Глава 1 На банкете по поводу победы над Вольдемортом Грейнджер напилась в дым. Черт его знает, как за ней не уследили Уизли с Поттером, но факт остается фактом: стою я, весь в траурной мантии, с подобающей случаю красно-черной гвоздикой в петлице, трезвый, как стекло, поскольку корреспонденты вокруг так и снуют, а положение семьи Малфоев держится на волоске и честном слове Поттера, стою, короче, на ступенях с обратной стороны теплиц и курю отцовскую сигару, чтобы чем-нибудь занять трясущиеся руки, и тут со стороны Запретного леса появляется Грейнджер.
Одна, в заляпанной мокрыми пятнами мантии, с качающейся походкой, от которой у меня сразу начинает кружиться голова. И направляется прямо к парадному входу.
Но в тот момент, когда она равняется со мной, становится видно, что ее щеки в засосах, мантия застегнута наперекосяк, волосы растрепаны, а чулки свисают почти до дурацких маггловских башмаков.
И еще заметно, что ей всего восемнадцать лет, и хотя она, конечно, самая умная грязнокровка, которую я когда-либо встречал, она полная дура во всем, что касается мужчин и отношений. Потому что парень, который отпускает девушку в таком виде на публику, не заслуживает звания волшебника.
Если, конечно, к моменту их расставания он не был пьянее ее. Но последнее трудно представить, потому что пьянее быть невозможно.
Я оглядываюсь вокруг, и вижу, что все как-то рассосались, и корреспондентов, слава Мерлину, нет. Холодает, так что народ, наверное, убрался в зал.
Окликаю Грейнджер, она останавливается, пошатываясь, а потом говорит тупо: "О, Малфой!"
И стоит, качается.
А я пытаюсь сообразить, кто ж ей так воспользовался, и что мне будет, если я прямо сейчас найду этого типа и наложу на него парочку проклятий, потому что заниматься Грейнджер можно только мне, Уизли и Поттеру, и хотя это нигде не записано официально, я так чувствую, и все тут.
Им, потому что она их подруга, и мне, потому что я их официальный школьный враг.
- Похабный вид, Грейнджер, - говорю я, незаметно щелкая пальцами.
- Заткнись, Малфой! - икая, отвечает Грейнджер, и смотрит на меня расфокусированным взглядом.
- Кто это тебя так обслюнявил? - спрашиваю вежливо.
- Не твое дело, Малфой, - рычит она, - я ни с кем....меня никто...это не то, что ты думаешь!
Я поднимаю брови. Очень выразительное движение, сотни раз репетировал перед зеркалом, но пропадает втуне, потому что в этот момент Грейнджер закрывает глаза, хватается за голову и мычит со страдальческим видом.
Возле моих колен появляется эльф. Спрашивает, что угодно.
- Бокал виски, - говорю, поскольку вид пьяной Грейнджер вот-вот доведет меня до нервного срыва, а отвечать на вопросы журналистов в таком состоянии будет еще опасней, чем подшофе.
Эльф исчезает и тут же возникает снова, и я глотаю обжигающую золотую жидкость, потихоньку подбираясь ближе к грязнокровке. Та всё стоит с закрытыми глазами, словно дрыхнет стоя. Некоторые совершенно не умеют пить.
И вид у нее такой развратно-истерзанный, что если ее сейчас сфотографируют для "Пророка", никакой Уизли на ней ни за что не женится. Они, может, и бедные, но чистокровные и гордые. То есть, конечно, если это не Уизли довел ее до такого. Но пять минут назад, когда я уходил из Большого зала, рыжий был там, позировал в обнимку с Поттером, весь в сиянии вспышек колдокамер. Кого же в зале не было, пытаюсь вспомнить я. Кажется, не было этого громилы Кормака МакЛаггена, с которым Грейнджер ходила на слагхорновские вечеринки.
Да, я неприлично много знаю про грязнокровку. Мог бы на память рассказать вам о ее гардеробе и всех ее так называемых парнях. Думаю, о последнем я знаю куда больше, чем Уизли, который и мантикору не заметит, пока она не наступит ему на ногу. Не понимаю, за что Грейнджер любит это ничтожество, но она его любит, и это факт, с которым мне пришлось в конце концов смириться. Впрочем, если Уизли засечет ее в таком виде, рыжего ей не видеть, как своих ушей. Сволочь этот МакЛагген, думаю я снова, добился-таки своего, вот сволочь, подловил момент.
Грейнджер дергает носом, словно принюхиваясь, и, не открывая глаз, бурчит:
- Малфой, это что, виски?
- Тебе хватит, - отвечаю строго. И направляю на нее палочку, чтобы очистить мантию, потому что ее вид оскорбляет мое эстетическое чувство. Этическое, кстати, тоже - ненавижу пьяных девчонок.
Грязнокровка открывает глаза, видит направленную на нее палочку и взвизгивает. Реакция у нее даже в таком состоянии оказывается, словно у настоящего боевого мага. Через секунду палочка вылетает из моей руки, а Грейнджер, удовлетворенно хмыкнув, опускается прямо на землю, снова закрывает глаза и пытается уснуть. Волей-неволей приходится приблизиться. Слава богу, время клонится к вечеру, они там все, наверное, тоже перепились, и никто не видит, как отпрыск благородной фамилии Малфоев шарит по карманам магглорожденной подруги Поттера.
Куда она дела мою палочку? В карманах нет. Грейнджер пахнет сонным ребенком, дешевой пудрой и огневиски, какая-то дикая смесь, я шарю по ее телу руками и нервно смеюсь. Палочки нет, есть грудь примерно третьего размера.
- Грейджер! - трясу ее за плечо. Она открывает глаза, которые Забини называл шоколадными, а Паркинсон - глазами цвета г*вна, и я решаю, что они скорее похожи на крыжовник. Полупрозрачные, светло-карие и смотрят прямо в мои. И я понимаю, что пьяна она еще сильнее, чем я думал.
- Малфой, - шепчет она, - а ты был когда-нибудь влюблен?
При этом я только что расстегнул на ней мантию и мучаюсь, пытаясь без палочки застегнуть ее снова, на правильные пуговицы. А она сидит на земле и бормочет про любовь.
- Грейнджер, - тяну протяжно, - за тобой будет должок. Если бы я тебя не встретил, ты бы опозорилась на весь свет. Сиди смирно, дай хоть мантию поправить.
Она снова хихикает. И говорит с хитрым видом, какой бывает у этого остолопа Хагрида, когда он думает, что всех обманул и никто не знает, что он снова держит гиппогрифов в загоне за домом.
- А я знаю, кого ты любишь.
Я хмыкаю, конечно, и пытаюсь подтянуть ей чулки. Опять-таки без палочки, отчего действо отдает уже извращенным развратом. Грейнджер по очереди вытягивает ножки. Сначала левую, потом правую, очень послушно. И эта ее послушность меня так заводит, что я не выдерживаю и целую... прислоняюсь к ее губам своими. Она снова открывает крыжовенные глаза и бормочет с умным видом:
- Ты Паркинсон любишь. Я видела, как ты на нее смотришь.
После чего отбрасывает мою руку, наклоняется в сторону, и ее тошнит.
Это первый раз, когда девушку тошнит после моих поцелуев, так что я оскорблен до глубины души. Даже больше, чем предположением, что влюблен в Паркинсон.
Подумаешь, смотрел. Паркинсон вечно маячит перед моим носом с этими своими изгибами, и все на нашем курсе знают, что она не носит белья под мантией. Тут любой бы смотрел.
Я дожидаюсь, пока Грейнджер перестанет тошнить, и мягко прошу отдать наконец мой инструмент. Она удивленно хмурит коротенькие бровки, шлепает себя по бокам и вынимает мою палочку откуда-то из рукава. И я наконец могу наложить на нее заклятье.
-Тшш, - цежу высокомерно, - не дергайся, грязнуля, это всего лишь очищающее. Сиди смирно.
На этот раз Грейнджер сонно кивает и действительно застывает, не пытаясь защищаться. Мы с ней сидим на земле, словно бродяги, очень близко друг от друга, и я отчищаю этой дурехе ее мантию, и разглаживаю чулки, и заставляю сиять ботинки, а потом увлекаюсь и укладываю лохматые волосы, и убираю засосы, и перекрашиваю ее мантию несколько раз, выбирая, какой цвет ей более всего подойдет, и наконец решаю, что темно-красный. Наверное, у меня все-таки чертов срыв, потому что чувствую, как слезы текут по моему лицу, и я бормочу, что убью МакЛаггена, а Грейнджер смотрит на меня, приоткрыв рот, с мутным сиянием в глазах, и, кажется, с каждой секундой ее все сильнее развозит.
И в тот момент, когда я - последний штрих к полотну мастера - пристраиваю наколдованную розу в ее волосы, за углом теплицы раздается гомон, и оттуда вываливают Уизли с Поттером.
И куча журналистов с ними. Они выгребают из-за угла, видят нас и останавливаются, как вкопанные. Задние ряды напирают на передние, а в передних застыл Поттер, и глаза у него обиженные-обиженные. Уизли рядом с ним хватает ртом воздух, словно не знает, какую букву заорать первой.
А у меня в руке палочка, и в волосах Грейнджер цветет ярко-красная роза. Эмблема любви.
Немая сцена. У меня снова трясутся руки.
После этой чертовой битвы нервы стали ни к боггарту.
Грейнджер пользуется установившимся молчанием для того, чтобы свернуться калачиком и окончательно отрубиться.
Глава 2. Возмездие
- Что там произошло? - требовательно вопрошает Поттер. Его сова прилетела ночью, когда я слонялся без дела по картинной галерее на втором этаже. «Малфой, надо поговорить». И вот мы сидим в малой гостиной Малфой-Менора, одни в гигантском доме. Отец с матерью лечат нервы во Франции, эльфы, по обыкновению, невидимы. Стены комнаты тонут в темноте, камин освещает только кусок ковра с придвинутыми к огню креслами. Семь лет назад я отдал бы за такой разговор любимую музыкальную шкатулку с колыбельной сирены. Шесть лет назад согласился бы погладить гиппогрифа, если бы это было условием. Пять лет назад пошел бы на общение с Уизли, раз очкарик жить без него не может. Но Поттеру это было не нужно, а теперь не нужно и мне.
Перегорело.
Зеленые глаза пылают праведным гневом. Вольдеморт умер, и у мальчика-со-шрамом осталась сила, но не осталось врагов. Я не завидую МакЛаггену, хотя его имя пока не произнесено. За свою подругу Поттер порвет его, как оборотень Красную шапочку.
- Она перенапряглась, - говорит Поттер, и его голос меняется. Теперь в нем звучит мягкость. Не замечал прежде в нашем герое такой мягкости, а меня, безусловно, можно считать экспертом по Поттеру. Значит, мои подозрения верны, меланхолично думаю я. Грейнджер, ты такая дура!
- Ты не представляешь, Малфой, через что ей пришлось пройти.
Теперь он смотрит на меня с ненавистью. Ясно, вспомнил, как тетя Белла пытала ее в зале приемов. Надо отвлечь его, пока цела мебель. Поттеровская магия никогда не отличалась стабильностью.
- Кто-то напоил ее до невменяемого состояния, - замечаю я тихо, и Поттер замирает, боясь спугнуть признание, - когда она вышла из леса, у нее был совершенно истерзанный вид. Чулки спущены до пят, щеки в засосах, - я испытываю мстительное удовольствие, видя, как дергается Поттер от каждого слова, - мантия застегнута кое-как. Она шла прямо к парадному входу, можешь представить, что было бы, если бы ее сфотографировали в таком виде.
Поттер сжимает кулаки, и пламя в камине вспыхивает, словно сверхновая.
- Тише, По-оттер, - цежу я недовольно, - обойдемся без разрушений.
Он молчит, соображая.
Ну же, давай. Озвучь свои подозрения.
- Гермиона нравилась Томасу, - медленно говорит Поттер, - но Дин погиб. И в любом случае он бы никогда... Малфой, я правильно понял? Ты считаешь, что ее сознательно пытались подставить?
Десять баллов Гриффиндору. Именно к таким выводам я пришел, когда засверкали вспышки колдокамер, фотографируя лучшую подругу Героя спящей на холодной земле возле теплицы.
- Похоже на месть отвергнутого поклонника, - замечаю я.
Воцаряется молчание.
- Крам? - удивленно бормочет Поттер спустя пару минут.
- Вряд ли это мог быть Крам, учитывая, что он в Болгарии.
Иногда тупость мальчика-со-шрамом просто-таки угнетает.
- У него было время явиться, - упрямо говорит Поттер. Вот как. До сих пор не можешь простить болгарину того бала? Вы с рыжим только тогда заметили, что Грейнджер превратилась в красавицу? Поздравляю, я-то заметил это еще в конце третьего курса.
- Если бы ты интересовался хоть чем-нибудь, кроме подвигов, то знал бы, что вчера вечером проходил матч отборочного тура между Болгарией и Чехией, - говорю я, - так что у Крама твердое алиби.
Родители были на этом матче. За пять минут до совы Поттера от них прилетел Найт с омниноклем, в котором были записаны лучшие моменты. Матери почему-то кажется, что я непременно покончу с собой, если они не будут меня развлекать.
Я щелкаю пальцами и велю эльфу притащить из галлереи омнинокль, который бросил, кажется, где-то в районе портрета Гийома Черного.
Поттер полчаса пялится в окуляры и, похоже, совершенно забыл о цели своего визита. Эльфы успевают сервировать легкую закуску. Как уже говорилось, мне больше не нужен этот разговор, но я слишком долго мечтал о том, как однажды мы с Поттером будем сидеть у камина вдвоем, чтобы не попытаться оформить все, как надо, хотя бы внешне.
- Кру-уто, - выдыхает Поттер, откладывая омнинокль.
Презрительно кривлю губы. Очкарик смотрит на меня с выражением, которое можно перевести на английский как: «Что ж ты за язва-то такая вечно всем недовольная, Малфой?» Ну, вот такая уж язва. Мне не хочется демонстрировать Поттеру свою осведомленность в личных делах грязнокровки, поэтому я молчу. Поттер молчит тоже. Похоже, кроме Крама, ему никто не приходит в голову.
- А позже, что, за ней никто не пытался приударить помимо Уизела? - лениво вопрошаю я, когда молчание затягивается. Смотрю сквозь бокал на огонь в камине. Мы такие офигенно взрослые с Поттером, сидим тут, пьем виски, часы на каминной полке показывают три утра. Золоченая пастушка на секунду прекращает обниматься с золоченым пастушком и бросает на меня кокетливый взгляд. Пастушок перестает терзать ее грудь и торопливо дергает за свисающий с золоченой яблони шнур, роняя три сверкающих яблочка. Яблоки издают хрустальные звоны и исчезают, оставляя после себя дрожащее мерцание. 18 век, французское рококо.
Не могу отделаться от ощущения, что участвую в какой-то дурацкой постановке. Сейчас Поттер встанет, откинет назад волосы и запоет арию Светлого гостя. Поттер встает, откидывает волосы и орет:
- Кормак МакЛагген! Вот сволочь!
Ну наконец-то.
- МакЛагген? - поднимаю брови. Поттер, устыдившись своего припадка, снова садится.
- Знаешь, громила с Хаффлпаффа?
- Кажется, припоминаю.
- На шестом курсе он вбил себе в голову, что она... что, эээ.. она ему как бы обещала...тогда Рон закрутил с Лавандой, и Герми, ну, хотела, чтобы он ревновал... в общем, это неважно, Малфой, но я думаю... МакЛагген вчера был на праздновании... и, это... Герми, она, знаешь, совсем не такая, как ты думаешь...она бывает такой, эээ, доверчивой...
Будто тебя когда-либо интересовало, что я думаю.
Поттер делает глоток виски и говорит мрачно:
- Зато я им все фотографии засветил.
- Ты что?
- Что слышал... увидел, как ты ее лапаешь, и...не сразу разобрался, что там... у меня магия нестабильна, ясно? Ну и полыхнуло, сам не заметил...думал, Скитер с ума сойдет... а французы из «Омнимажисьен» вообще обещают счет выставить...вроде у них там какие-то супердорогие камеры, специальный фотограф...по судам теперь затаскают, Кингли сказал, что они жадные, как гоблины... мол, победа победой, а деньги деньгами... такие уроды..
Золотой мальчик жалобно вздыхает.
Наверное, где-то в глубине моей слизеринской души все еще живет тот мелкий белобрысый придурок, что мечтал подружиться с Поттером, потому что я вдруг говорю очкарику, что готов взять на себя французскую прессу, и рекламирую наших фамильных адвокатов. Поттер на секунду задумывается и благодарно кивает.
- Так что будем делать с МакЛаггеном? - вопрошает он, глядя на меня вполне доброжелательным взглядом. Мелкий белобрысый придурок в глубине моего сердца радостно охает. Кретин. Я уже вырос, и мне-то поттеровская дружба совершенно до свечки! Я собираюсь беречь остатки своей психики.
- Рон ни в коем случае не должен узнать, - добавляет он.
Пламя камина танцует в стеклах круглых очков. Я отпиваю еще огневиски, вытягиваю вдоль подлокотника руку с «породистыми аристократическими пальцами», как пишут в «Ведьмополитене», и задумываюсь. Вообще говоря, у меня был план. Именно его детали я обдумывал, бродя по картинной галерее в два часа ночи.
- Знаешь, что такое легиллименция? - спрашиваю я. На мое удивление, Поттер кивает. Вид у него при этом такой, словно ему запихали в рот лимон без сахара.
- Надо покопаться у МакЛаггена в мозгах, чтобы убедиться, что это действительно он. Понять его мотивы. Проще было бы, конечно, напоить его веритасерумом, но у нас все конфисковали.
- Я достану, - быстро говорит Поттер, - у меня это, допуск....уж лучше, чем легиллименция. Встречаемся возле портрета Хельги на втором этаже через час, идет? Сегодня почти все остались ночевать в факультетских спальнях...надо скорее, а то этот гад уедет! Нельзя, чтобы ему сошло с рук, - он мстительно сжимает губы.
- Не сойдет, - холодно киваю я. Поспать сегодня, конечно, не удастся.
В четыре часа утра невидимая рука трогает меня за плечо, когда я стою в темном коридоре возле спящего портрета Хельги. Филча уволили, школа осталась без завхоза. Почему-то мне все равно страшно, так что, когда Поттер хватает меня за плечи, из моей груди вырывается тонкий писк.
- Тшш, - на уровне глаз возникает взлохмаченная черная шевелюра.
- Поттер, сними мантию, думаешь, приятно видеть летающую голову? - шиплю я. Золотой мальчик улыбается и проявляется целиком. Дверь Хаффлпаффа открывается перед ним сама, он оборачивается и пожимает плечами, видя мое изумление.
- Дамблдор, - шепчет он так, словно это что-то объясняет, - он...эээ....рекомендовал меня замку....даже в бывшую лабораторию Снейпа могу пройти.
Все спят, тем не менее, Поттер накладывает дополнительные сонные чары. Мы левитируем МакЛаггена в коридор, спускаем по лестнице вниз и затаскиваем в пустой кабинет. Я осторожно капаю в приоткрытый рот несколько капель из притащенного Поттером пузырька.
- Энервейт! - говорит Поттер. МакЛагген открывает глаза, и выражение ужаса, которое тут же их затопляет, убеждает меня в правильности наших подозрений лучше всякого допроса. Он сидит на парте, мы стоим перед ним с видом инквизиторов. Хотя он и здоровее нас обоих, вместе взятых, с самым сильным магом современности ему не справиться, и паника на его лице показывает, что он это понимает.
- Надеялся, тебе сойдет с рук твоя эскапада? - ухмыляюсь я, - о чем ты думал, когда затаскивал Грейнджер в лес? Это такой оригинальный способ самоубийства?
- Я думал, - Веритасерум действует, и громила честно пытается ответить на прозвучавшие вопросы, - думал, что эта сучка сделала из меня идиота! Она крутила передо мной задницей, на вечеринки приглашала, давала авансы... Никто не смеет так вести себя с мужчиной из рода МакЛаггенов!
О, Мерлин. Мужчина из рода МакЛаггенов! У этой шотландской деревенщины очень оригинальные представления о фамильной чести.
- Ты ее трахнул? - спрашиваю я внезапно севшим голосом. Поттер сверлит хаффлпаффца таким взглядом, словно перед ним оживший Вольдеморт. Шторы на окне начинают потрескивать от избытка магии. На лице МакЛаггена расплывается невыносимо самодовольная улыбка. Кое- кто совершенно лишен инстинкта самосохранения.
- Даа, - тянет он мечтательно, - ммм...такая горя...
- Заткнись! - ревет Поттер, - Кру...
- Кастратулюс перпетуум, - мягко говорю я. На лице МакЛаггена неверящее выражение.
- Надо закрепить успех, - говорю я, поворачиваясь к Поттеру ровно в тот момент, когда его кулак влетает хафлпаффцу в челюсть. МакЛагген скалит зубы и пытается нанести ответный удар. Поттер невербально, без всякой палочки, выставляет такой щит, что налетевшего на него МакЛаггена словно размазывает по каменной стене. Потом он снимает щит и с наслаждением достает шотландца хуком справа. Немного по-слизерински, но весьма эффективно.
- Сволочь! - орет хаффлпаффец (невнятно, потому что губы у него разбиты в кровь),- хочешь сам ее трахнуть? Завидно, да?
Лицо Поттера каменеет. Мое, подозреваю, каменеет тоже. Все-таки эта шотландская тварь совершенно лишена представлений о том, как ведут себя в обществе. Есть вещи, которые джентльмены не озвучивают ни вслух, ни про себя.
- А ты? - вопит МакЛагген мне, - что, тоже пускал на нее слюни?
Он сам напросился. Я вцепляюсь в его лицо ногтями.
Через какое-то время прихожу в себя. Лежу на чем-то, напоминающем крайне неудобный диван — Поттер никогда не был силен в Трансфигурации. На парте по соседству отдыхает в бессознательном состоянии МакЛагген. Золотой мальчик озабоченно вглядывается в мое лицо.
- Малфой, ты дерешься, как девчонка! - заявляет он радостно, видя, что я пришел в себя, - челюсть сильно болит?
- Что... Оо, - до подбородка невозможно дотронуться. С трудом встав, обнаруживаю на лице хаффлпаффца восемь длинных кровавых царапин. Кроме этого, у него свернут набок нос, огромный кровоподтек на челюсти, шишка на лбу и Мерлин знает сколько синяков на теле, под измятой мантией. Чувствуется, Золотой мальчик оттянулся в полную силу. Хотя нет, если бы он оттянулся в полную силу, вместо МакЛаггена на парте лежала бы кучка пепла. Похоже, наш герой научился наконец сдерживаться.
- Он меня что, вырубил? И ты ему позволил?
Поттер вдруг начинает хихикать и извиняться.
- Прости, не успел... так глупо вышло! Ты бросился, он ударил. Я загляделся. Ты так смешно царапался...
Загляделся он. За окном начинает светать.
- Предлагаю следующую последовательность действий, - начинаю я веско. Поттер, на удивление, слушает вполне внимательно.
- Я наложил на него проклятие кастрации, но его снимет любая медиведьма. Нужно закрепить зельем, тогда даже в Святом Мунго не разберутся. Лет на пять хватит точно. Можно еще украсить прыщами, чтобы болело, - я задумываюсь, - нет, лучше не стоит, пусть все останется шито-крыто. Избирательная кастрация и обливиэйт. Действует только на секс с девчонками. Как думаешь?
Поттер упрямо мотает головой.
- Нет уж, пусть помнит. Как, кто и за что!
Битый час мы ожесточенно спорим. Мне совершенно не улыбается заполучить во враги весь клан МакЛаггенов. У этих шотландцев, между прочим, до сих пор живы традиции кровной мести!
К шести утра Поттер сдается. Мы накрываем хаффлпаффца мантией-невидимкой и тащим в подземелья, к лаборатории погибшего Снейпа. Мне до сих пор не по себе в этом месте, Поттеру, кажется, тоже. Он печально бродит вдоль стеллажей, дергает себя за волосы и вздыхает. Я перебираю флаконы. Уверен, зелье закрепления эротических проклятий у декана было. Флакон должен иметь форму правильного восьмигранника синего цвета. Скорее всего, стоит в том же шкафу, что и прочие парные к заклятьям зелья.
- Малфой, скоро ты? - нудит Поттер.
- Уже нашел. Снимай с него штаны.
Поттер смотрит на меня с ужасом.
- А что? Как ты хотел? Сейчас еще и намазывать будешь, - я принимаю максимально высокомерный вид. Поттер вздыхает так горестно, что его хочется погладить по голове.
Устав ждать, пока он решится, я движением палочки оголяю нижнюю часть МакЛаггеновского туловища. Омерзительное зрелище, полностью согласен с Поттером. Даже думать не хочу о том, что у шотландца было с грязнокровкой. Как она могла принять из рук отвергнутого парня выпивку? Ее что, не учили элементарным правилам безопасности?! Ничего-то она не понимает в парнях, несмотря на весь свой книжный интеллект.
- Мажь, - протягиваю Поттеру фиал. Вид у него такой, словно его сейчас стошнит.
- Это ради Грейнджер, - напоминаю.
- Точно, - он немного приободряется, выливает на руку несколько капель зелья и брезгливо трогает вялый МакЛаггеновский пенис.
- Поттер, ты бы хоть перчатки себе наколдовал, - ехидно тяну я, - неужели не противно?
Золотой мальчик снова бросает на меня взгляд «ну-ты-и-сволочь». Наколдовываю ему перчатки. Он старательно мажет. Кошмарное зрелище, хоть на самого себя потом Обливиэйт накладывай.
- Хватит? - спрашивает наконец.
Да уж хватит. Теперь МакЛагген только онанизмом и сможет заниматься. Ни на одну девчонку у него больше не встанет.
- О чем задумался? - хмурится Поттер.
- Так... думаю, решится ли МакЛагген перейти на парней.
Он делает вид, что его тошнит. Быстро натягивает на шотландца брюки.
Эльфы наверняка уже сервируют завтрак в большом зале. Скоро весь замок проснется. Поттер бьет себя по лбу, словно осененный какой-то гениальной мыслью, и кричит: «Винки!»
Рядом с нами возникает опухший от пьянства домовый эльф. Я смотрю на домовуху с отвращением.
- Винки, аппарируй с ним в спальню Хаффлпаффа. И никому об этом не рассказывай, понятно?
Домовуха кивает головой и исчезает вместе с МакЛаггеном.
- Это бывший эльф Крауча, - объясняет Поттер. Я пожимаю плечами. Неважно. Наше странное сотрудничество закончилось, и самое время прощаться.
- Хочешь сигару? - говорю я вместо этого.
- И чашечку кофе, - ухмыляется Поттер, - знаешь, в детстве мечтал вырасти и стать сыщиком... как Холмс...Ладно, как-нибудь потом расскажу. Пошли? - и он тянет меня за рукав. Манеры, конечно...
Вместо большого зала он приводит меня на кухню, и мы едим за столом, на дальнем конце которого эльфы раскатывают тесто для пирожков. Здесь тепло, даже жарко, шумно и светло от десятков каминов, Поттер буравит меня взглядом поверх чашки с кофе, я вздергиваю брови.
- У меня что, появилась молния на лбу?
- А ты не такой уж подлец, - говорит Поттер, - и не выдал меня тогда в Поместье. И в Выручай-комнате... ты тогда пытался удержать Кребба, да?
Вместо ответа я окутываю себя клубами сигарного дыма. Почему-то этот жест кажется мне неимоверно крутым в сложившейся ситуации. Главное — не закашляться.
Я кашляю, и Поттер ржет.
- Малфой, ты такой придурок!
- Поттер, следи за выражениями.
Он наклоняется ко мне через стол. Тянется все ближе. Что он... мне это уже не нужно...
Золотой мальчик хватает мою правую руку — я еле успеваю перехватить сигару. Крепко сжимает.
- Мир, Малфой?
Как маленький, честное слово.
- Ну, мир, - пожимаю я плечами. Он еще несколько минут смотрит на меня испытующим взглядом, а потом кивает и убирает руку. Неуверенно улыбается.
В большом зале с утра народа совсем немного. За гриффиндорским столом Уизли пытается заставить Грейнджер что-нибудь съесть. Сам он, судя по набитым щекам, засунул в рот всю порцию яичницы целиком.
Грейнджер морщится и трогает рукой голову. О происшествии с МакЛаггеном она ничего не помнит. Локальный обливиэйт я наложил еще вчера, где-то между чисткой ее ботинок и укладкой волос. Но то, что вдрабадан напилась, она, конечно, знает. Как и то, что приводил ее в чувство именно слизеринский гаденыш. Слава Мерлину, пока она меня не замечает. Выслушивать благодарности с утра пораньше — увольте. Я хочу в Менор и спать. Невидимый под мантией Поттер сжимает мне руку.
- Никто не должен знать, - шепчет он, - особенно Рон. Сделали и забыли, понял?
Я жму ему руку в ответ. Я это понял еще раньше тебя, идиот.
Грейнджер с трудом поворачивает голову к рыжему, морщится и что-то говорит, на что тот быстро глотает и наклоняет к ней голову. По-хозяйски целует в лоб. Выражение ее лица становится по-детски довольным. Уизел держит у ее губ чашку с соком, заставляя пить маленькими глотками.
- Я домой, - говорю я невидимому Поттеру. Со стороны наверняка кажется, что я говорю сам с собой. Поттер молчит. Дышит где-то возле левого плеча. Я набираюсь духу. В конечном счете, чем я рискую? Еще одним отказом? Будто бы мне это в новинку.
- Ты...кхм...всегда буду рад видеть тебя в гостях, Поттер, - говорю я. Слева чуть заметное движение, словно подавленный вздох.
- Например, завтра, - добавляю я неожиданно для самого себя, - часов в семь, к обеду. Идет?
- Идет, - быстро отвечает пустота голосом Золотого мальчика.
Я лежу в синей спальне, гляжу на расплывающиеся перед сонным взглядом ирисы на обоях, и думаю о том, что Грейнджер совершенно не разбирается в парнях. А еще о том, что теперь у нас с Поттером наконец-то есть общий секрет. Мелкий белобрысый придурок в моей душе поет и танцует.
