|
"Путешествие во времени"
|
|
| PPh3 | Дата: Вторник, 11.10.2011, 23:23 | Сообщение # 71 |
 Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| * * *
… Анна стояла у котла и записывала к себе в блокнот происходившие с зельем изменения. Голова немилосердно кружилась, ноги подкашивались, а во всем теле ощущалась сильная слабость и ломота. Неприятно подташнивало. Что это? Она надышалась, как в прошлый раз, вредных испарений или последствия того заклинания?
Ретроспектива…
Профессор Снейп еще посмеялся тогда над ней, почему это она готовит только один котел Кровевосстанавливающего (вытяжка белого ясенца к тому времени уже настаивалась, а Укрепляющее зелье находилось в последней стадии приготовления), когда, с ее-то способностями, она, в лучшем случае, сможет только через раз сварить нормальное зелье. Не уничтожил содержимое котлов, и на том спасибо. Затем декан прошелся по ее безобразному поведению, что он, с учетом ее возраста и знаний, ожидал от нее куда большей благоразумности и сдержанности. После чего, больно схватив за плечо, резко оттолкнул к стене и наложил на нее то же заклинание, что и в четверг. Оно не причиняло такой сильной и острой боли, как “Tormenta”, но вызывало ощущение, как будто все тело заполонили невидимые змеи или червяки, продвигающиеся напролом через плоть. Поразила ее смена эмоций на лице Снейпа: из скептически недовольного его выражение вдруг сменилось удовлетворенным и еще быстрее — удивленным. Однако зельевар быстро исправился и, вновь надев уже привычную всем, в том числе и ему самому маску “Ужаса подземелий”, елейным голосом оповестил мисс Кайнер, что если она сейчас же не добавит в свое зелье корень валерианы, то его можно будет считать безнадежно испорченным, и, взметнув длинными полами своей мантии, сказал на прощание, что к его приходу зелье должно быть идеально сварено и разлито по колбам, а — котел и прочие инструменты — очищены. Да, и еще: из-за ее безрассудного поступка все студенты факультета Слизерин будут теперь своими силами производить ремонт в подземельях. И, окончательно распрощавшись, вышел за дверь. А Лапина, по кругу высыпая в котел растертое корневище, равномерно при этом перемешивая пока еще густое зелье по часовой стрелке, с грустью думала про себя, что теперь одноклассники устроят ей “хорошую” жизнь.
Конец ретроспективы.
Зелье в одном из котлов опасно зашипело, и Лапина, очнувшись от своих воспоминаний, тут же поспешила убавить под ним огонь, дополнительно охладив с помощью “Frige” сверху. Голову тут же поразила сильная пульсирующая боль, будто по затылку пристукнули кувалдой, стало тяжелее дышать, и начали трястись руки — конечно, только идиот может додуматься выполнять в таком состоянии беспалочковые элементальные заклинания. Профессор Снейп прибавил бы еще: “Гриффиндорский идиот!”, не забыв про свой фирменный сарказм. Девушка обессилено опустилась на пол и принялась массировать виски. Пришло понимание собственного бессилия, никчемности и обломанной самоуверенности: она не сможет довести до конца все три зелья, для двух из которых вообще изменила рецепт, когда едва удерживает себя от того, чтобы провалиться в объятья Морфея…
Стук… еще раз… Кто еще сюда ломится?.. Анна неуклюже, придерживаясь за угол шкафа, поднялась с пола и, пошатываясь, побрела к двери. Профессор Снейп точно не стал бы церемониться и сразу вошел бы, тем более что это его лаборатория. До того же, чтобы открыть дверь заклинанием, она не додумалась совершенно — как была магглой внутри, так и осталась. А еще она очень не любила, когда кто-то нарушал ее покой, даже тогда, когда ей было плохо, и, в особенности, тогда, когда ей было плохо. Со второй попытки Анна открыла тяжелую дубовую дверь, чтобы невидящим взглядом уставиться в донельзя обеспокоенных Шенбрюнна и Фольквардссона.
Дальнейшее происходило для девушки, как в тумане. Кто-то (она даже не разобрала, кто именно) быстро подхватил ее на руки и положил на деревянную скамью. Сквозь дрему послышались сдавленные ругательства, затем подул ветер, чистый, свежий, как если бы она находилась на вершине какой-нибудь невысокой горы. Приподняли голову и аккуратно влили в рот зелья — она послушно все проглотила, не задумываясь. Ей было уже все равно — сладкая тьма тут же забрала ее к себе в объятья, укрыв своим черным длинным крылом…
Зелья! — неожиданно щелкнуло в голове у Лапиной. — Как она могла забыть?! И какого она вообще тут дрыхнет непонятно на чем? Перевернулась на бок, чтобы тут же упасть и окончательно проснуться уже в объятьях Ассбьорна Фольквардссона. На ее счастье, молодой человек не стиснул ее тут же в своих руках и не принялся целовать во все части лица, даже не улыбнулся, как он это делал ранее, пытаясь привлечь ее внимание, но, в противоположность, смотрел на нее строгим и серьезным взглядом. Поставил ее на ноги и, убедившись, что она уже способна стоять сама, освободил объятья.
- Зелья! Сколько я спала?! Меня профессор Снейп убьет теперь! — закричала девушка и подбежала к котлам, над которыми уже колдовал Шенбрюнн.
- Вряд ли у него это получится, — сухо возразил Фольквардссон, как если бы констатировал абсолютно очевидный факт, и, обойдя Анну, стал у крайнего котла.
Здесь она пыталась сварить зачарованное на элементальной магии Кровевосстанавливающее зелье, отталкиваясь от собственноручно модифицированной методики. Равенкловец, по-видимому, уже всыпал в него смесь гематитового порошка и пыльцы златоцветника, которую она заранее приготовила именно для этого зелья, поскольку оно готовилось явно быстрее остальных, и теперь молча, с сосредоточенным выражением лица выписывал над котлом замысловатые фигуры. А равномерно кипящее зелье как бы плавно переходило в газовую фазу, но не испарялось при этом, образуя над собственной поверхностью красивое, притягивающее взор красноватое свечение с золотистыми переливами.
- Вы уже в порядке, Анна? — скорее, pro forma поинтересовался Карл, увидев, что девушка уже хорошо себя чувствует.
- Да, — тихо ответила Лапина, оторвавшись от зелья, над которым колдовал сейчас Фольквардссон, и принялась судорожно копаться в рабочем журнале. — Сколько я спала?
- Не больше десяти минут, — ответил Шенбрюнн, помешивая зелье в стоявших перед ним котлах. — Это было необходимо для вашего выздоровления. С вашей стороны было крайне неосмотрительно варить Кровевосстанавливающее зелье по традиционному рецепту.
Анна недоуменно приподняла левую бровь.
- Почему, Карл? Я благодарна вам за помощь, но я должна сама закончить свои зелья. Я не хочу в очередной раз услышать, что я ничего не умею.
- Зелье в котле справа от вас, Анна, — это модификация Бергера и Зайлер-Бергер. Вам следовало бы применить ее вместо традиционного рецепта, как в первом котле, — пояснил Ассбьорн.
- Что? Какая модификация? — запуталась Лапина, в результате рассыпав навеску, после чего пробурчала себе под нос далеко не самые лицеприятные слова в адрес старых коромысловых весов. — Я просто решила провести эксперимент, раз профессор сказал мне сварить три зелья вместо одного: первое я готовлю по традиционному рецепту, — отдала собранную навеску Карлу, — во втором заменяю смесь болиголова и винного камня в соотношении 7:4 на смесь красного шафрана и винного камня в отношении 11:2. Красный шафран — более дорогой, но мягкий реагент, дающий меньшее количество побочных реакций на последующих стадиях, — слушатели согласно кивнули. — Это приводит у удлинению четвертой стадии, которая может идти по двум основным направлениям: образованию продукта и рекомбинации уже имеющихся активных частиц. Добавка пыльцы златоцветника, — именно ее девушка перетирала теперь в ступке с гематитовым порошком — поскольку парни самым наглым образом захватили процесс в свои руки, ей не оставалось ничего больше, как подготавливать ингредиенты, необходимые на следующих стадиях, — вкупе со всеми вышеуказанными компонентами направляет реакцию в нужную нам сторону, так как сильно повышает потенциал рекомбинации и не влияет отрицательно на качество получаемого зелья. — В третьем случае я просто решила приготовить зачарованное зелье, отталкиваясь от уже измененного рецепта. В смысле, я не оспариваю ничей приоритет, но я додумалась до этого сама…
- Анна, вас никто не обвиняет в плагиате, — мягко сказал Карл, перемешав зелье нужно число раз. — А вы не задумывались, почему решили заменить именно эти компоненты?
- Причина очень проста: у меня, когда я варила это зелье раньше, — глаза Ассбьорна хитро прищурились, но Лапина не заметила этого, — всегда начинала болеть голова именно на четвертой стадии. А разве это существенно?
После двухмесячного житья со Снейпом, который ненавидел нытье и терпеть не мог чужие слабости, девушка привыкла к различным неудобствам в процессе обучения зельеварению и заклинаниям, и если ей что-то не нравилось или становилось плохо, списывала это лишь на свою “ненормальность” и низкую выносливость, которую необходимо тренировать. Чего одна аппарация только стоила.
- Супруги Петер Бергер и Оливия Зайлер-Бергер были талантливыми учеными-зельеварами и разработали улучшенный рецепт Кровевосстанавливающего зелья, которое без вреда для себя могли бы варить и женщины, — пояснил Фольквардссон, а стоявший напротив Шенбрюнн согласно кивнул. — Пары болиголова и продуктов его реакции с гематитовым порошком проникают в кровь через кожу и дыхательные пути и взаимодействуют с эстрогеном, что приводит к появлению наблюдавшихся у вас симптомов. А при частом контакте — к бесплодию или мутациям у будущего потомства.
Лапину передернуло: ей всегда были неприятны разговоры на подобные темы. И потом, пусть она равнодушно, даже с некоторой антипатией относилась к материнству, поскольку не любила детей, ей не хотелось остаться неполноценной стараниями профессора Снейпа. А может быть, он об этом не знал? Или просто счел глупостью. Ей почему-то хотелось считать именно так.
Но об этом нигде не написано, — растерялась Анна, — и… эм… Гюнтер Штольц ничего не говорил мне об этом, — настолько глупым казалось ей сейчас ее собственное вранье, что не укрылось от ее однокурсников. — А он мне много разных книг давал читать, в основном не по программе…
- Насколько я понял, вы не читали последнее издание Гельмонта и Ван Лейвена “О ядах, противоядиях и медицинских зельях”? — спросил Шенбрюнн, уже заранее зная ответ на свой вопрос.
- Это учебник для университета, — пояснил Фольквардссон — зачарованное зелье, которое он доваривал за Кайнер, было уже почти готово и теперь настаивалось.
- Эм… Гюнтер Штольц не давал мне читать учебники для университета, — грустно ответила Анна, выставляя на стол чистые колбы, — он говорил, что до всех тонкостей зельеварения доходил он сам, без всяких учебников, и требует то же самое от меня. И он вообще мало чего объяснял, считал все слишком очевидным, — истерически усмехнулась. — Вообще, мне кажется, гении и мастера редко бывают хорошими учителями. Для них просто неочевидно то, что другим кажется неочевидным то, что для них очевидно.
- Анна, вам сейчас не следует переживать об этом, — сказал Шенбрюнн, оставив свои зелья настаиваться. — А вот поесть вам не помешает, — едва ей об этом напомнили, как желудок тут же недовольно заурчал, прося свою порцию ужина. — Извините, пожалуйста, что не зашел за вами раньше. Вот, я принес вам еду из Большого Зала, — указал на тарелку, накрытую полукруглым колпаком, — на нее наложены Согревающие чары. Хотя, на мой взгляд, лаборатория — это не самое удачное место для приема пищи.
- Э… спасибо, — неуверенно ответила девушка и прошла к столу, на котором стоял ее ужин, едва удержав себя от того, чтобы тут же наброситься на еду.
Парни убирали тем временем рабочие места, разливали по колбам сваренные на “Превосходно” зелья, очищали невербальными заклинаниями лабораторную посуду и инструменты, тихо переговариваясь между собой. Лапина прислушалась. Карл спрашивал Ассбьорна о том, какую именно модификацию он применил, и заметил, что это было рискованно — доваривать за другого человека зелье, не зная заранее, как выполнялись предыдущие стадии, на что бывший дурмстранговец ответил с довольной улыбкой на лице, что он эту модификацию на основе методики Бергера и Зайлер-Бергер придумал он сам незадолго до того, как оставил Дурмстранг, и что это подтверждают записи в рабочем журнале фрекен Кайнер, с которой он иногда мыслит одинаково. Последнюю фразу Фольквардссон произнес с гордостью и чувством собственной правоты, бросив на девушку короткий, но красноречивый взгляд, под которым она тут же почувствовала себя раздетой. Она вообще все это время, начиная со вчерашнего вечера, ощущала себя неуютно рядом с Ассбьорном. Не потому, что он был ей неприятен или раздражал, а потому что в его присутствии ее начинали на пару грызть вина и совесть, напоминая, как она неблагодарно поступила по отношению к нему. Она лгала, он видел это, но она продолжала, и от этого на душе становилось еще мерзостнее.
Когда все было сделано, Фольквардссон предложил прогуляться — до отбоя было еще не менее часа. Шенбрюнн после некоторых раздумий принял его идею, так что Лапиной ничего не оставалось, кроме как согласиться, но с тем условием, что ей нужно непременно переодеться и привести себя в порядок.
Сорок минут спустя Шенбрюнн, Фольквардссон и Кайнер, не спеша, прогуливались по площадке перед Западным Крылом. Было немного прохладно, и слабый ветерок, приятно обдувая лица, слегка ерошил их волосы и развевал полы мантий, а в темно-синем ночном небе тускло мерцали немногочисленные звезды. Из Темного леса доносились приглушенные крики ночных птиц. Казалось, все было далеко позади, будто и не существовало больше: и бесконечная варка зелий, и дуэль с Бранау, и утомительная беготня по коридорам с единственным желанием — спастись. Были только они втроем, ночная тьма над ними, и нелегкие мысли внутри каждого из них. Они молчали, погруженный каждый в свои собственные думы, и наслаждаясь вечерней свежестью и прохладой.
Анна почувствовала, как кто-то мягко продел свои пальцы между ее. Посмотрела направо — Фольквардссон. Крепче сжав ее руку, юноша шагнул вперед, заставив ее подойти к нему ближе. Девушка повиновалась, в то время как ее саму терзали сомнения. Ведь она еще может все обратить вспять — достаточно лишь вырваться и убежать, куда глаза глядят. Но тогда она снова поссорится с Фольквардссоном. Нет, они вообще станут врагами. А ей этого не хотелось. Лапиной снова вспомнились слова Карла: “Анна, советую вам вести себя осторожнее с Фольквардссоном… потому что если ваши интересы разойдутся, страдать будете вы оба.” После того памятного разговора на истории магии Лапина больше не думала об этом предупреждении, смысл которого так и не поняла до конца, да и случилось много всего, что заметно потеснило мысли о весьма туманном предостережении одноклассника на второй, если не на десятый план. Властный и строгий, подчиняющий взгляд из-под сдвинутых бровей, довольная улыбка, осознание собственной правоты, превосходство как в физической силе, так и в знаниях и магическом потенциале — Ассбьорн Фольквардссон относился к той категории людей, которых лучше не иметь врагами. Инстинкт самосохранения говорил подчиниться — как раньше, будучи уже взрослой, Лапина подчинялась своим родственникам просто, чтобы избежать конфликта, — а разум призывал успокоиться, ведь максимум, что ее ждет, это какая-нибудь нотация. Но, отдавала себе отчет Анна, не факт, что нотацией все и ограничится, и Фольквардссон не потребует под занавес какой-нибудь магической клятвы.
Шедший слева от нее Шенбрюнн ободряюще улыбнулся, как бы говоря: “Не бойся, все будет в порядке”, и Лапина позволила себя увести. Они с Фольквардссоном быстро пересекли двор и взошли на деревянный готический мост, откуда открывался поистине чудесный вид на погруженную в ночью тишину долину, нарушаемую лишь звуками природы — плещущимися о берег водами озера, отражавшего луну и звезды, шелестом листьев на ветру, уханьем выбравшихся на охоту сов. Какое-то время девушка завороженно любовалась расстилавшимся перед ней пейзажем, пока не почувствовала, что кто-то стал совсем близко к ней.
- Вы здесь в первый раз, фрекен Кайнер? — спросил Фольквардссон, наклонившись к ней.
Сейчас в его голос вновь вернулись мягкость и нежность, которыми он одаривал ее с самого момента их знакомства, но которые она стала ценить лишь с недавнего времени, когда внешне бывший дурмстранговец стал относиться к ней так же, как и ко всем остальным.
- Да, — ответила Анна, кутаясь в мантию, — здесь очень красиво. Спасибо, что показали мне это место, господин Фольвардссон, — и опустила глаза, искренне надеясь, что все ограничится лишь светской беседой.
Лапина не любила, когда ей приходилось развлекать кого-то разговорами, но сейчас она полностью осознавала свое бесправие, и что ее жизнь полностью зависит от настроения окружающих ее людей, и потому ей следует сделать то, что от нее хотят — хозяев жизни лучше не злить.
- Я сам люблю ночные прогулки. В них есть своя прелесть и очарование, — сказал Ассбьорн, откинувшись на тонкий деревянный столбик и улыбнувшись уже искренне, как другу.
Девушка понятия не имела, что от нее ждут, и как ей следует себя вести. Она до сих пор не понимала, для чего ее увел с собой Фольквардссон — поговорить о красоте местной природы они могли бы и втроем. А их отношения совершенно не располагают к романтическим прогулкам под луной. Посильнее закуталась в мантию. Ее настораживало внешне доброжелательно отношение к ней сурового равенкловца. Что он задумал? Ведь последние два дня он держал в общении с ней весьма ощутимую дистанцию, так что от него можно было ожидать, скорее, строгой нотации, укора, встряски — потому что есть, за что. А Ассбьорну Фольквардссону лучше не переходить дорогу.
- Господин Фольквардссон, я должна перед вами извиниться… — тихо сказала Анна, невидящим взором глядя на разверзавшийся под мостом овраг.
- Анна, посмотрите на меня, пожалуйста, — попросил ее Ассбьорн.
Подняла голову — в глазах стоят слезы, напряжен каждый мускул лица.
- Продолжайте… — взял ее за плечи, встав на расстоянии вытянутой руки.
- Я прошу у вас прощение, что не поблагодарила вас тогда, когда вы спасли меня от слизеринцев… вместо этого я накричала на вас и оскорбила… — голос дрожал, а слезы катились по щекам, но ее не прерывали, тут же пытаясь успокоить или говоря, чтобы она перестала плакать, как малое дитя, что случалось с ней всячески, когда она осознавала свою вину или никчемность. — Я прошу у вас прощение за то, что… что… я злилась на вас всякий раз, когда вы пытались поговорить со мной, в то время как вы не сделали мне ничего дурного, но были всячески добры ко мне…
Лапина вырвалась из рук Фольквардссона и, отвернувшись от него, отошла на несколько шагов назад, обхватив себя руками и уставившись невидящим взглядом в дощатый пол. Холод и стыд сковали тело и душу. Хотелось упасть и забыться вечным сном, где никто не будет тревожить ее, и она не причинит никому боль. Где будут только тьма и забвение.
- Фрекен Кайнер, прежде, чем дать ответ на ваше извинение, я хотел бы услышать, почему вы так поступали, — твердым голосом попросил ее Фольквардссон — он по-прежнему стоял, облокотившись о тонкий деревянный столбик и сложив руки на груди, немного напоминая тем самым профессора Снейпа.
Странно, — девушка медленно повернулась обратно, подняв на собеседника заплаканные глаза, — от нее никогда раньше не требовали мотивации ее поступков, считая это лишь жалкой попыткой оправдаться. Раз сделала пакость, значит, плохая, и ничего больше, значит, нужно стараться быть хорошей. А быть хорошей — значит просто всем угождать.
- Вы… вы действительно хотите это знать? — удивилась Анна.
Кивок в ответ.
- Иначе я не просил бы вас об этом, — добавил равенкловец уже мягче, как бы показывая, что ему можно доверять.
- Ассбьорн Фольквардссон, я не хотела с вами ссориться, — словно в подтверждение слов девушка принялась беспорядочно качать головой, — я не хочу, чтобы мы были врагами. Но я боюсь, что мы можем стать… более близкими, чем просто однокурсники, — теперь в ее глазах стояли неподдельный страх и сомнение.
- Вы боитесь меня?
- Да, немного, — честно ответила Лапина, — но дело не в вас, а во мне, господин Фольквардссон…
Точно такую же фразу она сказала на истории магии во вторник, после того, как он, желая сделать приятное, положил ей под голову свою мантию — чтобы лучше спалось. Кивнул, прося продолжать.
- Я — очень ненадежный и неблагодарный человек. Мне сложно угодить, поэтому лучше не пытаться… Я могу в любой момент оставить, предать… — проглотила застрявший в горле ком, а по щекам снова покатились слезы, — просто потому, что мне так будет удобно… Мне бы не хотелось, чтобы вы это испытали на себе… из-за меня…
- А теперь скажите, пожалуйста, фрекен Кайнер, а разве вам не было приятно то, что я вам сделал? — строго спросил Фольквардссон.
Анна прекрасно помнила, как оставалась равнодушной к пожеланиям и подаркам родных на праздники вроде Рождества/Нового года и дня рождения, к их попыткам ее развлечь, когда она приезжала из университета на каникулы — просто потому, что ей это было не нужно. Потому что она хотела, чтобы ее, наоборот, оставили в покое и дали заняться своими делами, а фразы вроде “мне надо писать отчет по работе/диссертацию” (а это действительно нужно было делать) не всегда помогали. Ей казалось, что ее просто не понимают или не хотят понять, признать, наконец, что она не такая, как все, а просто втиснуть в некий общепринятый шаблон поведения (“У нас в семье все веселые, а ты одна ходишь вечно хмурая и серьезная”) и, о ужас, мышления (“Как это ты мыслишь по-другому? Ты же моя дочь/внучка”). И она действительно считала себя плохой и неблагодарной, но ничего не предпринимала: она знала, что не изменит так просто свой менталитет, и не собиралась заниматься для этого самовнушением, и то, что хотят видеть ее родные — лишь внешняя оболочка, а не внутреннее содержание, которое обычно никого не интересует.
- Да, было. Но все, что вы для меня делали, мне было… нужно, — добавила Лапина, вспомнив, что Ассбьорн еще не разу не делал для нее что-нибудь реально бесполезного.
- Потому что я никогда не делаю то, что не нужно и бесполезно, — его губы тронула легкая полуулыбка, а поза стала более расслабленной. — Я понимаю, что у вас есть причины сомневаться в себе, тем более, в нынешних обстоятельствах. Но, фрекен Кайнер, ваше стремление очернить себя в моих глазах выглядит совершенно нерациональным, в то время как сами вы полагаетесь в основном на доводы разума. Также вы не похожи на безответственного человека. Тогда к чему все эти самоуничижения?
- Потому что я не могу без этого, — Анна стояла боком к Ассбьорну, так что фигура ее скрывалась в тени. — Но я могу обойтись без друзей и родных — людей, которые должны быть мне ближе всего. Я могу обойтись без любви, но не могу без понимания, потому что первое без второго ведет к ссорам, конфликтам и разочарованиям. Я не ищу счастья, но ищу покоя… — и, снова обхватив себя руками, уставилась в пол.
– Спасибо за честный ответ, фрекен Кайнер. Я действительно не прощаю предательства и обмана, — вновь серьезное выражение лица и фирменный “орлиный” взгляд, — но я понимаю вас, и готов принять тот факт, что вы можете не ответить взаимностью — это ваше право. Однако я хотел бы, чтобы вы были впредь честны со мной, как и я перед вами. Чтобы вы были такой, какая вы есть, а не той, какой, по вашему мнению, вас хотят видеть окружающие. Вы понимаете, о чем я говорю?
Кивок в ответ.
- Я прощаю вас, фрекен Анна Кайнер. Понимаю и прощаю, — твердым голосом произнес Фольквардссон.
Кайнер подошла к нему на негнущихся ногах, в глазах ее отчетливо читались страх и отчаянье. Опустилась в самом низком книксене, который только может быть, и поднесла к губам его руку, на которую был надет родовой перстень — знак полной покорности, смирения и покаяния, — и кожу обожгло горячим поцелуем и омыло горячими слезами. Провел пальцами по ее щеке, и она, не выпуская его запястья из своих рук, и потянулась вслед за его лаской. Она опустила плотину, за которой прятала свои чувственные желания, и они теперь мощными потоками хлынули наружу.
- Встаньте, фрекен Анна Кайнер. На вас больше нет вины, — поднял девушку на ноги. — Но, ответьте мне, пожалуйста, честно на один вопрос… — и посмотрел в перепуганные зеленые глаза. — Что связывает вас с профессором Снейпом?
Брови девушки недоуменно взметнулись вверх.
- Я не берусь в данном случае судить о его отношении к вам, но тот факт, что в качестве отработки он дает вам задание сварить зелье, что требует определенного мастерства и квалификации, означает, что он знает ваш реальный уровень, а не то, что вы демонстрируете ему на занятиях в паре с Шенбрюнном. Следовательно, вы были знакомы с профессором еще до Хогвартса. И именно его вы называете “Гюнтер Штольц”.
- Это правда… — отпираться было бессмысленно, тем более что она не давала Снейпу никаких клятв, а мальчишки обо всем догадались сами. — Долг жизни: он меня спас, приютил в своем доме, обучал боевой магии и зельям — я ему благодарна за это. Но мне иногда кажется, что он меня ненавидит и будет рад, если я просто исчезну.
- Но не буду рад я, — возразил Фольквардссон, крепко прижав к себе девушку, и лицо его тут же приобрело счастливо-мечтательное выражение, когда кольцо тонких женских рук сомкнулось за его спиной. — И Шенбрюнн, я думаю, тоже… — прошептал он у нее над головой и поцеловал в макушку.
И снова эта разница… Оба юноши были намного выше ее происхождением, и оба покровительственно относились к ней, но почему-то близость именно с Карлом вызывало в ней желание подчиниться, отдать всю власть над собой, в то время как с Ассбьорном — соединиться, сораствориться. Казалось бы, очень тонкое различие внешне, и, тем не менее, одного из них она возносила над собой, в то время как другой нисходил до нее сам, будучи во власти чувства куда более сильного, чем многие зелья и чары. Также, показалось Лапиной, Ассбьорн Фольквардссон не претендует на уже “занятых” девушек, иначе как можно было бы объяснить тот факт, что он обнял ее лишь после того, когда узнал, что она не связана с профессором Снейпом ничем, кроме долга жизни и учения?
- Что ж, я думаю нам пора возвращаться, а то Карл нас уже заждался, — улыбнувшись, сказал равенкловец и, взяв девушку за руку, повел ее обратно к замку.
Все это время, что Фольквардссон и Кайнер вели приватную беседу, Шенбрюнн, не спеша, прогуливался по внутреннему двору, поглядывая иногда на мост. Он не слышал их разговора и едва различал силуэты в темноте, но догадывался, что Анна все-таки решила объясниться с Ассбьорном. Он поступил правильно, убеждал Карл сам себя, он поступил в согласии со своей совестью. Ведь он заинтересован в Анне и искренне хочет ей помочь, и то, что он подтолкнул ее к примирению с Фольквардссоном (хотя последний, не догадываясь об этом, быстро перенял инициативу в свои руки) — лишь небольшая услуга с его стороны. Как с Лотаром и Элизой, — нашептывал ему хитрый внутренний голос, — свести их вместе — тоже небольшая услуга с твоей стороны, не так ли? Потерял одну невесту, теперь потеряешь и вторую… Шенбрюнн закрылся внутренним окклюментивным блоком, однако в душе его уже были посеяны сомнения. Он осознал вдруг, что был бы совсем не против романтических отношений с Анной, и то пьянящее ощущение власти, что она ему давала над собой…она плавилась в его руках, словно воск, она слушалась его… Если бы он сам не подтолкнул ее к примирению с Фольквардссоном, то она всецело и безраздельно принадлежала бы ему и только ему. Парень вновь отгородился от мрачных, но таких затягивающих эгоистичных мыслей. Он поступил бы, как подлый эгоист, не дав ей права выбора. Жребий брошен, и отступать уже нельзя. И если нужно будет, он снова уступит, но не потому, что гордому и мстительному Ассбьорну Фольквардссону не стоит переходить дорогу, а для того, чтобы она была счастлива. Но бороться за нее он будет обязательно…
Карл кивнул собственным мыслям, как бы соглашаясь с внутренним моральным выбором, когда заметил идущих ему навстречу молодых людей. Фольквардссон, хотя по-прежнему оставался серьезным, уже не выглядел таким сердитым, как раньше, а Кайнер… нет, она не казалась счастливой, было даже заметно, что она недавно плакала, но напоминала человека, который, наконец-то, сложил с плеч тяжелую ношу и теперь смог свободно вздохнуть. Анна вытянула свободную руку вперед, ладонью вверх, и он взял ее. Втроем прошли обратно на середину моста и стали лицом к озеру, облокотившись на деревянные перила.
- Как здесь красиво! — с неподдельным восторгом в голосе произнес Шенбрюнн, пораженный увиденной красотой.
На долину опускался легкий, словно сотканный из звездного света серебристый туман, который, казалось, проникал везде и всюду, наполняя собой всякое пространство. Волшебство в чистом виде, первозданное, одухотворяющее, открывающееся лишь в ночи, при свете звезд и луны, то самое, которому древние маги поклонялись как пантеистическому божеству, порождающее ощущение всеобщности, единства.
- Две вещи на свете наполняют мою душу священным трепетом — звёздное небо над головой и нравственный закон внутри нас, — с тем же восторгом процитировал Карл известного немецкого философа, не отрывая взгляда от ночного неба и окутанных мистическим туманом гор.
Стоявшие рядом Кайнер и Фольквардссон согласно кивнули. Взгляды их устремились в одном направлении, руки переплелись за спинами друг друга, как бы закрепляя негласную и бессознательную клятву дружбы и единства, а души наполнили чувства легкости и эйфории, сопричастности, серебристый туман пронизывал каждую клеточку тела, обволакивая их троих — древняя магия приняла договор.
До отбоя оставалось немногим более десяти минут, так что двое слизеринцев и равенловец быстрым шагом двигались вдоль крытой галереи, опоясывающей малый внутренний двор. Западное крыло и, соответственно, башню Равенкло они уже давно миновали, ибо Ассбьорн Фольквардссон, не принимая никаких возражений, вызвался проводить своих друзей до гостиной Слизерина. Вот арка и лестница, ведущая в темные, полуразрушенные подземелья. Изрядно уставшие студенты ускорили шаг — ни Филч, ни профессор МакГонагалл, ни старосты обычно не патрулируют подземелья, — когда прямо перед ними выросла высокая черная фигура декана Слизерина. Последний не упустил случая пройтись по умственным способностям и моральным качествам загулявшихся сопляков, и, сняв с каждого для профилактики по тридцать баллов и приказав немедленно возвращаться в общежития, пошел патрулировать коридоры дальше. Это было его первое удовлетворение за сегодняшний длинный и безумный день, и снятые с собственного факультета баллы волновали его теперь в последнюю очередь, когда в свете факелов промелькнула рыжая шевелюра Уизли и черные лохмы в купе с очками-велосипедами, принадлежащие Поттеру. Сегодняшняя ночь определенно обещала быть интересной.
P.S. Попыталась представить себе, как вижу новых персонажей.
Собственно, АЛ(К): http://s017.radikal.ru/i443/1110/be/525541ad6b17.jpg
Сообщение отредактировал PPh3 - Вторник, 30.10.2012, 00:53 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Вторник, 18.10.2011, 03:00 | Сообщение # 72 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Глава 23. Письма
“М-ру Эрхарду Рихарду Шенбрюнну, Грюненхоф, Лейпциг, федеральная земля Саксония, Германия.
Мистер Шенбрюнн, как декан факультета Слизерин, куда был распределен ваш сын Карл Шенбрюнн, с огромным сожалением вынужден сообщить вам о его поведении, не достойном чистокровного волшебника, которое заключается в неповиновении прямым приказам учителей, неуважении к учителям, нарушении правил школьного общежития, а также общении с неблагополучными элементами магического сообщества. Поскольку до этого репутация вашего сына значилась как “безупречная”, я не стану заносить сии примечательные случаи в его личное дело, но лишь на том условии, что это больше не повторится. А посему вам надлежит принять от вашего сына письменную клятву о том, что в дальнейшем он обязуется неукоснительно соблюдать школьные правила, а также приказы школьного руководства, и копию отослать мне.
С уважением, декан Слизерина, профессор зельеварения Северус Тобиас Снейп. 8 сентября 1997 года, Хогвартс, Шотландия, Великобритания.”
* * *
“Драко Люциусу Малфою, факультет Слизерин, Хогвартс.
Драко, мы с твоей матерью весьма огорчены твоим поведением. Я не говорю про то, что произошло в Лестранж-холле. До меня дошли слухи, что ты не только умудрился проиграть по количеству баллов какой-то грязнокровке, но еще и нарваться на отработку, и лишиться значка старосты факультета. И это после того, как утром второго сентября ты пьяным ввалился в Большой Зал. Не слишком ли много для одной недели? Неужели ты, наследник древнего чистокровного рода, ведущего свою историю еще со времен Мерлина, не удосужился усвоить такие понятия, как “честь дома” и “честь семьи”, и все наши с твоей матерью усилия пропали туне? Почему ты, будучи Малфоем, позволяешь, чтобы тобой руководили? Не удел ли это гриффиндорцев — вечно попадать в неприятности? Очевидно, твоя вражда с Поттером оказала на тебя слишком плохое влияние. С этого дня я запрещаю тебе всяческое общение с Поттером и его друзьями, а также грязнокровкой Кайнер, будь то даже попытки указать твари ее место, ибо даже это ты не можешь сделать нормально. Я крайне разочарован тем, что у меня вырос такой глупый наследник, который не умеет думать собственной головой и просчитывать события на много шагов вперед, чем всегда славились Малфои. В наказание я отныне лишаю тебя всех средств, которые хранятся в твоих личных сейфах. Они сумеют найти себе более достойное применение, раз наследника древнего рода Малфоев не беспокоит репутация его семьи.
Лорд Люциус Абрахас Малфой, сентября 8-го дня, 1997 года, Малфой-мэнор.”
* * *
“Дорогие папа и мама, у меня все хорошо. Несмотря на то, что прошла всего одна неделя, нас уже морально готовят к экзаменам и очень много задают на дом, но я все успеваю и еще помогаю с уроками Гарри и Рону. В этом году профессор Снейп снова ведет зельеварение — я вам уже говорила, что должность преподавателя ЗОТИ проклята, и никто не задерживался на ней дольше года. Просто в этот раз профессор Слагхорн, который вел у нас зельеварение в прошлом году, отказался от кафедры (говорят, что не поладил с директором Дамблдором, который нанял его на работу). Нового преподавателя ЗОТИ уже нашли, но его не будет еще целую неделю.
В этом году к нам в Хогвартс для обмена знаниями прибыли иностранные студенты. Один из них, Лотар Визерхофф, попал к нам в Гриффиндор. Он очень умный и ответственный и часто помогает мне с обязанностями старосты, а также с кружком по домашним заданиям. И любимые предметы у него такие же, как у меня: нумерология и трансфигурация. И еще мне очень нравится, что, хотя он чистокровный, причем из какого-то древнего рода, он не считает себя лучше других, не хвастается и не унижает остальных учеников, как это желает Малфой из Слизерина.
Они все, иностранные студенты, какие-то необычные. Когда к нам три года назад на Турнир трех волшебников приезжали студенты из Бобатона и Дурмстранга, это не было так заметно. Они просто воспринимались как другие, и все. А эти — именно как необычные. Все-таки они живут вместе с нами в общежитиях, ходят вместе на занятия, участвуют в досуге и т.д., и потому их “необычность” сильно заметна. Несмотря на то, что все они попали на разные факультеты, они всегда держатся вместе. У меня даже складывается впечатление, что они даже знают больше чем мы. Я понимаю, конечно, что в их стране специально отбирали лучших из лучших, но все равно как-то обидно, ведь многие из нас считали Хогвартс лучшей в Европе школой чародейства и волшебства. Практически не было еще того задания, с которым никто из них еще не справился. Тот же Визерхофф, например, гораздо меньше времени, чем я тратит на разучивание новых заклинаний или решение задач по нумерологии, но профессора не ставят ему из-за этого меньше баллов. А ведь это несправедливо: почему на достижение тех же результатов я должна тратить гораздо больше времени, чем он?
Еще один, Карл Шенбрюнн. Несмотря на то, что они с Лотаром друзья, он попал в Слизерин. Я не знаю, как повлияют на него его одноклассники, но пока он так же, как и его друг, лишен всяких классовых предрассудков и был со мной предельно вежлив. В частности, они с Лотаром дружат с еще одной девочкой, которая попала в Хаффлпафф. А еще, говорят, он очень хорошо разбирается в зельеварении и даже хочет выполнять аттестационный проект под руководством профессора Снейпа. Вместе с Шенбрюнном в Слизерин (где учились до этого только чистокровные волшебники из темных семей, наподобие Малфоя) попала Анна Кейнер. Так она вообще магглорожденная, и мало того, до этого вообще не ходила в магическую школу. Я не думаю, что слизеринцы относятся к ней хорошо. Кстати, недавно к ним в подземелья зашел горный тролль и все порушил, так что они, бедняги, своими силами все теперь восстанавливают. Ничего, зато узнают, каково бедным домашним эльфам, когда их эксплуатируют так же жестоко. Я же вам говорила уже, что в магическом мире до сих пор существует такой атавизм, как рабство, но я намерена это исправить, когда пойду после школы работать в Министерство магии. Волшебники должны понять, что нормальное общество должно развиваться по законам современной демократии, а не средневековой диктатуры. У них даже министр магии — и то невыборная должность. Но ладно, я отвлеклась. Так вот, эта Кейнер, несмотря на свой, казалось бы, самый низкий стартовый уровень (а ведь ее сразу взяли на седьмой курс вместо первого), уже может выполнять сложные заклинания, с которыми, к сожалению, справляется далеко не весь наш курс. Я понимаю, что она что-то могла выучить дома, но как? Ведь школьникам нельзя колдовать на каникулах. При этом она довольно мало времени проводит в библиотеке, так что я просто не представляю, когда она все успевает учить и практиковаться. Почему она на учебу тратит гораздо меньше времени, чем я? Ведь по логике все должно быть совсем наоборот.
Ну ладно, хватит про учебу. Почти всю прошлую неделю было холодно и шли дожди — об этом, наверное, сообщали в новостях. Не беспокойтесь, я всегда забочусь о своем здоровье и одеваюсь по погоде. Недаром же я ни разу не болела простудой все время, что училась в Хогвартсе. Хотя мадам Помфри, наша школьная медсестра, утверждает, что волшебники не болеют обычными маггловскими заболеваниями. Однако сейчас снова потеплело, дожди прекратились, и в Хогвартсе наступило бабье лето. Как бы хотелось, чтобы такая погода продержалась хотя бы до конца следующих выходных, чтобы я смогла нормально погулять на улице, не нарушая школьных правил, а то обычно, пока разберусь со всеми уроками, уже становится слишком поздно, чтобы можно было покинуть замок.
… Остался последний год в Хогвартсе, и мне порой становится грустно от осознания этого факта, что через год я покину место, которое считаю своим вторым домом (только не обижайтесь, пожалуйста), где я нашла себя и обрела самых лучших друзей.
Мама, папа, а как ваши дела? Как здоровье? Я надеюсь, вы не отказались от участия в конкурсе “Лучшая зубоврачебная клиника года”. Тетя Дороти все еще гостит у вас или уже уехала к себе в Бристоль?
P.S. У нас сейчас пошла очень сложная теория по нумерологии, и мне посоветовали прочитать литературу по маггловской математике. Вы не могли бы прислать мне ваши старые учебники со школы и университета, чтобы я могла позаниматься дополнительно?
Я очень люблю вас. Ваша дочь Гермиона.”
* * *
“Рон и Джинни, любимые мои, мы с папой так скучаем по вам! А ведь прошла всего одна неделя. И по тебе, Гарри, милый, ты ведь знаешь, что мы с Артуром любим тебя, как сына. Так хочется вас всех обнять и крепко-крепко прижать к груди. Казалось, еще вчера мы отправляли вас, одиннадцатилетних несмышленышей в Хогвартс, где перед вами должна была открыться новая жизнь, полная чудес и приключений. А теперь вы все уже взрослые и через год окончите школу. Как быстро летит время. Мы рады, что у нас выросли такие замечательные дети. И тобой, Гарри, мы тоже гордимся, как собственным сыном. Ты — пример для нас всех. И можешь не сомневаться, Гарри, твои родители тоже сейчас гордились бы тобой, добрым, смелым и отзывчивым человеком, настоящим другом и истинным гриффиндорцем.
Смотрите все, учитесь хорошо, вам в этом году сдавать ТРИТОН. Тебя, Джинни, это тоже касается. Ведите себя хорошо и берегите себя и друг друга и не болейте. Мы с папой за вас очень волнуемся. И будьте осторожны с иностранцами. Папа сказал, они приехали из страны Гриндевальда, так что ни за что не водите с ними дружбы, и не идите у них на поводу.
Любим вас всех и целуем. Мама и папа.
P.S. На выходных нас навещали Билл и близнецы и просили передать вам с письмом горячий привет.
P.P.S. Надеюсь, вам понравились пирожки, которые я прислала вам в прошлый раз. В этот раз посылаю вам шоколадные кексы с патокой и изюмом. Только что испекла и наложила консервирующие чары, так что, как только откроете, можете сразу скушать горяченьким. В Хогвартсе-то кормят хорошо, но домашнее всегда лучше, правда?
P.P.P.S. Рон! Обязательно поделись гостинцами с Гарри, Джинни, Гермионой и Невиллом!”
[center]* * *[/center]
“Ассбьорну Эббе Фольквардссону, дом Равенкло, Хогвартс, Шотландия, Великобритания.
Сын наш Ассбьорн, наших очей достигло известие, что ты связался с какой-то магглорожденной, кроме того, не оказывал должного почтения декану одного из домов, в связи с чем получил штраф для своего дома, где ты учишься. Я, как твой отец, не имею ничего против твоей дружбы с магглорожденной, ибо это не запрещено нашим семейным кодексом, и пред тобой было много поколений чистокровных волшебников. Но тобою крайне разочарована фру Бенгерд, которая изо всех сил пытается найти тебе хорошую чистокровную невесту из знатной семьи. Неужели ты хочешь, чтобы наши с твоей матерью усилия пропали втуне? Подумай, как ты оскорбляешь тем самым нашу старость, когда нам приходится узнавать о твоем непослушании и неуважении к старшим. Подобные обстоятельства заставляют нас усомниться в том, что ты достоин принять наследие своего рода, если Одину случится призвать наши души.
Ассбьорн, подумай обо мне, твоем отце. Я уже стар и немощен, и вынужден был оставить кафедру, чтобы провести в покое остаток моей бренной жизни. И моей единственной радостью будет видеть, как ты достойно женился, а Сесилия и Карин достойно выйдут замуж. И ни я, ни твоя мать не хотим, чтобы наш достославный род прервался из-за твоих необдуманных поступков.
Надеемся на твое вразумление и исправление. Твои родители.
P.S. Твои сестры живут теперь с нами в Тёресхаллене.
Эббе Эскиль Фольквардссон, сентября 9-го дня, 1997 года, Тёресхаллен, Уппсала, провинция Уппланд, Швеция.”
* * *
“Лотару Георгу фон Визерхоффу, дом Гриффиндор, Хогвартс, Шотландия, Великобритания.
Возлюбленный сын наш Лотар, вслед за твоим письмо нас с твоей матерью достигла весть, что ты, проучившись в Хогвартсе всего одну неделю, уже успел нажить себе врагов и ввязаться в драку, заработав тем самым штраф для своего дома. В этом оказались замешаны некие Поттер и Уизли, не так ли? Мы понимаем, что ты у нас идеалист и терпеть не можешь всякую несправедливость и беззаконие, однако тебе следует вести себя более сдержанно, чтобы подобные вещи не повторялись впредь. Но также мы знаем тебя, Лотар, как никто другой, ибо ты наш сын, и знаем, что ты никогда бы не нарушил Правил Рода, не солгал и не предал, и потому мы бы хотели узнать от тебя лично, что произошло на самом деле. Твои же высокие оценки по всем предметам и желание стать старостой дома со всей присущей тебе ответственностью не могут не вызывать гордости за такого сына, как ты, и достойны похвалы.
Не видим смысла медлить с ответом на твое письмо, посланное из Хогвартса шестого сентября. Мы все — твои родители, дедушка Якоб и бабушка Ингрид, а также твоя сестра Хильда — пребываем в добром здравии и передаем пожелание доброго здравия тебе. Бабушка с дедушкой отправились сегодня утром в Базель к дяде Стефану, откуда обещали написать позже. А Хильда делает поразительные успехи в освоении магии, а также прекрасно успевает по всем преподаваемым ей предметам, так что мы не удивимся, если она станет первой в классе, когда пойдет в следующем году в школу магии. Вся тебя и дедушку Теодора. Мы гордимся вами, ведь это большая редкость, когда в семьях волшебников все дети одинаково одарены магическим потенциалом, умом и различными талантами.
С этой недели, как тебе доподлинно известно, вновь начал собираться Совет Магов, в котором твой отец принимает самое непосредственное участие, — будет готовиться отдельный закон о наказании чистокровных волшебников, принадлежащих к магически учрежденным родам. Мы все понимаем, что магия и кровь священны, тем более принадлежащие тем, кто носит в себе наследие десятков поколений до него. И что нельзя наказать равного по статусу родича, не отрекаясь при этом от родственной связи с ним и не утрачивая связанной с этим родом магии. Как и беззаконие, которое, трактуя древние обычаи в свою пользу, творят некоторые семьи, имена которых называть не будем. Мы с твоим отцом очень надеемся, что этот закон будет принят, и те, кто до сих пор позорит нашу страну несмываемым пятном фашизма, понесут заслуженное наказание за свои злодеяния.
P.S. Лотар, хотя мы знакомы с Элизой и считаем, что она может стать верной женой и хорошей матерью, и знаем, что ты уже сделал ей предложение, мы должны предупредить тебя, чтобы ты вел себя более сдержанно и не заходил слишком далеко в отношениях с ней, пока между вами не будет заключена официальная магическая помолвка.
Любим тебя и гордимся тобой, Лотар. Твои родители Георг Якоб фон Визерхофф и Ангела Элена фон Визерхофф, сентября 9-го дня, 1997 года, Зонненхаус, Лейпциг, федеральная земля Саксония, Германия.”
* * *
“Гермиона, доченька, мы рады, что у тебя все хорошо, и что к вам на факультет попал такой хороший парень. Ты прости нас, приставучих взрослых, в конце концов, ты уже сама взрослая, и это твоя жизнь, так что тебе самой решать, как ею распорядиться, но нам с папой кажется, но нам с мамой кажется, что этот Лотра Визерхофф подходит тебе гораздо больше, чем Рон Уизли. Все-таки “муж” и “друг” — это слишком разные понятия. Да, друзьям нравится общаться и проводить время вместе. Да, друзья всегда могут рассчитывать на взаимопонимание, помощь и поддержку друг друга, но им редко доводится сталкиваться с теми проблемами, которые становятся рутинными в семейной жизни. С мужем ты пройдешь рука об руку всю жизнь, вам придется решать многие проблемы вместе, и ссоры также будут неизбежны. Ты можешь мириться со многими недостатками друга (особенно если между вами не стоит быт), но их же ты не станешь терпеть у мужа. Мы ни в коем случае не настаиваем, доченька, просто прислушайся к своему разуму и сердцу, и они вместе подскажут тебе, как правильно поступить.
И то, что у кого-то задания получаются лучше, чем у тебя. Ты же ведь прекрасно понимаешь (как бы тебе это ни казалось несправедливым), что успех в том или ином деле определяется не только затраченными силами, но и способностями к этому делу. Вспомни, как ты сама рассказывала, что Гарри у вас самый лучший по защите от темных сил. Он сдал экзамен по этому предмету лучше тебя, но при этом, насколько мы знаем с твоих же слов, учится он явно меньше. Так почему по другим предметам не могут найтись те ребята, которые опережали бы тебя. Да, похвально трудиться, да, похвально стремиться к лучшим результатам, но это не значит, что ты должна делать это только для того, чтобы превзойти всех остальных. У каждого человека существует свой максимальный уровень знаний, талантов, способностей, выше которого он не может пойти, иначе нас везде окружали бы сплошные профессора, врачи, юристы и т.д. А ведь ты назвала всего трех учеников, кто опережает тебя по успеваемости. Мы с папой у себя в колледже не входили даже в топ-10, так что у тебя есть заслуженный повод гордиться собой. И помни, доченька, мы любим тебя и будем любить всегда, такой, какая ты есть, и твои оценки нисколько не повлияют на нашу любовь к тебе.
Доченька, мы рады, что ты следишь за собой и не пренебрегаешь своим здоровьем. У нас в Лондоне пока хорошая погода, хотя через неделю уже обещали дожди. Тетя Дороти уже уехала. Ты же знаешь, ее сын Вилли в этом году пошел в первый класс, и это очень важно для их семьи. А к конкурсу мы готовимся полным ходом. Устаем, конечно, но оно того стоит. И, конечно же, ты помнишь, что в октябре мы будем участвовать в Общебританской конференции врачей-стоматологов. Так что пожелай нам удачи.
P.P.S. Гермиона, мы очень рады, что ты заинтересовалась математикой. Все-таки она — основа всех наук. И общее “маггловское”, как ты говоришь, образование никогда не будет лишним. Ведь в жизни всякое может случится и, возможно, тебе придется вернуться в маггловский мир (хотя ты нам почти ничего не рассказываешь, мы догадываемся, что у вас там все не так спокойно, как ты пытаешься это представить). И будет очень обидно, если такой талантливый и трудолюбивый человек, как ты, не сможет найти себе нормальную работу просто потому, что не имеет нужного образования. Насколько мы поняли, вы соблюдаете какой-то закон о секретности, и потому ваши документы недействительны в нашем мире, и наоборот. Тем более у вас в школе предметы совсем другие, которые в обычной жизни просто не пригодятся. М отыщем тебе учебники, и если надо, купим новые, и пришлем тебе совой на следующей неделе.
Твои родители Джейн и Алан Грейнджеры.”
* * *
“Карлу Эрхарду Шенбрюнну, дом Слизерин, Хогвартс, Шотландия, Великобритания.
Здравствуй, возлюбленный сын наш Карл. Просим извинить нас, твоих родителей за задержку ответа, однако на то были свои причины, о которых мы расскажем ниже. Если вы правильно поняли, тебе нравится в Хогвартсе в частности и в Шотландии в целом. Мы надеемся, тебе хватает пока для обучения и легкого чтения тех книг, что ты взял с собой из дома. Если нет, то напиши, пожалуйста, следующим письмом, что именно мы должны тебе прислать. Также мы рады, что ты прекрасно успеваешь по зельеварению и всем остальным предметам, которые ты выбрал для изучения в Хогвартсе, и желаем тебе дальнейших успехов.
Ты попал в Слизерин, дом чистокровных темных волшебников, руководимый Северусом Снейпом. Если мы правильно поняли из твоего предыдущего письма, то в Слизерине обучается в основном элита магической Британии, родители которых составляют шовинистически настроенную партию ревнителей чистоты крови, поэтому тебе следует проявлять предельную дипломатичность и осторожность. Не вступай ни в какие политические союзы вне зависимости от выдвигаемых ими идей, не ввязывайся в чужие конфликты и не принимай на себя никакие магические долги. Мы знаем, что ты у нас мальчик умный, но считаем себя обязанными еще раз преподать тебе родительское наставление. Держись всегда нейтральной стороны — своей стороны. Твоя сторона — это твоя семья, не забывай об этом.
Старайся не злить лишний раз профессора Снейпа и, независимо от того, как он к тебе относится, всегда будь с ним предельно вежлив в общении, но тверд в решениях. Профессор Снейп — человек слова, но для него в порядке вещей исполнить свой долг таким образом, что не нарушит ни одной клятвы, но заставит тебя много раз пожалеть об обещании, которое ты с него взял. Он резок и ядовит в словах, но лучше притушить на время свою гордость, чем пытаться что-либо доказывать. Он сам поймет, со временем.
И теперь мы переходим к причинам, побудившим нас задержаться с ответом.
Во-первых, вслед за твоим письмом нам пришло письмо от твоего декана, в котором сообщалось, что ты вел себя недопустимо для чистокровного волшебника, “не повиновался прямым приказам учителей, не уважал учителей, нарушал правил школьного общежития, а также общался с неблагополучными элементами магического сообщества”. Мы, будучи твоими родителями, знаем тебя, естественно, намного лучше, чем профессор Снейп, и потому не верим, что все было именно так, как он описывает. В этой связи мы бы хотели знать твою версию происшедшего, ибо догадываемся, что ты не стал бы просто так нарушать школьные правила и идти против преподавательского состава, не имея на то веских причин.
И во-вторых, “общение с неблагополучными элементами магического сообщества”. На днях твоя бабушка Вальпургия получила письмо, в котором в довольно резкой форме сообщалось, что ты “опустился до общения с грязнокровками”. А ты знаешь, насколько щепетильна бабушка Вальпургия в вопросах чистоты крови. К письму прилагалась фотография, содержание которой отправитель и твоя бабушка сочли весьма компрометирующим. Эта девушка… расскажи нам о ней, пожалуйста. Мы не запрещаем тебе дружить с ней, но нам хотелось бы знать несколько больше, чем то, что она “магглорожденная, не дурна собой и наделена немалым умом” (иначе ты бы просто не стал с ней общаться).
P.S. У нас с твоей матерью все хорошо, так же, как и до твоего отъезда в Англию. Вильгельм снова стал первым в классе и собирается в этом году оканчивать экстерном гимназию, а также сдать экзамены по теоретическим магическим дисциплинам на уровень ТРИТОН. Все-таки ваши совместные занятия принесли свои плоды, которые вы вкушаете уже сейчас.
А вот Маргарита, к сожалению, ленится и уже мечтает о том, как бы поскорее выйти замуж. Жаль, что ваша разница в возрасте не позволила ей заниматься вместе с тобой и Вильгельмом, а среди подруг и кузин ее возраста не нашлось тех, кто разделял бы вашу любовь к учебе и познанию нового. Все-таки, вы, молодые, чаще слушаете себе подобных, чем внимаете умудренным годами родителям.
P.P.S. Возможно, Лотар тебе рассказал уже, ибо его отец, как тебе доподлинно известно, заседает в Совете Магов. Сейчас готовится к принятию новый закон о наказаниях, предусмотренных для чистокровных волшебников из магически учрежденных родов. Мы все ожидаем, что этот закон должен сделать наше общество более справедливым, ибо заставит, наконец, понести ответственность тех людей, которые, находя лазейки в старых традициях, трактуют их в свою пользу, оставляя тем самым для себя открытой кровавую дорогу, которая тянется еще со времен войны. Новаторы, естественно, проголосуют “за”, но мы и, в особенности, те, кто заседают в совете магов, должны понимать, тем не менее, что этот закон должен быть составлен таким образом, чтобы под предлогом наведения всеобщей справедливости не началась впоследствии повальная травля чистокровных и ущемление наших естественных прав, как это имеет место в озабоченном политкорректностью маггловском мире, где коренное население оказывается нередко бесправным против мигрантов.
Твой любящий отец Эрхард Рихард Шенбрюнн. Сентября 11-го дня, Грюненхоф, Лейпциг, федеральная земля Саксония, Германия.”
* * *
“Карл, я отправил свое письмо вместе с отцовским, поэтому извини, что долго не было ответа. Еле выловил Арминия и заставил его взять еще одно письмо для тебя. Все-таки тебя он слушается гораздо охотнее.
Карл, я думаю, ты уже догадываешься, что я напишу в ответ на твое небольшое изыскание. Так вот, я ни разу не встречал девушки по имени Анна Кайнер ни каких предметным олимпиадах и даже специально просматривал списки по землям, в которых ее естественно не оказалось. Так что единственная информация, которую мы имеем, что она не немка, сильная ведьма и пришла из ниоткуда. Я не прав, или тебе действительно нравится эта таинственная незнакомка по имени Анна Кайнер, которая вовсе не Анна Кайнер, ведь если ты чем-то интересуешься, то интересуешься весьма основательно.
"That which we call a rose by any other name would smell as sweet…" (1)
Пока я занимался изысканиями по поводу Анны Кайнер, выяснил параллельно, что в школах кристаллохимию не преподают как отдельную дисциплину. Отдельные отсылки к ней есть в учебниках по неорганике, однако они не содержат достаточного количества полезной информации. Тетрагональные ячейки, плотнейшие шаровые упаковки, гексагональные кубические упаковки, индексы Миллера (вряд ли этот Миллер — родственник Элизы) — сейчас они кажется мне элементарными вещами, а все благодаря тебе и Анне Кайнер, из-за которой я решил изучить кристаллохимию. Ты писал еще, что она еще неплохо разбирается в катализе (ты знаешь, что мне весьма интересна эта тема в химии), однако большинство хороших учебников по катализу, ровно как и по кристаллохимии изданы для высшей школы, а не для средней, так что это наводит меня, а, значит, и тебя, на некоторые подозрения…
Родители тебе, наверное, уже написали, что я снова стал первым в классе и намерен окончить гимназию экстерном. Наверное, я буду скучать по своим одноклассникам какое-то время, как и они по мне. Но какой смысл просиживать в школе еще один лишний год и скучать на уроках, на которых я все равно не узнаю ничего нового для себя, если этот же год я смогу провести уже в качестве студента научного института? А благодаря тебе я могу сдать теоретические предметы в магической школе. Сквиб с магическим аттестатом… мне самому порой становится смешно от абсурдности ситуации. Что самое интересное, ко мне некоторые студенты обращаются с просьбой помочь им выполнить заклинание. Концентрация сознания на достижении результата и четкое направление геометрической формулы (вербальная формула, само собой, прилагается), и вот вам результат, достойный оценки “Превосходно”. Я просто творю волшебство чужими руками. И знаешь, Карл, мне иногда кажется, что я не так безнадежен, как мы все привыкли считать. Я чувствую ее, магическую энергию — мне это напоминает Заклинание Слияния (после того, как ты неудачно испробовал его на нашем родовом особняке, я специально прочитал про него, чтобы знать, с чем ты имел дело). Я не вижу никаких контуров или плетений, но просто чувствую саму магическую энергию, чистую, первозданную, ощущаю ее каждой клеточкой тела, проникаюсь ее духом. Порой мне кажется, что она есть внутри меня самого, но заперта под семью печатями, которые, как мне кажется, не продержатся долго. Я иногда наблюдаю за родителями или за Маргаритой, как они колдуют, и я чувствую магические потоки, чувствую, как они выходят из палочки и, подпитываемые магией дома, преобразуются по заданной геометрической формуле, давая требуемый или не очень результат.
И я не знаю просто, что делать с этим неожиданно проснувшимся во мне видением? Пойти в теоретики магии, ведь ими часто становятся сквибы? Или это просто разыгралось мое воображение, подсознательно не желающее мириться с моей ущербной природой?
Твой брат Вильгельм.”
* * *
“Эббе Эскилю Фольквардссону, Тёресхаллен, Уппсала, провинция Уппланд, Швеция.
Отец, я должен был бы пожелать вам доброго здравия, однако для меня это равносильно пожелать смерти своей мачехе фру Бенгерд — только в этом случае, отец, вы станете здоровы и духовно, и физически. Я правильно понял, что все мои усилия пропали напрасно, и, стоило мне покинуть Швецию, как фру Бенгерд, которую я не назову своей матерью даже под страхом смерти, стала крутить из вас веревки. Отец, вы угрожаете лишить меня наследства, в то время как сами просто сдались: переехали в гнездо Тересунгов, где вами будут помыкать, как захотят, оставили преподавание и еще втянули в это Сесилию и Карин (их-то за что наказываете?). Или, по-вашему, ваши постоянные уступки фру Бенгерд и ее родне способствуют усилению и возвышению нашего рода? Если я плохой наследник, то какой вы тогда Глава Рода?
Вы пишите о семейном долге, о вашем старческом счастье (но ведь вы еще не так стары, как вам пытаются внушить, и с чем вы добровольно соглашаетесь), о том, что хотели бы видеть своих детей в достойном браке. С кем? Сесилию вы по совету фру Бенгерд хотите отдать замуж за Торкиля Тёресунга, а Карин, хотя ей едва сравнялось двенадцать, — за Кнута Тересунга. А мне вы предлагаете в невесты Берту фон Бранау (от которых стонет едва ли не вся магическая Германия, и которые являются дальними родственниками Тересунгам), и Хельгу Тересунг. Так, благодаря действиям фру Бенгерд, которая за десять лет брака так и не смогла принести вам ребенка, гордый и некогда могущественный род Фольквардссонов и Блигаардов канет в небытие, оставив после себя лишь имя на пыльных страницах истории. Вы этого хотите, отец? Неужели вы не видите.
Вы пишите о послушании и уважении к старшим, но я не могу, не преступив при этом своей совести, слушаться и уважать тех, кто лжет и лицемерит, кто прикрывает собственную немощь и неспособность что-либо изменить заботой о ближних, а за свои обиды и несбывшиеся мечты наказывает тех, у кого меньше сил и власти. Я должен был бы попросить у вас прощение, отец, за резкость и критику в ваш адрес, но здесь неправы вы, и будете неправы до тех пор, покуда признаете над собой власть Тёресунгов, забыв о том, что подчиняться вам должны они, а не вы им.
P.S. Отец, прошу вас пощадить Сесилию и Карин, они не должны расплачиваться за ваши прошлые ошибки. Если вы считаете, что они не смогут сами управляться с Блигаардсхалленом, то отдайте их под опеку дяди Магнуса — он точно не даст их в обиду.
Ваш сын Ассбьорн Эббе Фольквардссон. Сентября 12-го дня, дом Равенкло, Хогвартс, Шотландия, Великобритания.”
1) (англ.) “А роза будет пахнуть розой, хоть розой назови ее, хоть нет…” У. Шекспир, “Ромео и Джульетта”.
Сообщение отредактировал PPh3 - Среда, 31.10.2012, 19:57 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Вторник, 18.10.2011, 03:04 | Сообщение # 73 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| * * *
“Сесилия, Карин, крепитесь. С гордо поднятой головой и достоинством Блигаардов сносите все трудности, но не бойтесь отступать, если того требуют обстоятельства. Я надеюсь, отец внемлет моей просьбе, и вы сможете переехать к дяде Магнусу — он всегда хорошо к нам относился. Я постараюсь прибыть в Уппсалу, как только смогу вырваться из Хогвартса. Вас не выдадут замуж за Тёресунгов — обещаю, и в кодексе нашего рода есть некоторые пункты, которые могут нам помочь в этой непростой ситуации.
P.S. Письмо зачаровано таким образом, что его может открыть лишь тот, в ком течет кровь Фольквардссонов и Блигаардов, так что никто, кроме вас и нашего отца не сможет узнать о его содержании.
Ваш любящий брат, Ассбьорн Фольквародссон. ”
* * *
“Георгу Якобу фон Визерхоффу и Ангеле Элене фон Визерхофф, Зонненхаус, Лейпциг, федеральная земля Саксония, Германия.
Дорогие отец и матушка, я рад, что у вас все складывается хорошо, и наш дом процветает так же, как и раньше. От всего сердца желаю, чтобы закон, о котором вы говорите, был наконец-то принят. Все-таки древние традиции, которым мы следуем, были заложены еще в те времена, когда для людей еще много значили такие понятия, как “честь”, “совесть” и “справедливость”, и когда всякая волшебная кровь считалась священной, а ее хозяин — хранителем недоступного простецам тайного знания, а волшебники радовались каждому новоприбывшему в их мир. Сейчас же население — маггловское и магическое — погрязло в пороках и стремлении уничтожить друг друга, а древние законы, которые некогда были учреждены для того, чтобы защитить и сохранить мир магов, не допустить его разложения и исчезновения, благодаря известным личностям, стали работать против нас самих же. Я считаю, что здесь все должно быть предельно просто: есть проблема — ее нужно решать, а не ждать, пока ее решат за нас, как это делают в Британии.
Я уже писал вам, что Британия в отношении древних магических традиций является более консервативной страной, нежели Германия, и здешний политический строй в классификации Аристотеля можно охарактеризовать не иначе, как “олигархия”, т.е. власть немногих богатых людей, каждый их которых преследует исключительно свои собственные интересы. Здесь вполне нормальными считаются такие явления, как шовинизм чистокровных, и таких людям, как Генрих фон Бранау, здесь предоставлена полная свобода действий. Например, недавно он проклял одного из студентов-семикурсников из-за того, что тот был магглорожденный и носил якобы еврейскую фамилию. А вы догадываетесь, какими “безобидными” могут быть проклятия Генриха. Тот юноша вообще мог умереть, если бы ему вовремя не оказали помощь. Знания Темных искусств в Хогвартсе вообще оставляют желать лучшего. Считается, что это якобы опасно для подрастающего поколения, хотя, на мой взгляд, руководство страны просто боится появления очередного Темного Лорда, с которым не в силах сражаться за отсутствием необходимых знаний и умений. И, что самое интересное, миссию по уничтожению этого самого Темного Лорда, с которым не решается сразиться даже победитель Гриндевальда, и от действий которого стонет чуть ли не вся магическая Британия, возложили почему-то на Гарри Поттера — ленивого и несамостоятельного человека, который до одиннадцати лет вообще жил с родственниками-магглами и ничего не знал о магическом мире. Для него вообще было шоком, когда он узнал, что принадлежит сразу к двум чистокровным магическим родам — Поттерам и Блэкам. Но о невежестве британских волшебников, в частности школьников я расскажу немного позже, а сейчас вернусь к Генриху Бранау и Энтони Гольдштейну (так звали пострадавшего).
По поводу нападения на Гольдштейна не были проведено никакого расследования, самому Энтони запретили говорить кому-либо, в т.ч. родителям, о случившемся, а инцидент благополучно замяли. А Бранау назначили какую-то смешную отработку в виде мыться полов без магии, причем за какое-то нарушение правил, которое он не совершал.
Я вам писал уже про Хогвартские дома, и как проводится отбор в каждый из них. И в Слизерин — дом, куда принимают только чистокровных волшебников — вместе с Карлом попала еще одна девушка, Анна Кайнер, магглорожденная (лично мне она кажется темной лошадкой). Хотя мы с Карлом о ее происхождении знали еще с момента знакомства в Хогвартс-Экспрессе, она не сталась афишировать этот факт перед общественностью (я думаю, ее Карл предупредил, чего делать не стоит, а он хорошо разбирается в людях). Так Бранау украл у Геннингена ее личное дело и зачитал перед всеми остальными слизеринцами, так что вам не составит труда догадаться, каково ей учиться вместе со снобами, подобными Генриху Бранау. Ходили даже слухи, что он пытался ее проклясть, как Гольдштейна, или вообще убить, но Кайнер, в отличие от Гольдштейна, оказалась хорошо подготовленной и даже смогла его победить. В результате своих дуэлей они разрушили половину подземелий (именно там находится общежитие Слизерина), и теперь слизеринцам приходится самим все собирать по камушкам — директор Дамблдор, про которого я вам писал ранее, не жалует Дом Змеи, так что оказался выделить им домовых эльфов для ремонта.
Теперь отвечаю на заданные вами вопросы. Предыстория такова, что директор Дамблдор дал Поттеру, а также Уизли и Грейнджер некое секретное задание, для выполнения которого они вынуждены были отбыть из школы на неопределенный срок. На это время наш декан профессор МакГонагалл передала мне полномочия старосты, чем я и воспользовался для того, чтобы навести порядок в доме Гриффиндор. Как я вам уже писал ранее, считается, что в Гриффиндор попадают чистые душой и храбрые сердцем, благородные, честные и порядочные люди. Но большая часть гриффиндорцев даже не может дать собственное определение этим понятиям. Для них нормально, когда в полную силу со всего курса учится всего один-два человека, а все остальные у них просто списывают, потому что “с друзьями надо делиться”. Лень и наплевательское отношение к учебе здесь в порядке вещей, и цвет дома полностью оправдывает его идеологию. Их общие познания о мире крайне скудны и ограничиваются лишь начальной школой в случае магглорожденных и полукровок или же тем, что посчитали дать нужным родители в случае чистокровных. А знания о традициях волшебного мира вообще оставляют желать лучшего: магглорожденные и полукровки вообще ничего не знают, а чистокровные, если что и знают, то не спешат делиться своими знаниями. Таким образом, все выходные с того самого момента, как Поттер, Уизли и Грейнджер покинули школу, я занимался тем, что ликвидировал пробелы в образовании юных львят.
Я не спорю, никому не нравится, когда на их законную территорию приходят чужаки и устраивают свои порядки, но в Гриффиндоре порядок отсутствовал практически полностью. Гермиона Грейнджер, хотя является девушкой дисциплинированной и ответственной, не имеет практически никакого авторитета, чтобы хоть как-то влиять на своих товарищей оп дому. Ее напарник Рон Уизли — полная противоположность, и естественно, что остальные студенты будут брать пример с него, ведь это проще все — быть глупым, ленивым и безответственным. Уизли, когда они с Поттером и Грейнджер вернулись в Хогвартс, естественно, не понравилось, что я занял его место лидера в доме Гриффиндор. Начались оскорбления и намеки на рукоприкладство, и я вызвал его на дуэль — за оскорбление достоинства волшебника, принадлежащего к древнему чистокровному роду. Также я не мог оставить безнаказанным оскорбление, нанесенное Элизе. Дуэль оказалась очень быстрой, поскольку Уизли знает слишком мало заклинаний, и я, естественно, победил. В общежитие мы возвращались уже после отбоя. Лизу я проводил еще раньше в гостиную Хаффлпаффа, а Гермиону заставил остаться в Гриффиндорской башне — как известно, жена Цезаря должна быть вне подозрений. Мы с моим секундантом успели вернуться в нашу гостиную незамеченными, а вот Поттер и Уизли попались профессору Снейпу, известному как декан Слизерина и профессор зельеварения (а также сильной предвзятостью к дому Гриффиндор). И, я думаю, Уизли сдал нас, т.к. на следующее утро нас вызвала к себе профессор МакГонагалл и назначила отработку. Да, я нарушил школьные правила, но я действовал в согласии с нашим кодексом и своей совестью. Почему я не могу отстоять честь своей фамилии или тех, кто мне дорог, просто потому, что правилами Хогвартса, во всяком случае, нынешними, данный вопрос никак не регламентирован, и такие люди, как Уизли, могут оскорблять кого угодно?
P.S. Я очень рад за Хильду, передавайте ей, а также бабушке с дедушкой от меня пожелания доброго и крепкого здравия и успехов.
P.P.S. Пожалуйста, не беспокойтесь из-за Элизы. Я прекрасно знаю о последствиях связи между мужчиной и женщиной, особенно если таковая состоялась без согласия родителей. Я не хочу ломать жизнь ни себе, ни Элизе. А что касается самой Элизы, то вы прекрасно знаете, что она получила слишком строгое воспитание, чтобы пытаться соблазнить кого бы ни было.
Ваш любящий и верный сын, Лотар Георг фон Визерхофф. Сентября 12-го дня, дом Гриффиндор, Хогвартс, Шотландия, Великобритания.”
* * *
“Здраствуйте, миссис Уизли. Большое спасибо за теплые слова. Как бы я хотел, чтобы мои родители были живы. Придет час и я отомщу за них. И за Сириуса. И за Седрика. Жаль, что не могу сделать этого прямо сейчас и просиживаю в школе пока другие, ни в чем неповинные люди гибнут. Я понимаю, миссис Уизли, вы беспокоитесь обо мне и я очень ценю вашу заботу. Вы с мистером Уизли, Роном, Джинни, близнецами стали для меня образцом семьи, крепкой, дружной и любящей. А Нора стала для меня вторым домом после Хогвартса. Вы скажете, что я ни в чем недолжен себя винить, что это для моей же безопасности, что я должен доучиться. Но я просто хочу, чтобы это все побыстрее закончилось. Раз и навсегда.
С любовью. Гарри.
P.S. Миссис Уизли, передавайте Биллу и близнецам привет от нас с Роном, Гермионой и Джинни. Мы вас всех очень любим.
P.P.S. Миссис Уизли, извините, забыл поблагодарить за кексы и пирожки. Они были очень вкусные.”
* * *
“Мама, у нас все хорошо. Занятий пока мало, так что у нас есть много времени, чтобы проводить его друг с другом. Гарри и Рон постоянно меня оберегают, даже скучно становится. У нас с Гарри все замечательно. Когда он окончит школу мы поженимся. Да, мама, и не надо ничего говорить про учебу. Близнецы тоже не окончили Хогвартс, зато теперь у них супер-бизнес. Чем я хуже? К тому же женщинам работать совсем необязательно.
А вот у Рона с Гермионой что-то не ладится. Они опять поссорились и теперь Рон снова изводит меня своей ревностью. Я уже не знаю, что посоветовать Гермионе, чтобы у них с Роном было все хорошо также как у нас с Гарри. Она очень закомплексованная и вечно сидит за книжками и просто меня не слушает. Мама, ты очень кстати написала об иностранцах. Один из них, помнишь, я писала о нем в прошлом письме, такой индюк расфуфыренный, учится у нас в Гриффиндоре. И похоже Гермиона положила на него глаз. А еще он рвется на пост старост и вообще очень похож на зануду Перси. Ты представляешь, мама, когда Гарри, Рон и Гермиона ушли сама знаешь зачем, он тутже начал наводить везде свои порядки. И его поддерживает МакГонагалл. Это вообще ужас. Пока Гарри с Роном не было он отыгрывался на мне, утверждая что я своим поведением позорю Гриффиндор. Ты представляешь, мама? И МакГонагалл его за это не наказала! Да он не чем не лучше Малфоя и его дружков. Да еще и свою дуру-хаффлпаффку привел к нам в общежитие, чтобы она рассказала нам о зельях. Уснуть можно! И потом он вызвал Рона на дуэль из-за этой девицы. А Рон естественно вызвался заступиться за меня, когда узнал каких гадостей наговорил мне этот индюк. И что ты думаешь, мама? Рон продул самым наглым образом! И что хуже всего, оказалось, что этот иностранец не использовал темную магию, так что его и наказать даже нельзя. Так что теперь у нас в Гриффиндоре постоянные перепалки. Этот индюк усиленно пытается найти себе поддержку. Да кто он вобще такой! Я подеживаю Рона как могу. А вот Гермиона и Гарри ведут себя как тюфяки, тупо молчат и все. Я не знаю, что такого папа нашел в маггловских изобретениях, но воспитывают магглы своих детей просто ужасно. Когда у нас с Гарри будут свои дети я полностью возьму контроль в свои руки и недопущу, чтобы они вообще общались с магглами.
С любовью, Джинни.
P.S. Мама, папа, я надеюсь, у вас все хорошо. Вы чтото молчите в последнее время про то, что происходит в Министерстве, так что нам остается только “Ежедневный пророк”, который выписывает Гермиона. Передавайте от нас с Роном, Гарри и Гермионой горячий привет Биллу, Фреду и Джорджу.
P.P.S. Мама, пожалуста, не присылай больше сладостей, от них портится фигура. И Рон опять сожрал почти все, так что нам с Гарри и Гермионой досталось всего по одному кексу и то остывшиму.”
[с]* * *[/c]
“Мама, кексы были очень фкусные. Жаль только што мало. Штобы там не говорила Джинни, присылай еще. Нам очень понравилось. И это неправда, што я фсе сожрал.
Мы щас самые главные ученики ф школе. Я имею виду себя, Гарри и Гермиону. Так сказал Дамблдор. У нас конечно нет фсяких там значкоф как у зануды Перси. А жаль. И мы еще утрем нос этим понаехафшим слизеринцам. Только Гермиона нас с Гарри постоянно учица заставляет. То чары, то зелья, то трансфигурация. Это так скуууушно. Непрецтавляю, как это все можно выучить. Не у фсех же мозги могут растягиваца как жвачка Берти Боттс.
Мама, как мне сделать так, чтобы я стал больше нравица Гермионе? Тебеже папа сразу понравился. Ты представляешь, ее отлучили на месяц от беблеотеки! Гермиону от беблеотеки! Так ей теперь новых книжек из дома прислали и она сидит фсе время с ними. Ужас! Она софсем нехочет проводить со мной время. И ты прецтавляеш мама, к нам в Гриффиндор расприделился один из этих слизеринцев Лотар Уизероф. Поганый змей в львиной шкуре! Он ведет себя как слизеринец и якшаица со слизероинцами. Он хотел отобрать у меня пост старосты! Он нравится Макгонагалл! Мама, ты прицтавляеш как это нисправидливо! И он все время крутица вокрук Гермионы, а она на него палажила глас. Знаешь, што она мне говорит? “Рон, тебе надо больше времени уделять чтению. Рон, не устраивай бурю в стакане воды, мы с Лотаром просто говорили о нумиралогии.” Нумиралогия, тоже мне! Какбуто любить можно тока за книшки. Лаванде фсе это небыло нужно. Она любила меня просто так. Что мне делать?
Твой сын Рон.”
* * *
“Эрхарду Рихарду Шенбрюнну, Грюненхоф, Лейпциг, федеральная земля Саксония, Германия.
Отец, я также рад за вас всех и не меньше вашего огорчен за Маргариту. К сожалению, в этом возрасте далеко не все относятся серьезно к жизни и потому не задумываются о своем будущем, о том, что фундамент в его основание закладывается уже сегодня. Быть может, до окончания школы Маргарита все-таки одумается и возьмется за ум. А если нет, то почему бы не исполнить ее желание? Не это ли является основной задачей женщины в любом традиционном обществе, к которому по-прежнему тяготеет магический мир?
И я также согласен с вашим мнением, отец, касательно нового закона, ибо, как я сам считаю, я уже достаточно видел и в истории, и в реальной жизни примеров того, к каким последствиям приводит крен Министерства магии в сторону как патрициев, так и плебса магического мира. По моему мнению, магическая Британия является ярким примером того, как не стоит управлять страной.
Теперь перехожу к ответам на ваше последнее письмо. Начну с ответа на второй вопрос, ибо в нем есть ключ к первому. Эта девушка на фотографии — Анна Кайнер, о которой я кратко упомянул в своем последнем письме. Магглорожденная и латент с поздним проявлением магических способностей. Магией владеет около полутора лет, из которых последние два месяца провела в магическом мире. Сильная волшебница, имеет способность к ментальной магии, а также обладает склонностью к зельеварению и обширными познаниями в химии.
Мы познакомились с Анной Кайнер в купе Хогвартс-Экспресса, а позже оказались распределены в один и тот же дом — Слизерин. История Хогвартса еще не знала таких случаев, чтобы магглорожденные попадали на факультет, где учится исключительно чистокровная элита магической Британии. А если знала, то молчала. Профессору Снейпу это, естественно, добавило головной боли, и он, зная о моих относительно либеральных политических взглядах, переложил часть ответственности за Кайнер на меня — я должен был постоянно держать ее в поле видимости, и, соответственно, мы были привязаны друг к другу своим местонахождением. Она не афишировала свое происхождение, хотя официально “жила с магглами” и старалась держаться с достоинством истинной леди — профессор Снейп предупредил ее о том, как относятся к магглорожденным в Слизерине. Так продолжалось до того дня, пока Бранау не украл у господина Геннингена ее личное дело и не зачитал вслух на всю гостиную. С тех пор в ее адрес полетели оскорбления, в т.ч. и от декана, и единственное, что я мог сделать, это обеспечить ей безопасность, ибо в моем присутствии слизеринцы не рисковали переходить от слов к делу.
Анна имеет славянские корни, из-за чего ее возненавидел Бранау. До этого он напал на студента Равенкло из-за того, что счел его евреем, но дело замяли, дабы не портить репутацию лучшей в Европе школы чародейства и волшебства Хогвартс, а заодно и ее директора и победителя Гриндевальда — Альбуса Дамблдора, а сам Бранау отделался пустяковой отработкой, и вовсе не за это преступление. В результате начавшейся между ними дуэли, которую я, к сожалению, не смог предотвратить, ибо оказался отрезан завалом, Бранау и Кайнер разгромили большую часть подземелий, которые мы теперь восстанавливаем своими силами (господин многоуважаемый директор настолько не любит наш дом, что отказался выделить для ремонта домовых эльфов, которые могли бы навести порядок всего за несколько часов). Бранау хотел именно убить ее, из-за чего постоянно разъединял нас с ней, ошибочно полагая, что Кайнер не сможет справиться без моей помощи. Но он просчитался, и Кайнер победила. Не знаю, какой мощности заклятия она использовала, но Бранау не гнушался применять против нее даже арканическую магию.
Кстати, отец, не слышали ли вы что-либо о темномагическом проклятии “Sectumsempra”, от которого можно спастись, используя лишь высшие щиты? К сожалению, мне не был известен сей факт во время дуэли, однако в лаборатории профессора Снейпа, которая находилась поблизости (и о которой знала Кайнер), нашлись все нужные зелья, чтобы нейтрализовать последствия проклятья. Здесь следует отметить, что в тот день профессор Снейп по каким-то неведомым причинам отсутствовал в Хогвартсе, равно как и Генрих (который просто вернулся на пару часов раньше), и Драко Малфой (староста Слизерина, постоянно заискивает перед Бранау). Не кажется ли вам это странным, отец? В общем, профессор Снейп, зайдя в лабораторию, увидел нас с Анной вместе и заподозрил в разврате. Я заметил, у нашего декана есть какая-то странная склонность подозревать Кайнер во всех мыслимых и немыслимых грехах, особенно когда рядом есть кто-то проявляющий к ней участие и доброту. Именно мои тщетные попытки заступиться за девушку профессор Снейп воспринял как хамство и неуважение к своей персоне, а тот факт, что я продолжил общаться с ней даже после того, как он отменил свое поручение, — как неподчинение приказам преподавателя. Просто у нас с профессором Снейпом, и не только с ним, слишком разные понятия о чести, порядочности и достоинстве, и то, что в порядке вещей для них, мерзость для нас, равно как и наоборот.
Кроме того, как мне показалось, в Хогвартсе не обновляются преподавательские методики. Я уже писал ранее об архаичности образовательного подхода в Британии, которая заключается, скорее, в общем подходе к учительскому делу, призванному давать студентам лишь форму, а не содержание. Здесь я поведу речь о практических дисциплинах, в частности, о зельеварении, о том, что мне довелось видеть как на уроках, так и на отработке Кайнер (еще одна странность здешней системы наказаний: зелья были использованы для моего лечения, а варить их заставили Анну). Некоторые зелья, в том числе входящие в учебную программу, изготавливаются по устаревшим и опасным для здоровья методикам, а сама опасность здесь является нормой жизни. Я не говорю здесь об изначально тупых, ленивых, криворуких и т.д. студентах, которым переступать порог практикума по зельеварению не рекомендуется в принципе, но, скорее, о средних учениках, не очень одаренных, но старающихся в меру сил. Я специально просмотрел учебники некоторых ребят, в том числе и за первый курс. Никакого введения в технику безопасности, ни слова о том, в каких случаях какую посуду и ингредиенты можно использовать, минимум теории и сплошные механические рецепты. Я не спорю, что профессор Снейп — сколь угодно талантливый зельевар, но при этом не самый лучший педагог. Он не ведет урок, не объясняет какие-либо важные особенности синтеза (которые, кстати, часто опускаются в официальных изданиях), а просто осматривает содержимое котлов, чтобы оно не взорвалось раньше времени. Может быть, такая практика преподавания нормальна для студентов университета, которые приходят на занятия полностью подготовленными людьми, могущими полностью самостоятельно провести синтез, но не для школьников, для которых многие вещи остаются неочевидными, даже если они выучат весь учебник наизусть.
Вот и все, что я хотел бы вам рассказать.
Ваш любящий и верный сын Карл Эрхард Шенбрюнн. Сентрября 14-го дня 1997 года, дом Слизерин, Хогвартс, Шотландия, Великобритания.”
* * *
“Вильгельм, большое тебе спасибо за твои труды. Я в последнее время слишком часто ищу доказательства того, что мне уже и так уже почти известно. По поводу университета, в котором могла бы учиться Кайнер… не задумывался еще, хотя мне порою кажется, что она действительно старше нас всех. Я думаю, она сама расскажет об этом, когда сочтет нужным. К тому же, мне не хотелось бы разрушать нашу хрупкую дружбу излишним любопытством.
По поводу твоей повысившейся чувствительности к магическим полям. Вильгельм, а тебя никогда не посещала мысль, что ты мог оказаться латентом? Я расспросил об этом Кайнер и Фольквардссона — у него дядя латент, и обнаружил, что описанные тобой симптомы полностью совпадают с таковыми у Магнуса Фольквардссона. Кайнер же просто ответила, что за несколько месяцев до первого выброса стихийной магии она почувствовала внутри себя некую не известную ей нарождающуюся силу. Никаких внешних магических полей она, естественно, не могла обнаружить просто потому, что их не было. Так что, Вильгельм, тебе остается только ждать и стараться держать ситуацию под контролем. Поздняя латентность должна проявиться в течение полугода.
И мне кажется, тебе не стоит заранее жалеть, что магическая или маггловская сторона науки для тебя окажется безвозвратно утеряна. Не пример ли их синтеза нам постоянно подает наш отец?
Твой брат Карл.”
* * *
“Ронни, дорогой, не бойся. Все люди твоего возраста проходят через трудности любовных отношений. И у нас с папой тоже не все было гладко. Я отдельно спишусь с Гермионой и все ей разъясню, как женщина женщине. Хотя здесь ты прав. Гермионе нужен особый подход, потому что она очень любит учиться. Я надеюсь, тебе еще выпадет шанс доказать тому индюку кто есть кто. Только обещай мне, пожалуйста, что не будешь нарываться на неприятности и специально лезть в драку. Мама за тебя очень волнуется.
А Лаванда… Если у вас с Гермионой ничего не получится (а будет очень жаль), я не буду возражать, если ты снова начнешь встречаться с Лавандой. У нее тоже есть немало достоинств.
Люблю и целую. Твоя мама Молли. ”
* * *
“Гермиона, милочка, до меня дошли слухи, что вы с Роном опять не ладите. Я люблю тебя почти, как родную дочь, и хочу, чтобы вы с Роном были вместе и у вас все было хорошо. Ты должна понять, что крепкая семья всегда была, есть и будет основой любого общества. К тому же, Гермиона, ты женщина, будущая мать, а для любой женщины семья, а не карьера должна быть на первом месте. Я знаю, как ты усердно занимаешься, поэтому у тебя не будет проблем со сдачей ТРИТОНов. Поэтому, милочка, оторвись на какое-то время от книжек и удели свое время Рону. Пойми, ты не сможешь нормально полюбить человека, если будешь все время от него отворачиваться и не будешь давать ему шанс. И подумай, какую боль ты причиняешь Рону, все время ему отказывая. Гермиона, Гарри и Рон были твоими первыми друзьями. Они всегда были рядом с тобой, и ты должна ценить это. Представь, что было бы, если бы они не пришли к тебе на помощь тогда на первом курсе, когда ты оказалась заперта с троллем. Я не хочу сказать, что ты могла погибнуть, и у тебя теперь долг жизни перед мальчикам. В конце концов, тебя спасли бы учителя. Но представь, что ты и дальше ни с кем не дружила бы и не общалась. Ведь кроме Гарри, Рона и Джинни у тебя больше нет друзей. И поэтому ты должна ценить еще больше их дружбу и не отворачиваться от друзей. Гарри скоро женится на Джинни, а ты выйдешь замуж за Рона, и у вас будет одна большая семья. Не правда ли это замечательно?
Гермиона, милая, запомни, будь осторожна с красивыми богатыми мальчиками. От них нельзя искать добра. Для них такие добрые девушки, как ты, только попользоваться и выкинуть. Помни, что у тебя есть друзья, которые всегда с тобой рядом и никогда не предадут. Поэтому не распаляйся, милочка, на всяких богатых мальчиков наподобие Малфоя. Вот их реальная сущность. В конце концов подумай о том, какую боль ты причиняешь друзьям Рону, Гарри и Джинни, когда ты предаешь их давнюю дружбу с тобой, общаясь со всякими индюками-выпендрежниками наподобие Лотара Уизерофа.
С наилучшими пожеланиями, Молли Уизли. ”
* * *
“Здравствуйте, миссис Уизли. Я действительно люблю Рона и очень рада за Гарри с Джинни, но я не готова пока к серьезным отношениям, на которых очень настаивает Рон. Да, для меня действительно очень важна учеба, и я не собираюсь ее запускать ради развлечений. Просто поймите, пожалуйста, у Рона слишком много свободного времени из-за того, что он выбрал лишь необходимый минимум обязательных предметов, и он никак не хочет его организовать. Миссис Уизли, я понимаю, Рон — ваш сын, но почему я должна учитывать его потребности, а он мои — нет? Я согласна с вами, что здоровая и крепкая семья является основой любого общества, но чтобы перейти к подобным отношениям, нужно вначале окончить школу и крепко стать на ноги. И я не понимаю, почему это очевидно только мне.
Миссис Уизли я всегда помогаю Гарри, Рону и Джинни с уроками и прочими делами и никогда не отворачиваюсь от них, потому что они — мои друзья, и я очень ценю эту дружбу. Но почему мое общение с кем-то еще расценивается именно как предательство? Да, я знаю, что Рон ревнует меня к Визерхоффу, но я уже устала ему объяснять, что все совсем не так, как он думает. Да, у Визерхоффа есть немало хороших качеств, и он совсем не такой хвастун и задира, как Малфой. Он очень ответственный и иногда помогает мне с обязанностями старосты. Но между нами чисто деловые отношения. К тому же, у него уже есть невеста с Хаффлпаффа, и Рон с ней знаком. И я не знаю, что еще сделать, чтобы он, наконец, перестал ревновать.
С уважением, Гермиона Грейнджер. ”
* * *
“Декану Слизерина, профессору зельеварения Северусу Снейпу, Хогвартс, Шотландия, Великобритания.
Уважаемый профессор Снейп, я искренне рад тому, что Вы считаете своим долгом ставить в известность родителей студентов, обучающихся в Вашем доме, о любых происшествиях, приключившихся с их чадами. Как ваш коллега, я высоко ценю Ваш талант ученого-зельевара и ваш вклад в науку. Однако, будучи знакомым с Вами с давнего времени, я сомневаюсь, что все было именно так, как Вы описали в вашем письме. Ибо легко выдать наличие собственного мнения и готовность его отстаивать за хамство и неуважение к преподавателю (ведь у вас есть власть), а отказ следовать глупым и неадекватным приказам (и снова у вас есть власть) — за неповиновение. Вы упиваетесь своей властью над теми, у кого ее нет. Чего Вы добиваетесь этим, профессор Снейп? Или же Вы не слышали о статье “за превышение должностных полномочий”?
Кроме того, мне стало известно, что Вы даете ученикам задания готовить зелья по устаревшим и нередко опасным для здоровья рецептам (в этом вопросе я полностью доверяю своему сыну). В чем здесь причина? Лучшей школе чародейства и волшебства в Европе не хватает средств, чтобы закупить более дорогие ингредиенты и оборудование? Или же здесь кроется попустительство руководства, которым нет дела до собственных учеников и до того, кем они выйдут из школы? В последнем случае я буду вынужден обратиться в Отдел образования нашего Министерства магии с просьбой провести полную ревизию школы Хогвартс. Я не думаю, что вы хотите, чтобы мы заподозрили вас в обмане нашего доверия.
Также есть еще один вопрос, который я хотел бы с Вами обсудить, а именно ответственность сторон. Да, мой сын проник без разрешения в Вашу лабораторию. Да, он без разрешения использовал Ваши зелья для спасения собственной жизни. Тогда почему вы назначаете отработку не ему, а студентке, которая ему помогала? Или почему вы не написали мне письмо с просьбой возместить все потраченные на моего сына средства?
Неужели в лучшей в Европе школе чародейства и волшебства это норма — нести ответственность за чужие действия, но не нести за свои собственные? Неужели для вас в порядке вещей ценить человеческую жизнь, тем более чистокровного волшебника, не больше, чем один литр Кровевосстанавливающего зелья? Если так, то мне искренне вас жаль, и я не собираюсь подвергать жизнь и здоровье своего сына дальнейшей опасности.
Я надеюсь, Вам есть, над чем подумать, профессор Снейп. Жду вашу сову с ответом не позднее 27 сентября.
С уважением и пожеланием успеха во всех дальнейших начинаниях, профессор Эрхард Рихард Шенбрюнн. 17 сентября 1997 г., Лейпцигский магический университет, Лейпциг, федеральная земля Саксония, Германия.”
Сообщение отредактировал PPh3 - Среда, 31.10.2012, 19:59 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Понедельник, 21.11.2011, 23:15 | Сообщение # 74 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Предупреждение:
В главе много пересечений с книгой ГП и ДС, главой "Рассказ Кричера".
==================================================================================
Глава 24. В доме на площади Гриммо.
Золотое Трио аппарировало на крыльцо дома Блэков сразу же, как только миновало защитный барьер Хогвартса. Оба юноши и девушка были преисполнены энтузиазма найти хоркрукс как можно быстрее и вернуться с ним к Дамблдору. Утренние размолвки отошли на второй план. Быстро прошмыгнув мимо зашторенного портрета Вальбурги Блэк в прихожей, ребята спустились на кухню, которая являла собой крайне удручающее зрелище: везде лежал толстый слой пыли, по углам свили себе уютные гнездышки пауки, всюду царило ощущение заброшенности, ненужности и пустоты. Гермиона с помощью волшебства разожгла огонь в камине, и сразу стало намного уютнее. Рон предложил немедля приступить к обыску Кричерового чулана, однако Гарри тут же отверг эту идею: во-первых, ему очень не хотелось копаться в чужих вещах; во-вторых:
- Кричер! — звонко раздалось посреди кухни.
Вместе с хлопком из воздуха материализовалось низенькое сгорбленное лопоухое существо в грязной наволочке.
- Гарри, пожалуйста, будь с ним повежливее, — тихо попросила Гермиона, подойдя к своему другу сзади.
- Предатели крови и крязнокровки в доме благородного семейства Блэк, — принялся бурчать эльф себе под нос, но так, чтобы его все слышали. — Какой позор! Бедная хозяйка!
- Кричер, — сказал Гарри, присев на корточки, чтобы казаться одного роста с эльфом, — принеси, пожалуйста, медальон, который хотел уничтожить Регулюс Блэк, — парень старался говорить не очень строго, но так, чтобы эльф воспринял его слова именно как приказ справедливого хозяина, а не как просьбу недостойного. — Мы хотим закончить дело, которое начал Регулюс Блэк.
- Вы хотите уничтожить медальон? — удивился Кричер, в потухших глазах которого появился огонек надежды. — Кричер плохой эльф, Кричер не смог исполнить последнюю волю хозяина Регулюса! — и, схватив каминную кочергу, тут же принялся бить ею себя по голове. — Плохой Кричер не смог уничтожить медальон! — казалось, несчастное существо готово было расплакаться от осознания собственной профнепригодности.
- О нет, Кричер, пожалуйста, не надо! — взмолилась Гермиона, подбежав к эльфу и попытавшись отнять у него кочергу.
- Поганая грязнокровка коснулась Кричера?! — возмутился эльф. — Кричер служит только древнему и благородному дому Блэков, а не грязнокровкам и осквернителям рода. О, что бы сказала моя бедная госпожа!
- Кричер, перестань немедленно! — приказал Гарри, забрав у домовика кочергу и отшвырнув ее в сторону. — Также ты должен перестать оскорблять моих друзей гадкими словами.
- Кричер должен подчиниться. Моя бедная госпожа так бы расстроилась, узнай, чьи приказы должен выполнять Кричер, — добавил он уже в сторону.
- А теперь, Кричер, расскажи нам, пожалуйста, как хозяин Регулюс узнал о медальоне.
Далее последовала ужасающая своими подробностями история о разладе в семье Блэков, о том, как молодой Регулюс стал сомневаться в идеях Темного Лорда, строго настрого приказав эльфу, единственному свидетелю своих душевных излияний, ничего не говорить родителям, ибо боялся, не в пример осквернителю рода Сириусу, расстроить их, особенно мать. Затем Темный Лорд, который был в то время нередким гостем в особняке Блэков, попросил у Регулюса его домового эльфа — дальше была пещера в отвесной скале у моря, полное инфери озеро и чаша с ядом, который и пришлось выпить Кричеру. По взволнованной, искаженной болью мордашке эльфа и его перепуганным глазам, было видно, что он переживает события, что он заново переживает те ужасные видения, вызванные зельем. Грейнджер, возмущенная тем, что фактически бесправного эльфа использовали в качестве подопытного животного, даже прослезилась и хотела, было, обнять несчастное создание, однако вовремя вспомнила, что Кричер вряд ли оценит прикосновения грязнокровки. Регулюс Блэк, однако, был почти полностью солидарен со старостой Гриффиндора, и поступок Темного Лорда окончательно подорвал его уважение к последнему, заставив пойти на предательство, а это означало скорую смерть. Юный Блэк и отрада госпожи Вальбурги очень любил своего эльфа, и потому выходил его, а также очень подробно расспросил обо всем, что произошло в пещере, после чего, ни слова не сказав родителям, стал подолгу запираться в библиотеке и домашней лаборатории.
Дальнейшее ребята знали благодаря воспоминаниям неизвестного сотрудника Отдела Тайн, о судьбе которого Кричер не знал ничего после того, как тот, оправившись после визита в пещеру, тайком покинул Блэк-Холл. Самого же Регулюса вызвали на собрание к Темному Лорду, вскоре после столь рискованного похода в пещеру, когда он еще не успел до конца восстановить свое здоровье. Перед уходом он дал приказ своему верному домовику — наказ уничтожить медальон любым способом. С собрания Темного Лорда, на которое его провожала мать с радостью и гордостью за достойного сына, молодой Регулюс так и не вернулся. Госпожа Вальбурга вся извелась и начала сходить с ума от горя, но Кричер не мог нарушить приказа хозяина Регулюса и рассказать все хозяйке Вальбурге. Кричер не смог исполнить последнюю волю любимого хозяина Регулюса и уничтожить медальон и потому себя наказывал, наказывал…
Что же касается гриффиндорцев, то, несмотря на нелестные отзывы Сириуса о своем младшем брате, они (особенно Гермиона) все-таки прониклись к нему симпатией и уважением, каждый из них по-своему. Гарри — потому увидел, что Регулюс на самом деле был добрым и мягким человеком внутри, он осознал свои ошибки и стал на сторону Добра, и при лучшем раскладе, если бы его потом не убили, мог бы помириться с Сириусом и присоединиться к Ордену Феникса. Гермиона — потому что младший брат Сириуса с любовью и состраданием относился к домовым эльфам: именно это качество, считала она, определило его конечный выбор в сторону Добра. Рон же, хотя соглашался, что да, Регулуюс в конце жизни поступил молодцом, считал, однако, что в его поступке ничего геройского или достойного восхищения, скорее, это уже была расплата за то, что в свое время присягнул на верность этому змеелицему уроду вместо того, чтобы, подобно Сириусу, уйти из дома.
Когда старый домовик закончил свой сбивчивый рассказ и вновь принялся причитать и обзывать себя, Гарри постарался успокоить его, в чем ему активно помогала Гермиона, после чего перешел ближе к делу, а именно попросил принести медальон, чтобы “исполнить последнюю волю хозяина Регулюса”. Но и тут друзей ждало разочарование: недавно в особняк Блэков, в который, к величайшему огорчению Кричера, имели доступ все члены Ордена и их друзья, наведался жулик Флетчер, “жуткое отребье”, и унес драгоценности госпожи Вальбурги, остатки китайского фарфорового сервиза, столовое серебро, фотографии мисс Беллы и мисс Цисси (при упоминании последних двух особ лица ребят недвусмысленно скривились), и медальон, который хотел уничтожить хозяин Регулюс. А бедный Кричер не успел задержать поганого вора. Гриффиндорцы вновь упали духом, но тут Гарри вспомнил, что в Хогвартсе Добби находил его везде, где бы он не находился, так почему бы Кричеру не найти таким образом Флетчера? Тем более что эльфы при желании могут действовать тихо и незаметно. Получив приказ, во что бы то ни стало, разыскать и обезвредить грабителя, и вернуть назад похищенное имущество Блэков, в особенности медальон, Кричер, довольный столь важным заданием, тут же исчез с громким хлопком, предоставив друзей самим себе.
С уходом эльфа молодым людям стало невыносимо скучно, ведь они должны были торчать здесь до самого возвращения Кричера, однако умная и предусмотрительная Гермиона тут же вспомнила, к явному неудовольствию Рона, о том, что им задали кучу уроков на следующую неделю, и чуть ли не силком усадила мальчишек за учебники, начав гонять их по зельеварению и трансфигурации, чтобы восполнить уже запланированное занятие, пропущенное из-за утренней тренировки по квиддичу. Для Гарри это было не лучше “Cruciatus” в исполнении Беллатрисы Лестранж, но он стойко держался и честно старался вспомнить ответы на все вопросы, хотя, к своему огорчению, мало преуспел в этом. Ведь сейчас с ним и Роном занималась не МакГонагалл, которую Гарри воспринимал исключительно как учителя и потому далекого человека, чувства которого представлялись чем-то не менее далеким и абстрактным, а их лучшая подруга Гермиона, которую ему не хотелось бы обижать своим равнодушным отношением к ее трудам, а слова Визерхоффа: “ Мистер Поттер, вы вообще хоть раз пробовали сами хоть что-нибудь сделать?! Без помощи мисс Грейнджер?” заставляли его испытывать стыд оттого, что он все это время перекладывал свои обязанности на плечи Гермионы и воспринимал это, как должное. Также мысли юноши, вместо таблицы ингредиентов к очередному зелью и формулы Чар восстановления, занимал Дамблдор и его странное доверие к весьма сомнительным личностям. И если Снейп, по мнению Поттера, приносил хоть какую-то пользу: шпионил для Ордена, спас Дамблдора от того проклятого кольца, то Флетчер вызывал у него только отвращение. Дамблдор говорил, что Флетчер добывает информацию, активно общаясь с различными криминальными элементами в Лютном переулке, но Гарри, хотя и понимал, что большая часть информации от него скрывалась, ни разу не слышал, чтобы Флетчер как-то выручил Орден. Вспомнился ему случай и летом перед пятым курсом, когда они с Дадли чуть не стали жертвой дементоров: Флетчер тогда пропустил дежурство ради выгодной сделки с котлами. И, хотя Сириус ненавидел этот дом и желал как можно быстрее избавиться от всех вещей, оставшихся после его родителей и брата, парень считал их кражу оскорблением его памяти.
В отличие от своего друга, Рон Уизли даже не пытался изображать усердие и заинтересованность, а откровенно скучал и постоянно жаловался, когда же они, наконец, закончат, и что им с Гарри уже надоело. При этом он жалел о том, что его девушка сидит слишком далеко, чтобы дотянуться до ее коленки, и всеми мыслями был сосредоточен вовсе не на нудных уроках. А свое нетерпение он оправдывал тем, что школьные знания не помогут им в борьбе Сами-знаете-с-кем. В ответ Гермиона начинала читать нотацию о том, что никто не знает, какие знания могут им пригодиться в борьбе с Вольдемортом, и вообще, в этом году им необходимо проявить себя с лучшей стороны перед иностранными гостями (приводить в пример Визерхоффа она благоразумно не рискнула), ведь они являются самыми известными учениками в Хогвартсе и потому представляют его “лицо”. А Гарри пытался погасить назревающий конфликт, однако каждый раз все менее успешно, ибо Рон с Гермионой заводились все сильнее и сильнее, не желая идти на компромисс.
В итоге раздраженная Грейнджер поставила друзей перед фактом, что ей надоело постоянно переписывать за них эссе, и что у нее есть много других предметов, с которыми она едва успевает справляться. Уизли же заявил, что ей совсем нет дела до друзей, и что ее никто не просил изучать сразу столько предметов, и, резко встав с кресла и грубо отпихнув учебники и конспекты и хлопнув дверью, вышел из комнаты. Поттер попытался, было, остановить друга, но того уже и след простыл.
- Тише, Гермиона, не плачь, — Гарри прижал к себе расстроившуюся девушку и ободряюще похлопал по спине. — Не бойся, Рон подуется и перестанет. Но, может, быть тебе и вправду стоит меньше нагружать его?
- Гарри, понимаешь… — всхлип, — это не моя инициатива, хотя я считала… что вам с Роном действительно стоило бы позаниматься дополнительно… — всхлип. — Просто меня попросила профессор МакГонагалл, а ее — директор Дамблдор… Ты понимаешь, Гарри, это — политика?.. — последнюю фразу Гермиона произнесла еще более громким, надломанным голосом и снова всхлипнула, спрятав раскрасневшееся лицо в ладонях.
- Шш… Не плачь, все будет хорошо, — сказал Гарри, все еще удерживая подругу в объятиях и слегка покачивая, как ребенка. — Уже пора ужинать. Давай пойдем на кухню и приготовим есть.
Юноша на своем опыте прекрасно знал, как рутинная физическая работа позволяет успокоиться и привести в порядок нервы. Продуктов в пыльных шкафах и погребе нашлось немного, так что ребятам пришлось довольствоваться яичницей с гарниром в виде овсянки и черным чаем. На запах горячей еды тут же прибежал Рон Уизли и принялся болтать, как ни в чем не бывало (что Гарри с Гермионой сочли шагом к примирению), не забывая при этом жаловаться на то, что “мало, и его мама приготовила бы гораздо вкуснее”. Гермиона недовольно поджала губы — ей, как девушке, будущей жене и матери, естественно было неприятно выслушивать такое из уст своего парня, однако она тут же выдала решение сходить завтра утром за продуктами, чтобы в следующий раз можно было приготовить что-нибудь получше.
После ужина Рон полез к Гермионе целоваться, прося принять это в качестве извинений, а Гарри, пожелав им обоим приятного вечера, спешно покинул кухню и пришел в ту комнату, где и сидел поныне. Что-то казалось ему странным и неестественным в сложившейся обстановке, но он не мог понять, что именно. Будто друзья от него отдалились и оставили его одного, будто у него отняли что-то родное. Но ведь это нормально, — успокаивал сам себя Поттер, — рано или поздно все люди находят свои половинки, встречаются, влюбляются, создают свои семьи и потому меньше времени уделяют друзьям. Так что, может быть, все дело в том, что рядом нет Джинни? Но, к своему удивлению и огорчению одновременно парень вдруг осознал, что совсем не скучает по своей девушке: ему нравится, когда она рядом, но он не чувствует одиночества именно из-за ее отсутствия. Друзья Рон и Гермиона… они были втроем с первого курса и всегда вместе переживали все невзгоды и приключения. Он не представлял жизни без них обоих, они стали ему, как брат и сестра. Их разделила любовь, та великая сила, о которой говорил Дамблдор, та сила, которой в избытке в самом Гарри и которой он способен победить Вольдеморта… та сила, которая отняла у него друзей, и от этого мальчику со шрамом становилось гадко и мерзко на душе, словно его всюду окружает ложь и лицемерие, из которых он не может вырваться…
Уизли тем временем подхватил Грейнджер на руки — та только и успела ойкнуть — и отнес в спальню, которую занимали девочки перед пятым курсом. Гермиона молча стерпела все грубые и быстрые ласки своего парня, закусив до крови губу, хотелось плакать. По щекам скатились две маленьких слезинки, однако девушка плакала вовсе не из-за синяков, которые потом останутся на ее теле, но, скорее, от абсурдности происходящего. Ведь как еще можно назвать то, что она лежит в объятьях одного, а думает о другом? Когда один мнет ее нежное упругое тело и вдавливает его в старый лежалый матрац, а другой нежно гладит и шепчет ласковые слова, а его прикосновения вызывают еще большее желание, а не оскорбление. Рон же, казалось, вообще ничего не замечал ничего вокруг, полностью сосредоточившись на получении своего плоского удовольствия, низводя тем самым физическое проявление любви до обыкновенного низшего инстинкта. Сегодня Гермиона согласилась спать с ним в одной постели с условием, что он не посягнет на ее невинность (она еще “не была готова”), но Рон был рад и этому. Гермиона говорила ему, что еще не привыкла к его близости, и Рон вполне искренне полагал, что ночи, подобные этой, помогут девушке быстрее привыкнуть и стать готовой.
Вдоволь натискавшись, он напоследок обнял свою девушку и засопел как младенец, переплетясь с нею ногами. А Гермиона так и продолжала беззвучно плакать в подушку, морщась от вдыхаемого ею запаха похоти и пота. Ей было противно оттого, что она изменила своему парную с другим, тоже рыжим и тоже гриффиндорцем, пусть даже мысленно, но еще больше ей было обидно, что ее дорогой и милый сердцу Рон совершенно не замечает изменений ее настроения, ее эмоций и переживаний, будто ему абсолютно безразличны ее чувства. Выпутавшись из объятий Уизли, отчего тот замычал во сне и перевернулся на другой бок, девушка подхватила свою одежду и тихо прошмыгнула в ванную.
Ретроспектива…
- … Чоу последнее время плачет почти постоянно, — сказала Гермиона. — За едой, в туалетах, везде…
Тогда, на пятом курсе они накануне Рождества сидели в Гриффиндорской гостиной, и Гарри под их с Роном нажимом излагал, как прошел его первый романтический вечер с Чоу.
- Тогда, по идее, от поцелуев она должна была бы повеселеть, — хихикнул Рон.
- Рон, — с большим достоинством произнесла Гермиона, макая перо в чернильницу, — ты самый бесчувственный болван, каких мне выпадало несчастье встречать.
- Что ты такое говоришь? — возмутился Рон. — Лучше скажи, кто это плачет, когда их целуют?
- Вот именно, — с некоторым отчаянием в голосе сказал Гарри, — кто?
Гермиона сочувственно на них посмотрела.
- Вы что, совсем не понимаете, что она сейчас чувствует? — спросила она.
- Совсем, — хором ответили Гарри и Рон.
Гермиона вздохнула и отложила перо.
- Прежде всего, и дураку понятно, что ей очень грустно из-за Седрика. Потом, насколько я понимаю, она в растерянности — раньше ей нравился Седрик, а теперь нравится Гарри, и она не может понять, кто больше. Потом, её преследует чувство вины: она думает, что целоваться с Гарри — это оскорбление памяти Седрика, и не знает, что про неё скажут, если она начнёт встречаться с Гарри. А ещё она, скорее всего, не понимает, каковы её чувства по отношению к Гарри, потому что именно Гарри был с Седриком в лабиринте и видел, как тот умер, и от этого всё очень запутанно и страшно. Да, и ещё она боится, что её выгонят из команды, потому что последнее время она так плохо летает.
После этой проникновенной речи сбитые с толку Гарри и Рон некоторое время недоуменно молчали.
- Один человек не может столько всего чувствовать, он взорвётся! — выдал рыжик.
- Если у тебя эмоциональный диапазон, как у чайной ложки, это ещё не значит, что и у остальных он такой же, — поучительным тоном заявила Гермиона и снова взялась за перо.
Конец ретроспективы
Она, которая сама прекрасно, как она считала, разбиралась в психологических тонкостях отношений между парнями и девушками и поучала своих друзей, тыкая их носом в их же ошибки, осознала вдруг себя жертвой собственного же неумения разбираться в людях. Она замечала за Роном все недостатки, пока не была влюблена в него, но возникшие в ней чувства начисто затмили разум, призывая идти лишь велением сердца. Гермиона Грейнджер была умной и разносторонней девушкой и в свое время прочитала немало книг по психологии межличностных отношений и о сексуальных отношениях между мужчиной и женщиной. И все ее книги в один голос утверждали, что Рон Уизли просто не может в силу своего характера стать ей хорошим мужем. С одной стороны, девушка успокоилась, получив ответ на один вопрос, но ее тут же стал терзать новый: как она теперь будет смотреть в глаза Рону, Джинни, миссис Уизли, если скажет им все это? Ведь получится, она предала их многолетнюю дружбу и оскорбила чувства самого Рона, который, пусть неуклюже, но безмерно любит ее…
Стук в маленькое витражное окошко, расположенное за ширмой, заставил девушку вынырнуть из своих ощущений и уже начавшей остывать воды и вернул к реальности. Быстро обернувшись полотенцем и открыв раму, она увидела на подоконнике серую школьную сипуху, к лапке которой был привязан маленький свиток пергамента. Сова недовольно ухала, морщась от дождя, и топорщила перья.
- Кто бы это мог быть? — подумала про себя Гермиона, отвязывая письмо.
Родителям она не еще не писала, так что это не могут быть они, а в школе из друзей у нее остались только Невилл, Луна и Джинни, но с первыми двумя она не особо близко общалась, а отношения с сестрой Рона в последние пару дней уж точно нельзя назвать приязненными.
Сова, освободившись, наконец, от записки, недовольно щелкнула клювом и улетела в темноту. Гермиона быстро закрыла окно, из которого в натопленную ванную комнату проникала промозглая сырость, и, присев на край туалетного столика, развернула пергамент. Ровные строчки, аккуратный стремительный почерк с наклоном вправо…
“Желаю вам доброго вечера, мисс Грейнджер. Спешу Вас уведомить о том, что профессор МакГонагалл предоставила мне должность исполняющего обязанности старост на время вашего отсутствия, а посему Вам нет необходимости беспокоиться о чести дома Гриффиндор, пока вы находитесь вне школы. Мне удалось организовать кружки по выполнению домашних заданий и по культуре волшебного мира для всех студентов Гриффиндора, а также улучшить ситуацию с дисциплиной, и профессор МакГонагалл нашла полезными мои начинания, наградив наш факультет баллами. Соответственно, у Вас будет уже надежный фундамент для исполнения своих обязанностей, когда вы вернетесь с вашего задания.
P.S. Завтра пошлю Вам еще одну сову с отчетом, если Вы не вернетесь до семи часов вечера.
Лотар Визерхофф.”
Слова расплывались у девушки перед глазами, она лишь слышала у себя в голове его голос, приятный, мягкий, с легким акцентом. Она лишь осела на холодный гранитный пол и снова расплакалась. Возвращаться назад к Рону ей совершенно не хотелось…
На следующее утро Гарри и Гермиона отправились за покупками. Рон остался в доме на площади Гриммо и демонстративно дулся, хотя стенам со старыми, полинявшими, уже начавшими отходить обоями и покрытым пылью и паутиной подсвечникам не было никого дела до этого. И парню было на что обижаться: его девушка среди ночи сбежала у него из-под бока. Сей факт казался рыжему до жути несправедливым и больно бил по самолюбию: да Миона должна просто слюни по нему пускать и стонать от удовольствия, когда он ее гладит, ведь даже первая красавица Хогвартса Лаванда Браун признала его сексапильным мачо. Не перестал Уизли дуться и, когда его друзья вернулись из супермаркета и принялись готовить поздний завтрак. В готовке он участия не принимал, зато первый сел за стол в ожидании вкусной свежей порции салата, яичницы с беконом и апельсинового сока.
Кричера все еще не было, и друзья уже начали беспокоиться: Гарри с Роном — по поводу того, что с хоркрукс мог потеряться, и Кричеру не под силу его найти; Гермиона — из-за того, что с Кричером могло случиться что-нибудь плохое, а их не было рядом, чтобы ему помочь; к тому же она беспокоилась, что, даже с эльфом все в порядке, он может не успеть вернуться до того, как им надо будет отбыть в Хогвартс. Гарри поспешил успокоить подругу, что все будет хорошо, и что, если надо, Кричер принесет им медальон в Хогвартс, а Рон тут же заявил, чтобы сегодня не было никаких уроков — они у него уже в печенках сидят. Тогда Гермиона предложила парням наведаться в библиотеку Блэков — если Блэки были древней темной семьей, то наверняка знали и про хоркруксы, в том числе как уничтожить.
Библиотека дома Блэков и вправду оказалась огромной, хотя не настолько большой, как Хогварсткая, но, думала юная мисс Грейнджер, практически все здешние книги должны находиться в Запретной секции, если вообще не уничтожены. Как и остальные комнаты особняка, она носила отпечаток былой роскоши и давнего запустения: массивная мебель из черного дерева, старинные фолианты в черных кожаных переплетах были покрыты серебристым налетом пыли, с огромной позолоченной люстры, карнизов и лепнины клочьями свисала паутина, заляпанные грязью высокие арочные окна едва пропускали солнечный свет, а тяжелые бархатные портьеры, цвет которых представлялось определить крайне сложно (но что-то среднее между серо-синим и серо-зеленым), наверняка стали пристанищем не только для тонны пыли, но и полчищ докси. Книжные шкафы простирались вверх до самого потолка и были в высоту не меньше трех метров, ко многим из них были приставлены скамейки и лестницы-стремянки. Ребята разошлись в разные стороны и принялись рассматривать стоявшие на полках книги. Казалось, даже на то, чтобы пересчитать все их количество, уйдет не меньше недели. Гарри и Гермиона, к своему удивлению, обнаружили здесь немало классики маггловской литературы, ограниченной, в основном, началом XX века. Возможно, раньше, Блэки были не такие снобы, либо же магглы и волшебники взаимодействовали гораздо больше, чем сейчас, что немало ставило Гермиону в тупик, ведь изоляция вкупе со многими предрассудками, по мнению девушки, говорила именно о регрессе общества, но не о его развитии. Но если регресс был вызван установлением вольдемортовского режима в конце 60-х — начале 70-х годов, то почему после его падения Министерство магии не стало предпринимать шаги по сближению с маггловским миров и перениманию его достижений?
Как удалось выяснить друзьям, пользуясь методом тыка, все книги внизу были вполне безобидные: дамские романы, учебники как по магической, так и по маггловской истории, географии, языкам, различные словари, сборники зелий и заклинаний, многие из которых входили в школьную программу. Не мудрствуя лукаво, Гарри и Рон полезли наверх и сняли оттуда несколько книг — все они были очень ветхими и, казалось, готовы были рассыпаться от любого неосторожного движения. Даже в руки брать их было противно, не то, что открывать — так и веяло от них не просто темной, но даже чужой, враждебной магией.
- Ай! — воскликнула Гермиона, едва дотронувшись до обложки, и, как подкошенная, упала на грязный паркетный пол — с Гарри и Роном ничего подобного не происходило.
Было тяжело дышать, в глазах помутнело, а руки словно жгло огнем. Рон облил девушку водой, но она так и не пришла в себя.
- Миона! Миона! Не оставляй меня! — закричал парень, положив голову возлюбленной к себе на колени.
Он изо всех сил тряс ее за плечи, умолял ее не умирать, даже поцеловал в губы, но девушка никак не реагировала на его действия. Гарри тем временем испуганно метался по библиотеке, не зная, что предпринять. Несколько раз брал он злополучный фолиант в руки, вертел его так и эдак, грубо вытряхивал и пролистывал, но ничего не происходило. Парень решительно не понимал, что происходит: если бы на книгу было наложено проклятье, то оно поразило бы их всех, да и книгу перед Гермионой держали они с Роном.
- Specialia revelo! — со злостью воскликнул Поттер, направив палочку на книгу, проклявшую его подругу.
Фолиант вспыхнул темно-изумрудной аурой, которую пронизывали ярко-красные, переливающиеся, подобно рубинам, узоры, но Гарри Поттеру, как и любому среднестатистическому ученику Хогвартса, это ни о чем не говорило. Зашвырнув книжку куда подальше, он тоже сел рядом с Гермионой и попытался привести ее в чувства, но никакие слова, никакие годные для этого заклинания не попадали. Девушка проваливалась в обморок все глубже и глубже, глаза ее закатились, а губы высохли от частого поверхностного дыхания.
- Темная магия, темная магия… — едва слышно срывалось с них, как мантра.
Оцепеневшая Гермиона, едва живая Гермиона снова подсказала им решение, как на втором курсе. Темную магию можно победить светлой. А какое самое сильное светлое заклинание?
- Exspecto Patronum! — закричал во все горло Гарри.
Вырвавшийся из палочки статный серебряный олень грациозно надавил копытами девушке на грудь, принимая на себя ее проклятье, выходившее струями темного дыма. Когда все закончилось, благородное животное, гордо вскинув рога, тяжело легко на пол, будто его ранили, и растворилось в снопе золотисто-огненных искр. Такого ни Гарри, ни Рон еще никогда не видели — ведь раньше Патронус просто исчезал, растворялся в воздухе, как только прекращалось действие заклинания. Гермиона, наконец, пришла в себя, чему ее друзья несказанно обрадовались, и искренне поблагодарила их за спасение. На библиотеке было решено поставить точку: Гарри и Рон от природы были неусидчивыми и не умели работать с литературой, Гермиона же не могла заняться этим физически. Было противно и обидно — еще никогда за все время обучения в Хогвартсе магглорожденная волшебница Гермиона Джейн Грейнджер не чувствовала себя настолько грязнокровкой, как в этот раз. Уж ей-то было нетрудно догадаться, по какому именно признаку та книга по темной магии поразила ее проклятьем: известно, что Блэки помешаны на чистоте крови, а из них троих Гермиона была единственной, чьи оба родителя были магглами.
|
| |
| |
| PPh3 | Дата: Понедельник, 21.11.2011, 23:19 | Сообщение # 75 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| В ожидании Кричера ребята занялись каждый своим делом. Гермиона принялась за вышивание одеяла для Кричера — так она хотела отблагодарить домовика за оказанную им помощь и показать свою заботу. Вышиванием увлекалась ее тетя Дороти, которая вместе с сыном приезжала к ним в гости этим летом, а миссис Уизли с радостью согласилась показать пару полезных заклинаний. Рон, наобнимавшись и нацеловавшись в очередной раз с Гермионой, пошел на кухню перекусить, а Гарри стал от нечего делать слоняться по дому.
Изнутри особняк Блэков казался намного больше, чем снаружи, и Гарри продолжал удивляться, как здесь помещается столько комнат. В этом зале он бывал раньше… потемневший от времени паркет, стены, обиты темно-зеленым штофом и низкими белыми панелями; здесь не было почти никакой мебели, лишь мраморный камин, над которым было выткано черное родословное древо Блэков, ветви которого охватывали не только все чистокровные семьи Британии, но и выходили за ее пределы. Через некоторое время Гарри нашел Сириуса — его имя, расположенное на самом краю гобелена, зияло огромным темным пятном, а горелая материя оставляла следы сажи на руках. Поднялся выше — Орион и Вальбурга Блэки, еще выше — Поллукс Блэк и Ирма Крэбб. Провел пальцем вправо от Поллукса, у него была сестра Дорея, которая вышла замуж за Карлуса Поттера. Сердце юноши радостно забилось — провел пальцем вниз, к их единственному сыну Джеймсу Поттеру, который был женат на магглорожденной Лили Эванс (ее маггловское происхождение не помешало ее имени появиться на гобелене по праву вхождения в род), и вот он, Гарри Поттер!
На глазах парня навернулись слезы от осознания того, сколько он потерял, пока жил у Дурслей, и сколько еще больше отнял у него Вольдеморт, убив его родителей. Единственный наследник рода Поттера. Единственный наследник Сириуса — последнего из Блэков. Совершеннолетний. Глава двух магических родов — Поттеров и Блэков, — вспомнились ему нечаянно слова Визерхоффа, и прямо на камине, под именем основателя рода Блэков пояаился старинный фолиант в черном кожаном переплете. Гарри готов был поклясться чем угодно, что минуту назад этой книги здесь не было. Неужели опять какая-нибудь темная магия дома? Неудивительно, что ни ему самому, ни Сириусу здесь никогда не нравилось. Осторожно взял книгу в руки и прочитал название, выгравированное золотыми готическими буквами: “Правила благороднейшего и темнейшего семейства Блэк”. На первой, пожелтевшей за много веков странице был помещен выпуклый герб изображавший на фоне звездного неба двух темных единорогов с огненными гривами по обе стороны от волшебной палочки, напоминавшей больше боевое оружие, нежели инструмент для повседневного использования. Снизу был написан девиз на французском — “Toujours pures” — “Чистота на века”. Любят же эти аристократы пафос! Дрожащими руками перевернул страницу, увидев вердикт строгий и ясный — “Не готов”. Гриффиндорец не знал, что все это значит, и, поставив фолиант на место, быстро покинул зал. Таким опустошенным он чувствовал себя в тот день, когда узнал, что серийный убийца Сириус Блэк был его крестным и предал его родителей Вольдеморту.
Гарри не помнил, как долго и куда он шел. На лестничной площадке, где он остановился, было две двери. К одной из них была прибита узкая позолоченная табличка, подписанная витиеватым каллиграфическим почерком в стиле Перси Уизли:
“Не входить без особого разрешения Регулюса Арктуруса Блэка”
Природное любопытство взяло в юноше верх, и он вошел внутрь. Комната Регулюса, выполненная в традиционных слизеринских цветах, оказалась не очень большой и роскошно обставленной и также носила явные следы запустения. Над кроватью с широкой резной спинкой был помещен герб Блэков, под которым красовалась надпись, сделанная черными готическими буквами на золотом фоне — “Toujours pures”, а под ней — старые пожелтевшие газетные вырезки. Все они были о Волдеморте. На покрытом толстым слоем пыли рабочем столе стояла фотография выпуска 1979 года: Регулюса среди прочих юношей-слизеринцев легко можно было узнать по красивому, но высокомерному лицу и длинным черным волосам, как у всех Блэков. Он был худощав и длиннорук — идеальная комплекция для ловца.
Не найдя здесь больше ничего интересного, Поттер наведался во вторую комнату, расположенную чуть дальше, комнату Сириуса — он так ярко афишировал своей отличие от повернутой на предрассудках семье, что не узнать его стиль было невозможно. Все стены были обклеены маггловскими плакатами с мотоциклами и девушками и бикини, не оставляя почти ни единого участка, где проглядывал бы шелк в серебристо-зеленую меренгу. Над кроватью и рабочим столом висело несколько выцветших гриффиндорских флагов (Гарри не мог не восторгаться мужеством своего крестного, столь активно шедшего наперекор своей чистокровной семье). Юноша испытывал прилив ностальгии — Сириус жил здесь, ходил по этой комнате, спал на этой кровати, писал за этим столом письма друзьям, все здесь содержала память о нем. Словно приоткрылась та часть его жизни, о которой крестник почти ничего не знал, но к которой неожиданно получил возможность приобщиться. А черно-белая фотография четверки друзей заставила парня чуть ли не расплакаться. С огромным восхищением узнал он своего отца: его непослушные черные волосы были взъерошены на затылке, и он тоже носил очки. Рядом с ним стоял Сириус, легкомысленно красивый, а его немного надменное и более полное, чем у брата, лицо делало его таким молодым и счастливым, каким Гарри его никогда не видел его при жизни. Справа от Сириуса стоял Петтигрю, голову ниже всех остальных, толстый и неуклюжий, с маленькими водянистыми глазками, с раболепной радостью смотревшего на главных бунтарей Хогвартса Джеймса Поттера и Сириуса Блэка. Слева от Джеймса стоял Люпин, уже тогда выглядевший потрёпанным, и его усталые глаза также светились от счастья быть включенным в компанию лучших друзей.
Гарри провел пальцами по фотографии — вот они, так близко и так далеко одновременно, их уже нет, но Гарри незримо ощущал их присутствие рядом с собой. Это ли та любовь, которой, по словам Дамблдора, наградили его родители? Ведь мама, папа, Сириус — они умерли телесно, но всегда будут жить в его сердце, будут любить и оберегать его. Смахнув скупую слезу, юноша попытался снять фотографию со стены, но, как и все остальные портреты и постеры, она была закреплена заклятием вечного приклеивания. Пыльный стол был завален не менее пыльными пергаментными свитками — Сириус определенно не любил порядок. Развернув их, Гарри словно погрузился прошлое, в историю. Письма от него, от Люпина, от Джеймса — все было перемешано в кучу и вызывало у юноши прилив неконтролируемой радости с толикой горечи. Он не помнил уже, сколько писем успел перечитать, пока не наткнулся на короткую записку:
“Дорогой Бродяга,
Спасибо, спасибо тебе за подарок Гаррин день рожденья! Он был его любимым, это безоговорочно. Ему год, а он уже высоко держит игрушечную метлу, он выглядит таким довольным, я вложу в письмо фотографию, так что ты сможешь посмотреть. Ты же знаешь, у него только два фута роста от земли, но он уже почти что убил кота, и разбил ужасную вазу, которую Петуния подарила мне на Рождество (к этому у меня нет претензий). Конечно, Джеймс решил, что это очень весело, сказал, что Гарри собирается стать великим игроком в квиддич, однако мы убрали все украшения подальше, чтобы быть уверенными, что когда он пойдет, то не успеет ничего натворить. Мы очень тихо отпраздновали день рождения Гарри — были только мы да старая Батильда, которая всегда была добра к нам. Она души не чает в Гарри. Нам очень жаль, что ты не смог прийти, но дела Ордена всегда важнее, тем более Гарри все равно недостаточно взрослый, чтобы понять, что это его день рожденья.
У Джеймса немного расстроились планы — мы заперты в доме, потому что, как я говорила, мантия-невидимка до сих пор у Дамблдора, и у нас ни единого шанса хотя бы для маленькой прогулки. Если ты сможешь навестить нас, это очень поднимет его настроение. На прошлых выходных здесь был Хвост. Мне кажется, что он выглядел больным, но это, видно, из-за новостей о МакКиннонах. Я плачу каждую ночь, когда слышу о них.
Батильда заходила на днях. Она — обворожительная старушка и знает множество историй про Дамблдора, но я не уверена, что он был бы рад услышать их. Я не знаю, во что из этого можно верить, потому что мне кажется невероятным, чтобы Дамблдор был другом Геллерта Гриндевальда. Лично мне кажется, что она сошла с ума!
С любовью, Лили.”
Из той же кучи Гарри выудил черно-белую колдографию, на которой был изображен улыбающийся черноволосый ребенок верхом на игрушечной метле. На втором плане весело смеялись Джемс и Лили, умиляясь первому полету своего ребенка. В глазах юноши снова навернулись слезы. Казалось, мир вокруг остановился и перестал существовать, а Гарри снова ощутил себя одиннадцатилетним мальчиком, впервые увидевшим своих родителей в зеркале “Еиналеж” холодной зимней ночью.
Он снова взглянул на письмо: его мама писала букву “г” так же, как он. Он просматривал всё письмо, чтобы найти все эти буквы, и каждая из них давала ощущение маленькой дружественной волны света. Это письмо было невообразимым сокровищем, доказательством того, что Лили Поттер существовала, действительно существовала, что её теплые руки когда-то двигались вдоль пергамента, оставляли следы чернилам на этом письме, писали эти слова, слова о нем, о Гарри, её сыне.
Когда первое потрясение прошло, парень, нетерпеливо смахнув слезы с глаз, перечитал письмо еще раз, концентрируясь уже на смысле. Это было как прослушивание полузабытого голоса. У них был кот… наверняка погибший, как и его родители в Годриковой Лощине… или он умер, когда никто не остался кормить его. Сириус купил ему его первую метлу…. Его родители знали Батильду Бэгшот; может, это Дамблдор представил их? “Мантия-невидимка до сих пор у Дамблдора…” Там еще было что-то смешное…
Гарри остановился, обдумываю слова матери. Почему Дамблдор взял мантию-невидимку его отца? Поттер отчетливо помнил, как директор говорил ему год назад: “Тебе не нужна мантия-невидимка, чтобы становиться невидимым”. Может быть, не такой одаренный член Ордена нуждался в помощи, и Дамблдор носил её с собой? Но Дамблдор и передал ее Гарри в его первое Рождество в Хогвартсе. Значит, в тот злополучный вечер накануне дня всех святых мантия-невидимка все еще была у Дамблдора. Не зная, что делать с этим умозаключением, Гарри перешел дальше…
“Хвост был здесь…” Питтегрю, предатель, теперь уже мертвый, выглядел “больным”. А так ли это? Может, он просто знал, что видит Джеймса и Лили в живых в последний раз? Гарри знал от Сириуса полную историю с хранителем дома Поттеров. Вольдеморт убил их уже через неделю после того, как Питтегрю сдал ему их. Судя по письму матери, примерно в это же время Дамблдор попросил у его отца мантию-невидимку. Совпадение? Уж слишком незащищенной оказалась его семья в момент нападения на них Вольдеморта. И если в честности Сириуса Гарри не сомневался — тот всегда говорил то, что думает, то Дамблдор… Юноше не хотелось думать в таком ключе о любимом директоре и наставнике, но, как он ни пытался душить свои мысли на самом корню, они все равно упрямо продолжали расти. Гарри знал на своем опыте лично, как часто Дамблдор не договаривает, ожидая подходящего момента, чтобы сказать правду, и как быстро его догадки опережают время — Дамблдор сам нередко об этом говорил. А что, если Дамблдор заранее знал, что Вольдеморт нападет на его родителей, и он, Гарри, останется в живых, отправив самого могущественного темного мага в небытие? Что, если Дамблдор все знал и просчитал заранее, и потому ничего не предпринял, чтобы защитить молодую семью?
Слезы давили в горле, было трудно дышать. Парень неуклюже плюхнулся на стул, и в воздух поднялось выбитое из сиденья облачко пыли. Не может быть! Не может! Гарри не замечал, как кричал уже в голос, но эхо поглощалось многочисленными портьерами, подушками и мягкой обивкой мебели. Гарри не представлял, чтобы Дамблдор мог так поступить, пусть даже совершенно неосознанная жертва его родителей остановила Вольдеморта на целых тринадцать лет и спасла много других невинных жизней. Потому что в этом был лишь холодный расчет, и ничего более. Но едкий и, как будто, неродной внутренний голос упорно подталкивал его к этой мысли: Дамблдор пожертвовал твоими родителями, Дамблдор отдал тебя Дурслям, хотя мог бы отдать на воспитание бабушке Невилла (Гарри знал уже, что все чистокровные семьи приходились друг другу родственниками, а они с Невиллом конкретно — четвероюродными братьями). Да и какая может быть кровная защита, если тетя Петунья ненавидела тебя и твою маму, а в дом спокойно могут зайти те, кто хочет и может причинить тебе вред? И Гарри тут же вспомнил и толстяка-кузена со своими дружками, которым дай только повод подраться, и тетю Мардж с ее ужасным бульдогом Зубастиком (1), и друзей дяди Вернона. Да и что это может быть за защита, которая выдыхается ровно на совершеннолетие? Ведь любовь твоей матери (если, по мнению Дамблдора, защита основана именно на ней) будет с тобою всегда, вне зависимости от того, сколько тебе лет.
Поттер ухватился за голову, жалея, что так и не научился окклюменции — тогда ему не пришлось бы думать о Дамблдоре плохо.
- Не верю! Не верю! — кричал он так, чтобы его было слышно, как минимум, на соседнем этаже. — Дамблдор не такой!
Немного успокоившись, Гарри принялся читать письмо дальше. “Батильда… обворожительная старушка и знает множество историй про Дамблдора… он не был бы рад услышать их… Дамблдор был другом Геллерта Гриндевальда…” Батильда Бэгшот знала Дамблдора. Наверняка она старше его, но сколько же ей лет тогда, если Дамблдору явно больше ста? Жива ли она? Наверное, она и вправду уже выжила, раз решила, что Дамблдор был дружен с Гриндевальдом. Однако противный внутренний голосок вновь взялся за свое: ты знаешь уже двух людей, которые считают правдой дружбу между Дамблдором и Гриндевальдом, и одному из них уж точно рано страдать склерозом или впадать в маразм. А Гермиона тебе сама сказала, что о молодости Дамблдора нигде ничего не написано, так что все может быть…
- Не верю! — в очередной раз закричал Гарри, отчаянно смяв письмо в кулаке.
Сердце бешено стучало в груди, отсчитывая секунды, а легким не хватало воздуха, чтобы дышать. Поттер чувствовал себя также ужасно, как после гибели Сириуса на пятом курсе: просто не мог принять свалившиеся на него факты. Хотелось все метать и крушить. Гриндевальд был плохим, Дамблдор не мог с ним дружить. Дамблдор победил его. Это все ложь, ложь, ложь!
- Эй, дружище! — дверь резко распахнулась, в комнату вошли Рон и Гермиона. — Что случилось? Тут миссис Блэк уже чуть не разоралась.
- Гарри, Кричер вернулся! — сообщила Гермиона.
Только сейчас Гарри заметил, что в спальне Сириуса заметно потемнело — наступил вечер, и скоро должно было сесть солнце. Видимо, он провел здесь несколько часов.
- Гарри, с тобой все в порядке? — с нотками скепсиса в голосе поинтересовалась Гермиона.
Только сейчас, немного привыкнув к царившему в комнате полумраку, она заметила горечь в покрасневших глазах своего друга; кожа его казалась необычайно бледной, а на лбу выступили бисеринки холодного пота.
- Ты что-то нашел? — догадалась девушка, увидев зажатый в кулаке кусок пергамента и разбросанную по полу кучу свитков.
- Вот, — Гарри показал друзьям письмо.
- Что это? — поинтересовался рыжик.
- Письмо мамы Гарри к Сириусу, — пояснила Гермиона, которая всегда обращала внимание на детали. — Хм… Гарри, из этого письма следует, что мантия твоего папы в день нападения Вольдеморта была у Дамблдора. Тебе не кажется это странным?
- Да чушь это полная, Миона, — возразил Рон. — Тут ниже еще написано, что Дамблдор был другом Гриндевальда! Ты хочешь сказать, это правда?! Похоже, эта Батильда действительно сбрендила, — и, отвернувшись, почесал голову, взъерошив волосы на затылке.
- Мм… я не знаю, что с этим пока делать. Вполне возможно, что мантия была нужна кому-то из членов Ордена, — выдал Гарри свою первоначальную версию. — А Батильда ведь и тогда была уже очень старой, — вопросительный взгляд в адрес Гермионы, кивок с ее стороны, — так что мало ли чего она могла придумать, — закончил юноша примирительным тоном.
- Да, Гарри, ее “История магии” заканчивается самым началом двадцатого века, — поддержала друга Гермиона, — и впоследствии много раз переиздавалась, но не дополнялась, хотя Батильда была еще жива на момент выхода последнего издания в 1990-м году. То, что нам читает сейчас профессор Биннз, уже не входит в ее книги.
- Ладно, идемте уже вниз, а то Кричер, наверное, нас уже заждался.
Ребята миновали несколько широких лестничных пролетов и портрет Вальбурги Блэк, бубнившей себе под нос что-то нелицеприятное, прежде чем успели дойти до кухни, где Кричер во всю бил серебряным соусником по голове невысокого лысеющего и неумытого мужчину который не оставлял попыток выбраться из магических пут. Субъект был одет в старый поношенный костюм явно с чужого плеча, детали которого совершенно не подходили друг к другу, распространял вокруг себя жуткую смесь запаха пота и дешевой выпивки и являл собой типичного представителя общественного дна, которых именуют еще “без определенного места жительства”.
- Эй, уберите от меня этого сумасшедшего эльфа! — заорал во всю глотку торговец котлами и прочими крадеными вещами, как только увидел вошедших в помещение подростков.
- Вон из моего благородного дома, поганое грязнокровое отребье! — вторил ему портрет достопочтенной матушки Сириуса, и не было понятно к кому мадам Вальбурга обращается больше: к магглорожденнй Гермионе Грейнджер или криминальному элементу Вонючке Флетчеру.
- Кричер — хороший эльф! Кричер изловил поганого вора, как приказывал ему хозяин Гарольд. Кричер нашел медальон!
- Кричер, прекрати, пожалуйста, бить его, — приказал Гарри, — иначе он ничего не сможет рассказать.
- Так это ты наслал на меня этого придурка-эльфа? — возмутился мужчина; веревки, которыми связал его домовик, не давали ему разогнуться.
- Флетчер, ты грабил этот дом, пока Сириуса убивали в Министерстве, — голосом, полным презрения, говорил Поттер, — а теперь, пользуясь тем, что здесь давно не собирался Орден Феникса, решил вынести отсюда все до последней ложки?
- Но я… мне надо на что-то жить, — мямлил жулик. — Такая выгодная сделка была, и ее сорвал твой поганый домовик! — произнес он, с вызовом посмотрев на Гарри, будто тот был виноват в том, что Флетчер опустился до такого образа жизни.
- Ты больше никогда не войдешь в этот дом!
Поттер сам удивился твердости, с которой произнес эту фразу, однако ему была невыносима мысль о том, дом, принадлежавший раньше его крестному, а теперь и ему, так нагло обворовывается всяким отребьем. Грейнджер смотрела на своего одноклассника с изумлением, Уизли — с недоумением, а Кричер с обожанием. Воздух на кухне как будто наэлектризовался и стал более плотным, ощутимым, излучал силу. Вонючка (2) замямлил что-то нечленораздельное, было видно, что он испугался не на шутку.
- Кричер, ты забрал у него все, что он вынес из дома?
- Да, сэр Гарольд. Кричер забрал все, что этот поганый вор вынес из благородного дома Блэков! — с гордостью и подобострастием ответил эльф.
- Отлично, Кричер. Теперь выгони этого вора вон отсюда и проследи, чтобы он больше не возвращался. Да, можешь наказать его немного, — добавил Гарри, заметив, что домовик немало расстроился оттого, что ему не дали доколотить Флетчера соусником.
К Вонючке Флетчеру Гарри не испытывал ни капли сочувствия, и считал, что его не помешает проучить, чтобы в дальнейшем не воровал вещи из дома Сириуса. А от удара соусником или пинка под зад серьезного вреда не будет.
- Круто ты его отделал! — сказал Рон после того, как Кричер аппарировал вместе с Флетчером.
- Гарри, но, по-моему, ты поступил с ним как-то негуманно, — возразила Гермиона. — Хотя Вонючка часто совершает не очень хорошие вещи, он является членом Ордена.
- Это мой дом, — твердо заявил Гарри, всем своим видом давая понять, что он не отступится, — и я не потерплю никакого воровства здесь — это оскорбление памяти Сириуса.
Кричер вернулся довольный через несколько минут и отдал своему новому хозяину и его друзьям медальон, чтобы “исполнить последнюю волю хозяина Регулюса”. “Хозяин Регулюс” вообще оказался больным местом эльфа, ибо он души не чаял в младшем сыне госпожи Вальбурги, так что пришлось Кричеру принять в подарок и одеяло, вышитое грязнокровкой, которая хотела отблагодарить его и заботиться о нем, как хозяин Регулюс. Как бедный домовик не сопротивлялся, но у него все равно навернулись на глазах слезы от радости и умиления, отчего гриффиндорцы едва сдержали улыбки. Грязнокровка, кажется, не так плоха, как он думал изначально. А вот предатель крови — как был им, так и остался, но Кричер должен терпеть и его, ведь он тоже друг хозяина Гарольда. Также Кричер получил наказ разложить все забранные у Флетчера вещи по местам с разрешением оставить у себя в чулане фотографии “мисс Беллы” и “мисс Цисси”, “поддерживать порядок на кухне, в прихожей и в комнатах, где обычно ночует хозяин и его друзья, а также привести себя в порядок и сменить, наконец, эту дурацкую грязную наволочку”.
* * *
Гарри, Рон и Гермиона были необычайно довольны собой. Полные решимости и энтузиазма, они вдыхали прохладный вечерний воздух, наслаждаясь видом любимой и такой родной школы. Они аппарировали к самым воротам Хогвартса и теперь шли пешком по мощеной дороге, по которой первого сентября их отвозили запряженные фестралами кареты. Уже почти стемнело, и небо раскинулось темно-синим куполом над узорами переплетающихся черных ветвей, где-то вдали ухали совы, выбравшиеся для ночной охоты, что прибавляло романтики вынужденной ночной прогулке. Обренувшись назад, Гарри не без удовольствия заметил, что его Рон и Гермиона наконец-то перестали ссориться и теперь держатся за руки, улыбаясь друг другу.
Оказавшись в замке, друзья направились прямиком в кабинет директора, но почему-то его не было на месте. Удивило их то, что в замке стало очень тихо — обычно в это время в коридорах еще стоит гвалт. Сидевший на жердочке Фоукс лишь изредка поглядывал на ребят, прекрасно развлекая себя чисткой перьев. Гриффиндорцы не знали, сколько прошло времени, но, наверное, не меньше двадцати минут, когда дверь в кабинет отворилась, и вошел директор Дамблдор. Его белоснежная борода переливалась серебром, губы изогнулись в добродушной улыбке, а голубые глаза лукаво мерцали из-под очков-половинок.
- Профессор Дамблдор!
- Сэр!
Обрадованные подростки тут же повскакивали с мест и окружили любимого директора, от которого так и исходили искренность и доброта. Гарри даже устыдился того, что успел себе надумать про Дамблдора, пока был на Гриммо.
- Я рад, что вы вернулись в Хогвартс так быстро, — добродушно сказал директор, тут же установив дистанцию между собой и учениками. — Чаю? Лимонных долек? — и, лукаво подмигнув, отправил себе в рот очередную порцию любимого лакомства, посмаковав его с полминуты.
- Да, сэр, — отозвались хором гриффиндорцы.
Когда каждый из придумал для себя занятие, время в доме на площади Гриммо пролетело незаметно, так что ребята и не подумали об ужине, и теперь очень хотели есть, особенно Рон. Дамблдор взмахнул своей длинной палочкой с наростами, и на стол изящно спланировали три белые чашки с блюдцами. Чайник сам разлил всем чай, а в руках у удивленных подростков появилось по вазочке с лимонными дольками.
- Приятного аппетита, — сказал Дамблдор, улыбнувшись.
- Спасибо, — ответили студенты.
- Как вы нашли медальон Слизерина? — спросил директор, некоторое время спустя, когда его подопечные уже успели утолить голод и согреться.
- Нам помог Кричер, сэр, — ответила за всех Гермиона, глаза ее так и светились энтузиазмом.
- Да, — подтвердил Гарри. — Оказывается, медальон украл Флетчер, а Кричер вернул его.
- Могу я взглянуть на него? — поинтересовался Дамблдор.
- Да, вот он, — Гарри передал в руки своему наставнику украшение-хоркрукс.
Какое-то время старец задумчиво рассматривал красивое и одновременно опасное ювелирное изделие, вертя его в своих длинных и тонких, уже давно сморщенных пальцах, потом положил на стол.
- Что вы с ним сделали? — строго спросил Дамблдор, посмотрев в глаза Гарри.
- Н-ничего, сэр, — немного растерявшись, ответил Гарри, чашка с блюдцем в его руках подозрительно дрожала. — Мы даже его не открывали. Кричер отдал нам медальон, и мы сразу аппарировали к Хогвартсу.
- Нет, с Вонючкой, — уточнил директор так же строго; казалось, он уже знает о том, что произошло на кухне в доме Блэков, и крайне не одобряет поступок своего любимого ученика.
- Я выгнал его и приказал никогда больше не возвращаться в дом Сириуса.
- Ты поступил не очень хорошо в этой ситуации, Гарри, — сказал Дамблдор голосом умудренного годами старца и, встав с кресла, подошел к насесту с фениксом, — ты должен был проявить прощение и милосердие, а не гнев.
- Сэр, но ведь он обворовал дом Сириуса! Это нечестно по оскорблению к памяти Сириуса! — в Гарри снова откуда-то взялась непонятная твердость и напористость, чашка с громким стуком опустилась на стол, расплескав вокруг недопитый чай. — Никто из челнов Ордена не опустился до такого! Это точно так же, как если бы дом моих родителей в долине Годрика растащили бы по камушкам!
Рон смотрел на спор своего одноклассника с директором с полным непониманием сути происходящего. Ведь это был не его дом, не его крестный там жил, и не его вещи были украдены. А Вонючке и впрямь надо было на что-то жить, тем более что Сириус сам хотел избавиться от всего этого барахла. Гермиона же, хотя прекрасно понимала чувства Гарри, была, тем не менее, солидарна с директором и считала, что Гарри не следовало выходить из себя при встрече с Флетчером.
- Я понимаю, что ты по-прежнему не можешь смириться со смертью Сириуса, — продолжил старый профессор такими же поучительными интонациями, — и теперь все когда-то принадлежавшее ему имущество ассоциируешь с памятью о нем.
Нет, не понимаете, Дамблдор! — хотелось заявить Гарри в лицо директору. Он сам считал воровство преступлением, а, когда обворовывают дом умершего человека, — преступлением вдвойне. Да, для него действительно все это являлось вещественной памятью о Сириусе, а найденные письма — еще и о родителях.
- Но ведь оно Сириусу уже не нужно, не так ли? — продолжил Дамблдор, словно ответив на мысли Гарри. — Ты мог бы просто попросить у Вонючки медальон. Я думаю, он бы понял, что уничтожение этого предмета приблизило бы нас на один шаг к победе над Вольдемортом, — погладил перья Фоукса, однако тот демонстративно отворачивался от рук своего хозяина. — К тому же твои родители вряд ли бы обрадовались, если бы узнали, что их сын растет жадным и высокомерным, не умеющим прощать.
1) Зубастик — мой вольный перевод клички Ripper (Злыдень). Само слово “ripper” означает “рыхлитель, пила, саморез” и прочие острые предметы, так что может, ИМХО, в достаточной степени характеризовать зубастость любимца тетушки Мардж.
2) Вонючка — снова мой вольный перевод имени/прозвища Mundungus (“обитающий на/в земле”), которое имеет также значение “Вонючий табак”, т.е. то, что может по внешним признакам характеризовать представителя той социальной прослойки, к которой принадлежит Флетчер.
Сообщение отредактировал PPh3 - Вторник, 22.11.2011, 23:23 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Понедельник, 21.11.2011, 23:20 | Сообщение # 76 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Гнев и желание спорить как рукой сняло. Гарри тут же ощутил себя виноватым, ведь любовь и бескорыстие — это единственные силы, которыми можно противостоять злу. Он не хотел, чтобы лучшие друзья его отца становились убийцами из-за Питтегрю, а сам поступил с Флетчером не лучше Дадли или Малфоя. Последние двое для юноши всегда были образцом того, как не надо себя вести, и ему стало стыдно, что, вместо того, чтобы быть достойным сыном своих родителей, он разочаровал их, опустившись уровня громилы Дэ и слизеринского хорька. Теперь та неожиданная твердость и чувство собственной правоты, с которыми он выпроваживал несчастного жулика из дома, показались ему чуждыми и омерзительными, злыми, тем, что необходимо искоренить, с чем необходимо бороться. Да и по отношению к Дамблдору вел он себя непочтительно — чуть не накричал на него, стремясь доказать свою точку зрения. Гарри вспомнил себя на пятом курсе, когда ему хотелось от безысходности и сжигающей го пустоты и чувства несправедливости все крушить и ломать, и как ему потом было стыдно потом, когда он успокоился и понял, что натворил. Этого не должно повториться.
- Простите сэр, — сказал Гарри, потупив взгляд. — Я действительно плохо поступил. Я постараюсь больше не совершать таких ошибок.
- Что ж, Гарри, я надеюсь, ты уже усвоил этот урок, устало проговорил Дамблдор. — А сейчас, я думаю, вам всем пора отправиться в вашу гостиную и, как следует, отдохнуть перед завтрашним днем.
- Простите, сэр, а хоркрукс? — спросил молчавший до этого Рон Уизли. — Его ведь вы уничтожите?
- О, мистер Уизли, спасибо, что напомнили мне об этой вещи, — приподнято-радостным тоном сказал Дамблдор, — и вложил медальон в руки ничего не понимающего Гарри. — А это ваше следующее задание — найти способ уничтожить хоркрукс. А теперь я вынужден все-таки настоять, как бы мне ни было приятно беседовать с вами, чтобы вы вернулись в свою гостиную.
- До свидания, сэр, — хором попрощались ребята, поставив на стол пустые чашки, которые тут же исчезли, и вышли за дверь.
- Ну что ж, Том, 1:0 в мою пользу, — проговорил Альбус, усмехнувшись в бороду, и снова потянулся к фениксу, но тот лишь недовольно щелкнул клювом.
Гарри, Рон и Гермиона стремительными шагами направлялись в Гриффиндорскую башню. Мальчики недоумевали, почему Дамблдор не уничтожил хоркрукс на месте, как сделал это с кольцом, однако их тут же урезонила Гермиона: они уже взрослые, и потому им дают такие ответственные задания, а иначе чего они достигнут, если будут все время перекладывать свою работу на других. После чего с энтузиазмом заявила, что попросит завтра у профессора Дамблдора разрешение на посещение Запретной секции, в отчет на что оба юноши лишь обреченно вздохнули: и как только у их подруги хватает терпения и энтузиазма постоянно сидеть за книжками? Затем девушку осенила гениальная идея: можно попросить у Дамблдора меч Гриффиндора и разрубить им медальон — ведь именно так было уничтожено кольцо — или, на крайний случай, сходить в Тайную комнату, чтобы раздобыть клык василиска, однако мечом все-таки удобнее.
Гермионе пришлось замолчать, как только они миновали последний поворот. Перед ними парами шли гриффиндорцы-младшекурсники, следом за ними неровным строем тянулись все остальные студенты львиного факультета, при этом никто не толкался и не пинался, как это бывало во время массовых походов на трапезы и обратно. Что-то ту было нечисто… Друзья пробежали вперед (Рон умудрился растолкать несколько первокурсников), чтобы нос к носу столкнуться с Визерхоффом и его подружкой.
- Рон! — возмутилась Гермиона. — Они же могли пораниться! Эй, с вами все в порядке? — обратилась она уже к малышам.
Ответом ей были неуверенные испуганные кивки одиннадцатилеток.
- Мистер Уизли, я думаю, вам необязательно было расталкивать студентов, чтобы узнать, кто исполняет ваши обязанности, — подчеркнуто холодно сказал Визерхофф, сложив руки на груди. — Я думал, мисс Грейнджер известила вас об этом, — Рон, который до этого со злостью, сжимая зубы и кулаки, смотрел на новоявленного узурпатора, в мгновение ока опустил челюсть и уставился на Гермиону, как Фадж — на возродившегося Вольдеморта. — Или вы думали, что профессор МакГонагалл оставит свой факультет без присмотра?
- Ты, ты! — только и смог сказать Уизли, переводя свое покрасневшее лицо с Грейнджер на Визерхоффа.
- Простите, я забыла! — было видно, что Гермиона находится не в своей тарелке. — У нас было так много дел, что…
- Потом, мисс Грейнджер, — сухо отрезал Визерхофф. — Сейчас не время оправдываться, — и повел студентов дальше, так что Золотому Гриффиндорскому Трио не оставалось ничего больше, кроме как вклиниться в строй.
Когда процессия добралась до гостиной, младшекурсники разошлись по спальням, те же, что был постарше и еще не клевал носом, устроились на пуфиках и подоконниках, чтобы поболтать или поиграть в настольные игры, некоторые судорожно доделывали домашние задания. Грейнджер быстро постаралась узнать все последние новости, в том числе и про недавнее землетрясение. Ей очень подозрительным показался тот факт, что кто-то — неважно, тролль или темный маг — сумел проникнуть в замок и разрушить половину подземелий, очень ловко миновав при этом все защитные барьеры и не выдав себя, иначе его бы сразу остановили. Гарри предположил, что это мог быть кто-то из шпионов Вольдеморта в Хогвартсе, однако Джинни так и не дала ему высказаться, накрыв рот страстным поцелуем, от которого по всему телу разлилась сладкая истома. А Уизли обрадовался, что змеям по-крупному досталось, и жалел лишь о том, что этот кто-то, в официальной версии — горный тролль, не размазал их гостиную. Также его немало раздражал тот факт, что народ не особо торопился жаловаться на “ужасного Уизорофа”, который в наглую украл у него положение старосты и теперь наводит здесь свои порядки. Да и эта дура-хаффлпаффка Миллер (или Мюллер?) выводила его из себя одним лишь своим существованием. К несчастью для него, людей, солидарных с ним, можно было пересчитать по пальцам одной руки.
- То есть, Уизли, вы считаете, что это честно, благородно и высокоморально — желать, чтобы другие люди лишились жизни или хотя бы дома, только потому, что вы полагаете их своими врагами?!
Слова Лотара резали, как кинжалом, а в серых глазах полыхал огонь праведного гнева. Сейчас от него исходила столь явная опасность, что окружавшие его гриффиндоцы отступили на пару шагов назад — с Визерхоффом лучше не спорить. Лишь Лиза Миллер по-прежнему стояла рядом с ним и держала за руку.
- Это ты защищаешь слизеринцев, потому что твой дружок вместе с ними учится!
- Рон!
- И сам ты — змей в львиной шкуре! — зло добавил Уизли, совершенно не обращая внимания на пытавшуюся остановить его Гермиону.
- И еще эту хаффлпаффку сюда привел, — вставила Джинни как бы между прочим; говорила она не очень громко, но ее звонкий голос был слышен на всю гостиную.
Юной мисс Уизли этот иностранец Визерхофф не нравился с самого начала, главным образом, своим стремлением к лидерству на факультете и установлению своих правил, последствия которых им всем удалось вкусить на этих выходных, пока Рон вместе с Гарри и Гермионой был на задании Дамблдора. Это у вас не так, то не так, вы все лентяи и ведете себя кое-как, и особенно вы, мисс Уизли, — примерно такой был смысл его речей. И, что хуже всего, его почти все послушали и ополчились против нее: ты свой факультет не подводи, а то мы сами тебя заткнем. Пришлось все выходные сидеть и учить уроки (Мерлин, она никогда еще так много не занималась!), а потом сидеть и слушать эту занудную лекцию о культуре и традициях магического мира. Как будто она их не знает?! Но своей вершины его наглость достигла, когда он привел в Гриффиндорскую гостиную эту свою подружку с Хаффлпаффа: Элиза Миллер, моя невеста — прошу любить и жаловать. Тоже фанатка этого симпатичного слизеринца (но на самом деле он урод), помешанного на зельях. Учебник — и то читать скучно, и тут она со своими лекциями по зельям, расскажет в три раза больше, чем нужно. Дин Томас на нее еще смешную карикатуру нарисовал, за что огреб от ее женишка. Невилл нашел в ней благодарную собеседницу, с кем можно потрепаться о лекарственных растениях, а мелкота, за исключением Питера Арнальдса и его друзей, в ней просто души не чает. Заавадиться! Потом еще, во время ужина, за один с ними стол усадил, да еще изображал из себя такого фаната этикета, что тошно было, не лучше, чем его пламенная речь в защиту слизеринцев. И как его только эта тряпка в Гриффиндор отправила? Да и эту дуру, вместо того, чтобы отправить восвояси вместе с барсуками, потащил с собой обратно: типа, первокурсников он оставить не может, а даму проводить обязан. Фу, бяка! Такой же гадкий и высокомерный, как Малфой и его дружки.
- Да, что она здесь делает? — подхватил вслед за сестрой Рон. — Или тебе перепихнуться с ней больше негде?
Миллер тут же покраснела от стыда и сжалась, резко сделав шаг назад; Лотар же еше крепче сжал ее тонкие белые пальцы, не давая высвободить руку, как бы говоря тем самым: я не дам тебе уйти из-за них. Тем временем в глазах Уизли запрыгали веселые чертики. Он совершенно не замечал того, как Поттер посмотрел на него с удивлением, а Грейнджер с осуждением. Все остальные, кто еще оставался в гостиной, с недоумением переводили взгляды с одного рыжего студента на другого, параллельно вспоминая, что Миллер точно не заходила вместе с Визерхоффом в спальню мальчиков.
- Думаю, дуэль, о которой мы договаривались, состоится прямо сейчас, — Визерхофф намеренно говорил длинными фразами, чтобы сдержать свой гнев на Уизли. — В присутствии здесь находящихся свидетелей вызываю вас, Рональд Уизли на дуэль за честь невинной девушки и достоинство Рода — прямо сейчас.
Среди гриффиндорцев тут же пробежался возбужденный шепоток, а Гермиона принялась отчитывать Рона, что он не должен был нарываться на ссору с Визерхоффом.
- Принимаю твой вызов, — бросил в ответ Уизли, широко расправив плечи, по его ухмылке можно было легко понять, что он весьма доволен сложившейся ситуацией. — Гарри Поттер будет моим секундантом.
Рон считал, что дуэль — это отличный способ доказать этому уроду Визерхоффу, кто есть кто. Ведь кто это? — Напыщенный индюк не лучше Малфоя, так что его не составит труда завалить, тем более что он, Рон Уизли посещал занятия ДА под руководством самого Гарри Поттера.
- Я… э… — только и смог выдавить из себя Гарри.
Он не хотел вмешиваться в разборки между своим другом и Визерхоффом, но смог честно признаться себе, что Рон сам нарвался. К тому же он искренне не понимал, что плохого Рону и Джинни сделала Лиза Миллер. Но друзей надо поддерживать, поэтому Поттеру не оставалось ничего, кроме как согласиться.
- А кто будет твоим секундантом? — требовательно спросил Уизли, уперев руки в бока, рядом с ним, надувшись, стояла Джинни, всем своим видом показывая, что “Лоти” попал под раздачу.
Лотар оглядел гостиную в поисках подходящей кандидатуры. “Храбрые” гриффиндорцы прятались в тени или вовсе уходили в спальни бубня себе под нос что-нибудь в стиле “Понедельник — день тяжелый, поэтому стоит лечь пораньше”. Впрочем, на помощь малознакомых людей можно было и не рассчитывать. Визерхофф надеялся на Невилла — за прошедшие дни у него с этим тихим и немного неуклюжим парнем успели сложиться вполне приятельские отношения, к тому же Невилл был родом из чистокровной аристократической семьи и знал дуэльный этикет, так что его помощь в сложившихся обстоятельствах была бы в самый раз. Но Лонгоботтом, как всегда, ушел спать совсем рано.
- Фу, Лоти, видимо ты так всех достал за эти два дня, что никто не хочет становиться твоим секундантом, — злорадно добавил Рон, кинув еще один камень в огород своего соперника.
- Рон, пожалуйста, не нарывайся! — взмолилась Гермиона, он лишь грубо отпихнул ее.
- Прошу не называть меня так, Уизли, — сквозь зубы процедил Визерхофф, лицо которого побелело, как мел, что свидетельствовало о том, что разозлили его уже достаточно.
Снова окинул взглядом комнату. Пятикурсник Оливер Брок сидел на подоконнике и, жуя жвачку, читал какой-то маггловский детектив или фантастику. Для полного образа ему не хватало только плеера с мини-наушниками, однако, данное устройство, к сожалению не работало в Хогвартсе.
- Мистер Брок?
- Да? — парень оглянулся на Визерхоффа, по его лицу было заметно, что бывшая только что словесная перепалка прошла мимо него.
- Вы согласны стать моим секундантом на время дуэли с мистером Уизли?
Брок перевел беглый взгляд с Лотара на Рона, потом на Гарри и, захлопнув книгу, спрыгнул с подоконника.
- Да, согласен.
- Вы знаете, дуэльный этикет?
- Да, немного.
- Вы знаете причину дуэли?
- Опять не поделили, кто здесь главный, или Грейнджер, — ответил Оливер совершенно равнодушным голосом.
Теперь настала очередь Гермионы краснеть. Впрочем, если учесть сцены ревности, которые каждый день любил закатывать Рон, было неудивительно, что все студенты Гриффиндора именно ее считали яблоком раздора между двумя молодыми людьми. Визерхофф тем временем кратко, без лишних подробностей обозначил Броку цель дуэли. Проводить поединок решили в выручай-комнате: Зал наград отпадал, потому что там любит патрулировать Филч, а доводы Уизли о том, что чужаку знать о выручай-комнате знать не положено, сочли неразумными.
- Мисс Грейнджер, мисс Уизли, вам не следует идти с нами, — заметил Визерхофф, когда обе девушки вышли в коридор вслед за парнями. — Скоро отбой.
- А ей значит, можно? — возмутилась Джинни, уперев руки в бока и кидая гневный взор на Лизу Миллер, которая еще больше потупилась и изо всех сил старалась казаться незаметной.
- Жена Цезаря должна оставаться вне подозрений, — строго ответил Лотар. — И, прежде чем начнется дуэль, я провожу фрейлейн Миллер до гостиной Хаффлпаффа. А вам, мисс Уизли, советую извиниться перед фрейлейн Миллер.
- Еще чего? — отрезала Джинни, взметнув длинными рыжими волосами.
- Джин, может лучше не надо? — примирительным тоном произнес Гарри. — Вам с Гермионой действительно лучше вернуться в гостиную.
- И ты туда же! — буркнула младшая Уизли. — Все мужики одинаковы… Пойдем, Гермиона, — и, взяв подругу за руку, скрылась вместе с ней за портретом Полной Дамы.
До отбоя оставалось не больше двадцати минут, когда парни, наконец, добрались до выручай-комнаты, при этом Рон, на чем свет стоит, проклинал галантность Визерхоффа, которому приспичило сделать крюк и проводить свою ненаглядную Элизу аж до дверей барсучьей гостиной. Гарри и Рон прошли три раза мимо полотна, изображавшего Варнаву Вздрюченного, которого одетые в балетные пачки тролли нещадно колотили палками (Лотару и Оливеру оставалось лишь наблюдать за сим странным действом), и в стене материализовалась красивая резная дверь, за которой открывалась огромная пустая комната, высокий потолок которой поддерживали восьмигранные готические колонны. Визерхоффу не составило труда догадаться, что эта комната создана с помощью заклятия невидимого расширения; также в ее магию, по всей видимости, вплетены чары, взаимодействующие с потребностями тех людей, которые хотя в нее войти, но это уже по части Карла. Противники заняли позиции на расстоянии сорока шагов друг от друга и приняли боевые стойки. Секунданты стали в центре круга.
- Э… а что надо делать? — спросил Гарри, наивно полагая, что секундант — это просто свидетель и группа поддержки в одном лице.
- Мм… — Брок пытался вспомнить описание дуэли, которое ему доводилось видеть в одном приключенческом романе. — Противники могут… в последний раз попытаться решить… возникший конфликт мирным путем… — как-то так.
Уизли, а затем Визерхофф отрицательно покачали головами. Дуэль началась.
- Expelle arma! — крикнул Уизли, сделав резкий выпад вперед.
- Protego! Stupefac! Petrificus Totalus, fic Marmorem (3)! Protego!
Реакция Лотара, несмотря на то, что он не занимался в Армии Дамблдора, была стремительной — секунданты едва успевали следить за его молниеносными, легкими движениями.
- Stupefac! — успел сказать Рон, прежде чем камнем упасть на пол.
Собственное тело казалось ему тюрьмой и сильно давило, невозможно было пошевелить даже зрачками. Как будто его облепили чем-то вязким и быстро застывающим. Обычное Заклятие Окаменения не должно было вызвать такой эффект. Тут наверняка замешана черная магия!
- Эй, что ты с ним сделал! — закричал Гарри и кинулся к неподвижно лежавшему другу, схватив его за воротник рубашки. — Ты превратил его в камень!
- Советую не поднимать его и не трясти, если вы не хотите причинить ему вреда, — деловито заметил Визерхофф, — а заклинание через некоторое время спадет само, если вы раньше не вспомните простейшее контрзаклятие, мистер Поттер, — наколдовал для Рона матрац. — Я думаю, это послужит мистеру Уизли достаточным уроком, чтобы он вслед держал язык за зубами и не бросался на всех с оскорблениями. Пойдемте, мистер Брок, — и, отвесив Поттеру и окаменевшему Уизли легкий поклон, вышел за дверь.
Броку не оставалось ничего, кроме как подчиниться: с этим Визерхоффом определенно лучше не спорить. Хотя, по большому счету, считал парень, Уизли сам виноват: двигаться надо было быстрее, да и если бы он со своей наглой сестрицей не стали бы оскорблять девушку Визерхоффа, то и дуэли никакой бы не было.
Гарри ходил взад-вперед вдоль неподвижного тела своего друга и безуспешно ломал голову над тем, какое контрзаклятье стоит применить. После обычного Заклятия Окаменения человек приходил в себя через несколько минут, но Рон не подавал ни малейших признаков пробуждения. Сейчас он очень напоминал Гермиону, оцепеневшую под отраженным взглядом василиска. Но тогда окаменело только тело, а здесь все, даже одежда, волосы и ресницы, будто перед ним лежит обычная скульптура. Может быть, это какая-то темная магия? Поттер применил Вызов Патронуса, однако серебряный олень, недоуменно посмотрев на своего создателя и пару раз моргнув, через пару минут растворился в воздухе. Не помогло!
- *Мне нужно контразаклятье от окаменения, мне нужно контрзаклятье от окаменения…* — как мантру, повторял Гарри, наворачивая круги вдоль постели “больного” и растирая виски руками.
И только лишь недовольно ойкнул, когда ему на голову, словно с потолка упала книга. Потерев ушибленную макушку, парень поднял книгу и принялся читать там, где она открылась во время падения.
“… Finita, или Finitum Incantatum, является наиболее простым и распространенным отменяющим заклятием для чар любых классов малой и средней силы, за исключением арканических…”
Гарри не знал, что такое арканические чары и знать не хотел, но ему вмиг стало стыдно, что он не смог додуматься до такого простого конрзаклятья самостоятельно. Гермиона наверняка бы сразу догадалась.
После Finita Рон и впрямь очень быстро пришел в себя, и друзья отправились в Гриффиндорскую башню, испытывая по пути немалый прилив адреналина, ведь отбой уже давно наступил, и их запросто может поймать Филч или Снейп, или, еще хуже, МакГонагалл.
- Поттер, Уизли, стоять! — послышалось сзади, когда ребята пробежали мимо одного из коридоров, который вел в другую часть замка.
- По двадцать баллов с каждого за шатание по коридорам во время отбоя, — бархатным голом проговорил Ужас Подземелий Снейп, наведя на нарушителей палочку с зажженным Lumen, больно бьющим в глаза.
Нужно было быть слепым, чтобы не заметить не его угрюмом и вечно чем-то недовольном лице злорадную ухмылку.
- Что вы можете сказать в свое оправдание?
Гарри уставился в пол, не рискуя встречаться взглядом с деканом Слизерина, представляя, как тот поднял бы его на смех, узнав, что он был секундантом на дуэли. Рон же, наоборот, принялся усиленно оправдывать себя и Гарри и сваливать всю вину на Визерхоффа, совершенно не задумываясь о том, что подставляет тем самым свой факультет под еще больший удар, нежели простой штраф за нахождение вне общежития после отбоя. И уж тем более он не знал, что на следующее утро профессор МакГонагалл накажет обоих дуэлянтов и их секундантов общим штрафом в двести очков и отработками у Филча до конца недели.
Под конвоем мальчики дошли до Грифиндорской гостиной, и если Рон сразу провалился в объятья Морфея, то Гарри еще долго смотрел в потолок, думая то о медальоне-хоркруксе, то о странном письме его матери Сириусу, то о сегодняшней полночной дуэли, короче которой был только поединок Снепа с Локхартом. И Гарри впервые для себя не мог разобраться, кто здесь прав, кто виноват, где Добро, где Зло, а черное и белое смешались для него в один непонятный водоворот красок, прежде чем он уснул…
3) (лат.) Окаменей весь, стань мрамором! Характеризуется полной трансфигурацией верхних кожных покровов, волос, одежды в вышеуказанный материал. Заколдованный внешне похож на статую, а чувствует себя так, будто его всего поместили в гипс.
|
| |
| |
| PPh3 | Дата: Понедельник, 12.12.2011, 01:49 | Сообщение # 77 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Глава 25. Затишье перед бурей: Гриффиндор – Слизерин.
Новая учебная неделя, казалось, не предвещала никаких серьезных неприятностей. Ученики, расслабившиеся за два месяца летних каникул, стали постепенно втягиваться в учебный процесс, объемы домашних заданий увеличились, а учителя наконец-то вздохнули с облегчением: жизнь в Хогвартсе постепенно возвращалась в привычное русло. Однако иностранные студенты продолжали вносить свою, весьма ощутимую лепту в разнообразие в общественную жизнь лучшей в Европе чародейства и волшебства, порой переворачивая с ног на голову уже давно устоявшиеся понятия и стереотипы.
Гриффиндор, традиционно считавшийся самым дружным, веселым и бесшабашным факультетом в Хогвартсе, разделился на два враждующих лагеря, чему причиной стала вражда Рона Уизли и Лотара Визерхоффа, ибо у первого было слишком много претензий ко второму. Во-первых, “Лоти”, как его обидно называли сторонники Уизли (в число которых Джинни, ее подруга Демельза, Лаванда Браун – для моральной поддержки, первокурсник Питер Арнальдс и его друзья, братья Криви, а также еще несколько человек с разных курсов), водил дружбу со слизеринцем (и не важно, что эта дружба сложилась задолго до Хогвартса), что по умолчанию относило его к “неблагонадежным общественным элементам”, делало “змеем в львиной шкуре”. Во-вторых, он самым наглым образом узурпировал права старосты и теперь во всю наводит свои порядки. В-третьих, он пытался отбить у Рона его девушку Гермиону – уж слишком много времени проводили они вместе за совместной работой. И, в-четвертых, он заставлял всех учиться и не давал развлекаться. Да, еще этот поганый Визерхофф успел залепить в Рона на дуэли каким-то темным заклинанием.
Что же касается самого Лотара Визерхоффа, то у него также было немало претензий к Уизли и его сестре, однако ему необязательно было высказывать их вслух для повышения авторитета. За столь короткий срок он успел снискать себе уважение и дружескую симпатию как среди старших, так и среди младших учеников. Он в достаточной мере обладал организаторскими способностями и лидерскими качествами, которых так не доставало младшему из братьев Уизли, и именно благодаря его усилиям Гриффиндор стал выкарабкиваться из штрафной ямы, получая вполне заслуженные баллы за добросовестно выполненные домашние задания и устные ответы на уроках. При этом Лотар старался не допускать развития бытовых или межличностных конфликтов, которые неизбежно возникают при совместном проживании такого количества людей, и предпочитал решать любые спорные моменты на месте. Одновременно он “подчищал”, хвосты за профессором МакГонагалл, организуя по вечерам дополнительные уроки трансфигурации, ибо последняя не просто так считалась самым сложным предметом в Хогвартсе, и не переставал возмущаться, что в британской школе магии не преподают в обязательном порядке такую важную дисциплину, как нумерология, без которой невозможно понять основные принципы превращений. Он стремился собрать воедино, структурировать весьма разрозненные знания львят, над которыми он добровольно взял шефство, ибо знал, что уже в скором времени такой подход принесет немалые плоды.
Ретроспектива…
В понедельник утром в Большом зале царило ставшее уже привычным оживление. Студенты громко ели, ерзали на стульях и жаловались друг другу на то, как рано приходится вставать, и как много у них уроков. Некоторые судорожно доделывали домашнее задание, одновременно читая учебник, наскоро пережевывая кекс и запивая все это тыквенным соком. Со стороны Гриффиндорского стола поднялся рослый рыжеволосый парень, сразу обратив на себя внимание одноклассников. Подошел к рыжей парочке, сидевшей достаточно далеко от него, однако те, огрызнувшись, уставились кислыми рожами обратно в тарелки. За столом прошлись недовольные шепотки. “Вы должны!” – говорили все и осуждающе на них смотрели. Брат с сестрой встали и, под прицельными взглядами всего ало-золотого факультета, вместе с молодым аристократом подошли к хаффлпаффскому столу.
- Доброе утро, Элиза, — подчеркнуто вежливо поздоровался Лотар, отвесив девушке легкий поклон и поцеловав пальцы; он намеренно говорил по-английски, чтобы у остальных присутствующих не возникало ощущение, будто им чего-то не договаривают.
Сбюзен Боунс и Ханна Эббот смотрели на эту сцену с искренним умилением, Захария Смит недовольно фыркнул, а Джастин Финч-Флетчли совсем поник, уставившись пустым взглядом в тарелку, по которой размазывал овсянку, боясь поднять глаза на свою новую и такую красивую, солнечную одноклассницу.
- Доброе утро, Лотар… — в конце фразы Миллер резко понизила голос, сконфузившись: из-за спины ее жениха вышли брат и сестра Уизли, на лицах которых было написано полное отвращение ко всей ситуации в целом и к ней лично – в частности.
- Элиза, эти двое молодых людей хотят кое-что тебе сказать, — сказал Визерхофф, строго глянув на Рона и Джинни и вытащив палочку из наручной кобуры.
- М-мы п-просим п-прощение… — запинаясь, говорил Рон.
Сейчас к ним были обращены любопытные взгляды всех студентов в Большом Зале, отчего брат и сестра Уизли испытывали жгучее желание провалиться сквозь землю – да на них теперь пальцем все будут показывать и проходу не давать, а потом мама вопиллер пришлет. На лицах подростков не было ни капли раскаяния, и они ничуть не сожалели о сказанный вчера словах; мало того, они считали себя правыми, просто весь гребаный мир ополчился против них.
Лотар еще раз грозно посмотрел на брата с сестрой. Рон толкнул локтем Джинни, та ответила ему аналогичным толчком и бросила косой взгляд в ответ.
- … за оскорбление, которое нанесли вам вчера, — пробурчал Рон больше себе под нос, но уже не заикаясь, раздраженный тем, что Джинни заставила его отвечать за двоих.
Лиза стояла, как вкопанная, немного приоткрыв рот, выражение лица ее носило какой-то оттенок обреченности. Остальные хаффлпаффцы и некоторые гриффиндорцы недовольно косились на Уизлди. Сам же Лотар чувствовал себя донельзя глупо: с одной стороны, он исполнил все необходимые формальности, да и Уизли, его стараниями – тоже, но как они все испортили?! Вместо того, чтобы в кои-то веки притушить неприязнь и проявить вежливость, они причинили еще большую обиду, нарочито показывая, что они думают обо всех остальных, и что их заставляют делать нечто противоестественное. Визерхофф виновато посмотрел на Миллер, но та лишь слегка качнула головой в сторону, а лицо ее по-прежнему оставалось обреченно-грустным: ей неприятно, но она готова с этим мириться, как и когда-то с “грязнокровкой”.
- Все немедленно по местам! – вмешалась в дело профессор МакГонагалл. – Мисс Миллер, вы принимаете извинения мистера и мисс Уизли? – строго спросила она.
Всем своим видом декан Гриффиндора показывала, что ей некогда заниматься возникшей проблемой, и потому от хаффлпаффки, которая вообще не должна здесь мешаться, требовался вполне определенный ответ.
- Я принимаю, — твердо ответила Элиза; в голосе ее явно ощущался вызов, а в голубых глазах стояли слезы, — но не потому, что считаю их искренними, но для того, чтобы прекратить никому не нужный конфликт, — мисс Миллер была сама честность.
Рон и Джинни стояли с открытыми ртами, не зная, что сказать в ответ, МакГонагалл бросила короткий, недоуменный взгляд на студентку барсучьего факультета, словно удивленная такими словами, а хаффлпаффцы, а за ними часть слизеринцев и равенкловцев дружно зааплодировали.
- Сядьте на место и быстрее заканчивайте свой завтрак, если не хотите опоздать на урок, мисс Миллер, — приказала декан Гриффиндора. – Мистер Уизерхофф, мистер Уизли, мистер Поттер, мистер Брок, идемте со мной!
Так Гриффиндор лишился двухста баллов, незадачливые дуэлянты получили отработки у Филча, что дало новый повод для споров и пересудов на львином факультете. Большая часть львят демонстративно объявила бойкот Уизли, узнав, что именно он “слил” Брока и Визерхоффа поймавшему их с Поттером Снейпу. А тот факт, что Уизли, как выяснилось, позорно продул на дуэли, попав под модифицированный “Petrificus”, окончательно убедил всех в том, что Уизли глупо подставил весь факультет (ведь баллы-то общие) исключительно из чувства мести.
Конец ретроспективы.
Впрочем, нашлись и нейтральные студенты, которые не собирались примыкать к тому или иному лагерю, но вовсе не потому, что имели какое-то особое мнение, а потому что их чем-то не устраивал каждый из самопровозглашенных лидеров. Так Дин Томас и Симус Финниган объявили Рону бойкот из-за того, что по его тупости факультет лишился сразу двухста баллов, но при этом не симпатизировали Лотару, который устроил им неплохую промывку мозгов, когда случайно увидел их за рисованием карикатур на спорящих себя и Рона и, в особенности, на Элизу.
Обоснованный повод злиться на Визерхоффа был и у Гарри Поттера, ведь именно его друг по милости рыжего аристократа пролежал в виде мраморной статуи битых полчаса, из-за чего их потом и поймал Снейп. Но, считал Гарри, в провокации дуэли были виноваты именно Рон и, к его огорчению, Джинни – если бы они не начали оскорблять девушку Визерхоффа, то, может быть, и дуэли никакой бы не было. Благодаря жизни у Дурслей и последующей травле на втором, а потом и на пятом курсе, юноша прекрасно знал, как это больно и неприятно, обидно, когда тебя прилюдно унижают, называют “уродом ненормальным”, лжецом или сумасшедшим, и потому прекрасно понимал, каково было хаффлпаффке Миллер, когда ее оскорбили его друзья, которым она не сделала ничего плохого. Однако поговорить на эту тему Гарри не рискнул ни с Роном, ни с Джинни: первый может обидеться и объявить бойкот, как на четвертом курсе, вторая обязательно поддержит брата. К тому же, Джинни явно не одобряла дружбу своего парня с Невиллом, ибо, по ее мнению, предателем являлся всякий, кто соглашался с “этим змеем Уизерофом”, и продолжала поносить его подружку Миллер – ведь она, как и ее женишок, Малфой крашеный, общается с “поганым слизеринцем Шонбрунном”. Впервые в жизни Поттер ощущал себя трусом, ибо предпочел свои собственные интересы справедливости, но он точно знал: предательство во много раз хуже трусости.
Но, пожалуй, хуже всех в сложившихся обстоятельствах чувствовала себя лучшая ученица Хогвартса Гермиона Грейнджер, постоянно находившая себя между двух огней, на краю пропасти. Ей нравилось работать вместе с Визерхоффом, она находила его очень умным, ответственным и организованным молодым человеком, и, признавалась она сама себе, обязанности старосты исполнял он намного лучше Рона. Именно таким она и хотела видеть своего напарника. Кроме того, Лотар был единственным ее одноклассником с Гриффиндора, который целиком и полностью разделял ее увлечение нумерологией и мог поддержать разговор практически на любую тему, за исключением разве что зельеварения и гербологии, в которых признавал, безусловно, более сильными своих друзей Карла Шенбрюнна и Элизу Миллер. В то же время ее сотрудничество с молодым аристократом еще больше усилило уже начинавшийся разлад в ее отношениях с Роном и Джинни. Рон, не стесняясь свидетелей, чуть ли не каждый день устраивал сцены ревности, которые, благодаря Лаванде, Парвати и другим сплетницам Хогвартса, становились достоянием школы чуть ли не на следующий день. Джинни же, как она сама считала, действовала более тонко и хитро, в отличие от своего туповатого братца. Обычно она за руку отводила Гермиону в девичьи спальни и как бы по секрету говорила, что да, Рон не очень умный и далекий, но зато очень хороший парень, каких поискать еще надо, и потому Гермиона не должна упускать свой шанс. К тому же, со стороны Гермионы является крайне неразумным предпочитать общество этого павлина Визерхоффа им с Роном и Гарри: старые друзья никогда не предадут, а Визерхофф – тот еще фрукт, похлеще Малфоя и Забини, через год уедет к себе обратно в Дойчляндию, где до скромницы Гермионы Грейнджер ему, чистокровному снобу, не будет никакого дела. Да, еще Гермиона не должна обижаться, ведь ей правду говорят, из лучших побуждений, но с такой симпатичной, но, в целом, посредственной внешностью, вороньим гнездом на голове и повернутостью на учебе не стоит рассчитывать на серьезные отношения с красивенькими богатенькими мальчиками, и вообще, лучше синица в руках, чем журавль в небе. И потому Гермионе следует побыстрее наладить отношения с Роном и доказать ему, что она любит только его, а как доказать – такая умная девочка, как Гермиона, может догадаться и сама.
Джинни честно пыталась ей помочь, как подруга подруге, убеждала себя Грейнджер, тем более что она была весьма привлекательной молодой особой и потому пользовалась вполне заслуженным успехом у парней, но вот ее советы вызывали у гриффиндоской старосты… она не знала, как это правильно назвать, но в голову не приходило ничего, кроме омерзения, а Молли Уизли своим письмом только подлила масла в огонь. Гермиона понимала, что каждая из них забоится о своем брате и сыне, да и с самой матерью многочисленного рыжего семейства у нее сложились очень теплые отношения, однако она не могла принять того, что за нее пытаются решать пусть и не совсем чужие, но все-таки не родные ей люди. Впервые, составляя ответ на письмо миссис Уизли, стараясь выразить при этом свой ответ как можно в более мягкой и корректной форме, дабы не вызвать подозрений и не разозлить ненароком чересчур темпераментную женщину, девушка задумалась о том, что ее с Роном отношения действительно были просто закономерностью, ожидаемым шагом после того, как Гарри начал встречаться с Джинни. Такая красивая картина семейного паноптикума – большая семья, собранная под одной крышей, за одним столом: сыновья, дочь, невестки, зять, ставшие родными задолго до того, как надели кольцо на палец своим суженым, на полу весело играют маленькие озорные внуки. Все счастливы и улыбаются друг другу. “Не правда ли это замечательно?” – подобно заклинанию, так и слышала Гермиона у себя в голове голос миссис Уизли. Оно убеждало, усыпляло, заставляло покорно согласиться, но Гермиона не могла: уж слишком слащавой и идеальной казалась эта картина, чтобы быть правдой.
Каждый день оба старосты Гриффиндора уединялись в пустом полутемном классе или в спальне мальчиков, когда там никого больше не было. Гермиона послушно отрабатывала свою повинность, позволяя делать с собой Рону что угодно, кроме одного, к чему еще не была готова. А на следующее утро ловила на себе довольный и лукавый взгляд директора и презрительный, полный брезгливости – Снейпа, заставлявший ее густо краснеть и вспоминать, как по ней вчера вечером ездил Рон. Становилось неловко, будто ее поймали за чем-то, чем занимаются абсолютно все, но о чем не принято говорить в приличном обществе. Потом изматывающие занятия – преподаватели напоминали им о ТРИТОНах на каждом уроке и считали своим долгом нагрузить ребят по максимуму домашней работой. В перерывах между уроками и после – обязанности старосты и кружок по выполнению домашних заданий, которые тоже отнимали немало времени и сил. Если бы не Лотар, честно признавалась себе Гермиона, она бы уже давно протянула ноги, без маховика времени-то: от Рона бессмысленно ждать помощи в каком-либо серьезном деле). А ведь Лотар посещает всего на один предмет меньше, чем она, при этом успевает заранее выучить часть уроков, пообщаться со своими друзьями с других факультетов, да и отработки у Филча, куда он ходит вместе с Гарри, Роном и Броком, тоже никто не отменял. И лишь поздно вечером, когда они пересекались в гостиной Гриффиндора, Грейнджер отмечала про себя общий уставший вид и круги под глазами у своего нового одноклассника, однако он никогда не жаловался и всем своим видом показывал, что ему не по душе сочувствующие взгляды. Затем, обычно после ужина, когда в Гриффиндоской башне собирались все студенты с первого по седьмой курс, и порядок, покой и тишина становились просто несбыточными мечтами, Рон прилюдно начинал выяснять отношения, Гарри пытался их помирить, а Джинни отводила в сторонку, чтобы дать пару “хороших советов”.
Словом, к концу дня Гермиона Джейн Грейнджер была уже настолько взвинчена и выведена на себя, что начинала по поводу и без повода срываться на других учеников, так что те вполне небезосновательно махали на нее рукой или крутили пальцем у виска и удалялись с глаз долой, лишь бы не видеть злобную раздраженную старосту. Но больше всех, особенно после “дружеских бесед” с Джинни доставалось Лотару Визерхоффу: то он темное заклинание к Рону на дуэли применил и оставил умирать в выручай-комнате, и вообще вся эта их дуэль яйца выеденного не стоила; то Джинни отругал за какое-нибудь мелкое нарушение правил; и вообще к ее друзьям он крайне несправедливо относится. Лотар лишь молча выслушивал ее, едва удерживая себя оттого, чтобы не сорваться на крик и ругательства, ибо полагал подобное поведение некрасивым по отношению к женщине, а также не хотел терять авторитет среди товарищей по факультету. Его лицо, каждый мускул которого выражал предельное напряжение и силу воли, становилось еще белее, чем костяшки пальцем, которыми он тут же хватался за книгу, спинку стула или перила, а светло-серые глаза, казалось, прожигали насквозь. Он не говорил ни единого слова, но от него исходили сильнейшие эманации злобы, заставляя окружавший его воздух электризоваться, а сидящих поблизости подростков спешно ретироваться на безопасное расстояние. Казалось, еще чуть-чуть, и произойдет выброс стихийной магии, куда более бурный и опасный, нежели простая аппарация с земли на крышу дома или взрыв уродливой цветочной вазы в углу. Шли напряженные минуты ожидания, пока Грейнджер, наконец, не отводила взгляд, и зрители могли вздохнуть с облегчением. Она всегда делала это первой — все ее аргументы тут же пропадали, а разум и тело вопреки всему затмевала страсть, когда она смотрела ему в глаза. Она боялась, что кто-то прочитает все это на ее лице. Она желала его и ненавидела одновременно, завидовала и уважала. Она видела во сне, как он страстно владел ее телом, доставляя ей неземное наслаждение, как она послушно выгибалась под его ласками и тем же отвечала в ответ, и только потом просыпалась, тяжело дыша, в холодном поту. Осторожно ступая по мягкому ворсистому ковру, не зажигая “Lumen”, чтобы случайно не разбудить соседок, Грейнджер подходила к окну, на котором стоял хрустальный графин, и медленно выпивала стакан холодной воды – чтобы окончательно протрезветь. Она любила Рона и желала Визерхоффа. Она окончательно запуталась в клубке противоречий, связанном из ее собственных чувств и убеждений, и просто сдалась, отчаявшись найти в нем начала и концы, причинно-следственные связи.
Визерхофф был вне себя от ярости. Его крайне раздражала такая умная и правильная Грейнджер, которая быстро теряла над собой контроль, стоило только вмешаться ее друзьям-идиотам. Хотя нет, из них такая характеристику подойдет разве только что Уизли, которого нельзя назвать иначе, кроме как лентяем и полной посредственностью. Поттера можно было бы назвать адекватным, если бы не его наивность и поистине собачья привязанность к Уизли. А вот его сестра, несмотря на присущую ей браваду, является очень хитрой, ловко манипулируя своим братцем и Поттером с Грейнджер. Пожалуй, ей легко мог бы подойти и Слизерин, если Салазар так любил хитрых и амбициозных волшебников. Лотар ожидал, что она нажалуется на него Рону, однако предположить не мог, что она ударит по Элизе – добрейшему созданию в мире. Теперь же ей достаточно сказать пару фраз Грейнджер, чтобы та окончательно завелась и вышла из себя, абсолютно утратив способность рассуждать. Конечно, да здравствуют лентяи, бездари, глупцы и прочие ограниченные личности! Ведь это так модно становится сейчас в маггловском мире!
Лотар в гневе швырнул полотенце на пол и со всей силы ударил по раковине, которая в мгновение ока слетела с креплений и развалилась на части – видимо, к его физической силе добавилась магия, которая также желала бесчинствовать. Он понимал, что делает в данный момент совсем нехорошие вещи, но, в то же время, должен выместить на чем-нибудь свой гнев – с его природными способностями к трансфигурации ему не составит труда вернуть туалету прежний вид. Хрясь! – со звоном раскололось зеркало, остатки которого смешались с тем, что осталось от раковины. А кулаки сбитыми в кровь костяшками в бессильной злобе колотили по толстой мраморной стене, для которой всякие взбесившиеся юнцы были помехой не большей, чем лилипуты для великана.
Кроме Визерхоффа, в туалете никого больше не было, но вовсе не потому, что все остальные гриффиндоцы так высоко уважали право на неприкосновенность частной жизни, но потому что в кои-то веки проявили инстинкт самосохранения и побоялись попасться на глаза донельзя разозленному аристократу, готовому смести все на своем пути. Остановился он лишь тогда, когда на полу образовалось мелкое крошево из стекла и керамики, а на шершавой мраморной стене остались приличных размеров пятна крови. Гнев постепенно уходил, но вместе с ним приходили жжение и боль в разбитых пальцах.
- Мяу!
У крайней кабинки, располагавшейся ближе всех к двери, сидел пушистый рыжий кот-полукниззл. Косолап еще раз мяукнул и, слегка наклонив голову, выжидающе посмотрел на юношу.
- Да, натворил я здесь, — с грустной иронией в голосе произнес Лотар, еще раз оглядев учиненное им побоище; было непонятно, к кому он обращается больше – к самому себе или же внимательно наблюдающему за ним коту.
Следует отметить, что в отличие от своей хозяйки, Косолап нисколько не раздражал немца; мало того, тот считал его более даже более адекватным, нежели Гермиону Грейнджер, а их неприязнь к Рону Уизли была очень даже взаимной. Юноша быстро залечил себе раны магией, после чего несколькими движениями палочкой привел и себя, и помещение в надлежащий вид и, подхватив рыжего кота на руки, отправился спать.
Что же касается профессора МакГонагалл, то она, хотя и знала о существовавшем конфликте между Уизли и Визерхоффом и их ежедневных перепалках, не торопилась вмешиваться на правах декана. Как и Гермиона, она была во много согласна с Визерхоффом, однако боялась его поддерживать в открытую и не спешила вручать ему значок старосты, дабы официально утвердить его полномочия. Она – гриффиндорка, поддерживавшая учеников против диктата Амбридж, сражавшаяся в Министерстве лицом к лицу с Пожирателями Смерти, и боялась – звучит абсурдно, но существовало слишком много “но” и “если” политического характера, которые перевешивали ее стремление к порядку и справедливости. Ведь был статус школы, который не следовало ставить под сомнение своими необдуманными действиями. Были “коренные” гриффиндорцы, которые останутся, и потому ей ни в коем случае не следовало подрывать свой авторитет среди них, потворствуя иностранцам, которые в следующем году все равно уедут. А еще ей не следовало портить отношения с самыми надежными и преданными членами Ордена Феникса Артуром и Молли Уизли, ведь это может привести к расколу в Ордене, так же, как и на ее собственном факультете, что крайне нежелательно в это время, когда Тот-кого-нельзя-называть быстро набирает силу и вербует себе новых сотрудников. Ведь ему будут только на руку любые разногласия среди сторонников Света.
Об этом ей призрачно намекнул Дамблдор во время очередного чаепития с лимонными дольками, которое, как у всех добропорядочных англичан, бывало в пять часов пополудни.
- О, это просто восхитительный чай, Альбус! – с приподнятым настроением произнесла декан Гриффиндора и сделала несколько глотков.
Минерва говорила вполне искренне, а не только лишь отдавала дань приличиям. Крепкий черный чай с бергамотом приятно бодрил после тяжелого рабочего дня, а сладкий аромат лепестков роз и мандаринов щекотал ноздри и поднимал настроение — ведь ей проверять еще кипы домашних работ, а потом еще патрулировать коридоры ночью. И если в самом начале декан Гриффиндора считала согласие своего начальника на этот дурацкий образовательный эксперимент безумием и старческой блажью, помноженной на своеобразное чувство юмора того же начальника, то теперь благодарила Мерлина за то, что с помощью Визерхоффа удалось решить большинство проблем социального характера, постоянно возникающих на львином факультете. Успеваемость и дисциплина на уроках значительно повысились, а сами львята научились в кои-то веки не вестись на провокации змеек, так что дальше пары оскорблений и подколок дело обычно не заходило, и драки со Слизерином практически прекратились. У Минервы МакГонагалл, как декана Гриффиндора, был вполне заслуженный повод гордиться собой, в то время как у декана вражеского факультета очень вовремя кончились камни, чтобы кидаться ими в ее огород.
Альбус лукаво ухмыльнулся в бороду, морщинки на его лице придавали ему, вкупе с пурпурной мантией, расшитой золотыми изображениями созвездий, вид добродушного старичка-затейника, а проницательный взгляд голубых глаз, подмигивающих из-под очков-половинок, говорил о самом бодром расположении духа и такой жизненной силе, которой позавидовали бы и молодые.
- Его мне любезно присылает мой старый знакомый из Индии, знакомый родителей близняшек Патил, — ответил Дамблдор, сделав глоток. – Очень хороший человек, прекрасно разбирается в травах и различных настоях.
Губы старика подернула мечтательная улыбка, он расслабился, откинувшись на спинку стула, и чуть прикрыл глаза. Лицо его источало умиротворение, со стороны казалось, будто директор Хогвартса отправился в дебри своих красивых воспоминаний о прошлом. Какое-то время Альбус и Минерва молча пили чай, наслаждаясь его восхитительным вкусом и ароматом. Дамблдор при этом не забывал закусывать любимыми лимонными дольками, часть из которых перекидывал сидевшему позади Фоуксу.
- Минерва, я должен обсудить с вами один важный вопрос, — строго сказал директор Хогвартса, сложив руки на животе. – Я заметил, что вы чересчур хорошо относитесь к мистеру Визерхоффу. Не кажется ли вам это несправедливым по отношению к остальным гриффиндорцам?
Лицо профессора МакГонагалл мгновенно посуровело, чашка чая тяжело опустилась в стоявшее на столе блюдце.
- Я не могу ни в чем упрекнуть мистера Уизерхоффа. Он порядочен и дисциплинирован, очень много помогает мистеру Уизли и мисс Грейнджер. Благодаря ему на Гриффиндоре стало меньше проблем, — оправдывалась МакГонагалл; сейчас она чувствовала себя провинившейся девочкой, которую обвиняют в дружбе с неподходящим мальчиком. – Он сумел наладить хорошие отношения с большинством ребят и пользуется вполне заслуженным уважением в коллективе.
- За ним стоит приглядеть, Минерва, — стальным голосом ответил Дамблдор. – Не стоит исключать того факта, что немцы захотели отомстить за поражение Гриндевальда в сорок пятом, и мистер Визерхофф идеально подходит для роли шпиона: он втерся в доверие и вам, и своим товарищам по факультету, ведет дополнительные занятия, во время которых раз за разом незаметно пропитывает других детей идеологией чистокровных. И мы не застрахованы от того дня, когда он, подобно Тому, соберет армию последователей и пойдет против нас… — казалось, в словах самого могущественного волшебника всея Британии и Европы просто невозможно было сомневаться.
- Святая Медана! – с отчаяньем проговорила МакГонагалл, приложив ладонь ко рту и отвернувшись в сторону: такой вариант развития событий она даже не рассматривала, глупо поддавшись обаянию и внешней порядочности юного аристократа.
Дамблдор тем временем продолжил:
- Если преданность Свету у мистера Поттера, мистера Уизли и мисс Грейнджер не вызывает у меня сомнений, то я очень беспокоюсь за мистера Лонгоботтома: будет очень обидно, если сын авроров и истинных гриффиндорцев, членов Ордена Феникса и участник битвы против Пожирателей Смерти пойдет по кривой дорожке, поддавшись ложным и чужеродным идеям.
И Альбусу, и Минерве было известно, что Невилл, как и Золотое Трио, после школы хотел вступить в Орден Феникса и стать аврором. Он хотел быть достойным сыном своих родителей и отомстить за них Вольдеморту и всей семье Лестранж. Кроме того, Невилл, как и Гарри, идеально подходил под сделанное Трелони пророчество и в случае смерти Гарри, например (ибо никто из взрослых не сомневался, что Поттеру в один прекрасный момент может изменить его везение, а на войне смерти неизбежны), продолжит начатое им дело.
- Кроме того, Минерва, вы не могли не заметить, что мистер Визерхофф плохо относится к мистеру и мисс Уизли и настроил против них многих ребят с факультета. А ведь если бы он был предан Свету, он бы предпочел с ними подружиться и разорвать дружбу со слизеринцами. Не так ли?
И, хотя преподавательница трансфигурации справедливо полагала, что формально Визерхофф может общаться, с кем сам пожелает, что-то ей упорно подсказывало, что ответить на риторический вопрос своего начальника она может лишь единственно правильным образом. Женщина, чуть дрогнув, кивнула в ответ.
- Мистер и мисс Уизли – очень хорошие ребята, и очень жаль, что из-за пропаганды мистера Визерхоффа многие товарищи по факультету стали плохо к ним относиться. И тот факт, что он оставил окаменевшего мистера Уизли лежать после дуэли, совершенно беспричинной, кстати, в таком состоянии, пока мистер Поттер не вспомнил нужное заклинание, говорит сам за себя, а я очень редко ошибаюсь, — с чувством собственной важности проговорил Дамблдор, закинув в рот очередную лимонную дольку. – Кроме того, Минерва, я думаю, вы прекрасно понимаете, что подобная ситуация может стать причиной разлада в Ордене Феникса, что будет только на руку нашим врагам. В это, лишь кажущееся спокойным время долг должен быть выше личных предпочтений, а единство – залогом победы. Советую вам внимательно подумать над моими словами.
Оба преподавателя трансфигурации, бывший и нынешний, осушили чашки, которые тут же исчезли, едва коснувшись стола. Повисло тяжелое и неловкое молчание. МакГонагалл чувствовала себя запутавшейся и пристыженной, а Дамблдор смотрел на нее с ласковым укором, взгляд его, каким обычно смотрят родители на своих повзрослевших и потому своевольничающих детей, как бы говорил: “Я же вам помочь хочу, научить, как надо правильно жить, а вы меня не слушаетесь”.
- Спасибо за совет и предупреждение Альбус, — ответила декан Гриффиндора, вновь вернув себе самообладание, и встала из-за стола. – Мне пора вернуться к моим обязанностям декана.
- Удачи, Минерва, — уставшим голосом проговорил директор, откинувшись на спинку стула и сложив руки на животе: слишком многие вещи не давали ему покоя в последнее время.
Профессор МакГонагалл вышла от директора в крайне удрученном настроении. Альбус очень вовремя напомнил ей об исходящей от Визерхоффа и прочих иностранцах угрозе. А о его отношениях с Уизли и, правда, стоило задуматься. “Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты есть”, — гласит старая народная мудрость, и Минерва решила проанализировать обстоятельства, используя ее, как основу. Итак, мистер Уизерхофф дружит с мистером Лонгоботтомом, в ссоре с Уизли. Невилл почти всегда поддерживает Лотара. Сам же Невилл характеризует Лотара как “умного, справедливого и последовательного человека и хорошего учителя”. Отношения с мисс Грейнджер носят чисто деловой характер, они действительно прекрасно справляются вдвоем с обязанностями старост, однако вне учебы и старостата между ними постоянно возникают конфликты, ибо мисс Грейнджер, естественно, поддерживает своих друзей. С мистером Поттером отношения нейтральные, можно сказать, они отсутствуют, ибо оба мальчика практически не общаются друг с другом. Оливер Брок, магглорожденный, пятый курс – дружба, скорее, поверхностная, как и Невилл, чаще всего он просто соглашается с Уизерхоффом. Элиза Миллер, с Хаффлпаффа, невеста – без комментариев, он, как истинный джентльмен, будет стоять горой за нее, из-за чего, собственно, и вызвал мистера Уизли на дуэль. По словам Помоны, тихая, скромная, добрая и очень старательная девочка, однако всем прекрасно известно, насколько обманчивой бывает внешность. Карл Шенбрюнн, Слизерин – уже подозрительно. Подобно мистеру Поттеру и мистеру Уизли, подружились, когда стали вместе посещать школу магии. Мистер Шенбрюнн – холодный сдержанный, скрытный, как и все слизеринцы, отличник, в своей прежней школе имел безупречную репутацию. Однако тот факт, что он хорошо общается со своей магглорожденной одноклассницей, говорит в его пользу. Генрих Бранау, Слизерин, ярый приверженец чистоты крови – уже давно ненавидят друг друга, однако их ненависть носит иной характер по сравнению с таковой в отношении мистера и мисс Уизли.
Вывод: Лотар Уизерхофф – темная лошадка, и за ним действительно стоит присмотреть, чтобы знать, чего он именно добивается. Желательно, чтобы это были мальчики с его курса. Среди гриффиндорцев на эту роль идеально подходили Дин Томас и Симус Финниган – среди своих одноклассников они были наиболее неприметными и находились в нейтральных отношениях и с Визерхоффом, и с Уизли, так что можно было надеяться на их объективность. В качестве причины подобной слежки МакГонагалл объяснила, что кто-то из иностранных студентов шпионит в пользу Того-кого-нельзя-называть, и надо вычислить, кто это, а историю с Питером Питтегрю знали многие. Аргументы декана не вызвали у парней возражений, и они приступили к своему заданию, хотя ради этого им пришлось подстроиться под расписание немца. Однако, ничего крамольного, кроме постоянных перепалок с Уизли, редких вспышек гнева и диалогов на немецком с друзьями, на Визерхоффа так и не удалось найти, а в его рассказах о культуре и традициях волшебного мира не заметили никакой пропаганды, скорее, это был более живой и интересный пересказ лекций профессора Биннса, на которых большинство студентов просто спали.
Минерва терялась в догадках, ибо вся вина мистера Уизерхоффа заключалась лишь в том, что он сильно не ладит с Уизли, но ведь не мог же Альбус его просто так оговорить? — Не мог. Наверное, он увидел в Уизерхоффе что-то, что в упор не замечают ни его одноклассники, ни учителя – на то он и есть величайший и мудрейший волшебник столетия. И Минерва вспомнила… более пятидесяти лет назад в Хогвартсе учился один юноша, внешне хорош собой и вежлив, староста и лучший ученик, которого, казалось, не возможно было заподозрить в каком-либо злодеянии, но уже он был самым настоящим монстром, каких еще не знала история… Женщина поежилась от холода, плотнее запахнув свою длинную бархатную мантию, и дело было вовсе не в сквозняках, гулявшим по ночным коридорам Хогвартса. Она не хотела, она боялась верить… Она просто хотела видеть в Лотаре Визерхоффе всего лишь примерного ученика и старосту факультета, как, например, мисс Грейнджер, а не очередного Тома Марволо Риддла или Гриндевальда, однако заботливо посеянное в ее разуме зерно сомнений уже дало корни, и подозрения не отпускали ее ни на минуту, заставляя Минерву МакГонагалл вновь и вновь прокручивать у себя в голове события времен ее учебы в Хогвартсе и искать сходство между ярким и импульсивным молодым аристократом с активной гражданской позицией и юным, источавшим холод и тьму Риддлом, уже превратившимся в бездушного и хладнокровного убийцу.
Сообщение отредактировал PPh3 - Воскресенье, 04.11.2012, 16:29 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Понедельник, 12.12.2011, 01:52 | Сообщение # 78 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| * * *
Мда-а… вечно приходится все делать самой… — недовольно подумала Джинни, пробравшись в комнату мальчиков седьмого курса под Дезиллюминационным заклятием. Можно было, конечно, воспользоваться мантией-невидимкой Гарри, но он обязательно заинтересовался бы, для чего. Проверила: “Homines revelo” – никого. Отлично. Джинни сегодня специально сказалась больной на гербологии – Спраут слишком добрая и слишком заботливая, чтобы допустить, что ученики могут врать. Вот очередное доказательство хаффлпаффской тупости.
Девушка подошла к постели своего брата, перевернула подушки, откинула одеяло – как назло, волос ее брата нигде не было. Мордредов Уизерхофф заставлял всех соседей по комнате в обязательном порядке заправлять за собой постели, что юной мисс Уизли было совершенно не на руку. Может быть, стоит поискать на полу? Вчера ее братец опять подрался с этим уродом Уизерхоффом. Главное только не напороться на шерсть Косолапа, который в последнее время повадился заходить в спальню мальчиков.
Джинни уже порядком достали вечные жалобы ее брата и его неприятные, откровенные расспросы про то, как у них все вышло у Гарри. Да очень просто – после того, как Гарри сделал ей предложение, отвела его к себе в комнату, чтобы “кое-что показать”, а дальше побольше кокетства, настойчивости и инициативы со своей стороны, и парень уже не в силах противостоять своим инстинктам. Немного повстречавшись с Невиллом на третьем курсе, с Майклом Корнером – на четвертом и Дином Томасом на пятом, хотя ни с кем из них отношения не заходили так далеко, как с Гарри, юная мисс Уизли убедилась, что все парни, в сущности, одинаковы, особенно когда речь заходит об удовлетворении мужского начала, однако ей нужен только один – Гарри Поттер, герой и Избранный, о котором она грезила еще с детства и, наконец, была вознаграждена. Джинни Уизли нисколько не сомневалась в своей любви к Гарри Поттеру, однако не испытывала ни малейших угрызений совести оттого, что эта любовь удовлетворяла некоторые ее корыстные мотивы.
Не смотря на то, что происходила она из магглолюбской семьи Уизли, Джинни все-таки была чистокровной волшебницей, а потому, в отличие от своей подруги магглорожденной отличницы Грейнджер, прекрасно знала, кто есть кто в магическом мире, и что следует делать для того, чтобы обеспечить себе комфортную жизнь в будущем. Итак, правило № 1: этим миром правят мужчины, а потому нужно выбрать себе такого, который бы любил ее и во всем ей угождал, который имел бы высокое положение и добрую славу в обществе, и Гарри Поттер прекрасно удовлетворял всем этим критериям. Правило № 2: мужчина не имеет права расторгнуть помолвку, если после ее заключения он успел лишить невесту девственности, а сама невеста происходит из чистокровной семьи – это приравнивается к оскорблению рода, и родственники брошенной невесты дружно мстят обидчику, как именно, мисс Уизли была не в курсе, но слышала, что незадачливого жениха могут и убить – “кровь за кровь”. Этот пункт тоже выполнен, а Гарри, который так хотел иметь семью, ни за что не бросит ее. Правило № 3: первого ребенка нельзя изгнать – это символ новой жизни, продолжения рода. Нарушение этого правила карается каким-то жутким проклятьем для всей семьи, а мамаша-убийца делается бесплодной. Конечно, Джинни не была уверена, что 16 лет – это подходящий возраст для того, чтобы заводить детей, когда еще хочется во всю гулять и веселиться, наслаждаться свободой, поэтому она и принимала контрацептивное зелье, купленное в свое время у Ромильды Вейн, мать которой специализировалась на подобном товаре. Но, рассуждала младшая Уизли, девушке хватит и уровня СОВ – даже если она в дальнейшем захочет стать профессиональной квиддичисткой, этого будет достаточно, и вообще, в школе она сидит только из-за Гарри. И если она вдруг забеременеет, то незамедлительно состоится свадьба (правило № 4), а у Гарри денег больше, чем достаточно, чтобы нанять пару помощниц и обеспечить ее и ребенка всем необходимым. Мало того, была уверена девушка, он будет только рад.
Так, с ней и Гарри разобрались, а что у нас там с Роном и Гермионой? Понятно, ее братец уже достиг того возраста, когда “хочу” затмевает все остальные желания и инстинкты, к тому же, это основная черта рода Уизли – достаточно вспомнить, сколько у них в семье детей. Девушка недовольно хмыкнула, вытаскивая из мягкого ворсистого ковра короткие рыжие волосы. Интересно, это ее брата или этого упыря Уизерхоффа? Придирчиво оглядела со всех сторон, поднесла к свету – а Мерлин знает, главное, чтобы никто не догадался, что она устроила всю эту авантюру – и сунула в заранее припасенный мешочек. А Грейнджер? – Полная дура в том, что нельзя выучить по учебникам! Джинни помнила, как года два назад Гермиона, как старшая подруга, давала ей советы, как справиться с безответной любовью к Гарри. Тогда она их вычитала в своих маггловских книжках для психов. Дура! – Джинни лукаво улыбалась, испытывая внутреннее превосходство над подругой: Гермиона, когда-то дававшая ей советы, теперь не может справиться со своими проблемами в личной жизни, в то время как она, Джинни Уизли, будучи почти на два года младше ее, уже почти состоялась как женщина.
Насобирав достаточное, по ее мнению, количество волос, Джинни быстро покинула комнату мальчиков – и очень вовремя, ибо туда забрел Невилл, в очередной раз потерявший свою жабу.
И почему все мужчины, как дети?! Что Гарри, что Рон! Ладно Гарри, он у нас скромник, до сих пор краснеет, когда видит ее голой. Но Рон – мог бы особо не церемониться и просто один раз хорошенько отъездить Грейнджер – и успокоился бы, наконец, перестав приставать к ней с Гарри, и Гермиона перестала бы причитать, что еще не готова, а заодно узнала бы, какое это удовольствие.
Зелье настаивалось в небольшом чугунном котелке на чердаке Гриффиндорской башни. Надежней было бы варить его в выручай-комнате, но она все-таки далековато находится, а юная мисс Уизли не хотела вызвать подозрений у Гарри или Рона. Здесь холодно и неуютно, гуляют сквозняки, а от количества скопившейся за многие десятилетия пыли хочется кашлять. Но разве может все это остановить истинную гриффиндорку и дочь клана Уизли? И вообще, все дети в семье Уизли обладали какими-нибудь талантами: Билл был силен в рунах, нумерологии и чарах; Чарли, помимо того, что прекрасно управлялся с драконами, неплохо разбирался в травах и зельях; близнецы Фред и Джордж – прирожденные дельцы, зельевары и трансфигурационисты; удавались зелья и самой Джинни – на уроках у Снейпа она без особых усилий могла получить “В”, однако полагалась больше не на книги, как ее подруга Гермиона, а как близнецы – на интуицию. Только один Ронникс бесталанный родился, — с легким пренебрежением подумала девушка: хотя Рон был старше ее на год, она относилась к нему с легким снисхождением, как к эмоционально незрелой особи, которую везде нужно тыкать носом. Уж в чем Гермиона была права, так это в том, что у Ронни эмоциональный диапазон действительно, как у чайной ложки.
Джинни села по-турецки перед котлом и высыпала в вяло кипящее варево коричневого цвета горсть блестящих розовых кристаллов. Зелье тут же вспенилось, став глубокого красного цвета – то, что надо. Девушка убавила огнь и, порывшись в сумке, извлекла оттуда маленький свиток пергамента, перевязанный ярко-розовой ленточкой, и, помешивая зелье по часовой стрелке длинным прутиком, сделанным из стебля розы, принялась нараспев читать записанное на листке заклинание:
Красное, как кровь,
зелье варись!
Красное, как любовь,
зелье варись!
Чтобы деве юной от него испить —
Парня молодого полюбить.
Розы стебель, розовый цветок —
в зелье крутится любви водоворот.
Устлано ложе лепестками роз —
касается губами он твоих волос.
Страстная любовь вместо оков —
ты будешь принадлежать ему вновь и вновь.
Зелье поможет тебе полюбить,
надо до дна его всего лишь испить.
Взяла пару волос, еще раз придирчиво осмотрев их против света, и, кинув в котел, завершила формулу:
Тот, кого частицу,
Ты в себя с сим зельем примешь,
Станет образом твоим навек.
Будешь ты грезить во сне
и наяву о нем, чтобы отдаться насовсем —
тогда заклятие падет,
но более никто другой
к тебе не подойдет.
Джинни не заметила, как хищно сверкнули ее глаза, когда она произносила последние фразы – даже если у ее брата с Гермионой ничего не получится, последняя на всю жизнь будет влюблена в него — это послужит ей хорошим уроком, который нельзя выучить по книгам, но который преподносить сама жизнь. Она поймет, как ошибалась насчет Рона, не уделяя ему нужного внимания и не отвечая должным образом на его чувства.
Основу для зелья и некоторые ингредиенты, которые необходимо было добавлять на последних стадиях, гриффиндорка заранее купила у Ромильды Вейн – стоило все это немало, так что пришлось расплатиться дорогими французскими духами, которые подарил ей Гарри на день рождения, и кулоном двоюродной бабушки Лукреции, который случайно нашелся среди хлама в Норе, и который мама на ее памяти никогда не носила. Зелье требовало колдовства на каждой стадии – такое проходят только на седьмом курсе, и то со второго семестра, так что, Гермиона, я круче тебя еще и в учебе, — удовлетворенно подумала Джинни, продолжая ровно помешивать любовный напиток. Это была не простая Амортенция, ингредиенты для которой легко можно было стащить из шкафа Снейпа и приготовить за час. К тому, же Амортенцию было очень легко обнаружить – достаточно вспомнить, как Рон в прошлом году вздыхал по Ромильде, поев конфет с любовной начинкой. Это же зелье, которое наверняка являлось запрещенным, что уже было сопряжено с риском, нельзя было определить по вкусу и запаху, и действовало оно намного медленнее. Его необходимо было добавлять каждый день в еду или питье, а каждые три дня – увеличивать дозу. И так в течение двух недель – за это время вполне можно влюбиться, к тому же Гермиона страстно будет желать Рона и будет “готова”, а Рон, наконец, будет удовлетворен и перестанет вмешиваться в их с Гарри отношения.
То, что Грейнджер с самого начала учебного стала нервной и раздражительной, не заметил бы разве что слепой и глухой одновременно. Одни считали, что это из-за увеличившихся на седьмом курсе нагрузок, и у гриффиндорской заучки просто сорвало крышу. Другие – что у нее не ладится личная жизнь Уизли. На нее показывали пальцем, перешептывались у нее за спиной и втихомолку посмеивались над ее потугами изображать из себя и Уизли тандем старост. Гермиона сама замечала происходящие с ней изменения, и они ей совсем не нравились. С каждым днем ею все сильнее овладевали меланхолия и одиночество, какое-то непонятное влечение. Ей хотелось зарыться руками в эти рыжие волосы, чувствовать его страстные поцелую на груди, быть в кольце его сильных рук…
- Мисс Грейнджер, вы меня не слушаете, — строго сказала профессор МакГонагалл.
Мерлин! О чем только она думает на уроках?! Тем более на трансфигурации, ее любимом предмете!
- Простите, пожалуйста, я задумалась… — ответила девушка, вернувшись в реальность и изо всех сил стараясь унять вспыхнувший некстати румянец.
Чем лучше она понимала иллюзорность образов, странным образом возникавших в ее голове, тем сильнее и навязчивее они становились, тем больше владели разумом и телом.
- Пять баллов с Гриффиндора за невнимательность, — вынесла свой вердикт преподавательница трансфигурации и вернулась к объяснению новой темы.
Но хуже всего было на зельеварении, ибо Снейп, как известно, умел читать мысли. И он точно не стал бы задумываться, если бы ему представилась очередная возможность унизить гриффиндорскую заучку, подругу ненавистного Поттера и тупоголового Уизли.
- Вы забыли, где находитесь, мисс Грейнджер? – тихо прошелестел Снейп своим бархатным голосом, заставив Гермиону вынырнуть из своих мыслей и покраснеть до кончиков ушей.
Мерлиновы штаны! Она же чуть не испортила зелье! Если бы не Визерхофф, который хоть не был талантлив, но отличался внимательностью и педантичностью… Легкое касание руки одноклассника, намекнувшего, что пора добавлять следующий ингредиент, подготовкой которого как раз и занималась Гермиона, увлекло ее далеко-далеко от мрачных подземелий, пропитанных холодом и едкими испарениями. Нарезанные кубиками корневища неуклюже полетели вниз, когда Грейнджер расслабила руки. Визерхофф едва успел остановить их у самого пола с помощью “AlatumLeviosum” и, на всякий случай очистив от пыли, кинул в котел.
- Мистер Визерхофф, вам повезло, что данное зелье нечувствительно к магии, — менторским тоном произнес слизеринский профессор, остановившись у их с Грейнджер котла. – Большинство зелий не выдерживают столь грубых и неосторожных методов приготовления.
- Да, сэр, — подчеркнуто вежливо ответил Лотар, помешивая зелье в котле: он еще неделю назад усвоил, что с Мастером зелий лучше не спорить.
- Десять баллов с Гриффиндора за неосмотрительность. Ах да, мисс Грейнджер, — голос Снейпа вновь стал ядовитым и шелковистым одновременно, — очевидно, для вас, лучшей ученицы Хогвартса, намного важнее досмотреть очередную грезу о любви с участием вашего рыжего возлюбленного, чем правильно сварить зелье.
Если Лотар, как ни в чем не бывало, продолжил методично помешивать зелье по часовой стрелке, сосредоточившись на подсчете числа оборотов и изменении консистенции, то Гермиона стояла, как вкопанная, едва удерживая себя от того, чтобы не сорваться, а кровь так и приливала к ее щекам. Наверное, еще никогда в жизни она не чувствовала себя так глупо и мерзко, как в этот раз. Некоторые из слизеринцев злорадно захихикали, другие смотрели снисходительно, третьи, к которым присоединились студенты Равенкло и Хаффлпаффа – скептически, мрачно ожидая конца этой трагикомедии. И вообще, зелья надо было варить!
- Мне даже страшно предположить, чем заняты мысли ваших менее умных одноклассников с Гриффиндора, — продолжил тем временем Снейп свою тираду. — Считайте ваш урок на сегодня оконченным, мисс Грейнджер. Минус двадцать баллов за невнимательность и “Тролль” за сегодняшнее зелье, — казалось, он получал истинное удовольствие, снимая баллы с гриффиндорцам и радуясь их неудачам. — И сочинение длиною два фута, в котором вы подробно должны изложить влияние концентрации сознания и мыслеобразов на успех приготовления зелий. Все, свободны!
Гриффиндорка тут же сжалась под пронизывающим насквозь колючим взглядом профессора и принялась дрожащими руками собирать вещи. Первый “Тролль” – позорище! И ведь ей совершенно не дали доварить зелье! Почему мир так несправедлив?! Схватив сумку, девушка выбежала из класса, громко хлопнув дверью, а сидевшие за последними партами ученики успели услышать сдавленные рыдания.
Друзья из всех сил пытались развлечь Гермиону, заставляли отвлечься от грустных мыслей, ведь Снейп – это Снейп, мерзкая летучая мышь, что с него можно взять? Но она лишь только огрызалась. Рон, хотя она по-прежнему поддерживала с ним “роман с обязательствами” и каждый вечер позволяла целовать и тискать себя, вызывал у нее какое-то странное отвращение. После встречи с ним хотелось тут же принять душ и почистить зубы. Гермионой овладело какое-то непонятное чувство: раньше она гораздо терпимее относилась к недостаткам своего тогда еще друга, а теперь словно сама выискивает их — и целуется он слюняво, и синяки остаются на теле после его ласк, и много еще чего – надо ж было как-то объяснить самой себе, почему ей так противна физическая близость с Уизли. Визерхоффа, если обязанности старосты не требовали находиться рядом с ним, она старалась демонстративно избегать, садясь как можно дальше от него. С одной стороны, ей не хотелось давать Рону лишний повод для ревности, с другой, она переживала, что все ее глупые, беспричинные чувства и эмоции написаны у нее на лице, и Лотар просто над ней посмеется.
Своими проблемами Гермиона решила в итоге поделиться с Джинни – как “женщина с женщиной”, тем более Джинни имеет больше опыта в отношениях и лучше разбирается в парнях, что у них на уме.
- Герм, кажется, ты влюбилась, — с умным видом поставила “диагноз” рыжая, намазывая масло на хлеб.
Староста намеренно не стала описывать подруге все подробности своих видений и связанные с ними ощущения, чтобы не вызвать вспышку гнева и ревности. Ей нужно было просто узнать, что с ними делать, и как от них избавиться.
- Влюбилась? – удивилась сбитая с толку Гермиона.
- Да, — совершенно будничным тоном ответила Джинни, откусив бутерброд и запив его тыквенным соком. – Разве не о любви ты мечтала весь прошлый год?
Тут Гермиона окончательно растерялась: она рассказывала Джинни о некоем абстрактном парне, называя его только “он”, а Джинни явно намекает на Рона, хотя Гермиона точно знает, что это не Рон.
- У меня с Гарри тоже так было, когда я поняла, что именно надо сделать, чтобы доставить удовольствие нам обоим. Так что и ты попробуй. Не бойся рассказать ему, что бы ты хотела – между партнерами должно быть доверие.
Дотронувшись до руки Гермионы и слегка похлопав ее по костяшкам пальцев, точно старшая и более опытная подруга, Джинни встала из-за стола и, прервав очередную беседу Гарри и Рона о квиддиче аргументом “Еще наговоритесь!”, уволокла очкарика за собой. Целоваться, — догадалась Грейнджер, — они убегают каждую перемену в какой-нибудь укромный уголок, а потом Гарри едва не опаздывает на урок, возбужденный, запыхавшийся, с полной кашей в голове и пеленой розовых грез перед глазами. Почему-то ей стало мерзко от этих мыслей, вдобавок, она считала это просто неразумным, но решилась попробовать – счастье того стоит.
Рон был только рад подобной инициативе, проявляемой его девушкой, однако не стал от этого более деликатным или терпеливым. Он лишь быстро получал свое и в таком количестве, как ему хотелось, оставляя лежавшую пластом Гермиону наводить порядок после их “свидания”. Учеба потеряла для нее прежний смысл, оценки, хотя продолжали держаться на высоком уровне, стали немного ниже, а письменные работы не были уже столь глубокими и вдумчивыми, как раньше, и носили явный характер “лишь бы отделаться”. Учителя неодобрительно качали головами, и замечания МакГонагалл и Снейпа не были для гриффиндорской старосты единственными, однако волновали ее все меньше и меньше. Учеба еще успеется, — рассуждала Грейнджер вслед за младшей Уизли, — а вот свое счастье упустить нельзя, — и потому изо всех сил старалась подобрать “ключик” к своему парню – ведь она была уверена в том, что именно она что-то неправильно делает, раз ей не нравится. К тому же, это была хоть какая-то возможность отвлечься от навязчивых образов, которые ни в какую не желали уходить из ее сознания и всплывали каждый раз все ярче и ярче, особенно ночью, когда она даже не пыталась контролировать свои эмоции. Не понимала Гермиона только одного: почему Визерхофф постоянно смотрит на нее с явным осуждением и разочарованием. Ему-то какое дело до нее?
Лишь Джинни Уизли удовлетворенно кивала себе под нос, незаметно добавляя в тыквенный сок своей подруги маленькие красненькие кристаллики, и наблюдая, каким затуманенным становится взгляд Гермионы, как розовеют ее щеки, как они вместе с Роном покидают Большой Зал, чтобы сплестись где-нибудь в первой попавшейся стенной нише. Шалость определенно удалась!
* * *
… Традиционно считалось, что слизеринцы коварны и амбициозны, а также хитры и изворотливы. Они никогда не совершали чего-либо без выгоды для себя, своей семьи или своего факультета. Благо и процветание своего рода и своего дома являлось для каждого из них определяющей целью, направляющей все дальнейшие действия на ее достижение. И потому юные аристократы не побрезговали взять в руки шпатели и кирпичи, не пренебрегли тяжелой и черной работой – ведь это их дом, их Alma Mater. Слизеринцы способны доказать всем, что подобные лишения не умаляют их достоинства и не разбивают их единство.
Слизеринцы подчиняются старому лютеровскому принципу “Cuius regio, huius religio” (1): они готовы были прогибаться под того, чьи родители имели большое влияние в среде аристократов или пользовались особым расположением у Темного Лорда, или кто был назначен старостой, но лишь до тех пор, пока это самое влияние существовало, их семьи были в безопасности, а дому великого Салазара Слизерина было обеспечено, если не благоденствие, то стабильность. Юные змейки не считали себя тупым стадом баранов, которому необходим пастух – это удел исключительно тупых гриффиндорцев. Каждый из них считал себя вполне самодостаточной единицей общества и действовал исключительно в своих интересах, однако никто не отменял того факта, что интересы их могут совпадать, и тогда слизеринцы действовали единым фронтом. Сила их была в единстве, а не просто в количестве, как у безрассудных львов. Это единство подчиняется определенным правилам и направлено на сохранение традиций и процветание факультета Слизерин, и горе было тому, кто эти правила смел нарушить.
Каждый вечер юные змейки с четвертого по седьмой курс должны были собирать родные стены по кирпичикам, которые скрепляли специальным раствором, который также приходилось готовить самим, благо, что не очень долго. Подземелья восстанавливали как голыми руками, так и с помощью магии. И любого, кто смел отлынивать от работы, пусть папа у него хоть трижды начальник где-нибудь в Министерстве, заставляли пропахать носом пол и угрожали подвергнуть всеобщему остракизму, как недостойного называться слизеринцем и находиться в гостиной змеиного факультета, и всякие Басингтоны и Нортоны прекрасно знали, что жаловаться декану бесполезно – ведь это отказывались потрудиться ради блага своего факультета. Не избежали подобной участи также Малфой с Паркинсон. В итоге Драко зарекомендовал себя как “хиляк, которому нельзя доверить даже простейшей работы” – настолько все у него валилось из рук, а Пэнси, которая из всех остальных слизеринцев выделялась исключительно тем, что была невестой “серебряного принца”, пришлось присоединиться к остальным девушкам, которые готовили цементирующий раствор и подавали юношам кирпичи. При этом она, на чем свет стоит, костерила ни в чем не повинного Мерлина, отжившего свой век более тысячи лет назад, когда Основатели еще родиться не успели, за то, что родители выбрали ей такого жениха-идиота.
Отвернулись от Малфоя и его верные телохранители Крэбб и Гойл, решившие предпочесть надменному трусливому хорьку общество толстушки-хохотушки Миллисенты Буллстоуд. Драко мог помыкать ими, когда был королем Слизерина, но сейчас, когда его авторитет на факультете не больше, чем у домового эльфа, то зачем им-то подставляться? К тому же Винсенту и Грегори стало приятно вдруг обнаружить себя полезными в общем деле, а не просто в качестве вышибал-телохранителей, тем более что физической силы у них было хоть отбавляй. Им хорошо давалась работа, где нужно было действовать руками, а не головой, так что в скором времени они получили вполне заслуженную похвалу и от нового старосты Теодора Нотта, и от декана профессора Снейпа, чем очень гордились.
Но и на этом полоса невезений наследника древнего рода Малфоев не кончилась. Чрезмерно избалованный и трусливый, полностью лишенный самостоятельности и неприспособленный к жизни юноша, привыкший к моментальному выполнению его капризов, до сих пор не осознал, что расстановка сил изменилась не только на факультете Слизерин, но и в самом обществе в целом. Он, привыкший получать все исключительно в готовом виде, никогда не задумывался о том, что авторитет, влияние, как и деньги, нужно зарабатывать, что это перманентный процесс, и потому ему было невдомек, что отец, который едва восстановил репутацию после фиаско в Министерстве, ходит по острию ножа, и перед ним стоят гораздо более серьезные задачи, чем исполнять многочисленные прихоти своего недоросля. Сейчас был не третий курс, когда Люциус Малфой был чуть ли не правой рукой тогдашнего министра Фаджа и имел огромное влияние на Совет попечителей, а потому сумел раздуть несчастный случай на уроке до судебных разбирательств. Все слизеринцы прекрасно понимали тогда, что виноват был сам Малфой – нечего было гордую животинку Хагрида оскорблять, — однако в открытую своего одноклассника не обсуждали. К тому же, им было на руку, если бы уволили тупоголового Хагрида, который получил место преподавателя по уходу за магическими существами исключительно благодаря протекции Дамблдора, к которому у юных змеек и их родителей были свои счеты и не только как противнику Темного Лорда, т.к. именно Дамблдор, а, еще раннее, его предшественник Диппет (опять же, по подсказке своего коллеги Альбуса), активно способствовал официальным запретам на многие области магии, которые ряд чистокровных семей практиковали из поколения в поколение. И если раньше в магическом сообществе Британии, как и в любом другом обществе, расслоение осуществлялось исключительно по имущественному и социальному положению (которое, как правило, совпадало с магическим), то теперь, ко всему прочему, добавилось и разделение идеологическое, из-за которого магическая элита в глазах всего остального населения была поставлена фактически вне закона и держалась исключительно благодаря своему богатству и связям.
Теперь же у Малфоев не осталось ничего, кроме имени и денег, а Люциусу, попробуй он протащить через какой-нибудь отдел Министерства выгодное ему решение, тут же напомнили бы его послужной список, и потому капризы сына-недоросля имели для него самое последнее значение. Сам же Драко мог сколько угодно изображать из себя принца, но в действительности им уже не считался, и ему быстро напомнили об этом, стоило ему подвести свой факультет, когда вначале он не смог самостоятельно собрать всех эвакуировавшихся учеников в гостиной организовать наведение порядка после недавнего землетрясения, так что за него все вынужден был сделать Нотт, а после, когда он не смог доказать, что является достойным сыном своего дома. Довершили полосу неудач лишение значка старосты, который торжественно, при всем факультете передали Теодору Нотту за “проявленные им организаторские способности, лидерские качества и работу во благо факультета благородного Салазара Слизерина”, и пришедшее вслед за тем письмо от отца, на правах Главы Рода лишившего его за “недостойное поведение” всех наличных средств, так что теперь юноше с грустью для себя осознавать и смириться, что ему после Хогвартса придется самому зарабатывать себе на жизнь, как какому-то грязнокровке. Кроме того, с ним стали общаться как с ничего не знающим и не умеющим первокурсником Хаффлпаффа, что еще больше выводило из себя юного наследника древнего рода. Мир вокруг казался настолько несправедливым, что от безысходности хотелось выть и лезть на стену!
Что же касается Бранау, то, стоило ему как-то раз заявить, что “таскать камни – это работа для презренных магглов”, как все слизеринцы во главе с Ноттом тут же направили на него свои волшебные палочки и быстро поставили перед фактом, что либо он наравне со всеми принимает участие в ремонте подземелий, либо навсегда теряет право на общество достойных людей. Утечка информации произошла как бы случайно, ибо никто даже и не думал искать компромат на студента, которого одарил своей милостью сам Темный Лорд, вот только юные змейки очень быстро узнали, их родные подземелья разрушил ни кто иной, как Генрих Готфрид фон Бранау, а не грязнокровка Кайнер, на которую первоначально сваливала вину Паркинсон: следы арканической магии говорили сами за себя. И потому слизеринцы, хотя не смели напрямую предъявлять претензии ставленнику Темного Лорда, не особо пытались скрывать свое враждебное к нему отношение. Бранау был вынужден отступить: одно дело – мучить горстку жалких беспомощных магглов, другое — в одиночку противостоять группе вооруженных аристократов, имевших естественное магическое право защищать территорию, которую они формально считают своим домом, право, которое он нарушил столь безжалостным образом, не задумываясь о последствиях и движимый лишь единственной целью – убить. Однако, в отличие от слизняков Малфоя и Паркинсон, он не собирался унижаться и таскать камни или месить цемент, его собираются проигнорировать – отлично, он будет игнорировать их. И он еще посмотрит, как будет говорить Нотт на приеме у Темного Лорда. Бранау злорадно ухмыльнулся – Темный Лорд обязательно разрешит ему наказать зарвавшегося одноклассника, возомнившего себя невесть кем на факультете благородного Салазара Слизерина. Да… будет просто замечательно, если Нотту дадут задание убить грязнокровку, а он, Генрих фон Бранау, лично проследит за тем, чтобы приказ Темного Лорда был исполнен идеально и без проволочек, и под прицелом волшебной палочки заставит Нотта поднести тело мертвой грязнокровки к ногам Темного Лорда…
Грязнокровка… слизеринцы так или иначе были вынуждены смириться с ее существованием. Собственно, по здравом размышлении, она им несильно мешала: за пределами классных комнат вела себя тихо и незаметно, не устраивала декламации, подобно Грейнджер, соблюдала внутренний устав, зарабатывала много баллов на уроках и немало трудилась, восстанавливая подземелья после учиненного Бранау погрома. Грязнокровка приносила пользу факультету Слизерин, и это ставило ее выше предрассудков о чистоте крови. Она была умной и сильной ведьмой. На нее прекратил охоту Бранау, ей явно покровительствовал Шенбрюнн… никто из змеек не знал, была она его наложницей или нет, однако было видно, что держал он при себе ее не просто для развлечений, но общался вполне на равных, что уже давало змейкам повод относиться к Кайнер, если не с уважением, то, хотя бы, без ненависти. В большинстве случаев ее присутствие просто игнорировали, что, казалось, устраивало обе стороны.
А еще был Ассбьорн Фольквардссон, равенкловец из Дурмстранга, которого, как запомнили слизеринцы, следует бояться. Навестил он подземелья уже во вторник, как считали некоторые, для того, чтобы проверить, не обидел ли кто его драгоценную грязнокровку. Те, кто не знал его, сухо кивали в знак приветствия и возвращались к работе; Малфой и Паркинсон, которых неделю назад он принудил к позорному Непреложному Обету, вжались в стену, удостоились лишь холодного презрительного взгляда; Басингтон, Нортон и Хелви, совершенно точно уверенные, что Фольквардссон готов убить кого угодно за свою ненаглядную “фрекен Кайнер”, разбежались в разные стороны, скрывшись в темноте.
- Рад приветствовать благородного волшебника из дома Фольквардссонов в наших владениях, — произнес Теордор Нотт, отвесив гостю небольшой поклон.
Несмотря на взлохмаченные темно-каштановые волосы и перепачканную в пыли одежду, новый староста Слизерина держался гордо и с достоинством, а холодный, ровный взгляд его карих глаз и сталь в голосе выдавали в нем лидера, пользующегося заслуженным уважением, которого не так легко запугать, в отличие от хорька и труса Малфоя. Фраза, сказанная им в качестве приветствия, была всего лишь формальностью и данью приличиям и никоим образом не отражала реальное отношение говорящего.
- Взаимно, господин Нотт, — ответил Фольквардссон, также отвесив легкий поклон. – У меня к вам есть деловое предложение, господин Нотт. Если вы его примете, то сможете быстрее восстановить подземелья и вернуться ad modum vivendi consuetudinarium (2).
Слизеринцы отвлеклись от своих дел и навострили уши: они работали всего второй день, но, будучи непривыкшими к тяжелому физическому труду, готовы были лезть на стену от ноющей боли в спине, руках и ногах. А еще надо соблюдать этикет и демонстрировать, что подобные лишения и неудобства, их, как истинных леди и джентльменов, ничуть не волнуют.
- Смотря в чем оно будет заключаться, мистер Фольквардссон, — также гордо парировал Нотт, сложив руки на груди и с вызовом посмотрев на собеседника: настоящие слизеринцы никогда не соглашаются на первое попавшееся предложение, но внимательно его изучают, взвешивая все “за” и “против”.
- У каждого декана должен быть точный архитектурный план или чертежи всех помещений, принадлежащих к его факультету. Если данный план будет у вас на руках, то сможете гораздо быстрее справиться с работой, используя общие Чары Восстановления, имея перед глазами уже готовый образец.
- Хотелось бы знать, какие выгоды вы получите, если мы примем ваше предложение, мистер Фольквардссон?
Слизеринцы никогда не делали ничего без пользы для себя, и помогали другим исключительно тогда, когда это было им удобно либо результат нес в себе определенную выгоду и для них, и потому a priori распространяли данный стереотип на всех, кто, по их мнению, заслуживал хотя бы малой доли уважения.
- Не волнуйтесь, господин Нотт: свою выгоду я обязательно получу, — холодно ответил Ассбьорн.
Нотт задумался: Фольквардссону определенно нет смысла врать, ибо между Равенкло и Слизерином существует холодный нейтралитет, но не вражда. Врагов непосредственно в Слизерине у Фольквардссона нет, а вот друзья… Теодор не знал о Непреложном Обете, данном Малфоем, зато слышал, как несколько пятикурсников ходили жаловаться декану на грязнокровку Кайнер, за которую заступился переводной студент из Дурмстранга. А профессор Снейп однозначно не упустит шанс, чтобы помочь своим змейкам и избавить их от непосильной работы.
Стоявшие вокруг студенты едва заметно кивнули, как бы подтверждая свое согласие, и старосте лишь оставалось высказать окончательно решение, принятое факультетом:
- Мы считаем, что ваше предложение не лишено здравого смысла, мистер Фольквардссон.
- Я знаю это, господин Нотт, — вставил свою шпильку равенкловец.
Раздав очередные указания остальным, Теодор удалился, а Фольквардссон бросил короткий взгляд в сторону: какая-то толстая слизеринка наконец-то перестала занимать полкоридора, открыв вид на невысокую хрупкую девушку, намазывающую цементирующим раствором очередной ряд в свежей каменой кладке. На голове ее сзади была небрежно повязана косынка, чтоб не мешали длинные волосы, а мантия ее от пыли и грязи была неопределенного серо-коричневого цвета. Рядом с ней работал высокий статный юноша. Мантия его также была цвета грязи, а от красивой элегантной прически не осталось ни следа. Парень и девушка иногда тихо переговаривались между собой и, судя по всему, им не требовались лишние слова, чтобы понять друг друга. Фольквардссон почувствовал легкий укол горечи и ревности одновременно. Горечи — потому что видел, что им явно хорошо вдвоем, и подобная общая деятельность их сблизит еще сильнее, оставив ему еще меньше шансов завоевать сердце любимой девушки. К тому же Ассбьорн чувствовал, что не имеет права вмешиваться в их отношения, да и не в его правилах это было: если он действительно любит Анну, то должен способствовать ее счастью, а не разрушать его ради своих амбиций. И ревности – потому что он считал себя ничуть не хуже Шенбрюнна и имеет равное с ним право добиваться ее внимания, тем более что они с Анной идеально подходили друг другу магически.
Девушка обернулась, почувствовав на себе чужой взгляд, и посмотрела на Фольквардссон грустными глазами, как бы говоря: “Нет, пожалуйста, не надо!.. Мне не надо помогать!..” Следом за ней оторвался от работы юноша и, кивнув, пригласил поговорить. Разговор был недолгий: друзья коротко поприветствовали друг друга, после чего Ассбьорн поинтересовался, как продвигается восстановление подземелий, и рассказал о своей идее с Чарами Восстановления. Шенбрюнн и Кайнер лишь хлопнули себя по лбу, удивляясь, как они не додумались до этого сами, а Фольквардссон слегка рассмеялся уголками губ, немало тем самым смутив девушку, на щеках которой тут же вспыхнул румянец.
1) (лат.) Кого правление - того и религия.
2) (лат.) к привычному образу жизни.
Сообщение отредактировал PPh3 - Воскресенье, 04.11.2012, 16:43 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Понедельник, 12.12.2011, 01:53 | Сообщение # 79 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Идея Фольквардссона и впрямь оказалась действенной, и с применением Чар Восстановления ремонт в подземельях стал продвигаться значительно быстрее. Обучали этому заклинанию всех старшекурсников в экстренном порядке, так, чтобы им научились пользоваться даже самые глупые и ленивые. Особенно гордились собой Крэбб и Гойл: будучи не особо одаренными от природы, они имели стойкую репутацию имбецилов не только среди учеников с других факультетов, но даже у себя в Слизерине. Теперь же им достаточно было стукнуть три раза палочками друг о дружку, после чего одновременно сотворить заклинание, чтобы все получилось. Особое же удовольствие они получали, когда к ним в подземелья заглядывали тупоголовые гриффиндорцы во главе с Роном Уизли. Здесь следует отметить, что многие львята искренне обрадовались, что змеям в кои-то веки неслабо досталось и, главное, “по заслугам”, и потому они нередко заходили “на огонек” во владения Салазара Слизерина, чтобы посмеяться над гордыми и надменными детишками богатых родителей, которые были вынуждены собирать свои подземелья обратно по камушкам голыми руками.
Большинство гриффиндорцев, как и Рон Уизли, с детства привыкли считать, что богатый – значит плохой, ибо много денег нельзя заработать честным путем, и потому искренне наслаждались видом удрученных слизеринцев, вынужденных исполнять роль каменщиков. Многие из них были магглорожденные или полукровки, очень часто из небогатых семей, и потому их социальное мировоззрение часто формировалась под воздействием стереотипов, заранее сложившихся на ало-золотом факультете, поддерживаемых книгами наподобие новой “Истории Хогвартса” или местными авторитетами, которыми, как правило, выступали немногочисленные чистокровные волшебники, обычно не имеющего за собой никакого магического наследия. Иными словами, Гриффиндор целиком и полностью состоял из легко управляемого плебса, которому нужно только “panis et circenses” (3).
По их мнению, самым справедливым финалом было бы, если б всех Пожирателей сгноили в Азкабане, их имущество конфисковали и раздали бедным, но честным и добропорядочным семьям волшебников, таким, как Уизли, а их детей, учащихся в Слизерине (а ведь кто еще может учиться в этом змеюшнике, кроме будущих Пожирателей и темных магов?), лишили бы всех привилегий и отправили бы на самые грязные работы без возможности карьерного и социального роста. И потому младший отпрыск семьи Уизли, как и некоторые его друзья (в том числе и Гермиона Грейнджер, больным местом которой было стремление к демократии и всеобщему равенству) были чрезвычайно довольны отказом Дамблдора помочь слизнякам с их ремонтом — пусть знают свое место, змеи! При этом гриффы нисколько не стеснялись в выражениях, самым безобидным из которых было “Ну что, огребли, пожирательские сынки?”, сказанное с горящими праведным гневом глазами и злорадной ухмылкой на лице. Визерхофф, новый лидер Гриффиндора, ставший таковым с подачи МакГонагалл, гонял зарвавшихся львят и без конца извинялся за них перед Ноттом, однако даже он не всегда мог уследить за ними, чтобы поставить на место.
Крэбб и Гойл специально выжидали момент, когда в подземельях собирался почти весь седьмой курс Гриффиндора, с которых их декан уже успел снять немало баллов, а также пройтись по их умственным способностям. Ждали, пока придет МакГонагалл, как всегда, чтобы спорить со Снейпом и оправдывать своих львят, после чего оба парня с задорными улыбками на своих больших круглых лицах исполнили свой фирменный трюк с ударами палочек, после чего произнесли хором, держа перед собой схему арки:
- Ex reliquiis restauro, perditum redono! (4)
И валявшиеся на полу в виде бесформенной кучи камни тут же поднялись в воздух и достроили разбитые романские колонны и арочное перекрытие между ними. Гриффиндорцы стояли, выпучив глаза, Снейп смотрел на Уизли с нескрываемым торжеством, не забыв наградить своих шкафообразных студентов дополнительными баллами “за правильное применение Чар Восстановления”, остальные слизеринцы – со злорадными ухмылками, как бы говорящими: “Знай свое место, грязь!”, МакГонагалл и Грейнджер – с осуждением и разочарованием. Сам же Рон был красный, как рак, и лишь бессильно сжимал кулаки от злости: всему седьмому курсу Хогвартса было известно, что Рон Уизли – единственный, кто за полторы недели так и не научился выполнять Чары Восстановления. МакГонагалл советовала чаще тренироваться, Грейнджер наседала с теорией, непонятно зачем приплетая туда нумерологию. Но тупицы и неучи всея Хогвартса Крэбб и Гойл, сотворившие данное заклинание на глазах у всего честного народа, это оказалось ударом ниже пояса. При этом Уизли, когда они уже покинули подземелья, продолжал негодовать на тему того, какие плохие и хитрые слизеринцы, и как жестоко унизили, и что нормальные люди так не поступают.
Тем не менее, несмотря на столь очевидные успехи и массовое применение Чар Восстановления, слизеринцам оставалось еще немало работы: разрушений хватало и на верхнем, и на нижнем уровнях, а заклятие требовало больших затрат магической энергии, поэтому в полную силу, без вреда для себя, его могли использовать лишь студенты шестого и седьмого курсов. Чем более громоздкий и сложный был объект, тем больше сил приходилось тратить на его восстановление в первозданном виде, так что после нескольких подобных заклинаний большинство студентов просто чувствовали себя овощами и имели лишь единственно желание – дотащить свое тело до кровати и уснуть. С работ, которые заканчивались фактически вместе с отбоем, змейки возвращались в к себе в гостиную весьма уставшие и потому с трудом могли сосредоточиться на выполнении домашних заданий, часто засыпая прямо за столами на книжках или же просыпая завтрак и даже начало занятий, что, естественно, не самым лучшим образом сказывалось на успеваемости. Снейп, как мог, завышал своим подопечным оценки, вытягивая даже откровенный “Тролль” на “Удовлетворительно”, щедро раздавал баллы “за труды во благо факультета Слизерин”, для пущей острастки снимал баллы с Гриффиндора по любому поводу, число которых, благодаря стараниям Визерхоффа, заметно уменьшилось. Но, как и любому другому учителю, ему было больно смотреть на то, какими сухими и слабыми стали эссе его студентов, которым чисто физически не хватало времени на чтение дополнительной литературы, как они, спросонья, делают грубые ошибки даже при варке простейших зелий, их реакция становится вялой и заторможенной, а первая часть устного ответа зачастую превращается в глубокомысленное мычание в лучших традициях идиота Поттера, который ничего лучше все равно бы не смог придумать.
Снейп не переставал жаловаться по этому поводу Дамблдору, упрашивал, чтобы для ремонта в подземельях выделили хотя бы несколько эльфов, однако Дамблдор, лучезарно улыбаясь и отправляя в рот очередную порцию своего любимого лакомства, отвечал, что слизеринцам будет полезно побывать в роли простых людей и увидеть себя со стороны, кроме того, “совместный физический труд сближает и способствует выработке дружеских отношений внутри коллектива”. Декан Слизерина едва удерживал себя оттого, чтобы не фыркнуть в ответ: его змейки и так способны объединиться, когда это необходимо, но они уж точно не станут после этого вести себя панибратски-фамильярно, как это делают гриффиндорцы. Уж Альбусу ли это не знать? К тому же, заметил директор Хогвартса, картинно разведя руками, Снейп и так сильно подыгрывает своим змейкам, так что ему грех жаловаться на низкий рейтинг вверенного ему факультета, так что все по-честному. Дамблдора, как и ожидалось, поддержала профессор МакГонагалл. Для нее это был прекрасный способ насолить вражескому факультету и вытянуть свой за счет отрыва в баллах, чем она особенно любила заниматься, проверяя письменные работы слизеринцев, качество которых, в большинстве своем, действительно оставляло желать лучшего. Что качалось профессоров Спраут и Флитвика, то они, как всегда, проявили благоразумный нейтралитет и предпочли не вмешиваться в разборки двух традиционно враждующих деканов. И, хотя подобная расстановка сил на школьном полигоне, гордо именуемом “педсовет”, была вполне ожидаемой, и было крайне глупо надеяться на то, что кто-нибудь проявит сочувствие к “факультету темных магов”, Северусу было грустно и обидно, что от Слизерина просто открестились, как от некоего чужеродного элемента, проблему которого не достойны того, чтобы их выносили на обсуждение и пытались сообща решить. Конечно, ведь это не драгоценные гриффиндорцы Поттер, Уизли и Грейнджер, а дети Пожиратедей Смерти, и потому не заслуживают ничего, кроме подобного пренебрежительного отношения, которое в итоге и подводит их к выбору конкретной стороны!
Не добились никаких поблажек и члены Совета попечителей, дети которых учились в Слизерине. Дамблдор привел им те же аргументы, что и Снейпу, еще больше уверив их в своей репутации магглолюбца и предателя древних магических традиций. Когда же родители предложили внести пожертвования на счет реставрации всего Хогвартса, а не только подземелий, директор Хогвартса смерил их презрительным и колючим взглядом голубых глаз и твердым, совершенно не характерным для столетнего старика голосом, ответил, что он, великий Альбус Дамблдор, никогда не опустится до того, чтобы принимать взятки у Пожирателей и прочих личностей, лояльных Вольдеморту (при упоминании имени темнейшего волшебника столетия личности тут же вздрогнули и отступили назад, чем очень позабавили Дамблдора). И, добавил глава Ордена Феникса, пусть не обижаются, но он привык называть вещи своими именами, и, сделав по-детски наивное лицо, запустил в рот очередную лимонную дольку, а вторую кинул ловко поймавшему ее Фоуксу, показывая тем самым, что господа попечители вольны идти.
Кроме того, перед деканом Слизерина, как ответственным за благополучие и успеваемость вверенных ему учеников, стояла такая немаловажная проблема, как Генрих фон Бранау, который, в отличие от своих одноклассников, посещал слишком мало предметов и потому имел немалый избыток свободного времени. Снейп едва ли не содроганием вспоминал недавнее собрание у Темного Лорда. Согласно личному делу, Генрих Готфрид фон Бранау, надеявшийся в дальнейшем сделать карьеру политика, углубленно изучал историю магии, политологию, экономику магического мира и теорию магии. Мерлин! В Хогвартсе уже и позабыли, что такое гуманитарное образование! А один Биннс, который в принципе не ведет спецкурсы, не сумеет загрузить Бранау домашними работами так, чтобы у него чисто физически не оставалось времени на осуществление своих коварных и одновременно сумасшедших планов.
Бранау поставил себе четкую задачу по одному поубивать всех магглорожденных в Хогвартсе, и Темному Лорду очень понравилась эта идея. “… мистеру фон Бранау следует понять, что ему невыгодно совершать убийство в стенах Хогвартса… ведь в убийстве магглорожденной стали бы a priori подозревать членов нашей организации”? – прикрытие этой неблагодарной сучки Кайнер едва не стоило ему тогда раскрытия и жизни, а данные слова в тот момент показались лучшими демотиваторами для Бранау, тем более что с ними согласился сам Лорд Судеб. Но теперь, прокрутив несколько раз у себя в голове этот диалог, Северус неожиданно понял, что сам оставил немалую лазейку для действий немца. Сыворотку Правды можно “обмануть”, если заранее принять антидот или же мастерски владеть окклюменцией, а на “Priore Incantatum” и подавно не покажет ничего стоящего.
Необходимо устроить все так, чтобы Бранау ни в коем случае не оставался один и воспринимал все как некое естественное стечение обстоятельств – Мастер зелий уже убедился, что молодой аристократ мыслит слишком узко и прямолинейно и не склонен искать в окружающей его действительности скрытый смысл. Вариант с принудительными работами по восстановлению подземелий Снейп отмел практически сразу: среди змеек просочился слух, что именно Бранау причастен к разрушениям в их владениях, а спор в коридоре по поводу того, роняет ли достоинство чистокровного волшебника черный маггловский труд, едва не переросли в вооруженное столкновение, в котором Бранау оказался бы фактически один против всего факультета. Назначить же отработку сам Снейп не мог: официально юный наследник древнего рода не был причастен к разрушению в подземельях, а также не попадался на открытых нарушениях правил. Значит, нужно организовать все так, чтобы он их нарушил, причем при свидетелях.
Пришлось подождать, пока Бранау окажется не очень далеко от других учителей, но так, чтобы его не сразу было заметно, затем сделать простое ментальное внушение двум попавшимся под руку магглорожденным мальчишкам с Хаффлпаффа. Пока барсуки рассказывали друг другу, как провели каникулы с родителями-магглами, один из них “случайно” задел плечом высокомерного аристократа, и тот, естественно, не мог удержаться оттого, что его чести было нанесено оскорблением самым наглым образом, и маггловские выродки должны поплатиться за это. Завязалась дуэль, в которой победу предсказуемо одерживал Бранау. На шум и вопли первокурсников, которых ударило “Seco” и “Os fractum” (5), прибежали МакГонагалл и Спраут, навстречу им, из другого коридора – Снейп. Снова началось привычное выяснение отношений между деканами двух традиционно враждующих факультетов, Снейп, как мог, выгораживал своего змея, признавая, что “да, мистер фон Бранау погорячился, не рассчитал силу, но тупые хаффлпаффцы сами виноваты, что спровоцировали его”. В результате Генриху были назначены отработки с Филчем до конца месяца, на время которых его палочку конфисковывала профессор МакГонагалл, а Северус Снейп – очередную порцию угрызений совести. И дело было вовсе не в снятых с его факультета двухста баллах. Профессор успокаивал себя, сидя вечером перед камином с бутылкой Старого Огденского виски, что достигнутая цель – нейтрализация Бранау – оправдывает средства – все равно Помфри быстро вылечит все порезы и переломы, и на следующий день хаффлы покинут Больничное крыло, однако его грыз червячок сомнений: ведь те дети могли бы погибнуть, если бы МакГонагалл и Спраут не прибежали так быстро, а сам факт того, что он просто использовал ни в чем не провинившихся лично перед ним людей, вызывал отвращение к самому себе. Северус устал… устал от постоянной лжи и необходимости изображать откровенного злодея, устал пресмыкаться и угождать тем, кого он ненавидел, читая явное презрение и осуждение в глазах своих коллег, которых он все-таки уважали на чье уважение хотел бы рассчитывать. Но он знал, что не может. Нет, он ни в коем разе не считал себя “хорошим” – “хорошими” могут быть лишь полные идиоты вроде дражайшего Поттера или безвольные марионетки, которые послушно играют по чужому сценарию, не осознавая этого. Однако где-то глубоко, внутри своей черной, израненной и покрытой струпьями душе он хотел хотя бы немного человеческого тепла и понимания, чтобы его воспринимали таким, какой он есть. По мере раздумывания в голове нарисовался образ русоволосой девушки с зелеными глазами. В ярких языках пламени ее волосы отливали рыжиной и беспечными кудрями развевались вокруг головы, делая ее немного похожей на Лили. Мерлин, Кайнер! – Северус шумно выдохнул, резко опустив бутылку на стоящий у кресла колченогий столик. Еще одна его ошибка. Ее необходимо просто забыть, вычеркнуть из жизни раз и навсегда…
* * *
… Ночь. Тишина. Гостиная Слизерина погружена в свой зловеще-мистический зеленоватый полумрак. Поленья в камине почти догорели, и потому становится ощутимо прохладнее. За столом неподалеку, положив головы на учебники, тихо сопят Крэбб, Гойл и Буллстоуд, а их по-детски невинные, пухлые круглые лица являют весьма странный контраст с их грузными, неповоротливыми телами. Слева от них, развалившись в кресле и закинув ноги на стол, спит Забини, лицо его спрятано под раскрытой книгой. Нотт, как и сестры Гринграсс, до этого сидевшие, традиционно обладившись множеством книг и пергаментов, и мужественно боровшиеся со сном, уже ушли в свои спальни.
Шенбрюнн не помнил, сколько он проспал, но, очевидно, достаточно долго, чтобы гостиная змеиного факультета успела опустеть. А ведь они только в одиннадцать часов только сели за уроки: слизеринцы, как по звонку, заканчивали работать в десять вечера и возвращались в общежития, после чего немало времени тратили на приведение себя в порядок, дабы соответствовать своему положению в обществе и в школе. Сидевшая рядом с ним Кайнер все еще спала на учебнике по истории магии, положив под голову руки. Голова ее была склонена на правый бок, лицо казалось умиротворенным, а на губах играла загадочная полуулыбка, что девушка редко позволяла себе, будучи в сознании. Карл считал неэтичным вламываться в чужое личное пространство, и потому лишь предположил, что во сне Анна гораздо слабее контролирует ментальную защиту изнутри (а она была все еще очень неопытным ментальным магом), давая пробиваться наружу истинным эмоциям, которые она испытывает в данный момент.
Девушка резко дернулась, вытащив из-под головы левую руку и ухватившись ею за край учебника, и юноша, не задумываясь, накрыл ее руку своей. Подушечки пальцев мягко поглаживали по нежной коже, а улыбка на лице Анны расцвела еще ярче. Карл улыбнулся в ответ, с нежностью посмотрев на одноклассницу. Он знал, что нравится Анне, но не испытывал по отношению к ее чувствам насмешки или раздражения – во многом потому, что они носили бескорыстный характер. Любовь ее, обычно подавляемая, граничила с безумным отчаяньем и восхищением, хождением по краю пропасти, – Карл сам все это видел, заглянув тогда, в лаборатории Снейпа, к ней в глаза, увидел силу, способную смести все на своем пути — и это вызывало еще больший интерес к ее персоне.
Неожиданно для себя Шенбрюнн обнаружил, что все реже думает об Элизе, маленьком солнышке, озаряющем счастьем все вокруг, но все больше касается мыслями мрачной и загадочной Анны Кайнер. Или это своеобразная награда за то, что однажды он пожертвовал своим счастьем ради любимой девушки? Отпустил одну, чтобы вскорости встретил другую? Нет, он не влюбился, пока еще. И не желал ее, но не отрицал, что, несмотря на все ее недостатки, она ему симпатична и как человек, и как девушка, а физический контакт доставляет удовольствие им обоим. Он был не против романтических отношений с ней и надеялся, что со временем их нынешняя шаткая дружба перерастет в нечто более серьезное и прочное, если, конечно, его родители дадут на то свое добро.
Щелчок, и комнату озарила яркая белая вспышка. Будучи в полусонном состоянии, Карл не сразу сообразил, что произошло, и еще крепче сжал пальцы Анны, которая, в свою очередь, резко дернулась и подняла голову от книги, посмотрев перед собой невидящим взором. Через пару столов заворочались Крэбб, Гойл и Буллстоуд, подняв на нарушителей спокойствия заспанные, ничего не понимающие лица.
- Давай быстрее! – этот визгливый голос мог принадлежать только Пэнси Паркинсон.
- Пошевеливайся, недоумок! – голос пониже, но более мелодичный; кажется, это была Эшли.
Послышались удаляющиеся шаги и мычание какого-то мальчишки. Когда сон окончательно прошел, а глаза Карл и Анна смогли, наконец, различить в болотной полутьме подземелий скрылись фигуры двух слизеринок и невысокого кудрявого парня. Как позже выяснилось, Паркинсон и Эшли согласились достать для Бранау компромат на Шенбрюнна, для чего задействовали гриффиндорца Колина Криви – тот постоянно носил с собой заколдованный маггловский “Polaroid”. Парнишке слегка подкорректировали память, а Бранау, получив свежие фотографии из рук одноклассниц (его, убежденного сторонника чистоты крови, в данном случае не волновало ни привлечение к делу магглорожденнорго гриффиндорца, ни использование маггловских изобретений), той же ночью отправил их фрау Фальпургии Магделене Шенбрюнн, урожденной Шварц фон Бранау.
Все это Лапина узнала на следующее утро из глумливого рассказа своих соседок, которые определенно знали, куда следует бить, ведь наследника уважаемого чистокровного рода не погладят по головке за связь с грязнокровкой, и останется Кайнер одна, без своего защитничка. Паркинсон (Эшли больше поддакивала) ради этого разыграла даже пародию в одном лице, карикатурно изображая страдания избитой и брошенной всеми грязнокровки, что Лапина невольно даже подумала, что в девочке пропадает талант актрисы, жаль только что эта профессия не подходит для родовитой юной леди, что позже и озвучила. Паркинсон надулась и побагровела от злости, но сдержала свой гнев – Непреложный Обет не давал ей напрямую оскорблять и указывать место этой маггловской выблядке – и потому, как бы между прочим, снисходительным тоном заметила, что в роду фон Бранау связавшийся с магглой или магглорожденной волшебницей должен смыть позор, который нанес своей семье, убив свою любовницу-плебейку. Да, а ведь Шенбрюнн – родственник Бранау, а род Бранау очень древний и влиятельный, так что бедняге Карлу могут не оставить выбора. Анна кивнула, как бы показывая, что она все поняла, но спектакль ее совершенно не впечатлил, и покинула дортуар. Владение окклюменцией помогало ей контролировать эмоции и сохранять внешнее спокойствие в стиле “Правда? А вы уверены? В любом случае меня не колышет”, но, стоило девушке остаться одной, как ее тут же охватывали дурные предчувствия. Она не хотела, чтобы из-за нее Карл поссорился с семьей, не хотела, чтобы из-за нее он стал убийцей.
Ей снова захотелось завернуться в свой темный кокон и исчезнуть, однако Шенбрюнн и Фольквардссон, уже зная, к чему это может привести, вовремя остановили ее. Карл в довольно резких тонах (а после случая в комнате-по-требованию он понял, что это – наиболее действенный способ заставить Кайнер внять его словам и вернуться в реальность) высказал, что не стал бы с ней общаться, и, тем более, дружить, если бы это было запрещено Правилами его Рода, а также весьма неприятно удивился тому, что такая умная девушка, как Анна Кайнер, поддается на провокации со стороны Паркинсон. Ассбьорн же, в свою очередь, сказал, что фрекен Кайнер следует полагаться, прежде всего, на логику и здравый смысл и не примерять абсолютно ко всем представителям магической аристократии британские стереотипы. Равенкловец уже успел выяснить, что большинство британских волшебников, живя в изоляции у себя на острове, совершенно не интересуются культурами других стран, причем данные причина и следствие замыкаются в цикл, и потому логично было бы предположить, что, живя в дому у Снейпа, Анна могла узнать лишь о традициях, принятых в Британском магическом сообществе, которые являются самыми строгими в Западной Европе.
Также Фольквардссон добавил, что фрекен Кайнер не должна бояться просить совета и помощи у своих друзей – их это ничуть не стеснит, ведь они сами выбрали общение с ней. Стоявший рядом Шенбрюнн с умным видом кивнул, сложив руки на груди, а на губах его играла загадочная полуулыбка. Лапина лишь скептически приподняла бровь в ответ и отступила назад: она уже давно привыкла прислушиваться к отрицательной критике, которая должна быть более объективной, в то время как положительная вызывает лишь очередной прилив себялюбия независимо от содержащегося в ней количества правды. Часто о ней хорошо отзывались друзья и знакомые по университету, но далеко не лучшим образом ее способ мышления и манеру поведения оценивали родные. А кто лучше всех знает человека, кроме членов его семьи? В своей прошлой реальности Анна была должна бабушке и маме, в этой – Снейпу, и потому у нее вызывали немалые сомнения советы в стиле “поступай, как сама считаешь правильным”, ведь следование им нарушает принцип долженствования и ведет по кривой дорожке. Ведь когда все хорошо – это неправильно, потому что в таком состоянии легко забыться, потерять бдительность и поддаться соблазнам.
- Не изображайте из себя профессора Снейпа, фрекен Кайнер: вам не идет, — заметил Фольквардссон, с чувством собственного превосходства посмотрев на девушку сверху вниз, и сделал шаг навстречу; губы его изогнулись в тонкой, едва заметной улыбке.
Фольквардссон… он не был таким красивым и аристократичным, как Шенбрюнн, не вызывал одним своим видом восхищения и желания пасть ниц, однако резкие, чуть грубоватые черты лица придавали ему мужественности. Глубоко посаженные глаза и нахмуренные брови создавали его фирменный “орлиный” взгляд исподлобья, которым он внушал страх мелкоте, а ровесникам – уважение как к серьезному и опасному противнику. В прическе его чувствовалась легкая небрежность, но не неухоженность, что вместе с непринужденной манерой держаться придавало ему своеобразное обаяние. Он являл собой воплощение силы, с которой необходимо считаться, подобно северному фьорду, о который каждую минуту разбиваются волны. А лекторский тон его, которым он часто пускался пространные рассуждения, вместе с умным и уверенным выражением лица делал его похожим на молодого преподавателя или научного сотрудника.
Анна боялась его, но не потому, что чувствовала исходящую от него опасность, но только нежность и доброту, а потому что имела какое-то странное влечение к нему, чего, по логике, не должно было быть, ведь она не любит его. Оно возникало всякий раз, стоило им встретиться взглядами, и по телу разливалась сладкая истома, хотелось, чтобы он подошел совсем близко и обнял, как тогда, в библиотеке. Карл, теперь Ассбьорн… Снейп прав – это самая обыкновенная похоть, с которой необходимо бороться, пока ей окончательно не снесло крышу.
- Но, фрекен Кайнер, может быть, вы тогда объясните, почему боитесь доверять нам с Карлом? – сказал он, взяв девушку за руку, отчего она тут же потупила взор.
Ассбьорн интерпретировал отступление Анны и ее внешний скепсис именно как боязнь – она достаточно умна, чтобы не вестись на провокации слизеринок, а также чтобы поверить Карлу на слово – уж он-то знает Кодекс своей семьи наизусть, и ему нет смысла лгать, тем более в вопросах его чести наследника Рода. Значит, должен быть некий третий авторитет, которому могло бы быть выгодно, чтобы она перестала общаться с ними. Например, профессор Снейп.
- Мы не требуем ничего от вас взамен, фрейлейн Кайнер, — добавил Карл; он по-прежнему стоял, облокотившись на стену и сложив руки на груди, — мы просто хотим вам помочь и имеем такую возможность. Но мы не сможем ничего сделать, если не будем знать ваши мотивы, которыми вы руководствуетесь в том или ином случае, если вы не пойдете к нам навстречу. Видите ли, фрейлейн Кайнер, мы не находим легилименцию здесь наиболее действенным и этически верным методом, — добавил Шенбрюнн как бы с намеком, а Фольквардссон, по-прежнему смотревший на девушку покровительственно, сверху вниз, согласно кивнул.
- Вы мне ничего не должны, — ответила Анна, посмотрев в сторону, и освободила свою руку от пальцев Ассборна, чтобы тут же перехватить другой своей рукой.
Ее выражение лица, опущенная голова и поникшие плечи выражали неуверенность в себе и собственную ущербность. Лапина относила себя к той категории людей, с которыми противно иметь дело, и потому считала, что общаться с ней других людей могут заставить только отношения долженствования. А за словами “мы же хотим тебе помочь/угодить/сделать приятное” обычно следовало “ты нам должна/ты не благодарная/да у тебя совести нет, а мы столько для тебя сделали”, даже если это сделанное было лично ей совершенно ненужно, о чем она предупреждала заранее. При этом она сама не любила помогать и угождать другим людям и делала это только тогда, когда была “должна”. Она – плохая и неблагодарная, и потому ей никто ничего не должен.
- Как и вы – нам. Это – наша добрая воля, наше собственное желание, и мы не вправе требовать что-либо от вас в ответ, потому наградой для нас в данном случае будет ваше счастье и благополучие, — снова Ассбьорн. – В таком случае, я думаю, вы можете отблагодарить нас так, как посчитаете нужным.
Слова Фольквардссона немало удивили девушку. Она сама считала, что если делаешь что-либо хорошее для другого человека, например, по любви или дружбе, то делаешь это ради самого человека, его счастья, а не для того, чтобы он тебе угодил в ответ. Если бы она посмела привести этот аргумент кому-то из близких, то ей бы тут же сказали: “Все люди рассчитывают получить в ответ любовь и благодарность, и то, что ты говоришь – просто неуважение”.
С другой стороны, решила она, рассказать немного правды о себе действительно стоит – чтобы они знали, на что рассчитывать. Начала Лапина издалека, не забыв упомянуть “свой ужасный характер”, в ответ на что парни демонстративно закатили глаза, после чего перешла к противоречию между мнениями своей матери и своих друзей, не забыв опустить подробности про университет.
- Какой смысл, по-вашему, был в том, чтобы ваши подруги лгали вам? – с нотками скепсиса спросил Шенбрюнн, который во главу угла ставил рациональность.
- Просто у меня слишком резкий, неприятный характер, я не умею адекватно воспринимать критику… поэтому им проще было соврать, польстив мне, чем сказать правду и… наткнуться в ответ на грубость, — сказала Анна, по-прежнему уткнувшись в пол и нервно теребя рукав мантии.
- Это ваше собственное мнение о себе или мнение вашей матери о вас? – на примере своего конфликта с отцом Фольквардссон прекрасно знал, как любят рисовать себе образы детей некоторые родители, особенно если находятся под влиянием неких людей или идей.
- А разве не родители знают своего ребенка лучше всех? – с вызовом спросила Кайнер.
- Нет, если родители и их дети слишком разные, как в вашем случае, — заметил Фольквардссон. – Родители хотят, чтобы дети были на них похожи, и это вполне естественно, ведь дети — это их продолжение в некотором роде. Однако родители, в силу своих чувств не всегда считаются с объективной реальностью и потому огорчаются, когда обнаруживают, что их дети вовсе не такие, какими хотели бы их видеть. И для этого детям необязательно быть “плохим” в принципе или совершить какой-либо противоправный поступок, например, нарушить Правила Рода. Достаточно просто быть другими, иметь другой характер, другое мышление. И вы, фрекен Кайнер, должны научиться отделять ваше собственное мнение от мнения вашей матери, которое не может быть здесь объективным в силу разности ваших характеров и мировосприятия.
И Лапина снова удивилась словам равенкловца, его рациональному подходу к чувствам и отношениям. Она не видела в нем ничего противоречивого лично для себя, но, понимала она, его однозначно не одобрили бы ее родные, для которых на первом месте любовь внутри семьи, а не объективность происходящего.
- Вполне вероятно, что в приведенном вами примере права была именно ваша мать, — взял слово Карл, — однако она выбрала неверные аргументы для обоснования своей позиции. Как матери и главе семьи в вашем случае, ей, естественно, хочется быть для вас авторитетом, и потому ее огорчает, что вы доверяете не ее мнению, а мнению ваших подруг. Поэтому и говорит вам, что они лгут. Для нее здесь на первом месте не объективность, а утверждение своего авторитета как матери. Да, ваш характер – не легкий и не мягкий, но вас это не делает плохой. Как верно заметил Ассбьорн, родители действительно огорчаются, когда их дети вырастают не такими, какими они хотели бы их видеть. Здесь ваша мать, на мой взгляд, просто не хочет принимать вас такой, какая вы есть, и надеется, что вы исправитесь под воздействием критики, а любое ваше возражение воспринимает как проявление вашего “дурного” характера, — ухмыльнулся парень, показывая, что сам он так не считает, — который необходимо искоренить, и неуважение к ее авторитету. Снизить самооценку и привить восприятие к отрицательной критике это поможет, что мы и наблюдаем сейчас, изменить образ мышления – нет, — Карл снова улыбнулся.
- Я все это прекрасно понимаю, — ответила Анна, согнув руки в локтях и подняв ладони кверху – она всегда так делала, когда изображала мыслительный процесс, — я прекрасно понимаю то, что вы говорите. Однако я не понимаю, как такое мнение может быть у наследников двух чистокровных родов… для которых определяющим является вроде как мнение Глав Родов.
- Всего лишь объективность, фрекен Кайнер, — ответил Фольквардссон; тон его из рассуждающе-лекторского превратился в серьезный, будто он говорил о чем-то жизненно-важном. – Главы Родов, как и наследники, и прочие члены семьи, должны в обязательном порядке подчиняться своим Кодексам. Закрепленные в них Правила призваны помочь конкретному роду укрепиться и завоевать уважение в обществе, а также запрещают действия, которые могут привести к позору или упадку рода. И задача Главы Рода – обеспечить продолжение, развитие и процветание Рода, чего невозможно достичь, опираясь исключительно на любовь между членами семьи. Глава Рода в своих решениях должен быть, прежде всего, рациональным и объективным, а не подчиняться сиюминутным желаниям, а также уметь сопротивляться давлению со стороны и отстаивать свою точку зрения. И потому в некоторых волшебных семьях, — юноша сделал особое ударение на слове “некоторых”, — предусмотрена возможность передачи титула Главы Рода со всеми полномочиями и ответственностью другому родственнику – часто это сын или брат – если текущий Глава Рода не может справляться со своими обязанностями, а его действия ведут к краху, угасанию или поглощению его рода другим.
- В любом случае, фрейлейн Кайнер, родителей необходимо уважать, но нельзя во всем полагаться на их мнение, ибо как может в последствии управлять Родом тот, кто не в состоянии принять собственное решение? – подытожил Шенбрюнн. — Здесь же вы, фрейлейн Кайнер, находитесь “сами по себе”, как вы сказали. Здесь нет вашей матери, которой вы должны демонстрировать согласие и послушание в знак уважения. Вы должны опираться, прежде всего, на собственный опыт и знания о мире, уметь оценивать адекватность предъявляемых вам требований и не бояться идти на конфликт, если эти требования – необъективны и противоречат вашим собственным установкам. Поверьте, слабых людей сразу видно, ими легко манипулировать, играя на их страхах и чувстве вины. И, я думаю, я не ошибусь, если предположу, что вы не хотите попасть в их число.
3) (лат.) хлеб и зрелища.
4) (лат.) Из остатков возрождаю, утраченное возвращаю.
5) (лат.) Сломанная кость.
Сообщение отредактировал PPh3 - Воскресенье, 04.11.2012, 16:55 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Понедельник, 12.12.2011, 01:54 | Сообщение # 80 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Если не считать обозначенной выше “воспитательной беседы по душам”, которая имела место в комнате-по-требованию после очередного приступа депрессии, то, как сама оценивала это Анна Лапина, ее отношения с товарищами по факультету стали складываться “вполне терпимо”. Соседки по комнате не пытались сделать ей гадости, и на том спасибо. Паркинсон и Эшли она старалась по большей части игнорировать, на Буллстоуд – не обижаться. Миллисента была сама по себе доброй девочкой, однако совершенно неотягощенной умом, и потому в большинстве случаев тупо делала то же, что и все остальные, а смеяться после ехидных подколок Пэнси или Драко, который в последнее время немного приутих, была ее святая обязанность. Дафна Гринграсс же, как истинная леди и наследница голубых кровей, вела себя с Кайнер холодно и сдержанно, однако удостаивала того, чтобы поздороваться, и получала такое же холодное приветствие в ответ. Новый староста Теодор Нотт также держал с ней холодный нейтралитет, не демонстрируя ни презрение, ни расположение, однако Лапина прекрасно понимала, что так будет только до первой промашки, а пока она исправно трудится за ремонтом в подземельях и умудряется получать при этом высокие оценки на уроках, к ней нет смысла придираться. Малфой, связанный Непреложным Обетом, ее больше не задирал и старался обходить стороной, не забывая посылать в ее адрес полные ледяной ненависти взгляды. После получения письма из дома, откуда пришли явно не самые лучшие вести, он еще долго ходил поникший и больше не задевал ни ее саму, ни Золотое Трио с Гриффиндора, а следом за ним не решались на провокацию остальные слизеринцы, вернее, им теперь не было нужды подражать белому хорьку № 1. По тому же, как Малфой стал трястись теперь за свои мантии, брюки, рубашки и туфли из драконьей кожи, можно было сделать вывод, что либо его семья переживает не лучшие времена, и родители не могут позволить себе потратить лишнюю сотню галеонов на крутые шмотки для своего единственного сыночка, либо самого сыночка лишили карманных денег, ибо было за что.
Крэбб и Гойл, как и Миллисент, в сущности, оказались вполне безобидными ребятами, зато Забини не мог прожить и дня, чтобы не пустить в адрес Анны какую-нибудь пошлую шутку, от которой тут же краснели щеки и уши – как и многие слизеринцы считали ее содержанкой Шенбрюнна, только говорил об этом в открытую, за что ему доставалось от того же Шенбрюнна. Это была еще одна из причин, по которым змейки не решались связываться с грязнокровкой и, тем более, делать ей какие-либо пакости, ведь гордый Карл Шенбрюнн может жестоко отомстить, если его игрушку обидят, да и вид самой Кайнер, покручивающей у себя в руках длинную палочку с тонкой вязью рун, также внушал немалые опасения. Анна чувствовала себя весьма неуютно из-за этих слухов, особенно когда ощущала на себе осуждающие взгляды гриффиндорской старосты Грейнджер или профессора МакГонагалл и лукаво-задорные – профессора Флитвика, однако Карл убедил ее, что ей незачем стесняться чужого мнения, тем более что слухи всегда можно опровергнуть, но, казалось, он был совсем не против поддерживать эту легенду. Он всегда ходил с ней под руку по коридорам, особенно расположенным в подземельях, дабы обезопасить от якобы случайных толчков или поддевок со стороны слизеринцев и ухаживал во время трапез в Большом Зале, на зависть многим другим девушкам, в том числе с других факультетов. При этом он нередко замечал на себе мрачный, полный ревности взгляд сидевшего за равенкловским столом Ассбьорна Фольквардссона, на что отвечал изящной галантной полуулыбкой, как бы говоря: “Извини, но она со мной на факультете учится”
Что же касается Северуса Снейпа, то он вообще перестал спрашивать на своих занятиях Шенбрюнна и Кайнер, никак не комментировал их зелья и письменные работы и вообще делал вид, что их не существует, ведь они оба его предали. Впрочем, к чести профессора зельеварения следует отметить, что работы Шенбрюнна он хотя бы оценивал, причем на высший балл, в то время как девчонка не получала ничего, даже “Тролля”. Он видел немое разочарование в ее глазах, когда она просто терялась в догадках – то ли она и вправду такое ужасное эссе написала, то ли злобный Снейп просто придирается. Его практически не беспокоил тот факт, что потерял человека, который мог бы стать ему другом, ведь друзья могут быть только у всеобщих любимцев и выскочек Поттера и Блэка, но не у некрасивого и сальноволосого Мастера зелий, увлекающегося Темными Искусствами.
На уроках он, как обычно, награждал баллами любимых змеек, даже если их ответы были самыми посредственным, затем проходился по умственным способностям Поттера и Уизли, которые даже не удосужились почитать учебник перед уроком, если в их дырявых головах ничего не остается после вчерашнего вечера. Игнорировал подскакивающую на месте, тянущую руку и сверлящую его злобным взглядом Грейнджер и удостаивал ее внимания лишь тогда, когда она проваливалась в свою розовую грезу, мечтая о ласках и поцелуях своего рыжего соседа по парте, который, казалось, и вовсе не подозревал о том, что синий чулок и заучка Грейнджер пускает по нему слюни. Пройтись по поводу похотливой сущности и гормональному бреду гриффиндорской старосты (а еще лучше – выгнать с урока), и все, сидит тихо, как глаза упырей, заспиртованные в банке на третьей полке слева. Как и многие люди старшего поколения, Северус Снейп был свято убежден, что нынешняя молодежь — ужасно развращенная, и что в их годы он вел себя куда более сдержанно и не опускался до подобных мыслей.
Пару дежурных вопросов для хаффлпаффок Боунс и Миллер, приправленных ядовитым бархатным голосом и прожигающим насквозь взглядом, и девицы, даже если что-то и знают, едва могут выдать что-либо связное, в то время как настоящий зельевар должен уметь идеально контролировать себя в любых обстоятельствах. И на закуску – Ассбьорн Фольквардссон, Равенкло. Бывший студент Дурмстранга должен поплатиться за то, что посмел посягнуть на его собственность. Декан Слизерина искал любой повод, чтобы придраться к равенкловцу и больше всех остальных студентов, вместе взятых, заваливал его вопросами, на которые Фольквардссон всегда отвечал четко, с присущим ему холодным достоинством, нередко удивляя Мастера зелий, привыкшего к, по большей части, тупоголовым и совершенно нелюбознательным студентам, своими обширными познаниями в тонкой науке зельеварения. Профессор Снейп неожиданно для себя обнаружил, что третировать ненавистного Фольквардссона ему нравится даже больше, чем не менее ненавистного Поттера – тот все равно не может ничего придумать, кроме как с ненавистью смотреть на своего учителя, сжимать кулаки от злости и испортить очередное, даже самое простое зелье. Фольвардссон же, несмотря на свое заведомо подчиненное положение, явно чувствовал себя с профессором на равных, а профессор, желая, с одной стороны, вытянуть из студента побольше информации, а с другой – утопить, сам не замечал, как втягивается в увлекательную беседу о свойствах того или иного зелья, его модификациях, влиянии компонентов и условий приготовления, и возвращался в реальность лишь тогда, когда проходила почти половина урока, а большая часть студентов или спала, или слушала их диалог, открыв рты и затаив дыхание. С криком: “Записывайте!” зельевар обрушивался на своих учеников, возвращая их в реальность, после чего оставлял рецепт на доске и начинал со своей излюбленной стремительной грацией прогуливаться между котлами, ища к чему придраться, чтобы предотвратить очередной несчастный случай. Для них обоих, учителя и ученика, это превратилось в своеобразную игру: кто первым не выдержит, кто первым сдастся, и Снейп очень надеялся, что это будет Фольквардссон.
|
| |
| |
| PPh3 | Дата: Среда, 28.12.2011, 01:50 | Сообщение # 81 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Глава 26. Затишье перед бурей: Интерлюдия.
Предупреждение:
Драбблы и мини я писать не умею, однако глава носит в целом отрывочный характер. Описываемые события следуют в порядке упоминания, но не связаны друг с другом.
* * *
Гербология…
Занятия в школе чародейства и волшебства Хогвартс продолжали идти своим чередом. Первокурсники сжигали перья на уроках у Флитвика, неудачно скрещивая “Lumen” и “Wingardium Leviosum”, второкурсники, в попытках правильно произнести заклинание и сделать нужное движение палочкой, получали на трансфигурации фантастические гибриды различных посудин из птиц, пятикурсники и семикурсники ныли от непомерного количества занятий и домашних работ, и не проходило ни одного практикума у Снейпа, на котором бы кто-то из нерадивых студентов не расплавил бы котел, не устроил взрыв или не подкинул бы какую-нибудь гадость в и без того криво сваренное зелье своему сопернику с другого факультета.
В понедельник у всего седьмого курса состоялось первое занятие по гербологии. Малфой по дороге в теплицы разыграл целый спектакль, жалуясь своим товарищам по факультету, какой это ужас – ходить в этих ужасных холщовых мантиях и копаться в земле, как какие-то магглы. Паркинсон и Забини активно поддерживали своего одноклассника, отпуская параллельно гадкие комментарии в адрес шедших им навстречу хаффлпаффцев и гриффиндорцев, у которых только что закончился урок. А Крэбб, Гойл и Буллстоуд, как всегда, безупречно играли свои роли, изображая очередной приступ гомерического хохота. Никто из них еще не задумывался о том, что этим же вечером им придется на практике доказать, насколько они готовы постараться ради благополучия собственного факультета, и потому активно подыгрывали своему пока еще старосте и серебряному принцу. Что же касается самого Драко Малфоя, то он даже не, что всего через пару часов выставит себя перед товарищами по факультету полным трусом и слабаком, не способным даже грязнокровку на место поставить, не то, что проявить организаторские способности и твердую волю, которых у него просто не было, но которыми он должен был обладать по статусу старосты.
Однако барсукам, с ног до головы перемазанным в грязи и листьях какого-то растения, казалось, вообще не было никакого дела до злобных и ядовитых подколок змей. Они шли веселой дружной компанией, заливисто смеясь и переговариваясь между собой. Как и слизеринцы, они считали единство одним из своих главных качеств, однако, в отличие от первых, полагали его не как необходимость поддерживать статус-кво своего факультета, но как следствие открытости, искренности и привязанности, взаимовыручки. “Вместе мы – сила! Вместе мы победим!” – таков был их девиз и жизненное кредо.
Единственными, кто реагировал на глупые провокации слизеринцев, были Рон Уизли и Лаванда Браун с Гриффиндора. Посыпались взаимные оскорбления, самыми приличными из которых были “Пожирательский сынок!”, “Предатели крови!” и “Морда мопсиная!”, за ними последовало махание кулаками и ощетинивание палочками. И дело так дошло бы и до драки, если бы вовремя не вмешались Грейнджер и Визерхофф с Гриффиндора и Нотт со Слизерина. Нотт сказал своим, что декан будет недоволен ими, когда узнает, что они опоздали на урок из-за того, что устроили драку, и бросил красноречивый взгляд на враждебно смотревшую на него Грейнджер, едва удерживавшую Поттера и Уизли, точно цепных собак. Гермиона же, продолжая сверлить Малфоя и Нотта злобным взглядом, со всей силы схватила за руки своих друзей, пытаясь оттащить их назад. “Не обращайте внимания, не обращайте внимания”, — шептала она, как мантру, смотря перед собой стеклянными карими глазами. Нет, она нисколько не была трусливой, и издевки Малфоя, Паркинсон и Забини били по ней не хуже, чем по всем гриффиндорцам. Но, в отличие от большинства ее одноклассников, Гермионе Джейн Грейнджер было присуще логическое мышление, и потому для нее не составляло труда догадаться, что слизеринцы их специально провоцируют, и потому нельзя давать им повода насладиться своим триумфом. Как староста и просто очень ответственная девушка, она не хотела лишних неприятностей своему факультету, и в этом ее аргументы полностью совпадали с таковыми у Нотта. Визерхофф же, не имевший для выражения своего мнения таких препятствий, как дружба и любовь, быстро озвучил его самым недогадливым. Гнева профессора МакГонагалл львы опасались вполне справедливо – ведь она еще и баллы снимет, и отработки назначит – и потому предпочли за лучшее сложить оружие и продолжить свой путь к замку. Лишь напоследок Шенбрюнн сдержанно кивнул Визерхоффу и чуть-чуть улыбнулся Элизе: при других обстоятельствах они могли бы нормально поздороваться и поговорить, но факультеты диктовали им свои правила поведения, а давать лишний повод для сплетен и провокаций никому из них не хотелось.
Карл не участвовал в имевшем место традиционном выяснении отношении между Слизерином и Гриффиндором, предпочитая держаться в стороне вместе с Кайнер и Дафной Гринграсс. Нет, он не был трусом, он просто понимал, что его вмешательство абсолютно не нужно, тем более когда за дело взялся Лотар, а сам конфликт не затрагивал его личных интересов. И, тем не менее, ему было стыдно за своих одноклассников за то, что они, уже de-jure взрослые люди, ведут себя, как маленькие избалованные дети, привыкшие утверждаться за счет более слабых людей. Нет, Карл Шенбрюнн нисколько не считал гриффиндорцев слабыми морально или физически и прекрасно понимал, что они способны отстоять свои интересы перед внешним врагом, будь то некий самозваный Лорд или, в масштабе школы, факультет Слизерин, но полагал их уязвимыми как в контексте владения информацией социально-политического значения, так и в статусе, и в характере. Легко возбудимые, не склонные к организации и порядку, они легко ведутся на провокации слизеринцев. Они могут утверждать сколько угодно, что их не касаются предрассудки чистокровных, однако своим поведением они только доказывают обратное. Факультет, где учится больше всего маглорожденных и полукровок, по статусу которых так удобно бить. Наивность, слепая вера в авторитеты, подсознательная незащищенность — и ими уже легко управлять. А слизеринцы в большинстве своем… они просто бьют тех, у кого заранее меньше преимуществ, подобно банде не особо отягощенных умом подростков, избивающих малышню. Только вот, в отличие от этой малышни, гриффиндорцы даже не догадываются, где они заранее проигрывают противнику.
Заинтересовал также Шенбрюнна нелестный эпитет “предатель крови”, брошенный в сторону Уизли. Это был не первый раз, когда он слышал это выражение, причем в адрес рыжих друзей Поттера, и потому его заинтересовало, что же такого сотворили Уизли в прошлом. Понятие “предатель крови” не имело четкого определения и могло трактоваться в весьма широких пределах. Оно могло означать человека, нарушившего Правила Рода, или, в более узком контексте, ослушавшегося воли Главы Рода или кого-то из старших родственников, претендующих на лидерство в семье (даже если непосредственно Правила Рода не были при этом нарушены) или же преступившего магическую клятву, особенно данную при свидетелях. “Предателем крови” может стать только чистокровный волшебник, ибо, с точки зрения традиционного магического законодательства, магглорожденным, полукровкам, а также волшебникам из магически не учрежденных родов с короткой родословной просто нечего предавать. Если Уизли – действительно “предатели крови”, это объясняет и тот факт, почему их фамилия не упоминалась в сборнике “Чистокровные семейства магической Британии”, и их поведение, как утративших свое наследие и потому опустившихся до уровня обыкновенных плебеев, которым нужны только “хлеб и зрелища”.
Звон колокола, эхом разнесшись в округе, заставил немца отложить на время свои рассуждения и поспешить в теплицу следом за остальными слизеринцами и равенкловцами.
Вела гербологию профессор Спраут, декан факультета Хафллпафф. Это была старая, невысокая полная женщина с добрыми глазами. Проведя перекличку, она, как и все остальные учителя на своем первом уроке, устроила небольшой экскурс относительно планов на предстоящий семестр, после чего перешла непосредственно к теме урока. В отличие от Снейпа, который всех студентов по умолчанию считал бездарями, не способными запомнить элементарных вещей, и потому не тратил времени на объяснение теоретического материала, Спраут считала своей обязанностью вытянуть даже самых слабых студентов. Говорила она медленно и повторяла свою лекцию обычно два раза, после чего вызывала наугад учеников и просила их повторить тот или иной отрывок из ее инструкции, а также ответить на вопросы непосредственно по теме урока. Также немало внимания уделяла она правилам техники безопасности, справедливо заметив, что работа в теплицах только на первый взгляд может показаться слишком простой и скучной.
Кайнер работала Анна в тройке с Шенбрюнном и Фольквардссоном – они не спрашивали друг у друга разрешения, не сговаривались, просто подошли все вместе к одной грядке, и Лапина не пожалела, что обстоятельства сложились именно таким образом. А профессор Спраут была доброй женщиной и потому разрешала выбирать к себе в напарники кого угодно, лишь бы работа ладилась и была готова к концу урока. Сегодня они начали изучать растения, чувствительные к применению магии и эмоциональному воздействию, и потому преподавательница вскользь упомянула, что в этом семестре нелишним будет владение окклюменцией. Лапина усмехнулась про себя, однако поделилась своими мыслями с друзьями – британские волшебники дружно обозвали ментальную магию темной, и, следовательно, запрещенной ad studendum (1). Те, кто владеет ею, молчат об этом, но используют тихо и незаметно для окружающих на них самих же. Зато практически все учителя, чьи занятия хоть как-то связаны с практическим использованием волшебства, советуют овладеть хотя бы окклюменцией. Парни молча согласились с ней и вернулись к работе, взяв на себя, как более опытные ментальные маги, самую сложную и ответственную ее часть. К удивлению Анны, Ассбьорн весьма неплохо разбирался в гербологии и отлично справлялся с растениями, что в ее сознании, как правило, было интересно лишь женщинам. Как объяснил швед, в Дурмстранге, в специально отведенных теплицах, они сами выращивали будущие ингредиенты для своих зелий, так что у него несколько лет практики в этом деле. Кроме того, у них в Блигаардсхаллене также есть сад с редкими растениями, большая часть из которых используется в зельеварении.
Малфой и Паркинсон большую часть урока занимались ничегониделанием и только командовали – как это они вручную будут очищать плоды от чашелистиков, спускать яд, вынимать семена, ведь это же работа для тупых гриффиндорцев. А запрет на использование магии в этой теплице просто вгонял в тоску. В итоге Крэбб и Гойл, уже изрядно искусанные, повисли на листьях, а Буллстоуд, которая никогда не отличалась аккуратностью и щепетильностью, достались сбор и обработка плодов. Спраут оштрафовала Слизерин на целых пятьдесят баллов за “издевательство над редким и ценным растением” и отправила рябят, покрытых ранами и волдырями, в Больничное крыло.
Забини, который работал в четверке с Эшли, Гринграсс и Ноттом, на всю теплицу исполнял арию Риголетто, и надо отметить, у него был довольно приятный и сильный тенор – “росянка”, на которую было похоже растение, с которым им пришлось иметь дело на уроке, аж зааплодировала, едва не срезав под лодыжки крутившегося вокруг нее Нотта.
Падва Патил с Равенкло завела традиционные индийские напевы, в результате чего растение приняло позу лотоса и ушло в Нирвану, позволив Лизе Турпин и Мэнди Брокльхерст делать с собой что угодно. А Терри Бут начал читать законспектированную лекцию Биннса, которая вовремя оказалась у него в сумке. Однако вогнал он тем самым в сон не только сам цветок, но также своих друзей Майкла Корнера и Энтони Голдстейна, и едва не уснул сам, очнувшись лишь тогда растение сцапало его тетрадь, довольно клацнув шипованными листьями.
В целом же, гербология, или “практическая ботаника”, как ее “окрестила” Анна Лапина, также известная как Кайнер, оставила довольно бледное впечатление в ее сознании. Просто еще один трудный урок, который необходимо пережить. Как и на зельеварении, здесь также требовалась предельная осторожность и аккуратность, однако Анна никогда не любила копаться в земле и не увлекалась комнатными растениями, чтобы проявить интерес к данному предмету. А необходимость заучивать наизусть кучу несвязанных между собой названий и инструкций, которые весьма проблематично было свести в систему, и вовсе не вселяла оптимизма, грозя переполнением жесткого диска.
* * *
История магии…
На истории магии во вторник Биннс продолжил заунывно вещать о восстании гоблинов в 1914 году и дипломатической войне между волшебниками и гоблинами разных стран, начавшейся параллельно маггловской первой мировой войне. Змейки, еще державшиеся на трансфигурации, дабы не ударить в грязь лицом перед деканом вражеского факультета, теперь отсыпались после вчерашнего довольно трудного и насыщенного дня и ночи, проведенной за учебниками, чем вызвали тихие, недвумысленные смешки представителей других факультетов – весь Хогвартс уже был в курсе, что змеи теперь сами восстанавливают свои подземелья, разгромленные “горным троллем”, что стало очередной темой для подколок и провокаций. Малфой, который серебряным принцем Слизерина уже не являлся, согнувшись буквой “S”, спал в гордом одиночестве на скамье под партой. Забини, на которого навалилась Паркинсон, положил голову на плечо Эшли, которая облокотилась о ближайшую стену. Крэбб, Гойл и Буллстоуд аккурат положили головы на парты друг за другом, и теперь к привычному монотонному голосу профессора Биннса добавилось ритмичное сопение, которое, с одной стороны, немало раздражало сидевших неподалеку студентов вроде Грейнджер, Визерхоффа и Миллер, и, в то же время, медленно, но верно вгоняло в сон Уизли, Смита и Эббот. Гринграсс мило прикорнула на плече у сидевшего рядом с ней Нотта. Нотт же подумал, что Дафна достаточно красива и чистокровна и, к тому же, не глупа, так что ни его, ни ее родители не станут возражать против их брака, и, приобняв девушку за талию, отправиться в царство Морфея вслед за остальными своими товарищами по факультету.
… Анна улыбалась во сне, отчего ее лицо, освещенное падавшими из окна косыми солнечными лучами, казалось одухотворенным, преобразившимся. Словно она решила убрать внутренние блоки, державшие ее в страхе и напряжении, и позволила приятным и радостным мыслям заполнить сознание. Ассбьорн дотронулся до ее руки – такой маленькой и хрупкой, что хотелось взять ее обеими ладонями и поднести к губам – и почувствовал, как тонкие женские пальцы обхватили его руку в ответ. Ассбьорн улыбнулся и увидел, как еще шире стала улыбка на лице Анны.
… И снова утро, и косые солнечные лучи выхватывают из полумрака комнаты ее белое, улыбающееся лицо. Ее округлая грудь мерно вздымается под тонким белым кружевом ночной рубашки, опущены ресницы, а русые волосы в беспорядке разметались по белой подушке, но это ее не портит, нет. Он наклоняется над ней и нежно целует в чуть приоткрытые губы, бережно придерживая голову.
— Доброе утро, — ласково шепчет Ассбьорн.
Анна радостно улыбается и обнимает его в ответ. На ее безымянном пальце блестит серебряное кольцо…
Фольквардссон мотнул головой, загоняя вглубь сознания столь далеко идущие мысли. Ему еще предстоит завоевать доверие и симпатию Анны, и сделать это будет крайне нелегко, если рядом есть такой конкурент, как Карл Шенбрюнн, который имеет перед ним очевидные преимущества. Сам же конкурент в это время спал не менее сладко, чем возлюбленная Фольквардссоном Анна Кайнер, также положив голову на парту, и его пальцы – случайно ли – касались ее локтя.
— То есть как это – волшебники подчинились каким-то магглам? – громко возмутился Бранау, привстав со скамьи и опершись руками о парту, глаза его лихорадочно блестели.
Это была первая лекция по истории магии, которую посетил Бранау в Хогвартсе, и он уже остался недоволен, начиная тем, что предмет ведет призрак, и заканчивая тем, что Биннс слишком мало говорил о самих волшебниках, но слишком много внимания уделял магглам и гоблинам. В целом же у Генриха сложилось весьма противоречивое мнение о Хогвартсе и принятой в магической Британии системе образования. С одной стороны, его радовала практически полная безнаказанность — даже Снейп, декан факультета Слизерин, вынужденный подчиняться этому старому маразматику, не мог вставлять ему палки в колеса, и в словах его легко можно было отыскать лазейки (“… если убийство будет совершено в стенах Хогвартса…”), а белобородый директор, также известный как победитель Гриндевальда, слишком трясется за свой авторитет, чтобы позволить провести расследование, ведь это ляжет темным пятном на репутацию школы и, следовательно, на его собственную. Одна его нелепая версия с троллями чего стоит! Здесь не нужно быть гением, чтобы догадаться, что это лишь дешевая отговорка. С другой, юный наследник древнего чистокровного рода находил Хогвартскую программу крайне скудной по части гуманитарных предметов. Одна несчастная история магии, которую ведет призрак – просто ужас! И это лучшая школа чародейства и волшебства в мире?! Конечно, были еще и древние руны, но Генрих был уверен, что не узнает на этом предмете ничего интересного, поскольку его интересовали лишь ритуальные аспекты применения рун, которые в Хогвартсе относятся ad indicem scientiarum prohibitarum (2). Здесь не преподавали ни теорию магии, ни магическое законодательство, которые он изучал для подготовки в Йену. Как рассказал ему Малфой, чистокровных волшебников этому обучали в семьях — таким образом, они получали заметные преимущества перед грязнокровками. С третьей стороны, грязнокровки в Хогвартсе ну уж очень нагло себя вели, уверенные в своей исключительности и ставящие сами себя на один ранг с чистокровными, причем Бранау так и не смог определиться, кто его бесит больше: Грейнджер или Кайнер. Тихие ботаники с Равенкло или тупицы с Хаффлпаффа его мало интересовали – все равно, что муха, которая ползет по стене, кусать – не кусает, но раздражает прилично, что сразу хочется Аваду запустить. Грейнджер – зубрила и выскочка, думающая, что если она перечитала все книги из библиотеки, то знает больше всех, и наивно убежденная в том, что кому-то здесь придутся по вкусу ее дурацкие маггловские идеи. Пожалуй, если бы она не была подружкой Поттера и, следовательно, не входила бы в число директорских любимчиков (а по тому, как быстро замяли дело Гольдштейна, Бранау понял, что грязнокровки для директора являются не больше, чем просто расходным материалом, глупым стадом баранов, которыми легко управлять, держа их в блаженном неведении), ее можно было бы зажать где-нибудь в темном углу, сполна насладившись ее болью, страданиями и унижением, после чего бросить ее умирать так, чтобы никто никогда ее не нашел, — юноша не заметил, как его губы изогнулись в хищной улыбке, а глаза засветились маниакальным блеском. А Кайнер… Кайнер должна будет сполна заплатить его унижение, нужно будет только выбрать подходящее время и место… не в Хогвартсе, — Генрих отлично помнил наставление декана и Темного Лорда. Он чувствовал себя глубоко уязвленным, после того, как очнулся незадолго до рассвета в Больничном крыле, будучи не в силах поверить, что его смогла победить какая-то грязнокровка, и потому очень надеялся на то, что декан не станет уведомлять его родителей о сем позорном инциденте. К тому же, его планам мешал тот факт, что Кайнер почти все время опекали Шенбрюнн и Фольквардссон, против которых он не решился бы выступить в открытую (его младший брат Хуберт, учившийся в Дурсмстранге, рассказывал немало страшилок о суровом и мстительном Ассбьорне Фольквардссоне и некой Сольвейг Бергстрём, которых которого никто не мог победить в дуэли,), да и Кайнер, придется признать, тоже далеко небезобидна. Необходимо просто улучить момент, чтобы она осталась одна, так что не помешает стравить этих двух олухов между собой. А еще лучше будет, если они будут вынуждены наблюдать за ее мучениями, не в силах ей помочь – это будет уже самая настоящая, самая сладкая месть. В любом случае, у него еще есть время, для того, чтобы обдумать и претворить в жизнь свой план…
Резкий выпад Генриха нарушил привычное течение лекции по истории магии, заставив проснуться большую часть присутствовавших студентов, которые спросонья не до конца понимали, о чем идет речь, и потому хлопали глазами.
— Сядьте, Брайан, и не мешайте, — Биннс не изменил своей привычке путать имена студентов и проплыл мимо слизеринца, совершенно не обратив на него внимания.
Бранау хотел сказать что-нибудь едкое в стиле “Как ты посмел назвать меня, жалкий отпечаток души?!”, однако сдержался, и гнев его выдавало лишь белое, как мел, лицо, каждый мускул которого был напряжен до предела, и бледно-серые глаза, которые выдавали такую злобу, что ее хватило бы на десяток Авад и пятерку Пыточных. Ибо Генрих фон Бранау был воспитан в уважении к старшим и привык воспринимать привидений как носителей древних знаний и хранителей места. Привидение было бессильно физически и не могло пользоваться магией, для которой требовался проводник и хранилище в виде телесной оболочки, зато способно было проклясть. Последнее носило, скорее, ритуальный характер и требовало не столько магической мощи, а сколько силы воли и нацеленности на достижение определенного результата. Для этого требовался лишь интеллект, которым приведения обладали в избытке. Они не были лишены магии полностью, но сохраняли ее в некоем рассеянном виде, и потому их можно было обнаружить с помощью чар выявления остаточного магического действия.
— Вы так и не ответили на мой вопрос, профессор Биннс, — настойчивым голосом произнес Бранау.
Пусть от личных оскорблений в адрес историка-призрака он воздержался, однако никак не мог примириться с тем, что не укладывалось в его собственную парадигму мирового устройства, и потому считал это нелепой подтасовкой с целью “угодить грязи”.
– Маги не могли так низко пасть, чтобы выплачивать репарации за этих жалких магглов! Да магический мир только бы сбросил с себя оковы, если бы эти свиньи-магглы передохли бы от голода!
Теперь уже все студенты, открыв рты, со страхом в глазах смотрели в спину стоявшему в первом ряду белобрысому слизеринцу с большим количеством перстней на пальцах. От него исходили яркие эманации злобы и ненависти, он казался опасным, хотя они и не видели его лица. Намного более опасным, чем Малфой, Снейп или Тот-кого-нельзя-называть со своими Пожирателями Смерти, ибо стоял прямо перед ними. Никто не сомневался, что ему ничего не стоит взять палочку и убить всех разом – несмотря на настоятельную рекомендацию директора не разглашать об инциденте, имевшем место на прошлой неделе, почти весь седьмой курс знал, что именно Бранау проклял Голдстейна, после чего тот четыре дня провалялся в Больничном крыле, и что подлого слизеринца не отправили в Азкабан только потому, что против него не было доказательств.
Элиза подняла затравленный, виноватый взгляд на окружавших ее однокурсников — некоторые из них смотрели с явным осуждением на всю их группу. Лотар крепко сжал ее ладонь, давая понять, что всегда защитит ее, однако вид его был крайне угрюмый и мрачный. Лишь Карл Шенбрюнн отличался ледяным спокойствием, однако по лицу его было видно, что это спокойствие дается ему с большим трудом. Всем им было стыдно, что они живут в одной стране с таким фанатичным расистом и идеологом чистокровности, как Генрих фон Бранау. Кроме того, они вполне справедливо опасались, что теперь о них, как и обо всей их стране в целом будут судить исключительно по одному, причем не лучшему ее представителю, ибо в массовом сознании большинства людей история Германии ассоциировалась исключительно с нацизмом, лагерями смерти и запредельной жестокостью. Кайнер же просто уткнулась подбородком в сложенные на парте руки и отрешенно смотрела перед собой. По ее мнению, опасной была не та собака, которая много лает, а та, что кусает. А Фольквардссон, продолжая сверлить спину Бранау холодным колючим взглядом, заранее положил перед собой волшебную палочку, чтобы при необходимости быстро нейтрализовать зарвавшегося слизеринца. Единственный, кто, казалось, с полным равнодушием взирал на происходящее, был преподаватель истории магии Катберт Биннс.
— Как ты смеешь перебивать учителя?! – возмутилась Гермиона, встав с места; карие глаза ее были полны гнева, а к лицу прилила кровь. – Профессор Биннс абсолютно прав: это ваши волшебники развязали войну, значит, они же должны были выплачивать репарации странам-победительницам!
— Заткнись, гря…
Договорить Генрих так и не сумел, ибо почувствовал внутри себя холодную ноющую пустоту, а ученики впервые увидели, как призрак прошел сквозь человека. Юноша обмяк, развалившись на скамье, на которой, кроме него, больше никто не сидел, и уставился стеклянными глазами в потолок.
— Сядьте, Грайнне. Вы понятия не имеете, о чем говорите, — строго сказал преподаватель, и продолжил читать лекцию своим монотонным речитативом, рассказывая о подписании Версальского договора магглами и магами. По отдельности, разумеется.
Грейнжер же, все еще красная от гнева, почла за лучшее опуститься обратно на скамью – профессора Биннса лучше не злить. Это был первый раз, когда профессор Биннс не просто наказал студента за плохое поведение на его уроке, но и вообще проявил эмоции.
— Классно ты сделала его, Миона! – шепнул Рон Уизли, показав поднятый вверх большой палец.
Сидевший по другую сторону от нее Гарри согласно кивнул улыбнувшись. Однако каждый из мальчиков был рад за подругу по-своему: если для Гарри было важно, что ей удалось поставить на место нового слизеринского принца и показать себя истинной гриффиндоркой и поборницей справедливости, то Рону понравилось, как она отделала соотечественника этого противного Уизерофа. Действия же Биннса ребята восприняли исключительно как поддержку Гермиониной правоты, в то время как Гермиона, поймав на себе взгляд призрака, напротив, заметила явное осуждение своих действий, отчего ей стало не по себе: это была не брезгливость, с которой на нее и мальчиков смотрел обычно Снейп, а небрежная снисходительность, характерная, скорее, для самого нелюбимого директора Хогвартса Финнеаса Найджелюса Блэка, не считавшего нужным удостаивать внимания тех, кто был младше и, следовательно, не могли похвастаться умом и жизненным опытом. “Вы понятия не имеете, о чем говорите”, — вспомнились ей слова профессора. Стало неуютно, ведь ее фактически поставили перед фактом, что она сказала глупость, чего лучшая ученица Хогвартса не могла себя простить, ибо знания и соответствующие им оценки были для нее единственным способом самоутверждения в жизни. Однако, как ни старалась девушка, так не могла найти, где именно она допустила ошибку в своем высказывании.
1 (лат.) к изучению.
2 (лат.) к перечню запрещенных знаний.
Сообщение отредактировал PPh3 - Понедельник, 05.11.2012, 01:22 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Среда, 28.12.2011, 01:52 | Сообщение # 82 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| По окончании урока Крэбб и Гойл увели полубесчувственного Бранау в Больничное Крыло, где он провалялся до самого вечера, окончательно для себя решив, что даже историю магии в Хогвартсе преподают ужасно, поэтому делать здесь реально нечего. С другой стороны, Хогвартс – идеальное место для претворения в жизнь идей Темного Лорда, пока они совпадают с идеями его клана, и, не маловероятно, здесь он сможет добиться большего, нежели у себя в Германии.
Никто из его старых одноклассников, приехавших вместе с ним по обмену в Шотландию, даже не подумал о том, чтобы проводить его или просто поддержать. Вместо этого Шенбрюнн, Визерхофф, Миллер, а также присоединившиеся к ним Кайнер и Фольквардссон дружной компанией направились во внутренний двор, чтобы провести оставшееся до обеда время на свежем воздухе. Дул слабый ветерок, закручивая в небольшом вихре опавшие на землю листья, а солнце поднялось уже достаточно высоко, чтобы осветить окруженные многочисленными постройками дворы-колодцы и подарить их обитателям немного тепла. Карл, Анна и Ассбьорн, поудобнее устроившись на балюстрадах, отделявших двор от окружавшей его крытой галереи, отрабатывали заклинания для предстоящего урока у профессора Флитвика. Данный предмет они находили для себя наиболее легким и интересным одновременно, и потому тратили минимум времени на подготовку к нему. Элиза плела себе венок из цветков бессмертника и веточек остролиста, а Лотар баловался тем, что наколдовывал птичек, которые весело щебетали, прыгая по веткам плюща, оплетшего балюстрады. Через несколько недель они исчезнут так же, как и появились – просто растворятся, став частью здешней магии, а пока пусть радуют слух.
Царившую между ними идиллию нарушило появление Грейнджер, за которой едва поспевали Поттер и Уизли: стоило девушке воодушевиться какой-либо идеей, как у нее тут же открывалось второе дыхание, и появлялись силы действовать, действовать, действовать… Грейнджер в весьма доступной форме дала понять немцам, что им должно быть безумно стыдно за свою страну, раз они, имеется в виду магическое сообщество, не хотят становиться на путь очищения и демократии, но вместо этого культивируют у себя нацистские предрассудки времен второй мировой, в результате чего на свет появляются такие особи, как Генрих Бранау. Также Гермиона предположила, что в Германии эльфы наверняка еще больше ущемлены в правах, чем в других странах. А, заметив стоявшего за Кайнер и недобро поглядывающего на нее (Гермиону) Фольквардссона, девушка тут же заявила, что виной всему их лояльное отношение к темным искусствам, которые вызывают жажду власти и превосходства над всеми остальными. Все это староста гриффиндора выпалила на одном дыхании, что никто даже не успел возразить ей. При этом она нисколько не сомневалась в своих словах, уверенная, что несет свет людям.
Для такой умной девушки, как Гермиона Грейнджер, не составило труда провести параллель между Вольдемортовским террором и Гитлеровским режимом. Она специально изучила вперед историю магии и узнала, что Гитлер устроил вторую мировую войну не без подсказки первого темного мага столетия Геллерта Гриндевальда. Гриндевальд мечтал захватить весь мир и поработить магглов, и в этом его стремления мало отличались от таковых у Бранау. А поскольку и дураку было понятно, что в одиночку он ничего не смог бы сделать, то он пошел на временные уступки и заключил соглашение с тогдашним немецким диктатором Гитлером, который обладал достаточной харизмой и жаждой власти, чтобы заставить своих подданных идти войной на остальные европейские страны. Из рассказов же Гарри о Вольдеморте, составленных на основе имевшихся у Дамблдора воспоминаний, Гермиона поняла, что Риддл, если называть вещи своими именами, еще с детства мечтал о власти, чтобы все его боялись. Поступив в Хогвартс, он стал очень быстро изучать темную магию, поняв, что это поможет ему захватить власть, а уже в шестнадцать совершил свое первое убийство, лишив жизни своего отца-маггла и его родителей. В последствии он стал еще глубже изучать темную магию, что привело его к созданию хоркруксов. Дамблдор поступил очень правильно, что распорядился убрать из библиотеки все книги по темной магии, когда стал директором.
Итого, обоими маньяками двигало стремление к власти, усиленное изучением темных искусств. И потому, если волшебники не осознают всю их пагубность, то они не смогут избавиться от своих ужасных средневековых предрассудков и построить здоровое демократическое общество, в котором на корню будет рубиться зло и несправедливость.
Стоявшие позади Грейнджер Поттер и Уизли согласно кивали, даже не задумываясь о том, как сильно напоминали в тот момент малфоевских громил Крэбба и Гойла. Лица же немецких подростков были мрачнее тучи, но вовсе не оттого, что они испытывали глубокое раскаяние за прошлое своей страны. Так, Визерхофф понимал, что если он скажет хоть слово, то не сможет себя остановить, что может плохо закончиться для Грейнджер, которая весьма раздражала его своей наивностью, и ее тупоголовых друзей. Миллер просто испугалась столь бешеного напора гриффиндорской старосты. И хотя она, как и все послевоенные поколения, осуждала идеологию нацизма, ей, тем не менее, показалось неправильным – вот так начинать практически сразу с оскорблений и тыкания носом в грязное прошлое. Кайнер мечтала послать гриффиндорцев куда подальше, однако благоразумно промолчала, решив, что ее слова вряд ли покажутся адекватными в данной ситуации. Фольквардссон также промолчал, но лишь потому, что решил, что трем наивным гриффиндорцам, которым постоянно обрабатывает мозги директор Дамблдор, просто бесполезно объяснять, что Темные искусства не являются злом сами по себе, но только лишь по соответствующему намерению их применяющего, что это часть древней и могущественной магии, которая, благодаря стараниям некоторых, печально сведена до простой зубрежки и неосмысленного махания палочкой. Они просто не примут это, ибо парадигма мышления, вложенная Дамблдором и взращенная многочисленными учебниками, авторы которых уже не имеют реального отношения к магической науке, а только протирают мантии у себя в кабинетах, просто определит это как негативную эвристику и откинет прочь. И вообще, на Грейнджер не помешало бы наложить “Silentium”, невербально.
— Да, мисс Грейнджер, — ответил Шенбрюнн за всех своих друзей, ибо из всех них обладал не только твердой волей, но и выдержанным характером, — к сожалению, на истории нашей страны действительно лежит огромное пятно позора, в назидание будущим поколениям, чего не стоит делать. Однако идеология нацизма уже давно предана осуждению, и ни мы сами, ни наши семьи, ни большая часть наших сограждан, в чем я могу быть уверен, не разделяем данные политические взгляды, которые активно проповедует, как бы ни прискорбно это звучало, наш соотечественник Генрих фон Бранау, — Карл говорил спокойно и уверенно, просто констатировал факты. — И посему, мисс Грейнджер, с вашей стороны было весьма неосмотрительно распространять ваши стереотипы на всех нас, только потому, что под них попал один из нас. Ибо, продолжая распространять данные стереотипы дальше, мы могли бы прийти к выводу, что вашей стране – я имею в виду магическую Британию – также нечем похвастать, когда вы, имея перед собой отрицательный пример в виде нас, допустили становление очередного Темного Лорда, еще более жестокого и беспощадного, чем Гриндевальд.
Гермиону немало покоробили слова немца. Она действительно опиралась лишь на стереотипы, а не собственные наблюдения (которые нередко отметала, как несоответствующие стереотипам), и потому решила, что большинство немецких волшебников рассуждает аналогично Бранау, проповедующему расовую ненависть по отношению к магглам и магглорожденным. И, тем не менее, несмотря на осознание собственной логической ошибки, ей было неприятно, как Шенбрюнн обернул собственные слова против нее самой же. Она же как лучше хотела! Научить, показать, что у них тоже есть шанс стать хорошими, и что для этого нужно сделать. Подлый змей! Взрастили они Темного Лорда, как же? Девушка хотела разразиться очередной нравоучительной тирадой, но вдруг задумалась о том, почему Том Риддл стал Вольдемортом. И тут ей стало нечего ответить, ибо, еще раз прокрутив у себя в голове рассказы Гарри о Вольдеморте, она неожиданно обнаружила, что воспитанием будущего Темного Лорда № 2 вообще никто не занимался. Не взрастили, а вырастили – как сорняк.
Рон хотел, было, кинуться на молодого аристократа, возмущенный тем, как тот нагло оскорбил их, обвинив в том, что якобы они сами способствовали появлению Того-кого-нельзя-называть, но его вовремя остановила Гермиона, аргументировав тем, что ей необходимо все обдумать. Отдувшись, Уизли с ненавистью посмотрел на Шенбрюнна, потом на Визерхоффа и встал рядом со своей девушкой, по-собственнически положив ей руку на талию, всем своим видом демонстрируя, что он здесь главный.
Гарри же стоял, хлопая глазами, и пытался переварить смысл услышанного. Он пытался найти подводные камни в словах молодого аристократа – ведь слизеринцам нельзя верить – но не мог их в упор разглядеть. Шенбрюнн говорил с Гермионой вполне вежливо, да и друзья его не смотрели на нее с ненавистью или брезгливостью, свойственным типичным слизеринцам вроде Малфоя и Паркинсон. Наверное, они действительно просто другие, и все. И, хотя Поттер не испытывал желания подружиться с кем-нибудь из них, почему-то ему не хотелось, чтобы тот же Шенбрюнн, под воздействием своих одноклассников-слизеринцев, а следом за ним и Визерхофф превратились в очередных Малфоев или Забини. При этом юноше не давала покоя фраза “вы… допустили становление очередного Темного Лорда”. Что это значит? После многочисленных погружений в Омут Памяти вместе с Дамблдором Гарри мог с уверенностью сказать, что был непосредственным свидетелем некоторых эпизодов из жизни Вольдеморта. Он знал, что детство Риддла было далеко не самым счастливым, немногим лучше, чем у него самого, но он, Гарри, не стал же таким жестоким и бессердечным, как Риддл. А Дамблдор говорил, что человека определяют не заложенные в нем качества, а сделанный им выбор. Парень даже не задумывался о том, что в отличие от Тома Риддла, его растили, причем специально, хотя знал, что на первом курсе Дамблдор намеренно позволил ему сразиться с Квирреллом, а на втором – с василиском; знал, что все время, что он жил на Тисовой, за ним приглядывала старая кошатница миссис Фигг и некоторые другие орденцы. Знал, но не придавал значения – ведь он уже сделал свой выбор и решил идти до конца, даже ценой собственной жизни.
— Если говорить по справедливости, — с чувством собственного превосходства добавил Шенбрюнн, посмотрев холодным взглядом на гриффиндорцев, — то вам, мисс Грейнджер, следовало бы сказать все это Бранау, а не нам. Хотя, для вашей же безопасности, я рекомендовал бы вам не подходить к нему близко. И запомните: слепо следовать стереотипам – не самый верный способ для того, чтобы узнать и понять человека.
На этой высокой ноте слизеринец закончил свою речь, после чего подал знак своим друзьям, чтобы всем вместе идти в Большой Зал. Рон снова захотел пустить в Шенбрюнна и его друзей какое-нибудь неприятное заклинание, однако те, словно угадав его намерения, резко развернулись, выставив перед собой волшебные палочки, так что Уизли, помня свою дуэль с Визерхоффом, вынужден был отступить, мысленно давая себе зарок поквитаться с ним и его дружком-слизеринцем при первой же возможности. Гермионе же было чуть ли не до слез обидно: не считая профессора Снейпа, Шенбрюнн был уже вторым человеком за день, который намекнул, что она, лучшая ученица Хогвартса, вовсе не так умна, как она пытается представить. Но ведь она посещает больше всех предметов, она больше всех занимается уроками! Не было в Хогвартской библиотеки еще ни одной книжки, которую она бы ни прочитала! Она не может быть не самой умной! И, тем не менее, что-то в словах Шенбрюнна заставляло ее согласиться, что-то, что она принимала сама за аксиому, но пока еще не осознавала.
* * *
Курьез…
— Она восхитительная!
— Великолепная!
— Неподражаемая!
— Жить без нее не могу!
Крэбб и Гойл, самые отстающие ученики на потоке даже не подозревали, что знают столько разных слов, пока не попробовали замечательных шоколадных конфет, которые нашли на тумбочке у кого-то из одноклассников, который почему-то к ним не притронулся.
— Она…
— Ромильда Вейн!
— Лаванда Браун!
Парни даже не подозревали, как глупые улыбки расплылись по их круглым лицам, а глаза остекленели и покрылись поволокой, что явно говорило о превосходстве “Id” над всеми остальными элементами сознания.
Доев все конфеты, дабы набраться сил для столь важного поступка, как признание в любви, слизеринцы небрежно побросали коробки на пол и, с трудом протиснувшись в дверной проем, отправились на поиски своих пассий. Они совершенно не представляли, где их искать, позволив неожиданно открывшемуся в них внутреннему оку вести их тела.
В одном из коридоров Хогвартса недалеко от Большого Зала, некоторое время спустя…
— Ромильда, а ты уверена, что зелье не испортилось? – спросила Лаванда Браун свою подругу с пятого курса.
— Уверена, — процедила сквозь зубы девушка, которая в этот день также отличалась крайней нервозностью.
— Но он на меня ни разу не обратил внимания! – еще громче произнесла Лаванда; казалось, еще немного, и она устроит истерику.
— И на меня… — не мрачно согласилась Ромильда, отвернувшись.
— Девочки, да чего вы беспокоитесь? – вмешалась в разговор Парвати Патил. – Чтобы с нашей красотой мы не смогли найти себе мальчиков…
Из их троицы она была единственная, кто излучал оптимизм.
— Тебе легко говорить, — огрызнулась Лаванда. – Вам с сестрой родители наверняка найдут хороших женихов. А у нас кто есть? Поттера крепко держит младшая Уизли, Уизли отбила у меня Грейнджер в прошлом году и, кажется их отношения сейчас набирают активность, — Ромильда прикрыла лицо ладонью, чтобы никто не заметил появившуюся на ее лице ухмылку. – Уизероф встречается с этой дурой-хаффлпаффкой и дружит со слизеринцами. Лонгоботтом – вообще тюфяк. Томас и Финниган – тоже еще дети. О ребятах с младших курсов и говорить нечего!
Нехватку в Хогвартсе здравомыслящих и самостоятельных особей мужского пола, которым была бы нужна именно девушка, а не очередная нянька, мисс Браун считала едва ли не проблемой вселенского масштаба и потому была вынуждена пойти на столь крутые меры, как добавление любовного зелья в еду.
— Так это кто-то не из Гриффиндора? – догадалась Парвати. – Почему ты мне не сказала?
— Боялась, что не получится, и вот результат…
По щекам девушки потекли слезы. Ей повезло еще, что тушь была магически усовершенствована и потому не растворялась в воде, так что за красоту свою, за исключением опухших красных глаз, девушка могла не переживать.
— Ну не плачь — повезет в следующий вариант, — принялась успокаивать ее подруга, прижав к груди. – Ну если не из Гриффиндора, то откуда тогда?
— Посуди сама, — ответила Ромильда, — в Равенкло учатся одни ботаники, с ними слишком скучно, а к тому, из Дурмстранга, лучше не пытаться подкатить – еще проклянет, не дай Мерлин. В Хаффлпаффе учатся одни идиоты не лучше нашего Лонгоботтома. Что с них взять?
— Значит, Слизерин? – деловито поинтересовалась Парвати.
— А что? – ответила переставшая хныкать Лаванда. – Самые красивые и богатые мальчики как раз оттуда. Драко Малфой… — глаза ее закатились в блаженном мечтании.
— Блейз Забини!..
— Теодор Нотт…
— Карл Шонбрунн…
— И супер брутальный мужчина Хейнри Брейноу!
— Но он же ярый приверженец чистоты крови, — возразила Парвати, округлив глаза, которые казались особенно большими на фоне смуглой кожи лица. – Про него такие слухи ходят…
— Так я же чистокровная, — парировала Лаванда, тряхнув своим немаленьким бюстом, жалея о том, что строгая школьная форма не дает ей похвастаться своим главным достоинством в полной мере. – И потом, разве это не задача для нас, гриффиндорок, перевоспитать плохих парней? – и хитро подмигнула подругам, которые были с ней полностью согласны.
— Лаванда Браун!
— Ромильда Вейн!
— Любовь моя!
Девушки не заметили, как оказались в объятиях обезумевших слизеринцев, которые едва не сломали им ребра и теперь покрывали их лица многочисленными поцелуями. Парвати со страху отбежала подальше, закрыв рот руками и выпучив глаза. Или зелье не правильно подействовало, или… ее подруги сошли с ума!
Крэбб и Гойл тем временем, признавшись, наконец, в своих чувствах, начали спорить, кому из них должна принадлежать каждая из гриффиндорок, после чего выяснили, что каждый из них влюблен в обеих девиц, и для них это явилось как луч солнца, пробившийся сквозь тучи. Посмотреть на влюбленных голубков прибежало множество учеников с разных факультетов, у кого не было в тот момент уроков. Те, что помладше, хихикали, чуть постарше – краснели. Радостный Колин Криви, бегавший вокруг с фотоаппаратом, успел запечатлеть любовный квартет во всех возможных ракурсах, и тот факт, что первые красавицы Хогвартса Лаванда Браун и Ромильда Вейн встречаются с тупоголовыми увальнями Крэббом и Гойлом, быстро стал чуть ли не главной сенсацией в школе. Вот только самим героиням дня от этого было ничуть весело, а к отвращению от слишком близких физических контактов с тупыми и шкафоподобными слизеринцами примешалось также унижение и осознание собственной глупости: да буквально через час над ними будет смеяться и тыкать пальцем уже весь Хогвартс. С тех пор девушки зареклись от того, чтобы добавлять любовные зелья в еду или напитки к юношам, которые могут это и не употребить внутрь. Им пришлось заплатить слишком высокую цену за то, чтобы научиться отвечать за свои поступки и понять, что даже у самых безобидных, на первый взгляд, авантюр могут быть очень неприятные последствия.
Что же касается Крэбба и Гойла, то они также понесли наказание за то, что поддались любовному зелью. Никто не знал, какое именно заклинание наложила на них Миллисента Буллстоуд, когда увидела их зажимающимися с Браун и Вейн (ибо оно было невербальным, чего никто не ожидал от никогда не блиставшей силой ума слизеринки), но месть ее была жестокой. Крэбб и Гойл не только получили отработки от своего декана за то, что опозорили факультет великого Салазара Слизерина столь вопиющим образом, но также довольно продолжительное время не могли без стыда и осознания собственной ущербности переодеваться при всех в общей спальне и, тем более, мыться в душе вместе с другими одноклассниками.
Ретроспектива…
Приблизительно за двенадцать часов до уже описанных выше событий…
Время перевалило уже за половину второго новых суток, когда донельзя уставший Карл Шенбрюнн вошел в спальню мальчиков седьмого курса. Собрал портфель на следующее утро, ненужные пока книги и тетради убрал на полку в своем личном шкафу, который был у каждого студента Слизерина, и стал готовиться ко сну.
— Эй, Шенбрюнн, кажется, у тебя появилась новая поклонница, — мелодичный тенор Забини отвлек юношу от переодевания в пижаму.
— Надо же, — небрежно ответил Карл, застегивая пижамную рубашку.
Не то, чтобы это известие его особо порадовало, но и полной неожиданностью не являлось, ибо за прошедшие полторы недели он уже не раз ловил на себе завистливые и пожирающие взгляды девочек со старших курсов. Красивый, богатый, чистокровный – вот рецепт счастья для большинства девиц на выданье.
— Или это от твоей дражайшей грязнокровки? – ехидным голосом спросил Блейз, придирчиво рассматривая кричаще-красную коробку в форме сердечка, перевязанную атласной розовой лентой.
— Хотя Анна Кайнер низкого происхождения, у нее, по крайней мере, есть вкус и манеры, чего не скажешь об отправительнице сего подарка. А вас, мистер Забини, очевидно, не учили, что трогать чужие вещи – неприлично? – мулат с виноватым выражением лица вернул коробку обратно на тумбочку Шенбрюнна. – Вот так. А теперь доброй ночи, мистер Забини, — холодно сказал Карл, сев на кровать и взяв с собой коробку. – И если хоть что-то из моих вещей пропадет, я буду знать, у кого их искать.
Забини проглотил застрявший в горле ком и послушно лег спать, укрывшись одеялом с головой. Благодаря своей привлекательной внешности и веселому, где-то даже беспечному характеру, Блейз никогда не испытывал проблем с тем, чтобы завести новое знакомство, наладить нужный контакт. И потому испытал немалое разочарование, когда его шутки и безобидное подкалывание, мало того, что не произвели нужного эффекта на нового одноклассника, так еще и настроили его против. Да и холодный взгляд, которым одарил его напоследок Шенбрюнн, также не предвещал ничего хорошего, в особенности тем, кого он заметит копающимися в своих вещах. Сорвалась рыбка с крючка, а жаль. И чего он только в этой грязнокровке нашел? Блейз уже забыл, как неделю назад сам пытался состроить глазки той же грязнокровке, и как удача не повернулась к нему лицом.
Карл тем временем чисто из любопытства развязал ленточку и открыл коробку – шоколадные конфеты, которые, как ни странно, пахли не только шоколадом и ванилью, но также эстрагоном, жасмином, луноцветом и прочими травами, которые используются в изготовлении зелий. Перед глазами сразу возникли образы родителей, брата и сестры, то, как они с отцом и Вильгельмом варят сложное зелье в домашней лаборатории и заворожено смотрят на клубящийся серебристый пар, их домашней библиотеки, в которой было собрано немало маггловских и магических книг, причем весьма редких и ценных… Амортенция, – мрачно заключил Шенбрюнн про себя. Как скучно и банально. Хотя можно было догадаться по кричащим цветам коробки и ее содержимому. Вложенную записку, написанную блестящими розовыми чернилами и украшенную сердечками, парень даже не стал читать, лишь небрежно закрыл коробку и вернул на место. И он уже совсем не возражал против того, чтобы ее стащил кто-то из одноклассников.
Конец ретроспективы…
Сообщение отредактировал PPh3 - Понедельник, 05.11.2012, 01:37 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Воскресенье, 12.02.2012, 17:39 | Сообщение # 83 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Глава 27. Затишье перед бурей: Равенкло-Хаффлпафф.
Косые солнечные лучи насквозь пронизывают большую круглую комнату, не давая заснуть ученикам, сидящим в уютных креслах. Из высоких стрельчатых окон видны раскинувшиеся вокруг замка леса и горы, но, главное, небо, до которого, казалось, можно дотянуться рукой, почувствовать вольный порыв ветра, увидеть птиц, пролетающих рядом с тобой. Высокий куполообразный потолок повторяет небесную сферу, золотисто-белой мозаикой на темно-синем фоне выложены на нем все созвездия северного полушария, которые сами перемещаются со временем, совершая свой годичный цикл. Около каменных стен, украшенных гобеленами, выполненными в бронзово-синей гамме, стоят высокие книжные шкафы, которые вовсе не кажутся массивными от обилия помещающихся в них книг. Их здесь столько, что обитателям этой прекрасной воздушной гостиной можно было бы вообще никогда не посещать библиотеку, но, тем не менее, они были самые большие ее завсегдатаи. В зале много письменных столов с выдвижными ящичками и откидными столешницами — так, чтобы на них уместились все принесенные учениками книги и свитки, а также чернильницы с перьями. Все убранство гостиной призвано подчеркнуть высоту ума и глубину мыслей живущих здесь студентов, их стремление постичь мудрость и тайны вселенной, а также обеспечить необходимый комфорт для обучения и упражнения своего ума. Ровена Равенкло, больше всего ценившая в людях острый ум и ясное мышление, заранее позаботилась об этом еще в дни основания Хогвартса. Статуя ее, выполненная из белого мрамора, стоит в синей арочной нише напротив входа. То ли в те древние времена маги владели большим числом знаний и умений, то ли просто скульптор оказался очень искусный, но лицо Ровены казалось живым, пусть и застывшим, губы были подернуты легкой полуулыбкой, а взгляд был осмыслен и полон вековой мудрости. Она как будто смотрит на каждого, кто был в гостиной, в каком бы месте он ни находился. На голову женщины надета диадема — изящная мраморная копия той самой диадемы, которую, не снимая, носила Основательница, и которая, согласно легенде, наделяет любого носящего ее вековой мудростью. “INGENIVM SVPRA MODVM EST MAXIMVM HOMINIS THESAVRVM” — “Ум без границ есть величайшее сокровище человека” — эта надпись, аккуратно вырезанная по тонкому ободу унциальным шрифтом, стала на века девизом Равенкло.
Сейчас вечер, и большинство студентов проводит время за чтением книг, написанием эссе или подготовкой лабораторного журнала. Некоторые, собравшись в кучки, тихо обсуждают между собой какую-нибудь очередную теорию. В башне Равенкло, не в пример Гриффиндорской, почти всегда тихо: студенты здесь уважают личное право каждого на собственные размышления, на которых трудно сосредоточиться в общем шуме. Даже ретивые и впечатлительные первокурсники, поначалу галдящие, охающие и ахающие, привыкали со временем к заведенному веками порядку, приобретали задумчивость и степенность. Нет, радость и веселье или желание поговорить по душам были отнюдь не чужды питомцам вороньего факультета, многие из которых здесь нашли своих друзей и единомышленников, но они не были здесь главными ценностями, как в Гриффиндоре или Хаффлпаффе. Единство в стремлении к знаниям и постижении истины и многообразия окружающего мира сближало здесь умы, но оставляло холодными сердца.
Около одного из окон сидит светловолосый студент-семикурсник и с сосредоточенным выражением лица переписывает к себе в тетрадь очередной абзац из странного толстого фолианта, затем пододвигает к себе поближе другую книгу, более новую и тонкую, и переписывает что-то из нее. Потом сидит, задумавшись — вертикальная морщинка прочертила лоб и залегла между бровей, правая рука поддерживает подбородок, а пальцы левой барабанят по гладкой дубовой столешнице. Взгляд бледных серо-голубых глаз сосредоточился на исписанном пергаменте, в то время как в голове комбинации слов превращались в предложения, из дальних и ближних закоулков памяти извлекались все прочитанные по данной теме талмуды, а мозг интенсивно работал, систематизируя и анализируя имеющуюся информацию, производя новые знания. Подобно разряду молнии, блеснула очередная новая идея, отразилась в глазах и погасла, и юноша, до этого неподвижно сидевший в кресле, вдруг схватился за перо и быстро нацарапал свои мысли на пергаменте. Зачеркнул в паре мест, где-то, обведя слова кругами, стрелками и цифрами указал их новые места, кое-где добавил целые абзацы, уместив их бисерным почерком на полях. Так, надо еще расставить ссылки и указать список литературы, и черновик для Снейпа будет готов.
Переписав фамилию последнего автора и название соответствующего труда, парень с блаженной улыбкой на устах откинулся на спинку кресла и, прикрыв глаза, расслабился. В ушах шумит прибой, и прохладный морской ветер треплет отросшие волосы, заставляя глаза щуриться. Он на своем любимом фьорде около Блигаардсхаллена — набегающие волны с силой разбиваются о его крутые уступы, взрываясь тысячами брызг, которые ветер доносит до самого верха…
- Эй, Ассбьорн, земля вызывает! — кто-то немилосердно тряс его за плечо.
Открыл один глаз, потом другой — карие глаза, прямой, почти греческий нос, чуть смугловатая кожа, темно-русые волосы кудряшками ниспадают до плеч — понятно, Голдстейн. Дело в том, что Ассбьорн Фольквардссон, а это был именно он, строго-настрого приказал своим однокашникам не тревожить его, пока он занят творческим мыслительным процессом, которым сопровождается написание любого эссе в его исполнении, ибо не любил, когда его сбивали с мысли. Равенкловцы предпочли принять это на веру и не спрашивать, что им будет в случае нарушения этого запрета — “Cruciatus” или сразу “Avada” — достаточно было лишь колючего, ледяного, словно прожигающего насквозь взгляда, чтобы лишние вопросы отпали сами собой. И то, что Фольквардссон сейчас расслабился, свидетельствовало о том, что простые смертные теперь имеют шанс до него достучаться без какого-либо физического или душевного урона для себя.
- Да, Энтони? — поинтересовался Фольквардссон, коснувшись губ кончиком белого гусиного пера. — Снова проблемы с рунами?
- Ага. Ты не мог бы помочь? — неуверенно спросил Голдстейн и тут же поспешил прибавить: — Если, конечно, не сильно занят.
- Чистовик может и подождать, — ответил Ассбьорн, слегка улыбнувшись. — Давай, показывай, что у вас там за головоломка.
Голдстейн кивнул Корнеру и Буту, и те, взяв с собой пергаменты, перья, чернильницы и словари, пересели за стол к Фольквардссону, сидевшему до этого в гордом одиночестве. Ибо последний не любил, когда его отвлекали разговорами во время выполнения домашних заданий, которые неминуемо случаются, когда несколько человек собираются вместе и занимаются одним делом.
Многим могло бы показаться, что Ассбьорн Фольквардссон слишком эгоистичный и самоуверенный, слишком замкнутый и недружелюбный, и он не стремился опровергать эти мнения. Ему не было дела до всяких слухов и отношения к нему других людей, если те его не интересовали, ибо, считал он, каждый человек отвечает, прежде всего, перед своей совестью. Он стремился жить так, как удобно было ему, и поступать так, как сам считал нужным, но при этом так, чтобы никто от этого не страдал. Он был достаточно взрослый, чтобы отличить самостоятельность и связанную с ней ответственность от простого ребячества. В то же время, он никогда не отказывал в помощи, если, по его мнению, человек этого заслуживал, а у него самого было для этого время и желание. Так и теперь он согласился помочь своим одноклассникам с рунами — для него, знакомого с рунической письменностью еще с детства, это было делом нескольких минут, тем более что другим ребятам профессор Стюрке намеренно давала задания легче, чем ему самому — каждому по способностям. Обращались к нему также с чарами, нумерологией и зельями, и не только студенты с его курса, и Ассбьорн старался максимально доступно объяснить товарищам по факультету местами непонятную и сложную теорию, постепенно ликвидируя пробелы, которые оставили после себя преподаватели или авторы учебников. В литературе же он разбирался не хуже Гермионы Грейнджер, которая, как было известно всему Хогвартсу, практически прописалась в библиотеке. Только существовала одна проблема — почти все рекомендованные Фольквардссоном книги хранились в Запретной Секции и нередко были написаны на незнакомых здешним студентам языках, так что, кляня про себя, а то и вслух школьное руководство, которое не соизволило озаботиться гуманитарным образованием своих подопечных, он вынужден был поднимать свои старые конспекты, предусмотрительно захваченные из дома, и извлекать из своей памяти знания, уже покрывшиеся кое-где слоем пыли, чтобы затем донести эти самые знания до алчущих однокашников. Объяснить он старался так, чтобы дошло до всех сразу, и его больше не спрашивали, ибо, мягко говоря, бывший дурмстранговец не любил, когда к нему несколько раз приставали с одним и тем же вопросом, особенно когда это делали представительницы прекрасного пола, и потому активно пропагандировал принцип “понял сам — объясни другому”.
Общался Фольквардссон со всеми предельно вежливо, насколько это позволял холодный и резкий характер, не редко демонстрируя при этом свою эрудированность по тому или иному вопросу, что позволило ему относительно легко войти в новый коллектив, где в почете были острый ум и знания, но не панибратство. Общался, но только до тех пор, пока не замечал корыстное к себе отношение, что с его способностями к ментальной магии, происходило, как правило, очень скоро. Взбрело в голову какому-то студенту-пятикурснику, что бывший дурмстранговец обязан "разжевывать" ему всю домашку и проверять все письменные работы, параллельно переписывая их, как ему тут же объяснили, что он обладает уже достаточным количеством знаний, чтобы дальше самому справляться с учебной нагрузкой, а иначе что он делает в Доме мудрейшей Ровены Равенкло? Стоило намекнуть Мэнди Брокльхерст, что Кайнер, наверное, очень приятно провела с Шенбрюнном время в одной небызызвестной комнате, и что ему, наследнику древнего чистокровного рода, следует подыскать себе более порядочную невесту, а не полусквибиху с весьма сомнительными моральными качествами, как тут же удостоилась ледяного презрительного взгляда. "Не вам, мисс Брокльхерст, решать, с кем я могу общаться, а с кем нет, и уж, тем более, кого мне выбрать в жены, и было крайне глупо и наивно с вашей стороны полагать, что я после этого обращу на вас внимание: вы сами своими словами уничтожили в моих глазах свою репутацию порядочной девушки с "несомнительными" моральными качествами", — сказал он, вложив в последние слова как можно больше яда, отчего равенкловка, считавшая себя в меру умной и привлекательной, чтобы без труда заполучить приглянувшегося парня, и никогда ен испытывавшая недостатка в поклонниках, тут же почувствовала себя раздетой и брошенной в грязь. Аналогичной участи сподобилась и ее подруга Лиза Турпин, шепнувшая Падме Патил, старосте факультета, "что этот переводник из Дурмстранга не надежен, и потому с ним не следует дружить, и, вообще, он должен проверку в министерстве пройти." Глупая девочка, полагающая, что если ее папа занимает какую-то высокую должность в Министерстве, то ей обеспечена золотая жизнь в будущем, и не желающая видеть, во что превратило страну это самое Министерство. Маркиза Помпадур тоже в свое время говорила: "Après nous le déluge." (1)
Ассбьорн Фольквардссон считал себя взрослым человеком и потому не рассчитывал на распростертые объятия по приезде в Хогвартс, где не жалуют Темные Исскуства. Он допускал, что к нему могут относиться подозрительно, не доверять, но в его голове не укладывалось, как можно после всего этого мило просить о какой-нибудь услуге, не забыв добвать в стакан Веритасерума для верности. А Ассбьорн Фольквардссон презирал и ненавидел лицемеров. Он ни перед кем не заискивал и не стремился понравиться, изображая из себя "хорошего мальчика", оправдывая чужие ожидания. Люди склонны воспринимать, скорее, внешнюю оболочку, но не внутреннее содержание, — рассуждал он, — не задумываясь о том, что показное великодушие, веселость или хорошесть могут быть всего лишь масками, которые просто противно носить. Они видят лишь то, что хотят видеть, и в случае чего сами наденут на тебя маску, а на себя — спектрально-астральные очки. "All the world’s a stage, and all the men and women merely players"(2), — так говорил Шекспир. И Ассбьорн не хотел играть в этом театре популярную, всем известную, шаблонную роль, он просто хотел быть собой, чтобы его воспринимали таким, какой он есть, без масок, рикрас или навязанных стереотипов.
- Ассбьорн, а ты не передумал по поводу кружка ЗОТИ? — спросил у него Терри Бут, когда они закончили, наконец, перевод.
- Нет, не передумал, Терри, и всех остальных здесь присутствующих это тоже касается, — громко ответил Ассбьорн, обведя взглядом гостиную, отчего все тут же притихли и обратили внимание на их квартет. — Я думаю, пробное занятие можно будет провести в среду после ужина. Нам подойдет для этого комната, находящаяся на восьмом этаже за картиной с троллями. Все знают, как туда попасть?
- Это комната, где Поттер проводил занятия ДА на пятом курсе, — ответил Майкл Корнер, сложив руки замком.
Несколько студентов, посещавшие данные занятия, кивнули в знак подтверждения.
- А откуда ты знаешь об этой комнате? — поинтересовался все тот же Корнер, темно-синие глаза его подозрительно сощурились.
- Ее нашла Анна Кайнер. Как? — Я не знаю, — сказал Фольквардссон, давая своим тоном понять, что не намерен больше обсуждать данную тему.
- А мы будем изучать там невербальные заклинания? — робко спросил шестикурсник Эван МакКелби, вклинившись в разговор.
Эван МакКелби уже знал от старших, что в этом году они будут проходить невербальные заклинания, и потому, не надеясь, что в этом году им пришлют адекватного преподавателя, пытался освоить данную дисциплину самостоятельно, что у него выходило без особого успеха. Говорили, что, чем дальше, тем больше с них будут требовать использовать именно невербальную магию и даже занижать оценки, если проговаривать заклинания в слух, что тоже не обнадеживало. Равенкло — не Гриффиндор, так что здесь никому не дадут лишние двести баллов за очередной выкрутас. Здесь не учатся герои и любимчики директора, так что оставалось надеяться исключительно на собственные мозги и упорство в достижении цели.
Прохаживаясь, как сомнамбула, по гостиной, изо всех сил пытаясь сконцентрироваться на выполнении простейшего заклинания “Wingardium Leviosum”, он уже успел провести неудачные эксперименты с учебником Лизы Турпин и журналом Мэнди Брокльхерст (ибо почти не разбирал, что именно собирался левитировать), за что получил неслабый нагоняй от обеих девушек, и теперь сидел в одном из пустых кресел, пав духом и положив учебник к себе на колени. Эван изо всех сил старался выполнять приведенные в учебнике инструкции, но у него ничего не получалось. Впрочем, не только у него, но и почти всех ребят с их курса, и соревнование под названием “Кто быстрее? Кто умнее” очень быстро превратилось в коллективную пытку. Единственным человеком, кому невербалка давалась хоть как-то, была чокнутая Лунатичка Лавгуд. Девчонка она, конечно, добрая и с радостью согласилась помочь, вот только рассказы ее про каких-то мозгошмыков, которые якобы размягчают мозг, делали понимание предмета ничуть не более легким. Семикурсники в основном отмахивались — куча домашних заданий, подготовка к ТРИТОНам и все такое, да и большинство из них, как выяснилось, невербально могли творить только самые простые заклинания наподобие “Lumen” — уровень первокурсника. Девчонки взяли меньше предметов для изучения и потому имели больше свободного времени. Переборов свой стыд, МакКелби подошел к Падме Патил, старосте — та всегда отличалась терпением и дружелюбным открытым характером. С Брокльхерст и Турпин он уже успел испортить отношения, а Мораг МакДугал с головой ушла в учебу и вообще была слишком замкнутой и нелюдимой, так что к ней можно было даже не пытаться подойти. Но и Падма, к сожалению, ничем не смогла помочь несчастному шестикурснику, а только несла какую-то муть про необходимость очистить чакры и прийти в полную гармонию с собой, т.е. достигнуть Нирваны, так что МакКелби, никогда не интересовавшийся восточной культурой, понял из ее слов не больше, чем у Лавгуд.
- Естественно, — ответил Фольквардссон таким тоном, чтобы продемонстрировать очевидность ответа на подобный вопрос. — Для этого вам параллельно надо будет освоить окклюменцию, поскольку обе эти дисциплины подразумевают очистку сознания от посторонних мыслей и эмоций. Однако хочу предупредить сразу всех присутствующих, что мы будем не просто догонять школьную программу, как это делал Поттер двумя годами ранее, а изучать настоящую боевую магию, — послышалось несколько не то восхищенных, не то удивленных вздохов, — чтобы в будущем каждый из вас мог постоять за себя.
- А нельзя ли перенести занятие на четверг? — поинтересовалась Падма Патил. — У нас в среду ночью будет урок астрономии.
- Боюсь, что нет, ибо у меня в пятницу стоит зельеварение, к которому необходимо готовиться весьма основательно, — на полном серьезе сказал Ассбьорн, а сидевшие напротив него Корнер, Бут и Голдстейн согласно кивнули, а Патил сдалась, ибо прекрасно помнила, что такое уроки со Снейпом. — Кроме того, завтра у меня также практикум по зельеварению, — тон шведа стал более настойчивым, — и потому я вынужден отложить нашу беседу до лучших времен. Приятного всем вечера, — и вновь погрузился в исписанные мелким косым почерком пергаменты и старинные фолианты.
Здесь следует отметить, что Ассбьорн Фольквардссон по-настоящему любил зельеварение и даже планировал связать свою дальнейшую жизнь с этой весьма сложной и неподатливой наукой. Он относился к тому небольшому числу людей, которые могли “по достоинству оценить волшебную красоту тихо кипящего котла и мерцающих над ним испарений, тонкую силу жидкостей, прокрадывающихся по человеческим венам, околдовывающих ум, порабощающих чувства”. Следивший за новинками в зельеварении, он, как ребенок, радовался, стоило только ему найти среди всякой макулатуры, какую-нибудь старинную монографию, автор которой уже давно канул в Лету. Ибо юный Фольквардссон прекрасно понимал, что за прошедшие столетия многие знания оказались утеряны, и было заново совершено немало открытий, не признанных в свое время и забытых за ненадобностью. Немалый интерес у равенкловца вызывала сама история того или иного открытия: как к нему можно было прийти, имея тогдашний арсенал знаний и средств, для чего в то время применяли это зелье, как его модифицировали в последствии, и где применяют теперь. Провести синтез очередного заинтересовавшего его зелья — проверить и методику, и собственные силы — без вопросов. Ассбьорн поистине наслаждался самим процессом приготовления, он словно чувствовал зелье и потому мог даже, не заглядывая лишний раз в рецепт, перемешать зелье в нужный момент и нужное число раз, добавить необходимый на данной стадии ингредиент. Казалось бы, любой нормальный преподаватель должен просто гордиться таким студентом и постараться взять к себе в ученики. Любой, но не профессор Снейп.
- Время вышло! — скомандовал Снейп. — Всем перелить сваренные зелья в колбы и подписать. Зелья без этикеток не принимаются!
Студенты спешно зашуршали, туша огонь под котлами и убирая свои рабочие места. Снейп с брезгливостью посмотрел на варево Поттера и Уизли, которое в очередно раз взорвалось и растеклось по парте вонючей фиолетой жижей, не удостоил внимания зелье Грейнджер и Визерхоффа, испытывая немалое внутреннее удовлетворение оттого, какой разочарованной и обижанной выглядела гриффиндорская всезнайка. Шенбрюнн и Кайнер — как всегда идеально. То же можно сказать о Нотте и Гринграсс. А вот Малфой и Паркинсон его совершенно не порадовали — как и многие слизеринцы, они еще задолго до школы начали обучаться зельеварению и потому просто обязаны были сварить такое простое зелье хотя бы на "В". Впрочем, у профессора Снейпа, как известно, существовали свои собственные стандарты знаний и умений. Боунс и Миллер — похоже на правду. Корнер и Фольквардссон... Фольквардссон — новая головная боль Северуса Снейпа. Наглый равенкловец, который покусился на его, Снейпа, собственность, в которую тот немало вложился, не меньше, чем в свое время в Лили... Тем не менее, Ассбьорн Фольквардссон упорно не хотел вписываться в образ Джеймса Поттера — позера, искателя приключений и покорителей женских сердец. Мало того, он весьма основательно готовился к каждому уроку, он проявлял искренний интерес к предмету, но, что хуже всего, в равенкловце действительно произрастал талант к зельеварению, и декан Слизерина не мог не признать этого.
Цепляясь за собственные шоры, Мастер зелий стремился подловить юношу на малейшей оплошности, чтобы снова доказать самому себе, какой тот самодовольный фанфаронистый кретин. Он заваливал бывшего студента Дурмстранга кучей дополнительных вопросов, большинство из которых выходило далеко за рамки школьной программы, и, что хуже всего, мальчишка отвечал. Подробно и четко, но, что самое удивительное, абсолютно верно.С ним мог бы сравниться разве что Шенбрюнн, наследник династии зельеаваров, не говоря уже о гриффиндорке Грейнджер, которая большинство прочитанных Фольквардссоном книг просто побоялась бы взять в руки или же немедленно сожгла. Пожалуй, больше никто из преподавателей Хогвартса не мог похвастаться тем, как много студенты прочитывают к их урокам. Статьи из научных журналов, редкие монографии, древние трактаты, которые невероятно трудно найти. Снейп даже невольно начинал гордиться равенкловцем, но тут же душил в себе это чувство, стоило ему осознать его.
Декан Слизерина, сам не зная, почему, и не задумываясь об этом, изо всех сил старался разозлить равенкловца, вывести его из себя, заставить совершить какую-нибудь глупость, но тот, к несчастью, стойко выдерживал все его язвительные комментарии, смехотворные крупицы баллов, которые весь вороний факультет просто считал оскорблением, прожигающий насквозь снисходительный взгляд, который Фольквардссон возвращал ему сторицей, добавив туда немало презрения и льда. В конце концов, профессор опустился до мелкой слизеринской пакости и решил подбросить в котел равенкловца иглы дикообраза, которые, как известно, вступали в неконтролируемую экзотермическую реакцию с большинством компонентов, что, как правило, заканчивалось взрывом. Не то, чтобы Снейпу нужен был очередной расплавленный котел и ошметки зелья, разбросанные по всем имеющимся в практикуме поверхностям, но так он однозначно указал бы зарвавшемуся студенту его место, и тот не смел бы ему возразить. Но и здесь профессора зельеварения ждала неудача: равенкловец отгородил свой котел защитным барьером с эффектом отталкивающего заклинания, так что Северусу Снейпу пришлось в результате испытать сомнительное удовольствие в виде лежания на холодном каменном полу, о который он очень некстати приложился головой. Но, что хуже всего, рука, сжимавшие иглы несчастного животного из семейства насекомоядных, предательски расслабилась, и всем сразу стало очевидно корыстное намерение всеми нелюбимого профессора.
Уже через пару часов об инциденте, случившемся на уроке зельеварения у седьмого курса, знала чуть ли не вся школа. Ученики в большинстве своем смотрели на него с брезгливостью и презрением, мол, всегда знали, какой ты мерзкий ублюдок, а теперь еще и убедились в этом. А вот реакция учителей разделилась: Минерва, как истинная гриффиндорка и поборница справедливости, естественно, осудила своего коллегу, не забыв упомянуть при этом, что "только глупая ненависть к Гарри и Рону, наверное, и мешала мальчикам нормально успевать по его предмету", Помона поддержала Минерву; Дамблдор невозмутиво улыбался и, поглощая свои любимые лимонные дольки, говорил, что Северусу просто "необходимо научиться спокойно относиться к шуткам, иначе жизнь будет невыносимо пресной", а Флитвик наотрез отказался назначать отработку своему студенту, мотивиров тем, что декан Слизерина "сам спровоцировал ситуацию, из-за которой в итоге пострадала его репутация, в то время как мистер Фольквардссон, зная отношение к себе преподавателя, просто защищался." При этом в глазах обычно веселого и добродушного декана Равенкло не плясали задорные искорки, и губы не растягивались в снисходительной улыбке. Сейчас он являл собой истинного потомка гоблинов, которого лучше не злить.
Но и на этом злоключения слизеринского профессора не закончились. Противные оболтусы-студенты не поленились таки откопать в библиотеке заклинание, создававшее силовое поле, и теперь все вместе отгораживались от Мастера зелий защитным полукругом, не стесняясь шептаться прямо у него за спиной, обсуждая его недавний прокол, в то время как сам Снейп, на чем свет стоит, костерил Фольквардссона, от которого головной боли не меньше, чем от золотого и всеми любимого Поттера. Мало того, Северус не мог отыграться на письменных работах равенкловца, с чистой совестью влепив ему "Тролля", как недавно Грейнджер, и дело было вовсе не в том, что эссе были написаны идеально и потому не могли быть оценены меньше, чем на "Превосходно". Просто декан Слизерина знал, что его коллега и, по совместительству, декан вороньего факультетаФилеас Флитвик каждый день просматривает классный журнал и ни за что не поверит в то, что один из его студентов, которые занимается не меньше всех своих одноклассников вместе взятых, посмел так позорно провалиться. И теперь Северус Снейп ждал подходящего момента, чтобы отомстить дерзкому равенкловцу.
1) (фр.) После нас хоть потоп (Маркиза Помпадур).
2) (англ.) Весь мир — это театр, а мужчины и женщины всего лишь в нем актеры (У.Шекспир).
Сообщение отредактировал PPh3 - Вторник, 06.11.2012, 02:18 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Воскресенье, 12.02.2012, 17:43 | Сообщение # 84 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Минут через пять все зелья разной степени качества и готовности стояли перед профессором на столе, котлы были вычищены, и инструменты и лишние ингредиенты убраны по местам. Студенты в ожидании уставились на преподавателя, не зная, чего от него ждать на этот раз.
- Сегодня вы варили зелье "Sanguis Ebulliens" (3), — заговорил Снейп бархатным голосом. — Кто из вас может перечислить его основные физические свойства и вызываемые симптомы?
Шенбрюнн, Кайнер, Нотт, Малфой, Забини, Миллер, Боунс, Грейнджер и четверга равенкловцев — Мерлин, как все предсказумо. Подняли руки только те, кто специально готовился к уроку. И это после получасового допроса "Фольквардссона"!
- Мисс Миллер, вы, кажется собираетесь стать колдомедиком? — сказал профессор с нотками скепсиса в голосе, удостоив хаффлпаффку презрительным взглядом.
- Д-да, сэр, — запнулась девушка, уставившись в пол, однако тут же подняла глаза и заговорила уже более уверенно, — зелье "Sanguis Ebulliens" — легкая темно-зеленая жидкость, прозрачная на просвет, без вкуса и запаха... Является одним из наиболее сильных и быстродействующих ядов, ибо приводит к моментальному подъему температуры и, как следствие, денатурации гемоглобина. Помимо повышения температуры, данное зелье вызывает также сильную одышку, слабость, головную боль, тошноту, наружные и внутренние кровотечения, тремор, судороги... — Миллер выдохнула и вновь посмотрела на профессора. — Противоядие необходимо ввести в течение пяти минут. Безоар бессилен против данного зелья. В состав противоядия "Sanguis Tranquillus" (4) входят...
- Достаточно, мисс Миллер, — резко оборвал ее Снейп. — Сейчас мы на практике убедимся, правду ли вы говорите... — и поставил на стол клетку с гигантской серой крысой.
Потемневшие глаза девчонки широко распахнулись, рот судорожно схватил воздух, а сама она резко отшатнулась назад, наткнувшись на стол, за которым сидел МакМиллан. Типичная хаффлпаффка.
- То, что вы говорите, недопустимо! — воскликнула Гермиона Грейнджер, главная поборница справдливости и защитнгица всех угнетенных. — Это негуманно — испытывать зелья на животных, тем более на глазах у всех!
- Очевидно, вы, мисс Грейнджер, предлагаете испытать его на вас? — тем же вкрадчивым голосом произнес декан Слизерина, откупорив колбу с надписью "Schönbrünn" и поднес ее к лицу гриффиндорки, на котором читался теперь явный страх.
- Я не позволю вам использовать использовать зелье моего друга на других учениках! — встал на защиту своей одноклассницы Визерхофф, его серые глаза пылали гневом, а ладони изо всей силы упирались в столешницу, что, казалось еще чуть-чуть, и она сломается.
- Ты, сальноволосый ублюдок, ничего не сделашь с нашей Гермионой! Ясно?! — крикнул со своего места Уизли, лицо которого было красным, как помидор.
- Только смейте тронуть ее, профессор! — сквозь зубы прошептал Поттер, готовя на всякий случай волшебную палочку: ему было неважно, что его могут исключить за нападение на преподавателя, главное, чтобы его подруга была цела и невредима.
Однако злобный профессо все слышал.
- Мистер Поттер, мистер Уизли, по двадцать баллов с каждого за оскорбление преподавателя, — как ни в чем не бывало, сказал Снейп.
- Профессор, я не позволю вам испытывать этот яд на ком-либо! — в голосе и выражении лица Шенбрюнна весьма странным образом переплетались холод и гнев, а крепко зажатая в руке палочка была направлена на колбу с зельем.
Декана Слизерина удивило подобное "гриффиндорское" поведение его подопечного: чтобы Карл Шенбрюнн, образец для подражания многим, посмел открыто перечить преподавателю, да еще готов был рапрощаться с собственно сваренным зельем и оценкой "Превосходно"... Видимо, он хорошо ударился головой, или Кайнер опоила его Амортенцией.
- О, мистер Шенбрюнн, — интонации Мастера зелий стали наигранно-снисходительными, — вы, наверное, боитесь, что вас обвинят в продолжении деятельности Гриндевальда. Что ж, тогда, я думаю, следует опробовать зелье на ком-нибудь из ваших, — лица всех подростков вытянулись в страхе и недоумении. — Я думаю, мисс Кайнер нам идеально подойдет, — грубо схватил опешившию девушку за плечо и вытолкнул на середину класса. — Магглорожденная, которая не нужна даже своим родителям-магглам, — сказал он с презрением, отметив параллельно горящие предвкушением лица своих змеек. — За которую не поручился даже куратор Геннинген, за которую никто не несет ответственности, полусквиб, которая никому не нужна...
И он знал, что девчонка с ним полностью согласна.
- Вы ведь этого не сделаете, профессор? — с опаской и слабой надеждой в голосе спросила Грейнджер.
- Нет, нет... — качая головой, повторяла Сьюзен Боунс.
- Профессор Снейп, вы хотите сказать, что, как декан, не несете ответственности за здоровье и безопасность фрейлейн Кайнер? — в голосе Шенбрюнна сквозили одновременно удивление, страх и требование немедленно прекратить эту дешевуюж комедию.
- А разве вы не знаете, мистер Шенбрюнн, что мисс Кайнер вообще не должна была учиться на факультете Слизерин? — с презрением поинтересовался Снейп, продолжая сжимать плечо девчонки, чтобы она не вырвалась. — Десять баллов со Слизерина за сомнение в действиях преподавателя.
Теперь для всех настал черед удивляться: и слизеринцы, и не-слизеринцы единоглассно сошлись во мнении, что это беспрецедентный случай, когда Северус Снейп снял быллы со своего факультета. В остальном же мнения разделились. Так, авторитет Шенбрюнна незначительно возрос в сознании не-слизеринцев и немало упал в таковом у слизеринцев.
Профессор же, не теряя времени, поднес колбу к губам студентки, и та взяла ее обеими руками.
- *Glauben Sie wirklich wollen, es zu trinken?* /Вы серьезно собираетесь это пить?!/ — Шенбрюнн даже не пытался скрыть ужаса в своих мыслях.
- *Ja... Professor sagt die Wahrheit...* /нем. Да... Профессор говорит правду.../ — так же мысленно ответила девушка и коснулась колбы губами, внутри содрогаясь от ужаса.
- Я выпью зелье! — громко сказал Фольквардссон и, перепрыгнув через парту, выхватил из рук девушки колбу и залпом опрокинул в себя.
Весь класс затаил дыхание, совершенно позабыв о том, что оставшееся до конца урока время уже истекло, однако в подземельях звон колокола почти не был слышен. Несмотря на явную антигуманности эксперимента, большинству учеников было жутко интересно, что же произойдет дальше. Первую минут ничего необычного не происходило, однако вскоре Ассбьорн начал тяжело дышать, лицо покраснело, а на лбу высыпал холодный пот.
До убийства директора Каркарова в 1996-м в Дурмстранге преподавал зельеварение известный Мастер Теодор Вернер, известный своими эффективными, но весьма жестокими мерами преподавания. В его стиле было опоить подопытного, особенно ранее провинившегося в чем-либо студента каким-нибудь ядом, хорошо еще, если качественным, в то время как все остальные должны были вовремя сварить антидот. Если же яд был слишком быстрым, как, например, "Sanguis Ebulliens", то противоядие, как правило, готовили заранее: безоар, как уже верно заметила фрекен Миллер, нейтрализует далеко не все яды. В некоторых случаях он поил неизветсным зельем и по симптомам подопытного заставлял догадаться, что это был за яд, и дать соответствующее противоядие. Нередко Вернер добавлял яд в еду во время трапез, и задачей студентов было его определить, так что в Дурмстранге считалось привычной практикой водить над едой всякими артефактами, определяющими нежелательные примеси или же проводить качественные реакции прямо за обеденным столом. Поэтому Ассбьорну Фольквардссону не показалась ничего удивительного в желании профессора Снейпа провести подобный эксперимент, однако было одно "но": в Дурмстранге яды пили обычно парни, девушки же — крайне редко и то наименее опасные. И дело было вовсе не в их количестве. Здесь же в качастве подопытного кролика была выбрана Анна Кайнер, девушка, которая ему нравилась, и по отношению которой он не хотел бы допустить причинение какого-либа вреда.
Дышать, казалось, было невозможно, голову словно стянуло жестким и узким обручем, изображение перед глазами плыло и появлялось в каких-то ярких неестественных цветах, все вокруг полыхало огнем... Ноги равенкловца подкосились, и он завалился на стоявшую рядом с ним девушку. Анна осторожно усадила Фольквардссона на пол, позволив опереться на себя, и метнула отчаянный, полный мольбы взгляд в сторону его одноклассников. Корнер, Бут и Голдстейн тут же зашуршали в поискх противоядия, но было тщетно: студенты Хогвартса не имели за собой привычки оставлять себе излишки зелий, колбы же, оставленная Фольквардссоном, куда-то исчезла. Все трое были удивлены и шокированы одновременно. Им, как и всем остальным студентам, не оставалось ничего, кроме как посочувствовать. Анна же пребывала в отчаянии: у нее на руках умирал человек, а она ничем не могла помочь. Это не проклятие, которое можно вылечить несколькими взмахами палочки — а ведь ей до сих пор страшно бдыло вспоминать Карла, исполосованного "Sectumsempra". Но Карл вроде бы не учничтожил все излишки...
- *Karl!.. Mein Gegengift!.. Rasch!..* /нем. Карл!.. Мое противоядие!.. Быстро!/ — девушка с надеждой посмотрела на своего одноклассника, который, впрочем, сам догадался, что надо делать.
Несколько секунд, и к потрескавшимся губам равенкловца приложили колбу с темной неопределенного вкуса холодящей жидкостью. Не прошло и полминуты, как жар отпустил парня, и прекратилась дрожь. Ученики в классе затаили дыхание, моля Бога, Мерлина и прочие Высшие силы, чтобы несчастный подопытный выжил. Большинство здесь присутствующих были в сознании своем почти еще дети, и потому никогда не задумывались о смерти, как таковой, ведь это будет еще нескоро, далеко, в старости, и потому им было тяжело принять то, что смерть может прийти так быстро и неожиданно. И потому никто не хотел, чтобы Фольквардссон умер у них на глазах, так быстро и внезапно, в то время как никто из не может помочь. Что же касается самого профессора, то он, подобно одному из своих студентов, также пребывал в лежачем положении на холодном полу, пристукнутый несколькими "Impedimenta" и "Expelle Arma".
Глаза, едва открывшись, поначалу различили лишь огромное светлое пятно на темном фоне, которое, по мере того, как прояснялось зрение, постепенно приобретало знакомые цвета и очертания, превращаясь в милу сердцу лицо, уставшее и обрадованное. Неловко подняв руку, дотронулся до ее щеки, провел пальцем по губам.
- Anna... — лицо юноши расплылось в блаженной улыбке, а глаза засияли, отражая свет факелов.
- Ja... Karl hat geschaffen... /нем. Да... Карл успел.../ — ответила девушка улыбнувшись, продолжая ударживать своего однокурсника за плечи.
Фольквардссон пожал руку своему спасителю, благодарно улыбнувшись в ответ и даже смог встать самостоятельно — действие яда уже почти сошло на нет. О появившемся же по его безрассудству долгу жизни он пока даже не думал, занятый мыслями совершенно другого характера. Что же касается Карла Шенбрюнна, то он, хотя осознавал, что только что спас человеку жизнь, не считал это чем-то выдающимся — это было против его правил: оставить человека умирать, имея возможность помочь ему, и потому смерть Фольквардссона, скорее всего, легла бы тяжелым камнем в его душе, тем более что он лично знал этого человека и имел с ним некое подобие дружбы. Но была еще одна причина, второстепенная, но от этого немаловажная, почему он так поступил, ибо, в некоторой степени, как ему нашептывал лукавый внутренний голос, смерть Фольквардссона была ему выгодна, т.к. тогда не пришлось бы делить девчонку. Делить девчонку... Кайнер уже идет, опустив голову и едва передвигая ноги, провалившись в свои тяжелые мысли, наверняка обвиняя себя в том, что это она виновата в том, что Фольквардссон чуть не умер. Она даже не допускает, что она не вправе отвечать за поступки абсолютно всех людей, тем более что Фольквардссон в данном случае повел себя, как идиот. Да и сама взялась за старое и захотела отравиться. Однако сейчас это неважно. Важно лишь то, что если бы Ассбьорн действительно умер, то Анна либо наложила бы на себя руки от безысходнсти и чувства вины, либо достала бы его, Карла, своими бесконечными истериками, и наследника рода Шенбрюннов обе эти перспективы не радовали в одинаковой степени.
В гостиной Равенкло, несколько часов спустя...
- Ассбьорн, ты уже идешь спать? — удивился Голдстейн, выглянув из-за книги: в Равенкло уже привыкли, что бывший дурмстранговец допоздна сидит с какими-то книгами, не переставая удивляться при этом, как он может так мало спать.
- Как ты знаешь, у меня был сегодня тяжелый день... — устало произнес Фольквардссон, облокотившись на перила. — А мне сегодня еще боевую магию у вас вести.
- Снова Снейп? — предположил Голдстейн.
- Да... он добился таки для меня отработки, — Ассбьорн даже сам удивился, чего это его потянуло на откровенность. — А профессор Флитвик в этот раз не стал возражать, мотивировав тем, что я совершил глупый поступок... — парень грустно улыбнулся. — Хотя, наверное, вся школа теперь считает так же... — и посмотрел на окно, в котором отрадались лучи еще яркого, но уже катящегося к горизонту солнца.
- А Кайнер... — Голдстейн был в курсе, что Фольквардссон терпеть не мог, когда кто-либо критиковал даму его сердца, однако сейчас он пребывал явно не в лучшем настроении для того, чтобы спорить и, тем более, демонстровать свою опасность и силу, — она действительно бы выпила зелье, если бы ты не сделал это за нее?
- Не знаю, Энтони, не знаю... — юноша покачал головой, всем своим видом показывая, что если к нему больше нет вопросов, то он пойдет спать. — В любом случае, она уже этого не сделала...
Голдстейн хотел озвучить что-то вроде "Да эта Кайнер вообще сумасшедшая", но вовремя передумал.
- А Шенбрюнн... он вроде все время ходит с ней, она ему вроде тоже небезразлична... но он не стал пить за нее зелье, хотя явно готов был профессору голову снести.
- Знаешь, Энтони, — Ассбьорн небрежно присел на перила, положив руки в карманы, — меня профессор Снейп тоже спрашивал об этом, правда, в несколько ином ключе, но я отвечу тебе то же, что и ему: я думаю, Карл Шенбрюнн до последнего надеялся, что у их декана еще осталась совесть.
- И?.. — глаза Голдстейна стали по пять галлеонов, вызвав невольную улыбку у его собеседника: надо было обладать огромной смелостью и безрассудством одновременно, чтобы так дерзить декану Слизерина, один взгляд которого заставлял голову втянуться в плечи или засунуться в песок.
- Тридцать баллов штрафа... я думаю, на большее он бы не решился, иначе бы наш декан полностью со мной согласился, — теперь настал черед улыбаться у обоих студентов сразу.
- Знаешь, Ассбьорн, я часто тебя не могу понять, — принялся рассуждать Энтони, когда юмор от шутки сошел на нет, — ты обычно ведешь себя, как типичный слизеринец: гордый, замкнутый, мстительный, можешь спокойно полить человека грязью, если он тебе не нравится, но временами в тебе прорывается настоящий гриффндорец: защищаешь эту Лавгуд от шуток ее одноклассников, готов любому перегрызть горло за Кайнер и сегодня за нее даже зелье пил. Как только волшебную Шляпу не разорвало на куски?
- Я думаю, Энтони, ты понимаешь, что человек многогранен и не состоит лишь из тех качеств, которые присущи какому-то одному факультету, иначе был бы, мягко говоря, неполноценным. Другое дело, что, на мой взгляд, факультет, если студент учится на нем с первого курса и не обладает какими-то определенными установками и целями, что довольно часто бывает в одиннадцать лет, начинает сильно влиять на характер своего питомца, способствуя выработке или внешнему изображению одних качеств и погашению других. Если не ошибаюсь, маггловский психолог Карл Юнг назвал это "коллективным бессознательным". А вообще, если честно, Шляпа Основателей мне только Хаффлпафф не предлагала, — сказал Фольквардссон, улыбнувшись.
Ретроспектива...
- О, молодой человек, у вас присутствует безусловная тяга к знаниям, — раздался в голове юноши хриплый голос древнего артефакта, — ваш ум принадлежит ученому...
Значит, Равенкло, — подумал про себя Фольквардссон, и его это более, чем устраивало, однако шляпа Годрика решила его еще немного помучить перед тем, как окончательно распределить.
- Но еще в вас много храбрости и благородства, вы терпеть не можете несправедливость и, не раздумывая, кинетесь спасать тех, кто дорог вам, что безусловно указывает вашу принадлежность к Гриффиндору.
- Нет!
- Подумайте хорошо, молодой человек. Быть гриффиндорцем — значит боросться на стороне Добра и Света. Факультету Годрика в столь непростое время нужны такие сильные личности, как вы...
- Нет!
Ибо, Ассбьорн Фольквардссон, хотя безусловно признавал в себе немало качеств львиного факультета, испытывал к нему немалое недоверие, равно как и к одному его выпускнику, занимавшему ныне директорское кресло или, правильнее сказать, трон. В то время Хогвартс, как мультикультурная школа, казался Ассбьорну единственной альтернативой Дурмстрангу, на руках не было достаточного количества информации, чтобы сделать однозначные и достоверные выводы. Кроме того, жизнь диктовала свои требования и предъявляла куда более важные проблемы, чем выбор новой школы. Однако Ассбьорн считал себя достаточно взрослым, чтобы не верить свято всему написанному в книгах, тем более, исторического характера, и потому бурные восторги автора по поводу факультета Гриффиндор, которому была посвящена половина новой "Истории Хогвартса", которую он заказал совиной почтой во "Флориш и Блоттс", а также деятельности директора Дамблдора, которому была посвящена половина книги, вызвали у молодого человека не восторг, как предполагалось, а, наоборот, желание оказаться подальше от львиного факультета в целом и директора Дамблдора в частности. Не внушал Фольквардссону доверия и уважения тот человек, который одни свои титулы расписывает на целых четыре строчки, и котором на протяжении пятидесяти страниц лилась вода о том, какой он хороший и замечательный. Но при этом не рассказывалось ни о его собственных достижениях в области трансфигурации, но о его учениках, которые выпустились бы с факультета Гриффиндор и успели как-то прославиться. При этом довольно много места было посвящено его борьбе с Гриндевальдом и неким "Тем-кого-нельзя-называть", известным как второй Темный Лорд. Создавалось впечатление, что вся "История Хогвартса" — эта большая агитационная речь в поддержку Дамблдора и его идей, и что основная его деятельность — это не директорство и улучшение качества образования, а плетение политических интриг, а в Гриффиндоре он набирает своих потенциальных сторонников. А разговор со Шляпой оконсатльено укрепил желание юноши не идти во львятник, под крылышко милого директора. "... не раздумывая, кинетесь спасать тех, кто дорог вам..." — это сделает любой здравомыслящий человек, в ком есть совесть. "Факультету Годрика в столь непростое время нужны такие сильные личности, как вы..." — а вот это уже похоже на намерение использовать, а Ассбьорн Фольквардссон не имел ни малейшего желания погибать смертью храбрых во имя призрачных идей добра. Единственные же, кому он что-то должен, — это его семья.
- Долг перед Родом, процветание Рода... — казалось, Шляпа задумалась, — ваши ценности типичны для любого чистокровного волшебника, воспитанного в старых традициях. Вы амбициозны и целеустремленны, замкнуты и самодостаточны, вы уважаете Темные Искусства и сами являетесь темным магом — Салазар Слизерин мог бы гордиться таким питомцем, как вы. В Слизерине вы бы заслуженно пользовались уважением и сумели добиться бы добиться всего того, о чем пока смеете лишь мечтать... — старая тряпка рассмеялась.
- Нет, — уже спокойнее ответил Ассбьорн.
О Слизерине в "Истории Хогвартса" Хогвартса было написано катастрофически мало и, по большей части, в негативном ключе, так, чтобы сразу отбить у юного читателя желание знакомиться со змеями, которые все поголовно будущие темные маги. Немало его по этому вопросу просветил профессор ТИ/ЗОТИ Йорген Ринквист, достаточно внимательно следивший за событиями, происходящими на Туманном Альбионе, насколько это было возможно из-за моря, и даже получивший в свое время предложение стать Пожирателем Смерти, от которого он, естественно, отказался, не желая быть клеймленным рабом помешанного на чистоте крови самозванца, родословная которого вызывала большие сомнения. Таким образом, пусть в Слизерине не было прямого контроля сверху, стоило опасаться давления со стороны одноклассников и навязчивых предложений вступить в ряды Пожирателей, а также всяких коллективных пакостей в случае отказа. Мазохизмом Ассбьорн Фольквардссон не страдал, Пожирателем становиться не хотел, поэтому Слизерин также отпадал.
- Уверены? — спросила Шляпа.
- Да, — твердо ответил Фольквардссон. — Можно только вас спросить об одном: вы действительно наделены разумом, или это все происходит в моей голове, и вы являетесь лишь проводников от сознания к подсознанию? — в мыслях юноши чувствовался неподдельный исследовательский интерес.
- Хм... — задумался древний артефакт, после чего проорал на весь Большой Зал: — РАВЕНКЛО!
Конец ретроспективы...
А пока двое студентов вороньего факультета делились друг с другом своими мыслями, профессор зельварения Северус Снейп, наворачивающий круги у себя в комнате в подземельях, мысленно проклинал Мерлина, Моргану и части их гардероба, несносную девчонку Кайнер, свалившуюся ему на голову, остолопа Фольквардссона, решившего сыграть в благородство, идиота Поттера, из-за которого вообще была затеяна вся эта дурацкая игра, Темного Лорда и своих коллег по цеху, перед котороми он вынужден был играть, и своего наставника, который в свое время помог сохранить свободу и не сломаться под грузом обстоятельств. Именно Альбус Дамблдор решил устроить весь этот театр абсурда, в котором отвел ему, Северусу Снейпу, самую главную, самую сложную и самую дурацкую роль. Пожалуй, если бы Мастер Зелий решил навестить маггловский мир, да еще переместить во времени лет на десять-пятнадцать вперед, то Альбус в его понимании однозначно бы жевал поп-корн, нет, лимонные дольки в виде поп-корна, внимательно следя за разворачивающимся на экране действом, периодически внося туда свои поправки.
Ретроспектива...
- Северус, мальчик мой, как дела у тебя на факультете? — поинтересовался Дамблдор, откинувшись на спинку кресла и поглаживая свою длинную белую бороду.
- Все спокойно, Альбус, — бесстрастным голосом ответил декан Слизерина, — в отличие от ваших дражайших гриффиндорцев, — надавил, — мои змейки не выносят выяснение отношений за пределы общей гостиной, а сейчас, благодаря вам, у них слишком мало времени, чтобы затевать какуб-либо смуту.
Северуса удивила подобная заинтересованность директора его факультетом, ведь обычно он не обращает ни на кого внимания, кроме своиз любимых львят, и это настораживало. Какие у Дамблдора есть виды на слизеринцев. Да, далеко не все змейки разделяют идеи Темного Лорда целиком и полностью, есть те, которые не хотят принимать Метку. Дамблдор что, хочет переманить их к себе посредством его, Северуса? Слишком опасная и рискованная идея, Альбус. Ставки слишком велики, и в случае провала под угрозой окажется и моя деятельность шпиона, и жизни этих ребят. Это чистой воды безумие — лезть в чужой Дом со строгими правилами и традициями только для того, чтобы распространить и на его обитаталей свое влияние.
- Лимонную дольку, Северус? Не хочешь? А зря — сегодня с добавкой имбиря... У-у-у-м, — директор кинул себе в рот очередную порцию сладостей и, посмаковав их несколько минут, вернулся к делу. — Помнится на твоем факультете учится магглорожденная. Как к ней относятся одноклассники?
Северусу не нравился, совсем не нравился интерес Дамблдора к его протеже, но, тем не менее, он ответил совершенно будничным тоном:
- Не могу сказать, что ее присутствие в Слизерине их обрадовало. Одни ее просто игнорируют, другие ограничиваются мелкими оскорблениями. К тому, же, как я уже сказал, мои змейки сейчас слишком заняты, чтобы заниматься выяснением отношений, а Кайнер зарабатывает много баллоов для факульета и выполняет свою часть работы достаточно хорошо, чтобы не вызвывать нарекания со стороны старост. Это несколько улучшило отношение к ней других учеников.
- Скажи, Северус, а как ты сам к ней относишься? — умудренный годами старец сцепил руки замком и принял самый, что ни на есть, участвующий вид, как бы говорящий: если что я тебя пойму и помогу.
- Как я уже заметил, Альбус, — в голосе Снейпа чувствовалось раздражение, — мисс Кайнер зарабатывает много баллов на уроках, прекрасно успевает по школьной программе, соблюдает правила внутреннего распорядка и трудится на благо факультета, так что мое отношение к ней пока только положительное.
- Это не годится, Северус, — не терпящим возражений тоном сказал директор. — Дети Пожирателей наверняка заметили твое лояльное к ней отношение, о чем немдленно напишут родителям, те должат Тому, а Том начнет подозревать тебя в предательстве, — цепочка Дамблдора выглядела логичной и не лишенной здравого смысла, — и тогда твоя деятельность шпиона может быть поставлена под угрозу, в то время как нами сделано еще далеко не все для победы над силами зла, — строго добавил он и, приподняв свою пурпурную мантию, расшитую золотыми узорами, направился к насесту с Фоуксом, который, в ответ на ласки своего хозяина, лишь ущипнул его за палец, на что старик лишь добродушно рассмеялся. — Удивительные создания, фениксы... — с любовью и заботой смотрел он на своего фамилиара. — В любом случае, Северус, — взгляд директора внось обрел ясноть и твердость, — ты должен исключить любые факторы, которые заставили бы детей Пожирателей Смерти и, следовательно, Тома, сомневаться в твоей лояльности им, и потому ты должен проявить соответствующее отношение к единственной магглорожденной на факультетеи позорящей его своим происхождением, чтобы никто больше не смел сомневаться в твоей верности. Я говорю не о простых мелких оскорблениях или дополнительных отработках, но о значительно более серьезных сакнциях.
- Но, Альбус... — декан Слизерина даже не пытался скрыть удивления, — за девчонку тут же заступится ее друг Шенбрюнн, а его поддержит вся остальная немецкая делегация, и, как следствие, представители других факультетов. Немцы напишут родителям, те — в свое Министрество, и к нам могут нагрянуть с проверками. Это может обернуться для нас международным скандалом, — Снейп был предельно серьезен.
- Так нужно для победы, мальчик мой, — снисходительно ответил Дамблдор, как будто объяснял глупому ребенку простые истины, — в немцев можно будет леко заткнуть. Достаточно лишь напомнить им о Гриндевальде и холокосте, — и, лукаво улыбнувшись, закинул в рот очередную лимонную дольку.
Конец ретроспективы.
Альбус, Альбус, все у вас для общего блага, все для победы, но задумывались ли вы когда-нибудь, скольким вы портите жизнь, калечите души, даже если эти люди не имеют никакого отношения к нашей войне, если они случайно попали в эпицентр событий? Все должно приносить пользу, а от лишнего необходимо избавляться — так? Ставки и так становятся все более высокими, подобно тому, как время бежит, не умаляя шаг, с каждым разом ему приходится все более качественно играть свою роль, захватывая с собой все больше людей под беспощадное колесо Судьбы. Роль которую он ненавидит, но без которой уже не представляет жизни. Иногда профессор зельеварения и двойной шпион задумывался о том, а не стоит ли ему бросить все к Мордредовой бабушке и свалить куда-нибудь за границу, подальше от Темного Лорда и Дамблдора с Поттером в придачу, где он не был бы никому ничего должен и просто занимался бы зельеварением. И в очередной раз отвечал себе: нет! Он обещал Лили, что позабоится о ее сыне, которые, к несчастью оказался Поттеровым отродьем, обещал Альбусу, что позабоится о мальчишке и доведет до победного конца. И лишь слабая надежда, что где-то вдалеке забрезжит свет, и снова наступят мирные времена, пусть его к тому времени не будет в живых, заставляла Северуса идти дальше, пусть даже через силу.
* * *
Хаффлпафф не считался сколько-нибудь престижным и успевающим факультетом Хогвартса, ибо, как считали многие, здесь учатся полные посредственности: дураки, бесталанные и вообще все те, кто не подошел остальным трем факультетам. Здесь не гнались за почестями, славой и кубком школы. Здесь не правили смельчаки и герои, как в Гриффиндоре, честолюбцы и хитрецы, как в Слизерине или ботаники-вундеркинды, как в Равенкло. Ибо в цене здесь были совсем иные добродетели.
Верность — вы все здесь один дом, одна семья. Вы — части единого целого: выпадет один кирпичик, и сломается вся стена.
Честность — будьте честны друг с другом и с собой. Всегда выполняйте обещанное. Тот, кто лжет и скрывает — не доверяет своему Дому, а, значит, и дом не может доверять ему. Честность — первый залог верности.
Дружба — вы все одна семья, один дом, то, где вас всегда будут ждать, где вас примут, каким вы бы ни были. Здесь вместе делят радость и горе, здесь нет равнодушных и одиноких, никто не остается в стороне. Дружба — второй залог верности.
Взаимопомощь — не оставляйте друг друга наедине со своими проблемами, будь то, учеба, отношения со сверстниками или адаптация к новому миру, новым условиям жизни. Берите под опеку младшекурсников и магглорожденных — они более всех нуждаются в защите. Помогли вы — помогут и вам. Стучите — и отворят вам. Взаимопомощь — третий залог верности.
… Стены из бежевого камня, обшитые панелями из дуба и ореха, казалось, отражали солнечное тепло. Окна здесь высоко, почти под потолком, ибо общежитие Хаффлпаффа располагается в полуподвале, но свет проникает сюда в любое время дня. Потолок здесь не высокий, как в Большом зале, но и не давит, как в Слизеринских подземельях, он просто как в любом обычном доме.
Гостиная заставлена разномастными столами, пуфиками, диванами и креслами и желто-коричневой гамме — так, чтобы все вместе могли учить уроки или просто собраться и поговорить компанией. На стенах висят картины и гобелены в черно-золотых цветах, изображающие пейзажи и натюрморты. В гостиной Хаффлпаффа тепло и уютно. На полках в горшках стоят многочисленные растения, придающие комнате немалую оживленность, за ними ухаживают все ученики. Это своеобразный символ жизни, напоминание того, что это бесценный дар, который есть у каждого независимо оттого, кем он родился, то, что выравнивает всех вместе. В одну из стенных ниш помещен резной книжный шкаф с застекленными дверцами — своеобразная хаффлпаффская библиотека: школьные учебники по большинству посещаемых предметов и художественная литература, в основном маггловская, которую многие поколения студентов собирали буквально по крупицам.
В другом углублении сооружен алтарь. На деревянной полке стоит фотография красивого юноши с заразительной улыбкой и добрыми глазами, перевязанная черной траурной лентой. Внизу подписаны старинные латинские стихи:
Vita nostra brevis est,
breve finietur.
Mors venit velociter,
rapit nos atrociter,
nemini parcetur.(5)
Он умер еще совсем молодым, даже не успев закончить школу. В Хаффлпаффе свято чтят память Седрика Диггори — верного, честного, отзывчивого человека и просто хорошего парня. Около его фотографии постоянно горят свечи, и каждое утро кто-то приносит свежие цветы. И каждый год здесь отмечают день его рождения и день его смерти.
Напротив входа располагается больший мраморный камин, способный согреть гостиную даже в самые лютые морозы, а над ним, в тяжелой позолоченной раме, висит портрет моложавой, слегка упитанной женщины в средневековом зеленом платье с рыжими волосами, заплетенными в толстые косы. Это Хельга Хаффлпафф — основательница и покровительница барсучьего факультета. Ее добрые голубые глаза излучают любовь и вековую мудрость, которой позавидовал бы даже Дамблдор, а губы слегка улыбаются, оставляя ямочки в пухлых щеках. В руках она держит золотую чашу, украшенную изображением своего животного. Каждый год, первого сентября Хельга неизменно поднимает свою чашу за здравие учеников и дает небольшое напутствие — они часто бывают похожи, но никогда не повторяются.
Коридоры в общежитии барсучьего факультета низкие и круглые и напоминают норы, а низкие деревянные двери в арочных проемах ведут в просторные общие спальни, где студентов уже ждут мягкие удобные кровати с балдахинами и сладкие сны после трудного и насыщенного дня.
Элизе Миллер нравилось в Хаффлпаффе. Здесь было тихо и спокойно. Слово “дом” — было первым определением, пришедшим ей на ум, не просто коллектив, связанный некими общими традициями, но место, где тебе всегда будут рады, где ты можешь расслабиться и отдохнуть, никого при этом не стесняя. Здесь все было по-другому. Не нужно было бояться лишних слов и движений, опасаясь получить осуждение в глазах строгих родителей за свою “ненормальность”, ибо все здесь были волшебниками. Не нужно было сливаться со стеной, боясь попасться на глаза Бранау и его дружкам — первый предсказуемо попал в Слизерин и имел в корне другую специализацию, так что его присутствие приходилось терпеть лишь во время общих трапез в Большом Зале, а последние вообще остались в Германии, более, чем за тысячу километров от Хогвартса. Как ни странно, в Хаффлпаффе было мало полукровок, в основном магглорожденные и чистокровные, однако этот контраст практически не бросался в глаза — все здесь в равной степени, независимо от происхождения, были открытыми и вежливыми. Сам факультет воспитывал своих студентов.
3) (лат.) “Кипящая кровь”
4) (лат.) “Спокойная кровь”
5) (лат.) Жизнь наша коротка/ и быстро кончается./Смерть придет быстро/, заберет нас жестоко,/ никого не пощадив. (“Gaudeamus”)
Сообщение отредактировал PPh3 - Вторник, 06.11.2012, 02:27 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Воскресенье, 12.02.2012, 17:45 | Сообщение # 85 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| В ее старой школе у Элизы толком не было друзей, если не считать Карла и Лотара. Она была слишком замкнутой и неуверенной в себе, чтобы просто заговорить с человеком, которого она едва знает, и который не проявляет к ней ни капли интереса. Нет, она не считала, что ей могут нагрубить или оскорбить, зато была уверена, что с ней просто не захотят говорить и быстро дадут понять об этом. Ничего, выходящего за рамки учебы или деловых формальностей, каждый сам за себя. Первый и единственный человек, который обратил на нее внимание и даже захотел с ней дружить, был Карл Шенбрюнн, и именно благодаря ему она подружилась со своим нынешним женихом Лотаром Визерхоффом. Здесь же словно сама атмосфера располагала к диалогу и формированию приятельских отношений.
В Хаффлпаффе существовала традиция — на второй день учебы (ибо в первый день сразу же после ужина все дружно ложились спать) первокурсники собирались в круг у камина и рассказывали о себе — это был своеобразный ритуал доверия коллективу: честность как фундамент дружбы. Элиза не была первокурсницей, но была новенькой, и прошла обряд доверия как перед своим курсом, так и перед всем факультетом — ведь всем интересно было узнать, а как живут волшебники в других странах.
- Здравствуйте… меня зовут Элиза Катрин Миллер… — голос дрогнул. — Я магглорожденная.
Повисшую тишину нарушает лишь потрескивание огня в камине, около которого она стоит. Гостиная погружена во тьму, и новенькая заметно выделяется на фоне яркого пламени. Девушка заметно волнуется. Она уже взрослая, но по-прежнему боится выступать перед аудиторией, и очередной доклад превращается для нее приступ паники и мандража, от которых могу спасти только успокоительное зелье и неизменная поддержка Карла. В таких случаях он всегда брал ее за руки и, смотря ей прямо в глаза, говорил: “У тебя все получится. Я верю в тебя”. И от него веяло такой непоколебимой уверенностью, что, казалось, иначе просто быть не может.
Элиза не любила находиться в толпе. Толпа подчиняет всех себе и сносит любых застоявшихся на месте или идущих против течения. Толпе всегда от тебя что-то нужно, она угнетает, подавляет, и до твоих собственных желаний и потребностей ей нет никакого дела. Сейчас она стояла у камина, так, чтобы ее было видно всем остальным студентам, которые по-домашнему расселись на диванах и пуфах и с любопытством взирали на новенькую семикурсницу. Здесь не было рядом Карла или Лотара, способных ее поддержать, защитить, но и не было серой, безликой толпы, стремящейся задавить. Наоборот, лица добрые, радушные. Ее хотят понять, ее принимают такой, какая она есть. Ни тени насмешки или равнодушия.
- Я прибыла по обмену опытом из Германии вместе со своими друзьями Карлом Шенбрюнном и Лотаром Визерхоффом…
- Лиза, извини, а когда у тебя день рождения? — спросил Эрни МакМиллан на правах старосты. — У нас положено делать подарки всем курсом.
Сразу на “ты” и сразу сокращает имя — она теперь их “сестра”, так что лишние формальности ни к чему.
- Мне девятнадцать лет, и день рождения у нее 15-го августа, в день Успения Святой Девы Марии.
- Что это? — спросил кто-то из студентов помладше.
- Это почитаемый католический праздник, день, когда мать Иисуса Христа — про него, надеюсь, все слышали, — добавила девушка с нажимом, — представилась от жизни земной к жизни небесной.
- А разве это так важно? — поинтересовалась рослая темноволосая девушка, Меган Джонс, кажется.
- Мои родители очень… религиозны и воспитали ее соответствующим образом, — вновь твердо произнесла Элиза, однако голос ее дрогнул на слове “религиозны”.
Отношения с семьей и, как следствие, религия, были для нее больной темой, которую она старалась лишний раз не поднимать. К тому же, она не знала, как относятся к религии волшебники в Британии, но, судя по удивленным или безучастным взглядам, равнодушно. Кажется, пронесло.
- Жаль, что ты не будешь праздновать с нами свой следующий день рождения, однако мы обязательно сделаем тебе подарок, — свернул с опасной темы Эрни.
- Спасибо, мне было бы очень приятно, — ответила Элиза, улыбнувшись.
На примере своей дружбы Карл показал ей, что значит бескорыстие, и теперь она не искала специально подводные камни в словах каждого человека. Ей действительно будет приятно получить подарок, а у барсуков просто такая традиция — нести радость и уют всем студентам своего Дома.
- А почему ты такая взрослая, а до сих пор учится в школе? — поинтересовалась девочка с третьего-четвертого курса?
- Потому что такова система магического образования в Германии, и с конца XIX века она строится аналогично маггловской, — ответила Элиза уже более уверенно, первое волнение прошло, и сейчас она рассказывала уже о вещах, которые знала достоверно. — Похожая система образования принята и в Дурмстранге. В нашей школе мы изучаем одновременно и маггловские, и магические дисциплины, что также сказывается на длительности обучения.
- А зачем волшебникам знать маггловские предметы? — спросила блондинка Ханна Эббот.
- Для общего развития, чтобы студент по окончании школы имел равные возможности устроиться и в маггловском, и в магическом мире. Магическое сообщество может удовлетворить потребности далеко не всех его членов. Не все в нем могут найти себе работу или привыкнуть к новой культуре.
- Это в… ты узнала от своих друзей? — с некоторым вызовом в голосе поинтересовался Джастин Финч-Флетчли, неотрывно смотревший на девушку.
Последние слова Элизы не были для него новостью: едва он попал в Хаффлпафф, старосты, а также чистокровные одноклассники, подробно рассказали ему, кто есть кто в магическом мире, и на что может рассчитывать каждый волшебник в зависимости от своего происхождения. Картина получалась не очень радостная. Фактически ему оставалось надеяться на своих товарищей по факультету, которые могли бы обеспечить соответствующие рекомендации при устройстве на работу, и надеяться небезосновательно, ибо дружбу у хаффлпаффцев было не отнять, либо на вхождение в чистокровный род, что было большой редкостью и нонсенсом, ибо жених не должен уступать невесте по имущественному и социальному положению.
Но так было только в Хаффлпаффе. Слизеринцы были обеспечены всем с самого рождения. Равенкловцы, перекопав горы литературы, догадывались со временем сами. Лишь гриффиндорцы оставались беспечны в своей наивности, абсолютно не задумываясь о том, что ждет их после школы. А тех, кто мог бы это рассказать, можно было пересчитать по пальцам, да и болтливостью в этом отношении они не отличались.
- Карл и Лотар мне действительно рассказали мне много полезного о магическом мире. Но у нас в школе есть также предмет по культуре и традициям магического мира, обязательный для всех магглорожденных и полукровок. У нас считают, что человеку с самого начала нужно дать хотя бы базовые знания о новом для него мире и представления о его возможностях в нем, чтобы в дальнейшем он сам сделал выбор. Я считаю это справедливой политикой.
- Верно, — подхватила Сьюзен Боунс, миловидная девушка с кргулым лицом и прямыми рыжими волосами, — у нас в Хогвартсе также есть факультативные уроки волшебного этикета, но ведет их Снейп. Но как у вас соблюдается Статут о Секретности? — в голосе девушки послышалась сталь, будто говорила не она сама, а ее тетя Амелия Боунс, начальник Отдела магического правопорядка. — Ведь в маггловском мире человеку необходимо много документов, чтобы устроиться на работу, купить дом, вступить в брак, — знающие люди согласно закивали. — Как он может все это сделать, имея на руках лишь аттестат магической школы, которая для магглов не существует?
- Статус о Секретности рассчитан, в первую очередь, на самосознание и адекватность волшебников, ибо ни один здравомыслящий человек не станет рассказывать, что он волшебник, уже хотя бы потому, чтобы его не сочли сумасшедшим или не использовали в личных целях, — ответила Элиза менторским тоном, как когда-то ее учил Карл. — Он призван обеспечить спокойное существование каждого из сообществ без вмешательства в дела друг друга, однако законы маггловского мира в большинстве своем обязательны для волшебников. А что касается магических школ, то все они официально существуют в маггловском мире под видом частных школ, так что выдаваемые ими аттестаты действительны в обоих мирах и дают возможность продолжить учебу или поступить на работу.
- Да это же отлично! — выдохнул Джастин, продолжая смотреть на девушку.
Казалось, он просто слушал ее голос и хотел, чтобы она продолжала рассказывать дальше, и не только потому, что ему было интересно.
- А магглы, значит, могут видеть ваши школы и могут зайти внутрь, да? — вновь спросила Сьюзен, которую немало интересовали вопросы права.
- Только родители или опекуны учеников. Для всех остальных это просто архитектурные достопримечательности, и ничего более.
На какое-то время вопросы прекратились — ученикам нужно было переварить тонну вываленных на них новых знаний. Элиза, мысленно обрадовавшись, что вопросы, как и знакомство с факультетом на сегодня окончены, поспешила отойти в тень и слиться с интерьером, однако Ханна Эббот так и не дала ей совершить задуманное.
- А как у вас в стране сообщают будущим ученикам о том, что они волшебники? Так же, с совами присылают приглашение?
- Чистокровные и полукровки, как правила с рождения знают, что они волшебники. Родители заранее выбирают школу для своего ребенка и затем отправляют соответствующее письмо в Министерство магии, когда получают подтверждение о зачислении. Да, многие чистокровные волшебники по традиции пользуются совами, хотя можно отправить и обычной почтой — как я уже говорила, наши школы официально существуют и в маггловском мире. А к магглорожденным, по факту первого выброса стихийной магии, приходит чиновник из Отдела Образования, который, собственно, все и рассказывает. Так было и у меня. Магглорожденные и полукровки учатся, как правило, в ближайшией к их городу школе.
- То есть, вам не приходится ждать до одиннадцати лет, чтобы, наконец, узнать, что все эти странные вещи — это волшебство? — удивился магглорожденный шестикурсник, которого родители в свое время достали обследованием у психиатров и экстрасенсов.
- Нет, — Элиза отрицательно покачала головой. — Лотар, а у него отец — член Совета Магов, говорил мне, что чиновникам проще известить родителей, что их ребенок — волшебник, сразу же, как только произойдет первый всплеск стихийной магии, чем без конца фиксировать их, а когда ребенку исполнится одиннадцать лет, явиться в том и тупо поставить перед фактом. Ведь магглы могут подать на Министерство в суд за моральный ущерб, т.к. там знали и вовремя не проинформировали, а родителям и самому ребенку пришлось из-за этого немало помучаться, — задавший вопрос шестикурсник мрачно кивнул в ответ. — Просто политика честности и справедливости.
Большинство товарищей по факультету согласно кивнули: честность и справедливость — барсучьи качества. Теперь было понятно, почему немецкие студенты, даже попавшие в Гриффиндор и, тем более, Слизерин не испытывали к Хаффлпаффу распространенных в Хогвартсе предубеждений — потому что они сами немало были воспитаны в хаффлпаффских качествах, а новизна и незашоренность мышления ставили их вне межфакультетской вражды и школьных интриг. Пока что.
- А у вас существуют СОВы и ТРИТОНы? — поинтересовался Эрни Макмиллан, снова обнявший Сьюзен.
- Да, конечно. СОВ большинство учеников сдает, как правило, в возрасте семнадцати лет, то есть, в конце шестого курса. И в двадцать лет — ТРИТОНы. Обучаться последние три года в Hochschule, или высшей школе, необязательно и необходимо лишь тем, кто в дальнейшем хочет посвятить свою жизнь науке, политике, финансам, праву или медицине. Также для этого необходимы высокие проходные баллы. Еще мы сдаем промежуточные экзамены на третьем курсе — это что-то наподобие распределения по уровню успеваемости. От результатов этих экзаменов зависит выбор будущих спецкурсов, профессии и, соответственно, возможность обучаться в Hochschule.
- То есть у вас умные отдельно, тупые отдельно? — уточнила Ханна.
- По сути дела, именно так, да.
Захария противно рассмеялся.
- Ты бы точно учился с тупыми, — “заткнул” его МакМиллан. — Лиза, ты извини, пожалуйста, он уже года три ведет себя кое-как. Значит, ты должна была сейчас доучиваться последний год в этой вашей Хохшуле?
- Да, мы вместе с Карлом и Лотаром должны были доучиваться последний год, — кивнула девушка. — Я собираюсь стать колдомедиком, и мне нужно полное образование.
- Значит, у вас до сдачи СОВ тоже нельзя колдовать дома на каникулах? — поинтересовалась девочка лет пятнадцати на вид.
- Что значит, нельзя колдовать на каникулах? — искренне удивилась Элиза. — Как вы будете поддерживать свои навыки в норме, если не будете практиковаться? Колдовство волшебной палочкой, — девушка сделала плавное круговое движение, прочертив золотистую линию в воздухе, движения ее кисти были легкими и выверенными, как у гимнастки, раскручивающей атласную ленту, — это как игра на музыкальном инструменте: если вы не будет постоянно тренироваться, то не “подружитесь” с волшебной палочкой. Она просто будет хуже вас слушаться. Она — продолжение вас самих — так говорил наш учитель по теории магии.
- А Статут о Секретности? — не унималась Сьюзен Бонус. — Допустим, волшебники живут отдельно от магглов, и в их семьях невозможно отследить, кто именно колдовал. Но в семьях магглов?
- Сьюзен, извини, но я не совсем понимаю, зачем распространять Статут о Секретности на семьи магглорожденных волшебников, — Элиза недоуменно покачала головой, — потому что родители и так знают, что их ребенок волшебник. Другое дело, что об этом не должны знать другие магглы, не являющиеся членами семьи и не живущие вместе с ребенком-волшебником. А для родителей это возможность увидеть, чему именно учат их детей.
Некоторые из учеников печально вздохнули, ведь это было бы здорово — показать родителям, что они умеют, или привести их в Хогвартс, чтобы они увидели, в какой большой и красивой школе учатся их дети.
- И что, твои религиозные родители тоже радовались твоим фокусом? — ехидно усмехнулся Захария. — Или ты со своими дружками стукнула их “Confundo”? И вообще, как так получилось, что у тебя в друзьях гриффиндорец и слизеринец? — взгляд его выражал скепсис и презрение.
- Смит, молчал бы лучше и не хамил! Надоел уже всем! — отрезал МакМиллан, которому, как и его друзьям было невероятно стыдно за своего товарища перед новой студенткой.
Захария Смит, пожалуй, был единственный, кто выбивался из дружного барсучьего коллектива, во всяком случае, своего курса. Ехидный и надменный, подозрительный и жадный до сплетен, он вызывал далеко не лучшие чувства у товарищей по факультету. В отличие от одноклассников, он до сих пор не перерос свой четвертый курс, когда многие завидовали Поттеру, неожиданно, в обход всех правил, попавшему в чемпионы. Будучи весьма посредственным в учебе, не блещущий никакими талантами, он искренне радовался каждой газетной статье, обсасывающей личную жизнь Поттера, поливающей его грязью — ведь у сопляка Поттера, воспитанного магглами, была слава, он с рождения был всем известен, в то время как у Захарии, наследника древнего чистокровного рода, ничего этого не было и в помине. И все события, связанные с Мальчиком, который выжил, для него были не более, чем приключенческим комиксом, который интересно почитать на ночь. А теперь тут еще одна рассказчица нашлась. Да как будто до нее здесь есть кому-то дело. Тоже будет здесь про великую силу межфакультетской дружбы заявлять, когда ее чистокровные дружки кинут ее через неделю. Ведь тогда у нее не будет друзей так же, как у него самого теперь.
Элиза отступила на шаг назад и проглотила застрявший в горле. Опустилась голова, сникли плечи, дрогнула волшебная палочка в руке. По щеке скатилась одинокая слезинка. Девушка любила своих родителей, но отношения с ними стали натянутыми с того самого дня, как у нее произошел первый всплеск стихийной магии.
Ретроспектива…
Прибывший к ним домой министерский чиновник объяснил, что юная Лиза Миллер — волшебница, и что ее “проклятье” не исчезнет, если ее станут таскать по экзорцистам, но станет еще более неподконтрольным и разрушительным. С тех пор ни отца с матерью, ни от бабушки она не услышала более доброго слова. Сухое приветствие — максимум, на что она могла рассчитывать. Родители боялись рассказать священнику на исповеди о том, что их дочь — ведьма, ибо, какой беспутной не считали бы, все равно любили ее, зато бабка была горазда на “епитимьи” — раз уж священник не может. Помня, что для праздных рук дьявол всегда найдет работу, она старательно загружала внучку ручным трудом — уборка дома, уход за цветником, вязание, вышивание, игра на пианино и флейте (последнее было по рекомендации учительницы начальных классов, обнаружившей в девочке талант к музыке). А зная, что ведьмы колдуют руками, заставляла ее держать ладони над пламенем — “чтобы выжечь греховную суть”. И девочка молчала, глотая боль и слезы, вспоминая, что те же святые мученики терпели гораздо больше мучений, чем она, но продолжали идти дальше и проповедовать свет Истины Христовой. Выдержали они, выдержит и она, тем более, что они страдали за правое дело, а ее наказывают за грехи. Она понимала, что это делается для ее же блага, блага в понимании взрослых, что родные любят ее и потому не могут смириться с тем, какая она есть. И потому старательно врала учителям и одноклассникам, видевшим на следующий день ее перевязанные руки, что это она сама обожглась, схватившись за горячий чайник, или поранилась о розовые кусты, и каждую ночь перед сном молилась за родных, чтобы Господь простил их и не вменил им за грех ее наказание.
Элиза быстро обнаружила, что дома заклинания у нее выходят намного слабее, что в школе, на нейтральной территории, хотя должно было быть наоборот. На уроках волшебного этикета и теории магии она много раз слышала о том, что дома, особенно в родовых поместьях, магия, подпитанная кровью и мудростью предков, усиливается во много раз. Она охотно слушается своего хозяина и подчиняется ему. Но у себя, в родном доме, Лиза была как чужая и даже физически ощущала эту атмосферу — гнетущую, холодную, враждебную… Родители, которые предпочитают ее игнорировать, бабка, которая считает ее чуть ли не исчадием ада. Единственный, кто хорошо относился к Элизе, был младший брат Ганс. Он был еще слишком мал, чтобы понимать, что волшебство это плохо, и потому всегда с радостью и интересом слушал рассказы своей старшей сестры — в основном это были адаптированные отрывки из истории магии — или наблюдал, как она колдует. Раз — он оказался в воздухе, два — и бумажный обод на голове превратился в настоящую золотую корону, три, и любимая бабушкина икона, которую он неосторожно свалил с полки, снова целая. Так продолжалось до тех пор, пока однажды бабушка не застукала обоих внуков в кладовке с каким-то непонятным варевом в котле с криком “немедленно прекратить всю эту чертовщину” разогнала обоих по углам. С тех пор девочку никогда больше не оставляли одну с братом и не допускали, чтобы они вместе проводили время, а позже и сам Ганс начал смотреть на сестру с опаской и боялся лишний раз к ней подойти — так Элиза потеряла единственного друга в своей семье.
Первое заклинание, которое она освоила, было не “Lumen” или “Alatum Leviosum”, как у большинства нормальных первокурсников, а “Quies Noctis” — “ночная тишина” — у бабушки Марты был очень тонкий слух. Латынь, язык молитвы прежде, стала призывом неизведанных и все наполняющих сил — Карл говорил ей уже, что большинство магов — пантеисты и рассматривают магию как некую бесплотную духовную сущность, эфир. Она безлична и не способна творить сама, но существует для того, чтобы с ее помощью творили люди и в то же время является гарантом естественного магического порядка. “Как можно утверждать, что все мы служим дьяволу, — говорил ей Эрхард Шенбрюнн, — если мы наделены волшебством от рождения? И если Бог допустил, чтобы вы родились волшебницей, то почему вы считаете, что неугодны ему? Магия — часть природы, часть вас, и Бог дал вам этот талант, чтобы вы его впоследствии приумножили, но не хоронили в землю. Не хуже ли вы тогда будете тех ханжей и лицемеров, которые отвергают человеческое естество только потому, что не могут подчинить его себе?”.
Но, даже не смотря на доброе к ней отношение и поддержку Шенбрюннов, которым она стала почти как дочь и сестра, она продолжала чувствовать себя изгоем и отрезанным ломтем — наверное, так чувствуют себя те, кого отсекли от Рода. Нет, от нее еще не отреклись, казалось девушке, осталось ждать недолго. И даже не будет никаких напыщенных фраз и высокоморальных нотаций, ей просто скажут, что они уже выполнили свой родительский долг, и теперь она уже взрослая, и потому вольна идти на все четыре стороны. Элиза Миллер знала: если это произойдет, то она уже никогда не вернется домой. Она будет чужая. Для всех.
Конец ретроспективы.
- Но все-таки, — заговорил какой-то третьекурсник, — слизеринцы — они плохие, а гриффиндорцы — хорошие. Как они могу дружить, если один из них в любой момент может предать другого?
Рядом кивнуло еще несколько человек того же возраста, однако МакМиллан не стал их останавливать — так будет лучше для разрядки атмосферы, которую немало накалил Захария своими дурацкими подколками.
- Это долгая история, — ответила Элиза, чуть замявшись — все-таки теперь приходится рассказывать о личном — и вновь повернулась лицом к аудитории. — Карл и Лотар были знакомы еще раннего детства и окончательно сдружились, оказавшись вместе в одной школе. А с Карлом мы сидели вместе за одной партой, и именно Карл стал моим первым другом в магическом мире. У нас существует что-то вроде негласной традиции, когда чистокровные студенты берут под покровительство магглорожденных и полукровок, чтобы помочь им адаптироваться в новых условиях, хотя не всегда это перерастает в дружбу. А распределение — оно все-таки проводится по чертам характера? — слушатели тут же закивали в ответ. — А у нас достаточно разные характеры, чтобы мы оказались на разных факультетах. Я не вижу ничего плохого в межфакультетской дружбе, и не считаю, что герб на мантии определяет выбор человека. Храбрость, верность, хитрость и острый ум — я думаю, они дополняют друг друга, и у Основателей не получилось бы создать столь великую школу магии, будь они во власти нынешних предрассудков.
- Это здорово! — заметила Сьюзен, мечтательно улыбнувшись, и положила голову на плечо Эрни Макмиллану, который согласно кивнул в ответ и приобнял девушку за талию — на Хаффлпаффе не в чести было ханжество, и легкое проявление чувств не считалось чем-то постыдным и некрасивым.
- Блеск! — воскликнул Джастин, зааплодировав, а следом за ним и вся остальная аудитория.
Лиза смутилась и сделала, шаг назад, чтобы оказаться в тени.
- Она говорит абсолютную правду, — раздался с портрета твердый голос Хельги Хаффлпафф, приведя даже старшекурсников в благоговейный трепет. — Никто из нас, каким бы сильным волшебником не являлся, не смог бы покорить себе магию этого места и построить здесь школу. Мы сделали это вместе, сообща, как одно целое, и то же я заповедую вам.
- Э… простите, мэм, — пискнул кто-то из первокурсников. — В “Истории Хогвартса” написано, что Салазар Слизерин рассорился с другими Основателями из-за того, что не хотел обучать в школе магглорожденных, и ушел из школы. Это правда?
- Не совсем. История постоянно переписывается так, как это угодно очередной власти, — строго сказала Хельга. — Годрик действительно стремился сделать волшебство доступным для всех, превращая его в некое подобие ремесла, что не могло не радовать новообретенных волшебников — так в наши времена называли рожденных простецами. Салазар же, напротив, преподносил магию как некое тонкое искусство, сокровенное знание, которое под силу постичь далеко не каждому волшебнику, — большинство хаффлпаффцев хмыкнули, вспоминая небезызвестного слизеринского профессора, — тем более новообретенному. И я не стану отрицать, что далеко не все волшебники могли воспринять все многообразие магии. Многие новообретенные, будучи неграмотными, приносили предрассудки из мира простецов, которые стремительно ограничивали магию, дабы сделать доступной ее для своего ума, не обремененного ни мудростью, ни знаниями о мире. В наши времена простецы страшились всего неизвестного, непознаваемого, бесконечного… — ученики слушали, затаив дыхание. — Салазар, с его коварством и хитростью, было не под силу терпеливо ждать и бороться с этим, он знал, что его бы никто не поддержал, в то время как вся школа стала бы на сторону Годрика. Он просто ушел, ибо не хотел обучать, по его мнению, недостойных, — устало закончила женщина.
- А как же василиск, которого он поместил в Тайную комнату, чтобы убивать магглорожденных? — воскликнул Джастин, на которого этот самый василиск напал на втором курсе.
- Я думаю, эта легенда появилась уже после нашей смерти, чтобы поддержать межфакультетскую вражду и очернить факультет Слизерина. Просто кому-то удобно, чтобы были “плохие”, чтобы появиться “хорошим”, и школа из храма мудрости и знаний превратилась в площадку для политических интриг, — с грустью сказала Хельга. — На протяжении веков в Хогвартсе учились потомки Салазара Слизерина, и все они могли говорить на змеином языке, но до нынешнего времени еще ни один из них не спускался в Тайную комнату, чтобы призвать василиска. Салазар не мог оставить такое завещание, ибо ценна была любая волшебная кровь, а в мире оставалось не так много потомков друидов и норн, рассеянных по всем землям, чтобы только им можно передавать древние и бесценные знания.
- А вы и Ровена Равенкло? — полюбопытствовала девочка с косичками.
- А мы остались в школе, пусть мы не были во многом согласны с Годриком. Мы остались, чтобы учить юных магов тому, чему когда-то научились сами, хотя после нашей смерти многие знания оказались утеряны, преданы забвению и уничтожены. А теперь я устала, мне надо отдохнуть… — сказала древняя волшебница и откинулась на спинку кресла, поставив свою знамению чашу на раму.
Ученики стояли, открыв рты и переваривая услышанные. Далеко не каждому удается разговорить обычно молчаливую Хельгу Хаффлпафф и, тем более, услышать повествование о временах Основателей из уст одного из них.
- Вот это да!.. — выдал кто-то из парней.
На какое-то время в гостиной барсучьего факультета воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием пламени в камине. Студенты, немало уставшие за день, еще не до конца переварившие поток информации, которую вывалила на них новенькая, находились теперь под впечатлением от речи Хельги Хаффлпафф и, решив, что утро вечера мудренее, разошлись по спальням. Практически все заснули сразу, едва коснувшись подушки, и только Элиза Миллер еще долго не могла сомкнуть глаз, хотя расспросы одноклассников ее изрядно вымотали. Слишком много впечатлений накопилось за день, слишком много всего надо было обдумать…
Сообщение отредактировал PPh3 - Вторник, 06.11.2012, 02:32 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Воскресенье, 12.02.2012, 17:47 | Сообщение # 86 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Она уже узнала, что двое из ее однокурсников, Ханна Эббот и Захария Смит, — наследники древних чистокровных родов. Род Ханны ведет начало от одного монаха, в котором неожиданно проснулся колдовской дар. А предки Смита предсказуемо были кузнецами и занимались изготовлением оружия и различных артефактов. Эрни Макмиллан, староста факультета, был чистокровным волшебников в десятом поколении и состоял в родстве с древнейшим и благороднейшим семейством Блэк. Род Сьюзен тоже насчитывал около двух столетий и имел связи с Малфоями и Розье (чем мисс Боунс совсем не гордилась), а также Прюэттами, из которых в живых осталась только мать Рона Уизли. А вот Джастин Финч-Флетчли, как и она сама, был из семьи магглов, только для него было шоком, когда он в одиннадцать лет узнал, что является волшебником, ведь родители хотели отдать его в Итон, престижную частную школу.
Ей рассказали про всех учителей — у кого какие тараканы в голове, как следует вести себя на уроках и что можно себе позволить, — про межфакультетскую вражду, про Гарри Поттера, Надежду магического мира, его борьбу с силами зла и организованным им и Гермионой Грейнджер клуб ЗОТИ ДА, в котором они за полгода выучили больше заклятий, чем за три года учебы. И, естественно, про Седрика Диггори, верного, умного и отзывчивого, который пал смертью храбрых от руки Того-кого-нельзя-называть. Элизе же оставалось только гадать — что это в Хогвартсе за учителя такие, что пятнадцатилетний подросток знает больше их. Да и как могли допустить, чтобы кубок оказался порталом, и за смерть того юноши, Седрика Диггори, чья фотография стоит в гостиной, никто в итоге не понес ответственность? Где справедливость?
Не укрылся от девушки и пристальный, даже восхищенный взгляд ее нового одноклассника Джастина Финч-Флетчли, и, хотя она продолжала общаться с ним, как ни в чем не бывало, ей было не по себе. Тихая и застенчивая, она не стремилась к вниманию парней, и ненавязчивые ухаживания Карла были для нее чем-то новым и волнующим, выбивающим землю из-под ног. Она научилась замечать, когда она нравится, и сейчас женская интуиция твердила ей, что Джастин от нее просто без ума. Лиза боялась этого, ибо не хотела разбивать сердце хорошему человеку, не хотела становиться искусительницей и причиной боли и уныния, но и не могла игнорировать парня, ведь он никаких намеков со своей стороны пока еще не делал, так что оставалось надеяться, что все образуется, и она интересует его не более, чем новый человек.
В Хаффлпаффе всегда находили занятие для свободных рук и головы. Нужно помочь профессору Спраут пересадить растения в теплице — пожалуйста. Помочь перепуганным первокурсникам с зельеварением — хорошо. Показать трудное заклинание, которое задал профессор Флитвик пятому курсу — вот и все, правда, нужно только разобраться сперва с нумерологической формулой, а также сильнее концентрироваться на желаемом результате. А ты знаешь нумерологию? — Нет, я в ней не сильна, но что-то подсказать могу. Элиза Миллер никогда и никому не отказывала в помощи, если имела такую возможность, и всегда шла навстречу. Вместе с Ханной она взяла на себя руководство кружком по выполнению домашних заданий. Старшекурсники прислушивались к ее советам, а малыши ее едва ли не боготворили, вспоминая своих учителей в начальной школе. Элиза сама любила детей и мечтала иметь семью, и потому занятия со студентами младших курсов не были ей в тягость. Пусть она не была самой умной и находчивой, зато прекрасно умела пользоваться знаниями и опытом других людей, немало в свое время в нее вложивших, и сейчас она с благодарностью вспоминала фрау Платтнер, учительницу в ее начальной школе, умевшей просто и доступно объяснять материал и находить подход к каждому ребенку. Хаффлпаффцы, же пусть немного медлительные, брали упорством и честным трудом, и не в пример гриффиндорцам, с которыми Лиза провела как-то занятие по просьбе Лотара, оказались благодарными и внимательными учениками. Как заметил однажды Эрни МакМиллан, не будь она чужой, ее вполне могли бы назначить старостой.
Дни шли своим чередом, и девушка незаметно для себя вливалась в коллектив, не понимая, как за столь короткое время успела сблизиться с совершенно чужими людьми. У нее уже успели сложиться дружеские отношения со Сьюзен Боунс, Эрни Макмилланом и Ханной Эббот. Единственный человек, с кем она была вынуждена общаться настороже и не хотела лишний раз пересекаться, был Захария Смит. Он постоянно смотрел на нее свысока, как бы говоря: “Ну и чем ты можешь меня удивить?”, и отпускал едкие комментарии в адрес ее друзей. Его просто забавляла ее реакция, как у нее резко белеет лицо, поднимаются дыбом волосы, а в потемневших округлившихся глазах вспыхивает огонек гнева, и она начинает страстно защищать этих Шенбрюнна и Визерхоффа. Естественно, за нее сразу же заступаются МакМиллан и Боунс, которые обожают пригревать всех сирых и убогих, но Захарии плевать на остракизм со стороны всего факультета. Недостаточно хитрый и изворотливый, чтобы стать слизеринцем, не обремененный верностью и дружелюбием, чтобы быть истинных хаффлпаффцем, он считает себя выше этого. Считал, пока однажды Миллер в порыве гнева не сказала тихо, направив на него палочку:
- Silentium!
Но ее слышала вся гостиная. И никто так и не соизволил расколдовать Смита, ему объявили бойкот. За прошлый год он так и не освоил невербальные заклинания, а подойти к кому-нибудь из учителей боялся, ибо знал, что его осудят, и осудят справедливо. В конце концов, он попался Снейпу, который, сняв с него Заклятие Немоты, а заодно и тридцать баллов с Хаффлпаффа, отправил нарезать флоббер-червей к себе в класс, пообещав заколдовать снова, если тот будет ныть.
А вот Джастин постоянно ходил за Элизой хвостом и отступал лишь тогда, когда по близости оказывались Карл Шенбрюнн или Лотар Визерхофф. Он не приглашал ее на свидание, не делал комплименты и вообще ни коим образом не намекал, что она ему нравится, но обязательно придумывал какой-нибудь предлог, чтобы находиться с нею рядом, будь то тяжелая сумка, которую такая хрупкая девушка, как Элиза Миллер, ни за что не поднимет, несуществующее домашнее задание по чарам или трансфигурации, неожиданная заинтересованность в зельеварении, которое он был рад бросить после пятого курса или просто красивое место, которое Элиза просто обязана увидеть. Элиза была слишком доброй, чтобы отказать, тем более что предложения сами по себе были достаточно невинными, а Финч-Флетчли, когда они оставались наедине, едва мог связать пару слов. Он просто молчал и любовался ею, и изредка поддакивал, даже не слушая, что именно говорит девушка, полностью передавая инициативу ей.
- Скажи мне, Джастин, зачем ты пришел сюда со мной? — однажды спросила Элиза, невинно улыбнувшись, и положила книгу на откидную полку.
Сейчас они находились в библиотеке и стояли в довольно узком проходе между двумя стеллажами с редкими изданиями, которые запрещалось выносить из читального зала. Они стояли столь близко друг к другу, что один мог слышать дыхание другого, и от этого было не по себе каждому из них. И если девушка еще сохраняла внешнее спокойствие, хотя немало нервничала при этом, то парень, весь покрывшись испариной, стоял, глупо открыв рот и растворившись в голубизне ее глаз.
- Ты же не изучаешь зельеварение, — строго произнесла она, как бы намекая, что у него нет причин находиться рядом с ней.
- Я… э… — только и смог выдать из себя Финч-Флетчли, покрасневший до кончиков ушей.
- В любом случае, спасибо, что проводил меня, — мило улыбнулась Элиза и, взяв с собой учебники, вышла из прохода навстречу Карлу.
- Hei, Karl! — радостно заговорила она на немецком. — Guten Abend, Herr Folkvardsson! — поприветствовала она высокого блондина, в равенкловской мантии, пришедшего вместе с ее другом, заглушив при этом “v” на немецкий манер. /нем. Привет, Карл!.. Добрый вечер, господин Фольквардссон!/
Шенбрюнн тут же отобрал у своей протеже книги, а Фольквардссон, наклонившись, поцеловал ей пальцы, едва коснувшись губами.
- Das ist angenehm Sie, zu sehen, Fröcken Miller... — ответил Ассбьорн, не удержавшись от традиционного шведского обращения. /нем. Приятно видеть вас, фрекен Миллер/
Финч-Флетчли, застыв на месте, наблюдал за происходящим действом. Если блондин просто отдал дань приличиям, то между Лизой и Шенбрюнном точно проскочила искра. Они тепло смотрят друг другу в глаза, как старые друзья. Ей явно комфортно с ним.
- Und das ist mein Huffpuffs Klassenkamerad Justin Finch-Fletchley, — указала она своего одноклассника, который наконец-то вынырнул из-за стеллажа. — Er hat beglitten mich in die Bibliothek. /нем. А это мой одноклассник по Хаффлпаффу Джастин Финч-Флетчли… Он проводил меня до библиотеки./
- Добрый вечер, мистер Финч-Флетчли, — подчеркнуто вежливо и, в то же время, холодно поздоровался Карл, протянув руку. — Меня зовут Карл Шенбрюнн.
- Ассбьорн Фольквардссон.
- Э… Здрасьте… — Джастин по очереди пожал руки обоим парням, стараясь при этом не встречаться взглядом с Фольквардссоном: тот казался уж слишком хмурым и недружелюбным.
- Спасибо, что присматриваете за Элизой, мистер Финч-Флетчли, — сказал напоследок Шенбрюнн, кивнув, и, взяв девушку под руку, повел к уже занятому ими столу.
Джастин тяжело выдохнул. Он не знал, в каких отношениях Элиза состояла с этим Шенбрюнном, но что-то подсказывало ему, что с ним будет трудно конкурировать.
Причесался, поправил мантию и галстук, наложил “Silentium” на Смита, чтобы не ехидничал. Суббота — отличный день для отдыха и свиданий, так что все одноклассники положительно откликнулись на его предложение погулять на улице. Не робеть, не стесняться, Джас! Бери инициативу в свои руки. Посмотри на этого Шенбрюнна или Визерхоффа и на себя. Как ты ей можешь понравиться, если в ее присутствии только и можешь, что ловить воздух ртом, как рыба, и ведешь себя, как размазня? Конечно, его еще беспокоил Визерхофф — он иногда сидел с ними за столом и даже пару раз заходил к ним в гостиную, чтобы проводить Элизу и пожелать ей спокойной ночи. Он не демонстрировал при всех свои чувства, и потому Флетчли ошибочно решил, тот Лотар все лишь друг. Отсутствие же аналогичного поведения у Карла он списал на то, что тот слизеринец, и потому должен держать марку перед “своими”. Еще раз оглядел себя в зеркале и, убедившись, что выглядит отлично, покинул спальню мальчиков седьмого курса. Взял Элизу под руку — оробела, опустила глаза — кажется, так же она вела себя и с Шенбрюнном — и присоединился и идущим впереди Эрни и Сьюз. Замыкали шествие Ханна и Мег, обсуждавшие какие-то свои девчачьи штучки.
Отделившись от остальных, повел ее к мосту, с радостью наблюдая за тем, как девушка восхищается красотами местной природы. Они молча шли по деревянному виадуку, и у обоих колотились сердца все сильней и сильней. У Джастина — потому что он предвкушал волнующий и радостный момент. И у Элизы — потому что с каждым шагом происходящее казалось ей все более неправильным: она любит Лотара, а Джастин с ней ясно не просто подружиться хочет.
- Эти камни стоят здесь еще со времен друидов, — решил блеснуть знаниями парень, когда они оказались по другую сторону оврага, около Стоунхенджа, — когда-то давным-давно они проводили здесь свои обряды, и потому это место так наполнено магией…
Элиза молчала, плотно сжав губы, однако Джастин решил, что ей скучно, и потому перешел к делу.
- Извини, совсем забыл… — воскликнул он, изобразив искреннее удивление, и вытащил из внутреннего кармана мантии небольшой букет маргариток. — Это тебе, — мягко улыбнулся.
- Спасибо, — грустно улыбнувшись, ответила девушка, понюхав цветы; она любила, когда ей их дарили.
- Они к лицу тебе, — чуть дыша, произнес Финч-Флетчли и, взяв ее золотой локон, приложил к цветам, немало тем самым смутив девушку. Оказывается, быть смелым не так-то уж сложно.
Ветер гнал по небу рваные кучевые облака, трепал волосы и мантии. Скрылось солнце, и набежала прохлада. Не грусти, Элиза, твоя улыбка озаряет теплом все вокруг, с нею не страшен даже холодный ветер. Твои волосы светлы, как пшеница летних полей, а глаза твои чисты и прекрасны, как воды горных озер. Ты прекрасна, как солнце, даже если настоящее солнце уже скрылось за тучей…
Джастин был доволен верлибром собственного сочинения, прославляющим стоявшую перед ним прекрасную даму. Оставалось только решить, когда же его лучше продемонстрировать: Эрни как-то рассказал ему, что все девчонки падки на стихи и комплименты.
- Может, прогуляемся? — как бы между прочим предложил Джастин, слегка приобняв девушку за талию.
- Но только как с другом! — твердо произнесла Элиза, опустив букет и сделав несколько шагов назад, хотя это показное спокойствие давалось ей с немалым трудом.
- Что?! — Финч-Флетчли не верил своим глазам. Неужели все-таки?..
- Прости, я помолвлена… — показала тонкое золотое кольцо с сапфирами, — с Лотаром Визерхоффом… — голос дрогнул. — Я люблю его и не могу дать тебе, что ты хочешь. Прости…
Одинокая слезинка скатилась по щеке. Девушка отвернулась и побежала прочь. По крыше виадука забарабанили капли дождя, а промокший до нитки Джастин еще никогда не чувствовал себя столь глупо и одиноко одновременно.
* * *
В среду вечером, ровно в восемь часов равенкловцы во главе с Ассбьорном Фольквардссоном собрались в выручай-комнате на восьмом этаже. Комната была такой же, какой они запомнили ее во времена ДА с Поттером: голые каменные стены, высокий арочный потолок, поддерживаемый массивными восьмигранными колоннами; будто бы искусственный холодный свет, льющийся из подвешенных к колоннам светильников и зачарованных окон; по углам лежат матрацы и подушки для отдыха и мягкого падения. Пришли студенты только старших курсов — Фольквардссон заранее предупредил, что они будут практиковать весьма серьезные заклинания, на которые у младшекурсников может просто не хватить сил или реакции. Шли обходным путем: вначале после ужина вернулись в гостиную Равенкло, чтобы там отметиться, а затем обходным путем отправились в Западную башню, намеренно выбирая наименее освещенные и наиболее заброшенные коридоры, чтобы точно не попасться кому-нибудь из учителей или Филчу.
- Итак, мы собрались здесь для изучения боевой магии, — начал свою вступительную речь Фольквардссон, когда благодарные слушатели расселись по очень кстати появившимся креслам. — Хочу предупредить сразу: мы не будем изучать здесь относительно безобидные заклинания наподобие “Protego” и “Stupefac”, которые знает и третьекурсник. То, что я планирую вам преподать, входило до недавнего времени в учебную программу у нас в Дурмстранге, но здесь, в Британии, относится к категории запрещенных знаний, обладание которыми не одобрит ни директор Дамблдор, ни Министерство магии.
- О, так ты будешь учить нас Темным Искусствам?.. — мечтательным голосом проговорила Луна, откинув голову назад, отчего ее бледно-серые глаза стали казаться еще более округлыми и выпуклыми. Было непонятно, спрашивает она или утверждает.
- Да, именно так, — на полном серьезе ответил Фольквардссон, пройдя по комнате и окинув строгим взглядом всех своих одноклассников. — Мы будем учиться искусству не только защиты, но и нападения. Кто из вас скажет, можно ли победить, только защищаясь?
Повисла неловкая тишина. Кто-то задумался, пытаясь вспомнить сводки новостей о последних двух магических войнах. Другие едва заметно качали головой, выражая отрицание. Некоторые просто уставились в пол.
- Но ведь есть же авроры, — возразила Лиза Турпин. — Это их работа — нас защищать. Почему мы должны делать за них эту грязную работу? — и наморщила свой хорошенький носик, как будто прямо около нее лежала навозная бомба.
- Ой, Турпин, ты еще процитируй Амбридж на пару с ее племянником Склинхардом! — с сарказмом заметил Голдстейн, карие глаза которого выражали презрение и гнев.
- Мисс Турпин права с точки зрения закона, — девушка улыбнулась и засияла, как начищенный галеон, — однако кто из вас может сказать, как исполняется закон в магической Британии? — теперь пришел черед дуться для Мэнди Брокльхерст. — Но если бы аврорат справлялся со своей работой, разве были бы такие огромные потери среди мирного магического населения в первую войну?
- Очевидно, одного умения защищаться, используя базовый набор школьных заклинаний, мало, — продолжил Ассбьорн после очередной паузы. — Важно уметь еще и побеждать. Побеждать, чтобы спасти свою жизнь и своих близких. Побеждать и брать на себя ответственность за чужую смерть, зная, что в противном случае убили бы вас, — парень заметно понизил голос и, казалось, говорил даже с некоторой грустью.
- Мы… мы будем практиковать Непростительные? — поинтересовался Корнер.
- Нет. Насколько я могу судить, защитная магия замка настроена таким образом, что о применении Непростительного заклятия быстро станет известно директору. Также я хотел бы сразу заметить, что существует немало заклятий, не относящихся к категории Непростительных, но которые, тем не менее, могут нанести значительный урон, если их вовремя не снять, — взгляд упал на Голдстейна.
- Но лже-Грюм применял Непростительные, когда мы учились на четвертом курсе! — воскликнул Терри Бут.
- Терри, я думаю, есть разница между официальным уроком и нелегальным кружком. К тому же, если учесть, что у вас тут в Хогвартсе с преподавателями ЗОТИ все время связаны какие-нибудь темные истории, то Непростительные в исполнении пожирателя Крауча можно списать на авторский стиль.
- Тогда почему ты ушел из Дурмстранга, если в Хогвартсе тебе ничего не нравится? — подала голос молчавшая до этого Мораг МакДугал.
- Очевидно, потому, мисс МакДугал, — глаза равенкловки подозрительно сощурились; как и Фольквардссон, она смотрела исподлобья, однако взгляд ее был не пугающий или пронизывающий, а просто отталкивающий, — что Дурмтсранг на тот момент перестал удовлетворять моим требованиям. Но, к сожалению, многие вещи можно узнать лишь постфактум. А теперь я хотел бы перейти ближе к делу. Те, кто по этическим или личным соображениям не хочет продолжать занятия, могут покинуть комнату прямо сейчас, — Мэнди Брокльхерст, Лиза Турпин и еще несколько человек с пятого-шестого курсов поднялись с кресел и направились к выходу. — Однако все здесь присутствующие, — тем же властным и строгим голосом продолжил Ассбьорн, — должны дать магическую клятву о неразглашении. Смею предупредить, что это весьма серьезная клятва, и нарушивший ее не отделается уродливыми прыщами и словом “ябеда” на лбу.
- Да как ты смеешь?! — возмутилась Лиза Турпин, тряхнув своими темными кудряшками. — Магическая клятва — это почти Непреложный Обет. Я думаю, никто не захочет стать сквибом или вообще умереть.
Ответом ей были настороженные взгляды одноклассников.
- Спасибо, мисс Турпин, что посвятили нас в свои планы стать второй Мариэттой Эджкомб, — с сарказмом произнес Фольквардссон. — Именно поэтому я требую магическую клятву со всех. Вы ведь не хотите, мисс Турпин, или вы, мисс Брокльхерст, чтобы ваши товарищи по факультету устроили разборки? — и картинно отошел в сторону, как бы давая остальным равенкловцам карт-бланш.
- Крысы министерские! — прошипел Голдстейн в лицо обеим девушкам и вернулся на место — весь класс, не сговариваясь, объявил бойкот потенциальным предательницам.
- А теперь, когда мы всё выяснили, мы все дадим клятву о неразглашении…
Бывший дурмстранговец первый выставил перед собой волшебную палочку, холодный и серьезный взгляд его горел решимостью. Следом за ним аналогичный жест повторили все остальные студенты и теперь стояли, ощетинившись, напротив своего предводителя.
- Я, Ассбьорн Фольквардссон…
- Энтони Голдстейн…
- Терри Бут…
- Падма Патил…
Майкл Корнер…
- Луна Лавгуд…
Каждый называл свое имя, на кончике его волшебной палочки загорался свет. Это был не обычный “Lumen”, но видимый образ магии, принимавшей вызов от волшебника.
- … магией своей клянусь… — продолжил Фольквардссон, и следом за ним повторили остальные равенкловцы.
Теперь свечение полностью окутало палочку каждого из студентов и перешло на руку — магия как пантеистическая сущность вступила в резонанс с магией каждого волшебника. Многие все еще помнили тот день, когда купили свои волшебные палочки — их законный пропуск в волшебный мир — и как магическое ядро палочки приятным теплом отозвалась в руке, почувствовав связь с магическим ядром волшебника, испустив сноп разноцветных искр. В этот же раз все было похоже, но во много раз серьезней и величественней.
- …. хранить в тайне все полученные здесь знания и умения… и не говорить никому о том, где они были получены... не выдавать имен здесь присутствующих другим ученикам, учителям, директору и прочим лицам, которые сочтут получаемые здесь знания запрещенными…
Воздух в комнате заискрился от избытка магии, которая окутывала светящимися аурами юных волшебников, колыхалась волнами, переливаясь всеми цветами радуги.
- … Да будет так!
Прикрыв глаза, Фольквардссон поднес палочку к губам и затем резко вскинул вверх — следом ним повторили все остальные, и вокруг каждого вспыхнул свет, у кого ярче и шире, у кого тусклее и меньше — магия приняла данные ей клятвы. Повисла мертвая тишина, воздух перестал искриться, а студенты переводили дух. После нескольких лет учебы в Хогвартсе волшебство перестало быть для них чем-то необычным и выдающимся, они были уверены, что постигнуть все на уроках или занимаясь самостоятельно по библиотечным книгам, и теперь у них была возможность увидеть нечто грандиозное и величественное, по сравнению с которым заклинания, разучиваемые на уроках — лишь “глупое махание палочкой”, познать, что магия многогранна и выходит далеко за рамки школьных учебников.
- Вы — можете идти, — сказал Ассбьорн потупившимся Турпин, Брокльхерст и еще нескольким студентам, которые не рискнули продолжать занятия.
Тем ничего не оставалось, кроме как подчиниться — с Фольквардссоном лучше не спорить.
- А профессор Флитвик знает о нашем кружке? — поинтересовался Голдстейн.
- Да.
- И он тоже дал клятву? — скепсиса в голосе Голдстейна было хоть отбавляй, и он был не один такой, кто не мог допустить даже в мыслях требовать какие-либо обязательства с преподавателей.
- Да, — холодно и уверенно ответил Фольквардссон, смерив сомневающихся своим фирменным "орлиным" взглядом, — профессор Флитвик лично одобрил данный кружок, и он также заинтересован в том, чтобы мы не распространялись о наших занятиях за пределами этой комнаты. А теперь скажите, пожалуйста, какое самое сильное заклинание вы знаете.
- Заклятие Патронуса, — ответил Корнер, — нас ему обучил Поттер. Сам он выучил его на третьем курсе с профессором Люпином.
- Защита от дементоров и большинства статичных темных проклятий… — заметил Фольквардссон, — это уровень ТРИТОН.
- В позапрошлом году дементоры покинули Азкабан и перешли на сторону Сам-знаешь-кого! — воскликнула Падма. — В прошлом году они атаковали Хогсмид, и если бы не наши знания, полученные в ДА, мы были бы уже мертвы!
- Я не отрицаю этого, мисс Патил, — задумчиво ответил Фольквардссон, — хотя я попросил бы вас перестать использовать эти дурацкие прозвища "Сам-знаешь-кто" или "Тот-кого-нельзя-называть". Выглядть просто глупо, как будто вы тайком, но на виду у всех обсуждаете нечто, о чем не принято говорить в приличном обществе. Боитесь называть его по имени — придумайте какое-нибудь синонимичное обозначение, например, просто "Лорд" — и просто, и понятно. Что касается заклинания Патронуса, то мы обязательно будем практиковать его с теми, кто его еще не знает, хотя, должен вас сразу предупредить: заклинание Патронуса весьма энергоемкое и потому дается лишь немногим волшебникам, чей магический потенциал достаточно высок, — некоторые из студентов, считавшие себя слабыми, немного приуныли. — Однако сегодня оно нам не потребуется. Сегодня я хотел бы посмотреть на ваш реальный уровень, чтобы выработать дальнейший план занятий. Разбейтесь на пары и начинайте сражаться по моему сигналу. Разрешается использовать любые заклинания, кроме Непростительных, но с тем условием, чтобы ваш противник мог от отразить.
В течение нескольких минут равенкловцы выбирали себе пары и строились, после чего Ассбьорн приказал начинать. Он пока не вмешивался в дуэли, а просто наблюдал за дерущимися, отмечая про себя все больше недостатков. Надо отдать Поттеру должное, он успел чему-то научить своих однокурсников и товарищей по ДА. Они неплохо сражались для своего уровня, но их набор атакующих и защитных заклинаний был крайне скуден, а в сами заклинания вкладывалось слишком много излишней силы, из-за чего быстрее наступала усталость. Также дуэлянты совершали слишком много лишних движений, а это означало потерю времени и, опять же, растрачивание сил. А владение невербальной магией вообще оставляло желать лучшего, вопрос, который поднял этот МакКелби, весьма актуален. В бою “один на один” с опытным и сильным магом никто из них не продержался бы и минуты. Пожалуй, им придется еще много наверстать, прежде чем переходить к изучению непосредственно боевых заклинаний. Отработка скорости и координации движений, наименее затратные цепочки, медитация и окклюменция — вот уже нарисовались темы для следующих занятий.
Юноша обошел уже всех учеников, когда заметил лежавшую на матраце блондинку с длинными спутанными волосами. В ушах редиски, на шее — ожерелье из пробок от сливочного пива, значит, Луна Лавгуд. Казалось, девушку вообще не интересовало происходящее, выкрики заклинаний словно не долетали до нее, она просто ушла в свой далекий заоблачный мир. Поза ее была расслабленной, круглые серые глаза смотрели в потолок, а на губах играла мечтательная улыбка.
- Мисс Лавгуд?
- А, это ты? — мечтательно произнесла она, закатив глаза.
Луна Лавгуд была единственной на факультете Равенкло, кто не боялся Ассбьорна Фольквардссона, и могла позволить себе быть с ним фамильярной. Просто она была не от мира сего, а на таких не обижаются.
- Почему вы не участвуете в дуэли?
В отличие от Луны, Ассбьорн, напротив, старался соблюдать дистанцию в общении. Он еще не забыл тот странный поцелуй на Астрономической башне, который она подарила ему взамен Анны Кайнер, и потому не хотел бы испытать подобную неловкость еще раз, тем более на глазах у однокашников. Не то, чтобы его сильно волновало их мнение о нем, но поцелуи он считал слишком интимным, даже сакральным проявлением чувств, которое недопустимо демонстрировать на публике.
- Или для вас не нашлось пары?
- Нет, не нашлось… — ответила девушка, отрешенно глядя куда-то в сторону, а пальцы теребили платиновые пряди, пытаясь превратить их в некое подобие косы.
Как и Фольквардссона, ее нисколько не беспокоило отношение к ней окружающих. Только если первый стремился всячески демонстрировать свою самодостаточность и сильную, несгибаемую волю и отличался злопамятностью, то последняя, напротив, была мягким и улыбчивым человеком, с легкостью прощавшей обиды. Она была из тех людей, который бы спокойно подставили вторую щеку, стоило ударить по первой, или поделились бы последним, не особо задумываясь, как жить дальше — просто потому, что нашлись бы другие добрые люди, которые поделились бы с ними.
- Если хотите, можете сразиться в паре со мной, — предложил швед и подал руку, чтобы помочь девушке подняться.
- Я думаю, я была бы не против, — ответила Лавгуд и заняла место напротив семикурсника.
- Дама ходит первой, — сказал Фольквардссон, улыбнувшись и отвесил легкий поклон напарнице, едва успев увернуться от невербального “Expelle arma”, которое Луна пустила в него с совершенно безмятежным видом.
Во всяком случае, хотя сражался он меньше, чем в полсилы, дуэль с Лавгуд оказалась не такой скучной, как он думал вначале: девчонка мастерски использовала типичный набор хогвартских заклинаний и активно прибегала к невербальной магии, так что Ассбьорну оставалось лишь угадывать, что она сделает в следующий раз. Движения ее были свободные и плавные, будто она порхала по воздуху или танцевала. Казалось, ей не нужно было сосредотачиваться или прикладывать каких-либо усилий, чтобы сотворить очередное заклинание.
- Эй, Падма, так не честно! — закричал упавший на пол Корнер, едва успев увернуться от летящего в него золотисто-красного луча. — Что это за тарабарщину ты вообще несешь?
- Это заклинание на хинди, языке моих предков, — обиженно ответила индианка. — Если ты знаешь только английский, это не значит, что заклинания могут существовать только на английском! В мире существует больше тысячи языков, живых и мертвых!
Фольквардссону стоило лишь на несколько секунд отвлечься от собственного поединка, чтобы тут же быть атакованным Луной. Мышцы вытянулись и застыли, конечности онемели. “Petrificus”, невербальный — позорище. Это был второй раз, когда Ассбьорна Фольквардссона победили на дуэли, и первый раз — когда так легко и быстро. Сам виноват, отвлекся, потерял контроль. У этой Лавгуд огромный потенциал, так что заклинание вряд ли спадет раньше, чем через полчаса.
Сообщение отредактировал PPh3 - Вторник, 06.11.2012, 02:38 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Воскресенье, 12.02.2012, 17:49 | Сообщение # 87 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Вокруг собрались все остальные равенкловцы. Кто-то удивленно хлопал глазами, кто-то ухмылялся, кто-то качал головой, а кто-то со страхом и сомнением поглядывал на Лунатичку Лавгуд, посмевшую отправить в нокаут страшного и грозного Фотльквардссона.
- Ой, простите, я не хотела, — сказала девушка без тени сожаления, невинно хлопнув глазами обрамленными длинными, но редкими и бледными ресницами.
“Petrificus totalus” парализует только мышцы, но мозг, органы чувств или сердечно-сосудистую систему. Ментальному магу под силу снять или активировать заклятия не только не используя палочки, но и не совершая телесных движений. Силой мысли. Хотя затраты и доля рассеяния магической энергии в этом случае будет выше. Сосредоточиться на достижении результата… не быть… прекратить… Перед горизонтом снова штормящее море, одновременно пугающее и прекрасное в своей силе. По небу быстро проносятся, гонимые ветром, тяжелые кучевые облака. Горизонта почти невидно — лишь слабая, неявная дымка в том месте, где море встречается с небом…
- *Finita…*
Руки непроизвольно сжались в кулаки, согнулись в коленях ноги, выгнулась спина — заклятие окаменения спало. Тяжело выдохнув, Фольквардссон перевернулся на бок и встал, даже не позаботившись о том, чтобы откинуть упавшую на глаза длинную челку.
- Меня крайне неприятно удивляет, что представители факультета достопочтенной и мудрейшей Ровены Равенкло не знакомы с таким понятием, как взаимовыручка, — елейным голосом произнес Фольквардссон, окинув своих однокашников холодным суровым взглядом. — Вряд ли вы настолько тупы, чтобы не различить обыкновенный “Petrificus totalus” и, тем более, не знать, как его снять — иначе вы бы здесь не учились. Знаете, я не удивлюсь, если люди Темного Лорда перебьют вас всех по одиночке, когда вы только и будете делать, что радоваться неудачам других, кто, по вашему мнению, затмил ваши превосходнейшие умы, вместо того, чтобы подать руку помощи и положить начало дружбы.
Юные вороны стояли притихшие, послушно потупив глазки и взяв палочки обеими руками. Пятью минутами назад им казалось абсолютно нормальным, что этого коршуна из Дурмстранга, смотрящего на всех холодно и свысока, как на птиц не того полета, наконец-то осадили, пусть даже это сделала чокнутая Лавгуд. Но теперь им и вправду стало стыдно. Может быть, если б кто-то его расколдовал, то Фольквардссон и вправду стал бы более дружелюбным, памятуя, что ему уже помогли однажды, но так у него появился лишний повод презирать всех окружающих его людей. Некоторые же по-прежнему пребывали в шоке оттого, что грозного Фольквардссона вырубила какая-то Лунатичка (!) Лавгуд, и не знали теперь, кого из них бояться больше.
- Мисс Лавгуд сегодня продемонстрировала прекрасные навыки владения атакующими и защитными чарами, — странная шестикурсница снова захлопала ресницами, — доказала, что студент Хогвартса, даже с небольшим багажом знаний, но умеющий применять их к месту, способен справиться в одиночку с Пожирателем Смерти. Правда, с очень невнимательным Пожирателем Смерти, — сарказму Фольквардссона мог бы позавидовать сам слизеринский декан, — который не ставит своей целью истребить все живое вокруг. А теперь давайте вернемся к сегодняшнему занятию. Как верно заметила мисс Патил, в мире существует больше тысячи языков, живых и мертвых, и на каждом из них может быть составлено заклинание. Маги Европы, как правило, пользуются латынью, которую я настоятельно рекомендую вам выучить, чтобы не задавать глупых вопросов впоследствии. Использование заклинаний на национальных языках, правда в устаревшем варианте, может дать вам значительные преимущества в бою, прежде всего, в виду малой распространенности подобных заклинаний.
- А почему должен быть именно устаревший вариант? Гораздо проще воспользоваться современными словами, — подал голос МакКелби.
- Может быть, вы объясните, мисс Патил? — предложил Фольквардссон индианке.
- Заклинания на древних языках исполнены большей словесной энергией, — ответила Падма с чувством собственного достоинства. — Используя древние языки, мы взываем к древним божествам, которые в своей прошлой жизни были магами. Так мы подтверждаем свое уважение к магии, которая не терпит лени.
- От себя хочу добавить, — вновь взял слово швед, — что древние языки в среднем более сложные по своей структуре по сравнению с нынешними и потому допускают относительно свободный порядок слов, что весьма полезно при составлении заклинаний.
Поскольку большая часть равенкловцев посещала нумерологию, вопросов, по какому принципу составляются заклинания на том или ином языке, не возникло.
- Что касается сегодняшних дуэлей, всем нам есть, к чему стремиться…
Весь следующий час старшие студенты вороньего факультета провели, упражняя свою реакцию, тренируя движения кистей рук. Вначале Фольквардссон предложил задание на ловкость: один атакует каким-нибудь нецеленаправленным заклинанием, например “Stupefac” или “Seco”, другой должен от него уклониться, не прибегая к магии и используя минимальную для маневров площадь. Для многих это было непривычно, ведь волшебник, не пользующийся магией — все равно что безоружен, и потому стояли столбами, принимая на себя атакующие и режущие заклятия, пока Фольквардссон не прочитал нотацию о том, что здесь кружок боевой магии, а не клуб мазохистов. Едиснственными, кто пока добился успехов, были Энтони Голдстейн и Луна Лавгуд.
Последняя, казалось, просто издевалась над своими противниками. С идиотской улыбкой на устах она наблюдала, как в нее летит очередное “Seco”, и за какие-то доли секунды успевала крутануться на месте. Она не могла объяснить, как и почему она поступает в каждом отдельном случае, а просто порхала, как бабочка над цветами, словно для нее это было не более, чем забавной игрой. И с той же блаженной улыбкой она посылала проклятия в противника, ни разу при этом не промахнувшись.
Голдстейн же настолько хорошо запомнил принадлежавшее Бранау “Putulentia viscerum”, из-за которого ему пришлось четыре дня провести в Больничном крыле, что отпрыгивал от места предполагаемого попадания заклятия сразу на несколько шагов, едва не теряя при этом равновесие. Страх вырастал нервозность — и вот дрожит рука с зажатой в ней волшебной палочкой, смазывается конец или середина геометрической формулы, и заклинание дает какой-нибудь неправильный эффект — взрывает набитую пухом подушку или же, напротив, больно отдает назад, так что парень едва удерживается на ногах. Нервозность порождала паранойю — и Голдстейн боится поворачиваться к своим однокашникам спиной — мало ли что в него попадет.
Затем было задание на координацию. Цель — прочертить в воздухе контуры правильных геометрических фигур. И снова у кого-то дрожит рука в попытке провести идеально ровную линию, а кто-то, наоборот, делает чересчур резкие движения, чтобы побороть в себе неуверенность. Казалось бы, простое задание для первокурсников, оно заставило ребят немало помучиться и параллельно обругать учителей, что те не приучили их к подобной элементарщине в самом начале. “Волшебная палочка — это продолжение вашей магической сущностей, — говорил им Фольквардссон, — вы должны стать с ней единым целым, и тогда она вас будет слушаться беспрекословно, как любой член вашего тела. Вы видите геометрическую формулу заклинания, вы знаете его конечную целью, так позвольте же вашей руке свободно следовать за вашей мыслью!” Вскоре удовлетворительных результатов удалось добиться Падме Патил — чары и трансфигурация всегда были ее коньком — и, как это ни странно, снова Луне Лавгуд, которая, казалось, вообще не прилагает никаких усилий и даже не старается. Впрочем, — рассудил про себя Ассбьорн, — удачи Лавгуд скоро станут закономерностью. Ей без труда удается все то, что можно не сводить в систему, познать не логическим путем, но по наитию, просто прочувствовать.
Лавгуд и Патил — две самые необычные студентки Равенкло. Обе в совершенстве владеют невербальной магией. Обе чувствуют физическую сторону своей магии и могут управлять ею, вот только если Патил делает это осознанно, то Лавгуд, опять же, по наитию, не рассуждая. Обе в той или иной мере владеют окклюменцией — у Патил чувствуется средний по силе мысленный блок, в голове же у Лавгуд лучше не копаться для собственного душевного здоровья. Владение окклюменцией предполагает владение невербальной магией… Фольквардссон чуть не выругался про себя, представив, сколько всего им надо будет еще изучить в спешном порядке, чтобы приступить, наконец, к изучению заклинаний.
В десять часов вечера измотанные и злые вороны получили, наконец, возможность, вернуться в свои общежития, а заодно и домашнее задание к вечеру субботы — прочитать об окклюменции и освоить простейшие ее техники. Бывший студент Дурмстранга, как и обещал, взялся за дело с полным серьезом и быстро дал понять своим однокашникам, которые разве только что с Гермионой Грейнджер не рискнули бы соревноваться в знаниях, что знают они на самом деле не так уж и много, и что знать и уметь — совершенно разные вещи. Равенкловцы, которые традиционно славились своими знаниями и острым умом — а в результате не могут выполнить простейшее “Expelle arma”, заклинание для второго курса, как это было с Чанг и Эджкомб. Им показали, что знания должны жить, преумножаться, изменяться, иметь выход в окружающую действительность, а не просто пылиться на полках памяти. Что знания мертвы, если относиться к ним лишь как к набору незыблемых фактов и не упражнять свой ум, не развивать критическое мышление, не стремиться создать что-то новое — ведь именно эти качества ценила в своих учениках почтенная Ровена Равенкло.
* * *
Вскоре ссора между Миллер и Финч-Флетчли сошла на нет, и дни потекли своим чередом. Элиза продолжала общаться со Сьюзен, Эрни и Ханой. С Джастином они остались друзьями, но по возможности старались избегать друг друга — чтобы не сыпать соль на рану. Иногда к ней в гости заходил Лотар, да не один, а со своим рыжим другом из семейства кошачьих, а также Карл вместе с Кайнер.
Следует отметить, что Косолап предпочитал исключительно женское общество и таки ластился ко всем девчонкам, чтобы те его погладили, почесали за ушком и одарили чем-нибудь съестным. Мурр! Зря он не заходил сюда раньше, здесь его все любят и хорошо кормят, не то, что на краснознаменном факультете, где учится его хозяйка, ее шрамоголовый друг с черной шерстью на голове и долговязое недоумение с рыжей шерстью, зовущееся ее парнем. Другой рыжий самец, которого он присмотрел для своей хозяйки, оказывается, любит другую. Мяфф, печалька… И все равно ему здесь нравится, да и златовласая избранница его рыжего друга тоже его любит. Мрр… Почешите меня еще за ушком. Как приятно… Мррр.
Что касается Лотара и Элизы, то им быстро наскучивало просто сидеть на диване перед камином, обняв друг друга за спины. В наполненной людьми комнате, которая напоминала гигантский улей, не хотелось говорить о чем-то личном и сокровенном, даже на не знакомом для всех языке, нельзя было предаваться чувствам — это неразумно и неэтично. Хотелось просто заняться чем-нибудь. Вместе. Разумеется, пристойным. Да и будет неплохо, если присоединятся остальные барсуки. И Лотар уже знал, что это могло бы быть. Его мать с раннего детства прививала любовь к музыке своим детям и любила устраивать в доме музыкальные вечера, на которых нередко бывал Карл вместе с Элизой. “Вы станете неплохим дуэтом”, — сказала как-то фрау Визерхофф, когда Элиза спела несколько песен под его аккомпанемент. Позже это стало традицией, причем не только в Зонненхаусе, но и в их старой школе.
Визерхофф специально поинтересовался у МакМиллана, как у старосты, есть ли в Хогвартсе комната для досуга: все-таки Хогвартс — это школа пансионного типа, и потому ученикам должна быть предоставлена возможность заниматься разнообразным досугом — музыкой, пением, танцами, рисованием, спортом и т.д., в общем, всем тем, чем нельзя или неудобно заниматься в факультетских гостиных. Макмиллан замялся и почесал свою русую шевелюру с рыжим отливом.
- Вообще-то есть одна комната… — неуверенно посмотрел на товарищей по факультету, — которая могла бы удовлетворить вашим запросам, мистер Уизерхофф…
Хотя, согласно кодексу Хаффлпаффа он должен был доверять друзьям своих товарищей по факультету, Эрни так и не определился со своим отношением к гостям с континента и не знал, стоит ли рассказывать им о выручай-комнате, где они собирались в позапрошлом году на занятия ДА. Он не хотел бы оказаться предателем, если вдруг выяснится, что в той самой комнате Шенбрюнн и Визерхофф проводили какие-нибудь запрещенные эксперименты или использовали ее для того, чтобы провести Пожирателей в школу. Мало ли какую сторону они выберут в этом затянувшемся противостоянии между светом и тьмой. Особенно же Макмиллан сомневался в Шенбрюнне, ибо тот был слизеринцем, а, значит, не мог не исповедовать идеологию чистоты крови, иначе его уже давно бы загнобили у себя на факультете.
- Если вы имеете в виду комнату в башне на восьмом этаже, что спрятана за картиной с троллями, то я про нее уже знаю, — с улыбкой ответил Визерхофф. — Мы недавно дрались там с Уизли ночью.
- В общем, эта комната, — продолжила за своего напарника Ханна, — принимает вид того, что ты больше всего хочешь в данный момент. Надо только это сосредоточиться на этом и пройти три раза мимо картины.
- Премного благодарен, мисс Эббот, — Лотар отвесил легкий поклон в сторону Ханны, — а теперь я предлагаю вам всем пойти вместе с нами.
Хаффлпаффцы радостно согласились, предвкушая интересное времяпровождение, и не пожалели об этом. Вначале Лотар и Лиза выступили традиционным дуэтом, спев под аккомпанемент фортепиано несколько песен на английском и немецком. Позже к ним присоединились остальные студенты, которые обладали хоты бы маломальскими талантами в музыке, прочие же сидели на пуфах и диванах и, вливаясь в ритм, хлопали в ладоши и подпевали. Не остался в долгу и Косолап, который самым наглым образом запрыгнул на рояль, безуспешно пытаясь отвоевать себе главную партию в очередной песне. В остальное же время он хватал Визерхоффа за пальцы, пока тот не взял за шкирку наглого кота и не передал его сидевшим позади девочкам, строго-настрого приказав не выпускать. Так незаметно прошел целый час, если не больше, после чего гриффиндорец, настроив на рояле магический проигрыватель, предложил устроить танцы, естественно, бальные. Пожалуй, еще никто не додумывался использовать выручай-комнату не для того, чтобы потренироваться, спрятать какую-нибудь важную, но очень компрометирующую вещь, или же избыть свое горе, а просто для развлечений, которым традиционно отводилось место в факультетских гостиных.
Карл же в гостиной Хаффлпаффа появлялся редко и ненадолго — как и все слизеринцы старших курсов, он принимал участие в работах по восстановлению подземелий. Они садились вместе у камина и брались за руки — с ним, как со своим первым другом, тем более пожертвовавшим своим счастьем ради нее, она могла позволить себе такую степень интимности — и просто говорили. О том, о чем она не решилась бы в другой раз говорить с веселым и вспыльчивым Лотаром — о своих сомнениях, страхах, переживаниях. О надвигающейся буре и политической обстановке в магической Британии. А имел ли смысл этот эксперимент по обмену опытом? Не могли ли их обмануть? О том, как она невероятно быстро поладила с товарищами по факультету, но при этом ее тяготит царящий в Хаффлпаффе коллективизм, и что ей стыдно, но она не хочет домой, не в смысле в Германию, в смысле к родителям. Что ей хорошо здесь — на этом маленьком островке стабильности, именуемом Хогвартс. Нередко она спрашивала у своего друга, как лучше объяснить те или иные вещи младшекурсникам, или же просто делала вместе с ним оставшиеся домашние задания, уточняла непонятные моменты.
Она знала, что Карл ее спокойно выслушает и поймет, разложит все по полочкам, без лишних эмоций. Ей нравились его спокойствие, холодность и твердость духа — они означали надежность и неприступность. Каким бы странным ни казался Элизе тот вывод, к которому она пришла за время знакомства с обоими своим друзьями, но с веселым и открытым человеком проще жить, а серьезному и замкнутому, основательно все взвешивающему — проще доверять. Карл видел ее немало в горе, Лотар же только в радости. Находясь с рядом ним, она словно жила по-другому, забывая былое и просто радуясь жизни.
Она доверяла своим товарищам по факультету, но не знала их настолько близко, чтобы просто так поделиться мыслями — слишком много осталось бы не понято, слишком много лишнего пришлось бы рассказывать. И не хотела привлекать лишнее внимание директора. Каждый раз во время трапез она чувствовала легкое прощупывание своего сознания, ловкое и безапелляционное, словно так и надо, и изо всех сил сосредотачивалась на еде, пустяковых разговорах с одноклассниками и предстоящих уроках. И ей не улыбалось, если бы ее мысли, ее разговоры с Карлом и Лотаром стали известны директору Дамблдору только потому, что он “считает” их с кого-то из ее одноклассников. Карл поделился с ней как-то, что большинство здешних учеников не умеют ставить даже простейшие ментальные блоки, и мысли их лежат, как на ладони, и потому ей следует тщательнее выбирать слова и выражения, дабы не вызвать излишний интерес у руководства школы к своей скромной персоне. А она не хотела, чтобы кто-то из ее нынешних товарищей по факультету стал невольным предателем — ее или ее друзей.
Что же касается Кайнер, то она все то время, что Карл беседовал с Элизой, тихо сидела где-нибудь в углу и делала домашнее задание или рисовала. Всем своим видом она демонстрировала, что не намерена общаться с кем-либо, а потухший, безучастный ко всему взгляд придавал ей ауру боли и одиночества, что весьма настораживало открытых и дружелюбных хаффлпаффцев. Она никому не мешала, но и не доставляла радости своим присутствием. Впрочем, скоро на нее махнули рукой и перестали обращать внимание, вернувшись к своим занятиям, чему Анна была только рада: ее не прельщало всеобщее внимание и навязчивые попытки втянуть разговор или коллективные развлечения. Последнее ей было просто неинтересно, да не особо было понятно, что можно обсуждать с людьми, которые намного моложе ее, по сути, еще дети. Как и не о чем было говорить с Шенбрюнном и Миллер — у них было общее прошлое и общее настоящее, в котором ей не было места. По крайней мере, пока они были вместе.
Все изменилось в тот день, когда к спускавшимся в подземелья Анне и Карлу присоединился Ассбьорн Фольквардссон.
- Вы уже идете к себе? — поинтересовался он, сказав положенное приветствие.
- Нет, в гостиную Хаффлпаффа, навестить Элизу, — ответил Карл.
Стоявшая рядом Анна кивнула, однако по выражению ее лица было видно, что ее не особо радует перспектива провести лишнюю пару часов в общежитии барсучьего факультета.
- Однако, я думаю, хаффлпаффцы будут рады еще одному гостю… Да, будет определенно лучше, если ты пойдешь вместе с нами, — добавил Шенбрюнн после некоторой паузы.
И вскорости Фольквардссон понял, что именно имел в виду его друг.
Они сидели в небольшом углу за цветочными полками. Освещения здесь вполне хватало, чтобы нормально читать, не повредив при этом зрение, а большинство хаффлпаффцев не любили здесь находиться из-за малого количества места, шершавых голых стен и удаленности от камина.
- Вам здесь не нравится, Анна?
От Ассбьорна не укрылось, какими подозрительными взглядами провожали их хозяева Хаффлпаффской гостиной, а кто-то даже буркнул им вслед: “Два сапога — пара!” Против него, очевидно, играет его прошлая учеба в Дурмстранге, школе печально известной своим покровительством Темным Искусствам и взрастившей первого Темного Лорда столетия — Геллерта Гриндевальда. Но чем же перед ними провинилась Анна? Ибо, как узнал равенкловец из старой “Истории Хогвартса”, барсучий факультет традиционно отличался своим покровительством магглорожденным студентам, к коим относится и Анна Кайнер. Или же все дело в гербе Слизерина на мантии?
- Я не могу сказать, что мне здесь плохо… — ответила девушка, не поднимая глаз от рисунка, на котором старательно штриховала ствол дерева на переднем плане. — Просто я здесь чужая…
Оторвалась от работы и посмотрела на сидящего напротив нее юношу, внимание которого, казалось, было полностью поглощено ею, однако это было не столько внимание воздыхателя, а сколько наблюдателя, исследователя. Он был полностью расслаблен и настроен на неспешный разговор. Пожалуй, если абстрагироваться от того факта, что она ему нравится, то Фольквардссона можно было назвать очень приятным и чутким собеседником.
- Но чужая не так, как в Слизерине… В Слизерине я просто не их круга, я не подхожу их критериям… — у елей на заднем плане появились дополнительные ветки. — А здесь как бы все равны, но я тут никого не знаю и не хочу ни с кем знакомиться… Не вижу смысла…
- Налаживать связи с факультетом, который не подходит вам по характеру, и со студентами которого вы изначально не имели ничего общего? — закончил за нее Ассбьорн, бросив короткий взгляд в сторону сидевших к ним боком Шенбрюнна и Миллер, которые, казалось, были полностью поглощены друг другом. — А Шенбрюнн знает об этом? — спросил он, прищурив глаза, отчего взгляд его стал еще более грозным.
- Вы, возможно, знаете, что Карл и Элиза были большими друзьями до Хогвартса, — ответила Анна, откинувшись на стену и вытянув ноги вперед, поза ее стала расслабленной. — Они попали на разные факультеты, но они заслужили того, чтобы проводить хоть немного времени вместе, тем более что почти все остальное время Карл проводит со мной, — снова подобрала под себя ноги, сжалась. — Он считает, что меня ни в коем случае нельзя оставлять одну… — губы подернула грустная улыбка.
- И он поступает абсолютно правильно, — не терпящим возражений тоном сказал Фольквардссон, также улыбнувшись в ответ. — Я вижу, вы еще не закончили рунический перевод, — неожиданно сменил тему разговора, бросив короткий взгляд на перечерканный пергамент, прикрытый “Магическим словарем чародея”.
- Позже закончу, — небрежно ответила девушка. — Все равно не могу сейчас придумать ничего дельного.
- Тогда давайте, я вам помогу… — предложил Фольквардссон и, не дожидаясь ответа, пересел ближе к Анне.
Взял пергамент и быстро пробежал глазами. Анна отложила рисование и превратилась вся во внимание, которое быстро отвлек на себя большой пушистый рыжий кот с миловидной мордашкой, который так и просил, чтобы его взяли на руки. Вскоре почесываемый за ушком полукниззл довольно заурчал, прикрыв свои большие желтые глаза, а девушка вновь вернулась к проверяемому переводу.
- Эти руны следует объединить, — указал он на нужное место в тексте. — Этот звук на конце произносится как краткое “а”: у вас множественное число — отсюда идет ошибка в управлении прилагательным… Впрочем, вам это простительно, ибо для вас это и новый язык, и новая письменность, хотя имейте в виду, — голос его стал строгим, а выражение лица — серьезным, — если вам придется иметь дело с руническими артефактами или заклинаниями, а не обычным тренировочным текстом, то ошибка даже в один звук может оказаться фатальной, прежде всего, для вас, ибо вы тем измените самым магическое содержание всей формулы целиком. А магия, — понизил голос, наклонившись к девушке, — не любит шуток и неуважения к себе…
Анна послушно кивнула, как бы говоря: “Да, я все поняла, проверяй дальше”, и в очередной раз погладила растянувшегося у нее на коленях рыжего кота.
- А вот тут… — поманил девушку к себе, бросив ревнивый взгляд на полукниззла, — мы имеем дело с акронимом: для обозначения каждого из этих слов целиком существуют отдельные руны. Таким образом, если мы выпишем их последовательно…
- Но я не знаю, как переводится последнее слово и третье с конца, — возразила Кайнер.
Она догадывалась, что в ее задании скрыта какая-то головоломка — глаза цеплялись за аналогичные последовательности символов и звуков, но мозг ни в какую не хотел преобразовывать их во что-то дельное и выявить правило, на основе которого можно было бы подогнать недостающие элементы. Хотелось выть от досады! Именно из-за таких головоломок она часто пролетала на тестах и олимпиадах. И ведь не хватило же ума додуматься самой, когда все оказалось относительно просто, и недостающие руны уже легко подобрать по смыслу, стоит лишь представить слово целиком.
- Не знаете? — с нотками скепсиса в голосе спросил Ассбьорн, исподлобья посмотрев на девушку. — Странно…
- В смысле, недостающие звуки — это “t” и “r”… — поспешила выкрутиться Анна, которой стало не по себе от подозрительного взгляда собеседника. — Тогда руны будут… “Tyr” (6) и “Reið” (7)!
- Вы говорите правильно, ибо вы уже знаете правило, фрекен Кайнер, — швед заметно понизил голос, намеренно перейдя на официальное обращение, чтобы подчеркнуть важность и щекотливость ситуации. — Однако странно, что вы не смогли перевести эти два слова самостоятельно. Ибо, если бы немецкий был ваш родной язык, вам это не составило бы никакого труда…
Кайнер вжалась в спинку кресла, бросив затравленный взгляд на своего собеседника, и тут же прижала к груди опешившего от такого наглого обращения кота, который издал протяжны и долгий мяв и, выпустив напоследок коготки, побежал к Элизе. Отпираться было бессмысленно, Фольквардссон уже по выражению ее лица понял, что оказался прав. Но он что, не мог выбрать другое место и время для допроса? Или же сия идея пришла ему в голову спонтанно, как только он увидел ее корявый перевод?
Неожиданно раздался звук битого фарфора, и гостиную Хаффлпаффа огласил высокий девичий крик. Все студенты повскакивали с мест и поспешили к эпицентру событий.
- Нет! Нет!.. — беспорядочно причитала Ханна, собирая с пола рассыпанную землю и черепки, не замечая, как рядом с ней растекается лужа воды из-за небрежно брошенной лейки.
- Не плачь, Ханна, сейчас я тебе помогу, — сказала, коснувшись плеча подруги. — Reparo! — и черепки вновь превратились глиняный горшок.
- Да можешь его выкинуть! — как всегда, съязвил Захария. — Все равно твой цветочек и так был полудохлым! — слезы девушки лишь забавляли его.
- Немедленно извинись перед Ханной! — потребовал Эрни.
- Тебе волшебная шляпа в Слизерин случайно не предлагала пойти?! — попытался вложить максимальный сарказм в свой голос Финч-Флетчли.
Смит покраснел до кончиков ушей и отступил назад. Да эта старая тряпка все уши прожужжала ему Слизерином во время распределения! Однако в одиннадцать лет Захария считал себя хорошим мальчиком и ни за что не хотел бы оказаться на факультете, откуда вышел Сами-знаете-кто и прочие темные маги. Для его семьи, которая, из поколения в поколение училась в Хаффлпаффе, это был бы большой позор. Ладно еще, Гриффиндор или Равенкло, но храбрым они никогда не был и всегда предпочитал прятаться за спины родителей или старших ребят, как и не отличался умом и сообразительностью, и ненавидел книжных червей наподобие Грейнджер.
- Смит, тебе бойкота мало? — с сарказмом поинтересовался МакМиллан. — Спраут будет знать об этом сегодня же.
- Я… мне… — замямлил паренек, на которого давили одновременно собственная совесть и страх перед деканом.
- Очень жаль?! — в гневе выкрикнула Сьюзен, все еще державшая подругу за плечи. — А как сделать очередную гадость своим товарищам по факультету, тебе не жаль?!
В подтверждение ее слов кивнули несколько студентов с разных курсов.
- А разве ваш декан не в курсе происходящего у вас внутри факультета? — с нотками скепсиса спросил молчавший до этого Карл Шенбрюнн; сложенные на груди руки и уверенная осанка выдавали в нем человека, который держит все под контролем и считает себя во всем правым.
- Мне не сдаем своих, как это, наверное, делаете вы, слизеринцы, — с презрением бросила Меган Джонс. — В отличие от вас, мы по-настоящему едины.
- А это значит, что вы на корню должны пресекать любую несправедливость. Несправедливость ведет к нарушению единства, — раздался с висящего над камином портрета строгий голос Хельги Хаффлпафф. — И поступки, подобные вашим, молодой человек, — бросила хмурый взгляд на пристыженного и красного, как рак, Захарию, — ведут ни к чему иному, кроме как предательству вашего Дома и ваших друзей, — пацан стоял посреди гостиной и хватал ртом воздух. — Я думаю, хорошая порка, которую вы, безусловно, заслужили, поможет привить вам эти простые истины, — на лице одной из Основательниц Хогвартса не было кривой и злорадной ухмылки, не было маниакального блеска в голубых глазах, только лишь досада и огорчение.
Макмиллан увел Смита, так и не пришедшего в себя после отповеди Основательницы, а хаффлпаффцы, до этого стоявшие около стен, вновь заполонили центр гостиной. Что же касается Ханы и Сьюзен, то они по-прежнему убивавались над смертью редкого растения. Захария прав: цветок и так был уже полудохлый, и теперь, когда повреждены корневая система, стебель и листья, его уже не удастся вернуть к жизни.
- Удастся, — заговорила с портрета Хельга, — если использовать магию природы.
Большинство барсуков, полукругом столпившись у портрета своей Основательницы, открыли от удивления рты. Многие о таком виде магии вообще никогда не слышали, а те, что читали и слышали, считали это не более, чем очередным мифом про Основателей, тем более что магия природы, во всяком случае та, которой владели друиды, считалась давно утерянной.
- Я владела магией природы, — тем же властным голосом продолжила основательница факультета Хаффлпафф. — Я была магом земли и огня, а Ровена — магом воздуха и воды, — по гостиной прошлись восхищенно-удивленные вздохи. — Запомните все, — древняя волшебница окинула гостиную строгим взглядом, насколько это было возможно с картины, — магия природы, она не добрая и не злая. Она не может быть только темной или только светлой, только созидать или только разрушать. Она многолика, как и все многообразие сил природы, из которых она черпает свою силу. И лишь невежды, не могущие обуздать не подвластную им силу, смеют называть ее опасной.
В голосе женщины чувствовался едва сдерживаемый гнев, направленный не то на нынешних министерских крыс, не способных освоить заклинания выше первого курса, не то на недалеких средневековых волшебников, для которых магия была не более, чем ремеслом, средством компенсировать собственные недостатки и выполнять мелкие желания.
- И вы можете нам помочь? — с по-детски наивным выражением лица спросила Ханна, держа в руках свой горшок, стоявшая рядом с ней Сьюзен щенячьими глазками, снизу вверх, поглядела на древнюю волшебницу.
- Я — уже нет, — голос Хельги вновь стал спокойным, видимо упоминание собственной смерти навело ее на философские мысли, — но здесь среди вас присутствует тот, кто в силах исправить причиненное зло.
Хаффлпаффцы еще с большим изумлением посмотрели на Основательницу и скептически переглянулись между собой. Сильных студентов среди них не было — это факт, владеющих такой сложной и давно утеряно магией — и подавно. Лишь Ассбьорн Фольквардссон, до этого молча наблюдавший со своего места за происходящим, поднял голову — он знал уже, о ком идет речь. Он невольно завидовал студентам барсучьего факультета: у них был портрет Основательницы, который всегда мог подбодрить или дать хороший совет, в то время как у них, воронов, есть лишь безмолвная статуя, которая лишь загадочно улыбается, подобно Моне Лизе, и смотрит таким проницательным и, в то же время, пустым взглядом. А, может быть, живой портрет Хельги Хаффлпафф висит здесь именно потому, что ее студенты больше всех нуждаются в наставнике?
- Да, вы, молодой человек, — произнесла Основательница, вперив ясный взгляд своих голубых глаз в единственного равенкловца, находящегося в ее гостиной. — И не пытайтесь укрыться.
Ассбьорну ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Выйдя на середину гостиной, он стал перед портретом и низко поклонился, как того требовали правила этикета.
- Позвольте узнать, к какому вы принадлежите роду? — поинтересовалась Хельга, подняв кубок.
- Я Ассбьорн Эббе Фольквардссон и веду свой род от ярла Остготского Сигурда Товардссона из Блигаардов, бывшего при короле Стенкиле, достопочтенная Хельга, — сказал Ассбьорн с явным уважением в голосе, поклонившись.
- Слышала о нем… — также с уважением ответила основательница факультета Хаффлпафф и подняла свою золотую чашу.
Хаффлпаффцы, кто с любопытством, кто с недоверием, покосились на равенкловца, ведущего свой род якобы со времен Основателей.
В толпе послышались шепотки:
- Он же чистокровный…
- Из Дурмстранга…
- Наверняка темный маг…
Хотя на барсучьем факультете за всю историю его существования училось немало представителей магической аристократии, ныне канувшей в Лету, к наличию титулов здесь относились совершенно спокойно, и не предавали этому такое большое значение, как в Слизерине. А разговоры некоторых о своей принадлежности к якобы потомкам Мерлина и вовсе считали напыщенным бредом, который несут, когда похвастаться больше нечем.
- … его доблести и чести, — продолжила Хельга, — и потому смею надеяться, что его потомок в равной степени обладает сими достоинствами и не откажет в помощи двум юным девам.
- Да, достопочтенная Хельга, — ему не оставили выбора.
Блондинка Эббот по-прежнему рыдала, прижимая к себе уже восстановленный горшок, а стоявшая рядом с ней рыжеволосая девушка, Боунс, посмотрела на равенкловца с опаской и надеждой одновременно, всем своим видом показывая, что в любом момент готова заступиться за подругу. Ассбьорн, с одной стороны, искренне радовался такой сплоченности на факультете барсуков, на собственном опыте зная, что настоящие друзья помогут, в какой беде ты бы ни оказался. С другой, его забавляла подобная наивность этих милых девушек — неужели они думают, что даже всем своим курсом смогли бы справиться с ним, Ассборном Фольквардссоном, прошедшего суровую школу боевых искусств, вздумай он напасть на кого-нибудь из них?
Забрал у Ханны горшок и поставил на пол, принявшись совершать над ним сложные пассы волшебной палочкой. Он не проронил ни одного слова, говорили его глаза, выражавшие всю жажду к воле и одновременно преклонение перед неизбывной силой магии.
- Невербальное… — тихо прокомментировал кто-то из старшекурсников, наблюдавших за развернувшейся сценой кто с восторгом, а кто с любопытством.
Из палочки Фольквардссона потянулись переплетающиеся между собой серебристо-зеленые нити, словно присосавшиеся к каменному полу, и опоясали цветок подобно клетке, которая через несколько секунд вспыхнула зеленовато-оранжевым свечением, рассеявшимся лишь через пару минут. Цветок мало того, что поднялся и теперь уже крепко держался на своем заметно потолстевшем стебле, так еще и распустился, являя миру оранжево-розовые лепестки, складывающиеся в некое подобие забавной рожицы, выражающей в данный момент самое настоящее наслаждение.
- Поставьте его на каменный подоконник или в стенную нишу, — бросил заключение Фольквардссон так, будто магия такого уровня была для него пустяковым делом, — так он будет черпать силы из земли, необходимые ему для жизни.
А что это за заклинание ты применил? — мисс Боунс теперь глядела на блондина из Равенкло с еще большей опаской, сильно сомневаясь в том, что использованные им чары можно отнести к светлой магии.
- Да, а вдруг оно запрещенное? — поддержал свою одноклассницу Финч-Флетчли, лицо которого выражало немалое удивление и подозрительность.
6) Руна “Тюр”, обозначает древнескандинавского бога воинской доблести, одного из сыновей Одина.
7) Руна “дорога”
Сообщение отредактировал PPh3 - Вторник, 06.11.2012, 02:48 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Воскресенье, 12.02.2012, 17:51 | Сообщение # 88 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Большинство хаффлпаффцев согласно закивали, выражая тем самым общее мнение. От студента, изучавшего Темные Искусства в Дурмстранге, можно было ожидать всего. И лишь трое студентов, державшиеся несколько в стороне, продолжали сохранять спокойствие. Это был слизеринец Карл Шенбрюнн, не привыкший проявлять излишние эмоции, но всегда трезво оценивающий ситуацию. Хаффлпаффка Элиза Миллер, привыкшая доверять своему другу и не испытывающая этических предрассудков к темной магии, как таковой, да и использованное Фольквардссоном заклинание вряд ли можно назвать темным, когда оно основано на силе Созидания. И слизеринка Анна Кайнер, которая понимала природу совершенного Фольквардссоном заклинания, однако не спешила пока проповедовать об этом на кровлях.
- А теперь скажите мне, пожалуйста, я похож на идиота? — с сарказмом спросил Фольквардссон, строго, с чувством собственного превосходства посмотрев на окружавших его студентах в черно-желтых галстуках, не осознавая, насколько сильно напоминал в данный момент небезызвестного профессора зельеварения.
Барсуки притихли и насторожились, не зная, чего ждать от этого странного равенкловца: именно эта манера общения нередко мешала ему строить дружеские отношения с другими людьми, особенно тогда, когда он сам не хотел этой дружбы, и не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести.
- Н-нет, — робко ответил кто-то из стоявших позади учеников и, прикрыв рот, тут же поспешил спрятаться за более рослым товарищем, покраснев при этом до кончиков ушей.
- Тогда почему вы считаете, что я стал бы применять темное заклинание на глазах у такого большого количества людей, прекрасно зная, что в Британии в целом и в Хогвартсе в частности темная магия поставлена вне закона? Или вы думаете, что достопочтенная Хельга Хаффлпафф одобрила бы лично использование темной магии в гостиной своего факультета? — лицо юноши оставалось спокойным, в то время как холодный взгляд исподлобья излучал практически осязаемые волны раздражения? ненависти? презрения? — И может ли кто-нибудь привести достаточное количество примером того, когда темная магия именно созидает, а не разрушает?
Хаффлпаффцы молчали, со страхом в глазах вспоминая прошлый год, когда Снейп вел ЗОТИ. Год, наполненный постоянными язвительными замечаниями о непроходимой хаффлпаффской тупости, сарказмом и придирками на пустом месте, доведшими до слез и дрожи в коленках не только почти всех первокурсников, но и более старших ребят.
- Кажется, я вам говорила уже, что магия природы не является светлой или темной, доброй или злой, — вновь сказала Хельга Хаффлпафф, завладев вниманием всей аудитории. — Запомните все, магия нейтральна сама по себе и является лишь инструментом в руках человека. Лишь он ответствен за причиненное им добро и зло, но не его магия. Вы, Ассбьорн Фольквардссон, верно говорите, но с вашими манерами вам крайне трудно будет найти друзей, — стоявшие вокруг студенты черно-желтого факультета согласно кивнули. — Однако, я думаю, вы станете достойным потомком Ровены, — и замолчала.
Студенты в гостиной вновь вернулись к прерванным занятиям. Ханна, Сьюзен и Меган продолжили поливать цветы, попросив пару высоких парней подстраховать их. Шенбрюнн и Миллер, обсудившие все важные для них темы, решили заняться выполнением домашних заданием на следующую неделю, а Кайнер в это время старательно штриховала складки на платье стоявшей под нарисованным дубом волшебницы, в то время как Фольквардссон, поудобнее устроившись на мягком диване с золотисто-коричневой обивкой, просто смотрел на любимую им девушку, почесывая за ушком рыжего кота-полукниззла. Вскоре с отработки вернулся Лотар — он знал, что друзья будут ждать его здесь, и, спустя некоторое время все дружной нестройной толпой направились на ужин в Большой Зал, чтобы затем окончательно разойтись по своим гостиным.
* * *
- Сегодня у нас будут гости, — объявил Ассбьорн, когда равенкловцы-старшекурсники вновь собрались в выручай-комнате.
Была суббота, что означало второе занятие по боевой магии для студентов вороньего факультета. Хотя, по словая того же Ассбьорна, до настоящей боевой магии им еще предстояло идти и идти. Сам Фольквардссон обещал списаться со своими друзьями в Дурмстранге, чтобы узнать программу обучения за последний год. А пока же молодые вороны должны были отрабатывать быстроту реакции, пластику и легкость движений, а также основы окклюменции, которые, безусловно, должны помочь в освоении невербальной магии. "Это так же важно, как научиться писать, — говорил Фольквардссон. — Какой смысл разучивать каллиграфическое написание каждого слова, не владея до конца самим навыком письма, когда в самом начале можно отработать написание крючков и палочек, а затем и букв, как это делают в начальной школе?"
Присутствие же новеньких на занятии добавляло интриги и вызвало любопытство: а какие они из себя? много ли умеют?
Вскоре дверь выручай-комнаты открылась, и внутрь вошли еще четверо студентов — два парня и две девушки. Парни держались с присущим аристократам достоинством и не выражали лишних эмоций, в то время как девушки, напротив, вели себя совершенно по разному: одна стояла с откровенно скучающим выражением лица и разглядывала рисунок из бетонных швов у себя под ногами, другая, с большими голубыми глазами, напротив, проявляла явный интерес, с любопытством разглядывая помещение.
- Некоторые из вас уже знакомы с Карлом Шенбрюнном, — представил Ассбьорн своего некогда друга по переписке.
Карл отвесил легкий изящный поклон и отошел в сторону. Несколько юношей шестого и седьмого курса, узнавшие его, кивнули в знак приветствия.
- Лотар Визерхофф.
Рыжий гриффиндорец также отвесил аудитории легкий поклон и, о чудо (!), встал рядом со слизеринцем, с которым, похоже, и до этого нормально общался.
- Элиза Миллер, — Фольквардссон не удержался и проявил галантность, поцеловав руку прекрасной деве.
Симпатичная хаффлпаффка с голубыми глазами и золотыми волнистыми волосами присела в книксене и смущенно улыбнулась, отчего на ее щеках проступили ямочки, а затем отошла к друзьям. Некоторые же представители сильной половины человечества, присутствовавшие в комнате, удовлетворенно отметили про себя, что смущение ей очень идет.
- И Анна Кайнер...
Равенкловец задержал свои губы у ее пальцев, их взгляды встретились — нежности и затаенной страсти. А ведь по внешнему виду и поведению слизеринки нельзя было даже сказать, что она может кому-то нравиться.
Вышеуказанные Шенбрюнн, Визерхофф, Миллер и Кайнер, как и до этого равенкловцы, также постарались после ужина отметиться в своих гостиных, а потому пришли на занятие с небольшим опозданием. А свидание — чем не повод покинуть шумное общежитие, чтобы уединиться в каком-нибудь более укромном уголке замка? Благо, таких хватало всегда и везде.
- Как некоторые из вас уже знают, — как ни в чем не бывало, продолджил Ассбьорн, — Карл Шенбрюнн с самого начала знал о готовящемся кружке и, как и его друзья, лично выразил заинтересованность в данных занятиях.
- Ассбьорн, а твои друзья будут давать клятву? — поинтересовался Голдстейн, а сидевший рядом с ним Корнер согласно кивнул.
- Мы дадим клятву, — твердо ответил Шенбрюнн, смотря Голдстейну прямо в глаза — Фольквардссон заранее предупредил их о подобной мере конспирации.
Новенькие встали напротив Фольквардссона и подняли волшебные палочки. Слова магической клятвы они знали заранее и потому произнесли их без единой запинки. Как и равенкловцев до этого, их окружила магическая аура, вспыхнувшая в конце ярким светом. Отличие заключалось лишь в том, что, коснувшись палочкек губами, они не подняли их резко вверх, а соединили с палочкой Фольквардссона. Как уже знали те из присутствующих, кто интересовался ритуалистикой, это была так называемая "клятва на палочке": давший клятву один раз не мог дать ее повторно, но, будучи ее гарантом, имел право принять ее от остальных путем скрепления магического договора касанием волшебных палочек. Именно такую клятву дал бывшему дурмстранговцу их декан. Некоторые сдавленно засмеялись, прикрыв рты руками: это или крошечному профессору Флитвику нужно было стать на стол и не упасть при этом, или высокому Фольквардссону согнуться в три погибели и не споткнуться.
- Вы видели это? Странно... — тихо сказал Энтони своим одноклассникам.
Наблюдая принесение магической клятвы со стороны, можно было заметить немало нюансов — таких, как интенсивность, цвет или текстура магической ауры. Интенсивность определялась потенциалом самого волшебника — так можно было сказать, что у Кайнер он намного выше, чем у Миллер. А вот на цвет и текстуру ауры влияло множетсво различных факторов — принадлежность к тому или иному роду, преобладание Света или Тьмы в характере, клятвенный статус — вон у Турпин и Брокльхерст, которые чуть не совершили предательство, аура была вообще мутной и красно-коричневой, или даже такие физиологические особенность, как факт беременности и дефлорации у женщин.
- Я думаю, этому можно найти объяснение... — задумчиво произнесла Падма, которая среди своих одноклссников лучше всех разбиралась в обычаях волшебного мира. — Вероятно, они родственники, только дальние...
В сторону Фольквардссона и Кайнер, соприкоснувшихся волшебными палочками, повернулось еще больше голов. У обоих магическая аура имела одинаковый цвет и текструру — темно-синяя у самого тела, она колебалась острыми волнами, резко переходя в рассеивающее холодное белое свечение, лишь у Кайнер интенсивность его была немного ниже.
- Так она же магглорожденная вроде, — засомневался Корнер.
- У них одна магия на двоих, — совершенно будним тоном произнесла Луна, зактив глаза. Сейчас она сидела на подушке в позе лотоса и мерно раскачивалась взад-вперед, подобно кукле-неваляшке.
Приход гостей внес существенные коррективы в план проведения занятия, так что теперь, вместо того, чтобы танцевать чечотку под "Seco" или заниматься черчением в воздухе, равенкловцы не без доли наблюдали за учебной и образцово-показательной дуэлью Шенбрюнна и Визерхоффа, про себя отмечая тактические приемы, а также сильные и слабые стороны обоих соперников. Визерхофф — ловкий и быстрый, у него потрясающая реакция. Он мастерски и стремительно выписывает сложные движения палочкой подобно тому, как виртуоз выбивает живую и красивую мелодию из клавиш пианино. Он — асс в трансфигурации — МакГонагалл на него нахвалиться не может — и по максимуму использует свои способности в бою, то создавая дополнительные препятсивия на пути залинания противника, то наколдовывая из воздуха стаи летящих ножей или горязее лассо. Но в то же время гриффиндорец отличался импульсивностью (что, в общем-то свойственно большинству представителей львиного факультета), что пару раз чуть не привело к проигрышу с последствиями, от которых его спасла его быстрая реакции, а также редко применял невербальные заклинания. Шенбрюнн, напротив, был сдержан и хладнокровен и за всю дуэль не произнес практически ни слова вслух, движения его были отточены и выверены, как у дирижера, управляющего целым оркестром. Но, в то же время, он отличался некоторой медлительностью и склонностью к демонстрации пафосных и красивых приемов, из-за чего противник уже несколько раз успел потеснить его к стене. Если Визерхофф, казалось, действовал больше наугад, полагаясь больше на свою интуицию, то Шенбрюнн — по изящной, но уже давно отработанной схеме, вплетая в цепочки такие заклинания, чтобы заставить соперника надолго уйти в глухую оборону. При этом оба аристократа отнюдь не стеснялись в выборе заклинаний, во всю используя высшую темную и светлую магию, что не только сделало дуэль захватывающей и интересной, но и немало обогатило словарный запас молодых воронов. Фактически им была задана планка — к чему стремиться, и каждый из них понимал, что до этой планки им предстоит идти еще долго и упорно, но разве есть для равенкловцев что-нибудь недостижимое?
По окончании дуэли оба юноши отдали друг другу честь — подняли палочки на уровень глаз и, отведя в стороны, поклонились: ничья была оговорена заранее. Фольквардссон был рад, что у него появилось еще двое хороших помощников: Шенбрюнн теперь, когда ремонт в подземельях был окончен, имел уже некоторый избыток свободного времени и был не прочь потратить его с пользой, а заодно лишний раз попрактиковаться в боевой магии, дабы не терять навыки; Визерхофф же, несмотря на свою немалую загруженность, был рад хоть на время избавиться от слишком шумного и чересчур назойливого общества своих одноклассников, которым именно в его присутствии было необходимо выяснять отношения да еще и втягивать его в свои разборки. Что же касается девушек, то им обеим, особенно Анне, есть чему учиться.
Ретроспектива...
- Everto statum!
- *Stupefac per fluidum!* Scutum! (8) — Анна успела выставить щит в последний момент, в то время как Лотар ловко увернулся от посланного в него модифицированного оглушителя и собственного отраженного проклятия.
Ассбьорн, как и в прошлый раз, решил устроить парные дуэли на условиях potestatum maximarum, не забыв поставить традиционный запрет на Непростительные. В итоге Бут и МакКелби проиграли Визерхоффу, а Корнер и Голдстейн — Шенбрюнну. Хотя последнего Карл, скорее, учил разным заклинаниям высшей магии, ибо проводил сражение в несколько этапов, каждый из которых включал использование определенных атакующих и защитных заклинаний, а также подробно объяснял своему сопернику, где он допустил ошибки. Миллер победила Мораг МакДугал, которая никогда не была сильна в ЗОТИ, окончила вничью дуэль с Падмой Патил, ибо индианка, хотя и не была слабой колдуньей, предпочитала созерцание мночисленным маханиям палочкой, а Элиза, которая по природе своей была девочкой доброй, не настаивала на продолжении, и проиграла Луне Лавгуд, ибо была обучена вести бой по классическим схемам и комбинациям. Что же касается Кайнер, то она, постояв некоторое время в нерешительности, объявила, что хотела бы сразиться с наиболее сильным противником, ибо дуэль с учениками, чей уровень владения боевой магией ограничивается третьим курсом, вряд ли будет ей интересна.
Знакомые интонации — сарказм, пренебрежение... Голдстейн с прищуром посмотрел на слизеринку, которая вышла на круг вместе с рыжим гриффиндорцем. Мысль, возникнув, так и не успела оформиться, и равенкловец продолжил наблюдать за боем, гадая про себя, что же такого подозрительного он заметил в этой девушке.
Дуэль между Кайнер и Визерхоффом тем временем была в самом разгаре, и Кайнер заметно проигрывала. Впрочем, она и сама это понимала, и потому заметно нервничала — тоже минус. Слишком резкие, порой дерганые движения, а эмоции зашкаливают даже при использовании невербальных заклинаний — сказывается неопытность. Она дерется, скорее, на инстинктах, выраженных в желании зашититься и победить любой ценой, и именно инстинкты, неосознанные желания направляют магию в нужном направлении.
- Seco! *Impedimenta!*
Если от режущего проклятия девушка еще уклонилась, то сногсшибатель попал точно в цель — это слабое, но целенаправленное заклинание, поэтому против него обязательно нужно использовать щит. Анна, видимо, примыкнув к темномагическому арсеналу Снейпа и Бранау, про этот маленький, но любопытный факт. Равенкловцы в большинстве своем злорабно ухмыльнулись, кто-то сдавленно засмеялся, прикрыв рот ладонью — не эта ли слизеринка говорила десятью минутами ранее, что заклинания третьего курса ей не интересны? — Получила!
Фольквардссон вышел вперед, чтобы прекратить дуэль, но не успел он поднять руку, как распластавшаяся на полу Кайнер сделала неожиданный резкий выпад:
- *Seco!*
Шенбрюнн, подошедший, было, к девушке, чтобы помочь ей подняться, резко отшатнулся назад, а Визерхофф упал на колени, зажав раны руками. Прилюдное унижение разозлило обоих, так что Визерхофф тоже не остался в долгу.
- Petrificus Totalus, fic Marmorem (9)! Vulnera sanentur!
- *Evanesce!*
Кайнер неуклюже поднялась на ноги, сделав очередной выпад палочкой: оказывается, исчезательное заклятье хорошо помогало против трансфигурационных чар. Если Фольквардссон и Шенбрюнн сохраняли холодное спокойствие на лицах и пока не спешили вмешиваться, хотя было нарушено уже, как минимум одно классическое правило учебных и магических дуэлей: поверженный противник — повежен, то Визерхофф, Миллер и все остальные студенты были немало удивлены: уж мало кто додумался бы использовать в бою обычное бытовое заклинание.
- *Everto statum! Seco!* Scutum! *Caedo interius (10)! Protego firmiter (11)! Incendo!*
Анна, воспользовавшись замешательством противника, перешла в наступление, движения ее стали более четкими и выверенными, в них явно чувствовался стиль. Рука со стремительной грацией выписывала ложные пассы палочкой, ставя щиты и посылая лучи и проклятий, волосы и мантия за спиной взлетали в такт движениям, что в купе с более холодным и уверенным, даже циничным выражением лица делало ее похожей на хищную птицу, готовящуюся к броску. Визерхоффу же пришлось уйти в глухую оборону, отстреливаясь стандартным набором боевых заклинаний: на выполнение более сложных модификаций, связанных с трансфигурацией, у него просто не хватало времени. И, хотя парню была непотнятна такая резкая смена тактики боя у Кайнер, и почему для этого обязательно нужно было валяться на полу, он знал одно: эта странная девица настроена очень решительно и воспользуется любой его слабостью, чтобы окончательно добить. А быть побежденному девчонкой, с гораздо меньшим количеством опыта, чем у него, ему ну очень не хотелось.
- Unentschieden! /нем. Ничья!/ — еле успел проговорить Лотар между "Everto statum" и "Scutum maximum", поглотившим мощную струю огня — раньше этим грешил только Бранау.
Успокоилась. Подняла палочку на уровень глаз и отвела в сторону, присев в книксене. Визерхофф ответил аналогичными жестами и, с облегчением выдохнув привалился к ближайшей стене, хотя его немало обрадовало то, что Кайнер тоже сильно устала. Напряжение, царившее среди подростков спало, послышались вздохи удивления, облегчения, разочарования. Лишь Энтони Голдстейн, внимательно следивший за дуэлью, также внимательно продолжил наблюдать за слизеринкой, однако быстро ретировался под грозным и не предвещающим ничего хорошего взглядом Фольквардссона, а его, пока не явные подозрения обрели осознанную форму.
- Анна, вам нужно поработать над стилем, — на полном серьезе сказал Ассбьорн, взяв девушку за руку и посмотрев в ее нефритовые глаза, под которыми залегли темные круги — они специально сели подальше от всех остальных студентов и для надежности закрылись звуконепроницаемымкуполом, — причем весьма основательно, — и метнув короткий взгляд в сторону странно посматривавшего на них одноклассника.
Стоявший рядом Шенбрюнн согласно кивнул, как всегда, сложив руки на груди. На какой-то миг холодный взгляд синих глаз встретился с подозрительным взглядом карих, и Голдстейн, мотнув головой, направился к выходу вместе с другими товарищами по факультету.
Конец ретроспективы.
[center]* * *[/center]
Воскресенье… Ветер гонит по небу серые кучевые облака, срывает с деревьев желтые листья, которых становится все больше — осень вступает в свои права. Школьники идут, ссутулившись и закутавшись в мантии, но никто из них не торопится заходить обратно в замок — через пару недель пойдут дожди, и на улицу уже нельзя будет выйти. Сьюзен и Эрни укрылись в тихом и в меру романтичном уголке, чтобы насладиться обществом друг друга, Ханна и Меган собирали с ребятами младших курсов гербарий для профессора Спраут, а Лиза и Джастин просто гуляли — как друзья. Джастин, конечно, не упускал случая взять лишний девушку за руку, но, к его удивлению, когда все отношения были выяснены, общаться с Элизой стало намного проще. Он уже не краснел, не покрывался испариной и не проглатывал язык в ее присутствии. Она стала ближе ему, но оставалась такой же недоступной, и это поселяло в душе парня грустную определенность: ему просто позволено общаться с ней, но не претендовать на что-то большее.
Элиза же чувствовала себя несколько неуютно и непривычно, будто она не сделала что-то важное, что обязательно нужно было сделать. Еще когда они жили в Лондоне, ей удалось пару раз улизнуть из-под бдительного ока Геннингена, чтобы сходить в ближайшую церковь, и помогал ей в этом, естественно, Карл, который не мог оставить свою подругу и тогда еще почти невесту одну. Величественный, уходящий в поднебесную неф, светящиеся старинные витражи, изображающие святых или сюжеты их Библии, мерный звук органа, хор, репетировавший песнопения — все это настраивало на молитвенную беседу с Богом, не карающим, но милующим, который всегда услышит и всегда поймет. В эти минуты девушка совершенно забывала о том, что она ведьма, а, значит, служит дьяволу, и что она должна быть противна и Иисусу Христу, и Деве Марии, и ангелам небесным. Она просто была самой. Ей нравилось бывать в церкви, особенно когда вокруг было мало прихожан, когда не нужно было выдавливать из себя радостную улыбку или, напротив, опускать очи долу только потому, что так положено, или этого от тебя ждут окружающие.
В Хогвартсе же не было не то, что церкви, но даже маленькой часовни, и в первую воскресенье Элиза чувствовала себя поначалу подавленной и опустошенной, не отдав дань Богу и не посетив мессу. Единственное же подходящее для этого сооружение уже многие века являлось трапезной. Или все-таки не многие века? От Элизы не укрылось, что, хотя в Хогвартсе учились дети разных национальностей и вероисповеданий, большинство из них были, скорее, атеистами, а не христианами, буддистами или язычниками, как можно было ожидать от страны с древней магической культурой. Джастин говорил, что в Стоунхендже у оврага когда-то давно проводили свои священнодейства друиды. Но когда давно? Во времена Основателей или еще раньше? Даже к магии здесь было отношение не уважительное, как к некой пантеистической сущности, которая все может, но, скорее, как к части быта, которая всем должна.
Очередной порыв ветра, растрепал волосы, ударил листьями с лицо, заставив глаза прищуриться. Джастин закрыл ее собой, убрал назад выбившиеся из заколки пряди золотых волос. Элиза неловко улыбнулась, потупив взор, на щеках вспыхнул румянец. Ей была приятна забота Джастина, однако ей не хотелось бы, чтобы он воспринимал это как позволение углубить их отношения. Также ее не радовала перспектива, если бы их так вместе увидел пришедший с отработки Лотар, которому не следовало давать лишний повод для ревности, или Карл, который гулял где-то неподалеку с Кайнер и Фольквардссоном, и которого она уже один раз предала.
- Эй, Лиза, тебе письмо прислали! — закричала Ханна, размахивая конвертом в руке, который так и норовил улететь вслед за ветром.
- Спасибо…
Элиза дрожащими руками взяла конверт, сердце пропустило удар. Все, кто мог ей написать, ее друзья, сейчас здесь, в Хогвартсе. Оставались только родители, которым она отправила письмо почти две недели назад. И что-то подсказывало ей, что она совсем не будет рада ответу.
Отвернулась от одноклассников и вскрыла конверт. Повисло молчание. Ханна неловко переминалась с ноги на ногу, не зная, то ли возвращаться к Меган, то ли остаться: уж больно бледной выглядела Лиза, когда взяла письмо. Джастин ждал, пока его одноклассница дочитает, но та даже не шелохнулась. Казалось, она не замечала ни холода, ни ветра, а только глядела перед собой стеклянными глазами.
- Э… с тобой все в порядке? — заботливо спросил он, попытавшись приобнять девушку за плечи, но та лишь оттолкнула его и убежала прочь.
- Что с ней? — поинтересовалась Ханна с нотками скепсиса в голосе, а про себя думая: “Ненормальная!”
Ибо в Хаффлпаффе привыкли, что личное горе, личная радость каждого отдельно взятого человека становится достоянием всего факультета. Хаффлпаффцы не привыкли держать эмоции при себе, но выплескивали их наружу, делились ими с окружающими, за что их факультет прослыл самым сентиментальным в Хогвартсе. И потому Джастин и Ханна ожидали, что Элиза начнет гневаться, плакать навзрыд или прыгать от радости, но никак не закрываться в себе. По их меркам это значило недоверие коллективу. Если тебе есть, что скрывать, значит, ты недостаточно надежный и, как следствие, не до конца верный.
- Не знаю, — ответил Финч-Флетчли и, оставив обескураженную Ханну хлопать глазами, побежал вслед за Миллер. — Элиза!
Но девушка как будто не слышала его, а только бежала без оглядки, пока не угодила в объятия шедшему ей навстречу Карлу Шенбрюнну. Джастин споткнулся, не веря увиденному: Лиза, его Лиза ищет утешения не у него, не у прочих хаффлпаффцев, а у какого-то слизеринца, который, наверное, даже на сострадание не способен. Шенбрюнн прижал ее к себе, зарывшись пальцами в золотые кудри — так могут вести себя только родные, близкие друг другу люди — и посмотрел на Флетчли холодным, горделивым взглядом, как бы говоря: “Ты здесь не нужен”
- Элиза, милая, давай ты сейчас успокоишься и все мне расскажешь, или я буду задавать тебе вопросы, а ты на них отвечать? — предложил Карл, взяв девушку за плечи и усадив на мраморную балюстраду — сейчас они находились в крытой готической галерее, окружавшей двор возле башни с часами.
Элиза послушно кивнула в ответ, опустив глаза — слезы на ее щеках еще не успели высохнуть — и выбившаяся из-за уха прядь вновь упала на лицо.
- Родители… они прислали мне письмо… — дрогнувшим голосом произнесла Миллер, нервно теребя вышеуказанный предмет в руках и по-прежнему не поднимая глаз на своего друга.
Карл не засыпал ее многочисленными вопросами и предположениями, а просто терпеливо ждал, давая возможность выговориться — ей нужна сейчас физически ощутимая поддержка, нерушимая стена, а не куча слов с целью создать видимость интереса.
- Здесь все написано… — отдала уже успевший помяться листок бумаги. — Ведь, по их мнению, я действительно этого заслуживаю, правда?..
Фольквардссон и Кайнер тактично отошли к беседке, стоявшей посередине двора, но даже оттуда хорошо было видно, как исказилось гневом обычно невозмутимое лицо Карла Шенбрюнна. От Анны не укрылось, с какой заботой и нежностью он смотрел до этого на Элизу, как он понимал и успокаивал ее без лишних слов, и их посиделки в Хаффлпаффской гостиной — видимо, он действительно любил ее и любит до сих пор — а, значит, его вспышка гнева была вызвана тем, что кто-то в этом письме посмел ее оскорбить, унизить или угрожать ей.
Слабый укол зависти и разочарования — скорее, в самой себе: ее никто никогда так не обнимет, не станет для нее каменной стеной, и она сама сделала такой выбор, ведь счастье она все равно не заслужила…
- Хотели бы оказаться на ее месте, Анна? — спросил Фольквардссон, выведя сидящую рядом с ним девушку из прострации.
На его лице не отражалось ни одной эмоции, а бледные серо-голубые глаза, казалось, просвечивали собеседника насквозь, не давая возможности уйти от ответа или солгать.
- Н-не знаю… — растерялась Анна, переведя взгляд на Ассбьорна, и тут же опустила глаза — настолько двойственно звучал его вопрос.
- Далеко не все магглы рады, когда в их семьях рождаются волшебники, равно как и многие маги считают позором, если в их семьях рождаются сквибы, — также безэмоционально продолжил Фольквардссон, переведя взгляд на Шенбрюнна и Миллер.
- Моя мать не знает… — тихо ответила Кайнер, продолжая рассматривать свои ладони, — и никто из родственников: я пряталась. И я не знаю, как бы она отреагировала, узнав, что я — ведьма, — последнее слово девушка чуть ли не выплюнула. — Либо попыталась бы меня образумить, исправить, либо решила бы, что решила бы, что я ее предала… — и посмотрела в глаза Ассбьорну, который не преминул взять ее за руки.
- Вот они! — громко сказал Джастин, указав пальцем на сидевших вместе Карла и Элизу.
Из бокового прохода во двор вошла целая толпа хаффлпаффцев и стала полукругом около своей одноклассницы и ее друга-слизеринца, который еще сильнее закрыл ее фигуру своей рукой, прижав тем самым девушку к себе. Одни глядели на них с любопытством, другие— с удивлением, третьи — с состраданием — среди барсуков не было ни одного равнодушного лица.
- Почему ты убежала от нас? — на правах старосты поинтересовалась Ханна. — Мы волновались за тебя. Мы могли бы тебе помочь.
- Чем именно, мисс Эббот? — ответил за Элизу Шенбрюнн.
- Ну… мы могли бы поддержать, посочувствовать… — уже менее уверенно сказала Ханна. — Или позвать профессора Спраут, если проблема слишком серьезная.
- Боюсь, данная проблема имеет слишком частных характер, и не в полномочиях вашего декана будет ее решить, — вежливо, но, в то же время, строго ответил Карл, ясно давая понять хаффлпаффцам, что их присутствие здесь излишне.
Большинство присутствующих настолько были заняты разгорающимся спором, что мало кто заметил появление рослого и широкоплечего гриффиндорца-семикурсника с рыжими волосами. Лотар Визерхофф, а это был именно он, на чем свет стоит, костерил про себя старого школьного завхоза Филча, который не только отказался перенести отработку на понедельник, но, и продлил ее на лишних полчаса. И теперь, толком не приведя себя в порядок, Лотар несся по многочисленным коридорам замка, надеясь, что друзья его все-таки дождутся, и проклиная запрет на аппарацию в Хогвартсе, так что к месту встречи прибыл в мыле и раскрасневшийся. Рыжие волосы, до этого аккуратно причесанные, напоминали теперь воронье гнездо, выбилась из-под брюк рубашка, а галстук и вовсе болтался на плече.
Налетевший ветер обдал парня неприятной холодной волной, заставив поежиться. Застегнул воротник, поправил галстук, снова накинул мантию, лежавшую до этого в уменьшенном виде в кармане брюк, пригладил волосы, насколько смог, и поспешил к эпицентру событий.
- Но ты должна доверять нам! — воскликнул Джастин; вид у него был такой, будто на него в очередной раз попыталась напасть кобра. — Ты должна была сначала рассказать все нам, мы бы все поняли!
Подошедший со стороны галереи Визерхофф строго глянул на Финч-Флетчли и забрал Элизу у Шенбрюнна. Хаффлпаффцы, считавшие до этого своим долгом разговорить подругу и убедить ее поделиться с ними своим горем, теперь окончательно поняли, что им здесь не место, и неуверенными шагами стали пятиться ко входу в замок.
- Пойдем, Джастин, — Эрни положил ему руку на плечо, — они без нас разберутся.
- Но как же верность своему факультету? — возразил Финч-Флетчли, в голосе его чувствовалось явное раздражение.
- Джастин, Хаффлпафф — это, прежде всего, верность друзьям, — сказал МакМиллан и, взяв друга за плечо, повел к дверям. — Лиза дружит с Шенбрюнном и Визерхоффом еще с первого курса, а с нами знакома всего две недели. Так что посуди сам, кому она будет верна.
А ветер все также гнал облака, срывал листья с деревьев, швыряя их в лица случайным прохожим, и уносил с собой переживания молодой девушки и планы двух ее друзей, философские размышления сурового равенкловца и мрачные думы уже взрослой женщины, волею судьбы оказавшейся ученицей в школе магии. Уносил с собой, легко подхватывая и переворачивая, все разрушая и выравнивая, подобно тому, как со временем остается лишь сам факт мысли, но не связанные с нею образы или эмоции.
Приблизительное изображение Лотара: http://s018.radikal.ru/i523/1202/53/68079da79bcf.jpg
8) (лат.) Щит! Светлое отражающее щитовое заклинание среднего уровня.
9) (лат.) Окаменей весь, стань мрамором!
10) (лат.) Убиваю изнутри! Темное проклятие среднего уровня, характеризуется повреждением внутренних органов при отсутствии внешних проявлений, за исключением обморока.
11) (лат.) Защищаюсь сильно! Светлое поглощающее щитовое заклятие, по силе находится между “Protego” и “Scutum”, защищает от всех низших и некоторых средних темных проклятий.
Сообщение отредактировал PPh3 - Вторник, 06.11.2012, 02:53 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Суббота, 18.02.2012, 00:11 | Сообщение # 89 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Глава 28. Интерлюдия-2: в борьбе со злом.
… Жидкие солнечные лучи наискось пронизывали холодные каменные коридоры, то исчезая, то появляясь вновь. С улицы доносился гомон детских голосов, отчего царящая в замке тишина казалось еще более неестественной, давящей, как будто все его обитатели дружно вышли во двор, чтобы поиграть в плюй-камни. Идеальные условия, чтобы провернуть какое-нибудь тайное дельце в отсутствие посторонних глаз.
- Гермиона, и обязательно нам тащить эту железку в выручай-комнату? — заныл Рон, остановившись, чтобы перевести дух, и передал меч Гарри.
В данный момент трое семикурсников с Гриффиндора, именуемых также Золотым Трио, направлялись в упомянутую комнату, дабы совершить одно важное дело, какое — директор Дамблдор настоятельно просил никому не говорить.
- Это не железка, а меч великого Годрика Гриффиндора! — гневно воскликнула Гермиона, взметнув копной пышных каштановых волос, глаза ее блеснули. — Это древняя бесценная реликвия, и мы должны относиться к ней с уважением!
С такими же интонациями староста Гриффиндора призывала однокурсников уважать Снейпа и Биннса за их профессорские мантии. Для нее имело ценность и потому вызывало уважение все, что несло в себе просвещение и пищу для ума, будь то учитель или книга. В особый же восторг, состояние трепета и эйфории приводили ее древние фолианты, прошедшие историю и выдержавшие испытание временем, позволяющие прикоснуться к мудрости прошлых веков. И меч Годрика был таким же достоянием истории, ибо Годрик Гриффиндор был смелым и благородным мужем и употреблял его только на благое дело.
- Знаем-знаем, — буркнул рыжик в ответ, будучи не в настроении спорить со своей девушкой, — и все равно в Тайной комнате было бы интереснее.
- Рон, подумай сам, — возразил Гарри, — мы сможем легко туда попасть, но вряд ли сможем выбраться. Трубы, ведущие в Тайную комнату, недостаточно широкие, чтобы по ним можно было пролететь на метле. Да и не хотел бы я туда возвращаться, — добавил парень в сторону, заметно помрачнев при этом: упоминание о Тайной комнате вызвало в нем не самые приятные воспоминания, которые он предпочел бы упрятать обратно в глубь сознания. Наверное, так и работает естественная окклюменция?
- Гарри прав, — поддержала его Гермиона к вящему неудовольствию своего парня, — мы быстрее шеи сломаем, чем вылетим оттуда, а вы подумайте, как это будет глупо: уничтожить хоркрукс и погибнуть, возвращаясь в нашу гостиную, в результате несчастного случая! — тон ее стал назидательным и пафосным. — И тогда мы не сможем окончить седьмой курс и сдать ТРИТОНы…
- Только не это! — заорали оба парня хором: всем было известно, что худший страх Гермионы Грейнджер, даже хуже, чем смерть — это завалить экзамены и вылететь из школы.
- Миона, ты говоришь так только потому, что боишься летать на метле, — с чувством собственного превосходства заявил Уизли, и его нисколько не расстроило смущение, отразившееся на лице девушки: его забавляла неспособность подруги освоить исключительно практические навыки, где не помогли бы ее любимые книжки. — Но ведь было бы круто побывать в том месте, где Гарри дрался с василиском, уничтожил уже один хоркрукс и спас мою сестру. Правда? — и, не заметив отсутствие энтузиазма на лицах друзей, продолжил: — И если Дамблдор дал нам свой меч, то обязательно бы прислал бы и своего феникса, чтобы забрать нас оттуда, как в прошлый раз.
- Рон Уизли, когда, ты, наконец, научишься мыслить логически?! — гневно воскликнула Гермиона, схватив своего парня за ворот толстовки. — В Тайной комнате лежит сейчас мертвый василиск! Мертвый, понимаешь?! А это значит, что он разлагается. А если учесть, сколько в Тайной комнате воды… — Рон отцепил девушку от своего воротника, однако ему так и не удалось прервать ее нравоучительную и весьма познавательную тираду, — то там стоит сейчас такая жуткая вонь, что мы бы задохнулись от трупного яда, едва вошли туда!
- Рон, Гермиона права, — тут же поддержал подругу Гарри, но, заметив недовольный взгляд Рона, добавил: — наверное. Просто я хотел сказать, что тогда на втором курсе, когда я сражался с Риддлом и василиском, мы с Джинни действительно находились в смертельной опасности, и мне пришлось использовать всю мою храбрость, чтобы не запаниковать и продолжать бороться, несмотря ни на что, и потому я смог вытащить меч Гриффиндора. Я не мог не идти туда, так же, как и ты, Рон, и потому Дамблдор прислал нам Фоукса, чтобы мы смогли выбраться. А сейчас, когда у нас есть выбор, я хотел бы уничтожить его без лишних приключений. Я думаю, медальон нам еще здорово успеет попортить нервы перед тем, как мы его уничтожим.
И у Гарри бы все основания опасаться такого развития событий. Стоило взять ему медальон в руки еще тогда, в доме на площади Гриммо, как он ощутил чужеродную, враждебную силу, исходящую от него. Он не спросил об этом у Дамблдора, будучи занят спором о справедливости своего наказания для Флетчера, а позже рассудил, что это, наверное, характерный признак всех хоркруксов и темномагических предметов вообще. Конечно, это было, наверное, безрассудством надевать медальон на себя, но гриффиндорец так и не смог придумать иного способа, где его можно было бы хранить: в кармане брюк — неудобно сидеть будет; в кармане мантии — можно потерять; в тумбочке — может случайно кто-нибудь найти, например, Невилл, в очередной раз потерявший свою жабу. Артефакт жил собственной жизнью, и парень даже слышал внутри него биение, подобное биению сердца, если оно, конечно, могло существовать у неживого, наделенного темной сущностью предмета. Он медленно, но верно высасывал магические силы, всю радость и надежду, действуя в этом отношении подобно дементору, но не заставлял переживать самые страшные моменты в жизни, а просто оставлял пустоту, уныние и безнадежность, одно лишь желание опустить руки и перестать идти дальше, уснуть вечным сном.
Происходящие с парнем изменения не остались незамеченным остальными. МакГонагалл, обратив внимание, что ее подопечный стал вял и рассеян и начал хуже отрабатывать заклинания, незамедлительно отвела упирающегося мальчишку к мадам Помфри, которая тут же диагностировала сильное проклятие, исходящее от амулета, который носит мальчик, и посоветовала впредь внимательно проверять все подарки и посылки, ведь у него слишком много недоброжелателей в магическом мире. Флитвик сделал то же самое, что и МакГонагалл, только определил проклятие и его источник самостоятельно, а также, с присущим ему одному юмором, порекомендовал лучше питаться и принимать укрепляющие зелья. До Спраут дело так и не дошло, ибо очередной урок гербологии должен был быть лишь на следующей неделе, а вот Снейп был все также мерзок и язвителен. Впрочем, Гарри не сомневался в истинной радости профессора зельеварения, узнай тот, что самый ненавистный ему ученик помер из-за амулета, который сам же себе и надел на шею.
Если все остальные однокашники думали, что Поттер все лишь приболел, то Гермиона Грейнджер быстро догадалась, в чем дело, едва увидев, что с ее другом что-то не так, и не терпящим возражений тоном потребовала, чтобы он передал медальон ей. Не прошло и дня, как она стала еще более нервной и раздражительной, чем раньше, а также более слабой и рассеянной (что окружающие списали на любовную горячку). Но, получив свою первую “У” по любимой нумерологии, Гермиона поняла, что дальше так продолжаться не может, и передала медальон Рону, убедив, что теперь его очередь носить хоркрукс. Все, конечно, уже привыкли к постоянным разборкам, которые Уизли устраивал чуть ли не с первого сентября, и потому мало обращали внимания на его резко возросшую агрессию и способность вспыхивать подобно фосфорной спичке, но только друзьям его от этого не было легче. Рон стал необыкновенно ревнивым и потому ни на минуту не отлеплялся от Гермионы, грубо огрызался в ответ на любые вопросы и замечания, а находившийся в поле зрения Визерхофф приводил его в бешенство и вызывал дикое желание мстить, производя как можно больше разрушений. Довершила дело пощечина, полученная от Гермионы, когда он, несмотря на отчаянные протесты девушки, захотел взять ее силой. Грейнджер пришлось тогда оглушить своего парня, чтобы снять с него медальон и переложить к себе в портфель, предварительно завернув в платок. Это было, конечно, не очень надежно, так что ей оставалось надеяться лишь на свою аккуратность, что он не вывалится случайно, когда она будет вынимать учебники, и что сам медальон не порвет ткань и кожу своими острыми краями.
Казалось, хоркрукс усиливал самые негативные качества человека и подавлял любые положительные эмоции. В книге “Тайны претемнейших волхвований” помимо подробных описаний того, как создать и уничтожить хоркрукс, упоминалось даже, что раньше существовали даже так называемые пытки хоркруксами, когда последние надевали на пленного и оставляли так на несколько дней. Фолиант этот был настолько ветхим, что, казалось, мог легко рассыпаться в пыль при любом неосторожном касании, так что мисс Грейнджер ни за что не решилась бы доверить его своим нерадивым друзьям, которые не стремились брать его в руки и смотрели на него с откровенной брезгливостью. Да и сама Гермиона испытывала немалое отвращение к книге, одно прикосновение к которой вызывало ощущение причастности к мерзким темномагическим ритуалам, но продолжала читать ее с завидным упорством. Девушка достала сей трактат в Запретной секции библиотеки по разрешению, подписанному лично директором Дамблдором. Конечно, ей пришлось сознаться, из-за чего ее на месяц отлучили от библиотеки, и, что оказалось неожиданно приятно, ее даже не побранили за это. Дамблдор лишь, в очередной раз предложив чай с лимонными дольками (от которых мисс Грейнджер предсказуемо отказалась, прочитав весьма позабавившую старого волшебника лекцию о вреде сладкого для зубов), сказал, что понимает стремление девочки к знаниям, однако добавил, что с ее стороны было крайне неразумно доверять советам мистера Визерхоффа, ведь он из Германии, которая наряду с Австрией, Венгрией и некоторыми странами Восточной Европы, а также Скандинавией, традиционно славилась своей терпимостью к Темным Искусствам и даже поощряла их развитие. Ведь недаром оттуда вышел первый Темный Лорд столетия Геллерт Гриндевальд. Да и Дурмстранг, также имеющий дурную славу, что и говорить, тоже был основан германскими народами. Поблагодарив за вкусный ароматный чай с бергамотом и выданное разрешение, староста Гриффиндора быстро покинула кабинет директора, чтобы успеть забежать в библиотеку, где ей еще предстоял весьма неприятный разговор с мадам Пинс.
Как и в случае с заклятием Подвластия, сопротивление хоркруксу зависело от воли и магического потенциала его носившего, но и они со временем подавлялись. Именно так и было с Гарри. Для того, чтобы создать хоркрукс, требовалось совершить величайшее злодеяние — убийство, которое наносило душе огромные раны и делало ее нестабильной, а после провести специальный темномагический ритуал по разделению души (это как?) и помещению ее части в выбранный сосуд. Все, конечно, знали, что Вольдеморт убивал налево и направо, но, по мнению Дамблдора, он создал целых шесть (!) хоркруксов, когда уже создание лишь одного делало душу еще более нестабильной и лишало человечности. Рон вполне справедливо отметил тогда, что нет ничего удивительного в том, что у Того-кого-нельзя-называть змеиная морда, в то время как Гарри ужаснул сам факт того, как можно докатиться до такого существования, и каким одержимым нужно быть, чтобы наделать такое большее число хоркруксов. Вольдеморт уже фактически не был человеком, но лишь жалкой его пародией, когда вечером тридцать первого октября 1980 года решил “нанести визит” в дом Поттеров.
Для того, чтобы уничтожить хоркрукс, необходимо было сжечь его в Адском огне, либо атаковать Смертельным проклятием (первые два варианта ребята отмели сразу же, ибо это темные заклинания), либо ударить твердым и прочным предметом, пропитанным ядом василиска, либо утопить в яде василиска. Все эти способы приводили к разрушению носителя вместе с самим хоркруксом. Существовали также ритуалы по отдельному извлечению “претемнейшей сущности”, не разрушающие при этом сосуд, но все они относились к нетрадиционной и явно несветлой магии. Кроме того, не существовало ни одного подробного описания этих ритуалов на английском языке, а это значило, что данный раздел магии находится под запретом, а в библиотечной книге имелись лишь ссылки на арабский, шумерский, древнеегипетский и древнегаэльский источники и некоторые переводы на латинский и немецкий, сделанные еще в Средневековье. Зато теперь стало понятно, зачем Вольдеморт, подзаработав в “Боргин и Бэрк”, отправился путешествовать на Восток — тамошние отсталые страны, не в пример просвещенной магической Британии, являлись просто кладезем знаний о темной магии.
С иностранными языками у Золотого Трио было туго, да и нарушать закон никому из них не хотелось, так что решено было использовать меч Годрика Гриффиндора, ведь его изготовили гоблины, а гоблинская сталь впитывает в себя лишь то, что сделает ее сильнее — об этом Гермиона прочитала еще в конце прошлого учебного года в одной из книг про Основателей. Попросить меч у Дамблдора оказалось проще простого — он был рад, что столь древняя реликвия снова может принести пользу, и без колебаний отдал оружие гриффиндорцам, не забыв при этом похвалить мисс Грейнджер за находчивость и, естественно, наградить баллами. И теперь Гарри и Рон, пыхтя и отдуваясь, по очереди тащили длинный тяжелый меч, при этом рыжик не переставал жаловаться и удивляться, как это Гарри умудрился поднять эту железяку в двенадцать лет.
- О нет, только не это! — воскликнул Уизли.
Прямо на них, словно прожигая насквозь гордым орлиным взглядом, шел Фольквардссон из Дурмстранга. Он заметил их, очевидно, пока они еще спорили, и потому уже поздно было прятаться.
- Добрый день, господа, — подчеркнуто холодно поздоровался Фольквардссон.
Ответом ему были настороженные взгляды Поттера и Грейнджер, и полный ненависти и брезгливости — Уизли.
- Не правда ли, сейчас хорошая погода? — как ни в чем не бывало, продолжил Фольквардссон, проигнорировав невежливость гриффиндорцев. — Большинство учеников сейчас на улице или в гостиных, учителя наслаждаются заслуженным отдыхом, — голос его стал более низким и бархатистым, как у хищника, который уже поймал свою жертву и решил немного поиграть с нею. — Не правда ли, весьма удачное время, для того, чтобы заняться своими тайными делами? — Ассбьорн медленно обошел троицу, быстрым взглядом окинув каждого из гриффиндорцем, задержавшись, однако, на красивом средневековом клинке. — Что же вы от меня скрываете? Рубиновый меч?
У Грейнджер открылся от удивления рот, а Поттер и Уизли посмотрели на Фольквардссона еще с большим подозрением, окончательно уверившись в том, бывший дурсмтранговец наверняка Пожиратель Смерти. Уж очень он напоминал в этот момент одного ненавистного профессора и по совместительству одного из ближних соратников Вольдеморта.
- Нас обучали в Дурмстранге фехтованию и много рассказывали о легендарном мече Годрика Гриффиндора, — добавил Ассбьорн уже мягче, без прежней колючей холодности. — Другой его ипостасью является меч-мститель... всегда мечтал подержать его в руках, — губы юноши подернула блаженная улыбка.
Гарри и Рон открыли рты. И как он только в Слизерин не попал с таким умением разыгрывать дешевые комедии? Не мог сразу попросить что ли?
- Ладно, держи, — ответил, наконец, Поттер и передал Фольквардссону меч, — только смотри, сразу же верни.
В подтверждение слов своего друга Уизли попытался прожечь дырку в бывшем дурмстранговце и крепко сжал палочку в руке.
- Всенепременнейше, — ответил Фильквардссон, наигранно улыбнувшись, и слегка поклонился.
Гермиона же призадумалась. Упоминание о мече-мстителе ей еще нигде не встречалось; в книгах же, что она прочла, приводилось лишь подробное описание внешнего вида артефактов и некоторые их отдельные свойства. Так, Годрик Гриффиндор не проиграл еще ни одной битвы со своим мечом; Салазар Слизерин, используя свои перстень и медальон, мог распознать любой яд, а также определить, лгут ему или нет; Хельга Хаффлпафф могла подружиться с любым, кто отпил бы из ее чаши, это было сродни кровному братанию; ну а Ровена Равенло, благодаря своей диадеме, обладала абсолютными знаниями, и не было в мире ни одного человека, кто был бы умнее и мудрее ее.
- … Меч-мститель — именно поэтому, его никогда нельзя обнажать в гневе или ради собственной выгоды… — продолжил Фольквардссон, любуясь тонким острым лезвием, способным разрезать даже подброшенную в воздух пушинку, и тонким серебряным кружевом на рукояти, украшенной узором из рубинов.
Он не подозревал, насколько сильно в этот момент напоминал одного хогвартского зельевара, также любующегося красотой закипающих в котлах зелий и клубящихся, переливчатых паров, красотой страшной и своенравной, способной заставить любить, даровать власть, корчиться в агонии или же просто и изящно убить.
- Годрик Гриффиндор был храбрым и благородным! — воскликнула Гермиона. — Он никогда не делал ничего для собственной выгоды!
- Может быть… — парировал Фольквардссон, ловко крутанув меч в руке под удивленные и восхищенные одновременно возгласы гриффиндорцев, после чего сделал несколько выпадов; движения его были легкие и отточенные долгими тренировками, казалось, он вообще не чувствовал тяжесть меча в ладони, просто сливаясь с ним. — Но вот гневом и безрассудством вполне отличался, — добавил юноша, остановившись.
– И если вы возьметесь за этот меч в гневе, не контролируя свои эмоции, то не сможете контролировать и меч, который будет просто рубить всех налево и направо — воинов и безоружных, магов и магглов, мужчин, женщин и даже детей, — равенкловец явно не шутил.
Поднес лезвие к свету — оно практически идеально отражало падавшие из окна солнечные лучи и от этого сильно светилось само, заставляя глаза щуриться и слезиться. Ребро же лезвия оказалось переливчатого темно-изумрудного оттенка и кидало прозрачные изумрудные блики на стены. Парень бережно провел ладонью вдоль лезвия, стараясь при этом не касаться ребра, брови его сдвинулись, а на лбу залегла вертикальная морщинка.
- … Гоблинская сталь, — продолжил свою лекцию Фольквардссон, по-прежнему держа меч на свету так, чтобы его было всем видно, — основным ее достоинством является способность вбирать в себя то, что сделает ее сильнее. Яд василиска не только укрепляет ее, но и делает смертоносной. Любая, даже неопасная, на первый взгляд рана, убьет вас... Будучи сам по себе темной субстанцией, он способен уничтожать то, что создано Мраком. Некоторые полагают даже, что им можно убить дементора. Certo, tenebrae tenebris destruitur… (1)
Еще раз эффектно взмахнув мечом напоследок, Фольквардссон отдал его ошарашенному Поттеру, пожелав удачи в борьбе со злом, и пошел дальше.
- Как вы думаете, он это серьезно? — удивился Рон, когда фигура равенкловца скрылась за поворотом.
Поведение бывшего дурмстранговца никак не хотело вписываться в устоявшиеся с детства шаблоны, отчего Уизли, привыкший делить мир исключительно на черное и белое, плохое и хорошее, испытывал немалый дискомфорт, ибо совершенно не знал, к какой из этих вышеперечисленных категорий можно отнести Фольквардссона.
- Мерлин! Он наверняка догадался, что мы собираемся сделать! — воскликнула Гермиона, схватившись руками за щеки. — Если он — Пожиратель, то уже пошел к Вольдеморту, чтобы сообщить, что нам известно о хоркруксах. Говорила же я вам, что меч сразу надо было отнести в выручай-комнату, а не тащить через весь замок в Гриффиндорскую гостиную и обратно!
- Хватит паниковать! — урезонил своих друзей Гарри. — Если бы у него была метка, то мы бы уже об этом знали — все-таки Бут и Корнер с Равенкло посещали занятия ДА. И даже если вдруг Вольдеморт узнает, что мы вышли на хоркруксы, то скоро об этом узнаем и мы, — и ткнул пальцем в свой знаменитый шрам в виде молнии. — А теперь пойдемте быстрее отсюда.
До выручай-комнаты друзья добрались без приключений и, войдя внутрь, обнаружили практически пустое помещение с каменным эшафотом посередине — идеальное место для “казни” хоркрукса.
- Я думаю, ты должен сделать это, — сказал Гарри, передав меч своему другу.
Гермиона тем временем достала из сумки медальон, который, словно почуяв свою скорую смерть, начал биться в конвульсиях, норовя порезать ладони своими острыми краями, и положила его на каменном возвышении.
- Я? Но почему? — искренне удивился Рон.
Не то, чтобы он отлынивал от работы, однако, казалось ему, самую важную ее часть должен проделать именно Избранный, Гарри.
- Потому что, Рон, мы — части одного целого, мы — друзья, и потому должны быть равны друг другу, — ответил Гарри, стоявшая рядом Гермиона неуклюже кивнула, пытаясь придавить хоркрукс к “эшафоту”. — Дамблдор дал нам троим это задание, и потому мы должны все вместе его выполнять.
Рону не оставалось ничего больше, кроме как кивнуть. Покрепче обхватив эфес обеими руками, он взмахнул мечом, как бы проверяя его силу, и слегка пошатнулся, не рассчитав перераспределение веса. Ничего, он, в отличие от этого Фольквардссона, и без всяких тренировок справится.
- Я открою его… попрошу открыться на змеином языке, — Гарри заметно волновался; он не был трусом, однако не знал, как именно поведет себя хоркрукс, что приводило его в состояние крайней нервозности. — И ты ударишь. Немедленно. Хорошо? Что бы там ни было — оно будет сражаться. Та часть Риддла в дневнике пытался убить меня. Гермиона, тебе лучше отойти подальше — я подержу цепочку, — девушка неуверенно отошла назад, а в карих глазах ее отразился страх — страх перед неизвестностью.
- Нет! Гарри, Рон! Пожалуйста, не надо! Вы не должны рисковать! — Гермиона встала между друзьями, переводя полный отчаянья взгляд с одного на другого.
- Все будут в порядке, Гермиона, мы справимся, — Гарри постарался выровнять свой голос, чтобы он не звучал с надломом, и положил руки на плечи подруге.
Рон, стоявший по другую сторону помоста, кивнул, проглотив застрявший в горле ком, и в очередной раз перехватил рукоять меча, чтобы успокоить нервы. С одной стороны, ему хотелось покончить с этим раз и навсегда, с другой — он нутром чувствовал, что что-то пойдет не так, поэтому вся надежда будет на его Миону, а, значит, ей нельзя паниковать. Это хорошо, что Гарри, ее успокоил, но вот то, что он дотронулся до нее, рыжику не нравилось совершенно, и он еще выскажется по этому поводу.
– Но ты в любом случае должна быть настороже, — продолжал Гарри; он — опора для своей подруги и потому должен излучать хотя бы внешнее спокойствие, чтобы она чувствовала себя в безопасности, — и если вдруг что-нибудь случится, то сразу беги за помощью, ясно?
Гермиона послушно кивнула и, сделав несколько шагов назад, достала волшебную палочку и заняла оборонную позицию.
- Рон, давай, на счет три… Раз. Два. Три… — Гарри из всех сил сконцентрировался на украшавшей медальон изумрудной букве “S”, изображавшей змею. — Откройся!
Последнее слово прозвучало как шипение, и медальон, щёлкнув, раскрылся на две золотые половинки. За каждым из стеклянных окошек скрывалось по живому, мигающему глазу, тёмному и красивому, какими когда-то были глаза Тома Риддла еще задолго до того, как он расщепил свою душу на множество частей и превратился в жуткий гибрид человека и пресмыкающегося.
- Бей! — крикнул Гарри, изо всех сил натянув цепочку не поверхности камня.
Рон поднял меч дрожащими руками. Глаза медальона отчаянно вращались, а Гарри, удерживая его, уже представлял, как хлынет кровь из пустых окон.
- Я видел твоё сердце, и оно принадлежит мне… — раздался голос, холодный и высокий, заполняющий все пространство вокруг, окутывающий душу липким страхом.
- Не слушай его! — резко выкрикнул Гарри — Бей!
- Бей! — следом за ним повторила пришедшая в себя Гермиона.
Она впервые видела “живой” хоркрукс, порождение самой темной и запретной магии, подавляющий волю, но вызывающий страх, уныние и гнев. Она должна бороться, бороться, пока еще есть силы, а ее разум принадлежит ей…
- Я видел твои мечты, Рональд Уизли, и видел твои страхи. Всё, чего ты желаешь — возможно…
- Бей! — хором крикнули Гарри и Гермиона, их голоса эхом отразились от каменных стен.
Кончик меча вздрогнул, и Рон, как завороженный, уставился прямо в глаза Риддла.
- Всегда менее любимый матерью, желавшей дочь… Сейчас, менее любимый девушкой, которая предпочитает твоего врага… Всегда второй, вечно в тени…
- Рон, бей! — в отчаянии закричала Гермиона, едва не расцарапав себе щеки: не нее с гневом и ненавистью смотрели голубые глаза ее друга и парня. — Он лжет!
- Рон, бей! — заорал следом Гарри, отвлекая внимание друга на себя; он чувствовал как медальон дрожит в его руках, и немало боялся того, что вот-вот должно было произойти.
Уизли запрокинул меч, готовясь нанести удар, и створки медальона вспыхнули красным. Из окошек в клубах дыма выплыли причудливо искаженные головы Гарри, Гермионы и Визерхоффа. Рон испуганно вскрикнул и, опустив меч, отступил назад, когда иллюзии полностью вышли из медальона, лишь ноги их утопали в зыбком красном тумане. Настоящий Гарри одернул руки от цепочки, точно она была раскалена добела, и отполз назад, а Гермиона в панике осела на пол, уставившись на своего двойника из медальона. Она хотела тысячу раз сказать: “Нет, это неправда!”, но слова так и застревали у нее в горле, ибо она не могла отрицать то, что видела каждую ночь, пусть и во сне.
- Рон! — крикнул настоящий Гарри, но Риддл-Гарри заговорил голосом Вольдеморта, и Рон, как заворожённый, смотрел ему в лицо.
- Никому не нужный, вечно в тени, мечтающий о славе, но слишком ленивый, чтобы достичь ее… — Гарри-Риддл был в дорогих одеждах и смотрел на Рона с таким высокомерием, какое могло быть только у Малфоя младшего. — Или ты думал, что сможешь затмить Избранного, Мальчика, который выжил? Ты самая обыкновенная вошь, таракан!.. Знаешь, нам с Гермионой гораздо лучше, когда тебя нет рядом. Мы вместе смеемся над твоей тупостью, твоими страхами, твоими комплексами…
- Комплексами! — эхом повторила Гермиона-Риддл, ехидно улыбнувшись, и обняла иллюзию Визерхоффа; она была куда более красива и более опасна, чем настоящая. — Кто посмотрит на тебя, кто обратит на тебя хоть какое-то внимание, когда рядом Гарри Поттер, Избранный? Как с тобой можно встречаться, когда рядом есть такой галантный и умный аристократ, как Лотар Визерхофф, который достоин меня гораздо больше, чем кто-либо? — и провела пальцем по подбородку Визерхоффа, смотревшего на нее с выражением любимой комнатной собачки.
- Дурак и ничтожество! Что ты можешь дать ей по сравнению со мной? — заговорил Визерхофф-Риддл, черты его лица также исказились и заострились и в купе с налитыми кровью глазами придавали ему демонический вид. — Что ты сделал для того, чтобы добиться ее внимания, ее любви? Очевидно, просто быть в свите Мальчика, который выжил, для этого недостаточно, не так ли? — губы его исказила злорадная усмешка. — За то она сделала правильный выбор… — и посмотрел покровительственным взглядом на Гермиону-Риддла, которая послушно села перед ним на колени и обвила руками его ногу, в глазах ее отражались похоть и преклонение.
- Рон! Бей! БЕЙ!
Гарри и Гермиона кричали вместе, но Рон не шелохнулся. В его широко открытых глазах отражались Гарри, Гермиона и Визерхофф-Риддлы, их волосы кружились, словно огонь, глаза сияли красным, а голоса звучали высоким страшным трио.
- Твоя мать призналась, — засмеялся Риддл-Гарри, а Риддл-Гермиона ухмыльнулась, — Что она предпочла бы меня в качестве сына, была бы рада поменять… — и противно засмеялся, после чего сел в возникшее из красного дыма кресло, закинув ногу на ногу и закурив дорогую сигару.
- Кто предпочтёт тебя? Какой женщине ты нужен? Ты никто, никто, никто рядом с ними! — томно пропела Гермиона-Риддл, и, вытянувшись как змея, тесно переплелась с иллюзией рыжего аристократа; их руки жадно исследовали тела друг друга, а губы целовали другие губы, шею, плечи…
- Знаешь, Уизли, — небрежно усмехнулся Визерхофф-Риддл, пока иллюзия Гермионы, уже тесно обхватив его обеими ногами, извивалась, как змея, и стонала, откинувшись назад, а его руки поддерживала ее за талию, — в отличие от тебя, я действительно умею доставлять удовольствие женщинам, — и, ухмыльнувшись, силой прижал к себе Гермиону-Риддла, которая тут же издала протяжный и сладостный стон.
Лицо Уизли исказилось гримасой боли, меч дрогнул в его руках, но не поднялся.
- Сделай это, Рон! — прокричал Гарри.
1) (лат.) Воистину, тьма тьмой разрушается.
Сообщение отредактировал PPh3 - Среда, 07.11.2012, 23:47 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Суббота, 18.02.2012, 00:14 | Сообщение # 90 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Рон взглянул на него, и Гарри показалось, что он увидел алый отблеск в его глазах. Рыжик опустил меч и теперь с ненавистью смотрел не на корчащиеся иллюзии Риддла, а на своих настоящих друзей, стоявших по разные стороны от помоста, словно выбирая, кого из них ударить первым.
- Вы!... — тяжело сказал Рон, переводя взгляд с Гарри на Гермиону. — Потаскуха несчастная!
Иллюзии Риддла снова засмеялись, их смех эхом отразился от высоких каменных сводов: они побеждали.
- Рон! Оно врет! — изо всей силы закричал Гарри. — Мы — твои друзья и никогда не предали бы тебя!
- Твои друзья!.. — следом за ним произнес Гарри-Риддл, заставив Рона обернуться. — Друзья, которым дружба с тобой в тягость, который были бы рады, если б ты исчез… — и выпустил кольцо дыма прямо в лицо Уизли.
Стоявшая рядом с ним Гермиона-Риддл рассмеялась в такт, напоминая в своем неистовстве Беллатрису Лестранж, а Визерхофф-Риддл жадно оскалился и продолжил ласкать девицу, отдавшуюся ему со всей своей порочной страстью.
- Нет! — закричала настоящая Гермиона, которой изо всех сил захотелось залепить пощечину своему двойнику, но она понимала, что это все лишь иллюзии.
Это магия, и на нее надо воздействовать магией! Девушка зажмурилась, изо всей силы стараясь сосредоточиться на самом счастливом воспоминании, до боли в пальцах стиснув волшебную палочку… Первый курс, Вольдеморт побежден, они снова вместе, их сила — в единстве. Дамблдор награждает их ста шестидесятью баллами, Гриффиндор выигрывает кубок школы…
- Expecto Patronum!
Серебристая выдра вылетела из кончика ее палочки и, сделав круг вокруг Рона, принялась атаковать порождения Риддла, однако те отбивались от нее, как от досадливой мухи. Вскоре выдра растворилась, а Рон, на какое-то мгновение скинувший наваждение, вновь выпал из реальности. По щекам девушки текли слезы, и теперь она беспомощно жалась в угол, закрывая голову руками — ее план не удался, ЗОТИ всегда была ее слабым местом, и теперь ее друг и парень, покрепче взяв меч, движется прямо на нее, одолеваемый желанием убить за измену. Ведь она изменяла, действительно изменяла…
- Expecto Patronum! — выкрикнул на сей раз Гарри.
Серебряный олень, светящийся гораздо сильнее, чем выдра, грациозно выскочил из палочки своего хозяина и ударил копытами иллюзии Вольдеморта, заставив их уменьшиться и отступить.
- Спасибо, дружище, — растерянно поблагодарил Рон, с глаз которого неожиданно спала пелена. — Не знаю, чтобы я делал без тебя, — он пребывал в ужасе оттого, что только что хотел сделать, и теперь с недоумением рассматривал лезвие меча, которым чуть не зарубил любимую девушку.
Сейчас это был снова их прежний Рон, немного неуклюжий и наивный, добрый и веселый.
- Это все Гермиона, — ответил Гарри, заставив девушку улыбнуться сквозь слезы. — Это была ее идея использовать Патронусов.
В подтверждение Гарриных слов Гермиона вновь взмахнула волшебной палочкой, сосредоточившись на самом счастливом воспоминании — в этот раз оно далось ей куда проще — и выпустила серебристую выдру, которая ловко заскользила по воздуху на помощь своему другу-оленю.
- А теперь слушай меня, Рон, — продолжил Гарри. — Мы с Гермионой подержим Патронусов, пока есть силы, а ты ударишь эту штуку. Быстро, не раздумывая.
Рон кивнул, занеся меч над головой. Раздался лязг металла и долгий, протяжный крик. Иллюзии Гарри, Гермионы и Визерхоффа исчезли, остался только Рон, державший меч дрожащими руками и уставшими глазами смотревший на разбитый медальон. Свершилось! Хоркрукс был уничтожен! Друзья, измотанные и счастливые одновременно, подползли друг к другу на четвереньках и обнялись. Они сделали это, сделали вместе, вместе прошли через пытки, уготованные Вольдемортом, и вместе пойдут до конца.
* * *
Друзья веселились, и никто из них не знал, что в тот момент, как Рон ударом меча разбил хоркрукс, по телу Вольдеморта, сидевшего у себя на троне в Лестранж-Холле, прошла короткая и резкая конвульсия, какая бывает при быстром наложении Пыточного. Но Темный Лорд сдержал свой гнев. Он знал о своей загадочной связи с мальчишкой и не хотел, чтобы тот узнал что-то важное. Нечто подобное довелось ему испытать уже в начале этого лета, и теперь он был уверен, что это не просто совпадение. Он знал, что даже Дамблдор, каким бы сильным магом он ни был, не смог бы наложить “Cruciatus” на таком большом расстоянии, преодолев множество защитных барьеров, да и не в стиле старого маразматика — баловаться Непростительными. Он был один вместе со своей верной змеей Нагайной, все его скользкие слуги были отосланы по делам, так что не было под рукой никого, на ком можно было бы отыграться за испытанную боль. Впрочем, его Темнейшество Лорд Судеб прекрасно понимал, что даже эти жалкие идиоты здесь ни при чем, никто из них не посмел бы причинить ему вреда, а значит, этому есть только одно объяснение — старый маразматике догадался о хоркруксах и уже нашел один из них.
Незамедлительно был вызван Люциус, у которого Лорд немедленно справился о судьбе своего дневника. Что?! Подсунул его младшей Уизли, подружке этого безмозглого Поттера? Crucio! Пожертвовал вещью своего господина, которую тебе доверили беречь, как зеницу ока, ради своих министерских интриг?! Crucio! Он по-прежнему у Уизли? — Нет, его повредил Поттер, когда полез спасать девчонку. — Что?! И я об этом узнаю только сейчас?! Crucio! Как именно повредил?!— Ах, не знаешь, видел только дыру с обгоревшими краями? Crucio! Os fractum (2)! Crucio! — подержать подольше, пока этот никчемный и скользкий аристократишка не начнет харкать кровью. Sectumsempra! — пока достаточно. Легкий взмах палочкой — отправляйся к Нарциссе.
Конечно, уничтожение все лишь одного хоркрукса не могло сильно повредить его Темнейшеству — он для того и наделал их целых шесть штук, чтобы гарантировать себе бессмертие — однако не помешает проверить остальные: старый маразматик далеко не дурак и уже наверняка отрядил на поиск его сосудов своих послушных пешек из птичьего ордена. Исчезнув в клубах черного дыма, Темный Лорд аппарировал в рощу недалеко от маггловской деревушки Литтл-Хэнглтон. Долина была залита ярким послеполуденным солнцем и являла собой идиллический пасторальный пейзаж, как будто бы и не было рядом величайшего темного мага современности. На одном из холмов мрачной громадой возвышался старый особняк Риддлов, резко выделяясь на фоне ясного голубого неба. Хмыкнув, Лорд прошел в глубь рощи — смолкли птицы, попрятались по норам звери, лишь шелест тяжелой бархатной мантии, да хруст сухих веток под ногами нарушал повисшую тишину. Было заметно, что сюда давно уже не ступала нога человека. А вот и полуразвалившаяся хижина Марволо Гонта. Стены потрескались и поросли мхом, крыша почти осыпалась, и теперь ничто не сдерживало рвущиеся на свободу молодые деревья. Внутри было темно и сыро, как и много лет назад — казалось, последние потомки Салазара Слизерина не переносили свет не только как идеологию, но и как физическое явление. Темный Лорд не особо заботился о защите этого убого места, понадеявшись, что темный густой лес и уродливый внешний вид строения отпугнут всех любопытных, но в доме не чувствовалось вообще абсолютно никакой магии!
Насторожившись, мужчина прошел в соседнюю комнату, отыскал на закопченной стене нужный камень и стукнул по нему палочкой — никакого магического сопротивления или узнавания — камень просто отъехал в сторону, как при действии обыкновенного механизма, явив незваному гостю абсолютно пустой тайник. Будь ты проклят, Альбус! — и без того некрасивое лицо Вольдеморта исказила гримаса ненависти. Один небрежный взмах палочкой, и хижина разлеталась, подобно сдутой горке пыли. Темный Лорд аппарировал, а маггловские службы спасения еще долго не могли ликвидировать внезапно начавшийся лесной пожар.
- Да это же какое-то адское пламя! — в ужасе прокричал один из пожарных, увидев, как мощный поток воды, выпущенный из шланга, в одночасье испарился, а пламя, будто чудовище из детских страшилок, набросилось на очередное дерево, не оставив даже горстки пепла.
И тот маггл не догадывался даже, насколько он был прав. Позже, зафиксировав огромный магический выброс вблизи магглонаселенного района, на место прибыли ликвидаторы магических происшествий и катастроф, взломщики проклятий и стиратели памяти. А вечером дотошные журналисты растрезвонили на всю магическую Британию о том, что вблизи маггловской деревни Литтл-Хэнглтон было использовано запрещенное темномагическое заклинание Адское пламя. На следующий день все только и говорили о том, что Пожиратели Смерти во главе с Тем-кого-нельзя-называть захотели уничтожить магглов, прикрывшись лесным пожаром. Вновь начались аресты и обыски волшебников, лояльных идеям Неназываемого, однако последнему не было никакого дела до неприятностей его жалких слуг. И, пока маги и магглы сообща тушили Адское пламя, стиратели памяти обрабатывали мозги тем, кто увидел слишком много, а взломщики проклятий исследовали выжженную область, его Темнейшество Лорд Судеб был уже за многие мили от этой несчастной деревни, холодный соленый ветер развевал полы его мантии, а взор устремился к маленькой, залитой водой пещере у самого подножия неприступной скалы…
Темный Лорд был в панике и метал гром и молнии едва ли не в прямом смысле этого выражения: пока он кропотливо идет к власти, а его слуги суетятся, как тараканы, не в состоянии выполнить даже самые элементарные поручения, белобородый маразматик успел его опередить и разгадать тайну его бессмертия. И было уже поздно выяснять, рассказал ли ему это щенок Регулюс перед своей смертью (хотя вряд ли, иначе сам он, Лорд Вольдеморт, был бы уже мертв, окончательно и бесповоротно), или же старик догадался сам. Остается лишь удостовериться в том, что все остальные хоркруксы спрятаны достаточно надежно, чтобы до них не добрался Дамблдор со своим длинным носом и загребущими руками.
Чаша Хаффлпафф находится в сейфе у Лестранжей. Он, словно предчувствуя опасность, лично попросил Беллу спрятать древний артефакт в своем сейфе. Сейф находится на нижнем уровне в Гринготтсе и, значит, обеспечен соответствующей охраной, а также поставлен на кровную защиту, так что туда никто не сможет зайти, кроме Беллатрисы, ее мужа и деверя. Беллу с мужем, как и Нагайну он будет теперь неотступно держать при себе, чтобы они случайно не оказались sub Imperio (3) кого-то из фениксятников. А Рабастан должен быть где-то на пути в Польшу, так что ни фениксовцы, ни министерские ищейки его еще долго не хватятся.
Диадема Равенкло хранится в Хогвартсе, в выручай-комнате, однако сейчас слишком опасно появляться там столь открыто. Даже если кто-то из сопляков нашел эту комнату, он не знает, где именно следует искать диадему, и, вообще, все должны быть уверены, что она много веков назад была утеряна в лесах Албании.
Что ж, за три… два с половиной хоркрукса можно быть спокойным, до них доберутся еще не скоро, если вообще доберутся. Он сделает то, что оказалось не под силу Салазару Слизерину и Геллерту Гриндевальду. Он будет жить вечно и господствовать над этим миром… Высокий, леденящий душу хохот эхом отразился от высоких сводов тронного зала Лестранж-Холла.
* * *
Сонные ребята медленно брели после завтрака к кабинету ЗОТИ, и, надо сказать, никто из них не испытывал радостного предвкушения от предстоящего урока. Как и обещал Дамблдор новый преподаватель ЗОТИ Реджинальд Уоррингтон появился в школе ровно через две недели после начала занятий. Внешне он напоминал смесь Слагхорна и постаревшего Локхарта, чем сразу заработал антипатию у большинства учеников. Это был невысокий полноватый человек лет сорока с блеклыми завитыми напомаженными волосами и длинными закрученными усами, одетый в новую дорогую мантию бордового цвета. Такого же бордового цвета была украшавшая костюм большая бабочка, а пальцы были унизаны многочисленными перстнями, слабо поблескивавшими в лившемся из окон холодном свете. Сразу было заметно, что мистер Уоррингтон любил только одного себя и терпеть не мог отсутствия внимания к своей персоне. По его же осанке и сложению можно было легко предложить, что он являлся, скорее, бывшим министерским чиновником, нежели аврором, кем, по логике, должен быть профессор ЗОТИ — уж слишком неповоротливым, засидевшимся и изнеженным он казался. Подобно Амбридж, он тоже постарался вставить свои пять кнатов, как только его представили, и поведал всему Большому Залу, как он рад возможности обучать юных волшебников защите от темных сил — столь важному предмету в нынешние непростые времена — а также уверил всех, что Министерство магии своей первоочередной задачей ставит исключительно образование подрастающего поколения. Мужчина улыбался во все тридцать два зуба и, казалось, не замечал ни хмурых взглядом школьников, пережевывающих пресную овсянку, ни лиц других профессоров, выражающих глубокое сомнение в его профессиональных качествах. По окончании сей проникновенной речи директор Хогвартса поднялся со своего места и, задорно улыбнувшись, громко захлопал в ладоши, что следом за ним повторили вслед остальные учителя и ученики, после чего пожелал новому преподавателю успехов на профессиональном поприще и скорой дружбы с коллегами.
А еще мистер Уоррингтон обладал жуткой привычкой опаздывать, так что подошел к классу лишь через десять минут после звонка. На спецкурс в понедельник пришли всего семь человек, записавшиеся на дополнительные уроки ЗОТИ — мужские половины седьмого курса Гриффиндора, за исключением Визерхоффа, и Хаффлпаффа.
- Я ваш новый преподаватель Меня зовут Реджинальд Уоррингтон, — начал мужчина, как только ученики расселись за партами. — Запомните раз и навсегда: я не потерплю никакого неуважения к своей персоне, поэтому советую вам запомнить несколько очень простых правил, — растягивая слова, произнес преподаватель, постукивая пальцами по подлокотникам кресла, всем своим видом демонстрируя данную ему над сопляками власть. — Это послужит хорошим залогом вашей дисциплины в ближайшем будущем.
– Первое. Вы не имеете права садиться до тех пор, пока я не зайду и не разрешу вам, — ученики удивленно вытаращили глаза, на лицах большинства из них застыла смесь удивления и недовольства. — Второе. Когда я вхожу в класс, вы все вместе должны приветствовать меня словами “Здравствуйте, профессор Уоррингтон”… Почему все сидят?! — школьнички тут же повскакивали с мест, дабы не злить преподавателя в первый же урок. — По двадцать баллов с каждого факультета! — по-видимому, ему было все равно, с какого именно факультета снимать баллы, он наслаждался самим процессом их снятия.
– Вот так-то лучше…
Далее список Уоррингтона пополнился пунктами “не уходить до фразы “урок окончен”, “не перебивать во время изложения материала”, “не отвечать на вопрос до тех пор, пока не будет назван ученик, чей ответ хотелось бы услышать”, “ни в коем случае не высказывать собственное мнение, ибо оно не интересует компетентных людей из Министерства; в ответах допускается ссылаться лишь на тексты известных и официально разрешенных Министерством учебников, а также слова преподавателей, компетентность которых не вызывает сомнения у Министерства” и “стоять во время ответа в знак уважения к профессору Уоррнгтону”
- А теперь начнем урок. Итак, что вы должны сказать? — произнес учитель таким тоном, будто обращался к первоклассникам.
- Здравствуйте, профессор Уоррингтон, — раздался нестройный хор голосов.
- Нет-нет, не годится, — искренне возмутился профессор. — Где же ваша радость и энтузиазм в получении новых знаний? — изобразил разочарованную улыбку, какая бывает у родителей, когда их любимое, но еще несмышленое чадо в очередной раз не может выбрать два одинаковых кубика. — Так, давайте еще раз, — и дирижерским жестом пару раз ударил тонкой гибкой указкой по столу.
- Здравствуйте, профессор Уоррингтон, — повторил класс уже более слаженно.
- Здравствуйте, дети. Можете садиться, — ученики с облегчением уселись обратно на жесткие деревянные скамьи. — А теперь вы должны записать основные правила поведения на моем уроке, — перечисленные семь пунктов тут же появились на черной доске, стоявшей слева от учительского стола, причем все предложения были написаны от первого лица. — Вам все ясно?
В случае профессора Снейпа это был традиционный риторический вопрос: всем известно, что Ужас Подземелий ненавидит студентов и по определению считает всех безмозглыми идиотами. Но как вести себя с Уорринтоном, не знал никто. Было понятно только, что новый учитель ничем не лучше всех предыдущих и держит их за дураков, хотя перед ним сидят уже юридически взрослые, совершеннолетние студенты. Если подобный диалог и был еще уместен с одиннадцати-, двенадцатилетними детьми, то старшекурсников просто унижал и заставлял чувствовать себя нереально глупо. Несколько учеников опасливо переглянулись между собой, без слов делясь первыми впечатлениями от нового преподавателя и плохими предчувствиями относительно последующих уроков ЗОТИ. В результате список правил пополнился очередным, восьмым по чету пунктом “никаких переглядываний, перешептываний, разговоров и записок на уроке”. После того, как ученики в очередной раз встали и хором ответили, что им все понятно, класс вновь погрузился в тишину, нарушаемую скрипом перьев по пергаменту и постукиванием указки по столу.
Далее Уоррингтон устроил перекличку, требуя от каждого студента назвать принадлежность к факультету (как будто о ней нельзя узнать вывод по вышитым на мантиях значках или по отдельной графе напротив фамилии в списке) и статус крови, отчего у гриффиндорцев и хаффлпаффцев, которым не под силу было терпеть столь вопиющую несправедливость, перекосились лица. По окончании переклички профессор приказал всем магглорожденным и полукровкам пересесть назад, а чистокровным вперед. Юноши послушались беспрекословно — никто не хотел потерять лишние баллы за лишний изданный звук или нерасторопность. В итоге Рон оказался с Невиллом, а Эрни — с Захарией (оба даже не пытались скрыть недовольство общества друг другом), а ряду через парту от них расположились Дин с Симусом и Джастин с Гарри.
После ученикам довелось услышать самую нудную лекцию, с которой могла бы поспорить лишь история магии в исполнении профессора Биннза, а список запретов пополнился новым пунктом — “не спать на уроке”. Профессор Уоррингтон почти дословно цитировал первый параграф из учебника, не забывая при каждом удобном случае нахваливать горячо любимое им Министерство магии, которому подрастающее поколение должно быть благодарно за счастливое детство и светлое будущее. Затем, ближе к концу пары, вспомнив все-таки, что его предмет — практический, приказал ученикам разбиться на пары и провести между собой мини-дуэли с целью продемонстрировать текущий уровень подготовки, на основе которого будет создаваться дальнейший учебный план. Ученики тут же воспряли духом и вышли на середину класса, в то время как парты разъехались в стороны, подчиняясь легкому взмаху палочки преподавателя.
Учитель предоставил своим подопечным полную свободу действий. Использование высшей боевой магии считалось по умолчанию недопустимым. Один. Два. Три… Начали! Помещение тут же озарилось множеством разноцветных лучей и вспышек. Уоррингтон ходил вокруг, наблюдал, но не вмешивался в ученические поединки. Его первый урок носил исключительно разведывательный характер: узнать настроения подрастающего поколения, особенно старшекурсников, их готовность подчиняться и соблюдать дисциплину, а также общий уровень практических навыков, а заодно выявить потенциально опасных для Министерства студентов и взять их под контроль. Сам же факт того, что он, в отличие от Амбридж, разрешил использовать на уроках магию, да еще организовал парные дуэли, должен усыпить бдительность детишек, а, значит, они обязательно должны попасться на использовании запрещенных знаний или не одобренных Министерством методах.
Поединки тем временем шли полным ходом. Студенты спешно вспоминали навыки, полученные во время занятий АД. Каждый из них мог по праву гордиться собой, ибо не пропустил ни одного заклятия противника. Уоррингтон же, к собственному разочарованию, так и не смог пока подловить сопляков на чем-то запрещенном или не одобренном Министерством. Оглушающее проклятие, Обезоруживающее, Сногсшибатель, Чары щекотки, простой щит “Protego”. Кроме того, он получил приказ лично от самого министра Скримжера любым способом заставить Поттера сотрудничать с властями.
- Итак, вы все продемонстрировали сегодня хорошие навыки ведения магических дуэлей, — сказал Уоррингтон, когда по его знаку студенты прекратили драться и выстроились в линию, — а это значит, что уже на следующем занятии мы сможем приступить непосредственно к выполнению программы курса. Итак, какое самое первое заклинание вы должны применить в бою? Поттер! — его командирский голос весьма комично смотрелся при его низком росте и широких габаритах.
- “Expelle arma”, сэр, — уверенно ответил гриффиндорец, посмотрев в глаза преподавателю.
- Почему? — Уоррингтон крутанул трость в руке, после чего небрежно оперся на нее.
- Потому что это заклинание выбивает палочку из рук противника, сэр, — сказал Поттер с заметным раздражением в голосе: да это же элементарный вопрос. — Волшебник без палочки уже не может причинить вреда.
- Пять баллов Гриффиндору! Уизли!
- Да, сэр? — рыжик покосился на учителя из-под своей отросшей челки.
- Ваша основная задача?
- Вывести из строя противника, не нанося ему тяжких повреждений, сэр, — уверенно ответил рыжик: натренировавшись в свое время на занятиях ДА, он прекрасно знал основную цель защиты.
- Чего вы ни в коем случае не должны делать? Смит! — преподаватель бросил грозный взгляд на рассматривавшего свои ботинки хаффлпаффца, заложив трость за спину.
- Мы не должны… — замямлил студент.
- Десять баллов с Хаффлпаффа! Руки по швам! Голову поднять! Смотреть на меня! Ясно!
- Д-да, сэр, — ответил Захария, вытянувшись по струнке. — Мы не должны вступать в бой… пока нет угрозы нашей жизни?..
- Так вы сомневаетесь, Смит?
- Н-нет, сэр! — выпучив глаза, сказал хаффлпаффец.
- Так-то лучше. Один балл Хаффлпаффу.
В другое время Эрни и Джастин завыли бы в ответ на такое хамское отношение преподавателя — Снейп не в счет, но вынуждены были терпеть. И ведь не переглянуться же!
- Как долго вы должны держать сопротивление? МакМиллан!
- До прибытия авроров, сэр, — уверенно ответил Эрни.
- Что вы должны сделать, если в поле сражения окажутся магглы? Лонгоботтом!
- Наверное, увести их из зоны опасности, — ответил Невилл: хотя они с Уоррингтоном были одного роста, последний казался столь высокомерным, что на него нельзя было иначе смотреть, кроме как снизу вверх.
Невилл, хотя не мог претендовать на обучение в Аврорской академии, записался на спецкурс ЗОТИ по настоянию бабушки, которая очень хотела, чтобы ее внук был похож на сына, а также обещала, что в этом году им постараются найти компетентного преподавателя. К тому же, рассуждал гриффиндорец, дополнительные уроки ЗОТИ он может всегда бросить, как сделал это в прошлом году, и вернуться к любимой гербологии.
- Что?! — взревел профессор. — Двадцать баллов с Гриффиндора! — весь контингент львиного факультета, присутствующий в сборе, издал коллективный вздох негодования. — Лонгоботтом вы хоть слушали, что я вам рассказывал на уроке?!
- Д-да, сэр, — парень чувствовал страх и уже морально готовился к наказанию.
- И, Лонгоботтом? Напомните нам, что я вам рассказывал часом ранее? — Уоррингтон покрутил тростью у самого носа гриффиндорца, который едва удержался от того, чтобы отступить назад.
- В-вы говорили, что на зону сражения необходимо наложить магглоотталкивающие чары и стереть магглам п-память…
- Тогда что за чушь несете вы, Лонгоботтом! — проревел Уоррингтон, подойдя совсем близко к ученику и погрозив ему тростью, заставив немного отклониться назад.
- Но, сэр, — возразил Невилл, собрав всю решимость в кулак, — ведь магглы тоже люди, в них может попасть какое-нибудь заклятие…
Несколько учеников согласно кивнули.
- Сделайте шаг вперед те, кто согласен с Лонгоботтомом.
Поттер, Томас, Финниган, МакМиллан, Финч-Флетчли… немного поколебавшись, вперед вышел Уизли, став рядом с другом.
- Минус десять баллов штрафа каждому! Сегодня в полшестого вы должны явиться на отработку в кабинет Филча. Вам ясно?!
- Да, сэр, — понуро ответили студенты хором.
- Смит, пятнадцать баллов Хаффлпаффу за правильную позицию.
- Запомните, вы все в скором времени будет служить Министерству… если, конечно, поступите в Училище Авроров, — добавил Уоррингтон, понизив голос, — а потому вашей первоочередной задачей должно являться исполнение указов Министерства, а не очередной дури, что придет вам в голову. Вам ясно?!
- Да, сэр.
- Поттер?
- Да, сэр, — понуро ответил Гарри, опустив голову: внутри него все клокотало от чувства несправедливости, что он поступил только что не сообразно своей совести, но почему-то именно сейчас ему казалось, что своим противостоянием он ничего не добьется.
До конца урока Уоррингтон погонял учеников по материалу урока и отпустил со звонком, дав задание законспектировать параграф о противомаггловской защите.
- Поттер, Уизли, Лонгоботтом, задержитесь, — приказал он, заметив, что те еще не ушли.
- Да, сэр, — без особого энтузиазма ответили парни.
К удивлению гриффиндорцев, новый учитель повел их в свои личные комнаты, располагавшиеся рядом с классом ЗОТИ. Взглядам ребят предстала полупустая подзапылившаяся гостиная (Снейп, ведший ЗОТИ годом ранее, как известно, обитал у себя в подземельях), которая, тем не менее, уже стала олицетворением своего нынешнего обитателя — мистер Уорргингтон прибыл сегодня рано утром, но уже успел развесить по стенам свои фотографии, на которых Фадж и Скримжер вручали ему различные награды. Преподаватель приказал юношам сесть за стол, после чего позвал домового эльфа и потребовал, чтобы тот немедленно принес чай, печенье и кексы.
- Итак, Лонгоботтом, Поттер, Уизли, вы собираетесь стать аврорами… — не то спрашивая, не то утверждая, сказал Уоррингтон, помешивая сахар в чае и переводя взгляд по очереди на каждого из учеников.
Гарри, Рон сидели за столом, хмуро пялясь на свои чашки, и молчали. У них совсем не было повода доверять Уорринтону, особенно после его урока. Очередная министерская крыса наподобие Амбридж. И Веритасерум в чай подлил наверняка. Невилл же поднял чашку ко рту, делая вид, что пьет…
- Поттер, Уизли, вас что, дома не учили, что невежливо отказываться от угощения? — Уоррингтон был искренен в своем гневе.
Парни поднесли чашки к губам и сделали вид, что чуть-чуть отпили. Уоррингтон положил к себе в рот песочного тритончика и пережевал, показывая, чтобы студенты сделали тоже самое. Затем отпил еще чаю — в чашке осталось меньше половины. Гарри и Рон были вынуждены сделать несколько глотков — по сравнению с профессором их чай казался практически нетронутым. К удивлению ребят, они не почувствовали слабости, звона в ушах или тумана в голове — симптомов, которыми, согласно описанию в книге Грозного Глаза Грюма, сопровождалось всякое принятие Сыворотки правды. Осмелев, гриффиндорцы сделали еще несколько глотков под удовлетворенный взгляд преподавателя.
- Постоянная бдительность? — усмехнулся он из-под своих закрученных усов, после чего повторил свой первый вопрос.
- Да, сэр, — ответил Гарри, вертя чашку в руках, — как мой отец.
- Ваш отец? — удивился профессор: он учился на три курса старше Джеймса Поттера, но никогда не общался с ним, а после выпуска их школы пошел работать в Министерство, в Отдел Кадров, что позволило ему быть в курсе всех сотрудников Министерства и подведомственных подразделений, за исключением разве что невыразимцев.
- Но разве мой отец не был аврором? — на лице юноши застыла смесь разочарования и удивления. — Ведь он больше всех боролся с Вольдемортом в первую магическую войну, — Уизли, хотя бывал вместе с другом во многих переделках, в том числе и смертельно опасных, вздрогнул, а Уоррингтон поперхнулся печеньем и закашлялся.
2) (лат.) Сломанная кость!
3) (лат.) под властью.
Сообщение отредактировал PPh3 - Среда, 07.11.2012, 23:54 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Суббота, 18.02.2012, 00:14 | Сообщение # 91 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Для Гарри отец представлялся в светлом и идеализированном образе, и даже увиденное в Омуте Памяти у Снейпа мало омрачило его. Юноша искренне верил в то, что после того случая у озера его отец исправился и стал более добрым и чутким — иначе мама просто не вышла бы за него замуж. А по рассказам Сириуса и Ремуса, Джеймс Поттер Поттер просто обожал свою жену Лили и маленького Сохатика — Гарри, а также был первоклассным бойцом в Ордене Феникса. А последнее уж очень органично бы смотрелось на фоне службы в Аврорате.
- Нет, Поттер, могу сказать вам точно: Джеймс Поттер никогда не был аврором и даже не подавал заявление в Аврорское училище, — ответил Уорринтон, откашлявшись, с удовольствием про себя отметив, как челюсть мальчишки упала чуть ли не до стола.
- Но, может быть, папа Гарри был спортсменом? — решил поддержать своего друга Рон. — Ведь он был лучшим игроком в квиддич в школе?
Уоррингтон снова отрицательно покачал головой и выпил чаю. Гарри же чувствовал себя так, словно на него вылили ушат грязной холодной воды. Вспомнились слова тети Мардж в тот вечер, когда он сбежал из дома и впервые встретил Сириуса:
Ретроспектива…
- … я ничего не имею против твоей семьи, Петуния, — Мардж похлопала тётю Петунию по костлявой руке ладонью, похожей на лопату, — но твоя сестра оказалась паршивой овцой. Такие появляются даже в самых лучших семьях. К тому же она сбежала с каким-то бандюгой — и вот результат, у нас перед глазами.
- Этот Поттер, — громким басом выкрикнула тётя Маржи, схватив бутылку и плеснула бренди себе в бокал и на скатерть, — чем он, собственно, занимался? Вы никогда не говорили.
- Он... не работал, — ответил дядя Вернон, едва взглянув на заметно нервничавшего племенника. — Был безработный.
- Так я и думала! — победно крикнула тётя Маржи, отхлебнув бренди и утёрев подбородок рукавом. — Никчёмный, бесполезный, бездельник, попрошайка, который...
- Ничего подобного! — выпалил Гарри, сам того не ожидая. Все затихли. Гарри дрожал с головы до ног. Он ещё никогда не был так возмущён…
Конец ретроспективы.
Он упорно не хотел верить в то, что его родители, особенно отец, на которого он долгое время стремился быть похожим, были бездельниками и никчемными людьми, как это утверждали Мардж и Вернон Дурсли, но понимал, однако, что Уорринтон, как бы ни был неприятен, не стал бы врать. Гарри имел весьма скудные сведения о профессиях в магическом мире, но, тем не менее, был уверен, что его отец при своем веселом заводном характере и жажде приключений уж точно не стал бы работать целителем, каким-нибудь клерком или лавочником. Тут же неприятно кольнула мысль о том, что если бы отец действительно где-то работал, то Сириус, Ремус, Дамблдор или МакГонагалл действительно рассказали бы ему об этом. А в сейфе Поттеров, который он видел в Гринготтсе, было очень много золота, которого, на его неискушенный взгляд, хватило бы на то, чтобы еще несколько лет не работать.
- Мы отвлеклись от темы, — голос нового учителя ЗОТИ вывел гриффиндорца из раздумий. — Дамблдор лично просил меня проконтролировать вашу успеваемость по моему предмету и обеспечить достаточными знаниями для поступления в Аврорское училище. — Однако я не собираюсь проходить с вами одно и то же по несколько раз, как это делают с вами остальные учителя, в ожидании, пока элементарный материал курса не прочно будет прочно усвоен даже самыми тупыми, — покосился на Лонгоботтома, — а также завышать вам оценки, если вы не справляетесь с программой. Однако вы, Поттер, очень значимая фигура на политической арене магического мира. Ваша слава идет впереди вас, и тень ее падает и на ваших друзей, которые вольно или невольно оказываются втянуты в борьбу со злом, — преподаватель понизил голос. — В вас и ваших друзьях заинтересованы слишком многие…
- Передайте министру Скримжеру, — сказал Гарри с вызовом, отставив от себя чашку, — что я не собираюсь с ним сотрудничать! Я — человек Дамблдора и всегда буду им!
- И я! — повторил вслед за Поттером Уизли.
- А вы, Лонгоботтом? — обратился Уоррингтон к молчавшему до этого Невиллу, заметив выражение сомнения на его лице.
- И я, — как можно тверже сказал Невилл.
На самом деле гриффиндорец не испытывал симпатии ни к Министерству с его коррумпированной и прогнившей напрочь структурой, ни, в последнее время, к Дамблдору. Конечно, ему и раньше приходилось слушать, как бабушка, сидя с газетой в одной руке и чашкой кофе — в другой, постоянно разносит в пух и прах лидеров магической Британии и проводимую ими политику. Раньше мальчик особо не вникал в эти словоизлияния: Августа Лонгоботтом была дамой твердой руки и строго нрава, и не было на свете еще ни одного человека, который успел бы ей чем-то угодить. К тому же, казалось Невиллу, старики всегда склонны кого-то критиковать. Но теперь, после недолгого общения с Визерхоффом, который в их обществе был человеком новым, а также отличался незаурядным умом и потому мог без предубеждения взглянуть на старые вещи, у Невилла словно открылись глаза, и он действительно стал видеть вещи, о которых говорила бабушка, но которые он не понимал. Что школа и, прежде всего, их факультет, превратилась в арену для политических игр сильных мира сего. Что уровень образования стремительно падает, и школа ориентируется больше на слабых учеников — если верить слухам, то нынешний класс МакГонагалл до сих пор сидит на месте из-за того, что Рону не даются Чары Восстановления. Что руководство школы не заботится о компетентности преподавателей и подбирает их по весьма странному принципу — и тут же вспомнился Снейп, один взгляд которого заставляет провалиться на месте, и все учителя ЗОТИ, за исключением Люпина. Что Биннсу уже давно пора найти замену — а то это позорище, что дети не знают историю своей страны только потому, что спят на ней. И что в школу давно пора вернуть уроки этикета и традиций волшебного мира, которые отменили вскоре поступления бабушки Невилла на первый курс, а то молодежь из школы выпускается совершенно глупой и необразованной.
Но, если выбирать между Дамблдором и Министерством, то Невилл однозначно выбрал бы первого — потому что больше некого. Да и Хогвартс является самым безопасным местом в мире, пока в нем директорствует Дамблдор.
- О, Поттер, — рассмеялся Уорринтон, — очевидно, ваша знаменитость затмила ваш разум, если вы думаете, что у министра нет более важных дел, кроме как уговаривать Избранного сотрудничать с ним, — лицо подростка предсказуемо напряглось и пошло красными пятнами, а в зеленых глазах полыхнул гнев. — Однако имейте в виду, Поттер, что когда-нибудь вы очень сильно пожалеете, что выбрали в свое время не ту сторону…
- Ни за что! — на одном дыхании выпалил Гарри.
- Так или иначе, — продолжил профессор таким тоном, будто мимо него всего лишь пролетела назойливая муха, — я не собираюсь вам потакать или завышать оценки только лишь потому, что вы — Избранный или друзья Избранного, — Поттер недоуменно поднял брови, с вызовом посмотрев на преподавателя, как бы говоря: а вас и не просили. — Однако Дамблдор настоятельно попросил меня о том, чтобы я помог вам с успеваемостью, так что, начиная со следующего урока по спецкурсу за любой ваш промах, штраф, неверный ответ вы должны будете являться ко мне на отработки, чтобы… хищно улыбнулся мужчина, продемонстрировав все тридцать два зуба, — заслужить обещанные вам баллы, — и смачно откусил голову песочному дракончику.
Уоррингтон видел вспыльчивость мальчишки и его слепую, безоговорочную преданностью директору Хогвартса. Но, в то же время, мальчишка терпеть не может несправедливостью — ему явно не понравилось, что Дамблдор за них уже договорился. А значит, его нужно планомерно тыкать носом в мелкие грешки директора, постепенно прививая мысль о том, что тот уже стар и тоже может ошибаться. И когда тщательно взлелеянный Дамблдором идеал будет разрушен, мальчишка уже будет готов к сотрудничеству с Министерством. Ведь что есть у Дамблдора? — только старый авторитет и кучка малолетних фанатиков. Что есть у Министерства? — официальная власть, вся мощь пропаганды и Аврорат, готовый выступить по первому же требованию министра. И вся эта якобы народная любовь, про которую так любит говорить Дамблдор — не более, чем фикция: вся эта серая масса будет считать хорошим того, о ком соответственно напишут в газетах, а потому Дамблдору не следует злить Министерство, как он это делал в 95-м году.
* * *
… Послеполуденное солнце лениво пронизывало своими лучами просторный кабинет, обставленный строго, но дорого и со вкусом. Хозяин кабинета, солидный мужчина средних лет сидел за столом и читал письма. Все дела, что он собирался сегодня сделать, были уже переделаны, нерадивые сотрудники отчитаны, те же, кто хорошо справились с работой, получили заслуженную похвалу и новое задание, так что с работы теперь можно было уходить со спокойной совестью. А пришедшие письма он еще раз внимательно перечитает и разберет уже дома. Геннинген, а это был именно он, уже собрал свои вещи и решительно направился к выходу из кабинета, как зазвонил телефон. Здесь следует отметить, что немецкие волшебники, в отличие от своих английских коллег, не брезговали пользоваться маггловскими изобретениями и не скрывали от магглов большую часть своих учреждений, просто накладывая на них магглоотталкивающие чары. Здесь нельзя было встретить ни мельтешащие перед глазами разноцветные записки, ни поражающие умы величие и помпезность, призванные возвеличить род волшебников над всеми остальными существами на Земле, зато окна были вполне себе настоящие и показывали настоящие городские пейзажи, а не то, что вздумается Отделу магических происшествий и катастроф.
Выругавшись про себя, Геннинген вернулся к столу и взял трубку.
- Алло?
- Отто, зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет. Предстоит серьезный и, скорее всего, долгий разговор.
- Хорошо, Клаус, сейчас приду.
Положив трубку, Геннинген выругался еще раз, ибо планы уйти пораньше домой пошли книззлу под хвост, и, взяв портфель, он направился в кабинет своего начальника.
- Догадываетесь ли вы, Отто, зачем я позвал к себе? — строго спросил начальник Отдела образования Клаус фон Шварц, когда его подчиненный устроился в кресле напротив.
- Н-нет, — неуверенно ответил Геннинген: слова Шварца и сам вызов на приватную беседу вызвали у него ассоциацию с другим подобным разговором, однако когда и при каких обстоятельствах состоялся этот разговор, куратор не помнил, кроме того, что в прошлый раз допрашивал он сам, и этот допрос не очень хорошо кончился для него самого.
Шварц бросил высокомерный взгляд на своего подчиненного и откинулся на спинку кресла. Поза его была расслабленной и непринужденной и вкупе с гордым выражением лица выдавала в нем хозяина ситуации. Клаус Густав фон Шварц любил доминировать и никогда не скрывал это. Глава древнего могущественного рода, рассеявшегося по всей Западной Европе, член Совета Магов и большой карьерист (впрочем, нынешняя должность его вполне устраивала), он был человеком очень строгим, ответственным и принципиальным как к себе, так и к окружающим его людям, и терпеть не мог малейших проволочек, оплошностей или отлынивания от своих обязанностей. Унаследовавший присущую всем Шварцам, Блэкам и Нуарам красоту и аристократизм, он, не в пример некоторым своим английским родичам, отличался сдержанным характером, рассудительностью и целеустремленностью, и если наказывал, то всегда за дело, и старался делать так, чтобы его подчиненным было выгодно следовать установленным им же правилам.
- Отто, я внимательно изучил ваш отчет по Англии и не могу не отметить, что вы хорошо справились со своей работой, — вновь заговорил Шварц, положив на стол папки с бумагами. — Однако меня крайне смущает тот факт, что вы присоединили к группе некую Анну Кайнер. Откуда она вообще взялась? Ее имя не фигурировало в проекте.
Геннинген проглотил застрявший в горле ком, не понимая, чем вызвано недовольство его начальника. Из подсознания, словно в тумане всплыли слова: “господин Геннинген, вы допросили меня и составили на меня личное дело. Ничего сомнительного или предосудительного в моих словах вы не нашли. Ничего из того, что я вам сказала, не вызвало у вас вопросов. Все подозрения с меня сняты. В дальнейшем вы не будете проверять ни меня, ни моих друзей или родственников.” Он не знал, откуда в его памяти взялись эти слова, этот голос, но был твердо уверен в том, что это правда, и что он должен отвечать именно так, как сказал этот голос.
- Да, она прибыла в Хогвартс самостоятельно, независимо от нашей группы, — ответил мужчина после некоторого раздумья. — Но с девочкой все в порядке, я сам проводил с ней беседу. Учителя хорошо о ней отзывались, особенно преподаватель заклинаний.
- Правда? — поинтересовался Шварц с нотками скепсиса в голосе. — Тогда почему ее личное дело заполнено меньше, чем на половину? Почему не указано, ни в какой школе она училась, ни где живут и работают ее родители? — начальник встал из-за стола и, обойдя его, зловеще навис над сжавшимся в кресле Геннингеном. — Как вы это можете объяснить, если лично беседовали с ней?! — и потряс перед носом незадачливого сотрудника личным делом Кайнер.
- Но с ней все в порядке, ее не нужно проверять… — отрицательно покачал головой Отто, стараясь не смотреть в глаза своему начальнику, который, судя по всему, горел желанием тут же его уволить.
- Это Анна Кайнер просила вас передать? — с сарказмом спросил Шварц.
- Но с ней действительно все в порядке, я в этом уверен! — Геннинген не знал, что еще нужно Шварцу, чтобы, наконец, поверить, ведь доказательств его правоты у него действительно не было.
- Вам должно быть известно, что школа чародейства и волшебства Хогвартс крайне нетерпимо относится к любому проявлению темной магии. Непростительные на территории Хогвартса запрещены так же, как и во всех других магических учебных заведениях. А вы, Отто, совершенно не похожи на человека, подвергшегося заклятию “Imperium”. Так что остается модификация памяти, — менторским тоном заключил Шварц, вернувшись на место и сложив руки ладонями вместе, так что кончики его длинных белых пальцев слегка касались острого подбородка.
- Но… но как? — искренне удивился Геннинген. — Она ведь магглорожденная и латент! Она не могла этого сделать!
- Отто, я понимаю ваше снисходительное отношение к простецам, — с осознанием собственного превосходства заговорил Клаус, — но пора бы уже уяснить одну простую истину: несмотря на статистику, и среди магглорожденных встречаются сильные колдуны и ведьмы, даже если это, скорее, исключение, чем правило. Однако меня поражает ее наивность, — губы мужчины изогнулись в лукавой полуулыбке, — она посчитала, что вы ее не станете проверять, однако не учла, что вы можете передать ее личное дело для отчетности мне или какому-либо другому лицу. “Sancta Simplicitas!” (4), как говорил маггл Иоанн Гус. Я изучил ее личное дело сразу же, как вы мне его передали, и навел кое-какие справки, в чем мне любезно помогли наши польские коллеги.
- И? — спросил Отто, читая явный укор в глазах своего начальника: это должна была быть твоя работа, а не моя.
- Ее не существует, — ответил Шварц не терпящим возражений тоном. — Как и Габриэлы Кайнер. Впрочем, данный факт весьма любопытно согласуется с выбранной ею фамилией. Вряд ли она настоящая. Войцех Синковски, который указан как отец, никогда не покидал пределов Польши, где живет вместе со своей семьей и не имеет к Анне Кайнер никакого отношения. Все его дети, как он сам и его жена — магглы. С Гюнтером Штольцем оказалось еще проще: никто из Штольцев — а вы знаете эту уважаемую всеми семью, занимающуюся адвокатским бизнесом — не покидал магический мир, даже если был сквибом. Так что я не ошибусь, если предположу, что девчонка назвала первые пришедшие ей в голову имена, — с довольным видом закончил мужчина, откинувшись на спинку кресла, и сложил руки на груди.
Его собеседник, напротив, сжался еще больше и принялся раздраженно тереть виски, в которых больно стучала кровь. Лоб наморщился и покрылся испариной, а мышцы лица застыли в напряжении. Разрозненные картинки памяти, до этого благополучно дремавшие где-то в подсознании стали прыгать и мельтешить перед глазами, пытаясь оформиться во что-то более-менее цельное… Погруженная в ночную мглу старая аудитория, слабо освещаемая висящими на стенах масляными лампами. Напротив него сидит русоволосая девушка. Она явно не доверяет ему, но при этом уверена в себе и в том, что она говорит… Независимо оттого, что твердил ему императив, наложенный Кайнер и постепенно затухавший, в памяти всплыли следующие его слова: “… меня удивляет следующее: почему вы не зарегистрированы в Министерстве магии? Почему до недавнего момента из всех магов вы знали только некоего господина Штольца? Почему о вашем существовании в принципе никто не знал до сегодняшнего дня? Вам есть, что ответить на эти вопросы?” Сволочь! Стерла ему память, как только запахло жареным! Ничего, она еще ответит за нанесенное ему оскорбление, тем более что следующий визит в Хогвартс не за горами…
- Вам нехорошо, Отто? — теперь забеспокоился Шварц и, подсуетившись, достал из серванта, закрытого темным витражным стеклом, флаконы с зельями, которые всегда держал “на всякий случай”, рядом поставил бокал с водой. — Выпейте, пожалуйста. Это обезболивающее.
- Большое спасибо, Клаус… — прохрипел Геннинген и, не взирая на этикет, тут же осушил бокал с водой, так и не притронувшись к зельям. — Кажется, я вспомнил кое-что…
Шварц кивнул, прося тем самым продолжить.
- Я сам вызвал ее на допрос, — ответил Геннинген, посмотрев на своего начальника. — Я сам догадался, что она обманывает, когда она сказала, что до поступления в Хогвартс она знала только одного волшебника — “Гюнтера Штольца”, что не могло быть правдой, если бы она действительно жила в Германии. Скорее всего, тогда же она и стерла мне память.
Воспоминания о странной, невесть откуда взявшейся студентке отдавали теперь для куратора грязью и мерзостью и сильно били по самолюбию.
- Вам следовало бы ее разговорить, Отто, а не ставить вопрос ребром, — с поучительными интонациями в голосе сказал Шварц. — Люди в состоянии аффекта крайне возбудимы и способны на многие вещи, которые никогда бы не сделали бы по здравом размышлении. Что именно вам показалось в ней подозрительным, раз вы решили ее допросить? Все-таки она ехала в Хогвартс отдельно, и вы не были обязаны отвечать за нее.
- Бранау донес мне, что Кайнер подозрительна и похожа на шпионку — последнее она, естественно, отрицала, хотя почти все время вращалась рядом с юным Шенбрюнном. На мои вопросы она отвечала уверенно и четко, односложно, без лишних раздумий — значит, эту легенду она сочинила заранее и была готова к такого рода беседам. Пожалуй, это единственный раз, когда я был согласен во мнении с кем-то из Бранау.
- Вы сами себе противоречите, Отто. Кайнер не может быть шпионкой уже хотя бы потому, что придумала себе очень слабую легенду, “подлинность” которой можно было выяснить, задав лишь несколько примитивных, но никак не прямых вопросов, — менторским тоном ответил Клаус, как бы намекая на то, что Геннинген сам виноват, что его оглушили и изменили ему память. — Вы же начинаете сразу выдвигать ей свои подозрения, отчего у нее становится все меньше оснований доверять вам, как ответственному лицу, и все больше, чтобы считать вас враждебно настроенным по отношению к ней.
- Это нельзя оставить! Она должна быть наказана! — возмутился Генниген, сжав подлокотники кресла; сейчас он чувствовал себя крайне уязвленно и страстно желал восстановить справедливость. — Она может быть опасна для остальных!
- Успокойтесь, Отто. Не думаю, что Анна Кайнер может быть опаснее, чем Генрих фон Бранау. Вы же собирались нанести следующий визит в Хогвартс в конце месяца?
- Да, Клаус. Месяц — достаточный срок, чтобы узнать, насколько хорошо наши студенты адаптировались к новой среде обучения, и какое мнение они сложили о британской системе образования, а наши британские коллеги — о них, — разговоры на рабочие темы действовали на Отто фон Геннингена самым благоприятным образом.
- Отлично. Я поеду с вами и поговорю с Анной Кайнер. Лично, — твердым голосом сказал Шварц. — Анна Кайнер может подождать. А относительно Генриха фон Бранау нужно принять меры, причем незамедлительно. Я думаю, вы уже получили письма от Георга Визерхоффа и Эрхарда Шенбрюнна.
- Да, но не успел прочитать.
- И господин Визерхофф, и господин Шенбрюнн утверждают, что Генрих фон Бранау совершил нападение на магглорожденного студента Хогвартса, которое едва не закончилось смертью последнего. Также господин Шенбрюнн со слов своего сына сообщает, что Бранау нападал и на Анну Кайнер, однако она сумела дать отпор, — Геннинген даже не пытался скрыть удивление, услышав сие известие: в его представлениях магглорожденная ведьма просто физически не смогла бы одолеть чистокровного волшебника, тем более страдающего повышенной жестокостью. — Но, что самое интересное, Хогвартс не прислал нам никаких докладных, а родители студентов утверждают, что в обоих случаях дела были просто замяты.
- Но мы ничего не можем сделать, — возразил Геннинген. — Дамблдор не хочет подрывать репутацию школы и свою собственную, и потому в его интересах не подавать докладную. К тому же, он обладает огромным авторитетом в Европе, и вряд ли Международная Конфедерация магов станет рассматривать прошения, основанные на жалобах или свидетельских показаниях родителей всего двух студентов.
- Вы верно говорите, Отто, — задумчиво произнес Шварц. — Вряд ли Дамблдор станет предпринимать какие-либо действия, пока кто-нибудь из студентов “случайно” не погибнет, и на это нельзя будет закрыть глаза. Поэтому ответственность за безопасность студентов Хогвартса — я имею в виду абсолютно всех студентов, а не только наших — в довольно большой степени перекладывается на нас. Мы не можем не вмешаться, и у нас есть для этого все законные основания…
- Я считаю, что нам нужен повод, который бы тем или иным образом затрагивал международные отношения, такой, чтобы руководству Хогварста не было выгодно не принимать наши условия, — серьезно сказал Геннинген. — Я общался с Дамблдором, и, если честно, он произвел на меня не очень приятно впечатление: человек, не уважающий других людей, манипулятор… который очень легко может заставить вас чувствовать себя виноватым перед ним.
Нет, куратор далеко не сразу сложил о директоре Хогвартса подобное мнение. Вначале он уважал его авторитет и был о нем примерно такого же мнения, как и большинство других волшебников. Было просто лишь нескольких фактов, которые весьма нелепо смотрелись в этой картинной мишуре, но которые нельзя было выкинуть просто потому, что они были, и на них нельзя было закрыть глаза. Теперь же, несколько раз прокрутив у себя в голове имеющиеся воспоминания о директоре Дамблдоре и проанализировав его поведение на свежую голову, Отто фон Геннинген пришел к весьма неутешительным выводам и начал сомневаться в успехе образовательного эксперимента, затеянного Министерствами магии обеих стран, однако не спешил пока делиться своими пораженческими настроениями.
- Отто, ваши сведения очень ценны, и мы обязательно их учтем в нашей дальнейшей работе по образовательному эксперименту. Однако сейчас каждый из нас получил достаточно пищи для размышлений, в связи с чем считаю наш сегодняшний разговор оконченным.
- Хорошего дня, Клаус, — Геннинген, кивнув, пожал руку своему начальнику.
- И вам, Отто.
Дверь закрылась, и кабинет Шварца остался позади. Прошедший только что разговор изрядно утомил Геннингена, который теперь, нисколько не сомневаясь в правильности своего поведения, спешил к себе домой. Пожалуй, Клаус действительно прав: по сравнению с выходками Бранау и махинациями Дамблдора неожиданное появление Анны Кайнер — действительно не самый большой сбой, который мог бы возникнуть в ходе эксперимента. Но это не значит, что она не понесет наказание за свой поступок.
4) (лат.) Святая простота!
|
| |
| |
| PPh3 | Дата: Среда, 07.03.2012, 22:10 | Сообщение # 92 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Глава 29
- Карл, не мог бы ты одолжить мне Арминия? — поинтересовался Визерхофф, привязывая письмо к лапе своей совы.
Сейчас был перерыв между парами, и друзья решили воспользоваться им, чтобы нанести визит в совятню, к традиционным обитателям которой прибавилось три новых фамилиара, два из которых и вовсе не были совами.
- Арминия? — удивился Шенбрюнн. — Твоя посылка не настолько тяжелая, чтобы с ней не могла справиться Тинта.
В подтверждение слов своего хозяина ручной сокол щелкнул клювом и пару моргнул, искоса посмотрев на рыжеволосого юношу, а красно-пестрая сова приподнялась на насесте и, приняв важный вид, нахохлилась, как бы показывая, что ей не нужна ничья помощь.
- Мне нужно отправить срочный заказ, — в голосе Лотара чувствовалось явное беспокойство, — а местные сипухи могут не успеть в срок. Не думаю, что им вообще доводилось бывать за пределами Туманного Альбиона.
- И ты не хочешь, чтобы об этом знали родители? — с прищуром спросил Карл, сделав шаг вперед. — Что за авантюру ты затеваешь, Лотар?
Карл доверял своему другу, но не доверял в данный момент его спонтанно взявшейся идее. Лотар явно затеял нечто серьезное, что-то, что может не понравиться его родителям или вызвать ненужный интерес с их стороны, а, значит, это может каким-то образом затронуть его репутацию, рисковать которой ни в коем случае нельзя.
- Ничего, — ответил Визерхофф, отступив на шаг назад и подняв руки в примирительном жесте. — Всего лишь хочу поздравить Грейнджер с днем рождения — будет в эту пятницу.
- И что такое ты хочешь ей подарить, что решил гнать птицу аж до самого Лейпцига? — продолжал “допрос” Карл.
- Книгу… — выдохнул Лотар, опустив руки. — И не до Лейпцига, а до Йены. На прошлой неделе ограниченным тиражом вышло новое издание “Практического применения неевклидовой геометрии в нумерологии заклинаний” за авторством фон Гизелера, на английском.
- Извини, — сказал Шенбрюнн, взгляд его смягчился. — Можешь взять моего Арминия — сокол недовольно щелкнул клювом, показывая, что не в восторге от дополнительной работы.
- Извинения приняты, — ответил Визерхофф, добродушно улыбнувшись, однако взгляд его быстро погрустнел. — Просто это я косвенно виноват в том, что Грейнджер на месяц отлучили от библиотеки, ведь это я показал ей свой учебник.
- Который, естественно, можно было найти только в запретной секции, — лицо слизеринца вновь стало серьезным, а голос приобрел нотки сарказма. — Должен тебя предупредить, Лотар, — синие глаза парня снова сощурились, — веди себя осторожнее с Грейнджер. Не допускай со своей стороны ни малейшего намека на отношения, выходящие за рамки деловых, — глаза Визерхоффа широко распахнулись от удивления. — Грейнджер явно одержима тобой, и, мне кажется, ее одержимость постепенно усиливается…
- О чем ты говоришь, Карл? — Лотар искренне не понимал своего друга. — Грейнджер раздражает меня буквально во всем, мы с ней едва выносим друг друга, — и со всей силы ухватился за деревянную балку, вспомнив недавнюю их перепалку в Гриффиндорской гостиной. — Как она может быть одержима мною, если едва ли не на каждой перемене целуется с этим идиотом Уизли?!
- Спокойно, Лотар, — Шенбрюнн выставил руки ладонями вперед. — Во-первых, если для тебя важно сделать ей хороший подарок ко дню рождения, значит, в ней есть все-таки качества, которые тебе нравятся. Во-вторых, я не могу утверждать однозначно, но мне кажется, что Грейнджер находится под каким-то заклятием или зельем — это видно по ее поведению и поверхностным эмоциям и мыслям. Поэтому будь осторожнее, пожалуйста, — коснулся плеча друга.
- Обещаю, что никогда не предам ни тебя, ни Элизу, — твердо сказал Визерхофф. — Я попробую поговорить о ней с нашим деканом.
Слизеринец молча кивнул в ответ, показывая, что его устраивает такое решение проблемы со старостой Гриффиндора.
- Э-э… здрасте… — неуверенно проговорил Гарри, войдя в совятню пару минут спустя: он не ожидал встретить здесь кого-то еще и никак не мог привыкнуть, что его новый одноклассник дружит со слизеринцем.
Гарри еле отвязался от Рона, чтобы самому отправить заказ, ведь это будет подарок на Гермионин день рождения. Парень любил подругу, как сестру, и потому для него являлось само собой разумеющимся сделать ей приятное, ведь в пятницу Гермиона будет уже дважды совершеннолетняя! Парень до сих пор помнил, как понравилась девушке подаренная им книжка по рунам, и хотел, чтобы на ее губах вновь расцвела радостная и искренняя улыбка, столь редкая в последнее время.
- Добрый день, мистер Поттер, — подчеркнуто вежливо поздоровался Шенбрюнн, сохраняя спокойное и холодное выражение лица.
Гарри неуверенно кивнул и обратился затем к Лотару:
- Э… спасибо, — отдал однокласснику рекламный проспект, — твой каталог мне очень помог.
- Не за что, мистер Поттер.
- Мистер Поттер, а вы ходите на какие-нибудь дополнительные спецкурсы? — поинтересовался Шенбрюнн: у него самого, Анны, Элизы и Фольквардссона было сегодня зельеварение, а у Лотара — трансфигурация (1).
- Да, у нас была сегодня ЗОТИ, — буркнул Поттер, привязывая письмо к лапе Хедвиг. — Хотя вам, слизеринцам этот Уоррингтон, наверное, понравится, — в голосе юноши чувствовался неприкрытый сарказм. — Все, лети, Хедвиг!
Белая красавица-сова, ущипнув на прощание хозяина за палец и взмахнув крыльями, ловко вылетела в открытое окно.
- Вы ошибаетесь, мистер Поттер, если считаете, что нам, слизеринцам, нравятся некомпетентные преподаватели, как это можно заключить с ваших слов, — парировал Карл.
- А Амбридж?! — не унимался гриффиндорец.
- Кто такая Амбридж? — строго спросил Шенбрюнн, сложив руки на груди.
- А, извините, все время забываю, что вы здесь новенькие, — уже спокойно сказал Поттер, махнув рукой и не заметив, с какими снисходительными улыбками на лицах смотрели на него немцы. — Она вела у нас ЗОТИ в позапрошлом году. Она не учила нас никаким практическим навыкам, а только заставляла читать учебник и без конца хвалила Министерство.
- Странно, как ее вообще не уволили в самом начале учебного года, — удивился Визерхофф, в голосе его и в выражении лица чувствовалось явное осуждение, направленное не то на самого преподавателя, не то на руководство школы, попустившее подобную халатность.
- Ее навязало нам Министерство, — пояснил Гарри, — и потому ее нельзя было уволить.
- А разве не Совет Попечителей во главе с директором решает, кого брать на работу в школе? — с нотками сильного скепсиса в голосе спросил Шенбрюнн.
- Просто Дамблдор не успел найти нового преподавателя, — пожал плечами черноволосый гриффиндорец со шрамом на лбу.
- Что значит, “не успел найти”? — Шенбрюнн, постепенно приближался к Поттеру, напоминая хищника, готовящегося к броску, а его синие глаза, казалось, насквозь прожигали парня. — Не директором ли школы является многоуважаемый Альбус Дамблдор прежде всего? Не подбор ли компетентного персонала и улучшение качества образования являются его первоочередными задачами?
- Да как вы все не можете понять?! — разнервничался Гарри. — Дамблдор — единственный, кто может противостоять Вольдеморту! Вольдеморт возродился в тот год, к нему вернулись все его Пожиратели…
- И директор Дамблдор, забыв о своих прямых обязанностях, возомнил себя великим лидером Света и отправился на поиски потенциальных союзников в борьбе со Злом? — с сарказмом спросил Шенбрюнн; казалось, он точно знал, куда бить.
- Как ты смеешь говорить так о Дамблдоре?! — вскипел Поттер, выхватив волшебную палочку и направив ее на слизеринца, который будто бы и не думал защищаться, а просто стоял и смотрел с надменным видом на взлохмаченного гриффиндорца.
- Э… Не ссорьтесь! — вмешался Визерхофф. — Мистер Поттер, уберите, пожалуйста, палочку — каждый из нас все равно останется при своем мнении. Карл, я думаю, нам следует уйти — скоро начнется обед.
- Да, Лотар. Мистер Поттер, я прошу у вас прощение за то, что посягнул на ваши незыблемые ценности, — вежливо, но с чувством собственного превосходства сказал Шенбрюнн, а взгляд его вновь стал спокойно-холодным, в то время как Поттер по-прежнему тяжело дышал, а по лицу его шли красные пятна, — но также прошу вас подумать на досуге над моими словами. До встречи, — и, кивнув на прощание, покинул совятню вместе со своим другом.
* * *
Реджинальд Уоррингтон стал, пожалуй, единственным преподавателем, которого невзлюбили сразу все студенты сразу, независимо от пола, возраста и факультета. Первокурсники и второкурсники боялись его уроков до дрожи в коленках, а уходили все в слезах. Студенты же более старших курсов ходили на занятия к Уоррингтону, как на отработки, недобрым словом поминая Амбридж и Министерство. Если малышей он просто пугал, представая перед ними эдаким злодеем из детских сказок, то старших унижал, разговаривая с ними, как с ничего не понимающими малолетками, а пяти— и семикурсникам обещал завалить экзамены, чем вызвал нервный срыв у Грейнджер и смешки у Малфоя, Паркинсон, Эшли, Крэбба, Гойла и Уизли.
Как и на дополнительных спецкурсах, магглорожденных и полукровок он пересаживал на задние ряды, при этом умудрялся таким образом составлять пары, чтобы оказавшиеся за одной партой студенты испытывали друг к другу сильную неприязнь. Так, на совместном уроке Гриффиндор-Слизерин у седьмого курса Визерхофф оказался рядом с Уизли, а Шенбрюнн — с Бранау. А, увидев, что в аудитории присутствую сразу четыре немецких студента, развел получасовую лекцию об ужасном Гриндевальде, который погубил миллионы невинных душ волшебников и магглов, и “что мистеру Шонбрунну, мистеру Уизерхофу, мистеру Брейноу и мисс Кейнер должно быть безумно стыдно за столь ужасное прошлое своей страны”, и что они “должны быть благодарны, что Британское Министерство магии пошло им на уступки и разрешило окончить последний год обучения в лучшей в мире школе чародейства и волшебства Хогвартс”. Возможно, мистер Уоррингтон продолжил бы свой весьма прочувственный монолог и дальше, если бы кто-то не запустил в него невербальным “Silentium”.
На уроке у Равенкло и Хаффлпаффа по аналогичной причине он довел до слез Элизу Миллер, только выбрал уже другую тактику. Он заявил, что “сейчас среди них сидит существо с ангельской внешностью, голубыми глазами и золотыми волосами — таким когда-то был Гриндевальд”. Гриндевальд в годы учебы тоже был милым и вежливым мальчиком, но уже тогда он вынашивал в своей голове темные планы по захвату мирового господства и экспериментировал с запрещенными видами магии. Так что ребятам следует быть осторожными с немкой Миллер, дабы однажды не проснуться по ту сторону реальности или не оказаться превращенными в какого-нибудь жуткого монстра. Смит тут же бросил на девушку взгляд, полный ненависти и брезгливости, и отвернулся, остальные же хаффлпаффцы посмотрели на преподавателя с вызовом, как бы говоря “вы не даем своих в обиду”. Равенкловцы же всем своим видом показывали, что они не из тех, кому можно вешать лапшу на уши, и мнение такого человека, как Реджинальд Уоррингтон, для них не авторитет. Затем Уоррингтон прошелся по хаффлпаффской тупости и трусости, что заставляет представителей барсучьего факультета вести себя, как стадо баранов, чем вызвал взрыв негодования у Макмиллана, Боунс, Финч-Флетли и Эббот, что дало ему повод назначить отработки вышеперечисленным студентам.
В Равенкло Уорринтона тоже ждал один интересный кадр — Ассбьорн Фольквардссон. Покончив с Миллер и прочими хаффлпаффцами, профессор ЗОТИ перекинулся на бывшего студента Дурмстранга, снова вспомнив про Гриндевальда, и что в Дурмстранге до сих пор изучают Темные Искусства, и потому вышеупомянутый мистер Фолквардсон потенциально опасен для окружающих и должен пройти проверку в Министерстве с применением Сыворотки Правды.
- Профессор Уоррингтон, — возразил Ассбьорн, — вы работали в Министерстве магии и по-прежнему продолжаете работать на него. В связи с этим вам должно быть известно, что данную процедуру допроса применяют к людям, подозреваемым в совершении тяжких и особо тяжких преступлений. В чем мое преступление, профессор Уоррингтон? Если в знании Темных Искусств, которыми владеет каждый волшебник, принадлежащий к магической аристократии, то вам, мистер Уорринтон, в первую очередь следует начинать с себя, как с активно продвигающего идеи шовинизма чистокровных. А то вдруг вас заподозрят в лояльности Пожирателям Смерти? — с сарказмом произнес швед, нагло улыбнувшись.
- Молчать!!! — взревел учитель, лицо которого налилось кровью от гнева, а мохнатые усы и жидкие волосы стали дыбом. — Collar vindicans (2)! — из палочки мужчины вырвалось большое темно-красное лассо, устремившееся к дерзкому ученику.
Студенты, оказавшиеся на пути заклинания, поспешили отскочить в сторону или спрятаться под парту.
- *Scutum reversum (3)!* — сделал резкий выпад Фольквардссон, отчертив в воздухе эллиптическую фигуру, и раскаленная петля вмиг перекинулась на своего создателя.
Уорринтон схватил, было, магические путы руками, но тут же одернул их, на ладонях у него остались красные следы. Преподаватель бессильно сполз на пол, судорожно хватая ртом воздух, и без того круглое лицо его надулось и напоминало теперь перезревший помидор.
- А он не умрет? — со страхом в голосе спросил кто-то из хаффлпаффев, когда весь класс столпился вокруг незадачливого учителя ЗОТИ.
- Нет, — спокойно ответил Фольквардссон, сняв с шеи мужчины лассо. — *Incarcero!* И запомните, профессор Уоррингтон, — прошипел он, приставив к горлу палочку перепуганного донельзя преподавателя волшебную палочку, — если государство не может обеспечить обществу порядок и справедливость, общество берется за самосуд, — и эффектно взмахнув полами длинной мантии, покинул аудитории, подав пример всем остальным своим однокурсникам.
Так бы Реджинальд Уорринтон и провалялся бы до самой ночи в кабинете ЗОТИ, пока его не нашел бы кто-нибудь из учителей или Филч во время дежурного обхода замка, если не одна гриффиндорская четверокурсница, воспылавшая чувством сострадания, добра и справедливости. В итоге Уорринтон наорал на весь класс и на свою спасительницу лично, сведя смысл своих претензий к тому, что никто из молодежи не уважает преподавателей и работников Министерства, и назначил всем отработки.
О да, Реджинальд Уорринтон был охоч до наказаний. Он совершенно не испытывал любви к тому или иному факультету и одинаково снимал со всех баллы — чем больше, тем лучше. Отработки он также назначал пачками, за что поднялся в глазах школьного завхоза просто до невероятных высот. Не так посмотрел, не то сказал — все, штраф. Строчки (противные студенты оказались слишком умные и заявили, что Кровавое перо используется только для подписания договоров и написания кодексов, но никак не для рутинных наказаний, так что пришлось обойтись обычными перьями), мытье коридоров и туалетов, чистка совятни, уборка дворов — Филч ходил довольный и светился радостью, как начищенный галлеон, наблюдая за тем, как эти малолетние оболтусы натирают до блеска полы, унитазы или таблички в Зале Славы. Правильно, ручками-кучками, без всякой магии.
Студенты, правда, тоже не оставались в долгу. Эльфы, которым тоже нередко доставалось от нового учителя, с радостью согласились подсыпать к нему в чай слабительное, перечный порошок и прочие интересные снадобья, дабы обеспечить веселую жизнь. Не проходило и дня, чтобы Уоррингтон не мотался без конца в туалет на потеху всей честной публике, не изрыгал пламя, подобно дракону, или не говорил голосом младенца. Немалый вклад в борьбу с министерским преподавателем вносил и школьный полтергейст Пивз, который закидывал мужчину чернильницами, разливал на его пути смолу или масло, подставлял подножки на лестницах или же просто громил класс во время урока. Уоррингтон пыхтел изо всех сил, обстреливая мерзкого полтергейста разнокалиберными заклятиями, но оказалось, что на мерзкого призрака ничего не действовало, а весь класс, прячась под партами от пикирующего истребителем Пивза, дружно смеялся над преподавателем, и их не останавливали ни снятые баллы, ни назначенные наказания.
Не лучшим образом отношения Реджинальда Уорринтона складывались и с коллегами. МакГонагалл общалась с ним строго и холодно, но, по большей части, просто игнорировала его присутствие. И она не собиралась назначать своим львятам отработку за то, что это якобы они подговорили Пивза напасть на бедного учителя ЗОТИ в темном коридоре. Снейп также демонстративно игнорировал Уорринтона, но если вынужден был с ним разговаривать, то выражение его лица принимало такой вид, будто его обладатель только что съел целый лимон. Сам же бывший чиновник чувствовал себя, будто его выставили идиотом, и начинал прилюдно возмущаться, не задумываясь даже, что аналогичным образом он ведет себя со студентами. Спраут, эта толстая баба в грязных лохмотьях, наслушалась своих трусливых молокососов, и теперь обвиняла его, Реджинальда Уоррингтона, поверенного самого министра магии, что он плохо обошелся с ее драгоценными барсучатами. Но хуже всего обстояли дела с Флитвиком, деканом этого мелкого недопожирателя Фольквардссона. Здесь следует отметить, что после памятного первого урока Уоррингтон отстранил равенкловца и от занятий, фактически обеспечив ему незачет по своему курсу, и вместо этого назначил отработки с Филчем. Флитвик же, хотя и признал, что его студент перегнул палку, считал, что Уоррингтон сам спровоцировал Фольквардссона, попытавшись применить к нему темное заклинание, и что со стороны того же Уорринтона было крайне непедагогично оскорблять студентов из-за национальной принадлежности или предыдущего места учебы, и, тем более, настаивать на проверке в Министерстве. Также, заметил декан Равенкло, он, будучи Мастером дуэльного искусства, может лично аттестовать мистера Фольквардссона или пригласить независимых преподавателей. А Дамблдор лишь добродушно хлопал Реджинальда по плечу и говорил, что ему необходимо еще немного подождать и притереться.
Как и на своем самом первом занятии, Уорринтон вторую половину урока отводил на отработку практических навыков, лично распределяя студентов по парам. Он поставил сражаться друг против друга Шенбрюнна и Визерхоффа, но, к его удивлению, оба парня держали стабильную ничью и, кажется, не собирались ссориться. Буллстоуд и Кайнер… казалось бы, даже такая неповоротливая корова, как Буллстоуд, должна была в два счета разделаться с магглорожденной полусквибихой, но почему-то именно чистокровная Буллстоуд постоянно валялась на полу, а Кайнер откровенно скучала, будто для нее победить волшебника, во много раз превосходящего ее по силам, это как щелкнуть пальцами. Мало того, Буллстоуд не брезговала помощью магглокровки, чтобы подняться с пола. Дуэль Бранау и Поттера — “Догоню, убью, зарежу”, иначе не назовешь, но Уоррингтон совершенно не собирался вмешиваться в их поединок. Миллер же, сражавшейся с Голдстейном, он, напротив, постоянно говорил, что она бьет слишком слабо, а Голдстейну усиленно напоминал о том, что наверняка это именно ее дед убил или держал в концлагере его деда. И, стоило девушке вложить в заклинание чуть больше силы, а парню — не успеть увернуться или выставить щит, как Уоррингтон тут же заводил старую волынку о злобных немцах, мечтающих захватить мировое господство еще со времен Гриндевальда. Девчонка вся в слезах, пацан разъярен, как некормленый соплохвост — рецепт для счастья прост. Но и этого новому учителю ЗОТИ, желающему стравить между собой всех учеников, показалось мало. А что будет, если поставит вместе Бранау и Кайнер? Ведь в журнале написано, что их “ни в коем случае нельзя объединять для работы в команде”. Это надо было видеть, как слизеринцы пытались защитить свою грязнокровку — смешно просто. Но что могут сделать эти желторотые сопляки, которым больше нечем похвастать, кроме как богатенькими папочками или еще какими-нибудь родственниками в Азкабане, против него, Реджинадьда Уорринтона, наделенного властью над ними? Решено дуэли быть — значит, быть. И, если начиналась дуэль, как в случае с Поттером, традиционной игрой “Догоню, убью, зарежу”, то к концу ее весь класс ЗОТИ был разгромлен и едва не сожжен, а сам преподаватель валялся под столом без сознания.
Студенты жаловались своим деканам и лично подавали директору петиции о замене преподавателя, заходя иногда в кабинет целыми группами. Выслушав пару таких прошений, директор сменил пароль на входе в свой кабинет и стал игнорировать записки с предупреждением о визите, стараясь на это время вообще исчезнуть из Хогвартса по каким-нибудь делам — ведь он не может не иметь объективную и уважительную причину, чтобы не принять учеников. Жаловались на Уоррингтона и учителя, но Дамблдор лишь добродушно улыбался и продолжал поглощать любимые лимонные дольки, не забывая делиться ими с любимым фениксом Фоуксом. Как объяснил директор, “все под контролем”, и “мистер Уоррингтон ничем не хуже любого из бывших до него преподавателей”. Методы мистера Уоррингтона, как считал Дамблдор, обеспечивают детям воспитание “от противного”, учат их терпению, а также выработке собственной инициативы и активной гражданской позиции, и никакие доводы своих старых подчиненных не могли заставить умудренного сединами старца изменить свое мнение. И лишь конверт с печатью немецкого Министерства магии, содержащий короткое письмо, сообщавшее о предстоящем визите господина Геннингена и господина Шварца, заставил директора Хогвартса слегка убавить свой оптимистический настрой.
Здесь следует отметить, что именно немецкие студенты Визерхофф и Шенбрюнн были инициаторами петиций за увольнение Уоррингтона. “Если мы сами не начнем говорить об этой проблеме и пытаться ее решить, то никто не станет это за нас! — говорил Лотар перед собранными в выручай-комнате студентами Гриффиндора, Хаффлпаффа и Равенкло. — Они увидят, что мы молчим, и просто сделают вид, что все замечательно. А так они, по крайней мере, не смогут проигнорировать нас!” Что же касается змеек, то они регулярно писали домой, и потому их родители, часть которых состояла в Совете Попечителей, лучше многих знали о том, что творится в школе.
Были собраны подписи под письма директору Хогвартса, в Совет Попечителей и в Отдел международного магического сотрудничества Британского Министерства магии. Однако результаты проведенной акции весьма разочаровали учеников. Дамблдор, угостив юных волшебников чаем с лимонными дольками, доступным языком объяснил, что нужно быть терпимее, и что только лишь прохождение человека через трудности делает его душу более светлой и возвышенной. Совет Попечителей прислал ответ, что они не могут ничего сделать, поскольку Уоррингтон был назначен напрямую министром Скримжером, а директор Дамблдор не дал определенной резолюции по некомпетентному преподавателю. Но лучше всех выделилось Министерство магии, которое прислало свое письмо с обещаниями разобраться в сложившейся ситуации уже тогда, когда судьба Реджинальда Уоррингтона была решена окончательно и бесповоротно.
* * *
После предупреждения своего друга Визерхофф стал более внимательно наблюдать за Грейнджер и старался не говорить с ней без надобности и, тем более, не касаться ее лишний раз, даже если поблизости не было Уизли. Лотар не обладал, подобно Карлу, способностью считывать поверхностные эмоции и мыслеобразы, однако от него не укрылось, что староста Гриффиндора стала слишком вялой и апатичной, буквально через силу выполняющую свои обязанности, часто грустила. Будто уже не осталось ничего от той уверенной в себе и целеустремленной девушки, обожающей учебу и считающей себя во всем правой. Едиснтвенными, кто мог ее расшевелить, были ее друзья, но если Поттер пытался поднять ей настроение, придать уверенности, убедить в том, что она им нужна, то оба Уизли, наоборот, культивировали в ней негативные чувства. Что она должна уделять время друзьям, а не избегать их. Что она не должна портить им настроения из-за какой-то “В” по трансфигурации. И вообще, ей стоило прийти на стадион и поболеть за Рона, а не сидеть опять со своими книжками.
Лотар решительно не видел никакой связи между изменениями, происходящими с гриффиндорской уж не-отличницей, и своей собственной персоной, и объяснял для себя ее странное поведение тем, что ее не уважают так называемые друзья, и она просто запуталась между своими собственным потребностями и желанием сохранить дружбу. Тем не менее, он считал нужным ей помочь, и потому решил поговорить с профессором МакГонагалл.
- Добрый вечер, профессор МакГонагалл, — сказал Визерхофф, поклонившись деканессе, — я могу войти?
- Да, мистер Уизерхоф, садитесь, пожалуйста, — МакГонагалл указала жестом на кресло около ее стола.
- Благодарю, мадам.
- Мистер Уизерхоф, надеюсь, проблема, о которой вы собираетесь мне рассказать, действительно серьезна и не касается ваших постоянных ссор с мистером и мисс Уизли, — строго сказала МакГонагалл, пристально посмотрев на студента из-за своих прямоугольных очков.
- Да, профессор. Я считаю, что мисс Грейнджер больна, и ей необходимо обследоваться у колдомедика, — ответил Визерхофф, смотря прямо в глаза своей деканессе.
- Мисс Грейнджер — больна? — искренне удивилась преподавательница трансфигурации. — Да, она стала достаточно рассеянной и невнимательной в последнее время, но это из-за того, что она стремится наладить отношения с мистером Уизли, — казалось, женщина искренне верила в то, что говорила.
- А еще она слишком подавлена и часто грустит, в том числе, и в присутствии Уизли, — Визерхофф хотел добавить, что сами Уизли и доводят девушку до такого состояния, но сдержался, решив, что не стоит нападать на любимчиков директора, и теперь нервно постукивал пальцами по подлокотнику. — Я думаю, что мисс Грейнджер может находиться под действием какого-нибудь заклинания или зелья. У нее ведь есть недоброжелатели, не так ли?
1) На дополнительный спецкурс по трансфигурации ходят: Гермиона Грейнджер, Лотар Визерхофф, Майкл Корнер, Терри Бут, Падма Патил.
Дополнительные занятия по зельеварению посещают: Карл Шенбрюнн, Анна Кайнер (Лапина), Теодор Нотт, Блейз Забини, Гермиона Грейнджер, Сьюзен Боунс, Элиза Миллер, Ассбьорн Фольквардссон, Энтони Голдстейн, МорагМакДугал.
Гербология: Невилл Лонгоботтом, Ханна Эббот, Элиза Миллер, Сьюзен Боунс, Меган Джонс.
ЗОТИ: Гарри Поттер, Рон Уизли, Невилл Лонгоботтом, Дин Томас, Симус Финниган, Джастин Финч-Флетчли, Эрни Макмиллан, Захария Смит.
На заклинания ходят все остальные. На дополнительных занятиях по заклинаниям уделяется больше внимания бытовым чарам, а также повторению и закреплению уже изученного материала.
В понедельник идут спецкурсы одновременно по зельям, заклинаниям, трансфигурации и ЗОТИ. Соответственно, те, кто записался сразу на два спецкурса, идущих в одно и то же время, посещают их по очереди, чередуя в своем расписании по неделям.
2) (лат.) Петля карающая!
Целенаправленное заклинание, принимающее вид лассо, которое накидывается на шею противнику, причиняя болезненные ощущения. Применяется для показательных наказаний, имеющих цель унизить объект. Кроме того, петлю невозможно снять руками — она сразу начинает обжигать, так что провинившегося, не сумевшего отразить петлю, необязательно даже связывать. Заклинание, хоть и не является энергоемким и не относится к категории Непростительных, невозможно поглотить или отразить простым щитом.
3) (лат.) Щит обращенный! Перенаправляет целенаправленное заклинание обратно на пославшего.
Сообщение отредактировал PPh3 - Суббота, 10.11.2012, 01:30 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Среда, 07.03.2012, 22:14 | Сообщение # 93 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| МакГонагалл напрягла память. Недоброжелатели у мисс Грейнджер? Естественно, мистер Малфой и мисс Паркинсон. Да что там, весь Слизерин: они никак не могут принять, что магглорожденная волшебница учится лучше их. Надо будет поговорить с Северусом, а, еще лучше, с Альбусом, чтобы допросить всех слизеринцев. Кто еще мог навредить мисс Грейнджер, если не из-за учебы? В прошлом году мистер Уизли нравился мисс Браун. Мистер Уизли вот уже третий год, как вратарь гриффиндорской команды по квиддичу, так что внимание противоположного полу к нему не удивительно. Кто-то из девушек, возможно даже Гриффиндора? Как бы декану львиного факультета ни была противна мысль, что кто-то из ее подопечных может опуститься до столь подлого поступка, она, тем не менее, не отбросила ее, зная уже, что и среди хороших людей могут быть предатели — взять, например, Питтегрю — а такой был когда-то тихий и скромный мальчик…
- Вы уверены, мистер Уизерхоф? — с беспокойством в голосе спросила МакГонагалл, вынырнув из собственных мыслей. — На территории Хогвартса запрещены Непростительные заклятия.
- Я думаю, вы знаете, профессор МакГонагалл, что все многообразие темной магии не ограничивается всего тремя плохими заклинаниями, — понизил голос Визерхофф, искоса поглядев на деканессу. — Некоторые заклятия, как зелья, насколько мне известно, не причиняют сильного физического вреда при единичном применении, но могут вызвать “эффект накопления” при довольно частом наложении.
Заклятие многократного наложения?.. Наверняка бы это кто-нибудь заметил… “Oblivium”? Оно очень сложное и не под силу обычному ученику, если, конечно, в школе не завелся кто-нибудь, претендующий на месте Того-кого-нельзя-называть. МакГонагалл помнила, сколько времени у нее ушло на то, чтобы овладеть Заклятием Забвения в совершенстве, и она умела использовать его лишь по одной схеме — по долгу службы, а не ради собственной славы, как это делал фанфарон Локхарт. Заместитель директора Хогвартса применяла “Oblivium” исключительно для блага самих учеников и их родителей: эти глупые магглы просто не понимают, на что обрекают своих детей, отказываясь отдать их в специальную школу чародейства и волшебства, туда, где их настоящий дом.
В любом случае, слишком маловероятно, чтобы этим заклинанием владел кто-то из учеников, значит, остаются женские спальни и туалеты, следовательно, это сделал, если сделал, кто-то из Гриффиндора. С зельем проще — его можно подлить в питье во время трапезы. Но рядом с мисс Грейнджер сидят только ее друзья — мистер Поттер, мистер и мисс Уизли. Исключено, чтобы это сделал кто-нибудь из них, невозможно…
- И почему вы рассказали об этом мне, а не мисс самой Грейнджер или ее друзьям?
- Я помню ваше наставление, профессор МакГонагалл, и стараюсь не провоцировать Уизли, насколько это возможно, — с раздражением проговорил Лотар, — а это непременно случилось бы, стоило мне приблизиться к мисс Грейнджер ближе, чем на расстояние вытянутой руки. — К тому же, я считаю, что мисс Грейнджер слишком горда и самонадеянна и никогда не признается в том, что ей необходима помощь. Вас же она уважает как декана и как учителя. Как декан, вы отвечаете за здоровье и безопасность вверенных вам учеников, и потому у мисс Грейнджер не должно вызвать возражений ваше решение провести обследование…
- Вы хотите использовать меня, чтобы проверить ваше основанное на домыслах предположение? — прошипела МакГонагалл. — Это не делает вам чести, мистер Уизерхоф. Такое поведение было бы нормальным для слизеринца, но не для студента Дома Гриффиндор, — интонации ее стали возвышенными.
- Мадам, я не имею никаких корыстных мотивов ни к вам, ни к мисс Грейнджер, ни к кому-либо еще из учеников или учителей, — твердо сказал Визерхофф, лицо которого стало белым, как мел, что свидетельствовало о едва сдерживаемом гневе.
Юноша встал с кресла — он теперь достаточно возвышался над своей преподавательницей, сидевшей за столом прямо напротив него.
- И я бы сам лично отвел мисс Грейнджер в Больничное крыло, если бы она согласилась на это добровольно, а ваши любимые Уизли не устроили бы после этого очередной скандал, разгромив половину Гриффиндорской гостиной.
Визерхофф практически нависал над деканессой, смотря ей прямо в глаза, а его слова грубо врезались с сознание, словно претендуя на роль очевидных и непреложных истин.
- Но, к сожалению, мне этого не дождаться, а потом может быть слишком поздно, чтобы что либо исправить. Поэтому я прошу вас, профессор МакГонагалл, как человека имеющего власть, вмешаться, пока еще есть время, и вашей ученице еще можно помочь.
Парень отстранился и отошел на пару шагов назад — МакГонагалл по-прежнему сидела в кресле и смотрела на него, как громом пораженная — настолько большими и перепуганными казались ее глаза.
- Прошу прощения, профессор МакГонагалл, что отнял у вас время и повел себя несколько непочтительно по отношению к вам, — парень попытался успокоиться, но в голосе его чувствовался едва заметный сарказм. — Хорошего вам вечера, профессор МакГонагалл, — и, поклонившись, вышел за дверь, не дожидаясь разрешения.
- Поппи, вы знаете, что с ней? — с беспокойством в голосе спросила декан Гриффиндора, когда школьный колдомедик закончила с диагностическими заклинаниями.
Лучшая ученица школы Гермиона Грейнджер все это время послушно лежала на одной из кроватей в лазарете, наблюдая за замысловатыми движениями палочки мадам Помфри и чувствуя то легкое покалывание в разных частях тела, то разогрев, то волну холодного свежего воздуха. Девушка никак не могла взять в толк, почему профессор МакГонагалл решила вдруг устроить ей медицинский осмотр, ведь она никогда не жаловалась на какие-либо недомогания, вела здоровый образ жизни и правильно питалась, насколько это было возможно в Хогвартсе. В итоге девушка удовлетворилась собственным объяснением, что профессора МакГонагалл беспокоят ее снизившиеся оценки, которые декан Гриффиндора могла связать с состоянием здоровья своей ученицы, и хмурый взгляд колдомедика, казалось, лишь подтверждал данную гипотезу.
- Мисс Грейнджер, я должна задать вам несколько вопросов для уточнения диагноза, — сказала мадам Помфри самым серьезным тоном.
- Да, хорошо, — Гермионе почему-то не было страшно, хотя она знала, что ничего хорошего ждать не стоит.
- Вы замечали за собой в последние две-три недели слабость, отсутствие интереса к происходящему? Были ли у вас приступы депрессии?
Девушка молчала, переводя недоверчивый взгляд с декана на колдомедика.
- Мисс Грейнджер, в ваших интересах ответить на вопросы как можно более подробно и честно, — строго сказала мадам Помфри. — Вас никто не будет ругать, если вы совершили ошибку где-то. Все сказанное вами не покинет пределов больничной палаты.
- Вы можете доверять мне, мисс, Грейнджер, — сказала МакГонагалл, посмотрев в глаза своей лучшей ученице и взяв ее за руку; Минерва понимала, что девочка боится именно ее, и потому поспешила перейти на более короткую психологическую дистанцию — старшая подруга, не декан.
Гриффиндорка молча кивнула в ответ.
- Да, мадам Помфри, мне действительно кажется, что все, к чему я стремилась ранее, это ничто, не имеет смысла. Ни учеба, ни карьера… Но, хуже всего, я удивляюсь, почему я раньше только в этом видела смысл своей жизни. Мне страшно!.. — девушка схватилась за щеки, по которым уже текли соленые дорожки.
Преподаватель трансфигурации и колдомедик сочувственно переглянулись.
- Мисс Грейнджер, почему вы раньше ко мне не обратились с вашими симптомами?
- Я думала, что это само пройдет… Что это нечто вроде переоценки ценностей, когда все переворачивается с ног на голову, а потом вновь становится на свои места…
- Вот, выпейте, мисс Грейнджер, — колдомедик подала девушке стакан с успокаивающим зельем, которое та послушно опрокинула в рот. — Большинство заболеваний часто переходят в запущенную стадию именно потому, что большинство пациентов, подобно вам, глупо считают, что “само пройдет”, или начинают заниматься самолечением, собирая себе еще больше болезней, — назидательно-осуждающим тоном добавила женщина, в то время как девушка еще больше сжалась внутренне: очередной человек назвал ее глупой.
- Мисс Грейнджер, откуда это у вас? — поинтересовалась МакГонагалл, заметив в руках у студентки белый батистовый платок с вышитыми на нем инициалами “L.W.” — Что у вас с мистером Уизерхофом?
- Ничего, — выпалила Грейнджер, широко распахнув глаза; она уже и забыла, что Лотар оставил ей этот платок пару недель назад. — Он просто дал мне его, когда я однажды расплакалась, и потом забыл забрать, а я забыла вернуть.
МакГонагалл кивнула, показав, что ее удовлетворил такой ответ.
- Мисс Грейнджер, — тон мадам Помфри вновь стал обеспокоенно-серьезным, — испытывали ли в этот же промежуток времени резкие перепады настроения, эмоциональные всплески, галлюцинации, выпадения из реальности?
Девушка помедлила прежде, чем снова ответить, продолжая мять белый платок в руках.
- Да, я иногда… — Гермиона боялась рассказывать о своих грезах с участием одного рыжего гриффиндорца: если мадам Помфри и не было никакого дела до личной жизни ее пациентов, то профессор МакГонагалл уж точно не одобрила бы странное влечение своей подопечной к чистокровному иностранному студенту. — Я вижу странные сны… яркие, красочные, эмоциональные. Они дарят ощущение невероятного счастья и эйфории. Иногда я проваливаюсь в них даже днем, во время уроков, но я не знаю, что их вызывает, — не моргнув, соврала гриффиндорка.
- К сожалению, мисс Грейнджер, ваши слова лишь подтвердили мое изначальное предположение, — сказала колдомедик, учительница и ученица обратили заинтересованные взгляды в ее сторону, — вас травят модифицированным вариантом Амортенции, более опасным и труднее распознаваемым.
- Что?!
- У вас нарушен гормональный фон, что вызывает резкие перепады настроения, а также сильно повышает либидо, которое, за неимением выхода, приводит к депрессии и тоске по субъекту приворота, а также переоценке ваших ценностей. Ваши же провалы в мир грез в дневное время обусловлены по-видимому тем, что вы случайно касаетесь или встречаетесь взглядом с субъектом приворота, — объяснила мадам Помфри.
- Но это невозможно! — возразила декан Гриффиндора. — Мисс Грейнджер встречается с мистером Уизли! Ее… кхм… либидо имеет выход, — добавила она, покраснев.
- Но не с тем человеком, с которым она хотела бы… — заключила мадам Помфри, направившись к себе в кабинет за лекарством, совершенно не заметив, каким потрясенным взглядом проводила ее МакГонагалл и обреченным — Грейнджер.
- Вот наиболее подходящее противоядие и инструкция по применению.
- Спасибо, мадам Помфри, — Гермиона аккуратно взяла хрустальный флакон с голубовато-сиреневым зельем и сложенный лист пергамента.
- Строго следуйте инструкции, ни в коем случае не пропускайте приемы зелья, но и не повышайте дозировку, иначе вам не хватит до окончания курса лечения, — назидательным тоном произнесла колдомедик. — Зелье сложно в приготовлении, в его состав входят редкие ингредиенты, так что я попрошу вас обращаться с ним как можно бережнее и не допустить, чтобы хоть одна его капля пропала зря.
- Большое спасибо, мадам Помфри. Я постараюсь следовать всем вашим советам.
Еще никогда за последнее время Гермиона Грейнджер не чувствовала себя столь легко и уверенно. Из головы исчез туман, и отступила безнадежность. Девушка вновь готова была идти дальше и покорять новые вершины знаний. Увидев, как ужасно скатились ее оценки, Гермиона принялась учиться с удвоенным упорством и выходила из библиотеки лишь для того, чтобы сходить на уроки, поесть в Большом Зале и переночевать в Гриффиндорской башне. А заодно решила и мозги своим непутевым друзьям вставить, к явному неудовольствию последних. Особенно же злился Рон — Гермиона, вместе того, чтобы полизаться где-нибудь в укромном углу, снова сидит за книжками, практически не обращая на него никакого внимания.
Гермиона действительно стремилась взять на себя максимальную нагрузку, чтобы просто не было времени и сил думать еще о чем-то, кроме учебы. Не смотря на регулярный прием противоядия, Лотар Визерхофф ни в какую не хотел покидать мысли гриффиндорской отличницы. Нет, она не испытывала дикое желание отдаться ему лишь при одном его виде или случайном соприкосновении, и не предавалась с ним порочной связи во сне — ибо вообще не видела снов. Но сохранилось нечто похожее на уважение… симпатию, восхищение? И Гермиона не знала, как это можно объяснить, и как вести себя перед самим Визерхоффом.
Друзьям, которых, естественно заинтересовала, для чего это ее вызывала МакГонагалл, девушка рассказала в тот же вечер подредактированную версию мадам Помфри, а именно что кто-то постепенно травил ее каким-то ядом замедленного действия. Ей ни к чему была сейчас ссора с Роном и Джинни, а потом их разборки с Визерхоффом на виду у всех — этого не избежать, учитывая их взрывной характер. Гарри и Рон, услышав рассказ о яде, не мудрствуя лукаво, поспешили обвинить во всем Малфоя — тот всегда завидовал их подруге, что она, будучи магглорожденной ведьмой, лучше учится и знает больше заклинаний, чем он, чистокровный сноб. Джинни же предположила, что это кто-то из девушек, скорее всего, Паркинсон — она подстилка Малфоя и что угодно для него сделает, да и сам способ покушения явно женский — медленно травить, бить по самым больным местам, а также поинтересовалась противоядием.
Через пару дней зелье мадам Помфри перестало действовать, как надо.
* * *
- Клаус, в Хогвартсе творится какой-то беспредел!
Геннинген, еще не отошедший от прочитанного, сразу же поспешил доложиться начальнику, перед которым стоял теперь, тяжело дыша и утирая пот со лба.
- Сядьте и успокойтесь, Отто, — властным тоном сказал Шварц, подойдя к уже известному стеклянному серванту.
Геннинген послушался и сел в кресло. На стол перед ним опустился стакан с водой, который мужчина тут же осушил. Вода была приятная, холодная, с едва заметным мятным привкусом.
- А теперь рассказывайте все по порядку, — Шварц вернулся на свое место и сложил руки замком, посмотрев на своего подчиненного.
Взгляд его был спокойным и не менее властным, чем голос, даже царственным. Казалось, перед этим человеком должны расступиться любые моря и горы, он просто с легкостью перешагивает через любые препятствия и трудности.
- Учитель ЗОТИ в Хогвартсе… — выпалил Отто и снова выпил воды.
- Что с ним не так, Отто? — спросил Клаус, искоса посмотрев на Геннингена.
- Визерхофф и Шенбрюнн пишут, что некий Регинальд Уоррингтон совершенно не владеет чувством меры и навыками педагогики. Ученикам постоянно приходится терпеть от него оскорбления вследствие их принадлежности к определенной культуре или Дому. Сами ученики получают на его уроках минимум знаний и практических навыков, а его лекции напоминают больше агитационную программу Министерства. Вот список правил, которые Уоррингтон зачитывал студентам на первом же уроке, и копия его же первой лекции.
Шварц взял пергамент и несколько раз пробежал его глазами, то и дело хмурясь и морща лоб.
- Насколько я понял, у наших студентов прошел только один урок к тому моменту, как они отправили письма? — спросил начальник Отдела образования.
- Да. Я видел их расписание. В противном случае совы не долетели бы к сегодняшнему дню. Визерхофф и Шенбрюнн пишут также, что опросили студентов других курсов — у них Уоррингтон ведет уроки точно так же. Коллективное прошение директору ничего не дало: насколько я понял, Дамблдор не собирается менять преподавателя.
- Уоррингтон преподавал раньше в Хогвартсе? — задумчиво спросил Шварц, перейдя к чтению нуднейшей лекции, посвященной особой роли Британского Министерства магии в борьбе со злом и важности Статута о Секретности.
- Нет. Карл Шенбрюнн пишет, что, по словам других учеников, преподаватели ЗОТИ в Хогвартсе меняются каждый год.
- Причина известна?
- Говорят, на должность наложено проклятье. Кроме того, к концу учебного года про каждого из преподавателей выяснялись какие-нибудь нелицеприятные подробности?
- Даже так? — скептически спросил Шварц, коснувшись пальцами подбородка. — Похоже, нам предстоит решать на одну проблему больше, — снова задумчиво произнес он в сторону. — Британцам свойственно лишь их плодить, но не искать достойное решение… Отто, вы уже ответили на письма Шенбрюнна и Визерхоффа?
- Да, Клаус, — уже спокойно ответил Геннинген. — Я написал уже, что мы разберемся в данной ситуации во время планового визита в Хогватс, который будет проходить с 29 сентября по 3 октября сего года. Кроме того, я послал соответствующее уведомление в Хогвартс.
- Вы все сделали правильно, Отто. Можете быть свободны.
- Благодарю. Хорошего вам дня, Клаус.
- И вам, Отто.
Дело Анны Кайнер вновь уступило позиции по приоритетности.
* * *
Раннее утро. Чуть заалел восток, но по-прежнему еще темно, а небо напоминает своим цветом разлитые чернила. Черными великанами кажутся окружающие замок горы, и черными силуэтами выделяются шпили и башни на фоне постепенно светлеющего неба. Сереет. Еще спать и спать, хотя бы еще час, но гриффиндорская отличница Гермиона Грейнджер уже на ногах. Она с детства привыкла вставать рано, и сегодняшний день был не повод нежиться в постели дольше положенного. Ровно заправила кровать, так чтобы на покрывале не осталось ни единой складочки и, распахнув окно, чтобы комната наполнилась свежим утренним воздухом, направилась в ванную, где, как следует, умылась, чтобы окончательно согнать с себя остатки сонливости, и потом долго чистила зубы, тщательно следуя рекомендациям своих родителей-стоматологов. Попыталась расчесать волосы, но тут же бросила сие неблагодарное занятие — ее длинные каштановые кудряшки настолько спутались, что их проще было срезать, чего девушка категорически не хотела.
Недовольно хмыкнув, Гермиона вернулась в спальню — надо было переодеться в форму и почитать чего-нибудь, пока друзья не проснулись — и потому испытала немалое удивление, увидев на подоконнике серую ушастую сову. Птица приосанилась и важно ухнула, призывая уделить себе внимание. К лапам ее была привязана небольшая посылка, обернутая в почтовую коричневую бумагу.
- Это мне? — искренне удивилась девушка, кинув вороватый взгляд в сторону соседок — не хватало еще, чтобы они проснулись и устроили разборки на тему “кто кому спать мешает”.
Сова еще раз ухнула, и Гермиона отвязала посылку. “Кто бы это мог быть?” — вертелось у нее в голове. Гермиона действительно ожидала подарков, ибо сегодня был день ее рождения. Однако родители не могли ничего ей прислать, ибо, будучи магглами, не могли попасть в Косой переулок. А подарки от друзей — не стоит ждать раньше обеда. Гриффиндорка была всегда рада им, особенно тем, что дарил Гарри — он словно чувствовал, что нужно его подруге, — но также подозревала, что все они закупаются в Хогсмиде путем прогуливания уроков.
Развернула бумагу — книга в твердой кожаной обложке с позолоченным теснением, а к ней белой атласной лентой привязаны белая роза и записка. К щекам девушки тут же прилил румянец: ей очень льстило подобное внимание, тем более что удостаивалась она его крайне редко. Так-так-так… “Практическое применение неевклидовой геометрии в нумерологии заклинаний”, новое издание, ограниченный тираж, на английском языке. Гермиону словно пробил заряд тока, и она, прижав книгу к груди, закружилась по комнате — он любит ее. Но тут же остановилась — не время предаваться пустым мечтам. По щекам текли слезы — она догадывалась, сколько стоят такие книги в магическом мире, и прекрасно понимала, что он не должен был делать это ради нее, ведь они совершенно чужие друг другу люди и уже столько раз ссорились. Взяла записку — знакомый аккуратный почерк с сильным наклоном вправо.
“Мисс Грейнджер, поздравляю Вас с днем рождения и надеюсь, что сей скромный подарок немного скрасит Вашу жизнь и загладит мою вину перед Вами. Используйте Ваш потенциал с умом и учитесь видеть дальше привычных границ мироздания, ищите свой собственный путь в этом вире — Вы достойны большего, нежели то, чем Вы довольствуетесь сейчас.
С наилучшими пожеланиями, Лотар Г. Визерхофф.”
Сегодня он снова ей снился… Он целовал ее, зарывшись пальцами в ее непослушнее кудри, блуждал руками по ее спине, заставляя выгибаться, подставлять свое тело ласкам… “Чушь!” — подумала девушка, резко мотнув головой, и налила к себе в стакан положенное количество капель лекарства. Наваждение спало, но осталась сладкая и ноющая истома. Гриффиндорка взяла книгу и, открыв ее на “Введении”, села на кровать. Глаза блуждали по строчкам, а мозги лихорадочно работали. Роза, срезанная явно совсем недавно, за неимением ничего лучшего, красовалась в мензурке, трансфигурированной в вазу, и красные лучи восходящего солнца причудливо играли на ее лепестках. Мисс Грейнджер задумалась.
Симпатия и уважение… Когда реальность удалось отделить от снов и фантазий, навеянных неизвестным ядом, Гермиона поняла, наконец, что именно эти чувства и испытывает к Визерхоффу. Почему? Он уважает ее: и как умного человека, и как девушку, что было вдвойне приятно. Он много помогает ей, подмечает, когда ей плохо, ему действительно на нее не наплевать, как это могло показаться вначале. Девушка со стыдом вспоминала сейчас их прилюдные ссоры в Гриффиндорской гостиной: она обвиняла Визерхоффа во всех грехах, он срывался в ответ на Рона, ходили слухи, даже туалет чуть не разнес, но при этом ни разу не сказал ей грубого слова. Он умный и серьезный молодой человек, с ним есть, о чем поговорить, у них во многом совпадают интересы. И если бы Гермиону Грейнджер спросили, хочет ли она подружиться с Лотаром Визерхоффом, она точно ответила бы: “Да!”, нисколько не беспокоясь о том, что подумают о ней Рон и Джинни.
Гермиона прочитала уже все введение и перешла к первой главе, как на подоконник, громко хлопая крыльями, опустилась вторая сова, к лапам которой также был привязан увесистый прямоугольный сверток.
- Грейнджер, что за шум? — спросила Лаванда спросонья. — Ты опять окно открыла?
- Дышать спертым воздухом вредно, — назидательно ответила Гермиона, отвязывая посылку от лап совы.
- Что за шум? — проснулась Парвати, натягивая одеяло до самого носа. — О, Гермиона, тебе подарили цветок! — сон с девушки как рукой сняло, как только появилась новая тема для сплетен. — Кто?
- Тайный поклонник, — Грейнджер сама удивилась взявшейся в ее голосе кокетливости.
- Откуда? — глаза Лаванды стали размером с галлеон: было ясно, что никто в здравом уме не станет встречаться с такой зубрилой, как Грейнджер, и тот факт, что этой зубриле удалось-таки завоевать сердце Бон-Бона, классного игрока в квиддич и просто замечательного парня, гриффиндорка списала на их давнюю дружбу.
- Видишь ли, Лаванда, — деловым тоном проговорила Гермиона, — некоторым парням нравятся не только красивые девушки, но и еще и умные.
Одного обломанного взгляда Браун и недоуменного Патил было достаточно, чтобы почувствовать свою маленькую, но все-таки победу. Подождав, пока две главных гриффиндорских красавицы уйдут в ванную, Грейнджер развернула вторую посылку, которой оказалась книга по использованию рун в защитной магии.
“Дорогая Гермиона, — гласила записка, — поздравляю тебя с днем рождения и желаю тебе любви и счастья. Знай, чтобы ты не решила, я обязательно поддержу тебя. Ты всегда можешь мне доверять, моя сестричка.
Твой друг и названый брат Гарри.
P.S. Надеюсь тебе понравится подарок. Я очень долго выбирал его.”
У девушки вновь побежали слезы из глаз — хорошо, что Лаванда с Парвати этого не видят. Гарри… друг, брат. Ей всегда с ним тепло и уютно, он всегда готов ее выслушать и заботиться о ней. Такой родной… Гермиона всегда хотела иметь младшего брата или сестру, чтобы учить их, помогать осваивать первые шаги в жизни, заботиться, но ее родители были слишком заняты карьерой, чтобы думать всерьез о еще одном ребенке, хотя уделяли своей единственной дочери достаточно тепла и внимания.
В любом случае, Гермиона была рада обоим подаркам и проявлению заботы со стороны своих одноклассников, на которую, в общем-то, и не смела рассчитывать. Пролистала книгу — знакомое оформление. Посмотрела издательство — “Jenaere Magische Universität”, как в “Неевклидовой геометрии”. Понятно, значит, Гарри посоветовался с Визерхоффом. Настроение гриффиндорки заметно поднялось и обещало быть хорошим весь день — она получила именно те подарки, которые хотела, и уже, как минимум, один ее друг не будет против, если она начнет общаться с рыжим аристократом.
Схватив “Неевклидову геометрию” под мышку, гриффиндорка на всех парах выбежала из спальни — скоро будет завтрак, а следом за ним — зельеварение, на которое лучше не опаздывать — и сразу же затормозила, едва заметив знакомую рыжую шевелюру, скрывающуюся за спинкой кресла.
- Кхм… Лотар… доброе утро, — неуверенно произнесла девушка, чуть замявшись.
- Доброе утро, мисс Грейнджер, — ответил Визерхофф и, оторвав взгляд от книги, встал с кресла; по выражению его лица трудно было определить, рад он встрече с ней или нет.
- Я хочу попросить у тебя прощение за то, что была груба с тобой все эти дни, — юноша был воплощением самого внимания, — и поблагодарить за подарок, — щеки Гермионы вмиг залились румянцем.
- Я думаю, мисс Грейнджер… — было заметно, что Лотар сдерживает эмоции и перебирает у себя в уме наиболее подходящие варианты фраз, — что вам следует доверять, прежде всего, собственному разуму и здравому смыслу, а не слепо полагаться на мнение ваших друзей, как бы близки они вам ни были, — девушка еще больше сконфузилась: когда Визерхофф начинал говорить такими длинными поучительными фразами, на хороший исход диалога можно было не надеяться. — Извинения приняты.
Это было неожиданно. Улыбнувшись, парень подал руку. Девушка пожала ее в ответ — мир — и, резко сократив расстояние между ними, потянулась на цыпочках, чтобы поцеловать в щеку. На стоявший рядом столик упали вместе две одинаковые книги на разных языках.
- Спасибо, Лотар, — тихо выдохнула Гермиона над самым его ухом и, схватив подаренный ей учебник, выпорхнула из гостиной.
Она не заметила даже, как ее одноклассник, побледнев, тяжело дыша, рухнул в стоявшее позади него кресло и небрежно смахнул книгу к себе на колени. Пожалуй, Визерхофф так бы и просидел в прострации, если бы его вовремя не окликнул Невилл, сообщивший, что уже пора идти на завтрак.
Сообщение отредактировал PPh3 - Суббота, 10.11.2012, 01:34 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Среда, 07.03.2012, 22:15 | Сообщение # 94 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Поблагодарив за завтраком Гарри, весь остальной день мисс Грейнджер провела, уткнувшись в новую книгу, совершенно не замечая подозрительных взглядов Рона и Джинни, а также довольных Шенбрюнна и уже пришедшего в себя Визерхоффа. Чтение за едой, чтение на уроках, чтение на переменах и вообще в любое свободное время. Казалось, реальность перестала для нее существовать. При этом Гермиона обладала удивительной способностью быстро переключать внимание с одного предмета на другой, благодаря чему еще ни разу не ответила невпопад и не ошиблась ни на одном из уроков, что восхищало равенкловцев, удивляло хаффлпаффцев, вызывало насмешливые взгляды у гриффиндоррцев и скептические — у слизеринцев.
Однако все хорошее имеет тенденцию заканчиваться. Вечером после ужина, когда Гермиона вернулась в общую гостиную, ее уже ждали друзья и бывшие члены ДА с Гриффиндора, чтобы поздравить с днем рождения. Торт с положенными восемнадцатью свечками и несколько бутылок сливочного пива, которые Дин и Симус тайком притащили из Хогсмида, похожие друг на друга поздравления и пожелания. Нацепив вежливую улыбку, девушка спокойно всех выслушивала, говорила, как она рада, что ее поздравили, жала руки в ответ, удивляясь про себя, как она может так искусно врать, причем сама себе. Наступила очередь дарить подарки. Гарри сразу признался, что еще утром подарил своей подруге книгу, чем вызвал смешок у Рона и снисходительную улыбку у Джинни. Зато Гермиона его снова поблагодарила, тепло и искренне, что, кроме самого черноволосого гриффиндорца в очках, заметил лишь еще один человек, сидевший с книгой у окна и не принимавший участия в общем веселье. Невилл подарил новый набор пергаментов и перьев, которых, по мнению гриффиндорской отличницы, много не бывает, а Колин и Деннис Криви — небольшой альбом с волшебными фотографиями. Рон вручил своей подруге прямоугольный розовый пакет с блестящими сердечками, в котором оказалось нижнее белье кричаще-красного цвета, которое толком ничего не прикрывало. По его словам, Гермионе это обязательно должно было понравиться, т.к. выглядеть она в этом будет супер-сексуально. Сам же парень при этом едва дышал, видимо, уже представляя девушку в своем подарке. От Джинни, которая пожелала большой-большой любви и успехов в отношениях с Роном, достался набор косметики и сильно пахнущие духи в таком же розовом пакете.
Гермиона с натянутой на лицо вежливой улыбкой поблагодарила друзей, после чего прилюдно, под дружное хлопанье в ладоши и улюлюканье поцеловалась с Роном. Чужой и большой язык властно исследовал ее рот, и такие же большие руки грубо блуждали по спине, опускаясь все ниже и ниже, с усилием прижимая хрупкое и непокорное девичье тело к горящим от возбуждения чреслам. Ласки Уизли были лишены всякой нежности и изящества, слишком порывисты и грубы, но, считал он, это делало его лишь еще более сильным и мужественным в глазах Гермионы, которая мечтала лишь о том, чтобы этот театр абсурда скорее закончился. Ей было противно и непривычно демонстрировать свои отношения на виду у всей Гриффиндорской гостиной, но от нее ждали именно этого. Ей были оскорбительны подарки Рона и Джинни, который намного больше подошли пустоголовой моднице Лаванде Браун, в то время как она всегда старалась дарить своим друзьям то, что было бы по душе. Ее оскорбили? — Да. Но Гермиона совершенно не представляла, как это можно тактично объяснить друзьям, не вызвав при этом вспышки гнева с их стороны. Казалось бы, почему умная и амбициозная мисс Грейнджер, гордость школы, терпит такое неуважение по отношению к себе? Девушка и сама не знала ответа на этот вопрос, но в одном она была уверена точно: стоит ей поссориться с семьей Уизли, и волшебный мир окажется для нее глухой непробиваемой стеной.
Лотар Визерхофф сидел все это время за дальним столиком у окна, обложившись книгами и пергаментом, периодически кидая косые и хмурые взгляды на веселящихся одноклассников. Он был чужой и не входил в число официальных друзей или хотя бы приятелей самой именинницы и потому не мог принимать участия в празднестве, да и не горел желанием. К тому же, как заместитель старосты, он обязан был проследить, чтобы студенты соблюдали хоть какие-то рамки приличия, не напивались до полубессознательного состояния и не устраивали пьяных драк в общей гостиной. Иногда к нему подходили студенты помладше чего-нибудь спросить — пятикурсники усиленно готовились к СОВам, четверокурсников СОВами пугали, как и шестикурсников ТРИТОНами, так же помощь Визерхоффа, который разве что в зельях и астрономии разбирался хуже Грейнджер, была для них весьма актуальна. Очередной взгляд в сторону веселой компании семикурсников — Уизли по-собственнически целует Грейнджер, лаская ее филейную часть, остальные их подбадривают и аплодируют, кроме Поттера, который отошел подальше и теперь наблюдал за своими друзьями со стороны. На секунду они встретились — хмурый и разочарованный взгляд серых глаз и не менее разочарованный и грустный — зеленых, и между ними как будто возникла искра понимания, просто, безо всякой легилименции. Обоим юношам было противно видеть, слышать и чувствовать всю ту фальшь, которой сегодня жила их одноклассница Гермиона Грейнджер, шаг за шагом погружаясь в эту пучину болота и грязи. Но для Гарри Гермиона была старая подруга и почти сестра, и потому для него было естественно переживать за нее и терзаться чувством вины, что он не в силах разорвать окружающее их кольцо лжи, не поссорившись при этом с Уизли, которые заменили ему семью. Визерхофф же был знаком с Грейнджер всего три недели и не успел завести с ней даже некоего подобия дружбы. Но он ее уважал — за ум, целеустремленность и редкую внутреннюю дисциплину, за ее упорство и стремление достичь любых вершин своим трудом. Лотару вспомнился ее поцелуй этим утром — невинно и искренне, будто так и должно быть. И хотя он был уверен, что не испытывает к своей однокласснице никаких нежных чувств, ведь у него уже есть невеста, ему было до боли обидно, что его только что сравняли с Уизли — человеком, которого он почти ненавидел, и которого, по его мнению, было абсолютно не за что уважать. Обидно, что девушка, которую он все-таки уважал, предавала себя, готовая унижаться ради сомнительной любви и дружбы.
* * *
Утро субботы — первый матч по квиддичу в новом учебном году. Воздух в Большом Зале как будто наэлектризован, и на расстоянии чувствуется адреналин, бегущий вместе с кровью по венам игроков и болельщиков. Межфакультетская вражда, ждавшая своего часа последние пару недель, вновь обострилась. Вновь пошли в ход взаимные угрозы и оскорбления, готовые перерасти в драки, добавленные в еду и напитки слабительное, зелье для перекрашивания волос в цвет вражеского факультета и прочие пакости. Старостам было не под силу уследить за всеми, особенно младшекурсникми, а деканы и вовсе ничего не делали, чтобы остановить весь этот балаган, а только уже постфактум назначали взыскания и снимали баллы с провинившихся студентов. Стоит ли говорить, что львиный факультет, несмотря на все старания Визерхоффа и Грейнджер, вновь откатился назад, едва не сравнявшись с Хаффлпаффом? Что же касается директора Дамблдора, то его межфакультетская вражда лишь забавляла. У детей должно быть детство, считал умудренный сединами старец, должны быть приключения, друзья и враги, а шутки и розыгрыши делают эту пору жизни насыщенной и яркой. Детство должно запомниться как самая интересная и захватывающая пора в жизни, а не бесконечное просиживание за книжками ради получения высоких оценок. Ведь что значат оценки по сравнению с такими важными понятиями, как любовь, дружба, добро, радость?
И сейчас детки, столь горячо любимые Дамблдором за их чистоту, эмоциональность и непосредственность, нестройными вереницами брели к полю для квиддича. Старосты факультетов намеренно развели своих подопечных как можно дальше друг от друга, дабы не провоцировать лишних ссор и потасовок, из-за которых могут снять баллы или, что еще хуже, отменить матч.
Природа встречала студентов противным моросящим дождем и сыростью. Над озером поднимался белый туман, а вершины гор терялись в тяжелых свинцовых тучах — видимость обещала быть плохой, что означало затяжную игру, которая будет длиться до тех пор, пока ловец не поймает снитч — крохотных золотой мячик с крылышками. Лапина недовольно тряхнула головой, прервав тем самым рассказ Шенбрюнна о правилах игры. Получается, у матча нет ограничения по времени, и, в теории, он может длиться бесконечно, пока не будет пойман этот самый снитч. Фактически, это соревнование двух ловцов в ловкости и быстроте реакции. И для чего, спрашивается, нужны все остальные игроки и вся эта возня с забиванием голов, как в регби или волейболе, если от их мастерства не зависит ровным счетом ничего? Все это Анна быстро выложила своему однокласснику — она терпеть не могла нелогичность. Дождь начал идти еще настойчивее, и Карл, кивнув в ответ, раскрыл широкий черный зонт над их головами, вновь взяв девушку под руку.
Как и Анна, он никогда не увлекался квиддичем, предпочитая ему маггловский, но более аристократичный вид спорта — верховую езду, и не болел ни за одну из команд, которым нынче предстояло выйти на поле. Гриффиндорцы — понятно, соперники. Со слизеринцами же Шенбрюнн держал позицию холодного нейтралитета и не стремился искать дружбы, и потому не видел смысла болеть за команду, члены которой ему или глубоко неприятны, или просто безразличны. В их старой школе квиддич не существовал даже в виде факультативного предмета, ибо здание находилось в исторической части города и просто не имело в распоряжении такой огромной территории, которую можно было бы покрыть магглоотталкивающими и дезиллюминационными чарами. Для желающих же приобщиться к традиционному виду спорта волшебников существовала специальная секция, а тренировки проходили в поле за городом.
Вместе с одноклассниками дошли до стадиона и заняли места на самом верху слизеринской трибуны, под навесом — оттуда был достаточно хороший обзор, да и однокашники не доставали своей болтовней и криками. Лапина была благодарна Шенбрюнну за его заботу о ней — все-таки он жертвовал своим авторитетом среди слизеринцев ради общения с ней, одновременно осознавая, что никто из ее прежних друзей не стал бы уделять ей так много внимания. Ее первый парень не особо стремился сделать ей удобно и приятно, даже взять ее за руку на улице, на виду у всех, и то стыдился — как же, все будут знать, что у него с этой девушкой роман, зато себя всегда стремился окружить максимальным комфортом. Ее же бывший одногруппник, в которого Анна была влюблена во время учебы в университете, общался с ней только тогда, когда больше не с кем было, и, казалось, вообще не обращал на нее внимания, как на девушку. Она уже давно смирилась с тем, что ухаживания, причем со стороны тех парней, с кем ей было бы приятно общаться и проводить время, для нее непозволительная роскошь, тем более что замуж она как бы не хотела, и потому действия Шенбрюнна немало выбивали ее из привычной колеи, поднимая со дна былые чувства, похороненные под слоями ненависти и равнодушия. Она не знала, играет ли Карл сейчас на публику, считая, что подобная видимость отношений между ними наиболее эффективно может обеспечить ее безопасность, или же действительно испытывал к ней какие-либо чувства. Он не позволял себе далеко идущих намерений или даже намеков в ее сторону, но и не скрывал, что ему приятно ее общество. Легкие, ни к чему не обязывающие отношения с элементами флирта, доставляющие удовольствие им обоим.
Порой Лапина задумывалась: а как бы она поступила на его месте? Не то, чтобы она ценила общественное мнение, она, тем не менее, боялась порицания, которое вносит сильную нестабильность в привычный уклад жизни, выбивает почву из-под ног. И потому, обладая изначально какой-то репутацией и уважением среди сверстников, она определенно боялась бы потерять это. Нет, она не опустилась бы до откровенных издевательств и унижений, но вряд ли бы стала в открытую дружить с человеком, которого все презирают. Рассуждая в таком ключе, Анна пришла к выводу, что значительно уступает по моральным качествам сидящему рядом с ней Карлу и, следовательно, не достойна его. И она знала, что Карл не оценил бы подобного великодушия с ее стороны. “Если я с вами общаюсь, не значит ли это, что я уже считаю вас достойной себя?” — наверняка сказал бы он, абсолютно уверенный в своей правоте, вздумай она озвучить свои мысли. Девушка лукаво улыбнулась, сжав руку сидевшего рядом с ней юноши, который не менее хитро улыбнулся в ответ, сохраняя выражение внутреннего превосходства на лице. Как ни странно это было для Лапиной, но она впервые не боялась реакции другого человека на свои слова и действия, уже понимая, как ей следует себя вести с ним, но, что удивляло девушку еще больше, она знала, что желания ее будут восприняты, скорее всего, благосклонно.
Комментатор, невысокий полноватый парнишка с Хаффлпаффа, объявил тем временем о начале матча и пригласил обе команды на поле, поименно перечислив игроков, которые выходили из раздевалок с метлами наизготовку. Слизеринцы — в зеленом и гриффиндорцы в красном. Их спортивные мантии были короче, чем обычные школьные, и с узкими рукавами, на руки были надеты толстые стеганые перчатки до локтя, из такого же материала были изготовлены и сапоги — очевидно, из расчета на то, чтобы не замерзнуть, а также смягчить трение о мячи и биты. Если команда Слизерина состояла целиком из парней, причем довольно крупного телосложения, за исключением разве что Малфоя, то среди грифов были целых три девушки, да и остальные члены команды также были небольших габаритов. Первые рассчитывали исключительно на хитрость и, наверняка, на грязные приемы, в то время как вторые — на легкость и маневренность.
С каждой команды отделилось по одному игроку. По блондинистым прилизанным волосам и надменному выражению лица у одного и черной растрепанной шевелюре и очкам-велосипедам у другого не трудно было догадаться, что это Малфой и Поттер соответственно. Им, как капитанам, предстояло открыть матч.
- Капитаны команд, пожмите друг другу руки, — приказала судья и тренер полетов мадам Хуч — высокая женщина с ястребиным взглядом и короткими седыми волосами, также одетая в спортивную мантию.
Даже издалека было видно, как при касании скривились лица капитанов команд двух традиционно враждующих факультетов Хогвартса, и как каждый из них норовит сломать противнику руку своим чересчур дружеским пожатием.
- Пусть ваша игра будет честной, — добавила мадам Хуч, после чего приказала: — Все по метлам! — и пронзительно дунула в свисток.
Пятнадцать метел синхронно взлетели вверх. Игра началась.
- Джинни Уизли владеет квоффлом, — объявил комментатор, когда рыжая девушка в красной гриффиндорской мантии ловко поймала овальный коричневый мяч. — О, кажется ее подпирают сразу с двух сторон, — добавил он с неподдельным любопытством.
Рыжая охотница оказалась зажата в тиски между двумя рослыми слизеринцами, которые без конца пихались, пытаясь заставить ее расстаться с квоффлом, но гриффиндорка не сдавалась. Ловко спикировав вниз, она сделала переворот и передала пасс Демельзе, которую грубо пихнул Уркхарт, отобрав квоффл, о чем незамедлительно оповестил комментатор. Лавируя между бланджерами и пытающимися догнать его гриффами (но куда им на своих старых “Чистометах” против его новенького “Нимбуса-2001”?), он со всей мочи запустил мяч во вражеские кольца.
Уизли, дрейфоваший до этого у ворот, насторожился, крепко обхватив древко метлы обеими руками. Он помнил многочисленные наставления Гарри в упор следить за квоффлом и не отвлекаться на происходящее за пределами поля. Слизеринцы под руководством Пэнси Паркинсон завели свою противную песенку, которой дразнили Рона еще с пятого курса:
Рональд Уизли — наш король,
Рональд Уизли — наш герой,
Перед кольцами дырой
Так всегда и стой!
Квоффла Рон поймать не может,
Победить он нам поможет,
На помойке Рон родился,
Слизерину пригодился.
На скулах заиграли желваки, зубы крепко стиснуты, чтобы сдержать рвущуюся наружу обиду. Не сейчас. Главное — матч, главное — отразить гол... Квоффл, безумно вращаясь, на полной скорости несся к кольцам, с каждой секундой приближаясь все ближе и ближе, занимая все видимое пространство. Секунда, другая… они специально репетировали этот маневр на одной из последних тренировок. Отодвинуться чуть дальше от колец, сместиться на фут влево… Не вовремя начинают трястись руки — это от волнения. Он смелый, он сможет, главное — не трусить…
Слизеринцы, решив, что Уизли испугался квоффла, вновь запели “Рональд Уизли — наш король”, нарастал гул на трибунах, который ужасно давил на уши. Три, два, один — квоффл почти приблизился к кольцам и…
- Блестящий прием! — прокомментировал Кевин Уитби под одобрительные крики гриффиндорцев, хаффлпаффцев и равенкловцев, когда Рон Уизли, сделав вертушку метлой, эффектно отбил гол. — Квоффл у Синди Пим.
Лев на голове у Луны Лавгуд издал победный рык, а гриффиндорцы, подняв еще выше свои плакаты, дружно запели:
Рональд Уизли — наш король,
Рональд Уизли — наш герой,
Перед кольцами стеной
Так всегда и стой!
Квоффла Рональд не пропустит
И победы не упустит.
Вратарём наш Рон родился,
Гриффиндору пригодился.
Рон показал всем большой кулак, а товарищи по команде подняли большой палец вверх, показывая, что все было классно. Синди тем временем подрезал Вэйзи, так что она была вынуждена передать пасс Демельзе, чудом избежав удара бланджером. Демельза, обогнув Забини и Уркхарта, понеслась к слизеринским кольцам, кинув квоффл Джинни — они с Гарри изобрели новую тактику, смысл которой заключался в том, чтобы страховать своих товарищей по команде, по очереди передавая друг другу квоффл. Ловко увернулась от бланджера, запущенного в нее Крэббом, и тот попал в замешкавшегося Гойла, который пытался перерезать ей путь.
- Загонщик слизеринской команды Грегори Гойл получает травму и выбывает из игры, — с энтузиазмом объявил Уитби, пока мадам Помфри вместе с Сьзен Боунс и Элизой Миллер погружали хнычущего слизеринца на наколдованные носилки, которые тут же прогнулись под его весом. — Интересно, как же теперь будет играть Слизерин с одним загонщиком, который явно испытывает недостаток интеллекта?
- Уитби! — осадила его профессор МакГонагалл.
- Джинни Уизли забивает гол… и Гриффиндор лидирует со счетом 10:0! — прокричал комментатор под дружный рев трибун, смешанный с рычанием льва Луны Лавгуд.
Поттер только теперь осознал, что не высматривает снитч, а пристально наблюдает за ходом игры. Малфой парил в нескольких ярдах от него. Руки заиндевели от холода, а спины заныла от постоянного сидения в одной позе. Воздух был противно-влажным, казалось, им невозможно надышаться. Слизеринский блондин тоже выглядел не лучше — покрасневший нос, стиснутые челюсти, волосы — уже не прилизанные, а прилипшие ко лбу, скованная поза. После эпического провала в министерстве летом прошлого года позиции родителей нынешних змеек заметно пошатнулись, и никто из них не собирался жертвовать остатками своего влияния и авторитета ради мелких прихотей своих отпрысков, например, переноса матча на более удобный день. Мало того, они знали, что им не позволят этого.
На другом конце поля блеснул маленький золотой мячик, и Гарри, стремглав, ринулся за ним. На хвосте у него, как обычно, висел Малфой — тот всегда ленился искать снитч самостоятельно. Гриффиндорец быстро лавировал между охотников и загонщиков, едва успевая уклоняться от шальных бланджеров — необходимо, чтобы его товарищи по команде успели забить как можно больше голов перед тем, как он поймает снитч — тогда у них еще останется шанс на победу, даже если следующий матч с Хаффлпаффом они вдруг проиграют.
Прошло не меньше часа, пока Поттер носился над квиддичным полем, то резко поднимаясь вверх, то уходя вниз в отвесном пике под возбужденные крики публики. Один такой финт едва не стоил ему жизни — он успел затормозить и выровнять метлу лишь в футе от земли, так, что ступни его проехались по мягкой зеленой траве. Джинни прожигала его своим фирменным убийственным взглядом, как бы говоря: “Если ты остался жив сейчас, это не значит, что я не убью тебя сразу после матча”. С трибун глядит перекошенное лицо Невилла, будто в чем-то сомневающееся — Визерхоффа, а Гермиона опять расцарапала щеки в кровь, а потемневшие глаза были полны ужаса. У Гарри кольнуло сердце оттого, сколько он заставил пережить своих друзей в эти секунды, а в голове очень некстати всплыли слова мерзкого сальноволосого ублюдка: “Поттер, вы такой самодовольный кретин, как и ваш отец!”
Малфой, поняв уже, что гриффиндорец просто водит его за нос, поднялся обратно вверх и занял выжидательную позицию. Гриффиндорцы к тому времени успели забить пять голов и пропустить пару вражеских. Грэхем Причард, новый вратарь-четверокурсник в команде Слизерина, неплохо справлялся на тренировках, но сильно нервничал во время игры, отчего начинал сильно дергаться и не успевал следить за квоффлом, как Уизли на пятом курсе. Слизеринцы, лишившись одного из загонщиков, перестали стесняться даже самых грязных приемов, чтобы прорваться к воротам соперника. Крэбб зашвырнул бланджер в Демельзу Роббинс, которую очень вовремя пордезал Уркхарт, не дав возможность уйти. Забини повторил маневр Джинни Уизли, в результате которого Пикс ударил битой Кута. Теперь у гриффов стало на одного игрока меньше. Слизеринские охотники криво ухмыльнулись: львы так горят желанием восстановить справедливость, что вместо того, чтобы оставить свои распри на потом, начинают выяснять свои отношения на глазах у всех. Поттер, оба Уизли и эта полукровка Пим пытаются вдолбить Пиксу, какой он дурак, не задумываясь о том, что сами деморализуют своего же игрока. А эта мелкая стерва Уизли еще смеет указывать им, слизеринцам, что они нечестно и подло поступают.
Мадам Хуч назначила змеям двойное пенальти. Причард сумел отбить оба удара, однако последний, сделанный Джинни Уизли, повредил его метлу, которую теперь стало сильно заносить вправо. Игра продолжилась. Пикс, оставшись без напарника, вынужден был страховать девушек, которых слизеринские охотники так и норовили сбить с метел. Галантные на земле и, в особенности, в Слизеринской гостиной, оказавшись в воздухе, они моментально забывали обо всех правилах вежливости, считая, что это не их проблемы, что “этот придурок Поттер набрал в команду девчонок”.
Матч стал напоминать позиционную мини-войну: каждая из команд то прорывалась на короткое время на половину соперника, то уходила в глухую оборону. Вот Уизли в самый последний момент успел отбить квоффл головой, передав его тем самым Пим, которой пришлось отвлечь на себя внимание Вэйзи, Забини, Уркхарта и Крэбба. Вот Причард схватил мяч, когда тот уже коснулся одного из колец. Метла в очередной раз сделала неудачный крен вправо, и квоффл полетел в затылок Крэббу, которого, в свою очередь, пихнул Забини, едва не подставившись под бланджер, пущенный Пиксом.
Среди болельщиков нарастало напряжение: игра приобретала затяжной характер, ловцы не торопились искать снитч, а остальные игроки просто мешали друг другу на поле, по возможности не давая забить гол в свои ворота. Уже давно убрали плакаты со всевозможными подбадривающими лозунгами в адрес своей команды или ругательными — в адрес соперников, а львиная шапка Луны Лавгуд не издавала свой громкий победный рык. Вновь усилившийся дождь не прибавлял энтузиазма, заставляя учеников кутаться в шарфы и мантии, зато усиливал желание как можно скорее вернуться в замок, а, еще лучше, на диван перед камином в теплой и уютной гостиной своего факультета. Мадам Помфри, дежурившая внизу для оказания экстренной медпомощи, на чем свет стоит, проклинала чрезмерно опасную игру с ее дурацкими правилами: двое с переломами уже лежат в Больничном крыле, а после матча все свалятся с простудой и высокой температурой, а Бодроперцового зелья на всех не хватит.
Гарри Поттер, не спеша, кружил над стадионом, пытаясь высмотреть крохотный золотой снитч во влажной серой дымке. Около противоположного конца поля тоже самой проделывал Малфой. К дождю прибавился ветер, стало совсем холодно, и зубы принялись выстукивать дробь. Кружка горячего шоколады была бы в самый раз, но на квиддичном поле это непозволительная роскошь. Жаль, что нельзя подлететь к Гермионе и спросить, знает ли она подходящее заклинание, или к Джинни — все-таки она выросла в семье волшебников и должна знать несколько бытовых заклинаний из разряда “на все случаи жизни”. В голове неожиданно что-то щелкнуло, заставив вернуться к событиям двухнедельной давности.
Ретроспектива…
- Вы хоть с простыми водоотталкивающими чарами знакомы? — спросил его Визерхофф, когда одним дождливым вечером они оба направлялись в библиотеку.
Вернее, в библиотеку шел Визерхофф, а Гарри его просто догнал, чтобы расспросить о кровной защите, и немец тогда рассказал ему какую-то несусветную муть о кровной защите, и его слова ничуть не совпадали с объяснениями Дамблдора.
- Да, Гермиона показывала на третьем курсе, — ответил Гарри, кутаясь в мантию — окна в галереях не были застеклены, а дождь лил, как из ведра, обещая затопить все вокруг.
- А согревающие чары? — поинтересовался Визерхофф.
- Гермиона накладывала как-то, — пробормотал Гарри.
- Мистер Поттер, вы вообще хоть раз пробовали сами хоть что-нибудь сделать?! — возмутился Лотар. — Без помощи мисс Грейнджер?
Без помощи мисс Грейнджер… Именно про нее Гарри вспомнил, когда ему в очередной раз потребовалась помощь. Да, а Визерхофф, кажется, показал все-таки нужное заклинание…
- Смотри и учись! — Визерхофф взял руку Гарри в свою и принялся выводить аккуратный пятилучевой контур, замкнутый в круг. — Повторяй за мной: Ca-le-fa-cto-r (4)!
Конец ретроспективы.
- Ca-le-fa-cto-r! — повторил по слогам Поттер, выписав звездообразный контур на уровне груди, и тут же почувствовал, как из его волшебной палочки, подобно обратному ходу пылесоса, исходит теплая магическая энергия, которая обволакивает его, как одеялом.
Недалеко от слизеринских колец сверкнул золотой снитч, и Гарри Поттер, уже не ведающий холода, не долго думая, устремился за шустрым и пронырливым мячиком.
- О, Поттер снова заметил снитч! — с воодушевлением прокомментировал Кевин Уитби, и гриффиндорская трибуна дружно вздохнула с облегчением. — Над головами болельщиков вновь поднялись плакаты и транспаранты. — Кажется, он применил какое-то неизвестное заклинание, — все обратили внимание на золотисто-розовый воронкообразный поток магии, вышедший из палочки гриффиндорца.
- Согревающие чары, мистер Уитби! — строго добавила декан Гриффиндора.
Поттер устремился к земле, почти в точности повторяя траекторию снитча. На хвосте у него сидел Малфой, то и дело пытавшийся вырваться вперед. Охотники, то и дело пихаясь, пытались прорваться с квоффлом к вражеским воротам, а загонщики посылали бланджеры то друг в друга, то в ловцов команды соперника, когда те оказывались поблизости. Снитч резко взметнулся вверх, и следом за ним Поттер, из-за чего гриффиндорцам пришлось отказаться от очередного хитрого маневра, придуманного Джинни, а слизеринцы получили преимущество во времени, чем и воспользовались, чтобы забить гол, пока идиот Уизли пялился на своего шрамоголового дружка. Болельщики с львиного, барсучьего и вороньего факультета издали вздох разочарования, а змейки завели свою любимую песню “Рональд Уизли — наш король”. Гриффиндор выигрывал пока что лишь с небольшим отрывом.
- Кажется, у нас идет битва за снитч, — объявил Уитби, заметив, как ловцы обеих команд несутся бок о бок над самой землей, по очереди пихая друг друга, понемногу прорываясь вперед, выжимая из метел максимальную скорость.
Болельщики затаили дыхание, Уизли и Пикс специально снизились, чтобы лучше рассмотреть битву за снитч, совсем забыв о своих обязанностях в команде, чем не преминули воспользоваться охотники команды соперника, которым таки удалось забить гол. Джинни в очередной раз напомнила брату, какой тот идиот. Рон надулся и отбил следующий мяч головой, после чего, наконец, занял оборонную позицию у колец.
Снитч тем временем неуклонно приближался к шестам, даже не думая замедляться. Если бы “Молнию” можно было заставить лететь хоть немного быстрее… Гарри вытянул руку, насколько смог, но не дотягивался до крошечного золотого мячика даже кончиками пальцев. Сильный ветер трепел его волосы, обдавая холодом лицо, и резко врывался в легкие. Согревающие чары начали выветриваться, но внизу хотя бы не было мокрого и липкого тумана. Малфой, летевший прямо за хвостом у Поттера, немного отстал, видимо, надеясь, что тот, сделав очередную глупость, свалится с метлы и не сможет поймать снитч. И Поттер действительно затевал кое-что. Интуиция подсказывала ему, что снитч обогнет сейчас шест полукругом и полетит по косой вверх. Слишком рискованно, но другой шанс вряд ли представится. Приподнявшись на метле, одной рукой юноша ухватился за шест, а другой сделал резкий рывок вправо и вверх. Слева что-то хрустнуло, и Гарри с трудом удалось ухватиться за метлу, чтобы не упасть. Превозмогая боль — левая рука висела плетью, причиняя одни сплошные неудобства, он выровнял метловище и не спеша вылетел на середину поля, вскинув правую в победном жесте — он поймал снитч!
4) (лат.) Согреваюсь!
Сообщение отредактировал PPh3 - Суббота, 10.11.2012, 01:36 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Среда, 07.03.2012, 22:17 | Сообщение # 95 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Трибуны раздались оглушительным воем свистом и улюлюканьем, болельщики повскакивали с мест, пытаясь прорваться к полю. Товарищи по команде окружили Гарри и, подстраховав, помогли ему спуститься на землю.
- Гриффиндор побеждает со счетом двести сорок — семьдесят! Блестящая победа! — объявил комментатор, но его голос потонул в общем шуме.
Мадам Помфри отпустила гриффиндорца лишь вечером, когда ужин в Большом Зале уже подходил к концу, срастив кости и порванные связки и заставив выпить кучу противных зелий. Пару раз заходили Рон, Джинни и Гермиона. Рона школьный колдомедик тут же проверила на наличие переломов и прочих травм, в то время как Джинни поначалу долго высказала Гарри, какой тот безответственный, и как всех напугал, исполнив тот дурацкий финт, и что команда без него бы просто не выиграла, но вскоре сменила гнев на милость и, расцеловав своего парня в благодарность за то, что он все-таки остался жив, принялась с энтузиазмом рассказывать, какую замечательную вечеринку они готовят сегодняшним вечером. Гермиона же больше молчала, лишь ненадолго сжав своему другу руку, на щеках все еще “красовались” красные отметины от ногтей, которые, по словам Джинни, “необходимо срочно убрать, чтобы Рону приятно смотреть было”, зато глаза сказали все, что не произнес язык. Радость, что ее друг остался жив и выиграл матч, забота, нежность, грусть, разочарование, что ее друг и почти брат рисковал жизнью ради какой-то дурацкой игры, облегчение. Один раз заходили Невилл и Луна: Невилл пожелал поправиться как можно скорее и снова сообщил, что в Гриффиндорской гостиной готовится грандиозное празднество в честь сегодняшней победы; Луна же мечтательно заметила, что Гарри просто великолепно играл, и подарила талисман в виде сушеных редисок для отгнания мозгошмыков. Но, что удивило Гарри больше всего, его зашел навестить Лотар Визерхофф, хотя, возможно, он это сделал для того, чтобы лишний раз увидеться со своей девушкой, которая на пару со Сьюзен Боунс помогала мадам Помфри. Лотар не стал читать нотации по поводу того, как глупо Гарри повел себя в середине матча, заметив лишь, что обманный ход для отвлечения внимания противника не стоит таких сложностей и риска, похвалил за то, что тот сам догадался использовать Согревающие чары, и, как и Невилл, пожелал скорейшего выздоровления.
Когда Гарри вернулся в гостиную, празднование уже началось, но было заметно, что все специально его ждали. По колдорадио играл новый хит “Ведуний”, по стенам были развешаны заколдованные плакаты с переливающимися надписями вроде “Гриффиндор вперед!”, “Гарри Поттер круче всех” и “Слизерин — отстой!” и фотографии, запечатлевающие лучшие финты игроков гриффиндорской команды, сделанные во время матча братьями Криви. Ученики не громко переговаривались между собой, не спеша потягивая сливочное пиво. Некоторые, в основном девушки, танцевали, покачивая бедрами в такт музыке. Но, стоило Поттеру пройти вглубь комнаты, как его товарищи по факультету тут же расступились, радостно приветствуя своего героя, и вручили заполненную до краев кружку со сливочным пивом.
- За победу над змеями! — громко заорал Рон, обняв своего друга.
Остальные грифиндорцы заулюлюкали и принялись чокаться кружками.
- Гарри Поттер круче всех! — пытались перекричать толпу Колин и Деннис Криви.
- Э… — выдал Гарри, когда шум, наконец, стих. — Это была наша первая игра в этом году, сложная и тяжелая. И наш факультет ни за что бы ее не выиграл, если бы не профессионализм и самоотверженность нашей команды. — Рон, дружище, ты стойко сегодня стоял у ворот, и во многом благодаря тебе слизеринцам не удалось выцарапать у нас победу.
Друзья обнялись под дружные аплодисменты одноклассников.
- Джинни, Демельза, Синди, вы все сегодня мастерски играли, как одно целое. Пожалуй, еще никого слизеринцы не боялись так сильно, как вас. И если бы не твои идеи, Джинни, мы бы вряд ли смогли выиграть игру с такими небольшими потерями, — Гарри неловко улыбнулся.
Джинни же, засияв, как начищенный кнат, кинулась на шею своему парню. Пара поцеловалась под бурные и продолжительные аплодисменты всей гостиной и пару вспышек фотоаппарата. Еще раз чокнувшись, ребята осушили кружки и принялись во всю веселиться. Громче стала музыка, середина гостиной, превращенная в танцпол, быстро заполнилась юношами и девушками разной степени раздетости. Для пущей убедительности Дин с Симусом установили на пере столиком вращающиеся зеркальные шары, которые отбрасывали разноцветные блики.
Нет, Лотар Визерзофф не был против существования магглов, как таковых. Мало того, он признавал, что, несмотря на “Охоту на ведьм”, активно проводившуюся в Новое время, многими своими достижениями магический мир обязан именно магглов. Он считал, что можно и нужно — перенимать лучшие достижения чужих культур для развития своей собственной, но то, что он видел сейчас, назвать достижением язык ну никак не поворачивался. Юбки короче некуда, джинсы со специально заниженной талией, кофты, нисколько не прикрывающие живот у девушек. Парни танцуют в расстегнутых рубашках или вообще в майках. И движения какие-то примитивные, абсолютно лишенные эстетики и изящества. Будто это не ученики лучшей в Европе школы чародейства и волшебства, а сборище некультурных подростков из далеко не самого благополучного маггловского пригорода. Да, это известный факт, что в Гриффиндоре много магглорожденных, но почему они несут свою культуру, причем не лучшую ее часть, в новый для них мир, вместо того, чтобы интегрироваться в ту культуру, к которой, во всяком случае, формально, принадлежат теперь?
То и дело Лотар порывался уйти — он чувствовал себя чужим среди общего веселья, но каждый раз останавливался: это все-таки его факультет, и потому он обязан принять хотя бы формальное участие в праздновании, к которому, кстати, совершенно не помогал готовиться. А ведь он мог он мог бы провести это время гораздо приятнее и интереснее, посидев с Элизой в гостиной у хаффлов или погуляв с ней же по замку — он был уверен, что его невесте понравилась бы романтическая вечерняя прогулка. А что, это идея. Визерхофф откинулся на спинку кресла, блаженно прикрыв глаза. Он сажает Элизу к себе на колени — она позволяла ему это делать как будущему мужу. Одной рукой он придерживает ее за талию, другой накручивает себе на палец прядь ее мягких золотистых волос. Она мило и застенчиво улыбается, опуская голову, и обнимает его в ответ. Он притягивает ее к себе и целует — сначала в висок, потом в губы, нежно, аккуратно, чтобы она не испугалась, а смогла привыкнуть к новым ощущениями, будоражащим тело и душу. Было свое особое очарование в этой трогательной невинности — приручать ее шаг за шагом, подобно тому, как роза раскрывается не сразу, но день за днем распускает свои лепестки.
Вынырнув их своих мечтаний, Лотар быстро написал приглашение и, вызвав школьного эльфа, приказал передать его юной фрейлейн Миллер, когда та будет одна. Снова бросил короткий взгляд в центр гриффиндорской гостиной. Гермиона Грейнджер… яркая и интересная личность в отсутствие своих туповатых друзей, вызывала теперь не гнев и раздражение, как это бывало во время их традиционных спорах по вечерам, а отвращение. Ему было противно смотреть, как она, явно выпив что-то крепкое, теперь глупо трясет головой и виляет бедрами, позволяя Уизли тискать ее прямо на виду у всех, как она деградирует в окружении этих ограниченных личностей. Резко захлопнув книгу, Визерхофф встал из-за стола и направился к выходу из общежития, не заметив, как одна лохматая гриффиндорка проводила его затуманенным взглядом, в котором пробивалось отчаяние.
Гермиона Грейнджер еще никогда не веселилась так в своей жизни. Алкоголь ударил в мозг, и необходимость прилично себя вести и поддерживать статус-кво быстро отошла на десятый план, уступив место небывалой эйфории и адреналину танца. Даже поцелуи и прикосновения Рона не казались теперь такими слюнявыми и грубыми… Пить, жутко хочется пить… Все-таки огневиски — это большая-большая гадость. И почему считается, что ее обязательно нужно попробовать, чтобы почувствовать себя взрослым.
- Сушняк? — поинтересовалась Джинни, встретив подругу в уборной.
Гермиона посмотрела на нее непонимающим взглядом, где-то на задворках сознания мелькнула мысль: а откуда это маленькая Джинни, которой только этим летом исполнилось шестнадцать, знает, что бывает после огневиски.
- У Фреда с Джорджем похуже было, когда они в первый раз попробовали, — пояснила Джинни. — Просто они выпили намного больше тебя. С посвящением Гермиона! — радостно сказала она, похлопав Гермиону по плечу.
Та продолжала глупо таращиться в зеркало перед собой, не замечая ничего вокруг.
- Ладно, пойдем ко мне, у меня есть тыквенный сок.
Взяв Гермиону за руку, Уизли отвела ее в спальню девочек шестого курса. Графин с тыквенным соком стоял на подоконнике около ее кровати. Приятный, холодный, бодрящий… Гермиона выпила целых три стакана, прежде чем, наконец, пришла в себя.
- Ой, Джинни, прости, я почти все у тебя выпила! — воскликнула староста Гриффиндора.
- Ничего, потом еще на кухне возьму, — примирительным тоном ответила младшая Уизли. — Пойдем лучше в гостиную: меня ждет Гарри, а тебя наверняка заждался Рон.
Девушки вернулись в гостиную, где все еще продолжалось празднование победы в сегодняшнем матче. Первокурсников, уже начавших клевать носом, загнали наверх, зато подростки, большинство из которых уже успели попробовать “напитки покрепче”, активно выплясывали на танцполе, стремясь оттянуться по полной. Гермиона присоединилась к танцующим, без особого энтузиазма двигаясь в такт музыке. Девушка почувствовала невероятную скуку и апатию, будто рядом нет чего-то, без чего она не может обойтись; все остальное казалось же ей каким-то лишним и ненужным. Сзади подошел Рон, заигрывавший до этого с Лавандой, которая щеголяла в мини-платье с огромным вырезом, заставляя всех парней невольно засматриваться в ее сторону и ронять челюсти на пол. Рон положил ей руки на бедра и прижал к себе, прикосновения его вновь стали настойчивыми и неприятными, но Гермиона не заостряла на них внимания: ее взгляд был прикован к рыжеволосому парню, сидевшему за дальним столиком вместе с Невиллом. Он… Гермиону непреодолимо тянуло к нему, мир без него не имеет смысла, он все для нее в этой жизни, она должна покориться ему, отдаться… Объект вожделения на минуту оторвался от книги и посмотрел на старосту Гриффиндора: в его серых глазах читалось осуждение, разочарование, отвращение, но никак не любовь и обожание. Стало невыносимо грустно, будто ее только швырнули в грязное болото, из которого ей уже не выбраться.
Рон резко развернул девушку к себе лицом и под дружное улюлюканье подвыпивших одноклассников страстно поцеловал в губы. Этот мерзкий запах изо рта, огромный чужой язык во рту, повсюду слюни — Гермионе было явно не до удовольствия. Алкоголь выветривался из мозга, а вместе с ним эйфория и легкость восприятия действительности. Краем глаза гриффиндорка заметила своих друзей: Гарри и Джинни также слились в страстном поцелуе, от которого, кажется, оба были в восторге. На пару секунд Джинни открыла глаза, лукаво подмигнув подруге и подняв большой палец вверх, после чего, не отрываясь от губ Гарри, потащила его наверх, в спальню мальчиков: предстоящая ночь обещала быть жаркой.
Гермиона снова бросила взгляд на дальний столик у окна — Невилл показывал Фэй и Келле какое-то африканское растение, а вот его соседа уже не было рядом. Девушка вырвалась из объятий своего парня и, проталкиваясь между однокашниками, тщетно пыталась найти объект своих мечтаний. Глаза ее расширились и потемнели, выдавая какую-то иррациональную решимость, совсем не характерную для правильной Гермионы Грейнджер.
Пробравшись к выходу из гостиной, староста Гриффиндора вышла в коридор и понеслась вперед, не разбирая направления. Она не думала, куда она идет и зачем, просто позволяя ногам делать свое дело. Она должна найти его непременно, именно сейчас, иначе будет слишком поздно. Почему — мисс Грейнджер не могла объяснить себе и даже не задумывалась над этим.
- Лотар!.. — шумно выдохнула она, нагнав своего одноклассника в одном из коридоров двумя этажами ниже.
Взгляд ее по-прежнему был неосмыслен и затуманен, от быстрого бега раскраснелись щеки и часто вздымалась грудь.
- Мисс Грейнджер? — удивился Визерхофф.
Ему было странно видеть здесь Грейнджер, до этого самозабвенно целовавшуюся с Уизли, а воспоминание о Уизли, в свою очередь, вызвало отвращение к данному субъекту, моментально отразившееся на лице немца.
- Лотар! — в голосе девушки чувствовалась мольба, в глазах навернулись слезы. — Я не могу без тебя!.. Почему ты отвергаешь меня?
Она подошла к юноше совсем близко и взяла его лицо в свои ладони, провела подушечками пальцев по губам. Ее прикосновения обжигали и пробуждали сдерживаемое до этого мужское начало, карие глаза смотрели на него преданно-преданно, а мягкие розовые губы жаждали поцелуя. Лотар поймал себя на мысли, что не против поцеловать свою одноклассницу, но тут же одернул себя: это будет предательством по отношению к Элизе, тем более что Грейнджер его только раздражает, и вообще она только что целовалась с Уизли, которого он ненавидит. В свете последних обстоятельств ее поведение кажется более, чем странным, а это означает, что Карл был полностью прав. А это значит, что Грейнджер или дали не то лекарство в Больничном крыле, или же ее кто-то снова травит.
Резко одернув руки своей одноклассницы от своего лица, он схватил ее за локоть и повел в сторону Больничного крыла. Проблему с Грейнджер необходимо было решить как можно скорее, и сон школьной медсестры в данный момент заботил Лотара Визерхоффа в последнюю очередь.
Элиза нервно мерила шагами гостиную Хаффлпаффа, не в силах найти себе место от беспокойства. Лотар обещал зайти за ней пятнадцать минут назад, но его все еще не было. А ведь он никогда раньше не опаздывал. Поначалу ей показалось странным, что он назначил свидание так поздно, но ей также хотелось побыть с ним наедине, а до отбоя оставалось больше часа, так что они могли погулять без риска быть пойманными. Еще на первой неделе учебы Джастин показал ей одну комнату в северной части замка. Она была совершенно пустая, если не считать резной деревянной скамейки в стенной нише и кадок с кустами роз, обвивавших тонкие готические колонны посередине, и выглядела немного заброшенной. Днем из высоких стрельчатых окон открывался чудесный вид на горы, покрытые густым хвойным лесом, которые ночью преображались и становились еще более величественными и пугающими. Идеальное место для свиданий.
Напольные часы показывали уже десять минут одиннадцатого, заставив девушку заметно беспокоиться. Движущиеся лестницы, исчезающие ступеньки — вдруг Лотар упал и сломал себе руку или ногу, и ему никто не может помочь. Драка в гостиной или темном коридоре — Элиза знала о, мягко говоря, не очень хороших отношениях своего жениха с некоторыми одноклассниками. Вдруг его избили или прокляли? Конечно, можно было послать Патронуса, но, привыкшая к более замкнутым отношениям и впитавшая в себя определенные устои чистокровных волшебников в силу дружбы с последними, юная фрейлейн Миллер отвергала данную возможность: среди волшебников не принято демонстрировать своего Патронуса, воплощение личного счастья, малознакомым лицам и, тем более, сообщать подобным образом о своих проблемах. В любом случае, ей нужно немедленно его найти.
- Ты куда, Элиза? — поинтересовался Джастин, заметив, как его одноклассница подошла к двери. — Что-то случилось?
Она все еще ему нравилась, и хотя он знал, что ни о каких серьезных отношениях с ней не может быть и речи, Джастин по-прежнему не мог спокойно чувствовать в ее присутствии, особенно когда они оказывались одни. Ему безудержно хотелось быть рядом с Элизой, купаясь в лучах теплого и ласкового света, который она излучала вокруг себя. И неважно, что следом за радостью и эйфорией придут боль и грусть. Придут, когда уйдет Элиза.
Девушка замялась. Она не знала, как рассказать о своей проблеме парню, которому безумно нравилась, и которому могло бы быть выгодно, если бы с Лотаром что-то случилось. Нет! Нельзя так плохо думать о людях! Джастин просто хочет помочь ей.
Угадав направление мыслей своей одноклассницы, Финч-Флетчли мягко взял ее руки в свои, поглаживая тыльные стороны ладоней. Он достаточно наблюдал за ней и Шенбрюнном, чтобы запомнить, что этот жест успокаивает девушку. Элиза опустила голову, и золотые кудри упали ей на лоб.
- Ты можешь доверять мне, — мягко сказал он, посмотрев на нее снизу вверх, чтобы видеть глаза. — Я не причиню вреда ни тебе, ни… — сглотнул, — Лотару. — Клянусь!
- Я боюсь, что с ним что-то случилось… — ответила девушка, не разжимая рук, и нервно замотала головой.
- Хорошо, давай найдем его, — предложил Джастин, и Элиза кивнула ему в знак согласия.
В коридоре им встретился Захария, который, судя по всему, ходил на кухню, чтобы разживиться какими-никакими закусками — из-за назначенных Спраут отработок он вынужден был пропускать ужин и потому наносил регулярные визиты Хогвартским эльфам, которые всегда рады были накормить голодающих студентов. Карманы его мантии были сильно оттопырены, являя миру сэндвичи и булочки с различными начинками, а от самого юноши пахло тыквенным пирогом и корицей. Увидев вместе Миллер и Финч-Флетчли, Смит не удержался от язвительных комментариев в адрес девушки, вздумавшей, по его мнению, нарушить верность своему жениху, и посочувствовал своему однокласснику, которому, наверное, будет чрезвычайно скучно в обществе такой высокоморальной и фригидной девицы, которая и спит, наверное, в колпаке и бабушкиных панталонах. Элиза едва смогла удержать Джастина от рукоприкладства, так что наказание Смита ограничилось лишь заклинаниями немоты и полоскания рта.
Время продолжало идти, и у Элизы засосало под ложечкой. Ей казалось, что должно непременно случиться что-то ужасное, что она не в силах будет предотвратить, и потому девушка с удвоенной скоростью направилась в сторону Больничного крыла. Рядом с ней шел неожиданно молчаливый Джастин, который отчетливо видел страх в глазах своей одноклассницы и теперь гадал, каких неприятностей им стоит ожидать, морально готовясь к тому, чтобы стать на защиту девушки, если ей будет грозить опасность. Замыкал шествие Захария Смит, который всю дорогу только и делал, что беззвучно открывал рот и пускал мыльные пузыри.
- Лотар, пожалуйста… я не могу без тебя!..
Они с Грейнджер уже почти дошли до Больничного крыла, и всю дорогу она ныла и между всхлипами признавалась ему в любви. Это раздражало. А еще она то и дело пыталась повеситься ему на шею. Это раздражало еще больше, но, что хуже всего, Лотар чувствовал, как в нем поднимается жар и непреодолимое желание дать Грейнджер то, чего она хочет. Его тоже отравили, или же это передается через физический контакт?
- Мисс Грейнджер, потерпите еще немного… вы больны… вам нужно лекарство, — Визерхофф сам говорил теперь, чуть дыша, пытаясь преодолеть в себе желание обнять Грейнджер и почувствовать вкус ее губ. — Нам осталось пройти совсем немного… школьная медсестра вас вылечит.
- Нет… — выдохнула Гермиона, посмотрев на своего одноклассника отчаянным взглядом, и, потянувшись на цыпочках, обхватила его лицо руками и поцеловала.
Он не сопротивлялся, он забыл думать о том, что это неправильно и неестественно. Вместо этого он обнял ее в ответ, еще больше сократив расстояние между ними. Его ладони плавно скользили по спине, заставляя выгибаться навстречу. Углубил поцелуй, привалив Грейнджер к стене — ноги ее уже не держали. Ее руки страстно блуждали по его голове, устраивая фирменный беспорядок из его рыжих вихр, спустились к шее и на автомате расстегнули верхнюю пуговицу, расслабили галстук — последнему Лотар был только рад. Шумно выдохнул, и Гермиона перехватила инициативу в свои руки. Поцелуи горячие, страстные, обжигающие… Если робкую и застенчивую Элизу можно было сравнить с глубокой и спокойной рекой, текущей меж цветущих углов, то Грейнджер был огнем, поглощающем и сметающем все на своем пути.
- Elise… /нем. Элиза…/ — произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Визерхоффу казалось, что он что-то делает неправильно, что есть что-то порочное в том, что происходит сейчас, но не мог понять, что именно. В сознании возник мимолетный образ красивой девушки с кудрявыми золотыми волосами и голубыми грустными глазами, и тут же потух, уступив лицу кареглазой шатенки, между поцелуями шептавшей его имя.
- Я люблю тебя, — на одном дыхании проговорила Гермиона и снова припала к его губам.
- Nein! /нем. Нет!/ — знакомый и некогда милый сердцу голос, полный отчаянья и обиды, резанул пространство, разбив на множество осколков иллюзию из розовых грез.
Раздался злорадный смех Захарии Смита, с которого уже спало Заклятие Немоты.
Визерхофф резко оттолкнул от себя Грейнджер. Осознание только что совершенного проступка навалилось на него вместе со страшным грузом вины. Элиза, которой он клялся в любви, которую носил на руках и на которой намеревался жениться в будущем… он только предал ее. Но, хуже того, он предал своего друга Карла, который ради них пожертвовал своим счастьем.
- Elise, halt!.. Verzeihe mich, bitte! /нем. Элиза, постой!.. Прости меня, пожалуйста!/ — крикнул Лотар, бросившись к галерее к лестнице, на которой только что стояла девушка.
В свете факела мелькнула волна золотых волос и тут же исчезла в темном арочном проходе. На каменные плиты упало тонкое золотое кольцо с сапфирами — некогда символ любви и радости, теперь же — обмана и предательства. Еще никогда в жизни Лотару Визерхоффу не было столь горько и стыдно одновременно.
|
| |
| |
| PPh3 | Дата: Суббота, 21.04.2012, 12:49 | Сообщение # 96 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Глава 30. Последствия (Часть 1)
Всю следующую неделю Хогвартс готовился к прибытию немецкой делегации. Эльфы без конца сновали по коридорам с тряпками и ведрами, натирая до блеска окна и доспехи. С картинных рам и подсвечников собрали всю пыль и паутину, а проходы в коридоры, не пользовавшиеся особой популярностью и, следовательно, давно запущенные, закрыли скульптурами и гобеленами. Учеников в спешном порядке начали обучать основам этикета: вставать при появлении в комнате учителей или членов делегации и кланяться/делать реверанс при личном знакомстве, не набрасываться на еду, как только она появляется на столах, а аккуратно накладывать себе небольшими порциями, а также правильно пользоваться столовыми приборами и салфетками. Под мантии запретили надевать маггловскую одежду, чем особенно грешили старшекурсники, уже переборовшие детский страх перед учителями. Кроме того, немало времени и сил пришлось потратить, чтобы научить ходить студентов по коридорам не хаотичной толпой, заполняющей все имеющееся пространство, а узким и ровным, пусть и свободным строем.
Большинству студентов Хогвартса подобные нововведения, естественно, были не по душе: почему из-за каких-то пяти человек им навязывают столько неудобных дополнительных правил? Почему нельзя ходить в джинсах и толстовках, а только в этом давно вышедшем из моды шмотье? Почему нельзя носить кроссовки, ведь они намного удобнее и практичнее, чем туфли? А правила столового этикета — их что, за идиотов держат? Как будто никого дома родители не учили, как за столом себя вести. Лишь слизеринцы поглядывали с пренебрежением и снисхождением одновременно, как тщетно старая кошка пытается отучить своих любимых предателей крови и грязнокровок не хватать руками все, до чего можно дотянуться, и есть с набитым ртом; не толкаться в коридорах и нормально одеваться. Как Спраут повторяет по два раза инструкции своим барсукам-старшеклассникам, чтобы те донесли их до малышей, в то время как сама до сих пор не может выйти из образа огородного пугала. Как равенкловцы в кои-то веки учатся не читать за едой и ходить, смотря по сторонам, а не тупо уткнувшись в книжку. Это же всем ясно, что такие ботаники уже давно забыли, как вести себя в приличном обществе. И только они, слизеринцы, питомцы факультета великого Салазара и отпрыски благороднейших домов магической Британии, могут по праву гордиться собой и своим воспитанием. Уж они точно не подведут свой факультет.
Как предупредил в своем письме господин Геннинген, вместе с ним прибудут глава Отдела образования господин Шварц и секретарь фрау Бёллер. Немецкая делегация будет присутствовать не только на общих трапезах, но и на всех уроках, которые посещают немецкие студенты, а также ознакомится с условиями проживания последних. Узнав об этом, МакГонагалл чуть не схватилась за голову: даже во времена диктата Амбридж не было такого жесткого контроля над Хогвартсом! И вообще, почему Британское Министерство магии и Совет Попечителей Хогвартса не озаботились тем, чтобы прекратить столь откровенное вмешательство иностранного государства в дела Хогварса? Снейп сидел с таким видом, будто съел целый фунт лимонов. Уоррингтон, хотя также был недоволен подобной наглостью немцев, лишь развел руками и сказал, что Министерства магии обеих стран согласовали между собой все правовые и бюрократические вопросы еще до начала учебного года. Спраут и Флитвик восприняли новость совершенно спокойно (декан Хаффлпаффа даже в очередной раз похвалила свою новую студентку), а Дамблдор продолжал безмятежно улыбаться и поглощать лимонные дольки.
Другой немаловажной проблемой, ставшей перед педагогическим коллективом лучшей в Европе школы чародейства и волшебства, оказались коллоквиумы. Преподаватели догадывались в целом, что это нечто вроде устного теста по пройденному материалу, но не совсем понимали, как их следует проводить, а также сетовали на недостаток времени: у каждого нагрузка от двух до восьми академических часов в день, кучи письменных работ на проверку, а у некоторых еще и обязанности деканов.
- Очень просто, — с сарказмом произнес Снейп во время очередного педсовета. — Мы и так тратим слишком много времени на обучение этих идиотов простейшим вещам…
- Северус!.. — воскликнули хором Дамблдор и МакГонагалл, все своим видом показывая, насколько их оскорбляет подобное неуважение в адрес юных волшебников.
- Что вы предлагаете, Северус? — решил перейти к делу Флитвик, из всех учителей он выглядел наиболее заинтересованным в решении вопроса с коллоквиумами.
- Выделить учебные часы под проведение коллоквиумов, — с пренебрежением ответил Мастер Зелий, сделав такое выражение лица, будто данная идея должна быть очевидной для всех. — И субботы.
- Но, Северус, многие ученики еще не… — возразила МакГонагалл.
- Если даже Финч-Флетчли и МакМиллан смогли освоить Чары Восстановления, в отличие от Уизли… — перебил ее Снейп.
- Мистер МакМиллан и мистер Финч-Флетли — очень прилежные и старательные мальчики! — тут же заступилась за своих студентов Помона.
- Минерва, я думаю, мистеру Поттеру и мистеру Уизли зачет по пройденной теме можно поставить авансом, — сказал Дамблдор, закинув в рот очередную лимонную дольку.
Минерва едва не потеряла челюсть, Филеас от удивления упал с кресла, Помона кинулась помогать Филеасу, а декан Слизерина продолжал сидеть на месте с равнодушно-брезгливым выражением лица. Конечно, ведь это Поттер и Уизли, их надо щадить, ими надо восхищаться! Северус едва удержал себя от того, чтобы не плюнуть прямо здесь, в директорском кабинете. Вначале, Альбус, вы пропихиваете этих идиотов вне общего порядка на курс продвинутого зельеварения, совершенно игнорируя тот факт, что так называемые успехи Поттера в данном предмете обусловлены вовсе не его неожиданно проснувшимся талантом или великолепным подходом Горация к делу, а тем, что он внаглую пользовался моим собственным учебником. Теперь просите поставить зачет по несданной теме. Что потом? Нарисовать нужные оценки по ТРИТОНам без сдачи самих экзаменов?
- Все-таки на плечах у мальчиков лежит очень тяжелая миссия, и потому нам следует быть терпимее и снисходительнее к их мелким неудачам в учебе, — продолжил Дамблдор, сложив на животе руки замком.
Всем своим видом он являл умудренного годами старца, пред опытом и сединами которого должны преклоняться, но не возражать.
- То есть, вы утверждаете, Альбус, — пропищал Флитвик, которого Спраут уже усадила обратно в кресло, — что мы, мало того, что должны завышать оценки мистеру Поттеру и мистеру Уизли, так еще и ставить им зачет даже по несданным темам?
- Именно, — спокойно ответил Дамблдор, через плечо которого с любопытством поглядывал феникс, — на плечах мистера Поттера и мистера Уизли лежит слишком большая ответственность, чтобы мы заостряли еще внимание и на учебе.
Снейп недовольно хмыкнул.
- Но ведь это несправедливо по отношению к другим ученикам! — возразила Помона. — Даже мисс Грейнджер…
- Мисс Грейнджер — достаточно умная и сильная ведьма, чтобы справляться и с учебой, и с возложенной на нее миссией, — гордо ответила МакГонагалл, вернув себе прежнее самообладание.
- Благодарю, Минерва, — Альбус кивнул, лукаво улыбнувшись. — Мы никогда не требуем с учеников сверх их возможностей.
- Предлагаю вернуться к обсуждению коллоквиумов, — снова подал голос Флитвик. — Я считаю, что коллоквиумы можно проводить и по субботам.
Коллеги смотрели на него с откровенно недоуменными лицами.
- Если мы можем назначать отработки на выходные дни, то почему в это время нельзя принимать и коллоквиумы?
- Вы верно заметили, Филеас, — сказал Дамблдор. — Какие еще есть идеи?
- Раздельное выставление баллов, — ответил Снейп.
- Как так? — возмутилась МакГонагалл. — В Хогвартсе еще со времен Основателей существовала система коллективных наказаний и поощрений!
- Которая, очевидно, не работает с вашими львятам, — не забыл съязвить Северус.
- Тише, дети мои, не ссорьтесь, — примирительно развел руками Альбус, в то время как декан традиционно враждующих факультетов уже встали с кресел и теперь буравили друг друга тяжелыми, прожигающими насквозь взглядами.
Фоукс, сидевший на спинке кресла директора Хогвартса, издал веселую трель.
- Но ведь коллоквиум — это проверка знаний индивидуального студента, — заметил декан Равенкло, — и потому я думаю, что оценки за них нужно выставлять, как и за любые самостоятельные письменные работы или экзамены уровня СОВ и ТРИТОН.
- Но ведь коллоквиум проходит в устной форме, — уточнила Спраут. — В данном случае студенты будут соревноваться, как и на уроках, чтобы раньше ответить на вопрос.
- Я думаю, эту проблему можно легко решить, если всем студентам в группе давать разные вопросы, в том числе и из дополнительной литературы, рекомендованной по изучаемому предмету. Мне кажется, это должно стимулировать студентов лучше учиться и открывать для себя новые грани знаний, — вновь ответил Флитвик; голос его и выражение лица, несмотря на смешной маленький рост и гоблинский профиль, выдавали в нем полную уверенность в своих словах. — Кроме того, есть смысл составлять вопросы по теме в зависимости от способностей отдельного студента к изучаемому предмету. Так, если сравнить мистера Уизли и мисс Грейнджер, например, то один и тот же ответ будет достаточен для удовлетворительной оценки мистера Уизли, но не достаточен для мисс Грейнджер.
- Филеас, я понимаю, что вы восхищаетесь талантами и упорством мисс Грейнджер и хотели бы видеть ее на своем факультете, — воскликнула МакГонагалл, — но мистер Уизли также наделен многими способностями! Просто он ленится их развивать!
- Я думаю, мы это легко сможем выяснить на предстоящих коллоквиумах, — с энтузиазмом сказал Дамблдор, а глаза его лукаво блеснули из-под очков половинок. — Я думаю, на сегодня наш педсовет можно считать оконченным.
Объявления о сдаче каких-то коллоквиумов и прикрепленные к ним списки рекомендованной литературы внесли еще больше паники и недовольства в ряды юных волшебников, которые уже по горло были сыты подготовкой к предстоящему визиту важной иностранной делегации. Даже к Турниру трех волшебников так не готовились! Мало кто из школьников любил проводить время в библиотеке за чтением учебников, а гора же дополнительной литературы, которую желательно прочесть к предстоящему собеседованию, и вовсе внушала панический ужас.
Нотт не уставал напоминать своим товарищам по факультету, что Слизерин должен непременно показать себя лучшим, особенно в свете недавнего позорного проигрыша гриффам. Слизеринцы должны дать всем понять, что, в отличие от кое-кого, они работают, прежде всего, головой. Студентам, занимающимся праздным ничегонеделанием, было приказано немедленно сесть за книжки, в противном случае им будут назначены отработки или сняты баллы. А последнее для змеек являлось худшим наказанием, ибо означало немедленный остракизм со стороны всего факультета.
Хаффлы усилили нагрузку в кружках по выполнению домашних заданий и занялись репетициями коллоквиумов. И сразу же столкнулись с пробьлемами: казалось бы, студенты первого-второго курса, у них в программе все было легко и понятно. Но оказалось, что старшекурсники уже и сами за ненадобностью подзабыли многие вещи, которые проходили на младших курсах, а то, что помнили, усвоили уже на интуитивно-очевидном уровне, так что затруднялись объяснить даже самим себе, а что значит то или иное заклинание, почему один ингредиент нужно нарезать кубиками, а другой кольцами и т.д. В результате бремя играть роль учителей упало на пяти— и семикурсников, которым предстояло сдавать государственные экзамены в этом году, и потому они должны были знать все изучаемые предметы от и до.
Для воронов изменилось мало что, ведь они и без подготовки к коллоквиумам проводили большую часть свободного времени за книгами или отработкой практических навыков. Но теперь, когда от количества и качества прочитанных ими книг напрямую зависела оценка за предстоящее собеседование, равенкловцы стали теснее общаться друг с другом, устраивая активные и нередко многочасовые дискуссии по изученному материалу, в ходе которых уточняли друг у друга непонятные моменты, обменивались мнениями касательно той или иной книги (“для общего развития подойдет, но ничего ценного в ней не найдешь. Лучше прочитать вот эту, но сейчас она вроде бы хранится в Запретной Секции, хотя, когда я учился на первом курсе, семикурсники говорили, что ее можно было найти и в общем доступе, правда, на самых верхних полках”), заклинания (здесь лучше использовать “Stupefac”, а не “Petrificus Totalus”, поскольку последний вызывает растяжение и временное отвердение мышц, что может быть опасно для жизни, если заклинаемый находился до этого под действием другого заклятья или зелья, воздействующего на нервную или сердечно-сосудистую систему) или зелья, а заодно экзаменовали друг друга. Иногда старшие в шутку пугали мелких, что тем ни за что не сдать коллоквиум, потому что для этого нужно прочитать и выучить вот стооолько, что даже взрослый человек не в состоянии осилить. Первокурсники быстро смекали, что их разводят, и начинали в ответ демонстративно дуться и угрожать, что расскажут старостам или декану, если те не станут с ними заниматься — будучи новичками в Хогвартсе, они могли пользоваться такими привилегиями, как помощь ребят со старших курсов в учебе или ориентировании внутри замка.
Но вскорости панику, посеянную учителями и старостами, затмила очередная сплетня, пришедшая с факультета Гриффиндор. Как выяснилось, Гермиона Грейнджер, староста и лучшая ученица школы, подруга Мальчика-который-выжил, решила изменить своему парню Рону Уизли, вратарю сборной Гриффиндора и тоже другу Мальчика-который-выжил, со своим новым одноклассником, богатым и чистокровным Лотаром Визерхоффом. Уизли, который пошел искать свою девушку, которая, в свою очередь, слишком неожиданно покинула Гриффиндорскую гостиную, где в это время шло празднование победы над слизеринцами, наткнулся на нее в одном из коридоров, ведших подземелья. Грейнджер была вся взлохмачена и растрепана, взгляд — невидящий и стеклянный, губы опухли от недавних поцелуев и шепчут: “Лотар!” На щеке у девушки вмиг отпечатывается огромная звонкая пощечина, но она даже не сопротивляется, не пытается спорить, не замечает плевка в лицо, а просто садится на подоконник и беззвучно рыдает, кутаясь в свою кофту.
Непосредственный свидетель измены гриффиндорской заучки хаффлпаффец Захария Смит счел своим долгом рассказать об увиденном декану Гриффиндора Минерве МакГонагалл, добавив от себя, что “счел нужным проследить за Уизерхофом, т.к. ему показалось, что тот что-то замышляет.” МакГонагалл похвалила Смита за проявленную бдительность и наградила десятью баллами за своевременное предупреждение, после чего вызвалась проводить юношу до Хаффлпаффской гостиной — близилось время отбоя, и за ночную прогулку легко можно было получить взыскание. Там они и встретили Визерхоффа, который едва ли не умолял Ханну Эббот пустить его поговорить с Элизой. Снова взлохмаченные волосы, раскрасневшееся лицо, странный блеск в глазах, мантия съехала с плеч, рубашка выбилась из-под брюк, ворот ее расстегнут, а галстук и вовсе съехал на бок — сразу видно, что не далее, как полчаса назад, он принимал участие в очень жарком и увлекательном свидании. Ханна в довольно резких выражениях дала понять Визерхоффу, что это его Элиза прождала целых двадцать минут, а потом отправилась на поиски, пока сам шлялся неизвестно где и непонятно с кем. И нет, Элиза не возвращалась, так что до свидания!
Уже на следующее утро слух об измене Грейнджер облетел Хогвартс со скоростью “Молнии” и, передаваясь от одного ученика к другому, обрастал все новыми подробностями, которые главный очевидец событий даже не думал опровергать. В итоге уже к полудню большинство студентов лучшей в Европе школы чародейства и волшебства были уверены в том, что Грейнджер вначале станцевала стриптиз посреди Гриффиндорской гостиной, явив миру свои отнюдь не плоские, как оказалось, формы, которыми и прельстился рыжий аристократ и, взяв гриффиндорскую заучку, в чем была, отправился искать место, где они могли бы провести время с большими удовольствием и наедине. Тут же были вытащены на свет сплетни трехлетней давности, статьи Скитер, в которых магглорожденная Гермиона Грейнджер представала в роли коварной соблазнительницы, охотящейся за мировыми знаменитостями: национальный герой магической Британии Гарри Поттер, Мальчик-который-выжил; ловец Болгарской сборной Виктор Крум, а теперь молодой аристократ Лотар Визерхофф, будущий Мастер нумерологии и трансфигурации. Не обошли сплетницы стороной и второго непосредственного участника событий, Лотара Визерхоффа, сделав последнего известным ловеласом и покорителем женских сердец, перед которым не устояла даже гриффиндорская заучка и синий чулок Гермиона Грейнджер. А вскоре нашлись и жертвы “рыжего ловеласа” — Лаванда Браун, Ромильда Вейн, Демельза Роббинс, Трейси Дэвис, Мэнди Брокльхерст и Латиша Рэндл, готовые наперебой рассказывать все желающим, как коварный Визерхофф охмурил каждую из них и бросил. При этом никого не смущало, что среди “жертв” оказались две равенкловки и одна слизеринка, с которыми Визерхофф вообще никогда не общался.
Самих же участников измены, а также пострадавшую сторону вызвали в кабинет директора с целью дознания и наложения соответствующих взысканий и допросили с применением Сыворотки Правды — как-никак Гермиона Грейнджер являлась подругой Избранного, и ее неосторожные действия могли отрицательно повлиять на успех войны с Тем-кого-нельзя-называть.
- Никогда не думала, мисс Грейнджер, что вы можете пасть так низко, — строго сказала МакГонагалл, с презрением посмотрев на некогда любимую ученицу, которая только начала отходить от действия Сыворотки Правды.
Гермиона сидела на жестком неудобном стуле, поникнув головой и схватившись руками за сидение. Вся ее поза выдавала чувство вины и собственной жалкости, неуверенности в себе. Она никак не могла поверить в то, что друзья так легко отвернулись от нее. Рон, конечно, всегда был вспыльчивым и импульсивным, так что его она не могла винить в пощечине, но Гарри просто промолчал, а выражение его лица выдавало осознание собственной трусости. А Джинни, ее хорошая и рассудительна подруга, повторила пощечину вслед за братом, не потрудившись даже выслушать, после чего объявила Гермионе, что считала раньше ее своей подругой, но ее поступок доказывает обратное. Она предала их… Предательница… это клеймо ходило теперь за Гермионой Грейнджер словно по пятам, но, что хуже всего, она понимала, что заслужила его, заслужила еще тогда, когда начала видеть эротические сны с Лотаром, или нет, еще раньше, в первую неделю их знакомства, когда она только начала сравнивать Рона и Лотара и поняла, что последний выигрывает во много раз. Она до сих пор чувствовала сладкий вкус его поцелуев на своих губах, чувствовала, как кровь предательски притекает к щекам, и от этого становилось стыдно вдвойне.
На соседнем стуле, на расстоянии вытянутой руки, сидел Лотар Визерхофф — былого лоска и самоуверенности как не бывало. Даже бледное лицо, как это обычно бывает у аристократов, казалось серым, вялым. В отличие от Гермионы, он не боялся смотреть в глаза “жертвам своего подлого обмана”, но делал это с полной апатией и равнодушием. Его допрашивали вслед за Грейнджер. Он признал, что в тот злополучный вечер в коридоре действительно захотел поцеловать мисс Грейнджер, но, к удивлению публики поведал также, что не испытывает к мисс Грейнджер никаких глубоких чувств, ибо любит свою невесту Элизу Миллер.
МакГонагалл, недовольно хмыкнув, передала Дамблдору протокол допроса, чтобы поставить подпись. Все казалось предельно ясным: мисс Грейнджер не смогла устоять перед обаянием умного и галантного юноши, являющегося по совместительству наследником древнего чистокровного рода; а мистер Визерхофф решил воспользоваться слабостью гриффиндорской отличницы и заодно сделать пакость мистеру Уизли — мальчики были враждебно настроены друг к другу еще с первого учебного дня. Стоявший у окна Снейп буравил гриффиндорцев брезгливым взглядом: как истинный слизеринец, он не мог не радоваться такому грязному пятну на репутации вражеского факультета в целом и отдельных его студентов в частности. Но ведь они не узнали самого важного…
- Зелье… — озвучил свои мысли Визерхофф, взгляд его был по прежнему затуманен, а в голове царил самый настоящий туман.
- Какое зелье? — сухо поинтересовался Снейп, нависнув над несчастным гриффиндорцем.
- Приворотное зелье… Мисс Грейнджер была опоена приворотным зельем…
- Так значит ты, подлый аристократишка, опоил бедную девочку зельем, чтобы совратить ее?! — воскликнула Молли Уизли, поднявшись с дивана.
При этом женщину нисколько не смущал тот факт, что она же несколькими минутами ранее, на чем свет стоит, ругала “бедную девочку Гермиону", которая посмела изменить их сыну и предать доверие семьи Уизли.
Дамблдор кивнул — появилась новая информация, значит, нужно продолжить допрос. Как удалось выяснить МакГонагалл и Снейпу, а, значит, и всем остальным присутствующим, симптомы мисс Грейнджер, которые довелось заметить мистеру Визерхоффу, могли быть вызваны алкогольным опьянением или же действительно сильным приворотным зельем, которое девушка, если и приняла, то незадолго до того, как мистер Визерхофф покинул гостиную. Последнее означало, что студенты факультета Слизерин не имеют к рассматриваемому делу никакого отношения (декан Слизерина довольно ухмыльнулся: его змейки могут найти занятия поважнее, чем вмешиваться в амурные дела гриффиндорцев, тем более таким рискованным способом), в то время как благородные гриффиндорцы по умолчанию полагались вне подозрений.
Гермиона никогда еще не чувствовала себя столь опустошенной и разбитой одновременно. Все, чем она жила, рухнуло в один момент. Не староста и не лучшая ученица, а позор всей школы, не старая подруга, а предательница. Да и значок старосты у нее отобрали, наказав штрафом в сто баллов за неподобающее поведение. За спиной слышатся смешки и “особо секретные разговоры”. Гермиона не прислушивается, но догадывается, что это она является предметом обсуждения, спиной и затылком чувствуя брезгливые, любопытные взгляды. Входит в Гриффиндорскую гостиную, и все демонстративно не замечают ее, но атмосфера от этого не становится менее гнетущей и неприязненной. Девушка поднимается в спальню седьмого курса. Она переживет, она справится. Могла же она игнорировать, пропускать через себя и не замечать глупые придирки Малфоя и его компании на протяжении всего ее обучения в Хогвартсе, оскорбительные статьи Скитер и обвинительные письма читательниц “Пророка” на четвертом. Могла… потому что с ней всегда были друзья, которые всегда ее могли поддержать, которые теперь отвернулись насовсем. Девушка заплакала, уткнувшись носом в подушку — благо, кроме нее, в комнате никого больше не было.
Вот стоит хмурый Рон, краснота еще не сошла с его лица, а ноздри так и раздуваются от втягиваемого воздуха — он еще на взводе, и малейшая провокация может повлечь за собой очередной приступ гнева. Стоит появиться рядом знакомой с первого курса пышной копне каштановых волос или аккуратно причесанной рыжей шевелюре, резко контрастировавшей с белой кожей лица, на котором даже и веснушек толком не было, как в голубых глазах сразу же вспыхивает огонь ярости, стиснутые челюсти едва сдерживают рвущиеся наружу слова, а руки сжимаются в кулаки, один из которых вовремя нащупывает волшебную палочку в кармане брюк. На помощь Рону тут же бежит Молли Уизли, обнимает его, хотя ему, уже взрослому парню, неприятны такие удушающие объятья, и убеждает, что какая-то магглорожденная выскочка не стоит того, чтобы тратить на нее свои нервы. И вообще, лучше пусть Ронничек начнет встречаться с Лавандой Браун — та и к семейной жизни подготовлена лучше, и обычаи волшебников хорошо знает, в отличие от этой Грейнджер.
Гермиона до сих пор не могла поверить в то, что это сказала магглолюбивая Молли Уизли! Женщина, которая относилась к ней, как к родной дочери, к которой сама Гермиона прислушивалась и уважала намного больше, чем родную мать. “Магглорожденная выскочка”, “предательница”, “неблагодарная” — вот кто она теперь для магического мира. Да, мисс Грейнджер была согласна с тем, что она предала доверие Рона и его семьи в целом, но для нее было оставалось непонятным, как происхождение волшебника может влиять на его моральные установки. Ведь это нонсенс, нелогично! Девушка всегда считала себя опровержением глупых средневековых предрассудков, в которых погрязла большая часть магического мира, в особенности, такие семьи, как Малфои, Блэки и Лестранжи, и ей странно было осознавать теперь, что прогрессистская семья Уизли, активно поддерживающая Дамблдора, недалеко ушла в своих воззрениях от сторонников Вольдеморта.
Последующие дни с Гермионой Грейнджер также никто не общался. Гарри будто и хотел заговорить с ней, но, стоило появиться поблизости кому-нибудь из однокашников (а уединение на факультете Гриффиндор считалась роскошью непозволительной), как он тут же виновато отводил глаза и сразу придумывал себе повод, чтобы не находиться больше рядом с бывшей подругой. Рон дулся и сжимал кулаки от злости, но в основном молчал. Впрочем, от мыслей о предательстве его очень хорошо отвлекала Лаванда Браун, с которой он предпочитал целоваться на виду у всей Гриффиндорской гостиной. Джинни же при виде Гермионы демонстративно морщила нос, будто увидела навозную бомбу, и тут же поворачивалась спиной к бывшей подруге. Пользуясь своим новым положением старосты (которого лишили Гермиону, опозорившую факультет своим безобразным поведением), она первым делом наложила табу на “имя коварной предательницы, которое ни коим образом не должно быть помянуто в разговоре”. Также она предложила объявить Грейндежр бойкот, который был принят молчаливым согласием: лохматая заучка, даже будучи старостой, никогда не пользовалась уважением и популярностью на львином факультете, и ее терпели, главным образом, из-за Гарри Поттера, который никогда не давал своих друзей в обиду.
Возможно, если бы Гермиона с Роном учились на разных факультетах, ей было бы легче перенести молчаливую враждебность и холод его товарищей. Возможно… но Гермиона, также как и Рон, Гарри, Джинни и прочие училась в Гриффиндоре, так что уже к концу первого дня бойкота готова была выть от тоски. Общежитие ало-золотого факультета, которое она уже на протяжении шести лет считала своим родным домом, вмиг стало чужим и неуютным. Как дом нелюбимых родственников, которые ждут — не дождутся того дня, когда племянника-обузу можно будет с чистой совестью выставить за дверь. Гарри мало рассказывал ей и Рону о своих отношениях с Дурслями, но из его слов явно следовало, что привечают его там не очень тепло и присутствию его совершенно не рады. “Гарри, Гарри, как же я тебя понимаю, теперь понимаю…” — думала девушка по пути в библиотеку, крепко прижимая учебники к груди. По щеке катилась одинокая слеза.
В библиотеке по-прежнему было мало людей, хотя уже заканчивался сентябрь. Несколько барсуков, облюбовав целый стол, вдумчиво медитировали над учебниками по чарам и трансфигурации. Какой-то равенкловец сидел, запрокинув голову, и мысли его блуждали весьма далеко от Хогвартской библиотеки, а то время как рука рисовала какие-то непонятные закорючки на пергаменте, вокруг которого в творческом беспорядке лежало сразу несколько открытых книг и уже исписанных пергаментов. За следующим стеллажом пристроились сестры Уотерс со Слизерина. Невдалеке от них — Корнер, Бут и Голдстейн, как и их младший товарищ, обложившиеся увесистыми фолиантами, открытыми в разных местах, что-то увлеченно царапали себе на пергамент. В другое время мисс Грейнджер обязательно возмутилась бы столь вопиющей безответственностью хогвартских студентов, которые никак не могут осознать важность учебы для дальнейшей жизни. И вообще, книги у них лежат неправильно. Вместо этого Гермиона промолчала и, закрыв лицо учебниками, спряталась в самом темном и неприметном углу: ей не хотелось, чтобы ее случайно заметили немцы, среди которых, однако, не было Визерхоффа.
Казалось бы, библиотека — идеальное место для знакомства в таком закрытом учебном заведении, как Хогвартс, а такое общее дело, как подготовка домашних заданий — чем не повод завязать дружескую беседу? Сколько помнила Гермиона, равенкловцы всегда относились к ней нормально, а Корнер и Бут даже восхищались тем, что она уже на пятом курсе владела чарами уровня ТРИТОН. Они вместе занимались в их с Гарри кружке ДА. Но хотя бы приятельские отношения между ними не сложились за все шесть лет обучения: со временем она подружилась с Гарри и Роном, а после и Джинни, а равенкловские ребята отказались с ней дружить еще вначале первого курса.
Ретроспектива…
Сентябрь, первый курс. Гермиона прочитала и выучила наизусть все книги, которые им надо было знать по программе. Она стала уже едва ли не лучшей ученицей на потоке, и не было еще ни одного учителя, за исключением мерзкого профессора зельеварения, который не похвалил бы ее за ее стремительные успехи в учебе. Девочка могла бы гордиться собой, но она была несчастлива, ведь у нее по-прежнему не было друзей. Одноклассники либо вообще не разговаривали с ней, либо дразнили заучкой, а от ее предложений о помощи грубо отмахивались. К сожалению, Гермиона не могла говорить ни о чем, кроме учебы и книг, что было весьма необычно для ребенка ее возраста, и потому не могла начать разговор не иначе, как с предложения о помощи — ведь она знает больше всех, следовательно, к ней обязаны прислушаться. Почему? — Для Гермионы было очевидно: она же прислушивалась к мнению родителей и учителей, которые старше и больше знают. А она, насколько знала девочка, была едва ли не старше всех на курсе, а о ее блестящих оценках было известно даже тугодумам вроде Крэбба и Гойла.
Библиотека, ее любимое место — здесь девочка готова сидеть часами, а то и сутками, впитывая в себя новые знания. Может быть, здесь она сможет найти себе друзей, ведь в библиотеку ходят заниматься учебой, а не дурачиться? Вот — за столом сидят трое мальчиков с синими галстуками, тоже первокурсники.
- Привет. Я Гермиона Грейнджер, факультет Гриффиндор, первый курс, — бодро произнесла девочка.
- Терри Бут.
- Майкл Корнер.
- Энтони Голдстейн.
Ребята, напротив, отвечали без особого энтузиазма, тут же возвращаясь к своим эссе и книгам.
- А что вы учите?
- Трансфигуацию, — вяло ответил полный мальчик, назвавшийся Бутом.
- Давайте я вам помогу? — предложила Гермиона, в глазах ее светились радостные искорки. — Трансфигурация — это самый сложный предмет, и профессор МакГонаглл говорит, что я справляюсь лучше всех!
- Потому что она — твой декан, — проговорил Голдстейн, не отрываясь от своего пергамента, который разве что носом не пропахал, а ведь это очень вредно для глаз и позвоночника, о чем мисс Грейнджер моментально просветила юного равенкловца.
- А почему ты вообще решила, что нам нужна твоя помощь? — поинтересовался Корнер, подняв голову; его длинная челка смешно упала на лоб.
В голосе его не чувствовалось вежливости или любопытства, но, скорее, желание как можно скорее закончить разговор.
- Но ведь это самый сложный предмет! — не унималась девочка.
- Мы сами справимся, Грейнджер, — грубо отрезал Бут, перевернув страницу, и вновь уткнулся в учебник.
- Но профессор МакГонагалл говорит…
- Если тебя она хвалит больше, чем нас, это не значит, что мы идиоты, — перебил ее Корнер, строча что-то в своем пергаменте.
- Но вдруг вы чего-то не знаете, а я могу вам помочь? — не унималась гриффиндорка. — Я же прочитала все книги, я знаю всю программу курса наизусть.
- Мы тоже, — ответил Голдстейн, не поднимая головы от своего конспекта, его волосы так же, как у Корнера, едва касались своими концами столешницы. Дописал предложение. — А считать, что другие знают меньше тебя и потому не могут обойтись без твоей помощи — это уже неуважение, — добавил он, посмотрев в глаза гриффиндорке. Или наш факт учебы в Равенкло ни о чем не говорит?
- Зря ты ей так сказал, — тихо проговорил Бут.
Но девочка его уже не слышала. Она расплакалась и выбежала из библиотеки. Что они себе позволяют?! Ведь она всего лишь хотела подружиться!
Конец ретроспективы.
Сообщение отредактировал PPh3 - Понедельник, 19.11.2012, 20:58 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Суббота, 21.04.2012, 12:51 | Сообщение # 97 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Гермиона попыталась поразмыслить, что же она тогда неправильно сделала. Да, глупо, наверное, было навязывать свою помощь воронам. Ведь это ж вороны, такие же ботаники, как и она сама, а, значит, все книжки по программе курса они уж точно прошли. Может быть, просто попроситься позаниматься вместе с ними? Как-никак, их не должны интересовать дрязги внутри львиного факультета, а, значит, можно рассчитывать хотя бы на то, что они не объявят ей бойкот, если она все сделает правильно. Грейнджер поросилась за стол к равенкловцам — ее пустили. К ее удивлению, с литературой они работали совсем иначе, не так, как она: никто дословно не конспектировал целые абзацы из учебников; мало того, студенты вороньего факультета как будто целенаправленно пытались сократить объем текста. Там, где у Корнера или Голдстейна был текста всего лишь в пару дюймов высотой, Грейнджер написала уже пятнадцать — ведь за дополнительный объем учителя, во всяком случае, профессор МакГонагалл, всегда ставят баллы.
- По этой книжке невозможно писать эссе! — выдохнул Бут, резко отодвинув чрезмерно скучный учебник в сторону, и устало потянулся. — Мерлин! И она стоит у нас первой в списке дополнительной литературы!
- Попробуй посмотреть в “Transmutationum aedificantium natura mysteriosa” (1), — предложил Голдстейн и задумчиво уставился в свой пергамент, приложив перо к губам.
- Наверняка в Запретной секции, — с явным недовольством в голосе предположил Майкл Корнер. — Я с трудом нашел “Transfigurationis theoria summa” (1) в общем доступе, и то ее запихнули на самый верх, где обычно ничего интересного нет, одно старье.
- А, может быть, наоборот, — так же задумчиво произнес Голдстейн, перевернув страницу, — все интересные и познавательные книги убрали туда, где никто не подумал бы их искать?
- Но этих книг нет в списке! — возразила Грейнджер. — Если учителя не рекомендовали их нам как дополнительное чтение, значит, их не следует читать!
- Ты ли это, Грейнджер? — удивился Терри Бут; во взгляде и голосе его чувствовалось явное разочарование. — Мы, равенкловцы, в первую очередь стремимся к познанию истинной сути вещей, а не заучиванию уже известных текстов и механическому маханию палочкой.
Слова Терри словно резанули Гермиону по сердцу. Фактически ее назвали неумной, и Гермиона прекрасно это поняла. Но что она опять сделала неправильно? Девушка, несмотря на знакомство с такими неприятными субъектами, как Реджинальд Уоррингтон, Долорес Амбридж и Сивилла Трелони (которые были, скорее, досадным исключением из правил), по-прежнему считала учителей непререкаемыми авторитетами: они старше, они много знают, следовательно, они лучше знают, что нужно учениками, а что — нет. А Терри просто ленится, вот ему и тяжело. И вообще, откуда они узнали про эти странные книги, раз их не было в списке рекомендованной литературы?
Мозги Гермионы тут же зашуршали шестеренками, перебирая известные ей факты и выстраивая их в цепочку умозаключений. В этом году к ним в Равенкло поступил переводник из Дурмстранга, который наверняка изучал темные искусства и читал запрещенные книги. И теперь пытается заразить своей червоточиной своих одноклассников.
- Если вам это сказал Фолкварсон или как там его, вы ни в коем случае не должны его слушать! — назидательным тоном проговорила Гермиона, совершенно не догадываясь, что бывший дурмстранговец сидит неподалеку от них вместе с немцами.
- Почему? — поинтересовался Корнер.
Потому что он из Дурмстранга! — ответила Гермиона таким тоном, будто разговаривала с умственно отсталыми детьми. — Он изучал там темную магию! Может быть, он шпион Вольдеморта в Хогвартсе. Разве это неочевидно?! Вы, вместо того, чтобы его слушать, должны были немедленно пожаловаться директору Дамблдору! Пропаганду темной магии нельзя оставлять безнаказанной!
- Не тебе, Грейнджер решать, кого нам слушать, а кого нет, — отрезал Голдстейн. — Вы все взрослые люди, сами разберемся.
- Не ты ли сам попал под действие темного проклятия в начале сентября? — Гермиона не собиралась отступать. — Как ты можешь говорить после этого, что Фолкварсон не опасен?
- Фольквардссон! — поправил Бут.
- Он спас меня, Грейнджер, — спокойно ответил Голдстейн, однако по выражению лица и интонациям его было заметно, что он по-прежнему глубоко переживает данный факт своей биографии.
- Он мог специально тебя проклясть, а потом спасти! — уверенно возразила Грейнджер, в карих глазах которой горел огонь праведного гнева.
Корнер и Бут переглянулись: похожую фразу они слышали уже из уст директора Дамблдора, когда давали показания по факту нападения на их друга. Дамблдор тогда имел вполне очевидное намерение обвинить во всем бывшего дурмстранговца, которого и в Хогвартс принял-то нехотя, под давлением профессора Флитвика, который считал, что “нельзя отказывать таким талантливым молодым людям в возможности закончить обучение”. Если бы Фольквардссону не удалось доказать свою невиновность, то его не выдали бы Швеции, а поспешили бы заключить в Азкабан.
Вороны не были глупыми наивными детишками и потому допускали, что видимое не всегда является действительным, а под маской доброты и великодушия может скрываться самый настоящий циник, лицемер и эгоист. Подшивки “Пророка” за прошлые годы, в том числе относящиеся к падению Неназываемого и последующим массовым арестам и судам над Пожирателями, легко можно было найти в библиотеке в свободном доступе. Многие тогда оказались в Азкабане или подались в бега, некоторые, как Малфой, откупились. А за одного заступились. Сам Дамблдор лично. И то, что последний сквозь пальцы смотрит на издевательства Снейпа над студентами, лишь подтверждало рыхлые, еще не имеющие реальных доказательств догадки студентов Равенкло: Снейп в обмен на заступничество Дамблдора оказывает тому какие-то услуги, которые для директора, судя по всему, очень важны, раз он готов закрывать глаза на весьма непедагогичное поведение своего подчиненного. А что, если с Ассбьорном Дамблдор намеревался поступить так же? Все-таки Ассбьорн — талантливый парень и сильный боевой маг, а Дамблдор с тех пор, как пошли слухи о возрождении Неназываемого, стал набирать себе сторонников. Да и в старых газетах упоминалось о его тайном Ордене Феникса. Если директор о своей репутации заботится больше, чем о безопасности учеников (а он не мог не знать о том, что Квиррелл был одержим темным духом, что на учеников нападает василиск — если даже Грейнджер догадалась, что один из учителей оборотень; да и сам факт того, что он спустил на тормоза нападение на Энтони и последующий разгром подземелий, тоже говорил не в пользу великого светлого волшебника), то что ему мешает ему посредством шантажа завербовать себе нового сотрудника?
- Не говори глупостей, Грейнджер! — ответил Корнер. — С таким же успехом можно оправдать охоту на ведьм в Новое Время.
- Колдуны все равно не горели, — возразила девушка, вспоминая историю магии за третий курс, — а темные маги по-настоящему опасны.
- А магглы считали опасными всех магов. Так где же разница? — резонно предположил Бут.
- И вообще, подумай сама, Грейнджер, — добавил Голдстейн, коснувшись пером щеки, — для того, чтобы аппарировать со связанными руками и без палочки — а на кострах сжигали именно так — волшебник должен обладать просто колоссальной магической силой, наверное, как Мерлин или Основатели. Думаешь, все волшебники, которых хватали магглы, были настолько сильными? А ведь большинство этих людей просто оказались не в то время, не в том месте или просто не угодили кому-то своим существованием.
Оба его одноклассника согласно кивнули.
Соглашаться с равенкловцами девушка не хотела, ибо их слова шли в разрез с ее представлениями о жизни, тем, что говорили учителя и учебники, а спорить устала, так что ей ничего не оставалось, кроме как собрать свои вещи и покинуть библиотеку. Да и мадам Пинс стала на них недобро коситься. По спине прошелся чей-то ледяной и явно враждебный взгляд, но Гермиона даже не обернулась, пулей вылетев из библиотеки.
Последующие дни Гермиона старалась как можно меньше проводить времени в общежитии, не задерживаясь даже для того, чтобы почитать что-нибудь утром, предпочитая не пересекаться лишний раз с кем-нибудь из товарищей по факультету. Она всегда сидела одна за столом в Большом Зале (впрочем, к ней никто и не стремился подсаживаться), перестала привычно тянуть руку на всех уроках и полностью погрузилась в учебу. Нет, девушка не горела желанием узнать все и сразу, не пыталась больше утвердиться за счет хороших оценок, которые от многочасового корпения над учебниками не становились лучше. Просто ей надо было как-то занять свободное время, которое не приходилось теперь тратить на обжимания с Роном, очередные попытки объяснить им с Гарри элементарнейшие вещи и выполнять за них домашние задания, а также “женскую болтовню” с Джинни. Занять для того, чтобы не чувствовать себя всеми преданной, покинутой и просто не сойти с ума от раздиравших ее душу противоречий.
Хуже всего приходилось на практических занятиях, таких как зелья и гербология, где приходилось много работать руками, и потому помощь напарника была бы очень полезна. Однако никто не хотел становиться в пару с предательницей и разлучницей. Не хотел и Лотар Визерхофф, но его так же, как и Грейнджер, ненавидели сразу оба факультета, с которыми он тем или иным образом был связан. Им приходилось мириться с присутствием друг друга, но их работу в команде никак нельзя было назвать сотрудничеством. В остальное же время они предпочитали демонстративно игнорировать друг друга.
Гермиона никак не могла определиться, как именно ей следует относиться к Визерхоффу. С одной стороны, девушка считала, что Лотар и его друзья виноваты уже одним своим фактом нахождения здесь, в Хогватсе: своим появлением они нарушили привычный уклад жизни, внесли смуту в мысли многих учеников, встроились в здешние коллективы, разрушив их изнутри — ее бойкот одноклассниками яркий тому пример. Ведь если бы не Лотар, то она не обратила бы внимания ни на кого другого, кроме Рона, не было бы этого дурацкого поцелуя, стоившего ей отношений с Роном и дружбы с Гарри и Джинни. С другой стороны, Грейнджер не могла не признать, что Визерхофф в чем-то ей даже нравится, и вообще целуется он почти так же классно, как Виктор (при этих мыслях девушка сразу же хваталась за щеки, чувствуя, как к ним приливает кровь). Мало того, несмотря на регулярный прием антидота, она продолжала испытывать какую-то странную зависимость от рыжеволосого аристократа: поймать хотя бы мимолетный взгляд, чтобы тут же убежать прочь. Все ее естество требовало его мягких, как будто скользящих и, в то же время, властных прикосновений, которым нельзя было не подчиниться, а губы желали поцелуя, страстного и бесконечного, но девушка на корню пресекала эти неправильные чувства, упорно убеждая себя в том, что Визерхофф — враг, и именно он виноват в том, что она в результате осталась одна, без друзей. И вообще, лучше выучить еще один параграф по трансфигурации вместо того, чтобы думать о всякой ерунде.
До отбоя оставалось не больше десяти минут, и мисс Грейнджер быстро шла по коридору, нервно озираясь по сторонам. Не хватало еще наткнуться на кого-нибудь из учителей или Миссис Норрис с Филчем. Не докажешь ведь, что она направлялась именно в общежитие, а не куда-то еще, и что она просто засиделась в библиотеке и забыла о времени. Даже профессору МакГонагалл — девушка вздрогнула, вспомнив строгое лицо и осуждающий взгляд своего декана. Она теперь не лучшая ученица и не гордость школы, так что нечего рассчитывать на поблажки учителей.
Погруженная в свои размышления, Гермиона механически перебирала ногами, которые сами ее вели в гостиную Гриффиндора по уже давно заученной дороге. Ей оставалось пройти уже совсем немного, как вдруг она споткнулась и, потеряв равновесие, выронила тяжелые книги, которые до этого старательно прижимала к груди.
- Гермиона?! — воскликнул невесть откуда появившийся Поттер.
- Гарри? — удивилась в свою очередь Гермиона.
Гермиона уже привыкла, что Гарри с ней не разговаривает и даже не здоровается, и потому ее очень удивило, что он специально ждал ее тут под мантией-невидимкой. Скорее всего, он сидит здесь уже давно, раз успел задремать и не услышал ее шагов.
- Но разве ты не должен быть с Джинни? — вновь спросила девушка. — Reparo! — с нажимом произнесла она, и переплет вновь встал на место.
На факультете Гриффиндор уже все привыкли к тому, что у Поттера после ужина обязательный романтический вечер с младшей Уизли, и потому их уединение лучше не беспокоить.
- Джинни… она… — замялся Гарри, потупив взгляд, его щеки вмиг стали пунцовыми, — она не очень хорошо себя чувствует и легла спать раньше.
- Понятно… — мрачно отозвалась Гермиона, взяв из рук друга книгу, которую он уже починил.
- Пойдем со мной, Гермиона, надо поговорить, — неожиданно твердым голосом сказал юноша, и, накинув на подругу мантию, повел ее в один из пустых классов, располагавшихся этажом ниже.
Возможно, когда-то давно здесь проводились занятия, но теперь помещение выглядело крайне запущенным: немногочисленные столы и стулья, некоторые из которых уже давно требовали ремонта, были сдвинуты к дальней стене; доска была спущена на пол, около нее валялся еще какой-то мусор; возле окна висела какая-то пыльная темная тряпка, являвшаяся, судя по всему, занавеской. Было очевидно, что массовая кампания по наведению порядка в школе сюда еще не добралась, да и вряд ли доберется.
Гарри снял с парты два перевернутых стула и поставил их на пол, Гермиона, сникнув сумку и книги на подоконник, наложила на вход в комнату, скрытый под гобеленом, заглушающие и отвлекающие чары. Подростки сели на стулья друг напротив друга. Повисло неловкое молчание.
- О чем ты хотел поговорить, Гарри? — Грейнджер первая нарушила тишину.
- Я хотел сказать, что… ни в чем не виню тебя, — последние слова дались Гарри с трудом.
- Но ты меня все время избегаешь, не здороваешься со мной, — к девушке вернулась ее привычная напористость, которая особенно проявлялась, если ей хотелось доказать свою правоту.
- Гермиона, пожалуйста, прости меня, если сможешь!.. — Поттер смотрел мимо ее плеча, стараясь упорно не встречаться с ней взглядом. — Я понимаю, что плохо поступаю по отношению к тебе, но я не могу поссориться с Роном и Джинни!
Бойкот и всеобщее презрение были Гарри не в новинку, практически каждый год случалось что-нибудь, из-за чего товарищи по факультету начинали его бояться, ненавидеть, считать обманщиком и т.д. Потерянные баллы на первом курсе, из-за которых с ним никто не разговаривал до конца года, слухи о Наследнике Слизерина — на втором, кубок, выдавший его имя, — на четвертом, грязные публикации в “Пророке” — на пятом. Но везде и всюду с ним были его верные друзья, которые его всегда поддерживали и помогали, благодаря которым он не чувствовал себя одиноким и покинутым. И что произойдет, если их пути вдруг разойдутся, например, в результате какой-нибудь глупой ссоры? Гарри уже чувствовал немалые угрызения совести из-за того, что игнорировал в последние дни Гермиону. Будто оторвал от себя что-то родное и близкое. А ведь Гермиона почти всегда была на его стороне, всегда готова была выслушать его проблемы и попытаться найти решение. И вообще, из большинства переделок им с Роном удалось выбраться именно благодаря Гермионе. А что будет, если он перестанет общаться с Роном и Джинни? Наверное, одноклассники тоже перестанут с ним общаться, как сейчас с Гермионой. А еще его перестанут любить мистер и миссис Уизли, и он потеряет даже то подобие семьи, что у него было благодаря дружбе с Роном. Он снова будет чужим, одиноким, никому не нужным мальчиком из чулана под лестницей, и последнего Гарри боялся не меньше, чем дементоров.
- В смысле, я хотел сказать… — продолжил Поттер, сняв очки и потерев переносицу, после чего водрузил очки обратно, — ты по-прежнему моя подруга, и для меня важно, чтобы ты была счастлива. Необязательно с Роном… — и тут же оказался в объятиях Гермионы.
Вдохнул аромат ее непослушных кудрявых волос, так смешно щекотавших нос — они пахли сладко и пряно… корицей и яблоком. Так по-летнему, так по-домашнему… На старую толстовку, которую кузен Дадли носил еще в шестом классе, упало несколько слезинок.
- Спасибо, Гарри… спасибо, Гарри… — повторяла девушка, повиснув на шее у своего друга, пока, наконец, не успокоилась.
- Да, было бы здорово, если бы у нас была одна большая семья, но человека нельзя сделать насильно счастливым. Ведь так? — Гарри снизу вверх посмотрел на Гермиону, ожидая ее умного и рассудительного ответа.
- Так, — ответила девушка надломанным голосом, изо всех сил подавляя в себе желание заплакать.
Руки ее мяли тот самый белый батистовый платок, что когда-то оставил ей Визерхофф. Обратив внимание на сей досадный факт, Грейнджер небрежно смяла платок и со всей силы швырнула его на грязный пол.
- Это все он виноват! Он! — гневно воскликнула девушка, со всей силы придавив несчастный кусок материи каблуком. — Ненавижу!
Гарри не мог припомнить, когда его подруга вела себя столь агрессивно. Когда дала Малфою в нос? Когда отчаянно сражалась в Отделе Тайн? Или когда ей стукнула в голову дурацкая идея, что кто-то мог проклясть его новую “Молнию”?
- Платок? — непонимающе спросил парень.
- Он! Уизерхофф!.. — Грейнджер устало опустилась на стул, спрятав лицо в ладонях.
- Но разве он тебе не нравится? — еще больше удивился Поттер, отняв руки от лица подруги.
Юноша всегда удивлялся тому, как странно работает голова у девушек, будь это отношения с Чоу или Джинни, но его умная и логичная подруга превзошла все его ожидания. Как это можно: любить и ненавидеть одновременно?
- Не знаю… — растерялась Грейнджер. — Помнишь, я рассказывала вам на прошлой неделе, что меня кто-то травит? — Гарри кивнул. — Это была модифицированная Амортенция. Я пыталась подавить ее действие… внушить, что мне нравится Рон, — девушка не заметила, как ее пальцы оказались в ладонях у друга. — Я ходила недавно к мадам Помфри, она сказала, что Амортенцией меня уже не травят, но я все равно что-то чувствую к Уизерхоффу. Понимаешь? Это ужасно! Но если бы он не приехал к нам со своими дружками-слизеринцами, ничего бы этого не случилось! Я не поссорилась бы с Роном и Джинни, мистером и миссис Уизли… мне бы не приходилось разговаривать с тобой тайком… Гермиона вновь заплакала, и Гарри прижал ее к своей груди, еще больше удивляясь тому, как странно устроена голова его подруги.
- Знаешь, Гермиона, я говорил несколько раз с Уизехофом, — сказал Поттер после того, как Грейнджер перестала плакать и вновь села прямо, — и он не показался мне плохим, — девушка недоуменно посмотрела на своего друга. — Он просто другой, вот и все. И мне кажется, ему тоже сейчас несладко.
- Как это? — теперь пришел черед Гермионы удивляться.
В ее сознании Лотар был лишь немного более культурной версией Малфоя, а это значит, наглым и самоуверенным сынком богатеньких родителей, у которого есть все, что можно пожелать, и который теперь мается от скуки. Следовательно, для него ничего не значат такие понятия, как дружба и верность. А его так называемые друзья — не больше, чем старые знакомые, с которыми положено поддерживать хорошие отношения, как это делают чистокровные слизеринцы. Да и его явное стремление к лидерству и установлению своих правил в новом для него коллективе, также не добавляло ему доверия или уважения. При этом тот факт, что у Визерхоффа хватило целеустремленности и терпения сделать то, о чем она могла лишь мечтать, мисс Грейнджер благополучно предпочла опустить, дабы не портить последовательность рассуждений.
- Насколько я понял, у него произошла размолвка с его девушкой, он поссорился со своим другом со Слизерина, да и в Гриффиндоре к нему относятся теперь так же, как к тебе. Он страдает от всего этого. И он виноват здесь не больше твоего.
Примерно с полминуты Гермиона обдумывала услышанное, пытаясь подогнать друг к другу имеющиеся кусочки из мозаики фактов. Визерхофф — такая же жертва обстоятельств, как и она. У нее хотя бы есть Гарри, а у него теперь вообще никого. В мозгу у девушки тут же возникла идея, что это наверняка кто-то подстроил, и поделилась ею с Гарри. Но вот только кто? Кому было бы выгодно поссорить Гермиону с ее друзьями, а заодно и всеми одноклассниками или Визерхоффа — с его девушкой? Малфой, Паркинсон и прочие слизеринцы-старшекурсники, которые, желая выслужиться перед змеелицым уродом, решили внести смуту в ряды гриффиндорцев, подорвав одновременно главную опору Дамблдора в борьбе с силами зла? Какая-нибудь девчонка, которой понравился Визерхофф? Какой-нибудь пацан, которому понравилась девушка Визерхоффа? На перечисление и отбрасывание наиболее неподходящих вариантов ушло еще несколько минут, после чего подростки сообразили, наконец, что им все-таки надо спать, и, сверившись предварительно с Картой Мародеров, вернулись в общежитие.
* * *
Лотар был сторонником рационального устройства мира. Нет, он не повторял вслед за Гегелем: “Все действительное разумно, и все разумное — действительно”, и не считал, что время движется строго по прямой с линейным ускорением, и что прогресс есть безусловное благо. Просто одним явлениям в мире еще не нашли адекватного объяснения, а к другим, за неимением нужного количества данных, напротив, можно применить сразу несколько гипотез в зависимости от того, какая из них ближе к вашему воззрению на мир. И человеческие отношения, по мнению Визерхоффа, также должны были подчиняться рациональным законам. Ведь что такое отношения? Дискуссия мнений и аргументов, следование определенным нормам и правилам. А чувства и эмоции уже вторичны и возникают при переходе на близкие дистанции, когда некоторыми формальностями уже можно пренебречь. Они формируются по ходу того, как аргументы, убеждения и моральные ценности одного человека взаимодействуют с тем же у другого человека. Исходом этого взаимодействия может быть дружба или ненависть, приятное обоим деловое сотрудничество или же взаимное желание разойтись как можно дальше и никогда не иметь друг с другом никаких общих дел.
И потому юноша испытал немалый культурный шок, когда Дамблдор и МакГонагалл в один голос вслед за мамашей Уизли обвинили его в том, что якобы он обзавидовался счастью Рона и Гермионы и решил его разрушить, совратив заодно Гермиону с пути истинного. Лотар прекрасно понимал, что старика, которому уже давно перевалило за сто лет, и который самым наглым образом, с улыбкой на устах, лжет ученикам, бесполезно взывать к разумности и справедливости. Бесполезно взывать к разуму старших Уизли, для которых он, наверное, чуть ли не с первых дней учебы в Хогвартсе, благодаря письмам их драгоценных деток, стал врагом № 1. Но декан, профессор МакГонагалл? Хотя профессор, МакГонагалл, по его мнению, также была довольно субъективна в своих суждениях, она всегда, тем не менее, выслушивала обе стороны и руководствовалась принципом высшей справедливости: оба устроили драку в общей гостиной или ходили по коридорам после отбоя — обоим штраф и отработки. Но почему профессор МакГонагалл теперь “очень вовремя” забыла про приворотное зелье, которым травили Грейнджер? Почему не вызвала в качестве свидетеля школьную медсестру, которая наверняка осматривала девушку? Почему она вообще забыла о том, что именно он, Лотар Визерхофф, настоял на осмотре Грейнджер?
Лотар с превеликим огорчением для себя осознал, что здесь, в Хогвартсе, суд вершат не рациональность и справедливость, а чьи-то личные пристрастия и предрассудки. Он понимал, что сам непосредственно виноват в случившемся, и вина его велика, но уж точно не перед Уизли. Он был даже рад, что его допросили под Веритасерумом, по крайней мере, его слова не могли быть признаны ложью и, следовательно, должны были быть приняты к сведению. В результате, поскольку под действием Сыворотки Правды он сам признал, что сам в тот злополучный момент захотел поцеловать Грейнджер, было решено, что он просто воспользовался слабостью и невменяемым состоянием девушки, не имея при этом осознанной цели навредить ей или ее друзьям (тот факт, что Грейнджер сама, долго и упорно вешалась ему на шею, предпочли оставить без внимания). Еще никогда в жизни Визерхофф не слышал подобного бреда! Нет, он не отрицал физиологию, как и тот факт, что с Грейнджер ему понравилось целоваться (хотя последнее говорило не в его пользу), но, по здравом размышлении, как ему может нравиться упертая зубрилка, слепо верящая авторитетам и не желающая думать своей головой, не уважающая себя и не имеющая смелости отказаться от так называемой “дружбы” с людьми, которые просто вытирают о нее ноги?!
С Грейнджер сняли должность старосты и передали младшей Уизли, которая с самодовольным видом нацепила маленький серебряный значок в форме щита на новенькую мантию — после помолвки с Поттером ее личное финансовое состояние значительно улучшилось. Теперь Уизли стали полноправными королями в Гриффиндоре, вернее, Рональд так и продолжил заниматься ничегонеделанием, отдавшись в утешительные объятия Лаванды Браун, в то время как его сестра сразу же взялась за дело. Для начала она объявила Визерхоффа и Грейнджер предателями и предложила объявить им бойкот, а с разъяренной девицей, получившей власть в свои руки, лучше не спорить. Затем Джиневра отменила все введенные Визерхоффом правила поведения как внутри общежития, так и на общественной территории. Долой кружки по выполнению домашних заданий и нужнейшие лекции по истории и традициям магического мира! Да здравствует свобода самовыражения! И что это за дурацкий ход строем в Большой Зал? Мы же не слизеринцы! Как это, не отвечать на провокации этих змей? Мы же не трусы! Набить очередному слизню морду или устроить где-нибудь ловушку — милое дело, иного эти змеи просто не заслуживают!
Джинни ходила, гордая собой — все теперь как надо, как и должно быть, и Гриффиндор теперь вновь самый смелый и самый веселый факультет. При этом она благополучно игнорировала тот факт, что по успеваемости Гриффиндор вновь на последнем месте, что львят все чаще стали штрафовать за драки в коридорах, а проделки и шутки некоторых вовсе не так безобидны, как могло бы показаться на первый взгляд. Что многие первокурсники и второкурсники плохо справляются с учебой, и большинство предметов им просто непонятны. Что тихий ботаник третьекурсник Харрис боится ночевать у себя в комнате, потому что соседи обязательно найдут способ, как бы обидно пошутить над ним. А у пятикурсницы Барбы соседки украли дневник и теперь смеются над ней, а заодно делятся со всеми желающими самыми интересными записями. Что двое четверокурсников пронесли в общежитие кусачие тарелки, и в результате их игры пострадал загонщик гриффиндорской команды Джим Пикс. Однако слова Гарри Поттера о том, что они повели себя крайне безответственно, что их шалость не только вывела сильного игрока из команды, но и причинила человеку боль, нисколько не подействовали на малолетних сорванцов. Ведь старосты их не наказали, а Рон и Джинни заявили, в свою очередь, что “нечего было Пиксу сидеть, где попало”.
1) (лат.) “Таинственная сущность превращений созидающих”
2) (лат.) “Высшая теория трансфигурации”
Сообщение отредактировал PPh3 - Понедельник, 19.11.2012, 21:14 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Суббота, 21.04.2012, 12:52 | Сообщение # 98 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Но, что больше всего удивляло Визерхоффа: ни профессору МакГонагалл, ни директору Дамблдору не было ровно никакого дела до того, что происходит на их любимом факультете. Да и доверие их Уизли также показалось немцу слишком странным. У чистокровных волшебников было принято судить детей по родителям, равно как и наоборот, и семья Уизли всецело оправдывала этот древний принцип, основанный на опыте предков. Артур Уизли — невысокий, сутулящийся, неуверенный в себе мужчина. По выражению его лица ясно было видно, что он не обладал задатками лидера, ему не интересно происходящее — во время допроса он все время молчал и с меланхоличным выражением лица глядел в одну точку. Таким людям неинтересны житейские дрязги, они слабо подкованы в быту и общественных отношениях, их удел — быть вольными художниками или учеными, а не главами семей.
Молли Уизли, в отличие от своего мужа, напротив, была особой напористой и крикливой, и признавала исключительно свое собственное мнение. А неухоженное лицо и прическа, аляповатый домашний халат и старая растянутая кофта в купе с бесконечными причитаниями о том, как жестоко обидели ее деток, придавал ей вид типичной курицы-наседки. Молли Уизли демонстрировала всяческое отсутствие такта и воспитанности, так что теперь было неудивительно, что ее дети также обладали отсутствием данных качеств.
Оба же младших Уизли, как показалось Лотару, унаследовали худшие качества своих родителей: Рон, как и его отец, неуверен в себе, незнаком с ответственностью и перекладывает всю работу на женщин, от матери же ему досталась чрезмерная эмоциональность и способность вспыхивать подобно бенгальской свече; Джинни же и вовсе вся пошла в мать, начиная от высокого визгливого голоса и заканчивая пробивным и властным характером. И точно так же, как мать держит под каблуком своего мужа, мелкая Уизли держит под каблуком Поттера, который против нее не может сказать ни слова.
Иными словами, Уизли — далеко не самая образцовая и уважаемая семья Британского магического сообщества, именуемая в некоторых кругах “предателями крови”. Так почему столь уважаемые и авторитетные в магическом мире личности — директор Дамблдор и профессор МакГонагалл, — которые, как считается, должны обладать еще и немалым умом, прислушиваются к “предателям крови”? Еще до сего прискорбного происшествия с Грейнджер Карл поделился с ним своим мнением относительно политических группировок магической Британии, которые ему удалось наблюдать в Хогвартсе. По словам Карла, за Дамблдора выступал почти весь Гриффиндор (что для гриффиндорца Визерхоффа не было секретом), большинство полукровок и магглорожденных, не имеющих ни нужных связей для последующего устройства в новом для них мире, ни адекватных и достоверных знаний об этом самом мире. И семья Уизли в таком случае могла стать надежным подспорьем в политических интригах Дамблдора. Чистокровная, с одной стороны (а нечистокровных предателей крови не бывает), что обеспечивает показную справедливость политических идей Дамблдора, за которого выступают все, независимо от происхождения. С другой — Уизли семья явно небогатая, если судить по их старой, давно ношенной одежде, и не имеющая авторитета в магическом мире, поэтому, чтобы пробиться наверх, им проще примкнуть к более сильному лидеру, у которого есть реальная власть. А их бедность может обеспечить дополнительный идеологический элемент борьбы: мы бедные, зато честные, хорошие, правильные. Здесь можно вставить любое из качеств, которые традиционно приписываются Гриффиндору, но которыми на поверку обладает мало его питомцев. Вполне возможно, что Уизли имеют какую-нибудь важную роль в закулисной политике Дамблдора, и потому тот легко идет им на уступки, нисколько при этом не теряя.
Впрочем, с неадекватными решениями руководства Хогвартса, засильем Уизли и полной изоляцией у себя на факультете еще можно было мириться. Гораздо хуже было то, что он, поддавшись мимолетной слабости, изменил своей невесте и предал доверие лучшего друга. Уже на следующее утро Карл назначил ему встречу в одном из пустующих классов вдали от часто посещаемых коридоров, где высказал своему бывшему лучшему другу все, что о нем думает. Лотар не пытался оправдываться или сопротивляться, он был полностью согласен с тем, что он “безответственный идиот”, “не умеющий держать себя в руках”, “не помнящий о долге и чести”, “не щадящий чувств близких ему людей”. Гораздо хуже было то, что все эти нелестные эпитеты в свой адрес ему пришлось выслушивать, смотря прямо в глаза противнику... бесстрастное выражение лица; слова, бьющие, словно кнутом; горящие холодным огнем синие глаза, готовые прибить на месте. Далее Карл начал говорить о том, какое нежное и хрупкое существо Элиза, и что для нее, выросшей в далеко не любящей семье, означает неверность самого близкого человека на свете, и что Лотару придется сильно постараться, чтобы заслужить ее прощение.
- А теперь, Лотар, скажи, пожалуйста, что ты вообще забыл в том коридоре у Больничного Крыла?
Со слов Элизы Шенбрюнн уже знал, что она сама пошла разыскивать Лотара, когда он не зашел за ней в гостиную Хаффлпаффа, и направилась в сторону Больничного Крыла именно потому, что решила, что с ее женихом что-то случилось. И, хотя в некоторой бесшабашности и порывистости Лотару нельзя было отказать, его поведение в тот злополучный вечер наводило на мысли о явном вмешательстве третьей стороны в их отношения. Почему Лотар не пошел сразу к хаффлам, а сделала такой огромный крюк? Как там оказалась Грейнджер? И вообще, кому нужна была ссора внутри немецкой делегации?
- Вел туда Грейнджер… Карл, пожалуйста, выслушай меня, — добавил Визерхофф, выставив руки ладонями вперед — защитный жест, означавший прошение о временном помиловании: уж слишком злобным взглядом одарил его Шенбрюнн при упоминании о Грейнджер.
- Хорошо, я слушаю тебя, — холодно ответил Шенбрюнн, облокотившись о колонну и сложив руки на груди.
Всем своим видом он демонстрировал, что оказывает великое снисхождение виновному, и что он легко может и передумать. Хотя умом Карл понимал, что перед ним сейчас стоит прежний Лотар, кающийся и искренне сожалеющий о своем поступке, он, тем не менее, все еще не мог простить другу его минутной слабости.
- Грейнджер кто-то опять опоил сильным приворотным… — нервно проговорил Лотар, по-прежнему держа перед собой руки ладонями вперед. — Она вбила себе в голову, что влюблена в меня, и выловила меня по пути в Хаффлпаффскую гостиную. Пришлось вести ее к медсестре за антидотом.
- Лотар, ты идиот, — подытожил Карл.
- Я знаю.
- Тебе так трудно было наложить на Грейнджер Сонные чары или, в крайнем случае, оглушить “Stupefac” и отнести потом в Больничное Крыло? — вновь строго заговорил Шенбрюнн.
Визерхофф стоял с открытым от шока ртом, бессильно опустив руки. Он действительно дурак, если не додумался до такого простого решения проблемы! Пропала злость на Грейнджер, то липшую к Уизли, то вешавшуюся ему на шею, на тайных отравителей, которые затеяли всю эту авантюру с зельем. Осталась только злость на себя: он мог изменить все, лишь пару раз взмахнув волшебной палочкой, но не изменил, даже не подумал об этом, когда еще можно было. Даже если он помирится с Карлом и Элизой, и все вновь будет, как прежде (что вряд ли), этот проступок, который он совершил по собственной глупости, до конца жизни останется шрамом на его сердце, на его душе, как напоминание о том, чего нельзя никогда делать ни при каких обстоятельствах, и какую высокую цену приходится порой платить за опыт.
Шенбрюнн же едва удерживал себя от нервного припадка. Ему, с детства привыкшему держать эмоции под контролем, приученному сразу просчитывать последствия своих поступков и выбирать наиболее разумный и безболезненный способ действия, крайне трудно было осознать и смириться с тем, что чья-то глупость и недальновидность, казалось бы, мелочь в бесконечном океане решений, которые направляют нашу жизнь по тому или иному пути, может сломать сразу несколько судеб, разрушить дружбу, убить любовь. У него, привыкшего идти по собственному пути, ковавшего собственную жизнь, делать взвешенный и обоснованный выбор, всегда готового отвечать за любые свои действия, никак не укладывалось в голове, что есть в мире множество вещей, которые волею Случая могут влиять на его жизнь, но на которые он не может повлиять в ответ, не может изменить содеянное за его спиной.
После непростого разговора с Карлом Лотар отправился в гостиную Хаффлпаффа просить прощение у Элизы. Барсуки встречали его хмурыми и недоверчивыми взглядами: он нарушил первое правило — верность. Повисло тяжелое неловкое молчание — наверное, так бывает в семьях после крупных ссор, а хафлпаффцы были одной большой семьей и потому, не стесняясь, выражали свое отношение к провинившемуся, посмевшему обидеть их новую сестру. Но у них, в отличие от тех же гриффов, хватило такта промолчать. С места поднялся юноша с гладко уложенными темно-каштановыми волосами и аристократическими чертами лица, кажется, его звали Джастин Финч-Флетчли, — и метнул в Визерхоффа взгляд полный гнева и ненависти. Какое-то время парни играли в гляделки. Хаффлпаффец не выдержал и первым сделал шаг вперед, очевидно, имея твердое намерение хорошенько заехать по морде обидчика понравившейся ему девушки. Но его удержала Сьюзен Боунс, заставив сесть обратно в кресло. “Не надо, не делай этого”, — говорил ее взгляд.
- Элиза…
Девушка, сидевшая в одиночестве за этажеркой с цветами, поднялась с кресла, отложив книгу на стоявший рядом столик. Солнечные лучи играли золотыми бликами в ее волосах, а на щеках виднелись дорожки от еще не успевших высохнуть слез.
- Прости меня… пожалуйста…
Упал на колени, обняв ее ноги. Наследник древнего чистокровного рода, он презрел свое высокое положение, чтобы доказать свою любовь, свое искреннее и глубокое покаяние. Тонкие белые пальцы, которые он целовал совсем недавно, провели по его гладко причесанным рыжим волосам. Юноша грустно улыбнулся.
- Встань, Лотар… — надломанным голосом произнесла Элиза, взяв своего друга за плечи.
Было видно, что ей требовалось немало усилий, чтобы не заплакать вновь — и, убрав руки, тут же отошла назад, как только он поднялся и встал в полный рост.
Вновь повисло неловкое молчание. Теперь они стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Визерхофф постарался успокоиться и принять нейтральное выражение лица: добродушно-вежливое было бы явно не к месту, а скорбная мина получилась бы слишком наигранной и вряд ли сподвигла бы Элизу простить его как можно быстрее. Лишь во взгляде осталась прежняя нежность и уже более сдержанная любовь. Элиза же, напротив, смотрела на него с грустью и настороженностью, словно не зная, чего еще ожидать от своего бывшего жениха.
- Я смогу простить тебя, Лотар, но не сразу, — вновь заговорила девушка тем же надломанным голосом. Опустила глаза и вновь подняла, словно набравшись смелости, — нам обоим нужно время, чтобы успокоиться и все обдумать…
Отбросить эмоции, все обдумать — это стиль Карла. Нет, Лотар нисколько не считал своего друга трусливым или нерешительным, но вот медлительным, особенно в том, что касалось отношений — пожалуй. Целых пять лет ухаживать за девушкой — по крайней мере, ровно столько Элиза была вхожа в дом Шенбрюннов — и ни разу не попытаться признаться ей в любви, а ждать, когда она сама полюбит его — это был нонсенс для Визерхоффа. Или же Элиза говорит от себя?
- Лотар, я думаю, мы слишком поторопились, давая друг другу клятвы любви и верности, — девушка качнула головой, отчего ее кудри подпрыгнули в воздухе. — Лотар, я не хочу, чтобы из-за меня ты был несчастлив, чтобы из-за меня ты ломал свое будущее…
Миллер затрясла головой еще сильнее и опустила глаза, в которых вновь навернулись слезы. Лотар попытался обнять ее, но она отстранилась, сделав еще шаг назад.
- Лотар, если ты любишь Грейнджер… — всхлип, — будь счастлив с ней… я никогда не буду вам мешать.
Взметнув волной длинных золотистых волос и прикрыв глаза рукой, девушка убежала в женские спальни, забыв на столе свою книгу.
Он и Грейнджер? Это была бы дурацкая шутка, если бы это сказал кто-то другой. Но Элиза никогда не шутила и всегда говорила честно и искренне.
- Постой, Элиза! — крикнул Визерхофф ей вдогонку, побежав вслед за ней, чтобы вскоре быть отброшенным на пол “Repello stationare masculinum”(3), наложенным на вход в женское общежитие Хаффлпаффа специально для чересчур ретивых представителей сильного пола.
Раздались редкие смешки, в основном среди первокурсников и некоторых старших учеников, никогда не отличавшихся особой воспитанностью. Ханна и Сьюзен, кинув на гриффиндорца хмурые, не предвещающие ничего хорошего взгляды, также отправились в спальню, чтобы утешить подругу. Поняв, что теперь его совсем не рады видеть, Визерхофф почел за лучшее покинуть гостиную Хаффлпаффа.
В последующие дни Лотар редко виделся с Элизой — в основном на совместных с Хаффлпаффом занятиях и во время трапез в Большом Зале — но никогда наедине, и общался с ней в основном посредством коротких записок, передаваемых через зачарованный пергамент. На Грейнджер же он старался вообще не смотреть и не разговаривать с ней, даже если они работали в паре — на практических занятиях важны руки, а не лицо — и не обращать внимания на глумливые язвительные комментарии Снейпа или осуждающие взгляды МакГонагалл (благо, на трансфигурации можно хотя бы сидеть отдельно).
Одновременно начали налаживаться его отношения с гриффиндорцами. Младшей Уизли потребовалось меньше часа, чтобы сломать то, на что у Визерхоффа ушло больше двух недель, и плоды ее “истинно гриффиндорского” управления факультетом быстро дали о себе знать. Вскоре нашлись те, кто вспомнил, что “при Уизерхофе, оказывается, было лучше”. Это были и те, кто не успевал по школьной программе и хотел выучить больше заклинаний, и те, у кого возникли проблемы социально-бытового характера, с которыми нынешней старосте львиного факультета было просто скучно разбираться. Обычно Лотара вылавливали в библиотеке, которую гриффы, как правило, обходили стороной, и просили объяснить, рассказать, помочь. Временами в их сторону кидали заинтересованные взгляды Карл и Элиза и иногда подсаживались к львятам, если требовалась помощь в зельеварении или гербологии, в которых их рыжий друг традиционно не очень хорошо разбирался. Мадам Пинс хмуро косилась на их посиделки и периодически шикала, призывая к тишине и осторожному обращению с книгами, на дальше библиотеки увиденное не выносила.
Но, что больше всего удивило Визерхоффа: его товарищи по факультету не хотели рассказывать о своих проблемах декану, а если и рассказывали, то абсолютно безо всякого толка. Профессор МакГонагалл предпочитала просто отделываться от незадачливых студентов, говоря, что это они сами виноваты, что положили свои вещи на видное место или не оценили юмора своих одноклассников, и наказывала она виновных лишь тогда, когда те сами попадались ей на глаза со своими проделками, что бывало крайне редко. Да, можно обучить детей заклинаниям, чтобы проверять комнату на ловушки или отваживать чрезмерно любопытных шутников от личных вещей, но даже в этом случае Хогвартс напоминает, скорее, полигон для выживания, но не храм знаний. Почему для большинства здешних учеников не естественны такие понятия, как ответственность и дисциплина? Почему здесь в порядке вещей неуважение к чужому личному пространству и жестокие шутки с целью унизить и посмеяться?
Последний вопрос сорвался у Визерхоффа с уст, когда однажды он сидел вместе с Броком и Лонгоботтомом в спальне мальчиков седьмого курса. Несмотря на объявленный младшей Уизли бойкот “предателям”, оба парня, спустя непродолжительное время вновь начали разговаривать с немцем. Однако для Оливера общение с Лотаром было чем-то вроде дани справедливости: именно Лотар первый отметил его практический ум, помог разобраться в ряде абстрактных вещей, которые, по мнению взрослых, составляют суть всей жизни, и заодно привнес хоть какое-то подобие порядка на львиный факультет. По мнению Брока, именно ответственность и логичность были теми чертами характера Визерхоффа, которые отличали его от Уизли и ставили на голову, если не на две выше.
Невилл же имел личную убежденность в необходимости дружбы с Лотаром. Будучи далеким от политических интриг сильных мира сего, Невилл был человеком простых житейских радостей, и потому не понимал резко недружелюбного отношения многих своих товарищей по факультету к новому студенту: Визерхофф был человеком довольно приятным и вежливым, никого не унижал и не издевался и почти никогда не отказывал в помощи. Он был другом не на словах, а на деле. Вызов же в кабинет директора, случившийся незадолго до дня проведения матча, оставил в голове мальчика еще больше вопросов нежели ответов. Дамблдор напоил мальчика травяным чаем с лимонными дольками, после чего стал рассказывать, какими замечательными людьми были родители, лучшими аврорами и членами Ордена Феникса, что они пожертвовали собой ради того, чтобы остановить кровавый террор, устроенный Вольдемортом и его предшественником. И потому Невилл оскорбляет их жертву своей дружбой с Лотаром Визерхофф. Ведь кто такой Лотар Визерхофф, и что он успел сделать за время своего пребывания в Хогвартсе? Он дружит со слизеринцами и поссорился с Роном и Джинни, а ведь они дети преданнейших членов Ордена Феникса, а это значит, что он не собирается сражаться на стороне Добра. Мистер Визерхофф — немец, как и Гриндевальд, первый Темный Лорд всей Европы, а это значит, что его семья, скорее всего, поддержит Вольдеморта, как только он начнет укреплять свои позиции. И потому Невиллу следует быть очень осторожным с потенциальным сторонником Вольдеморта и сообщать директору и профессору МакГонагалл все странности, что он заметит за мистером Визерхоффом. Ведь это будет ради блага всех учеников школы, в том числе и самого мистера Лонгоботтома. Потому что Альбус Дамблдор ошибается крайне редко.
Словом, из кабинета директора Невилл вышел в крайнем смятении, совершенно не понимая в чем же подвох, который он уловил каким-то шестым чувством, но никак не мог объяснить. Логика никогда не была коньком гриффиндорца, ему были чужды всякого рода абстракции, из-за чего у него постоянно возникали проблемы с зельеварением, трансфигурацией и астрономией, в то время как о нумерологии вообще не могло быть и речи. Вот если бы это можно было как-то почувствовать, увидеть изнутри… Запах… странный запах чая… шалфей, лимонник, вербена и слабые, едва уловимые нотки серебристого ползуна (4). Невилл слабо разбирался в зельях, зато был очень силен в гербологии, и потому отлично знал, что на основе этого растения готовят различные успокоительные настои. Побочными же эффектами применения таких зелий являлись повышенная сонливость и замедленная реакция. Бабушка рассказывала, что раньше такими зельями поили иногда особо непослушных детей, и те вырастали потом очень глупыми и не приспособленными к самостоятельной жизни.
Невилл так и не понял, почему ему не стоит дружить с Визерхоффом, однако ему показалось странным предостережение Дамблдора и его совет немедленно сообщать обо всех подозрениях. Наверное, это чай виноват, что он так туго соображает. А Дамблдор еще сказал, что это ему какой-то знакомый колдун из Индии подарил. Больше он пить его не будет, иначе совсем отупеет.
Второй раз Лонгоботтома вызвали к директору на следующий день после назначения Джинни старостой. Снова был чай с лимонными дольками, который юноша лишь чуть-чуть пригубил из вежливости, и снова была воспитательная беседа. Вначале Дамблдор вкратце рассказал о весьма неприятном происшествии, в котором оказался замешан Визерхофф, и спросил Невилла, не замечал ли он чего-нибудь странного или подозрительного за своим одноклассником. Юноша честно ответил нет: от природы он был человеком не очень наблюдательным, дела Лотара его интересовали мало, и потому он решительно не понимал, что такого важного он должен был узнать. В итоге Дамблдор просветил Невилла, какой ужасный и грязный поступок совершил Визерхофф, и потому мистер Лонгоботтом зря не поверил директору в первый раз, но впредь должен быть еще более внимательным и осторожным и не спускать глаз с потенциального шпиона Вольдеморта.
Невилл честно выслушивал и запоминал советы и наставления Дамблдора и снова не мог понять, где именно заключается подвох. Вроде бы Дамблдор говорит по делу, заботиться о благе и безопасности учеников его прямая обязанность. А Вольдеморт, хоть и притаился, действительно может в это время активно искать себе новых сторонников и шпионов, причем не только в Слизерине и не только в Англии. Но вот только эмоциональный, вспыльчивый, но при этом отзывчивый, рассудительный и ничуть не заносчивый Визехофф никак не хотел вписываться в образ гнусного предателя и хулигана и будущего Пожирателя Смерти, который так усиленно навязывали Дамблдор, МакГонагалл, а за ними и Джинни с Роном. И потому Невилл решил сам составить свое мнение о Визерхоффе, чтобы уже честно ответить перед самим собой: а плохой он или хороший, буду я с ним дружить или нет?
- Просто гриффиндорцы обычно очень веселые и общительные, и дружные. У нас обычно нет друг от друга секретов. Да и шутки мало у кого по-настоящему злые, просто ребята еще не понимают, что это плохо, — ответил Невилл.
- Помните, наш первый разговор на тему факультетских качеств? — сказал Лотар, откинувшись на резной столбик кровати и сложив руки на груди. — Какие качества традиционно приписываются Гриффиндору?
- Храбрость, благородство, дружелюбие… — принялся вспоминать Оливер, пристроившись на кровати рядом с Невиллом. — Вообще, как я заметил, у нас на факультете учатся довольно общительные и деятельные люди.
- Именно, — тоном эксперта заключил Визерхофф. — Повседневная жизнь для людей, наделенных исключительно храбростью и огромной тягой к действию, слишком скучна, и потому они сами себе придумывают приключения.
- Но это весело и интересно, — возразил Лонгоботтом.
- А вообще я слышал, что это все от мародеров пошло, — заметил Брок. — Их вроде как считали истинными гриффиндорцами, на которых надо равняться. А они еще теми шутниками были. Мы с Невиллом застали еще то время, когда здесь близнецы Уизли учились, старшие братья этих… — лицо парня заметно скривилось от отвращения, — старост. Они постоянно всякие фокусы изобретали — теперь у них даже свой магазин на Косой Аллее есть. Не было ни дня, чтобы в нашей гостиной чего-нибудь не взрывалось или не шипело, кого-то рвало, у кого-то страшные прыщи или чешуя вылазила. Я помню, один раз ходил весь в перьях, как канарейка, — Оливер рассмеялся.
- У тебя хватило ума пробовать эту гадость? — удивился Визерхофф; было заметно, что ему крайне неприятно было слышать эту новость.
- А что, было интересно, — пятикурсник развел руками, — тем более за это деньги платили. Их, конечно, старший братец пытался прижучить, зануда Перси, который еще был старостой, пока я учился на первой курсе, потом Грейнджер, но они были сами с усами. А младший Ронникс для них вообще был не авторитет. Так вот, говорили, что якобы эти мародеры были шутники похлеще близнецов Уизли.
От Лотара не укрылось, как насупился Невилл при упоминании мародеров. Знает что-то о них? Скорее всего. Это были его родственники или друзья родственников, или родственники друзей?
- А кто такие были эти мародеры? — поинтересовался Лотар как бы между прочим. — Лично у меня не возникло бы желания подражать людям, которые так себя называют.
- Почему? — в один голос воскликнули оба его собеседника.
- Потому что мародерами называют тех, кто грабит трупы, захоронения, оставленные беженцами дома и так далее. Иными словами, это люди, наживающиеся на чужом горе и несчастье, — с серьезным видом пояснил Визерхофф, как бы призывая прислушаться к моральной стороне вопроса.
- Ну, наверное, они не знали, что это такое, — принялся оправдываться заметно потупившийся Невилл. — Может быть, им слово просто понравилось.
- Что это были за люди? Когда они здесь учились? — не унимался Визерхофф.
- Давно вроде как, еще до нашего рождения, — ответил Оливер.
- Ты был в Зале Славы? — спросил Невилл.
- Да, был.
- Тогда пойдемте.
- Отлично, всегда мечтал знать, как они выглядят, — заметил Оливер, спрыгнув с кровати.
По очереди покинули общежитие факультета Гриффиндор и, свернув в малопосещаемый боковой коридор, пошли по лестнице вниз. Особой популярностью у учеников он не пользовался, ибо Филч любил устраивать там отработки, да и любителей поглазеть на школьных знаменитостей давно минувших дней тоже никогда не было в избытке. Располагался зал там же, где и Гриффиндорская башня, в Восточном крыле, и представлял собой огромную, богато украшенную комнату, на которую, судя по всему, были наложены самоподстраивающиеся Чары невидимого расширения. Здесь стояли золотые кубки разных форм и размеров, стенды, увешанные золотыми табличками с именами награжденных, по стенам были развешаны щиты, мечи и знамена. Отдельная стена была отведена под фотографии лучших выпускников прошлых лет.
По дороге Невилл успел рассказать о том, что мародерами называла себя неразлучная четверка друзей. Один из них был отцом Гарри Поттера. Его убил Вольдеморт лично. Другой, Сириус Блэк, был лучшим другом Джеймса и крестным Гарри Поттера. Он погиб во время схватки с Пожирателями. Третий, Ремус Люпин, был лучшим учителем ЗОТИ за всю историю Хогвартса — об этом Лотар знал уже от Поттера младшего. А четвертый, Питер Питтегрю, к сожалению, оказался предателем и перешел на сторону Вольдеморта. Именно он выдал Вольдеморту убежище семьи Поттеров. Недавно его тоже убили.
Невилл замолчал, а Лотар продолжал вглядываться в лица четырех трех людей, изображенных на колдографиях. Вот широко улыбается Джеймс Поттер, беспечный восемнадцатилетний юноша, обласканный жизнью, не ведавший еще горя и несчастья. Сын похож на него, но только внешне: такая же форма лица, знакомые очки-велосипеды, воронье гнездо на голове. Сразу вспомнились многочисленные язвительные комментарии Снейпа на уроках зельеварения. Был ли Джеймс Поттер глупым и, тем более, идиотом — уже неизвестно, но безответственным, судя по его подражателям — да. Самодовольным — весь его вид говорит об этом. Интересно задумывался ли он когда-нибудь, какая выпадет судьба его сыну, как сильно жизнь Гарри будет отличаться от его собственной?
Сириус Блэк, еще более красивый и беспечный, немного безумный. Выражение лица надменное и немного скучающее. Скорее всего, он пользовался большой популярностью у девушек. Из книги “Чистокровные семейства магической Британии” было известно, что он еще до совершеннолетия был изгнан из рода и умер, так и не произведя наследника. Какой странный рок — будто судьба занесла свой меч над главными баловными жизни.
Ремус Люпин. Староста Гриффиндора и лучший ученик. В книге “Чистокровные семейства магической Британии” каких-либо упоминаний о нем нет, значит, он принадлежал к недостаточно знатному чистокровному роду или вообще полукровка. Немного грустное, отрешенное, усталое выражение лица, темные круги под глазами. Вероятно, он чем-то болел или уделял учебе гораздо больше времени, чем его друзья. Вряд ли он был очень смелым и общительным. Всем своим видом он настолько отличался от первых двух, явно избалованных жизнью юношей, что как-то непонятно становилось, как они вообще подружились.
Фотографии Питтегрю в зале не было, так что вряд ли он чем-то отличился в годы учебы в Хогвартсе. Скорее всего, был посредственный средний или слабый студент. Таких очень много. Обычно они или сбиваются в кучки, или заискивают перед более успешными и сильными личностями.
Визерхофф мог судить о них лишь с чужих слов, да по собственному впечатлению от старых фотографий, но в нем уже зародилось нечто вроде предубеждения или легкой антипатии к “главным” мародерам. А, может, это была банальная зависть? При всей своей вспыльчивости и эмоциональности, он никогда не стал бы устраивать шутки и розыгрыши над своими товарищами по школе просто потому, что это весело и интересно. Не красит это наследника древнего чистокровного рода. Во время отработок у Филча Лотару пришлось пару раз сортировать картотеку со школьными нарушениями. Близнецы Уизли, которых упомянул ранее Брок, это, наверное, и есть те самые Фред и Джордж, которым был отведен целый ящик. Так же, как и Джеймсу Поттеру и Сириусу Блэку. Прокрутив у себя в голове обрывки воспоминаний об отработке, Лотар вспомнил, что и сами шутки “мародеров” иногда были весьма опасными и унизительными, а объектами их были либо студенты младших курсов, или нынешний декан Слизерина. Интересно, задумывался ли Джеймс Поттер когда-нибудь о том, что его школьный враг может оказаться учителем или начальником его будущего ребенка? Наверное, нет, потому что вообще не думал о будущем.
- Да, хорошие они были ребята. Кроме Питтегрю, разумеется, — заметил Брок. — Люпин так вообще был самый классный препод из всех. Жаль, что его снова в школу не взяли вместо этого Уоррингтона.
- Теперь ты знаешь, кто такие мародеры, — приподнято произнес Невилл: бабушка всегда ставила ему в пример его родителей и родителей Гарри.
- Да, интересные были личности… — сказал Визерхофф, продолжая разглядывать вотографии.
От Невилла не укрылось, что ответ его одноклассника прозвучал чересчур нейтрально: так говорят обычно, когда одновременно не хотят соглашаться с чужим мнением и обидеть своим. В то время как чуть ли не все мальчишки — взять того же Брока, исключения составляют разве что слизеринцы и особо занудные ботаники-равенкловцы — всегда с энтузиазмом слушали рассказы о мародерах и хотели быть на них похожими. А это значит, что Визерхофф не лучшего мнения о папе и крестном Гарри и профессоре Люпине, что не укладывалось в представления о хорошем человеке, готовом сражаться на стороне Добра. Невилл же упорно хотел верить в то, что Лотар все-таки хороший и боялся, что слова Дамблдора могут оказаться правдой. Вот если бы его спросить…
- Они тебе не нравятся? — задал свой вопрос Лонгоботтом минуту спустя.
- Я задумался. Слышал, что они враждовали с профессором Снейпом в школьные годы, — Визерхофф решил перевести разговор в более безопасное русло.
- Да, еще как! — воскликнул Невилл. — Сам, наверное, слышал, как Снейп оскорбляет Гарри на уроках?
- Да, слышал, — также спокойно ответил Лотар, заложив руки за спину. — Скажите, пожалуйста, вы оба: наверное, у каждого из вас есть в школе если не враги, то люди, которые вам очень сильно неприятны. Вы же не устраиваете с ними из-за этого стычки, — в интонациях юноши появились лекторские нотки.
- Ну, я для этого не очень храбрый, наверное, — неуверенно ответил Невилл, потупив взгляд. — Я слабый маг и не смогу дать сдачи, если на меня нападут со спины или сразу несколько человек.
- А мне это просто не нужно, — небрежно сказал Оливер, облокотившись плечом о колонну. — В смысле, здесь в Хогвартсе есть личности, которых порой придушить хочется, но я не вижу смысла нападать на них, пока они не напали на меня. Мне вполне нормально живется без всяких драк и ловушек и не хочется привлекать к себе лишнее внимание.
- В данный момент вы оба исходите исключительно из своих собственных страхов и интересов. Вы хотите спокойную жизнь и боитесь нападения в ответ на собственную провокацию. Это естественные человеческие желания и стремления. Но любой человек, в особенности наследник древнего чистокровного рода, не имеет права жить только настоящим, он должен смотреть будущее, уметь просчитывать последствия своих действий и отвечать за них. А потому на вашем месте, мистер Лонгоботтом, — Лотар намеренно перешел на официальное обращение, чтобы подчеркнуть значимость ситуации, — я не стал бы усиливать уже имеющуюся неприязнь с человеком, который мне не нравится, потому что он может оказаться учителем или начальником моих детей, и я не хотел бы, чтобы мой… — сделал паузу, — “враг” срывал злость ко мне на них. Вас же, мистер Брок, это может касаться уже напрямую, в ближайшем будущем. Если у вас есть старшие товарищи из чистокровных, вам следует заручиться их поддержкой, но ни в коем случае не ссориться. Любой ваш чистокровный сверстник продвинется по карьерной лестнице быстрее вас, и быть в подчинении у школьного врага — далеко не лучшая перспектива.
Визерхофф отошел от стены с фотографиями и остановился у стенда с наградами гриффиндорской сборной по квиддичу. На самом видном месте красовалась большая золотая табличка с надписью “Джеймс Поттер. Ловец 1974-1978”. Лонгоботтом и Брок призадумались. Оливер то и дело хмурился, видимо, прикидывая, каково ему будет работать под человеком, с которым у него уже есть счеты: магический мир тесен, и потому не исключено, что двое бывших одноклассников могут встретиться на работе в одном и том же офисе. Невилл же постоянно морщил лоб и ходил туда-сюда, прилагая все силы, чтобы заставить шестеренки своего мозга работать в нужном направлении. Через несколько минут понимание отразилось на его круглом добром лице.
- Кажется, я понимаю, почему ты понравился Гермионе, совершенно искренне произнес Лонгоботтом, едва не повергнув Визерхоффа в ступор. — Я думаю, ты подошел бы ей даже лучше, чем Рон. Ты — умный, сильный, храбрый и ответственный, — последнее слово юноша особенно выделил. — А ей как раз нужен тот, кто был бы умнее и сильнее ее, кто мог бы вести ее за собой. И это ты, а не Рон.
- Извините, мистер Лонгоботтом, но, боюсь, ваше предложение для меня не актуально. Я согласен с тем, что мисс Грейнджер обладает множеством достоинств, но я не люблю ее и понимаю, что она не является тем человеком, с которым я хотел бы создать семью, воспитывать детей и прожить всю оставшуюся жизнь. А минутная слабость стоила мне лучшего друга, любимой невесты, — в голосе Лотара чувствовалось заметное напряжение; было заметно, что ему не так легко говорить об этом, как он пытался показать, — и уважения среди учителей и других учеников. И я намерен вернуть себе все это, — голос приобрел твердость, пальцы нащупали маленькую коробочку с кольцом во внутреннем кармане мантии, — во что бы то ни стало! За сим откланяюсь, господа. Удачного вам дня.
Отвесив легкий поклон головой, немец прошел мимо оглушенных его речью Брока и Невилла, покинув Зал Славы. Никто из них так и не заметил черноволосого гриффиндорца в очках, притаившегося за одной из стоек и с трудом сдерживающего рвущиеся наружу эмоции, от которых не могла бы спасти никакая мантия-невидимка.
3) (лат.) “Отталкиваю постоянно/стойко мужское”. Заклинание постоянного или длительного действия (в зависимости от силы наложившего его мага), применяется к неживым объектам или локализованной местности, препятствуя доступу внутрь. В конкретном примере не дает лицам мужского пола попасть в женское общежитие Хаффлпаффа.
4) Серебристый ползун — магическое растение, водится вблизи сильных концентраторов магии, таких, как Хогвартс. Обладает сильным успокаивающим эффектом и потому нередко применяется в транквизиторах, воздействуя непосредственно как на центральную нервную систему, так и на выработку гормонов, влияющих на эмоциональное состояние человека. При длительном приеме зелий на его основе происходит заметное снижение умственной активности, притупляется реакция, что делает человека практически не способным к самостоятельной жизни.
|
| |
| |
| PPh3 | Дата: Среда, 20.06.2012, 04:34 | Сообщение # 99 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Глава 31. Последствия (часть 2)
… Элиза бежала по коридорам, не разбирая дороги, слезы застилали глаза. Она до сих пор не могла поверить в то, что Лотар так ужасно поступил с ней, но память тут же услужливо подкинула ей моменты, где Грейнджер страстно, с немым обожанием смотрела на ее, теперь уже бывшего жениха, и язвительные комментарии слизеринского декана по поводу “рыжего любовника”. Девушка споткнулась о ступеньку и кубарем скатилась вниз, совершенно не чувствуя боли в разбитых ладонях и коленках, ушибленных боках: ее затмевала боль души. На смену разочарованию и обиде пришло чувство вины. Она сама во всем виновата, это ее плата за то, что она в свое время не ответила Карлу добром, но посягнула на его лучшего друга. Да разве нужна такому страстному и увлекающемуся человеку, как Лотар Визерхофф, дурнушка Лиза Миллер, которая уже краснеет от одного лишь обожающего взгляда? Если б не ее глупая прихоть, то Лотар сейчас бы с чистой совестью встречался с Грейнджер, — всхлип, — а она, наверное, смогла бы со временем полюбить Карла. Тем более что он действительно ей нравился когда-то, только фрейлейн Миллер была тогда еще совсем юна и считала свои чувства порочными и появившимися совершенно не ко времени. Только теперь Элиза поняла последствия своего, казалось бы, невинного желания, которое она имела неосторожность высказать. Карл наверняка поссорится из-за нее с Лотаром, Лотару его слабость с Грейнджер обернется сильным ударом по репутации. И еще пострадает та девушка, Кайнер, с которой они познакомились в поезде. Элиза не раз замечала, как Кайнер смотрит на ее друга, и, хотя считала ее немного странной, была искренне рада, что Карл вновь обрел шанс на счастье.
- Лиза! Ээй! — позвал ее в темноте Джастин, но она, погруженная в собственное горе, не слышала ни его голоса, ни шагов.
Джастин благополучно миновал спуск из трех ступенек и присел рядом с одноклассницей на холодный и твердый каменный пол.
- Лиза, что с тобой?
Но она лишь еще больше сжалась, подобрав под себя ноги и закрыв лицо руками. Дурак! Ей только что изменил жених прямо у нее на глазах, а ты спрашиваешь, что с ней!
- Лиза… — попытался отнять руку от ее лица, но она тут же одернула ее.
Юноша огляделся по сторонам и почувствовал, как каждую клеточку его тела наполняет паника: они заблудились в подземельях, и вряд ли кто-нибудь из них помнит дорогу назад. Мерлин! Даже у слизеринцев не спросить, потому что никто не знает, где здесь их гостиная.
Недолго думая, Джастин взял девушку в охапку и поставил на ноги. Элиза по-прежнему была отрешена и не замечала, что происходит вокруг. Взял ее левой рукой за талию и, прижав к себе, медленно повел по коридору, держа в правой палочку с зажженным “Lumen”. Долбанный Уизерхофф! Из-за него они вышли из общежития и теперь заблудились. Из-за него Элиза теперь вынуждена страдать!
- Все будет в порядке милая, все будет хорошо… — шептал он ей над ухом и поцеловал в висок. — Он не стоит тебя…
Но, что хуже всего, парень не знал, как можно еще очернить своего соперника, чтобы успокоить подругу, ибо, до недавнего момента, решительно не замечал в нем каких-либо отрицательных качеств. И потому бурное свидание Визерхоффа с Грейнджер, которому он стал невольным свидетелем вместе со своими одноклассниками, вызвало у него немалый шок: Визерхофф даже не смотрел в сторону гриффиндорской старосты, в то время как Грейнджер, будучи всем известной зубрилой, примерной ученицей и уже встречаясь на тот момент с Уизли, вряд ли бы стала заводить роман на стороне.
- Tormenta! — раздалось сбоку.
Джастин почувствовал, как к нему в кожу вонзились тысячи раскаленных иголок. По телу пошла судорога, казалось, еще немного, и его разорвет на части. Ноги подкосились, и он упал на пол, повалив вместе с собой Элизу.
- Это же магглокровок с Хаффлпаффа! — с презрением произнес писклявый девчачий голосок.
- Можно я попробую? — с энтузиазмом проговорил низкий мальчишеский. — Я так хочу послушать, как он будет кричать и молить меня о пощаде!
- Не сейчас, — отмахнулся от них заводила; говорил он с заметным акцентом, отчего речь его казалась суховатой и ломаной.
Элиза тем временем пришла в себя, осознав, что находится в крайне щекотливом положении. Прямо на ней лежал Джастин, лицо которого было искажено от боли, а по телу проходили судороги, будто его держали под Пыточным. Парень изо всех сил старался не закричать и все сильнее хватался за бывшую под ним девушку, как за спасительный круг. Воздуха перестала хватать, и Элиза попыталась выбраться из цепкого кольца рук своего одноклассника. “Seco” прошлось по высунувшейся наружу лодыжке и заставило вскрикнуть. Девушка подняла голову, чувствуя, как теплая кровь вытекает из глубокого пореза, отдававшегося резкой болью во всей ноге.
Прямо над ними возвышался Генрих фон Бранау; губы его искривились в хищной ухмылке, а в серых глазах, отражавших холодный белый свет, исходивший от волшебной палочки, плескался маниакальный блеск. За ним стояли еще двое мальчиков лет четырнадцати-пятнадцати на вид: один — полный, с надутым капризным лицом и темными короткими волосами, другой — худощавый, со скучающим и надменным видом разглядывавший помещение. С ними была девочка того же возраста, невысокая, худая, с некрасивым лицом в форме сердечка и волосами мышиного цвета.
- Вы посмотрите на эту магглокровку, — брезгливо произнес Бранау с таким видом, будто увидел перед собой кучу навоза. — Вначале она своей показной скромностью и невинностью завлекла моего троюродного брата, заставив его отказаться от достойных чистокровных невест, — сделал пару шагов вперед, невольно заставив Элизу отползти назад. — Потом сбежала к его дружку с более древней родословной. Гря-я-язь, что с нее взять? — сказал он нарочито пренебрежительным тоном, манерно растягивая слова. — Вы же видите, грязь пристает к грязи! Tormenta! — и направил палочку на едва пришедшего в себя хаффлпаффца, который попытался отползти подальше.
Джастин издал хрип, во рту ощущался солоноватый металлический привкус. Юноша понимал, что должен защитить одноклассницу, но сил едва хватало на то, чтобы развернуться. Стоявшие за спиной у Бранау подростки противно загоготали, будто не они вовсе были представителями древних и не очень, благородных фамилий, и пустили в Джастина еще несколько болезненных проклятий, пусть и не очень сильных.
- Нет! — выкрикнула Элиза и, превозмогая боль в раненой ноге, поспешила оттащить своего одноклассника из-под удара.
Заклятие, ломающее кости, попало в стоявшую справа от хаффлпаффев колонну, выбив оттуда небольшой камень, а вот режущее по касательной задело лодыжку парня, срезав при этом часть кожи.
- Что, мразь, защищаешь своего грязнокрового ухажера? — вновь рассмеялся Бранау, увидев, как Миллер додумалась достать наконец-то волшебную палочку и теперь затравленным и боязливым взглядом, снизу вверх, смотрела на своего противника.
Она понимала, что силы не равны, и в одиночку ей не справиться с Бранау, тем более что тот привел с собой далеко не самых безобидных союзников. Она понимала, что их никто не спасет, что это конец…
- Salva nos, Regina Caelestis, et a peccatis nostris libera nos, — дрожащим голосом шептала она, встав на колени и прислонив концы пальцев к губам. — Suscipe animas nostras et affer eos Filio Tuo… (1)
- Правильно молишься, грязнокровка, — злорадно ухмыльнулся Генрих. — Tormenta!
Издав высокий протяжный крик, девчонка рухнула на пол и задергалась в конвульсиях. Рядом Нортон, Басингтон и Хелви развлекались с Флетчли, посылая в него режущие и жалящие проклятия. Для Пыточного или “Sectumsempra” им явно не хватало ни сил, ни умения. Нет, Генрих фон Бранау не был простым садистом, получавшим удовольствие от боли и криков своих жертв, но искренне верил в то, что очищает таким образом мир от скверны. Ведь что могут принести магам грязнокровки? Разврат, падение культурных ценностей и нравов, свою стремительно разлагающуюся и движущуюся к самоуничтожению цивилизацию и глупые церковные предрассудки. Если бы Гриндевальду удалось победить в свое время, всего этого засилья грязнокровок можно было бы избежать, они никогда не смели бы поднять голову и навязывать чужому миру, которому они не нужны, свои порядки. Вот взять к примеру эту грязнокровку Миллер: в кого она превратила его троюродного брата? В тюфяка и магглолюбца, который даже не додумался наказать ее, когда она сбежала к его рыжему дружку, этому ненавистному Визерхоффу. Ангельская внешность, невинный взгляд — именно из-за грязнокровки Миллер Шенбрюнны отклонили руку его сестры Берты. Грязнокровка так опутала их сетями своей показной невинности, что они забыли о главной цели любого уважающего себя чистокровного рода и отвергли помощь тех, кто вернул бы их к утраченному наследию.
- Tormenta!
Но девчонка теперь уже не извивалась, не билась в конвульсиях, а словно впала в ступор. Тело ее сотрясали судороги, руки едва удерживали оттого, чтобы, подобно ее грязнокровому дружку, не завалиться пластом на пол, а с губ слетала едва слышная латынь, которую глупые магглы зовут молитвой.
- …libera nos de poenis inferni… — она уже почти не чувствовала боли, целиком сосредоточившись на молитве, для нее это было сродни окклюменции, гасившей ощущения внешнего мира, — et dimitte nos debita nostra… sicut et nos dimittimus debitoribus nostris… (2)
И посмотрела снизу вверх на своего палача потемневшими от страха и боли глазами. Вдали виднелся какой-то слабый, серебристо-белый свет, словно нимбом окружавший голову и плечи Бранау. Вот она, Господи, десница твоя, и ты пришел за мною, чтобы позвать на трапезу свою со праведниками и мучениками. Об одном только прошу: их пощади…
Бранау отступил на шаг назад. Неужели уже тронулась умом? Иначе как еще объяснить эту глупую блаженную улыбку, застывшую на ее будто бы просветленном лице? Бывая в ставке Темного Лорда, он слышал немало славных историй о бравых похождениях Пожирателей Смерти, в том числе и о том, как супруги Лестранжи пытали чету Лонгоботтомов. По словам мадам Лестранж, изрядно свихнувшейся в Азкабане, но по-прежнему обладавшей твердой памятью, Господин и его сторонники одерживали одну победу за другой, и жалкие попытки авроров и членов Ордена Феникса противостоять им были просто смехотворны. Чего стоит только один тот факт, что никто из них не додумался поставить хотя бы средненькую защиту на свои дома, чтобы выиграть хоть немного времени? На “Fidelium” и Дамблдора все надеялись, магглолюбцы мерлиновы. Эти гриффы и хаффлы настолько тупы, что даже не подозревали, что в их рядах есть крыса, причем не одна, — Беллатриса обожала рассказывать истории про старые добрые времена, когда Темный Лорд уже уходил, и старая гвардия оставалась одна за столом с бокалами вина. Они собирались обычно в одном из обеденных залов Лестранж-Холла. Плотно задернуты тяжелые бархатные портьеры на окнах, и свечи здесь не зажигали уже шестнадцать лет. Лишь оранжевые языки пламени освещают просторный мрачный зал и одетых в черное гостей, придающихся воспоминаниям за бокалом вина. — МакКиннонов, Боунсов и Прюэттов взяли вообще в постелях. Казалось, победа уже близко, если бы не то самое пророчество, из-за которого Господин пошел к Поттерам на Самайн. Мордредово пророчество! Кроме Господина, никто в него не поверил. Да и как можно было поверить в то, что ребенок может нанести вред? Согласно древним законам магии, дети были неприкосновенны. Нельзя было убить младенца, тем более единственного наследника древнего чистокровного рода, и не быть за это наказанным собственной магией. Если бы он разрешил ей, Беллатрисе Лестранж, сопровождать его, если бы она сумела остановить его от столь необдуманного шага… — на этом месте колдунья обычно так сильно сжимала бокал и трясла головой от гнева, что вино расплескивалось по атласной темно-зеленой скатерти. — После таинственного исчезновения Господина Пожиратели смерти оказались, как тело без головы, не зная, что им делать, а продажные министерские крысы и магглолюбцы повылезали из своих дыр, стали праздновать победу, которую за них одержал какой-то мелкий щенок, сын грязнокровой мамаши! Тогда-то Лонгоботтом, вываливаясь навеселе из какого-то паба, и заговорил, что знает, где находится Неназываемый. Для них, истинных последователей Темного Лорда, это был глоток надежды. Но, как выяснилось, ни Лонгоботтом, ни его женушка, пришедшая его спасать, не знали ничего на самом деле, и Белла со своим мужем и деверем пытали их уже чисто из ненависти, желая отомстить так называемым светлым за своего Господина. Тогда их и повязали авроры. Рабастан предположил даже, что это могла быть подстава со стороны Даблдора: для него, озабоченного всеобщим благом, жизнь пары авроров и членов Ордена Феникса означала ничто по сравнению с победой сил добра. В любом случае, Лонгоботтомы сильными аврорами никогда не были и сошли с ума уже через полчаса пыток. Может быть, Миллер тоже осталось недолго?
- To…
- *Stupefac! Expellite arma! Incarcero! Silentium!* — трое подростков, оказавшись связанными, повалились на пол, беззвучно открывая рты. На лицах их явственно читалась злость и обида.
Высокий и статный юноша, по-прежнему держа в руке волшебную палочку, переступил через тело лежавшего неподвижно одноклассника и упал на колени перед стоявшей на четвереньках девушкой.
- Elise! — выдохнул он, прижав девушку к себе, зарывшись пальцами в ее спутанные золотистые волосы, и поцеловал в лоб. — Du bist lebend!.. /нем. Элиза!.. Ты жива!/
- Что здесь произошло? — спросил второй слизеринец, пришедший вместе с Шенбрюнном; осветил помещение, после чего легким движением руки снял заклятие немоты с пятикурсников.
Ответом ему злобное молчание — юные змейки прекрасно знали, что новый староста не станет их пытать, и Сыворотки Правды у него нет, да и декан их потом отмажет. Бранау по-прежнему валялся на полу без сознания. Посмотрел на Шенбрюнна и покачал головой — при всем своем уважении к немецкому аристократу, он никак не мог понять его пагубного пристрастия к грязнокровкам. Кайнер, теперь эта Миллер, кажется, невеста его дружка с Гриффиндора. Поколдовав над хаффлпаффкой и усадив ее у колонны, Шенбрюнн перешел к ее однокласснику Финч-Флетчли, которому досталось намного больше. Решил сыграть в благородство?
- Нотт, помоги мне, пожалуйста, — сказал немец властным тоном, залечивая волшебством наиболее опасные раны. — Нужно наколдовать носилки. Его необходимо доставить в Больничное крыло.
Вдвоем положили Джастина на носилки. Шенбрюнн быстрым движением пальцев расстегнул на парне одежду и промыл раны водой. Из неглубоких, но рваных ран продолжала медленно вытекать кровь. Ясно, студентам-недоросткам, захотевшим почувствовать себя сверхчеловеками, не хватило сил на полноценное “Sectumsempra”, и они решили просто добить парня, нанося поверх одних ран другие. Нотт удивился только, откуда его новый одноклассник знаете весьма сложную формулу авторского контрзакляться, о котором было известно далеко не всем слизеринцам, но не стал задавать вопросов.
- Зря ты не взял с собой… Кайнер, — сказал Нотт, когда они оказали, наконец, первую помощь Финч-Флетчли. — Могла бы помочь доставить… этих в Больничное крыло. Нам еще с Бранау, Басингтоном, Нортом и Хелви разбираться.
- Воды… — просипел хаффлпаффец, не разбирая, кто перед ним.
- Кайнер не справилась бы… — задумчиво ответил Шенбрюнн после того, как наколдовал стакан воды и приложил его к разбитым губам Джастина. — Лучше позвать эльфов.
Нотт вызвал домовиков, приказав им транспортировать Флетчли в Больничное крыло, после чего развязал Басингтона, Нортона и Хелви и, снова наложив на них “Silentium”, повел на допрос к декану, заранее предчувствуя, как не обрадуется последний. Ведь это частично и его, старосты, вина, что он не проследил за пятикурсниками и дал им возможность совершить эту глупую выходку, едва не граничащую с убийством. Все-таки есть большая разница между провокациями и словесными оскорблениями, от которых всегда можно отказаться, и прямым нападением и издевательством, которое ложится грязным пятном на и без того шаткую репутацию Дома Слизерин, а самих его питомцев характеризует как людей, не умеющих думать о последствиях и действовать хитростью и осторожностью, а не напролом, подобно глупым гриффам.
- Элиза, как ты? Как ты вообще здесь оказалась? — сказал Карл, вновь обняв подругу.
Ответом ему было немое молчание и перепуганный взгляд голубых глаз. Все это время девушка просидела в углу около колонны в состоянии полной апатии. Измена жениха и последовавшие затем недолгие пытки лишили ее сил. Хотелось уснуть и больше не проснуться, ничего не чувствовать. А обезболивающее заклятие Карла погрузило ее в подобие своеобразной дремы: она все видела, все слышала, все запоминала, но никак для себя не анализировала и почти ничего не чувствовала. Она понимала, что раны ее, в отличие от Джастина, были не смертельны, и потому она должна была подождать и возблагодарить Провидение за столь чудесное спасение, ведь все могло окончиться намного хуже, причем не только для нее.
Карл невольно скосил взгляд на ее правую руку — не хватало подаренного Лотаром обручального кольца, а ведь его можно было снять лишь при искреннем желании разорвать помолвку, что уже наводило на некоторые подозрения.
- Что произошло, Элиза? — обеспокоено спросил он, глядя девушке в глаза, но увидел в них лишь мерцающий кокон из боли и тьмы.
Неожиданно Элиза дернулась, резко качнув головой, и выкинула правую руку вперед, над его плечом. В глазах ее застыли какая-то странная решимость и отчаяние.
- *Stupefac!* — уловил он невербальное заклинание, направленное за его спину, и девушка безвольно упала на его руки.
Быстро выхватил палочку, сделал выпад, прижав девушку к себе свободной рукой.
- *Everto statum!* — Бранау, уже начавшего отходить от слабенького Оглушающего Миллер, отбросило назад и, перевернув в воздухе, приложило о стену.
Ты спасла меня, Элиза… Что-то теплое разлилось по его телу от самого сердца: он значит для нее, и значит очень много. И вместе с тем пришло чувство вины: из-за него она сейчас на грани магического истощения, а он, дурак — ибо надо уметь признавать свои ошибки и называть вещи своими именами — не додумался сразу связать Бранау. Какая странная ирония судьбы: своим спасением он обязан уже двум девушкам и двум магглорожденным.
Поцеловав девушку в макушку, Шенбрюнн бережно усадил ее на пол, облокотив на колонну, и дал укрепляющее зелье, которое всегда носил с собой. Этого мало, но, по крайней мере, Элиза не умрет теперь от магического истощения. Связал Бранау с помощью “Incarcero” и, вызвав эльфа, приказал доставить своего одноклассника в кабинет декана. Его прошлая ошибка обошлась ему слишком дорогой ценой. Карл не знал, какое именно заклинание хотел в него кинуть Бранау, но прекрасно понимал, что “милый родственничек” не упустил бы возможности преподать “урок хороших манер” с применением Режущего и Пыточного, которые так обожает их двоюродная бабка и старая дева Эльза Шварц фон Бранау.
Осторожно взял Элизу на руки. Голову прижать к груди, ноги сместить на плечо, чтобы можно было колдовать. Сосредоточился на Больничном крыле.
- [i]*Το νήμα Αριάδνης!*[i] (3) — палочка совершает крестообразное движение, и с ее конца слетает тонкая золотистая нить, слабо мерцающая во мраке подземелий.
Теперь идти быстро, но не торопиться. Смотреть под ноги и вперед, но не терять концентрации на конечной точке пути, держа ее образ в своей голове чуть выше видимого пространства.
Школьная медсестра, разбуженная за ночь уже второй раз, невнятно выругалась сквозь зубы, но быстро пришла в себя, когда речь зашла об очередном пациенте. В отличие от мальчика, доставленного около часа назад, на котором и живое место было трудно найти — все его тело покрыто следами шрамов, ожогов и нарывов, — девочка выглядела вполне прилично, вот только казалась слишком бледной и слабой, будто из нее враз выкачали все жизненные силы.
- Ей необходимо дать “Τη επούλωση ειρήνη” (4), — уверенным тоном произнес Шенбрюнн, устраивая девушку на больничной кровати, — а также сильнодействующие укрепляющие и восстанавливающие зелья.
По протоколу всем пациентам предписывался покой и постельный режим, а потому всех посторонних лиц надлежало выпроводить из Больничного крыла, однако ради исключения мадам Помфри позволила Карлу Шенбрюнну — так представился молодой человек — посидеть со своей подругой, пока она заполняла карточки.
Выпускница Хаффлпаффа, Поппи Помфри всегда старалась держаться в стороне от межфакультетских разборок. Окончив медицинские курсы при больнице св. Мунго и пройдя там же положенную стажировку, она вернулась в родной Хогвартс, чтобы отныне посвятить свою жизнь заботе о здоровье юных магов. Она старалась одинаково относиться ко всем студентам, ведь для нее они, прежде всего, пациенты, не читала нотации и молча хранила в своем сердце все поведанные ей секреты. Она понимала, что если не будет доверять детям и воспринимать их такими, какие они есть, то и они не станут доверять ей.
Она пропустила через себя тысячи историй юных магов, и, казалось, достаточно много повидала на своем веку, чтобы удивляться чему-то. И, тем не менее, ей странно было наблюдать дружбу между холодным и гордым слизеринцем и мягкой, доброй хаффлпаффкой. Как он держал ее на руках, как бережно укладывал на кровать, чтобы ей было удобно, как он смотрел на нее — мало в ком из влюбленных юношей и девушек мадам Помфри видела столько нежности и искренней заботы друг о друге. Еще парень оказался хорошим зельеваром — не каждый выпускник Хогвартса может сварить “Τη επούλωση ειρήνη” с первого раза без единой ошибки, да еще почти не подглядывая в рецепт. Обычно данное зелье, с учетом всех предварительных процедур, готовится почти неделю, и потому большинство зельеваров предпочитают закупать уже готовую основу, из которой, при наличии необходимых ингредиентов, зелье для лечения пост-эффектов Пыточных и им подобных проклятий можно сварить за полчаса-час. И Помфри определенно не пожалела, что в свое время заставила Альбуса профинансировать закупку дорогостоящих ингредиентов, а Северуса — приготовить основу.
Медсестра отпила кофе и посмотрела в приоткрытую дверь. Юноша склонился над девушкой и что-то ласково шептал ей, гладя по золотистым кудрям. Та уже пришла в себя, но все еще чувствовала себя слабой и должна была вновь уснуть после принятого успокоительного зелья. Написала еще пару строк — парень раздраженно качает головой и явно чем-то недоволен. Закончится карточка, и надо будет его отправить восвояси. Да, еще и записку написать для Аргуса и учителей — все-таки мальчик не развлечения ради шлялся, а спасал девочку, да и с зельем в Больничном крыле помог. Мерлин! Еще нужно Северусу список зелий составить. Костероста и Ранозаживляющего пока хватает, но избыток никогда не помешает — очередной матч по квиддичу или драка в коридоре моментально изведет все ее запасы. Не будет ничего страшного, если парень задержится еще на пятнадцать минут, а она с чистой совестью ляжет спать.
- Молодой человек! — кто-то тряс его за плечо.
Карл нехотя приподнялся на локтях, благословляя темноту, царящую во владениях мадам Помфри. Последнее, что он помнил — он утешал Элизу, уверяя, что она ничем не виновата перед ним. Что истинная дружба и любовь не возможны без взаимного доверия и уважения. И что он желает только одного — чтобы она была счастлива, и приложит со своей стороны все усилия, чтобы добиться этого. Поцеловал ее в лоб, и она коснулась его щеки — какие же у нее нежные пальцы. Прикосновения ее приятны и желанны, от них будто искра пробегает по телу, и накатывает сладкая истома. Наклонился над ее маленьким, чуть приоткрытым ртом — сейчас это казалось таким нужным, естественным, но не поцеловал. Элиза и так испытала в этот вечер слишком много горя, чтобы потом жалеть о сиюминутном порыве своего друга. Он ей друг, а не жених, а с Лотаром надо будет… поговорить.
- Карл, пожалуйста, побудь со мной, еще чуть-чуть, — слабеющим голосом прошептала Элиза.
Она уже засыпала под действием зелий, руки ее опустились на руки Карла, и он нежно погладил их по тыльной стороне.
- Милая Элиза, с тобой я буду, сколько ты захочешь, — так же тихо ответил Шенбрюнн, поудобнее устроившись на кровати.
Сейчас, с разметавшимися по подушке волосами, она казалась особо хрупкой и умиротворенной. Провел рукой по ее золотистым прядям — она улыбнулась во сне. Аккуратно обняв девушку, вновь наклонился над ней и поцеловал в висок, зарывшись в ее золотые кудри, вдыхая сладкий аромат цветущих яблонь.
По-видимому, царившие в Больничном крыле сумрак и тишина, а также накопившаяся за день усталость сделали свое дело, раз он уснул прямо там, на кровати, рядом с Элизой. Осторожно встал, стараясь не задеть спящую девушку, и поправил ей одеяло.
- Вам лучше уйти, мистер…
- Шенбрюнн, мадам, — к Карлу вернулось прежнее самообладание.
- Вот, возьмите эту записку, покажите учителям или мистеру Филчу, если встретите их в коридорах.
- Благодарю, мадам.
Говорила Помфри устало и сухо, но без укора, и Карл был ей благодарен за это.
До слизеринских подземелий Шенбрюнн добрался без труда, а заодно и записка от школьной медсестры пригодилась — в одной из галерей между корпусами он едва не наткнулся на миссис Норрис. И все это время у него в голове крутились мысли, посвященные недавним событиям. Элиза не могла говорить неправду, пусть изначально и считала себя виноватой. Кольца нет — его она скинула в порыве отчаянья и гнева, значит, Лотар действительно ей изменил. Хотелось немедленно развернуться и пойти в Гриффиндорскую башню, чтобы вставить мозги этому рыжему идиоту, называющемуся его другом. Доверил ему самое дорогое, чтобы тот так бесславно распорядился дарованным ему сокровищем. И с кем?! С Грейнджер!
Карл устало привалился к холодной шершавой стене. Вдох-выдох, вдох-выдох, медленнее, глубже, ровнее… То, что завтра с утра пораньше необходимо устроить серьезный разговор этому оболтусу, сомнению не подлежало, теперь надо решить, что и как говорить: от этого зависят не только отношения Лотара и Элиза, но и их дружба. С одной стороны, Шенбрюнн знал, что его друг (пока еще друг) — натура деятельная, страстная и увлекающаяся. Лотар Визерхоф умел быть душой компании и легко поддерживал разговоры на любые темы. У него было мало настоящих друзей, зато достаточно много знакомых и приятелей, с которыми стоило бы обменяться парой любезностей при встрече. А на балах… Лотар великолепно вальсировал и не упускал случая пофлиртовать с прекрасными девицами, обходя стороной лишь тех, кто был ему глубоко неприятен, вроде Берты фон Бранау или Августы Ротбайль. С другой… с тех пор, как Лотар начал встречаться с Элизой, он души в ней не чаял и даже не смотрел на других девушек. Чувства его были искренни и не могли измениться за каких-то пару часов. Или все-таки могли? То, что Грейнджер была одурманена, сомнению не подлежало. Также можно предположить, что она первая полезла к Лотару — видя ее поведение, ни один приличный человек не захочет взять ее себе в жены. Теперь остается выяснить: во-первых, как Лотар оказался в том коридоре вместе с Грейнджер; и, во-вторых, кто вообще затеял всю эту авантюру с зельем. Первое легко можно будет выяснить завтра у Лотара — Карл не сомневался в том, что его друг, если действительно любит Элизу, не станет отпираться. А со вторым придется подождать, ибо слишком мало пока имеется данных.
Известно следующее… Исключить из подозрения стоит всех хаффлпаффцев, кроме Смита — они слишком честны для этого. Равенкловцам это просто не нужно и неинтересно. Слизеринцы, его одноклассники — тоже вряд ли, по крайней мере, среди них нет исполнителя. Сделать это мог только кто-то из Гриффиндора, тот, кто мог легально, не вызывая подозрений, находиться рядом с Грейнджер и периодически подливать ей зелье. Почему именно зелье? Для наложения заклинания такого рода необходимо обладать не только высоким магическим потенциалом, но и определенными навыками в ментальной магии, а также хорошо знать нумерологию, чем может похвастать далеко не каждый студент-старшекурсник, особенно если учесть крайне ограниченный доступ к тайным знаниям в Хогвартсе. Большинство же приворотных зелий относятся к числу условно разрешенных, ибо частично корректируют разум человека, создавая в памяти новый смысловой объект и новые эмоциональные и ассоциативные связи, а также влияя соответствующим образом на физиологию человека. В широкой продаже их не было, но при наличии связей их можно было легко заказать у частных зельеваров.
Открыл проход, скрытый за угрюмым средневековым волшебником в темно-красной мантии, вошел в гостиную. Темно, холодно, тихо. Лишь у ступеней, ведущих в зал с фонтаном, стоит одинокая женская фигура. Кайнер…
1) (лат.) Спаси нас, Царица Небесная, и от грехов наших избави нас. Прими души нас и донеси их Сыну Твоему…
2) (лат.) … избави нас от адовых мук… и остави нам долги наши… как и мы оставляем должникам нашим…
3) (греч.) “Нить Ариадны” — заклинание, указывающее путь к конкретному месту. Для поддержания Нити необходима постоянная концентрация на конечном пункте следования, иначе Нить исчезнет.
4) (греч.) “Исцеляющий покой” — зелье, применяемое для лечения последствий пыточных заклятий (“Cruciatus”, “Tormenta”).
Сообщение отредактировал PPh3 - Среда, 21.11.2012, 20:34 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Среда, 20.06.2012, 04:36 | Сообщение # 100 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Ретроспектива…
Слизеринцы приняли первое их поражение в сезоне сухо, с достоинством, пообещав самим себе вырваться вперед за счет баллов, получаемых на занятиях, и раскатать под орех воронов и барсуков в последующих матчах. Малфой сидел вялый и явно пребывал в депрессии, не реагируя на внешние раздражители, в том числе демонстративно дувшуюся Пэнси Паркинсон, которой было крайне скучно. Крэбб сидел с Гойлом в Больничном крыле — все-таки из-за него товарищ по команде получил травму. Позже к ним присоединилась и Буллстоуд. Вэйзи, Забини и Уркхарт, побушевав в душе, топили проигрыш в эльфийском вине, заранее заказанным в Хогсмиде на случай победы. Нотт периодически следил за порядком в общежитии. Все остальные змейки пытались заниматься тем же, чем и раньше в выходные — читали книги и газеты, вели светские беседы. Вот только разговоры никак не клеились, а строчки чаще разбегались перед глазами.
Они с Кайнер устроились там же, где и всегда, в комнате для выполнения домашних заданий. В коллектив они еще не влились, чтобы предаваться вместе со всеми унынию из-за проигрыша в матче, и потому держались своеобразным островком, отдельно от всех слизеринцев. Шенбрюнн, удобно устроившись в кресле, читал томик Гете, Анна — конспектировала его учебник по зельеварению. Иногда она отвлекалась от работы, пытаясь расслабиться в жестком кресле и уходила в какие-то заоблачные дали. Временами порывалась походить по комнате, но удерживала себя на месте. От самодисциплины она уже или явно отвыкла, или плохо была к ней приучена. И, тем не менее, показалось Карлу, подобные отвлечения необходимы ей тогда, когда работа требует вдумчивости и творческого подхода, а не механического переписывания или решения задач по уже готовым алгоритмам. Словно некая определенная конфигурация тела способствует легкому полету мысли. Временами он вслух зачитывал понравившиеся ему отрывки, и Кайнер превращалась вся во внимание, ловила каждое его слово.
- Карл… вы очень хорошо читаете вслух, — говорила она, делая паузы между словами, словно пытаясь успокоиться, а в глазах стояло немое восхищение: — *Мне нравится твой голос…*
Кайнер любила и не любила читать одновременно. Чтение не было для нее насущным процессом, естественным времяпровождением, а библиотека — кладезем знаний. Как она сама рассказывала, в библиотеку она ходила лишь тогда, когда книги, требуемые школьной программой, нельзя было найти дома или у друзей. И, тем не менее, она жадно хватало каждое новое знание, стоило последнему заинтересовать ее.
Как и ожидал Шенбрюнн, Кайнер попросила у него почитать книгу, разумеется, когда он дочитает. Положил книгу на стол перед ней — он уже читал ее, только давно. Ему не жалко, а Кайнер пусть просвещается и обогащается, открывает для себя что-то новое и глубокое.
- Вы хорошо рисуете, Анна, — заметил он, глядя через ее плечо на нарисованный чернилами цветок шиповника… в рабочей тетради.
Девушка застыла, резко выпрямив спину.
- Э… Спасибо… это просто тетрадь для записей… я не собираюсь показывать ее преподавателям, — попыталась оправдаться Кайнер.
- Анна, разве я укорял вас в чем-то? — строго спросил Карл, встав так, чтобы ей было видно его лицо.
- Н-нет, — Анна отрицательно покачало головой, скосив взгляд в сторону. — Но вам, наверное, не понравилось, что я рисую в тетради.
- А вы в этом уверены? — парировал Карл. — Запомните, — он наклонился к девушке так, чтобы его лицо было чуть выше ее, — никогда не спешите оправдываться в том, в чем вас не обвиняли. Ответственность за ваши действия вы несете, прежде всего, перед собой и своей совестью и уже во вторую очередь перед окружающими вас людьми.
Кайнер не оставалось ничего, кроме как кивнуть.
- А меня нарисуете? — спросил Шенбрюнн, улыбнувшись.
- Я… могу попробовать, — сказала Кайнер неуверенно, — я очень мало рисовала портреты реальных людей.
- Хорошо. Я не возражаю.
- Только это очень долго и скучно. Лучше вернитесь к чтению и сделайте как можно более умный вид, — Карл снова улыбнулся, исполнив просьбу своей одноклассницы.
Так… легкими штрихами наметить позу, наклон головы, окружающие предметы. Фон упростим — не тот уровень, да и времени ограниченное количество. Уже в наброске должно угадываться движение, выражение лица — на это уповали абстракционисты-минималисты вроде Матисса и Пикассо.
Какое-то время в комнате стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом грифеля по пергаменту и переворачиванием страниц. Проходившие мимо слизеринцы косились на странную парочку кто с любопытством, кто с пренебрежением. Некоторые, насколько это было возможно с расстояния нескольких футов, пытались рассмотреть намечающуюся картинку, но Кайнер это быстро начинало нервировать, и она небрежно, как от назойливых мух, отмахивалась от них рукой с зажатым карандашом. Быстрее и действеннее оказывался взгляд Шенбрюнна — не стоит мешать протеже родовитого аристократа. А если Шенбрюнна устроит качество, то можно будет попробовать заказать грязнокровке и их портреты. Самая подходящая работа для таких, как она.
… Теперь глаза. Они — зеркало души. Они передают эмоции, характер человека — все то, о чем обычно умалчивают слова. А у Карла глаза очень красивые, взгляд королевский, в нем чувствуются непреклонность, холод и сталь.
- Карл, посмотри на меня, пожалуйста, — восхищение на лице, придыхание в голосе.
Его имя она произносит мягко, с чуть раскатистым “р”, какое бывает обычно в южно-романских языках, слегка подмурлыкивая, словно книззл, наевшийся теплых свежих сливок. Оторвал взгляд от книги и перевел на Кайнер. Интересно, как она будет изображать его в двух ракурсах сразу?
Брови чуть изогнуты, глаза открыты и смотрят прямо, насквозь, будто видят каждый помысел. В подземельях традиционно стоит сумрак, а под рукой только черный грифель — взгляд становится более глубоким, таинственным, но не обжигающим и жестоким, как у их декана. Величественный, горделивый, ему нельзя не покориться…
Who would not admire,
Who could not adore,
Who does not desire,
Who wishes to see more?
Oh dark eyes, help me see,
Just one look, she is gone,
Look on me, we are one,
Fading with the setting sun… (5)
Анна не сразу обратила внимание, что плачет, но лишь когда одинокая слеза упала на рисунок, тут же впитавшись в бумагу. Вытерла глаза, продолжив штриховать. Затемнить надо кресло и нижнюю часть книги — они расположены в контражуре6. Четче прорисовать складки на мантии и портьерах, но так, чтобы они не отвлекали взгляд от изображенного на рисунке человека. Более легкими штрихами изобразить кладку на стене и на колонне, чтобы текстура была заметна, но не бросалась в глаза…
- Прошу прощения, мистер Шенбрюнн, что отвлекаю вас от столь важного занятия… — это был новый староста Слизерина Теодор Нотт. — Я думаю, мисс Кайнер сможет дорисовать ваш портрет в другой раз… — тон его, строгий и властный, приправленный толикой сарказма, не предвещал ничего хорошего.
Кайнер явно собиралась что-то сказать, по-видимому, о степени законченности своей работы, раз она взялась за листок, но под взглядом своего одноклассника тут же опустилась обратно в кресло и, откинувшись на спинку, закрыла рот.
- Я слушаю вас, господин Нотт, — сказал Шенбрюнн, встав со своего места и положив книгу на стол, таким тоном, будто оказывает старосте услугу одним фактом, что говорит с ним.
- Нужна ваша помощь, мистер Шенбрюнн, — Нотт скинул спесь и перешел к делу. — Пропал ваш соотечественник Генрих фон Бранау, а также трое пятикурсников, для которых отбой наступил уже полтора часа назад. Предположительно они ушли вместе. Вы ведь с мистером Бранау родственники, не так ли? — староста Слизерина слегка прищурился.
- Да, мистер Нотт, — Кайнер напряглась и сжалась в кресле.
- Можете взять с собой вашу… Кайнер. Она может быть полезна.
- Фрейлейн Кайнер останется в общежитии, — властно проговорил Карл, — для ее же безопасности, а также нашей с вами. В представленном вами деле нет никаких пунктов, которые так или иначе затрагивали бы ее интересы.
- Я жду вас, — развернувшись на каблуках, Нотт покинул читальню: пусть попрощается со своей грязнокровкой.
- Karl! — в глазах отчаянье, а на губах застыла просьба не то не ходить вместе с Ноттом, не то разрешить ей пойти вместе с ним.
- Ich kehre zurück… — наклонившись, поцеловал ее в лоб, провел костяшками пальцев по щеке, — ich verspreche… /нем. Я вернусь… обещаю…/
Послушно кивнула и, потянувшись, обняла его за шею.
- Zurückkehre... Ich werde auf dich warten... /нем. Возвращайся… Я буду ждать тебя…/ — произнесла она, по-прежнему держась за его шею.
Конец ретроспективы.
Девушка сделала шаг назад, видимо, испугавшись — все-таки она была хоть неопытным, но все же ментальным магом, и могла уловить исходившие от него гнев и раздражение — на Бранау и Лотара. Шагнул ей навстречу, протянув руку ладонью вверх, и она ласточкой порхнула к нему в объятья. Маленькие тонкие пальцы поднялись вверх, зарывшись в кудри на его затылке.
- Ты вернулся!.. — в голосе облегчение и отчаяние одновременно.
- Я обещал, — Карл говорит уверенно и твердо, с ним спокойно, как
за каменной стеной.
За всю свою недолгую жизнь Карл Шенбрюнн крайне редко сталкивался с ситуациями, когда приходилось между долгом и собственными интересами, и почти никогда с теми, где приходилось бы выбирать между двумя равнозначными и взаимоисключающими интересами, а последствия неправильного выбора могли быть очень тяжелыми. Анна или Элиза — стоит ему взяться за одну, как вторая неизбежно утонет. За прошедшее с начала учебы время он не задумывался о том, кто из них ему дороже и больше для него значит — Элиза была счастлива с Лотаром, а ему необходимо было найти новую невесту, и тут очень вовремя подвернулась Анна, заняв собой почти все его свободное время, давая ему то, чего он был лишен раньше. Сегодняшний же вечер расставил все точки над i: он любит Элизу и позволяет себя любить Анне. Если первая для него как солнце, ласковое, не обжигающее, но согревающее все своими лучами, то вторая — мощный поток, сносящий все на своем пути, стоит дать ему волю. Элиза — хрупкая, нежная, ранимая, подобно первому цветку, только появившемуся из-под снега. Ей нужен сильный защитник и покровитель, который защитил бы от всех невзгод и напастей. И Флетчли на эту роль не подходит однозначно. Анна… однозначно сильнее ее, она сможет выжить сама, но какой будет ее жизнь? Она явно производила впечатление человека несчастного, не обласканного судьбой, не доверяющего людям. Он видел, как она менялась, стоило ему открыться перед ней, пойти навстречу. И потому известие о том, что он фактически предпочел ей другую, может быть воспринято как предательство и закончиться истерикой и очередным замыканием в себе. А такая Анна Кайнер опасна и для себя, и для окружающих. Следовательно, необходимо найти какое-то компромиссное решение, которое не сильно било бы по одной и позволило бы защитить другую.
- Анна, нам надо поговорить.
Убрала руки с его шеи, отступила назад. Уже готовится к худшему. Взял ее за руку, отвел к камину, усадил на диван. В пляшущих отсветах пламени ее лицо выглядит уставшим и напряженным, глаза широко распахнуты, под ними залегли темные круги.
- Вы ждали меня?
Кивок в ответ. Душу переполняет ощущение благодарности, но сейчас нельзя поддаваться эмоциям. Она говорила, конечно, что будет ждать его, но он задержался намного дольше, чем планировал, и потому вполне естественно предполагал, что она уже легла спать. Но вместо этого она сидела здесь и ожидала его прихода, чтобы снова увидеть его. Она любит его — он понимает это, и тем труднее ему становится сказать ей, отобрать надежду…
- Анна, а теперь послушайте меня внимательно и попытайтесь понять, — строго сказал Карл, взяв девушку за плечи и посмотрев в глаза.
Снова кивок.
- Элизе нужна моя помощь, и, к сожалению, я не смогу проводить с вами столько же времени, сколько и раньше… Я боюсь… — строгость из голоса исчезла, он стал мягче; в глазах видны искренность и забота о близком человеке, желание быть понятым, — она не сможет справиться сама с навалившимся на нее несчастьем, и я не хочу, чтобы с ней случилось что-то опасное и непоправимое.
Сразу опустила голову, сникла.
- Я думаю, я справлюсь…
Кайнер говорила необычно уверенно, будто только что приняла тяжелое для себя решение.
- Я не думаю, что вам придется справляться самой, — ласково сказал Карл, проведя пальцами по русым прядям, обрамлявших ее лицо, — я говорю лишь: некоторое время. В Слизерине вы под моим покровительством, вас здесь никто не тронет. Вы всегда можете рассчитывать на мою помощь.
- Спасибо, Карл, спасибо тебе за все!.. — в глазах слезы, в голосе искренняя благодарность.
Девушка неожиданно потянулась к нему, обхватив руками шею и заставив завалиться на спинку дивана, ее губы были в нескольких сантиметрах от его. И так же резко она встала с дивана — руки его соскользнули с ее спины, пропустив ткань мантии — и скрылась в темноте. А Карл по-прежнему сидел на диване, смотрел на огонь стеклянными глазами и думал… О том, почему Кайнер так и не поцеловала его, и что он хотел ее, каким бы неправильным это ни казалось. Нет, Кайнер положительно сводит его с ума. Но если мужчина столь слаб перед безумно влюбленной в него женщиной, то так ли велика вина Лотара в том, что он не смог устоять перед Грейнджер?
* * *
На следующее утро Джастина и Элизу выпустили из Больничного крыла, а Слизерин лишился двухста баллов. В Большом Зале Дамблдор произнес проникновенную речь о старых предрассудках, затмевающих понятия о добре, чести и совести, и побуждающих к совершению различных злодеяний, после чего публично пристыдил змеек, на которых теперь недобро косились все остальные факультеты. Затем белобородый директор преувеличенно бодрым голосом объявил, что Хогвартс по-прежнему остается самым безопасным местом не только в Британии, но и в мире (на что недовольно хмыкнули не только слизеринцы и большинство равенкловцев, но также некоторые хаффлпаффцы и гриффиндорцы), а также сообщил, что злодеи уже понесли наказание и начнут отбывать его сегодня же, и пожелал всем приятного аппетита.
Что же касается Бранау, Нортона, Басингтона и Хелви, то они действительно понесли наказание, ибо накладывал его сам декан лично. Вначале он высказал своим подопечным все, что думает об их глупости и неумении проворачивать свои авантюры в отсутствие посторонних глаз. Затем разошелся речью о том, как их выходка порочит честь Дома Слизерин, ибо, видит Мерлин, это была не обыкновенная драка, провокация или дурацкая шутка, а самое настоящее нападение на других учеников, что жестко карается Уставом. Согласно старинным правилам Хогвартса, за подобные преступления в стенах школы полагалось исключать, а сами подростки не имели права устроиться в другое учебное заведение и поступить на работу, где требовался бы школьный аттестат. Таким образом, в качестве дополнительного “бонуса” к наказанию проштрафившимся перекрывался доступ к большинству высокооплачиваемых и престижных профессий. Но исключение ученика оставляло, как правило, немалый след и на репутации самой школы, и потому руководство Хогвартса в последние несколько десятков лет стремилось быть терпимым и каждому давало шанс исправить свои ошибки.
В результате четверо слизеринцев получили отработки у Филча и Спраут до конца семестра и запрет на прогулки в Хогсмид до конца учебного года; они не имели права носить с собой волшебные палочки, разве что для использования их на уроках. Кроме того, декан перед всем своим факультетом объявил о преступлении их одноклассников, предал их поведение осуждению, а самим молодым людям призвал объявить бойкот. Отныне Бранау, Басингтон, Нортон и Хелви стали “неприкасаемыми”: с ними теперь не общался никто из слизеринцев; они сидели отдельно ото всех на уроках и не имели право трапезничать в со всеми в Большом Зале, а также ночевать в спальнях вместе со своими одноклассниками. Из еды им полагались только хлеб и вода; также наказанные должны были ежедневно прибираться в общей гостиной, уборных и ванных комнатах своего факультета.
Дамблдор поначалу возражал против такого строгого наказания для учеников, предложив ограничиться лишь снятыми лично им баллами, месячной отработкой у школьного завхоза и запретом на прогулки в Хогсмид — ведь они еще дети и не понимают, что творят. И впервые оказался в меньшинстве: никогда еще хогвартские учителя не были столь единодушны, тем более что поддержали они декана “темного” факультета. Спраут, ибо это ее студенты пострадали от нападения слизеринцев, готова была рвать и метать — никогда еще коллеги не видели ее такой разъяренной. И лишь после чая с бергамотом, вежливо предложенного директором, она немного успокоилась.
В ту же ночь Снейп отправил письма родителям своих подопечных, в которых подробно изложил недостойное поведение их отпрысков, и ответы не заставили себя ждать. Трое пятикурсников выглядели теперь по-настоящему пристыженными: очевидно, их проступок нанес немалый удар по репутации их семей, и за стенами школы их теперь ждало наказание дома. А оно будет, пусть и через три месяца — в этом можно было не сомневаться. Бранау же злобно поглядывал на своего декана, всем своим видом показывая, что он еще отомстит за попранную честь. А в конце недели профессору зельеварения было доставлено письмо, в котором супруги фон Бранау, как это ни странно, не оправдывались и не извинялись за своего сына, но, напротив, выказывали претензии руководству Хогвартса и ему, Северусу Снейпу в частности, что это вопиющий беспредел, когда в магической школе со столь древними традициями до сих пор обучаются грязнокровки, которые уже давно должны быть уничтожены. И позор Дому великого Салазара Слизерина, который приютил у себя мерзкое маггловское отродье. В конце письма господин Готфрид и фрау Луиза высказывали искреннее одобрение службе их сына под началом Темного Лорда всея Британии и надежду, что именно их сын приведет магический мир к всеобщему благу и господству над магглами.
Что же касается Шенбрюнна и Нотта, то они были награждены лично своим деканом, пятидесятью баллами каждый, за проявленное благоразумие и помощь другим ученикам. Однако на фоне громких скандалов, имевших место сразу на двух традиционно враждующих факультетах, небольшое пополнение баллов в копилке одного из них так и осталось незамеченным.
* * *
… Одинокие шаги гулко отдавались посреди длинного, немного обветшавшего коридора. Хотелось скрыться ото всех и никого не видеть — просто потому, что так стало бы легче: одиночество физическое всегда действовало на нее успокаивающе. Анна Лапина чувствовала себя брошенной и одинокой, но была готова к этому еще с того дня, как в первый раз поссорилась с Карлом. В этом было что-то… правильное. Она не ощущала щемящей тоски или сводящей с ума депрессии, как было несколько лет назад. Просто все закончилось, и надо перешагнуть через это, оборвать все эмоциональные связи и идти дальше. Она знала, что была лишней и не очень нужной, и, тем не менее, была благодарна Шенбрюнну за те крохи заботы, тепла и спокойствия, которыми он одаривал ее в последний месяц. Он был не первым человеком в ее жизни, к которому она имела неразделенные чувства, но первым, кто не оставил неприятных воспоминаний после себя. Только слабое тепло и свет, которое излучает еще холодное, зимнее солнце, прячущееся за облаками.
Анна даже почти не ревновала к Элизе — просто потому, что та была намного лучше ее и, в отличие от нее, уж точно смогла бы стать хорошей женой и матерью. А для другого заводить отношения просто не имеет смысла. Анна не умела быть счастливой, не любила заботиться о других, и потому вряд ли бы сделала счастливым того человека, которому пришлось бы идти с ней по жизни. Видя же, как Карл смотрит на Миллер, и как она отвечает на его заботу и поддержку, Анна с уверенностью могла сказать: они будут вместе до конца и руку об руку пройдут все испытания, которые уготовала им Судьба…
Солнце снова светит в окно, но не согревает. Гонимые ветром, по небу плывут облака, в лесу шумит листва, опадая. На душе тоскливо. Она не слышит чужие шаги, лишь смотрит через пыльное стекло на яркое голубое небо, на залитую солнцем, еще зеленую поляну перед замком, по которой беспечно носятся дети, но не может согреться. Она опирается о холодный мраморный косяк, и ее ладонь накрывает чужая, теплая. Она вырывается, разворачиваясь к нему лицом, и он снова перехватывает ее руку, подносит к губам.
- Добрый день, фрекен Кайнер…
Она слышит его ласковый голос, но не поднимает глаза. И почему ей “везет” сталкиваться с Фольквардссоном именно тогда, когда у нее очередной приступ депрессии?
- Карл Шенбрюнн посоветовал мне искать вас здесь…
Карл Шенбрюнн… она гуляла вместе с ним и Миллер по замку. Это стало традицией еще с первого их воскресенья в Хогвартсе, только теперь с ними не было Визерхоффа. Карл, чуть придерживая Элизу за талию, утешал ее, как тогда, когда она получила то странное письмо из дома; все его внимание было полностью поглощено ею. Анна же держалась в стороне, соблюдая правило “не оставаться одной”, но стараясь не мешать при этом. Ей было неловко наблюдать за ними, чувствовать себя лишней, больно видеть, как он заботится о ней, и представлять себя на ее месте. Хотелось просто оказаться одной, чтобы одиночество внутреннее, заполняющее душу тоской, сменилось одиночеством внешним, физическим. Она указала на первый попавшийся ей боковой коридор, и Карл рассеянно кивнул, встретившись с ней взглядом. Видимо, они еще не успели уйти далеко, и потому их догнал Фольквардссон.
- Рада вас видеть, Ассбьорн Фольквардссон, — произнесла она преувеличенно светским тоном, что смотрелось крайне неестественным в сочетании с тусклым взглядом и еще не успевшими высохнуть дорожками слез на щеках.
- Я думаю, нам следует пойти: старый пустой коридор — не самое подходящее место для столь прекрасной особы, — сказал он, чуть улыбнувшись, и вывел девушку наружу.
Чутко уловив настроение своей спутницы, Ассбьорн специально старался выбирать такие маршруты, чтобы ненароком не пересечься с Шенбрюнном и Миллер. Ненавязчиво и осторожно ухаживая за ней, так, чтобы ей было приятно, но при этом не спугнуть ее, он пытался сделать так, чтобы она расслабилась и перестала грустить. На лугу перед озером она впервые улыбнулась, радуясь уже остывающему, но по-прежнему ласковому осеннему солнцу, и он почувствовал, что счастлив. Подхватил ее на руки — она казалась легкой, как пушинка — и, улыбаясь, стремительно закружил по поляне. Радость переполняла его. Лишь остановившись, он заметил смущение девушки.
- Простите, если я вас чем-то обидел… — Ассбьорн поспешил извиниться за свой иррациональный порыв.
Сейчас они спускались по пологому склону, поросшему вереском и ракитником, к одинокому клену на берегу озера, под которым равенкловец любил проводить иногда время. Он держал Анну под руку, в свободной она сжимала скромный букетик полевых цветов, которые насобирала сама по пути.
- Нет, ничем… — снова потупила взгляд, смотря себе под ноги.
- Но… — юноша призадумался, — может быть, вы скажете правду, чтобы не терзать ни себя, ни меня?
- Эм… я не уверена, что стоит говорить об этом…
- Поверьте, Анна, — Фольквардссон остановил ее и, взяв за плечи, пристально посмотрел ей в глаза, — люди часто ломают жизнь себе и своим близким именно потому, что не хотят или боятся вовремя сказать правду, тогда, когда еще есть возможность осознать и исправить ошибки, найти их первопричины.
- Вам это не понравится, — девушка неуверенно покачала головой.
- Считайте, что я готов к этому, — спокойно ответил парень, поставив точку в их споре.
Что Лапину больше всего удивляло в Ассбьорне, так это рационализм в его чувствах к ней, ибо она привыкла к тому, что молодые обычно легко влюбляются, но также легко перестают любить и даже начинают ненавидеть, ибо разум застилают гормоны и эмоции, а открытое несоответствие идеалу оказывается сродни предательству или обману. Люди старшего возраста переносят свои чувства на детей. Подкрепляемые инстинктами, они становятся еще более сильными и иррациональными, отвергая порой все доводы разума на их пути. Попробуй сказать она матери какую-нибудь нелицеприятную правду о себе, и та сразу же разразилась бы весьма эмоциональными нотациями на тему, как ее дочь не права. Фольквардссон же — Анна была в этом уверена — не только спокойно выслушает ее до конца, но еще и поинтересуется, почему она так думает.
- Мои ощущения… ведь это ненормально, что мне приятны ваши прикосновения, в то время я не люблю вас? — и подняла голову, готовясь встретить раскат грома.
- Ненормально, потому что на моем месте не Карл Шенбрюнн? — спросил Фольквардссон в ответ, как-то криво улыбнувшись, и было не понятно, то ли он осуждает ее, то ли это юмор своеобразный такой.
Снова взял Кайнер под руку, и они продолжили идти вниз.
- То есть вам нравятся сами ощущения от прикосновения к вам, безотносительно того, кому они принадлежат? — вновь спросил Фольквардссон, свернув с опасной темы; сейчас в его голосе и выражении лица сквозил неподдельный исследовательский интерес.
Анна постаралась сосредоточиться на соответствующих воспоминаниях, относящихся к ее пребыванию в прошлом. Карл… забота, нежность, спокойствие — ей нравилось в нем все. Снейп, если не вел себя целенаправленно грубо по отношению к ней… его прикосновения, когда он брал ее руку в свою и учил выводить геометрический контур палочкой, нельзя было назвать очень приятными, хотя они вызывали все-таки слабый отклик в ее организме. Главным в них был профессионализм. Бранау… обладание и унижение — не лучшее сочетание. Ассбьорн… забота, нежность и… — она не могла назвать это исключительно страстью. Любовь? Он определенно вкладывал в свои прикосновения эмоции, ибо это было не простое проявление вежливости, следствие воспитания и внутренних установок. Его чувства к ней были самоцелью, и он стремился донести их ей. Наверное, нечто подобное было между Шенбрюнном и Миллер.
- Нет, — девушка отрицательно покачала головой, — разница есть… — и кратно, насколько смогла, рассказала о своих наблюдениях.
Ассбьорн улыбнулся чему-то своему, и они продолжили путь, пока не остановились под кроной раскидистого клена, листва которого играла уже всеми оттенками желтого и охры. Юноша достал из кармана мантии маленький сверток и, увеличив его с помощью волшебства, большим шерстяным покрывалом расстелил на все еще зеленой траве. Приобняв девушку за талию, усадил ее рядом с собой, позволив опереться на свое плечо. Он не помнил, когда ему было еще так хорошо.
К удивлению Лапиной, за исследовательскими беседами и размышлениями и весьма приятным для нее и не только времяпровождением, тоска по Карлу прошла почти полностью, и потому встреча вместе с ним и Элизой по пути в замок уже не вызывала у нее щемящую боль и одиночество внутри. Молодые люди в очередной раз поприветствовали друг друга и, перекинувшись несколькими фразами о том, как провели время, направились в Большой Зал. В словах, интонациях, взглядах лишь одна доброжелательность, и ничего больше. И хотя Лапина догадывалась, что ей еще не раз предстоит поговорить в ближайшее время Карлом, в т.ч. обсудить и нынешние обстоятельства, она удивилась и обрадовалась одновременно тому, что он нисколько не осуждает и даже, наоборот, одобряет ее дружбу с Ассбьорном.
После обеда Фольквардссон пригласил всех к себе в гостиную Равенкло. Элиза первоначально удивилась, что вход в общежитие воронов открывается не паролем, а ответом на довольно туманный и расплывчатый вопрос, который задавал бронзовый орел, сидящий на дверном молотке. Мало того, выяснилось, что на каждый вопрос не существует однозначно правильного ответа, ибо исходную формулировку можно интерпретировать слишком по-разному. Как пояснил Ассбьорн, именно этим отличаются равенкловцы от всех остальных учеников — умением видеть вглубь вещей и смотреть на одни и те же вещи под разными углами. Впрочем, тут же добавил он, этот факт не исключает того, что на других факультетах тоже есть люди, обладающие подобными качествами, просто для равенкловцев, как ученых по духу, они приоритетны. Шенбрюнн, Лапина и Миллер по достоинству оценили большую уютную гостиную, оформленную в синих тонах и насквозь пронизанную солнечными лучами. Здесь не было того радушия, что царило в Хаффлпаффе, но также показной самодостаточности и холодности, характерных для Слизерина. Здесь хозяйствовал дух Просвещения, заполняющий все вокруг, призывающий к учению и жажде познаний, а атмосфера идеально располагала к тому, чтобы выполнять домашние задания и писать рефераты, которые требуют полной сосредоточенности на мыслительном процессе. Ассбьорн тем временем представил товарищам по факультету своих друзей и просто поставил их перед фактом, что они будут иногда приходить сюда. Вороны лишь вежливо кивнули в ответ и вновь вернулись к своим книгам и разговорам. Всем было понятно, что это объявление относилось, главным образом, к Кайнер, так что не стоит опасаться наплыва остальных факультетов в их уютное гнездышко. Для Анны же это было фактически приглашение: она имеет теперь полное право находиться здесь, в то время как Карл почти все свое свободное время проводит с Элизой.
Шенбрюнн предложил ей поговорить тем же вечером, как она и предполагала. Отбой уже наступил, и большинство учеников уже разошлись по своим спальням. Они заняли свои привычные места в гостиной около книжного шкафа, так, чтобы их не было видно со входа, и Карл накинул на окружающее пространство заглушающий купол — на всякий случай.
- Анна, я хотел бы попросить у вас прощение за то, что все так получилось, учитывая ваши чувства ко мне… — юноша говорил холодным и ровным голосом, однако было заметно, что извинения — это вовсе не то, чем он занимается постоянно.
- Не стоит, — перебила его Лапина, — я прекрасно понимаю вас, и я не рассчитывала на взаимность с вашей стороны. Но я также благодарна вам за вашу дружбу и покровительство, — девушка улыбнулась, и в зеленом полумраке подземелий ее улыбка казалась грустной и вымученной.
- Я принимаю вашу благодарность, — уже легче. Как же ему все-таки повезло, что Кайнер оказалась умной девушкой и не стала устраивать истерики в стиле: “У-у-у! Ты плохой! Ты меня бросил! Ненавижу!..”, которую легко можно было ожидать от маггловоспитанной и не только. — И в связи с этим я хотел бы обсудить с вами обстоятельства, вынудившие меня поступить подобным образом…
Далее Шенбрюнн рассказал, правда, опустив некоторые подробности и предысторию, что же все-таки случилось на самом деле (хотя Лапина не считала себя охочей до сплетен, ей, тем не менее, было интересно узнать, как же так получилось, что Миллер рассорилась с Визерхоффом, и причем здесь вообще оказался Бранау), и далее высказал предположение, что же могло стать причиной того странного и нелепого стечения обстоятельств, которые разрушили сразу несколько отношений. Анна кивала — она понимала большую часть того, что говорил ей Карл, и соглашалась с ним. А выходило все просто расчудесно: Грейнджер кто-то из одноклассниц травил модифицированной Амортенцией, и в результате она так запала на Визерхоффа, что поцеловала его прямо на глазах у его девушки. У Миллер случился приступ паники и депрессии, и она побежала, куда глаза глядят, пока не напоролась на “Tormenta” Бранау. А Шенбрюнн поссорился в результате с Визерхоффом. Какой-то театр абсурда, цирк в виде гроба на колесиках! Одновременно она понимала, что эта информация не для посторонних ушей, и Карл поделился ею с ней, чтобы показать, что: во-первых, их дружба по-прежнему в силе; и во-вторых, он ей доверяет, причем настолько, что хочет услышать ее мнение.
- Я думаю… — девушка подперла голову рукой, — что это сделал кто-то или очень глупый, или… — задумалась, пытаясь подобрать подходящее слово, — коварный. В первом случае той девушке вообще не было бы дела до возможных последствий. Во втором она делала бы это целенаправленно — вы, наверное, заметили, что многие гриффы нас недолюбливают. Таким образом, главная цель заключалась, наверное, в организации раскола внутри нашего небольшого анклава и подрыве его репутации…
Карл как-то довольно улыбнулся.
- Карл, послушайте меня, пожалуйста, и не воспринимайте, как шутку! — воскликнула Лапина, встав с кресла и опершись руками о тяжелую малахитовую столешницу. — Я понимаю, что имею к вашей делегации такое же отношение, как и к Салазару Слизерину! И, тем не менее, для всех остальных я одна из вас, и потому я стараюсь мыслить отчасти с позиции внешнего наблюдателя…
Улыбка на лице Карла стала еще шире.
- Я до сих пор удивляюсь, Анна, как вы не оказались в Равенкло, с вашим складом ума. Хотя, — Шенбрюнн усмехнулся, подойдя к ней, — если бы вы попали к воронам, в Слизерине из нас учился бы один только Бранау, — и как-то грустно улыбнулся, закинув голову на бок, видя, как Анна уселась обратно в кресло, пребывая в немом удивлении: впервые она увидела страсть в его глазах. — Однако я предпочел бы вернуться к изначальной теме нашего разговора.
- Хорошо… — девушка проглотила застрявший в горле ком, гадая, было ли это завуалированным признанием в любви, и если да, то зачем Карлу вообще понадобилось говорить об этом. — Вариант третий. Эта гриффиндорка была одновременно коварной, но не глупой, а безответственной. И мне порой страшно подумать, сколько бед могут натворить люди, обладающие сразу двумя этим качествами, — грустно добавила она, опустив ресницы.
- Я думаю, вы правы, Анна, — к Шенбрюнну вернулось его типичное спокойствие и самообладание. — Лотар говорил… что для Гриффиндора безответственность является нормой, и что там учится немало ребят, любящих устраивать злые шутки развлечения ради, — даже в полумраке было видно, как исказилось гневом лицо Кайнер.
Сам же Карл полагал, что, видимо, эта девушка безуспешно добивалась внимания Лотара и, отчаявшись в успехе, решила отомстить ему таким жестоким образом, ибо по Лотару эта история ударила больше всех. Не стоит исключать, что та же девушка имела какие-нибудь счеты и к Грейнджер, и, как следствие, совершила двойную месть.
- Поэтому я хотел бы попросить вас о помощи. Я думаю, с вашим несколько иным взглядом на мир нам будет проще вычислить злоумышленницу, чтобы привлечь ее к ответственности.
- Хорошо, я постараюсь, по мере моих возможностей, — безучастно ответила Лапина.
А что? Работа непыльная — лишний раз поработать мозгами да, может быть, оказаться в нужное время в нужном месте, чтобы увидеть или услышать что-нибудь важное — большего от нее не требуют. А в Гриффиндорском общежитии пусть сам Визерхофф рыщет и выясняет, кто есть кто.
- А теперь Анна, позвольте проводить вас до спален: уже слишком поздно, — закончил беседу Карл и, улыбнувшись, подал ей руку.
Было уже действительно слишком поздно…
5) Blackmore’s Night, “Faerie Queen” (Village Lanterne, 2006). Предположительно написано на стихи поэмы Эдмунда Спенсера “Королева фей” (около 1590).
Приблизительный перевод:
Кто б не восхищался,
Кто б не поклонялся, —
Кто ее не пожелает,
Кто б большее хотел узреть?
О темные глаза, узреть мне помогите,
Только взгляд — она унеслась,
Взгляни на меня, мы едины,
Умирая вместе с заходящим солнцем.
6) (худ., фр. — “против света”) Позиция предмета, при котором свет падает сзади. В результате сторона, зрительно находящаяся к источнику света ближе все, оказывается самой темной.
Сообщение отредактировал PPh3 - Среда, 21.11.2012, 20:38 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Среда, 20.06.2012, 04:37 | Сообщение # 101 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| * * *
Занятия в понедельник шли, как обычно, по расписанию. Снейп, за не имением Поттера, Уизли и Грейнджер, придирался к Фольквардссону, пугал до дрожи в коленках Боунс и Миллер и проходился по тупости и неуклюжести Кайнер, обусловленными ее маггловским происхождением. На гербологии ребята изучали очередное хищное растение, которое чуть не откусило руку Терри Буту своими раздвоенными зубчатыми листьями, напоминающими клешни. А профессор древних рун Хальдис Стюрке снова хвалила домашнее задание, выполненное Ассбьорном Фольквардссоном. И Грейнджер впервые не обратила на это никакого внимания.
За обедом Дамблдор объявил о начале сдачи коллоквиумов, а также о прибытии в Хогвартс чиновников немецкого Министерства магии и настоятельно рекомендовал всем ученикам отнестись к данному событию как можно серьезнее, дабы снова доказать, что Хогвартс — лучшая школа чародейства и волшебства в Европе. Карлу тогда снова вспомнились слова Кайнер о том, что их “недолюбливают”. Никогда еще не встречал он в глазах у людей столько непримиримой ненависти и презрения. Деканы факультетов озаботились манерами и внешним видом своих подопечных и теперь нещадно гоняли их, дабы вбить в голову кучу ненужных правил. И коренные обитатели Хогвартса, естественно, обвиняли во всем немцев — ведь именно из-за них их заставляют заниматься всякой фигней вместо того, чтобы развлекаться. Даже тренировки по квиддичу урезали, гады!
Студентов Слизерина, где традиционно много внимания уделялось этикету и правилам поведения в высшем обществе, чаша сия благополучно миновала. Зато свирепствовал Нотт, заставлявший своих товарищей по факультету готовиться к коллоквиумам. Ведь слизеринцы всегда должны быть первыми и лучшими и, в свете недавних событий, им придется сильно постараться, чтобы получить “Превосходно”, особенно у Спраут и Старой Кошки. Впрочем, Шенбрюнну и Кайнер обычно удавалось спастись от гнева старосты, ибо они часто занимались в библиотеке вместе с Миллер и Фольквардссоном.
Ужин уже закончился, и студенты, кто степенно и не спеша, а кто расталкивая всех вокруг, стали выходить из Большого Зала. Двое слизеринцев, равенкловец и хаффлпаффка остановились у Большого лестничного каскада, чтобы попрощаться: Карл и Элиза собирались идти вниз, в гостиную Хаффлпаффа, а Ассбьорн и Анна — наверх, в общежитие Равенкло, когда к ним подбежала мелкая девчонка с косичками, по возрасту не старше первого курса. На шее у нее был повязан красный с золотым галстук, а весь ее внешний вид говорил о просто невероятной важности данного ею поручения.
- Кто из вас Кайнер? — проговорила она высоким командным голосом, какой бывает обычно у чрезмерно строгих воспитательниц и учителей начальных классов.
- Допустим, я, — не менее строго ответила Анна, слегка запрокинув голову, всем своим видом показывая, что нечего здесь всяким мелким корчить из себя невесть что, но девчонку это не проняло:
- Директор Дамблдор просил передать вам вот это, — протянула сложенную вчетверо записку. — Он сказал: это очень важно, — и, взметнув косичками, побежала прочь.
Как выяснилось, директор Дамблдор просил мисс Кайнер зайти к нему в кабинет ровно в восемь вечера, и пароль звучал, как это ни банально, “Лимонная долька”. Никому из молодых людей не хотелось лишний раз видеться с белобородым старцем в малиновой мантии, расшитой звездами и полумесяцами, и, тем не менее, никто из учеников не мог не подчиниться прямому приказу директора.
- Ах, здравствуйте, мисс Кайнер, проходите… — лицо Дамблдлора мгновенно посуровело, а из голубых глаз исчез задорный блеск, стоило ему увидеть в своих покоях сурового равенкловца из Дурмстранга. — Мистер Фольквардссон, я вызывал только мисс Кайнер. Я настоятельно прошу покинуть вас мой кабинет, — в интонациях старика звучала неприкрытая сталь.
- У фрекен Кайнер нет от меня секретов, господин директор, поэтому или вы будете беседовать с ней в моем присутствии, или мы оба уходим, — не менее стальным голосом ответил Фольквардссон: прямой приказ они уже выполнили — пришли и, следовательно, дальше можно было попытаться сыграть по своим правилам.
- Вы слишком много позволяете себе, мистер Фольквардссон! — резко сказал Дамблдор, встав с кресла. — Пятьдесят баллов с Равенкло!
Присутствие наглого равенкловца рушило все планы старого директора относительно разговора с девчонкой, и у него не было сейчас времени переделывать уже отрепетированную беседу. Тем более, насколько знал самый могущественный светлый маг современности, девчонка находится сейчас не в лучших отношениях с Северусом, и потому его не будет интересовать ее мнение. А на самого Северуса в случае чего можно и надавить.
- Хорошо, тогда мы пойдем, — преувеличенно бодрым тоном сказал Фольквардссон, хотя внутри у него все кипело от злости, и, взяв Кайнер за руку, направился к выходу. — До свидания, господин директор.
- Я не позволял вам уйти! — отрезал Дамблдор, взмахнув рукой, и тяжелая деревянная дверь захлопнулась прямо перед носом молодых людей.
Студенты зло уставились на директора.
- Еще раз напоминаю, мистер Фольквардссон, это частный разговор, — назидательным тоном проговорил Дамблдор, как бы оправдывая свой авторитарный и резкий жест, не согласующийся с образом доброго волшебника, — и потому вам следует уйти.
- Точно так же еще раз повторяю, господин директор, — парировал Ассбьорн, — у фрекен Кайнер нет от меня секретов.
- Мисс Кайнер, — заговорил директор добродушно-понимающим тоном, — неужели вас не смущает, что мистер Фольквардссон столь наглым образом узурпировал ваши права? Ведь этим чистокровным волшебникам только уступи один раз, и они всю оставшуюся жизнь будут помыкать вами и смешивать вас с грязью.
Ассбьорну едва удалось скрыть свое возмущение: и это говорит человек, который сам, кого захочет, смешает с грязью и обвинит во всех мыслимых и немыслимых грехах? Который шантажирует магглорожденных студентов, заставляя их молчать о несчастных случаях, имевших место в его школе? Который имеет полностью подконтрольный ему факультет и с довольным видом взирает на творящийся там бардак, учиненный его любимчиками Уизли? Правильно! Глупые, ленивые и бестолковые Уизли — вот образец для подражания!
- Господин директор, — процедила сквозь зубы Кайнер, до этого молчавшая, — я не вижу смысла устраивать секретность из этого разговора, и потому хотела бы, чтобы господин Фольквардссон присутствовал при нем. И если вы уважаете мои права, — произнесла она с нажимом, — и, тем более, уважаете их больше, нежели господин Фольквардссон — а ваши слова можно интерпретировать именно таким образом, — то вы позволите ему остаться.
Директор сел в самом прямом смысле этого слова, сел в кресло, будто пораженный громом среди ясного неба. Зря он не перехватил девчонку раньше или не попросил Северуса привести ее к нему. И что теперь? Если он снова попытается выпроводить этого коршуна, то это нанесет сильный вред по его репутации среди магглорожденных. Придется уступить, но лишь на время…
Анна чувствовала, как рядом ликовал Ассбьорн — очевидно, простым смертным крайне редко удавалось выиграть спор с величайшим магом современности, председателем Визенгамота и директором Хогвартса по совместительству.
Дамблдор наигранно улыбнулся:
- Чаю? Лимонных долек?
- Нет, спасибо, господин директор, мы только что поужинали. Так о чем же вы хотели поговорить, господин директор? — строго спросила слизеринка, откинувшись на спинку стула, всем своим видом показывая, что не намерена здесь сидеть ни минутой больше.
И директор снова завел свою любимую волынку о том, что чистокровные волшебники, большинство из которых являются выходцами из темных семей — не лучшая компания для молодой девушки, едва знакомой с миром магии. Что в них нет искренности и чистоты, и для них в порядке воспользоваться ее незнанием и наивностью, чтобы потом выбросить, как ненужную вещь. И мисс Кайнер должна была уже это понять, когда ее бросил мистер Шенбрюнн, и должна быть осторожной впредь. И что большинство ровесников мисс Кайнер в Слизерине или уже стали Пожирателями Смерти, или должны в скором времени принять Метку, и уже наверняка получили приказ Вольдеморта убить грязнокровку. И потому мисс Кайнер следует как можно скорее перевестись в Гриффиндор, где учатся смелые и чистые сердцем ребята, которые никогда не предадут и всегда будут бороться с опасностью плечом к плечу.
Лапина молча слушала Дамблдора и удивлялась, на кого были рассчитаны его аргументы. Неужели на таких идиотов, как его любимые львята? Именно этот довод она и использовала для контратаки: как можно желать учиться на факультете, где царит такой шум и беспорядок, а знания и интеллект, не ставятся ни в кнат? Ах, мисс Грейнджер? Она своим исключением только доказывает правило. И если разговор зашел о Грейнджер, где здесь хваленая гриффиндорская дружба и взаимовыручка? Уже вся школа знает, что она сделала тот глупый поступок под действием приворотного зелья, и, тем не менее, так называемые друзья что-то не стремятся ее понимать, а, напротив, отвернулись от нее, и весь факультет объявил ей бойкот вслед за ними. Вы говорите о подлых чистокровных волшебниках, будущих Пожирателях Смерти? Знаете, там никто не скрывает свою приверженность Тьме, и не пытается казаться лучше, чем он есть на самом деле, как это любят делать многие гриффиндорцы, бьющие себя в грудь и кричащие, какие они хорошие, ибо их поведение доказывает обратное. И да, господин директор, прошу вас не вмешиваться в мои отношения с кем-либо и не приписывать им ложные события. Вы же не хотите, чтобы вас потом обвинили в клевете? Ибо репутация уважаемого чистокровного волшебника дорогого стоит, и никому не позволено очернять его безнаказанно.
Спор между директором и ученицей продолжался около получаса, изрядно вымотав обоих. Лапину все больше раздражало, что старик разговаривает с ней, как с маленькой девочкой, которой гораздо меньше восемнадцати лет, и была благодарна Богу, что этот дед — не ее родственник, к которому нужно относиться с почтением и уважением, иначе говоря, слушаться. Как будто ему есть до нее какое дело?! Он ей не мама, не папа, не дед, чтобы пытаться контролировать ее жизнь везде и всюду. Насобирал целый факультет раздолбаев и теперь думает, как бы вывести их из полного д… Конечно, проще взять прилежную и способную девочку, и прозомбировать, чтобы отправить в свое общество идиотов, чем перестать потворствовать этим самым идиотам в их глупых выходках. А то вдруг у них свои мозги появятся, и они разуверятся в авторитете великого, светлого и могучего?
Дамблдор же в свою очередь успел убедиться, что девчонка уже с гнильцой, уже успела пропитаться у себя в Слизерине симпатией к темным силам и ненавистью к гриффиндорцам. Да и сам факт того, что она стелется под богатых чистокровных волшебников, уже говорит о ее испорченной и порочной натуре. Мерлин! Какой она пример подает другим магглорожденным девочкам, а ведь многие из них весьма амбициозны, например, как мисс Грейнджер, и с легкостью согласятся доставить удовольствие богатеньким чистокровным мальчикам со связями. А ведь они еще недавно были детьми! Права была Молли, утверждая, что нравы у магглов сейчас порченые. Впрочем, мисс Грейнджер еще можно перевоспитать и направить по дороге Света, а мисс Кайнер… пожалуй, и факультет Гриффиндор, и Орден Феникса, и он, Альбус Дамблдор лично, мало что потеряют, если им не удастся перетянуть девчонку на свою сторону.
- … До свидания, ребята, — приподнято-радостным голосом попрощался директор, — и помните: мои двери всегда открыты для вас. Любой, кто нуждается в помощи, всегда найдет ее в Хогвартсе…
Захлопнулась тяжелая дубовая дверь, было слышно, как винтовая каменная лестница поехала вниз. Ничего, девочка моя, ты еще пожалеешь, что ослушалась меня, и тебе придется заплатить очень высокую цену, чтобы понять это и повернуться к Свету. И я знаю, что так будет, ибо я, Альбус Дамблдор, еще никогда не ошибался до этого. Я уже достаточно долго живу на свете и пропустил через себя судьбы сотен учеников. Я умею видеть даже самые сокровенные мысли, кому что уготовано, и знаю: горько восплачет тот, кто не захочет покориться судьбе…
* * *
Дни продолжали идти своим чередом. Снейп, скорее, для успокоения совести попытался надавить на Кайнер и даже просто поставить ее перед фактом, что она будет переведена в Гриффиндор, хочет она того или нет. На “счастье” девчонки Шенбрюнн откуда-то узнал об одном древнем правиле, согласно которому перевод ученика на другой факультет против его воли возможно лишь тогда, когда большинство его одноклассников проголосуют “за”. Слизеринцы вначале колебались, но, узнав, что на Кайнер и желательно в Гриффиндоре имеет определенные виды директор, быстро определились с позицией и подавляющим большинством проголосовали “против”, да и терять лишний источник баллов никому не хотелось. Снейпу снова пришлось идти к Дамблдору ни с чем, а Нотт не замедлил напомнить магглокровке, чем она оказалась только что обязана факультету и потому должна еще больше стараться для его блага.
Слух о том, что слизеринцы пожелали оставить грязнокровку у себя, облетел Хогвартс со скоростью “Молнии”, вызвав у большинства учеников, учителей и даже директора немалый когнитивный диссонанс, и пошли на пользу и самому змеиному факультету, и его магглорожденной представительнице. Слизеринцев теперь не считали всех поголовно исчадиями зла и не чурались, как пару дней назад, но иногда даже здоровались при встрече. Сами же змейки после инцидента с Бранау старались вести себя осторожнее и сдержаннее, никого не провоцировали на драки или споры и не нарывались на провокации сами. А нейтрально-вежливое общение с грязнокровками, оказалось не таким уж трудным, не противоречило старинным правилам этикета и большинству фамильных кодексов — это не дружбу водить или в дом приглашать — зато неплохо способствовало повышению репутации дома великого Салазара Слизерина. Особенно же радовались студенты зеленого факультета, видя неудовольствие и недоумение на лицах Дамблдора и МакКошки — межфакультетская вражда, бывшая во многом их рук делом, не исчезла полностью, но сдулась, а ученики, особенно младших курсов, видя несоответствие навязываемых образов наличной действительности, быстро разуверялись в авторитетах. Что же касается самой Анны Кайнер, то к ней стали уважительно относиться как студенты, воспитанные в старых традициях, так и выходцы из демократично настроенных семей — ведь это надо очень постараться, чтобы слизеринцы начали считаться с единственной магглорожденной на их факультете.
В среду равенкловцы, и не только они, собрались на уже ставшее традиционным занятие по боевым искусствам. Фольквардссон провел обещанный тренинг по окклюменции и концентрации сознания. Помогал ему Шенбрюнн, также для своего возраста весьма искусный в ментальной магии. Как объяснил Ассбьорн, более сложными техниками защиты сознания от проникновения извне они займутся позже, а пока им предстоит освоить концентрацию и медитацию, что со временем позволит им легко очищать сознание от эмоций, а также выполнять невербальные заклинания. После ответов на теоретические вопросы ученикам было предложено для начала сосредоточиться на любом мыслеобразе, вызывающем спокойствие и расслабленность, неважно, что это — морской прибой, шум леса, бегущие по небу облака или каменная стена.
Следующим этапом стало сосредоточение сознания на произвольном желаемом действии. Основной действующей силой здесь выступала воля как некая эфемерная, но, в то же время, реальная сила, побуждающая человека преодолевать любые препятствия к заданной цели и четко идти по заранее намеченному пути. Ярче всего она проявляется в детской стихийной магии, ибо ребенок не знает ни нужных слов, ни движений палочкой, он просто очень хочет, чтобы что-нибудь произошло, и оно происходит. И здесь накладывается еще одно ограничение: желание должно осознаваться как нечто жизненно необходимое, а не простая прихоть. И тут у большинства студентов, опять же, за исключением Падмы Патил и Луны Лавгуд, снова возникли проблемы: как можно желать, чтобы что-то случилось, если это можно просто наколдовать, и все? Карл и Ассбьорн ходили среди юных равенкловцев, объясняя, что они делают неправильно, и подсказывали, как следует сосредоточиться на проведении волевого импульса. К концу занятия почти все уже могли сотворить хоть слабый, но все-таки невербальный “Lumen”, а некоторые с успехом опробовали и Чары левитации, хотя и не рисковали их применять к предметам более тяжелым, чем перья или пергаменты.
Что касается Кайнер и Миллер, то они, поскольку уже проходили это все, тренировались отдельно от остальных, разучивая отдельные приемы из боевой магии. Анна показывала своей младшей подруге известные ей щиты, объясняя, в каких случаях их следует применять. Но также немаловажно, подчеркивала она, является умение правильно распределять физический и магический резервы. Так, от ненаправленного заклинания, даже очень мощного, часто бывает достаточно просто увернуться, но даже против простейшего направленного необходимо выставлять щит. Счет в бою идет буквально на секунды, и потому надо успевать пользоваться любыми ошибками противника и по возможности не допускать своих. Также необходимо пользоваться эффектом внезапности, например, атаковать с низкого старта, сбивая противника с ног, или из-за различных материальных препятствий, используя их как щиты.
Отработав несколько приемов, девушки сели передохнуть. Элиза выглядела очень уставшей, и Анна дала ей Восставливающее зелье. Миллер была девочкой прилежной и старательной, вот только потенциал ее был, мягко говоря, средний. Она могла использовать невербально без вреда для себя средние и слабые заклинания, в то время как о высшей магии можно было даже не мечтать: после пары “Thorax” ее можно будет выносить вперед ногами в Больничное крыло. По сути, девчонку нужно научить пользоваться тем, что она умеет или может сотворить — практика уже показала, что друзья не всегда могут вовремя прийти на помощь. Другой же проблемой Элизы было то, что она панически боялась причинить боль другому человеку, и еще была крайне неуверенна в себе — это выяснилось, когда зашел разговор о Бранау. Пришлось объяснить ей, хотя до Кайнер это не раз делал Шенбрюнн, что нежелание причинять другому человеку боль совершенно не смягчит ей приговор, и что это нормально — ценить собственную жизнь выше жизни врага. Элизу же, в свою очередь, удивило, что Анна смогла победить Бранау — а ведь из всех своих одноклассников он боялся лишь Лотара. На это слизеринка, коварно улыбнувшись, ответила, что она всего-навсего использовала его слабости, а именно любовь к длинным речам на тему мирового господства и неумение пользоваться невербальной и беспалочковой магией. В итоге оставшееся до конца тренировки время девушки потратили на разучивание приемов, которые могли бы пригодиться в “дуэли” с Бранау, где Кайнер весьма предсказуемо выпала роль злодейки.
В четверг после обеда Элизу и Анну неожиданно отозвали с уроков. Обе девушки решительно не понимали, что происходит, и почему учителя так спокойно отнеслись к данному распоряжению, изданному, скорее всего, белобородым директорам, пока старосты не привели на широкую площадку с северной стороны замка, огороженную невысокой каменной стеной. На земле лежало около двух десятков метел, перед которыми стояли детишки 11-12 лет, а над ними возвышалась строгая дама в спортивной мантии и с короткой стрижкой — та самая, что судила квиддичный матч. Не похоже, что их будут заставлять подметать двор…
- Мы привели их, мадам Хуч! — гордо отрапортовала Пэнси Паркинсон, вытолкнув Кайнер вперед.
- Хорошо, мисс Паркинсон, мисс Эббот, — ответила ведьма. — По пять баллов Слизерину и Хаффлпаффу. Можете быть свободны.
Девушки, сделав легкие реверансы, попрощались и побежали обратно в замок.
- Мисс Кейнер, мисс Миллер, подойдите вон к тем метлам и скажите: “Вверх!”, — мадам Хуч указала на лежавшие в стороне грубые деревянные бруски, у которых не хватало половины прутьев.
Первачки злорадно ухмыльнулись: как это, такие большие девочки и до сих пор не умеют на метлах летать? Девушкам же не оставалось ничего больше, кроме как послушать преподавательницу. Видимо, директор Дамблдор основательно решил восполнить им программу первого курса Хогвартса, считая, что именно там преподают самые важные предметы.
Ученики тем временем пытались подчинить себе метлы, и удавалось это далеко не всем: у кого-то метла то и дело отъезжала в сторону, словно отталкиваемая одноименным магнитным полем, у кого-то просто неподвижно лежала на земле, а одного мальчика даже ударила по носу. Элиза тут же предложила свою помощь: заклятия остановки крови и лечения простых переломов считались одними из самых легких в колдомедицинской практике, поэтому их разучивали, как правило, еще в школе. Мадам Хуч смерила наглую студентку презрительным взглядом и повела мальчика в Больничное крыло, приказав строго-настрого не трогать метлы.
Потянулись долгие минуты ожидания, которые Лапина не могла назвать ничем иным, кроме убивания времени: ни пользы, ни удовольствия. Впрочем, не лучшего мнения она была и о самом уроке полетов: отобрали бы желающих играть в этот дурацкий квиддич, и дело с концом. Элиза же рассказала, что в их старой школе уроки полетов вообще не были обязательными, и она не стала записываться на них, во-первых, потому что не хотела быть еще похожей на “классическую ведьму” из старых легенд и сказок и огорчать тем самым родителей, которые не любили магию, — эту фразу она произнесла по-особому тихо, грустно уставившись в пол, — а во-вторых, она очень боялась высоты. Когда же Анна спросила, почему к ним за компанию не прислали Карла, ведь, насколько она знала с его слов, он не посещал занятия квиддичем в своей старой школе, Элиза объяснила, что квиддич входит в обязательную дошкольную подготовку у чистокровных волшебников, и поэтому Карлу просто засчитали то, что он умеет летать на метле.
Мальчишки тем временем, не зная, чем себя занять, начали подтрунивать друг над другом и спорить, кто из них лучше умеет летать, парочка даже схватила метлы, девчонки пытались их унять — ничего удивительного, если два традиционно враждующих факультета оказались вместе и без присмотра, а энергии у детишек хоть отбавляй.
- Разве вы не слышали, что сказала учительница? — воскликнула Миллер. — Никому нельзя садиться на метлы!
- Да что ты говоришь? — съязвил один из слизеринцев, и друзья поддержали его. — Сама, наверное, метлу первый раз в жизни видишь? — и мальчишки засмеялись.
- Я думаю, вы заговорите по-другому, мистер… Снурри, — надо же, еще и фамилию вспомнила, — если о вашем поступке узнает Теодор Нотт, — строго сказала Лапина, приняв самый грозный вид и сделав несколько шагов навстречу первокурснику.
Мальчик мгновенно стушевался и слез с метлы: он уже знал, что староста Нотт очень строгий и обязательно заставит его писать строчки за такой поступок.
- Что здесь происходит?! — командным голосом спросила мадам Хуч, вернувшись на площадку.
- Он залез на метлу и хотел взлететь! — указала пальцем та самая девочка с косичками, которая недавно передавала записку Кайнер.
- Минус пять баллов Слизерину! — вынесла вердикт Хуч, даже не утруждая себя необходимостью называть имя ученика. — А теперь все встаньте в ряд вдоль метел и громко скажите: “Вверх!”
Ученики послушались и стали повторять вслед за учительницей.
- Herauf! /нем. Вверх!/ — раздалось откуда-то сбоку, и все тут же обратили внимание на старшекурсницу в слизеринской мантии, в руку которой тут же влетела метла.
Громкий командный голос, режущий слух язык, правая рука вытянута прямо на уровне груди, ладонью вниз — магглорожденные без труда узнали в этом приветствие немецких нацистов, какое им доводилось видеть в документальных фильмах по телевизору или в школьных учебниках истории. И не замедлили попятиться назад.
- Du hast zu wollen, um es zu beherrschen, dass du Erfolg hast, zu glauben /нем. Ты должна хотеть подчинить ее себе, верить, что у тебя это получится/, наставляла тем временем слизеринка свою подружку с Хаффлпаффа.
- Herauf! /нем. Вверх!/ — произнесла Миллер более тихим и приятным голосом, немного неуверенно, и метла, дернувшись пару раз, поднялась все-таки к ней в руку.
- Как видите, основной залог подчинения себе метлы — это громкий голос и твердая рука, — прокомментировала мадам Хуч. — А теперь все оседлайте метлы, перекинув одну ногу через метловище. Вот так… — и продемонстрировала правильную посадку.
Ученики послушно садились на метлы, все еще неодобрительно косясь на двух немок сбоку.
- А теперь отталкивайтесь ногами от земли и взлетайте, — продолжила ведьма, находясь уже на расстоянии пары футов от земли. — Начали! — и пронзительно дунула в свисток.
Дети стали беспорядочно подниматься в воздух. Среди них легко можно было узнать тех, кто раньше занимался полетами — ровная, уверенная посадка, хороший баланс. Остальные же, а это была половина гриффиндорцев, неуверенно барахтались, хватаясь руками и ногами за свои деревяшки. Элизу слишком резко потянуло вверх, а метла ее приняла почти вертикальное положение, будто на хвост кто-то специально подвесил утяжелитель. Подлетевшая Хуч немного поколдовала над метлой и перевернула ее — метловище выпрямилось почти горизонтально. Лапину же, из-за сильно ободранной хвостовой части, сильно заносило вправо, так что ей постоянно приходилось злобным шепотом отдавать метле команды. Да и посадка не из приятных — хотя какой-то умник додумался встроить сюда невидимое сидение, напоминающее по форме велосипедное — деревяшка сильно давила на копчик и тазовые кости. Интересно, как же все-таки играют квиддичисты? Просто привыкают? Или у них метлы более навороченные?
Мадам Хуч проверила тем временем посадку у всех учеников, после чего приказала взлететь еще на шесть футов выше и следовать за ней. Так они сделали один круг, широкий надо сказать. Лапиной вскоре надоело ругаться с метлой, и она решила управлять воздушными потоками — в конце концов, элементалистка она или кто? На выкидывающую то левую, то правую руку девушку внимания никто не особо не обращал. Метла Элизы, хотя больше не пыталась стать вертикально, постоянно дергалась то вверх, то вниз, напоминая езду по сильно ухабистой дороге. Теперь фрейлейн Миллер точно не жалела, что не записалась в свое время на курс полетов — отныне метлы занимали самое последнее место в списке методов перемещения в пространстве, которые она могла бы выбрать.
Отлетав первый круг, Хуч переместилась в центр поля, сосредоточив свое внимание на первокурсниках. И сколько нужно говорить Альбусу, что почти все школьные “Чистометы” и “Кометы” годятся лишь на растопку каминов, и что уже давно пора закупить новый инвентарь?! Когда половина первоклашек не может нормально научиться летать из-за того, что метлы разбалансированы и едва не разваливаются на части? Двух взрослых девушек она оставила в стороне — ее задача была показать, как правильно садиться на метлу, и научить летать, а дальше пусть сами тренируются положенное время — уже не маленькие, выпендриваться и ныть по пустякам не станут.
Элиза, держась дрожащими руками за метловище, закладывала очередной поворот. Хотелось побыстрее оказаться на земле, однако учительница не сказала, как долго они должны летать. Все сорок пять минут, что идет урок, или все-таки меньше? Метла резко дернулась вверх и вбок, скинув чересчур трусливую наездницу. Девушка изо всех сил ухватилось за жесткое, покрытое многочисленными трещинами и царапинами метловище, но руки предательски дрожали и постоянно соскальзывали. Святая Дева! — посмотрела вниз — до земли оставалось два, а то и три метра, а она очень боялась высоты. И она не верила в то, что ее тут же подхватит ангел-хранитель, стоит ей сорваться с метлы, или что святая Елизавета, взирая на нее с небес, чудесным образом остановит ее падение. Ибо Господь тоже не верил, когда дьявол искушал его броситься вниз со скалы. Запрокинув голову наверх, Элиза принялась усердно и почти бессвязно молиться, пока не услышала громкое: “Держись!” — ей навстречу летела Кайнер.
Лапина быстро, насколько могла, неслась к Миллер, понимая: еще чуть-чуть, и девчонка сорвется. Впрочем, если подлететь достаточно близко, то падение можно будет замедлить простым “Wingardium Leviosum”. С другой стороны, она боялась разгоняться еще больше, опасаясь, что не справится с управлением. Анна успела практически в последнюю секунду: Лизина метла, в очередной раз взбрыкнулась, и девушке не хватило сил удержаться.
К удивлению Анны, Хуч не разрешила им спуститься вниз и покинуть урок, мотивировав тем, что они должны летать строго до звонка, и вернулась к двум первокурсникам, которые уже успели передраться. Пришлось подчиниться. Присутствие еще одного наездника сзади заметно утяжеляло метлу, снижало скорость и маневренность, но, в то же время, не позволяло сильно отклоняться от заданного курса, что вполне устраивало девушку. Вместе они, не спеша, отлетали три круга, желая, чтобы как можно скорее прозвенел звонок.
Неугомонные первокурсники кидались друг в друга выученными дома или найденными в случайных книгах заклинаниями, устраивали потасовки прямо в воздухе, так что для преподавательницы полетов всегда находились какие-нибудь дела, и потому исчезновение двух студенток с поля прошло практически незамеченным. Лапина не поняла вначале, что случилось: метла начала прыгать вверх-вниз, явно пытаясь скинуть обеих девушек, а потом резко рванула влево, словно кто-то придал ей реактивную силу. Анна хотела, было, достать палочку, чтобы наколдовать “Aer contractum”, но орудие чуть не выбило у нее из рук встречным ветром. Да что же это вообще такое?!
Пройдя пик, метла начала снижаться. Очевидно, реактивный заряд у нее закончился, раз она стала немного поддаваться управлению воздушными потоками. Если метлу еще немного замедлить, добавить сопротивления, то они приземлятся как раз на другом берегу озера, а там дойдут пешком. Да! Больше никаких метел, однозначно! Камином Лапина еще не перемещалась, но метла однозначно лидировала у нее в списке методов передвижения, которые не стоит применять, ибо опасно для жизни.
Девушки уже почти достигли середины озера, когда метла сделала неожиданный финт и, перекувыркнувшись, сбросила обеих наездниц вниз.
- Сейчас придется нырять! — прокричала Анна перепуганной Элизе. — Набери в рот воздуха! — и, замедлив падение с помощью волшебства, надула щеки.
Удар о воду был смягченным, но все-таки ощутимым. Тело как будто обожгло огнем, а затем проткнуло тысячей ледяных кинжалов — все-таки вода в горном озере была холодной. Лапина выплыла на поверхность и, выплюнув воду, принялась глубоко и жадно дышать. Но где же Миллер? Неужели эта дурочка не умеет плавать?! И где ее теперь искать? Искать! Точно!
- Accio Элиза Миллер! — произнесла Анна вслух для пущей уверенности, и в паре метров от нее выплыла еще одна голова, вся покрытая волосами.
Миллер беспомощно барахталась, постоянно отплевываясь воды и стуча зубами.
- Тебя что, плавать не учили?! — раздраженно бросила ей Кайнер.
- Учили… ап-ап… пчхи-и! Но меня там что-то схватило за ногу, — Элиза потупила взгляд, было видно, что ей все-таки больно.
- А волшебная палочка тебе на что?
Элизе не нашлось, что ответить, и девушки подплыли к ближайшему берегу. Анна пробовала несколько раз накладывать Согревающие чары, но в воде их не хватало надолго, а плавание отнимало слишком много сил, чтобы еще тратить их на постоянное поддержание заклинания. На берегу тем временем собралось уже достаточно много народу. В основном, это были любопытствующие, которые просто гуляли в это время на улице или же увидели странную “ракету” в окнах замка. Среди них было и несколько знакомых лиц, что, без сомнения, ободряло. Лотар, как истинный гриффиндорец, скинул мантию и ботинки и с разбегу кинулся в озеро, и его не останавливало то, что вода была ледяная. Ассбьорн, пришедший вместе с несколькими одноклассниками из Равенкло, трансфигурировал опавшие осенние листья в небольшую ладью в форму ракушки и, вытолкав ее на воду, запрыгнул внутрь и направил навстречу к девушкам. Зеваки лишь гадали, что это за неизвестная магия, что лодка без слов слушается человека, и для управления ею не нужны ни весла, ни руль.
Карл, прикинув, что его непутевый друг вряд ли поместится в лодке Фольквардссона, когда тот возьмет девушек, но при этом успеет изрядно устать и замерзнуть, сконфигурировал себе лодку из земли. Она была более тяжелой и менее маневренной, но в ней поместились бы, по крайней мере, четыре человека. Лотара и Элизу он подобрал, когда они уже плыли к берегу. Выглядели оба очень уставшими и стучали зубами от холода. Если Элиза была слабого и хрупкого сложения и физическими тренировками не занималась вообще, и потому для нее проплыть относительно небольшое расстояние, тем более, в холодной воде приравнивалось к непосильному труду, то Лотар все свои силы вложил в скорость и уже не мог нормально плыть обратно, тем более вместе с ношей, и потому вынужден был часто останавливаться для отдыха. Шенбрюнн наложил на обоих друзей осушающие и согревающие чары и отдал им свою мантию, в которую Визерхофф заботливо укутал Элизу. Рядом плавно скользила по воде ладья Фольквардссона, который стоял в ней уже вместе с Кайнер. Одна его рука была вытянута вперед и держала волшебную палочку, очевидно, задавая направление, а вторая обнимала за талию девушку. Карл ощутил короткий укол ревности: ведь он мог бы точно также стоять с Анной и прижимать ее к себе. Напротив него сидела и благодарно улыбалась Элиза. Неужели он полюбил одновременно двух девушек?.. Мотнув головой, Шенбрюнн отогнал от себя наваждение, и они с Лотаром налегли на весла.
Мадам Помфри с распростертыми объятьями приняла в свое обиталище сразу трех новых пациентов и, дав им Бодроперцовые зелья, от которых неприятно жгло горло, а из ушей шел дым, заставила остаться в постелях до следующего утра. Миллер, кроме того, пришлось еще лечить ногу, которую сильно покусал гриндилоу. Ей искренне было жаль девочку, на долю которой в последнее время свалилось так много бед и несчастий. Разрешив посетителям еще немного побыть в палате вместе с больными и принести им домашние задания и учебные принадлежности, медсестра шагнула через камин в кабинет Дамблдора, которому еще долго высказывала в присутствии деканов всех четырех факультетов, как мало тот уделяет внимания здоровью и безопасности студентов. И впервые великого Альбуса Дамблдора поддержала лишь одна верная ему Минерва.
Сообщение отредактировал PPh3 - Среда, 21.11.2012, 20:44 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Среда, 20.06.2012, 04:38 | Сообщение # 102 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| * * *
Двое студентов-старшекурсников поднимались по лестнице на восьмой этаж. Всю эту неделю Фольквардссон проводил с ней каждый вечер, кроме того, когда ей вместе с Миллер и Визерхоффом пришлось отлеживаться в Больничном крыле, и каждый раз показывал ей что-нибудь интересное. Казалось ночью, при свете звезд, когда все обитатели Хогвартса погружались в сон, сам замок и природа вокруг оживали. Слабо светились в темноте стены, по коридорам гуляли сквозняки, поднимались из-под земли невиданной красоты растения, а цветы в зимнем саду устраивали мелодичный перезвон. Именно в эти моменты, по словам Ассбьорна, можно было увидеть древнюю магию, населяющее это место от сотворения мира. При этом равенкловец всегда знал, где нужно ходить, чтобы их не поймали, и приводил ее к гостиной Слизерина ровно к наступлению отбоя. Анна не знала, что с ней творится, но послушно падала в пропасть, которую открывал перед ней Фольквардссон. Поцелуи руки при встрече и на прощание, поддержка за талию во время прогулок, букеты полевых цветов по вечерам, ибо “фрекен Кайнер” не любит дорогих подарков — он не просто оказывал ей покровительство, как Карл, но ухаживал за ней и, кажется, постепенно начал добиваться своего, иначе как еще объяснить то, что она теперь каждый день ждала его, не Карла прикосновений? При этом она не чувствовала тоску или зависимость, просто осознавала подобное желание в себе.
Сейчас, как объяснил Ассбьорн, они будут варить модифицированное зелье родства, которое показывает не только кровную связь, но и магическую. У Лапиной это вызвало лишь усмешку, ибо она со скепсисом относилась к его идее о своей якобы принадлежности к древнему роду Блигаардов, от которых ей досталась волшебная палочка. Но, тем не менее, в эксперименте участвовать согласилась: с одной стороны, она ничего не теряла, кроме времени, с другой — ей самой было интересно посмотреть, как все происходит.
Комната необходимости приняла вид большой старинной лаборатории, какие девушке доводилось видеть на гравюрах и картинах в учебниках по истории химии. Фольквардссон извлек из сумки две толстых тетради в кожаных переплетах. Первую он сразу отдал ей.
- Возьмите. Я думаю, вам это пригодится больше, чем мне.
- Э… спасибо… — Лапина неловко повертела в руках тетрадь, походившую больше на конспект лекций.
- Откройте...
Анна послушалась и едва не уронила челюсть, увидев знакомые с детства буквы, которые перемежались с комментариями на шведском и немецком; кое-где были подписаны руны.
- Мы проходили славянские заклинания отдельным курсом, — ответил Фольквардссон на ее немой вопрос, — волей-неволей пришлось научиться читать и писать. Однако на вашем родном языке не просите меня изъясняться — я в этом очень и очень слаб, и мой словарный запас ограничен лишь некоторыми неприятными заклинаниями, — юноша улыбнулся.
- Спасибо! — девушка говорила теперь совершенно искренне и даже сама обняла однокурсника в знак благодарности.
Вторая тетрадь оказалась на поверку сборником рецептов разной степени давности, перемешанными с комментариями и конспектами каких-то книг. Анна не стала спрашивать о том, что это за рецепты, и откуда эта тетрадь — если не сказал сам, значит, или что-то семейное, или изобретенное в Дурмстранге. А в Средневековье, как известно, обмен знаниями не приветствовался. Тем не менее, Ассбьорн разыскал нужный рецепт и, скопировав его на чистый пергамент, передал Анне.
- Вот рецепт, прочтите его внимательно. Мы будем варить это зелье вместе. Если у вас есть какие-нибудь вопросы, то лучше задавайте их сейчас, а не в процессе варки.
Лапина несколько раз внимательно перечитала методику, при этом лоб ее то и дело хмурился. Ей хотелось самой разобраться с непонятными моментами, прежде чем третировать Фольквардссона почем зря — так ее приучили на химфаке. Сам же равенкловец терпеливо ждал ее и не подгонял. В результате у нее набралась пара вопросов, которые она высказала в форме предположений. Одно из них оказалось верным, а со вторым она немного не угадала, и Ассбьорн объяснил, где именно она ошиблась, однако Анна радовалась уже и этому: развитый в университете подход к знаниям в сочетании со снейповской муштрой уже давал свои результаты.
Зелье оказалось довольно сложным в приготовлении и довольно сильно отличалось по составу и рецептуре от того, что варили в Хогвартсе на третьем курсе. Одному человеку его было в принципе сложно приготовить физически, чтобы успевать вовремя добавлять ингредиенты и помешивать. На некоторых стадиях зелье приходилось зачаровывать, что тоже, как ни странно, требовало присутствие двух человек. По словам Фольквардссона, таким образом зелье вбирает в себя информацию о магической ауре волшебников, на основании которой и делается впоследствии выбор об их магическом родстве. Под конец юноша и девушка нараспев произнесли еще одно, довольно длинное заклинание, стараясь при этом четко соблюдать ритм, и зелье приобрело серебристо-бирюзовый оттенок и яркое белое свечение. Далее следовала стандартная процедура: Ассбьорн поместил часть зелья в широкий хрустальный стакан, и затем они с Анной кинули туда по одному своему волосу. Зелье проглотило новый материал и вскипело, а, успокоившись, явило мерцающую жидкость лилового цвета.
- И что это было? — поинтересовалась Анна: стандартное зелье родства не давало таких эффектов, впрочем, определять оно помогало только ближайших родственников.
- Это означает, что родство есть, но намного дальше седьмого колена, — Ассбьорн загадочно улыбнулся.
Мда… было бы странно, если бы у них нашлись общие родственники, жившие раньше XIX века. И все-таки Фольквардссон оказался прав, невероятно!
- Одновременно это подтверждает наше магическое родство, — равенкловец подошел ближе.
- И что дальше? — скептически спросила Лапина, сложив руки на груди.
- А это означает, — Фольквардссон отнял ее руки от груди и притянул к себе, — что я могу с чистой совестью жениться на вас, а вы — войти в род, к которому некогда принадлежали ваши предки, восстановить утраченное наследие…
- Жениться?! — девушка попятилась назад, раскрыв глаза от удивления.
Он что, сдурел — предлагать это девушке, с которой знаком меньше месяца?! Да и ей самой тоже вполне комфортно живется одной, чтобы бегать за каждым, кто запоет перед ней соловьем.
- Я думаю, у нас впереди еще достаточно времени, чтобы хорошо узнать друг друга, — бывший дурмстранговец говорил спокойно и уверенно, как уже о свершившемся факте. — И за это время вы сможете осознать свои чувства, которые прячете пока в глубине своего сердца и разума. Что же касается моих чувств к вам… то они сильны так же, как и в первый раз, когда я вас только увидел, еще не зная вас… — и поднес ее пальцы к губам.
И было в этом одном, невинном на первый взгляд поцелуе столько эмоций, нежности и страсти, сколько Анне не приходилось еще испытывать за свою недолгую жизнь. Ассбьорн не оставлял ей простора для сомнений.
* * *
В последнюю субботу сентября состоялся первый поход в Хогсмид. Это была небольшая деревня к северо-западу от Хогвартса, основанная Хенгистом Вудкрофтом не то в XI, не то в XII веке и населенная одними волшебниками. Погода выдалась чуть ветреная, солнечная, и студенты бодро шагали по извилистой, выложенной камнями дорожке, укрывшись лишь простыми мантиями и обмотав шеи шарфами в цвета своих факультетов.
Лапина шла вместе с Визерхоффом, чуть щурясь на солнце и вдыхая свежий лесной воздух. Ветер развевал ее длинные волосы и мантию, придавая необычайное чувство легкости, прилив энергии. Она любила пешие прогулки на природе, особенно если не надо было далеко ходить, таща на себе огромный рюкзак. Визерхофф старался держаться ровно и степенно, однако было заметно, что он не очень рад присутствию Кайнер рядом с собой.
Он испытывал к ней антипатию еще с тех самых пор, как она в первый раз поссорилась с его другом, а также не доверял ей, ибо не понимал, откуда она вообще взялась. Сама же Кайнер о себе почти ничего не рассказывала, да и со слов Карла, который раньше с ней очень много общался и проводил почти все свое свободное время, трудно было узнать что-нибудь стоящее. Еще Лотару не понравилось, что Карл привлек ее для решения его “гриффиндорских проблем”. Кайнер тогда сразу выдвинула дурацкую идею, что всю эту авантюру с приворотным зельем организовали Уизли, ибо они получились от случившегося больше всех бонусов и выгод и при этом утопили его, Лотара Визерхоффа, которого весьма не жаловали. На что рыжий аристократ в довольно резких тонах ответил, что это полный бред, ибо зачем Уизли разрушать собственный брак, а в Гриффиндоре они и так пользовались большим влиянием, ибо являлись близкими друзьями местной знаменитости. И здесь Кайнер не нашла, что ответить. При этом его удивляло, что Кайнер совершенно безразлично его мнение о ней, она просто наслаждалась прогулкой и окружавшими их пейзажами. Впереди шли Шенбрюнн и Миллер. Шенбрюнн галантно держал ее под руку, опередив в этом Визерхоффа к вящей досаде последнего. Элиза же впервые за эти дни улыбнулась, радуясь солнцу, пестрой расцветке осенних деревьев и пению птиц.
Фольквардссон не появился в этот день даже на завтраке, рано утром отбыв из Хогвартса по неотложным семейным обстоятельствам — так говорили равенкловцы со слов своего декана. Сама же Анна обнаружила записку от Ассбьорна у себя на тумбочке вместе с кремовой розой. Развернула — все тот же, чуть размашистый почерк с резким наклоном вправо, чуть заостренные буквы.
“Возлюбленная моя Анна, с глубоким прискорбием вынужден сообщить вам, что сегодня вынужден отбыть из Хогвартса по чрезвычайным семейным обстоятельствам, ибо благополучие и интересы моего Рода для меня превыше всего, а посему вынужден вас оставить на попечение Карла Шенбрюнна. В его присутствии вам гарантирована безопасность. Я обещаю вернуться как можно скорее, но не позднее утра понедельника. Не беспокойтесь обо мне.
P.S. Прошу принять от меня сей скромный подарок в знак моих искренних чувств к вам.
Любящий вас Ассбьорн Фольквардссон.”
Поднесла к губам розу — пахнет сладко, приятно, но не приторно. Перечитала еще раз, продираясь сквозь архаичный стиль письма — он бы еще на средневерхненемецком или древне-исландском додумался написать — и акцентируя внимание уже на смысле. Уехал из Хогвартса… потому что у него какие-то проблемы в семье, по-видимому, очень серьезные, раз потребовалось его личное вмешательство… от которого может каким-то образом зависеть благополучие и репутация его семьи… — Анна нервно заходила вдоль кровати, уткнувшись кулаком в подбородок, — … он обещает справиться как можно скорее, но, вероятно, это дело займет все выходные.
Не то, чтобы Лапина чувствовала себя обделенной — сколько она себя помнила, она не любила предаваться скуке, а потому смогла бы найти для себя какое-нибудь занятие — да хоть диссертацию переводить или, в крайнем случае, уйти в загам. Однако в душе ее затаилось какое-то смутное предчувствие, будто должно случиться что-то нехорошее — как тогда летом, когда Снейп сильно задержался на шабаше у Лорда, а потом вернулся еле живой, — и отсутствие Ассбьорна лишь поспособствует этому. К тому же, за прошедшую неделю она успела немало привязаться к мрачному равенкловцу из Дурмстранга, с которым ей было общаться легко и приятно, который казался ей оплотом надежности и силы. Не утратила она чувств и к Шенбрюнну, но последние, по причине собственной бессмысленности и за неимением отдачи, поблекли и отступили на второй план, уступив место новым — сочувствию, пониманию, благодарности…
Наконец, студенты миновали озеро и опушку Темного леса, выйдя к небольшому поселению, заполненному кирпичными домиками с островерхими крышами — такой Лапина представляла Каперну в “Алых парусах” Грина, не хватало только пристани. Хогвартс, Хогсмид — и почему, интересно, британские маги так любят свиней (7)? Пряничные домики теснились вдоль мощеной главной улицы, словно олицетворяя собой классическую английскую сказку. На подоконниках стояли кадки с цветами, из печных труб кое-где лениво выплывал беловатый дымок. На первых этажах висели, слабо покачиваясь на ветру, деревянные и латунные вывески, приглашавшие зайти в аптеку, парикмахерскую, книжный магазин или кондитерскую лавку. Школьники шумно заваливали в тот или иной магазин, и продавцы им слащаво улыбались, рекламируя свой товар или упаковывая покупки в цветастые бумажные пакеты — выходные были для них единственными днями, когда можно было собрать мало-мальски приличный доход. Особой популярностью пользовались кондитерская “Сладкое королевство” и “Магазин волшебных приколов от умников Уизли” — по слухам, располагавшаяся здесь прежде лавка фокусов “Зонко” не шла ни в какое сравнение с новым заведением. “Магазин волшебных приколов” заметно выделялся среди прочих зданий, построенных в традиционном английском стиле — на стенах висят яркие плакаты кричащих расцветок, на крыше стоит огромный бюст улыбающегося во все тридцать два зуба волшебника, который снимает шляпу, а под ней прячется кролик, жующий морковку.
Вот к Визерхоффу, который получил, наконец, возможность, избавиться от общества Кайнер, подходят двое его знакомых с Гриффиндора и предлагают зайти в магазин — там много всего интересного. Лотар вначале противится, но в конце соглашается — природное любопытство пересилило в нем ненависть к Уизли. Следом за ним идут Карл и Элиза — она не хочет разделяться. Позади плетется Кайнер, делая вид, что она вообще ни при чем и гуляет сама по себе.
В лавке, судя по всему, произвели глобальную перепланировку — убрали перекрытие между первым и вторым этажом, сломали стены между отдельными комнатами, значительно расширив пространство — в магазине теперь светло и просторно. До самого верха тянутся современные разноцветные стенды, заставленные всякой всячиной, на которую глазеют детишки. В центре зала стоят несколько красивых и броских витрин — около одной из них, издающей таинственное розовое сияние, столпились одни девчонки. К потолку подвешены разнообразные поделки. Всюду снуют ученики в возрасте от одиннадцати до восемнадцати лет, разговаривают, смеются. Это оглушает, подавляет… Лапина откинулась на один из стендов и потерла виски, чувствуя себя немало уставшей. Она не любила большие скопления людей, которые были одновременно мощными концентраторами эмоций — вот она, пища, для дементоров. И, в то же время, казалось ей, стоит ей оказаться одной, как непременно случится что-нибудь плохое. Вдох-выдох, вдох-выдох… усилить щиты. Девушка подняла голову — у стенда напротив стоял Лотар Визерхофф и, то и дело хмурясь, внимательно изучал какую-то вещицу.
Раздался хлопок, и прямо за спиной у Визерхоффа материализовались двое одинаковых долговязых парней с рыжей шевелюрой, одетых в явно дорогие костюмы из кожи какого-то пресмыкающегося, крокодила или, может, дракона — отчего бы и нет, если они существуют в магическом мире.
- Чары невидимого расширения… — бодро заговорил один.
- … защита от вырывания, выбивания и приманивания… — продолжил за него второй.
- … устойчивость к действию магоискателей…
- И все это по супер скромной цене десять галеонов! — хором произнесли близнецы, положив руки на плечи друг другу.
- Извините, молодые люди, а вас не учили, что аппарировать прямо за спинами потенциальных клиентов — не прилично? — ответил Лотар, уже отошедший от неожиданного появления продавцов, напустив на себя строгий вид.
- Ошибочка вышла, братец Дред, — сказал один из близнецов, состроив извиняющуюся улыбку своему брату.
- Мы думали, что он нормальный, братец Фордж, — ответил второй, толкнув первого локтем под ребра, — а он…
- Совсем как наш зануда Перси, — снова закончили они хором.
Недовольно хмыкнув, Визерхофф положил безразмерный кошель обратно и собрался, было, уйти, как близнецы Уизли тут же преградили ему ход.
- Да, он точно ненормальный… — задумчиво произнес один из юношей.
Лотар даже не пытался разобрать, кто именно. А еще его ужасно раздражала манера близнецов говорить по очереди и заканчивать друг за друга предложения. В другой ситуации ему, наверное, это могло бы показаться это забавным, но не сейчас, не в окружении Уизли.
- Уизерхоф великий и ужасный…
- Страшнее только василиск…
- Колись, какое заклинание ты применил к нашему братцу Ронни, что он полчаса провалялся камнем? — второй близнец положил руку Визерхоффу на плечо.
- Может, ты подкинешь нам еще пару идей…
- … как нам повоспитывать маленького Ронникса? — тот из братьев, что зацепился за Визерхоффа, наклонился, чуть прищурился и сложил большой и указательный пальцы вместе, как бы показывая, насколько маленьким они считаю своего младшего брата.
- Не то, чтобы мы, умники Уизли…
- … не смогли бы сами придумать чего-то интересного…
- … но мы никогда не откажемся от новых идей! — хором заголосили близнецы, став по обе стороны от несчастного аристократа.
- Ну так что, мистер Уизерхоф…
- … вы согласны сотрудничать с нами? — деловито закончил один брат за другого.
- Торопитесь, предложение ограничено!
- А с чего вы вообще решили, что я стану с вами сотрудничать и заниматься изобретением всех этих дурацких фокусов? — ответил Визерхофф, скинув с плеч руки близнецов и постаравшись вложить в голос как можно больше презрения. — Или вам так сложно понять, что при моих отношениях с вашей семьей ни о каких сделках быть не может и речи?!
- Но…
Фред и Джордж бывали иногда в родительском доме, так что слышали от своей матери немало историй о “злом узурпаторе и темном маге Уизерофе”, который посмел проклясть Ронникса, и дружно ему посочувствовали: руководить целым факультетом шутников — неблагодарное дело. Но Уизерхоф, “великий и ужасный”, справился, чем заслужил некую толику уважения у близнецов. Когда же их в прошлое воскресенье вызвали в Нору на семейный совет, братья больше всего возмущались тем, сколько выручки пропадает, и вполуха слушали материны излияния про “предательницу грязнокровку Грейнджер” и “коварного соблазнителя Уизерофа”, которые жестоко обидели ее детей. Никакой трагедии в случившемся они так и не увидели и только посмеялись над младшим братцем Ронни, который не в состоянии удержать единственную девушку при себе.
- Извините, но мой друг подумает о вашем предложении позже, — сквозь толпу школьников, глазевших на разыгрываемое Уизли представление, протиснулась невысокая русоволосая девушка в слизеринской мантии и взяла ничего не понимающего Визерхоффа под руку. — Нам пора идти, всего хорошего, — и, кивнув на прощание, потащила прочь своего “компаньона”.
- А она ничего, братец Дред, — с довольным видом заметил Джордж, присвистнув.
- Она слизеринка, братец Фордж, — с поучительными интонациями в голосе сказал Фред.
- В любом случае…
- Бизнес на месте не стоит, так что…
- Спешите! Покупайте!..
- Эксклюзивное предложение!
- Только сегодня кошель-скрытень…
- … в который вы можете запихнуть не только себя…
- … но и профессора Снейпа…
- … по супер льготной цене…
По мере приближения к выходу выкрики близнецов постепенно стихали. Миссия была выполнена, и по ментальным блокам вновь ударили яркие, суетливые эмоции окружавшей их толпы покупателей. Лапина держалась за Визерхоффа, скорее, по инерции, так что теперь он прокладывал дорогу между ярких витрин и снующих туда-сюда ребятишек, которым ничего не стоило пихнуть ближнего своего локтем, чтобы быстрее всех добраться до кассы или ближе всех подойти к очередному изобретению умников Уизли, выставленному на обозрение. Девочки, хихикая, разглядывали стеклянные флаконы в форме сердечек, заполненные различными жидкостями от бледно-желтого до кроваво-красного цвета; с блаженным выражением лица вдыхали аромат розовых лилий, источавших какое-то странное сияние; умилялись бегавшим по их рукам маленьким пушистым зверькам, также всех оттенков розового. Мальчишки пускали друг в друга порошок мгновенной тьмы, швырялись кусачими тарелками и примеряли перчатки— и шляпы-невидимки, пугая девчонок и малышню.
- Лотар! — раздалось откуда-то сбоку.
- Элиза… — мягко произнес он, обняв девушку в ответ.
Кайнер послушно отошла назад, усиленно делая вид, что ее здесь нет.
- Наконец-то нашли вас, — сказал пришедший следом за Элизой Шенбрюнн. — От этого порошка мгновенной тьмы прохода нет.
Вчетвером вышли на улицу и направились в располагавшийся неподалеку книжный магазин. Выбор здесь оказался еще меньше, чем в Косом Переулке — романы о многочисленных подвигах некоего Гилдероя Локхарта, поваренные книги, учебники бытовых чар и сборники местной “народной медицины”, содержавшие инструкции по приготовлению простейших лечебных зелий в домашних условиях, а также различные приметы и заговоры. В общем, все для домохозяек. Единственное, что резко выделялось из всего этого набора — мемуары различных исторических личностей и прочих знаменитостей магического мира, а также местные “Сделай сам” и “Вредные советы”, авторами которых, по-видимому, являлись те самые Ф. и Дж. Уизли, которых немцы недавно видели в магазине волшебных приколов. Если в Лондоне прогресс добрался хотя бы до сферы канцтоваров, то провинция глубоко и надолго погрязла в XIX веке — ни железных перьев, ни карандашей, ни общих тетрадей в клетку. Фактически все, что было связано с учебой или творчеством, можно было заказать лишь в Косом Переулке совиной почтой — неудобно, но неудивительно при общей численности и образе жизни британских волшебников.
- Вы нервничаете, Анна?
Легкий ветерок развевал волосы, глаза, привыкшие к полумраку магазина, чуть щурились на солнце и с подозрением, урывками, оглядывали деревенскую площадь и снующих по ней прохожих.
- Так заметно? — Кайнер подняла голову.
- Кому-то из них, — Карл обвел рукой окружавшую их толпу волшебников, идущих по своим делам, — нет. Мне — да, — улыбнулся уголками губ. — Итак, что-то случилось?
- Нет, но… — Анна оборвалась на полуслове.
- Но должно случиться? — Карл обеспокоено огляделся по сторонам.
- Мне кажется… мне просто кажется…
Взгляд упал на узкий запущенный проулок, заканчивающийся каким-то неприглядного вида заведением, около которого стояли Бранау, Малфой, Крэбб, Гойл, Забини и еще несколько слизеринцев помладше, в том числе и те, которые участвовали в нападении на Элизу и ее одноклассника, Финч-Флетчли. Что они здесь делают? Разве им не должны были запретить прогулки в Хогсмид?
- Пойдемте, Анна. Вам не следует оставаться одной, — сказал Шенбрюнн и, приобняв ее за плечи, повел в “Три метлы”.
В главной таверне Хогсмида было шумно, зато кормили на славу. Из кухни раздавались приятные рту и желудку манящие запахи, меню радовало разнообразием выбора, а еда отличалась свежестью и хорошим качеством. Мадам Розмерта, хозяйка таверны, ходила между столами, принимая заказы и временами покрикивая на нерасторопных официантов. На вид ей было около сорока, однако тело ее по-прежнему было в самом соку, так что большинство мужчин старше тринадцати, кто щенячьими, а кто вожделеющими взглядами провожали ее пышные формы, заключенные в корсет и несколько юбок.
Лапина откинулась на спинку стула. Пальцы легонько постукивала по чашке с недопитым чаем, а взгляд от нечего делать блуждал по посетителям кафе. Карл поначалу пытался втянуть ее в беседу, но вскоре выяснилось, что Анне и рассказывать-то было нечего: не врать же очередной раз про выдуманных родителей, выдуманную школу, выдуманных знакомых-волшебников. Если Элизе для того, чтобы не задавать лишних вопросов, достаточно будет лишь одного властного и уверенного взгляда, означающего “все под контролем”, то Лотар, с предубеждением относящийся к Анне, обязательно начнет копать, причем не там, где надо, и слишком глубоко.
Звякнул колокольчик на входной двери, и в бар, смеясь, вошли несколько гриффиндорцев-старшекурсников. Поттер, брат и сестра Уизли, пышногрудая блондинка — Грейнджер с ними не было. Заняли один столик неподалеку, причем девушки сразу примостились на колени к парням. Джинни властным и громким голосом заказала четыре сливочных пива. Пышногрудая блондинка, кажется, ее звали Лаванда Браун, заботливо вытирала с лица своего парня какие-то темные, похожие на чернила пятна и тут же целовала, совершенно не обращая внимания, что ее возлюбленный пялится на хозяйку таверны. Лапина не вслушивается в разговор гриффиндорцев — ей оно не надо, да и в помещении слишком шумно, чтобы попытаться разобрать что-либо, — но на ментальном уровне улавливает едва заметные на фоне общего веселья и бушующих гормонов сомнение и страх. Сузила канал — она теперь наблюдатель, который осматривает местность, и определяет, где что находится. Уизли и Браун проверять нет смысла — с ними и так все понятно. Поттер… естественные ментальные щиты расшатаны и повреждены. С чего бы это? Из-за поверхностной легилименции — а Дамблдору большего и не надо — такого быть не должно. Эмоции, мыслеобразы искрят, как оголенный канал, и видны, как на ладони. Удовольствие и возбуждение оттого, что у него на коленях сидит очаровательная девушка, которая в скором времени станет его женой; сладость сливочного пива; тревога за Грейнджер, с которой он вынужден общаться тайком; легкое недовольство его друзьями, в том числе и невестой, боязнь потерять их и сомнение в правильности их действий. Оно и не оно одновременно. Рядом фонит какой-то другой страх, более липкий, будто его хозяину есть что скрывать.
Джинни Уизли — ее природные ментальные щиты посильнее, чем у брата, и намного сильнее, чем у Поттера. И, хотя они явно не тренированы, с ней надо следует вести себя осторожнее. С такого расстояния, при ее ментальной защите, уже не обойтись простой поверхностной легилименций, так что определяем по остаточному спектру — возбуждение, сильное, буквально раздутое чувство собственной власти и превосходства. Из учебника ментальной магии Анна знала уже, что такое бывает, когда человек усиленно старается о чем-то не думать, скрыть что-то не только от окружающих, но и от себя самого, иными словами, занимается самообманом. Сканируем осторожно, внимательно различая каждый оттенок. Карминово-красные лепестки страсти, они ровно прорезаны красно-оранжевыми лепестками власти, образующими вокруг эмоциональной ауры золотисто-оранжевую окантовку. Осторожно движемся к центру с той стороны, где золотистые лепестки слабее — и вот они проклевываются, темно-фиолетовые лепестки страха, липкого, панического, прикрывающего какие-то грязные делишки. Они находится у самого основания эмоциональной ауры. Что это значит? Что любви и власти она добилась нечестным путем? Или же, наоборот, совершила что-то, что может угрожать ее теперешнему положению в обществе?
Лапина устало помотала головой и допила остывший чай. Поставила чашку на пустое блюдце — больше она ничего не заказывала. Сидевший рядом Карл наклонился, чтобы спросить все ли в порядке. Анна тряхнула головой, сказав: “Да”, однако от нее не укрылось с каким подозрением посмотрел на нее одноклассник. Сидевшие напротив Визерхофф и Миллер заканчивали трапезничать, так что можно было ожидать, что утомительное сидение в баре подходит к концу. Гриффиндорцы неподалеку весело смеялись. Браун кормила Уизли с рук, заботливо вытирая его губы салфеткой, Поттер и младшая Уизли потягивали сливочное пиво из одного стакана. Напиток закончился, и Уизли, мазнув Поттера по губам и предупредив, что ей надо ненадолго отлучиться, направилась к одной из дверей в глубине бара.
Анна так и не поняла до конца, что толкнуло ее последовать за рыжей гриффиндоркой, но, тем не менее, она встала из-за стола и, накинув на себя Дезиллюминационные чары, направилась в уборную. Заняла выжидательную позицию в углу, около одной из раковин. Наконец, раздался звук слива, и из соседних кабинок вышли две девушки. Было заметно, что Уизли нервничает еще сильнее, и все ее мысли крутятся вокруг какого-то зелья. Что, успела кому-то подлить какую-то гадость? Или только собирается? Или это как-то связано с той девушкой, что вместе с рыжей моет сейчас руки?
- Привет, Джинни, — кокетливо поздоровалась та самая девушка.
Кожа ее была чуть смугловатой, а черные волосы пышной кудрявой копной ниспадали на плечи — она явно имела южные корни. Фигура ее была уже достаточно хорошо сформирована, так что на вид ей нельзя было дать меньше шестнадцати. Выглядела девица весьма привлекательно, даже еще лучше Уизли, так что легко можно было предположить, что она пользуется вполне заслуженной популярностью у парней.
- Привет, Ромильда, — бодро ответила Джинни, изо всех сил намыливая руки.
Мысль о зелье так и била в набат. Эта Ромильда явно что-то знает о зелье, которое использовала Уизли. Так-так, Уизли боится, что Ромильда может кому-то рассказать об этом.
- Ты еще не использовала мое зелье? — так же кокетливо спросила Ромильда.
- Нет… — врет! — Пока еще не представилось такой возможности…
От волнения щиты расшатываются еще сильнее — аккуратно подгибаем их, словно приоткрываем тяжелую бархатную портьеру… Лапина отходит чуть дальше, в тень, чтобы случайно не заметили очертания ее силуэта — все-таки нелегко контролировать легилименцию, удерживая при этом Дезиллюминационные чары.
- *Legilimens!*
… Уизли сидит в какой-то пыльной комнате с низким косым потолком, судя по всему, на чердаке, и помешивает кипящее в котле красно-розовое зелье, читая заговор по бумажке. Затем достает из мешочка рыжий волос, осматривает его и кидает в котел — зелье вспенивается и приобретает глубокий красный оттенок…
… Уизли осматривает постель с темно-красным бархатным пологом, после чего переползает на пол, костеря на все лады Визерхоффа, который озаботился наведением порядка в комнате. Комната большая, полукруглая, светлая и находится где-то наверху — видимо, это Гриффиндорская башня. При этом самого тела девушки Анна не видит — лишь размытые очертания рук, шарящих под подушками, на одеяле, по полу. Набирается несколько рыжих волосков, и Уизли упаковывает их в уже знакомый мешочек…
… Завтрак или обед — за окнами светло. Уизли и Грейнджер сидят за гриффиндорским столом в Большом Зале. Грейнджер рассказывает о своих проблемах, Уизли успокаивает ее и предлагает выпить сок. Грейнджер кивает и снова погружается в книгу, а Уизли добавляет в стакан несколько красных капель и передает подруге. Та рассеянно ее благодарит и выпивает…
… Уизли и Грейнджер в туалете моют руки. Лицо у Грейнджер красное, опухшее, рот открыт, она ловит им воздух — она явно перебрала на вечеринке, и у нее теперь сушняк. Уизли смотрит на нее снисходительно, она довольна текущим ходом событий. Отводит Грейнджер к себе в спальню и предлагает тыквенного сока — та вновь рассеянно кивает. Уизли довольно улыбается и выливает в графин остатки зелья. Грейнджер выпивает один стакан, второй, третий и останавливается, лишь когда в графине остается совсем мало сока, что уже видно дно. Уизли довольна и едва сдерживает рвущуюся наружу радость — сегодня ее план должен наконец-то свершиться…
Лапина, тяжело выдохнув, привалилась к стене, голова нещадно кружилась. И не у нее одной.
- Эй, Джинни, с тобой все в порядке? — спросила Ромильда, дотронувшись до плеча подруги.
- Голова кружится немного… Слушай, Ромильда, — Джинни взяла свою подругу за руку, — ты можешь проверить меня… — наклонилась, перешла на шепот, — на беременность? Ты только не говори никому, хорошо?
- Конечно. Встань прямо, Джинни. Graviditatem revelo! (8) — витиеватый взмах палочкой, и вокруг рыжей вспыхнуло бледно-розовое свечение. — Все в порядке, Джинни. Но если что, можешь всегда обращаться ко мне за контрацептивными зельями.
- Спасибо, Ромильда. Ты меня всегда выручаешь, — жеманно ответила Джинни.
Девушки направились к выходу, и Лапина, пользуясь случаем, заскочила в первую попавшуюся кабинку, благословляя смазанные петли на дверях — ей необходимо изобразить алиби. Назад она вернулась, уже сняв с себя Дезиллюминационное заклинание — если в момент ухода на нее никто не обращал внимания, то ее отсутствие несколько минут спустя уже могли заметить. К счастью, искать ее никто не собирался — Шенбрюнн, Визерхофф и Миллер, уже закончившие обедать, сидели за столом и терпеливо ждали ее. Карл помог ей надеть мантию, и вчетвером покинули таверну.
Смотреть в деревне было нечего, но погода по-прежнему держалась хорошей, так что студентам совершенно не хотелось возвращаться в замок. Какое-то время двое парней и две девушке сидели на скамейке перед ратушей и ели рожки с мороженым, пока Кайнер не обратилась ко всем остальным:
- Слушайте, мне надо рассказать вам кое-что…
- Хорошо, мы оставим вас, — сказал Визерхофф и, поднявшись со скамейки, подал руку Миллер.
- Я думаю, вас, господин Визерхофф, это касается в первую очередь, — серьезно проговорила Кайнер. — Я думаю, нам стоит найти место поукромнее.
Лотар недоуменно посмотрел на странную одноклассницу своего друга, но, тем не менее, подчинился. Доев мороженое, молодые люди покинули площадь и свернули в одну из коротких боковых улиц. Дома здесь были низкие и неказистые, а люди проходили крайне редко. Заканчивалась улица большим пустырем, на другом конце которого, на возвышении, стоял покосившийся двухэтажный дом с заколоченными окнами.
- И что вы хотели сказать такого важного, что притащили нас аж сюда, фрейлейн Кайнер? — строго спросил Визерхофф, сложив руки на груди, чем тут же заработал недовольные, упрекающие взгляды от своих друзей.
- … Мм… не знаю, как это следует объяснить, ибо меня это касается в последнюю очередь… — девушка замялась. — Но я знаю, кто виноват в вашей размолвке, — и посмотрела на Лотара и Элизу.
- Насколько точно? — вновь спросил Визерхофф, глядя на девушку сверху вниз.
- Абсолютно, — Кайнер говорила совершенно искренне.
- И кто же это?
- Джинни Уизли.
7) Hogwarts, Hogsmeade, Hog’s Head — первая часть этих названий переводится как “кабан”, “боров” или “вепрь”.
8) (лат.) Обнаруживаю беременность.
Сообщение отредактировал PPh3 - Среда, 21.11.2012, 20:46 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Среда, 20.06.2012, 04:39 | Сообщение # 103 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Элиза отступила на шаг назад, прикрыв руками лицо не то от испуга, не от удивления. Визерхофф побледнел и сжал кулаки от злости, мысленно обещая устроить семье предателей крови семь казней египетских. Лишь Шенбрюнн оставался внешне спокойным.
- Карл, как ты и говорил: это девушка, и она из Гриффиндора, — наконец, сказала Элиза, убрав руки от лица; выглядела она крайне потрясенной. — А Анна оказалась почти права...
Нет, Элиза Миллер не смотрела на мир сквозь розовые очки и не считала всех людей по умолчанию хорошими. Мало того, ей лично довелось столкнуться с грубостью Уизли, и она нисколько не оправдывала их. Но в ее голове не укладывалось, как можно быть таким коварным и черствым человеком, чтобы в одночасье, лишь по одной своей прихоти разрушить чужое счастье.
- Но зачем ей было нужно? — задала она мучивший ее вопрос.
- Я не знаю, — Кайнер развела руками. — Знаю лишь, что зелье она достала у некоей Ромильды, которая специализируется на подобных товарах, и что это зелье зачаровано на привязку. Она постоянно добавляла его Грейнджер за едой, и потом дала лошадиную дозу на какой-то вашей вечеринке, когда Грейнджер была пьяная.
Визерхофф схватился за голову — мозаика в его голове наконец-то сложилась, и факты, упомянутые Кайнер, идеально заполнили все бреши.
- Но, постойте, фрейлейн Кайнер, откуда вы все это знаете? — с подозрением спросил он.
Вместо слов девушка лишь коснулась пальцами своего лба.
- Легилименция?
Кивок в ответ.
- Анна, вы понимаете, что добыли информацию, мягко говоря, незаконным путем? — на этот раз заговорил Карл.
Сама по себе фоновая легилименция не являлась поводом для наказания, ибо являлась частью природы владеющего ей волшебника. Тем не менее, способным к оной предписывалось постоянно держать поднятыми ментальные щиты — не только чтобы не оглохнуть от окружающих эмоций, но и чтобы ненароком не стать свидетелем чужой тайны. Кайнер же, судя по ее рассказу, явно совершила направленную легилименцию, что расценивается как грубое вторжение в личное ментальное пространство человека и в большинстве случаев служит поводом для наказания.
- Да, понимаю, — резко ответила девушка, вскинув голову — результат в виде добытой информации для нее явно перевешивал используемые средства, — но также знаю, что одного старого волшебника с длинной белой бородой все очень даже устраивает, так что вы в любом случае не можете рассчитывать здесь на справедливое расследование.
- Но они должны… — возмутился Визерхофф.
- Лотар, Анна, к сожалению, права, — Карл положил руку на плечо другу. — Многоуважаемый директор — очень сильный легилимент, намного сильнее ее, и сильнее меня. Он постоянно копается в головах у студентов во время трапез в Большом Зале, — девушки мрачно кивнули. — И ему ничего не стоило узнать, как все было на самом деле. Я думаю, что одна из его целей — дискредитировать нас, и если я и так учусь на заведомо “плохом” факультете, то тебе пришлось испортить репутацию, которую ты заслужил к тому моменту у себя в Гриффиндоре.
- Постойте! — воскликнула Кайнер, после чего перешла почти на шепот, хотя они и так закрылись заглушающим куполом: — Уизли точно действовала по своей инициативе! Она боится, что кто-нибудь узнает о том, что это она давала Грейнджер зелье, что она сама его варила и добавляла туда твои волосы. Она боится, что та самая Ромильда может кому-то проболтаться, что дала ей основу для зелья. Эта информация угрожает ее отношениям с Поттером, ее положению в обществе и авторитету. Но она не знает, что об этом знает директор. Директору же, видимо, ее поступок оказался на руку, раз он никак не наказал Уизли.
- Но можно ли это как-то исправить? — с отчаянием в голосе спросила Элиза. — Почему мы должны страдать из-за каких-то интриг директора и его приближенных?
- Я думаю, вряд ли, — Кайнер отрицательно покачала головой, растерев носком туфли сбившийся комочек засохшей грязи, — дело как бы закрыто.
- А вот и нет, — возразил Шенбрюнн. — В данном случае пострадала репутация уважаемых учеников школы, один из которых — представитель родовой аристократии и член немецкой делегации, так что есть возможность настоять на расследовании через господина Геннингена, который приедет на следующей неделе. В этом случае Грейнджер желательно пройти осмотр у независимого колдомедика — я приблизительно представляю, что за зелье сварила Уизли, и оно очень нескоро выведется из крови. Далее мы выдвигаем версию про студентку Гриффиндора — она логически обоснована, так что у господина Геннингена не будет претензий. И затем допрос с Веритасерумом — уже хотя бы потому, что через него проходили вы с Грейнджер.
- Грейнджер уже была у школьной медсестры до… этой самой истории, — сглотнув, сказал Визерхофф, — и ее тогда не привлекли к расследованию. Я не уверен в методах воздействия директора Дамблдора, но могу допустить, что медсестре могли просто запретить говорить что-либо. В таком случае, действительно, привлечение к делу сторонних людей уже на официальном уровне и, следовательно, огласка за пределами школы может заставить руководство Хогвартса пойти нам навстречу.
- Лотар, здесь следует действовать более аккуратно, — остановил его Карл. — Огласка сильно ударит и по тебе. Я не думаю, что тебе будет приятно выставлять свою личную жизнь напоказ, причем чужой стране.
- Вряд ли мою репутацию можно испортить еще сильнее, — грустно улыбнулся Лотар, катая камушек под ногами. — Наверное, у вас в Слизерине не читают такое, а вот у нас в Гриффиндоре… мне уже пришло несколько писем от глубоко оскорбленных читательниц “Ведьмополитена” — ты, наверное, уже видел, как меня за завтраком пару раз осаждали совы, — Карл кивнул, — так что от огласки грязных дел Дамблдора и его приспешников лично мне хуже уже не будет.
- Постойте! — Элиза развела руками. — Мы так и не выяснили, зачем Уизли нужно было травить Грейнджер и разлучать нас с Лотаром. Я знаю, что брат и сестра Уизли плохо к нам относятся, и я бы поняла, если бы они ограничились простыми оскорблениями или злыми шутками. Но ее поступок ударил не только по нам, но и по их подруге! Чем перед ними провинилась Гермиона, что они от нее отреклись?! Я даже слышала, что гриффиндорцы, в том числе и сама Джинни, называют ее “предательницей”.
В больших голубых глазах девушки читалась мольба и отчаянное желание узнать причину подобного коварства и обмана. Кроме того, ей было искренне даль бывшую старосту Гриффиндора, несмотря на то, что они не очень хорошо общались прежде. С Элизой был Карл, ее поддержали ее друзья-хаффлпаффцы, она смогла, в конце концов, понять и простить Лотара. Грейнджер же осталась совсем одна: одноклассники дружно объявили ей бойкот; бывшие друзья в лучшем случае игнорируют ее, в худшем — смотрят, как на грязь; а ее бывший парень быстро нашел себе другую девушку.
- Надо посмотреть с позиции выгоды, — мрачно заявила Кайнер, осмотревшись по сторонам. — Какие цели могла поставить себе Уизли? Что она в итоге получила и что потеряла?
- Официальную власть на факультете, — небрежно заметил Визерхофф, — а также избавились от конкурента в лице меня.
- Они отрезали от себя Гермиону, — грустно сказала Миллер, загнув палец — после этого Гриффиндор резко съехал по успеваемости и стал чаще попадаться на дисциплинарных нарушениях.
- Потому что Уизли сразу же ликвидировала наш с Грейнджер кружок по выполнению домашних заданий и правило не вестись на чужие провокации, — зло добавил Лотар.
- Грейнджер — магглорожденная и, вдобавок, очень навязчивая, — как бы между прочим заметила Кайнер, — так что она могла быть допустимой для них потерей.
- Грейнджер делала за Поттера и Уизли домашние задания, — вновь возразил Визерхофф. — Занималась дополнительно трансфигурацией и зельями, и, насколько я понял, это было с санкции руководства. Так что я на их месте не отказался бы от подобной синекуры. Хотя должен признать, Грейнджер в дружбе с Поттером и Уизли была заинтересована больше, чем они в ней.
- Я считаю, что Анна права, — взял слово Шенбрюнн, — и Грейнджер для них оказалась ненужным балластом, которым можно пожертвовать. И без ее помощи учителя завышают им оценки и допускают на спецкурсы, куда с их способностями идти просто немыслимо, — все сразу вспомнили многочисленные практикумы по зельеварению. — И я думаю, что все случившееся — это череда случайностей и ошибок, наших и их, и что младшая Уизли ставила себе иные цели. Другое дело, что средства и результаты полностью устроили и ее, и руководство Хогвартса.
- Потому что, если бы Уизли хотела власти, она могла бы получить ее намного проще и быстрее, потому что их семья дружна с самим директором? — продолжила мысль Элиза, покручивая пальцами перед лицом, изображая мыслительный процесс.
- Именно, — Карл кивнул.
- Подождите… — Кайнер уставилась в землю, коснувшись пальцами лба; лицо ее приняло крайне задумчивое и напряженное выражение, — зелье предполагало привязку? Визерхофф, зачем к тебе привязывать Грейнджер? — в ее интонациях появилось что-то безумное, в то время как мозг усиленно пытался вытащить из глубин подсознания всплывшую, было, догадку. — Она собирала рыжие волосы… она ругалась, что ты приказал всем убирать кровати… Скажи, на твоей кровати есть защита?
- Да. А почему это вас интересует, фрейлейн Кайнер? — недовольно спросил Лотар, возмущенный подобное фамильярностью.
- Потому что у вас с Уизли волосы одного цвета… — девушка нервно рассмеялась и взмахнула рукой — с земли поднялась кучка бурых осенних листьев и, сделав в воздухе круг, разлетелась в разные стороны.
Какое-то время подростки молча стояли, осознавая услышанное и наблюдая затем, как Кайнер небрежно дирижирует потоками ветра, заставляя осенние листья танцевать сумасшедший вальс. Миллер открыла рот и, широко распахнув глаза, коснулась пальцами щек, затрясла головой — она решительно не понимала, почему из-за чьей-то глупой идеи должны страдать другие люди, ни в чем не повинные, не имеющие никакого отношения к Уизли и их проблемам; не понимала, откуда в людях берется столько коварства, подлости и трусости. Визерхофф побледнел и взмахнул кулаком в пустоту; пальцы его разжались, и с них слетели искры, оставив несколько небольших выбоин в земле. Шенбрюнн заключил в объятья Элизу, дав ей выплакаться, и, передав затем ее другу, уже спустившему основной запас злости, подошел к Анне. Обнял ее за плечи — девушка сделала последний круговой взмах рукой, и над их головами пролетел большой красный лист, плавно упавший в подставленную ладошку. Огляделся по сторонам, кинув на всякий случай “Hominem Revelo” — слежки, во всяком случае, малого уровня скрытности (9) за ними не было. Взял Анну под руку и направился следом за Лотаром и Элизой, не забыв убрать заглушающий купол. В Хогсмиде им больше нечего было делать.
* * *
До ужина оставалось около полутора часов, было еще светло и не холодно, так что Карл предложил прогуляться к Запретному лесу и заодно пособирать некоторые травы. Элиза с радостью согласилась, Кайнер с облегчением захлопнула рунический словарь и кинула к себе в сумку — не то, чтобы руны давались ей совсем плохо, но вызывали определенные затруднения, как всякий новый язык и письменность. И если в прямом переводе значения незнакомых слов еще можно было подогнать на основании общего смысла предложения, то при обратном… непривычно писать слова без пробелов, непривычно, что один и тот же знак может означать как один звук, так и целое слово, и не знаешь, когда как их следует обозначать. Придется позже донять этим Карла, если она так и не придумает ничего более умного.
Солнце, катящееся к горизонту, все еще ярко светило, то и дело скрываясь в облаках, которые ветер гнал быстро по небу — следующий день обещал быть ненастным. Тоненькая ветка ясеня вырвалась из рук Элизы и прилетела к ногам Анны. Та подобрала ее и передала однокурснице, которая плела себе венок. Карл рассказывал об алхимических свойствах того или иного растения, что встречались им на пути. Голос его был мягкий, приятный, как шум осенней листвы, тихо шуршавшей под ногами, и слушать его было намного интереснее, чем читать учебник по зельям. Иногда его дополняла Элиза, разбиравшаяся в гербологии чуть лучше, и вообще с детства любившая работать в саду. Анна же просто слушала, иногда задавая вопросы, и складывала найденные травы и коренья к себе в корзинку.
Визерхофф, выразив сожаление, что не сможет присоединиться к друзьям, отправился в библиотеку вместе с Лонгоботтомом и еще несколькими гриффиндорцами помладше. За прошедшие дни ему все-таки удалось наладить отношения с друзьями, хотя о заключении повторной помолвки с Элизой в ближайшее время не могло быть и речи, и теперь предстояло восстановить репутацию, немало испорченную из-за инцидента с Грейнджер. Ему надо доказать всем, что, несмотря на совершенную им ошибку, он не изменился в худшую сторону, что он достоин уважения — не только сообразно своему общественному положению, но и своим качествам и способностям. Почти староста, почти декан... Сейчас у Лотара не было ни прежней власти, ни влияния, и товарищи по факультету, поддерживавшие его, были в меньшинстве и все еще общались с ним втайне от остальных гриффиндорцев. Но это не продлится долго, и скоро ему предстоит борьба за лидерство на факультете, которая неизбежно приведет к расколу и двоевластию, и в которой он обязан победить, ибо не рассчитывает на меньшее…
Ученики постепенно возвращались из Хогсмида, радостные и счастливые, с морем новых впечатлений и карманами, полными волшебных сладостей и сувениров. Но ни Малфоя, ни Бранау, ни Нортона среди них не было. Крэбб и Гойл молчали, словно набрав в рот воды, и изображали полное отсутствие мыслительной деятельности в головах. Забини паясничал и отпускал шутки с полупристойными намеками. Нотт вообще не знал, что Бранау, Нортон и Басингтон вместо того, чтобы отбывать наказание у Филча, устроили себе прогулку. Декана же и вовсе след простыл, и, судя по помрачневшему лицу Нотта, с которого мгновенно слетела спесь, тот знал, куда ушли все трое. Вероятно, догадывалась и Кайнер, однако, Карл не стал ее расспрашивать: это была не ее тайна, и неизвестно, брал ли профессор Снейп с нее какие-нибудь клятвы о неразглашении. К тому же, считал Карл, он вряд ли будет рад услышанному.
Шенбрюнн отпустил ветку и вырвал из земли пару кореньев, росших под кустом. Анна отдалилась от них и исследовала теперь соседнюю поляну, скрытую в тени и отделенную молодым ельником. Совсем рядом что-то блеснуло, и Карл невольно поднял голову: недалеко от него стояла Элиза и, склонившись над землей, собирала листья бессмертника лесного. Лицо ее было сосредоточенным и, но в то же время, спокойным, умиротворенным, а золотые волнистые волосы переливались множеством ярких бликов в лучах заходящего солнца. В какой-то момент юноша поймал себя на том, что просто стоит, облокотившись на дерево, и любуется девушкой, которая озаряла всю поляну своим мягким и теплым светом. Из взгляда исчезли холодность и превосходство, мышцы лица расслабились, а уголки губ приподнялись в улыбке. Мгновение, и девушка уже у него в объятьях, смущенно и одновременно радостно улыбается, ее лицо совсем близко. Ловкое движение, и они кружат по поляне. На фоне золотисто-лилового вечернего неба мелькают темные стволы вековых дубов и елей, и голубые глаза заглядывают в глубину друг друга. Поляну оглашает радостный смех — она впервые позволила себе забыть о несчастьях, которые обрушились на нее всего неделю назад…
Еще и еще… Лапина так увлекалась собиранием трав, что не заметила, как отдалилась от своих друзей. Друзей… она не могла так назвать в полном смысле этого слова ни Шенбрюнна, который раньше проводил с ней почти все свободное время, ни Миллер, которую она уже успела спасти от падения с метлы и от утопления в озере, ни Фольквардссона, который не позволил ей замкнуться в себе и уйти в депрессию. Воспоминание о бывшем дурмстранговце отозвалось глухой болью в груди и разлилось холодом по телу — только в этот день она осознала, что все-таки привязалась к Ассбьорну, рядом с которым никогда не чувствовала себя брошенной, лишней... Вынырнув из своих размышлений, Анна все-таки соизволила заметить, что ушла несколько дальше, чем предполагала изначально: могучие ели закрывали своими кронами небо, отчего на поляне царили холод и синий полумрак, а Карл и Элиза и вовсе пропали из виду. Лишь по заливистому смеху где-то в стороне можно было догадаться об их примерном местоположении. Ее Карл никогда не пытался развеселить… И правильно делал, — тут же одергивала себя Лапина: вряд ли бы она его за это отблагодарила, и вообще она ему никто. В любом случае, надо поскорее выбираться из этого дурацкого леса, пока еще не стемнело, благо, она представляет, в каком направлении нужно идти. А где-то в мозгу по-прежнему тревожно звенел колокольчик, напоминая о том, что ей нельзя оставаться одной…
За время пребывания в Хогвартсе, накрытом мощным защитным куполом, создававшим иллюзию безопасности, Анна Лапина уже успела забыть о таком способе перемещения в пространстве, как аппарация, и потому в течение нескольких секунд недоуменно пялилась на материализовавшегося прямо перед ней волшебника в длинной черной мантии и серебряной маске. Еще через несколько секунд до нее дошло, что это Пожиратель Смерти, и она в панике отшатнулась назад, выхватив волшебную палочку из наручной кобуры. Однако Пожиратель, казалось, вовсе не думал нападать — напротив, он стоял, изрядно ссутулившись, и, наверное, был ранен.
- П-профессор Снейп? — наконец-то осенило девушку.
Она стояла на месте, не рискуя предпринять что-либо.
- Очевидно, любовная лихорадка влияет самым пагубным образом на ваши умственные способности, мисс Кайнер… — Снейп явно хватал воздух ртом, но это не убавляло сарказма в его голове. — Быстрее только Поттер и Уизли взорвут очередной котел…
- Вы ранены, сэр? — Лапина проглотила оскорбление и сделала шаг вперед: Снейп, каким бы неприятным человеком ни был, нуждался в помощи, наверняка его пытали, причем не один раз.
Снейп снял тем временем маску, являя миру являя миру лицо, перекошенное от боли и напряжения.
- Давайте мы с Карлом и Элизой отведем вас в Больничное крыло? — предложила девушка: как-никак, Миллер стать собирается колдомедиком и намного лучше разбирается в целительских заклинаниях и зельях, а Шенбрюнн пусть на себе его тогда тащит, а там им уже медсестра займется. — Я скажу, что случайно встретила вас здесь, и что вы ранены…
- Я не намерен тратить свое время на поиски ваших… друзей… — Снейп выплюнул последнее слово, — от которых вы отстали самым глупым образом. Я… разочарован в ваших умственных способностях… Пожалуй, мне действительно стоит принять предложение директора о вашем переводе в Гриффиндор, где вам будет самое место, — сейчас голос преподавателя зельеварения напоминал злобное шипение, а сжавшийся и перепуганный вид девчонки доставлял ему истинное наслаждение. — Руку…
Едва девушка подала ему свою руку, как он тут же повалился ей на плечо, едва не сбив с ног. Лапина проглотила застрявший в горле ком и постаралась выпрямиться, насколько это возможно под тяжестью человека, весившего в полтора раза больше ее и значительно превышавшего ее ростом. Он что, всерьез хочет, чтобы она его сама тащила до Больничного крыла, да еще в таком виде? На помощь же наколдованных носилок она никак не надеялась — для того, чтобы не уронить их по дороге, требовалась достаточно высокая длительная концентрация, с чем у Анны были пока проблемы.
- К… — больше она не смогла издать ни звука: профессор, хотя и был слаб физически, девчонку, тем более не ожидающую от него подвоха, мог заколдовать без труда.
Сделал резкий рывок в сторону, и девчонка выронила корзинку, куда успела собрать уже немало ингредиентов для зелий. Лапина нехотя подчинялась дерганым движениям Снейпа, совершенно не понимая, что он затеял, предпочтя решать проблемы по мере их поступления. Продолжая опираться на девушку, профессор завел ее в заросли молодого ельника, после чего откинул с небольшого бугорка под кустом пожухлую траву и явно прошлогодние листья, под которыми оказался замаскирован небольшой квадратный люк с ручкой в виде кольца. Взрослый человек туда мог бы пролезть, но только не очень толстый и широкий в плечах.
- Откройте! — приказал он.
Анна высвободилась из его ослабевшей хватки — ничего, пару минут сам постоит — и, схватившись обеими руками за кольцо, изо всех сил потянула люк на себя, но тот поднялся лишь на несколько сантиметров над землей. Устало выдохнула и отпустила крышку — та с глухим ударом впечаталась обратно в землю.
- Мерлин, Кайнер! Вы волшебница или кто? — выругался Снейп: как же порой его бесили магглорожденные студенты, которые не могли додуматься до элементарных вещей.
- *Wingardium Leviosum!* — наконец-то догадалась девчонка, приподняв люк и откинув его назад под максимально возможным углом.
- Вы хотите сказать, нам вниз, сэр? — неуверенно спросила Анна, переведя дух: ее не очень радовала перспектива тащиться вместе с профессором по узкому темному коридору непонятно куда. — Я думаю, это не лучшая идея…
- Не вам решать! — зло выплюнул мужчина и со всей силы толкнул девушку в зияющий черных проход.
Падение оказалось недолгим, но весьма болезненным. Кости хоть и остались целыми вроде бы, но неприятно пружинили, а кожа на ладонях была содрана до крови. Сверху что-то навалилось и придавило к земле — видимо, профессор знал про какой-то уступ на стене, иначе его падение было бы куда более жестким.
- И где мы? — зло спросила Лапина, после того, как они оба кое-как поднялись на ноги; проход был слишком узким, из-за чего им приходилось стоять достаточно близко друг к другу, что вызывало определенную неловкость. — *Aquamenti!* — аккуратно смочила водой носовой платок, чтобы вытереть с ладоней грязь и кровь.
- Вы слишком много говорите, мисс Кайнер! — угрожающим бархатным голосом произнес Снейп. — *Silentium!* — и ткнул девчонку палочкой под ребра. — Вперед!
Какое-то время профессор и студентка молча шли по невысокому узкому туннелю, уходившему вниз. Здесь не было факелов, так что путь приходилось освещать волшебной палочкой. По мере продвижения вглубь становилось холоднее, местами по выщербленным земляным стенам стекали тонкие струйки, собираясь в небольшие, петляющие вдоль туннеля канавки, и оставалось только надеяться, что по пути им не встретится какое-нибудь подземное озеро, которое еще придется переплывать. Кое-где встречались завалы, и Лапиной приходилось расчищать проход с помощью волшебства и страховать Снейпа, пока они перелазили через земляные глыбы, перемешанные с мелкими камнями. И стоило тащиться через этот дурацкий ход, который, судя по всему, ведет в Слизеринские подземелья, когда до замка гораздо быстрее можно было добраться по поверхности? Анна так и не смогла понять, почему она теперь помогает декану Слизерина и, понукаемая им, идет туда, куда он велит. За прошедшие недели она не слышала от него ни одного доброго слова в свой адрес, и не было похоже, чтобы он переигрывал, смешивая ее с грязью, причем не только в присутствии других учеников. Сейчас она была даже сильнее его и могла бы легко оттолкнуть от себя или “забыть” подстраховать, чтобы он упал, и убежать быстрее отсюда, найти Карла и все рассказать ему. Карл ее обнимет и прижмет к себе, и будет гладить по волосам, с ним будет спокойно и уютно, как за каменной стеной…
Погрузившись в раздумья, девушка едва не упала на пол, повалив вместе с собой учителя. Тот непечатно выругался, после чего откинулся на деревянную балку, подпиравшую потолок.
- Простите, профессор, я устала, — неловко оправдывалась она, тяжело дыша. — Мне слишком тяжело вести вас…
- А мистера Шенбрюнна, значит, не тяжело нести было? — не замедлил съязвить Снейп.
- Тогда была экстремальная ситуация, — Анна мотнула головой, — и если бы я не успела вовремя оказать Карлу помощь, он мог бы умереть.
- Очевидно, вы не только не уважаете своего преподавателя, но даже не цените его жизнь, если вам лень оказать ему простейшую помощь, — менторским тоном произнес Снейп.
- Очевидно, вы настолько не уважаете свою студентку, что даже не соизволили объяснить, что вам от нее надо, и куда она должна вас привести, — парировала Анна, откинувшись на противоположную стену и сложив руки на груди.
- Вы слишком много себе позволяете, мисс Кайнер! — отрезал профессор и, грубо схватив девушку за руку, толкнул вперед.
Напряжение грудной клетки во время разговора и резкие движения впоследствии не лучшим образом сказались на самочувствии мужчины, так что, схватившись за правый бок, он всем телом навалился на свою “провожатую”, и ему было все равно, выдержит она или нет.
Остаток пути проделали молча. Лапина одной рукой поддерживала Снейпа за талию, то и дело морщась от необходимости касаться бархатной мантии, а другой держала его за руку так, чтобы центр его тяжести приходился ей на плечи — кажется, так обычно ведут раненых. Снейп кривился от боли, ругался про себя на столь не удобную для него позу, на Темного Лорда, Бранау и Альбуса Дамблора и не забывал такать девчонку в бок волшебной палочкой, когда она останавливалась. Разумеется, Кайнер, была далеко не последней в списке людей, которым он собирался сказать очень много важных и интересных слов. Иногда девчонка спотыкалась буквально на ровном месте, едва не заваливая его вместе с собой, и только ощутимый тычок палочкой под ребра и очередная порция язвительных комментариев заставляли ее вовремя переставлять ноги, дабы предотвратить падение.
Туннель, наконец, начал резко подниматься вверх, в земляном полу появились ступеньки, по стенам уже не стекала вода, а сами они напоминали практически не обработанный каменный массив, из которого изготавливали фундамент, а не почву, перемешанную с осадочными породами. Подземелья Слизерина были совсем близко.
- Нам теперь в лабораторию, сэр? — спросила Лапина, заранее зная ответ на вопрос.
Перед этим девушке пришлось потратить немало времени, чтобы найти нужный камень и открыть проход, прегражденный чем-то массивным, оказавшимся на поверку статуей уродливой горгульи.
- Не задавайте глупых вопросов, мисс Кайнер, — отрезал Снейп, вновь навалившись на девушку. — Даже мисс Буллстоуд смогла бы правильно ответить на столь очевидный вопрос.
Дальше идти было значительно легче. Профессор соизволил сам открыть вход в лабораторию и позволил студентке завести его внутрь. Впрочем, насколько знала Анна, даже если бы ей препоручили заняться дверью, то у нее ушло бы на это гораздо меньше времени, чем в прошлый раз. Во-первых, как объяснил ей Карл, магия защиты тогда приняла кровную жертву с ее стороны, и теперь она может спокойно сюда заходить в любое время — достаточно лишь коснуться ладонью середины двери. Ассбьорн же дополнительно рассказал, что вход в лабораторию изначально не был зачарован на крови, а сочетание рун “наудиз” и “гебу” означало не принесение жертвы, а наличие дара зельевара. В последнем швед не был уверен, но предполагал, что для этого нужно либо изначально принадлежать к династии зельеваров, как Карл, либо магически подтвердить свое умение — как правило, это происходит, когда маг получает степень мастера, которую своей магией подтверждают именитые ученые мужи. С Шенбрюнном же он сходился в том, что благодаря неправильно истолкованной комбинации рун Анна получила фактически беспрепятственный доступ в лабораторию. Выглядел при этом Фольквардссон странно довольным и по-лисьи улыбался.
Девушка усадила профессора на ту же скамейку, где лежал до этого Карл, и сняла с него тяжелую бархатную мантию, местами порванную, со следами запекшейся крови. Швырнула куда-то под стол, чтобы не было заметно со входа — мужчина лишь злобно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Расстегнула слишком высокий и тугой, на ее взгляд, ворот сюртука и рубашки, Дала обезболивающие и кровевосстанавливающие зелья. Снейп послушно пил их, когда она подносила очередной флакон к его потрескавшимся губам, поддерживая его голову второй рукой. Видимо, ему совсем плохо, раз не только не накричал на нее из-за мантии, но даже позволил прикоснуться к себе и принять помощь из ее рук. Или зелья просто замедлили на время его реакцию?
- Куда это вы, мисс Кайнер? — ядовито-бархатным голосом произнес мужчина, немного приподнявшись на скамейке.
Девчонка только что закончила обрабатывать раны на его голове и руках и теперь явно направилась к выходу.
- Извините, профессор, но я ничего больше не могу сделать, — ответила Кайнер, повернувшись к нему лицом, одна ее рука уже лежала на ручке двери, — я очень плохо разбираюсь в медицинских заклинаниях и боюсь навредить вам, поэтому собралась пойти за медсестрой.
- Не слышал ничего отвратительнее вашего жалкого лепета, — с пренебрежением сказал мужчина, по-прежнему тяжело дыша. — Или вы хотите сказать, что незнакомы с заклинаниями, сращивающими кости, останавливающими внутренние кровотечения?
“Episkei”, “Vulnera sanentur”, “Viscera viscera versus”, — пронеслось в голове у девушки. Подняв глаза, она постаралась ответить как можно более твердым голосом и не краснеть при этом:
- Применение данных заклинаний предполагает… детальный осмотр поврежденных участков тела… — медленно произнесла Анна, — и потому требует квалифицированного колдомедика. Я всего лишь студентка.
- Почему-то это не волновало вас, когда вы оказывали “помощь” мистеру Шенбрюнну, — зло процедил сквозь зубы Снейп, вперившись взглядом в свою ученицу.
Лапиной показалось, или на мгновение там действительно мелькнуло что-то плотоядное?
- Извините, профессор… — девушка вдохнула, чтобы унять участившееся сердцебиение, — но… мистеру Шенбрюнну грозила смертельная опасность… каждая секунда была дорога.
- А мне дорога моя жизнь, мисс Кайнер, — прошипел Снейп, — и дорого мое время, и я не собираюсь тратить его на глупое ожидание и выслушивание нотаций от мадам Помфри.
Конечно, девчонка может догадаться позвать эльфа, однако Северус не был уверен, что сможет выдержать в таком состоянии еще одну аппарацию, даже эльфийскую. Не уверена и девчонка, и мужчину это вполне устраивало — магглокровка, что с нее взять? Другое дело, что она может додуматься послать эльфа за мадам Помфри — для этих глупых ушастых созданий защитные барьеры, созданные волшебниками, не помеха, — и тогда дело однозначно примет нехороший, совсем нехороший оборот…
- Х-хорошо, профессор… — глухо произнесла Кайнер, смотря куда-то мимо него, — только имейте в виду: я предупреждала…
Медленно и вдумчиво принялась расстегивать многочисленные пуговицы на его сюртуке. Движения ее были скованными и неуверенными, но пока она не допустила ни единой ошибки. Повесила его на крючок рядом с рабочей мантией. Перешла к рубашке — руки ее дрогнули, когда в просвете показалась плоская мужская грудь, покрытая негустой порослью коротких кудрявых волос. Профессор вновь смерил ее сердитым взглядом, и девушка продолжила орудовать руками. Вскоре рубашка составила компанию пожирательской мантии, а Лапина промыла раны, которых оказалось немало на груди и спине. Его там били? А эти, рваные, будто образовавшиеся из-за чрезмерного натяжения плоти — наверняка от Пыточного, многократного Пыточного. Как минимум, одно ребро сломано, и оно же, похоже, проткнуло легкое — дышит слишком тяжело и поверхностно, — но, видимо, несильно, иначе он не смог бы так долго идти.
Анна применила все немногочисленные лечебные заклинания, с которыми была знакома, и которые бы подходили профессору. При этом она сталась касаться его как можно меньше и как можно осторожнее — она прекрасно понимала, что он, взрослый мужчина, не хочет выглядеть беспомощным в глазах женщины, которая, тем более находится в подчиненном положении по отношению к нему; и еще, после того случая на пустыре близ Антворда, когда он учил ее дуэльному искусству с применением темных заклинаний, она уяснила, что ему очень неприятны ее прикосновения, иначе стал бы он требовать немедленно убрать руки от его лица?
… Касания — короткие, осторожные, не такие нежные, как у Лили, но все же приятные… Его уже давно не касались женские ладони — оргии у Пожирателей, где господствовали власть, грубость и сила — не в счет. Северус напрягся, когда Кайнер провела по его торсу компрессом, смоченным настойкой белого ясенца, злобно посмотрев на девчонку — ничто не должно выдать его эмоции прежде времени. Ее прикосновения словно обжигали, пробуждая давно сдерживаемое мужское начало, разливались по телу резкими теплыми импульсами, побуждая к действию. Это мог быть последний день, когда он видит ее в живых — спасибо Бранау и Темному Лорду — так что он имел полное право потребовать с нее возвращение долга, пока еще есть время… Он не знал, что чувствовал к Кайнер, и уже не имел на нее каких-либо планов, ибо она предала его с Шенбрюнном и Фольквардссоном. Но он хотел бы владеть ею, иметь рядом с собой послушное и верное существо, которое никогда не предало бы и, как это ни банально, заботилось бы о нем, с которым он мог бы поделиться и радостью, и горем… Пустые мечты! Такой могла быть только Лили, но она выбрала не его, нищего полукровку-слизеринца, а бравого гриффиндорца-фанфарона Поттера!..
9) Малый уровень скрытности — уровень сокрытия своего присутствия в каком-либо месте, достигаемый за счет Дезиллюминационных чар, а также простейших артефактов невидимости (шляп и мантий), имеющих ограниченный срок службы. Легко обнаруживается с помощью “Hominem revelo” в радиусе действия заклинания. Большой уровень скрытности достигается, как правило, за счет родовых заклинаний, а также родовых артефактов, изготовленных волшебниками-артефакторами либо гоблинами. Не распознается стандартными поисковыми заклинаниями и артефактами, но только посредством сложного поиска по крови.
Сообщение отредактировал PPh3 - Среда, 21.11.2012, 20:47 |
| |
| |
| PPh3 | Дата: Среда, 20.06.2012, 04:40 | Сообщение # 104 |
|
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
| Снейп фыркнул, едва не расплескав зелье, которым в очередной раз его поила девчонка. Лапина отняла флакон от губ — профессор выглядел теперь намного более бодрым и здоровым, чем полчаса назад, и только чересчур бледная кожа да темные круги под глазами напоминали о том, как мало он спит и как много времени проводит в своих подземельях. Девушка сделала шаг назад и тут же почувствовала, как сзади ее обхватили длинные сильные руки и притянули к себе.
- Профессор, вам делать больше нечего? — раздраженно произнесла она, упершись ему в плечи, чтобы удержать равновесие.
Это что, дурацкая шутка?! Но Снейп не из тех, кто любит шутить. Неужели на это ей намекала интуиция, звеня тревожным колокольчиком на границе сознания и подсознания? Знала же, что ей не следовало идти с профессором одной, что он не относится к ней так же уважительно, как месяц назад, перед поступлением в Хогвартс. Вернее, он ее теперь совсем не уважает — ведь она грязь, маггловское отребье!
- Профессор, отпустите меня немедленно! — потребовала Лапина, пытаясь высвободиться из его стальной хватки. Применять магию она опасалась, ибо не хотела навредить человеку, который только что поправился ее усилиями. — Или вам не противно касаться грязнокровки?!
- Молчи, дура, если не знаешь, о чем говоришь!.. — прошипел профессор, усадив девчонку к себе на колени и приблизив ее лицо к своему. — Или ты забыла, что должна мне?!..
Его хватка даже одной рукой была достаточно сильной, чтобы она не смогла встать. Он прекрасно понимал, что девчонка не решится применять беспалочковую магию, ибо не хочет навредить ему, что очень вероятно. Но даже если бы не боялась, то ее покарала бы ее же собственная магия, ибо нельзя нанести вред тому, кто спас тебя. Кайнер тем временем перестала выдвигать бессмысленные требования и сосредоточилась на руке, державшей ее за талию: если еще немного потрепыхаться и отогнуть одновременно несколько пальцев на его руке, то будет пара секунд на то, чтобы вывернуться и отбежать. Не учла она одного: коварный профессор уже предвосхитил этот маневр, и, стоило ей коснуться пальцев одной его руки, как он тут же перехватил ее запястья второй. Она сама себя загнала в ловушку и только теперь поняла это.
Холод прошел через тело девушки: как она могла забыть о долге жизни и о том, что для его покрытия профессор имеет право потребовать с нее что угодно?! Не зря Фольквардссон интересовался, не заключали ли они со Снейпом какие-либо договоры относительно долга, намекая на то, что в отсутствие оных последний можно трактовать слишком по-разному. С профессором она говорить на эту тему не рискнула, ибо предпочитала не показываться ему на глаза лишний раз, и теперь жалела об этом. Сейчас же оставалось только ждать, что предпримет Снейп, и искать возможные пути отступления.
Девчонка наконец-то успокоилась и перестала трепыхаться, посмотрев на него затравленным взглядом. Правильно… Даже если ему удастся спасти ее от расправы Лорда и других Пожирателей, ничто не мешает взять ее сейчас, закрепив тем самым свою власть над ней, и тогда никто — не Шенбрюнн, ни Фольквардссон — не посмеет приблизиться к ней. Одновременно это поможет спасти ее от насилия со стороны других Пожирателей Смерти — Лорд безусловно его накажет, за то, что он не устоял, посмел взять раньше времени то, что ему не принадлежит. Ибо ее нельзя будет пустить по кругу, а на чужую собственность не покушаются.
Откинул прядь волос с ее плеча — в счете факелов они казались золотисто рыжеватыми — и провел ладонью по щеке. Несмотря на возраст, кожа ее по-прежнему оставалась мягкой и нежной, и только хмурый недовольный взгляд из-под сдвинутых темных бровей и плотно сжатые губы мешали представить на ее месте Лили. Опустил руку ниже, коснувшись округлой упругой груди, скрытой под грубоватой плотной материей — девчонка замерла, сделав вдох. Только теперь мужчина обратил внимание на ее хорошо сложенную фигуру и, потратив на ее рассмотрение несколько секунд, повел рукой дальше, усилив хватку второй. А ехидный внутренний голосок где-то на краю сознания прошептал, что зря, очень зря профессор не воспользовался своим шансом раньше. Плотоядно ухмыльнулся — глаза его свернули каким-то маниакальным блеском — и переместил ладонь на лодыжку, забравшись под платье. Девчонка напряглась, а затем вновь расслабилась — правильно, пора уже смириться со своей участью.
Лапина затаила дыхание. Она не имеет права ошибиться снова. Нужно только выждать подходящий момент… Снейп провел рукой по ее бедру, загадочно, совершенно не по-собственнически улыбаясь, и эта улыбка преображала его лицо в лучшую сторону. Пальцы его поднялись выше и добрались до последнего кусочка материи, преграждающего путь, он уже приготовился к грядущему наслаждению, хватка ослабела… Резкое движение коленом вверх, под ребра, и профессор на мгновение оказался дезориентированным. И этого мгновения вполне хватило девушке, чтобы выпутаться из объятий мужчины. Не мешкая, она тут же отбежала от него подальше и, развернувшись лицом, выставила руки ладонями вперед, на манер щита.
- Ты!.. — выдохнул мужчина, вставая со скамьи. — Ты еще не знаешь, что ждет тебя!..
Быть может, он сказал бы что-то еще, но его прервал хлопок эльфийской аппарации.
- Простите, мастер Снейп, — виновато произнес домовик, посмотрев на грозного зельевара снизу вверх и прижав уши, — Тинки пришел передать, что директор Дамблдор уже вернулся в Хогвартс и ждет вас в своем кабинете.
- Хорошо, Тинки, можешь быть свободен, — декан Слизерина говорил нарочито медленно, сдерживая свой гнев на девчонку.
- Ждите меня здесь, — приказал он студентке после того, как отпустил эльфа и одевшись, ушел в другую комнату, где, по-видимому, располагался камин.
- Вы хотели меня видеть, Альбус? — деловито поинтересовался Снейп, всем своим видом показывая, что у него мало времени.
Мази и зелья сделали свое дело, и боль уже не сковывала его движения, не мешала дышать и говорить.
- Да, Северус, присаживайся. Лимонную дольку? — Дамблдор загадочно улыбнулся и, услышав неизменный отказ, закинул выше указанную дольку себе в рот. — Итак, мальчик мой, что привело тебя ко мне? — заботливым голосом произнес директор, посмаковав свое любимое лакомство.
- Я от Темного Лорда, Альбус, и у меня мало времени, — сказал Снейп, сцепив пальцы замком.
- Том передал что-то важное? — тем же раздражающе-заботливым голосом спросил Дамблдор.
- Темный Лорд заинтересовался магглорожденной немецкой студенткой, обучающейся у меня на факультете, — процедил сквозь зубы декан Слизерина.
- Мисс Кайнер? — равнодушно проговорил директор. — Или это не в порядке вещей, что Том интересуется студентами твоего факультета?
- Он хочет, чтобы я привел ее к нему, — с раздражением ответил Снейп.
- И причем здесь я? — удивился величайший чародей современности, всем своим видом показывая, что подобные дела не в его компетенции.
- Неужели вы не понимаете, Альбус? — зельевар с трудом себя сдерживал. — Неужели вы не понимаете, что они с ней сделают?! — в глазах у мужчины стоял неподдельный ужас.
Северусу не раз приходилось видеть, как Пожиратели пытают и насилуют магглянок и молодых маггллорожденных волшебниц, которые просто оказались не в то время, не в том месте. И быстрая смерть была милостью небесной по сравнению с теми муками и унижением, что довелось перенести тем девушкам, которые к утру превращались в изуродованные безжизненные тела. И Снейп, как бы ни относился к Кайнер, не желал для нее подобной участи.
- Это еще не самое худшее, что могло бы случиться с девочкой, — философски заметил старец и подошел к насесту с Фоуксом, который почему-то отворачивался от заботливых рук своего хозяина.
- Но что может быть еще хуже? — теперь пришла очередь удивляться Снейпу.
- Я думаю, ты помнишь, Северус, как ловко Том умеет находить пути к самым тайным страхам и желаниям юных сердец, как он умеет обольщать и завлекать красивыми словами о славе и могуществе… — Мастер зелий вытянулся по струнке, вцепившись в подлокотники кресла, а на скулах его играли желваки — никому не приятно, когда его тыкают носом в прошлые ошибки. — И я думаю, что не ошибусь, мальчик мой, а я обычно всегда бываю прав, — Альбус вернулся в свое кресло, — если предположу, что Том не откажется заполучить в свои ряды новую талантливую волшебницу. Ах, молодость!.. А ведь если бы мисс Кайнер послушалась моего совета и перевелась в Гриффиндор, ничего бы этого не случилось.
И зельевар в очередной раз не мог утверждать, что старик лукавит. Бранау получил свою заслуженную порцию “Cruciatus” в знак прощения от Лорда — вначале за то, что не смог одолеть грязнокровку и таким образом очистить Дом великого Салазара от скверны, а потом за то, что прямо на глазах у старой кошки додумался напасть на двух сопливых второкурсников, пусть они трижды магглокровки. Но вскоре, удовлетворившись наказанием, Темный Лорд потребовал от белобрысого щенка в подробностях описать дуэль, а от своего шпиона — дать характеристику на свою студентку. Получалась довольно странная картина: магглорожденная девчонка, превосходно успевающая в чарах и зельях, по силе сравнимая с родовитыми чистокровными волшебниками, владеет невербальной и беспалочковой магией, а также какими-то непонятными редкими заклинаниями, которые по своему действию похожи на арканические. А ведь эта девчонка, Кайнер, не так проста, как показалось на первый взгляд. А что если девчонка — чистокровная сирота или полукровка, по недоразумению воспитанная магглами? Ведь даже он, великий Лорд Судеб, узнал о своем происхождении лишь к пятнадцати годам. Так что пусть Северус приведет девчонку, а убить ее мы всегда успеем, правда, Нагайна? И ответом ему было согласное хищное шипение.
- Альбус, но ведь должны быть правила, запрещающие мне это делать! — Северус заметно нервничал. — Ведь как декан, я должен заботиться не только об успеваемости, то также о здоровье и безопасности своих учеников!
- В уставе Хогвартса не существует специальных наказаний для деканов за нахождение их подопечных вне школы, — спокойной произнес директор, погладив свою длинную белую бороду.
Декан Слизерина не верил своим ушам: он может вывести практически любого ученика за пределы защитного барьера Хогвартса и делать с ним, что угодно, хоть на ингредиенты для зелий разобрать, и ему ничего за это не будет?! Ни лишения магии, ни проклятия на четыре колена вперед? Или же Альбус, как всегда, не договаривает и просто умаляет последствия нарушения деканской клятвы?
- Простите, Альбус, но мисс Кайнер — немка и находится под покровительством уважаемого чистокровного рода, — возразил профессор зельеварения. — И, смею предположить, они вряд ли положительно отнесутся к ее таинственному исчезновению.
- Ах, мальчик мой, — заговорил Дамблдор отеческим голосом, — ты ни в чем не виноват. Все проблемы мисс Кайнер оттого, что она в свое время не послушалась добрых и мудрых людей, которые могли привести ее к Свету. К тому же, мисс Кайнер не состояла изначально в группе мистера Геннингена, и он не несет за нее ответственность. И, я думаю, мистер Бранау не упустил бы случая раз и навсегда избавиться от магглорожденной, одним своим существованием разрушающей все слизеринские идеалы, а немцы не станут выносить такой сор из избы…
От директора веяло сталью и уверенностью в себе. Казалось: может быть лишь так, как он говорит, и никак иначе. А легкость, с которой он решает судьбы одних людей и предсказывает ответные действия других, просто поражала, вызывала восхищение его опытом и знанием человеческих душ, умением заглядывать намного лет вперед. И в то же время пугала своей твердостью и силой, ибо никто не хочет оказаться под молотом Судьбы, особенно если направляет его конкретный человек.
- Да, Северус, смерть мисс Кайнер станет утратой для нас, ведь она подавала такие надежды… — лицо директора Ховартса приняло сочувственное выражение, казалось: еще чуть-чуть, и он пустит слезу, — но надо учиться принимать неизбежное и жертвовать малым, чтобы впоследствии получить большее. Ибо порой всего одна невинно загубленная душа может спасти сотни, а то и тысячи других жизней.
Зря ты не послушала доброго совета девочка моя, очень зря, и теперь настала пора пожинать плоды твоего непослушания. И ради блага нас всех лучше тебе лежать в земле или достаться на пищу воронам, нежели плодить плевелы тьмы, которые так легко укореняются в юных и неискушенных сердцах…
Северус максимально поднял окклюментивные щиты, чтобы не дать эмоциям овладеть им. Он ненавидел подобные речи еще с тех пор, как погибла Лили, и все это безмозглое стадо баранов чествовало мелкого сопляка Поттера, победителя Темного Лорда. Лили… еще одна безвинно загубленная душа… Старик утверждал, что ты умерла не напрасно… Но скажи, за что ты погибла на самом деле? За кого отдала жизнь свою молодую? За наглого и ленивого оболтуса, точную копию твоего мужа и моего врага? Знай, ты не спасла его тогда от смерти, но просто лишь отсрочила ее…
- Скажи мне честно, мальчик мой, — Дамблдор подался вперед, на лице его были написаны понимание и снисходительность, — не испытываешь ли ты какие-нибудь чувства к мисс Кайнер? Конечно, это запрещено Уставом Хогвартса, но что могут сделать какие-то буквы против великой силы любви?
Вы еще соловьем запойте, Альбус. Великая сила любви! Что-то вы не предлагаете мне броситься на жертвенный алтарь, чтобы спасти Кайнер. Ах да, вам нужен шпион в стане Темного Лорда. А кто Кайнер? — Простая магглорожденная, пешка, которой можно пожертвовать. Да, Северус был бы не против обладать ею, но не любил ее так, как любил и продолжает любить Лили Эванс. Он не желает ей смерти, не хочет, чтобы она проходила через пытки, боль и унижение, но она не настолько дорога ему, чтобы рисковать ради нее своей жизнью и статусом тайного агента.
- Что вы, Альбус? — Снейп старался говорить как можно спокойнее, с пренебрежением в голосе. — Я никогда не позволял себе ничего, что противоречило бы Уставу Хогвартса. И точно так же я беспокоился бы о других вверенных мне студентах, которым бы грозила смертельная опасность, и которых я не имел бы возможность спасти, — последнюю фразу он проговорил с заметным раздражением в голосе, нервно потирая левое предплечье — Лорд уже давал о себе знать.
- Хорошо, мальчик мой, — декан Слизерина не замедлил скривиться от такого обращения, — очень хорошо, — приподнятым голосом произнес Дамблдор, — иди к Тому и ничего не бойся. Помни: все, что ты делаешь, ты делаешь для общего блага и победы сил Света над силами Тьмы.
- Я буду помнить ваше наставление Альбус, — сквозь зубы процедил Снейп. — До свидания, — и, не медля, вышел за дверь.
Не то, чтобы Северус Снейп особо надеялся на старика: тот не станет ничего делать, если ему это не выгодно. Кайнер не была ему нужна, отрезала себе этот путь, отказавшись перейти ко львам. Как и не нужна была Лили, истинная гриффиндорка, не нужна была живая, дабы исполнилось это Мордредово пророчество! — мужчина откинулся на стену и выдохнул, ударив рукой по холодному шершавому камню. Старик мог бы просто не отпустить ее, запретить выводить ее за пределы Хогвартса, и все! Рука уже горела огнем, жребий брошен, назад пути нет!
* * *
Анна мерила шагами лабораторию, не зная, что делать теперь, и как вести себя со Снейпом. С одной стороны, ей были понятны его желания, его потребности — она прекрасно помнила, как за время их совместного пребывания в Антворде он стал менее замкнутым и раздражительным, но более разговорчивым, позволил себе ненадолго открыться с другой стороны. Но она совершенно не хотела отдавать ему долг таким образом, тем более что для удовлетворения определенных потребностей существуют специальные заведения, которые наверняка имеются и в магической Англии. Наверное, это можно было как-то обойти, но в Хогвартской библиотеке, во всяком случае, в открытом доступе, вообще трудно было отыскать книги по истории и традициям волшебников, которые включали бы также вассальные клятвы, клятвы долга и договора. В то же время, она не хотела подставлять Снейпа, которому была обязана очень многим, расспрашивая об этом Карла или Ассбьорна. Особенно Ассбьорна.
Лапина сделала еще один круг. У нее был шанс убежать, и он таял с каждой пропущенной секундой, которые высыпались вместе с песком, заключенным в стеклянные чаши, украшенные изящными зелеными змейками — так по-слизерински… Убежать? Куда? От чего? Ей казалось, что что бы она ни делала, куда бы она ни убежала, оно ее настигнет. Адреналин клокотал в ее венах от предчувствия опасности, но она не стремилась предпринимать что-либо, ибо не знала, с чем ей придется столкнуться.
Неожиданно дверь в лабораторию отворилась, прервав размышления девушки.
- Анна?.. — Шенбрюнн подошел к ней быстрыми, стремительными шагами и взял за плечи.
Девушка обняла его в ответ, положив голову к нему на грудь — ей нужно успокоиться, нужно, чтобы был рядом кто-то, кто мог бы защитить ее от внешнего мира.
- Почему вы ушли? Как вы здесь оказались? — в голосе Карла звучали одновременно строгость и беспокойство. — Мы с Элизой переживали о вас.
Ретроспектива…
Именно Миллер первая вспомнила об Анне после того, как Карл перестал ее кружить и поставил на ноги. Вместе они прошли на поляну, где Шенрюнн видел свою одноклассницу несколькими минутами ранее, но там ее не оказалось. “Hominem revelo” дал слабый, прерывающийся отклик, направление которого можно было отследить лишь приблизительно. И тут дело в свои руки взяла Элиза: указав своему другу на несколько небольших ямок в земле, откуда явно были вырваны коренья, она потащила его дальше, вглубь леса. Они прошли мимо зарослей ельника по широкой извилистой тропинке, усеянной опавшими иголками, пока не вышли на большую поляну, окруженную со всех сторон вековыми елями, за которыми уже скрылось солнце. Анна не могла уйти дальше, иначе бы просто заблудилась. И снова множество ямок, оборванных соцветий и молодых побегов.
- Смотри! — воскликнула Элиза и указала на перевернутую корзинку, из которой высыпался весь собранный “урожай”.
Карл внимательно осмотрел место, которое нашла его подруга. Оно было хорошо замаскировано кустами, так что его можно было принять за обыкновенные заросли молодого ельника и ясеня. Под слоем опавшей листвы и иголок виднелось покрытое зеленым налетом толстое бронзовое кольцо, прикрепленное к крышке квадратного люка. С силой схватив его, юноша резким движением откинул довольно тяжелую крышку, сделанную из камня, закрепленного в деревянном каркасе. Внизу зиял неопределенной глубины узкий черный проход без всякого намека на ступеньки или, хотя бы, уступы. Нет, он туда точно не пойдет, по крайней мере, с Элизой.
- Я думаю, он ведет в подземелья, — уверенно произнес Шенбрюнн, закрыв обратно люк и присыпав его бурыми осенними листьями, — поэтому нам следует вернуться в замок обычным путем и как можно скорее: уже темнеет.
- А как же Анна? — Элиза посмотрела на своего друга снизу вверх грустными голубыми глазами.
- Я найду ее, обещаю, — взял руки девушки в свои; сейчас от него веяло спокойствием и уверенностью в собственных силах.
Вместе друзья вернулись в замок. Карл проводил Элизу до Хаффлпаффской гостиной, наказав никуда не отлучаться оттуда одной и попросив ее одноклассников присмотреть за ней, отправился во владения Слизерина.
Конец ретроспективы.
- Так это был Снейп? — удивился Шенбрюнн, пристально посмотрев в глаза своей однокласснице. — Но почему вы не позвали нас с Элизой, если ему нужна была помощь?
- Я хотела… — Лапина опустила голову, — но Снейп наложил на меня Заклятие Немоты. Он почему-то не хотел, чтобы нас кто-то видел...
- Что он с вами сделал?! — юноша вновь развернул лицо девушки к себе и посмотрел ей в глаза: уж слишком подозрительным показалось ему поведение декана.
- Н-ничего, — девушка отчаянно замотала головой: профессор и правда ничего ей не сделал, не успел. — Я просто дала ему лекарства, а потом его вызвал директор.
- А он действительно был серьезно ранен? — с нотками скепсиса в голосе спросил Карл.
Анна кивнула.
- И вы не позвали медсестру?
- Он не захотел.
- Вы понимаете, что вы оба наделали?! — строго спросил Карл, хорошенько встряхнув ее за плечи, в глазах его плескалась смесь беспокойства и негодования. — Стойте на месте и дышите ровно, постарайтесь расслабиться, — сказал он, после чего достал из наплечной кобуры волшебную палочку.
Лапина вся сжалась и зажмурила глаза. Она понимала, что имел в виду Шенбрюнн, и потому заранее приготовилась к боли, которую обычно вызывало данное диагностическое заклинание.
- Расслабьтесь, пожалуйста, и оставьте лишь малые окклюментивные блоки. Сосредоточьтесь на каком-нибудь монотонном, спокойном и приятном воспоминании, — посоветовал Карл.
… Идет дождь, небо затянуто лилово-серыми тучами. На улице свежо и прохладно. Шум дождя успокаивает… Девушка почувствовала, как через ее тело приятная холодная волна, будто она съела целую кучу мороженого с ментолом. Никакой боли, никаких червей — из груди вырвался вздох облегчения.
- Действительно, все в порядке, — сказал Карл; по его интонациям и выражению лица было заметно, что он рад результату и тоже испытал облегчение. — А теперь пойдемте, Анна, — приобнял ее за плечи, — вам следует как можно скорее уйти отсюда, — и повел девушку к выходу.
И почему ей вечно нужен кто-то, чтобы принять за нее решение, которое ее бы устроило?
- Что вы здесь делаете, мистер Шенбрюнн? — с заметным раздражением в голосе спросил Снейп, неожиданно появившись из смежной комнаты. — Мисс Кайнер, кажется, я вас попросил остаться! Или слово декана ничего для вас не значит?!
Вмешательство Шенбрюнна его категорически не устраивало: времени было в обрез, и на снисхождение Лорда можно было уже не рассчитывать. И почему этому сынку богатенького папаши приглянулась именно Кайнер, эта магглорожденная дура, когда в Слизерине можно было легко найти немало достойных девиц благородного происхождения?
- Очевидно для того, чтобы найти фрейлейн Кайнер, господин декан, — ответил Шенбрюнн с чувством собственного превосходства, закрыв собой девчонку. — А теперь мы уходим. Приятного вечера, профессор, — и повел девчонку к двери.
- Вы можете уйти, мистер Шенбрюнн, — Мастер зелий с трудом мог совладать с собой, и жгучая боль в левом предплечье совершенно не добавляла ему спокойствия. — А мисс Кайнер должна остаться здесь. У меня к ней очень… важный разговор.
- Либо вы будете говорить в моем присутствии, господин декан, ибо у фрейлейн Кайнер нет от меня секретов, либо мы с фрейлейн Кайнер уходим отсюда вместе, — не терпящим возражений тоном заявил Карл. — Вы же не хотите, профессор, чтобы я сообщил нашему руководству о том, что вы имеете потенциально преступные намерения к нашей студентке? И вообще, что у вас с рукой, профессор?
Мордред и Моргана! Этот немец скоро сведет его в могилу своей дотошностью и наблюдательностью. “… у фрейлейн Кайнер нет от меня секретов…” — Кайнер совсем потеряла голову, что все ему рассказала?! Он был о ней лучшего мнения. А глупые люди, которые не умеют держать язык за зубами, не заслуживают его не то, что уважения, но даже снисхождения. И почему он вообще унижался за эту неблагодарную девчонку перед Альбусом?
- Вы ранены профессор? — Шенбрюнн подошел ближе, оставив Кайнер позади себя. Всем своим видом он напоминал хищника, готовящегося к прыжку. — Я немного разбираюсь в лечебной магии и мог бы осмотреть вашу руку…
Ловкое, выверенное многолетним опытом движение — малолетний сопляк явно не ждет такого от плохого, но все же учителя — и с палочки срывается лилово-голубой луч, вокруг которого рассеивается прозрачная дымка. Юнец достал палочку, но явно не успевает выставить достаточно мощный щит, в его синих глазах плещется неподдельных ужас. И вдруг падает, как подкошенный, а пролетевшее над ним проклятие, широко раскинув руки, принимает на себя девчонка.
Карл едва успел осознать, что произошло, как в него полетел Оглушитель. Увернувшись, юноша вскочил на ноги и выставил “Scutum”, после чего запустил в профессора “Caedo interius”. В нем клокотала ярость — и на себя, что не успел вовремя среагировать, и теперь из-за него пострадала Кайнер, и на профессора, который явно задумал что-то недоброе, раз не стыдится насылать на студентов темные заклинания. Завязалась дуэль, в которой декан Слизерина имел пока явное преимущество: лаборатория была его территорией, а к боям на пересеченной местности он уже давно привык. Шенбрюнн же старался бить более аккуратно и прицельно, дабы случайно не задеть какие-нибудь зелья, которые могли бы взорваться или загореться при взаимодействии с мощным направленным потоком магии.
Поняв, на чем играет его декан, парень с низкого старта запустил подряд невербальные “Seco” и “Impedimenta maxima (10)”. Первое подрезало ножку шкафа, отчего тот завалился на угол. Второе не только задело профессора, который не успел подготовить щит, но и обрушило на него стол с выставленными в ряд ученическими зельями — факт порчи ценного школьного имущества волновал сейчас Карла в последнюю очередь.
- *Stupefac!*
- *Protego!*
Теперь, несмотря на то, что профессор успел защититься, он потерял преимущество во времени, и Шенбрюнн перешел в атаку, стараясь не останавливаться ни на минуту. От большинства его заклинаний Снейп уклонялся или старался принимать их на магические щиты и материальные предметы, но уже не мог выйти из глухой обороны. Лаборатория превратилась в военный полигон.
- *Everto statum! Somniferum (11)!*
Последнее заклинание являлось направленным и содержало в себе толику ментальной магии, для противодействия ему требовалось или выставить щит, также завязанный на ментальной магии, или поднять окклюментивные блоки на максимальный уровень, что во время сражения являлось трудной задачей.
- Aegis Palladis… — прошептал начавший засыпать Мастер зелий, пропустив “ Everto statum” над собой. Сверху посыпалась каменная крошка.
Карл подошел к профессору, лежавшему за обломками деревянного стола. Потрогал пульс — жив. Именно эта рука и болела у профессора. Отвернул рукав сюртука — рубашка выпачкана кровью. На предплечье оказалась выгравирована глубокая татуировка в виде черепа со змеей. Именно она кровоточила и испускала сильный жар. Юноша мотнул головой — что это за переделанный символ немецких нацистов? Неужели декан тоже состоит в партии, повернутой на чистоте крови и истреблении магглорожденных? В любом случае, этим он займется позже. Наложив на предплечье Снейпа охлаждающее и обезболивающее заклинания, Шенбрюнн вернулся к Анне, которая все еще была без сознания. Дыхание ее было частым и поверхностным, а сердце колотилось в столь бешеном ритме, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Карл не знал, что это было за проклятие, и потому вынужден был потратить следующие несколько минут на диагностику. Дал девушке успокоительное и обезболивающее — проклятие не только ускоряло сердечный ритм и вызывало резкий выброс адреналина в кровь, но также воздействовало на нервные узлы и магические структуры тела. Магический потенциал падал, колеблясь по затухающей синусоиде. Вряд ли бы оно превратило волшебника в сквиба, но на что-то большее, чем бытовые и типовые школьные заклинания, он был бы уже неспособен, по крайней мере, некоторое время.
- Finita absoluta, et perdita, et recupera tibi non possidenda! (12) — произнес он вслух, четко выдерживая ритм и вплетая в контур, светящийся золотисто-голубым сиянием, руны необходимости (“Наудиз”), защиты (“Эйваз”) и наследия (“Офила”).
Данное отменяющее заклинание не являлось универсальным и требовало больших затрат энергии, но в большинстве случаев подходило для снятия сильных проклятий, в особенности воздействовавших на разум и магическое ядро человека. Окончив заклинание, Карл устало выдохнул, и повторил диагностические чары — уровень магии у Анны восстановился, став примерно такого же уровня, как у него — это радовало и вселяло надежду.
Пора было уходить — юноша аккуратно взял девушку на руки и тут же опустил обратно на пол, рухнув под действием невербального “Stupefac” — профессор определенно не пожалел, что заставил Кайнер дать ему Бодрящее зелье. Осталось только обработать юнца, чтобы не взболтнул лишнего, и забрать девчонку — она еще слишком слаба, чтобы оказывать сопротивление. Дура! — вспомнил он, как она, широко раскинув руки, принимала на себя проклятие, изобретенное им совместно с Эйвери. Что-то укололо в груди — точно так же, совершенно безоружная, защищала Лили своего ребенка. Однако Северус предпочел загнать это воспоминание подальше, в самую глубь сознания: Кайнер уже никого не защищала, она просто не додумалась применить щит, и потому она — дура, а, значит, незачем о ней жалеть.
* * *
- *Resuscita!*
Девушка обнаружила себя лежащей на пожухлой осенней траве, присыпанной опавшими листьями. Было холодно. В темно-синем ночном небе светили неполная, восходящая луна и редкие звезды, лениво проплывали облака. Где-то в лесу ухали совы, над поляной кружил одинокий сокол.
- Вставайте же вы, несносная девчонка! — чужая сильная рука грубо схватила ее за плечо и резко подняла на ноги.
Голос знакомый, глубокий, бархатистый, приправленный толикой сарказма и литром яда. Лапина в ужасе отшатнулась, повернувшись лицом к обладателю голоса — над ней возвышался не знающий пощады грозный Пожиратель Смерти в длинной черной мантии и серебряной маске, казавшейся особенно зловещей в свете Луны. Девушка сделала еще шаг назад, беспомощно оглядевшись по сторонам. Где они? Что стало с Карлом?
- Руку!
Лапина попятилась назад, глядя со страхом на приближающегося к ней Пожирателя. Он ее учитель, она его должница, она не имеет право напасть первой. Под ногами что-то хрустнуло, и девушке с трудом удалось сохранить равновесие, чтобы не упасть — Снейпу не составило труда воспользоваться ее неуклюжестью, чтобы схватить за руку. Обоих в мгновение ока затащило в бездонную воронку аппарации, и лишь белый сокол, тревожно крича, продолжал закладывать круги над поляной.
10) (лат.) Максимальные препятствия. Направленное заклинание средней силы, накладываемое на местность в дельта-окрестности вокруг цели. Хорошо подходит для атаки быстро перемещающейся цели, а также атаки группы целей, сосредоточенных на одной площади.
11) (лат.) Наводящее сон.
12) (лат.) Все прекратись, утраченное и не принадлежащее тебе верни! Используется для отмены сильных темных заклинаний, воздействующих на разум и магическое ядро человека. Энергоемкое. Восстановление магических структур осуществляется за счет магии колдующего. Для снятия воздействия на разум необходимо обладать навыками в ментальной магии.
|
| |
| |
|
