Ярость красным, смазанным пятном, бьет по глазам, оставляя кровавые росчерки.

Повелитель говорил, что она будет плакать кровавыми слезами после его смерти – и она плачет.

Белла перепрыгивает через ограду, как кошка. Она и чувствует себя кошкой, но не дряхлой сонной горжеткой, как Минерва МакГонагал, а тощим, диким и отчаянным животным, темным, ночным, таким, которое оставляет красные полосы на руках.

Она падает на колени, перекатывается на траве и бежит, пригибаясь, мимо темных домов. Улица тиха, все спят, но вдали что-то приглушенно хлопает.

Аппартация? Они уже здесь? Нет, невозможно. Повелитель сказал, что ей хватит времени.
Что тогда? Салют, быть может? Они празднуют его смерть? Глупцы! Они думают, все конечно…
Белла скалится во тьму, в ней нет ничего человеческого сейчас. Она - комок инстинктов и эмоций: страха, ярости и боли. Упоительное чувство свободы, жизни.

Как хорошо жить! Белле хочется смеяться, запрокидывая голову, обнажая красивую белую шею, хочется кататься по мокрой траве, пачкая платье… Но не сейчас: нужно успеть, прежде чем они нагрянут.

Вот и нужный дом. Во всех комнатах горит свет, крыши больше нет: ее снесло, небо перекрывают обугленные балки, и Белла на секунду замирает на лестнице, запрокинув голову. Она вспоминает Хогвартс с его зачарованным потолком.

Звезды поют ей, зовут ее.

«Быстрее, быстрее! Он здесь, он здесь!».

Звезды, ее сестры.

«Спасибо», - улыбается Белла. Она перешагивает через мертвое тело и склоняется над ребенком. Он здесь, все верно.

-Ну, здравствуй, малыш. Маленький, добренький Гарри. Я здесь, малютка. Белла пришла за тобой.

Белла прижимает к себе живучий комок, слишком крошечный и легкий, чтобы быть тем самым ненавистным отвратительным существом, убившим ее Повелителя. Когда она чувствует, как крошечные ручки сжимают ее волосы, причиняя боль, хватаясь за нее, Белла снова давит в себе желание запрокинуть голову и смеяться, смеяться, пока звезды не обрушатся на нее.
Она выбегает из дома вовремя: в конце улицы уже грохочет мотоцикл.

Белла смотрит на гиганта, спрятавшись за деревом. Гарри Поттер спит, вцепившись в лямку ее платья, в темноте видно, как блестят глаза Беллы, когда она улыбается. Из дома раздается потрясенный крик, переходящий в рыдание - женщина отступает в тень.
Спустя секунду может показаться, что ее здесь никогда и не было.

Их День победы - ее собственный траурный день. Она ненавидит Хэллоуин: ее кости трескаются, кровь кипит, кожа обугливается, когда она слышит, как радостно кричат и приветствуют люди на улицах день Его смерти.

Белла не может, не хочет этого слышать. Она затыкает уши руками, скорчившись в углу комнаты старого заброшенного дома. Эта пропыленная, рассыпающаяся хибара стоит на окраине, и нет поблизости ни одной живой души (Лорд сам выбрал этот дом за отдаленность), но Белла все равно слышит, как гремят хлопушки, как разносится эхом визгливый смех, как раскрашивают небо фейерверки…

И ребенок тоже слышит, он орет, захлебывается плачем, приветствуя день смерти, приветствуя криком День всех Святых.

- Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу…

Одна за другой лопаются балки, осыпаясь древесной крошкой. Если бы в окнах были стекла, они бы уже расцарапали кожу Беллы. Здесь нет стекол, но кожа все равно болит.

- Ненавижу!!!

Метка на месте и Белла прижимается к ней губами, чтобы не кричать.

Ребенку не к чему прижаться и он кричит.

Повелитель молча смотрит на нее. Внутри все сворачивается от восторга и обожания, тело выгибается, против ее воли, и она движется по комнате, не грациозно, кошачьим шагом, а рывками, словно заводная кукла, которая вот-вот сломается.

- Заведи меня…

Белла всю жизнь ищет. Когда она одна, она не существует, она ничтожество, ее нет. Она умеет жить только паразитом, ей нужно быть с кем-то. Как только она выберет, за кого держаться - она верна. Нет другой женщины на этом свете, у которой был бы ее запас верности – болезненной, слепой, самоотверженной и разрушительной. Теперь, когда Белла нашла своего хозяина, она будет подыхать у его ног – или жить под его руками.

Вместо ответа Повелитель надевает что-то Белле на шею. В первую секунду она ждет боли: обычно подарки Повелителя вызывают столько же боли, сколько и восторга. Но не в этот раз. Сейчас это просто круглые часы на длинной, потемневшей от времени цепочке.

- Посади меня на цепь, – смеется Белла, кружась по комнате, дергая тонкими пальцами цепочку, – посади меня на цепь, и я буду твоей верной собакой! Я буду кусать каждого, кто посмеет приблизиться к тебе, каждого! – она клацает зубами, обвивая шею Лорда, и получает пощечину.

- Место, – улыбается Лорд, и его губы, скорее щель на лице, чем рот, изгибаются, как тело змеи.
Белла заворожено наблюдает за этой змеей.

Змеи вокруг, змеи повсюду! Белла не любит змей, но Повелитель любит, поэтому змеи повсюду – они забираются к ней в волосы, они ползают под кожей, они пробираются к ней в голову…

«Это не змеи, Белла», - шепчет голос Повелителя в ее голове. Он шепчет, но Белла помнит, что может он и греметь, разрывая виски на куски.

- Да, мой Лорд! – выдыхает Белла, трогая часы, тяжелые и холодные.

- Ты воспользуешься этим Хроноворотом, когда придет время. Как только меня убьют.

- Нее-ет… нет!!! – воет женщина, и Повелитель ласково кладет ладонь ей на затылок.

- Не бойся. Я умирал и раньше. В этот раз Поттер победит. Но мы это исправим.

И, прижимаясь ртом к мокрой от слез щеке:

- Ты это исправишь.

Две Битвы. Две смерти. День Победы, вот как они это называют.

День Победы.

До чего горько звучит.

К полуночи ребенок устает от крика. Белла не приближается к нему: боится, что не справится с ненавистью и задушит. Ребенок должен жить, только Лорд убьет его - так сказано в Пророчестве.
Потому Белла смотрит на Поттера, сидя в своем пыльном углу, расстелив по полу широкие окровавленные юбки. Она глядит, как дышит тот, кто убил ее возлюбленного.
Кто растоптал всю ее жизнь одним Экспеллиармусом.

Ночью Белле снится эта рыжая, Лили. Она кружится в высокой траве, наряженная в белый сарафан. Белла, разумеется, в черном. Она превращается в черную птицу, ворона, должно быть, и пытается вырвать глаза женщине. Но Лили смеется, падает на траву, цепляет пальцами ромашки и смеется, смеется… невыносимо.

Белла просыпается, скорчившись на полу, зарывшись пальцами в волосы. Она встает и, пошатываясь, подходит к ребенку - тот спит, неловко раскинув ручки, сжатые в кулаки. Дышит во сне глубоко и спокойно, лежа на холодном сыром полу. Белла долго смотрит на него, пытаясь разглядеть в припухшем младенческом личике того самого Гарри Поттера, но на нем нет очков, и Белле сложно его узнать. Однако шрам, красный и воспаленный, на месте. Белла прикоснулась к нему кончиком пальца, и ей показалось, что шрам горячий, как кончик палочки, когда из нее вылетает смертельное проклятье. Белла прикасалась к шраму и пыталась почувствовать в нем Повелителя.

А потом тот, кого Повелитель отметил как равного себе, описался и громко зарыдал.

- Ты боишься, Белла?

Повелитель вдыхает холодный осенний воздух, распахнув окно. Белла лежит рядом и глядит с восхищением и разочарованием: ей порой кажется невероятным, что Повелитель делает какие-то обычные, человеческие вещи, например, дышит, высунувшись в окно. Словно Повелителю не обязательно дышать, словно Повелитель сам, если захочет, может обернуться осенним воздухом. Белла мечтает иногда, как станет воздухом, проникнет в узкие ноздри своего Повелителя, окажется внутри него, так же, как часто Повелитель оказывался внутри Беллы. Ему было тесно внутри нее, он разрывал ее, раздвигал собой, превращая женщину в ошметки, натянутые на его величие… А Белла просочится глотком воздуха, прозрачным сквозняком, дунет и перевернет все внутри, устроив смерч.

- Белла? – голос Повелителя тихий и усталый: так звучит змея, которая устала душить и сдавливать.

- Я не боюсь, мой Повелитель.

- Ты не боишься будущего, Белла? Мы проиграем, ты знаешь это?

Белла улыбается. Они не проиграют, не теперь, когда Лорд подарил ей Хроноворот. Она вернется в прошлое и заберет мальчишку. Она сделает это для своего возлюбленного, и он в третий раз избежит смерти от руки Поттера.

- Я не боюсь, мой Повелитель, – шепчет Белла. Ее трясет, но не от страха – от холода. Она свернулась калачиком, нагая, на мраморном тусклом полу и глядит, как перевернутое отражение Повелителя в перевернутом мраморном мире дышит костровым осенним воздухом октября.

- Ты не боишься смерти, Белла?

- Я не боюсь, мой Повелитель.

- И моей смерти? Моей смерти ты тоже не боишься, Белла?

После этих слов женщина на полу перестает дрожать и переворачивается на спину. Нисколько не стыдясь пристального холодного взгляда Лорда, она выпрямляется на полу, раскидывая руки и ноги в стороны, превращаясь в звезду, дрожащую и безумную.

- Я не боюсь, мой Повелитель.

Она будет ждать три дня и три ночи, так сказал ее возлюбленный господин. Повелитель…
И когда этот мучительный срок пройдет, Лорд вернется из мира мертвых, чтобы убить своего беспомощного врага. Так, как это следовало сделать уже давно.

Лорд вернется, и Белла будет его ждать. Белла умеет ждать. Она доказала это годами, проведенными в Азкабане.

Лорд перебирает в руках ее мысли, как перебирают четки, как перебирают жемчужное ожерелье - одно резкое движение, и нитка лопается, теряя бусины. Белла кричит от боли, цепляясь за волосы, болью в голове гремит голос Повелителя:

- А если ты не оправдаешь моих надежд, Белла? Что, если ты разочаруешь меня? Ты не боишься моего гнева, Белла?

Ей больно, кровь стекает по вискам, которые она расцарапала ногтями…Это упоительная, знакомая боль, такая же родная, как горький вкус кожи повелителя, как его безликий запах, как его привычное, естественное проникновение в нее.

Белла затихает, лицо ее перепачкано кровью. Она думает о том, что завтра состоится финальная Битва. Она думает о том, что завтра ее Повелитель падет от руки ничтожества. Она, что целых три дня и три ночи ожидания и неизвестности могут быть страшнее, чем тринадцать лет Азкабана.

- Я не боюсь, мой Повелитель, – отвечает Белла, когда снова может говорить. Она закрывает глаза и не видит, как грустно сгорбилась фигура темного мага на фоне открытого в осень окна. Она только слышит его голос, когда он говорит:

- А я боюсь.

В том углу, где провела ночь Белла, полно паутины. Белла вытаскивает раздавленных пауков, сухих и мертвых, из спутанных волос. Она сидит у окна и приводит волосы в порядок, так же, как и много лет назад. Тогда ее сестры, Меда и Цисс, делали это. Они ссорились за право расчесывать Беллатрикс и с благоговейным трепетом перебирали тяжелые, густые пряди, льющиеся по спине. Она сидела, болтая ногами, на стуле с неудобной спинкой и глядела в окно, пока сестры расчесывали ее волосы гребнями. Она слушала, как Меда и Цисс поют старые считалочки, и их голоса переплетаются, как пряди волос…

Крошечка Лесли
Сидела на кресле
И яблочный ела пирог.
Но сзади к ней вдруг
Подкрался паук -
И Лесли скорей наутек! …–

поет Белла, стоя у окна, кроша между пальцами дохлых насекомых. Да, когда-то ей казалось очень важным, чтобы волосы были расчесаны и заплетены определенным образом. Чтобы платье было новым и сидело по фигуре. Чтобы под ногтями не было грязи и засохшей крови.
Белла трогает свое платье, жесткое от крови и грязи. Когда-то оно было алым.

Убили, убили всех, их всех, никого не пощадили, никого не оставили. Эйвери и Роули, Кэрроу, Долохов и Руквуд, Крэбб и Гойл, Розье и Яксли, Мальсибер и Уилкис, Снейп и Макнейр, Рудольф… и Цисса с мужем…

Повелитель.

Все! Все! Все мертвы!

Белла мечется по комнате, натыкаясь на стены, отбивая плечи до черных синяков. Мертвы, они мертвы, они все убиты, они все сдохли, сдохли и в земле… Белла ложиться на пол, сворачиваясь в клубок, обхватив голову руками. Зачем Лорд отослал ее? Она должна была умереть за Повелителя. Она должна была сражаться! Она хотела убивать, врагов и грязнокровок, она хотела… Почему Лорд не взял ее на Битву? Почему он не позволил ей сражаться рядом с ним?..

Почему он позволил мальчишке Поттеру его убить?!

Ребенок орет, не переставая.

- Заткнись, заткнись, ЗАТКНИСЬ!!! – визжит Белла, и малыш еще больше заходится криком. Он кричит, и у Беллы трясутся руки, она ищет палочку, забыв, что ее больше нет, нет.

«Все правильно, Белла. Лорд выделил тебя. Он доверил тебе – только тебе – украсть мальчишку».
Белла сжимает в руке тяжелые круглые часы, улыбаясь.

Лорд знает, как она предана. Знает о ее любви, позволяет доказать ее.

- Слышишь, глупый Гарри Поттер?! Ты слышишь меня?! Лорд прикончит тебя, убьет, уничтожит, и ни одна жалкая грязнокровка больше не сможет тебя защитить! – ликует Белла. На кончиках ее пальцев все еще остается ощущение от прикосновения к горячему шраму Отмеченного.

Она встает с пола и подходит к ребенку. Заносит над ним ногу – прямо над круглой головой – и смотрит, как кричит мальчик.

Баюшки, на ели мальчик засыпает,
А подует ветер - люльку раскачает,
Ветка обломилась, полетела колыбель -
Падает и люлька, и дитя, и ель, -

поет ему Белла, и ребенок замолкает.

День, и снова гремят салюты. Белла не может больше этого выносить. Она сжимает пальцами подоконник и повторяет: «Силенцио, Силенцио, Силенцио, Силенцио…».

У нее нет палочки, а беспалочковой магией Белла никогда толком не владела, но если повторять достаточно долго…

Белла гордится своим упрямством. Раньше она не была упрямой, никогда. Как только ей надоедало что-то, она безжалостно это бросала, будь то человек или дело. Но Лорд любил упрямых, и Белла стала упрямой для него.

Самый упрямый – проклятый гриффиндорский мальчишка. Иногда, когда Повелитель рассказывал Белле про Гарри Поттера, его лицо озаряла такая редкая улыбка. Белле порой казалось, что Лорд любит мальчишку. Это сводилос ума, это пугало, это выводило ее из себя. И тогда она пытала, убивала, взрывала и кричала в истерике. Единственная вольность, которую Повелитель терпел от Беллы – ее приступы ревности. Он, кажется, забавлялся, глядя, как беснуется его подданная. А Беллу разрывало изнутри. Она готова была быть с Лордом до самого конца, и была готова мириться с тем, что Повелитель никогда не полюбит ее в ответ. Но только до тех пор, пока он не любит вообще никого.

Но это не любовь, конечно же. Это «что-то» более древнее и сильное. Лорд и мальчишка – связаны. Белла тоже связана с Повелителем, но только не пророчеством, а ее личной магией. Она паразитирует на Повелителе, как раньше на Рудольфусе. Она знает свою силу: пока она предана, пока она верна, ее избранник всесилен. Но Белла помнит, как угас Рудольфус, когда Белла выбрала Лорда. Она помнит, как муж умер - и ей не жаль.

Иногда Белла отчетливо осознает, что жизнь Повелителя в ее руках, в ее губах, она запуталась в ее волосах так же, как сухие ветки деревьев.

- Силенцио, силенцио…

Наступает тишина. Белла не владеет беспалочковой магией, но она упряма. Очень упряма.

Позже Беллатрикс срывает с окна тяжелую, затхлую гардину – единственный предмет декора в скрипучем доме – и заворачивается в нее, как в плащ. Она идет в деревню, почти не прячась: Белла давно уже ничего не боится, много-много лет, к тому же, ее двойника к этому времени уже посадили в Азкабан.

Но Белле везет. По дороге в деревню она встречает слепую старуху-сквиба. Та сидит на обочине, придерживая трясущимися пальцами банки с молоком. Она отдает Белле молоко, улыбаясь беззубым ртом.

- Как славно, верно? Теперь настанут светлые времена. Теперь все будет хорошо, теперь, когда Тот-Кого-Нельзя-Называть…

Круцио, круцио… Круцио!..

Старуха отдает Белле молоко, улыбаясь и мелко кивая. Белла уходит, продолжая повторять про себя: круцио, круцио, круцио…

Когда Белла склоняется над ребенком, он снова заходится плачем. Ей приходит в голову мысль, и через пару минут – Белла очень упряма – по плечам ее рассыпаются рыжие пряди. Маленький идиот мгновенно умолкает и тянется вверх руками, морща лоб.

Белла думает о том, как глупо выйдет, если человек, убивший ее Повелителя, замерзнет на мокром сыром полу и умрет. Гарри Поттера убил сквозняк. Лорд будет недоволен.

Только поэтому Белла заворачивает малыша в гардину.

Ночью Белле снится, что она шагает по лестницам старого особняка Блэков. Она идет, прижимая к груди завернутого в грязную тряпку Лорда. Тот шевелится у нее на руках и пытается размотать тряпку. Белла заходит в свою спальню, и там ее поджидает рыжая грязнокровка.

- Что ты хочешь от меня? – Спрашивает Белла у покойницы, и та задумчиво, по-птичьи, склоняет голову на бок. Издеваясь, Белла повторяет то же движение, но только наклоняет голову к другому плечу. Она вдруг замечает, досадливо поморщившись, что забыла снять заклятье, и ее собственные волосы до сих пор рыжие.

- Что ты хочешь от меня? – спрашивает Лили глубоким, хриплым голосом Беллы. На ее руках тоже ребенок, и с ужасом Белла понимает, что это не Поттер. Мальчишка теперь у нее, у Беллы, а Лили держит в своих руках Лорда Волдеморта.

Белла швыряет живой сверток в сторону и разбивает чертово смеющееся зеркало.

Белла лежит и прислушивается к звукам в темноте. Ей кажется, будто кто-то шипит, и она вспоминает о Нагайне, о проклятой змее. Белла всегда ненавидела гадину и убила бы, если бы не боялась гнева Повелителя. Но здесь Нагайны нет, и повелителя тоже нет, здесь только призраки и ночной шепот…

Что-то прикасается к ней во тьме, и Белла кричит, тонко, пронзительно, больше от неожиданности, чем от страха, ведь она уже много-много лет ничего не боится.

Это Поттер. Мальчишка совсем рядом, выпутался из гардины и трогает ее руку. В темноте Белла утыкается лицом в ребенка – он пахнет мягким и мокрым – и чувствует, как под ее пальцами поднимается и опадает круглый живот, когда мальчишка вздыхает.

Белла тоскливо глядит в пустое окно без гардины, глядит на звезды, на сестер, которые умерли и стали звездами, глядит и молит, чтобы Лорд поскорее пришел, чтобы все закончилось.

Женщина меряет шагами старый дом, то и дело, выглядывая в окно. Она смотрит на метку, побледневшую, растерзанную на коже, и считает часы. Белла чувствует, что все становится хуже. Ей больше нельзя здесь оставаться. Происходит что-то ужасное, и закончится все плохо. Ей нужно уйти.

Но Лорд сказал ждать здесь. Вместе с мальчишкой.

И Белла ждет. Она старается не вспоминать о наполненных гнилью днях Азкабана. Не думать о детстве, будто покрытом плотным погребальным саваном. Не думать о днях Служения, залитых красным, засвеченных вспышками магии и обожания. Обожание, страсть… только так, только крайности, только сильные чувства выбирает себе Белла. Никаких полумер, никаких полутонов – либо обжигающая в своей ярости любовь, либо обжигающая в своей слепоте ненависть. Белла мечется между этих двух огней, опаляя себе крылья до тех пор, пока она не свалится вниз засушенным насекомым. Белла старается не думать о нежности: ведь именно с нежностью рыжая грязнокровка прижимала к себе Повелителя, держала его на руках, как собственное дитя.

- Он мой! – кричит Белла, срываясь на визг.

- Он мой! – смеется Лили.

Белла подбирает с пола Поттера, сжимает его, должно быть, слишком крепко – мальчишка проснулся и сейчас опять закричит – и повторяет с вызовом:

- Он МОЙ. И этот тоже – МОЙ. У тебя больше нет ничего. Ни-че-го!

Белла мечется по дому с Поттером на руках и старается не думать. Но беспокойство не отступает, Белле не нужно никаких предсказаний, чтобы понять, что будет дальше.

Белла сходит с ума, на этот раз по-настоящему, или, напротив, приходит в норму, со страхом цепляясь за ускользающее, благословенное сумасшествие.

Она ждет Лорда.

Третья ночь в доме, наедине с младенцем, и Белла снова видит Лили. Они в Большом Зале, на обеих – формы их факультетов. Лили кружится, обходя Беллу, а Белла идет следом, гонится за ней между длинных столов.

- Я не боюсь тебя! – кричит Белла. – Ты ничего не сможешь мне сделать. Ты умерла, умерла! Ты больше ничем ему не поможешь! Твоя поганая защита никому не нужна, слышишь? Ты умерла, и больше не сможешь… ничего… СДЕЛАТЬ!!!

Лили приближается к ней, подходит вплотную, опаляя щеки теплым дыханием. Она кладет руки Белле на талию, притягивая к себе, как дементор для поцелуя. Но Белла не боится, она прижимается к рыжей, не чувствуя могильного холода.

- Хочешь поиграть? – шепчет Белла в круглое розовое ухо. – Давай поиграем. Ты не знаешь ничего, что могло бы причинить мне вреда.

Лили покачивается, удерживая Беллу, кружит их обеих в диком танце в центре Большого Зала, под зачарованным потолком, и сестры, Меда и Цисс, машут им сверху.

- Ты умерла, ты не сможешь,… они мои, они мои, больше они тебе не принадлежат… - шепчет Белла, запрокидывая голову, прижимаясь щекой к узкому плечу.

Звезды кружатся над ними, плавно опускаясь на волосы, прожигая одежду мгновенными уколами боли.

- Поганая грязнокровка, я не боюсь тебя. Я никого… не боюсь.

Белла шепчет, почти успокоенная своим голосом, укачанная мягкими движениями Лили.

- И если понадобится…

Она затихает, когда последняя звезда ложится на россыпь зеленых бриллиантов в песочных часах слизерина.

Лили останавливается, размыкает бледные губы, наклоняясь к Белле.

«Я не боюсь тебя. Хочешь – поцелуй. Хочешь – укуси. Мне все равно», - думает Белла. Лили шепчет Белле на ухо:

-Спасибо.

Белла просыпается от боли. Странной, незнакомой боли, не телесной. Что-то ужасное, колючее и ядовитое разрушает ее изнутри, и Белле приходится прислушиваться к себе несколько минут, чтобы понять.

Это страх.

Есть еще кое-что: за непривычным чувством Белла почти прозевала другую, хорошо знакомую боль, обжигающую предплечье.

Метка раскалилась.

Белла встала и уставилась на светлеющий горизонт. За домом луга, там высокая трава.

Наверняка где-то там есть поляна с ромашками.

Белла хочет хоть раз запрокинуть голову и рассмеяться, но слишком больно.

Беллатрикс лежит на траве, так, как всегда мечтала: сухие осенние стебли колются, проникая под платье. Пахнет сырой землей, пахнет смертью, но смертью не страшной, не бешеной, не стремительной, как в бою – просто смертью.

Трава действительно высока, и когда Белла смотрит на небо, она видит, как гнутся кончики травинок от ветра. Белла сделала себе рыжие волосы…. Ей показалось это забавным, что-то вроде самоиронии, с которой у Беллы всегда было плохо. Она еще и платье себе переколдовала – ведь ей не нужна палочка, чтобы быть упрямой, – и теперь на нем не было крови. Оно стало белым.

- К чему весь этот маскарад? – спросил Повелитель, наклоняясь над ней. Его голос звучал устало, и потрескивал, как плохо настроенное радио.

Белла только улыбалась, прижимая к себе ребенка.

- Что ты в нем увидела? Что они все в нем находят? Подумай, Белла…

Белла-Белла, Белладонна… Красавица. Ядовитое растение… Отрава.

- Подумай, хочешь ли ты оставить меня теперь? Ради кого? Подумай, Белла, ведь он не смог защитить ни одного из своих слуг. Из своих друзей. Он позволял им умирать снова и снова, он не мог их защитить. Он не сможет помочь тебе, Белла, ни сейчас, ни потом.

Сломанный Хроноворот ловит солнечные лучи, пуская на шею Беллы солнечных зайчиков. Белое платье шевелится от ветра, скользя подолом по босым ногам.

- А что же твоя любовь, Белла? Ты больше не хочешь, чтобы тебя завели?..

Цисс и Меда, не злитесь на меня. Давайте мириться. Давайте мириться, как раньше, в детстве.
Помните?..

- Белла-Белла. Что же ты натворила?

Я больше не буду.

Повелитель присел на корточки, с брезгливым выражением лица разглядывая заходящегося непрерывным криком ребенка. Ребенка, к которому он опять не мог прикоснуться. Ребенка, прижатого к груди Беллы. Шрам на выпуклом лбу был ярко-алым.

- Зачем же ты повторила ее ошибку, Белла? Что он с тобой сделал для того, чтобы ты дала ему свою грязную, темную защиту?

Лорд осторожно, избегая касаться ребенка, протянул руку и закрыл невидящие глаза Беллы. Потом он протянул руку, словно хотел схватить мальчишку за тонкую шею, но торопливо отдернул пальцы.

Выпрямившись, Лорд зашагал прочь, раздвигая руками высокую траву и не оглядываясь.

Жила – была девчонка,
С забавной завитушкой,
С забавной кучеряшкой,
Спадающей на грудь,
Она была хорошей,
Девчушка с завитушкой,
Но иногда бывала
Такой, что просто – жуть.

*В фике использованы стихи и потешки из книги «Рифмы Матушки Гусыни».