| mia_magician | Дата: Пятница, 26.08.2011, 04:27 | Сообщение # 2 |
 Гость
Летописец
Награды: 1
Репутация: 12
Статус: Нет на месте
| Война бывает первая и больше не кончается...(с)
Она сидит передо мной, растрёпанная и неживая. Губы искусаны так, что, кажется, кожи на них и вовсе не осталось. И глаза. Ни одной яркой искорки, ни тени упрямства, ни намёка на целеустремлённость. А к чему, скажите, стремиться, когда цель достигнута? Если эта проклятая цель превратила её в зомби, в подобие человека, в куклу, именуемую Гермионой Грейнджер.
На секунду перехватываю её рассеянный взгляд и вижу там ужас. Холодный, дрожащий ужас, щедро сдобренный чувством вины. Маленькая девочка, не отпустившая войну. Или наоборот? Не важно. Война никогда не заканчивается для тех, кто отдал ей душу. А она отдала, всю до последнего грамма, не заботясь о себе. А когда Грейнджер заботилась о себе, если чужие жизни были под угрозой?
Сразу после войны, когда адреналин ещё держал вверх над разумом, она жила. Невероятно радовалась победе, как могут радоваться только дети – искренне и беззаботно. И в то же время неописуемо страдала от боли: слишком много дорогих и любимых людей осталось там, в том самом кровавом «до». Слишком многие упивались болью потерь «после». А потом пришло осознание. Осознание всей мерзости прошедшей войны, осознание всей боли, что усиленно заглушалась стремлением победить, осознанием того, что больше не за что сражаться. Собственная жизнь? Какая мелочь по сравнению со всем этим. Но Грейнджер не была бы Грейнджер, если бы не стала чувствовать себя виноватой. За то, что не уберегла тех, кто пал жертвой. За то, что она выжила. Чем она лучше Уизли или Люпина? Почему шальная Авада не настигла ЕЁ? И она потерялась. Стала таять, исчезать…
Друзья? Да эти остолопы только подтолкнуть её могли в могилу, которую она старательно рыла себе день за днём. Поттер за своей избранностью не видел ничего. Он сам себя собирал по кускам после победы, так что на Гермиону сил не хватало. «Это пройдёт» - словно мантру твердили все вокруг. Джинни, хорошая подруга, разрывалась между приведением в чувства своего героя и общим горем семьи. А Рон... Он может прошибить лбом любую стену, наградить непростительным любого, кто посмеет обидеть Грейнджер, но почувствовать свою любимую девушку для него слишком сложная задача.
А ей уже ничего не нужно. Вся эта грязь легла свинцовым грузом на её исхудавшие острые плечи. Я всегда задавался вопросом: почему они, почему дети должны коверкать себя, умирать и убивать на этой войне? Почему? Она ведь была ребёнком, несмотря на ум и храбрость, беззащитным ребёнком. Она стояла нагая перед шёпотом смерти и не отводила глаз.
А сейчас. Сейчас не нужно никого спасать, не нужно рисковать жизнью, не нужно прикрывать грудью магический мир. То, что держало её на поверхности, ушло вместе с воцарившимся миром. Горе от ума. Он, да ещё и чувство справедливости сделали своё дело, похоронив Грейнджер заживо.
Я смотрел на всё это месяц, второй, полгода. Но это же невыносимо! Я просто не мог позволить ей испепелить себя. И поэтому выкрал из Хогвартса. Заставив оставить записку, чтобы её не искали. Мне необходимо вернуть её к жизни! Я кричал, ругался, оскорблял её, но она лишь смотрела своими потускневшими глазам на меня. И даже не плакала. Не злилась, не заливалась краской, как в школьные года. Я ведь прекрасно знаю, что этим ей не помочь, но безотчётливо срываюсь, наталкиваясь на эту дышащую тень.
Зачем тебе всё это? Давай, Северус, признайся самому себе! Ты не хочешь, чтобы магический мир потерял такую сильную волшебницу! Мерлин, что за вздор! Конечно, судьба магического мира всегда была твоей самой большой головной болью, ага. Просто тебе, так же, как и ей, нужно за что-то бороться! Она, магглорождённая, вгрызалась в этот мир, старалась быть первой во всём, лишь бы с гордостью носить звание волшебницы. Она шла на амбразуру, всегда была готова помочь, пусть и умереть. Она воевала каждую секунду всю свою жизнь. И ты тоже не можешь без войны! Ты отдал ей всю душу, ты боролся всегда! С отцом-магглом, который ненавидел магию, с чертовыми Гриффиндорцами за право быть таким, какой ты есть, с Поттером за сердце Лили, с самим собой, с чувством вины, с Тёмным Лордом… Нескончаемый список. А что теперь? Отвоёвывать своё честное имя? Не такое уж оно и честное, да и кому это надо… Снова сражаться с собственной совестью? Она давно уже победила… Так может хотя бы отвоевать блики счастья в глазах для Грейнджер? Не лги себе, что уж скрывать… Тебе не хватает её бурлящей жизни в каждом движении, нахального всезнайства и уверенности в себе, безрассудной самоотверженности и где-то наивности. А ещё, того самого взгляда, которым она смотрела, вливая в тебя спасительные зелья. Ещё тогда, искренне ненавидя и презирая, она умоляла не умирать. Какое же сердце должно быть у этой семнадцатилетней девчонки, чтобы во время войны спасать предателя?
Это сердце должно биться не напрасно. И ты знаешь, что ей нужно. Учёба уже не важна. Для неё осталась одна наука – жить без войны. Улыбаться и дышать спокойно, засыпать без страха. Но ей нужно думать, решать, рисковать, спасать чью-то жизнь! Пусть это и жизнь сальноволосого ублюдка…
Поэтому она здесь. В моём старом доме. Укутанная в плед, робко смотрит по сторонам. Я не позволю сделать из неё ещё одну пешку, которую безжалостно разменяет война!
- Зачем вы спасли меня? – Мой голос почти безразличен, лишь голое любопытство сквозит в нём.
Она снова поднимает глаза, и на секунду мне кажется, что этот взгляд страшнее любого Круцио – он делает куда больнее.
- А не должна была? – Слабо пожимает плечами. – Вы думаете, что я настолько слепа? Когда там, в Визжащей хижине, вы попросили Гарри посмотреть ваши воспоминания, все кусочки головоломки, что я не могла решить долгие годы сошлись. И вообще…
- Что? – Я резко поворачиваю голову в её сторону, чтобы уловить хоть малейшее изменение.
- Неважно. – Шепчет она одними губами, смотря куда-то в пустоту.
- Я думал ваши умственные способности куда выше, мисс Грейнджер. Вы лишь отсрочили мою смерть. Яд Нагини нельзя нейтрализовать простыми зельями.
И в этот момент в её глазах вспыхивает настоящий огонь. Она беспомощно мотает головой, не веря в то, что только что услышала.
- Но, но вы же наверняка знаете лекарство, всё ведь будет хорошо, да?
Она произносит слова очень быстро, говорит много, не останавливаясь, так боясь услышать ответ.
- Нет, мисс Грейнджер. Мои дни сочтены.
Сердце бешено колотится. Врать ей куда тяжелее, чем Волдеморту. Но уж лучше эти метания и страх, чем отрешённость и пустота.
- Этого не может быть! И почему вы так спокойны? Нужно же что-то делать, нужно бороться!
Она мечется по комнате, бегает глазами вокруг, словно на стенах написаны ответы.
- Не вижу смысла.
Она подлетает ко мне, не отрываясь смотрит в мои глаза, и я мысленно улыбаюсь – её глаза ожили. Она колотит худыми кулачками по моей груди, повторяя, что не для этого она меня спасала. Как вдруг затихает, сползает на пол и начинает плакать.
- Профессор… Пожалуйста… Ещё и вашу смерть.. Я не переживу…
Я вижу, как дёргается сгорбленная спина, как подрагивает её вытянутая тень на полу. Она не плакала с самых похорон героев войны. Не проронила не слезинки.
Я сажусь рядом и закрываю её собой от мира.
- Глупая, всё хорошо. Я не умру. Слышишь, я наврал! Всё хорошо.
Утыкаюсь губами ей в макушку и жду реакции.
- Зачем вы это сделали? Такая своеобразная благодарность? – Радость от того, что мне ничего не угрожает, перемешивается с горечью обиды.
- Мг. – Так не хочется сейчас говорить, но надо. – Ты видела себя? Ты была больше похоже на каменное изваяние, нежели на мисс Грейнджер. А опасность чьей-либо жизни тебя определённо бы расшевелила.
Полу смешок, полу хмыканье доносится до меня.
- А с чего вы взяли, профессор, что меня забеспокоит ваша жизнь? Что я захочу вас спасать? – Я слышу нотки прежней всезнайки в голосе, отчего нестерпимо хочется улыбаться. Но я лишь приподнимаю кончики губ, добавляя язвительности в слова.
- Однажды вы уже сделали это…
Я не могу видеть, но чувствую её усталую улыбку. Мы оба знает настоящую причину и её поступка, и моего. Но то тепло, что сейчас связывает нас, куда красноречивее.
- Не шутите так больше, профессор. А то я могу не вынести в следующий раз… - Она закрывает тяжёлые веки и добавляет с лёгким смешком: - И помочь поскорее отправиться в мир иной.
Несносная!
- Не старайтесь, я буду жить долго. Если ты будешь рядом, Гермиона…
Она снова плачет. Как маленький ребёнок – безудержно, открыто, навзрыд. И шепчет, смакуя каждый звук, как взрослая и любимая женщина:
- Буду, Северус, буду…
Война никого не отпускает. Нужно только научиться находить ей альтернативу. У нас с Гермионой своя собственная война – любовь.
|
| |
| |
