Драко рассеянно слушает Блейза, лениво кромсая вилкой запеканку, стараясь не допустить того, чтобы та очутилась в маленьком озере из подливки. Драко не любит чеснок. А подливка именно такая. Чесночная. Вздыхаю и допиваю тыквенный сок.

Лавгуд уже не смотрит в мою сторону, лишь перебирает в руках свои бусы, с отсутствующим видом глядя в тарелку с нетронутым ужином.

Блейз предлагает прогуляться. Втроём. Вечерний моцион. Отказываюсь, ссылаясь на плохую погоду и настроение под стать ей. Ветер и дождь. Дождь моросит с самого утра, а ветер всё усиливается. Эта не та погода, при которой стоит (да и нужно ли?) устраивать пикник на траве или прогуливаться возле озера, слушая истории о том, как кого-то ущипнул за пятку плимп. Подумав об этом, я озвучиваю свою мысль. Драко пожимает плечами, Блейз фыркает и замечает, что от короткой прогулки хуже бы мне не стало. Как знать. Шуршание мантий - и я остаюсь одна. И до самого глубокого вечера сижу в гостиной старост, изучая узор на ковре. Время течёт так медленно, что, кажется, можно схватить его за хвост и уже не отпускать. Или зачерпывать прямо из воздуха серебряной ложкой напольных часов. Но вдруг оно превращается в единорога, и стремительно уносится от меня, сверкая золотыми копытами, а когда я открываю глаза, время-единорог уже так далеко, что нет смысла заниматься чем-то ещё, кроме как продолжать прерванный сон.

А во сне Луна Лавгуд лежит на сочной зелёной траве, сощурив от слишком яркого солнца глаза и скрестив щиколотки. И снова улыбается. Пепельные волосы растрепались и длинные тонкие пальцы все в пятнах от ежевики. Лето?..

С Астрономической башни открывается прекрасный вид. Об этом знает весь Хогвартс. Можно смотреть на звёзды, дожидаясь того момента, когда одна из них сорвётся вниз, оставляя за собой шлейф мерцающей пыли. И загадать желание. Сбудется или нет?

Падающие звёзды – это для влюблённых. Но сейчас есть только жемчужно-серое, затянутое тучами-великанами небо, и прохладный ветер, который сбивает чёлку набок и заставляет плотнее кутаться в мантию. Одну за другой я закидываю в рот ягоды вишни. Вишнёвые косточки повторяют судьбу никогда не виденных мною падающих звёзд. Там, внизу, стоит полоумная Лавгуд и рыжая Уизли. Уизли что-то рассказывает, а Лавгуд смеётся, запрокидывая голову. Младшая из семейства нищебродов касается её руки и протягивает лист пергамента. Две головы склоняются над ним. Склоняются так низко, что светлые пряди волос Лавгуд смешиваются с медно-рыжими волосами Уизли. Раздосадовано выплёвываю косточку.

Почему бы и нет? Руки Блейза ищут подход к моему джемперу, скрытому под мантией, а его губы впиваются в мои с настойчивостью и решимостью, какая, пожалуй, присуща, завоевателям. Дыхание сбивчивое. Он разгорячён так, что я могу почувствовать это, даже не опуская взгляда вниз, не касаясь ткани форменных брюк там, где всё напряжено до предела. Моя рука уже лежит на пряжке его ремня, когда в конце коридора я вижу тоненькую фигурку. Взмах белокурых, рассыпавшихся по плечам волос – и она скрывается за поворотом. Возбуждение пропадает так стремительно, словно меня окатили холодной водой.
- Не сегодня, Блейз, - говорю я, отстраняясь от него, - не сегодня.
Весь следующий день, а, возможно, и всю ближайшую неделю, он будет вести себя со мной подчёркнуто холодно, равнодушно и отстранёно.
А я ведь даже не уверена в том, что это была лунатичка Лавгуд.

Луна Лавгуд. Говорят, она видит фестралов.

Выходные наступили внезапно, словно снег на голову. И так же внезапно закончились. Хогсмид и сливочное пиво. И затылок Дафны, наблюдаемый мною весь обратный путь в школу. Спросить или нет? И прежде чем я успеваю подумать, вопрос срывается с языка:
- Эй, Дафна, есть ли вообще разница, кого любить?
Сокурсница поворачивает голову в мою сторону с вопросительным выражением лица. Гринграсс знает ответ на любой вопрос. В её лексиконе нет места слову «нет». Наконец непонимание уходит с миловидного личика Дафны и на губах появляется лёгкая усмешка. Она приобнимает меня за плечи и шепчет на ухо:
- Нет, Паркинсон, нет никакой разницы. Это просто вопрос любви.

Май. После занятий все стараются поскорее оказаться вне школьных стен. Солнечные дни и обещания скорого беззаботного лета делают всех учеников школы немного пустоголовыми. В этот весенний день я лежу, закинув руки за голову, и считаю облака, проплывающие надо мной. Читать расхотелось, и немного клонит в сон. И когда я досчитываю до тридцать первого облака, уже в состоянии полудрёмы, рядом раздаётся шуршание травы. Прикрыв глаза от слепящего солнца, смотрю на нежданного гостя. Рука тянется за палочкой, но пальцы нащупывают лишь пустоту. Ах да, палочка осталась в мантии. Какая глупая забывчивость. Нелепая синяя юбка с карманами, такими огромными, что там можно спрятать взрослого гиппогрифа, белая блузка, босые ноги, россыпь льняных волос… Луна Лавгуд садится рядом со мной.

- Я кусаюсь, - через некоторое время тягучего, как ирис, молчания говорю я, и смотрю на неё. Лавгуд же смотрит куда-то вдаль и не отвечает, словно она не слышала произнесённой мною фразы. А потом переводит взгляд голубых, чуть навыкате глаз на меня, и, расплываясь в широкой, радостной улыбке, произносит:
- Я знаю, - и заливается мелодичным смехом, привычно запрокидывая голову назад.

Полоумная, что с неё взять.