| Irkina | Дата: Вторник, 31.01.2012, 13:38 | Сообщение # 2 |
 Доброе Ромашко!
Магистр
Награды: 38
Репутация: 180
Статус: Нет на месте
| Тот ураган прошел. Нас мало уцелело.
На перекличке дружбы многих нет…
………………………………………………..
Кого позвать мне? С кем мне поделиться,
Той грустной радостью, что я остался жив?
С. Есенин
Два дня назад Волан-де-Морт сгинул. Малыш Гарри его одолел. Все празднуют это событие. Для них тот день стал днем великой радости. Что ж, пусть празднуют, после трех лет воландеморотского террора, насилия и постоянного страха за свою жизнь и за жизни своих близких, они заслужили это. У них есть повод для радости. У меня – нет. Слишком много я потерял в этой войне. Слишком высока оказалась цена победы.
Мои друзья… мои дорогие друзья!.. Все они – мертвы. А тот, кто жив… Лучше бы он тоже умер, чем оказался тем, кем оказался! Предатель. Какое же это горькое слово – предатель! Сириус Блэк. Боже мой! Да если бы мне кто-нибудь когда-нибудь сказал, что Бродяга может предать Поттеров, нас!.. Да я бы просто плюнул этому человеку в лицо!
Бродяга, верный, как пес, Бродяга!.. Впрочем, он и оказался верным псом. Волан-де-Морта. И почему никто из нас не заметил? Не понял? Хотя… я и сейчас не могу в это поверить, не могу смириться с этим. Нет, умом-то я, конечно, всё понимаю, но сердцем, сердцем принять этого не могу! Оно рвется и плачет, и кровоточит, но никак не хочет согласиться с холодным фактом… Но это пройдет. Со временем. Когда-нибудь я привыкну к мысли о том, что Сириус – предатель, разрушивший наш чудный мирок.
Но как привыкнуть к мысли, что Джеймса и Лили, и Питера больше нет? Как привыкнуть к этому?! Питер… Джеймс… Лили… Я вою, вою по-волчьи, не дожидаясь полнолуния, когда думаю о них!
Старина Пит!.. Смешной, неуклюжий, полноватый… Любящий вкусно поесть. Никто и не подумал бы, что этот маленький человечек, мелкий клерк из какой-то занюханной министерской конторы, может представлять из себя какую-либо опасность! А, между тем, он был тайным агентом Ордена, его главным шпионом! Во всяком случаи, из известных нам. У Дамблдора вполне могли быть припрятаны и другие козыри в рукаве – старик всегда был запаслив и расчетлив.
Анимагическая форма крысы позволяла Питеру быть нашими глазами и ушами в стане врага. Жаль только, что сильная и сложная, многоступенчатая защита резиденции, которую было очень трудно обойти, не позволяла ему узнавать больше, чем он нам приносил. Помню, как мы вчетвером, пардон впятером (забыл про Лили), изрядно поломали тогда голову над тем, как её обойти, не говоря уже о том, чего нам стоило обнаружить эту самую резиденцию!
Никто кроме нас не знал об участии Пита – он даже не состоял официально в Ордене, да и неофициально тоже. Мы решили, что так будет безопаснее для него и его старушки-матери (надо будет навесить её перед отъездом). Родители Джеймса и Лили к тому времени умерли, мои были убиты во время очередной кампании Пожирателей, а Сириусу было плевать на родню, с другой стороны, лучшей защитой для них было то, что его младший брат был Пожирателем, да и их дом был надежно укрыт от посторонних.
Сам Питер тоже был согласен не афишировать свои заслуги – он не любил пристального внимания к своей персоне, всегда предпочитал оставаться в тени. Официальным осведомителем Ордена был Сириус. Причем со стороны это выглядело так, что он не сам был шпионом, а просто имел надежным источник информацию. Те немногие в Ордене, кто знал об этом, полагали, что Сириус черпает сведения у брата, что подтверждалось тем, что в 1979, когда Регулуса убили, деятельность Сириуса стала менее успешной (защита усложнилась, и проникать в логово врага Питеру стало труднее).
Помимо добычи информации Бродяга участвовал во всех силовых операциях Ордена, как и Джеймс. Они оба были недоучившимися аврорами, ушедшими из училища после того, как аврорам официально разрешили применять непростительные к подозреваемым и аврорат стал мало чем отличаться от ставки Пожирателей.
Лили тоже участвовала в боях наравне с ними, и по совместительству была штатным целителем. Это была большая удача для нас, так как в больницу нам было нельзя, а в боях, сами понимаете, всякое случается. Для того, чтобы всегда быть на подхвате, Лили пришлось уйти из Мунго, где талантливой молодой целительнице прочили блестящее будущее. Она планировала вернуться туда, когда все закончится. Не пришлось.
Лили, Лили… Веселая, умная, столь же открытая и доброжелательная, как и Джеймс. Она ему очень подходила. Они хорошо друг друга дополняли. Душа радовалась, видя их счастье. На седьмом курсе, когда они начали встречаться, Лили так естественно и легко влилась в наш чисто мужской коллектив, словно так всегда и было. Она, как и Джей, легко находила общий язык с разными людьми. Даже Сиу, который всегда ревниво смотрел на общавшихся с Джеем (за исключением, нас с Питом, конечно же), ничего не имел против Эванс, сразу приняв её в компанию. Ему она тоже нравилась, а ведь очаровать Бродягу – это было не так-то просто, уж поверьте мне на слово!
Джей… Открытый, общительный, эмоциональный, импульсивный, вечно лохматый (сколько бы Эванс не старалась приучить его к расческе), он всегда был, словно комок нервов, сгусток энергии. Незлопамятный, немстительный (не считая Снейпа, которого они с Бродягой за что-то (уж не знаю, за что) сильно невзлюбили) он легко прощал и всегда готов был верить в лучшее в людях. Он был хорошим другом и просто хорошим человеком, и, вообще, мне иногда казалось, что в его широком сердце есть место для всего мира.
Сириуса это иногда напрягало. Он был полной противоположностью Джеймса, закрытый, сдержанный, хладнокровный, временами – расчетливый. Вот в его сердце количество вакантных мест было строго регламентировано, и попасть туда было очень и очень непросто. Зато, те, кто туда попадал, были как за каменной стеной. По-настоящему близких людей у него было немного, но Сириус ими очень дорожил. Если вы входите в этот круг избранных, вам многое будет позволено и многое простится. Бродяга будет самоотверженно защищать вас ото всего, что может представлять угрозу, «порвет» за вас любого и всегда будет на вашей стороне, как бы неправы вы не были.
А вот если вы имели несчастье оттуда выпасть, то тут уж не обессудьте – обратной дороги для вас нет, и не будет! Как для его родственников, когда он в шестнадцать лет сбежал из дому, как для его брата, когда Сириус узнал, что тот стал Пожирателем. Хотя нет правил без исключений, и что-то мне подсказывает, что если бы Рег тогда раскаялся и пришел к брату с повинной, то тот бы его простил. Простил и помог. И не позволил бы приспешникам Волан-де-Мортом его убить. Хотя стоп, о чём это я? Он же сам Пожиратель, а я всё никак не могу свыкнуться с этой мыслью.
Я видел его на суде. Отсутствующий, безжизненный взгляд и абсолютное безразличие ко всему. Говорят, он смеялся, убивая Петтигрю. Питер, Питер, зачем же ты один к нему полез, что же ты меня с собой не взял!.. Блэк почти не отвечал на вопросы Крауча, и только когда тот спросил, признает ли он себя виновным в смерти Поттеров, сказал «да» таким же безжизненным, ничего не выражающим голосом, каким был его взгляд.
Меня словно током ударило. Как будто сквозь вату слышал я, как присяжные выносили решение, как судья зачитывал приговор. Перед глазами стояла пелена, и я не видел, ни как уводили Бродягу, ни как расходились председатели Визенгамота, собранного в усеченном составе. Я не помню, как вышел из зала вместе с толпой, не помню, как покинул Министерство Магии и куда потом пошел. Я ничего не видел перед собой, не понимал, где нахожусь, я потерял чувство пространства и времени, я словно выпал из жизни, попав в какой-то вакуум, состоящий из холодной пустоты и острой, пронзительной боли.
Наверное, я до последнего надеялся, что это не так, иррационально, каким-то волчьим чутьем просто хотел, чтобы всё это оказалось ложью. Если бы только… если бы только Бродяга сказал, что это неправда, что его оклеветали, то я бы поверил! Одному его слову поверил бы, даже если бы не было доказательств, даже если бы я был единственным, кто ему верит! Черт, да я бы вытащил его из Азкабана, не знаю как, но вытащил бы, я бы невозможное сделал, из шкуры бы вывернулся, но сделал! Сделал бы всё для того, чтобы спасти последнего оставшегося в живых друга! Если бы только…
Но это правда, ужасная правда, и друзей у меня больше нет. Теперь они мертвы и живут только в моем сердце, в моих воспоминаниях о них, в моей любви к ним и в моей тоске по ним.
В тот день я очнулся только в кабинете у Дамблдора. В камине весело трещал огонь, коленях у меня, нежно курлыча, сидел Фоукс, а сам директор сочувственно поглядывал на меня, наливая чай в красивую, расписанную голубым (под гжель) кружку. Сам я был почему-то весь мокрый, наверно, долго бродил под дождем, не знаю, я этого не помню. Директор, спохватившись, высушил меня палочкой, потом, всучив в руки чашку с обжигающей жидкостью, сел напротив и начал говорить. Говорить много, хорошо и успокаивающе, как только он умеет. Я слушал его в пол уха, закрыв глаза, утомленный и опустошенный. На меня внезапно навалили бешеная усталость и пугающее безразличие, думаю, что даже скажи Альбус тогда, что Волан-де-Морт возродился, мне едва бы хватило сил удивленно приподнять брови.
С его слов я понял, что директор насилу отыскал меня в каком-то богом забытом маггловском местечке. Он хотел было сразу перехватить меня после суда, но его отвлек кто-то из членов Визенгамота, а когда Альбус, наконец-то, освободился, меня уже и след простыл.
Он долго утешал меня, говорил много красивых и правильных вещей, но его красноречие прошло впустую – я едва слушал его, раздавленный ещё ничем не притупленной болью. Он предлагал мне помочь с устройством на работу, но я отказался, потому что хотел уехать подальше отсюда, и тогда, поняв, что меня не переубедить, директор пообещал дать мне хорошие рекомендации. Не бог весть что, конечно, но всё же…
Во время войны я тоже был в своем роде шпионом: моя мохнатая проблема, как любил говаривать Джей, неожиданно позволила Дамблдору обзавестись своим человеком в стае оборотней Волан-де-Морта. Я должен был разведывать обстановку и исподволь вести агитацию среди них. Толку от этого было, конечно, немного, но всё-таки некую ощутимую пользу я тоже приносил.
Из-за этой-то подпольной работы у меня в последнее время и разладились отношения с друзьями, особенно с Сириусом. Они хотели знать всё о моей новой деятельности, а я пообещал Альбусу, что никто кроме него не будет знать об этом, и как ни противно мне было скрывать свою миссию от друзей (до этого у нас никогда не было друг от друга секретов с тех самых пор, как открылась правда о моем оборотничестве), но я не мог нарушить данное директору слово. Теперь, после победы, необходимость в моей работе отпала, так что меня ничто почти не держало в Англии. Ничто, кроме одно…
Единственно, что реально беспокоило меня, это был Гарри. Малыш Гарри, который радостно тянул ко мне руки, когда я наведывался в гости к Поттерам. «Лем! Лем!» –повторял он, очаровательно улыбаясь. Малютка Гарри, которого любили и баловали не только родители, но и все мародеры.
Питер вечно приносил что-нибудь сладкое, несмотря на категоричные запреты Лили и, превращаясь в крысу, позволял Гарри сколько угодно трепать себя, дергать за усы и выкручивать хвост, Джеймс небезосновательно опасался, что сын когда-нибудь просто раздавит или уронит откуда-нибудь его друга, и всерьёз предупреждал об этом Питера, но Гарри очень нравилась живая игрушка, и Хвост всё равно каждый раз превращался, чтобы порадовать ребёнка.
Не меньше, а может и больше Гарри любил играть с крестным. По вечерам бывало очень весело наблюдать за их возней. Гарри совсем не боялся собак, виснул на Сириусе, тискал его, катался на нем. Смешно было видеть, как маленький мальчик с восторженным визгом и заливистым смехом спешно убегает от большого, оглушительно лающего, черного пса. Весь дом стоял на ушах, когда они развлекались подобным образом, и трудно было поверить, что двое могут производить столько шуму!
Лили ворчала на них и говорила, что когда-нибудь они разнесут ей дом, но ворчала скорее для порядку, чем взаправду сердясь, да и кто бы мог долго сердиться, наблюдая за их весельем, а Джеймс, тот и вовсе только смеялся, жалея, кажется, что не может к этому присоединиться.
Однажды, проходя мимо дома Поттеров, это безобразие услышала их соседка, Батильда Бэгшоп, премилая старушка, автор учебника по истории магии, кстати говоря, и, испугавшись, зашла проверить, всё ли в порядке. Представьте себе картину, представшую её глазам! Огромный черный волкодав с устрашающими зубами, капая слюной, навис над маленьким визжащим мальчиком. Жуткое зрелище, если не знать подоплеку этой истории! (На самом-то деле Бродяга просто «поймал» Гарри и, опрокинув на мягкий, ворсистый ковер, имитировал съедение путем тщательнейшего и планомерного вылизывания, а Гарри, соответственно, изображал бьющуюся в агонии жертву, восторженно при этом визжа). Но Батильда-то всех этих тонкостей не знала и, не разобравшись, крепко приложила бедного Сириуса заклинанием!
Я не знаю, удалось ли бы нам в конечном итоге убедить впечатлительную соседку в невинности происходящего, если бы не Гарри. Вполне возможно, что всё кончилось бы весьма плачевно для Поттеров – а именно, судебным разбирательством, отбыванием срока в Азкабане за жестокое обращение с детьми и, естественно, лишением родительских прав. Но Гарри так горько и безучастно разревелся, когда «разрывающая его в клочки» собака перестала подавать признаки жизни, что даже Батильда была вынуждена признать, что погорячилась. Более того, ей пришлось принять участие в акции под названием «Десять способов быстро успокоить безутешно плачущего ребенка», в которой были задействованы все присутствующие в доме и которая окончилась полным фиаско.
В течение получаса пятеро взрослых, разве что на головах не ходили перед ревущим ребенком. Ни конфеты, ни фейерверки, ни цветные мыльные пузыри Джеймса, ни необычные фокусы Батильды не могли успокоить истошно орущего мальчика. Мерлин, да он так не плакал, даже когда впервые навернулся с только что подаренной Сириусом метелки! Случайные прохожие, услышав его крики, наверное, подумали бы, что мы его живьем режем. К счастью, гостей больше не предвиделось. В конце концов, через полчаса Гарри сам успокоился и уснул тут же, на ковре, крепко вцепившись маленькими ручонками в мягкую шерсть Бродяги, от которого мальчик не отходил ни на шаг, и который так и не пришел в себя, не реагируя даже на «Энервейт».
Смущенная Батильда ушла, рассыпаясь в извинениях и обещая на днях занести ежевичный пирог собственного приготовления. Она не прекращала извиняться всю дорогу до двери и даже, стоя на пороге. Лили, в сотый раз заверив её, что они не сердятся, и что ничего страшного не произошло, и что детям иногда полезно поплакать, потому что так они развивают голосовые связки (в жизни не слыхал подобного бреда!), и что с собакой всё будет хорошо, и что они рады будут видеть Батильду на выходных и с удовольствием отведают её пирога, и т. д., и т. п., под этот словесный аккомпанемент наконец выпроводила её за дверь. Все мы устало отправились на кухню пить чай, а когда вернулись в гостиную, увидели, что Сириус превратился во сне.
Левитировав их по кроватям, мы с Питом попрощались с четой Поттеров и аппарировали по домам. За Сириуса мы не беспокоились, ведь мы оставляли его в надежных руках талантливейшей целительницы и лучшего друга. Лили бегло осмотрела его и заключила, что опасности для жизни нет. Наутро он пришел в сознание и заявил, что чувствует себя так, словно по нему Хагрид прошелся раз пять, а потом на его бренных костях всю ночь танцевало стадо бешенных гиппогрифов, однако Восстановительные зелья миссис Поттер быстро поставили его на ноги, а чета Поттеров с тех пор никогда не забывала ставить на дом заглушку.
И вот теперь меня очень волновал вопрос, что же будет с Гарри. Я бы с радостью забрал малютку к себе и почел бы за счастье, за великую честь воспитывать сына лучшего друга, но скажите на милость, что может предложить ребенку нищий, безработный оборотень, изгой общества? Ветхую лачужку в суровых горах Шотландии? Спартанское детство? Жизнь в полной изоляции от общества, от людей, от магического мира, от его же сверстников? Не говоря уже о том, что мне не с кем будет оставлять его в полнолуние!
По счастью Дамблдор успокоил меня на этот счет, сказав, что Гарри будет жить у родственников, оберегаемый кровной защитой, которую умирая, дала ему Лили. Что ж, о лучшем нельзя было и не мечтать – ребенок будет одет, обут, обласкан, окружен игрушками и друзьями, и полагающимися ему любовью и заботой. К тому же директор пообещал лично присматривать за ним. После этих слов я совершенно расслабился: если Альбус что-то обещает, он это выполнит, можете даже не сомневаться.
Глубоко за полночь я наконец-то покинул кабинет директора и, выйдя из камина в Дырявом котле, аппарировал оттуда прямиком домой. Оказавшись в своей комнатушке я, не включая свет, добрел до постели, не раздеваясь, упал на кровать и тут же уснул тревожным сном без сноведений.
Сегодня я уеду из Англии. Я уже заказал утром портал до Хьюстона на 15.00. Собрал свои скудные пожитки и книги, расплатился с владельцем комнаты, уведомив его, что съезжаю. Побывал в Министерстве и заполнил все необходимые для выезда бланки. Написал пару писем. Получил обещанные Дамблдором рекомендации. Бегло просмотрел их. Они и впрямь были великолепны. Мерлин, похвальный отзыв от самого профессора Р.! Это же известный ученый в области Защиты от Темных искусств! Я прочел все его работы, некоторые даже по три раза, как Альбус ухитрился заполучить от него хвалебный отзыв? Впрочем, у директора свои секреты.
На обратном пути из Министерства я успел даже заскочить к миссис Петтигрю, и почувствовал ощутимый укол совести. Она совсем сдала. Миссис Петтигрю никогда не отличалась крепким здоровьем, а в последнее время и вовсе часто болела, весть же о смерти сына совсем подкосила её. Она была очень рада меня видеть, напоила чаем со сладкими маковыми плюшками. Я всегда любил её маковые плюшки, (помню даже, как парни без конца подкалывали меня этим, говоря, что я дружу с Питером и летом часто пропадаю у него в гостях только из-за этих плюшек), но на этот раз у меня совсем не было аппетита, несмотря на то, что я ничего не ел уже полтора дня. От вида еды меня начинало мутить. Однако я не хотел расстраивать старушку теперь и потому, послушно жевал приторно-сладкое тесто, давясь от отвращения, но жевал. Честно говоря, я думал, что после этого уже никогда больше не взгляну на сладкое, однако это оказалось не так. Впрочем, маковые плюшки я с той поры не люблю.
Мы с миссис Петтигрю поговорили о Питере, о Поттерах, о прошлом. Она всё вздыхала и плакала, но говорила больше, а я в основном слушал, и, кажется, была рада, что ей есть, кому выговориться. Я сообщил ей о своем отъезде, и она, в очередной раз вздохнув, попросила ей писать, на что я тот час же согласился. Потом миссис Петтигрю проводила меня до порога и всучила мне большой пакет с плюшками и курицей на дорогу, как она выразилась. Отказываться было неудобно, и я, сердечно поблагодарив её за заботу, взял провизию, по пути домой скормив всё это первому попавшемуся мне бездомному псу.
Наверное, нехорошо было уезжать, оставляя её одну, но у неё была заботливая соседка, миссис Падингтон, вдова, довольно суровая леди, которая за ней присмотрит, поддержит и не даст никому в обиду свою лучшую подругу. К тому же, я обязался писать ей. Успокоенный этими мыслями, я вернулся к себе.
Сейчас я сижу на подоконнике, в маленькой кухоньке, и, в ожидании портала с высоты четвертого этажа глядя на хмурый, пасмурный Лондон, считаю скатывающиеся по стеклу редкие капли. Сегодня я покину эту страну, страну, где я когда-то был так счастлив.
Ещё совсем недавно у меня были друзья. Мы были знакомы 11 лет, через многое прошли вместе и думали, что знаем друг о друге все. Нам не нужны были даже слова – мы понимали друг друга с полу взгляда, достаточно было лишь кивка, чуть приподнятых бровей, едва заметного жеста. Все, что было необходимо, мы без труда могли прочесть в душах друг друга. Мы были отрыты друг другу. У нас не было своих собственных горестей и радостей, потому что все наши горести и радости мы делили поровну. Мы были как единый, стройный организм, мы были вместе, и мы были счастливы.
Но один предал, и братство распалось, двое погибли, а последний остался доживать свой постылый век в одиночестве. Вряд ли я ещё с кем-либо достигну такой близости душ, такая дружба бывает лишь раз в жизни. Нет, я не жалею, что победа над Волан-де-Мортом была одержана такой страшной ценой, ради мира можно многим пожертвовать, но я не хотел платить за это жизнями своих друзей.
Я бы лучше заплатил своей жизнью или даже самым дорогим, что у меня когда-либо было – нашей дружбой. Пусть бы они ненавидели меня, презирали, пусть навсегда отвернулись бы от меня, лишь бы только они были живы, лишь бы они были счастливы, ходили по земле, дышали одним воздухом со мной, растили своих детей!
Эй, небо! Или ад, Люцифер! Проведение, в конце-то концов, или кто там всем этим заправляет? Где там принимаются сделки? Я готов заплатить любую цену за жизни моих друзей, слышите, любую цену! Хотите душу – забирайте! Где подписаться кровью?
Молчат небеса, никому не нужна душа оборотня.
Увы, мне не дано выбирать, и вот я жив, а их уже нет, и впереди меня ждет одиночество. Самое страшное из всех одиночеств – такое одиночество, когда все, кто был тебе дорог, мертвы.
Жизнь прекрасна! И плевать, что это неправда!
|
| |
| |
