
Северус мученически стиснул зубы, с трудом удерживая преподавательницу Чар в вертикальном положении. Выходит, Коннор не успел добавить ей зелье. А вот он, Снейп, явно влип. По результатам одной из дипломных работ, которую ему однажды прислали на рецензию, пятьдесят процентов людей, попавших под влияние этого чертового растения, влюблялись в первого увиденного человека.
– Нам нужно добраться до моего кабинета, там есть антидот. Вы слышите меня, профессор Грейнджер?
Она снова закусила губу и недовольно сказала:
– Послушайте, мы знакомы уже… сколько там? Лет десять точно… Вы были моим преподавателем, правда, но я спасла вам жизнь как-никак…
Стараясь не слушать Гермиону, Снейп усадил девушку под деревом и достал палочку, чтобы дать сигнал Лиму и Малфой.
– И сейчас мы с вами просто коллеги! – недовольно встрепенулась Грейнджер, как только он отодвинулся. – Ну неужели всего этого недостаточно, чтобы мы называли друг друга по имени?!
Северус старательно отцепил ее пальцы от своего сюртука и отправил Патронуса Грегори и Люси. Покопавшись в памяти, он вспомнил, что активное действие запаха Affectuum verum закончится через пару часов, а все остальное время человек, попавший под его влияние, всего лишь будет чувствовать легкое влечение.
Люси и Грег пришли очень быстро, должно быть, были неподалеку. Удивление на их лицах заставило Снейпа закатить глаза. Ребят можно было понять: второй раз за утро заставать своего декана в непонятной ситуации с другим преподавателем – испытание не для слабонервных.
– Я все еще жду ответа! – сурово напомнила о себе профессор Чар, попробовав встать. К счастью, на этой стадии она была примерно в том же состоянии, что и при сильном опьянении, поэтому попытка была безуспешной.
– Профессор Грейнджер попала под влияние растения, – сухо сказал Северус. Гермиона недовольно нахмурилась, но, к счастью, промолчала. – Я накрыл его защитным куполом, так что вместе вы вполне сможете перенести его в теплицы к профессору Лонгботтому. Только будьте предельно сосредоточены. А я тем временем помогу профессору Грейнджер.
– Хорошо, сэр, – отозвался Лим. Было понятно, что им крайне любопытно, в чем именно заключается эффект Affectuum verum (растение это изучали только на старших курсах), но больше ни один, ни вторая не произнесли ни слова, пока Снейп извлекал корни растения и передавал защитную сферу Люси, а Грегори довольно успешно страховал подругу.
Когда пятикурсники удалились вместе со злополучным растением, Северус переключился на безучастно наблюдавшую за всем этим Гермиону, удивляясь самому себе. Скорее всего, проще было бы уничтожить это растение, учеников отправить обратно в замок, а профессора Чар – к мадам Помфри. А что он делает вместо этих логичных поступков?
Это все из-за бессонницы, не иначе.
Он помог Грейнджер подняться и вздрогнул, когда Гермиона неосознанно обняла его за шею, чтобы устоять на ногах. Она молчала, явно сосредоточенная на том, чтобы понять, что происходит.
– Так, мисс Грейнджер, послушайте меня, – девушка подняла лицо, и Снейп с трудом удержался от искушения провести ладонью по ее щеке. – Сейчас мы переместимся в один из коридоров в подземельях, недалеко от моего кабинета. Там есть лекарство, после приема которого вы почувствуете себя лучше. Намного лучше. Хорошо?
– Меня зовут Гермиона, – просто ответила она. – И я люблю вас.
Снейп так и не понял, как это случилось. Через несколько секунд, когда разум частично вернулся на свое законное место, он осознал, что целует женщину, от которой твердо решил держаться подальше. Женщину, находящуюся под воздействием аромата Affectuum verum, не понимающую, что именно происходит.
И мягкие волосы Грейнджер, растрепавшиеся на ветру, ее руки, оглаживающие его лицо, ее карие глаза, в которых, как ему хотелось верить, сияла любовь, а не фальшивая влюбленность, их поцелуй с металлическим привкусом крови – подарок судьбы, слишком прекрасный, чтобы от него отказываться.
 
lajtaraДата: Понедельник, 28.05.2012, 22:13 | Сообщение # 8
Гость
Летописец
Награды: 0
Репутация: 8
Статус: Нет на месте
Глава 7
Суббота. Вечер


Грегори Александр Лим, единственный сын маггла Александра Лима из Лондона и ведьмы из древнего шотландского рода Кэтрин Бейли, с ранних лет был уверен, что заслуживает звания Человека-невидимки куда больше, чем литературный персонаж. У него не было яркой внешности, выдающихся способностей к квиддичу, влиятельных родителей или шрама на лбу. Многие однокурсники до сих пор не знали его фамилии, не говоря уже об имени, а преподаватели вспоминали, только если нужно было переставить пару шкафов.
Правда, последние три года его вполне устраивала такая ситуация. Грегори Лим, помимо своей незаметности, развил в себе уникальную способность – быть тенью Люси Малфой, по возможности решая ее проблемы быстрее, чем она вообще их замечала.
Люси понравилась ему с первой встречи, еще на вокзале, однако ее отстраненно-высокомерная холодность, а также наказание девочки старостой не дали тихому и ничем не выдающемуся Лиму ни малейших шансов на сближение. Всю дорогу в Хогвартс Люси просидела в отдельном купе под присмотром одной из старшекурсниц, а Грег так ни с кем и не познакомился, будучи слишком занятым мыслями о светловолосой зазнайке.
Весь первый курс Лим старался так или иначе быть рядом с девочкой, садился позади нее на всех занятиях, но добился лишь снисходительного подзатыльника от Драко: «Оставь мою сестру в покое, неудачник!» Люси этого даже не заметила, как и того, что во время ее распределения Грегори сидел как на иголках, надеясь, что не допустил ошибку, попросив Шляпу отправить его на Слизерин.
Шляпа считала, что Лиму самое место в Хаффлпаффе. И что-то сказала про Седрика Диггори.
В общем, жизнь Грегори Лима могла бы стать весьма и весьма жалкой, но в один далеко не прекрасный день декан его факультета Северус Снейп убил директора Хогвартса Альбуса Дамблдора. Многие уехали из школы сразу же после «визита» Упивающихся смертью, но Люси осталась, несмотря на то, что иметь фамилию Малфой становилось все опаснее с каждым днем. На похоронах Лим стал рядом с девочкой, потому что… Просто потому, что привык к этому за девять учебных месяцев.
Неожиданно для себя Грегори почувствовал отчаяние Люси.
Кожей ощутил ее одиночество и неприкаянность.
Ее тоску по нормальной жизни.
Когда он набрался смелости, чтобы взять ее за руку, то был готов, в общем-то, ко всему. Но не к тому, что на последующие три года Люсильда Амалия Малфой запишет Человека-невидимку в лучшие друзья.
Из Франции она писала только ему, но Грег ни капли не обольщался: у Люси не было друзей, а с родственниками безопаснее было не общаться. Она присылала ему короткие сообщения из нескольких строк на маггловской бумаге для записей, но он хранил их все, таская с собой повсюду. Во время одной из тренировок факультетской команды по квиддичу – куда он все-таки вошел, пусть и запасным вратарем, – его приятель Майкл Дафнер заметил пачку листов, перехваченных канцелярской резинкой, и долго шутил, что подружка Лима – тайная любительница грязнокровок, раз присылает послания на маггловской бумаге… Тогда Лим только криво усмехнулся. От слова «подружка», от слепой уверенности большинства товарищей по факультету, что все слизеринцы – чистокровные, от понимания, что никто не поверит, если он скажет, кто является автором писем, у него ключом било злое веселье.
Люси писала о том, что с ней все в порядке, о матери, спрашивала об обстановке в Хогвартсе. Лишь однажды в ее письме прозвучала тревога о самом Грегори, и это было самое длинное ее послание, растянувшееся на целых четыре листочка. Случайно услышав разговор матери с Люциусом о репрессиях в отношении полукровок и магглорожденных, Люси вдруг поняла, что совершенно не знает Грега. Она заполнила четыре листа разными вариациями вопроса «Ты магглорожденный?», не слишком умело закамуфлировав свой интерес к нему рассказом о погоде и трудностях с Зельеварением.
Грегори позволил себе пару минут злорадства: сам-то он знал о подруге практически все. Но на самом деле ему было очень горько осознавать, что Малфой до сих пор совершенно им не интересовалась.
«Ты же невидимка, не забывай об этом!» – сказал себе Грег, старательно сочинив ответ, полный лжи: Люси совсем ни к чему было знать, что ее единственный друг был одним из тех, от кого Волдеморт желал очистить мир. До сих пор Лима спасала лишь его суперспособность быть незаметным, которая оберегала от наказаний Кэрроу и жестокости старшекурсников собственного факультета. Однако и он пару раз попал на отработку к Амикусу и Алекто, отказавшись практиковать Круциатус на первокурсниках из Гриффиндора и получив в результате бесценный опыт сопротивления адской боли, приносимой этим Непростительным.
Сосредоточившись на мысли, что Люси он интересует исключительно как источник информации о происходящем в стране и Хогвартсе, Грег оказался совершенно не готов получить от нее в подарок на Рождество книгу Герберта Уэллса «Человек-невидимка». На титульном листе четким округлым почерком Малфой было написано: «Несмотря на то, что ты этого не замечаешь, ты очень хороший. С Рождеством!»
После возвращения Люси с континента они не отходили друг от друга ни на шаг, за исключением времени, уходящего на сон и гигиенические процедуры, хотя большинство обитателей Хогвартса, знавших эту парочку, не удивились бы, узнав, что спят и принимают душ они тоже вместе. Насмешливые перешептывания однокурсников на третьем курсе сменились глуповатым хихиканьем на четвертом, к пятому превратившись в осуждающее шушуканье за спиной, но плевать Малфой с Лимом хотели на все условности. На их отношения пытались повесить четкий, однозначный ярлык, а это было невозможно: если Грег прекрасно осознавал, что влюблен, Люси, казалось, не замечала очевидного. Ей просто было удобно.
Война перемешала людские судьбы, словно колоду карт. Расклад, по мнению Лима, вышел весьма любопытным.
А любовь… Что ж, со временем это пройдет.
Правда, заметив в один из первых дней учебы, как профессора Грейнджер и Снейп украдкой смотрят друг друга, когда думают, что никто не заметит, Грегори пришел к неутешительному выводу: иногда человеческие чувства остаются неизменными вне зависимости от количества прошедших лет и сложившихся обстоятельств.
От этого открытия ему стало слегка не по себе.

***


Когда делаешь что-то, чего до конца не понимаешь, ошибки неизбежны, однако процесс переноса Affectuum verum ordinaria двумя пятикурсниками факультета Слизерин проходил по плану. Люси Малфой держала палочку под нужным углом, не давая защитной сфере исчезнуть. Что правда, из-за этого девушка не могла смотреть под ноги, поэтому после пятого недовольного возгласа споткнувшейся сокурсницы Грегори Лим взял ее под руку, держа собственную палочку наготове.
– Как, профессор Снейп сказал, эта лиана называется? – осведомилась Люси. Идти под руку с Грегом, определенно, было гораздо удобнее.
– Affectuum verum ordinaria, – отозвался Лим, тайком вдыхая аромат волос подруги. Что-то цветочное, едва ощутимое. Черт, как банально, Грег! Ты безумно счастлив взять ее за руку и почувствовать запах ее шампуня. А она считает тебя лишь лучшим другом. – Только это Грейнджер сказала.
– Профессор Грейнджер! – машинально поправила Люси, полностью сосредоточенная на контроле сферы. Лим в очередной раз подумал, что она выглядит очень милой, когда хмурится и закусывает губу.
Пару минут они шли молча: Люси явно что-то вспоминала, а Грег старался ей не мешать. Это была их обычная манера общения друг с другом: прервать разговор на полуслове, поднять тему, забытую много месяцев назад, и обсудить ее с первозданным жаром, наговорить собеседнику гадостей, получив в ответ только ухмылку и порцию ответных «любезностей». С любым другим подобный фокус не прошел бы безнаказанным, но они слишком хорошо знали друг друга. А может, как считали некоторые однокурсники, у Малфой и Лима просто не было иных вариантов, как и других друзей.
– Кажется, я что-то знаю про это растение, – сказала наконец девушка. – Его запах оказывает такое же действие, как и Амортенция. Мне кажется, мой дядя так и женился, – хихикнула Люси, припоминая рассказ Нарциссы о присланном ей в качестве подарка на помолвку странном растении с огромными фиолетовыми цветами.
Грег недоверчиво пожал плечами:
– Тогда зачем оно Лонгботтому?.. Прости, прости, разумеется, профессору Лонгботтому! Он же герболог, не зельевар. И достаточно честен, чтобы очаровывать девушек с помощью Амортенции, пусть даже такой… – Лим безуспешно попытался подобрать подходящий эпитет для растения. – И почему его искала профессор Грейнджер?
– Наверное, Лонгботтому было некогда… – с преподавателем Гербологии Люси не особо церемонилась, а может, случайно оговорилась. – А кроме того, уважаемый мистер Лим, у магического растения не может быть только одного свойства! – она довольно точно скопировала интонацию профессора Снейпа, вызвав у Грега невольную улыбку: поразительное сочетание, казалось бы, совершенно противоположных черт характера в Люси всегда его забавляло.
Теплицы находились куда ближе к озеру, чем к замку, поэтому обратный путь не отнял у ребят много времени. С профессором Гербологии Невиллом Лонгботтомом они столкнулись у входа: преподаватель явно собирался на обед.
– О! Affectuum verum ordinaria! – наполовину удивленно, наполовину обрадованно воскликнул профессор Лонгботтом, засовывая ключи от теплицы обратно в карман. – Это просто отлично! А где вы потеряли профессора Грейнджер?
Грегори и Люси в который раз за день растерянно переглянулись. Разумеется, растерянность эта была незаметна для обычного человека, не слишком искушенного общением со слизеринцами. Люси сообразила первой.
– Профессор Грейнджер поручила нам принести это растение сюда, – сказала она, как можно тщательнее подбирая слова. Говорить Лонгботтому о «нездоровье» преподавательницы Чар было бы в корне неверно: сильнее, чем он, о Гермионе Грейнджер беспокоилась и заботилась только Минерва МакГонагалл. Первой реакцией профессора Гербологии были бы срочные поиски бывшей однокурсницы с целью оказания не менее срочной помощи, а Люси ни минуты не сомневалась, что Лонгботтом найдет Грейнджер в обществе Снейпа, что в свете сложившихся обстоятельств было бы не слишком удобно.
– Да? С чего бы это… – пробормотал Лонгботтом, прежде чем обратиться к Люси: – Ну что, мисс Малфой, к передаче этого чудесного цветка готовы?
– Всегда готова! – машинально ответила Малфой, легким движением руки отправляя защитную сферу с растением к профессору Гербологии. Невилл Лонгботтом поймал полупрозрачный шар кончиками пальцев, даже не достав палочку, без страховки и заклинаний. В принципе, теоретически это было абсолютно невозможно.
– Ого! – только и смог сказать Грег, как-то резко вспомнив, что добродушный профессор Лонгботтом, не отличавшийся рельефной мускулатурой или квадратным подбородком героя, получил после падения Волдеморта орден Мерлина за уничтожение Нагини, да и вообще считался одним из сильнейших магов современности наряду с Гарри Поттером.
– Сэр, можно вопрос? – Люси уже была в образе «лучшая ученица курса». Казалось, даже волосы мгновенно легли волосинка к волосинке.
– Разумеется, мисс Малфой, – ответил профессор Лонгботтом, улыбаясь самым краешком рта.
– При всем уважении, сэр, влияние этого растения таково, что выращивание его в Хогвартсе кажется мне… неразумным, – осторожно начала Люси. – Неужели цель оправдывает средства? Чем это растение так интересно вам?
Профессор Гербологии слегка призадумался, без видимого труда удерживая защитную сферу, прежде чем ответить:
– Во-первых, оно красивое, во-вторых, оно редкое. По-моему, этого достаточно.
На лицах студентов было написано искреннее удивление тому факту, что кто-то может выращивать такое опасное растение лишь для услады своего эстетического вкуса. Профессор минутку полюбовался выражением их лиц, прежде чем рассмеяться:
– Шучу, конечно. Помимо очевидных свойств Амортенции, Affectuum verum ordinaria имеет уникальную способность. Ближе к зиме появятся плоды, входящие в состав целого ряда зелий, обладающих укрепляющим и кроветворным воздействием. Сок из этих плодов иногда называют «живой водой», так как его можно использовать даже в чистом виде, а такое в магическом мире случается крайне редко. За плоды этого растения можно выручить немало денег, но если продать Affectuum verum с целью извлечения выгоды, сок плодов потеряет свои свойства. Этот цветок можно лишь подарить от чистого сердца. А запах… это только побочный эффект, пусть не слишком удобный, – профессор улыбнулся.
Друзья помолчали с минуту, обдумывая полученную информацию. Люси мысленно покаялась перед дядей за обвинение в расчетливом браке.
– Вам не трудно? – осмелился наконец спросить Грег.
Невилл Лонгботтом вопросительно поднял бровь не хуже профессора Северуса Снейпа. Лим глазами показал на Affectuum verum: все-таки держать защитную сферу «голыми руками», на одной природной магии, даже для одного из сильнейших магов мира было немного слишком.
– Ах, вы об этом! – Лонгботтом усмехнулся. – Если будете хорошо учиться, через три-четыре года тоже так сможете, - улыбнулся он. – Ну ладно, надо идти, а то на обед опоздаем. Приходите через месяц-другой, покажу плоды. Отдыхайте, у вас же выходной.
«Хоть один из преподавателей помнит, что у нас выходной», – проворчал про себя Лим.
Лонгботтом уже давно скрылся в теплице, торопясь высадить уникальное растение в грунт, когда Люси сказала:
– Я просто не понимаю, как он это делает. Особенно при условии, что Невилл Лонгботтом был худшим учеником школы.
– Ключевое слово в этом предложении – «был», – ответил Грег. – А сейчас биографию Невилла Лонгботтома собираются включить в экзаменационные вопросы по Истории магии.
– Знаешь, иногда мне кажется, что мы – лузеры, – мрачно сказала Люси, совершенно не по-малфоевски сутулясь. – Не хочу идти на обед.
Пару раз в полгода на Люсильду Амалию Малфой накатывало непонятное отчаяние, словно ее мир рухнул три года назад вместе с планами Волдеморта. Когда Люси приходила в подобное расположение духа, начиная высказывать мысли в направлении «мы с тобой родились слишком поздно, опоздав стать героями», с ней лучше было не спорить.
– И где ты набралась таких слов? – машинально отозвался Грег, мысленно радуясь своей запасливости. – У меня в сумке пара бутербродов с завтрака. Исчезнем?
– Исчезнем, – Люси взяла его за руку. Ее пальцы были ледяными, словно последние двадцать минут она несла вместо Affectuum verum упаковку маггловского мороженого. – Мне нужна тишина и покой, а в замке нет ни того ни другого.

Еще на третьем курсе, спасаясь от надоедливых однокурсников, не упускавших ни малейшей возможности поддразнить друзей, Лим и Малфой нашли недалеко от озера живописное дерево, покореженное молнией. Они очертили вокруг Линию Невнимания, получив таким образом в собственное пользование два десятка квадратных метров территории Хогвартса, включая кусочек побережья. Первое время, когда подколки соучеников еще пробивали толстую скорлупу безразличия, Грег и Люси приходили в свое убежище постоянно. Привыкнув со временем к тому, что некоторые люди никогда не умнеют, вне зависимости от возраста, но при этом ощущая себя изрядно повзрослевшими, друзья посещали этот уголок Хогвартса не чаще трех-четырех раз в год.
Они попытались прилечь на каримат, так предусмотрительно лежавший в сумке у Грега, но тот был слишком короток и мал даже для одного. И тогда Люси сделала умопомрачительную вещь: вместо того чтобы магически увеличить каримат, она усадила на него Грега, а сама легла, пристроив голову у него на коленях.
– Тебе удобно? – спохватилась она через минуту.
– Да. Мне удобно, – выдавил Грег.
– Главное, чтобы тебе было удобно…
– Мне удобно, – стиснув зубы, ответил он.
Около получаса они молчали, глядя на бегущие с запада облака. Грегу было достаточно того, что они просто были вместе, но Люси явно о чем-то напряженно размышляла. Украдкой наблюдая за тем, как девушка хмурится, страдальчески изгибая брови и поджимая губы, Лим почти признался самому себе, что не представляет жизни без этой сумасбродной, слегка сумасшедшей девчонки, имея дело с которой никогда и ни в чем нельзя быть уверенным.
Люси заговорила, когда он совсем уже было собрался сказать все это вслух:
– Забавное растение, правда?
Грегори не хотелось бы признаваться даже под страхом пыток, что он испытал лишь облегчение оттого, что его объяснение вновь откладывалось на неопределенный срок. Для того чтобы изменить устоявшийся порядок жизни, пусть даже надоевший до чертиков, нужна смелость. У Грегори Лима ее пока не было.
– Да, – охотно ответил он. – Столько противоречий. На тебя похоже… – последние слова он договаривал машинально.
Люси рассеянно подняла руку, рассматривая, как солнце светит сквозь пальцы.
– Мой психоаналитик за бешеное количество галеонов в час говорит, что все это – маски, призванные спрятать как можно глубже мое истинное лицо, – сказала она напыщенным и самоуверенным тоном, передразнивая мистера Никса. К психоаналитику Люси ходила по настоянию матери уже третий год. По мнению миссис Малфой, прогресс был налицо. По мнению самой Люси, походы к мистеру Никсу два раза в месяц были отличным поводом улизнуть из дома или Хогвартса, а ее наплевательское отношение к терапии, выражавшееся, прежде всего, в нежелании признать необходимость самого лечения, сводило на нет все усилия врача.
– Бред какой-то. Бутерброд будешь? – Грег протянул ей сверток. – Что там еще говорит твой психоаналитик? Как он вообще может делать какие-то умозаключения, если ты ничего ему не рассказываешь?
Люси лениво потянулась, отмахнувшись от бутерброда:
– Как это не рассказываю? Я же отвечаю на самые умные его вопросы. Кроме того, о моем нелегком детстве с клеймом «дочь Упивающегося смертью» с артистизмом рассказывает maman, а о теперешнем времяпрепровождении ей же сообщает мой личный надзиратель – староста факультета Мелани Фокселл, отправляющая ко мне домой по семь сов в день.
О Мелани Грег не забывал и без лишних напоминаний – шестикурсница буквально преследовала их с Люси, едва ли не на ходу строча доклады для леди Элладоры Малфой. Какой был интерес для наследницы рода Фокселлов в этом шпионаже, Лим не понимал. Люси, когда бывала в хорошем настроении, подтрунивала, что Мелани положила глаз на самого Грега, но парень только досадливо отмахивался: шутки такого рода из уст лучшей подруги его раздражали.
– И на основании этой информации Никс делает какие-то выводы? – фыркнул Грегори.
– Представь себе. Мама на его гениальности совсем помешалась. Вбила себе в голову, что она – плохая мать.
– Ты с ней не согласна?
Люси села, вытащила палочку и трансфигурировала из травинки соломенную шляпу с огромными полями, надвинув нелепый головной убор до самого подбородка так, чтобы Грег не видел ее лица.
– Как посмотреть, – пожала она плечами. – Она дала мне жизнь, не отправила на воспитание домовикам или няням, как сделало бы большинство ее чистокровных подружек. Мать старается, чтобы мне было хорошо. Не ее вина, что она не понимает нелепость своих попыток. Она меня любит… Знаешь, – бодрым голосом закончила девушка, – у меня отличная мать. Невыносимая, но отличная.
– Тебе видней. Это же ты с ней живешь.
– Ну да. Два месяца в году. Я не живу с ней. Я живу в Хогвартсе, – она уткнулась лицом в колени, отчего голос казался глуше.
– Ты забыла о встречах два раза в месяц на сеансах терапии, – усмехнулся Лим.
Пауза неприлично затянулась. Грег сорвал травинку, задумчиво прикусил. Горький сок был отвратителен на вкус.
– Что еще говорит твой гениальный психотерапевт на своих гениальных сеансах? – нарочито беззаботно спросил Грег.
– Одну странную вещь… – Люси замолчала, словно спохватившись, что этого не следует говорить вслух.
– Какую?
– Ты не захочешь это слышать. Это бы ошеломило тебя, милый друг, сильнее, чем все увиденное и услышанное сегодня. Согласись, это весомый аргумент.
Девушка легко поднялась, в три шага преодолела расстояние до берега. Ногой нашарила плоский камешек, размахнулась и отправила его прыгать по водной глади «блинчиком».
Чтобы раззадорить чье-то любопытство, не обязательно рассказывать страшные тайны. Достаточно всего лишь начать их рассказывать.
– Ну, так ты объяснишь? – нетерпеливо спросил Грег.
– Семь, восемь, девять! Утонул… Не будет рекорда. Объясню что? – казалось, мысленно Люси была очень далеко от своего реального местонахождения.
– Эту страшную вещь.
– Нет, не стоит, – она на мгновение повернулась к собеседнику, но лишь на мгновение.
Грег сложил руки на груди. Очень хотелось обидеться, но обижаться на Малфой он просто так и не научился.
– Первый раз.
– Первый раз – что? – она все так же стояла на берегу, не поворачиваясь к нему.
– Первый раз, когда ты что-то скрываешь от меня, – а вот в голосе у него появились какие-то новые нотки.
– Нет, не первый, – по голосу было слышно, что Люси улыбается.
– Первый, о котором я точно знаю, – торопливо уточнил Лим.
– Грегори… у меня должны быть секреты.
– В самом деле?
Его голос дрогнул, и она все же обернулась. Лицо – словно безжизненная маска, только слегка приподнят левый уголок рта. Так Люси делала, когда ее что-то раздражало.
– У нас не было договора рассказывать друг другу все. У нас вообще нет никаких правил. Мы никогда этого не обсуждали. Давай не будем составлять список требований прямо сейчас, пожалуйста.
Разговор зашел в тупик. Вполне естественным было бы разругаться вдребезги и разойтись в разные стороны, до следующего утра бросая друг на друга гневные взгляды. Они привычно промолчали несколько минут, вновь заведя разговор на нейтральную тему.
– Ты уже думал, кем станешь в будущем?
– А что, об этом обязательно думать сейчас? – Грег откинулся на спину. Говорить с Люси, не видя ее тонкую фигурку перед глазами, было куда проще.
– Просто ты записался на те же предметы, что и я. Без системы. А как же призвание?
– И что? Это плохо?
– Не знаю. Мой психоаналитик считает, что это плохо.
Грег от неожиданности сел. Ему не верилось, что она всерьез говорит такие вещи своим невозмутимым тоном.
– С каких это пор ты слушаешь Никса?!
Люси обернулась, и он понял, почему она прятала лицо: красные воспаленные глаза, мокрые дорожки на щеках.
Люсильда Амалия Малфой плакала. Ее недругам следовало бы обвести этот день в календаре красным цветом и отмечать, словно национальный праздник.
– Эй, ты чего?! – испугался Грег, вскакивая на ноги, подлетая к девушке, обнимая ее за плечи. – Не плачь, ты что? Все же хорошо!
– Все отвратительно! – закричала она, срывая голос. – Все ужасно, и я больше не могу вести себя так, будто ничего не происходит!
Люси упала на колени, закрывая лицо ладонями.
– Я истеричка, – сказала она глухо, но неожиданно спокойно. – Ты знаешь, что первые два месяца нашей дружбы мама была уверена, что я тебя выдумала? – Грег пораженно молчал. – Ну конечно, кто захочет общаться со снобом?! Меня и к Никсу потащили только потому, что я писала тебе письма.
– Но сейчас-то она знает, что я настоящий! – улыбнулся Грег, опускаясь на траву рядом с подругой.
– Ну да, Мелани Фокселл мама верит, – криво усмехнулась Люси, вытирая щеки.
– Ты так расстроилась из-за Никса? Брось, Лу! Ты же всегда говоришь, что он придурок. Давай лучше пойдем в библиотеку, поищем информацию про это злополучное растение. Держу пари, когда оно плодоносит, то уже не так опасно.
– Держу пари, к Новому году мне будет уже все равно, плодоносит оно или нет, – скривилась Люси.
– Это еще почему? – не понял Грег.
Пауза была настолько длинной, что он успел испугаться.
Она снова закрыла лицо руками, сделала несколько глубоких вдохов и быстро сказала:
– Мама увозит меня во Францию. Я буду учиться на дому. Она хочет, чтобы у меня было будущее. Она хочет, чтобы я вышла замуж сразу после школы. За кого-нибудь с континента.
Больно. Как больно.
– А что, есть кандидаты? – беззаботным тоном спросил Лим.
Идиот, что ты несешь?! Ее надо остановить. Надо ей сказать. Сегодня, прямо сейчас!
Сказать что?
– Конечно, целый список. Я же завидная невеста. Несмотря на то, что мы – бывшие Упивающиеся смертью, мы все еще Малфои, а это круто даже во Франции.
Люси говорила как-то очень спокойно, без эмоций.
– И когда ты уезжаешь? – выдавил Грег.
– А что, тебя только это интересует? – все так же спокойно спросила Люси.
Парень встал, нервно сделал несколько шагов к озеру, потом обратно.
– Чего ты хочешь от меня? Чтобы я попросил тебя остаться? Ты и так знаешь, что я хочу этого. Мы знаем друг друга четыре года, ты единственная, кого я подпустил так близко к себе, я… – он осекся, запустив руку в волосы. – Скажи мне, что твой психоаналитик говорит обо мне?
Люси подняла на него лицо: тот же страдальческий изгиб бровей, поджатые губы.
– Он… Никс говорит, что ты любишь меня.
Слово было сказано. Впервые за эти годы произнесено вслух то, о чем Лим запрещал себе даже думать.
Это было чудесно – наконец перестать притворяться.
– Но это же бред! Ведь любовь – это не то, что мы испытываем друг к другу! – едва не закричала Люси, прочитав облегчение в его ответном взгляде.
– А что для тебя любовь, Лу? – устало спросил Грег.
Она заметно смешалась, но ненадолго:
– То, что испытывает Снейп к Грейнджер! – выпалила Люси, а потом совсем по-детски ойкнула, закрыв рот ладонью.
– Профессор Снейп к профессору Грейнджер, – наставительно поправил Лим. – Не пугайся, я тоже заметил. Да-да, наверное, это оно и есть. Но куда интереснее, как она к нему относится. Это всегда самое интересное, Лу! – с нажимом сказал парень.
– Знаешь, мне показалось, что профессор Снейп просто не говорил об этом с профессором Грейнджер, – язвительно отозвалась Люси. – Откуда ей знать?!
– Не всегда нужны слова. Если ты считаешь, что на самом деле я тебя не люблю, тогда зачем рассказала? – сейчас Грег был настроен только на победу. – Если ты уверена, что мы лишь друзья, – поезжай во Францию, становись фарфоровой куклой какого-нибудь богатея и живи припеваючи, отсылая мне письма пару раз в месяц! Это в твоем стиле, как бы ты ни старалась стать другой!
– Не кричи на меня! – лицо Люси исказилось от гнева, она резко вскочила на ноги, встав напротив него.
– А кто кричит? – закричал Грег.
Наверное, это странно смотрелось со стороны: два растрепанных, ругающихся подростка, чем-то неуловимо похожих друг на друга. Жаль, оценить было некому – Линия Невнимания надежно скрывала их от посторонних глаз.
И никто не увидел, как худощавый Грегори Александр Лим на излете поймал тонкую девичью руку, вскинутую для незаслуженной (конечно, с его точки зрения) пощечины.
Никто не увидел, как платиновая блондинка в соломенной шляпе, потомственная ведьма Люсильда Амалия Малфой, от злости совершенно по-маггловски пнула друга в голень (с ее точки зрения – заслуженно).
Никто не слышал нелепых аргументов в пользу отъезда Люси во Францию и ее замужества, а также не более разумных – в пользу британского магического образования.
И разумеется, никто не увидел и не услышал, как двое друзей, устав до изнеможения, сели рядышком на старый маггловский каримат, разделили поровну заветренные бутерброды и сказали друг другу следующее:
– Какие мы были глупые.
– Да уж. Хорошо, что не успели состариться.
– Значит, никакой Франции?
– Значит, никаких разговоров на тему «это не любовь, а твой очередной каприз»?
– Нам предстоит тяжелый разговор с твоей матерью.
– С матерью. С тетей. Дядей. Братом. И психоаналитиком. Готовься, милый.
– Я теперь всегда и ко всему готов.
Закат субботнего дня был изумительно хорош.
 
lajtaraДата: Понедельник, 28.05.2012, 22:14 | Сообщение # 9
Гость
Летописец
Награды: 0
Репутация: 8
Статус: Нет на месте
Глава 8
Субботний вечер в подземельях


Джон Коннор-младший, бывший аврор, сын героев Британии, кавалеров ордена Мерлина первой степени Джона Абефорта Коннора и Мэрион Коннор, с раннего детства был уверен лишь в том, что всех людей на планете можно разделить на две категории: тех, кто поступает по совести, и тех, кто счастлив.
Большую часть своей сознательной жизни Джон был убежден, что греться в теплых, почти обжигающих лучах чужой славы куда проще, чем самостоятельно добиваться признания. Следует, однако, отдать должное его родителям: и Джон, и Мэрион Коннор, работая более ста часов в неделю, старались воспитывать единственного сына самостоятельным, честным, мужественным, справедливым и так далее до бесконечности, щедро вдохновляя мальчика собственным примером. Наивные идеалисты, счастливые в браке и обожавшие свою работу. Порой Джону-младшему крупно везло: он отправлялся в Министерство вместе с Джоном-старшим, где каждый встречный считал своим долгом сообщить о том, что, разумеется, сын главы Оперативного отдела Аврората пойдет по стопам своих прекрасных родителей, ведь «он так похож на своего отца!» Оба Джона счастливо улыбались в ответ.
В общем, лет до одиннадцати жизнь Джона Коннора-младшего была безоблачна и прекрасна, пока ясным утром понедельника семнадцатого сентября тысяча девятьсот семьдесят девятого года в «Ежедневном Пророке» не появилась коротенькая заметка:
«Сегодня, в четыре часа утра, при попытке задержания банды Упивающихся смертью в полном составе было уничтожено подразделение «Львы» Аврората, в том числе глава отдела Дж. А. Коннор, принявший решение лично руководить операцией. К несчастью, данные о количестве членов банды оказались неверными. Большая часть подразделения, в том числе такие опытные авроры как Мэрион Коннор, Руперт Салливан и Эдвард Тумме, была уничтожена в первые минуты боя. Министерство и редакция газеты выражают соболезнования родственникам погибших».
Первой мыслью Джона Коннора-младшего, теперь уже единственного, было: «Мерлин, а я ведь только вчера похвастался этому задире Филдсу, что мой папа круче, чем его отец, простой продавец в Косом переулке!» Разумеется, можно списать эту мысль на то, что Джону было всего одиннадцать лет, он только что поступил в Хогвартс, попав, к собственному удивлению, на Гриффиндор. Можно горестно возопить: «Бедный мальчик, он просто еще не понял, что случилось!» Люди с легкостью оправдывают любую жестокую в своей эгоистичности мысль, любое невероятно гадкое в своей необдуманности слово и любой даже самый отвратительный поступок, который и человеческим-то назвать нельзя.
Так поступила и тетка Джона по отцу, Ирма Коннор, оформившая опекунство над племянником, открывшая счет на его имя, купившая ему запрещенную метлу и закрывшая глаза на тот факт, что мальчик не слишком-то страдает без родителей. В какой-то мере тетка была права: Джон довольно плохо понял, что случилось. Он твердо осознал, что больше никто не будет брать его с собой в Аврорат, где так много интересных забавных вещиц, где суровый аврор Аластор Моуди дружески треплет его за волосы и говорит: «Мерлин, вылитый отец! Он еще задаст перцу Сами-Знаете-Кому!»
И еще тверже – что никто больше не скажет ему, какой он хороший, умный и талантливый, какой он истинный сын своего отца. И именно от осознания этого факта Джон все-таки заплакал на похоронах родителей, куда собралось народу куда больше, чем он когда-либо видел. Заплакал впервые в жизни.
Однако Джон ошибся. Вернее, по молодости лет не учел человеческую способность жалеть все маленькое и беспомощное. Хотя Джон Коннор и стал в будущем беспощадным преследователем Упивающихся смертью – сторонников идей чистокровности и просто слизеринцев, на тот момент это был всего лишь маленький мальчик с вечно прилизанными волосами и огромными голубыми глазами. Маленький и беспомощный.
И ему помогали.
Так Джон и жил: окончил Хогвартс, довольно успешно сдал ТРИТОНы и даже поступил в Школу Авроров. Но тут-то и выяснилось, что и ум, и храбрость, и магические способности вовсе необязательно идут в комплекте с отцовской и материнской славой. На последних волнах родительской памяти Коннор устроился на работу в Оперативный отдел.
Однако там нашлись люди, решившие, что нет в Аврорате стажера достойнее и лучше Джона Коннора-младшего, опытного приспособленца, а по-маггловски – паразита обыкновенного. Благодаря некоторой протекции «сверху» молодого парня, которого, вообще-то, надо было посадить за письменный стол для детального изучения основ стратегии и тактики, брали на самые интересные выезды, которые неизменно оказывались и самыми опасными.
Если Джон и научился чему-нибудь за годы благосклонного принятия незаслуженных знаков внимания, так это мгновенной мимикрии в зависимости от ситуации.
Взвесив все «за» и «против» подобного сумасшедшего режима, трусоватый от природы Коннор принял решение и разработал план, невероятно простой, а потому весьма действенный. И спустя некоторое время по Аврорату поползли первые зловещие байки о «бешеном Конноре», разбрасывающем направо-налево самые серьезные боевые заклинания. Понадобилось всего два-три показательных выступления, стоивших Джону огромного количества нервных клеток и трех порций Зелья Смелости, а его группе – почти проваленного задания по обезвреживанию стаи диких оборотней. И – вуаля! – за Коннором закрепилась слава смелого и сильного аврора. Но на операции, связанные с оборотнями (а также на любые хоть сколько-нибудь опасные), Джона больше никогда не брали, всерьез опасаясь за успех. Следовательно, он оказался гарантированно защищенным и от участия в битве за Хогвартс, которая состоялась в день его тридцатилетия, не прослыв при этом трусом.
В апреле тысяча девятьсот девяносто восьмого года аврора Коннора направили «контролировать ситуацию» в Северную Ирландию, где потихоньку образовывалась организация, по данным разведки весьма и весьма похожая на Упивающихся смертью. Джон пробыл там около трех месяцев, пока, наконец, не догадался, что во главе этой группировки стоит не замаскированный маг великой силы, как считал Аналитический отдел, а самый обычный маггл. И вообще, все члены организации – магглы. После этого ликвидация незаконной группировки прошла очень успешно, а аврора Коннора даже повысили до заместителя начальника Оперативного отдела.
Вернее, его попытались повысить.
Потому что Джон Коннор-младший, мечтавший о карьере как у отца с трех лет, на тридцать первом году неожиданно понял, что, прожив столько лет, так ничего и не достиг. Все, что у него было: слава, деньги, репутация, карьерный рост – так или иначе получено обманом. Коннор стал всего лишь аврором средней руки, человеком середины. Обаятельным, прилично образованным и довольно умным, стоит признать, но все же человеком середины. Об этом ли он мечтал?
Услышав, что Минерва МакГонагалл, ставшая директором Хогвартса, ищет кандидата на вакантное место преподавателя Защиты от темных искусств, Джон недолго думая отправился на собеседование. Его приняли: для школьного учителя Защиты от темных искусств, по мнению Минервы, совсем необязательно было быть героем войны или гениальным бойцом. Желающих занять «проклятую» должность было не так уж много, а Коннор имел достаточный опыт, стремление работать, а главное – умение не впадать в крайности, которое, что правда, испарилось без следа за первый год преподавательской деятельности. Гермиона Джин Грейнджер могла бы объяснить всем, что в науке это называется «профессиональным выгоранием», но на тот момент сама была в глубокой депрессии. Джон таких слов не знал, поэтому решил проблему как смог: сблизился с Роландой Хуч. Их роман был ярким, недолговечным, однако осталась дружба, которой Коннор дорожил.
Впрочем, за три года преподавания Джон умудрился не стать вместилищем для Волдеморта, не сойти с ума, забыв свое имя, не превратиться в оборотня при луне, не оказаться Упивающимся смертью, не занять должность шпиона министра, наводя ужас и смех на учеников, и даже не убить директора Хогвартса, поэтому был на хорошем счету и у коллег, и у учеников, кроме, разумеется, слизеринцев.
В целом Джон Коннор остался вполне доволен своей жизнью. Конечно, все-таки стать начальником Оперативного отдела Аврората было бы куда круче, но школьный профессор – тоже не самый плохой вариант. Зарплаты за последние годы резко выросли, так как при смене правительства после победы оказалось, что все эти годы существовал особый налог «на военные расходы», составлявший около двадцати процентов годового. Министр справедливо рассудил, что взимать подобный налог с людей, так много сделавших для падения Волдеморта, было бы по меньшей мере черной неблагодарностью. Тем более, вскоре выяснилось, что деньги эти тратились предыдущим правительством куда угодно, но только не на борьбу с Упивающимися смертью.
Но в начале этого учебного года что-то изменилось.
Джон никогда особо не интересовался так называемыми героями нового поколения. Конечно, он знал, кто такой Гарри Поттер, слышал и о том, кто был его лучшими друзьями и помощниками, даже видел пару раз в газетах послевоенные фото этих ребят, но на самом деле Коннор по-настоящему увидел Гермиону Грейнджер в первый день занятий. Она живо напомнила ему мать: такая же умная, язвительная, сильная, но в то же время хрупкая и нежная.
Какое-то время Джон постоянно ловил себя на мысли, что думает о новой коллеге чаще, чем следует. Затем попытался успокоить себя тем, что видит в преподавательнице Чар всего лишь девушку, чем-то похожую на его погибшую мать, но… Дни сменяли друг друга, а Коннор все больше убеждался, что чувство, которое охватывает все его существо, – нечто не имеющее названия, никогда доселе не испытанное, новое, потрясающее. То, от чего не хотелось отказываться. Во всяком случае, профессору Защиты от Темных Искусств казалось, что за Грейнджер стоит побороться.
Возможно, дело было в том, что впервые в жизни он видел нечто, чего не мог получить: по праву ли рождения или происхождения, благодаря чужой славе. Ко всему этому Гермиона была равнодушна, как, впрочем, и к самому Джону. Неудивительно, что тридцатитрехлетний аврор Джон Коннор-младший начал вести себя как малолетний влюбленный мальчишка, буквально дергая понравившуюся девушку за косички, не позволяя забыть неудавшиеся педагогические подвиги, припоминая унижения, пытаясь язвить, словно Снейп.
Чертов Снейп. Не раз и не два дававший понять, что прекрасно раскусил все уловки Джона. Человек, явно знавший правду о Конноре. Ни с кем не делившийся своими наблюдениями, но все же знавший правду.
Присутствие Снейпа было почти невыносимым.
Стоя в темной нише в двух шагах от дверей в комнаты декана Слизерина, разминая вывихнутое утром «с помощью» Снейпа запястье, профессор Защиты от темных искусств Джон Коннор-младший думал: что изменилось бы, пойди он на битву за Хогвартс? Будь он чуть смелее? Выжил бы он или же пал смертью храбрых?
После своей выходки с Амортенцией, завершившейся утренней стычкой, Джон здорово посмеялся над Снейпом. Как можно было поверить, что он применит зелье к любимой женщине? Нет, разумеется, подобные мысли у Коннора были (иначе зачем ему приносить флакон?), но добавлять Амортенцию в кофе Гермионы Джон не стал.
Так было бы намного проще. И то дурацкое растение, которое просил найти Лонгботтом, прекрасно вписывалось в план. Один вдох, пара капель зелья – и она полюбила бы со всей своей гриффиндорской честностью. Результат был бы почти необратимым.
Если Грейнджер отвергнет его, предпочтет какого-то… Нет, назвать Снейпа стариком язык не поворачивается, он старше Джона всего на восемь лет. Но как остаться рядом с этими людьми после такого унижения?
Стоп. Это не его мысли. Джон Коннор мыслит всегда четко и ясно. Он всегда понимает, чего хочет, и добивается этого любой ценой. Но на этот раз не смог. Не смог подлить Грейнджер Амортенцию, рука дрогнула. Рука дрогнула, и все содержимое пузырька оказалось на скатерти. А Снейп не заметил этого, просто не заметил.
Что заставляет его, Джона Коннора, караулить Снейпа в подземельях сейчас? Желание поговорить «по-мужски»? Смешно, ей-богу. Несмотря на возраст, профессор Зелий разделается с бывшим аврором одной левой, практики и опыта Северусу Снейпу не занимать, а он, Джон, слишком расслабился, утратил прежнюю форму. Роланда была бы очень недовольна.
Затаившись в этой темной нише, дыша через раз, профессор и сам не понимал, зачем так поступает. Который день им владело какое-то странное болезненное беспокойство, усиливающееся с каждой минутой. Пожалуй, нечто подобное Джон испытал, попробовав однажды Феликс Фелицис: известна четкая последовательность действий, словно кто-то написал план, и напротив каждого пункта нужно поставить галочку при выполнении. Но цель, причинно-следственные связи – все это остается тайной за семью печатями.
Коннор точно знал, что ему нужно дождаться появления Снейпа.
Но оказался совершенно не готов к тому, что профессор Зелий Северус Тобиас Снейп переместится в этот темный коридор при помощи портала, крепко прижимая к себе при этом профессора Чар Гермиону Джин Грейнджер.

Гермионе было весело.
Едва ли не впервые за последние несколько лет она чувствовала себя абсолютно свободной. Малая ее часть, оставшаяся вменяемой, не испытав на себе сокрушительного действия аромата Affectuum verum ordinaria, поначалу еще пыталась как-то контролировать ситуацию, но потерпела ужасающее поражение перед превосходящими силами противника. Эта чопорная Грейнджер поджала губы, сложила руки на груди и принялась комментировать происходящее.
«Надо же, какое это прекрасное ощущение – подобным образом разговаривать со Снейпом. Безнаказанно!» – заявила она после того, как преподаватель Зелий никак не отреагировал на тон, которым сидящая под деревом Гермиона призывала мужчину к ответу.
«Да неужели?» – после фразы профессора Снейпа о необходимости срочно принять антидот.
«Что я, собственно, делаю?» – задумчиво вопросила она, обнимая Северуса Снейпа за шею.
«Я здесь совершенно ни при чем!» – малодушно пробормотала она перед тем, как…
Сказать по правде, целоваться Грейнджер совсем не любила. То ли дело было в чувстве вины после единственного поцелуя с Виктором Крамом, то ли в отвращении, которое она испытывала, глядя на Рона с Лавандой, то ли еще в чем-то… Но поцелуи так и остались для нее чем-то вроде пенки на молоке: не слишком приятно, но деваться некуда.
Целоваться же с профессором Зелий Северусом Тобиасом Снейпом оказалось почти так же потрясающе, как ей порой грезилось на далеком шестом курсе. Настолько потрясающе, что она буквально растворилась в этом ощущении, позабыв о временном расколе сознания на двух совершенно независимых Грейнджер. Когда все неожиданно закончилось, Гермиона даже не смогла открыть глаза, уткнувшись лицом в грудь Снейпа, вцепившись мертвой хваткой в его мантию и чувствуя щекой те самые считанные-пересчитанные пуговицы.
– Это неправильно, – глухо пробормотал зельевар куда-то ей в макушку. Глубоко вздохнул, добавив: – Не шевелитесь, мисс Грейнджер.
Не успела Гермиона обидеться на официальное обращение, как почувствовала, что у нее знакомо засосало под ложечкой: перемещение с помощью портала, как Снейп и предупреждал. Мгновенно потемнело и похолодало. Грейнджер на секунду показалось, что профессор собирается оттолкнуть ее, но, несмотря ни на что, они продолжали стоять обнявшись прямо посреди слизеринских подземелий.
– Пора заканчивать этот балаган, – так же глухо сказал Северус Снейп, по-прежнему крепко прижимая ее к себе.
– Балаган?! – брови Гермионы слились с челкой. – Вы так относитесь к моему признанию?! Ну вы и…
Она попыталась освободиться, но Снейп был намного сильнее.
– Мисс Грейнджер, вы не понимаете, что делаете! – в голосе зельевара была тоска. – Но я-то понимаю!
– Да все я прекрасно понимаю, не глупее вас! – огрызнулась Гермиона, вынуждая профессора Зелий отпустить ее. Она немедленно поплатилась за это, пошатнувшись и едва не упав. – О черт!
– Вот видите! – укоризненно произнес Снейп тоном «А я ведь предупреждал!» – Вам необходимо пройти в мою комнату и принять антидот.
– Ладно, – не стала спорить девушка, весьма плохо ощущая почву под ногами. – В какую сторону идти?
– Сюда.
Несколько десятков шагов до деревянной двери показались Гермионе вечностью. Примерно на третьем терпение профессора Снейпа лопнуло – он подхватил коллегу на руки и уложил в пять секунд путь до своей комнаты, снятие запирающего заклятия и усаживание девушки в глубокое жесткое кресло. Преподаватель Зелий так торопился дать Грейнджер «лекарство», что даже не закрыл входную дверь, сразу же направившись к шкафу.
– Пейте! – под носом у Гермионы очутился крохотный флакон из темно-синего стекла.
– Что это? – взгляд ее был почти осмысленным, как и тон. Впечатление испортил лишь сдавленный смешок в конце вопроса.
– Цианид калия, – девушке показалось, что Снейп с трудом подавил желание закатить глаза. – Это лекарство, Грейнджер. Пей.
Гермиона вскинула голову. Конечно, это было невероятно глупо, но именно этот неожиданный переход на «ты», то, что профессор отбросил вечное «мисс», назвав ее просто по фамилии, показалось ей куда более личными, чем поцелуй.
– Лекарство от чего?
– Лекарство от этой внезапной влюбленности, которая возникла из-за того, что вы вдохнули аромат Affectuum verum ordinaria. Пейте, мисс Грейнджер.
Гермиона внимательно посмотрела на пузырек, зельевара и собственные ногти. До боли прикусила губу и сказала:
– Не буду пить.
Снейп выпрямился и сухо обронил:
– Тогда я свяжу вас и волью содержимое этого флакона силой. И поверьте, я это сделаю.
– Прекрасно. Вперед, – сурово выплюнула несгибаемая профессор Грейнджер и вдруг зачастила: – Только выслушайте сначала, ладно? У меня, наверное, кровь к ногам прилила, и я от этого стала лучше соображать… Ой, кажется, наоборот. В общем, не столь важно. Просто я боюсь, если выпью ваше лекарство, не будет этой ясности.
Снейп молча нависал над ней, словно скала. Гермиона по привычке принялась считать пуговицы на мантии, но тут же сбилась.
– Говорите, – наконец тяжело обронил мужчина.
Грейнджер глубоко вздохнула, зажмурилась и начала:
– Профессор, вы не можете уже снять с меня баллы… Вы можете презирать меня, сказать, что я слишком глупа и придумываю лишнего… Но то, что я сказала там, на поляне… это правда. Я сказала это не потому, что нахожусь под действием аромата этого дурацкого цветка. Это правда, слышите?!
Молчание затянулось настолько, что Гермиона рискнула открыть глаза. Снейп стоял у какой-то картины, прикасаясь к рамке кончиками пальцев, вполоборота к девушке. Прочитать реакцию по его профилю было сложно. Вероятно, почувствовав взгляд профессора Чар, мужчина обернулся.
– Мне очень хотелось бы поверить вам, мисс Грейнджер, но сейчас вы не отвечаете за свои слова.
У Гермионы зачесались руки запустить в него чем-то потяжелее. Да, вот этот том «Зельеварение сегодня» вполне подойдет.
– Профессор Снейп, черт возьми! Я серьезно.
Он без труда поймал книгу, которую разъяренная Грейнджер в него бросила, и скептически приподнял брови.
– Если уж на то пошло, я уже давно не ваш профессор.
– А я давно не мисс Грейнджер. И что? – Гермиона скопировала его гримасу настолько точно, что Снейп невольно усмехнулся.
– И как же прикажете вас называть? Миссис Уизли? Профессор?
Девушка нахально подняла подбородок, слегка склонив голову вправо:
– Меня зовут Гермиона.
Снейп поднял вверх руки, словно капитулируя.
– Только потому, что вы сейчас под воздействием аромата Affectuum… Гермиона.
– Спасибо, – слабо улыбнулась Грейнджер. – Так вот. Хоть я и под воздействием аромата этого растения, но все, что я говорю, вам следует рассматривать всерьез. Я вас люблю, профессор Снейп, хотите вы этого или нет. Я полюбила вас в пятнадцать лет и, наверное, если доживу до ста, все равно буду любить.
– О, Мерлин… – еле слышно вздохнул зельевар и принялся нервно ходить по комнате.
– Уж извините, но это сильнее меня, – обиделась Грейнджер. – Вы же знаете, я даже замужем была. Не помогло. Вы можете делать все, что хотите, с этой любовью. Я-то с ней сделать ничего не могу.
– Хоть что-то в этом мире, Гермиона, сильнее вас, – в который раз вздохнул Снейп, растерянно взъерошивая волосы. – Я вас выслушал. Пейте лекарство.
Гермиона послушно взяла пузырек, сделала большой глоток и без сил откинулась на спинку кресла, глядя на профессора Зелий сквозь полуопущенные ресницы.
– Зачем вы так? – устало спросила она.
Снейп присел на корточки перед креслом, глядя ей в глаза.
– Затем, Гермиона, что вам двадцать два, а мне – сорок один. Вы героиня войны, а я – бывший Упивающийся смертью. Потому что вы молоды и прекрасны, а я старый и страшный.
Грейнджер хотела было что-то возразить, но он поднял руку, призывая к молчанию:
– Я знаю, вы скажете, что все это ерунда. Но главная причина того, что я не могу поверить в ваши слова о любви, которые второй раз вы, Гермиона, говорите мне под воздействием Амортенции, заключается в том, что сейчас вы уснете и утром ничего не вспомните. Таково действие антидота. И мне очень жаль, потому что… я тоже вас люблю.
Ее карие глаза удивленно распахнулись, но уже через секунду Гермиона Джин Грейнджер, профессор Чар Хогвартса, спала.

Дождавшись, пока совершенно забывший об открытой двери Северус Снейп отправится доставлять профессора Грейнджер в ее комнату через камин, Джон Коннор-младший безнаказанно проник на вражескую территорию. Копаться в личных вещах Снейпа преподаватель Защиты от темных искусств побоялся, но даже беглый осмотр дал немало информации, не говоря уже об увиденной сцене.
Чутье заставило его осторожно снять картину, напротив которой так долго стоял Снейп. Джону едва удалось подавить восторженный клич охотника, поймавшего добычу, когда она увидел приклеенную к стене газетную вырезку, с которой улыбалась Гермиона Грейнджер в свадебном платье.
Опасаясь быть застигнутым на месте преступления, Коннор как можно быстрее покинул комнату слизеринского декана. Чем дальше он уходил от подземелий, тем страшнее ему было. В итоге Джон побежал по коридору, совсем запыхался и перевел дух, лишь оказавшись в собственных покоях.
Еще месяц назад Коннор и не подумал бы подслушивать чужой разговор, но болезненное раздражение, копившееся в нем столько дней, требовало выхода. Любого. Джон долго листал толстую библиотечную книгу «Устав Хогвартса», пока не нашел нужную страницу.
Улыбка, озарившая его лицо, была весьма недостойна сына героев Британии, кавалеров ордена Мерлина первой степени Джона Абефорта Коннора и Мэрион Коннор. Тем не менее, Джон Коннор-младший был в тот момент абсолютно, безоблачно счастлив.
 
lajtaraДата: Понедельник, 28.05.2012, 22:15 | Сообщение # 10
Гость
Летописец
Награды: 0
Репутация: 8
Статус: Нет на месте
Глава 9
Воскресное утро


Профессор Чар Гермиона Джин Грейнджер за неполные двадцать два года видела немало снов. Некоторые из них она даже пересказывала родителям и, значительно позже, Джинни. Первые лишь дивились богатой фантазии дочери, но вторая периодически пыталась заниматься толкованием сновидений. Предсказанные Уизли гадости ни разу не сбылись, несмотря на то, что однажды разбираемый ею сон снился Грейнджер с четверга на пятницу, а следовательно, был вещим.
Не то чтобы Гермиона совсем не верила в толкование снов как науку, все-таки она училась в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс» и знала немало примеров того, как с их помощью действительно предсказывали будущее. Однако девушка была абсолютно уверена в том, что ее сны не являются ничем иным, кроме как выкрутасами ее же сознания. Но сегодня...
Воскресным утром шестнадцатого сентября две тысячи первого года Гермиона проснулась около семи утра от собственного крика. Она резко села на кровати, прижав правую руку к груди и судорожно хватая ртом воздух. Девушка сидела так минут пять, пока окончательно не пришла в себя. Где-то на периферии сознания Грейнджер мелькнула пугающая в своей иррациональности мысль: стоит убрать руку, как сердце прорвется наружу, проломив ребра.
Сон был нелепый и вспоминался обрывочно. Как это часто бывает, Гермиона будто бы видела себя со стороны, выступая в роли безмолвного зрителя.

– О, Гермиона! Мы никогда не сможем быть вместе: я обагрил свои руки кровью. Я – убийца! И нет мне прощения, – произнес Снейп, открывая шкаф со своими личными запасами с редкими зельями и со странным блеском в глазах перебирая склянки.
– П-профессор, что вы задумали? – тревожно выдавила из себя Гермиона.
– Я должен умереть, – спокойно ответил Снейп. – Только так я смогу искупить все свои злодеяния! Лучше жить памятью о честном человеке, чем с бесчестным...
Профессор Снейп открыл огромный флакон, на этикетке которого были нарисованы череп и скрещенные кости, сделал большой глоток и упал на каменный пол. Гермиона закричала.


В ушах все еще звенело от этого вопля. Сон, однако, куда больше напоминал комедию, чем драму. Опомнившись, Гермиона недовольно поморщилась и легла обратно, попытавшись снова заснуть. Как назло, сонливость бесследно исчезла, а в голову полезли всякие глупости, вероятно отрывки предыдущих сновидений.

– Профессор Снейп, черт возьми! Я серьезно.
– Если уж на то пошло, я уже давно не ваш профессор.
– А я давно не мисс Грейнджер. И что?
– И как же прикажете вас называть? Миссис Уизли? Профессор?
– Меня зовут Гермиона.
– Только потому, что вы сейчас под воздействием аромата Affectuum… Гермиона.


Бесцельно проворочавшись минут пятнадцать, профессор Грейнджер застонала от разочарования и слезла-сползла с постели. Как бы ни было глупо подниматься ранним воскресным утром, заснуть уже не получится, увы.
– Голова раскалывается, - пожаловалась она зеркалу, с нажимом массируя виски. – Выпила я вчера, что ли, отмечая субботний вечер?
Отражение молчало. Гермиона с мрачным юмором подумала, что утренние подъемы в отвратительном состоянии становятся традицией. Как нарочно, ни Обезболивающего, ни Антипохмельного зелий в ящике стола не оказалось. Грейнджер недовольно тряхнула головой, словно рассчитывая таким образом уложить все мысли в логическом порядке. Голова немедленно закружилась, подтверждая версию похмелья, а сознание отреагировало очередной вспышкой снов-воспоминаний…

– Так, мисс Грейнджер, послушайте меня. Сейчас мы переместимся в один из коридоров в подземельях, недалеко от моего кабинета. Там есть лекарство, после приема которого вы почувствуете себя лучше. Намного лучше. Хорошо?
– Меня зовут Гермиона. И я люблю вас.


Ей что, приснилось признание в любви Снейпу?
Ей приснился поцелуй со Снейпом?!
«Оговорочка по Фрейду!» – усмехнулась Грейнджер, вспомнив любимую троюродным братом-психиатром шутку. Порывшись в ящике стола, она отыскала упаковку аспирина и приняла сразу три таблетки.
По дороге в Большой зал она никого не встретила. Неудивительно: по воскресеньям большинство студентов старше четвертого курса предпочитало отсыпаться до последнего, компенсируя отсутствие завтрака сном. Факультетские столы были предсказуемо полупустыми, а вот преподаватели, напротив, сидели почти в полном составе.
Поздоровавшись, профессор Грейнджер села на свое место и с наслаждением сделала первый глоток кофе. Ей вдруг сильно захотелось есть. Девушка попыталась вспомнить, что подавали вчера на ужин, но не сумела воскресить в своей памяти даже обед. С минуту Гермиона думала, что бы могли означать подобные провалы в памяти на фоне отвратительного самочувствия, но объяснение в голову приходило только одно – алкоголь, поэтому преподавательница решила временно забыть об этой проблеме. Стул рядом пустовал, профессора Коннора не было, а значит, она могла, наконец, поесть спокойно.
Внезапно Гермиона вздрогнула, словно от холода. Ей показалось, будто она снова в Малфой-мэноре, без надежды на спасение и одержимая одной лишь мыслью: ни в коем случае не открыть правды о мече Годрика Гриффиндора. Шрам, оставленный кинжалом Беллатрисы Лестрейндж, обожгло болью.
Так бывало нечасто.
Только если стоило ожидать неприятностей.
Завтрак почти закончился, когда двери неожиданно широко распахнулись и в зал вошли четверо мужчин. Впереди шел Джон Коннор. При одном взгляде на его лицо Гермионе малодушно захотелось залезть под стол: к ней неожиданно пришло понимание, что при всех своих недостатках бывший аврор слишком многое знал и умел, в том числе внушать страх своим врагам.
Мужчин, которых Коннор сопровождал, Грейнджер никогда раньше не видела. Двое были аврорами: под официальной мантией униформа, на груди значок. А вот третий…
– Доброе утро, директор. Хотя я не уверен, что оно действительно доброе, - многозначительно произнес низенький толстячок с невероятно круглыми глазами.
Гермиона посмотрела на начальницу. Минерва МакГонагалл поджала губы и медленно встала, каким-то невероятным образом ухитрившись показать одним движением и уважение, и пренебрежение.
– Мистер Бредли, рада вас видеть. Чем обязана столь раннему визиту?
«Филиас Бредли, глава попечительского совета школы!»
Гермиона с ним не встречалась, потому что ее прием на работу осуществляла непосредственно Минерва, но Патриции Дюпри, преподавательнице Маггловедения, пришлось долго доказывать этому человеку свою компетентность, несмотря на диплом с отличием и солидные рекомендации.
Бредли сердито прищурился:
– И вы еще спрашиваете, Минерва? Во вверенном вам учреждении чрезвычайное происшествие, а вы бездействуете! – на последнем слове его голос сорвался на визг.
Вероятно, МакГонагалл полагалось бы ахнуть, схватиться за сердце или еще как-то показать, насколько она поражена подобным известием, однако пожилая ведьма лишь отрицательно покачала головой:
– Вас дезинформировали, Филиас. Никаких чрезвычайных происшествий в Хогвартсе нет. Если у вас есть сомнения, давайте пройдем в мой кабинет.
– Вы слишком заняты преподаванием, Минерва, поэтому не в состоянии выполнять обязанности директора в полной мере, – каждое слово Бредли сочилось ядом.
– Пройдемте в мой кабинет, мистер Бредли, - губы МакГонагалл сжались в тонкую ниточку. Каждый, кто хоть немного знал директора, мог бы понять, что Минерва была в ярости, сдержать которую ей стоило огромного труда.
– Да… в кабинет… – круглые глазки главы попечительского совета цепко оглядывали учителей, не успевших покинуть зал перед его приходом. – А кроме того, я попрошу пройти с нами вот эту милую девушку, – кивком головы указал он на Гермиону.
От неожиданности Грейнджер поперхнулась кофе. «Милой девушкой» ее в последний раз называли не то на пятом, не то на шестом курсе.
– Вы имеете в виду профессора Грейнджер? – голосом Минервы воду можно было замораживать.
– Я имею в виду профессора Гермиону Джин Грейнджер-Уизли, – мерзко ухмыльнулся Бредли. – А еще меня очень интересует Упивающийся смертью Северус Снейп.
Преподаватель Зельеварения резко встал, отчетливо скрипнув зубами.
– Профессор Северус Тобиас Снейп, - сухо сказал он. – К вашим услугам.
У Гермионы снова закружилась голова, она на мгновение прикрыла глаза. Может быть, она еще не проснулась? Что за бред несет этот чертов Бредли?!
– Пройдемте в мой кабинет, мистер Бредли, – с нажимом повторила МакГонагалл. – Если вам понадобится кто-то еще, мы вызовем его прямо туда.
Мужчина сделал вид, будто не услышал второй части речи директора, и обернулся к столу Слизерина.
– Еще мне нужны два студента: мисс Люсильда Малфой и мистер Грегори Лим.
– Их здесь нет, – тихо сказал Коннор, впервые осмелившись подать голос.
– Приведите их в кабинет директора, Джон, – снисходительно бросил Бредли.

Чувствуя себя государственными преступниками, не больше, не меньше, преподаватели двинулись к двери в сопровождении авроров.
- Гермиона, Северус, если вам есть что мне рассказать, лучше сделать это сейчас, - вполголоса произнесла Минерва, незаметно от конвоя набрасывая Покрывало Тишины.
Грейнджер исподлобья взглянула на преподавателя Зелий. Он был бледнее обычного, хотя это казалось невозможным.
– Вы все знаете, директор, – пробормотала Грейнджер. – В наказание за боггарта я выставила Люси Малфой из класса. На следующий день пятый курс Слизерина не явился на мой урок. Я нашла их, отчитала. Мы договорились о дополнительном занятии в субботу взамен двух сорванных. Профессор Снейп, как декан и заместитель директора, был в курсе. Занятие прошло нормально.
Минерва покачала головой.
– Слишком мелко. Ради этого глава попечительского совета не примчится в Хогвартс воскресным утром, чтобы мной командовать. После занятия вы проводили учеников в замок?
– Нет, я пошла искать растение… Невилл просил, – голос Гермионы задрожал.
– Мы пошли, – поправил профессор Снейп непривычно хрипло.
– Что было потом? Быстрее, мы почти пришли!
Грейнджер наморщила лоб, пытаясь вспомнить, но в голове всплывали лишь обрывки ее дурацкого сна.
– Я не помню… – растерянно ответила девушка.
– Вы не помните?! – Минерва МакГонагалл от возмущения сбилась с шага.
– Это я виноват, – вмешался Снейп. По его виду можно было предположить, что он собирается сообщить нечто чрезвычайно важное. – Я…
– Поздно, – перебила Гермиона. – Пришли.
В кабинете директора почти ничего не изменилось, лишь порядка стало больше. Один за другим обитатели замка и нежданные утренние посетители рассаживались в кресла.
– О, добрый день! – обрадованно воскликнул директор, изображенный на крайнем слева портрете. Его имени Гермиона не помнила. – Нужно найти Альбуса, он очень любит гостей!
– Лимонную дольку? – предложила Минерва, ухмыляясь уголком рта. Казалось, в кабинете ей стало спокойнее, словно поговорка о том, что в родном доме и стены помогают, распространялась и на кабинеты директоров.
Лицо мистера Бредли перекосилось. Он брезгливо отодвинул предложенную вазочку со сладостями подальше от себя. Грейнджер с трудом подавила неуместный смешок.
– Доббс! – окрикнул глава совета одного из авроров, усаживаясь в мягкое кресло у директорского стола. – Будете писать протокол.
– Да, сэр! – мужчина с готовностью достал планшет и перо.
Минерва МакГонагалл села за стол и сложила руки на груди, словно призывая саму себя к терпению:
– Может, сперва обсудим суть дела, мистер Бредли?
Толстяк тяжело плюхнулся в кресло и злобно глянул на директора:
– Что обсуждать, Минерва? Я требую отстранить этого, - пренебрежительный взмах рукой в сторону Северуса, обосновавшегося на стуле в дальнем углу кабинета, - от работы в Хогвартсе. За грубое нарушение Устава школы.
Гермиона непроизвольно закатила глаза. Бредли сказал последнюю фразу настолько высокопарно-пафосным тоном, что преподавательнице Чар стало дурно. Ни на МакГонагалл, ни на Снейпа она не смотрела, поэтому их реакция на данное заявление осталась для Грейнджер неизвестной.
Устав Хогвартса был экспериментом одного из директоров, попыткой привести к единому знаменателю все школьные правила. В принципе, идея была неплохой, однако исполнение, как всегда, оставило желать лучшего. Приказы директоров, традиционные ежегодные списки запрещенных предметов и прочее, прочее, прочее – вся эта документация всего лишь была объединена под одной обложкой, без систематизации и структуры. Каждый волшебник, пришедший на директорское место, пытался отредактировать Устав, и каждый терпел поражение. Альбус Дамблдор не стал даже пробовать, поэтому последняя корректировка проводилась более пятидесяти лет назад. В Хогвартсе при Дамблдоре действовали составленные им самим Правила Школы чародейства и волшебства «Хогвартс». Однако после войны Устав был найден группой энтузиастов из Министерства. Новому главе попечительского совета сборник устаревших и часто противоречащих друг другу приказов и правил показался весьма дельным. Мистер Бредли не нашел ничего лучше, чем объявить Устав действительным, даже не попытавшись прочитать его до конца.
Неукоснительное соблюдение Устава Хогвартса в полном объеме было обязательным пунктом трудового договора, который заключали с преподавателями. Однако из ныне работающих целиком Устав читала разве что МакГонагалл – до древних ли правил, когда расписание изменяется едва ли не каждый день, студенты воруют ингредиенты из кладовой класса Зелий и музыкальные пластинки из стола преподавателя Маггловедения!
Студентка первого курса Гермиона Джин Грейнджер, умница-отличница с наивно распахнутыми глазами, конечно, пару раз заглядывала в Устав, но быстро поняла, что подобное знание ей не пригодится. Лучше уж изучить Правила Школы, ведь, нарушая их, можно лишиться баллов.
Преподаватель Чар Гермиона Джин Грейнджер-Уизли пожалела свое время в начале учебного года, ограничившись тем, что взяла копию книги в библиотеке, пообещав себе ознакомиться с нею в первый же свободный вечер. Ну, в крайнем случае во время рождественских каникул… или пасхальных…
Сидя на жестком стуле в кабинете директора, Гермиона страстно мечтала о хроновороте. Если бы он снова оказался у нее в руках, она бы вернулась на пару дней назад и прочитала бы каждую страницу этого волдемортова Устава. И не сидела бы сейчас, словно глупая кукла, не понимая, о чем речь.
Головокружение усилилось.
– О нарушении какого именно правила вы говорите? – осведомилась Минерва, доставая из ящика стола потрепанный экземпляр Устава с закладками почти на каждой странице.
Бредли побарабанил пальцами по крышке стола.
– Может быть, Снейп сам признается? Если вам еще не понятно.
Тишина была непродолжительной.
– Возможно, вы хотите, чтобы я признался во всех смертных грехах сразу? Давайте покончим с этим фарсом, – тихий бархатный голос профессора Снейпа колоколом отдавался в голове Грейнджер. – Скажите, в чем вы меня обвиняете, - между прочим, до сих пор бездоказательно, – а я вам отвечу. По-английски. Не сомневайтесь, все поймут, включая вас…
«Несмотря на вашу ограниченность и тупость». Последнее Гермиона додумала от себя, но глава попечительского совета, похоже, сделал то же самое: Филиас Бредли от возмущения поперхнулся воздухом, хотя тон преподавателя Зелий был вполне спокойным.
– Бредли, прекратите ломать комедию, – недовольно поморщилась Минерва. – Ближе к делу.
– Доббс, запишите в протокол, – прокашлялся глава попечительского совета. – Обвиняемые выказывают неуважение к представителям власти.
– О, так нас уже двое! – криво усмехнулся Снейп. – Если вы запишите это в протокол, аврор Доббс, вы станете лгуном. Это не слишком приятное ощущение, поверьте мне на слово.
Аврор замер. Чувство долга в нем явно вступило в противоборство с чувством справедливости. Кроме того, Филиас Бредли ему не нравился.
– Как хотите! – мистер Бредли развел руками, как бы говоря: «Я сделал все, что мог». – Северус Тобиас Снейп обвиняется в нарушении пункта номер пятьсот шестьдесят пять дробь пятнадцать от седьмого сентября тысяча пятьсот шестнадцатого года Устава Хогвартса.
– То есть?.. – брови Минервы поползли вверх от изумления. Она быстро переводила взгляд со Снейпа на Гермиону, словно решая какую-то очень сложную для себя задачу.
– «Сотрудник Школы чародейства и волшебства «Хогвартс» не имеет права на близкие отношения с коллегой, за исключением отношений между лицами, состоящими в браке, при условии, что брак был заключен до поступления на работу. Единственным наказанием за нарушение данного правила является увольнение инициатора», – с видимым удовольствием процитировал мистер Бредли.
«Я в аду», - мрачно подумала Гермиона. Она никак не могла взять в толк, зачем ее вызвали на это разбирательство. Ее лишь переполняло негодование оттого, что Снейп имел «близкие отношения с коллегой», а она, идиотка, целуется с ним во сне и мечтает о случайной встрече в коридоре. Даже после принятого ею решения забыть о преподавателе Зелий раз и навсегда.
– Вызывали, директор? – в кабинет вошел Грегори Лим в сопровождении Коннора.
– Это я вызывал вас, юноша. Мисс Малфой ждет в коридоре? Отлично, – мистер Бредли сделал приглашающий жест. – Нам необходимо, мистер Лим, чтобы вы рассказали все, что произошло вчера. С самого утра и до того момента, когда вы в последний раз видели профессоров Снейпа и Грейнджер.
– Вы не обязаны отвечать, мистер Лим, – сказала Минерва, углубившаяся в изучение Устава.
Лим быстро глянул на директора, на деканов, затем кивнул главе попечительского совета:
– У нас было дополнительное занятие по Чарам, потому что мы сорвали урок. Занятие было наказанием, назначенным профессором Грейнджер заслуженно и с ведома администрации школы, – спокойно и размеренно начал рассказывать Грегори. – Затем мы с профессорами и Люси Малфой отправились искать одно редкое растение по просьбе профессора Лонгботтома.
– Вы знали о свойствах растения? – Бредли подался вперед всем телом.
– Разумеется, – уверенно соврал Лим.
Гермионе мучительно хотелось оказаться где-нибудь подальше, к примеру, на Астрономической башне.
Ученик врет главе попечительского совета, словно точно знает, что происходит. Профессор Грейнджер – не понимает ничего.
Мистер Бредли обвиняет преподавателя Зелий непонятно в чем, называет Упивающимся смертью и грозит увольнением. Профессор Снейп явно не обеспокоен этим фактом.
Минерва МакГонагалл листает Устав, словно ее совершенно не волнует происходящее или судьба Снейпа.
Гермионе здесь не место. Она просто не может сидеть, ничего не делая.
Грейнджер почти собралась вставить свои пять кнатов в допрос Лима, чьи ответы тщательно конспектировались аврором Доббсом, как Коннор хрипло сказал:
– К чему все это? Я же показал вам воспоминания, где Снейп пристает к профессору Грейнджер! У него в комнатах висит ее портрет! – в гневе Джон стукнул кулаком по ладони. – Какие еще доказательства вам нужны?! Его нужно уволить! Он не имеет права!
«Поправка. Теперь я в аду», – устало закрыла глаза Гермиона, чтобы не видеть недовольное лицо Бредли, злое – Коннора, невозмутимое – МакГонагалл, слегка удивленное – Лима, обескураженные – авроров и, главное, лицо Северуса Снейпа. У нее снова закружилась голова, а к горлу подступила тошнота, так что только и осталось просто принять происходящее и сделать вид, будто ее все это не касается.
В этот момент эмоции и чувства Северуса Снейпа, бывшего двойного шпиона, против обыкновения, можно было прочитать по выражению лица, словно открытую книгу. Если бы Гермионе Грейнджер не было так плохо, она бы заметила, что угрюмый учитель Зелий испытывает только облегчение.

Директор Школы чародейства и волшебства «Хогвартс» Минерва МакГонагалл, при всей своей видимой педантичности, собранности и строгости, всегда знала, что некоторые правила существуют затем, чтобы их нарушать. Прием на работу давно знакомого человека, не имеющего ни одной рекомендации, в обход кандидата, выдвигаемого от попечительского совета, периодическое «забывание» о нормах этикета, главным образом во время наиболее судьбоносных для факультета соревнований по квиддичу, и многое, многое другое – все это доказывало, что Минерва вовсе не была ярой сторонницей неукоснительного соблюдения всех мыслимых и немыслимых правил.
Возросший интерес Снейпа к Грейнджер Минерва заметила в июле. Когда зельевар впервые как бы ненароком осведомился у директора, чем сейчас занимается лучшая выпускница Хогвартса, МакГонагалл ответила максимально честно, не задумавшись о природе его любопытства. Но по прошествии нескольких недель она неожиданно узнала, что Северус успел задать подобный вопрос почти всем работникам школы и перелистал все подшивки «Пророка» за последние три года. В конечном счете Минерва приняла решение: Гермиону все равно нужно пригласить на работу, почему бы это не сделать Снейпу как заместителю директора? А если мисс Грейнджер согласится… там и будет видно, чем она так заинтересовала Северуса…
В тот момент МакГонагалл даже не вспомнила об Уставе Школы. В Хогвартсе продолжали действовать традиционные правила, утвержденные Альбусом, с незначительными изменениями, внесенными Минервой.
Сидя в своем директорском кресле, вынужденная выслушивать нелепые обвинения в адрес Северуса от главы попечительского совета Филиаса Бредли, листая старый экземпляр Устава, Минерва МакГонагалл испытывала достаточно сложное чувство: к радости от того, что она не ошиблась в предположениях и интерес Снейпа к Грейнджер носит не только «исследовательский» характер, примешивались вина и сожаление. Северус снова вынужден был оправдываться, он снова был унижен и снова – по вине директора Хогвартса.
– К чему все это? Я же показал вам воспоминания, где Снейп пристает к профессору Грейнджер! У него в комнатах висит ее портрет! Какие еще доказательства вам нужны?! Его нужно уволить! Он не имеет права! – хрипел тем временем Коннор.
– Я кое-что нашла. Джон, будьте добры вести себя прилично в моем кабинете, – Минерва МакГонагалл подняла глаза на собравшихся, с трудом удерживая на лице маску невозмутимости. – Согласно пункту Устава номер четыреста пятнадцать в случае, если Совет требует увольнения работника Школы на основании нарушения Устава, директор вправе отклонить это требование или назначить служебное расследование.
Заявление директора произвело достаточно предсказуемый эффект. Бредли возмущенно сказал что-то о произволе, Коннор, так и не сумев взять себя в руки, ругнулся сквозь зубы. Северус Снейп криво ухмыльнулся. Гермиона, к этому моменту успешно слившаяся со стеной, возле которой сидела, радостно встрепенулась.
– Если вы не уволите Снейпа, Минерва, я поставлю вопрос о вашей неспособности быть директором, - неожиданно твердо сказал Бредли. В его голосе не было ни фальши, ни наигранного пафоса. Ему трудно было не поверить.
– Да как вы смеете! – все-таки не сдержалась Грейнджер, не проронившая ни слова с того самого момента, как переступила порог кабинета. – Директорство профессора МакГонагалл – лучшее, что могло случиться со школой! Как у вас язык поворачивается…
– Достаточно, профессор Грейнджер, – Северус Снейп словно враз постарел лет на десять. – Я уйду.
Гермиона прикусила губу. Снейп старательно не смотрел в ее сторону, изучая содержимое полок за спиной директора.
– Нет, – покачала головой Минерва, стараясь перехватить его взгляд. – Если мистер Бредли так ставит вопрос, я думаю, он не будет против служебного расследования. Верно, Филиас?
– Я, право, не вижу в этом смысла, директор, – поджал губы мужчина. – Ведь Снейп практически признал свою вину. Только из уважения к вам.
МакГонагалл иронично хмыкнула, жестом упреждая желающих высказаться Гермиону и Северуса:
– Из уважения ко мне, Филиас, вы могли бы сейчас уйти, разорвав этот несчастный протокол. А служебное расследование – это еще одно доказательство того, как мало вы на самом деле смыслите в подборе кадров. Как, впрочем, и я… – Минерва бросила тяжелый взгляд на Коннора, который проигнорировал это с потрясающим спокойствием. – Я прошу всех присутствующих выйти в коридор. Мистер Лим, – обратилась она к пятикурснику, о котором все успели успешно забыть, – будьте добры, передайте профессору Вектор, что необходимо собрать преподавательский состав. Пусть посидят в учительской, ожидая вызова. Для служебного расследования требуются показания всех работников школы, не так ли, Филиас?
Мистер Бредли недовольно кивнул:
– Доббс, вы тоже останьтесь. Вы продолжите ведение протокола. А вы, Пиккерт, проследите, чтобы Снейп никуда не делся.
К удивлению Минервы, Северус промолчал, выходя из кабинета с аврором по пятам. МакГонагалл очень не понравилось его спокойствие. Снейп сказал «Я уйду», словно смирившись с неизбежным.
«Не дождешься, – подумала она, прикидывая вопросы, которые может задать Бредли сотрудникам школы. – Я тебя с должности не сниму. С нарушения правил все началось, им же все и закончится. Мы справимся».
– А вы куда, профессор Грейнджер? – словно издалека услышала Минерва голос Бредли. ¬Гермиона, уже открывавшая входную дверь, замерла, не оборачиваясь. Ее спина была настолько неестественно прямой, что у МакГонагалл все внутри сжалось от непонятного чувства бессилия. Если бы Альбус был жив, он бы ни за что не позволил попечительскому совету так распоряжаться его коллегами…
В ту же секунду Минерва вспомнила лицо Хагрида, когда его забирали в Азкабан. Вспомнила и тяжело вздохнула: Дамблдор тоже не был всесилен. Но он старался. И она постарается…
– Присядьте, Гермиона, – как можно мягче сказала директор. – Думаю, мистер Бредли решил начать расследование с беседы с вами.
Грейнджер обернулась. На ее лице было написано какое-то мучительное сомнение.
– Как скажете. Я готова. Начнем.
 
lajtaraДата: Понедельник, 28.05.2012, 22:17 | Сообщение # 11
Гость
Летописец
Награды: 0
Репутация: 8
Статус: Нет на месте
Глава 10
Вечер воскресенья


Аврор с десятилетним стажем Питер Доббс присутствовал на стольких допросах, что и сосчитать был не в силах. Поступив на службу в двадцать лет, он никогда не занимался оперативной работой, за исключением нескольких месяцев в год падения Волдеморта, когда все, прошедшие хотя бы недельный курс подготовки, становились воинами, а не аналитиками. После победы Доббс с чистой совестью вернулся к бумажной работе, составляя протоколы, отчеты и аналитические справки.
Но именно поэтому сейчас аврору Питеру Доббсу, проводившему допросы огромного количества Упивающихся смертью, казалось верхом несправедливости, что мрачного преподавателя Зелий Северуса Снейпа, двойного шпиона и героя войны, хотят уволить с работы за такую мелочь, как поцелуй, пусть даже он произошел с не менее известной Гермионой Грейнджер.
Конечно, Доббсу приходилось подчиняться Филиасу Бредли, ведь его прикрепили к главе попечительского совета, но служебное расследование против Снейпа аврор считал самой настоящей глупостью и подлостью. Однако на его почерк это никак не влияло: личные пристрастия – отдельно, работа – отдельно.

Чем дольше они находятся в кабинете директора, тем сильнее аврору Питеру Доббсу хочется разорвать так аккуратно написанный им протокол.
– Ваше имя и род занятий? – голос главы попечительского совета нарочито отстраненный и безразличный.
– Гермиона Джин Грейнджер-Уизли, преподаватель Чар в Хогвартсе.
Она смотрит прямо на аврора. Симпатичная молодая женщина. Каштановые, с рыжиной, волосы собраны в аккуратный пучок, ни грамма косметики. Ногтями правой руки периодически впивается в левую, оставляя на коже кровоточащие полумесяцы, но даже не замечает этого; нижняя губа закушена до крови. Нервничает, очень сильно нервничает.
– Миссис Уизли, вы любите своего мужа?
Брови девушки взлетают вверх от изумления. Она мгновенно успокаивается, насмешливо кривит уголок рта:
– Это не ваше дело, но… Вообще-то, мы собираемся разводиться.
– Вы приняли это решение до или после поступления на работу? – Бредли не обращает внимания на ее реакцию, уткнувшись в свой блокнот.
– А это тем более не ваше дело, – фыркает она. – Я не собираюсь отвечать. Какое отношение это имеет к?..
– Я пытаюсь понять, миссис Уизли, мог ли Снейп повлиять на вас, разрушить вашу семью, такую прекрасную семью…
– О, Мерлин, – Гермиона Грейнджер откидывается на спинку стула, забрасывает ногу на ногу. – В таком случае я отвечу: нет, это решение было принято намного раньше. И профессор Снейп здесь ни при чем. А ваше любопытство в отношении моего брака просто неуместно. И – нет, я не буду рассказывать, почему разрушается «такая прекрасная семья»! И если вы еще раз назовете меня миссис Уизли!..

Молодой мужчина с простым и открытым лицом. У него такой вид, будто он только что проснулся и не совсем понимает, что происходит.
– Профессор Лонгботтом, когда студенты принесли вам растение, вы спросили, отчего профессор Грейнджер не пришла к вам сама?
– Да, конечно, – пожимает плечами Невилл Лонгботтом. – Грегори или Люси, в общем, кто-то из них сказал, что… Нет, постойте. Я не спрашивал. Я просто его забрал.
– Вы видели профессора Грейнджер в тот день после обеда?
– Нет, но я сразу вернулся в теплицы, так что…
– Вас настолько не волнует судьба коллеги, профессор Лонгботтом?
Профессор Гербологии смотрит на Бредли так пристально и долго, что глава попечительского совета не выдерживает и все-таки поднимает голову. Они встречаются взглядами.
– Вы издеваетесь? – тихо и проникновенно спрашивает Лонгботтом. – Я порой неделями некоторых коллег не вижу, потому что мы все всегда очень заняты.
Филиаса Бредли это не смущает:
– И вы не подумали, что студенты могут вас обманывать?
Невилл смеется долго, словно услышал хорошую шутку.
– По-вашему, мистер Бредли, я должен был подумать, что Лим и Малфой убили Гермиону, отомстив за лишнее занятие?

Профессор Грейнджер уже совершенно спокойна. Такое ощущение, словно каждая секунда пребывания в этом кабинете, каждый нелепый вопрос Бредли придает ей силы. Аврору Доббсу кажется, что Гермиона врет. Он подсчитывает, на каких вопросах ее можно было бы подловить на лжи. Так, для удовольствия.
– Почему вы сами не отнесли растение в теплицы?
– Я… я не помню. У меня сильно болит голова уже третий или даже четвертый день. Вероятно, мне стало плохо…
– И вы считаете, что вам в таком состоянии можно преподавать?
– Ну, знаете ли, если голова болит, значит, она есть… – Грейнджер снова кривит уголок рта в насмешке.
– Миссис Уизли!
– О, Мерлин. Я же просила!

Для пятикурсника парень слишком расслаблен. Он чувствует себя в кабинете директора настолько свободно и спокойно, словно МакГонагалл – его родная тетушка. Впрочем, он слизеринец, а для слизеринцев самообладание – вполне естественное состояние.
– Мистер Лим, как профессор Снейп объяснил вам недомогание профессора Грейнджер?
Грегори Лим смотрит Минерве МакГонагалл прямо в глаза:
– Кажется, он упомянул о головной боли, сэр. Но я могу ошибаться.

Презрение портит ее красивое личико, придавая девушке сходство с дядей. Аврор Доббс хорошо знаком со всей семьей этой студентки.
– Мисс Малфой, за что вам было назначено дополнительно занятие?
– Наш курс сорвал два урока у профессора Грейнджер, – она говорит об этом так просто, словно признается в невыполненном домашнем задании.
Бредли хватается за соломинку, правда, непонятно – зачем:
– Значит, вы не уважаете профессора? Она плохой учитель?
Люсильда Амалия Малфой сверлит главу попечительского совета долгим взглядом своих прекрасных глаз:
– Она – потрясающий учитель. Одна из лучших. Просто в подростковом возрасте учащиеся закрытых учебных заведений часто испытывают стресс, который выражается в стремлении нарушить как можно больше школьных правил…
– Достаточно, мисс Малфой, я понял! – не выдерживает Бредли.
– Ну что вы, я же только начала! – невозмутимо сокрушается Люси.

– Профессор Хуч, как вы можете описать отношения, в которых состоят профессора Снейп и Грейнджер?
Женщина неопределенного возраста скучающе вздыхает, словно от усталости:
– Они определенно состоят в отношениях.
– Вот! Вот видите, Минерва! – Бредли торжествующе подскакивает на стуле.
Роланда Хуч обменивается с директором понимающими взглядами и продолжает, словно не слыша слов главы попечительского совета:
– Если под отношениями вы подразумеваете то же, что и составители толковых словарей, то даже мы с вами в данный момент состоим в отношениях. Я имела ввиду именно это. Не более того.
Искоса она смотрит на аврора Доббса невероятными желто-зелеными орлиными глазами и неожиданно подмигивает ему.

– Отношения – это философская категория, обозначающая связь, или взаимодействие людей или их сообществ между собой, или характерную направленность их действий…
Девушка продолжает говорить хорошо поставленным лекторским тоном, пока Филиас не взрывается:
– Профессор Грейнджер! – кричит он.
– Поэтому вам следует быть точнее в формулировке вопроса, мистер Бредли, – тем же профессорским тоном завершает свою речь Гермиона.

Очень трудно определить возраст ведьмы, особенно если она того не желает. Аврор Доббс не дал бы сидящей перед ним изящной брюнетке и тридцати, однако он прекрасно знает, что профессор Нумерологии Септима Вектор старше его по меньшей мере на пятнадцать лет.
– Профессор Вектор, когда вы подписывали трудовой договор на этот год, вы обратили внимание на пункт десять?
– Разумеется. Там написано, что преподаватели Хогвартса обязаны соблюдать Устав, – она сидит очень прямо, всем своим видом выражая недовольство тем, что ее оторвали от дел, запланированных на сегодняшний день.
– И вы его, конечно же, прочли?
Септима мягко улыбается:
– Я – нет. А вы?
Замешательство Филиаса Бредли заставляет строгую преподавательницу зарумяниться от удовольствия.
– Последняя редакция Устава Школы была принята более пятидесяти лет назад, – раздается голос откуда-то сверху. – С тех пор времена значительно изменились. Доброе утро, Филиас!
Альбус Дамблдор хитро смотрит с портрета на собравшихся сквозь очки, поглаживая свою пышную бороду.
– Доброе утро, директор, – здоровается за всех профессор Вектор. – Я могу идти, сэр?

Джона Коннора аврор Доббс знает давно, даже, пожалуй, слишком давно. Именно поэтому в первую очередь Питеру бросается в глаза невероятная нервозность профессора Защиты от темных искусств. Его правое колено подрагивает, словно под воздействием электрического тока. Доббс – магглорожденный, поэтому ему приходит в голову именно это сравнение.
– Профессор Коннор, что вы делали в подземельях тем вечером?
– Я следил за дверью комнаты профессора Снейпа.
– Зачем?
– Последние несколько дней он явно пытался привлечь внимание профессора Грейнджер. А учитывая, что до этого он два месяца наводил о ней справки… Бывших Упивающихся смертью не бывает, я это вам как аврор говорю!
– Бывший аврор, – Доббс сам не замечает, как слова срываются с языка.
Коннор прожигает старого знакомого негодующим взглядом:
– Бывших авроров не бывает.

– Мисс Малфой, вы видели профессора Грейнджер после того, как забрали растение?
– Кажется, нет. Но у меня сильно болела голова, так что…
– Да вы что, сговорились, что ли?! – Бредли бьет кулаком по столу.
Люсильда Малфой позволяет легкому недоумению проступить сквозь маску сплошного презрения. Это выглядит так забавно, что Доббсу едва удается сдержать смех. Девушка замечает это и снова кривит уголок рта.
Филиас Бредли шипит от боли – ушиб руку.

– Профессор Трелони, вы когда-нибудь видели профессоров Снейпа и Грейнджер вместе?
Сквозь огромные очки взгляд ясновидящей кажется совершенно безумным.
– Постоянно, – тонким звенящим голосом говорит она.
Бредли всем телом подается вперед, как собака, учуявшая след.
– При каких обстоятельствах?
Сивилла Трелони мечтательно поднимает глаза к потолку и замолкает. Она молчит около пяти минут. Все это время аврор Доббс, директор МакГонагалл и Филиас Бредли тоже изучают потолок в ожидании, пока правнучка великой Кассандры наконец-то ответит.
– Впервые я узрела эту замечательную пару своим внутренним оком примерно в… тысяча девятьсот шестьдесят седьмом… – продолжает Трелони. – Мне тогда подумалось…
– Профессор! – нервно прерывает ее Бредли.
Сивилла недоуменно смотрит на него своими глазами летучей мыши и голосом обиженного ребенка говорит:
– Вы сами спросили!
– Вживую вы их когда-нибудь видели вместе? – устало уточняет Филиас.
– Разумеется. Только что, мистер Бредли. В учительской.
Доббс все-таки смеется. Вместе с директором.
Бредли начинает медленно заливаться краской.

– Профессор Лонгботтом, вы когда-нибудь видели профессоров Снейпа и Грейнджер вместе?
Невилл наклоняет голову, задумчиво смотрит на Распределяющую Шляпу, из которой он однажды вытащил меч Гриффиндора.
– Мистер Бредли, а вы когда-нибудь видели Affectuum verum ordinaria?
– Профессор, я занимаюсь тем, что пытаюсь установить истину, а вы развлекаетесь? – со злостью спрашивает глава попечительского совета.
– Между прочим, крайне редкое растение… – невозмутимо отзывается Лонгботтом.

– Даже если все, что утверждает это слизняк Коннор, правда, что с того? – не дожидаясь нового вопроса, говорит преподавательница Полетов, неосознанным движением разминая локоть на левой руке.
– Профессор Хуч, прекратите! Это неуставные отношения, которые недопустимы для людей, работающих в детском коллективе!
– Знаете, если уж на то пошло, в этой школе и раньше случались неуставные отношения. Особенно в этом преуспели профессора Защиты от темных искусств.
– Что вы имеете в виду?
– О, я не стану раскрывать ничьих секретов, кроме собственных. В первый послевоенный год я четыре месяца встречалась с Джоном Коннором. Нас тоже уволите?
Мистер Бредли молчит. Роланда ухмыляется. Легко и открыто.

– Профессор Коннор, вы состояли в неуставных отношениях с Роландой Хуч?
Джон вскакивает с места, словно подпрыгнув на пружине, – злой, растерянный и недоумевающий одновременно:
– Что? Я… Ах ты… Акромантул вас раздери, речь идет не об этом! Снейп пытался приворожить профессора Грейнджер – вот о чем сейчас нужно думать!

– Мисс Малфой, когда вы забрали растение, как выглядела профессор Грейнджер?
Люси усиленно делает вид, что ее еще не тошнит от этого кабинета и Бредли. Она очень устала, поэтому получается плохо.
– Я уже говорила, сэр, – глухо отвечает она. – Так, будто у нее сильно болит голова.
– Вам не показалось, что с профессором Грейнджер что-то не так? Вы не подумали, что она… слегка не в себе?
Мисс Малфой смотрит на аврора Доббса долгим внимательным взглядом, пока он не опускает голову, пряча очередной очень непрофессиональный смешок.
– О, сэр, я написала четыре эссе о различных видах Амортенции. Однозначно – это не могла быть Амортенция.

– Где вы были весь вчерашний вечер, профессор Грейнджер?
– У себя в комнате, читала книгу.
Девушка снова терзает нижнюю губу. Доббса озаряет: она врет. Не было ее в комнате. Жаль, что Веритасерум запретили. Впрочем, нет. Ему, Питеру Доббсу, не жаль. А вот Бредли наверняка жалеет.
– Вы отсутствовали и на обеде, и на ужине, и на вашем традиционном чаепитии.
– Я не хотела есть. Мне нужно было срочно прочесть эту книгу.
– Книги важнее еды? – удивляется Бредли. Да, у него в голове подобная расстановка приоритетов явно не укладывается.
Гермиона язвительно усмехается и говорит:
– Это верно для любого образованного человека, сэ-эр…
Филиас недовольно смотрит на нее. Грейнджер не отводит глаз.
– Вы когда-нибудь были в комнатах профессора Снейпа? ¬ – наконец спрашивает Бредли.
– О, Мерлин. Я такого не припомню.

Северус Тобиас Снейп, пока еще преподаватель Зелий в Хогвартсе, сидел у камина в учительской, подвинув ближе к огню свое любимое кресло. То самое, в котором однажды, всего сутки назад, он принял решение оставить Грейнджер в неведении относительно его чувств к ней. Казалось, с тех прошло несколько лет.
То, что Филиас Бредли назвал служебным расследованием, продолжалось вплоть до вечера. Он вызывал то одного преподавателя, то другого. Они так и остались в учительской все вместе, съели обед, принесенный эльфами. Пили чай, не решаясь заговорить друг с другом о деле под укоризненным взглядом аврора Пиккерта.
Малфой и Лим, которым великодушно разрешили также находиться в учительской, чинно расположились на диване, едва заметно держась за руки. Вектор объясняла им что-то по домашнему заданию на завтра, которое они никак не смогли бы выполнить. Роланда, устроившись на подоконнике, покачивала ногой. Снейпу мог прекрасно рассмотреть ее лицо – жесткое, но вместе с тем спокойное и как-то даже слегка умиротворенное. А вот лица Гермионы он не видел. Она сидела на своем обычном месте и листала Устав. Они так и не сказали друг другу ни единого слова.
Северуса не вызывали еще не разу.
Снейп не знал, что отвечали другие на вопросы Бредли. Было понятно, что присутствие Минервы является чисто номинальным, глава попечительского совета не даст ей высказаться и даже задать вопроса. И, будучи обвиняемым, профессор Зелий мог лишь догадываться по ободряющим улыбкам коллег, что они всячески пытались ему помочь.
Это было невероятно приятно, хоть Снейпу и казалось, что он не заслуживает поддержки коллег, как не заслужил и их прощения за убийство Альбуса.
Видимо, профессора считали иначе.
Сначала Снейп думал, что следует признаться и уволиться. Но чем дольше он сидел у камина в ожидании вызова, чем больше улыбок видел, тем меньше хотелось ему покидать Хогвартс. Все-таки коллегиальная солидарность – странная штука.
«Мы можем не любить друг друга, говорить в лицо ужасные и обидные вещи, но когда появляется угроза извне – мы будто становимся единым организмом… О, а я, кажется, становлюсь сентиментальным. Что ж, самое время…»
Коннор был в коридоре. В учительскую его не пустила Роланда, буквально преградив ему путь и тихо сказав нечто, видимо, очень обидное, потому что преподаватель Защиты от темных искусств вспыхнул и ушел.
В пять тридцать вечера Джон Коннор распахнул дверь и с нескрываемым злорадством провозгласил:
– Снейп!

Северус приложил все силы, чтобы войти в кабинет директора так, как он обычно врывался на занятия к первокурсникам. Минерва, все так же сидящая за директорским столом, казалась постаревшей лет на десять. Ей нужен был отдых, но она боялась уйти. А вот глава попечительского совета, напротив, выглядел так, словно и не работал.
Снейп опустился на стул напротив МакГонаггал и Бредли и выжидающе поднял левую бровь.
– Ваше имя и род занятий?
– Северус Тобиас Снейп, Упивающийся смертью, – как можно более бесстрастно отозвался профессор.
МакГонагалл покачала головой, аврор Доббс не удержался от смешка.
– Зачем вы наводили справки о Гермионе Грейнджер последние три месяца? – спросил Бредли, не поднимая глаз от пергамента с пометками, делая вид, будто не слышал ответа.
– Простое любопытство, – пожал плечами Снейп. – О мисс Грейнджер всегда так высоко отзывались, хотелось узнать, чего же она достигла. Жаль, что немногого. И как вы предполагаете, можно ли соблазнить коллегу, если ничего о ней не знаешь?
– Почему на стене вашей комнаты приклеен ее портрет?
Северус Снейп закатил глаза:
– Потому что я серийный маньяк-убийца. Если вам так хочется, я готов взять на себя даже преступления Джека-потрошителя.
Аврор Доббс оторвался от своих записей. Будучи магглорожденным, он наверняка слышал о Джеке. Бредли не слышал, поэтому иронии не понял.
– Знаете, Снейп, я верю, что вы сможете найти ответ на любой мой вопрос, – с наигранной усталостью сказал он. – Придумать этот ответ на ходу не составит для вас труда, вы двадцать лет врали направо и налево. Несмотря на усилия ваших коллег, я почти восстановил картину произошедшего. К сожалению, выращивание Affectuum verum ordinaria не запрещено, поэтому профессор Лонгботтом не понесет никакого наказания, но вы воспользовались тем, что профессор Грейнджер попала под влияние этого ужасного растения. Вы, Снейп, должны были доставить ее в Больничное крыло, а вместо этого потащили в свои комнаты. Вы нарушили Устав. И у меня есть воспоминания профессора Коннора, поэтому лгать бессмысленно. Я считаю вас виновным.
– Тогда зачем весь этот балаган? – криво усмехнулся Снейп. – Увольте меня, я же сказал, что согласен.
Минерва МакГонагалл тяжело вздохнула, укоризненно глядя ему в глаза. «Ничего, Минерва, ничего, – мысленно ответил ей Северус. – Я выживу. Я попробую».
– Да, вероятно, мне так и придется поступить. Жаль, в начале учебного года не так-то просто найти хорошего специалиста… Но воспоминания… Стоп! Где воспоминания?! – Филиас со все нарастающей паникой оглядел стол – раз, другой, третий. – Минерва, вы же видели, что здесь стоял флакон с воспоминаниями Коннора?!
МакГонагалл выглядела не менее растерянной, чем глава попечительского совета. Вместе они осмотрели стол в четвертый раз, перерыли все бумаги Доббса.
– Доббс! Куда делся флакон?! – в бешенстве кричал Бредли уже из-под стола. – Акцио флакон! Акцио!
– Я веду протокол. Я не могу еще и флаконы ваши охранять! – фыркнул аврор.
Снейп безучастно наблюдал за поисками улики, сложив руки на груди. Потом деликатно кашлянул, привлекая внимание. Бредли вылез из-под стола и повернул голову на звук, глядя сквозь Снейпа невидящим взглядом налитых кровью глаз. Минерва едва сдерживала улыбку, уголки ее рта счастливо подрагивали.
– Раз доказательств нет, я могу идти? – вежливо осведомился Снейп.
Филиас промычал что-то невнятное.
– Хочу напомнить, что брать свидетельские воспоминания повторно будет незаконно, – робко вставил Доббс.
Бредли без сил упал на стул. Его вид навевал мысли о пятом этаже больницы Святого Мунго.
– Налить вам валерьянки, Филиас? – осторожно спросила Минерва МакГонагалл. – У меня где-то был флакон...
Услышав последнее слово, глава попечительского совета испустил нечленораздельный вопль, а затем принялся рвать протокол. Брови аврора Доббса медленно поползли вверх.
– Все напрасно, все напрасно… – бормотал Бредли, разрывая мелко исписанный пергамент в клочки. – Все напрасно…
– Ну же, Филиас, возьмите себя в руки, – с искренним беспокойством сказала МакГонагалл. – Зато, выходит, в школе нет никаких чрезвычайных происшествий… Вы должны быть этому рады!
Филиас Бредли, глава попечительского совета, разразился громким смехом шизофреника. В его круглых глазах плескалось усталое отчаяние.
 
lajtaraДата: Понедельник, 28.05.2012, 22:18 | Сообщение # 12
Гость
Летописец
Награды: 0
Репутация: 8
Статус: Нет на месте
Эпилог

Профессор Зелий, обладатель ордена Мерлина первой степени, Северус Тобиас Снейп всегда был уверен в том, что лишь в гробу ему удастся выспаться. Впрочем, после вынужденного воскрешения он начал сомневаться и в этом. На протяжении многих лет здоровый крепкий сон с ночи до утра, не прерываемый вызовами Волдеморта и Дамблдора, вынужденными полуночными дежурствами, визитами пьяного Люциуса Малфоя или Аргуса Филча, который приводил к Снейпу очередного малолетнего нарушителя, словно в замке не было более ни одного преподавателя, оставался для зельевара несбыточной мечтой.
К его собственному глубокому удивлению, пробуждение произошло не от стука в дверь, боли в руке или истошного вопля. Нет, профессор Северус Тобиас Снейп проснулся по весьма банальной причине – он замерз, несмотря на теплое пушистое одеяло, в которое был заботливо укутан с головы до ног.
Впрочем, одеяло несколько обескуражило Снейпа. Он всегда укрывался тонким колючим пледом, дававшим весьма малое количество тепла. Это была очередная мера предосторожности бывшего шпиона: он никогда не засыпал крепко, а значит, всегда мог быстро вырваться из плена сновидений. Он на мгновение приоткрыл глаза, успев увидеть лишь уголок подушки в белой наволочке и прикроватную тумбочку со стоящими на ней часами.
Пять часов утра. Странно, ему казалось, что впервые за много лет он выспался от и до, буквально до кончиков ногтей.
На несколько секунд Северусу захотелось малодушно наплевать на то, что он не понимал, где находится, завернуться в это прекрасное, мягкое и теплое одеяло и снова заснуть спокойным глубоким сном праведника.
– Доброе утро, профессор, – услышал он мягкий, чуть хриплый ото сна голос.
Сомнений не было – Грейнджер.
– Не притворяйтесь, я хорошо слышу. Спящие люди дышат совсем иначе.
Он сдался и открыл глаза, чуть поворачивая голову на звук ее голоса.
Гермиона сидела на широком подоконнике у распахнутого настежь окна, свесив наружу босые ноги. У него перехватило дыхание – по маггловским меркам окно находилось на уровне этажа десятого, никак не меньше. Каштановые волосы были безжалостно стянуты в неизменный аккуратный пучок. Ни разу за все это время Снейп не видел, чтобы ее чудесным волосам была дарована свобода. Она сменила свою скучную учительскую мантию на желтые шорты чуть выше колена и темно-бордовую майку с надписью золотом «Гарри Поттер жил, жив и будет жить». Такие майки предприятие братьев Уизли выпустило к первой годовщине победы. В руке у нее была огромная чашка кофе.
Еще никогда Северус не ощущал так остро, какая пропасть на самом деле отделяла их друг от друга.
Как и того, какой Гермиона, в сущности, еще ребенок.
– Доброе утро, профессор, - эхом отозвался он, садясь в постели и с облегчением отмечая, что, хотя кто-то (ха, как будто есть варианты!) снял с него мантию, сюртук и ботинки, рубашка и брюки остались на своих местах. Снейп оглянулся в поисках своей одежды и нашел ее аккуратно висящей на спинке кресла у камина.
В комнате было достаточно прохладно: все-таки температура воздуха в середине сентября на севере Британских островов не слишком располагает к проветриванию помещений по утрам.
– Вам не холодно, мисс Грейнджер? – слова сорвались с языка прежде, чем он их обдумал.
– Вас правда это волнует, профессор Снейп? – очень резко сказала Гермиона. И тут же пожалела об этом, судя по тому, с каким отчаянием она уткнулась в свою чашку. – Думаю, вы плохо помните, что вчера случилось.
Последнее, что Снейп помнил отчетливо – стычку с Коннором у кабинета директора, когда преподаватель Защиты от темных искусств узнал, что никто не собирается увольнять его соперника, так как кто-то выкрал флакон с воспоминаниями прямо из-под носа Бредли. Джон Коннор превзошел самого себя: забыв о палочке, набросился на Снейпа с кулаками.
– Я помню драку, – осторожно ответил профессор Зелий, оглядываясь. ¬– У вас есть зеркало?
Гермиона повернула голову. В ее взгляде было какое-то непонятное чувство ¬– не то жалость, не то злость.
– С вами все в полном порядке. Конечно, вы изрядно… пострадали… прежде чем авроры смогли вас разнять, но вы уже в порядке. Мадам Помфри дала вам лечебную смесь.
– А почему…
– Почему вы оказались в моей комнате? – Грейнджер отпила еще глоток кофе и усмехнулась: – Пожалуй, мне проще будет показать, чем рассказывать.
Смутно ощущая, что он потом пожалеет о своем поступке, Снейп тем не менее подошел ближе к сидящей на подоконнике девушке. У окна было холоднее, но от Гермионы исходило совершенно волшебное тепло.
Профессор Зелий мысленно обозвал себя сентиментальным нытиком. Принял решение – так держись. К чему все эти сомнения?
– Вы позволите… мне? – тихо спросил он, садясь рядом на подоконник.
– Я верю вам, – просто ответила Грейнджер.
Палочка привычно скользнула из рукава в ладонь. Снейп медленно взял из руки Гермионы чашку, отставил в сторону. Пальцы девушки были невероятно горячими, словно ее била лихорадка. Но ее взгляд оставался спокойным.
– Леггилеменс!

И вот он вслед за Гермионой и другими преподавателями выбегает из учительской, привлеченный шумом драки. Они с Коннором дерутся у самой горгульи, словно маггловские мальчишки. Снейп с удовлетворением отмечает, что ничем не уступает противнику. Наконец аврорам Доббсу и Пиккерту удается растащить дерущихся мужчин. Мадам Хуч уводит Снейпа-из-воспоминаний в сторону больничного крыла, а настоящий Снейп тем временем наблюдает, как Джон Коннор вырывается из рук авроров до тех пор, пока к нему не применяют Инкарцеро и Ступефай.
Грейнджер что-то спрашивает у директора МакГонагалл и, услышав ответ, буквально светлеет лицом. Ее губы шепчут нечто среднее между «Удалось!» и «Слава Мерлину!»
Следующая картинка. Грейнджер в своей комнате. На часах около восьми вечера. Она вся – как натянутая струна, меряет ковер шагами, о чем-то напряженно думает. Раздается стук в дверь – и Гермиона неуловимо меняется: тревожная морщинка меж бровей исчезает, спина распрямляется. Она идет к двери.
На пороге – Снейп. Его мантия порвана в нескольких местах, не хватает половины пуговиц. Губа разбита, под левым глазом багровеет огромный кровоподтек, но его лицо сияет. Скажи Северусу кто-то, что он способен так улыбаться, – ни за что бы не поверил. Но не верить Грейнджер у него нет причин. И он верит.
«Вы знаете, профессор Грейнджер, я так давно мечтал это сделать!» – говорит Снейп-из-воспоминаний вместо приветствия.
Гермиона надевает маску непонимания.
«Вы мечтали избить профессора Коннора?» – спрашивает она и качает головой точь-в-точь как Минерва.
Профессор Зелий мгновенно становится угрюмым.
«Мне нужно кое-что рассказать вам, мисс Грейнджер», – говорит он.
Она зябко кутается в большой шерстяной платок. Из-за распахнутой двери по комнате гуляет сквозняк.
«Может, завтра?» – робко предполагает Гермиона, закусывая губу. Северус Снейп – настоящий, а не из ее воспоминаний – чувствует, что ей очень страшно. Она не хочет слышать его слов. Лучше уж оставаться в неведении.
Профессор Зелий с синяком под глазом порывается что-то сказать, но внезапно начинает падать на пол. Она пытается его подхватить, но он намного выше и тяжелее, так что все, что Гермиона может и делает – не дает ему удариться головой о каменный пол. Несколько минут у девушки уходит на диагностику: она щупает пульс, проверяет дыхание и приходит, наконец, к единственно возможному выводу, найдя в его кармане два флакона.
Снейп вздрагивает. Мерлин, он совсем забыл о флаконах.
Один из них пуст. Гермиона вытаскивает пробку и принюхивается. Удовлетворенно кивает головой – убедилась, что в лечебную смесь от синяков и кровоподтеков, а также сломанного Коннором ребра Помфри добавила сонного зелья, прекрасно понимая, что Снейп не согласится отлежаться.
Грейнджер вынимает палочку и левитирует спящего Снейпа на свою кровать. Расстегивает уцелевшие пуговицы, очень бережно снимает порванную и испачканную мантию, затем сюртук. По одному стаскивает ботинки.
Отчего-то Северусу хочется зажмуриться. Смотреть воспоминания Гермионы об этом почему-то кажется ему неуместным и… подлым, что ли.
Девушка проводит ладонью по его лицу, а затем делает удивительную вещь. Она наклоняется и целует его в губы – легкое, почти невесомое прикосновение. Потом отстраняется, укрывает спящего зельевара теплым пушистым одеялом и садится за стол.
В руках у нее второй флакон – а Снейп уже успел снова забыть о нем, пораженный увиденным. Гермиона рассматривает его напряженным, почти злым взглядом. Внутри мягким серебром светится нечто. Она знает, что это воспоминания, ведь она была тогда в Визжащей хижине.
Наконец Грейнджер решается: она достает из книжного шкафа небольшой думосбор.
Когда Гермиона возвращается из воспоминаний Джона Коннора, на ее лице уже совсем иное выражение. И взгляд, который она бросает на спящего Северуса Снейпа, уже совсем иной.
Хватит. Назад.

Каждый раз Снейпу казалось, что ему не удастся, что он не вернется, увязнет в водовороте чужих мыслей.
Но на этот раз все иначе, ведь Гермиона сама позволила ему, открыла разум, не попыталась поставить даже простенького блока.
– Вы должны были мне рассказать, – прошептала Грейнджер, не отводя взгляда своих прекрасных карих глаз. Ее рука, которую профессор продолжал сжимать в своей, меленько дрожала. – Вы должны были мне рассказать тем же утром, не дожидаясь… мистера Бредли.
Северус все еще не мог понять, какие эмоции она испытывает. Ничего нельзя было прочесть по лицу, даже губы кусать Гермиона перестала.
– Я не хотел вас смущать.
– Я говорила с Роландой Хуч.
Они сказали это одновременно. Грейнджер позволила левому уголку рта чуть приподняться. Снейп вопросительно приподнял левую бровь.
– Вы зря не стали смотреть воспоминания дальше, профессор, – она наконец отвела взгляд и осторожно отняла руку, снова принявшись за остывший кофе. – У Коннора сильнейший нервный срыв. Колдомедики прописали ему курс зелий, он пробудет в больнице Святого Мунго пару недель, а затем, возможно, вернется на работу.
Снейп вскочил с подоконника:
– Они что, издеваются?!
Гермиона пожала плечами, прежде чем ответить:
– Сегодня годовщина смерти его родителей. Двадцать лет. Менталисты провели сканирование его разума. По предварительным диагнозам, он должен поправиться и больше не будет представлять угрозы для окружающих. А найти нового учителя в начале учебного года почти невозможно, поэтому…
– Поэтому Бредли хотел уволить меня, – ядовито напомнил Снейп.
Грейнджер виновато улыбнулась:
– Помимо этого, мадам Хуч поделилась со мной одним очень интересным наблюдением.
«Ну да, ты же должен понимать, к чему все шло. Ведь именно для этого ты пришел сюда вчера вечером, забыв о сломанном ребре и отвратительном самочувствии».
– Я хотел показать вам воспоминания Коннора, мисс Грейнджер, – сказал Снейп, опускаясь обратно на подоконник.
– Если мне не изменяет память, мы перешли на имена. И у вас отлично получалось называть меня Гермионой, профессор.
Она что, улыбается? Правда?
Никогда раньше Северус не замечал, какие удивительные у нее глаза. Вроде бы обычные карие, но при солнечном свете видно, как в них вспыхивают золотые искорки, как они меняют цвет от орехового до желто-зеленого.
– Думаю, нам нужно все обсудить, - он постарался, чтобы голос звучал не так хрипло, но ничего не вышло.
Гермиона наклонила голову, насмешливо прищурилась:
– И вы в самом деле считаете, что нам еще есть что сказать друг другу? Мне думается, что самое главное уже было сказано. А в моем исполнении – так и вовсе дважды. И зря, кстати, вы мне не поверили. Я говорила искренне и тогда, и сейчас. А вы?
Она сидела совсем близко, и Северус чувствовал ее тепло, ее дыхание.
Даже ее мысли, кажется.
Так, может, хватит уже сопротивляться самому себе?
– Надо только кое-что проверить, – неожиданно деловито сказала Грейнджер и потянула его за руку.
Они оба сползли подоконника, встали друг напротив друга. Снейп никак не мог понять, что она хочет сделать.
А Гермиона вдруг огладила рукой его лицо.
– Это невероятно сентиментально и глупо, но я… Я хочу назвать тебя по имени, – ее глаза сияли каким-то совершенно новым светом. – Мне кажется, если я сделаю это, то ты станешь моим навсегда и уже никуда не сбежишь, прикрываясь своей чувственной слепотой и эмоциональной травмой молодости.
Снейпу все происходящее действительно казалось ужасно сентиментальным и глупым, но – о ужас! – это ему нравилось. Поэтому он наклонился и поцеловал Грейнджер в уголок рта, тот самый, который она вечно кривила.
– Главное, не заставляй меня признаваться в любви, потому что я не буду, – своим обычным язвительным тоном произнес профессор Зелий.
– Ну… нести всякую любовную чепуху я могу и сама, – нейтрально ответила Гермиона. Глубоко вздохнула и добавила: – Северус. Я не готова к занятиям.
– Я тоже. Дам контрольную.
– Бедные дети.
Гермиона Грейнджер страдальчески подняла брови. Снейп криво ухмыльнулся, привлек ее к себе и поцеловал. На этот раз их поцелуй был с привкусом кофе. Короткий, буквально несколько секунд. И на этот раз он был настоящим.
Гермиона опустила голову ему на грудь, туда, где билось сердце. Совсем как субботним вечером. И все вдруг стало таким нелепым: и его решение держаться подальше от бывшей ученицы, и тот факт, что он почти в два раза старше, и то, что всего несколько часов назад его едва не уволили за один-единственный поцелуй с ней, и даже его, казалось бы, вечная любовь к умершей Лили…
Важным было только то, что рядом с Гермионой он снова почувствовал себя живым. Даже вынужденный продолжать работать с Коннором, даже под угрозой увольнения и даже зная, что завтра будет самый ненавистный для него день – понедельник.
– Кстати, – вдруг оживилась Грейнджер, поднимая голову. – Кто украл флакон с воспоминаниями, Люси или Грег?
Она улыбалась, и Северусу Снейпу очень захотелось улыбнуться в ответ.
– Люси, – просто ответил он. – А в понедельник мне придется разбираться со всеми Малфоями сразу, которые вздумали отправить ее во Францию и выдать замуж после школы. Хорошо, что сегодня воскресенье.
Гермиона долго и слегка насмешливо смотрела ему в глаза, потом быстро поцеловала и сказала:
– Северус, не хочется тебя расстраивать, но… сегодня – понедельник.
 
IrkinaДата: Понедельник, 28.05.2012, 23:54 | Сообщение # 13
Доброе Ромашко!
Магистр
Награды: 38
Репутация: 180
Статус: Нет на месте
Так, а вот эту часть трилогии я, оказывается, читала. Но перечитала с удовольствием. Очень люблю фанфики, в которых одинаковое внимание уделяется всем персонажам, а не только главным. Интересно раскрыты характеры учеников и преподавателей, особенно почему-то понравилась Трелони, хотя о ней и было всего несколько предложений. Невилл здесь вроде бы даже где-то на третих ролях, но всё равно сразу виден характер персонажа, так понравившегося мне в третей части трилогии. Большое спасибо автору за замечательную серию фиков

Жизнь прекрасна! И плевать, что это неправда!

 
Форум » Библиотечная секция "Гет" » Снейджер » "Доживем до понедельника" (автор:lajtara,PG-13,СС/ГГ,кроссовер\романс,миди,закончен)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Copyright MyCorp © 2024