[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 2 из 3
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
  • »
Модератор форума: Hasta, Irkina, julia-sp, АгатА  
Форум » Библиотечная секция "Гет" » Другие пейринги » "Путешествие во времени" (Автор:triphenylphosph,СС,НЖП,PG-13,общий,макси,не закончен)
"Путешествие во времени"
julia-spДата: Вторник, 17.05.2011, 13:29 | Сообщение # 36
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 13
      Да, наивно было полагать, что отработка ограничится лишь интеллектуальной беседой о философии. А сам предшествующий разговор с деканом оставил неприятный осадок в душе. Хотелось развернуться, высказать ему все, что он думает о здешней политике и образовании, и уехать домой. И неважно, что он не сможет выполнять работу под руководством признанного Мастера Зелий. Но логика и здравый смысл, как это обычно бывало у Шенбрюннов, взяли верх над эмоциями и сиюминутным порывом. Успокоиться, сосредоточиться, попытаться проанализировать услышанное ранее… Карл облокотился на каменную стену, запрокинул голову, выдохнул. Холод тяжелых, шершавых каменных плит быстро протрезвил сознание и помог распутать скопившийся за несколько невероятно быстрых минут сумбур мыслей.
      Итак, магический мир известен тем, что крепко держится за устоявшиеся традиции, мнения, правила. Магический мир представляет собой замкнутые сообщества внутри каждой отдельно взятой страны, для которых не характерен обмен знаниями, культурой, опытом. У магов вообще нет привычки лишний раз покидать родное гнездо, чтобы просто попутешествовать, узнать о других странах, культурах. Потому что увиденное раз и навсегда может разрушить устоявшиеся за много лет представления о жизни, об устройстве мира в целом. Взять, например, Хогвартс. Лучшая школа чародейства и волшебства в Европе. Основана еще в XI веке великими и могущественными волшебниками, каждый из которых вложил часть себя, своей магии в общее детище. В школе преподают прославленные Мастера своего дела. Но так ли это на самом деле? Да, с аттестатом Хогвартса у него будет больше шансов поступить в университет при наличии высокого конкурса на вступительных экзаменах. Но будут ли его знания и навыки соответствовать требуемому уровню, уже возникают сомнения. О каком качестве образования может идти речь, когда последние научные публикации здешних профессоров датировались еще временами их молодости, когда в учебниках пишут заведомо неправильные инструкции, а преподаватели словно намеренно не объясняют суть изучаемых заклинаний, их основу?
      Шенбрюнн мысленно поблагодарил отца, заставившего его изучать нумерологию с первого курса, и господина Рихтера, нумеролога и арифманта из своей прежней школы. Профессор Рихтер относился к той категории учителей, которые чересчур строги с учениками, не прощают даже малую толику лености, задают тройные объемы домашнего задания и никому не дают поблажек, но при этом так преподносят материал, чтобы даже считающиеся слабыми ученики смогли сдать итоговый экзамен на приличную оценку. Таких учителей всегда вспоминают с благодарностью — за то, что дал знания, особенно если те пригодились в жизни, — в том числе те самые отстающие, которые больше всех жаловались на непомерные домашние работы. Так вот, без Рихтера, любившего к тому же, давать материал с заметным опережением программы, Карл ни за что бы не понял довольно сложные формулы профессора МакГонагалл или массовые пропорции в зельях профессора Снейпа, над происхождением которых задумываются, в лучшем случае, лишь единицы.
      Потом, о каком нормальном обучении может идти речь, когда в школе, с молчаливого согласия учителей (!), столь явно процветает межфакультетская борьба? Когда лишь принадлежность к определенному факультету дает повод для насмешек и оскорблений? Когда всем с первого курса вешают на мантии ярлыки, и, мало того, студенты усиленно пытаются этим ярлыкам соответствовать? Когда большая часть гриффиндорцев действительно не умеет себя вести и не отличается прилежанием к учебе, а его собственные одноклассники, какой смысл скрывать это, почти все, страдают сильными предрассудками в отношении магглорожденных, лояльны идеям некоего Лорда Вольдеморта, второго Темного Лорда после Гриндевальда, но при этом далеко не всегда отличаются наличием гибкого ума и хитрости. Когда учителя снимают огромное количество баллов с не своих факультетов только лишь из-за личной неприязни к отдельным студентам, как это делает профессор Снейп, или в отместку, как это делает профессор МакГонагалл. Когда в школе совершаются преступления практически под носом у всеведущего директора, а тот лишь смотрит сквозь пальцы и заминает дело, как это случилось в отношении Бранау. Т.е., его наказали, конечно, но вовсе не за то, что он совершил. Хотя не является ли преступлением превышение должностных полномочий, к чему нередко в последние дни любил прибегать господин директор? Или перекладывание ответственности за свои действия на других лиц просто потому, что те удачно оказались рядом и заранее имели соответствующую репутацию? Или в магической Британии, или, конкретно в Хогвартсе, этот закон не действует?
      Да, он, Карл Шенбрюнн, понял, что не все ладно в Британском королевстве, уже на третий день пребывания в Хогвартсе, а также то, что нет смысла вещать об этом на кровлях — он в меньшинстве, причем в абсолютном, да и подобное поведение было бы не к лицу наследнику чистокровного рода, представители которого извечно держали нейтралитет и благоразумно не ввязывались во всякого рода политические интриги. Он только выставит себя посмешищем, и его никто не поддержит — ни декан, ибо тем самым он опозорит свой факультет, ни одноклассники, которым выгодно имеющееся положение вещей. Да, он потратит этот год практически впустую, но ведь можно заниматься самообразованием (что уже вошло у него в привычку), заодно получив диплом престижнейшей европейской школы магии (просто потому что так издревле считается). Прожив в Хогвартсе под видом самого обычного, не интересующегося ничем, кроме учебы, студента, он сможет лучше изучить здешнее общество и его природу, понять здешний менталитет, завести несколько полезных знакомств и сделать, наконец, аттестационный проект под руководством Мастера Зелий Северуса Снейпа. Любое положение всегда нужно уметь использовать с выгодой для себя и выходить из него с честью — так учил их с братом отец.
      Карл довольно улыбнулся про себя — жизненное кредо достойного слизеринца — все-таки не зря уговорил он Шляпу Годрика отправить его именно в Слизерин. Да, в Равенкло было бы намного легче учиться, и не только ему, но Слизерин — это, своего рода, школа жизни, и он пройдет через нее с высоко поднятой головой.
      Когда Шенбрюнн вернулся в гостиную, уже была половина двенадцатого, однако многие студенты-старшекурсники еще не спали. Большая часть ребят сидела в креслах у камина и оживленно болтала. Карл не прислушивался к их разговорам, но стоило ему появиться поблизости, как все тут же замолчали и сделали самые невинные лица. Понятно, обсуждают его якобы “связь” с грязнокровкой или здешнюю политику, о которой ему знать вовсе не обязательно — если ты находишься в Хогвартсе или вообще в магической Британии, маленьком Туманном Альбионе, то волей-неволей оказываешься втянут в разборки здешних партий. А на Слизерине, насколько он успел уже узнать, многие ученики, особенно старших классов являлись либо детьми Пожирателей, либо в принципе лояльных идеям Темного Лорда аристократов. Остается лишь надеяться на то, что статус иностранного студента поможет сохранить нейтралитет и не принимать ни одну из имеющихся сторон, об основных идеях которых он рассудил ранее. Он уже направился в боковую комнату, предназначенный для выполнения домашних заданий, как его окликнул один из сидевших у камина.
      - Эй, Шон… Шенбрюнн? Тебя так зовут? — подавший голос чуть привстал, чтобы лучше рассмотреть стоявшего в тени юношу.
      - Вообще-то меня зовут Карл, а Шенбрюнн — моя фамилия, — деловито ответил немец, оглядев аудиторию, которую составляли в основном мальчишки от четырнадцати до шестнадцати лет, по надменным лицам которых было видно, что они считают себя хозяевами жизни. — Может быть, ты тоже соизволишь представиться?
      Карл сделал пару шагов вперед и вышел из тени. Горевший в камине огонь четко вырезал его аккуратное лицо с тонкими чертами и облаченную в строгую, но дорогую мантию фигуру с гербом змеиного факультета на груди.
      - Джонатан Нортон, пятый курс, — гордо сказал юный слизеринец, соизволив, наконец, встать в полный рост и уперев руки в бока с целью продемонстрировать свой довольно крупный родовой перстень. — Мой отец — начальник отдела регулирования магических популяций в Министерстве магии и входит в состав совета попечителей Хогвартса.
      - Будем знакомы, мистер Нортон, — холодно ответил Шенбрюнн, посмотрев на невысокого полноватого Джонатана сверху вниз. — Итак, что вы хотели сказать мне?
      - У нас тут дискуссия идет. Грюн… Гриндевальд, он же из ваших был?
      - Да.
      - Может, объяснишь нам тогда, как он не смог победить старого маразматика Дамблдора? — остальные мальчишки с любопытством уставились на Карла в ожидании увлекательной истории о великой битве 1945 года.
      - Извините, господа, но вынужден огорчить вас, так как по причине большого количества домашнего задания я не смогу принять участие в вашей увлекательной дискуссии, — последние слова были сказаны с нотками сарказма в голосе: пусть правила этикета не позволяли отказать напрямую, но вполне допускали возможность осадить собеседника в завуалированной форме. — Да, еще, мистер Нортон, вы же чистокровный волшебник?
      Нортон обиженно выпучил глаза: как это, какой-то нувориш смеет сомневаться в его происхождении?
      - Вот и ведите себя соответственно вашему положению, — закончил Шенбрюнн, — а теперь мне пора, — и, развернувшись, скрылся в тени, зашагав в сторону бокового холла, а Нортон так и остался стоять с открытым ртом, пытаясь переварить услышанное.
      Карл мысленно проклинал этот дурацкий день, вернее вечер: вначале Бранау устроил очередную идиотскую выходку, потом, не известно, по какой причине, с ним поссорилась Кайнер, а далее все только и делали, что отвлекали его от более насущных дел. В боковом холле, известном среди обитателей подземелий как слизеринская читальня, народу было совсем немного, и стояла тишина, что вполне устраивало студента. Ладно, в нумерологии он достаточно хорошо разбирается — благодаря профессору Рихтеру, так что проблем с завтрашним уроком не будет. С рунами у него трудностей тоже никогда не было, поэтому за данный предмет также можно не беспокоиться. Про здешних преподавателей нумерологии и древних рун он еще ничего не слышал, но догадывался, что если б те были такими же строгими и придирчивыми, как их декан, то его известили бы этом едва ли не в первый учебный день. Для профессора МакГонагалл нужно было написать эссе на три фута о Чарах Восстановления и правилах их применения. Она что, просто хочет, чтобы ученики переписали первые десять страниц учебника? Ведь если написать все коротко и по существу, то можно уместить весь текст в полфута. Если с арифмантическими выкладками и геометрическими формулами, то да, как раз получится три фута, если не большею. При этом известно, что профессор МакГонагалл явно не любит, когда ученики пытаются объяснить те или иные превращения с помощью нумерологии. Ладно, переписать учебник — не так уж и сложно. Шенбрюнн подошел к одному из книжных шкафов и, проведя рукой по твердым кожаным переплетам, выбрал нужный учебник. Прошел между столов, стараясь ступать осторожно и тихо — но не для того, чтобы не отвлекать других учеников от выполнения домашнего задания, а чтобы к нему лишний раз не приставали с расспросами.
      Вот тихо сидят и шепчутся сестры Гринграсс, уткнувшись в какую-то книгу, явно с романтическим уклоном, дабы будоражить сердца и умы юных читательниц. Астория зачитала пару строф вслух и тихо засмеялась, прикрыв рот рукой, в то время как Дафна возмутилась: как можно смеяться над такими грустными и трагическими стихами? Понятно, читаем лорда Байрона. Повезло вам, дамы, что вас с этой маггловской книжкой не видел Малфой или, еще хуже, Паркинсон. Так, а где?..
      Карл мысленно хлопнул себя по лбу — надо найти еще Анну. Она могла, конечно, лечь спать, но, с учетом событий этого дня, она вряд ли захотела бы так быстро вернуться в общую спальню. Одновременно настораживало то, что ни в гостиной, ни в читальном зале не было Малфоя и Бранау. С одной стороны, они могли ходить где-нибудь по коридорам — подземелье, традиционно считающееся владениями Слизерина, обычно никто не патрулировал, да и сами змейки знали, что в случае чего баллы родной декан с них не снимет точно. Бранау так вообще мог находиться еще на отработке — все-таки оттирать въевшиеся навозные бомбы с каменного пола без магии — далеко не самое быстрое и приятное времяпровождение. С другой — они могли сидеть где-нибудь и замышлять очередную пакость. Малфой боится за свою репутацию, поэтому вряд ли поделится с Бранау тем, как его позорно принудили к Непреложному Обету, зато может подкинуть пару “замечательных” идей.
      Мысли об эссе по трансфигурации и конспекте к предстоящему уроку зельеварения тут же отошли на второй план. Нужно срочно найти Кайнер, пока эти двое с ней чего-нибудь не сделали. Хотя Карл прекрасно знал, что она владеет несколькими сильным защитными заклинаниями и беспалочковой магией, он, тем не менее, сильно сомневался, что она сможет выдержать дуэль с более опытным волшебником, который однозначно будет использовать самые грязные приемы, и против которого в ближнем бою у нее не будет абсолютно никаких шансов.
      Внутри закипал гнев — даже не из-за того, что на него накричали и слегка приложили о стенку. Просто Карл Шенбрюнн привык распоряжаться свободным временем исключительно по своему усмотрению и использовать его с максимальной пользой для себя и терпеть не мог под кого-то подстраиваться, как это бывало, когда ему с сестрой приходилось навещать свою двоюродную бабку и старую деву Эльзу Шварц фон Бранау (Вильгельма она не желала видеть по… понятным причинам). Фрейлейн Эльза была чрезвычайно самолюбивой особой и упивалась вниманием окружающих. Больше всего она любила часами сидеть в гостиной и рассказывать внучатым племянникам истории из своей молодости. Она не была легилиментом, ее способности в ментальной магии были менее, чем посредственные, но, держа всех племянников на виду, могла отлично наблюдать отражавшиеся на лицах эмоции. И пусть только кто-нибудь попробует отвлечься от ее “увлекательного” повествования о приеме у Гриндевальда — того ждал неминуемый “Cruciatus” у всех на глазах. Без ее разрешения нельзя было ни читать книги, ни учить уроки, ни гулять по саду. В Правилах многих чистокровных магических родов было прописано, что младшие члены семьи должны оказывать старшим уважение и почитание, что часто истолковывалось (но не определялись) как беспрекословное согласие и подчинение. И фрейлейн Шварц фон Бранау умело этим пользовалась, чтобы удовлетворить свои амбиции. Она получала истинное удовольствие, видя страх в глазах домочадцев и маски раболепства на лицах.
      И хотя сейчас ситуация сложилась совсем иначе, он вновь был вынужден — уже по прихоти своего декана — подгонять свои возможные действия под весьма непонятные желания другого человека, перед которым не имел совершенно никаких обязательств. Да и в самом поручении профессора Снейпа была какая-то странность — Карл смог лишь вычленить скрытые намеки, мотивы, но так и не смог понять, в чем именно она заключалась, — ведь Анна Кайнер — уже взрослая девушка и вправе самостоятельно отвечать за свои поступки, жить независимо от других. Магглорожденная? Чтоб факультет не опозорила случайно? И в то же время некоторые, тоже совершеннолетние, но чистокровные студенты имеют за спиной куда более худшие грехи, чем незнание этикета, но к ним почему-то не приставляют слежку.
      Шенбрюнн быстро оглянулся назад — искомой особы нигде не было видно. Не было ее, он точно помнил, и в гостиной, хотя не помешает сходить туда еще раз. Несмотря, казалось бы, на столь короткое знакомство, он мог моментально ее узнать среди других людей, ибо до сего вечера он проводил с ней практически все свое время и успел в достаточной степени изучить многие ее бессознательные жесты и черты характера, чтобы без труда отыскать в толпе.
      Парень прошел между выставленных в два ряда столов, окруженных удобными креслами и разделенных колоннами и книжными шкафами. В дальнем углу, почти у самого выхода в зал с фонтаном он заметил Теодора Нота, удобно расположившегося между двумя книжными шкафами и занятого написанием сочинения, о чем свидетельствовали лежавшие вокруг его пергамента многочисленные свитки и книги. Карл обратил внимание на освещение: в этом месте оно было другим, более светлым и ярким, что резко контрастировало с зеленоватым полумраком, характерным для обиталища Слизерина. Миновал еще один книжный шкаф, стоящий перпендикулярно проходу.
      - Фрейлейн Кайнер?
      Сидевшая до этого в кресле девушка резко подскочила, оставив позади себя стол, заваленный конспектами и схемами по нумерологии и трансфигурации, выставив перед собой волшебную палочку с зажженным “Lumen” на конце, в свете которого ее лицо казалось мраморно-белым, сияющим.
      - Кайнер, не слепи! — потянул с другой стороны прохода Нотт, жмурясь от яркого света.
      - Извините, фрейлейн Кайнер, но Нотт прав: потушите, пожалуйста, вашу волшебную палочку, — Шенбрюнн прикрыл глаза от слишком яркого, слепящего света и невербальным заклинанием установил заглушающий купол.
      - Nox!
      - Спасибо, — ответил Карл, открыв зажмуренные дотоле глаза.
      В комнате стало не то, чтобы совсем темно, но в радиусе метра-полутора от стоявших на столах ламп практически ничего не было видно. Свою же лампу Кайнер потушила, видимо, еще раньше, т.к. пользовалась “Lumen”. Теперь Анна смотрела на него снизу вверх каким-то испуганным, затравленным взглядом. В зеленоватом полумраке помещения ее глаза казались невероятно большими, нефритово-черными, будто затягивали внутрь себя. Девушка склонила голову и тут же ее подняла, чтобы посмотреть теперь на собеседника взглядом, полным злобы и ненависти. Понятно, значит, последнее — всего лишь маска. Тогда откуда этот непонятный, первобытный страх? Шенбрюнн прекрасно знал, как действуют его взгляд, голос, манеры на девушек: одни, подобно встреченным им накануне гриффиндоркам, тут же начинали за ним везде бегать, решив, что если он один раз им улыбнулся или, тем более, потанцевал, значит, он в них влюблен, окончательно и бесповоротно — Карлу порой самому становилось смешно от подобной “женской логики”; другие начинали томно жеманничать, строить из себя первых скромниц или же, наоборот, пытались взять его на ревность; третьи предпочитали видеть в нем, прежде всего, опору и защиту, а не богатого жениха, что его устраивало больше всего; но еще никто его не боялся и, тем более, не пытался прикрыть свой страх ненавистью. При этом Карл Шенбрюнн не был ловеласом или Казановой — ему была слишком дорога честь рода, чтобы потерять ее из-за сиюминутной прихоти или мимолетной влюбленности. Он просто вел себя, как того требовали приличия, правила обхождения в высшем обществе и здравый смысл, и умел достаточно хорошо разбираться в людях, чему способствовала природная склонность к ментальной магии.
      - Что вам от меня нужно? — спросила она, по-прежнему держа перед собой палочку.
      То, что она была вооружена, а он — нет, Карла особо не волновало: вряд ли она начнет прямо здесь посылать в него заклинания, а если и начнет, то они стоят достаточно близко друг к другу, так что он успеет перехватить ее руку прежде, чем она в него выстрелит.
      - Видите ли, фрейлейн Кайнер, хочется вам того или нет, несмотря на изменившееся ваше ко мне отношение, я по-прежнему отвечаю за вашу безопасность и, в некоторой мере, за успеваемость. И ни я, ни наш декан, ни господин Геннинген не заинтересованы в том, чтобы с вами случилось что-то опасное и непоправимое.
      - Господин Шенбрюнн, кажется, я вам ясно дала понять, что нам лучше не иметь никаких общих дел, — почти прошипела Кайнер, выставив огненный блок, весьма соответствовавший ее маске ненависти.
      Уже предполагая, чем грозит подобный огонь в ее глазах, он в один шаг преодолел разделявшее их расстояние и, ловко перехватив обе ее руки, забрал у нее палочку, положив на стоявший рядом стол. Да, фрейлейн Кайнер, я могу допустить, что вы — сколько угодно умная и сильная ведьма, но в ближнем бою вам со мной не справиться. Карл по-прежнему удерживал одной рукой оба ее запястья, а другой прижимал к себе, чтобы она не вырвалась. Посмотрел ей в глаза — снова страх, но уже смешанный с повиновением и… предвкушением. Так вот, что она про него подумала. От этих мыслей парню стало не по себе: еще никто не подозревал его в том, что он думал посягнуть на девичью честь.
      Переместив руку с талии к ней на плечо, он резко опустил девушку, заставив сесть в кресло, и, отпустив, сказал:
      - Что ж, фрейлейн Кайнер, не буду вам больше навязывать мое общество, однако, имейте в виду, вы должны быть все время с поле видимости. Это приказ… нашего декана.
      Убрав заглушающий купол, Шенбрюнн подошел к столу, за которым сидел Нотт, обернувшись за тем лишь, чтобы увидеть, как выражение страха на лице девушки сменилось полным недоумением и разочарованием.
      Какое-то время все молча сидели и занимались. Шенбрюнн старательно переписывал первый и второй параграфы учебника по высшей трансфигурации, рискнув все-таки вставить пару основных арифмантических схем, на которых базировались практически все Чары Восстановления. Нотт уже закончил свое эссе и теперь перечитывал его на предмет ошибок. За столом напротив Кайнер пыталась вникнуть в смысл слишком громоздких, не поддающихся анализу ее разумом нумерологических формул, по несколько раз заглядывая в учебник в поисках нужных алгоритмов, которые, как успел заметить Карл, просматривая ее учебник в библиотеке, сами были изложены довольно туманно и витиевато.
      Нотт, покончив, наконец, со своим сочинением, резко выпрямился, закинул голову назад, закрыл глаза и раскинул руки, тут же убрав их за голову. Поза его была непринужденной, на лице появилась блаженная полуулыбка — после долгого сидения над домашним заданием нужно, как следует, расслабиться и привести мысли в порядок. Закончив релаксировать, Теодор собрал учебники и пергаменты и, кивнув сидевшему напротив однокласснику, отправился в общую спальню. Все-таки, за исключением некоторых экземпляров, слизеринцы, воспитанные в соответствующих традициях, отличались тактичностью и не лезли не в свои дела. Следом за ним, не сказав ни слова, читальный зал покинула Кайнер, так что Шенбрюнн остался дописывать задание по трансфигурации в гордом одиночестве. Наконец, слишком долгий, насыщенный событиями день подошел к концу.

      ***
      Четверг не предвещал ничего примечательного и необычного. МакГонагалл дала очередное задание на Чары Восстановления, с которым студенты, понявшие их принцип, справились еще быстрее, чем в прошлый раз, а те, кто не удосужился лишний раз открыть учебник или просто постараться прочертить правильный контур, еще пол-урока ломали головы над невозможно трудным заклинанием и вопросами, ругаясь про себя и тыкая палочкой в несчастный пергамент. Особенно усердствовал в этом Уизли, за что пару раз за урок получил замечания от своего декана и еще больше — от Грейнджер, сидевшей рядом с ним. Пожалуй, именно из-за него Гриффиндор терял больше всего баллов.
      На спецкурсах, которые не вели деканы факультетов, и которые изначально посещались по собственному выбору студентов, было относительно спокойно. По крайней мере, уроки не походили на балаган, а преподаватели отличались большей адекватностью в выставлении оценок. Нумерологию вела строгая темноволосая дама лет пятидесяти, представившаяся как профессор Вектор. И характером, и манерой вести урок, и даже квадратными очками она сильно напоминала профессора МакГонагалл с той лишь разницей, что не носила остроконечную шляпу. На ее уроке, который посещали почти все равенкловцы, несколько слизеринцев (Малфой, Нотт, Шенбрюнн и Кайнер) и пара гриффинидорцев (Грейнджер и Визерхофф) стояла полнейшая тишина. Студенты отвечали только тогда, когда спрашивали непосредственно их. По своей строгости, требованиям к дисциплине и качеству домашних заданий профессор Вектор нисколько не уступала профессору Рихтеру, однако, не задавала так много, как он, и не объясняла так подробно. При этом, на ее уроках нельзя было выдвигать предположения: либо знаешь ответ, либо нет. Собственно, это правило непосредственно на себе испытала Кайнер, начав рассуждать о симметрии контура заклинания, а именно что фигуры должны прорисовываться с неким смещением друг относительно друга, если исходить из формулы… ценой пяти баллов для Слизерина. Собственно, ее слова были недалеки от истины, которую продемонстрировал в своем ответе Лотар — нумерология, как и трансфигурация, была его коньком. Впрочем, трансфигурация, особенно высшая, не может существовать без опоры на нумерологию. Что же касается Анны, то весь оставшийся урок она усиленно пыталась делать вид, что ее нет, прячась за спинами сидевших впереди студентов.
      Руны преподавала профессор Хальдис Стюрке, родом из Норвегии, так что Фольквардссон предсказуемо оказался у нее в фаворе, хотя она благоволила всем, кто блистал знаниями по ее предмету и разделял ее любовь к средневековому эпосу. Она, не вдаваясь в подробности (видимо, подчиняясь общей школьной политике), рассказывала, с какими целями руны используются в некоторых заклинаниях и ритуалах, например, какие их комбинации нужны для закрепления заклятия Доверия, а какие — для подавления магии в замкнутом пространстве. После чего предложила желающим за дополнительные баллы написать эссе по данной теме и сделать доклад на следующем уроке. Оставшуюся же часть оного студенты потратили вначале на транслитерацию рун в латиницу с последующим переводом одного древнего рунического текста на английский язык. Сложность задания заключалась в том, что из всего набора символов нужно было вычленить те, которые обозначают отдельные буквы, и те, что соответствуют целым словам, и затем связать это в более-менее связанный и осмысленный текст. На дом студенты получили в качестве задания еще один перевод. В целом Карл, и не только он, счел такой урок интересным и познавательным, и, в некоторой степени, расслабляющим после довольно напряженных по атмосфере трансфигурации и нумерологии.


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Вторник, 17.05.2011, 13:31 | Сообщение # 37
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      За обедом опять не давал покоя Бранау своими нотациями об “ужасных” грязнокровках и о том, что они ничего больше не достойны, кроме как вытирать о них ноги. С трудом удалось заставить его замолчать. Если в Германии за подобное поведение ему грозило бы специальное для подобных случаев “грязное” наказание наподобие вчерашнего и вызов родителей в школу (впрочем, бессмысленный, учитывая политические взгляды его семьи в целом), что для любого уважающего себя чистокровного волшебника, который, по идее, должен был являть собой образец подражания для всех остальных, являлось позором, то здесь, в Британии, где по-прежнему были сильны многие, уже давно устаревшие, нередко, шовинистские традиции, у него были развязаны руки: большинство слизеринцев вели себя аналогично, и учителя смотрели на такое поведение сквозь пальцы — уже привыкли.
      В ответ на выпад Бранау Миллисента Буллстоуд тут же поделилась страшной историей о том, как вчера после ужина Кайнер наложила на свою кровать какое заумное охранное заклинание и пообещала всем страшную кару, если хоть кто-то посмеет приблизиться к ее вещам. А Дафна Гринграсс пояснила, что Кайнер для защиты своей личной “территории” использовала магию крови, против которой не пойдет ни один здравомыслящий волшебник, и скептически заметила, что она слишком много знает для грязнокровки. Также юная аристократка предположила, что, что если бы все магглорожденные были такими умными, то к ним было совсем другое отношение, в ответ на что Малфой сказал, что иметь такое мнение просто недопустимо для благородной чистокровной волшебницы, и что он напишет своему отцу, чтобы тот написал ее отцу. Его тут же поддержал Бранау, сказав, что за такие слова и мысли вообще положено отсекать от рода и выгонять вон из магического мира, ибо грязнокровки не достойны даже палочку в руках держать, и их место — в лучшем случае быть рабами у чистокровных волшебников. Гринграсс побледнела от страха и, положив нож и вилку, ухватилась за столешницу, пытаясь унять дрожь в руках. Было непонятно, чего она боялась больше: того, что ее действительно могут изгнать из рода за чрезмерно “либеральные” политические взгляды; или же направленного на нее хищного взгляда немца.
      - Довожу до твоего сведения, Генрих, — холодно сказал Карл, коснувшись салфеткой рта, — что твои угрозы основаны на пустом месте.
      - Шенбрюнн, кажется, вчера я тебе ясно сказал, что ты здесь никто, — огрызнулся Бранау.
      Сидевшие рядом с ним Крэбб и Гойл послушно закивали, поспешив закинуть в рот как можно больше еды.
      - Во-первых, Генрих, из рода можно изгнать лишь за действия, противоречащие Правилам. Как чистокровный волшебник, ты обязан это знать, — возразил Шенбрюнн, положив салфетку обратно на стол. — И отличное мнение одного из членов семьи не является достаточным основанием для изгнания из рода. Во-вторых, Малфой, что-то я не слышал, чтобы в магической Британии была отменена свобода мнений. Также мисс Гринграсс не нарушала устава школы — в противном случае уведомить ее родителей о нарушении может декан и только декан, как ответственный за своих студентов. Как староста, ты это обязан знать, — последние слова юноша сказал с нажимом.
      - О…
      Лицо Малфоя вытянулось, изображая противоречие с устоявшейся в мышлении парадигмой, глаза готовы были вылезти из орбит — приблизительно на такой эффект и рассчитывал Шенбрюнн. Староста Слизерина, проглотив застрявший в горле кусок мяса, еще некоторое время пялился на сидевшего напротив него Карла, после чего выдал, вернувшись к своей излюбленной манере растягивать слова:
      - Если это все, что ты можешь сказать, Шенбрюнн…
      - Ошибаешься, Малфой. Люди воспитанные и благородные не опускаются до того, чтобы копаться в чужой личной жизни, и не впутывают в это дело свои семьи. Кроме того, тебе же хуже будет, если у Дафны от ваших с Бранау угроз сдадут нервы, — сидевшая рядом Гринграсс, потупив взгляд остекленелых глаз, нервно теребила салфетку в руках. — Потому что за своих змеек профессор Снейп отвечает головой. В третьих, Бранау, — Карл посмотрел на сидевшего рядом с Малфоем Генриха, — если ты по-прежнему намекаешь на брак моего деда Рихарда Шенбрюнна и твоей двоюродной бабки Вальпургии Шварц фон Бранау, то смею заметить, что это госпожа Вальпургия вошла в род Шенбрюннов и приняла его Правила, и потому вы не сможете отсечь нас от вашего рода. Не пытайся возражать, Генрих, — предупредил Карл, увидев, как Бранау открыл рот, — я знаю, что я прав. И, в четвертых… мисс Гринграсс?
      - А? — Дафна подняла голову, испуганными глазами оглядев сидевших вокруг одноклассников, остановившись на Шенбрюнне.
      - Мисс Гринграсс, — продолжил Карл с нотками превосходства в голосе, — советую вам осторожнее выбирать слова, дабы инцидента, подобного сегодняшнему больше не повторилось, а также более внимательно относиться к кругу общения, в котором вы находитесь
      - Спасибо, мистер Шенбрюнн, — тихо ответила девушка, по-прежнему смотря перед собой стелянными глазами.
      После уроков многие студенты отправились делать домашние задания в библиотеку. Хорошо, что Кайнер, раз за ней теперь всюду придется ходить, направилась туда же — ведь она как-то упоминала, что не любит библиотеки. Занял излюбленное место у окна между двумя стеллажами — оттуда было удобно наблюдать за девушкой. Может быть, таким образом она пыталась облегчить ему задачу, зная что декан от своего решения не отступится, или на нее давило чувство вины — ведь она явно не чувствовала себя счастливой или хотя бы удовлетворенной собственным решением. Вскоре к нему присоединились Фольквардссон и Миллер. Рядом с Кайнер же не было никого — она словно добровольно обрекала себя на одиночество, поднимая мрачный недобрый взгляд на каждого, кто проходил мимо нее. Даже Элиза, добрая милая Элиза, которая едва могла позволить себе сказать дурное слово о ком-нибудь, заметила, что “Анна Кайнер какая-то странная; она не делает никому плохо, но при этом недобрая”, и что “ее что-то гложет изнутри”.
      Неподалеку от них обосновалась Гермиона Грейнджер, как всегда обложившись штабелями книг, и тоже в гордом одиночестве, что, впрочем, было неудивительно, если учесть, что со своего факультета она общается только с Поттеров и Уизли, которые с книгами определенно не дружат, и вообще почти не общается со студентами других факультетов. Какое-то время стояла тишина, которую нарушал только скрип перьев по пергаменту и шорох переворачиваемых страниц.
      - А, Миона, вот ты где! — воскликнул вошедший в библиотеку Рон Уизли, на которого все тут же покосились, как на что-то из ряда вон выходящее, и сел рядом с подругой, грубо смахнув со стола старинные фолианты и уже исписанные пергаменты.
      - Рон, посмотри, что ты наделал! — с укоризной ответила ему девушка, потрясая листком, по которому разлилась большая чернильная клякса. — Мне теперь заново придется все переписывать!
      И потянулась за упавшими на пол книгами и конспектами, для чего ей пришлось перегнуться через колени Уизли, который тут же ловко перехватил ее обеими руками, не давая возможности вырваться. Со стороны выглядело все это далеко не самым приятным образом, и Карл задумался: неужели в точно таком же нелестном свете его видит Кайнер каждый раз, когда он к ней приближается. Или она боится в принципе чужих прикосновений? Шенбрюнн вновь вспомнил выражение ее лица во время их разговора в полутемной слизеринской гостиной. Страх и повиновение, но не отвращение. Выходит, она приложила его вчера о стену, пусть и несильно, только потому, что испугалась? Или потому что испугалась, что должна ему повиноваться? Бред! Пусть волей декана она и была ограничена некоторым образом в передвижениях и привязана к нему (Карлу), но ведь он ничего ей не навязывал и никоим образом не намекал, что она должна ему подчиняться. Или… потому что испугалось, что чувствует его власть над собой? Карл сделал глубокий вдох и перевернул страницу, принявшись писать дальше. Как хорошо, что отец его приучил постоянно держать средний ментальный блок, а Фольквардссон не лезет всем в голову подобно многоуважаемому директору, иначе не удалось бы избежать разборок: Фольквардссону нравится Кайнер, Кайнер же признает над собой его, Шенбрюнна, власть, хотя и бежит от нее. Еще больший бред! Карл снова задумался: а что, собственно, он сам испытывает к Кайнер? Во всяком случае, она ему небезразлична. А первоначальная симпатия не чтобы исчезла, но, скорее, изменилась. Ведь это был совсем другой человек: хотя и магглорожденная, но не скромная и застенчивая, как Элиза Миллер, которая страшно боится одиночества и осуждения, и которой нужен защитник и покровитель, а стремящаяся к самодостаточности и независимости. И, потом, это просто глупо и неуважительно, прежде всего, по отношению к себе, испытывать и культивировать хотя бы незначительные чувства к человеку, который тебя в открытую ненавидит. Но не стоит беспокоиться, фрейлейн Кайнер, я не стану навязывать вам свое общество больше необходимого, как того требуют мои обязательства, о которых вам тоже не помешало бы почаще вспоминать, чтобы облегчить жизнь нам обоим, пока мы находимся в стенах этой школы. Другой вопрос, сможете ли вы сами выжить и не сломаться в этом маленьком, враждебно настроенном по отношению к вам мирке, не имея чьей-либо помощи и поддержки?
      Фольквардссон тем временем рассказывал о Голдстейне, своем однокурснике с Равенкло, которого прокляли днем ранее перед уроком трансфигурации. Благодаря тому, что проклятие вовремя успели снять, парень остался жив и, по словам мадам Помфри, школьного колдомедика, должен был полностью восстановиться к понедельнику. При этом швед в довольно резких тонах высказался по поводу того, что деканы даже не соизволили провести собственное расследование, например, допросить с Веритасерумом, устроить проверку палочек всех подозреваемых, а также оказавшихся на месте преступления, проверить личные дела и т.д. А его самого вызвали на допрос к директору, где его обвинили во владении и использовании темных заклинаний (не обошлось без легилименции), и если бы не заступничество профессора Флитвика и показания других студентов Равенкло, то его уже исключили бы из школы. Также Ассбьорн заметил, что если бы Голдстейн был чистокровным, то дело не удалось бы так просто замять, ведь ни один здравомыслящий волшебник не рискнет столкнуться с местью Рода. Также равенкловец высказал идею, довольно циничную, как он сам ее назвал, но при этом довольно реалистичную, суть которой заключалась в том, что магглорожденные волшебники для волшебного сообщества являются фактически армией покорных овец: обладая изначально меньшими правами и возможностями в определенных сферах, будучи лишенными многих знаний, являющихся обязательными и очевидными для любого уважающего себя чистокровного мага, они, с одной стороны, вынуждены доверять авторитетам, и, с другой, теряют связь со своей семьей — здесь сказывается и разница в менталитетах мага и маггла, в результате которой дети после поступления в школу начинают быстро отдаляться от родителей, пытаясь найти место и утвердиться в новом для них мире, и то, что родители магглорожденного студента не могут ни на что повлиять в абсолютно чужом для них мире и не смогут вступиться за своего ребенка, если с ним что-нибудь произойдет, как, собственно, и случилось с Энтони Голдстейном. И что сами магглорожденные волшебники являются промежуточным звеном между миром магов и магглов, еще не являясь полноправными гражданами в общества первых и уже не будучи в состоянии нормально жить среди первых, и являют собой то состояние, в котором старое качество уже исчезло, а новое еще не появилось.
      Вслушиваясь в умные речи Фольквардссона, Лиза заметно приуныла и сжалась. Пусть она не блистала какими-то особыми талантами, как Карл или Лотар, с которыми она вместе училась в школе магии, но была при этом девушкой далеко не глупой. И потому прекрасно понимала, что все сказанное Фольквардссоном является горькой правдой жизни в магическом мире. Она знала, что может рассчитывать на поддержку своих друзей, но только лишь потому, что подобное поведение не противоречит кодексам их семей; что Лотар не стал бы с ней встречаться, не будь он чистокровным в n-ном колене, и потому для процветания его рода был бы желателен брак с магглорожденной; что она вряд ли бы смогла сделать себе карьеру в банковском деле или юриспруденции (впрочем, последнее ей было и не нужно), но могла бы спокойно стать колдомедиком. При этом она чувствовала некую отчужденность со стороны родителей-магглов, типичных уважаемых представителей среднего класса, каждый раз, когда приезжала домой на каникулы и выходные. Она не оправдала их ожиданий, никогда не станет такой, какой они хотели бы ее видеть. Она понимала, что им не легко каждый раз врать о своей “странной” дочери соседям, мирно улыбаясь в лицо, что им трудно смириться с тем, что она “другая” и оставить свои попытки вернуть ее общество “нормальных” людей. За это она была им благодарна и старалась по возможности помогать и не доставлять лишних проблем. Она знала, на что могла рассчитывать в мире, которому принадлежала теперь, и знала, кому надо быть благодарной, с ужасом для себя осознавая, что родись она в Англии и не попади в Хаффлпафф, так и проходила бы все школьные годы в розовых очках, пока не столкнулась бы с суровой реальностью волшебной сказки.
      Шенбрюнн же лишь мрачно кивнул, мысленно соглашаясь с выводами Фольквардссона. После вчерашней отработки он уже понял, что в Хогвартсе бессмысленно рассчитывать на справедливость и соблюдение законов, которых в магической Британии толком и нет. Директор не заинтересован в расследовании, потому что оно ляжет темным пятном не репутацию лучшей магической школы в Европе. Профессор Снейп, зная, что при любом удобном случае будут подозревать именно его факультет, будет выгораживать своих змеек. Профессор Флитвик, скорее всего, догадывается, кто совершил преступление, но, зная позицию, профессора Снейпа, не будет высказывать свои догадки вслух. С другой стороны, Бранау тоже не дурак и обязательно запасся бы антидотом к Сыворотке правды и постарался бы поколдовать по больше — “Priori Incantatem” выявляет последние семь-десять заклинаний, выпущенных палочкой, так что он с легкостью прошел бы допрос и проверку палочек, которые предложил Фольквардссон. Другое дело, что можно найти палочку с идентичным магическим ядром, тогда с помощью “Priori Incantatem” можно вытянуть более полную историю заклинаний. Или, об этом рассказывал ему дед, можно сличить магическую подпись мага и наложенного заклинания, однако с Голдстейном данную процедуру уже поздно проводить: после того, как Фольквардссон снял проклятие, а мадам Помфри магией лечила поврежденные органы, определить что-либо будет уже достаточно трудно.
      Грейнджер тем временем оставила в покое упавшие конспекты и решила выслушать Уизли, поняв, что пока он рядом, позаниматься ей не удастся. Рон начал усиленно что-то ей нашептывать, а Гермиона в ответ лишь хмурилась. В разговоре ясно прозвучала фраза “комната по требованию” — ее рыжий сказал громче необходимого, за что получил от своей девушки тетрадью по голове. Кайнер вдруг оживилась и прислушалась. Шенбрюнн вдруг вспомнил, что ему нигде не попадалось упоминание о подобной комнате в “Истории Хогвартса”. Вполне возможно, что относительно недавно “Историю…” сильно отредактировали, что, впрочем, неудивительно, если учесть, что директор Дамблдор стремится скрыть от студентов даже базовые знания, которыми обязан владеть абсолютно любой волшебник. Фольквардссон тут же вышел из-за стола и пошел к мадам Пинс, чтобы попросить самую старую версию “Истории Хогвартса”. Элиза тем временем, захотела собрать конспекты, которые Уизли так небрежно смахнул со стола, и отдать их Гермионе, но Карл ее остановил: Грейнджер сможет собрать все сама, когда уйдет ее “друг”, а вот милой Элизе не стоит нарываться на грубость со стороны Уизли.
      Рыжик вновь что-то шепнул на ухо своей подруге и, стиснув ее напоследок в объятьях, встал со стула и ушел из библиотеки, протоптавшись по упавшим на пол пергаментам. Гермиона тут же принялась собирать свои записи и книги, радуясь, что с последними все в порядке — она терпеть не могла небрежного отношения к книгам, а тут еще такие хрупкие древние фолианты, которые существуют всего в нескольких экземплярах.
      - Позвольте вам помочь, мисс Грейнджер, — приветливо сказал Карл, собрав несколько наиболее тяжелых фолиантов и положив их на стол.
      Элиза положила рядом аккуратно сложенную стопку пергаментов и улыбнулась. Она искренне хотела подружиться со старостой Гриффиндора. Гермиона производила на нее впечатление умной, смелой и ответственной девушки, но при этом очень несчастной. Ведь разве может быть счастливым человек, единственные друзья которого — книги? Нет, у Гермионы вроде были друзья, с которыми она несколько лет проучилась в одном классе, но даже стороннему наблюдателю было видно, что она дает им больше, чем они ей, что между ними нет того эмоционального единства, взаимопонимания, которое должно быть у настоящих друзей.
      Грейнджер же, смерив обоих немцев презрительным взглядом, собрала книги и конспекты в охапку и, буркнув: “Спасибо”, подошла к Кайнер. Шенбрюнн даже заметил осуждение и отвращение, направленные персонально на него. “Как ты мог, чистокровный урод? Да ты ничем не лучше Малфоя и его дружков! Ты такой же подлый, как и все слизеринцы!” — эти мысли отчетливо вертелись на поверхности сознания гриффиндорки. Карл чуть не опешил, но сохранил невозмутимый вид и спокойствие. Не помешало бы выяснить, что про него наплел Уизли.
      Диалог между Грейнджер и Кайнер тоже не отличался вежливостью и взаимопониманием. Гермиона положила руку на плечо Кайнер, словно пытаясь утешить, начала говорить о том, что все совершают ошибки и что надо жить дальше, а также непонятно зачем посоветовала обратиться к директору и мадам Пофмри, школьной медсестре. Анна, до этого сидевшая, опустив голову, и смотревшая стеклянными глазами в учебник по нумерологии, вдруг резко развернулась, скинув с плеча руку гриффиндорки, и, посмотрев на нее яростным взглядом, сказала:
      - Не смей жалеть меня, Грейнджер! Ты ничего не знаешь, и не лезь в свое дело!
      После чего наспех покидала учебные принадлежности к себе в сумку и пулей вылетела из библиотеки. Гермиона, с полминуты постояв в ступоре и, бросив уничижительный взгляд на Шенбрюнна, выбежала вслед за слизеринкой — то ли дальше пытаться утешать (хотя Карл уже знал, что это абсолютно бесполезно), то ли пошла в Большой Зал — близилось время ужина.
      Вернулся Фольквардссон, очевидно уставший после долгого препирательства со школьной библиотекаршей, но все же добившийся своего: в руках у него была несколько потрепанная “История Хогвартса”, изданная в 1901 году во время директорства Финнеаса Блэка. Узнав в общих чертах, что случилось за время его отсутствия, Ассбьерн предложил всем пойти в Большой Зал и уже после разобраться с тем, что имел в виду Уизли.
      Карл знал, что, благодаря выходке Бранау ни ему, ни Кайнер не миновать сплетен, но не думал, что слухи в Хогвартсе разносятся быстро и еще быстрее меняются до не узнаваемости. Вначале почти все они были связаны с Анной Кайнер. Большинство, естественно, удивлялись тому, как это магглорожденная оказалась в Слизерине, и до того, какой она национальности, почти никому дела не было. Зато к вечеру Шенбрюнн узнал, что он, оказывается, такой плохой, встречался с магглорожденной студенткой и бросил ее, когда узнал, что та беременна. Он слышал, как об этом судачили за его спиной абсолютно все, видел, как многие смотрели на него с осуждением, и старался не обращать внимания, продолжая идти с высоко поднятой головой, осознавая внутри, что подобные сплетни, ни на чем не основанные, могут оставить большое пятно на его репутации. Но искать оправдания за несуществующие грехи он считал ниже своего достоинства.
      Ситуацию и, соответственно, его репутацию от окончательного падения спасла Кайнер. Впрочем, в сложившихся обстоятельствах присутствовала доля ее вины, так что Шенбрюнн в этот раз предпочел остаться в стороне, дав выговориться “пострадавшей”. Случилось это по дороге в Большой Зал. Он снова шел в арьергарде вслед за Анной, пытавшейся затеряться в толпе других учеников, что было довольно нетрудно с ее ростом. Компанию ему составили Фольквардссон, Элиза и присоединившийся к ним после маггловедения Визерхофф. “Насущную” тему предпочли не затрагивать, ведя разговоры ни о чем: кто чем занимался на уроках, каковы хогвартские учителя и как ужасной стала погода за последние два дня. В то время как Миллер воодушевленно пересказывала доставшийся ей на рунах перевод, парни обратили внимание на весьма недружелюбные взгляды, которые бросали в их сторону остальные студенты, вернее, студентки. Одни смотрели на них с осуждением, другие — с насмешкой. От Карла не укрылось, что аналогичные взгляды доставались и Кайнер, только к ним добавлялись еще жалость, не сострадание или утешение, а именно жалость, и любопытство — какая-то темноволосая гриффиндорка, кажется Вейн, с которой он и Ассбьорн имели честь познакомиться не далее, как вчера, с заговорщическим выражением лица усиленно пыталась что-то узнать от первоисточника. Кайнер, естественно, грубо отмахнулась от наглой пятикурсницы и, поправив сумку, пошла дальше, а Вейн устроила показательную истерику прямо посреди коридора. Девушки тут же подбежали успокаивать ее, в результате чего Ромильда разрыдалась еще сильнее и, ткнув пальцев в сторону Карла, громко сказала:
      - Ты!.. Ты!.. — всхлип. — Подонок, бабник! Как ты мог?! Я думала, ты способен на истинные чувства, — снова всхлип, — а ты связался с этой Кайнер и потом бросил ее, узнав, что она… что ты… в положении… бессердечный… — и вновь зашлась бессвязными рыданиями. Через пару секунд к ней присоединилась Лаванда.
      Шенбрюнн сделал шаг назад. Элиза посмотрела на него перепуганными глазами, взявшись за руку Лотара. Будучи по натуре девочкой доброй, наивной и легко ранимой, она тяжело переживала отдельные моменты, которые переворачивали ее привычный и гармоничный мир с ног наголову, когда черное вдруг становилось белым, белое — черным, а принципы, которыми ты руководствуешься по жизни, вдруг рушатся, как карточный домик. Она давно была знакома с Карлом — еще с того момента, как они оказались в одном классе в магической школе. С тех пор он ей стал другом, братом, защитником, помог влиться в мир магии, познакомил с родными и друзьями. И, когда узнал о ее чувствах, не обиделся на нее, но поспособствовал, об этом Элиза догадалась уже сама, чтобы Лотар обратил на нее внимание. И тут услышать такое… Карл Шенбрюнн никогда не поступил бы так подло, во всяком случае, тот Карл, которого она знала.
      - *Карл, ведь это не ты!.. Ты не мог так поступить,* — говорили ее глаза.
      - *Ты знаешь меня, милая Элиза, и знаешь, как сделал бы я*, — мысленно ответил ей Шенбрюнн, у которого уже засосало под ложечкой: такими темпами он скоро попадет на ковер к декану, директору и Геннингену и опозорит семью.
      - Вы двое, встаньте с пола и прекратите ломать дешевую комедию! — из толпы появилась Кайнер; ее зеленые глаза сверкали гневом, каждый мускул лица был напряжен, рука крепко сжимала волшебную палочку.
      Стоявшие рядом студенты тут же расступились, видимо, побоявшись испытывать на себе ее ярость. Браун и Вейн неуклюже развернулись и посмотрели в ее сторону, являя собой не самые лучшие с эстетической точки зрения образы.
      - Кто из вас придумал эту идиотскую сплетню? — громкий низкий голос девушки отдавался эхом в коридоре, перекрывая шум барабанивших по окнам капель дождя и слабые раскаты грома. — Ты или ты? — Кайнер поочередно указала палочкой на каждую из гриффиндорок, которые, растеряв присущую их факультету храбрость, окончательно сели на пол, уставившись на слизеринку глазами размером с галеон и открыв рты. — А, может быть, Паркинсон? — коридор осветился вспышкой молнии, грянул гром. — В любом случае, вам придется ответить за клевету. Я же перед всеми здесь присутствующими заявляю, что все сказанное здесь этими двумя девушками — наглая ложь, и вышеупомянутый Карл Шенбрюнн не имеет передо мной какой-либо вины, — снова удар грома, — а посему вам, дамы, предстоит немедленно извиниться перед господином Шенбрюнном и восстановить его доброе имя среди учеников.
      Все это Кайнер сказала с яростью и пафосом, отчеканив каждое слово, ни разу не взглянув при этом на сам предмет спора. Гриффиндорки тем временем поднялись с пола, поправив мантии, и еще с минуту стояли, переминаясь с ноги на ногу, а их бледные от страха лица пошли красными пятнами — от стыда. Все эти годы их отлично устраивала роль главных сплетниц Хогвартса, ведь это так классно обсуждать самые свежие, самые пикантные подробности из личной жизни других учеников или учителей. Они довольствовались как информацией из других источников, так и тем, что подсмотрели или подслушали сами. При этом они никогда не задумывались о подлинности имеющихся сведений или адекватности собственного восприятия, слыша и видя лишь то, что хотели сами. И уж тем более они никогда не думали, что однажды им придется ответить за свои слова. Тем более что слух о предполагаемой беременности магглорожденной слизеринки выглядел вполне достоверным и пришел из змеиных подземелий, а уж они-то точно должны знать у себя, кто с кем и чего.
      - Вот они! — сказал Рон, указав пальцем на по-прежнему сжимавшую в руке палочку слизеринку.
      - Потрудитесь объяснить, что здесь происходит, — строго потребовала запыхавшаяся профессор МакГонаглалл. — Мистер Шонбрюнн, мисс Кайнер?
      Следом за деканом Гриффиндора появился вечно угрюмый профессор Снейп, выражение лица которого не предвещало ничего хорошего. Очевидно, слух о позорящем школу поведении учеников дошел и до учителей, или, еще хуже, до директора.
      - Ваши студентки как раз собирались все объяснить, мадам. Не так ли? — ответила за всех Кайнер.
      - Я слушаю вас, — сказала МакГонагалл.
      - М-мы просим п-прощ-щение у м-мистера Ш-шонбрюнна… — запинаясь, произнесла Лаванда, щенячьими глазками посмотрев на своего декана в надежде на помощь.
      - А дальше? — процедила сквозь зубы Кайнер, по-прежнему держа их на прицеле.
      Декан Слизерина все еще молча стоял, обводя всех присутствующих предвещающим скорую расправу взглядом, решив действовать по обстоятельствам. Вначале декан вражеского факультета буквально вывалила на него известие о “чересчур близких отношениях между двумя его студентами и возникших последствиях”, посетовав на распущенность современной молодежи и эгоизм чистокровных волшебников, которые считают, что весь мир должен склониться к их ногам. Не успел Северус Снейп отойти от этой, без сомнения ужасной новости, как прибежал рыжий недоумок Уизли, заявив, что слизеринцы напали на гриффиндорок в коридоре рядом с Большим Залом и теперь собираются их убить. Свою речь он активно сопровождал размахиванием руками и брызганием слюной, словно надеясь, что это поможет его заплетающемуся языку яснее выражаться. Пришлось отложить свои учительские дела и разбираться, кто прав, кто виноват. При этом неожиданно для себя он осознал, что не знает Анну Кайнер так хорошо, как ему хотелось бы. Да, она больше опирается больше на разум, чем на чувства. Да, она в некоторой степени скептически относится к жизни и не гонится за удовольствиями, желая попробовать все и вся. Эти аргументы говорят в ее пользу и одновременно в пользу Шенбрюнна, так как до недавнего времени тот тоже производил впечатление вполне разумного и ответственного молодого человека. С другой стороны, то, что он увидел вчера утром, заставило его усомниться в ее разумности. Ведь Кайнер уже знает, что в магической Британии ей ничего не добиться, во всяком случае, самой (о том, что мисс Кайнер может покинуть Туманный Альбион в поисках лучшей жизни, профессор даже не задумывался), вот и решила “влюбить” в себя чистокровного волшебника и надежно привязать, чтоб не сбежал. Снейпу стало не по себе от подобных мыслей, захотелось тут выпороть эту наглую несносную девчонку, ведь после всего, что он для нее сделал, подобный поступок, если Минерва, конечно, не преувеличила, граничит с предательством.
      - … З-за к-клевету и р-распр-растраненные о нем л-ложных с-слухов, — наконец-то выдавила из себя готовая провалиться под землю Лаванда, покраснев, как рак.
      - То есть слухи… о… гм… положении мисс Кайнер — выдумка? — удивилась профессор МакГонанагалл. — Тогда откуда вы это взяли?
      - М-мы были на прорицаниях, — на этот раз ответила одна из сестер Патил и услышали от Эббот, что об этом говорили Эшли и Буллстоуд.
      - Понятно, — заключил декан Слизерина, лицо которого не выражало ровно никаких эмоций, за исключением постоянного недовольства жизнью, к которому все уже давно привыкли. — Мистер Шенбрюнн, вы принимаете извинения?
      - Принимаю, — мрачно ответил Шенбрюнн: прилюдное унижение Вейн и Браун стоило того, чтобы не требовать с них ничего лишнего.
      - А теперь всем немедленно идти в Большой Зал, — скомандовала профессор МакГонагалл, — ужин уже давно начался. — И сняла двадцать баллов со Слизерина за организацию потасовки в коридоре.
      Декан Слизерина выступил с ответным жестом и снял тридцать очков с Гриффиндора за распространение позорных сплетен о его студентах. После чего подозвал к себе Кайнер и, сказав ей несколько слов, отпустил на ужин. А Шенбрюнн и Фольквардссон, заметив, что главные сплетницы Хогвартса вновь готовы разразиться истерикой от “несчастной любви”, поспешили отвести их в Больничное крыло и предоставить под опеку мадам Помфри, убедительно попросив ту дать девушкам побольше успокоительного зелья и мягко объяснить, что их поведение недопустимо.
      После ужина декан Слизерина вызвал к себе в кабинет обоих старост, Шенбрюнна, Кайнер, а также Эшли и Буллстоуд и устроил всем допрос с пристрастием. Миллисента и Шейла мямлили не лучше Лаванды и Ромильды, но обосновать свое мнение, превратившееся за день в огромную сплетню Хогвартса, так и не смогли, выдавив из себя лишь: “Да она же грязнокровка”. Впрочем, под сверлящим, будто бы поглощающим взглядом черных глаз профессора кто угодно мог растерять даже имевшиеся остатки уверенности в себе. От Карла не укрылось, что профессор также пользуется поверхностной легилименцией. Имевшиеся блоки он не спешил пробивать подобно многоуважаемому директору, но наверняка их чувствовал. Иначе как еще можно объяснить огромные от страха глаза Буллстоуд, когда профессор посмотрел прямо на нее, легкое касание собственного сознания и мрачное удовлетворение на лице декана?
      Малфоя и Паркинсон декан отчитал за то, что они допустили распространение подобных слухов, позорящих честь факультета Слизерин — в то время, как профессор буравил их своим злобным взглядом, заложив руки за спину, оба старосты, особенно Паркинсон, дрожали как осиновые листы: все-таки слизеринцы опасались гнева своего декана, — и практически приказал, чтобы ничего подобного больше не повторилось. Малфой и Паркинсон лишь закивали в ответ и, сказав, что они постараются в точности выполнить его приказ, откланялись и поспешили покинуть кабинет вслед за заплаканными Буллстоуд и Эшли, которым было приказано идти на отработку к Филчу.
      Когда в кабинете из учеников остались только Шенбрюн и Кайнер, профессор поинтересовался истинной причиной их ссоры — как декан, он должен был знать обо всем, что творится на его факультете, чтобы, в случае чего, предотвратить возможные и замять или разрешить уже имеющиеся проблемы. Анна ответила лишь, что она не испытывает ненависти к господину Шенбрюнну, однако считает, что им не следует общаться, в ответ на что профессор хмыкнул, извинилась перед одноклассником — нет, не за саму ссору, не за то, что она в него “Repello” пустила, а за то, что дала повод подобным нелицеприятным слухам, а также попросила декана, чтобы тот снял с мистера Шенбрюнна “совершенно бесполезную и обременительную для них обоих обязанность везде ходить за ней”, т.к. у Карла и так полно собственных дел, а она вполне сможет сама о себе позаботиться.
      Снейп снова хмыкнул, ухмыльнувшись. Девчонка все-таки знает свое место и знает, чем ему обязана, раз отвязалась от этих сосунков. Отношения между чистокровными и магглорожденными никогда не приводили к добру. Шенбрюнн никогда не пойдет против своей семьи и женится на той, на какой ему скажут родители, не менее чистокровной, чем он сам. Понравился Северусу и спектакль с извинением – слизеринцы должны уметь не только хорошо играть, но и красиво. Кайнер садится в низком реверансе, низко склоняет голову, произносит положенные слова и ждет… Быть врагом чистокровному волшебнику, тем более, слизеринцу, очень опасно, а непрощенное оскорбление будет висеть над головой подобно дамоклову мечу и в любой момент может сыграть злую шутку. Шенбрюнн, как истинный аристократ, держится холодно, с достоинством, говорит мало и только тогда, когда оно необходимо. Когда Кайнер склонилась перед ним, прося прощение, он лишь смерил ее холодным, горделивым взглядом и, выждав с полминуты, сказал: “Встаньте, фрейлейн Кайнер. Нет вашей вины в том, что злые языки распускают за моей и вашей спиной”. А вот здесь уже пошло нарушение этикета: если тот, перед кем извиняются, прощает или снимает вину, то должен сам поднять извиняющегося; Кайнер же поднялась сама, причем слишком быстро и, поблагодарив Шенбрюнна, стала от него подальше, все так же склонив голову.
      Ясно дав понять, что желает поговорить со студенткой с глазу на глаз, профессор выпроводил Шенбрюнна за дверь. Карлу оставалось лишь гадать, что такого захотел сказать декан Кайнер, где-то в сознании засела крамольная мысль, что это неспроста. Парень тут же поспешил ее отбросить, но счел нужным задержаться в коридоре – просто так, на всякий случай: декан сам поручил ему присматривать за девушкой и, кстати, не отменил эту обязанность по ее просьбе. Анна появилась через пару минут. Судя по внешнему виду, они с деканом действительно просто поговорили, и ни “Imperium”, ни “Oblivium” к ней не применяли, так что можно быть спокойным. Карл уже слышал о нескольких случаях превышения некоторыми преподавателями своих должностных полномочий по отношению к студенткам, и для обеих сторон подобные вещи заканчивались, как правило, очень плохо. А после случившегося в последние дни в Хогвартсе его доверие к профессорам, как гарантам безопасности студентов, как-то резко упало. Анна ничего ему не сказала, он и не настаивал, и так они вместе в молчании дошли до факультетской гостиной, чтобы приступить, наконец, к выполнению домашнего задания.
      Так закончился еще один день.


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Вторник, 17.05.2011, 13:32 | Сообщение # 38
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      ***
      Зельеварение в пятницу прошло без особых проблем. Варили относительно простое зелье Сна-без-сновидений — восполняли запасы школьной медсестры, которые так бездарно уничтожили Крэбб и Гойл во вторник. Поттеру и Уизли под дружные смешки большинства слизеринцев дали варить Умиротворяющий бальзам, который, как сказал по секрету Нотт, в Хогвартсе варили еще на втором курсе. Те, если учесть у них полное отсутствие способностей к тонкой науке зельеварения и нежелание учить что-либо, не смогли справиться даже с таким простым заданием. Как учебное зелье, их варево тянуло в лучшем случае на “удовлетворительно”, как медицинское — являлось едва ли не отравой. Декан, видимо, оценил их усилия именно по последней системе, выставив из класса с оценкой “тролль”. По крайней мере, ничего не взорвали и ничего не разбили.
      Кайнер же, хотя держалась холодно и отстраненно, не позволила взять верх своему отношению к действительности. Как она объяснила во время очередного немого диалога в процессе варки зелья, она не имеет право портить последнее и пускать насмарку их совместный труд только лишь из-за собственных тараканов в голове. Если на прошлом уроке они работали слаженно благодаря общему интересу к предмету, то теперь — в силу необходимости, просто потому, что выгоднее сотрудничать, чем действовать друг другу на нервы, читать друг другу нотации и демонстративно хмуриться.
      К концу практикума у декана заметно поднялось настроение, он удовлетворенно кивал, принимая от студентов подписанные колбы с готовыми зельями — сегодня шесть из десяти образцов оказались отличного, в представлении профессора — нормального качества, однако, дабы студенты не расслаблялись, он вновь окинул аудиторию своим грозным взглядом, заметив своим тихим, но при этом слышным даже в самых дальних углах класса голосом, что сегодняшние зелья были слишком легкими, и что их должен уметь варить и третьекурсник, и чтобы студенты знали, что “превосходно” сваренное зелье должны быть для них, как “удовлетворительно”, т.е. некая минимальная норма, которую должен выполнить любой ученик. Миллер и Боунс лишь тихо вздохнули. Корнер и Бут поспешили закрыть открывшиеся рты и уставиться в пол, совершенно не представляя, как можно сравнить зелья еще “правильнее”, чтобы оно потянуло на “превосходно”, и сколько еще всего надо выучить, чтобы Снейп, наконец, по достоинству оценил их знания. И вообще, хорошо, что квалификационные экзамены СОВ и ТРИТОН принимает независимая комиссия, а не Снейп, который даже в идеально сваренном ученическом зелье найдет, к чему придраться.
      На время следующего после зельеварения пустого урока большинство студентов отправилось в библиотеку. Шенбрюнн снова сел за своим полюбившимся столом у окна между двумя стеллажи. После вчерашней грозы небо прояснилось, и вновь выглянуло солнце, которое, проникая сквозь высокие готические витражи в холодные залы каменного замка приятно согревало и щекотало лицо и руки, заставляя нежиться в своих жидких золотистых лучах и зазывая на улицу…
      “… Основной проблемой античной досократической философии было постижение истины, причины всего сущего, которую искали в природе и порожденных ею стихиях, или в Космосе, вселенной, объемлющей мир…
      …Основной вехой античной философии является возникновение идеи тождества бытия и мышления, автором которой был Парменид Элейский… Сам Парменид в своей поэме “О природе” называл бытие “неизменным и непреходящим сущим”. Бытие Парменида мыслится как благо, идеальная, неподвижная плотная сфера. Оно вечно и неуничтожимо...
      … Оно существует уже потому, что мыслимо, ибо нельзя думать и говорить о том, чего не существует. Бытие есть истина...
      … Таким образом устанавливается тождество бытия и мышления. Истинно то, что можно помыслить. Фантомами и химерами является то, что постигается путем чувственного восприятия, ибо несет в себе часть небытия — изменчивого, непостоянного, пустоты. Истину по Пармениду можно постичь лишь разумом.
      … В своем учении Парменид формирует основания формальной логики, а именно не противоречащих друг другу во времени суждений: если есть бытие, значит, нет небытия. Именно принцип непротиворечия использовали в своих учениях Платон и Аристотель, известный как создатель формальной логики, на которой в дальнейшем была основана вся европейская наука и философия…
      … Последователь Парменида, Зенон Элейский использовал принцип приведения к абсурду, доказывая что изменчивость и движение не есть бытие. На простых примерах, называемых апориями, он показывал, как человеческий опыт расходится суждениями разума…
      … Данные апории были неразрешимы в силу целостного восприятия мира людьми того времени. Ибо это означало, что единое состоит из множества, а непрерывное движения является дискретным, т.е. наблюдаемые явления вступали в противоречие со здравым смыслом. К настоящему времени, большинство апорий Зенона разрешено методами математического анализа, а именно путем дифференциального и интегрального счисления…
      … Мелисс Самосский являлся продолжателем философии элеатов в целом, однако внес несколько корректив в учение Парменида…
      … Мелисс представляет бытие материальным, но бестелесным, бесконечным, заполняющим пространство, ибо конечное бытие не может быть ограничено пустотой, т.е. небытием…
      … Если Парменид допускает познание путем чувственного восприятия, если последнее не противоречит разуму, то Мелисс полностью признает чувственную сферу, сферу опыта и мнений небытием, исчезающим и переменчивым, не могущим быть равным бытию, единому, как бесконечному…
      … Таким образом, элеаты в своих изысканиях приходят Бытию, как вечному, неизменному, неподвижному, отрицающему множественность и силу явлений, что являлось предпосылкой доказательства бытия Бога в дальнейших философских учениях.”

      Шенбрюнн дописал последнее предложение в свитке, в котором излагал онтологию элеатов, и принялся за схоластику — поскольку все домашние задания у него были сделаны, он счел неправильным не воспользоваться случаем, чтобы начать сочинение по философии для профессора Снейпа. Солнце снова пощекотало щеку. Как же все-таки хочется выбежать из замка навстречу ветру, скинуть мантию и отдохнуть под сенью раскидистого дуба, что растет на берегу Черного озера. Отложив перо, парень потянулся и откинулся на спинку стула, положив руки за голову и прикрыв глаза.
      - *Уходи, — услышал он у себя в голове, — не мучай себя. Я могу сама о себе позаботиться. *
      Открыл глаза, боковым зрением заметил Кайнер, сидевшую за столом напротив, так чтобы ее не было видно со стороны прохода, и усиленно пытавшуюся доделать домашнее задание по нумерологии. Собственно, именно из-за нее он и пришел в библиотеку и потому придумал себе занятие. Солнечный луч выхватил из тени ее лицо с, на сей раз, виноватым выражением и грустными, как у затравленного, побитого зверька глазами. Сейчас она казалась даже старше своих лет. Впрочем, общаясь с ней, Карл и раньше замечал, что она мыслит совершенно иначе, чем многие девушки ее возраста, серьезно относится к жизни, а на некоторые вещи смотрит несколько отрешенно, будто с высоты опыта и прожитых лет. Да и знает она намного больше, чем положено знать выпускнице обычной средней школы.
      - *Спасибо, фрейлейн Кайнер, но мне надо написать сочинение для профессора Снейпа*, — так же мысленно ответил Шенбрюнн, снова сев прямо и показав однокласснице уже исписанный пергамент.
      Солнце вновь осветило его профиль, а девушка скрылась в тени, не сказав больше ни слова, и продолжила заниматься нумерологией.
      На следующем после обеда уроке заклинаний вновь повторяли простые иллюзии. Очевидно, в Хогвартсе, где разделение студентов проходило по качествам характера, а не способностям к тому или иному предмету, учителя ориентировались если не по самым отстающим студентам, то по более слабым — точно, заставляя тем самым наиболее сильных студентов заниматься или ничегонеделанием на уроках, или самообразованием в поисках новых знаний — достаточно было видеть каждый день в библиотеке Гермиону Грейнджер (Лотар говорил, что она самая умная на факультете Гриффиндор и до недавнего времени считалась лучшей ученицей школы за последние двадцать лет) и равенкловцев, постоянно корпевшими над тяжелыми старинными фолиантами. Тогда, спрашивается, зачем ходить на уроки, если можно получить план занятий и изучать все самим по книгам? Большинство опрошенных студентов, успешно справившихся с заданием на предыдущем уроке и подготовившихся к нынешнему, легко смогли создать качественную иллюзию сосны на столе профессора Флитвика. И желавшие заработать дополнительные баллы занимались различными изысками, демонстрируя свои знания, зачастую сильно опережавшие учебный план. Так, Грейнджер добавила на одной из веток белку с шишкой в лапках. Теодор Нотт, не мудрствуя лукаво, использовал наведенную Гермионой иллюзию, заставив белку выколупывать из шишки орехи. Ассбьорн Фольквардссон заставил ветки дерева шевелиться, как под действием легкого ветерка. И дуновение этого легкого ветерка почувствовала не только сосна, являвшееся воплощением чужого сознания, но и все присутствовавшие в аудитории. Неужели Фольквардссон — элементалист? Ведь это еще более редкая способность, чем ментальная или беспалочковая магия, граничащая с арканами. Сам Шенбрюнн наколдовал небольшую растительность у корней и пустил по стволу еще одну белку. Что касается Анны Кайнер, то она, выполнив свое задание еще вначале урока, быстро удалилась к себе на последний ряд и не участвовала в общей забаве под названием “усложни иллюзию и получи баллы”. Шенбрюнн догадывался, что она опять пошла мучить нумерологию — эта наука девушке давалась, как он сам заметил, достаточно тяжело, но от того, чтобы ей помогали, она категорически отказалась, а он не стал настаивать. Правда, после их позавчерашней ссоры она вообще как-то тихо стала себя вести: не брала дополнительные задания, не задавала вопросов, словом, старалась в принципе лишний раз не напоминать о себе.
      На уроке нумерологии профессор Вектор устроила контрольную, затем, собрав домашние задания, — устный опрос. Спрашивала она в основном новых студентов — с одной стороны, ей нужно было выяснить уровень их знаний, с другой, как показалось Шенбрюнну, ее могли насторожить отличные оценки по данному предмету у него и Лотара. Ведь в это их отправили в Хогвартс, самую престижную магическую школу Европы для обмена знаниями, и было бы нелогично, если приезжие студенты, которые, по идее, должны были здесь получать новые знания, вдруг оказались бы умнее и способней большинства здешних учеников. Но после того, как Визерхофф продемонстрировал использование пределов в нумерологических расчетах и доказал теорему Николауса Кузанского о сходимости, профессор окончательно оттаяла, сказав, что не встречала, за исключением него и мисс Грейнджер, ни одного студента, который был бы так увлечен ее предметом, и наградила Гриффиндор тридцатью баллами.
      - м… Мисс Кайнер? — снова строго произнесла Вектор, остановив свой длинный палец против фамилии еще одной новой студентки, совершенно не блиставшей знаниями по ее предмету, но при этом излишне самоуверенной.
      - Да, профессор? — девушка подняла глаза в ожидании, чего же ее спросят.
      - К доске…
      Данное задание напоминало магический диктант: преподавательница медленно и четко выписывала движение палочкой, а студент должен был угадать заклинание и написать на доске его нумерологическую формулу. Тета-малая, неразрывный контур, полусфера — геометрическая форма заклинания для превращения чайника в черепаху, заклинание по большей части бесполезное, но являющееся наиболее простой моделью для превращения неживого в живое. Итак, пи(z2 + x2) {z = 2x} ^ z = const(2x) ^… Так, пока все правильно. По крайней мере, теорию Кайнер знает… ^ 2p* sqrt((3x)2 + (3y)2)*2/3(z-z0) {z = 3x = 3y, z0 = z(тета) — 1/3}. Так, а вот в конце ошибка в указании координат переменных друг относительно друга. Кажется, это заметили все в классе. Грейнджер с нетерпением подскакивала и тянула вверх руку. Сама Кайнер тоже поняла, что ошиблась, и теперь стояла у доски с задумчивым видом, безуспешно пытаясь вспомнить конец формулы. Нет, фрейлейн Кайнер, нумерологию нужно именно понимать, а формулы — уметь выводить, пользоваться своим логическим мышлением, а не тупо запоминать.
      - Мисс Кайнер, вы сделали непозволительно грубую ошибку в конце формулы, — отчеканила профессор Вектор, взглянув на девушку поверх очков, — за это Слизерин лишается десяти баллов. — Боюсь, у вас слишком посредственные способности по моему предмету, в связи с чем я рекомендовала бы вам отказаться от нумерологии, — так же строго добавила преподавательница. — Нумерология — наука точная и существует, как вы обязаны знать, для расчета арифмантических формул заклинаний, — профессор встала из-за стола и начала ходить вдоль доски, вертя в руках длинное черное перо. — И потому данная наука накладывает большую ответственность на человека, выбравшего ее для изучения. Мисс Кайнер, надеюсь, вы хотя бы сообразите, к чему может привести отклонение в формуле хотя бы на один градус?
      - К падежу спутников в океан? — неуверенно предположила девушка.
      У профессора и большинства студентов вытянулись от удивления лица, и оставшаяся часть урока была посвящена выяснению того, что собой представляет спутник и для чего он нужен. Понятно, что со времен средневековья, когда магия и наука являлись одинаково запрещенными знаниями и зачастую соседствовали друг с другом, переходя одно в другое, магглы сильно продвинулись в своем развитии и теперь, как выяснилось, активно изучают космос, и единственное, в чем их опережают маги, это, собственно, владение магией, хотя последнее является, скорее, некой данностью, способностью, даруемой человеку при рождении свыше. Иначе откуда бы тогда брались магглорожденные волшебники? Люди, одинаково, что маги, что магглы, как заметил Фольквардссон, стремятся максимально облегчить свою жизнь. Магглы придумали для этого технологии, создали сами, своими руками и умом. А маги издревле пользуются волшебством, которое не создавали сами, но которое воспринимают как данность, что в итоге привело к тому, что практически во всех отношениях маги сильно отстали от магглов и теперь спешно перенимают и адаптируют их технологии. Еще одно подтверждение этому факту — что практически все сильные магические артефакты, все родовые поместья с сильной защитой были созданы руками, физическим трудом — волшебников или гоблинов, а не одной лишь магией. И, что важно, в обоих случаях, и маги, и магглы одинаково сталкиваются с последствиями собственной безответственности, неточно рассчитанными формулами, неправильно примененными заклинаниями или технологиями. И не стоит наивно полагать, что лишь ошибки магглов могут приводить к чудовищным результатам, ибо Статут о Секретности еще никого не защитил от влияния магии на внешний мир.


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
PPh3Дата: Среда, 18.05.2011, 23:46 | Сообщение # 39
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Глава 14. День открытий

Был вечер пятницы. Уроки уже закончились, и потому многие студенты предпочли провести его в свое удовольствие — играли в плюй-камни и взрывающиеся карты, устраивали посиделки в общих гостиных, рассказывая забавные истории и угощая друг друга присланными из дома гостинцами. А старшекурсники, прячась по темным углам и нишам или под сенью раскидистых деревьев во дворе, устраивали свидания.

Однако в гостиной Слизерина было тихо и малолюдно. Да, Слизерин был сплоченным факультетом, и большинство его учеников действовали всегда слаженно, преследуя одну и ту же цель — если эта цель была честь факультета либо что-то выгодное им всем одновременно. Для них не были характерны компанейство и панибратство, царившие в Гриффиндоре, интеллектуальное единство Равенкло или крепкая дружба и теплые, почти семейные отношения, которыми так славился Хаффпафф. Они были воспитаны в традициях долга, где чувства и предпочтения отдельно взятого человека мало кого волновали. Знакомые друг с другом еще с детства, они общались лишь с теми, кого им рекомендовали родители, но не больше, чем это требовал долг и правила приличия. На Слизерине редко можно было бы встретить настоящих друзей, искренне преданных друг, но не связанных при этом кровным родством или неким общим делом — не потому, что все его представители черствые и холодные, не притрагивающиеся ни к чему, что не несло бы для них выгоду. Просто для них честь и благо семьи было превыше собственных чувств и желаний, а самым большим преступлением считалось подвести свою семью, нарушить Правила Рода. А дружба и любовь, любые чувства, привязанности были лишь досадной помехой, заставляющей жертвовать всем и совершать безумные поступки, помехой, которая однажды могла стать поперек Правилам Рода и чести семьи. И никто из юных змеек не хотел, чтобы перед ними однажды встал подобный выбор. Для них такая ситуация в целом уже считалась позором.

И потому, когда у слизеринцев не было никаких общих дел, они расходились по своим комнатам или же гуляли по подземным коридорам, которые они считали практически своей территорией, на которую не рисковали соваться грязнокровки, идиоты с Гриффиндора или трусы с Хаффлпаффа.

Так же было и вечером, пятого сентября. Шенбрюнн зашел вслед за Кайнер в полупустую Слизеринскую гостиную, прошел в комнату для выполнения домашних заданий. Анна, сходив в женские спальни, вернулась вместе с несколькими учебниками и села на то же место, что и в прошлый раз. Напротив нее занимался Нотт, а чудь поодаль сидели и читали сестры Гринграсс — Карл с самого начала заметил, что эти две девушки были очень дружны и все свободное от занятий время проводили вместе. За соседними столами делали домашние задания первокурсники — юных змеек сразу приучали к самодисциплине, требуя от них своевременной подготовки к урокам, которую контролировали студенты старших курсов.

А в это время Лотар и Элиза, и не только они, гуляют по зеленой траве за пределами замка или сидят на берегу озера. При мыслях об Элизе Шенбрюнн почувствовал, как внутри него разлилась тихая, но теплая, светлая грусть — впрочем, для него было важно, что она была счастлива, и его собственные чувства уже не имели значения. Они, Миллер и Визерхофф, приглашали его прогуляться вместе с ними у озера. И даже не возражали, если он приведет с собой Кайнер.

Оставаться в подземельях решительно не хотелось. За исключением коротких перебежек между уроками через внутренний двор, на улице он больше не бывал, а напряженная давящая атмосфера, царившая во владениях Салазара Слизерина, и вовсе не способствовала хорошему настроению. Это был один из тех редких для Карла случаев, когда собственные интересы расходились с обязанностями и чувством долга, и тогда в диалог вступали два внутренних голоса. Один говорил, что ничего страшного не произойдет, если он оставит Кайнер одну. Ведь она сидит тихо, не высовывается, на неприятности не нарывается, видеть его не желает и может постоять за себя. Другой же, наоборот, шептал, что он ни в коем случае не должен покидать гостиную Слизерина, и что это плохой тон — уходить от своих обязанностей, какими бы неразумными и обременительными ему не казались.
Словно услышав этот внутренний монолог, к нему подошла Кайнер и сказала, что она не стоит такого пристального внимания с его стороны, и он не должен из-за нее лишать себя возможности нормально пообщаться с друзьями и отдохнуть, и вообще с ней ничего не случится, если она просто будет сидеть в гостиной и делать уроки. На его предложение пойти вместе с ним она отказалась и, вернувшись к своему столу, вновь занялась трансфигурацией. По интонациям ее голоса, выражению лица было очевидно, что она ждет, чтобы он ушел, но, как показалось Шенбрюнну, это внешнее, напускное. Это что, женский вариант окклюменции — скрывать истинные мысли под несколькими слоями совершенно разных, зачастую противоположных эмоций? Карл в достаточной степени владел ментальной магией, чтобы уметь различать отдельные слои в защитных блоках, и потому за внешней неприязнью сумел увидеть усталость и… обреченность. Дальнейший анализ ментальных слоев провести ему не дали, усилив блоки и в довольно резкой форме пожелав уйти, что Шенбрюнн не преминул сделать. Это было одно из немногих ошибочных решений, принятых им в жизни.

Лотара и Элизу Шенбрюнн нашел достаточно быстро: рядом с замком было не так много уютных местечек, где можно было бы расслабиться и отдохнуть, и небольшая группа кленов на берегу озера относилась к числу тех самых мест. Визерхофф сидел, облокотившись на крепкий ствол, и увлеченно читал “Трансфигурацию сегодня”, свободной рукой обнимая за талию сидевшую рядом Элизу, с задумчивым выражением лица изучавшую энциклопедию лечебных трав. В венке из зеленых кленовых листьев, красиво оттенявших золото ее волос, с легкой улыбкой на лице, она напоминала лесную нимфу, чудесным образом оказавшуюся среди людей. И Лотар, иногда отвлекаясь от чтения, смотрел на нее с нежностью, улыбаясь в ответ — так еще месяц назад смотрел на эту же девушку его лучший друг.

Карл видел, что друзья рады с ним встретиться, но от него не укрылось, что им хорошо вдвоем, и ему лучше не вмешиваться. И потому, поздоровавшись и обменявшись ничего не значащими фразами о погоде, и как прошел день, он пристроился у соседнего дерева, решив посвятить оставшееся до ужина время сочинению писем для родителей и брата.

Родители интересовались, нравится ли ему в новой школе и в Шотландии в целом, и появились ли у него новые друзья. Карл, в свою очередь, выразив вначале надежду на то, что его родители пребывают в добром здравии и благополучии, и поинтересовавшись исследованиями отца и успехами брата и сестры в их школах, довольно обобщенно, не вдаваясь в подробности, описал местность в окрестностях Хогвартса и сам замок — просто, чтобы родители более-менее четко могли себе представить то место, где он находится. Также он упомянул, что попал на разные факультеты с Лотаром Визерхоффом и Элизой Миллер, но при этом оказался на одном факультете с Генрихом фон Бранау, и объяснил, по какому принципу происходит сортировка в Хогвартсе. Новые друзья у него пока не появились, если не считать переведшегося из Дурмстранга Ассбьорна Фольквардссона, ибо в Хогвартсе с подозрением относятся к чужакам. И что в целом традиции магической Британии, на его взгляд, более консервативны, а система образования несколько архаична и не отличается большой упорядоченностью.

Потом перешел к списку невест, который прислали родители, выразив огорчение по поводу того, что Элиза Миллер, такая хорошая и милая девушка, не может стать женой их сына. Шенбрюнн пробежал список глазами, прокручивая у себя в голове информацию о каждой из упомянутых девушек. Для него, как для наследника не очень древнего, но чистокровного рода, выбор будущей супруги имел огромную важность. Он был морально готов к тому, что в его браке может не быть любви, ибо здесь, как правило, имели место выгода и честь для обоих родов, вступающих в союз. И потому рассматривал брак скорее как сплетение сотрудничества и взаимопонимания, в котором у каждого из супругов есть свои права и обязанности, в котором супруги всегда должны поддерживать друг друга и идти рука об руку всю оставшуюся жизнь. При этом будущая фрау Шенбрюнн, естественно, должна принимать Правила рода, в который она входит, и радеть о его чести, благополучии и процветании. Следовательно, здесь предполагается, скорее, союз интеллекта, взаимовыгоды и доверия. Род Шенбрюннов на протяжении многих поколений, с самого момента своего основания, представлял собой лишь династию ученых и не вмешивался ни в какие политические интриги, предпочитая держаться нейтральных позиций, что нередко позволяло пережить смутные времена, будь то война или смена власти, с минимальными для себя потерями. И Карл Шенбрюнн не собирался нарушать семейную традицию. Исключение было сделано только один раз, когда его дед Готфрид Шенбрюнн в 1943 женился на Магдалене Шварц фон Бранау. На политические взгляды семьи этот брак тогда никак не повлиял (все-таки это фрау Магдалена вошла в род Шенбрюннов, приняла его Правила), но спас от лишнего надзора со стороны Гриндевальда. Однако в нынешнее время родство с Генрихом фон Бранау не входило в число тех фактов о семье, которыми Карл Шенбрюнн мог бы похвастаться.

Итак, его невеста не должна: принадлежать клану, имеющему какие-либо политические интересы; не должна преследовать исключительно финансовую выгоду от брака; не должна быть родственницей ближе седьмого колена, чтобы исключить рождение физически или магически слабых детей. Должна: быть достаточно умной и сознательной, чтобы принимать посильное участие в семейных делах, достойно воспитать будущих наследников и быть его подругой и союзницей по жизни, а не просто инструментом для продолжения рода. В результате из списка оказалось вычеркнуто больше двух третей имен, носительницы которых не удовлетворяли требованиям, которые предъявлял столь переборчивый жених. Просто с остальными Карл был недостаточно хорошо знаком, чтобы сложить о них определенное мнение, и уже пожалел, что в своей школе, за исключением Элизы, почти не общался с другими девушками.

Фактически он понимал, что ему придется, скорее всего, на магглорожденной или полукровке, ибо практически все чистокровные волшебники приходились друг другу родственниками, причем гораздо ближе седьмого колена, либо, подобно отцу, искать невесту за границей. Впрочем, его родители не возражали, если бы он присмотрел кого-нибудь в Хогвартсе. Но в Хогвартсе существовала другая проблема: родственники практически всех учеников принадлежали к различным политическим группировкам, кроме того, он знал слишком мало людей не со своего курса, хотя эта проблема была вполне решаема: достаточно было лишь, чтобы Элиза или Ассбьорн порекомендовали пару хороших девушек со своего факультета, а как бы “случайную” встречу и знакомство будет уже нетрудно организовать. От себя же он добавил в список Сесилию из клана Фольквардссонов (Ассбьорн как-то упоминал в переписке, что у него есть младшая сестра) и магглорожденных Гермиону Грейнджер (умная и ответственная, однако мыслит слишком плоско и однобоко; необходима длительная культурная интеграция) и Анну Кайнер (умная, хорошо знакома с традициями магического мира; латент, обладает высоким магическим потенциалом; но имеет слишком тяжелый, депрессивный характер; не всегда понятен ход мыслей; так же необходима интеграция).

Последней особе и было посвящено письмо Карла его брату Вильгельму. В нем Карл просил припомнить Вильгельма, не встречал ли он ранее вышеупомянутую Анну Кайнер на олимпиадах по химии, а также хотел узнать, проходят ли в специализирующихся на естественнонаучных дисциплинах классах такие предметы, как кристаллохимия и каталитическая химия, в частности реакции кетализации сахаров в порах цеолитов. И Карл уже заранее знал ответы на свои вопросы.

Шенбрюнн попытался проанализировать всю известную информацию о студентке, за которой волей декана ему пришлось присматривать. При этом он старался выделять как наиболее очевидные факты, так и мелкие детали, которые могут показаться неважными на первый взгляд, но, тем не менее, могут сильно повлиять на возможные выводы.

Итак, первое — она всегда с явной неохотой говорила о жизни до Хогвартса, при этом часто делала значительные паузы между словами, задумывалась, будто что-то вспоминая.

Второе, все ее рассказы о жизни до Хогвартса носят слишком поверхностный характер, слишком обобщены, не содержат конкретики и ярких образов, например, “обычный старый дом”, “обычная средняя школа”, “учительница по математике”, “учитель по химии”. Никаких имен и впечатлений. Единственным более-менее ярким и четким, даже реальным персонажем в ее рассказах выглядел некий Гюнтер Штольц, который якобы обучал ее магии. И этот загадочный господин Штольц по характеру сильно напоминал одного небезызвестного профессора, известного на континенте своими ранними работами в области зельеварения.

Третье, некоторые ее рассказы о прошлом содержали явные нестыковки. Например, она упомянула как-то, что у нее в ее прежней школе почти не было друзей, потому что одноклассники ее не уважали и высмеивали, что она единственная, кто делает все домашние задания и хорошо учится. Почти как Гермиона Грейнджер с Гриффиндора, если верить рассказам Лотара, только что старостой не была и лентяев-одноклассников на себе не тянула. Не правда ли, странно? Он успел достаточно пообщаться и понаблюдать за Анной Кайнер, чтобы сделать вывод о ее уме и разносторонних познаниях, и потому, по логике, она никак не могла оказаться в одном классе с глупыми и ленивыми ребятами, и ее тем более не стали бы высмеивать за отличную учебу. Карлу вообще показалось в принципе чем-то ненормальным и неестественным не уважать интеллект, исполнительность и трудолюбие. Так же было странно, что до поступления в Хогвартс из всех магов она знала только того самого Гюнтера Штольца, в то время как после первого случая стихийной магии к ним должен был явиться чиновник из Отдела образования, чтобы объяснить родителям ситуацию, а саму юную волшебницу записать в школу магии. И один взрослый волшебник, каким бы сильным он ни был, не мог обеспечить в магглонаселенном районе такую широкую область покрытия магорассеивающих чар, чтобы на их фоне нельзя было зафиксировать детское колдовство.

Четвертое, ее произношение близко к классическому, но в целом неидеально, и если присовокупить к этому вышеупомянутые факты, то получается…

Карл на минуту отложил перо и задумался. Солнце уже начало садиться, и вся местность вокруг быстро погружалась в золотисто-розовую дымку. Золотисто-белые лучи, расходясь веером, пробивали тяжелые кучевые облака, отчего те казались насыщенного янтарного оттенка, какой бывает у зелья Felix Felicis на предпоследней стадии приготовления. Тени стали тоньше и длиннее и теперь еще резче выделялись на фоне освещенной солнцем поляны. Поверхность озера покрылась легкой рябью, и легкий ветерок гнал по ней опавшие осенние листья. Такое простое наблюдение за природой позволяло успокоить чувства и привести в порядок мысли.

Перед ним стоял выбор. Если поступить так, как требует долг, не внутреннее чувство долга, именуемое совестью, а долг вообще, то он должен немедленно написать куратору Геннингену. Ведь получается, что Анна Кайнер вовсе не немка, и, скорее всего, даже в Германии ни разу не была. И ведь тогда, на уроке зельеварения в среду, когда он случайно “подслушал” ее мысли, она, что вполне естественно, думала на своем родном языке. Чем закончится подобное донесение, известно заранее: девушке, скорее всего, устроят весьма жесткий допрос в Отделе магического правопорядка, и, если не найдут состава преступления, за исключением того, что она скрывалась под другим именем, то экстрадируют на родину.

Если нет, то, возможно, она доучится до конца, получит аттестат и сможет устроиться на работу. Но тогда каковы ее собственные мотивы? К чему весь этот спектакль? За ее обучение заплатило некое частное лицо, об их группе она до приезда в Хогвартс вообще не знала, значит, никакого корыстных интересов к кому-либо из них она не имеет. Да и врет не слишком качественно для шпионки, если он уже на пятый после знакомства день догадался, что она не та, за кого себя выдает. В памяти всплыли слова и ехидное, полное торжества лицо Бранау в ту же среду. Он тогда украл и читал на всю Слизеринскую гостиную ее личное дело.

Ретроспектива…

- Вот уж не думал, что ты так низко пал, Шенбрюнн… — надменно проговорил Бранау, выступая вперед. — … Чтобы связаться с грязнокровной полукровкой? Ты хоть знаешь, что она наполовину славянка и самая настоящая маггла?

И еще:

- Ты еще пожалеешь, грязнокровная сволочь, что родилась на свет!

Конец ретроспективы.

В Генриха тогда пришлось запустить Чарами помех, чтобы предотвратить смертоубийство: если в первую ночь он собирался ее убить только за то, что она магглорожденная, то теперь у него появился такой повод, как принадлежность к якобы “неполноценной” расе.

Итак, понятно, Кайнер скрыла, свое происхождение, причем не полностью, из-за Бранау. Выходит, ей каким-то образом удалось узнать, что Бранау будет в Хогвартсе, и тогда была придумана вся прописанная в ее личном деле легенда, имеющая, однако, немало белых пятен и нестыковок по причине того, что ни она, ни, по всей видимости, “Гюнтер Штольц” не были знакомы с реалиями магической Германии. “Гюнтер Штольц” по описанию его характера и педагогических методов сильно напоминает декана Слизерина Северуса Снейпа. Декан в первый же день просит его присматривать за Анной Кайнер… И тогда, в Косом переулке, когда он впервые ее увидел, тоже был профессор Снейп. Под оборотным зельем. И тогда становится вполне логичным, почему ей рекомендовали именно Хогвартс: профессор Снейп вряд ли был в Германии, а если и был, то уже точно не с целью ознакомиться с местной культурой и системой образования.

Но тогда странно, что Анна поступила сразу на седьмой курс, ибо, даже если учесть позднее проявление магических способностей, то она должна была проучиться здесь, как минимум, шесть лет. Однозначно, она не училась в Дурмстранге, т.к.: во-первых, про это нет смысла врать; во-вторых, они с Ассбьорном были бы также знакомы до Хогвартса, и, вероятно, больше времени она проводила бы именно с ним. Отсюда можно сделать вывод, что Анна Кайнер и профессор Снейп познакомились не раньше мая-июня этого года и сотрудничать стали в силу, скорее, вынужденных обстоятельств. Оставалось только непонятным, откуда она вообще взялась и как здесь оказалось. При этом она по каким-то причинам не вернулась домой. Не захотела или не смогла? Или это просто не имело смысла? В любом случае ее прошлое до Хогвартса или хотя бы до знакомства с профессором Снейпом, которое она пыталась сама себе придумать, было покрыто туманом, в котором начиналась область ноуменов, вещей непостижимых рационально-опытным путем.

Все эти измышления Карл и изложил в письме своему брату, упомянув, что это всего лишь цепочка умозаключений, построенных на нескольких фактах и одном допущении, имеющем, однако, ненулевую вероятность, дополнительно попросив, чтобы Вильгельм не говорил никому ни об этом письме, ни о подозрениях брата в целом. Нет, Карл не сомневался в своем брате и знал, что тот умеет хранить тайны. Просто Анна Кайнер имеет право на жизнь… на то, чтобы заново, с нуля выковать свою судьбу.

Начинало темнеть. В небе загорались первые звезды, а на западе, над Запретным лесом еще алел закат. Солнце множеством красно-золотых бликов отражалось в витражах Большого Зала и Западного Крыла, вырывало из синей мглы верхушки башен. Стало заметно прохладнее. Подувший ветер тут же закружил в вихре опавшую листву.

- Я думаю, нам пора идти, — сказал Карл, подойдя к стоявшим на берегу Лотару и Элизе.

- Да, — грустно согласилась Элиза, сняв с головы венок из кленовых листьев, — но здесь так красиво, — и опустила глаза — Лотар по-прежнему обнимал ее за талию, и для нее это было не то, чтобы непривычно или неприлично, но являлось тем, что не предназначено для чужих глаз.

Выпавший из венка листок плавно опустился на поверхность воды и, гонимый ветром, то опускаясь, то поднимаясь на волнах, понесся вдаль.

- Карл прав, — сказал Лотар, отстранившись от девушки и взяв ее за руку, — уже холодно, и мы не хотим, чтобы ты заболела. К тому же нам следует поторопиться, если мы не хотим опоздать на ужин.

Девушка благодарно улыбнулась другу, и все трое направились обратно в замок. Лизе Миллер казалось порой, что судьба к ней чересчур благосклонна, и потому она всегда старалась быть благодарной за то, что имела, и не жаловаться на жизнь. В маггловской начальной школе учителя не прочили ей каких-то особых перспектив — она была девочка неглупая, старательная и исполнительная, но просто не проявляла заинтересованности к изучаемым в классе предметам. И тут выяснилось, что она — волшебница, пусть и не очень сильная. Родители приняли ее такой, какая она есть. В новом мире, где она тоже мало на что могла рассчитывать, у нее появились добрые и чуткие друзья, сильные и влиятельные, которые на протяжении всей учебы всегда были с ней и заботились о ней. Ее не отверг Карл, когда узнал о ее истинных чувствах, но остался ей другом. Ей, наконец, ответил взаимностью Лотар, и они с Карлом тоже остались друзьями. Ей было за что благодарить судьбу, и пока больше нечего было желать.

Смеркалось все быстрее и быстрее, так что теперь только верхушки башен резко выделялись на фоне темно-синего ночного неба. Внизу же все окончательно погрузилось во тьму, так что припозднившимся студентам оставалось только освещать себе дорогу “Lumen”, ориентируясь по горевшим в замке огням и знакомым силуэтам деревьев, колоннад или пристроек, и потому они не сразу заметили выбежавшего им навстречу человека. Шенбрюнн ловко схватил за плечи налетевшую на него девушку и поставил на ноги. Перепуганные, но горевшие огнем решимости карие глаза, спутанные каштановые волосы, мантия на красной подкладке, герб Гриффиндора и значок старосты на груди ясно давали понять, кого именно им довелось встретить.

- Добрый вечер, мисс Грейнджер, — подчеркнуто вежливо поздоровался Карл, отстранившись и кивнув в знак приветствия. — Странно видеть вас здесь в такой час.

В мягком свете, испускаемым волшебными палочками, ее лицо казалось бледным, а глаза выдавали страх. Было видно, что она недавно плакала.

- Добрый вечер, Гермиона, — Элиза мило, по-дружески улыбнулась, однако тут же поникла, встретив в ответ хмурый взгляд старосты Гриффиндора.

Элиза Миллер относилась к той немногочисленной категории людей, которые, внешне ничем не выделяясь из толпы сверстников, всегда честны и искренни и говорят то, что думают, в словах которых незачем искать скрытый смысл или корыстные намерения. И потому ее обескуражила подобная реакция Гермионы. Она могла понять, почему Грейнджер неуверенно ведет себя с ее друзьями-аристократами, но не видела ровно никаких причин для настороженного отношения к себе. Ведь она тоже магглорожденная и учится на Хаффлпаффе — факультете, известном своей дружбой и верностью и благоразумно держащемся в стороне от школьных разборок.

- Здравствуйте, Гермиона, — несколько холодно поприветствовал одноклассницу Визерхофф.

Грейнджер резко дернулась, взглянув в глаза однокласснику. Тяжелая тряпочная сумка тут же соскочила с плеча и упала на пол так, что девушка едва успела ее подхватить за лямку у самого пола, и все ее учебники тут же оказались на влажных от росы холодных каменных плитах. А Лиза Миллер впервые испытала такое незнакомое ей доселе чувство, как ревность. И дело было вовсе не в том, что Лотар тут же подхватил Гермиону за плечи, когда она поскользнулась, пытаясь поймать сумку. Просто она увидела в карих глазах старосты Гриффиндора тлеющий огонек страсти. Это была не та страсть, что заставляет человека испытывать физическую зависимость и душевные муки или подталкивает к совершению безумных поступков. Но некое более глубокое и темное чувство, которое, стоит дать ему подпитку, тут же разгорится, подобно огромному костру, и снесет все на своем пути.

Шенбрюнн же, уловив направление мыслей обеих девушек, тут же поспешил устранить назревающий конфликт:

- Не нужно бояться, мисс Грейнджер. В проявлении вежливости стоит видеть, прежде всего, вежливость.

- Ээ… здравствуйте… — неуверенно ответила девушка, опустив глаза: оба эти аристократа внушали ей недоверие, страх и трепет, особенно Шенбрюнн — ведь он слизеринец, а от слизеринцев можно ожидать какой угодно подлянки.

И сделала шаг назад, встретив в ответ холодный взгляд синих глаз. Даже устыдилась своих мыслей: ведь они — новенькие в Хогвартсе и еще не успели окончательно слиться со здешними факультетами.

- Я думаю, мисс Грейнджер, что вам следует хотя бы на некоторое время подавить свою неприязнь, ибо мир гораздо шире и разнообразнее, чем допускают наши стереотипы, и пойти с нами в Большой Зал. Вам не следует ходить одной в такое время.

Гермионе не оставалось ничего, кроме как согласиться, а ее идея сбежать от всех и вся показалась глупостью и безрассудством. Ведь она сильная, она староста, она — гриффиндорка и не должна отступать перед трудностями. И послушно поплелась вместе с немцами, демонстративно идя впереди. Какое-то время все четверо шли в угрюмом молчании, тон которому задавала Грейнджер. Вышли к галерее вокруг малого внутреннего двора. Моросил мелкий дождь, который, судя по тяжелым кучевым облакам, затянувшим небо, грозил перерасти в ливень.


Сообщение отредактировал PPh3 - Пятница, 19.10.2012, 01:51
 
PPh3Дата: Среда, 18.05.2011, 23:48 | Сообщение # 40
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Около Большого лестничного каскада, расположенного внутри самой широкой и высокой башни Хогвартса — Астрономической, из которого можно было попасть в обширные подземелья Слизерина, полуподвальный этаж Хаффлпаффа, а также переходы и галереи, ведущие в другие корпуса школы, столпилось множество учеников. Одни смотрели куда-то в пол с любопытством и снисхождением, другие смеялись и тыкали пальцами. Появившиеся МакГонагалл и Спраут потребовали немедленно прекратить столпотворение и приказали идти всем в Большой Зал. О причинах образовавшегося в коридоре затора они даже не удосужились узнать, тем более что последние как-то неожиданно самоустранились.

Шенбрюнн, Грейнджер, Визерхофф и Миллер решили не торопиться: на ужин они все равно опоздали, а протискиваться сквозь толпу только для того, чтобы занять свои любимые места, себе дороже будет, да и глупо это будет. И никто из них не заметил выбежавших им навстречу двух маленьких белых хорьков, первой жертвой которых стала Гермиона. Мелкие животные тут же принялись хватать ее за края мантии и кусать за ноги.

- Impervius! — сзади послышался знакомый бархатистый голос с легким акцентом.

Хорьков тут же отбросило в разные стороны от Грейнджер. Гермионе показалось, или серые глаза маленьких зверьков смотрели на нее вполне осмысленным взглядом, полным ненависти и презрения? Один из них показался ей даже смутно знакомым, сразу вспомнился четвертый курс.

- Малфой? — неуверенно спросила девушка скорее саму себя.

Один из хорьков кинул на старосту Гриффиндора полный пренебрежения взгляд и тут же побежал за своим собратом, чтобы “наброситься” теперь на державшего палочку Визерхоффа. Визерхофф, однако, не растерялся и тут же окружил себя и Элизу плотной, невидимой стеной воздуха, о наличии которой свидетельствовала тонкая золотая линия, обошедшая их по кругу и тут же погасшая. Данное заклинание было относительно несложным и имело множество модификаций и применений: его использовали для того, чтобы любопытные детки не добрались до ценных семейных артефактов или просто хрупких и опасных предметов; когда необходимо было продержаться до подхода помощи в сражении со множеством противников одновременно; когда требовалось установить возрастной ценз для прохода куда-либо и т.д.

Хорьки, потыкавшись несколько раз в невидимую стенку и не добившись результата, устремили свое внимание на последнего обделенного им студента. Карл тогда впервые пожалел, что заказал слишком длинную мантию, которую маленькие хищники тут же принялись кусать. Аналогичная участь постигла и идеально отутюженные брюки.

- Haut ab! /нем. Пошли вон!/ — громко сказал Шенбрюнн, сильно дернув мантией так, что оба животных впечатались в твердую каменную стену неподалеку.

Грейнджер резко обернулась, услышав незнакомую речь: большинство учеников Хогвартса не дружили с иностранными языками, а латынь, на которой произносились заклинания, воспринимали просто как некий инструмент для произнесения этих самых заклинаний, совершенно не задумываясь, что значит то или иное слово или предложение. А когда тремя годами ранее в Хогвартсе проходил Турнир трех волшебников, многие из учеников откровенно посмеивались над гостями из Бобатона и Дурмстранга за то, что те либо вообще не знали английский, либо безобразно коверкали слова своим акцентом, да и языки их, особенно французский, казались какими-то смешными. И потому нынешние гости с континента уже не вписывались в устоявшиеся стереотипы и вызывали опасения — хотя бы потому, что они достаточно хорошо знали английский и без труда могли понять, что говорят о них обитатели Хогвартса, в то время как последним, при звуках иностранной речи, оставалось лишь хлопать глазами и гадать, а что такое интересное сказал тот рыжий павлин с Гриффиндора, или что за гадость замышляет тот холеный блондин с факультета змей, который, кажется, потеснил слизеринского принца с его пьедестала.

- Мяааауу! — так противно могла мяукать только Миссис Норрис, старая облезлая кошка школьного смотрителя Филча.

- О нет! — воскликнула Гермиона, всплеснув руками. — Ведь ученикам запрещено колдовать в коридорах! Я, как староста, должна была это предотвратить! Лотар, с тебя десять баллов за колдовство в коридоре! — назидательным тоном произнесла она, посмотрев на своего одноклассника, и погрозив ему пальцем, совершенно не замечая, как это комично смотрится со стороны.

Визерхофф, убравший к тому времени защиту, лишь смерил старосту снисходительным взглядом: Гермиона Грейнджер, староста и отличница, являла собой, несмотря на все успехи в учении, типичный пример святой наивности и простоты. Пусть он знал ее совсем немного, но уже успел заметить, что она практически всегда считает себя правой, не считаясь ни с чьими аргументами, кроме учителей и своих друзей, а всех, имеющих другое мнение, просто воспринимает, как заблудших овец.

- Мяааауу! — Миссис Норрис снова огласила коридор своим душещипательным голосом.

- *Animi voluntatem subjicio!* (1)

Шенбрюнн, воспользовавшись тем, что Грейнджер отвлеклась на его друга, прочертил в воздухе контур из двух мерцающих слабым голубым светом окружностей, которые тут же соединились, образовав кольцо, и направил палочку на старую кошку, пристально смотря в ее желтые глаза. Он видел, что животное боится, что оно чувствует исходящую от молодого мага опасность, но не могло сдвинуться с места, словно приросло к полу — таково было действие заклинания. Оно являло собой ослабленный аналог заклятия “Imperium”, и в основу его были положены те же принципы, т.е. подчинение своей воле путем соединения с чужим сознанием, но не являлось Непростительным, т.к. использовалось преимущественно на животных. К ментальной магии оно имело весьма опосредованное отношение, ибо не предполагало проникновение в сознание и изменение его на внутреннем уровне — иначе подобное заклинание было под силу лишь легилименту — но лишь окутывало сознание жертвы оболочкой подчинения, образуя связь не с сознанием, но с волей наложившего.

Кольцо сомкнулось на шее кошки и растворилось. Взгляд стал расфокусированным, эмоции исчезли. Животное было готово исполнить любой приказ хозяина независимо от собственных инстинктов и законов жизни.

- *Siehst du diese zwei Frettchen? — кошка послушно перевела взгляд на двух белых зверьков, уже успевших очнуться после удара о стену и теперь медленно ретировавшихся из опасной зоны, стараясь не привлекать внимания людей. — Fang sie, wie die Mäuse. Jag sie!* — Миссис Норрис со своим громким “Мяааауу!” тут же бросилась на перепуганных таким поворотом событий хорьков и побежала за ними в другой коридор. /нем. Видишь вон тех хорьков?.. Беги за ними, как за мышами. Охоться!/

Это было сознательное нарушение правил. В коридорах нельзя колдовать — это факт. Это ограничение существовало во многих магических школах с целью поддержания порядка и избежания несчастных случаев в результате дуэли или банального хвастовства новыми заклинаниями. Данная мера пресечения хорошо работала в небольших школах, где было относительно немного учеников и достаточно учителей, чтобы не только вести все предметы, но и успевать за всеми следить. Хогвартс же был огромен, и у студентов было немало возможностей нарушить правила и не быть за это наказанными — Карл уже успел заметить, что некоторым ученикам это даже поощрялось. Но был здесь и еще один момент — школьный завхоз Аргус Филч, который отлавливал нарушителей порядка с помощью своей кошки. Он был сквибом, что уже давало немало поводов для насмешек, и ненавидел студентов — за то, что они могут колдовать, за молодость, горячий и неразумный в большинстве случаев характер и чрезмерное любопытство. И он не станет разбираться и выяснять, почему случилось то или иное недоразумение, и с какой целью применяли магию.

- Что ты сделал? — удивилась Грейнджер, увидев, как Филч прошел в нескольких метрах от них и свернул в другой коридор вслед за своей полосатой кошкой. Этот слизеринец вызывал у нее сильное недоверие. — Что за заклинание ты применил? — она рискнула приблизиться к Шенбрюнну, который продолжал холодно на нее смотреть сверху вниз, в глазах ее горел праведный гнев. — Если я только узнаю, что ты применил темную магию…

- Джинни, ты не видела Гермиону? — с беспокойством в голосе спросил Гарри. — Я думал, она раньше нас придет.

- Нет, — высоким и несколько визгливым голосом ответила Джинни. — Кажется, у них с Роном было свидание.

Гермиона замолчала на полуслове, услышав друзей. Из коридора, в котором они стояли, было отлично видно, как Гарри и Джинни поднимались по ступенькам вестибюля. Следом за ними плелся хмурый и насупленный Рон, лицо которого мало отличалось по цвету от его волос. От Шенбрюнна не укрылось то, что Грейнджер испугалась — это отразилось в ее глазах, которые она тут же поспешила отвести. Вся ее напористость, с которой она ему только что угрожала, моментально испарилась. Из глаз, которые девушка тут же поспешила закрыть руками, брызнули слезы. Закинув сумку на плечо, она вытерла слезы и поспешила в вестибюль, который заполнили остальные гриффиндорцы, направившиеся в Большой Зал прямо из Восточного Крыла.

Издалека было видно, как Грейнджер догнала своих друзей, но ее появлению обрадовался лишь Поттер, а брат и сестра Уизли тут же принялись наперебой выговаривать и читать нотации. Грейнджер, судя по выражению лица и жестам, стала извиняться и оправдываться. Поттер попытался разрядить обстановку и то ли заступился за Гермиону, то ли просто начал ее успокаивать, но тут же получил тычок и новую порцию нотаций от Джинни, после чего послушно поплелся вслед за ней в Большой Зал. Вернее, младшая Уизли на нем повисла, заставляя идти вместе с ней.

Такое, казалось бы, вынужденное наблюдение давало немало пищи для размышлений. Например, почему Поттер ведет себя, как идиот и подкаблучник, хотя является единственным наследником древнего чистокровного рода? Или что Уизли, судя по их уверенному поведению, знают о магическом мире гораздо больше того же Поттера, т.е. являются, как минимум, уже третьим поколением волшебников. Если абстрагироваться от публичных титулов и положиться на наблюдения и собственные немногочисленные знания по данному вопросу, рассуждал Карл, то получается, что Поттер, несмотря на свое происхождение, долгое время жил с магглами, которые, судя по его поведению и способности рассуждать, слишком мало внимания уделяли своему подопечному. Поттер был всего на два года моложе его самого и являлся ровесником его брату Вильгельму. По закону магической Британии он уже считался совершеннолетним и, следовательно, главой Рода. Но как может управлять родом тот, кто не знает правил поведения в высшем обществе, кто не владеет самодисциплиной, и, значит, не способен нести в полной мере ответственность за свои поступки, во всем полагаясь на авторитеты и позволяя собой командовать? Нет, Шенбрюнн был воспитан в уважении к женщинам, но проводил четкую грань между уважением и раболепством, слепым повиновением. И он уж точно не позволил бы своей жене, если бы у него была таковая, так с ним вести себя. Отсюда можно сделать вывод о том, что Поттер абсолютно ничего не знает ни о своем положении в обществе, ни о своих обязанностях. Он не производил впечатление человека интересующегося чем-то еще, кроме квиддича и своих “детских” проблем, и потому вряд стал бы пытаться самостоятельно что-либо узнать о себе. Очевидно, ему об этом никто не рассказывал. Карлу в принципе показалось странным, что наследник старинного магического рода был воспитан магглами, когда, как ему было известно, Поттер состоял в дальнем родстве с Блэками, МакМилланами, Лонгоботтомами и даже Малфоями, которые имели куда больше прав взять над ним опеку, нежели магглы, пусть те приходились Поттеру родственниками. А это уже преступление перед лицом магии: благодаря тем, кто организовал подобную опеку, род Поттеров откатился назад в своем развитии, словно и не было многих поколений волшебников, передающих от отца к сыну, от матери к дочери, древние знания и умения. Целый пласт арканической магии может быть утерян просто потому, что единственный представитель рода о нем даже не знал, а если и узнает, то не факт, что сможет принять.

Но если Гарри Поттер производил впечатление человека не очень умного, слишком наивного и ленивого, но по каким-то причинам обделенного судьбой, то Уизли казались Шенбрюнну людьми, которые пытаются самоутвердиться на пустом месте. Рон Уизли, по мнению Карла, был человеком крайне ленивым, невоспитанным и ограниченным, который сам ничего не хочет добиваться по жизни самостоятельно — взять хотя бы то, что он постоянно списывает у Грейнджер и сваливает на нее свои обязанности, — хвастающийся тем, что его девушка — лучшая ученица в школе, и крайне болезненно относящийся к чужим успехам — не в учебе, а по жизни или хотя бы в игре. Опять же, Шенбрюнн считал, что нельзя добиться успехов в жизни, о которых так мечтал Уизли, постоянно отлынивая от обязанностей, будучи безответственным в принципе.

О Джинни Уизли Карлу было известно намного меньше просто потому, что они учились на разных курсах и пересекались лишь во время общих трапез в Большом Зале. Но того, что он видел, оказалось достаточным, чтобы составить далеко не самое лицеприятное мнение о ней, приблизительно такое же, как о Лаванде Браун или Ромильде Вейн — охотница за богатыми женихами, которая при первой же возможности сбежит к любому, кто предложит ей больше славы и денег.

В Большой Зал немцы зашли едва ли не последними, вместе с засидевшимися в библиотеке равенкловцами, зазевавшимися хаффлпаффцами и просто опоздавшими гриффиндорцами. Ужин уже давно начался, однако на припозднившихся студентов особого внимания никто не обращал, ибо это было обычное явление в Хогвартсе. Визерхофф с Элизой сразу прошли за стол к барсукам, заняв места напротив Боунс, МакМиллана и Финч-Флетчли. Шенбрюнн, как обычно, прошел к слизеринскому столу. Желания садиться рядом с однокурсниками не было никакого.

- Ты опоздал! — голосом, полным глубокого осознания собственной важности сказал пятикурсник Джонатан Нортон, рядом с которым “посчастливилось” сесть Карлу.

- Знаю, — холодно ответил Карл, положив к себе на тарелку салат и небольшой кусок ростбифа.

Нортон не нашел что ответить, ибо был занят пережевыванием пищи.

Шенбрюнн огляделся по сторонам. Сидевшая неподалеку Кайнер наградила его каким-то мрачно-сочувственным взглядом и снова уткнулась в тарелку, по которой в основном просто водила вилкой. Непосредственно рядом с ней никого не было, как первые два дня учебы в Хогвартсе, в ее сторону старались даже не смотреть, а если и смотрели, то со смесью брезгливости и презрения. Сейчас она казалась еще более зажатой и неуверенной в себе. Она уже не ненавидела, но напоминала, скорее, побитого жизнью человека, изгоя, которым, собственно и была у себя на факультете. Или она была такой и раньше, до Хогвартса, и выходка Бранау просто сломала плотину, за которой она держала свои эмоции?

За соседним столом сидел не менее мрачный Фольквардссон, настроение которого полностью отражал зачарованный потолок в Большом Зале. Аппетитом Ассбьорн также не отличался и большую часть трапезы ни с кем не разговаривал.

Визерхофф тем временем что-то весьма воодушевленно рассказывал хаффлпаффцам, и те слушали его с неприкрытым интересом, иногда задавая вопросы. В самый разгар беседы к ним подошла профессор МакГонагалл и сделала Лотару выговор. Судя по выражению ее лица, она была им крайне недовольна. Впрочем, Карл за всю прошедшую неделю еще ни разу не видел профессора МакГонагалл довольной. Видимо маска очень строгой учительницы приросла к ее лицу также крепко, как маска грозы учеников — к лицу профессора Снейпа. Лотар встал и, извинившись перед слушателями, под пристальным взором своего декана отошел к гриффиндорскому столу, заняв место напротив Лаванды Браун. Та слащаво улыбнулась в ответ, помахав ручкой и похлопав длинными ресницами. А декан Гриффиндора, довольно улыбнувшись, с осознанием правого дела вернулась за преподавательский стол, за которым почему-то не оказалось профессора Снейпа.

- Мистер Шенбрюнн?

Карл отложил нож и вилку, услышав позади себя негромкий бархатный баритон, и хотел, было, встать, чтобы поприветствовать декана, но вовремя сообразил, что зажат с двух сторон Нортоном и еще одним крупным пятикурсником. А декан стоит непосредственно сзади него, так что отодвигать стул было весьма и весьма рискованно.

- Да, профессор?

- Вы опоздали на ужин.

- Простите, профессор, я приложу все усилия, чтобы это не повторилось впредь, — спокойным и ровным голосом ответил Карл, чтобы убедить скорее себя, чем декана: в Хогвартсе нельзя быть уверенным, что ты попадешь именно на нужный этаж, пойдя по той или иной лестнице; нельзя быть уверенным, что ты в следующий раз не опоздаешь на урок или трапезу, когда в коридоре может возникнуть затор, как сегодня, или если какая-нибудь лестница приведет совсем в другой корпус.

- Я не собираюсь обсуждать сейчас ваше халатное отношение к своим обязанностям, — строго сказал профессор Снейп, кинув грозный взгляд на Кайнер, которая поникла еще больше, а Нортон и его одноклассник втихомолку захихикали. — Но я настоятельно рекомендую вам внимательно прочесть вот это, — положил перед парнем сложенный вчетверо пергамент, — и приложить все усилия, чтобы подобных оплошностей с вашей стороны не было впредь.

- Да, господин декан, — Шенбрюнн убрал пергамент в карман — подальше от любопытных глаз однокашников.

Джонатан и его друг теперь засмеялись в открытую: этого немецкого павлина, который указывал им, как себя вести, приструнил сам декан у всех на глазах. Их поддержала сидевшая напротив девчонка с худым, абсолютно невыразительным лицом, и волосами мышиного цвета, заплетенными в две тонкие косички.

- Мистер Нортон, мистер Басингтон, мисс Хелви, — пятикурсники и не только они сразу поутихли и сжались, услышав елейный, хищный голос своего декана, — где ваши манеры? Еще раз такое повторится, и я напишу вашим родителям. Ясно вам?

Детки послушно закивали.

- После ужина всем явиться в класс зельеварения ровно в восемь.

Взметнув полами своей длинной, широкой мантии, профессор строгим взглядом окинул стол змеиного факультета и вышел из Большого Зала.

Через несколько минут Нортон, Басингтон и Хелви доели десерт и вместе с остальными змейками вышли из-за стола. Лишь немногие, кто опоздал, доедали ужин. Паркинсон, которая осталась в этот вечер одна, без Малфоя, явно чувствовала себя неуверенно и держала младших ребят в повиновении исключительно криком. Крэбб и Гойл без своего “предводителя” и “мозгового центра” выглядели потерянными и казались еще глупее обычного. Воспользовавшись тем, что рядом никого нет, Шенбрюнн развернул письмо, в котором декан в довольно резкой форме высказал все, что думает о нем, в частности о том, что по его недосмотру между мисс Кайнер, мистером Бранау и мистером Малфоем произошел конфликт, в результате которого к последним было применено заклятие анимагической формы. Дальше Карл читать не стал, сунув записку обратно в карман. Указанное событие сильно меняло дело. Карл испугался. Не за себя — заклятие подчинения спадет с Филчевой кошки через несколько часов, и хорьки — не мыши, кошка их не съест, а только погоняет, — так что с ними ничего серьезного не случится. Да и сами Малфой и Бранау ничего конкретного помнить не будут, ибо, насколько знал Шенбрюнн, никто из них анимагом не являлся, и потому в животном обличье у них будет восприятие животных. Он испугался за Анну — она и так изгой на факультете, и остальным слизеринцам не составит труда утроить ей месть. Был он зол и на себя — за то, что оставил ее тогда одну в гостиной и глупо понадеялся, что с ней ничего не случится только лишь потому, что ничего не случалось после первого сентября. Не случалось потому, что он был рядом. Теперь он в полной мере осознал свою ответственность за нее, что если он снова уйдет и оставит ее одну, на его совести может оказаться ее жизнь. Или смерть.

Снова огляделся по сторонам — Кайнер уже вышла. Едва протолкнулся через толпу, застрявшую в дверях. Времени прощаться с друзьями уже не было. В толпе других учеников, направлявшихся в Западное Крыло, заметил невысокую русоволосую девушку в мантии на зеленой подкладке. Отлично, значит, она идет в библиотеку. Шенбрюнн отлично понимал желание девушки как можно меньше появляться в слизеринской гостиной. Однако, к его удивлению, Кайнер отделилась от толпы равенкловцев, общежитие которых находилось рядом с библиотекой, и смешалась с гриффиндорцами, которые из-за сильного дождя были вынуждены идти к себе в башню по длинной дороге, не предполагавшей выхода на улицу. Почему она пошла с ними? Ведь декан ни слова не сказал о переводе Кайнер на другой факультет.

Сзади надвигалась еще одна волна гриффиндорцев. Пришлось вжаться в стену за ближайшей колонной. Если всего полтора часа назад Шенбрюнн мысленно возмущался, что в наружных галереях замка отсутствуют факелы, то теперь был несказанно этому рад — темнота надежно скрывала герб Слизерина, вышитый на мантии, и зеленый цвет галстука. Когда табун гриффов наконец-то исчез в переходе, ведущем в северную часть замка, Карл соизволил отлепиться от холодной стены и продолжить путь.

- Карл, остановись! — Шенбрюнн обернулся навстречу подбежавшему к нему Фольквардссону. — Возьми это! Это поможет тебе найти ее… — принял из рук Фольквардссона тяжелую старую книгу. — Не оставляй ее одну! Обещай мне! — в глазах Ассбьорна читалась отчаянная решимость.

- Обещаю, — твердо ответил Карл и, кивнув на прощание, направился в северный корпус.

Поведение Ассбьорна показалось ему странным. Было видно, что он переживает из-за Анны, но почему-то не решается к ней подойти. А ведь мог бы помочь присмотреть за ней, когда она не в подземельях. У него есть для этого повод, и на Равенкло никому не будет дела до того, что он, чистокровный, бегает за грязнокровкой. Или они с Кайнер успели поссориться? Впрочем, разумно предположил Карл, в данной ситуации это не было принципиально важно. Куда более неразумным он считал поведение Кайнер, а именно то, что она выстраивала вокруг себя стены ненависти, отворачиваясь даже от тех людей, которые готовы были принимать ее такой, какая она есть.

Гул голосов постепенно стихал, удаляясь к Восточному Крылу. Карл поежился от продувавшего коридоры сквозняка. Окна в коридоре Трансфигурации не были застеклены, и холодный осенний дождь просто попадал внутрь, заливая пол, так что уже не было ни одного места, куда можно было бы ступить, не намочив ноги. Куда она могла бы пойти? Особенно если учесть, что в Хогвартсе, особенно в Северной Башне и Восточном Крыле было множество заброшенных комнат, которые уже давно не использовались по назначению. Обратил внимание на арку слева. Западная башня. Конкретного назначения не имеет. Во всяком случае, о ней ничего не было сказано в истории Хогвартса, кроме как что через нее можно попасть в совятню. Пожалуй, стоит начать именно с Западной Башни: из всех мест, где можно было бы спрятаться, она ближе всего и к Большому Залу, и ко входу в подземелья. Взошел на каменную готическую лестницу. Здесь, по крайней мере, не холодно и сухо. Посветил волшебной палочкой. На мраморных перилах кое-где была вытерта пыль. Шенбрюнн прошел немного дальше, стараясь не касаться перил. Пыль с них была вытерта до него. Это придало парню уверенности, что он на правильном пути.

- Homines revelo! — тихо произнес он заклинание — где-то наверху раздался характерный свист, обозначающий, что в пределах действия заклинания есть люди.

Наверх, так наверх, хотя перспектива подниматься под самую крышу его не очень-то и радовала. Карл быстро, насколько это было для него возможно, поднимался по ступенькам, периодически проверяя правильность выбранного им направления Заклинанием обнаружения человека. Постепенно расстояние между ним и Кайнер, если это была она, сокращалось. Заодно сузилась область поиска — девушка все время поднималась по лестнице вверх, не сворачивая ни в какие коридоры. Шенбрюнн же про себя отметил общую запущенность в этой части Хогвартса: если саму лестницу, вероятно, не очень давно использовали, на этажах, на которые с нее можно было попасть, было пыльно и грязно, а с картин и уже давно никем не зажигаемых подсвечников свисали клочья паутины. Пару раз он даже видел привидений, которым почему-то очень захотелось с ним поговорить именно сейчас. В предельно вежливой форме объяснив им, что у него срочное дело, и нет времени для разговоров, Шенбрюнн двинулся дальше, на сей раз без “Lumen”. Теперь было понятно, почему Кайнер не освещала себе дорогу: вероятно, приведения или чувствуют магические эманации при произнесении заклинаний, или просто свет означает для них присутствие человека. Через некоторое время глаза привыкли к царившему в башне мраку, а слабого, лившегося из окон света было вполне достаточно, чтобы различать ступеньки. Возникло ненормальное желание остановиться на полпути, пренебречь всем и отпинать перила — просто потому, что рядом ничего не было. Это что, закон Хогвартса: когда тебе срочно что-то нужно сделать, кто-нибудь или что-нибудь обязательно помешает? Шенбрюнн откинулся на стену, перевел дух. Ничего не изменится, если он просто выпустит свою злость. Надо идти дальше. От него, напомнил он самому себе, может зависеть жизнь Кайнер. И то, что она, собственно, ничего хорошего ему пока не сделала, в данном случае не имеет значения.

Наконец, лестница закончилась, перейдя в широкий коридор. Какой это этаж? Восьмой? Девятый?

- Homines revelo! — свист раздался совсем недалеко, за углом в коридоре.

Шенбрюнн пошел туда, куда ему указало заклинание, но, своему удивлению и разочарованию, никого не обнаружил в коридоре. Попасть сюда можно было только с лестницы, которая раздваивалась этажом ниже. Карл на всякий случай снова проверил лестницу, но никого не обнаружил, что, впрочем, было вполне предсказуемо. Кайнер прячется, но не играет в прятки. Его она, как он уже выяснил, не ненавидит, так что смысла убегать от него нет.

Карл откинулся на стену. Старые шершавые камни приятно холодили разгоряченное после долгого бега тело. Развязал темно-зеленый атласный галстук с серебряным шитьем, расстегнул ворот рубашки — сразу стало легче дышать. Еще раз осмотрелся, но не увидел ничего примечательного, кроме картины, изображавшей подвешенного вверх ногами уродливого волшебника, которого одетые в балетные пачки тролли нещадно лупили дубинами.

Ему упорно казалось, что он что-то упускает из виду, но не мог понять, что именно. Посмотрел в окно. Дождь барабанил по стеклу, взятому в крупный ромбовидный переплет. Очертания замка казались смутными, расплывчатыми. А огни в окнах — яркими оранжевыми кляксами на неровном, темно-синем фоне. Изредка гремел гром. Шенбрюнн призадумался, облокотившись на угол оконной ниши. Он несколько раз видел Западную Башню снаружи, и она казалась намного уже, чем сейчас, изнутри. Заклятие невидимого расширения? Вполне может быть. Только что прятать в башне, которая вот уже многие годы никак не используется? Хотя это заклинание вполне могло остаться со времен Основателей. Раз здесь нигде нет двери, то, вероятно, необходимо проделать какие-то манипуляции с картиной, чтобы попасть за стену. Осторожно провел пальцами по холсту. Ничего не произошло, разве только что тролли теперь пытались ударить его. Проверил: рядом не было ни рычагов, ни выступов, ни каким-либо образом выделявшихся из кладки камней. Впрочем, оставался еще один вариант…

Отошел к противоположной стене. Вдох, выдох. Успокоил сознание. Сосредоточился на нужном заклинании — взаимодействии с магией замка.

- In nomine magiae mundi, aperire! Benevole te cognovisse! (2)

Это был своего рода пролог, прошение прикоснуться к древней магии. Магия никогда не отворачивалась от жаждущих постичь ее, но только достойным она могла открыться.

Карл широко раскинул руки. Почувствовав слабые колебания магической энергии, уловил идущую от замка нить. Поймав ее, накрутил на кончик волшебной палочки.

- Scientiae occultae, — начал читать нараспев Карл; воздух вокруг стал колебаться еще сильнее, — loco illo per saecla tenendae, — уже почти осязаемые физически, волны магической энергии светились, переливались радугой, — aperimini benigne! (3)

Все вокруг преобразовалось, покрывшись тонким плетением из переливающихся контуров заклинаний. Контуры переливались, соединялись и расходились, образуя сложную многослойную вязь. Шенбрюнн чувствовал, что его рука дрожит, магия, ударившая в него мощным потоком, теперь уходит обратно. А разум заполняло чувство эйфории, сопричастности высшему и тайному, сорастворение… Еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть… Вот контур невидимого расширения с элементами неевклидовой геометрии… Еще дополнительные контуры, соответствующие нужде, воле и желанию. Они все объединены в одно… Тело нестерпимо дрожало, кровь больно стучала в висках… Необходимо заканчивать…

- Quod te benevoluisti videre, — голос дрожал, но слова необходимо было произнести четко, без запинки, — gracias redono./ Miserere!/ Scientiasque acquisitas/ Mecum retinere/ adoro! (4) — последнее слово Шенбрюнн буквально выкрикнул, упав на колени и закрыв лицо руками.

Волшебная палочка с гулким стуком упала на пол. Иссяк поток энергии, воздух упокоился и перестал колебаться. Боль постепенно проходила, но в теле по-прежнему чувствовалась слабость. Это было заклинание, выявляющее абсолютно всю магию, которое хранило конкретное место — все защитные, усиливающие, подавляющие, ритуальные чары. И без вреда для себя его мог исполнить только Глава или наследник рода, если речь шла о родовом поместье, либо жрец или хранитель знаний, если действие заклинания относилось к древнему оплоту магии, такому, как Хогвартс, или месту проведения древних ритуалов.

Впервые Карл Шенбрюнн попытался сотворить Заклинание Слияния с магией места в своем родовом особняке под Лейпцигом. Ему тогда было всего пятнадцать. Он был тогда юн и не то, что бы ветрен, но чересчур уверен в себе. Он знал, что ему, как наследнику Рода, магия дома должна была открыться. Он ощутил тогда все то же, что и сейчас, но не смог остановиться, окутанный чувством необычайной эйфории и желанием слиться с магией дома. Мать и брат тогда еле спасли его, а отец, когда сын пришел в себя и был в состоянии трезво мыслить, устроил хорошую взбучку на тему того, что нечего лезть туда, куда не знаешь. И что наследник Рода должен быть, прежде всего, ответственной и сознательной личностью, и занятия всякого рода сомнительными экспериментами с тайными знаниями, до которых еще дорасти надо, не соответствуют этим критериям. Подобная характеристика сильно уязвила Карла, который, сколько себя помнил, всегда считался очень умным, серьезным и ответственным молодым человеком, и потому с тех пор он старался больше не совершать столь рискованных поступков и заодно досконально изучил литературу, связанную с магией места. Это был второй раз, когда он попробовал осуществить заклинание Слияния — на сей раз удачно.

Правильно, смирение, осознание себя лишь малой толикой великой силы, ибо магия — она жадная, гордая и своенравная. Она никогда полностью не подчиняется кому-либо. Она с радостью примет в свои сети любого, кто пожелал прикоснуться к ней, но не каждого согласится выпустить обратно.

Парень поднялся на ноги и не мог поверить своим глазам: прямо перед ним появилась красивая широкая резная дверь. А ведь ее раньше не было. Подошел к двери, но стоило ему прикоснуться к ней, как она тут же исчезла подобно иллюзии, оставив вместо себя картину со вздрюченным волшебником, которого били тролли.

Карл чуть не выругался про себя, но во время подавил гнев: он и так увидел слишком многое и потому не хотел понести наказание за собственную неблагодарность и неумение контролировать мысли и чувства. И вообще, было глупо ожидать, что можно было вот так легко попасть в комнату за стеной. Заклинание Слияния показывает магические контуры и объекты, но не дает к ним доступ. Шенбрюнн вспомнил, что в магию этой потайной комнаты вплетены воля, желание и необходимость. Неужели это та самая комната по требованию, о которой позавчера говорил Уизли? Если так, то Кайнер, очевидно, или очень внимательно подслушивала, или воспользовалась поверхностной беспалочковой легилименцией — для Уизли большего и не требовалось.

1) (лат.) Подчиняю волю животного.

2) (лат.) Откройся во имя магии! Благоволи познать тебя!

3) (лат.)Тайные знания, местом сим веками хранимые, доброй волей откройтесь!

4) (лат.) Благодарю тебя, что позволила себя увидеть. Пощади! И знания приобретенные молю со мной оставить!


Сообщение отредактировал PPh3 - Пятница, 19.10.2012, 01:54
 
PPh3Дата: Среда, 18.05.2011, 23:49 | Сообщение # 41
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Итак, вход в комнату, по-видимому, активируется актом воли, которой может являться желание или необходимость. В магическом контуре комнаты содержатся элементы неевклидовой геометрии, преобразующие ее параметры в соответствие с волей волшебника. Неевклидова геометрия, как и основанные на ней Чары невидимого расширения, действуют только на пространство, но не на время. Таким образом, если в комнате кто-то есть, все пространственные чары подстраиваются именно под этого человека, и не может быть такое, что в одно и тоже время комната сразу принимает два разных волевых акта. То есть попасть в уже занятую комнату можно лишь в том случае, если твоя собственная воля совпадает с волей уже находящегося внутри.

Что могла тогда загадать Кайнер? — Шенбрюнн ходил с задумчивым видом взад-вперед вдоль картины с троллями. — Место, где ее не трогали бы остальные слизеринцы? Ноль реакции. Где она просто была в безопасности? Дверь так и не появилась. Где она спокойно могла бы поучить уроки? Снова нет. Безрезультатно перебрав еще несколько более-менее подходящих, по его мнению, вариантов, Карл вернулся к подоконнику. Оставалось только ждать, когда она сама выйдет из комнаты. Разумно предположив, что неопределенное количество свободного времени в процессе ожидания лучше потратить с пользой, Карл достал из сумки учебник по нумерологии, пергаменты и перо. Уселся на подоконник, положив сумку себе под спину, и принялся решать задачи. Можно было, конечно, наколдовать из воздуха стол и стул, но вряд ли они получились бы у него так хорошо, как у Лотара, и, к тому же, исчезли бы через пару часов, вернувшись в исходное состояние.

У профессора Вектор, заметил Шенбрюнн, была иная тактика, нежели у профессора Рихтера. Профессор Рихтер в принципе не брал к себе в группу слабых учеников наподобие Кайнер, и потому спрашивал одинаково со всех, однако ему, Лотару, Гольбаху и другим сильным студентам мог дать более сложные задания, на дополнительные баллы. Профессор Вектор же раздала всем домашние задачи в соответствии с реальными способностями к предмету. Интересно, а оценки она будет ставить по такому же принципу? Шенбрюнн дописал доказательство последней заданной ему теоремы и отложил учебник и тетрадь в сторону, прислонив к холодному стеклу, по которому по-прежнему барабанил дождь. Было бы неплохо привести для наглядности трехмерную диаграмму, иллюстрирующую зависимость рассеяния Рокшара-Эббера от приложенного магического потенциала и направления потока заклинания, но для того, чтобы ее изобразить, не было ни счетных таблиц, ни необходимых инструментов.

Готовить перевод по рунам или конспект по зельеварению не было настроения, да и обстановка была не самая подходящая. Основы множественных иллюзий, которые им задал Флитвик ко вторнику, Карл знал достаточно хорошо, так что достаточно будет просто повторить нужную тему в учебнике перед уроком. А профессор МакГонагалл в очередной раз будет ждать, пока Уизли без помощи Грейнджер сможет справиться с заданием Чары восстановления. Так что можно было почитать книгу, которую в спешке передал ему Фольквардссон. К удивлению Шенбрюнна, это оказалась старая “История Хогвартса”, с которой, однако, обращались очень небрежно: края обложки были потрепаны, позолота с букв давно облупилась, оставив неясный, но вполне осязаемый глубокий контур, а страницы во многих местах были загнуты или надорваны. Парня поразило такое небрежное отношение к книгам и то, что мадам Пинс, которая относится к ним чуть ли не с благоговейным трепетом, смогла допустить такое. Пусть существуют специальные чары, способные поддерживать книгу в первозданном виде, предохраняя от ссыхания или мелких загрязнений, как то пятна жира или чернил на пальцах учеников, или пыль, но эти чары не вечны, и их необходимо обновлять. Удивило и то, что, по словам Фольквардссона, этот фолиант он чуть ли не с боем достал из корзины со старыми книгами, которые якобы подлежали утилизации, и мадам Пинс буквально всучила ему эту книгу, наказав, чтобы он больше не появлялся с ней в библиотеке и никому не рассказывал. Чем же многоуважаемого директора Дамблдора не устроила версия, изданная при его предшественнике Финнеасе Блэке в 1901 году? Тем, что в старой “Истории” для победителя Гриндевальда и самого великого светлого мага не нашлось места — а ведь буквально половина нового издания была посвящена Альбусу Дамблдору — его успехам в алхимии и трансфигурации, руководству лучшим факультетом в мире и, впоследствии, школой, а также борьбе с силами зла в лице Геллерта Гриндевальда и неназываемого Лорда.

На первой странице была помещена колдография Финнеаса Блэка, того самого, кто счел его с Анной “воспитанными студентами”, преподавателя ТИ/ЗОТИ, декана Слизерина и директора Хогвартса. Лорд Блэк строго посмотрел со своего портрета на студента, державшего в руках книгу, но ничего не сказал.

“Внемли, отрок, ибо открыта тебе великая сущность — магия, — так начиналось предисловие к книге. — Так будь же достоин ее и не осрамись перед поколениями предков, до тебя владевшими ею… — Карл словно слышал у себя в голове низкий старый, но еще бодрый строгий голос, дающий напутствие молодому поколению. — … Ежели из простецов ты, то убойся и преклони колена пред теми, кто по праву магией владели. Изволь их почитать и уважать…”

Из предисловия, помимо преклонения лорда Блэка перед идеалами чистоты крови и наследия предков и его снисходительно-пренебрежительного отношения к магглорожденным волшебникам, новичку можно было вынести много чего полезного. В частности, в чем заключается сущность волшебства, и чем отличается светлая магия от темной. Или почему для волшебников так важны многие их традиции, а чистокровные изначально имеют преимущества перед магглорожденными. В новой же “Истории Хогвартса” все предисловие сводилось к тому, что если ты читаешь эту книгу, значит, ты волшебник, и это очень замечательно, потому что великий Альбус Дамблдор ждет тебя в своей школе и, желательно, на факультете Гриффиндор.

Шенбрюнн пролистал книгу до конца. Если абстрагироваться от витиеватых фраз и старомодного языка, сложного для восприятия юных читателей, то старая “История Хогвартса” получалась своего рода энциклопедией по истории магической Британии от времен Основателей вплоть до XIX века. Все четыре основателя в ней, пусть и не без героического пафоса, характерного для древних легенд, были показаны, прежде всего, людьми, со своими достоинствами и недостатками. Так, Годрик далеко не всегда был честен, а его храбрость зачастую граничила с безрассудством. А Салазар в некоторых случаях поступал вполне благородно — когда благородство не противоречило его собственным целям и принципам. А самыми адекватными оказались женщины — Хельга и Ровена, которые предпочитали держаться в стороне от мужских разборок и фактически брали руководство школой на себя, пока Гриффиндор и Слизерин выясняли, кто из них прав. И на протяжении практически всей истории Хогвартс, оплот древней магии саксов, бриттов, шотландцев и валлийцев, являлся главным общественным и политическим центром магической Британии, своего рода, нейтральной территорией, на которой враждующие стороны или же, наоборот, союзники, могли встретиться и обсудить положение дел, принять решение. Как, собственно и происходило до 1689 года, пока не был принят Статут о Секретности и учреждено Министерство Магии, а делами всея магическия Британии ведал совет Лордов.

Последние главы книги, посвященные всякого рода легендам и событиям, достоверность которых у автора вызывала сомнения, Шенбрюнн так и не осилил, ибо еще задолго до этого погрузился в объятия Морфея — сказались и большие затраты энергии при исполнении Заклинания Слияния, и недосып за последние пару дней.

- … Карл, просыпайся… — тихим, ласковым, но несколько потусторонним голосом сказала ему мать.

- Мама, пожалуйста, еще чуть-чуть… — сквозь сон ответил парень, потянувшись почему-то не на широкой мягкой постели в своей комнате, а на кушетке где-то в темной общей комнате и, может быть, не у себя дома.

Женщина посмотрела на юношу ласковым, полным нежности и, в то же время, грустным взглядом. Аккуратно провела пальцами по слегка вьющимся, кротким, но уже начавшим отрастать каштановым волосам, легонько дотронулась до щеки, заставив сына улыбнуться от удовольствия. И, словно испугавшись чего-то, резко одернула руку.

- Карл, просыпайся… — повторила она еще более потусторонним голосом, постепенно удаляясь куда-то вглубь. — Нам пора идти… пора идти…

- Мама?..

Пробуждение было резким и неприятным, словно по телу пропустили заряд. Таким было действие пробуждающего заклинания “Resuscita”. От неожиданности Карл уронил книжку, и сам упал с подоконника. Где-то вдалеке слышались постепенно удаляющиеся шаги. Неужели его нельзя было разбудить иным способом? Хоть ударился несильно, а все равно неприятно. Поднялся с пола. Застегнул ворот рубашки, завязал галстук, поправил мантию, пригладил слегка растрепавшиеся волосы — он привык всегда выглядеть респектабельно, с иголочки, и ему неприятно было осознавать, что кто-то, в данном случае, Кайнер, видел его неопрятным.

Сложив книги и учебные принадлежности обратно в сумку, направился к лестнице. Девушка опережала его всего на три пролета, и он мог легко ее догнать, однако предпочел просто идти следом, как и она, не зажигая “Lumen”. Какое-то время они шли молча друг за другом, и лишь звук их шагов нарушал ночную тишину. Шенбрюнн догадывался, что отбой давно наступил, и уже далеко за полночь, а ведь им еще через малый внутренний двор идти в подземелья. Пожалуй, он еще никогда не нарушал так много правил в один день и, естественно, не хотел встретиться по дороге ни с кем из преподавателей или завхозом.

Неожиданно Кайнер споткнулась и растянулась на ступеньках, уронив сумку, из которой тут же вывалились вещи. Карл поспешил к ней на помощь, но, к его удивлению, девушка успела подняться сама и теперь, согнувшись ничком, собирала по лестнице рассыпавшиеся учебные принадлежности. Осторожно прошел по пролету, где она упала несколькими минутами ранее, заранее проверяя каждую ступеньку. Одна из них попыталась провалиться, и парень вовремя переступил ее, став перед девушкой.

- Добрый вечер, фрейлейн Кайнер, — подчеркнуто вежливо и, в то же время, холодно поздоровался Шенбрюнн.

Кайнер, которая успела к тому времени встать с лестницы и разогнуться, подняла голову и тут же отшатнулась, едва не перевесившись через невысокие перила. В одной руке у нее был небольшой прямоугольный предмет, в другой — две ручки, догадался Карл, вспомнив уроки маггловедения. В школе, где он учился раньше, ими пользовались многие магглорожденные, пока не научились писать перьями. Схватил девушку за плечи и слегка притянул к себе, оставив, однако, между ними достаточно большое расстояние — еще не хватало, чтобы она сорвалась с лестницы. Отпустил. На ее лице тут же отразились страх и предвкушение — это было заметно даже в темноте, по исходившим от нее эмоциям.

- Меня не стоит бояться, фрейлейн Кайнер: я не кусаюсь, — с некоторой долей сарказма в голосе сказал Карл, отпустив девушку, которая теперь стояла, как истукан, и отрицательно качала головой. — Или вы язык забыли?

- Нет… помню, — ответила Кайнер, запнувшись, явно не ожидая подобного вопроса, и снова пошатнулась, но удержала равновесие.

- Может быть, соизволите тогда поздороваться?

Девушка тут же убрала бывшие у нее в руках предметы в карманы мантии и, сложив руки на талии — одну кисть на другую, присела в книксене, склонив голову. Было заметно, что она чувствует себя невероятно глупо.

- Добрый вечер, господин Шенбрюнн, — тихо произнесла она, не поднимая головы.

- Может, вы соизволите ответить, фрейлейн Кайнер, к чему этот спектакль? — так же холодно спросил Карл, заметив, что девушка так и не выпрямилась в полный рост. Ему уже порядком надоела трагедия под названием “я — самая плохая, самая униженная, бейте меня палками”: да, она сильно ниже его по происхождению, но зачем постоянно напоминать об этом? — Для Бранау? Боюсь, он не оценит.

- Какой спектакль? — с заметным беспокойством в голосе спросила Анна, соизволив, наконец, поднять голову.

- Вы скрыли свое происхождение, — Шенбрюнн решил пойти ва-банк, выдав свое предположение. — Кто вы? Полька, чешка, русская?

- Разве это имеет значение? — сказала Анна уже немного более уверенно, — важно лишь то, что я магглорожденная, и от моей смерти… вы ведь из-за этого за мной везде ходите, но поверьте — ваши старания напрасны… всем станет только лучше…

Последние слова Кайнер произнесла с заметным надрывом в голосе, едва сдерживаясь от того, чтобы не заплакать. Казалось, внутри ее груди, там, где у человека находится сердце, расползалась холодная зияющая пустота, заставляющая сложить руки, сдаться, не дышать.

- Вы так в этом уверены? — с нотками сарказма в голове поинтересовался Карл, взяв девушку за руки и притянув к себе.

Пусть она боится его, пусть ненавидит, но только не думает о смерти! Но, к его удивлению и разочарованию одновременно, девушка даже не думала сопротивляться, а только безучастно смотрела куда-то в сторону, словно ей было абсолютно все равно, что с ней сделают: ударят, изнасилуют или выкинут с лестницы. Будто внутри нее что-то сломалось, и она теперь просто существовала в ожидании, пока остановится последняя шестеренка.

- Я не думаю, что профессор Снейп обрадуется вашей смерти, — снова сказал Шенбрюнн, гладя Анну по волосам так, что его пальцы слегка касались ее лица — и снова никакой реакции.

Казалось, стоит ее отпустить, и она кулем упадет на лестницу или, в крайнем случае, сползет по стене.

- Профессору Снейпу станет одной проблемой меньше, — ответила Кайнер, по-прежнему уставившись безучастным взглядом в ближайшую стену и никак не реагируя на внешние раздражители. — Не нужно будет прикрывать магглорожденную студентку на факультете чистокровных волшебников. Как и вам… — добавила она, отстранившись и посмотрев Карлу в глаза.

- Я. Не. Хочу. Вашей. Смерти, — твердо произнес Карл, отчеканив каждое слово. — И я приложу все усилия, чтобы с вами ничего не случилось.

Глаза Кайнер тут же наполнились страхом и ненавистью. Резко подавшись назад, она вырвалась из объятий Карла — впрочем, тот держал ее не очень крепко, скорее, поддерживал, — и снова отшатнулась назад, на сей раз уперевшись в перила руками.

- А теперь, фрейлейн Кайнер, раз вы передумали умирать, советую вам собрать ваши вещи, в чем я могу вам помочь, и вернуться в гостиную Слизерина.

Анна молча кивнула и, собрав обратно в сумку исписанные листы пергамента, ручки и пару странных прямоугольных предметов с кнопками — в темноте Карл не разглядел, как именно они выглядели, — послушно пошла рядом с ним. Всю дорогу оба молчали, да и время для разговоров было неподходящее. Карл не думал, что девушки могут так быстро ходить — Анна от него почти не отставала, но из-за невысокого роста шаг ее был намного меньше, следовательно, ей приходилось больше двигаться — еще минут десять-пятнадцать такой ходьбы, и она выдохнется, что, собственно, и случилось, когда они уже почти подошли ко входу в подземелья.

- Так-так, кто у нас тут? — произнес Филч своим скрипучим голосом, предвкушающим скорое удовольствие от наказания для очередных нарушителей режима, осветив масляной лампой двух студентов-слизеринцев; рядом с ним противно мяукнула старая кошка с тигровым окрасом. — Позажиматься хотели? — посветил фонарем в лицо девушке, повисшей на руке парня и тут же отвернувшейся от слишком яркого для нее света. — Первая неделя, и уже нарушают правила! Вот раньше, при прошлом директоре за такое в кандалы заключали, и вверх ногами подвешивали, и розгами били…

- Confundo! — произнесла Кайнер, сделав резкий выпад в сторону Филча, воспользовавшись тем, что старый завхоз отвлекся на мечты о старых добрых временах, когда к студентам еще можно было применять телесные наказания. — Confundo! — взгляд Филчевой кошки тут же стал стеклянным и ужасно глупым.

Для Шенбрюнна такое беспринципное решение проблем со школьной администрацией оказалось несколько неожиданным и даже шокирующим, так что он не сразу заметил, как его поволокли за рукав к лестнице, ведущей в подвальные этажи.

Снова в молчании прошли по петляющим, холодным и темным коридорам, которые, казалось, вобрали в себя всю влагу сверху, и она теперь ритмично, капля за каплей, опадала вниз. Висевшие на стенах факелы горели неровно и постоянно норовили потухнуть.

- Бранау, ты ничего не слышал? Кажется, кто-то идет сюда, — Малфой.

Карл тут же остановился и затащил Анну в ближайшую стенную нишу — из-за проклятого эха их услышали. С другой стороны, благодаря тому же эху, он услышал Малфоя. Физические явления — они нейтральны к людям.

- Надеюсь, это грязнокровка Кайнер. У меня к ней будет… недолгий разговор, — послышался хищный голос Бранау, слегка приправленный акцентом. — Кстати, Малфой, почему ты соврал мне, что у нее совсем плохо с трансфигурацией? Ты ведь знаешь, что за вранье необходимо отвечать? — он приближался.

- *Bewegen sie sich nicht, — строго сказал Шенбрюнн и без того вжавшейся в стенку Кайнер, плотно запахнув мантию и накинув на голову капюшон. — Ich belege euch mit Desillusionierungszauber. Desilluminatio maxima(5)! Ignem extinguo (6)! * /нем.Сидите и не двигайтесь… Я наложу на нас двоих Дезиллюминационное заклятие. Desilluminatio maxima! Ignem extinguo!/

Рваное, потрескивающее пламя факелов стало постепенно уменьшаться в размерах и через минуту потухло, большая часть коридора погрузилась во тьму. Сразу стало прохладно. От покрытых мхом каменных плит исходил запах дождя и прелости.

- Но я правда видел, как на уроке у МакГонагалл она полтора часа потратила только на то, чтобы превратить спичку в иголку, — Малфой едва удерживал себя от того, чтобы не задрожать, как осиновый лист: если Бранау скажет ему напасть на Кайнер, то он труп; а если он сам признается в Непреложном Обете, то потеряет авторитет среди одноклассников, расположение декана и отца. — Странно, что-то факелы так быстро потухли… — попытался свернуть с опасной темы Драко.

- Verfluchter Regen! — выругался Генрих, почувствовав, как ему на лицо упало несколько капель с потолка. — Alles voll Wasser! /нем. Чертов дождь!.. Совсем затопило!/

Они уже стояли напротив той ниши, где прятались Анна и Карл.

- Ты вообще уверен, что стоит ждать ее здесь? — спросил Малфой, поежившись от холода: для него это был повод вернуться в родную слизеринскую гостиную вместо того, чтобы участвовать в авантюре своего нового одноклассника, который в вопросах чистоты крови был еще большим фанатиком, чем тетушка Беллатриса. — Вдруг она будет не одна?

- Малфой, хватит изображать труса, — небрежно ответил Генрих. — С защитником грязнокровок Шенрюнном она поссорилась, и это нам на руку. Идем уже. Или тебе недорога честь Рода?

Оба аристократа двинулись дальше, совершенно не подозревая, сразу возле выхода из подземелий они наткнутся на Филча и МакГонагалл, которые будут очень рады наказать праздно шатающихся по ночам студентов. Тем боле, с вражеского факультета.

Дождавшись, пока шаги Малфоя и Бранау стихнут, Шенбрюнн вылез из стенной ниши сам и помог выйти Кайнер. Было заметно, что девушка перепугана. Она вздрогнула, когда он подал ей руку и придержал, чтобы она случайно не споткнулась о ступеньку, которой заканчивалась ниша. Карл снова посмотрел ей в глаза, насколько это было возможно в темноте. Его поразила столь быстрая смена эмоций и ощущений: вначале, скорее, вынужденная благодарность, боязнь остаться одной и… совсем мимолетное, словно боящееся оформиться желание остаться с ним; затем, опустив голову, она буквально вырвала свою руку из его, вновь окружив себя ненавистью, подобной зубчатой каменной стене с шипами, словно желая отгородиться от всего остального мира, по умолчанию полагая его враждебным по отношению к себе. Шенбрюнна по-прежнему продолжала удивлять подобная манера поведения — искать поддержку и тут же грубо отталкивать ее. Он просто не понимал, к чему весь этот спектакль — а он был уверен, что Кайнер играет, — главной целью которого было максимально испортить отношение окружающих к себе. Если его еще можно было испортить. Как и не понимал того, почему она не хочет нормально общаться, если может, почему не хочет идти навстречу, если декан поставил их обоих в одинаково неудобное положение.

Путь до гостиной Слизерина они проделали в глубоком молчании. Лишь дождь капал с потолка крупными, частыми каплями, нарушая ночную тишину ритмичным плеском воды в маленьких лужицах между камнями.

5) (лат) Максимальное сокрытие!

6) (лат.) Тушу огонь!


Сообщение отредактировал PPh3 - Пятница, 19.10.2012, 01:58
 
PPh3Дата: Пятница, 27.05.2011, 00:36 | Сообщение # 42
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Глава 15. День воспоминаний

Субботнее утро выдалось прохладным, но ясным. Солнечные лучи переливались множеством бликов в каплях дождя, еще не успевших исчезнуть с травы и листьев. Птицы весело щебетали в ветвях деревьев. Природа словно возродилась после недавнего ненастья и теперь звала всех обитателей замка разделить вместе с ней эту радость, радость жизни. Однако мало кто из учеников спешил наслаждаться с утра пораньше последними солнечными деньками осени, предпочитая отсиживаться в факультетских гостиных или же просто спать.

Пока большинство учеников и учителей еще не успели закончить завтрак, к которому в честь выходного дня приступили позже обычного, и параллельно обменивались с одноклассниками последними новостями, двое студентов-семикурсников, не спеша, прогуливались вдоль крытой готической галереи, опоясывавшей по периметру малый внутренний двор. Если бы их случайно увидел кто-то из обитателей Хогвартса, то обязательно поспешил бы ущипнуть себя за правое плечо или левую пятку — ибо нечасто доводилось видеть представителей двух традиционной враждующих факультетов — Гриффидора и Слизерина — не только не пытающихся напасть друг, но и вполне мирно и дружелюбно беседующих. Просто Карл Шенбрюнн и Лотар Визерхофф не вписывались в стереотипы, уже сложившиеся, если не за века, то за последние десятилетия точно, и не собирались им соответствовать только лишь из-за факультетской принадлежности.

Договорившись встретиться сразу после завтрака, они теперь направлялись в школьную совятню, чтобы отправить письма родителям. Легкий ветерок развевал полы их мантий и слегка ерошил волосы, а на лицах читалось если не довольство жизнью в целом, то текущим ее моментом точно. Немногочисленные студенты, которых они встречали по пути, лишь недоуменно поглядывали на них и шли дальше.

- Рад, что профессор Снейп отменил твое поручение, — сказал Лотар, когда они уже почти дошли до перехода, ведущего в северную часть замка.

Лотар догадывался, что, как бы его друг ни умел скрывать эмоции, каким бы выдержанным его характер не казался окружающим, ему не легко. Нелегко и неприятно везде ходить за странной одноклассницей в ущерб своему времени, подстраиваться под ее действия — а Визерхоффу прекрасно было известно, что Карл Шенбрюнн не любит подстраиваться под кого бы то ни было, — больно… встречать в глазах человека, с которым вынужден все время находиться рядом, лишь злобу и ненависть, без всякой надежды на сотрудничество. Собственно, это были всего лишь домыслы Лотара, основанные на его собственных наблюдениях, ибо не в характере Карла было посвящать кого-либо в свои проблемы и душевные переживания. Что касается Анны Кайнер, то, как личность, она его совершенно не интересовала, и знал он о ней ровно столько, сколько мог увидеть простой сторонний наблюдатель: в меру красивая, умная, имеющая склонность к зельеварению, но страдающая полным отсутствием способностей к трансфигурации и нумерологии (и чем интересно, руководствовался их декан, когда навязал ей эти предметы?) и обладающая жестким, конфликтным характером. Подробностей ссоры Визерхофф не знал, ровно как и не хотел знать ее причины и мотивы обоих участников, но уже одна констатация факта случившегося вызвала в нем волну неприязни к новой студентке — за то, как она поступила с его другом, в то время как ее дружба имела для него определенное значение в силу неких недавних событий.

- Нет, не отменил, — ответил Карл, лицо которого вмиг стало серьезным. — И, предвосхищая твой следующий вопрос, скажу, что у Кайнер сегодня отработка до обеда в классе зельеварения. А у Бранау и Малфоя отработка с Филчем, так что они пока не опасны.

Лицо Лотара вытянулось в недоумении: с одной стороны, очень хотелось сказать что-нибудь наподобие “так им всем и надо”, тем более что с Бранау у них отношения были натянутыми уже несколько лет, а с другой, Кайнер вроде бы не нарушала правила и после ссоры с Карлом старалась вести себя тихо и незаметно даже на тех уроках, которые у нее хорошо получались. Или она успела что-то натворить вчера перед ужином, пока Карл с ним и Элизой сидел на берегу озера?

- Лотар, помнишь тех двух хорьков, которых мы видели вчера в коридоре рядом с вестибюлем? — спросил Шенбрюнн после того, как друг озвучил свой вопрос; в глазах его плясали веселые искорки.

- Конечно, — ответил Визерхофф, улыбнувшись: воспоминания о вчерашнем вечере, проведенном вне гриффиндорской гостиной, заметно поднимали настроение.

- Так вот, Грейнджер была тогда права, назвав одного из них Малфоем, — продолжил Карл; лицо его по-прежнему оставалось спокойным и невозмутимым, и только искорки в глазах выдавали, что самое интересное еще впереди.

- И второй хорек был Бранау! — угадал Визерхофф, едва сдерживая смех. — Так и знал, что его анимагическая форма — какое-нибудь мелкое противное белобрысое животное! Ха-ха-ха!

Лотар откинулся на тонкую готическую колонну, чтобы перевести дух, по-прежнему продолжая смеяться, только уже тихо. Карл присел на мраморную балюстраду, отделявшую галерею от внутреннего двора, позволив себе лишь улыбнуться уголками губ: хотя он тоже рассмеялся бы от такой шутки, внутри понима,л что если бы он не оставил тогда Анну одну, все могло бы кончиться совсем по-другому. И в совятню ее можно было бы уговорить пойти, пусть, вероятно, ей даже некому писать. И вообще, не помешало бы организовать конструктивный диалог, раз декан не собирается предоставлять каждого из них самому себе.

Мимо них прошла стайка хихикающих девочек лет четырнадцати-пятнадцати, о чем-то оживленно беседующих и хихикающих. Поравнявшись с парнями, они замедлили шаг, мило и жеманно улыбнулись, окинув обоих представителей голубой крови оценивающими взглядами, и пошли дальше, продолжая оживленно болтать и хихикать. К имевшему место разговору в их присутствии они даже не пытались прислушиваться — в Хогвартсе не преподавали даже латынь, на которой было составлено большинство заклинаний в Европе, поэтому об остальных иностранных языках говорить даже не приходилось: между замкнутыми магическими сообществами существовали очень слабые контакты, большинство волшебников не только никогда не покидало пределов своей страны, но даже имело весьма смутные представления о том, что творится за ее пределами. И эксперимент, в котором участвовала их группа, по сути дела, был первой попыткой более близкого сотрудничества, при котором студентам досталась возможность не только наблюдать со стороны за чужой культурой, видеть, как проходит обучение в другой стране, но и самим принимать непосредственное участие в процессе.

И, в то же время, подобное “погружение” давало возможность адекватно оценивать происходящее, не по одному лишь внешнему впечатлению, но и одновременно свежим, беспристрастным взглядом, свободным от местных стереотипов. Ведь действительно, какое им, немцам, дело до местных разборок? Их дело — прилежно учиться, достойно сдать экзамены и показать себя в лучшем свете. С другой стороны, такая глубокая вовлеченность в учебный процесс, в школьный быт не давала возможности полностью сохранять нейтралитет ввиду столкновения нового опыта с прошедшим, здешней системы ценности с уже существующей, привитой как в семье, так и в школе. Так, профессор Снейп, их декан, по характеру и манере вести уроки немного напоминал профессора Рихтера, поэтому легко можно было предположить, как с ним стоит себя вести, и что к его урокам следует готовиться с сильным опережением по программе. Профессор Флитвик был намного мягче, дополнительные знания он не требовал в обязательном порядке, но поощрял. Профессор МакГонагалл… да, она хороший преподаватель, строгий, требовательный. Ее первый урок произвел достаточно хорошее впечатление, несмотря на свою сухость. Но, судя по теоретическим вопросам, относящимся к материалу прошлых курсов, преподавала она по несколько устаревшей программе, предполагавшей лишь заучивание некоторых модельных алгоритмов, и уделявшей слишком мало внимания нумерологическим аспектам, вопросам “зачем?” и “почему?”. А ее манера ориентироваться в основном на слабых учеников (то же в меньшей степени относилось и к профессору Флитвику) говорила о низких требованиях к успеваемости в Хогвартсе в целом и отбивала стремление к учебе. Ведь действительно, зачем учить заранее новый материал, как это делает Грейнджер, если к следующей теме перейдем не раньше, чем какой-нибудь Уизли выполнить задание хотя бы на “удовлетворительно”? Или почему бы не отказаться от предмета, который ученику дается с огромным трудом, и потратить освободившееся время на подготовку к другим предметам? Нет, мы будем списывать у Грейнджер/страдать бездельем/играть в “виселицу”, как это делают Томас и Финниган.

Вообще Карлу казалось ненормальным, что в Хогвартсе не существует разделения учеников по способностям, например, курса после третьего или хотя бы пятого. Допустим, по результатами сдачи СОВ, чтобы сильные учились с сильными и, соответственно, тянулись вверх, а слабые — со слабыми, в меру своих возможностей. Нет, конечно, мы же поощряем дружбу и взаимопомощь. А то как же Гарри Поттер, местный Избранный, напишет контрольную, если ему Грейнджер не поможет? Да и Крэбб с Гойлом, подпевалы Малфоя, вряд ли бы учились сейчас в школе, если бы не старая дружба или долг между деканом и их родителями. Или мы же будем вынуждены признать, что половина гриффиндорцев и слизеринцев — просто лентяи и имбецилы. Тогда уже не до межфакультетской вражды будет. И вообще вражда между Гриффиндором и Слизерином выглядела какой-то раздутой, искусственной: Гриффиндор ассоциировали с Добром и Светом, Слизерин — со Злом и Тьмой. Так людская молва дала повод для ссор и конфликтов. А учителя просто смотрели на весь этот бардак сквозь пальцы и даже не пытались его остановить — ведь это уже школьная традиция.

Директор Дамблдор сказал, что главное не учеба, а отношения. И его факультет беспрекословно следует этому принципу, совершенно не заботясь о таких понятиях, как “такт”, “приличие”, “частная жизнь”. Взять, к примеру, поведение обоих Уизли за столом в Большом Зале и на уроках или откровенные попытки некоторых девиц заарканить богатого жениха. Впрочем, Слизерин тоже не лучше: контрактные отношения по принципу “я тебе, ты мне”; запугивание; подавление авторитетом и славой предков. Если гриффиндорцы в массе своей плохо и мало учатся просто потому, что у них либо нет способностей, либо потому что имеют другие приоритеты по жизни, то слизеринцы просто считают, что им просто ничего не надо делать, потому что жизненный путь за них проторен заранее поколениями предков, а декан всегда прикроет и нарисует хорошие оценки в табеле, как было с Эшли, которой декан поставил за ее зелье “удовлетворительно”, хотя сварено оно было не лучше, чем у Поттера и Уизли.

- Как это произошло? — поинтересовался Визерхофф, уже успокоившись.

- Я не знаю подробностей, — ответил Шенбрюнн, оторвавшись от размышлений. — Насколько мне известно, Кайнер действительно сидела в гостиной Слизерина и делала уроки. Там ее и нашли Бранау и Малфой. Я не знаю, как и о чем они говорили, но, по всей видимости, они немало ее разозлили, раз она решила им отомстить именно таким способом.

- Знаешь, Карл, — задумчиво сказал Лотар, — я бы тоже превратил Бранау в хорька, если бы был магглорожденным: пусть у них нет защиты Рода, пусть для них недоступны некоторые карьеры, но у них есть свобода, — последнее слово он произнес одновременно с воодушевлением и грустью в голосе.

- Каждому свое, — философски заметил Карл. — У магглорожденных есть свобода выбора, но меньше карьерных перспектив, они всегда вынуждены начинать с нуля. У нас — меньше свободы, больше обязанностей и ответственности, но гораздо более высокий старт и защита Рода. У нас просто разный менталитет, как это справедливо заметил Фольквардссон. Я думаю, ты согласишься со мной, Лотар, что это просто глупо давать волшебнику в первом поколении, т.е. еще не до конца интегрировавшемуся в чужую для него культуру и, как следствие, незнакомому со многими ее особенностями или не принимающему их, ответственную должность в сфере политики или финансов. Он может просто не справиться с навалившейся на него ответственностью и в результате примет в корне неверное решение. Хотя бывают и исключения. В то же время, Лотар, попробуй представить себя на месте Грейнджер, например. Пусть все твои способности останутся при тебе. Я думаю, тебе пришлось бы гораздо труднее, чем сейчас, т.к.: во-первых, тебе нужно было бы доказать и всем, и, прежде всего, самому себе, что ты не хуже чистокровных; во-вторых, — Карл загнул еще один палец, — приложить немало усилий, чтобы создать себе репутацию; в-третьих, выиграть конкурс при поступлении в университет или на работу; четвертое и самое главное, тебе пришлось бы очень много работать, чтобы догнать и, еще лучше, перегнать волшебников, начинавших с более высокого старта, и чтобы преодолеть культурный барьер. Это единственное, что я считаю не менее важным, чем учеба или работа.

- В целом согласен с тобой, Карл. Но ты рассуждаешь так, если бы Грейнджер жила во Франции или в Германии, — возразил Визерхофф, — а она проучилась в Хогвартсе шесть лет и не знала, что существуют уроки волшебного этикета, пока я ей не сказал об этом. Все наши традиции, абсолютно все, она считает лишь пережитком прошлого, которое просто необходимо искоренить, — Лотар постепенно начинал выходить из себя. — Взять хотя бы ее идиотскую затею с обществом “SPEW”!..

- Лотар, я не ослышался? — переспросил Шенбрюнн, которому показалось крайне неразумным называть свое идейное движение таким неблагозвучным словом.

- Это организация по освобождению эльфов от рабства волшебников, как считает сама Грейнджер. Избавлю тебя от подробностей нашего с ней спора, но его нельзя назвать сколько-нибудь конструктивным или продуктивным.

- Понятно…

- В любом случае, если бы я оказался на месте Грейнджер, я бы вначале бросил этого недоумка Уизли, — последнее слово Визерхофф просто выплюнул, чем заставил своего друга ухмыльнуться, — занялся бы подготовкой к университету, подучил бы маггловские науки — никогда не помешает — и уехал бы на континент.

- Как видишь, Лотар, наши знания и способ мышления все равно остаются с нами, — улыбнулся Карл, — а теперь пойдем, наконец, в совятню: мы итак слишком долго болтали.

- Идем.

Оставшийся до места назначения путь парни проделали молча, лишь изредка встречая студентов, все еще надеявшихся попасть на завтрак, шедших в библиотеку или же просто гулявших по замку.

Помещение для сов представляло собой небольшую деревянную башню с каменным основанием, в которую можно было попасть как и из замка, так и с прилегающей территории. По ее периметру тянулись многочисленные насесты, занятые в основном серыми и бурыми школьными сипухами, недавно вернувшимися с охоты, и прерываемые двумя рядами незастекленных, но запирающихся на ставни окон, служивших как источниками естественного освещения, так и “дверьми” для птиц.

Визерхофф быстро нашел свою пестро-рыжую Тинту и, погладив ее, привязал к лапке конверт. Сова в ответ довольно ухнула и, ущипнув на прощание хозяина за палец, вылетела в окно. Пока Шенбрюнн выискивал глазами своего сокола где-то наверху, Лотар решил осмотреться в совятне. Его внимание тут же привлекла большая полярная сова, державшаяся особняком среди своих соседок, ведь кто еще мог похвастаться таким великолепным белоснежным оперением? От своих однокурсников-гриффиндорцев он слышал, что белая сова есть у Гарри Поттера. Эта она самая? Сова грустными глазами посмотрела на подошедшего к ней человека и, угадав его добрые намерения, позволила себя погладить, особенно обрадовавшись остаткам совиного печенья. Пусть сейчас ей не приходилось сидеть все время в клетке, пусть рядом не было того ужасного толстого человека, в доме которого им с хозяином приходилось жить летом, который при первой возможности готов был убить ее, Хедвиг было тоскливо и одиноко. Ведь раньше хозяин разговаривал с ней, и, пусть его человеческий язык не был понятен, она видела, что ему плохо. Она носила ему письма от друзей. В том доме, где они жили летом, она была единственным другом своего хозяина и всегда была готова молчаливо разделить с ним его горе. В доме у рыжих людей, друзей хозяина, тоже было нескучно, хотя большую часть дня хозяин проводил не с ней, но она жила в одной комнате со своим хозяином и его другом. А еще у рыжих были старая Стрела, которая не могла уже похвастаться своей скоростью, и молодой Сычик, которого всегда можно было поучить. Конечно, совам не было никакого дела до всяких людских проблем, таких как слава и деньги, для них было важно быть полезными и нужными своим хозяевам. И, тем не менее, Хедвиг замечала, что младший рыжик очень вспыльчив и завистлив — такой всегда может предать. И сестра его тоже любила как будто не хозяина, а что-то стоящее за ним. Так же и родители рыжего семейства. И только она, белая сова Хедвига, всегда будет верным другом своему хозяину, она никогда его не предаст.

Сейчас же хозяин жил в большом волшебном замке, где у него есть друзья-люди, и потому ей уже не надо никому носить писем. Поэтому Хедвиг было грустно и одиноко, и потому она обрадовалась незваным, но добрым гостям, чего нельзя было сказать о крупном черном филине, сидевшем напротив нее. Нарушившим его покой людям он был совсем не рад, тем более что один из них стал его хозяину практически врагом. Шумят, разговаривают, один зовет свою наглую птицу, которая не сова вовсе. Поняв, что люди не торопятся покинуть совятню, филин недовольно ухнул и развернулся на 180 градусов, выставив на обозрение свой широкий хвост с белыми полосками.

- Кажется, мы ему не понравились, — заметил Визерхофф, почесав затылок белой сове, отчего та довольно зажмурилась.

- Он всего лишь копирует манеры своего хозяина, — с умным видом ответил Шенбрюнн, продолжая взглядом высматривать своего фамилиара на верхних насестах. — Эй, Арминий! Сейчас же лети ко мне!

Сверху послышался недовольный клекот, после чего из-под самой крыши вылетели два сокола: пестро-коричневый и черно-белый. Обе птицы синхронно заложили вираж, после чего коричневый сокол сел на протянутую руку своего хозяина, а второй — на свободный насест внизу, вызвав тем самым дополнительное недовольство черного филина, который тут же поспешил важно ухнуть.

- Вот уж не думал, что Уизли смогли себе позволить такую дорогую птицу, — вновь сказал Лотар, подивившись собственному предположению.

- Не обязательно быть Уизли, чтобы неуважительно относиться к другим людям, — сказал Карл, глядя в карие глаза своему соколу. — Что, Арминий? Вижу, ты нашел себе подружку, — на последней фразе Карл лукаво улыбнулся, бросив взгляд на черно-белую соколиху, гордо восседавшую на жерди, догадываясь, кому она принадлежит.

Арминий с важным видом посмотрел на своего хозяина и, казалось, совсем не раскаивался за свое поведение, ибо фамилиар должен являться по первому зову хозяина. Кроме того, когда маг давал своему питомцу имя, между ними образовывалась неразрушимая магическая связь: фамилиар ощущал свою полезность хозяину, чувствовал изменения в его настроении и эмоциональном состоянии; старался быть рядом, когда хозяину плохо; он всегда мог найти хозяина или его родных/друзей, где бы они ни находились; или даже пытаться защитить хозяина, когда тому грозила опасность. Уровень свободы, который оставался за животным, зависел как от его вида и свойственных ему инстинктов, так и от степени привязанности к хозяину. В некоторых случаях фамилиар ставил служение хозяину выше своих естественных потребностей, однако такое встречалось достаточно редко.

- Познакомишь? — вновь спросил Шенбрюнн.

Сокол, слетев с руки хозяина, приземлился на жердь рядом со своей избранницей. Некоторое время птицы обменивались любопытными взглядами, сопровождаемыми довольным клекотом, что окончательно испортило настроение черному филину, который тут же поспешил вылететь в окно.

- Кстати, Лотар, открою тебе один маленький секрет, — лукаво сказал Карл, — этот филин принадлежит Драко Малфою.

- Я, конечно, не настолько хорошо знаю Малфоя, как ты, — ответил Визерхофф, — но допускаю вероятным вариант, что между ним и Уизли есть нечто общее, правда, имеющее разные корни в своем основании.

Соколы тем временем закончили свой важный разговор, и красавица с черно-белым опереньем величаво поклонилась, гордо расправив крылья.

- Сигрид, питомица Ассбьорна Фольквардссона — одобряю, — сказал Шенбрюнн, кивнув, и погладил птицу по спине: она позволила ему это как хозяину своего избранника. — Но пока вашу свадьбу придется отложить, ибо для тебя, Арминий, будет работа, — сокол согласно клекнул в ответ. — Это письмо отнесешь моему брату Вильгельму, а это, — привязал к лапке следующий конверт, — моим родителям. И запомни: первым доставь письмо моему брату, в руки. Понял?

Сокол вновь клекнул в ответ и, ущипнув хозяина за палец, вылетел в окно. Следом за ним покинула совятню черно-белая Сигрид.

Конечно, стоило вернуться в замок, чтобы успеть подготовить до обеда все уроки хотя бы на понедельник, но неизвестно, когда еще в силу сложившихся обстоятельств представится возможность просто погулять на улице, отдохнуть, подышать свежим воздухом: не будет же Кайнер все время сидеть на отработках только потому, что ему, Карлу Шенбрюнну, так удобно. Впрочем, специально для такого случая он взял с собой несколько книг и тетрадей — чтобы можно было совместить приятное с полезным, и потому согласился на предложение Лотара погулять по территории Хогвартса, тем более что погода была отличная.

Миновали Западное Крыло и примыкающую к нему готическую колоннаду, увитую плющом. Земля заметно шла под уклон — если Большой Зал Хогвартса, представлявшего собой конгломерат из отдельных корпусов и башен, объединенных переходами и галереями, находился практически на отвесной скале, то его окрестности скорее напоминали холмистую горную долину, полого спускающуюся к озеру. Взгляду юношей открылся великолепный пейзаж, который, впрочем, им довелось наблюдать еще вчера вечером: широкая, поросшая травой равнина, изборожденная тропиками, выложенными камнями или просто вытоптанными; слева множеством бликом переливалось озеро, на берегу которого под деревом сидел одинокий светловолосый студент; справа располагался стадион для квиддича, на котором уже тренировалась гриффиндоская команда, о чем говорила красная форма игроков. Замыкали долину Темный лес, у опушки которого располагалась небольшая каменная хижина, и вереницы гор.

Какое-то время студенты просто шли молча, погруженные в свои размышления. По небу лениво проплывали тяжелые кучевые облака, заставляя солнце то появляться, то вновь исчезать. Легкий ветерок превратился в ветер, громко хлопающий полами длинных мантий, поднимавший и закручивавший в сумасшедшем танце опавшие желтые листья.

- Карл… надо поговорить… — Визерхофф первым нарушил молчание.
Сейчас они стояли под сенью раскидистого старого дуба, укрытые от ветра его широким могучим стволом.

Шенбрюнн нахмурился, догадываясь, о чем может пойти разговор. Визерхофф же явно собирался духом, ибо предполагал, что его слова наверняка не понравятся другу.

- Я в долгу перед тобой… — начал Лотар. — Я должен извиниться перед тобой… и поблагодарить… за Элизу.

На несколько секунд в синих глазах Карла вспыхнул гнев, а лицо побледнело. Лучше бы Лотар просто помнил о своем долге и молчал. А не поднимал на поверхность воспоминания о былых, но еще живущих в сердце чувствах, о том, что могло бы быть, но чего не стало, вызывая в душе волну боли и ревности.

Ретроспектива…

Элиза Миллер…Карл Шенбрюнн познакомился с ней на первом курсе в своей старой школе магии, где они учились до Хогвартса.

В отличие от “начальной школы”, которая у чистокровных сводилась к частным урокам дома, ибо большую часть базовых знаний о магическом мире они получали в кругу семьи, а у магглорожденных и полукровок — к посещению специальных курсов, где детей учили простейшим заклинаниям, контролю за собственной стихийной магией и основам культуры волшебного сообщества, в средней школе уже не было разделения по чистоте крови. Сделано это было, главным образом, для магглорожденных и полукровок с целью помочь им интегрироваться в магический мир еще в школьном возрасте. Магглорожденные посещали в обязательном порядке уроки волшебного этикета, чистокровные — уроки маггловедения, причем небезосновательно, ибо в течение последнего столетия волшебники стали все чаще пользоваться достижениями маггловской цивилизации, постепенно увеличивалось число контактов с маггловским миром. В конце концов, маги поняли, что многие вещи, происходящие в их мире, могут оказать влияние и на маггловский мир. Иными словами, всем ученикам старались дать представление и донести особенности незнакомого им мира, объясняли, как себя вести, чтобы избежать различных недоразумений (у Карла вызывала брезгливую снисходительность манера некоторых британских магов одеваться по-магглоски настолько глупо и нелепо, что это привлекало еще больше ненужных и любопытных взглядов, чем если бы этот же волшебник появился на оживленной маггловской улице в мантии и остроконечной шляпе).

С Элизой Миллер — так получилось — они сидели за одной партой. Для многих людей это был хороший повод подружиться и порой даже найти свою любовь. И Карл Шенбрюнн не стал здесь исключением. Ему сразу понравилась тихая и скромная девушка, напоминавшая красивый нежный цветок, готовый, однако, вот-вот сломаться. Поначалу их дружба носила несколько поверхностный характер: они редко виделись вне школы, лишь изредка оставаясь после уроков в библиотеке, чтобы поучить уроки, или гуляя в парке неподалеку. И каждый раз Элиза сомневалась, позволительно ли это, а на ее лице появлялась виноватая, грустная улыбка. Это было не одолжение: она сомневалась, позволительно ли хотеть что-нибудь, и соглашалась просто потому, что в их совместном времяпровождении действительно не было ничего постыдного. И уже это можно было считать неким знаком доверия с ее стороны.

Окончательно же лед между ними треснул где-то в середине второго курса, когда Шенбрюнн защитил ее от нападок Бранау. Хотя Карл и Генрих приходились друг другу родственниками, отношения между ними всегда были натянутыми и подчеркнуто холодными, и случай с Элизой лишь укрепил взаимную неприязнь. А сам Карл узнал много нового об Элизе и ее семье. Так, оказалось, что ее родители были не просто строгими, но и религиозными и потому колдовство в любом виде считали грехом. Что родители не радовались ее успехам в школе, а, наоборот, смотрели на нее с укором — ведь она не оправдала их ожиданий и не снискала добродетель, а стала вместилищем греха. Нет, она по-прежнему продолжала жить с ними в одном доме и есть за одним столом, но после того, как она уговорила родителей разрешить ей учиться в магической школе — ведь тот дядя из министерства сказал, что волшебная сила — дар, и от нее нельзя избавиться так просто, — между ними пролегла стена отчуждения. Родители сказали ей тогда лишь, что раз она такая взрослая, то пусть поступает, как знает, и полностью переключили внимание на младшего ребенка. Она оказалась как бы посередине между двух взаимоисключающих культур, ценностных систем, для каждой из которых она была уже или еще чужой. Карл стал для нее первым человеком, которому она могла бы полностью довериться, который мог ее поддержать и направить.

Прошли годы. Карл Шенбрюнн возмужал, являя собой образец серьезного, целеустремленного и ответственного молодого человека, каким и должен быть наследник чистокровного рода. А робкая и застенчивая Элиза Миллер расцвела, превратившись в красивую девушку, не утратив, однако, присущей ей скромности. Они казались со стороны идеальной парой, не только внешне: они проводили вместе много времени; Элиза была частой гостьей в особняке у Шенбрюннов; кроме того, родители ее пока что единственного друга относились к ней весьма благосклонно. Однако Карл не торопился делать признание в любви и предложение руки и сердца, несмотря на то, что питал к девушке чувства более глубокие, чем простая дружеская симпатия, и юный возраст не являлся для него препятствием к помолвке. Он ненавязчиво ухаживал за Элизой, осторожно намекая на свои чувства, стараясь не спугнуть. Она же отвечала лишь молчаливой благодарностью, виноватой и грустной улыбкой. Было в ней что-то такое, в чем она сомневалась, в чем боялась признаться сама себе. Иногда она просто смотрела куда-то вдаль, и взгляд ее становился мечтательным. По мимолетным обрывкам отдельных эмоций, потому, как она вела себя с ним, Шенбрюнн понял (а ведь сам когда-то научил девушку окклюменции), что его она любит просто как друга. Само по себе данное обстоятельство не являлось помехой для брака, но было одно “но”: Элизе нравился кто-то другой, и этим кем-то оказался его лучший друг Лотар Визерхофф.

Лотар Визерхофф… С Карлом Шенбрюнном они были знакомы еще с детства, как это часто бывает между семьями чистокровных волшебников, но сдружились уже в школе. В отличие от Карла, несколько скупого на проявление эмоций и склонного больше к философским размышлениям, Лотар обладал более живым и темпераментным характером. И ненавидел Бранау, считая того позором Германии. И многие с ним были согласны. Бранау же вполне обоснованно боялся Визерхоффа: мало ли в кого или во что его может превратить будущий Мастер Трансфигурации и Нумерологии, если его разозлить.
С Элизой Визерхофф он общался лишь потому, что с ней общался его друг, хотя и находил ее приятной собеседницей и умной девушкой. Он был с нею вежлив и обходителен, но абсолютно не рассматривал ее как будущую невесту. Его отношения с противоположным полом в целом носили довольно поверхностных характер, как это часто бывает у подростков, не предполагая, что легкий флирт или приглашение на танец могут вызвать какие-либо чувства. При этом Лотара нельзя было назвать сколько-нибудь ветреным или безответственным человеком, просто он изначально рассчитывал на то, что невесту ему выберут родители, как это часто бывает в семьях чистокровных волшебников, и не стремился к серьезным отношениям, пока в этом не было необходимости. И то, что он теперь встречался Элизой, было целиком и полностью заслугой Шенбрюнна.

… Случилось это ночью после бала в Малфой-мэноре. Элиза тогда долго плакала в объятиях Карла, прося прощение за то, что не может полюбить его. Тогда же она, между всхлипываниями и извинениями призналась в своих чувствах к Лотару. Это был сильный удар для Шенбрюнна, ибо тяжело выслушивать от любимого человека, что тебя не любят, еще тяжелее — что вместо тебя любят твоего друга, который, сам того не зная, стал твоим соперником. На принятие решения были секунды — парень не заметил даже, что застыл, как изваяние, прижав к себе девушку сильнее, чем предполагали простые дружеские объятия. Захотелось тут же пойти разбудить Лотара и устроить ему хорошую промывку мозгов. Однако Карл понимал, что не решит возникшую проблему таким образом, как и то, что если тут же начнет предлагать ей себя, то сделает еще хуже: во-первых, у юной фрейлейн Миллер было достаточно времени для того, чтобы полюбить его; во-вторых, это просто не по-мужски. Поэтому он лишь, мягко отстранив девушку и погладив ее по волосам, сказал спокойным и твердым голосом:

- Не переживай, Элиза, ты ни в чем не виновата. Все образуется, ты еще будешь счастлива.

- А ты? — девушка посмотрела на него полными сожаления глазами.

- А я буду счастлив, если ты будешь счастлива, — ответил он, снова прижав к себе Элизу, которая вновь начала плакать и шептать: “Прости…”

С тех пор Шенбрюнн старался организовывать все так, чтобы Лотар и Элиза проводили как можно больше времени вместе, будь то поход в книжный магазин, музей или просто прогулка по городу — они все являлись совершеннолетними и имели право часть свободного времени проводить по своему усмотрению, не нуждаясь в присмотре сопровождающего. Как бы невзначай Карл отвлекался или оставлял своих друзей одних, чтобы потом вернуться и увидеть, как они увлеченно о чем-то перешептываются, склонившись вдвоем над какой-нибудь книгой, и тут же замолкают, заметив, что их снова трое. И с каждым разом так случалось все чаще и чаще.

Вечером, накануне отъезда в Хогвартс, Шенбрюнн шел по коридору “Дырявого котла”, перечитывая письмо от отца. Отец писал ему, что, хотя в целом Карл поступил благородно, пожертвовав своими чувствами ради счастья любимой девушки и лучшего друга, и что это действительно важно вовремя понять, когда нужно остановиться, ему не следует забывать, что мужчина должен всегда бороться, и довольно прозрачно намекал, чтобы больше таких “жертв” со стороны сына не было. За углом послышался шум шагов, и Карл поспешил отойти в сторону и скрыть себя Дезиллюминационными чарами, чтобы вошедшие Элиза и Визерхофф его не видели. Но лицах обоих молодых людей были искренние, радостные улыбки, а глаза светились счастьем. Неожиданно парень подхватил девушку на руки и закружил посреди коридора, после чего поставил на ноги, а сам опустился перед ней на колени.

- Я люблю тебя, Элиза… и предлагаю стать моей женой, — твердым голосом сказал Визерхофф.

И одного радостного “Да!” для Шенбрюнна, ставшего невольным свидетелем этой сцены, оказалось вполне достаточно, чтобы отбросить все сомнения в правильности своего поступка: благополучие его рода потеряло слишком мало в сравнении с тем, что приобрели двое его лучших друзей.

Утром следующего дня, незадолго до того, как их группа отправилась на вокзал “Кингс-Кросс”, он снова увидел Элизу. Она была уже одета в дорогу и коротала время, сидя у окна. На лице ее застыла мечтательная улыбка.

- Доброе утро, Элиза, — сказал Карл, подойдя к девушке. — Ты не видела Лотара?

- Он сказал, что ему нужно что-то купить в Косом переулке, и ушел сразу после завтрака, — ответила Элиза, улыбнувшись.

- Ты очень хорошо сегодня выглядишь.

- Спасибо, Карл. Просто я счастлива! — казалось, девушка вот-вот начнет светиться от радости.

- А я рад, что ты счастлива, — Шенбрюнн грустно улыбнулся в ответ.

- А я рада, что у меня есть такой замечательный друг, как ты!

Элиза, все так же продолжая мечтательно улыбаться, встала со стула и, подойдя к нему вплотную, потянулась на цыпочках и поцеловала парня в щеку. И это был первый и последний поцелуй для них двоих.

Конец ретроспективы.


Сообщение отредактировал PPh3 - Суббота, 20.10.2012, 00:28
 
PPh3Дата: Пятница, 27.05.2011, 00:40 | Сообщение # 43
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Шенбрюнн сделал глубокий вдох, выдох. Успокоился. Что сделано, то сделано, и надо искать себя в настоящем, а не жить прошлым.

- Элиза любит тебя, Лотар, — ответил он, положив руку другу на плечо. — И она бы не смогла быть счастлива со мной, любя тебя. Береги ее. Я знаю, ты будешь ей хорошим мужем, — закончил Карл, грустно улыбнувшись.

Визерхофф ожидал чего угодно — гневной нравоучительной отповеди о том, какой он дурак, не видящий дальше собственного носа, нотации на тему долга, или что необязательно быть менталистом, чтобы замечать чувства и эмоции других людей, но только не спокойного, выдержанного ответа. Впрочем, это был бы не Карл Шенбрюнн, если бы он позволил эмоциям взять верх над разумом.

- Спасибо, Карл, — с признательностью в голосе сказал Лотар, обняв друга в ответ.

Какое время они молча стояли под деревом в ожидании, пока стихнет ветер, потом пошли дальше. Сидевший на берегу студент, к которому подлетел черно-белый сокол, встал. Ветер ерошил его светлые волосы и развевал полы мантии, синяя подкладка которой выдавала его принадлежность к факультету Равенкло. Крики со стадиона становились все громче. Издалека было видно, как охотница, судя по длинным рыжим волосам — Джинни Уизли, ловко забила квоффл, который пропустил зазевавшийся вратарь, после чего они начали спорить. Еще один парень, выполнив довольно сложный вираж, резко выкинул руку с зажатым кулаком вверх, демонстрируя тем самым, что он поймал снитч, после чего подлетел к охотнице и вратарю и начал им обоим что-то говорить. Вскоре к ним подтянулись остальные члены команды.

- Хорошо летают, — сказал Шенбрюнн, посмотрев несколько выше трибун.

Он не был фанатом квиддича, с метлой не дружил, но никогда не был против посмотреть профессиональную игру.

- Квиддич — это то, чем Гриффиндор может гордиться по праву, — ответил Лотар, разбиравшийся в данной игре лучше друга. — Но основную их гордость составляет ловец, Гарри Поттер. Да и все Уизли, насколько понял, тоже в разные годы состояли в команде.

- Да, если не можешь работать головой, работай руками, — глубокомысленно заметил Шенбрюнн.

- Карл, я понимаю, что ты не лучшего мнения о нашем факультете, признаться честно, я сам от него не в восторге, но у нас не одни идиоты учатся, — возмутился Визерхофф, интерпретировавший намек Карла слишком буквально.

- Не спорю, вы с Грейнджер — исключения. Для остальных, возможно просто не было еще повода проявить себя. Но можешь ли ты назвать еще кого-нибудь, кто умел бы не только летать на метле и заводиться буквально на пустом месте? Не беспокойся, Лотар, — добавил Карл, заметив напряженное лицо друга, — слизеринцам я ничего говорить не буду: у меня с ними не настолько хорошие отношения, какие могли бы располагать к дружеской беседе, и я не собираюсь опускаться до банального доносительства, чтобы заслужить их одобрения.

- Карл, я знаю, что ты никогда бы так не сделал, — попытался загладить неровность Визерхофф, — просто ты поставил меня в тупик своим вопросом. — Парень задумался. — Лонгоботтом, такой несколько неуверенный в себе полноватый темноволосый юноша… он еще зашел, правда, ненадолго к нам в купе вскоре после Поттера, Уизли и Грейнджер… говорят, он хорошо разбирается в травах и любимый ученик у профессора Спраут. Насколько я понял, он в гербологии прирожденный ас, как ты в зельеварении, а я в трансфигурации. Про Поттера я слышал, кроме того, что он местный Избранный, который должен убить того самого Лорда, он просто необычайно сильный для своего возраста маг. В частности, он научился создавать Патронуса в тринадцать лет, и позже, на пятом курсе, обучил этому заклинанию многих ребят. Лучше всего ему удается соответственно ЗОТИ.

- Патронус в тринадцать лет — это очень рано, — прокомментировал Шенбрюнн, продолжая наблюдать за тренировкой гриффиндорской команды. — Странно только, что Поттер, обладая такой огромной силой, так бездарно ее растрачивает — как богатство, заработанное не своим трудом. Однако я думаю, нам пора возвращаться. Ты идешь в библиотеку?

- Нет. Мне надо вернуться в гриффиндорскую башню: Грейнджер просила помочь ей с организацией групп по выполнению домашних заданий для студентов младших курсов. Мы договорились на десять.

- Желаю удачи.

- Разве ты передумал идти в библиотеку? — удивился Визерхофф, заметив, что его друг резко замедлил шаг.

- Нет, просто я пойду туда с Фольквардссоном, — ответил Шенбрюнн, повернувшись в сторону приближающегося к ним равенкловца. — Доброе утро, Ассбьорн, — Карл, а за ним Лотар кивнули в знак приветствия, пожав Фольквардссону руку.

- Доброе утро, Карл, Лотар, — сухо ответил швед, также кивнув. — Хорошая сегодня погода, — и посмотрел на небо.

Хотя держался Фольквардссон безупречно, не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, то он находится не в лучшем расположении духа, и что его лучше не злить. Выражение его лица, обычно доброжелательно-вежливое или, чаще, задумчивое, теперь казалось чересчур строгим, серьезным, даже мрачным. Кроме того, он не появился на завтраке, да и вчера вечером хорошим аппетитом не мог похвастаться. Да еще утренние часы коротал на берегу озера, в компании старого, раскидистого клена, под которым сидело уже много поколений студентов, и ручного сокола. Впрочем, у него был повод для одиночества, и было, над чем размышлять.

Ретроспектива…

В пятницу вечером Фольквардссон сидел в библиотеке и читал старую “Историю Хогвартса”. Несмотря на несколько устаревший и сложный для восприятия витиеватый язык, он нашел сию книгу довольно интересной и поучительной. Насколько мог судить Ассбьорн, старая “История” являлась своего рода энциклопедией по истории магической Британии со времен Основателей до конца XIX века, более объективной и достоверной, чем недавно переизданная “История Хогвартса” или “История магии” Батильды Бэгшот. Поэтому, параллельно с чтением он делал к себе в тетрадь различные пометки, периодически сверяясь с описанием тех же событий в официальных изданиях, которые так же лежали перед ним на столе. Так, в новых изданиях, многие исторические моменты были либо вообще пропущены, либо трактовались в угоду каким-либо политическим группировкам, например, Министерству магии, как было в книге Батильды Бэгшот, или директору Дамблдору, как в новой “Истории Хогвартса”.

Воспоминание о директоре вызвало неприятный ком в горле у парня: Равенкло, как и Хаффлпафф, будучи нейтральным факультетом, благоразумно не вмешивался в межфакультетские разборки, и потому был избавлен от излишнего внимания директора. Однако, стоило только вражде между факультетами простереть свои щупальца в стенах Хогвартса дальше обычного, тут же объявили виноватым его, Ассбьорна Фольквардссона — потому что учился в Дурмстранге и не понаслышке знаком с Темными Искусствами. Когда же Ассбьорн попытался возразить, что нельзя защищаться от Темных Искусств, не зная их в лицо, и что он оказался чуть ли не единственным студентом, кто знал, как отменить наложенное на Голдстейна проклятие, директор, после того, как выслушал свидетельства остальных учеников и профессора Флитвика, лишь глубокомысленно заметил, как всегда поглаживая белоснежную бороду и лукаво мерцая глазами из-под очков половинок, что знания лишь приумножают скорбь, что их необходимо контролировать, и что если бы тот, кто проклял мистера Голдстейна, не знал бы то заклинание, то и мистер Голдстейн не пострадал бы. Впрочем, это было очевидно и без назидательных слов профессора Дамблдора, как и то, что если бы в Хогвартсе нормально преподавали ЗОТИ, а еще лучше в паре с ТИ, как было в Дурсмтранге, то вышеупомянутый инцидент так же удалось бы избежать.
Мысленно отгородившись от неприятных воспоминаний, Фольквардссон продолжил чтение. Как любителя древнего эпоса, его особенно привлекли легенды Хогвартса, составленные магами-бардами и летописцами. Непосредственно в “Историю” они не вошли, ибо их достоверность и объективность во многом подвергалась сомнению, однако было нечто, что заставляло видеть во всех этих старинных рассказах, изрядно переделанных поколениями учеников и учителей, отношения к реальным событиям, имевшим место в Хогвартсе. И это нечто называлось личный опыт…

… Была в Дурмстранге башня, именуемая Башней Смерти. Снаружи она производила вид внушительный и довольно устрашающий: с решетками на маленьких стрельчатых окнах и рядами острых кольев между этажами. Как попасть в нее изнутри, никто не знал, да и вообще считали она закрыта, поэтому большинство учеников легенду о Башне Смерти, суть которой заключалась в том, что еще никто из оказавшихся в ней, не возвращался назад живым, не воспринимал в серьез, считая не больше, чем местным фольклором и страшилкой для детей — чтобы не шлялись по ночам в коридорах. Так думал и Ассбьорн Фольквардссон, которому было тогда еще четырнадцать лет, и который одним весенним вечером очень поздно возвращался из библиотеки вместе со своим одноклассником Свеном Рёммингом. То ли мальчики тогда по ошибке прошли нужный поворот, то ли древняя крепость сама трансформировалась, чтобы проучить праздношатающихся наивных детишек, однако они случайно нашли вход на лестницу и, за неимением никаких других вариантов пошли по ней, оказавшись в результате в библиотеке.

Здесь они были впервые, и единственное, что им удалось понять, что они находятся внутри шестигранной башни, а сама библиотека разбита на несколько отдельных секций, соединенных лабиринтом лестниц, и содержит, наверное, редчайшие собрания сочинений по темной магии, которую им не преподавали на уроках — а ведь Дурмстранг в магической Европе был известен именно своим уклоном в область Темных Искусств, — и не рассказывали в семьях. Юноши даже боялись прикоснуться к стоявшим на полках книгам — настолько воздух в этой странной башне был пропитан темной магией… и смертью. А разбросанные местами кости и черепа, мерцающие зеленые огни в подсвечниках и легкий, леденящий душу ветерок, переворачивающий страницы открытых книг (хотя откуда взяться ветру в замкнутом помещении) и вовсе не вселяли оптимизм. Ребята заподозрили неладное, а именно что они попали в ту самую легендарную Башню Смерти, и поспешили ретироваться. Они так и не поняли, что это было за темное существо, преградившее им путь — вампир, демон, некромант или бесплотный дух, обитающей в этом зловещем и страшном месте, — но сообразили, что им не следует задерживаться долго на одном месте, и пустились наутек, сломя голову бросившись вниз по первой же попавшейся лестнице. Ассбьорн применил тогда впервые в жизни достаточно сильное элементальное заклинание — Рассеивающие чары огня и света. Этого оказалось достаточно, чтобы не только отпугнуть, но и уничтожить некоторую нечисть, а также сжечь все деревянные лестницы, ведшие в запретное книгохранилище.

Фольквардссон и Рёмминг еще долго бродили потом по темным извилистым коридорам, пытаясь убраться подальше от проклятой башни и заодно вернуться в общие спальни, пока, толкнув очередную дверь, не вывалились во внутренний двор, лицом к лицу встретившись с профессором ТИ/ЗОТИ Йоргеном Ринквистом, совершавшим утренний обход. В результате мальчишки получили месяц отработок с Ринквистом, а легенда о Башне Смерти — очередное, на сей раз живое подтверждение.

… Так вот, после того памятного случая Ассбьорн больше не пренебрегал всякого рода легендами и потому допускал, что в Хогвартсе может быть и Тайная комната, в которой по-прежнему дремлет царь змей василиск, и тайная библиотека Салазара Слизерина и Ровены Равенкло, и зеркало желаний, и комната по требованию, о которой недавно говорил Уизли. Оставалось лишь найти картину с изображением Варнавы Вздрюченного на восьмом этаже в одном из корпусов или башен, выявить для достоверности чары, основанные на неевклидовой геометрии — без них описанная в книге комната просто не могла бы существовать, и мысленно изъявить свою волю, трижды пройдясь вдоль картины. Кроме того, он был уверен Анна также, рано или поздно попытается найти эту комнату. И дело было не только в том, что она избегает общения, но и ее в собственных исследованиях — Фольквардссон помнил, как его на первом же занятия Кайнер расспрашивала его декана о возможности заставить маггловские приборы работать в присутствии сильных магических полей. И комната по требованию являлась идеальным местом для занятий такого рода.

До ужина оставалось не более двадцати минут, так что Ассбьорн решил заранее пойти в Большой Зал, чтобы не толкаться потом в коридоре или в дверях, а книгу можно будет почитать и за столом — так делали многие равенкловцы, однако у выхода из библиотеки столкнулся с Кайнер. Вернее, она с ним столкнулась, ибо шла очень быстро и смотрела исключительно себе под ноги.

- Рад вас видеть, фрекен Кайнер, — мягко сказал Фольквардссон, приобняв девушку за плечи.

В ответ девушка лишь посмотрела на него затравленным взглядом и вновь опустила голову.

- Что, грязнокровка, нашла себе новую жилетку и защитничка?! — практически провизжал один из слизеринцев, которые по какой-то причине решили покинуть родные подземелья, чтобы “сопроводить” Кайнер до библиотеки.

Фольквардссон не знал ни одного из них, по их внешнему виду и манере поведения догадывался, что это студенты “средних” курсов, не старше пятого. Крепко обняв одной рукой девушку за талию, а другой достав волшебную палочку из наручной кобуры, он обвел слизеринцев грозным взглядом, переводя прицел по очереди с одного на другого, после чего сказал:

- Предупреждаю первый и последний раз: если еще хоть кто-нибудь посмеет тронуть пальцем или оскорбить фрекен Анну Кайнер, будут иметь дело со мной! Всем ясно?

Вжавшиеся в стены школьнички послушно закивали: никому не хотелось иметь дело с разгневанным студентом из Дурмстранга, знающим массу темных проклятий. Да и длинная темная, напоминающая стилет палочка с вязью рун на древке не вселяла оптимизма. Ассбьорн резко мотнул головой в сторону, указав глазами на выход, и слизеринцы, воспользовавшись случаем, поспешили ретироваться, пока суровый равенкловец из Дурмстранга не успел передумать.

- Не беспокойтесь, Анна, со мной вам ничего не грозит, — вновь сказал Фольквардссон, посмотрев на девушку сверху вниз. — Нам лучше уйти отсюда.

Он еще не знал, какой неблагодарной может быть Анна Кайнер, и как она может отплатить за подобный “акт милосердия”.

Они прошли мимо лестницы, оказавшись в соседнем коридоре. Это место нельзя было назвать сколько-нибудь презентабельным или хотя бы уютным: голые стены с выщербленными, потемневшими от сырости каменными плитами, растрескавшийся пол; казалось, это помещение уже много лет пустовало, и никто не собирался приводить его в порядок: по углам висела паутина, под ногами мягко хрустели мелкие частицы каменных плит, а в подвешенных к потолку старинных, покрытых патиной люстрах давно оплыли свечи. Зато здесь было тихо, а из больших стрельчатых окон открывался вид на окружавшие долину горы и Черное озеро, переливавшееся в лучах заходящего солнца красно-золотыми бликами. Тишина и покой… чувство защищенности — вот в чем она нуждалась больше всего в данный момент, и он мог дать ей все это.

Ассбьорну редко удавалось остаться с Анной наедине, когда рядом не было Шенбрюнна или кого-нибудь еще из однокурсников, и потому он не мог не воспользоваться выпавшим ему случаем: девушка была подавлена, расстроена и нуждалась в поддержке, в сильном человеке, который мог бы скрыть ее от всех невзгод. С другой стороны, Фольквардссону показалось странным, что она была одна, без Шенбрюнна, который, по идее, должен был везде ходить за ней по пятам и держать в поле видимости. При этом они явно не поссорились в очередной раз: во-первых, блок Кайнер был не настолько крепкий, чтобы удерживать внутри сознания острые, недавние эмоции и связанные с ними мыслеобразы; во-вторых, несмотря на явное охлаждение в общении, Карл по-прежнему доброжелательно относился к Анне и однозначно не стал бы провоцировать или обижать ее.

- Не бойтесь, они не посмеют больше вас тронуть! Не посмеют… — Фольквардссон с трудом подавил в себе желание прямо сейчас отправиться в гостиную Слизерина и вызвать Малфоя и Бранау на дуэль — в Дурсмтранге их учили сражаться с двумя противниками одновременно — или просто набить обоим рожи самым обыкновенным маггловским способом.

Парень еще крепче обнял так и не переставшую дрожать девушку, провел рукой по русым прядям, казавшимся на фоне заката цвета потемневшего золота, слегка касаясь лица. Это должно было ее успокоить. Он так же не знал, что аналогичным способом пытался успокоить Анну Карл в тот день, когда она стала сама не своя. Неожиданно девушка резко вздрогнула, Ассбьорн буквально на физическом уровне почувствовал, как по ее телу прошла волна вожделения. От простых объятий!

- Анна, не бойтесь, — ласково сказал Ассбьорн, заметив ее колебания, — посмотрите на меня: у вас такие красивые глаза.

И она посмотрела. Он никогда и ни в ком еще не видел так много страсти: нефритово-зеленые глаза затягивали внутрь, прося раствориться в них, чуть приоткрытый рот жаждал поцелуя, а руки так и норовили подняться и обнять в ответ. Это было для него странным, но… приятным открытием. Фольквардссон слегка отстранился, чтобы дать девушке немного свободы, но произошло то, чего он никак не ожидал: изящно вырвавшись из его объятий, Анна, закрыв глаза, плавно закружилась по коридору. Воздух вокруг как-то неожиданно уплотнился и завибрировал, наполнился мягким и теплым светом. Вспышка стихийной магии? Преобразование энергии? Ассбьорн завороженно смотрел на представившееся ему зрелище: девушка кружилась все быстрее и быстрее, постепенно поднимая руки к верху, полностью сосредоточившись на направленном выбросе избыточной магической энергии, и в такт ей, над ее головой вихрем кружились блики золотисто-оранжевого света.

Солнце уже село, и замок быстро погружался в ночную тьму, а в одном из коридоров пятого этажа было так светло, будто наступил рассвет.

Кайнер резко остановилась, как только руки сомкнулись над ее головой, и опустила их. Открыла глаза, на дне которых плескался недобрый огонь: теперь они выражали лишь мрачную решимость. Было в ней что-то опасное, отпугивающее, не позволяющее сделать шаг навстречу.

Ассбьорн рискнул:

- Анна, вы элементалистка? — спросил он с неподдельным интересом и благоговением в голосе.

Молчание.

- Я догадывался, что ваши предки, как и мои, восходят к древнему роду Блигаардов. И сейчас я получил этому подтверждение, — с воодушевлением продолжил Фольквардссон, взяв девушку за руку.

И тут снова произошло то, чего равенкловец никак не ожидал.

- Это вы так думаете, Ассбьорн Фольквардссон, — сердито ответила Кайнер, резко одернув руку, — чтобы оправдать ваше глупое влечение к грязнокровке! Имейте гордость и перестаньте за мной бегать! Я не нуждаюсь в вашем покровительстве! — и, взмахнув широким рукавом мантии так, что обескураженный Фольквардссон невольно отскочил в сторону, быстро выбежала из коридора.

Парень почувствовал себя так, будто ему только что дали пощечину. За что? За то, что он проявил по отношению к ней свои чувства? Бред! Та Анна Кайнер, с которой он познакомился вечером первого сентября, отличалась рационализмом и трезвым отношением к действительности. Даже после того, как она поссорилась с Шенбрюнном — Ассбьорн вспомнил случай в слизеринской гостиной, — она поблагодарила их за предоставленную защиту. В этот же раз ее поведение нельзя было назвать иначе, как странным: вначале она чувствует себя одиноко и подавленно, и весь мир ей опостылел; потом готова чуть ли не отдаться ему, а через пару минут уже ненавидит. Женская логика часто оставалась для мужчин непостижимой загадкой (как и мужская для женщин), логика Кайнер не вписывалась даже в самое общее представление о женской логике. Будто она мечется от одного края к другому, не зная, где остановиться и преклонить голову. Мысленно вернувшись к случаю в слизеринской гостиной, он вспомнил, что слова, только что сказанные ему, она говорила тогда Шенбрюнну. Однако не испытал злорадства оттого, что Анна “отшила”, причем еще раньше, его потенциального соперника. В какой-то степени они оба находились в одной лодке, и Карлу было даже тяжелее — все время терпеть истерики, подобные этой. Не понимал он и ненависти, которой окружила себя девушка, и которую так упорно старалась вызвать даже у тех людей, которым она хоть как-то была небезразлична.

Анна нравилась ему по-прежнему, но он был зол на нее, не мог видеть ее, смотреть на нее — какое-то время, иначе, казалось Фольквардссону, он обязательно захочет отомстить ей, унизить ее, овладеть ею, а этого нельзя было допустить. Теперь ему нужно побыть одному и успокоиться. Именно поэтому он, зная, куда пойдет Кайнер, он догнал после ужина Шенбрюнна и передал ему старую “Историю Хогвартса”. Шенбрюнн — умный, он поймет, что ему надо делать. И направился к Астрономической Башне. Просто он любил башни, любил созерцательную тишину природы, любил стоять навстречу ветру и сопротивляться ему, и одним из его любимых мест в Дурмстранге была старая дозорная башня, на которой любил проводить свободное от занятий, тренировок и домашних заданий время.

- Отдай! Пожалуйста! Это мое! — умоляла блондинка двух младших однокашников с Равенкло, забравших у нее пергамент.

- Ути-пути, Лунатичка не хочет, чтобы все знали, что ей пишет ее сумасшедший папочка! — ехидным голосом сказал один из мальчиков.

- “Милая доченька…” — начал читать второй. — Ой, а я думал, твой папаша напишет тебе про морщерогих кизляков! Ха-ха!..

- *Silentium! * — подошедший Фольквардссон ловко наложил на глумившихся над девочкой мальчишек заклятие немоты, вырвав у них из рук письмо. — И это — умнейшие люди на курсе, будущие светила магической науки? — сказал он с сарказмом, одарив обоих младшекурсников презрительным взглядом. — Которым хватает ума лишь на то, чтобы читать чужие письма, и издеваться над слабыми и беззащитными? Такие, как вы, — позор Хогвартса и факультета Равенкло в частности! Чего стоите? — зло спросил он, увидев, что мальчишки стали, как вкопанные, выпучив на него глаза. — Идите к декану: заклятие немоты не спадет до тех пор, пока вы не расскажите профессору Флитвику о том, что натворили. Идите же!

Под грозным взглядом бывшего студента Дурмстранга младшекурсники тут же поспешили ретироваться и вскоре скрылись за углом.

- Возьмите ваше письмо… мисс Лавгуд, — Фольквардссон немного запнулся, пытаясь вспомнить фамилию странной однокашницы с Равенкло.

Фольквардссона Луна Лавгуд не интересовала ни коим образом. Странная — да. Верит в несуществующие вещи — да. Ненормально одевается — да. Но от этого никому не становится лучше или хуже. Она, как он успел заметить, в целом добрая девушка, никому не мешает и живет сама по себе, в собственном, выдуманном ею же мирке. Так зачем же ее унижать только лишь за то, что она не такая как все?

- О, спасибо, — ответила Луна своим традиционным, немного потусторонним голосом. — Ты такой храбрый и мужественный.

- Не за что, мисс Лавгуд. Любой достойный человек на моем месте поступил бы так же, — гордо ответил Ассбьорн. — Извините, мне надо идти, — и, кивнув на прощание, пошел дальше по коридору.

- Стой! Ты куда? Башня Равенкло находится не там! — Луна тут же догнала Фольквардссона; от бега ее спектрально-астральные очки сбились и съехали к самому кончику носа, придавая девушке донельзя нелепый вид.

- Свежим воздухом хочу подышать, на небо посмотреть, — немного надменно ответил Фольквардссон, однако мисс Лавгуд это совершенно не смутило.

- О, а можно мне с тобой? — в больших, вечно удивленных серых глазах читалась искренняя просьба. — Я так хочу посмотреть на грозовое небо. В грозу из своих нор выползают огненные гайлы и начинают танцевать в воздухе.

Ассбьорн слушал Луну вполуха — пусть верит в своих морщерогих кизляков и гайлов сколько угодно, только пусть к нему с этим не пристает.

- Можно, только если вы не будете отвлекать меня разговорами, мисс Лавгуд.

- О, хорошо, — совершенно спокойно согласилась Луна и пошла вслед за Ассбьорном по длинной лестнице, напоминавшей ломаную спираль.

Какое-то время они просто молча проводили время вдвоем, не мешая друг другу. Лавгуд выплясывала свой сумасшедший танец в такт огненным гайлам, в которых, кроме нее, наверное больше никто не видел. Казалось, дождь, заливший уже половину площадки Астрономической Башни, ей был совершенно нипочем. Фольквардссон стоял, опершись на перила, и наблюдал за буйством природных стихий. Это его одновременно успокаивало, и придавало силы. Сделав глубокий вдох, он расслабил руки, выставив их вперед и разведя в стороны, и поток ветра тут же ударил ему в лицо, развевая волосы и полы длинной мантии за спиной. На вершину башни тут же обрушился мощный поток ливня, совсем близко сверкнула молния, расцветив затянутое грозовыми тучами небо своими ветвистыми зигзагами, грянул гром. Но юноше все это было нипочем: он наслаждался.

- О, ты дружишь с дождем и ветром, — вновь заговорила Лавгуд своим потусторонним голосом, подойдя к парню. Сквозь шум дождя и ветра ее едва можно было услышать. — Ты очень сильным маг.

- Я знаю, — мрачно ответил Ассбьорн, ему оставалось лишь надеяться на то, что сумасшедшая однокашница не сболтнет случайно вместе с очередной небылицей о морщерогих кизляках, что он — элементалист.

- О, не бойся, я никому не скажу об этом, — словно прочитав его мысли, сказала Луна. — Это будет секрет, — и приложила палец к губам.

Легилименция? Нет. Фольквардссон был уверен, что Лавгуд не обладала данной способностью, хотя имела предрасположенность, иначе он уловил бы направление ментального потока и вторжение в свой разум. Или здесь что-то другое, позволяющее настраиваться на некую совокупность чувств и намерений другого человека? Эмпатия?

Он почувствовал сильные колебания магии в воздухе, он был ею пропитан. Неужели у Лавгуд случилась вспышка стихийной магии? Нет, она вообще пребывает в шоке и растерянности. Схватил в охапку Луну и достал волшебную палочку. Уловил направление магического потока — совсем рядом, из Западной Башни. Он ощущал, как из его палочки исходила сила — нет, он не терял магический потенциал, но его сила будто желала присоединиться к иной, намного более древней и могущественной. “Заклинание Слияния” — догадался Фолквардссон и тут же упал на колени на залитый водой деревянный пол, потянув за собой Луну, и принялся шептать Заклинание Помилования — ибо они стали незваными свидетелями явления магии замка.
Все вокруг резко осветилось и стало переливаться разными цветами. Свидетели не могли видеть всех контуров и плетений, не говоря уже о геометрии каждого заклинания, но только лишь их совокупность, ауру, которая опоясывала древний оплот магии подобно гигантскому кокону.

В тот момент, когда, казалось, уже невозможно дышать и сопротивляться надвигающейся на тебя силе, все исчезло: погасло магическое сияние, воздух успокоился и перестал колебаться. Лишь по-прежнему шумел дождь, размеренно ударяясь о крыши и рябую поверхность Черного озера. Фольквардссон, выровняв дыхание, медленно поднялся, держась за перила. Рядом с ним тут же встала на ноги Луна. Хотя она также не могла не почувствовать Слияние, выглядела она так, словно не произошло ничего необычного.

- О, это было великолепно, — восторженно сказала девушка. — Ты тоже видел тайных светляков! Они являются только если очень попросить, но могут высосать душу, если быть с ними невежливым.

- Это было Заклинание Слияния, — устало возразил Ассбьорн, — в данном случае, со всей магией Хогвартса.

- Нет-нет, — ответила Луна, надев спектрально-астральные очки, — они сущестуют. Вот из тебя только что ушли последние. А еще в тебе слишком много нарглов, — произнесла она совершенно будничным тоном.

- Кого-кого? — переспросил парень: хотя он мало верил в бредни Лавгуд о всяких существах и совершенно не представлял, что можно увидеть в этих странных очках, ему, тем не менее, не хотелось быть атакованным магическими паразитами, пусть даже в теории.

- Нарглов, — повторила Луна. — Обычно ими кишит омела, но сейчас они перебрались к тебе.

- И где они у меня живут? — решил подыграть Фольквардссон, надеясь, что так странная однокашница быстрее отстанет.

- О… здесь и здесь, — Лавгуд подошла к нему совсем близко, по очереди указав на лоб и сердце.

- И это как-нибудь лечится?

- О нет… Твои нарглы будут с тобой еще очень долго, — с видом эксперта сказала Луна, — но ты не переживай: они у тебя добрые, — и, потянувшись на цыпочках, поцеловала в губы и убежала, оставив обескураженного подобным поступком Фольквардссона в глубокой задумчивости.

Конец ретроспективы…


Сообщение отредактировал PPh3 - Суббота, 20.10.2012, 00:30
 
PPh3Дата: Пятница, 27.05.2011, 00:41 | Сообщение # 44
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
- Была, — уточнил Визерхофф, вспомнив, что до того, как побывали в совятне, светило солнце.

- Да, была, — мрачно согласился Ассбьорн, и все трое направились к замку.

Назад студенты шли молча и немного по другой дороге, оставив позади Западное крыло и помещение для сов, так что попали в северную часть замка, где располагался большой внутренний двор и большая часть учебных аудиторий. У входа в коридор трансфигурации Визерхофф попрощался с друзьями и направился в Восточное Крыло, где располагалось общежитие факультета Гриффиндор, в то время как Шенбрюнн и Фольквардссон свернули в галерею, попав в малый внутренний двор, и пошли в сторону Западного Крыла, в котором находились библиотека и общежитие Равенкло.
Студентов в библиотеке было мало. Несколько первокурсников-хаффлпаффцев, сидевших за одним столом, конспектировали учебники, периодически жалуясь друг другу, как много из назадавали МакГонагалл со Снейпом, какие все задания трудные, но продолжали упорно грызть гранит науки. Сидевшие неподалеку равенкловцы чуть постарше обложились увесистыми томами и уже успели исписать длинные свитки пергамента. Гриффиндорцы должны были находиться у себя в башне и делать задание под руководством Грейнджер и Визерхоффа, а слизеринцы предпочитали не покидать лишний раз свои подземелья. Карл и Ассбьорн заняли свой любимый стол у большого стрельчатого окна между двумя стеллажами, достали из сумок учебные принадлежности. У обоих на повестке дня были конспект новой темы по зельеварению, перевод по рунам и сочинение по философии для Снейпа.

Какое-то время стояла тишина, прерываемая лишь скрипом перьев и шелестом книжных страниц. Солнце за окном, из которого открывался вид на озеро, часть Темного леса и окружавшие долину горы, то появлялось, то исчезало, отчего помещение в такт ему казалось то уютным и светлым, то холодным, погруженным в синеватый полумрак.
Шенбрюнн закончил составлять таблицу, в которой перечислялись свойства ингредиентов аконитового зелья, которое они должны были варить в понедельник. Таблица, составленная для профессора Снейпа, должна была включать не только свойства каждого из ингредиентов по отдельности, но их совместимость/несовместимость/ изменение свойств при взаимодействии с другими компонентами на каждом этапе. В принципе, до всех фактов, изложенных в рецепте зелья и истории его создания, можно было легко дойти методом дедукции, путем апостеорных синтетических и аналитических суждений, как назвал бы это Иммануил Кант. Нужна была лишь идея — что создание зелья против ликантропии возможно, и что нужно лишь правильно подобрать комбинации ингредиентов на каждой стадии, чтобы получить в итоге зелье с требуемыми свойствами. Само зелье, несмотря на громоздкий рецепт, было в приготовлении не очень сложным — нужно лишь тщательно соблюдать методику и быть внимательным при расчете пропорций и подготовке навесок. Про себя Карл думал, какие бы пункты поручить выполнять Анне — она, конечно, имеет определенный талант, но иногда отвлекается, например, при подсчете числа перемешиваний, а, когда нервничает (что в последнее время бывало с ней довольно часто), у нее начинают трястись руки, что абсолютно не годится при взвешивании. Так, похоже, все, так или иначе связанное с психической устойчивостью, придется брать на себя — с одной стороны, Карл, как зельевар в n-ном колене не мог себе позволить испортить зелье только из-за неправильно организованного процесса его приготовления, с другой — он не рассчитывал и не хотел получить за свою работу что-либо ниже “превосходно”.

К нему придвинули лист пергамента, на котором было написано пока всего одно предложение:

Где Анна?

Карл поднял глаза и встретился взглядом с Ассбьорном, который уже перешел к переводу по рунам и даже успел написать пару строк. Фольквардссон указал глазами на записку.

“[/i]На отработке у профессора Снейпа. Почему не ментальный диалог?[/i]”

Чтобы не сильно отвлекаться от перевода. Я заметил, мне профессор Стюрке более сложный перевод дала. У тебя, Лотара и Миллер тоже не легкий будет. Может быть, даже сложнее, чем у Грейнджер…

Фольквардссон отодвинул листок с перепиской, но не торопился отдавать его Шенбрюнну, а просто вернулся к рунам. Какое-то время он сидел, откинувшись на спинку стула, чуть наклонив голову вбок, погруженный в раздумья и перебирающий наиболее адекватные варианты перевода очередного предложения, затем внезапно схватил перо и черновик, на который тут же записал два, более-менее удачных варианта. Потом снова просто сидел, гипнотизируя слова взглядом, периодически переставляя их местами или заменяя другим. В конце концов, на него снизошло озарение, и чистовик пополнился еще тремя строчками, написанными убористым, немного резковатым почерком с сильным наклоном вправо.

Ассбьорн оказался прав: задание, доставшееся Карлу, было не очень легким в принципе, но проще, чем у него самого. Во всяком случае, большинство встречавшихся ему комбинаций символов были или уже знакомы, или легко отыскивались в словаре, так что основная задача сводилась к тому, чтобы при переводе получались связанные друг с другом, осмысленные предложения, а не просто набор слов и словосочетаний. Отправил записку Фольквардссону:

Ассбьорн, а разве мы не должны делать перевод на английский?

У Фольквадссона тут же округлились глаза, когда он понял, что сделал перевод на шведский, после чего написал ответ:

Потом переведу.

Затем вернулся к своей предыдущей записке, содержание которой было известно Шенбрюнну заранее.

… За что назначена отработка, и как долго она будет продолжаться?

Карл написал целый абзац своего перевода, прежде чем ответить:

Насколько мне известно, до обеда. Если я правильно понял, у нее возник конфликт с Малфоем и Бранау, и она применила к ним заклинание анимагической формы.”

“Хорек жив?”

“Если ты имеешь в виду Малфоя, то он вполне жив и здоров. Я понимаю, что у нас на факультете учится много неприятных личностей, но зачем сразу переходить на оскорбления?”

“Как мне рассказали однокурсники, кличка “хорек” закрепилась за Малфоем еще на 4-м курсе, когда тогдашний преподаватель ЗОТИ применил к нему трансфигурацию в качестве наказания за то, что тот пытался напасть на Поттера. А между ними двумя стычки часто происходили.”

“Разве здесь часто менялись преподаватели ЗОТИ, что ты написал “тогдашним”?”

“Да, говорят, эта должность проклята, и ни один из преподавателей не задерживался здесь дольше года. Причем, накануне летних экзаменов про каждого из них выяснялись какие-нибудь нелицеприятные подробности. Как правило, не без участия небезызвестного нам гриффиндоского трио.”

“Даже так? Поттер, оказывается, вместо того, чтобы учиться, играет в детектива?”

“Не знаю. Меня это не сильно интересует. Рассказываю то, что мне известно. В 1991/92 здесь преподавал некий Квиринус Квиррелл, который до этого был маггловедом. Погиб при загадочных обстоятельствах, по слухам, в результате того, что делил тело с Темным Лордом…
После него был Гилдерой Локхарт, женоподобный тип, не придумавший ни одного нового заклинания, а только снимавшийся для “Ведьмополитена”. Как выяснилось, он не просто ушел на покой, а лежит в св. Мунго после неправильно примененного заклинания Забвения, которое пытался наложить на Поттера и Уизли. И вообще, он оказался великим плагиатором, банально присвоившим себе заслуги других людей и стершим им память…
Затем был Ремус Люпин. По отзывам — один из лучших преподавателей, в прошлом лучший ученик и староста Гриффиндора. Но он оказался оборотнем…
Три года назад, в 1994/95, когда, как ты знаешь, Хогвартс выиграл конкурс на проведение Турнира трех волшебников, преподавал аврор в отставке, который оказался Пожирателем Смерти под Оборотным зельем. В том же учебном году при загадочных обстоятельствах погиб наш прошлый директор Игорь Каркаров. Мне кажется, последние два события между собой связаны…
После этого была работница министерства, которая толком не умела колдовать, но очень любила наказывать. И год назад — ваш декан.”

“Весьма любопытная информация, Ассбьорн. Это все рассказали твои одноклассники?”

“Да, у нас на Равенкло большинство людей адекватные. Я, кстати, узнавал у нашего декана, можно ли перевести Анну к нам на факультет, но он сказал, что это невозможно.”

“Потому что директор весьма настойчиво предлагал ей перейти в Гриффиндор, но она отказалась. Меня только в очередной раз неприятно удивляет многоуважаемый директор Хогвартса, в частности, принципами, которыми он руководствовался при приеме учителей на работу. Уж за несколько месяцев вполне можно было распознать шарлатана, оборотня и Пожирателя Смерти под Оборотным.”

“Мне тоже странно. При подобном раскладе можно было бы спокойно доучиться в Дурмстранге. Но, к сожалению, я это узнал уже слишком поздно, ведь никто не любит портить себе репутацию заранее. Правда же? Кстати, судя по рассказам других учеников, ни один из здешних преподавателей ЗОТИ не сравнится с нашим профессором Ринквистом. Разве только что ваш декан. Но быть темным и магом и слыть им, и, самое главное, уметь правильно пользоваться Темной магией — разные вещи.


Переписка заглохла. Каждый из парней проверял и подправлял свои переводы. Затем принялись за сочинения по философии, и тут было уже не до праздных разговоров: несмотря на одинаковые темы, нужно было сделать так, чтобы эссе не были сильно похожи, а то еще декан Слизерина, чего доброго, обвинит в списывании и снимет пятьдесят очков с Равенкло. За подготовкой к урокам, написанием сочинений и обсуждением школьных слухов время пролетело незаметно — пора было идти на обед. Фольквардссон заклинанием сжег пергамент с перепиской, после чего оба студента собрали вещи и вышли из библиотеки. На лестницах и в коридорах было пусто, лишь изредка попадались немногочисленные равенкловцы или хаффлпаффцы. Издалека, по мере приближения к главным коридорам и переходам все сильнее доносился гвалт, типичный для перемен или времени приема пищи, когда можно было окончательно забыть об уроках.

У входа в Большой Зал было самое настоящее столпотворение. Первокурсники Гриффиндора и Слизерина умудрились подраться, нанеся друг другу повреждения в виде сломанного носа, разбитой губы, фингала под глазом и канареечного цвета шерсти на лице — поскольку арсенал заклинаний первоклашек был не сильно богат, активно прибегали к маггловским способам. Старосты с трудом разняли потасовку. Часть учеников отправили в Больничное Крыло к мадам Помфри, чтобы вылечить мелкие травмы. Зачинщик драки, гриффиндорец Питер Арнальдс, который перед церемонией распределения запомнился тем, что тыкал в старшекурсников пальцем, стоял на четвереньках и, весь красный от натуги, изрыгал слизней на каменный пол. Рядом его сестра Джейн читала нотацию о том, что “мама говорила: обзываться и драться нехорошо”. И так бы несчастный Питер и дальше отрыгивал слизней, если бы светило мысли и староста Гриффиндора Гермиона Грейнджер не вспомнила простое Отменяющее заклинание. Затем Уизли и Грейнджер начали спорить по поводу наказания для несчастного первокурсника — ведь это он подбил других ребят из Гриффиндора на драку со слизеринцами. Так, Гермиона считала, что Арнальдс должен написать пятьсот строчек на тему “Я не должен вестись на гнусные провокации слизеринцев”, а Рон считал, что первоклашка поступил абсолютно правильно — ведь это слизеринцы, они плохие, их надо бить по определению. В итоге подошедший Лотар Визерхофф предложил вынести это дело на суд декану, раз старосты не могут прийти к общему решению, и вообще уйти с прохода.

Появившийся буквально из ниоткуда профессор Снейп заставил учеников замолчать и слиться со стенами одним лишь своим фирменным взглядом а ля “я коршун, а вы — мыши”. Снял с львиного факультета пятьдесят баллов за драку в коридоре и еще пятьдесят за общую тупость и неумение самостоятельно решать свои проблемы, злорадно ухмыльнулся и направился к преподавательскому столу, не забыв назначить всем участникам драки, разумеется, гриффиндорцам, отработку у себя после обеда. Всю грязную работу, такую как чистка котлов, нарезка слизней, потрошение крыс, он специально приберегал для таких вот идиотов. Хотя для декана Слизерина слова “Гриффиндор” и “тупость” являлись практически синонимами, Минерву МакГонагалл он, тем не менее, уважал и не считал глупой женщиной, и потому в очередной раз удивлялся, почему она не может или не хочет навести порядок у себя на факультете и пускает все на самотек. Хотя чего удивляться? Ведь гриффиндорцы всегда ждут, что их проблемы за них решит кто-то другой.

А вот Кайнер его разочаровала. Он знал, что она могла бы сварить кровевосстанавливающее зелье гораздо лучше, если бы умела нормально контролировать себя: ведь зельевар должен всецело сосредотачиваться на своей работе и не отвлекаться для ответов на риторические вопросы. Девчонка же едва не испортила зелье на последней стадии, добавив сразу избыток гематитового порошка. Странно, как ей вообще удалось его (зелье) выделить, так, что оно тянуло не ниже “удовлетворительно” и при этом не было опасным для жизни, и даже обладало ослабленным эффектом настоящего кровевосстанавливающего зелья. Впрочем, последнее Снейпа особо не интересовало. Он лишь довольно прозрачно намекнул, что еще один такой провал, и Кайнер не видать практики в его лаборатории. Это должно заставить ее более внимательно относиться к своей работе и не совершать таких оплошностей впредь. А профессор зельеварения Северус Снейп был полностью уверен в правильности своей педагогической тактики. Только упорный труд и строгая дисциплина способны дать положительные результаты, больше — ничего.
Студенты медленно расходились к факультетским столам, исподлобья глядя на грозного декана Слизерина и стараясь не поворачиваться к нему спиной. Впрочем, последнего глупые детишки уже не интересовали, и он, как всегда, с бесстрастным и угрюмым выражением лица гордо прошествовал к преподавательскому столу, взметая полами своей широкой черной мантии.

Шенбрюнн сел рядом с Ноттом и сестрами Гринграсс — последние не были особо болтливыми, не хвастались древностью своего рода и не лезли в его жизнь, обсуждая дружбу с грязнокровкой. Кайнер сидела чуть поодаль, напротив них, и имела болезненно-хмурый вид. К еде она почти не притронулась. Поскольку, в отличие от других факультетов, слизеринцы садились и вставали из-за стола все одновременно, девушка в ожидании окончания трапезы откинулась на спинку стула и, стараясь глубоко и ровно дышать, смотрела перед собой безучастным стеклянным взглядом. Карл понял, что она поставила блок, но был этот блок какой-то странный, направленный не столько на внешнее воздействие, сколько внутрь себя.

- *Что случилось? *

- *… не важно… — Кайнер не сразу отреагировала на его мысленный вопрос, — … это касается только меня, господин Шенбрюнн*.

- *В любом случае, фрейлейн Кайнер, советую вам осторожнее обращаться с ментальной магией. Окклюменция предназначена, прежде всего, для защиты от внешнего вторжения, но не собственного подсознания: от него вы никуда не уйдете*.
Карл отложил нож и вилку и, откинувшись на спинку стула, пристально посмотрел на девушку. От него не укрылось ни напряжение мышц ее лица, ни стиснутые зубы. Прямой зрительный контакт, поверхностная легилименция. Ненависть, боль обреченность, направленные на саму себя. Они окружали ее, как холодная темная вода, как вихрь водоворота, центром которого была она сама. А боль ощущалась почти как физическая. Она что, надышалась испарений в процессе приготовления зелий на отработке? Или выпила некачественное зелье в Больничном Крыле?
Шенбрюнн постарался покинуть поверхность ее сознания так же осторожно, как и вошел. Остался неприятный осадок. Даже не из-за того, что он вторгся во что-то личное, сокровенное — никаких осмысленных образов он все равно не увидел. Но прикоснулся к ее страху, ее боли, которые опутывали, как щупальца или лианы дьявольских силков, утягивая за собой, отдавая тьме. Он выбрался, но оставил ее там. Одну. В тот момент Карл впервые почувствовал себя эгоистом, который протянул руку человеку, которому мог бы помочь, но тут же ее одернул и пошел дальше.
Кайнер все также продолжала смотреть на него, чуть наклонив голову вбок и стиснув зубы и, казалось, никак не отреагировала на кратковременное вторжение в ее сознание. Неужели не почувствовала? Вряд ли. Или потому что ей уже все равно? Или потому что она знала, что ничего, кроме поверхностных эмоций он не увидит, но пробиваться сквозь блоки не станет? Это что, своеобразный акт доверия? В любом случае, она ведет себя странно.

- *Фрейлейн Кайнер, вы плохо себя чувствуете. Вы уже были в Больничном Крыле? * — Карл постарался придать своему внутреннему голосу привычные, отстраненно-вежливые интонации.

- *Нет. Не успела*.

- *Мы — я имею в виду себя, Лотара и Элизу — собираемся после обеда навестить Голдстейна — вы, наверное, слышали, что на него кто-то наслал темномагическое проклятие. Советую вам пойти с нами*.

- *Спасибо за совет, господин Шенбрюнн*, — последнюю фразу Кайнер произнесла несколько надменно, давая тем самым понять, что разговор окончен.

После обеда, как и сказал Карл, они пошли навещать Голдстейна. Также к ним присоединился Фольквардссон — как-никак, это был его одноклассник, которого он, собственно и спас. Однако, надо отдать должное Ассбьорну, он не кричал об этом на каждом углу и, упомянув лишь один раз во время разговора в библиотеке и то, скорее, в связи с тем, что в Хогвартсе мало внимания уделяют Темным Искусствам и защите от них, старался больше не говорить о том. Хотя, как показалось Шенбрюнну, для Фольквардссона это был также повод лишний раз увидеть Анну, хотя она старалась демонстративно на него не смотреть и вообще держалась несколько отдельно от их группы, как неприкаянная.

Паренек, хоть казался худым, бледным и слабым, выглядел вполне нормально, если учесть перенесенное им проклятие. Долго извинялись перед ним за Бранау, доказывая, что Германия давно покаялась за фашизм и холокост, и что им очень стыдно за то, что некоторые их соотечественники до сих пор исповедуют подобные политические взгляды и пытаются претворить их в жизнь. На что Энтони шепотом ответил, что он не держит на них зла, и что не вовсе не собирался судить о стране в целом лишь по отдельным ее представителям.

Попрощавшись с Голдстейном и пожелав ему скорейшего выздоровления, немцы вышли в коридор. Погода за окном снова прояснилась, и теперь многочисленные анфилады и галереи замка, выходившие на юг, были пронизаны солнечным светом.

- Пойдемте в библиотеку, — улыбнувшись, предложила Элиза. — Или можно взять учебники и пойти на улицу, как вчера: погода сейчас замечательная.

- Погода сейчас слишком переменчивая, — сухо заметил Карл, глядя в пространство.

- К сожалению, нет, Элиза, — ответил Лотар. — Профессор МакГонагалл сказала, что ждет меня в своем кабинете для очень важного разговора, и я не знаю, когда освобожусь. Пойдем, я провожу тебя до вашей гостиной, — и взял девушку за руку. — Ведь у тебя уже появились друзья на Хаффлпаффе, так что тебе не будет одиноко.

- А ты, Карл? — спросила Миллер, посмотрев на старого друга большими голубыми глазами, догадываясь по ответу Визерхоффа, что на Шенбрюнна ей тоже рассчитывать не следует.

Поскольку большую часть свободного времени Элиза Миллер проводила теперь в компании своих новых друзей с Хаффлпаффа, в основном Сьюзен Боунс, Эрни МакМиллана и Джастина Финч-Флетчли, а со своими одноклассниками из прежней школы встречалась лишь после уроков в библиотеке, о данном Карлу поручении она не знала, и то, что неподалеку от него часто видела Анну Кайнер, воспринимала как чистое совпадение или находила этому разумное объяснение, как то, что они теперь на одном факультете, и у них одинаковый набор предметов, или то, что после уроков все должны идти в библиотеку выполнять домашние задания. И специально в это дело ее никто не посвящал — за ненадобностью.

- А мне надо присмотреть за Анной, — ответил Шенбрюнн, посмотрев вслед невысокой светловолосой девушке, быстро удаляющейся от них в направлении Восточного Крыла. — Еще увидимся.

И, оставив друзей одних, отправился следом за Кайнер.


Сообщение отредактировал PPh3 - Суббота, 20.10.2012, 00:32
 
PPh3Дата: Понедельник, 20.06.2011, 04:08 | Сообщение # 45
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Глава 16. А тем временем на факультете Гриффиндор…

Среда…

- Гермиона, что это такое? — удивился Гарри, когда перед ним с Роном тут же появились пергаменты с заполненными цветными таблицами: нечто подобное он уже получал от своей подруги на пятом курсе незадолго до сдачи СОВ.

- Это ваши расписания дополнительных занятий, — пояснила Гермиона, положив себе яичницу с беконом.

- Хаое вафпифане? — Рон так и не оставил привычку говорить с набитым ртом.

- Расписание ваших дополнительных занятий, — повторила Гермиона с нажимом: ее порядком раздражало, что до ее друзей порой слишком медленно доходили многие очевидные вещи, но поделать с этим что-либо было практически невозможно. — Гарри, тебя это касается в особенности: профессор МакГонагалл хочет, чтобы наш факультет занял в этом году первое место по академической успеваемости.

- Чего? — возмутился Уизли, проглотив наконец-то пищу: его вовсе не радовала перспектива сидеть за книжками дни и ночи напролет, как это делает его девушка. — Мы же и так выигрываем кубок по квиддичу шесть лет подряд. И Дамблдор нам всегда дает много очков в конце года.

- Точно, — поддержал друга Гарри, — не парься, Гермиона. Вот увидишь — наш факультет обязательно будет лучшим по итогам года, — и лукаво подмигнул подруге, заставив сидевшую рядом Джинни недовольно поджать губы.

- Понимаете, мальчики, — ответила староста назидательным тоном, — в этом году у нас обучаются студенты из других стран, и мы должны показать им, что наша школа — самая лучшая в Европе, — Гермиона не была бы самой умной ученицей Хогвартса, если бы не уловила в словах своего декана политическую подоплеку. — Проблема только в том, что мы самые знаменитые ученики Хогвартса, и потому на нас лежит больше ответственности за репутацию школы.

Гарри заметно приуныл: его уже достало, что он вечно кому-то должен: то убить Вольдеморта только потому, что тот поверил в пророчество Трелони, теперь учиться без отдыха для того, чтобы выпендриться перед иностранными студентами. Дались они ему! Его достала слава, доставшаяся ему слишком высокой ценой. И если с ролью будущего убийцы Вольдеморта он уже смирился: ведь если он убьет змеелицего урода, то отомстит за родителей, Сириуса и Седрика Диггори и избавит магический мир от великого зла, то просьбу МакГонагалл совершенно не мог понять. Ведь раньше его успеваемость мало кого беспокоила. Трансфигурация давалась ему не важно, а о зельях и говорить нечего: Снейп окончательно возненавидел несчастного гриффиндорца, когда узнал, что тот “нагло” пользовался его школьным учебником, и теперь не ставил даже “Слабо”.

- Да ну ее, эту учебу! — отмахнулся Уизли, отпив тыквенного сока. — Я же сказал, что Дамблдор накинет нам очков двести, а то и триста в конце года, так что мы еще утрем нос этим ползучим гадам! — крепко сжав нож и вилку, рыжик с ненавистью посмотрел на слизеринский стол.

Само по себе существование змеиного факультета вызывало в нем гнев и ярость, а то, что Слизерин за прошедший день набрал больше ста очков, просто приводило его в бешенство. При этом Уизли как-то не удосужился заметить, что все очки были честно набраны только за академическую успеваемость, причем не на уроках у Снейпа.

- Гарри, Рон, профессор МакГонагалл настояла на том, чтобы я дополнительно позанималась с вами зельями и трансфигурацией, — продолжила Грейнджер, пропустив выпад Уизли. — Вот здесь в таблицах красным указано, по каким дням вы должны заниматься самоподготовкой по трансфигурации, зеленым — по зельям, синим, когда вы должны будет мне отвечать по прочитанному материалу.

- Ты снова нам оставила по одному свободному вечеру для квиддича? — искренне поинтересовался Гарри.

Его подруга — такая умная, такая заботливая. Она всегда идет навстречу, если попросить ее о помощи. Настоящий друг.

- Конечно, Гарри. Ведь если правильно распланировать свое время и не тратить его на глупости, то за день можно успеть сделать очень много, — улыбнулась Гермиона в ответ.

Зал неожиданно заполнил шум хлопающих крыльев — прилетели совы с письмами и посылками любимым чадам от скучающих по ним родителей.

- О, нам мама гостинцы прислала! — радостно воскликнула Джинни, разворачивая присланный сверток. — Тут еще и письмо.

Гарри, Рон и Джинни углубились в чтение и потому благополучно прослушали речь директора касательно запрета на чтение какого-то “темного мага Канта”. Лишь Гермиона, всегда внимательно слушавшая объявление школьной администрации и старавшаяся быть в курсе дел, уловила в словах Дамблдора скрытый смысл… недосказанность, искусственность? Не укрылось от нее и то, что взгляд директора был почему-то направлен в сторону слизеринского стола, за которым одной из студенток — Кейнер, или Кайнер — стало плохо. Совпадение? Ведь в прошлый раз она так же упала в обморок после визита директора.

Уроки, однако, никто не отменял, и сразу после завтрака Золотое трио направилось на Заклинания. К радости Геримоны, Гарри наконец-то смог создать нормальную иллюзию — главное было лишь не нервничать и не думать ни о чем плохом, например, о профессоре Снейпе. Кайнер, магглорожденная слизеринка из Германии, вновь чувствовала себя нормально и теперь вместе со своими друзьями развлекала публику в радиусе трех человек лекцией о кетализации многоатомных спиртов с демонстрацией наглядных пособий в виде соответствующих иллюзий. Если еще вчера Грейнджер относилась к этой девушке, как и ко всем ее друзьям несколько настороженно, считая, что им несправедливо завышают баллы, или что они читают какую-то запрещенную литературу (уж не из-за немцев ли директор Дамблдор сделал объявление сегодня за завтраком?), то теперь она увидела, что Кайнер и впрямь много всего знает, особенно по маггловской химии. Возможно, если бы Кайнер не была слизеринкой, Гермиона сочла бы возможным с ней подружиться.

А вот урок зелий стал для Гермионы одним сплошным разочарованием. Вначале Гарри и Рон забыли взять с собой учебники и летнее домашнее задание, из-за чего Снейп отчитал их всех троих (а ведь как друзей бросить-то?) перед всем классом за опоздание на урок. Девушка, которой родители еще с детства прививали чувство ответственности и самодисциплину, для которой было в порядке вещей заранее выучить все домашние задания, с вечера собрать портфель, чтобы утром не вспоминать впопыхах, где что лежит, зато встать потом рано и повторить какой-нибудь урок или просто почитать для своего удовольствия, никак не могла понять, как ее уже, в общем-то, взрослые друзья никак не могут приучить себя к таким элементарным вещам. Грейнджер раньше не задумывалась о браке как таковом. Для нее это была лишь некоторая неопределенно-отдаленная перспектива, и на первом месте стояла карьера. Но сейчас, попытавшись проанализировать поведение Рона здесь, в школе, и дома, в семье, Гермиона увидела перед собой какую-то безрадостную картину: она на работе пашет, как лошадь; готовит своему благоверному завтраки, обеды и ужины; слушает, как он с набитым ртом (любые попытки искоренить эту нехорошую привычку заканчивались, как правило, ссорой) рассказывает о квиддиче; собирает по всему дому разбросанные носки, рожает детей (неизвестно еще, удастся ли при такой плодовитости в семье Уизли построить успешную карьеру). В общем, Рону нужна не жена, а еще одна мамочка с маааленьким дополнением.

Девушка почувствовала, как от подобных мыслей ее щеки вспыхнули, и тут же поспешила опустить голову, чтобы заодно прочитать следующий пункт рецепта. Хорошо, что профессор Снейп в это время проверял варево Малфоя и Паркинсон и потому не мог прочесть ее крамольных мыслей, над которыми наверняка бы посмеялся. Лотар Визерхофф, успевший к тому времени нарезать корень бадьяна, лишь тактично поинтересовался, хорошо ли она себя чувствует. Она кивнула, и ее щеки вновь залились румянцем. Грейнджер знала Визерхоффа всего третий день, но уже успела составить о нем весьма приятное впечатление. Он обходителен; ответственен; несмотря на происхождение, не кичится им; он умен и начитан, с ним есть, о чем поговорить; его любимые предметы, как и ее, — нумерология и трансфигурация. Именно таким Гермиона хотела бы видеть своего будущего спутника жизни. Нет, нужно оставить глупые мечты и просто попытаться перевоспитать Рона, пока есть время.

Когда зельеварние закончилось, Поттер и Уизли первыми поспешили покинуть класс. Не хватало им еще выслушивать очередную порцию оскорблений и придирок от мерзкого сальноволосого ублюдка Снейпа! Когда Гарри вспомнил, что они оставили там Гермиону, и надо бы за ней вернуться, Рон быстро свел на нет все сомнения друга: убираться — это женская работа, так что Гермиона всего лишь выполняет предписанные ей природой обязанности, и вообще, им надо обсудить предстоящую тренировку по квиддичу, а женщинам этого все равно не понять. Гарри пошел вместе с Роном в Большой Зал, однако его все равно продолжал грызть червячок. Рон, конечно, и раньше не был самостоятельным в быту — возможно потому, что почти всю работу по дому делала миссис Уизли, — но никогда не говорил, что ему должна что-то делать Гермиона. Домашние задания не в счет — ведь Гермиона им просто по-дружески помогает. Парень попытался представить, как он что-то подобное говорит Джинни, и не смог — ведь это был бы конец их отношениям. Джинни была особой свободолюбивой и властной, уверенной в себе и не позволяла собой командовать. Вспомнил Гарри и свою тетю Петунью Дурсли — та была просто фанаткой чистоты и всегда вылизывала дом до блеска, но всю самую грязную и трудную работу обязательно препоручала племяннику.

Во время обеда МакГонагалл подтвердила переданный через мисс Грейнджер приказ о дополнительных занятиях. Гарри и Рон чуть не взвыли от возмущения, но все-таки сдержали себя. Они никак не могли взять в толк, почему их вдруг захотели нагрузить уроками, как Гермиону на третьем курсе, всего лишь из-за каких-то пяти человек. В свою очередь, из-за дополнительных занятий — а Гарри и Рон знали, что Гермиона не отстанет от них с уроками, особенно если ей это поручила МакГонагалл — у ребят оставалось слишком мало свободного времени для игры в квиддич. А ведь в этом году им снова предстоит отбор в команду — летом Кэти Бэлл окончила Хогвартс, и теперь им нужен был новый охотник. Парень с сожалением подумал о том, что будет в следующем году, когда они также окончат школу, и команда лишится остатков своего костяка, благодаря которому выигрывала матчи на протяжении последних нескольких лет.

Как и ожидалось, время первой тренировки и одновременно отбора новых претендентов на место загонщика вызвало массу споров, которые не утихали на протяжении всего обеда. Джинни настаивала на четверге или пятнице, т.к. у нее в те дни было мало уроков. Дин Томас и Симус Финниган, которые снова хотели пробоваться в команду, заявили, что у них на вечера четверга и пятницы запланированы личные дела, которые ну никак нельзя отменить. А Демельза Роббинс, Джим Пикс и Ричи Кут сказали, что Спраут назначила им отработку у себя в теплицах в субботу после обеда. В итоге, после долгих препирательств и возражений было решено устроить тренировку в субботу сразу после завтрака. В это время, согласно расписанию, составленному для них Гермионой, Поттер и Уизли должны были отвечать ей зельеварение, однако парни по умолчанию предполагали, что подругу легко удастся уговорить перенести эти нудные уроки на другое время. При этом о самой девушке они не вспоминали до тех пор, пока она сама подошла к гриффиндорскому столу (ибо сидела почему-то за хаффлпаффским) и не подозвала первоклашек идти следом за ней в теплицу на урок гербологии. И тут за ней снова увязался этот павлин Визерхофф, аристократишка недоделанный! Уизли тут же встал с места, чтобы объяснить этому выскочке, кто есть кто, но его осадили Гарри и Джинни, а сам Визерхофф вновь вышел сухим их воды.

Сразу же после обеда Гарри, Джинни и Рон отправились к профессору МакГонагалл, чтобы застолбить себе стадион на субботу с девяти утра до часу пополудни, однако для последнего разговор с деканом прошел, как в тумане, ибо все его сознание занимала исключительно ненависть к Лотару Визерхоффу. Он ненавидел его за то, что тот был богатым и успешным, за то, что тот, как и Гемиона любил трансфигурацию и нумерологию, и вообще абсолютно во всем превосходил бедного и несчастного Рональда Уизли. И, вдобавок, — Рон считал это своеобразной насмешкой судьбы — имел рыжие волосы. От декана он вышел в еще более мрачном настроении, чем был до этого, и по пути в гриффиндорскую башню придумывал различные способы расправы над немцем.

- Да не парься ты, Рон, — попытался успокоить друга Гарри, когда они подошли к двери, — Гермиона любит тебя. Она — очень хороший друг и никогда не предаст никого из нас.

- Пароль! — чинно сказала Полная Дама.

- Честь и храбрость! — буркнула Джинни в ответ.

- Какая нынче молодежь невежливая пошла… — принялась сетовать изображенная на картине женщина.

- И вообще, Рон, у этого Визерхоффа, кажется, есть девушка с Хаффлпаффа, — несколько резковатым тоном произнесла Джинни, показывая тем самым, чтобы парни с ней дальше не спорили.

Подростки все вместе протиснулись в открывшуюся за портретом арочную дверь и спустились по ступенькам в уютную гостиную родного факультета. Сели на расположенный у камина диван с темно-красной бархатной обивкой.

- И если Гермиона уйдет к этому павлину, — продолжила Джинни тем же резким и уверенным тоном, — то она будет, сами знаете, кем. Но она нас не предаст. Потому что именно мы стали ее первыми друзьями в магическом мире, и только благодаря нам она еще не свихнулась от своих книжек, бесконечных придирок слизеринцев и одиночества.

Гарри нахмурился: что-то в словах любимой девушки показалось ему странным, чужеродным, но он не мог понять, что именно. Джинни и раньше была несколько властной и любила командовать. Что-то в ней изменилось. И в ней, и в Роне — Поттер вспомнил небрежно брошенную фразу друга в ответ на предложение помочь Гермионе с уборкой после зелий о том, что это женская работа — убирать. Да, получается, все эти годы, что он жил у Дурслей, он занимался исключительно женской работой. Гарри искренне желал счастья обоим своим друзьям и хотел, чтобы они были вместе, но, скорее, в силу того, что они все дружили еще с первого курса, а сам он встречался с Джинни, образуя таким образом одну большую семью — то, чего ему всегда не хватало. Однако, в отличие от обоих Уизли, Поттер не считал, что кто-то из них кому-то обязан — ведь они — друзья — и потому, вопреки своему желанию, допускал, что и Рон, и Гермиона могут быть счастливы по отдельности: Рон же встречался в прошлом году с Лавандой.

Что же касается Лотара Визерхоффа, то к нему Поттер относился несколько настороженно по нескольким причинам: во-первых, он иностранец; во-вторых, у него друзья учатся в Слизерине; и, в-третьих, его недолюбливают Рон и Джинни. Да и сам немец сильно напоминал зануду и педанта Перси (не хватало только очков в роговой оправе), которому карьера и собственная репутация были дороже семьи.
С этими невеселыми мыслями Гарри сел с Роном за шахматы, а Джинни, которая в это время должна была быть на истории магии, села к подоконнику, чтобы написать письмо матери.

* * *


Гермиона была вся в возмущении. Это несправедливо, в высшей степени несправедливо, что абсолютно все бразды правления в магическом мире держат исключительно чистокровные волшебники! Выходит, вся ее отличная учеба даром никому не нужна, если максимум, на что она может рассчитывать — это место офисного клерка или секретарши, и практически без возможности повышения. Так у нее не будет никаких шансов продвинуть свои проекты, которые могли бы помочь сделать волшебное общество более гуманным и справедливым. О подобных вещах она слышала и раньше, но считала, что это всего лишь временное явление, связанное с тем, что все ключевые посты заняли сторонники Вольдеморта. Но когда Гарри победит его, и восторжествует добро, она устроится работать в Министерство магии и первым же делом искоренит все несправедливые законы, в первую очередь, закон о правах домовых эльфов. А тут выясняется…

- Вы понимаете, это же абсурд?! — пыталась втолковать Гермиона вечером за ужином Рону, Невиллу, Гарри, Джинни и всем, кто был поблизости; лицо ее было красным от натуги и возмущения. — Выходит, мы здесь учимся семь лет, не покладая рук, а все хорошие профессии достанутся всяким чистокровным придуркам вроде Малфоя?! — девушка резко дернула головой, отчего ее каштановые кудри спутались еще больше. — И даже когда Гарри победит Вольдеморта, ничего не изменится, потому что волшебники никак не хотят понять, что уже давно пора избавиться от всех средневековых предрассудков, которые тормозят развитие общества!

- Да, это несправедливо, — несколько неуверенно согласился Невилл.

- За себя лучше говори, — буркнула Джинни и принялась за еду.

В отличие от своей подруги, она не строила наполеоновских планов относительно будущей карьеры и переустройства общества; ей достаточно было лишь того, что следующим летом она выйдет замуж за Гарри, а с таким мужем не надо будет беспокоиться о деньгах. Кроме того, ей не показалось, что Гермиона зарвалась, назвав чистокровных волшебников придурками. Это что значит? Что она, Рон, мама, папа и вообще вся их семья — придурки?

- Ну и не учись, — небрежно отмахнулся Рон. — У папы вон на работе половина сотрудников с “Троллями” в аттестате ходит, и ничего.

- Но как Министерство могло допустить такое?! — не унималась Грейнджер. — Чтобы набрать на работу заведомо некомпетентных сотрудников? Неудивительно теперь, почему оно так плохо функционирует. Вот если бы туда действительно набирали только ответственных и компетентных сотрудников, у которых средний бал по аттестату был бы, как минимум “Выше ожидаемого”…

- Миона, да заткнись уже, — перебил ее Уизли, — можешь хоть за едой не говорить об учебе? — и тут же заел картошкой.

Совсем не такой реакции ожидала Гермиона. Она верила в то, что друзья ее обязательно поддержат, совершенно забыв о том факте, что они-то, будучи чистокровными, вполне довольны текущим положением вещей и совершенно не заинтересованы в изменении привычного уже не одному поколению волшебников устройства магического мира. Грейнджер была еще мало знакома с жизнью и относилась к той категории людей, которые привыкли видеть строго прямопропорциональную, линейную зависимость между затраченными усилиями и полученными результатами, совершенно не задумываясь, а нужны ли кому-нибудь эти усилия и результаты, кроме нее самой. И потому ей было больно осознавать, что в этом мире от нее не зависит ровно ничего, что у нее нет никаких шансов изменить что-либо. Что по выходе из школы ее отличная учеба и многочасовое сидение в библиотеке никак не окупятся.

Обидевшись, она села подальше от друзей. Ей нужно было разобраться как с полученной информацией, так и собственными мыслями. До вчерашнего вечера Гермиона вообще не подозревала о существовании уроков волшебного этикета. Ей рассказал о них ее новый одноклассник Лотар Визерхофф, упомянув, что данный предмет был обязателен для магглорожденных в их старой школе. Уроки эти предназначались в основном для слизеринцев, хотя посещали их и некоторые чистокровные студенты с других факультетов. Сегодня говорили о карьерных перспективах. Как выяснилось, то, чего может достигнуть человек в магическом мире, напрямую зависит от его происхождения. Так, чистокровные волшебники, представители магически учрежденных родов, коими являлись все студенты Слизерина, а также некоторые хаффлпаффцы и равенкловцы, как правило, делали себе карьеры в сфере политики и финансов; имели право заниматься семейным бизнесом, если последний не портил статус-кво. Кроме того, многие из них владели наследственными имениями и получали доход с земель, и потому могли не работать. Полукровки, а также выходцы из магически не учрежденных родов с относительно короткой историей могли претендовать на средние, по большей части, чисто исполнительские должности в Министерстве магии, а также имели право заниматься семейным бизнесом, связанным, в основном с торговлей и сферой обслуживания. И, наконец, магглорожденные имели право занимать лишь самые низкие должности в карьерной лестнице, либо открыть свой мелкий бизнес, относящийся к сфере обслуживания, например, салон красоты или закусочную. Девушкам, особенно из богатых чистокровных родов, рекомендовалось вообще не работать. Женщина в магическом мире — это лишь инструмент для продолжения рода и показатель успешности своего отца или мужа, и должна быть этим довольна. А почему так? А потому что таковы традиции, потому что именно так можно сохранить магическое общество от пагубного влияния извне и обеспечить его стабильность в веках.
Как же Гермионе хотелось тогда взять эти традиции, смять их, растоптать, засунуть в рот Малфою и Паркинсон и сказать: “Подавитесь!” Ее вовремя остановили и не дали наброситься на Снейпа с Малфоем. Кайнер, кажется. Будто мысли прочитала. Нет, Гермиона, ты не права, и своим поступком сделала бы только хуже. Ты, кроме статуса отличницы, ничего больше не добилась в жизни, а уже хочешь чего-то менять. Ничего, это можно исправить, ведь впереди — целая жизнь, а на Кайнер лучше не обращать внимания — странная она какая-то. Девушка неприятно удивилась, обнаружив, что за каких-то сорок пять минут узнала о магическом мире больше, чем за все шесть лет обучения в Хогвартсе. А ведь о таких вещах не говорили ни профессор МакГонагалл, ни директор Дамблдор, ни Рон, ни Джинни, ни миссис Уизли, ни Сириус Блэк. И если вначале у нее возникло дикое желание бросить уроки волшебного этикета и пойти пожаловаться директору Дамблдору, то теперь, когда эмоции улеглись, она решила, что будет нелишним посетить еще несколько занятий — так она узнает много полезных вещей, и, следовательно, получит представление о том, какие социальные проекты ей следует подготовить к моменту окончания школы.
Погрузившись в раздумья, Гермиона не заметила, как рядом с ней сел Гарри и, приосторожно обняв за плечи, сказал:

- Гермиона, не печалься, не надо. Нужно лишь немного потерпеть. А когда мы победим Вольдеморта, то и несправедливые законы можно будет отменить. А Дамблдор нам обязательно поможет.

Парень и девушка посмотрели с благоговением на директора Хогвартса, который ответил им доброй улыбкой. Дамблдор — он самый мудрый и справедливый. Он обязательно найдет способ, как победить зло и избавить магический мир от старых и глупых предрассудков.

Однако на этом излияния Гермионы по поводу несправедливого устройства магического мира не закончились и по возвращении после ужина в Гриффиндорскую гостиную она принялась изливать свой праведный гнев на единственного представителя аристократии, который в это время мирно читал книжку. В итоге, вместо ставшего уже привычным шоу “разборки из-за Грейнджер” студенты ало золотого факультета стали невольными слушателями весьма политической дискуссии между представителями двух враждующих классов магического общества.
Визерхофф, хотя в целом был согласен, что законы магической Британии сильно устарели, тем не менее, считал, что нельзя лезть во власть человеку, который не принимает культуру и законы общества, в котором живет. Который в принципе являлся чужим изначально для данного общества. И что подобное желание вот так все изменить в одночасье и на развалинах старого мира построить новый, говорит как раз о том, что человек мало знаком с политикой и устройством общества. Оно не будет держаться лишь на одних идеях.

Грейнджер же утверждала, что как раз благодаря таким, как он, магическая верхушка насквозь прогнила, и не работают законы. А вот если бы магглорожденные имели право занимать высокие должности, то всего этого можно было бы избежать. В ответ Лотар лишь усмехнулся, заметив, что законы должны вначале существовать, прежде чем работать. А где законодательство, конституция магической Британии? Так вы даже не знаете, есть ли они вообще, но должны быть. Ах, все решают местные обычаи и авторитеты. Тогда, мисс Грейнджер, не клевещите на магическую аристократию, для которой основной закон — это Семейный Кодекс, или Правила Рода. Да, мисс Грейнджер, если вы так интересуетесь возможностью прорваться во властные структуры, то должны магически оформить свой род, другими словами — стать частью той самой аристократии (только в первом колене), которую только что активно поносили. И для этого вам также будет необходимо выполнить ряд требований. И вам при подобном мышлении они точно не понравятся.

- И вообще, мисс Грейнджер, зачем вам власть? — подобное поведение Геримоны вызывало у него даже не раздражение, а снисходительную улыбку: на его памяти немало магглорожденных вот так возмущались несправедливым устройством магического мира, а потом привыкали и потом вполне даже нормально устраивались в жизни. — Как будто нет других достойный профессий, кроме министра и его заместителя или главы департамента?

- Но я не хочу быть торговкой или домохозяйкой! — возразила Гермиона; она уже немного успокоилась, но ее лицо все еще было красным от гнева.

- А вас никто не заставляет. Или вы думаете, что с вашими способностями в трансфигурации, зельеварении или нумерологии вы не могли бы стать ученым или аналитиком? Вот вам примеры профессий, где все определяет интеллект и трудолюбие, а не происхождение.

- Но разве такие профессии существуют? — подал голос Дин Томас.

- Если вы о них не слышали раньше, мистер Томас, это не значит, что их нет. Однако чтобы их получить, вам необходимо окончить магический университет. Или в магической Британии не существует такого понятия, как высшее образование? — добавил Визерхофф, заметив недоуменные лица одноклассников.

- А в других странах есть? — поинтересовалась Гермиона.

- Перечисляю те, что знаю: в Германии это Лейпциг, Йена, Гейдельберг, Ахен, Тюбинген; в Швеции и Норвегии — Уппсала и Берген соответственно; Краков — в Польше, Прага — в Чехии; Вена и Грац — в Австрии; Париж — во Франции; Женва — в Швейцарии; Падуя и Болонья — в Италии; Толедо и Барселона — в Испании, — по мере перечисления городов, в которых имеются магические университеты лица гриффиндорцев продолжали вытягиваться, у некоторых поотвисали челюсти.

- А есть ли магический университет в Англии? — спросил Финниган, подняв челюсть с пола: ему стало как-то стыдно за свою страну, столь отставшую в магическом образовании от остальных.

- Извините, мистер Финниган, но я не могу вам ответить на этот вопрос достоверно. В литературе я встречал упоминание только о маггловских университетах Британии, — Лотар был рад, что они ушли с опасной и горячей темы о политике и устройстве магического мира и заговорили об образовании; сейчас он чувствовал себя просветителем, несущим знания страждущим.

- А легко ли поступить в магический университет? — снова поинтересовалась Гермиона.

- Миона, тебе лишь бы учиться! — отмахнулся Уизли. — При устройстве на работу до твоих оценок никому не будет дела.

- Как правило, нужно сдать несколько экзаменов, — ответил Визерхофф. — Также имеет место конкурс аттестатов, то есть, при одинаковом количестве набранных баллов преимущество поступления будет иметь тот, кто выпустился из более престижной школы. Также предупреждаю сразу, что в университетах ведется преподавание на местном языке и на латыни, так что всем желающим получить высшее образование рекомендую заранее определиться с выбором специальности, а также выучить иностранный язык.

Закончив свою проникновенную речь, Визерхофф вернулся к чтению, в то время как все остальные принялись обсуждать последние новости. Гермиона отмахнулась от друзей, сказав что ей нужно подготовиться к завтрашнему уроку трансфигурации, чем им и советует заняться. Гарри и Рон показали ей в ответ языки и пошли вместе с Джинни играть во взрывающиеся карты. Мысли же Гермионы занимали вовсе не методы восстановления утраченных текстов или геометрические формулы заклинаний. Просто все ее мечты о справедливом переустройстве магического мира отодвинулись в своем воплощении на четыре года позже, и впереди маячило следующее звено — университет.

* * *


Четверг…

Занятия закончились, и Гермиона Грейнджер отправилась в библиотеку. Оставшееся до ужина время она могла полностью потратить на свое усмотрение — друзья уже привыкли к ее неисправимому стремлению всегда учиться, даже в свободное от уроков время. Кроме того, для Гермионы это был повод лишний раз отделаться от Рона, который от библиотеки вообще старался держаться как можно дальше. Конечно, они встречались, и все такое, но характер их отношений порядком тяготил девушку. Свидания со своим парнем она воспринимала скорее как некую обязанность: “должна”, потому что сама его добивалась; “должна”, потому что они дружат еще с первого курса; “должна”, потому что их отношения казались вполне закономерными, после того, как Гарри начал встречаться с Джинни; “должна”, потому что в противном случае будет неблагодарной эгоисткой.

Неподалеку от нее устроились немцы — девушка обратила внимание на то, что они стараются держаться вместе и общаются между собой. Отдельно от них, в тени, села Кайнер. Гермионе это показалось странным, ведь еще вчера они с Шенбрюнном были не разлей вода и везде ходили только вместе, однако их отношения ее абсолютно не интересовали, поэтому она вернулась к нумерологии.

Она не помнила, сколько прошло времени: лишь потому, что библиотека погрузилась в золотисто-розовую дымку, можно было определить, что солнце должно вот-вот сесть, и, следовательно, нужно будет скоро идти на ужин.

- А, Миона, вот ты где!

Рядом с ней небрежно плюхнулся Рон Уизли собственной персоной, смахнув со стола пару учебников и несколько уже исписанных свитков пергамента.

- Рон, посмотри, что ты наделал! — с укоризной ответила ему девушка, потрясая листком, по которому разлилась большая чернильная клякса. — Мне теперь заново придется все переписывать!

Рон, казалось, не обратил никакого внимания на ее замечание и лишь поудобнее уселся на стуле. По его расслабленной позе и выражению лица было понятно, что он пришел надолго, а не просто поздороваться и спросить “как дела?”, так что Гермионе пришлось перегнуться через его колени, чтобы подобрать упавшую книгу. Но не успела она дотянуться пола, как оказалась в кольце чужих сильных рук. Уизли держал крепко, по-собственнически, так что из его стальных объятий можно было даже не пытаться вырваться, и пожирал глазами, отчего по телу девушки тут де прошла дрожь.

- Миона, ну давай сегодня? А? — зашептал на ухо Рон.

- Рон, но ведь мы еще не окончили школу! — шепнула в ответ Гермиона.

Девушка нахмурилась. Она не испытывала никаких предрассудков по поводу того, что предложил Уизли, но считала, что это всегда успеется, а вот школу нужно окончить обязательно, а то мало ли что. И она никак не могла понять, как такие элементарные вещи не могут дойти до ее парня.

- Миона!

- Сколько можно говорить? Не называй меня так!

- Ну ведь Гарри с Джинни уже того…

- Чего того? — строго спросила Грейнджер.

- Ну э… ты сама понимаешь, чего, — рыжик залился краской.

Девушка выругалась про себя: как же свойственно парням стадное чувство! Она помнила, как он вначале изводил Джинни своей ревностью, когда она встречалась с Майклом Корнером и Дином Томасом, только потому, что сам до этого ни с кем не целовался; как он почти весь прошлый год тискался с Лавандой, потому что к тому времени большинство его однокурсников уже с кем-нибудь встречались; а теперь, когда Гарри с Джинни “того”, он тоже боится отстать. Хотя бы можно обрадоваться, что у Гарри с Джинни все отлично.

- Давай после ужина, а? Комната-по-требованию нам отлично подойдет, — не унимался Рон.

Последнюю фразу он сказал громче, чем следовало бы, за что получил тетрадью по голове.

- Рон, нас ведь могут услышать! — шикнула на него Гермиона. — И вообще, я еще не готова!

Девушка предприняла робкую попытку вывернуться, однако парень сжал ее еще крепче.

- А когда будешь готова? Ведь Джинни уже…

- Рон, у всех по-разному. А теперь отпусти меня, пожалуйста, мне еще нумерологию учить, а сложнее ее ничего больше нет!

- Ненавижу слизеринцев! — буркнул рыжик.

Гермиона обратила внимание, как Шенбрюнн и сидевшая рядом с ним девушка с кудрявыми светлыми волосами бросили короткие взгляды в их сторону.

- Да этот вроде нормальный, — возразила Гермиона, вспомнив, что Шенбрюнн не обзывал ее “грязнокровкой” и вообще был с ней довольно вежлив.

- А ты знаешь, из-за чего он с Кейнер поссорился?

Гермиона отрицательно покачала головой. По ней, так эта Кейнер (или Кайнер?) вообще производила не очень приятное впечатление: какая-то странная, замкнутая, резкая. К тому же, было странным, как она вообще умудряется получать только “Выше ожидаемого” и “Превосходно”, если до этого она жила с магглами, и вообще, местами знает даже больше, чем она, Гермиона Грейнджер, которая все эти годы усердно училась в Хогвартсе. Что-то тут нечисто.

- Говорят, он сделал ей ребенка, а когда узнал об этом, то сразу бросил, — с ненавистью, которую только можно было передать шепотом, сказал Уизли. — Я бы так никогда не поступил, и чмокнул Гермиону в ухо.

- А откуда ты это знаешь? — удивилась Гермиона: конечно, слизеринцы — те еще змеи, но просто так верить всяким слухам нельзя.

- Я слышал, как Лаванда с Парвати сегодня рассказывали об этом Демельзе. Они узнали об этом на прорицаниях от Паркинсон. Она рассказывала это Ханне Эббот и Лизе Турпин.

- Вот как, — Гермиона отвернулась от Рона, чтобы переварить услышанное.
То, что слухи пришли из Слизерины, резко меняет дело. Нахал! Подлец! Волк в овечьей шкуре! Да он еще хуже Малфоя и его дружков!

- Гермиона, ну мы хотя бы сегодня потискаемся? — рыжик вернулся к прежней теме.

Девушка в ответ кивнула, улыбнувшись. Рон — не такой, как они. Он — хороший, хоть немного глупый и неуклюжий. Он никогда не поступил бы так подло, как этот слизеринец. И хотя Грейнджер не планировала заводить детей в столь юном возрасте, она предположила, что Рон в первую очередь обрадовался бы, если бы узнал, что она беременна. И миссис Уизли тоже бы обрадовалась — ведь в семье Уизли очень любят детей.

Стиснув напоследок Гермиону в объятьях и чмокнув в ухо, Рон встал, наконец, со стула и вышел из библиотеки. И сейчас Гермиона готова была простить ему все: и то, он протоптался по ее конспектам, которые она не успела собрать; то, что он такой темпераментный и настойчивый и целуется слишком слюняво и громко. Ведь Рон — хороший.

- Позвольте вам помочь, мисс Грейнджер, — сказал Шенбрюнн, собрав несколько наиболее тяжелых фолиантов и положив их на стол.

И хотя говорил он вполне вежливо и приветливо, Грейнджер из всех сил, старалась уловить в его словах нотки фальши и презрения. Урод чистокровный! Только прикидываешься белым и пушистым. Да ты ничем не лучше Малфоя и его дружков! Такой же подлый, как и все слизеринцы.

Буркнув грубое “спасибо” и смерив Шенбрюнна и его златокудрую подружку презрительным взглядом, Гермиона подошла к Кайнер. Вот она действительно заслуживает понимания и поддержки.

- Не переживай, — сказала она с покровительственными интонациями в голосе, положив руку на плечо слизеринке, — которая в это время стеклянными глазами смотрела в учебник по нумерологии, — все люди совершают ошибки. Нужно просто жить дальше и бороться за свое счастье. Сходи к мадам Помфри — это школьная медсестра. Она обязательно тебе поможет. И к директору Дамблдору — он разберется с этим. Мы…

- Не смей жалеть меня, Грейнджер! Ты ничего не знаешь, и не лезь в свое дело! — резко ответила Кайнер, скинув ее руку с плеча.

Встала из-за стола, покидала в сумку учебники и тетради и пулей выскочила из библиотеки. Дура! Ей помочь хотят — она ведь поняла уж


Сообщение отредактировал PPh3 - Понедельник, 22.10.2012, 13:16
 
PPh3Дата: Понедельник, 20.06.2011, 04:10 | Сообщение # 46
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Ужин закончился, и студенты нестройной толпой принялись покидать Большой Зал. Одни спешили в факультетские гостиные, другие в библиотеку, третьи — на свидания. От толпы гриффиндорцев, направляющейся через малый внутренний двор в Восточное крыло, отделился рослый крепкий парень и пошел по крытой галерее в сторону библиотеки, которую он не успел посетить, из-за того, что декан по указанию директора навязала ему маггловедение, который оказался сущей и весьма бесполезной тратой времени. Все полтора часа профессор Черити Барбедж, чистокровная волшебница, вещала о том, какие магглы глупые и беспомощные, и что за неумением колдовать они напридумывали кучу разных бесполезных вещей, которые никак не смогут помочь против Пожирателей Смерти. При этом чего-то принципиально нового о быте и культуре магглов профессор Барбедж, естественно, не рассказала, так что парень решил при первой же возможности, а именно через две недели, бросить этот предмет. Через две недели должны были начаться обязательные для всех уроки ЗОТИ, которые у Равенкло и Хаффлпаффа стояли по расписанию в это же время. Главное только, чтобы маггловедение не перенесли на одно с нумерологией время, и его, соответственно, не заставили отказаться от любимого предмета. Абсурд! Да, но в Хогвартсе он возможен. К сожалению.

После ужина дождь так и не прекратился, продолжая обрушиваться на землю холодной ровной стеной. Вода была повсюду: широкими дорожками бежала по каменным плитам наружных коридоров, водопадами сливалась с крыш и желобов. Те, кто провел в Хогвартсе не один год, поговаривали, что еще никогда начало осени не было таким холодным и дождливым. И, хотя наложенные на мантию и туфли заклинания хорошо защищали от последних двух ненастий, наложивший их знал, что лишь совсем недолго смогут они противостоять еще природным стихиям. Их бывший учитель теории магии рассказывал как-то, что магия природы есть самая сильная, могущественная и изменчивая. А та магия, которой владеют волшебники, — дар природы и лишь малая толика из всех ее богатств. Сейчас Лотар Визерхофф (а это был именно он) был полностью солидарен со своим старым учителем. Он буквально чувствовал, как слабеет его защита под действием дождя и ветра, приближаясь по экспоненте к критической отметке. Будто в бушевавшие природные стихии была вложена некая дополнительная энергия — большая, неконтролируемая, разрушающая все на своем пути. Обновил чары — стало лучше, но неизвестно — надолго ли, главное, что до библиотеки хватит.

Сзади послышались быстрые чавкающие шаги. Кто-то грубо схватил его за локоть, заставив остановиться.

- Уизерхофф, стой же ты!

Черные лохматые волосы, неровными прядями прилипшие ко лбу, очки-велосипеды, невысокая, худая угловатая фигура — Поттер.

- Чем могу быть полезен? — сухо поинтересовался Визерхофф: разборки с Поттером были ему сейчас совершенно ни к чему.

- Э… надо поговорить… — Гарри откинул со лба мокрую челку, снял очки и, протерев рукавом мантии водрузил обратно на место — изображение стоявшего перед ним парня вновь стало четким, — о кровной за… а… а-пчхи-и!.. защите.

- Тогда, мистер Поттер, пойдемте со мной в Западное крыло: мне не хотелось бы здесь промокнуть и заболеть, — Лотар медленно пошел дальше, как бы намекая Поттеру следовать за ним. — Вам, кстати, тоже не советую. Вы хоть с простыми водоотталкивающими чарами знакомы?

- Да, Гермиона показывала на третьем курсе, — ответил Гарри, кутаясь в мантию. — Чего ты все “мистер” да “мистер”? Все свои вроде как.

- Мои отношения с нынешними товарищами по факультету не располагают к дружескому обращению по имени, — подобно Малфою немец имел вредную привычку говорить длинными предложениями. — А согревающие чары? — вернулся к прежней теме.

- Гермиона накладывала как-то, — пробормотал Гарри: если “Impervius” он еще сам использовал как-то, чтобы защититься от дождя на матче по квиддичу, то согревающее заклинание даже не пытался сотворить.

- Мистер Поттер, вы вообще хоть раз пробовали сами хоть что-нибудь сделать?! — возмутился Лотар. — Без помощи мисс Грейнджер?

- Ну Гермиона, она просто самая умная у нас и больше всех знает, потому что постоянно в библиотеке сидит, — несколько виноватым голосом ответил Гарри: ему вдруг стало стыдно, что подруга действительно делает для них с Роном очень многое, что они могли бы сделать и сами. — А вообще у меня по ЗОТИ “П”.

- Что значит “П”?

- “Превосходно”. Это мой любимый предмет. А твой какой? Трансфигурация, наверное?

- Да. А какое самое сильное заклинание вы знаете… мистер Поттер? — Визерхофф немного замялся, когда понял, как комично их разговор смотрится со стороны.

Вопрос был немного провокационным: ни один здравомыслящий волшебник не станет демонстрировать свои способности перед кем, попало. И потом, знать и уметь — все-таки разные вещи.

- Меня профессор Люпин научил на третьем курсе Патронуса создавать. Люпин вообще был самый классный учитель из всех, — рот поттера расплылся в печальной улыбке.

- А он больше не преподает? — поинтересовался Визерхофф.

Подобный отзыв вызвал у него уважение к этому человеку, совершенно незнакомому, но любимому учениками и сумевшему обучить их такой сложной магии.

- Нет. Эта должность проклята, и никто не задерживается на ней дольше года, — Поттер благоразумно не стал посвящать совершенно чужого человека в “мохнатую проблему” Люпина. — Ап-ап-апчхи-и!

- Стой, Поттер, — Визерхофф резко остановил одноклассника за плечо. — Calefacto! (1) — и, сделав замысловатое движение палочкой, направил на него поток теплой, согревающей магической энергии.

- Э… спасибо, — ответил Гарри, почувствовав себя будто укутанным в теплое одеяло. Даже чары Гермионы так не согревали.

Дальше оба юноши шли молча. Гарри кутался в свою мантию, как в одеяло, а Лотар просто думал, какой сегодня неудачный день и для него, и для Карла. Вошли в небольшой пустой холл, освещаемый лишь дрожащим пламенем факелов. По крайней мере, здесь было не холодно и сухо. Лотар остановился у прохода, ведущего в соседний коридор.

- Поттер, так что ты хотел спросить о кровной защите? — раз обещал рассказать, значит, должен рассказать, тем более что здесь не было посторонних глаз и ушей.

- Я слышал, что твоя магглорожденная подруга К… Кейнер кровную защиту поставила, — сказал Поттер — посмотрев на своего нового одноклассника снизу вверх: хотя в Хогвартсе Гарри питался нормально, он так и не смог догнать своих сверстников.

Конечно, в Хогвартсе сплетни разносятся быстро, и любые факты искажаются до неузнаваемости. Вначале из его лучшего друга сделали какого-то подлеца и ловеласа, теперь про Кайнер, хотя она ему и не нравится, придумали, наверное, что она провела какой-нибудь жуткий ритуал с кровью неродившегося младенца.

- Во-первых, Анна Кайнер — не моя подруга, и до поступления в Хогвартс я ее не знал, — строго ответил Визерхофф. — Во-вторых, она могла поставить на свои вещи только самую простую защиту.

- Но как? — не унимался Гарри: когда Дамблдор говорил ему про кровную защиту матери, объясняя, почему каждое лето он должен возвращаться к Дурслям, Гарри просто верил, но ничего не понимал, и, когда случайно узнал, что кровную защиту можно поставить лишь простым, правда, темным заклинанием, у него в голове все окончательно смешалось.

- Прочитала нужное заклинание и вплела в контур свою кровь! — резко ответил Визерхофф. — Неужели это так неочевидно?

Гарри отрицательно покачал головой.

- Уу… Поттер! Магию крови обязаны представители всех чистокровных магических родов! — ели Уизли бесил Лотара своим нахальством и бестактностью, то Поттер — детской наивностью. — Как видишь, с ней даже магглорожденные знакомы. И только ты, наследник сразу двух магических родов — Поттеров и Блэков — задаешь такие глупые вопросы.

- О… — только и смог выдавить из себя Гарри: если бы не рыжие волосы и герб Гриффиндора на груди, он решил бы, что его в очередной раз отчитывает Снейп за “непроходимую гриффиндорскую тупость”.

На долю секунды к нему в голову закралась мысль, что по происхождению он даже ничуть не хуже чистокровного Малфоя, и теперь может громко заявлять слизеринцам: “Не троньте меня, наследника двух чистокровных магических родов!”, однако тут же отбросил ее: он не должен уподобляться Малфою и его дружкам, иначе чем он тогда будет лучше их?

- Э… Лотар, помнишь, как Рон сказал в поезде, что Вольдеморт убил моих родителей?

- Помню.

- Дамблдор сказал, что перед смертью мама подарила мне свою защиту, и потому я был вынужден жить у Дурслей, — сказал Поттер, уставившись в пол. Ему было тяжело говорить об этом, тяжело прокручивать события шестнадцатилетней давности и представлять, что было бы, “если бы”… — Это семья моей мамы. Они магглы и жутко ненавидят магию.

Визерхофф невольно проникся сочувствием к этому наивному пареньку искалеченным детством, наивному и ничего не знающему о своей семье, от которого, по всей видимости, скрывали даже самые элементарные знания, раз он был вынужден искать помощи у, по сути дела, совершенно чужого ему человека.

- Значит, твоя мать была магглорожденной, — уточнил Визерхофф, Поттер кивнул. — И тебя интересует, как действует твоя защита?

- Действовала, — уточнил Гарри, — Дамблдор сказал, что кровная защита действует лишь до совершеннолетия.

Лотар задумался: что-то тут определенно было нечисто, и это что-то устроил директор. Он помнил, как резко негативно отзывались о нем Карл и Кайнер, фактически обвиняя в манипулировании людьми. Удивила его и формулировка действия кровной защиты: до совершеннолетия. Кровная защита может действовать веками! Возникало впечатление, что ребенка просто заставили жить у магглов, потому что в силу своего возраста он считался недееспособным и не мог принимать самостоятельные решения.

- Гарри, защита твоей мамы не исчезла. Она по-прежнему в тебе, — сказал Визерхофф, положив руку Поттеру на плечо. — Также на тебе должна быть защита рода Поттеров, но, чтобы ее инициировать, ты должен прийти в фамильный особняк Поттеров и вступить в наследие своего рода, — миндалевидные глаза таращились на него, как два галеона: как много он, оказывается, не знал.

- Но тогда почему я должен был возвращаться к Дурслям?! — возмутился Гарри, стряхнув с плеча руку одноклассника: юноша почувствовал, будто его по-крупному обманывали последние несколько лет. — Если мамина защита действовала бы и без их дома?

- Мне это кажется странным в твоей ситуации Гарри, — задумчиво ответил Визерхофф, облокотившись на дверной косяк. — Обычно маг должен посещать родовое поместье, чтобы поддерживать уровень его защиты. Это взаимодополняющий процесс. Однако, если, предположим, все члены семьи умерли, то кровная защита может продержаться еще несколько десятков лет, как минимум — это если магический род еще молодой и не очень могущественный. Кровная защита, наложенная на жилище или просто на личную территорию, как это сделала Кайнер, предполагает, что никто не сможет попасть туда, кроме кровных родственников и тех, кого наложивший заклинание считает своими друзьями. Иными словами, если твоя мать наложила кровную защиту на дом своей сестры, то в него никто не смог бы попасть, кроме ваших родственников, а также тех, кого твоя мать считала друзьями. Поскольку она мертва, то защита держится на твоей тете и двоюродных братьях или сестрах — в меньшей степени, а также тебе самом — в большей степени, потому что ты — прямой потомок своей матери и маг.

Описание кровной защиты дома напомнило Поттеру действие заклятия доверия с той лишь разницей, что хранитель и заклинатель здесь одно и то же лицо. Но теперь ему показалось странным то, он, оказывается, должен был ездить к Дурслям, чтобы поддерживать защиту их дома, а не своего собственного, которых у него их, кстати, два. И, потом, насколько ему было известно, у тети Петуньи с его матерью всегда были очень напряженные отношения, она буквально ненавидела Лили за то, что та была волшебницей. И потому Гарри счел маловероятным, чтобы его мама, предвидя свою возможную смерть, пришла к Дурслям и наложила на их дом защиту. К тому же к ним в дом приходили многочисленные друзья Дадли, приезжала в гости тетя Мардж — их его мама не знала и уж точно не считала своими “друзьями”, значит, они не могли бы пройти через кровную защиту, следовательно, никакой кровной защиты на доме Дурслей не было.

Погруженный в сумбур мыслей, юноша осел на пол. Услышанное и собственные выводы не укладывались в голове. Наверное, Рон прав, когда говорит Гермионе, что много думать вредно. Вот он подумал и надумал, что Дамблдор неизвестно зачем упрятал его к Дурслям.

- Нет! — громко воскликнул он. — Это не правда! Дамблдор не мог так поступить со мной! Он хороший! — парень пытался убедить, скорее, самого себя.

- А здесь вы уже сами должны принять решение, лорд Поттер, — чинно сказал Визерхофф, заходя в соседний коридор. — А теперь извините, но мне пора идти.

- Лотар, стой! — Гарри подскочил с пола и догнал своего одноклассника. — Покажи, пожалуйста, то согревающее заклинание!

- Смотри и учись! — Лотар подошел к Поттеру и, взяв его руку в свою, принялся выводить аккуратный пятилучевой контур, замкнутый в круг. — Повторяй за мной: Ca-le-fa-cto-r (2)!

- Ca-le-fa-ctor! — повторил юноша, почувствовав, как в прошлый раз будто его из воронки обволакивает теплой магической энергией, только на сей раз последняя исходила из его палочки и была направлена на него самого. — А почему в этот раз надо “r” на конце добавлять.

- Пассивный залог, — пояснил немец, — ты направляешь действие заклинания сам на себя. Советую выучить латынь — крайне полезный для любого волшебника язык. Все, мне пора. Желаю тебе с пользой провести этот вечер, Поттер, — и, развернувшись на каблуках, зашагал дальше по коридору к лестнице.

- Удачи, — тихо ответил Гарри, со всех ног устремившись к Гриффиндорской башне.

Конечно, ему обо всем следовало рассказать Дамблдору, а то вдруг это очередной шпион Министерства или Вольдеморта пришел дискредитировать его в глазах преданных сторонников. Но Дамблдора, как назло, не было в школе, и потому Гарри был вынужден остаться наедине со своими мыслями. Гермиона наверняка пойдет в библиотеку, чтобы разобраться с этим вопросом, а ему посоветует к директору сходить. Рон, который ненавидит Визерхоффа, скажет, что тот чушь полную наплел. Джинни… Гарри почему-то совершенно не знал, что ему мола бы сказать Джинни в такой ситуации, но что-то подсказывало, что ей об этом точно не следует говорить. А интуиция Гарри еще никогда не подводила.

* * *


Гермиона чувствовала себя усталой и разбитой. Хотелось лечь в кровать, завернуться в одеяло и ничего не чувствовать. Нельзя! Она должна быть сильной. Просто она еще не привыкла чувствовать Рона так близко, не привыкла к его грубоватым, слишком поспешным ласкам. Наивная! Она знает Рона Уизли уже седьмой год, и глупо было понадеяться, что именно в этот вечер он вдруг превратится в принца на белом коне.

Говорят, завидовать плохо, но именно сейчас Гермиона Грейнджер сильно завидовала своей подруге Джинни Уизли, что у них с Гарри все получается, что они счастливы и получают удовольствие от обоюдной близости, в то время как она сама мечтала, лишь бы Рон быстрее перестал ее тискать, получил свое и ушел. Гарри с Джинни уже “того”, в то время как ее начинало тошнить, стоило лишь представить их с Роном первый раз. Джинни говорит, что от интимной близости надо получать максимум удовольствия и меньше думать о последствиях — ведь для этого есть парни, а она, наоборот, воспринимает близость как отработку, наказание за право любить. Может быть, она “ненормальная”? Ей приходилось и раньше слышать от сверстников обвинения в своей “ненормальности”, но они относились исключительно к ее двинутости на учебе, и от них еще можно было отгородиться — ведь права она. Теперь же ее словно тыкали носом: ты не можешь, ты несостоятельная, ты неудачница, трусиха. И это било гораздо сильнее, чем все обзывательства и придирки прошлых лет. Нужно просто сделать это, переступить через себя, но она не могла, не хотела.

Девушка впервые столкнулась с конфликтом собственных желаний, интересов и внешних ожиданий, принципов соответствия, и не могла выбрать, что ей важнее, без ущерба себе.

Думать так можно было еще долго, но еще нужно было подготовить на завтра зельеварение и проверить, что написали мальчики. И навести порядок в классе после их с Роном “свидания”. Встала с кушетки, быстро натянула блузку, накинула мантию — в классе было холодно. Как могла, расправила складки и помятости на одежде — бытовые заклинания были единственным разделом магии, который молодая колдунья так и не могла освоить. Превратила кушетку обратно в парту, расставила столы, как было вначале. Вроде похоже. Взяла сумку и вышла из класса.
Гермионе повезло, что идти до родной факультетской гостиной оказалось не очень далеко, и по пути ей почти никто не встретился — близилось время отбоя, и все младшие уже должны быть в общежитии. А старшие… они поймут. Стоило ей войти в гостиную, как у ее ног тут же появился любимый кот Косолап. Полукнизл с довольным урчанием потерся о лодыжки своей хозяйки и вопросительно мяукнул.

- Лапик, ты ждал меня! — воскликнула девушка, взяв любимого питомца на руки.

Кот замурлыкал, почувствовав, как хозяйка прижала его к своему сердцу. Он ее всегда поймет, он никогда не предаст ее, он всегда будет с ней, как бы этот лохматый рыжий грубиян не пытался его выжить. Косолапа Уизли не любил теперь уже из ревности: как это, его любимая Миона на какого-то кота смотрит и то с большей лаской и нежностью, чем на своего парня. И вообще Косолап считал, что младший самец из рыжей семейки не достоит его хозяйки, не дорос еще.

Неожиданно Гермиона почувствовала, что кот пытается вырваться, и отпустила его. В гостиной было пусто, только огонь весело потрескивал в камине. Часы показывали десять. Неужели все ушли спать? Было еще не очень поздно, и старшекурсники в это время частенько устраивались в уютных креслах и диванах и болтали или играли порой по глубокой ночи, нередко мешая всем остальным, кто не разделял подобных забав. Сейчас же не было никого, из тех, кого староста привыкла видеть: Лаванда с Парвати не обсуждали моду и гороскопы; Гарри не целовался с Джинни, и вокруг них не бегал Колин Криви с фотоаппаратом; Дин Томас и Симус Финниган не хохотали над маггловскими комиксами; а Пикс, Кут и Демельза не играли во взрывающиеся карты, собирая вокруг себя почти весь пятый и шестой курс.

Косолап остановился посреди комнаты и громко мяукнул, задрав пушистый хвост трубой, как бы предлагая следовать за ним. Девушка послушалась: ей это напомнило забавную детскую игру из серии “пойдем, я тебе кое-что покажу”. Обогнула пару высоких кресел и шатких столиков. Эту часть гостиной не было видно со входа, на первый взгляд, здесь было темно и неуютно, прохладно, ибо сюда уже не доставало тепло камина. Зато отсюда отлично просматривалась площадка перед камином, где любили в массе своей собираться студенты. Очень удобное место для того, чтобы сидеть и готовить уроки, например, и наблюдать за всеми. Полукнизл еще раз мяукнул и запрыгнул на колени к Лотару Визерхоффу, сидевшему в высоком кресле у окна.

- Du bist also zurück, du, Schalk! /нем. Вернулся, проказник!/ — ласково сказал парень, оторвавшись от конспекта по зельеварению, и погладил кота, отчего тот довольно замурлыкал и прикрыл свои большие желтые глаза. — У вас очень хороший кот, мисс Грейнджер, — улыбнувшись, добавил он, и встал с кресла, убрав предварительно с колен Косолапа, которому это явно не очень понравилось.

Девушка почувствовала себя неловко. Визерхофф был ей приятен, и ее грызло чувство вины перед Роном: мало того, что каждый раз, когда они с Роном остаются наедине, она мечтает, чтобы все поскорее закончилось, так теперь еще и на другого парня заглядывается. А ведь он чистокровный и дружит со слизеринцами.

- Э… Лотар, что ты учишь? — Грейнджер первая нарушила повисшее между ними неловкое молчание.

- Свойства ингредиентов для зелий “Sanquis ebulliens (3)” и “Paraclesis iatrousa (4)”, которые идут дальше по учебнику. Я думаю, что профессор Снейп обязательно потребует, чтобы мы знали эти рецепты наизусть.

- Ты по Любациусу Бораго учишь? — поинтересовалась Гермиона.

- Да, но завтра перед уроком надо будет спросить у Карла, нет ли у этих зелий каких-нибудь особенностей, о которых господин Бораго любезно умолчал.

Девушке не нравилась дружба ее одноклассника со слизеринцем (пусть они и были знакомы до Хогвартса), ровно как и то, что они не сильно жаловали местные авторитеты (у Карла он спросит, когда есть четкая инструкция, которую надо выполнять), но она предпочла воздержаться от комментариев.

- Не хотите присоединиться, мисс Грейнджер?

- А? Да, конечно, — девушка принялась выкладывать на стол учебники, пергаменты и перья.

Гермиона боялась, что их вместе может увидеть Рон. С другой стороны, ей показалось, что отказываться в данной ситуации невежливо, тем более что они будут просто учить уроки.

- Позвольте, мисс Грейнджер, — Визерхофф отодвинул кресло напротив его, приглашая сесть.

Гермиона послушалась. Косолап тут же запрыгнул на колени к хозяйке и, свернувшись калачиком, замурлыкал. Визерхофф аккуратно пододвинул кресло обратно к столу, после чего вернулся на свое место. Повисла тишина, нарушаемая лишь шорохом страниц, скрипом перьев по пергаменту, шепоту студентов, обсуждавших иногда тот или иной компонент в зельях, и довольным урчанием рыжего кота-полукниззла.

Немного позже в спальне мальчиков…

- Эй, Гарри ты куда собрался? — шепнул Рон, когда его друг, до этого с меланхоличным выражением лица сидевший на подоконнике, вдруг встал и подошел к своему сундуку, из которого тут же достал легкую серебристую материю — мантию-невидимку.

Рону всегда нравилось ходить по ночному Хогвартсу. Ведь это же клево: всем нельзя, а нам можно! К тому же, это отличный шанс пошпионить за кем-нибудь из слизеринцев или найти какой-нибудь тайник.

- Мне надо подумать, — так же шепотом ответил Гарри, оглянувшись по сторонам: Невилл спал, обняв подушку, и видел, наверное, уже десятый сон; Дина и Симуса вообще не было в постелях.

- Подумать? — удивился рыжик, съев очередной пирожок из тех, что прислала вчера мама с Сычиком.

На темно-красное покрывало тут же упало несколько крошек.

- Ну… э… мне просто Уизерофф рассказал кое-что недавно про магию крови.

- И ты ему поверил? Этому змею в львиной шкуре? — возмутился Рон. — Да он что угодно наплести может, как и его дружок-слизеринец.

Оба мальчика вспомнили, как Шенбрюнн сказал им в поезде, что Дамблдор с Гриндевальдом в молодости дружил. Да как он посмел клеветать на Дамблдора, который всегда боролся за добро и справедливость! Которого даже Сами-знаете-кто боится!

Именно такой реакции и ожидал Гарри от лучшего друга. Он заметил, что и Визерхофф и его друг Шенбрюнн смотрят на всех немного свысока, уверенно, хотя они тут и новички. Но при этом, показалось, Поттеру, Визерхофф был с ним совершенно искренен, когда рассказывал про кровную защиту. Да и врать ему нет смысла, если он только не шпион какой-нибудь — Гарри вспомнил, как на него остро реагировали люди, стоило ему появиться где-нибудь в общественном месте, например, в Косом Переулке или больнице Св. Мунго (поэтому с ними всегда ходил Грозный Глаз Хмури, которой одним взглядом отваживал не дававших прохода фанатов), в то время как этим иностранцам до него не было ровно никакого дела. Но ведь не мог же Дамблдор, великий светлый волшебник так с ним поступить! Может быть, у них в стране магия просто другая, не такая, как в Англии?

(1) (лат.) Согреваю!

(2) (лат.) Согреваюсь!

(3) (лат.) “Кипящая кровь” — яд, неопределимый на вкус и запах; при всасывании в кровь приводит к быстрому повышению температуры тела и денатурации гемоглобина, за что и получил такое название. Противоядие необходимо ввести в течение пяти минут с момента принятия яда.

(4) (греч.) “Исцеляющее утешение” — медицинское зелье психотропного характера; приводит к искажению эмоционального восприятия; используется, как правило, для лечения продолжительной депрессии и при суицидальном настроении; при длительном применении вызывает повышенную доверчивость и наивность, восприятию действительности как некого долженствования (если это случилось, значит, так должно быть), притупляет активность головного мозга; при передозировке может вызвать химическую кому.


Сообщение отредактировал PPh3 - Понедельник, 22.10.2012, 13:20
 
PPh3Дата: Понедельник, 20.06.2011, 04:17 | Сообщение # 47
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Может, прогуляемся? — предложил Уизли, доев последний пирожок в коробке. — Заодно посмотрим, как там Гермиона.

- Хорошо, идем.

Хотя Гарри, как он уже озвучил, хотелось побыть одному и подумать, он, тем не менее, не хотел обижать друга, а прогуляться в тишине, вдали от любопытных глаз и впрямь не помешает.

Парни вышли из спальни мальчиков и спустились в общую гостиную. Было темно, лишь небольшой огонь в камине слабо освещал стоявшие рядом пару кресел и диван, которые они с Джинни и Гермионой всегда любили занимать во время совместных посиделок и разговоров. На стенах и потолке плясали тени, исполняя причудливый танец африканских племен. Парни удивились, что их подруги нигде не было видно: неужели до сих пор сидит в библиотеке? Или уже легла спать?

- Смотри! — Гарри обратил внимание друга на мягкий золотистый свет на другом конце комнаты.

Круглой гостиная львиного факультета казалась лишь со входа. На самом деле, если обойти ее от начала до конца, то можно было обнаружить две резные деревянные арки, за которыми открывалась другая часть комнаты. К вящей досаде Рона, она обнаружили Гермиону не одну, а в обществе павлина Визерхоффа. Оба молча сидели за столом друг напротив друга и что-то писали с сосредоточенным выражением на лицах, периодически заглядывая в учебник, причем немец делал это чаще. Поттера и Уизли аж распирало от гордости: все-таки их Гермиона умнее, чем какой-то аристократишка, возомнивший невесть что.

Друзья подошли ближе, чтобы узнать, что же учат в данный момент их одноклассники. Понятно, зельеварение. Скукота… Гермиона наверняка их сочинения о свойствах и методах приготовления зелья ясности ума, которое они варили на прошлом уроке, разнесет в пух и прах не хуже Снейпа.

Визерхофф дописал последнее предложение и поставил точку. Как и в конспекте по трансфигурации, его почерк был разборчивый аккуратный, с небольшим наклоном вправо. Вот бы у него списать как-нибудь. Парень потянулся, подавив зевок, и принялся собирать со стола учебные принадлежности.

- Ты уже закончил, Лотар? — поинтересовалась Гермиона, оторвавшись от своей работы.

Только сейчас он заметил, что она пишет неаккуратным почерком, слишком быстро и не так подробно, как обычно. Да и сам лист пергамента был небольшой и напоминал скорее черновик, чем свиток или тетрадь, в которой было принято сдавать домашнее задание преподавателям.

- Да, закончил, — ответил Визерхофф уставшим голосом; теперь он просто сидел в кресле и отдыхал, поза его была расслабленной. — И вам тоже советую закругляться, мисс Грейнджер.

- Лотар, не жди меня… — не менее уставшим голосом ответила девушка, в желтом свете лампы ее лицо казалось бледным и осунувшимся, под глазами залегли большие темные круги. — Не надо меня провожать…

На этой фразе Рон покраснел, как рак, и сжал руки в кулаки. Осталось только заскрипеть зубами и начать ругаться. Гарри почти физически ощущал исходящую от друга ненависть к Визерхоффу. Он так и не смог разобраться в своем отношении к немцу — вроде бы тот никому ничего плохого не сделал и помог ему, Гарри, разобраться с некоторыми вопросами. С другой стороны, он должен поддержать Рона, ибо заметил, что со всего Гриффиндора Визерхофф общается только с Гермионой, и потому не безосновательно предполагал, что тот может увести ее у Рона. Ну а с третьей стороны, если Рон сейчас не успокоиться, то они могут выдать себя, поэтому Гарри, ткнув друга локтем в бок, оттащил его назад, чтобы Визерхофф, которому приспичило встать с кресла, не наткнулся на них случайно.

- … мне еще работы Гарри и Рона надо поправить.

- Мисс Грейнджер. Прекратите. Делать. Домашние задания. За ваших друзей, — строго отчеканил Лотар, положив одну руку на стол и держа портфель в другой; он смотрел на девушку сверху вниз, с чувством собственной правоты и осознанием того, что должен раскрыть ей глаза. — Перестаньте позволять себя использовать, — щеки Гермионы тут же вспыхнули румянцем, — и начните себя уважать, наконец!

От такой нотации девушка только вжалась в кресло, ухватившись со всей силы в подлокотники, и вытаращила глаза. Как он смеет указывать ей, что ей делать?! Как он смеет оскорблять ее друзей?! Наверное, внутри он действительно слизеринец, раз считает, что друзьям не нужно помогать.

Разрежение пространства… Лотар почувствовал его возле себя, когда закончил писать. Вначале он списал это на усталость и трудный, насыщенный день. Но когда он встал и подошел к Грейнджер, это ощущение никуда не исчезло, только лишь как будто отдалилось. Углубленно изучая трансфигурацию, он случайно натолкнулся на один любопытный факт, а именно: большинство заклинаний сокрытия можно было условно интерпретировать как разрежение пространства внутри области сокрытия. Здесь же область разрежения ощущалась весьма тонко и не давала практически никакого магического фона, в отличие от того Дезиллюминационного заклятия. Неужели Уизли изобрел какой-нибудь хитроумный способ спрятаться, чтобы шпионить за ним?

- Лотар, что с тобой? Что-то случилось? — с тревогой в голосе спросила Гермиона, увидев, как ее одноклассник будто прощупывает воздух, держа в правой руке волшебную палочку — отполированное гладкое дерево красиво переливалось червонным золотом в неверном свете лампы, притягивая к себе взгляд.

А про себя подумала: только бы Гарри с Роном чего-нибудь не начудили. Грейнджер прекрасно помнила, что с тех пор, как Гарри получил отцовскую мантию-невидимку, не проходило и недели, чтобы они с Роном, а иногда и с ней вместе, не выбрались куда-нибудь ночью. Повод можно было найти самый разный: от похода тайком в Запретную Секцию до слежки за Малфоем/Снейпом/Амбридж.

- Здесь кто-то есть, мисс Грейнджер. Сидите на месте и не двигайтесь, — сказал Визерхофф, по-прежнему глядя в пространство перед собой. — На всякий случай достаньте волшебную палочку. Finita (5)! Finita absoluta (6)! Actum remanentem revelo (7)!

Ничего не произошло. Тонкое разрежение по-прежнему ощущалось, но уже слабее, будто его центр отдалился. Здесь точно кто-то есть!

- *Petrificus totalus!* — несколько раз повторил Лотар, разбрасывая заклятья по всей области разрежения.

Что-то невидимое с гулким стуком тут же упало на пол. Гермиона прикрыла рот обеими руками и подошла к однокласснику. Тот, однако, не спешил заканчивать, явно задавшись целью идентифицировать столь странную находку. Вначале он решил, что это арканический вариант чар невидимости, которые, естественно, не выявились бы общими заклинаниями.

- Lumen! — яркий белый свет осветил часть комнаты: столы, стулья, кресла, старинные выцветшие гобелены на стенах, мягкие узорчатые, порядком вытертые ковры на полу и кусок старого, поношенного ботинка.

Понятно, значит, мантия-невидимка. Только необычная. Скорее всего, семейный артефакт: обычные плащи с наложенными на них чарами невидимости давали, как правило, сильный рассеивающий магический фон, что означало одновременно недолговременность их действия. Осторожно поддел пальцами легкую, почти невесомую материю, покрытую тонким серебристым, будто вытканным из лунного света узором, увидев застывшее в злобной гримасе лицо Уизли и с выражением крайнего удивления — Поттера.

- Finita!

Мальчишки тут же зашевелились. Грейнджер по-прежнему стояла с выражением шока на лице, прикрыв рот руками. Еще никто никогда не обнаруживал их вот так под мантией-невидимкой, даже если они были в шаге от провала. Она ожидала, что Визерхофф начнет сейчас читать Гарри и Рону нотацию о нарушении правил — к последнему он относился еще нетерпимее, чем она сама на первом курсе. Удивило ее, причем весьма неприятно, другое — они за ней следили. Это что за дружба такая, когда “друзья” не доверяют друг другу? Или там, где начинается любовь, заканчивается доверие и дружба?

- Вставайте! — строго сказал Визерхофф. — Чья это мантия? — он по-прежнему держал ее в свободной руке.

- Моя, — неуверенно пробормотал Гарри, неуклюже поднявшись с пола.

- Я понимаю, Поттер, что от тебя скрыли по каким-то причинам ряд фактов, которые должен знать любой уважающий себя волшебник, тем более принадлежащий к древнему чистокровному роду, — также строго продолжал Визерхофф, после того, как отдал Гарри его мантию, — но использовать столь ценные семейные артефакты для детских шалостей — это верх глупости и безрассудства!

Юноша стоял, потупив взор: точно также его отчитывал Ремус на третьем курсе, когда он без разрешения под этой же мантией ушел в Хогсмид, где не обошлось без очередной стычки с Малфоем. Визерхофф действительно чем-то напоминал ему Ремуса — если его разговорить, то он начинал вполне нормально общаться и, к тому же, мог рассказать много нового. А Сириус говорил, что Люпин был их совестью в школьные годы. Да и мама его по рассказам знавших ее людей, тоже была очень строгая и правильная. Почти как их Гермиона.

Рону же было не до сравнения их нового одноклассника с Люмином, МакГонагалл или кем-то еще из учителей. Его просто бесило то, что этот хвастун-аристократишка снова ошивается вокруг его Мионы и что он обнаружил их Гарри под мантией-невидимкой, когда не должен был.

- Ты! Ты! — только и смог выдавить Уизли, покраснев от гнева, и кинулся с кулаками на Визерхоффа.

- *Protego!* — и тут же отлетел в сторону, приложившись головой о ближайший стул.

- Рон! — Гермиона тут же кинулась к своему парню и обхватила его голову руками.

Гарри все это время стоял в стороне и пока не знал, что делать. Ему казалось, что он должен поддержать друга, помочь ему, и, в то же время, ему показалось, что неправ в данной ситуации был Рон: ведь Визерхофф с Гермионой просто учили вместе зельеварение и больше ничего, да и после язвительных замечаний Снейпа пора уже научиться не реагировать на подобные нотации. Как будто их Гермиона никогда не читала?

- Ты! — Уизли, видимо, пришел в себя. — Как ты смела якшаться с этим хмырем! — и со всей силы оттолкнул от себя девушку, которую тут же подхватил Визерхофф.

- Немедленно извинись перед мисс Грейнджер! — потребовал Лотар, пригрозив Уизли палочкой.

Девушка же переводила затравленный взгляд со своего парня, который только грубо оттолкнул и ударил ее, на Визерхоффа, одной рукой прижимавшего ее к себе за плечи. Рядом с ним она чувствовала себя беззащитной и, в то же время, в безопасности.

- Это я должен извиниться перед этой ней?! — удивился Уизли, уже поднявшись на ноги; с его лица не сходили красные пятна, а на скулах играли желваки. — Когда она сбежала к тому, кто побогаче и такой же ботаник, как она? — и выжидающим взглядом посмотрел на Поттера, намекая, чтобы тот его поддержал.

- Э… Рон, но ведь Гермиона никуда от нас не сбегала, — робко возразил Гарри, но друг его уже не слушал.

- Хрясь!

Визерхофф, ожидавший продолжения словесного поединка, но не кулачного боя, больно приложился о кресло, едва успев оттолкнуть Гермиону, чтобы кулак Уизли случайно не проехался еще и по ней. Палочка вылетела из руки, разбитая губа неприятно саднила, перед глазами прыгали темные точки. Грейнджер куда-то исчезла: правильно, пусть уходит отсюда подальше. Поттер так и стоял на месте с мантией-невидимкой в руках и хлопал глазами. Резкий рывок сверху — Лотар едва успел увернуться и перехватить Уизли за запястья. В бою по-маггловски тот оказался неслабым противником. Какое-то время парни злобно сверлили друг друга взглядами и пихались, пока Рон, ухватившись обеими руками за челюсть, не отлетел назад, врезавшись в стол, который тут же завалился на три ножки.

- Accio meine Zauberstab! /нем. Accio моя волшебная палочка!/ — громко сказал Визерхофф, поднявшись с пола, и палочка из красного дерева тут же оказалась в руке хозяина; сейчас он являл собой не лучшее зрелище: разбитая губа по-прежнему кровоточила, мантия помялась и съехала на бок, от рубашки оторвалась, а аккуратно причесанные несколькими минутами назад волосы теперь торчали в разные стороны. — Incarcero! — и магические веревки тут же опутали вставшего на четвереньки Уизли.

Повисла немая сцена: Уизли, заткнутый невербальным “Silentium”, мычал и дергался, пытаясь освободиться от пут; напротив него, согнушашись, стоял Визерхофф, одной рукой держа палочку, а другой схватившись за бок; и замыкал образовавшийся треугольник Гарри Поттер, стоявший с отвисшей челюстью и не знавший, что предпринять.

- Что здесь происходит? — строго спросила вошедшая в гостиную вместе с Гермионой профессор МакГонагалл, одетая в клетчатую шотландскую мантию. — Мистер Уизерхофф, немедленно расколдуйте мистера Уизли! Мистер Поттер, что у вас в руках делает мантия-невидимка? Отбой для вас существует так же, как и для всех остальных учеников.

- Этот слизеринский ублюдок…

- Следите за языком, мистер Уизли.

- Он настраивал Гермиону против нас с Гарри и пытался ее соблазнить! — Рон полным ненависти взглядом посмотрел на Лотара, было заметно, что его челюсть немного перекосилась.

- Мистер Уизерхофф, такое поведение недостойно для ученика факультета Гриффиндор. Мне придется занести этот… инцидент в ваше личное дело, — с выражением искреннего сожаления в голосе сказала МакГонагалл.

- Извините, мадам, но, может быть, вы согласитесь выслушать и другую сторону? — предложил Лотар, приложив платок к губе и опустив палочку.

- Слушаю вас, мистер Уизерхофф. А вы, мистер Уизли, помолчите, пожалуйста, — приказала декан Гриффиндора, увидев, как Рон открыл рот в попытке что-то сказать.

- Мы с мисс Грейнджер сидели и учили зельевание, — начал Визерхофф. — Мисс Грейнджер, а также мистер Поттер и мистер Уизли, если в них вдруг взыграет совесть, вам подтвердят это, — и тут же получил в ответ злобный взгляд Уизли, растерянный — Грейнджер, неуверенный — Поттера и сердитый — своего декана. — Я сказал мисс Грейнджер, чтобы она перестала делать домашние работы за своих друзей и начала уважать себя, — профессор вдруг мрачно кивнула, — именно эти мои слова мистер Уизли интерпретировал как то, что я настраиваю мисс Грейнджер против них.

Если раньше профессор МакГонагалл надеялась на то, что мисс Грейнджер просто упорно заставляет Поттера и Уизли учить уроки и потом проверяет их — ведь у обоих домашние задания были в среднем на “У+”-“В”, и часто списывала на волнение или стресс, когда они, отвечая устно, начинали говорить невпопад, какими-то примитивными фразами, то слова Визерохоффа заставили ее посмотреть на ситуацию с другой точки зрения, более циничной и более прозаичной. Она надеялась, что после поручения Альбуса у мальчишек прибавится ответственности, но они слова директора о совеем особом положении восприняли, видимо, совершенно поздругому.

- Но мистер Уизли сказал также, что вы пытались отбить у него мисс Грейнджер. Вы же в курсе, что они встречаются?

- Да, это так, профессор, но я прошу выслушать меня до конца, — сказал Лотар; в нем смешались досада на рыжего и страх перед деканом, что она может принять сторону директорских любимчиков, а в его личном деле появится очень нехорошая запись, которая может сильно испортить его репутацию. Получив утвердительный кивок от профессора МакГонагалл, он продолжил. — Я понял, что в гостиной кто-то есть и применил заклинания отменяющие и для обнаружения скрытых чар, а также “Petrificus totalus”. Так я узнал, что это были мистер Поттер и мистер Уизли, скрывающиеся под мантией-невидимкой.

- Зачем мистеру Поттеру и мистеру Уизли шпионить за вами? — с нотками скепсиса в голосе спросила МакГонагалл.

- Я не знаю, зачем это мистеру Поттеру, профессор, но мистер Уизли, как вы слышали, по какой-то причине вообразил, что я имею виды на мисс Грейнджер.

- Мистер Уизли, как вы можете подтвердить ваши слова?

- Он обнял Гермиону за талию! — воскликнул Уизли.

- Я просто поймал ее, чтобы она не упала, когда мистер Уизли оттолкнул ее.
- Все было именно так, мисс Грейнджер?

Гермиона молчала, но красное лицо и заплаканные глаза говорили сами за себя.

- Мистер Поттер, а что вы делали ночью не в своей постели?

- А? Я?.. Ничего, — замялся Гарри, который мечтал лишь о том, чтобы побыстрее закончился этот дурацкий день, и завтра было все, как раньше.

- Мисс Грейнджер, это правда, что вы делали домашнюю работу за мистера Поттера и мистера Уизли?

Гермиона молчала: она испугалась. Ей не хотелось врать декану. Ей действительно надоело каждый раз, в ущерб своему времени, когда у нее и так предметов намного больше, чем у них, переписывать за мальчиков домашние задания да еще так, чтобы учителя не догадывались, что это была именно она (хотя Снейп, наверное, догадывался, раз даже за переписанные ею работы ставил “Тролля”), в то время как они или спали, или предавались безделью. Надоело, что мальчики действительно воспринимают это как должное и вообще не садятся за книжки. Надоело, что она вечно “должна”, в противном случае она — не друг. Но также ей не хотелось предавать своих пусть ленивых и вспыльчивых, но верных друзей, которые были с ней все годы учебы в Хогвартсе.

- Я… я… Нет! — девушка отчаянно замотала головой. — Я просто проверяла сочинения Гарри и Рона.

От нее не укрылось, как грустно и одновременно снисходительно посмотрел на нее Визерхофф. Кровь у него на губе уже высохла, а платок он убрал обратно в карман мантии. Лишь его потрепанный вид, как и Уизли, напоминал о произошедшей несколькими минутами ранее стычке между ними.

- Что ж, я думаю, инцидент исчерпан, — подвела итог профессор МакГонагалл. — Со всех троих по пятьдесят баллов.

Глаза Гермионы тут же стали размером с галеон, со страха она тут же прикрыла открывшийся рот руками.

- Не с вас, мисс Грейнджер, — успокоила она свою любимую ученицу, — а с мистера Поттера, мистера Уизли и мистера Уизерхоффа — за нарушение режима и маггловскую драку в гостиной!

- А почему с меня баллы тоже сняли, мэм? — с невинным выражением лица поинтересовался Гарри. — Я ведь не дрался.

- Вы тоже были не в постели, мистер Поттер. А, будучи свидетелем драки, не попытались разнять дерущихся. Гриффиндорцы не должны оставаться в стороне, когда совершается зло и насилие, мистер Поттер, не только по вине Того-кого-нельзя-называть и его сторонников, но даже в повседневной жизни. И чтобы инцидентов, подобных сегодняшнему, больше не было! Ясно?

- Да, профессор МакГонагалл, — хором ответили студенты.

- А теперь все идите по своим спальням! Живо!

Студентам ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Придя в спальню, Гарри и Рон обнаружили, что Дин и Симус уже вернулись и теперь сидят на кровати Дина под пологом с зажженным “Lumen”, и тихо смеются над чем-то. Невилл по-прежнему спал сном младенца. Парни переоделись в пижамы и легли в постели. Рон сразу же уснул и принялся во сне колотить подушку, а Гарри какое-то время смотрел в потолок, пытаясь уложить сумбур мыслей во что-то удобоваримое, но так и не преуспел в этом. Последнее, что он увидел перед тем, как погрузиться в объятья Морфея, — как кровать Визерхоффа вспыхнула ярким красным светом и тут же погасла.

Визерхофф в который раз поблагодарил всех богов, что его кровать оказалась в углу, и от кровати Уизли ее отделяли кровати Поттера, Томаса, Финнигана и Лонгоботтома. Он несильно представлял, на что еще способен Уизли, кроме глупого махания кулаками, но последнего ему сегодня хватило с лихвой. Смазал губу настойкой ясенца — к утру от раны не должно было остаться ни следа. Ему не хотелось предстать на следующее утро перед любимой девушкой в “боевых ранениях”, как и в принципе давать друзьям лишний повод для беспокойства. Расплывшийся на боку синяк неприятно колол — если после настойки растопырника к утру не пройдет само, надо будет после зельеварения (как раз будет окно) зайти к школьной медсестре на осмотр. Сон, как назло, не шел, хотя Томас и Финниган перестали смеяться и разошлись по своим кроватям. Лишь Уизли со всей мочи колотил подушку. Это не есть хорошо. Хотя на его постель и на все вещи были наложены охранные чары, они были не очень сильными, и их можно было легко разрушить — сделано это было скорее для отвода глаз, чтобы лишний раз не лезли. А уж чтобы его застали врасплох, во сне, и набили морду — этого совсем не хотелось. Пожалуй, все-таки следует повторить прием Кайнер и поставить кровную защиту, чем Визерхофф и занялся перед тем, как окончательно лечь спать.

* * *


Пятница…

Рон и Гермиона поднялись в спальню мальчиков. Кроме них, там действительно никого не было. Да и в гостиной было подозрительно пусто. Неужели всех заранее выгнал?

До этого Грейнджер сидела в библиотеке и готовила перевод по рунам, куда снова, на потеху местным завсегдатаям, явился Уизли и принялся весьма настойчиво намекать, чтобы она уделило ему время — ведь они встречаются, а для домашних работ у нее будут целые выходные. А еще раньше, утром перед завтраком он встретил ее у лестницы, ведущей в женские спальни, в чистой, выглаженной одежде, умытый и причесанный, с букетом цветов в руках и начал слезно, у всех на виду, извиняться и признаваться в любви. Как тут было не устоять?

Парень выхватил у девушки сумку с учебниками и небрежно отшвырнул к стенке. Когда она попыталась возразить, он тут же закрыл ей рот страстным поцелуем и повалил на кровать. В перерывах между ласками и поцелуями она едва успела задернуть полог и поставить заглушающие чары — Рон все любил делать очень громко. Казалось, он вообще не замечал, что девушка как-то не очень активно ведет себя. Для него было важно, что она позволяла. А если не позволяла, значит, не друг.

Они уже успели и наобниматься, и нацеловаться, и потискаться — в этот раз, заметила Гермиона, они закончили быстрее, чем вчера, да и в мягкой постели этим заниматься было намного удобнее, чем на жесткой парте, и иногда даже приятно. Рон поцеловал ей коленку, после чего принялся прокладывать слюнявую дорожку дальше, вверх по бедру. Это немного интриговало… и возбуждало.

- Миона, а, может, “того”? — предложил Рон, нависнув над ней и задрав юбку. — Гарри и Джинни… сейчас в комнате-по-требованию и тоже “того”… — от возбуждения он тяжело дышал.

- Нет, Рон! Я еще не готова! — отчаянно замотав головой, ответила девушка, вернув юбку на место и для надежности придержав ее руками — возникшее только что желание и возбуждение как рукой сняло.

- Ну давай, Миона? — продолжал уговаривать рыжик, сев на колени между ее ног и убрав руки с юбки — Гермиона почти физически ощущала его желание, к горлу подступала дурнота. — Ты же любишь меня? — в его глазах так и горел огонь страсти — и потянулся к спрятанным под юбкой трусикам.

Хрясь! Пощечины он точно не ожидал. Пока Рон сидел на кровати в той же позе, хватался руками за горевшую щеку и обзывался последними словами, Гермиона быстро накинула мантию и, призвав остальные вещи и запихнув их в сумку, тут же выбежала из спальни. Бежала она долго и без оглядки, пока случайно не остановилась у входа в женский туалет. Умылась, привела себя в порядок, по-человечески оделась. Из глаз текли непрошенные слезы. За что? Почему любить — это значит делать только то, что тебе не приятно, ущемлять себя. До своих отношений с Роном девушка была уверена, что любовь — это самое прекрасное чувство на Земле, которое заставляет человека радоваться жизни, возвышает, одухотворяет. Именно такое послевкусие осталось у нее после недолгих ухаживаний Виктора — что-то терпкое, красивое и приятное. Но Виктора она любила исключительно как друга, как Гарри, и они расстались друзьями. Настоящая же любовь, как она считала свои чувства к Рону, принесла ей лишь обиду и разочарование. Получается, в любви кто-то один должен жертвовать всем, наступать себе на горло, а другой — получать все, что пожелает? Это же несправедливо!

Грейнджер не знала, сколько времени она проплакала, вот так глупо облокотившись на раковину и лишь потому, как помещение, в котором не горел свет, погрузилась в синеватый полумрак, поняла, что достаточно долго. Вышла в коридор. Заранее идти в Большой Зал не хотелось — там обязательно будут слизеринцы, которые ту же начнут ее высмеивать. И не хотелось в библиотеку — ей казалось, что там все непременно будут смотреть на нее. Ей вообще никого не хотелось сейчас видеть, не хотелось встречаться с кем-нибудь из друзей или знакомых.

Решив, что до ужина есть еще немного времени, девушка решила погулять на улице, надеясь, что свежий воздух отрезвит ее мысли. Она просто шла по коридору трансфигурации, смотря перед собой чисто механически — чтобы не врезаться в кого-нибудь, однако, на ее счастье, ее почти никто не попался — большинство гриффиндорцев не спешило заранее приходить на трапезы. Да и зачем делать крюк через внутренние дворы и галереи, когда можно срезать напрямую, только под открытым небом?

Она шла быстро, смотря исключительно себе под ноги, и потому не заметила идущую ей навстречу группу из трех человек. И этими тремя оказались Визерхофф, Шенбрюнн и Миллер. Гермиона не могла понять, почему она их боится и старается избегать (болгар и французов не боялась ведь на четвертом курсе), и ревность Рона была здесь не главной причиной. Сами по себе они внушали ей страх и недоверие. На хаффлпаффку Миллер ей было по большому счету наплевать: кроме смазливой мордашки у нее ничего больше не было, и потому ее можно отнести к той же группе людей, что Лаванда Браун и Парвати Патил — пустышек, мечтающих о принце на белом коне.

Визерхофф, хоть и был “своим”, уже успел устроить смуту и в Гриффиндоре, настроив против себя половину седьмого курса, и в ее собственной голове. По сути дела, он ей просто продемонстрировал взгляд со стороны на некоторые окружающие ее вещи, в частности, на ее отношения с друзьями. И девушка тут же себя осаживала в таких случаях: как она смеет соглашаться с этим выскочкой, что ее друзья плохие? Он же их не знает, как она. В конечном итоге, образ Лотара Визерхоффа у нее оформился в некое подобие запретного плода: то, что приятно, к чему тянет, но чего следует опасаться, чтобы не испортить свою душу. И она опасалась. И, что еще хуже, когда он просто подхватил ее за плечи, чтобы предотвратить падение, по ее телу прошел приятный холодок, захотелось, чтобы он ее не отпускал. Мерлин! Он не должен ей нравиться! Даже когда ее поставили на ноги и отпустили, ее не покидало чувство стыда: ей противна близость с любимым парнем, и, в то же время, ее буквально заводят простые прикосновения совершенно чужого человека, мало того, почти врага!

Шенбрюнна же она боялась из всех троих больше всех. Во-первых, он был слизеринец, а от слизеринцев можно ожидать какой угодно подлянки. Во-вторых, одним своим видом он производил впечатление человека, который добьется любой поставленной цели — а именно таким, по словам Гарри, был в юности Том Риддл — воспоминание из дневника, с помощью которого была открыта Тайная Комната. Поэтому Шенбрюнн вдвойне опасен. И в-третьих, его высокомерный взгляд будто прожигал насквозь и одновременно притягивал, околдовывал. Ему определенно лучше не смотреть в глаза. Хотя, сколько помнила Гермиона, при встречах с ней Шенбрюнн всегда был вежлив с ней, она считала, что это все показное, и что внутри он злой и алчный. Он не был похож на “типичных” слизеринцев вроде Малфоя, Паркинсон и Забини, от которых уже знаешь, чего ждать, и оттого казался еще более опасным. Взять хотя бы то, что он себе на уме, будучи в британской школе чародейства и волшебства, предпочитает заниматься по немецким учебникам и вообще предвзято относится к директору Дамблдору, когда только на нем и держится мир в магической Британии. А после вчерашнего скандала Грейнджер так и не определилась, что думать о нем: Визерхофф вчера, пока они учили зельеварение, предельно жестко поставил ее перед фактом, чтобы она не смела думать в таком ключе о его лучшем друге, которого он знает уже много лет, и что Карл никогда не стал бы встречаться с девушкой исключительно забавы ради; с другой стороны, разнесенные Лавандой и Парвати сплетни характеризовали Шенбрюнна в лучших “слизеринских” традициях, так, как их обычно воспринимали гриффиндорцы.

- Не нужно бояться, мисс Грейнджер. В проявлении вежливости стоит видеть, прежде всего, вежливость.

И потом:

- Я думаю, мисс Грейнджер, что вам следует хотя бы на некоторое время подавить свою неприязнь, ибо мир гораздо шире и разнообразнее, чем допускают наши стереотипы, и пойти с нами в Большой Зал. Вам не следует ходить одной в такое время.

Слова Шенбрюнна всегда, сколько она с ним не сталкивалась, ставили ее в неловкое положение, становилось стыдно за свои мысли, что она невесть что подумала про людей, которых она толком не знает и которые ей ничего плохого не сделали. И все равно ее грыз червячок сомнения: пока не сделали, им не стоит доверять, с ними не следует общаться. Гермиона помнила, как часто упрекала Рона за то, что у него диапазон, как у чайной ложки. У иностранцев же с этим было еще хуже: Визерхофф мог иногда позволить себе рассмеяться или сердился, когда ему что-то не нравилось; то Кайнер вечно ходила злая и напоминала раненого хищного зверя, готового напасть в любую минуту, стоит лишь к нему приблизиться; а Шенбрюнн все время был вежливо-холодным, непробиваемым, как гранитная скала, казалось, его невозможно ни развеселить, ни разозлить.

(5) (лат.) Окончено!

(6) (лат.) Окончено полностью! — Полное отменяющее заклинание. Снимает сильные долговременные чары, которые не разрушаются простым “Finita”.

(7) (лат.) Выявляю остаточное действие! — выявление скрывающих и прочих долговременных заклинаний по остаточному магическому фону.


Сообщение отредактировал PPh3 - Понедельник, 22.10.2012, 13:26
 
PPh3Дата: Понедельник, 20.06.2011, 04:18 | Сообщение # 48
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
И когда в коридоре она услышала голоса своих друзей, направлявшихся в Большой Зал на ужин, первая мысль была: они искали ее, они беспокоятся о ней. Но и здесь ее ждало разочарование.

- Гермиона, где ты была? — визгливым голосом спросила Джинни. — Мы тебя везде искали!

- Да, даже в библиотеку заходили, — вставил свое слово Рон.

- Мне… просто было плохо, — оправдывалась девушка, стараясь не смотреть своему парню в глаза, — и хотелось побыть одной.

- В любом случае, мы рады, что ты нашлась, — сказал Гарри и положил руку на плечо подруге, отчего Джинни брезгливо надула губы.

- Гермиона, чего ты убежала, в самом деле? — поинтересовался Рон. — Ведь ничего плохого не случилось.

- Да, Гермиона, нехорошо бросать своих друзей, а самой ходить непонятно где! — поддержала брата Джинни.

- Ээ… постойте, — Гарри развел руки между обеими Уизли: его самого нередко посещали пессимистические мысли, и потому он прекрасно понимал Гермиону в ее желании побыть одной, — Гермиона сказала ведь, что ей было плохо. Вдруг ее Малфой обидел? Ей нужна сейчас наша поддержка, а не упреки, — и тут же получил тычок от любимой девушки.

- Спасибо, Гарри, — Гермиона дотронулась до его руки, — ты всегда понимаешь меня.

- Э… не за что, — парень смутился от слов подруги: Джинни никогда ему так не говорила, только больше указывала.

- Миона, ты хочешь сказать, мы тебя не понимаем?! — возмутился Рон, сжав кулаки.

- Нет-нет, — снова начала оправдываться Гермиона, в то время как на глазах у нее наворачивались слезы: в голове всплыло воспоминание о его последних словах перед тем, как она выбежала из спальни мальчиков.

Ретроспектива…

- Ты, шлюха фригидная! — кричал Рон, сидя на своей кровати в полуспущенных джинсах; его лицо было красным от злости и возбуждения, а голый торс блестел от пота. — Гоняешься за славой и деньгами! Сначала твой любимый Вики! — последнее слово парень выплюнул, — теперь Уизероф! Или ты его называешь “Лоти”? — губы Уизли скривились в презрительной усмешке. — Признайся честно, ему ты сразу дала? А?

Конец ретроспективы.

- Гермиона, пожалуйста, успокойся, все хорошо, — попытался подбодрить подругу Гарри. — Рон, не нервничай, Гермиона ведь не хотела никого обидеть.

- Гарри! Почему ты заступаешься за нее? — сказала Джинни, уперев руки в бока: сейчас она очень напоминала свою мать Молли Уизли, когда та в очередной раз отчитывала близнецов за какую-нибудь проделку или мужа — за то, что захламил сарай всякой маггловской дрянью. — Она нас бросила и заставила беспокоиться о ней. Она сказала, что хочет побыть одна, значит, мы ей не нужны. Пойдем в Большой Зал.

Гарри позволил себе обернуться, чтобы увидеть, как Гермиона вновь начала плакать, послушно плетясь вслед за ними. С Роном они шли на расстоянии вытянутой руки и продолжали друг на друга дуться. Неожиданно парень почувствовал резкий рывок — это Джинни так намекнула, что они должны идти, и направился вместе с девушкой на ужин.

К радости Поттера, Дамблдор сегодня был в школе и сидел теперь на своем месте за преподавательским столом, лукаво улыбаясь любимому ученику, а его голубые глаза блестели из-под очков-половинок. А незадолго до ужина, когда он, счастливый, возвращался вместе с Джинни в Гриффиндорскую гостиную, Деннис Криви передал ему записку, гласившую, что сегодня в восемь вечера директор ждет его в своем кабинете, и что в этот раз он любит малиновое варенье. И теперь юноша не мог усидеть на месте и дождаться окончания трапезы, чтобы поспешить навстречу с директором.

- Рад тебя видеть, Гарри, мальчик мой, — Дамблдор с улыбкой на лице приветствовал любимого ученика. — Чаю, лимонных долек?

- Нет, спасибо, сэр, — ответил парень, сев в кресло напротив директорского стола, и посмотрел, как Фоукс чистит перья.

- Вижу, ты неплохо проводишь время, Гарри, — старец лукаво подмигнул юноше, отчего тот тут же вспыхнул, как маков цвет.

- Да, сэр… спасибо, — замялся Гарри: в голове тут же вспыли воспоминания, о том, как они сегодня с Джинни очень приятно проводили время после уроков.

- Да, Гарри, пока ты молод, надо наслаждаться жизнью, — с видом умудренного годами человека сказал директор, сложив руки на животе, — и я думаю, вы с мисс Уизли отлично подходите друг другу, — щеки Гарри вновь залились краской. — Но я вижу, есть что-то, что тревожит тебя, мальчик мой, — для такого профессионального легилимента, как Альбус Дамблдор не составило труда узнать, чем его подопечный занимался в его отсутствие, так, чтобы сам подопечный об этом не догался, о чем он думал, и в чем сомневался.

- Да, сэр. Говорят одна иностранная студентка, магглорожденная со Слизерина, короче, поставила на свою кровать кровную защиту, чтобы ее соседки не доставали. И я расспросил об этом своего нового одноклассника Уизероффа. И он сказал, что мамина защита не должна была пропасть с моим совершеннолетием.

- Понимаю, мальчик мой, что ты по-прежнему интересуешься кровной защитой, которую подарила тебе твоя мама Лили. Главная защита твоей мамы — это ее любовь к тебе, и она будет жить с тобой всегда, — в словах Дамлдора невозможно было сомневаться. — Это была магия жертвы, жертвы во имя любви, и она намного сильнее тех темных заклинаний, которые использовала мисс Кайнер, и о которых тебе рассказал мистер Визерхофф. Знаешь Гарри, еще пару дней назад, я хотел перевести мисс Кайнер на Гриффиндор — ведь ей будет нелегко жить среди людей, презирающих ее за одно лишь происхождение. Но твои слова многое меняют, Гарри, и я рад, что ты мне рассказал об этом случае. Как ты знаешь, Гарри, я очень редко ошибаюсь, и сейчас был один из тех случаев, когда я чуть не совершил роковую ошибку, — продолжил Дамблдор голосом человека уставшего, видевшего многое в своей жизни, после чего встал с креслом и подошел к насесту с фениксом. — Очевидно, даже за столь короткое время мисс Кайнер впитала в себя царящее в Слизерине зло, раз не гнушается использовать их методы. А ведь она магглорожденная… Пожалуй, я оказался прав, считая, что распределение нужно проводить позже, когда у детей лучше сформируется характер, и они смогут определиться, что хотят от жизни, — с задумчивым видом добавил старец и погладил сидевшего на жердочке Фоукса, отчего тот довольно курлыкнул.

Однако у Альбуса Дамблдора были свои планы на странную студентку, и произошедшие в Хогвартсе события как нельзя лучше в них вписывались. Он прекрасно знал, что ее ненавидит весь факультет, и рано или поздно она устанет, сломается. Тогда ей и нужно будет напомнить о старом предложении. А чтобы она стала сговорчивей, добавить пару исторических эпизодов, чтобы ей стало стыдно и за свою страну, и за свой факультет. Альбус не понаслышке знал, как хотят отмыться от грязи все, кто в нее влез, если у них появляется такая возможность, и что им никогда не удастся это сделать до конца. И она к тому моменту будет сломлена достаточно, чтобы согласиться на любые условия. Она магглорожденная, латент и, как понял Дамблдор, читая ее личное дело, у нее не очень хорошие отношения с родственниками-магглами, которые, к тому же, ненавидят магию. Как и все магглорожденные, она будет готова пойти на все, лишь бы остаться в школе чародейства и волшебства и получить образование, и если с ней что-нибудь случится, о ней никто не вспомнит. Идеальный вариант. Многого от нее не потребуется — зарабатывать очки для факультета Гриффиндор и поддерживать нужную идеологию. Судя по преподавательским записям, она делает неплохие для магглорожденной успехи в учебе, так что ее можно будет и в Орден Феникса взять — пусть поработает ради общего блага.

- Итак, Гарри, тебе, наверное, интересно, где был вчера, и о чем хочу с тобой поговорить, — директор приблизился к старинному резному шкафу.

Нетерпение в глазах юноши было ему ответом.

- Ты, наверное, знаешь, кто такой Регулюс Блэк.

- Это младший брат Сириуса, — ответил Гарри. — Он был одним из самых преданных сторонников Вольдеморта до того, как его убили.

- Это все верно, Гарри, однако недавно у меня появились сведения, что незадолго до своей смерти Регулюс предал хозяина, за что в последствии и поплатился.

- Это будет воспоминание Регулюса? — поинтересовался Гарри, как можно добыть воспоминание у мертвеца, при этом он не задумывался о том, что некоторые из опрошенных Дамблдлором, например, Морфин Гонт или Похлеба, эльфиха Хэпзибы Смит, у которой молодой Риддл выкрал чашу Хаффлпафф, почему-то умирали вскоре после того, как отдавали свои воспоминания.

- Не совсем, мальчик, — ответил директор, поставив на стол тяжелый кубок, украшенный рунами. — Но о Регулюсе…

Не успел Дамблдор достать фиал с воспоминанием, как вдруг все затряслось. Яркий золотистый свет пронизал башню, сплетаясь в причудливой формы узоры, которые заполняли пространство, как волшебный горох из сказки, которую Гарри когда-то тайком от Дурслей смотрел по телевизору. Комнату сотряс беззвучный крик — таинственные нити пронзили тело Дамблдора, и теперь он стоял на полусогнутых ногах, раскинув руки в стороны, рот бессильно пытался что-то сказать, а выпученные глаза были устремлены в потолок. Сейчас директор напоминал повисшего на кресте мученика времен христианской апологетики, но Гарри этого не знал — он просто устремился на помощь своему другу и наставнику. Тело поразила неимоверная слабость, в ушах стоял дикий звон, все вокруг сотрясалось и прыгало перед глазами, сердце вот-вот готово было выпрыгнуть из груди, а сосуды в висках — полопаться. Но, что хуже всего — не боле шрам. Это было последней мыслью перед тем, как юноша потерял сознание.

- Гарри, мальчик мой, ты в порядке? — такой ласковый заботливый, чуть хриплый голос мог принадлежать только одному человеку.

- Да, сэр, — ответил Поттер, нащупав очки и надев их на нос.

Он обнаружил себя лежащим на диване в кабинете директора, где теперь царил полным разгром — похуже того, что он устроил на пятом курсе после смерти Сириуса — Фоукса на насесте уже не было, зато склонившийся над ним Дамблдор как будто постарел лет на двадцать.

- Вы знаете, что это было, сэр? — спросил Гарри, присев на диване. — В смысле, я подумал, что это мог быть Вольдеморт, но у меня не болел шрам.

- Нет, Гарри, я не думаю, что это Вольдеморт, — с чувством знатока ответил директор. — Это было заклинание Слияния, очень темное и опасное. Как тебе, возможно, рассказывала мисс Грейнджер, все охранные чары Хогвартса замкнуты на директора, т.е. на меня, и потому я больше всех почувствовал это заклинание.

- Ой, сэр, извините, я забыл спросить: с вами все в порядке? — юноше искренне было стыдно, что он не поинтересовался здоровьем наставника после такого тяжкого испытания.

- Как видишь, да, Гарри. Но тебе не следует знать, что при этом испытывает человек: это еще похуже Пыточного заклятья.

Гарри проглотил застрявший в горле ком: он до сих пор помнил “Crucio” Вольдеморта тогда на кладбище, на четвертом курсе, и не представлял, что может быть страшнее.

- Сэр, вы знаете, кто это мог быть? — поинтересовался парень.

- Я думаю, это кто-то из старшекурсников Слизерина, которые примкнули к Вольдеморту. И нет, Гарри, это не мистер Малфой, — сразу возразил директор, как только ученик открыл рот. — А теперь, мальчик мой, я думаю, ты не откажешься совершить со мной путешествие в воспоминание о Регулюсе Блэке.

… Они с Дамблдором оказались в меленькой затхлой комнате, какие были в таверне “Кабанья голова”. За столом сидело двое людей в мантиях с капюшонами, так что их лица нельзя было разглядеть.

- Я слушаю, лорд Блэк. Зачем вы меня позвали? — спросил первый, голос его был утробный и сиплый.

- Я надеюсь, наш разговор останется в тайне, и о нем не станет известно третьим лицам? — поинтересовался в свою очередь Блэк; его голос был молодой и более высокий, чем у Сириуса.

- Juro! — первого человека тут же окутало ярко-голубое свечение и погасло через пару секунд. — Этого будет достаточно?

- Вполне, — ответил Регулюс.

- Итак, что же хочет поведать молодой Пожиратель Смерти сотруднику Отдела Тайн?

- Темный Лорд неуничтожим физически. Армии вашего министерства — ничто перед ним.

- Ближе к делу, лорд Блэк. Мы слышали эти высокопарные фразы уже тысячу раз.

- Я знаю секрет бессмертия Темного Лорда.

Далее последовал довольно мутный рассказ Регулюса о хоркруксах. Он упомянул общие принципы их создания, однако не знал, сколько всего хоркруксов было создано Темным Лордом, и что у него есть достоверная информация лишь об одном из них. Мужчины договорились о встрече, после чего все заволокло белым туманом.

Когда туман рассеялся, они оказались в небольшой пещере, по щиколотку в воде. Где-то совсем недалеко бушевало море. Один из них полоснул по ладони тонким серповидным ножом, и алая кровь брызнула на камень. В стене тут же полыхнул свет, и открылся проход в следующий зал, в который тут же поспешили войти мужчины. Гарри и Дамблдор последовали за ними. Зал был огромен, его конец терялся в темноте. Почти всю его площадь заполняло огромное черное озеро, поверхность которого была гладкой, как зеркало. Волшебники пошли по тонкой каменной кромке, стараясь не касаться воды. Все это время, что они шли, где-то вдалеке над поверхностью озера виднелось зловещее зеленое сияние.

- Нам туда? — спросил Гарри, указав пальцем в сторону света — он уже знал, что в воспоминаниях их никто не услышит.

- Да, — философски ответил Дамблдор.

- А почему они боятся коснуться воды?

- Увидишь, мальчик мой, увидишь.

Поттеру показалось, что они шли не меньше часа, как вдруг их провожатые остановились. Регулюс Блэк — его можно было узнать белым рукам с тонкими пальцами и тяжелому фамильному перстню — начал совершать какие странные хватающие движения, пока не поймал тяжелую чугунную цепь и не потянул на себя. Навстречу им из воды выплыла маленькая узкая лодочка, увенчанная большим серебряным черепом на носу. Гарри заметил, что когда она всплыла, не было привычного хлюпающего плеска, лишь небольшие волны, и двигалась она так же бесшумно, рассекая неподвижную гладь заколдованного озера.

- Сэр, а как мы туда поместимся? Она же очень маленькая.

- О, Гарри, я думаю, тут дело не в росте и весе волшебника, а в его силе.

Первым в лодку вошел Регулюс и совершил несколько сложных движений палочкой, расставив в конце руки в стороны, и, не меняя позы, кивнул своему спутнику, чтобы тот стал рядом с ним. Вслед за невыразимцем протиснулись Дамблдор и Поттер. Далее последовало не менее длинное путешествие к озеру. Казалось, лодка сама знала, куда плыть. Под водой Гарри то и дело замечал белые руки и ноги, а иногда и целые мертвые тела. К горлу подступала дурнота. Никакие ужастики Дадли не сравнятся с этим!

- Сэр, а что? — поинтересовался парень, подавив очередной приступ тошноты.

- Это инфери, мальчик мой, мертвецы, заколдованные специальным темномагическим заклятием и подчиняющиеся лишь своему хозяину. Когда-то Том собрал их целую армию, чтобы вести войну с Министреством, но ты помешал ему претворить этот план в жизнь, — Гарри грустно улыбнулся в ответ.

- И он поместил их сюда до поры — до времени?

- Возможно.

Остаток пути проделали в молчании. Блэки и невыразимец, а следом за ними Дамблдор и Гарри выбрались на маленький гранитный островок, посреди которого стояла большая круглая чаша, заполненная прозрачной ярко-зеленой жидкостью — именно она издавала этот странный свет. На дне чаши поблескивал золотой медальон с выложенной бриллиантами буквой “S” на изумрудном фоне. Вот он, тот самый медальон Салазара Слизерина, которым так хвастался Марволо Гонт Огдену и который его дочь Меропа по глупости своей сдала в “Боргин и Берк” всего за десять галеонов.

- Что это? — спросил невыразимец, принюхиваясь к жидкости. — Я никогда не слышал о таком зелье.

- Это яд, самый сильный и страшный, — ответил Блэк. — Я думаю, его рецепт разработал Темный Лорд лично.

- И нам надо его выпить? — страх волнами исходил от невыразимца.

- Да, — Регулюс по-Блэковски усмехнулся, — только пить буду я, а ты меня будешь поить, а то ты, боюсь, не выдержишь, и вся наша операция пойдет книззлу под хвост.

Началось. Пару бокалов Регулюс выпил сам, после чего его руки затряслись, выронив посуду, а ноги подкосились. Второй человеку подхватил его и усадил на камни, так, чтобы он спиной упирался в постамент, на котором стояла чаша.

- Продолжай… — сиплым голосом сказал Блэк, — вливай в меня эту гадость… даже тогда, когда я буду… изо всех сил сопротивляться.

Юноша тяжело дышал, его кожа стала еще бледнее, зрачки расширились, лоб покрылся холодным потом, а все тело сотрясала дрожь. Если бы не эти болезненные симптомы отравления, его можно было бы назвать очень красивым. Он одаже чем-то был похож на Сириуса в молодости. Мужественно осушил еще несколько кубков с помощью своего спутника — Гарри даже подивился такой стойкости и выносливости у хиляка-слизеринца, — а дальше начал кричать и брыкаться. Было ясно, что он сходит с ума.

- Воды!.. — прохрипел Блэк, и невыразимец тут же кинулся к озеру. — Нет!.. — прохрипел он снова. — Помоги мне подняться…

Компаньон исполнил его просьбу. Поддерживаемый невыразимцем, Блэк на негнущихся ногах подошел к чаше и вытащил оттуда хоркрукс, затем достал из другого кармана мантии еще один медальон и кинул на дно чаши, которую заново заполнил ядом из заранее приготовленного фиала. Руки затряслись, выронив склянку, которая закатилась между камней.

- Кричер!.. — вновь прохрипел Регулюс; казалось, каждое слово, каждый глоток отдается для него нестерпимой болью.

Тут как тут вместе с хлопком появился ушастый домовой эльф, одетый в белую тунику с гербом Блэков на груди. К удивлению Гарри, шестнадцать лет назад, этот эльф не был таким противным и уродливым, как сейчас.

- Кричер слушает хозяина Регулюса, — эльф подобострастно поклонился. — Хозяину Регулюсу плохо! Кричер не знает что делать! — и начал биться головой о камень.

- Кричер!.. Перенеси нас в Блэк-холл… — на этих словах молодой Пожиратель завалился на сотрудника Отдела Тайн.

Эльф взял обоих мужчин за руки, и все трое аппарировали с громким хлопком. Пространство вновь заволокло белым туманом.

- Что это? — спросил Гарри.

- Я думаю, нам пора возвращаться, — хотя Дамблдор пытался казаться бодрым и молодым в душе, было заметно, что просмотр этого воспоминания его немало вымотал.

Старик и юноша одновременно вынырнули из Омута памяти и откинулись на кресла. Гарри до сих пор мутило.

- Итак, Гарри, что ты можешь сказать?

- Что Регулюс Блэк каким-то образом догадался о хоркруксах Вольдеморта и посвятил в эту тайну одного из невыразимцев. Где он сейчас, этот невыразимец?

- Он умер вчера в больнице св. Мунго от старости. Я думаю, после той памятной прогулки в пещеру, которой Том в детстве пугал других детей из приюта, Регулюс Блэк просто стер ему память и отправил восвояси.

- То есть он просто его использовал? — удивился Гарри, возмутившись поступком младшего Блэка.

- Именно, Гарри. Все-таки Регулюс Блэк был типичным слизеринцем и следовал и следовал традициям своей темной семьи. А теперь, Гарри, как ты думаешь, где может быть спрятан медальон Слизерина? — в голубых глазах директора плясали лукавые искорки.

- Мм… — поглядел в потолок Гарри, коснуавшись пальцами подбородка, как вдруг его озарило: — Площадь Гриммо, 12!

- Что ж, Гарри, я думаю, вы с мистером Уизли и мисс Грейнджер получили свое первое задание от меня, — старик лукаво подмигнул левым глазом, — а теперь, я думаю, вам пора рассказать об этом друзьям и лечь спать.

Когда Гарри вернулся в гостиную Гриффиндора, время и впрямь было позднее: шел первый час. Рон спал на диване перед камином, а Гермиона читала очередную книжку. Было видно, что она недавно плакала. Кроме них, никого в комнате больше не было.

- Гарри, ты вернулся! — воскликнула девушка, бросившись на шею другу.

Косолап, которого хозяйка бесцеремонно согнала с колен, недовольно мяукнул и перебрался на соседний пуфик.

- Гермиона, что с тобой? Ты в порядке? — поинтересовался парень.

- Да, Гарри, все хорошо.

На самом деле, после того, как Гарри сразу после ужина убежал к Дамблдору, Гермиона еще долго извинялась и оправдывалась перед Роном и Джинни. Они простили ее и начали вновь нормально общаться, но в их взглядах, отношении к ней проскальзывало некое снисхождение что ли. Но не такое, какое она замечала у Визерхоффа, высокомерного аристократа, который просто всех считал ниже себя, а, скорее, одолжение. И от этого стало неприятно вдвойне.

- Гарри, ты слышал землетрясение? — девушка поспешила перевести разговор на другую тему.

Это произошло около девяти часов. Гриффиндорскую башню резко тряхануло, за окнами вспыхнул яркий свет. Гриффиндорцы, как бы они ни хвалились своей храбростью, тут же попрятались под столы и кровати. Это продолжалось всего несколько минут, которые для обитателей львиного факультета превратились в вечность, наполненную страхом и ужасом. А потом все прекратилось так же неожиданно, как и началось.

- Да, Дамблдор сказал, что это было какое-то темное заклинание, которые применил кто-то из слизеринцев, но он уверен, что это не Малфой.

- Какой Малфой? Откуда Малфой? — это проснулся Уизли.

Грейнджер тут же передала ему слова директора.

- Гарри, давай рассказывай, — тут же включился в разговор рыжик. — Дамблдор тебе рассказал или показал что-нибудь интересное, или было, как в прошлый раз?

- Слушайте…

Ребята поудобнее устроились на диване перед камином, Гермиона, к вящему неудовольствию Рона взяла на колени своего кота и принялась гладить, отчего тот сразу же замурлыкал. А Гарри начал рассказ…

- То есть этот медальон в доме у Сириуса? — удивился Рон.

- Гарри, помнишь, когда мы там убирались на пятом курсе, то нашли какой-то медальон, который никто не мог открыть, и его потом выкинули? — подсказала Гермиона.

- Точно, значит, Регулюс его не уничтожил. Наверняка Кричер его утащил вместе с остальным барахлом в свой чулан на кухне. Кри…

- Стой, Гарри! — девушка оборвала его на полуслове. — Какой смысл нам отправляться на площадь Гриммо ночью? Мы все хотим спасть. К тому же, у вас вроде как утром тренировка будет.

- Хорошо, значит, завтра утром, — предложил Рон, зевая.

- Нет, — вновь возразила Гермиона, — вы назначили тренировку вашим товарищам по команде на девять часов. Что они подумают, когда вы не появитесь? Наверняка разнесут какую-нибудь идиотскую сплетню из серии “Караул! Гарри Поттера похитили!”. К тому же, все члены команды наверняка распланировали свое личное время в соответствии с тренировкой, и вы просто поступите нечестно по отношению к ним, если прямо с утра отправитесь на Гриммо. Мы же знаем, где искать медальон, так что полтора дня нам вполне хватит на поиски, если он будет не совсем там, где мы думаем…

Препирательства между Гермионой и мальчишками по поводу того, когда следует отправиться на поиски хоркрукса, продолжались еще минут десять-пятнадцать, после чего вначале Гарри, потом Рон сдались под натиском непрекращающихся аргументов своей подруги, и все трое, пожелав друг другу спокойной ночи (а Рон напоследок еще и поцеловал Гермиону), отправились спать.


Сообщение отредактировал PPh3 - Понедельник, 22.10.2012, 13:33
 
PPh3Дата: Четверг, 23.06.2011, 21:53 | Сообщение # 49
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Глава 17. А тем временем на факультете Гриффиндор (Часть 2)

Суббота…

… Солнце выглянуло из-за облаков и раскинуло свои мягкие золотистые лучи по древней Долине Вепрей. В ответ ему радостно защебетали птицы, заискрилось озеро, почему-то называемое людьми Черным, а Гигантский Кальмар выплыл совсем близко к поверхности так, что его большая голова и не менее длинные щупальца были отлично видны на фоне переливающихся яркими бликами темных вод озера.

Проникло солнце и в окна девичьих спален, расположенные под крышей одной из самых высоких башен в замке. Согрело своими лучами комнату, заиграло на лицах и волосах девушек, мирно спавших в своих постелях под темно-красными балдахинами. Две из них, недовольно поморщившись, перевернулись на другой бок, а третья — потянулась с радостной улыбкой на лице и, откинув одеяло, встала с постели.

Гермиона Грейнджер никогда не изменяла своей привычке вставать рано, ведь это была отличная возможность почитать интересную книгу или поучить уроки, когда тебе никто не будет мешать, что в последнее время случалось довольно часто. Гермиона искренне любила своих друзей и всегда была готова им помочь, но, призналась она сама себе, для них не существовало такого понятия, как “личное время”. Стоит только Гарри и Рону проснуться, как она должна тут же быть с ними — помогать им и дисциплинировать, а для Рона — быть еще и девушкой. Последнее было для нее, скорее, очередной обязанностью и не приносило никакого удовольствия: Рона нельзя было назвать чутким и тактичным; в отличие от Виктора Крума, он совершенно не умел ухаживать и предпочитал сразу переходить к действиям. Для него не существовало слова “нет”: стоило лишь хоть раз намекнуть, что ей неприятно, или что она не хочет, так она тут же оказывалась “бревном” или “фригидной”, и испорченное настроение было обеспечено, как минимум, до конца дня. При этом девушка всегда чувствовала себя виноватой — ведь она обидела парня и лучшего друга, а Джинни своими советами наподобие “Да не парься ты, Гермиона, мой брат просто слишком темпераментный. Привык, что у него с Лавандой все было сразу и быстро, вот и от тебя того же ждет. Тебе просто надо стать чуточку раскрепощенной и перестать бояться” только подливала масла в огонь.

Однако сейчас ей не хотелось думать ни о Роне, ни о Джинни, поэтому, встав с кровати, Гермиона подошла к окну и распахнула его, впустив в комнату свежего воздуха. Погода стояла просто отличная. Светило солнце, дул слабый ветерок, а по небу лениво проплывали рваные кучевые облака. Сделала глубокий вдох. На душе было легко и приятно. Ах, если бы так продолжалось вечно. Мечты, мечты… Нельзя им предаваться, пока в мире существует такое зло, как Лорд Вольдеморт.

Поднявшись с подоконника, девушка заправила кровать, привела себя в порядок, насколько смогла, и, переодевшись, спустилась в гостиную. По причине малого количества окон здесь было немного темно, и царил легкий красноватый полумрак. Было еще достаточно рано, и Грейнджер никого не ожидала здесь увидеть, и потому удивилась, заметив за спинкой одного из кресел рыжую шевелюру.

Обошла кресло. Нет, чтобы Рон встал рано и начал читать, это Луна должна свалиться с неба, а Снейп — добавить баллы Гриффиндору. Девушка с минуты пыталась прочитать название книги, но кроме слов “Numerologie” и “geometrie”, не поняла больше ничего. А дорогая мантия, идеально отутюженные новые брюки, вычищенные до блеска туфли и перстень с тяжелым темно-красным камнем в золотой оправе определенно указывали на то, что субъект, которого так пристально рассматривала Гермиона Грейнджер, вовсе не Рональд Билиус Уизли.

- Доброе утро, мисс Грейнджер, — поздоровался Лотар Визерхофф, подняв глаза и положив раскрытую книгу на колени.

Он не спешил вставать, ибо Грейнджер подошла к нему слишком близко и даже нависла над креслом. Девушка, видимо, не ожидавшая такого поворота, резко выпрямилась и отпрянула назад, тряхнув копной непослушных каштановых длинных волос.

- Э… м… доброе утро, Лотар, — неуверенно ответила Гермиона.

Она боялась даже не самого аристократа, а того, как их нахождение рядом смотрится со стороны. Гермиона Грейнджер могла утверждать сколько угодно, что ей все равно, что говорят о ней Малфой и Паркинсон или Лаванда с Парвати, но внутри себя переживала за собственную репутацию. Ведь это всегда интересно — покопаться в чужом грязном белье, особенно тех, кто считает себя образцом добродетели, например, “заучки” Грейнджер, и вывесить его всем на обозрение или просто передавать по кругу за спиной у хозяйки. Гермиона уже не раз за последние дни ловила на себе красноречивые взгляды соседок по комнате или сталкивалась со вспышками ревности со стороны Рона и потому старалась держаться от Визерхоффа подальше — для собственного спокойствия.

- Я могу вам помочь чем-либо? — отстраненно-вежливо поинтересовался Визерхофф, снова взяв книгу в руки.

- М… меня заинтересовала твоя книга. Я поняла, что она по нумерологии. Как она называется?

- "Die Praxis der Nichteuklidischen Geometrie in Numerologie des Zaubers" Gottfried von Giselher, — прочитал название парень и тут же перевел: — “Практическое применение неевклидовой геометрии в нумерологии заклинаний” Готфрида фон Гизелера.

- А разве эта… неевклидова геометрия используется в заклинаниях? — искренне удивилась Гермиона: профессор Вектор им об этом почти не рассказывала, а в учебниках она видела лишь несколько ссылок на запрещенные или редкие издания, большинство из которых нельзя было найти даже в Запретной Секции библиотеки.

- Конечно. Самый простой пример — это Заклинание Невидимого расширения, когда мы наделяем некий полый объект таким свойством, что его внутренние координаты не пересекаются с наружными и существуют отдельно от них. Математический аппарат неевклидовой геометрии был разработан в XIX столетии маггловскими учеными Николаем Лобачевским и Бернхардом Риманом и позже дополнен нумерологами Рейнхардом Клаусом и Йенсом Гомбергом для применения его к магии.

- Это должно быть очень интересно. Ты дашь мне почитать, когда закончишь?
Для Грейнджер, которая, как и многие ученики Хогвартса, воспринимала любое заклинание исключительно как совокупность четко произнесенной вербальной формулы и движения палочкой, подобное рассмотрение магии с фундаментально-теоретической точки зрения показалось чрезвычайно необычным и интересным. По сути дела, она открыла для себя новую, еще неизведанную область знаний, которую тут же необходимо было освоить.

- Боюсь, вы не сможете ее прочесть, — Лотар лукаво улыбнулся.

- Как это не смогу? — удивилась Гермиона: для нее, лучшей ученицы Гриффиндора и вообще всей школы не было ничего невозможного в учебе.

- Насколько я понял, вы не знаете немецкого, и даже со словарем вам будет трудно читать.

- Но ведь есть же заклинание перевода, — возразила девушка. — Я не раз его использовала.

- Мисс Грейнджер…

- Гермиона! — девушке казалось ненормальным, что ее одноклассник обращается к ней столь официально. Они же не в Слизерине учатся, чтобы друг друга звать по фамилиям.

- Хорошо, Гермиона, — с некоторым раздражением произнес Визерхофф: он не любил, когда его перебивали, особенно когда он был настроен что-либо объяснять или рассказывать. — Вы пробовали применять заклинание перевода к относительно сложным предложениям, содержащим внутри себя расширенные определения и обстоятельства или же придаточные предложения? Дело в том, что данное заклинание переводит предложения дословно, используя лишь общие лексические значения слов и слишком обобщенную и упрощенную грамматику. Оно почти никогда не учитывает особенности языка-оригинала, а также разницу в структуре вашего собственного языка и языка-оригинала.

- В переписке обычно не используют сложные предложения, — заметила Грейнджер, уставившись в пол.

Слова Лотара заставили ее задуматься. Она вспомнила, как раньше проводила довольно много времени за чтением писем от Виктора Крума. Но не потому, что ей нравилось их перечитывать, а просто потому, что слишком долго пыталась понять смысл написанного, ибо очень часто перед словами отсутствовали нужные предлоги, либо наоборот, где надо и где не надо, появлялся предлог “на”, а существительные и прилагательные, подлежащие и сказуемые, не имели четкого порядка и располагались в предложении, как попало и где попало.

Вспомнила она также, как учила французский несколько лет назад на летних каникулах. Дело тогда не дошло дальше умения говорить простыми предложениями, чего было вполне достаточно для того, чтобы ее могли понять. Однако, что неудивительно для двенадцати-тринадцати лет, она совершенно не пыталась увидеть структуру этого языка (и даже не подозревала о ее существовании) и просто подставляла в готовые шаблоны нужные слова.

И лишь теперь умную голову Гермионы посетила мысль, что другие языки имеют не только другой набор слов, но и принципиально иное устройство, систему. Выходит, она последние два года мучалась с письмами лишь потому, что после заклинания перевода язык письма так и оставался болгарским по своей структуре, и лишь слова заменялись на аналогичные английские?!

- Простой пример, Гермиона, из этой книги… — Лотар заклинанием скопировал часть текста из введения в свою тетрадь для записей и прочитал: — Nichteuklidischen Geometrie umfasst Systeme auf die Verzerrung in dem linearen orthogonalen Raum, in dem die V Euklid von Nicht-Kreuzung von parallelen Linien in einer Ebene angeordnet Postulat sind nicht. Numerologische Formeln jedes Zauberspruchs im Zusammenhang mit Transformation und Verzerrung des Raums als eine unsichtbare Erweiterung, Apportation, Unsichtbarkeit, und eine Reihe von Zaubersprüchen in der Transfiguration basieren auf Nichteuklidischen Geometrie. — Теперь попробуйте перевести это, воспользовавшись заклинанием перевода.

Староста Гриффиндора произнесла заклинание и ткнула палочкой в пергамент. Рядом появился текст на английском.

- Неевклидова геометрия включает системы искажения в линейном ортогональном пространстве, в котором V Евклид не-перекрестка параллельных линий, в одной плоскости расположенных, выполняется постулат не… — попыталась прочесть Гермиона. — Бред какой-то!

- Вот видите, — с поучительным тоном в голосе произнес Визерхофф. — А правильно переводится следующим образом: “… Неевклидова геометрия включает системы, основанные на искажении линейного ортогонального пространства, в котором не выполняется V постулат Евклида о непересечении параллельных прямых, расположенных в одной плоскости. Нумерологические формулы любых заклинаний, связанных с преобразованием и искажением пространства, как то невидимое расширение, аппарация, невидимость, а также ряд трансфигурационных заклинаний, имеют в своей основе неевклидову геометрию…”

Глаза Гермионы стали размером с галеон: она, самая умная ведьма в Хогвартсе, даже не задумывалась о научной основе заклинаний, связанных с преобразованием пространства. То, что таковое имеет место быть, подразумевалось как нечто интуитивно-очевидное, а нумерологические формулы, эта сухая теория, стояли как-то отдельно от реальности. Оказывается, и профессор Вектор пару раз говорила о подобных вещах, только не упоминала при этом ни неевклидову геометрию, ни Гомберга с Клаусом. Они даже проводили как-то в прошлом году эксперимент по искривлению пространства: нужно было трансфигурировать стол в сферических координатах. Многие смеялись тогда над такой задачей: подумаешь, на первом курсе по трансфигурации и посложнее задачи давали. А справились в итоге только она и Голдстейн. А после того, как Малфой, Крэбб и Гойл решили использовать эти знания для своей “шуточки” над двумя первокурсниками с Гриффиндора, подобные демонстрации применения нумерологических формул на практике запретили вовсе.

- М… Лотар, — Гермиона не часто называла нового одноклассника по имени, предпочитая вообще лишний раз к нему не обращаться, — а когда была издана эта книга? Она выглядит новой.

- В 1995 году.

- А первое издание? — настороженно поинтересовалась девушка, пожирая глазами название книги.

- В 1967. После этого еще пару раз переиздавалась и дополнялась с учетом достижений как в самой пространственной нумерологии, так и расширения области ее применения. У меня в руках сейчас последнее издание.

Староста Гриффиндора лишь широко открыла и тут же закрыла рот. Большинство учебников, по которым они занимались в Хогвартсе, были изданы еще в 30-х годах, до битвы Дамблдора с Гриндевальдом, и потом просто перепечатывались. Переиздавалась заново лишь история магии — в начале 80-х.

Разговор оборвался, и на несколько минут в общей гостиной Гриффиндора воцарилось молчание. Визерхофф снова вернулся к чтению, периодически делая пометки у себя в тетради, а Грейнджер села в соседнее кресло и вновь перечитала пергамент. Вот бы так всю книгу перевести. Тогда она точно будет знать нумерологию лучше, чем Визерхофф.

Солнце поднялось выше, и в круглой гостиной стало светлее. За дверьми, ведущими в спальни, послышалась возня, — приближалось время завтрака, и ученики начали массово вставать с постелей, чтобы приступить к утренним процедурам. За разговорами о нумерологии и переводах у Гермионы совсем вылетело из головы, что она должна была кое-что попросить у Визерхоффа.

- М… Лотар? — спросила девушка, нервно оглянувшись по сторонам.

- Да, Гермиона, — сухо ответил Визерхофф: от него не укрылось, с каким боязливым взглядом Грейнджер посмотрела на двери.

- Можно тебя попросить кое о чем? — Гермиона попыталась придать своему голосу уверенно-назидательные интонации.

- Все зависит оттого, о чем вы попросите.

Хотя такая манера разговора, как у Визерхоффа, казалась ей слизеринской, тем не менее, — рассуждала Гермиона, — он не доверяет им так же, как и они ему, и потому не станет соглашаться, не зная заранее, что ему придется делать.

- Я хотела бы, чтобы ты помог мне с кружком для выполнения домашних заданий.

- Насколько я могу судить из вашей просьбы, подобными вещами раньше на факультете Гриффиндор не занимались. Или вам понадобился долговременный визит иностранной делегации, чтобы озаботиться своей же успеваемостью? — сердито спросил Визерхофф.

- Просто до этого не было никого, кто мог бы мне помочь, — призналась староста, опустив голову. — Кто так же ответственно относился бы к учебе.

Как ни странно, но с Визерхоффом она могла говорить прямо и по существу. Несмотря на то, что они пока мало знали друг друга, отсутствие интеллектуального барьера позволяло им на равных общаться друг с другом. Более того, Лотар позволил ей взглянуть со стороны на многие привычные вещи, например, заклинания, изменяющие пространство, или же, более относящееся к реальной жизни, ее отношения со сверстниками (хотя здесь с его мнением она не была согласна).

- Что-то мне не верится, что вам удастся усадить ваших друзей за учебники, — скептически заметил немец: как ему показалось, для многих его нынешних однокашников школа была просто отличным местом, чтобы, как говорят магглы, “потусоваться” вдалеке от родителей.

- Гарри и Рон будут на тренировке, а занятия я хотела провести для студентов младших курсов.

Гермиона помнила, что с подобной инициативой выступал еще Перси Уизли, когда был старостой. Но тогда, по причине чрезвычайно занудного характера последнего, а также благодаря активному саботажу со стороны близнецов, сие начинание быстро зашло в тупик, и до нынешнего момента больше никто, кроме Гермионы, не задумывался о создании подобного кружка. А в словах Лотара она снова увидела колющую, неудобную правду: до недавнего времени, казалось, даже профессор Снейп и то больше касался академической успеваемости Гриффиндора, в отличие от профессора МакГонагалл. Для профессора МакГонагалл был гораздо важнее кубок по квиддичу, а очки, как сказал Рон, им каждый раз профессор Дамблдор в конце года добавлял. Вот и спрашивается: зачем учиться, если все равно очки в итоге дают не за хорошую учебу?

Лотар же ощутил себя, как это ни странно, любовником, которого зовет на свидание жена, пока мужа нет дома; или неприкасаемым, которому, пока никто не видит, подают милостыню. Ведь действительно, пока рядом крутился кто-то из одноклассников, Грейнджер упорно делала вид, что нет. Почему, при таком отношении к себе, он должен ей помогать, идти ей навстречу? Если она предпочитает общество своих придурковатых друзей и делает за них всю работу — это ее право, и свое мнение по этому вопросу он уже высказал.

- Мисс Грейнджер, я помогу вам, — Визерохофф снова перешел на официальное обращение, отчего Гермиона почувствовала себя неуютно; по выражению лица своего нового одноклассника она поняла, что он совершенно не горит желанием ей помочь, — но лишь исключительно потому, что мне дорога честь факультета, к которому я теперь принадлежу. Поскольку у меня уже намечены кое-какие планы на время после завтрака, то давайте договоримся на десять. Вы же сможете к этому времени собрать всех студентов младших курсов здесь, в гостиной?

Девушка кивнула. Снова слизеринские черты. Как он вообще не оказался в Слизерине вместе со своими друзьями? Ей даже подумалось, что лучше бы Визерхофф, несмотря на то, что зарабатывал для факультета немало баллов, и впрямь учился бы в Слизерине. Зато на Гриффиндоре было бы спокойно. Нет, на львином факультете никогда не было спокойно: здесь в порядке вещей были панибратство, шумные посиделки, выяснение отношений у всех на виду и, как недавно выяснилось, неуважение к чужому личному времени. Зато без Визерхоффа здесь было бы… привычнее, не было бы того разлада, прежде всего, в ее собственных мыслях, который случился после его появления здесь.

Солнце поднялось еще выше, и гостиная Гриффиндора оказалась заполнена красновато-золотистым светом. Из спален стали выходить завершившие утренние процедуры ученики, в основном, младших курсов, у которых еще не выветрились привитые начальной школой зачатки дисциплины. Некоторые, из них проходя мимо старосты, тихонько посмеивались и показывали на нее пальцем.

- Первый курс, все здесь? — громко спросила Гермиона, выйдя на середину комнаты, после чего устроила перекличку, стараясь не обращать внимания на насмешки. — Отлично! Через… пять минут, — девушка нервно посмотрела на старинные часы, которые показывали без четверти восемь, — мы идем в Большой Зал на завтрак.
- Мисс Грейнджер, на пару слов, пожалуйста, — сказал Визерхофф, остановившись перед выходом из гостиной.

Посмеивающиеся младшекурсники тотчас смолкли, когда Грейнджер тоже подошла к портрету Полной Дамы, — то ли потому, что этот новенький аристократ уже одним своим видом внушал уважение, то ли потому, что всем было интересно, о чем эти двое будут говорить. Однако последнему желанию учеников не суждено было сбыться, ибо рыжий павлин в дорогой мантии сразу же установил заглушающий купол.

- Лотар, к чему все это? — искренне удивилась девушка, не понимая цели предстоящего разговора, и почему обязательно нужно было ставить заглушающие чары.

- Извините, что вмешиваюсь не в свое дело, мисс Грейнджер, но, пожалуйста, снимите этот значок, если не хотите, чтобы над вами смеялись.

Сейчас, когда солнце поднялось уже достаточно высоко, и в гостиной львиного факультета стало очень светло, белый значок с надписью “S.P.E.W.” уже сильно выделялся на бордовом свитере старосты.

- Как?! Ведь это же значок общества защиты эльфов от рабского труда волшебников! После Хогвартса и после того, как окончу университет, я, что бы кто ни говорил, пойду в Министерство и буду бороться за права эльфов! — казалось, Гермиона совершенно не замечала ни снисходительной улыбки, ни смотрящего на нее сверху вниз скептического взгляда серых глаз. — Это такая же несправедливость, как преимущество чистокровных перед магглорожденными! Все эти ваши традиции — не более, чем средневековые предрассудки! Все должны быть равны! И я еще докажу, что была права!

- Просто прочитайте надпись как одно слово (1), — с той же снисходительной улыбкой на лице ответил Визерхофф. — Желаю вам удачи, мисс Грейнджер, — и покинул общежитие, оставив взведенную и раскрасневшуюся от крика старосту стоять перед дверью.

Часы показывали уже без десяти восемь, а ни Гарри, ни Рон, ни Джинни еще не появились в гостиной. С одной стороны, Гермиона считала, что нехорошо поступит, не подождав друзей. С другой — у нее есть определенные обязанности, которые она должна выполнять вне зависимости от личных обстоятельств. К тому же, девушка уже успела убедиться на собственном примере, чем могут для нее же закончиться подобные “начинания” ради друзей.

Было утро субботы, и потому в Большом Зале не стоял привычный шум и гам. За столами сидело не очень много учеников — в основном студенты младших курсов, которые еще по старой привычке рано ложились и рано вставали, и весь факультет Слизерин. Несмотря на то, что Гермиона испытывала острую антипатию почти ко всем представителям змеиного факультета, она, тем не менее, не могла не заметить, что данный факультет отличается дисциплиной и собранностью: они никогда не опаздывали на уроки и трапезы, вели себя тихо и всегда покрывали друг друга перед учителями. А студенты младших курсов так вообще являли собой образец послушания и благочиния.

Гермионе с трудом удалось рассадить младшеклассников по курсам и заставить замолчать — снова не обошлось без помощи Лотара, который разразился нравоучительной тирадой о том, что юные дарования приехали в школу учиться, а не заниматься глупостями, и потому все недовольные могут идти и паковать чемоданы — насильно здесь никого не держат. Гермионе показалось непедагогичным запугивать малышей подобным образом (она до сих пор помнила, как еще на первом курсе исключение из школы ей казалось страшнее смерти), однако требуемый результат был достигнут: младшие тут же стушевались, устремив на старосту и грозного аристократа перепуганные глаза. Только что их поставили перед фактом, что они уже достаточно взрослые, чтобы нести ответственность за некоторые свои решения, а также выполнять определенные обязанности. Они не приехали сюда, чтобы пожить в сказке, вдали от родителей. Они приехали в школу и потому обязаны учиться, что, собственно, и пыталась донести Грейнджер, рассказывая о кружке по выполнению домашних заданий. Особенно студенты приуныли, когда им сказали, что уже в десять часов они снова должны быть в Гриффиндорской башне с учебниками, пергаментами и перьями.

- Эй, что рядом с тобой опять делает этот слизеринский выскочка? — возмутился подошедший к столу Рон.

- Гермиона, почему ты нас не подождала? — требовательным тоном спросила Джинни. — Мы же твои друзья!

- Э… — замялся Гарри: с одной стороны, он хотел поддержать подругу, с другой — не хотел поссориться с лучшим другом и своей девушкой, — ведь Гермиона — староста и потому должна была отвести первокурсников на завтрак вовремя.

- Ну и что, — возразил Рон, — я тоже староста!

- Извините, но это ваши проблемы, господа, что вы не можете вовремя проснуться, — вставил свое слово Лотар, обойдя Гермиону. — Факультет не обязан вас ждать из-за этого. Во-вторых, Уизли, если вы староста, то и должны исполнять соответствующие обязанности, а не сваливать все на мисс Грейнджер.

- Слушай ты, индюк… — побагровевший Рон, подошел к Визерхоффу, сжав руки в кулаки, видимо, надеясь, что сумеет произвести таким образом нужный эффект на потенциального соперника.

- Рон, не надо! — взмолилась Гермиона, встав перед своим парнем и уперев руки ему в грудь: она не хотела повторения драки в четверг, а нынешняя ситуация очень к этому располагала. — Лотар просто помог мне рассадить первокурсников!

Многие гриффиндорцы и хаффлпаффцы, сидевшие поблизости, бросили завтрак и столпились вокруг. Первые усиленно ждали продолжения ежедневного шоу под названием “спор милых” или “драка за Грейнджер”. Вторые переживали, как бы не дошло до членовредительства. Визерхофф же гадал, когда их декан отвлечется от разговора с директором или спора со Снейпом, чтобы обратить внимание на происходящее внутри ее собственного факультета.

- Они вдвоем шептались, пока вас не было! — выкрикнул первокурсник Питер Арнадльс, показывая пальцем поочередно то на Визерхоффа, то на Грейнджер.

Как и любой человек, только-только делающий первые шаги на пути к взрослой жизни, Питер мечтал самоутвердиться как глазах сверстников, так и в своих собственных. А как это проще сделать? Правильно: завоевать дружбу у старших ребят. И не важно, что эта дружба будет заключаться, скорее всего, в обязанностях мальчика на побегушках и “шестерки”. Особенно ему импонировал Рон Уизли: он хоть был и староста, зато “свой”, “компанейский”. В отличие от этой Грейнджер, сильно напоминавшей его мать и сестру в одном лице, Уизли никогда не читал нотации, не заставлял рано вставать и учить уроки и не делал замечания по поводу плохого поведения. И сейчас ему представился отличный шанс выслужиться перед старшим. При этом он совершенно не задумывался о том, что тем самым нанесет сильный удар по и так уже давшему трещину фундаменту дружбы Золотого Трио.

- Да как ты посмела?!

Рон с силой оттолкнул от себя девушку и уже занес руку в ударе, как почувствовал, что его перехватили, и вместо перепуганных светло-карих глаз Гермионы, которую отпихнули в сторону хаффлпаффцев, увидел перед собой смотрящие на него с ненавистью глаза цвета стали, хозяин которых в приступе злобы не краснел, а, наоборот, бледнел, отчего производил еще более зловещее впечатление. Уизли проглотил застрявший в горле ком: он уже на собственной шкуре узнал, что Визерхоффа с его крепким ударом лучше не злить лишний раз. С другой стороны, он боялся спасовать перед всем факультетом, боялся, что его признают неправым или трусом, лузером. А для гриффиндорца это — позор. И вообще, нужно проучить хорошенько этого павлина, чтобы отстал от его девушки раз и навсегда.
Какое-то время они стояли так, перехватив друг друга за руки и враждебно щурясь, пока к ним не подошла профессор МакГонагалл.

- Мистер Уизли, мистер Уизерхофф! Немедленно прекратите!

Парни ослабили захват и, отдуваясь, отошли друг от друга на расстояние вытянутой руки. Профессору МакГонагалл лучше не перечить.

- Все немедленно вернитесь на свои места! Мисс Грейнджер, что вы делаете за столом Хаффлпаффа? — Гермиона тут же отделилась от барсуков, начавших спешно рассаживаться под грозным взглядом декана львиного факультета, и встала рядом с Роном. — Молодые люди, потрудитесь объяснить, что здесь происходит.

- Этот слизеринец… — начал, было Уизли, но его быстро перебил Визерхофф:

- Простите, профессор МакГонагалл, я считаю, что данную беседу следует проводить приватно.

На оскорбления и поддевки Уизли он старался не реагировать, ведь орлы не ловят мух, однако от него не укрылось, с каким любопытством наблюдали за ними слизеринцы из-за дальнего стола. Некоторые из них откровенно посмеивались. Не хватало еще, чтобы они и не только ближайшие дни перетряхивали грязное белье факультета Гриффиндор.

Декан кивнула в ответ, сказав им обоим следовать за ней в учительскую. Первым позволили выпустить пар Уизли, который тут же обвинил Визерхоффа в том, что тот пытается отбить у него Гермиону. Визерхофф, в свою очередь сказал, что если мистер Уизли столь нетерпимо относится к обществу других молодых людей вокруг своей подруги, то пусть добросовестно исполняет свои обязанности старосты в таком случае, а не сваливает все на мисс Грейнджер, и заодно выучит нумерологию.

Минерва обвела парней тяжелым взглядом. От этих иностранных студентов только одни проблемы. И зачем Альбус согласился участвовать в этом образовательном эксперименте? Декан Гриффиндора прекрасно понимала, что и во Франции, и в Германии, и в Швеции можно также отыскать немало тупых, слабых студентов, которые окажутся еще хуже Крэбба с Гойлом, и что им специально прислали одних из самых лучших учеников, чтобы подтвердить качество своей системы образования. Только вот на фоне этих самых лучших юных волшебников из Германии большинство студентов Хогвартса казалось просто дураками и лодырями. И сейчас она видела этому живое подтверждение: ленивый, бесшабашный и очень ревнивый Рон Уизли и умный, ответственный и серьезный Лотар Визерхофф, будущее светило нумерологии и трансфигурации. Естественно, мисс Грейнджер, самой умной ученице Хогвартса, будет интереснее общаться с таким же одаренным человеком, как и она сама. Но мисс Грейнджер также не должна забывать одну просто вещь: мистер Уизли — это максимум, на который она может претендовать в магическом мире, и что, только выйдя замуж за мистера Уизли, она сможет построить карьеру, о которой так мечтает.

- Мистер Уизли, умерьте свой пыл: мисс Грейнджер никуда от вас уходить не собирается. Просто постарайтесь проводить с ней побольше времени и помогать с ее обязанностями старосты, которые, кстати, возложены и на вас, мистер Уизли. Тогда мисс Грейнджер не придется прибегать постоянно к помощи других молодых людей, — строго сказала декан Гриффиндора, выйдя из-за стола и повертев палочку в руках.

- Проводи с ней больше времени, когда она в библиотеке торчит без конца, — пробурчал себе под нос Рон, но профессор МакГонагалл не заметила этот выпад и продолжила:

- А вы, мистер Уизерхофф, впредь старайтесь не провоцировать мистера Уизли. Вы должны заботиться, прежде всего, о чести факультета Гриффиндор, а не устраивать постоянные разборки, как это было позавчера и сегодня. И запомните, мистер Уизерхофф, — МакГонагалл совсем близко подошла к немцу, заставив того отступить на шаг назад; сейчас ее голос напоминал шипение злобной, готовой к прыжку кошки, уже выпустившей коготки, — кем бы вы ни были в вашей старой школе, здесь никто не будет подстраиваться под вас только потому, что вы себя считаете самым лучшим.

- Все, все свободны, и по пять баллов с каждого за потасовку в Большом Зале.

Вернувшись от МакГонагалл, Рон и Лотар специально сели подальше друг от друга и принялись за еду — завтрак был в самом разгаре. По окончании трапезы Визерхофф поздоровался и Элизой, после чего отправился с Карлом в совятню, Грейнджер пошла к декану, чтобы официально оформить кружок по выполнению домашних заданий (ее главным аргументом было то, что подобные группы существуют и на других факультетах, что позволяет младшеклассникам быстрее влиться в учебный процесс, способствует дисциплине, а также позволяет сократить рейтинговый разрыв внутри факультета за счет того, что все ученики факультета принимают участие в учебном процессе), а Гарри, Рон, Джинни и другие члены квиддичной команды, а также желающие поучаствовать в отборочных испытаниях отправились на стадион.

(1) Слово “spew” (Society for Promotion of Elfish Welfare — досл. “общество содействия благоденствию эльфов”) с английского можно перевести по-разному, однако в среднем оно означает что-то вроде “испражнения” или “блевотина”. В переводе на русский это звучало как “г.а.в.н.э.” и “п.у.к.н.и”.


Сообщение отредактировал PPh3 - Вторник, 23.10.2012, 19:13
 
PPh3Дата: Четверг, 23.06.2011, 21:54 | Сообщение # 50
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Погода была отличная: солнечная, прохладная, одним словом — летная. Ветер несильно портил ситуацию: им приходилось играть и в худших условиях, и вообще, чем ближе условия тренировки к условия реальной игры, тем выше шансы на победу, тем более с таким соперников, как Слизерин.

- Итак, — громко сказал Гарри, выйдя на середину поля; ветер трепал его черные волосы (если их можно было растрепать еще сильнее) и полы красной спортивной мантии, — вначале мы проводим отборочные испытания для желающих занять свободное место охотника. Представители других факультетов, а также не умеющие летать на метле, покиньте поле сразу!

Несколько хаффлпаффцев и слизеринцев с младших курсов, тут же ретировались, недовольно бурча себе под нос. Лаванда Браун, Парвати Патил, Ромильда Вейн и еще несколько девочек с четвертого-шестого курсов заняли места на трибуне и принялись строить глазки мужскому составу команды.

- Запомните: охотник должен быть ловким и юрким, чтобы уметь легко пасовать квоффл и забивать голы, а также уклоняться от бланджеров, — продолжил Поттер после того, как лишние свидетели ушли со стадиона. — Однако сначала я хотел бы посмотреть, как вы летаете.

Больше половины претендентов отсеялась сразу же при попытке сесть на метлу: от кого-то метла просто отскакивала, как два магнита, встретившиеся одинаковыми полюсами; кого-то просто не слушалась, отказываясь прыгать в руку; а Симуса Финнигана даже ударила древком по носу, отчего он тут же был вынужден отправиться в Больничное крыло. Остальным, кто таки сумел подчинить себе старые школьные и потому чересчур своенравные “Чистометы”, было поручено перепасовать несколько раз друг другу квоффл в полете. Так отсеялось еще несколько человек: один не успел вовремя поймать летящий в него мяч и сорвался с метлы; другой, оказалось, панически боялся высоты; третий не менее панически боялся мяча и все время от него уворачивался вместо того, чтобы ловить; четвертый просто делал очко, пропуская квоффл между рук и т.д.

В итоге осталось всего три человека: семикурсник Дин Томас, который, по мнению Поттера, не был хорошим игроком, но показал себя гораздо лучше, чем многие из тех, что пришли сегодня на испытания; четверокурсница-полукровка Синди Пим, которую, как оказалось, научил играть в квиддич двоюродный брат этим летом, а до этого она ходила в секцию волейбола; и магглорожденный пятикурсник Оливер Брок. Если Дина Гарри был готов отсеять сразу, то последние двое играли одинаково хорошо, и поэтому, чтобы сэкономить время, предложил устроить тренировку сразу с четырьмя охотниками, чтобы заодно посмотреть как Синди и Оливер играют в команде.

Члены команды и претенденты взмыли в воздух и заняли позиции. Игра началась. Поттер поднялся высоко над полем, чтобы видеть всех сразу. При этом он не торопился ловить снитч, а пристально наблюдал за игроками: ведь на нем, как на капитане, целиком лежит ответственность за то, кого он в итоге примет в команду. Одновременно он следил за самой игрой, чтобы выявить возможные недостатки как разработанной тактики в целом, так и техники отдельных членов команды. Джинни, Демельза, Пикс и Кут отлично сработались за прошлый сезон: девчонки ловко пасовали друг другу квоффл, постепенно перемещаясь к шестам, около которых маячил Рон, и уклонялись от бланджеров, в то время как пацаны защищали охотниц от летящих в них коварных мячей, направляя в сторону новичков, которые тоже оказались далеко не промах: пока что никто из них не получил бланджером по голове, и они оба поймали все пасованные им мячи. Вот только было одно “но”: они играли не слаженно, а соперничали и иногда даже откровенно пакостили друг другу. Гарри сразу вспомнил Кормака МакЛагена — тот на отборочных испытаниях тоже пытался доказать всем, что он самый крутой и совершенно не умел играть в команде. Наверное, из них лучше взять Синди — чтобы среди охотников не было конкуренции, кто круче: мальчики или девочки.

Так, наблюдая за игрой охотников и загонщиков, Поттер совершенно забыл про вратаря, который только что пропустил гол и теперь спорил с рыжеволосой охотницей, кто из них поступил нечестно. Сделав в воздухе мертвую петлю, чтобы поймать пролетавший сверху снитч, Гарри устремился к месту разборок.

Рон все это время маячил на метле перед кольцами и откровенно скучал, наблюдая за игрой охотников и загонщиков. Новенькие ему не нравились: несмотря на ловкость и умение хорошо держаться в воздухе, они постоянно соперничали между собой, вырывая квоффл как друг у друга, так и у Джинни с Демельзой. В результате за мячом гонялись по всему полю, то приближаясь к воротам, то отдаляясь. Поняв, что тренировка и дальше будет продолжаться в таком же духе, Рон расслабился и огляделся по сторонам. Ему очень не понравилось, что на стадион не пришла Гермиона, как в прошлом году. Оно, конечно, понятно, что девчонкам не нравится квиддич, но на моральную поддержку своей девушки он был вправе рассчитывать. А тут Миона вместо того, чтобы поболеть за него, пошла делать домашку с первачками. Как будто они сами справиться не могут? Парень на несколько секунд представил ситуацию, будто они с Гермионой уже женаты, и у них есть дети, мальчики — девочки в роду Уизли большая редкость — и Гермиона заставляет их учить уроки. Бррр! Ужас! Он очень не хотел, чтобы Миона сделала из его детей ботаников таких же, как она сама, которых из-за книжек потом не вытянешь.

Недалеко от озера стояли урод Визерхофф, чтобы ему пусто было, и его дружок-слизеринец и наблюдали за игрой издалека. Не вьется вокруг Мионы — и то хорошо. На трибуне ему улыбнулась Лаванда и, лукаво подмигнув, кокетливо помахала ручкой. Шестой курс… Он не любил Лаванду и встречался с ней лишь, чтобы самоутвердиться, назло Джинни и Гермионе. Она требовала к себе слишком много внимания, постоянно лезла целоваться, что подчас напрягало. Но рядом с ней он не чувствовал себя дурачком или нашкодившим пятилетним мальчишкой. Она, в отличие от Мионы, никогда не читала ему нотации и не заставляла учить уроки, и вообще в целом оказалась очень бойкой и темпераментной девушкой. Настолько темпераментной, что он очень быстро пресытился ею и не знал, как отделаться, пока в результате одного нелепого случая она не увидела их с Гермионой выходящими из комнаты мальчиков (Гарри, который также был с ними, прятался тогда под мантией-невидимкой).

Но сейчас, вкусив всю “прелесть” отношений с Гермионой, Рон всерьез подумал о том, что Лаванда был не так уж и плоха. Обида прошла, и теперь они просто мило здоровались при встрече, не вспоминая былое. Браун даже как-то вполне искренне поинтересовалась, “как там у них с Гермой”, и посмотрела на него взглядом преданным-преданным, какой бывает только у настоящего друга, готового помочь всегда и везде. Гермиона на него так никогда не смотрела. Она могла быть покорной и ласковой, но в ней никогда не было желания. Парню порой казалось, отношения с ним для нее — то же самое, что очередное домашнее задание. Хотя нет, книжки она любила все-таки больше, и Рона это бесило неимоверно, ведь даже для нее он был на втором, если не на третьем месте, вечно в тени. Они ругались, ссорились, мирились, и тогда он ее спрашивал: “Ты меня любишь?” И она спокойно отвечала ему: “Да”, обвив шею руками, и он ее целовал, она же его — никогда.

Уизли улыбнулся Лаванде в ответ, и она снова, кокетливо улыбнувшись, захлопала ресницами. По крайней мере, они снова могут стать друзьями, с ней, в отличие от Мионы, он сможет отдохнуть. Замечтавшись, Рон пропустил мяч, попавший аккурат в одно из колец с краю, которое он весьма непредусмотрительно оставил открытым.

- Ты че, Джинни? Что за грязный прием? Никогда не думал, что моя сестра способна на такое!

- А нечего было ворон ловить у ворот! — кричала раскрасневшаяся Джинни — именно она забила гол своему брату, весьма удачно оторвавшись от новеньких.

Конечно, это было нехорошо так поступать по отношению к брату и товарищу по команде, надо было окликнуть Рона, чтобы перестал, наконец, страдать фигней и занял все шесты. Но, с другой стороны, им предстоит играть со Слизерином, а змеи только и рады будут, когда кто-нибудь из членов команды-соперника вот так зазевается.

Заметив, что началась перепалка, к месту происшествия подлетели остальные члены квиддичной команды. Последним прибыл Гарри с крохотным снитчем, зажатым в руке.

- Что здесь произошло?

Рон, Джинни и другие члены команды наперебой принялись рассказывать, каждый свою версию событий, и спорить, так что ничего нельзя было разобрать в общем гомоне голосов, пытавшихся перекричать друг друга.

- Стоп! Всем замолчать немедленно! — приказал Гарри своим командирским голосом. — А теперь рассказывайте по порядку, что случилось, — четко отчеканив каждое слово, добавил он, когда все смолкли. — Рон, ты — первый.

Джинни, поступила, конечно, не очень хорошо, что вовремя не напомнила Рону, чтобы он не зевал. С другой стороны, им предстоит играть со слизеринцами, а те всегда отличались нечестной и грязной игрой и потому не упустят возможности использовать любые слабые стороны команды-соперника для своей победы.

- Вы оба неправы, — заключил Поттер, отчего у брата и сестры Уизли недоуменно вытянулись лица, на которых застыло обиженное выражение. — Да, я понимаю, что у нас тренировка, и что мы должны просчитывать возможные ходы слизеринцев, но ты, Джинни, вместо того, чтобы вести себя, как слизеринцы, должна была напомнить Рону, где он находится. Рон, ты охраняешь кольца; даже если тебе скучно, ты всегда должен быть сосредоточен на игре обоих команд, чтобы случайно не пропустить мяч, как в этот раз. Те слизеринцы, о которых ты говоришь, стояли слишком далеко и не смогли хорошо разглядеть, как мы тренировались.

- Гарри, не у всех такое плохое зрение, как у тебя, — буркнул рыжик. — А они еще своим растрепают, какие ты финты выполнял!

- Рон, мы уже который год играем со слизеринцами, и они прекрасно знают, на что мы способны! — немало раздраженным голом ответил Поттер. — А эти Уизерхофф и Шонбрунн — вообще конченые ботаники и не выкисают из библиотеки, почти как Гермиона.

По раскрасневшемуся и напряженному лицу друга Гарри понял, что последнее слово явно было лишним, но возвращать его назад определенно было поздно. Оставалось только надеяться, что за оставшееся до конца тренировки время Рон умерит свой пыл или вообще забудет об этом досадном недоразумении.

- Оливер, Синди, вы оба хорошо играете, но при этом постоянно соперничаете, что недопустимо во время игры. Вы должны уметь работать в команде и быть с ней одним целым.

- Так кого из нас ты выбираешь? — грубоватым и напористым тоном спросил Брок, снова напомнив МакЛагена.

- Синди — чтобы между охотниками не было ссор и соперничества.
Радостная Синди тут же продефилировала на метле, заняв место рядом с Джинни и Демельзой.

- Это потому, что она девчо-о-онка! — недовольно возразил неудавшийся охотник.

- Я — капитан, — твердо сказал Гарри, непроизвольно разжав кулак и выпустив снитч, который тут же взметнулся в воздух, — и мои решения не обсуждаются. — Синди, тебя это тоже касается. Запомните все еще раз — никакого самовольства! Все решения касательно тактики игры обсуждаем только вместе и только со мной. Всем ясно?

Члены команды послушно закивали.

- Э, что я не так сделал? — снова возмутился Оливер.

- Делал виражи вокруг загонщиков, показывая, как ловко ты умеешь уворачиваться от бланджеров и бит, вместо того, чтобы вести квоффл к кольцам, — с негодованием в голосе ответила Джинни: немногочисленные женщины у них в роду всегда славились буйным темпераментом, властным характером и острым язычком.

Недовольному Броку не оставалось ничего больше, кроме как спуститься на землю и, откинув метлу, с кислой миной на лице направиться в замок. А команда Гриффиндора в обновленном составе продолжила тренировку, сочетая как гриффиндорскую, так и слизеринскую тактику, чтобы создать реальные условия игры. Гарри не пожалел, что выбрал именно Синди Пим — она быстро сработалась с Джинни и Демельзой и, кроме того, весьма удачно замечала слабые места в построении игроков или комбинации пассов. Конечно, она пыталась утвердиться перед остальными членами команды, но именно ей удалось забить больше всех голов и не разу не потерять мяча при подаче.

* * *


- Кхм… здравствуйте, мадам Пинс… — несколько неуверенно произнесла Гермиона: хотя она очень любила библиотеку и чувствовала себя в ней, как рыба в воде, она, тем не менее, по-прежнему боялась строгую библиотекаршу, которую, наверное, было лучше не отвлекать от чтения “Ведьмополитена”.

- Слушаю вас, мисс Грейнджер, — сухо ответила Ирма Пинс, окинув самую докучливую ученицу Хогвартса скептическим взглядом из-под своих круглых очков в роговой оправе, и отложила раскрытый “Ведьмополитен”, в котором сообщалось об очередном романе известной певицы Селестины Уорбик.

- Простите, мэм, у вас есть англо-немецкий словарь и… — девушка поглядела в потолок, коснувшись пальцами подбородка — она всегда так делала, когда задумывалась или пыталась вспомнить что-то трудное. — А, вот! — воскликнула она, когда к ней снизошло озарение в виде подробного воспоминания об утреннем разговоре с Визерхоффом. — И “Практическое применение неевклидовой геометрии в нумерологии заклинаний”, пожалуйста.

- Мм…

Библиотекарша недовольно поджала губы и, вызвав заклинанием толстый библиотечный каталог, от которого сразу же поднялся высокий столб пыли, принялась несколько брезгливо просматривать его, водя по строчкам костлявым тонким, пальцем, “украшенным” грубым перстнем. При этом она то и дело хмурилась, искоса поглядывая на ученицу.

- Мисс Грейнджер, эта книга всего одна и находится в Запретной секции. У вас есть разрешение?

- Д-да, — соврала Гермиона, принявшись неуклюже рыться в сумке.
Она была столь частой гостьей в библиотеке, что ей нередко удавалось под одним формуляром выносить сразу несколько книг или брать издания из Запретной секции по просроченному разрешению и потом также невинно врать, что она зачиталась, забыла вернуть и т.д. Также ее удивило, что делает книга, сути дела, по маггловской геометрии в Запретной секции. Визерхофф свой учебник явно купил недавно и не на черном рынке, где обычно продается все запрещенное. Однако нужная бумажка, пусть выписанная даже прошлым учебным годом, как назло, не находилась.

- Простите, мадам Пинс, — сказала мисс Грейнджер, придав своему лицу самое невинное выражение, — я, наверное, его забыла. Не могли бы вы выписать мне эту книгу, пока я сбегаю к нам башню и поищу разрешение?

Такой прием нередко проходил для мисс Всезнайки удачно: копируем шаблон разрешения, меняем почерк под нужного преподавателя, подделываем подпись — ведь Гермиона недаром была лучшей ученицей Хогвартса и мастерицей по Чарам, чтобы с легкостью проделывать такие вещи, а библиотекарша обычно не проверяла подписи преподавателей на подлинность. Главное — чтобы были. Поначалу старосту, Гриффиндора, конечно, грызли сомнения, ведь она поступает нечестно, по-слизерински, но оправдывала себя тем, что это все “ради науки”, и что она таким образом помогает Гарри в борьбе с Вольдемортом, ведь в некоторых, тайком вынесенных из библиотеки книгах она нашла немало полезных зелий и заклинаний, а также некоторую информацию о хоркруксах. Она поняла теперь, почему подобную литературу нужно держать именно в Запретной секции и прятать подальше от глаз любопытных детишек: только человек стойкий и верный Свету сможет прочесть эти книги, не поддавшись соблазнам Темных Искусств, не используя полученные знания для собственной выгоды.

- Ах, здравствуй, Септима. Рада тебя видеть, — к библиотечной стойке подошла высокая волшебница в строгой темно-коричневой мантии, квадратных очках на глазах и пучком темных, уже начинающих седеть волос на темени.

- Доброе утро, Ирма. Снова на работе? Ты уже читала о Робе Кармайкле? Мне кажется, он плохая пара для Селестины, — утром в субботу в библиотеке было слишком мало народу, так что можно было не опасаться, что ученики случайно подслушают разговоры учеников.

Кого Гермиона Грейнджер не ожидала в этот час встретить в библиотеке, так это профессора Вектор. И это очень сильно портило дело: ведь мадам Пинс наверняка попросит пергамент с разрешением у нее. И тогда ее (Гермионы) вранье сразу раскроется. Профессор Кардиола Вектор, выпускница Равенкло, была очень строгим преподавателем и не терпела лжи со стороны учеников (например, почему не выполнено домашнее задание). А мисс Грейнджер очень боялась потерять свою репутацию лучшей ученицы в глазах любимого преподавателя.

Воспользовавшись тем, что профессор Вектор просто не обратила на нее внимания и сразу начала обсуждать с библиотекаршей светские сплетни, Гермиона тихо, стараясь осторожно ступать по каменным плитам, обошла грозную преподавательницу и направилась к выходу.

- Мисс Грейнджер! — Мерлин, до дверей осталась всего какая-то пара шагов. — Где ваши манеры? — Это была мадам Пинс. — Или вы забыли о том, что с преподавателями положено здороваться?

- Здравствуйте, профессор Вектор, — пробормотала девушка, опустив глаза и покраснев, как помидор.

Нумерологистка кивнула в знак приветствия и снова обратилась к библиотекарше:

- Мисс Грейнджер, наверное, задумалась. Я слышала, на потоке она изучает больше всего предметов. Хотя лишь немногие магглорожденные могут похвастаться наличием у себя хоть каких-то зачатков вежливости.

По-прежнему красная, как помидор, Гермиона продолжила пятиться к выходу. Ей было совестно, что она, гриффиндорка, убегает сейчас, как последняя трусиха, что она собиралась так нечестно поступить с профессором Вектор, когда та за нее заступилась. С другой стороны, девушке очень редко доводилось видеть преподавателей за праздными беседами. Она не знала, о чем они говорят в неформальной обстановке, да и не особо интересовалась (хотя для нее стало неожиданностью, что чопорная и строгая профессор Вектор интересуется новостями волшебного шоу-бизнеса; к мадам Пинс, постоянно листающей в библиотеке женские журналы, все уже давно привыкли). И поэтому оказалась весьма неприятно удивлена, когда услышала, что даже ее любимый преподаватель лишь снисходительно отзывается о магглорожденных студентах. Из глаз чуть не брызнули непрошеные слезы. Учебный год, последний год перед окончательным вступлением во взрослую жизнь только начался, а уже так много, что раньше казалось незыблемым в сознании гриффиндорки, оказалось разрушенным. Неужели и правда, за стенами школы ее будет ждать вот такое презрительно-снисходительное отношение со стороны других волшебников? Что никто и никогда не будет считать ее равной себе? Что профессия министерского клерка, коих там тысяча, или девочки на побегушках — максимум карьеры, на который она может рассчитывать без денег и связей в волшебном мире?

Погрузившись в собственные мысли, девушка устало облокотилась на дверной косяк, совершенно забыв, что она хотела сбежать из библиотеки, и абсолютно не заметив, что обе женщины за библиотечной стойкой уже сменили тему разговора, и что лица их внезапно посуровели.

- Мисс Грейнджер, как вы посмели солгать, будто взяли у меня разрешение на книгу, о которой говорит мадам Пинс?! — возмутилась профессор Вектор.

Ее глаза, полные праведного гнева на ученицу, которую она всего пять минут назад считала лучшей на курсе, стали черными-черными, будто прожигающими насквозь. Немногочисленные студенты, ставшие свидетелями того, как только что отчитали “заучку” Грейнджер, тут же спрятали лица за книгами, усиленно делая вид, что их нет — злобным профессорам лучше не попадаться на глаза лишний раз. А Гермиона, готовая провалиться от стыда под землю, затряслась в беззвучном рыдании, направляя все силы лишь на то, чтобы позорно при всех не заплакать.

- Профессор Вектор, простите, пожалуйста…. Я просто хотела больше узнать о геометрии пространственных заклинаний…

- И разве вы не помните, мисс Грейнджер, что директор Дамблдор запретил ее изучение в прошлом году?

Девушка отрицательно покачала головой. На самом деле она прекрасно помнила об этом запрете, но совершенно не подумала о том, что именно из-за него, например, книга могла оказаться в Запретной Секции.

- Книга на немецком, — скептически заметила мадам Пинс. — Наверняка немцы про нее и разболтали. От них вообще одни проблемы, — профессор Вектор согласно закивала. Казалось, обе женщины совершенно забыли про стоявшую неподалеку студентку. — А Грейнджер только скажи про какую-нибудь книгу, так она не успокоится, пока не прочитает от корки до корки. Конечно, такое стремление похвально, но когда дело касается запрещенной литературы…

- Полностью согласна с вами, Ирма, — сказала профессор Вектор, кинув сердитый взгляд на старосту Гриффиндора.

- Мисс Грейнджер! За то, что вы собирались взять книгу из Запретной Секции по поддельному разрешению, я запрещаю вам в течение месяца пользоваться библиотекой, а также брать себе книги через других учеников, — строго отчеканила мадам Пинс.

О нет! — пронеслось в голове у Грейнджер. Это кошмар! Это конец! Она не представляла себе жизни без библиотеки, тишины большого читального зала, толстых, вызывавших уважение перед своей историей и содержанием древних фолиантов и шороха переворачиваемых страниц. А еще библиотека была единственным местом, куда предпочитал не заходить лишний раз Рон Уизли. В последнее время девушка стала ощущать, что отношения с любимым парнем стали ее ненормально тяготить. Просто Рон не мог говорить ни о чем, кроме квиддича, еды и поиска хоркруксов. Не было между ними и молчаливого единства, когда двое могут просто проводить время вместе, не сказав друг другу ни слова — потому что они понимают друг друга и так. Рона же интересовала больше физическая сторона отношений — полизаться и позажиматься где-нибудь в углу пустого класса. В таких случаях было проще уступить — чтобы избежать лишней ссоры. И теперь Гермиона с горечью подумала о том, как обрадуется Рон, когда узнает, что ее “отлучили” от библиотеки, и чем ей теперь придется заниматься в ближайший месяц.

- И в качестве наказания, — теперь заговорила профессор Вектор, — вы должны будете написать сочинение на три фута о том, какой вред может принести изучение геометрии пространственных заклинаний. Свободны.

Гермионе не оставалось больше ничего, кроме как покинуть родную библиотеку и пойти унылой походной в башню Гриффиндора — ей еще кружок по домашним заданиям у студентов с первого по третий курс вести.

Настроение было хуже некуда, руки опускались, подкашивались ноги, хотелось впасть в забытье, упасть и не вставать. Девушка устало села на подоконник. Необходимо успокоиться и перестать плакать. Нельзя в таком виде показываться перед первокурсниками — точно засмеют: представьте, у Гриффиндора, факультета храбрецов староста-нытик. Обычно, когда ей было плохо и грустно, Гермиона искала утешения в кругу Гарри и Джинни. Но сейчас они оба на тренировке. Да и вряд ли бы они ее поняли бы по-настоящему. Гарри наверняка бы сказал, что она и так уже выучила все книги наизусть, и что она и без библиотеки все равно будет самой умной ученицей в Хогвартсе. А Джинни, скорее всего, скажет, что теперь у нее будет время для развлечений, а также она сможет наладить отношения с Роном. Они оба хорошие, они желают ей добра, но для них, никогда не проявлявших рвение к учебе, ее проблемы покажутся лишь сущей мелочью, безделицей.

Погруженная в свои мысли, Гермиона не заметила, как к ней подошли.

- Мисс Грейнджер?

Ноль реакции.

- Гермиона?

Девушка наконец-то отреагировала на свое имя и подняла голову, чтобы сквозь слезы разглядеть стоящего перед ней Лотара Визерхоффа. Лотар, хотя был человеком добрым по натуре, не был склонен помогать всем и каждому на своем пути. И, в особенности, он не горел желанием решать “девчачьи” проблемы. Однако Гермиона Грейнджер была его одноклассницей и, несмотря на все ее недостатки, была одной из немногих на Гриффиндоре, кого он именно уважал, а не жалел, как Поттера. Был еще и Невилл Лонгоботтом — он вызывал у Визерхоффа двойственное чувство. От своих одноклассников Визерхофф знал, что Лонгоботтом живет со своей бабушкой по отцу, в то время как, согласно своду “Чистокровных семейств магической Британии”, его родители были еще живы. С одной стороны, он производил впечатление немного зажатого и неуклюжего, тихого паренька, без стержня внутри. С другой стороны, в отличие от Поттера и Уизли, он отличался хоть каким-то прилежанием, благоразумно не искал приключений на свою голову, не вмешивался в местные сплетни и сам по себе был человеком воспитанным, добрым и отзывчивым.

А Грейнджер — он заметил, что она пытается быть лидером, казаться сильной в глазах окружающих, создать себе определенную репутацию, показать, что она ничуть не хуже чистокровных — типичное поведение для магглорожденной. С другой стороны, у нее немало слабых сторон, на которых при случае играют ее так называемые “друзья”. Вот сейчас почему она сидит на подоконнике и рыдает? Опять поссорилась с Уизли? Или кто-то посмеялся над ее стремлением освободить домовых эльфов, и она расстроилась, что никто не оценил по достоинству столь благородный порыв?

- Гермиона, вот, возьмите, пожалуйста…

Девушка почувствовала, как к ней в руки вложили тонкий батистовый платок. Посмотрела — новый, белый, чистый. Она вспомнила, как расплакалась как-то этим летом в Норе, и Рон дал ей свой носовой платок — старый, грязный, заляпанный жирными пятнами, которые даже после “Tergeo” исчезли не полностью. Тогда она восприняла это как неуклюжую попытку Рона проявить галантность, сейчас же, когда на его месте оказался Визерхофф, — просто как неуважение. Внутри стало больно и горестно. Так и продолжив просто мять платок в руках, девушка расплакалась еще сильнее, и уже не пыталась остановить слезы.

Лотар, увидев, что его жест не принес нужного результата, помявшись с полминуты на месте, присел рядом на подоконник и, обняв Гермиону за плечи, прижал к себе: хотя с необходимостью успокаивать рыдающую девушку он столкнулся впервые и не очень четко представлял, как нужно действовать, он, как и любой другой мужчина, терпеть не мог женских слез, и потому сделал первое, что пришло ему в голову — попытался защитить, оградить от внешнего мира.

- Шш… не плачь, Гермиона, ты сильная, ты сможешь это преодолеть, — Визерхофф догадался, что взывать к разуму здесь бесполезно, напротив, здесь нужна опора на моральные качества.

- Меня выгнали из библиотеки, — чуть слышно прошептала Гермиона, безучастно глядя в пространство через плечо одноклассника.

- Как это, выгнали? — удивился Визерхофф, отстранив от себя девушку и развернув к себе лицом, по-прежнему продолжая держать ее за плечи.

- Я хотела… сама прочесть книгу, которую ты мне показал… — ответила Гермиона, опустив глаза и проглотив подступившие к горлу слезы, — я думала, что я сама смогу… книга оказалась в Запретной Секции, и я… — всхлип, — … соврала, что у меня есть разрешение… но тут пришла профессор Вектор и… — девушка замолчала, и по ее щекам вновь потекли слезы.

Понятно: в любой библиотеке оштрафовали бы или запретили брать книги за подделку разрешений и библиотечных карточек. Здесь Грейнджер была неправа, хотя для такого книжного червя, как она, это действительно большой удар, особенно если учесть, что в Хогвартсе, за исключением квиддича и библиотеки, в принципе не существует больше никакого “организованного” досуга. Однако парня очень удивило, что делает учебник по неевклидовой геометрии в Запретной Секции. Он еще мог понять ажиотаж британцев вокруг Темной магии, когда в любом волшебнике, владеющем данным искусством, они готовы были видеть очередного сторонника неназываемого Лорда. Но страх перед математикой? Что это? Страх перед неизведанным? Или брезгливость по отношению к науке, придуманной магглами, к которой примешан, опять же, страх узнать, что магглы не так уж глупы и беспомощны, как это утверждали на маггловедении?

- Вам запретили пользоваться библиотекой?

- Да, на месяц… я не представляю, как я переживу его… — Грейнджер вновь отвернулась, уставившись в пол.

- А теперь послушайте меня, пожалуйста… Посмотрите на меня, — девушка послушалась, было видно, что она изо всех сил пытается не заплакать вновь, — я помогу вам с изучением пространственной нумерологии, — карие глаза Гермионы тут же озарились счастьем, — но вам так же надо будет приложить определенные усилия. В Хогвартсе ведь не запрещено держать маггловскую литературу?

Девушка отрицательно покачала головой.

- Вы в хороших отношениях с родителями? — на примере Лизы Лотар знал, что далеко не всем магглам нравится, что их дети — волшебники, точно так же, как волшебники зачастую нетерпимы к сквибам.

- Да, вполне, — Гермиона уже успокоилась и теперь пыталась понять, куда клонит Визерхофф. — Я с ними регулярно переписываюсь, хотя уже не провожу с ними все каникулы, как раньше.

- Тогда попросите родителей, чтобы они прислали вам учебники по тригонометрии, математическому анализу и теоретической механике. Так вам легче будет освоить геометрию пространственных заклинаний. И, я думаю, ваши родители будут рады, когда узнают, что вы хоть таким образом собираетесь поддерживать связь с их миром.

Гермиона вновь отвела взгляд. Задумалась. Она, будучи магглорожденной, уже успела частично перенять распространенное в магическом мире снисходительное отношение к магглам. Уверенная в себе и своих силах, ощущая свою нужность здесь в борьбе с Вольдемортом, окрыленная идеей благого дела, она считала пребывание с родителями дома лишь пустой тратой времени. Делала одолжение. Она помнила, как тогда, еще совсем наивная, лишь удивлялась, а чего это родители сомневаются в ее перспективах касательно карьеры в магическом мире и ненавязчиво предлагали подучить маггловские науки, чтобы сдать потом экзамен экстерном. Она искренне оскорбилась, когда отец сказал как-то, что нельзя назвать цивилизованным то общество, которое может предложить такому талантливому человеку, как их дочь, столь ограниченный выбор профессий, и что в магическом мире, наверное, не все так хорошо и гладко, раз их дочь постоянно что-то скрывает и недоговаривает. А Гермиона лишь боялась признать, что ее отец оказался прав. Также она помнила, как накричала на мать, когда та, увидев на вокзале Рона Уизли, сказала этот парень кажется со стороны глупым и невежественным. Как же, ведь это ее любимый Рон, за которого она в будущем выйдет замуж. И сейчас, когда с того памятного “разговора” не прошло и двух месяцев, она (Гермиона) уже сомневается, нужен ли ей Рон такой, какой есть, со всеми недостатками. С родителями, правда, она потом помирилась, но отношения с ними стали более прохладными отстраненными, исчезло то доверие, тепло, которое всегда живет в крепких и дружных семьях. Родители согласились, что она действительно уже взрослая и вправе самостоятельно принимать решения, но намекнули на то, что и ответственность она теперь тоже полностью будет нести сама, и в случае чего, ей будет некого винить, кроме себя. Тогда девушка восприняла это лишь как очередную нотацию. А сейчас поняла, что сама себя загнала в такую нехорошую ситуацию, и разбираться ей тоже придется самой. Она ведь гриффиндорка, а гриффиндорцы не бояться трудностей и всегда находят выход из затруднительного положения. Она попытается перевоспитать Рона, сделать из него культурного человека, убедить его в том, что и у нее, как и у него, есть также свои желания и интересы, которые тоже нужно брать в расчет.

- Мм… Я думаю, это хорошая идея, — сказала Грейнджер, окончательно успокоившись и вернувшись к своему привычному, назидательному тону.

- Отлично, — заключил Визерхофф. — Однако нам нужно поторопиться в башню — мы должны подавать младшим пример самодисциплины. Кроме того, Гермиона, вам следует привести себя в порядок. Вы — староста, и один ваш вид должен внушать уважение.

Хотя раньше Гермиона не придавала особенного значения своей внешности, воспринимая ее как некую данность, и считала заботу о собственной красоте глупым занятием, подстать Лаванде и Парвати, или пустой тратой времени, которую могут себе позволить напыщенные аристократы вроде Малфоя, сейчас совет Визерхоффа ей показался вполне разумным: никто не должен знать, что она плакала. Она должна быть сильной.

Наскоро умывшись и пригладив непослушные каштановые волосы, девушка вновь присоединилась к своему однокласснику, и они вместе направились в гостиную Гриффиндора, выловив по пути несколько праздношатающихся первокурсников, среди которых был и Арнальдс. Мальчишка упирался и угрожал, что расскажет все Рону, однако Визерхофф ловко наложил на него “Silentium” и, схватив за ворот мантии, подтолкнул к дверям.


Сообщение отредактировал PPh3 - Вторник, 23.10.2012, 19:38
 
PPh3Дата: Четверг, 23.06.2011, 21:55 | Сообщение # 51
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
В Гриффиндорской гостиной их уже ждали студенты с первого по третий курс. У всех на лицах были скучающие постные выражения: никому не хотелось начинать выходной с выполнения домашки, и то, что данный кружок утвердила сама МакГонагалл, радости не добавляло вовсе. Гермиона и Лотар вышли на середину комнаты, чтобы их всем было видно.

- Итак, с сегодняшнего дня на факультете Гриффиндор начинает функционировать обязательный кружок по выполнению домашних заданий, — бойким командным голосом начала староста. — Целью данного кружка является повышение ответственности и самодисциплины среди студентов, а также сплоченности факультета. Для студентов третьего курса, которые в этом году начали посещать дополнительные предметы, это будет возможность научиться наиболее эффективно распределять свое время.

- Сейчас мы разобьем вас на группы, — продолжил Визерхофф. — Первый курс, что у вас по расписанию в понедельник и во вторник?

- В понедельник, — поднявшись с места, ответила блондинка с косичками, — у нас трансфигурация, история магии и спаренная гербология с Хаффлпаффом, — в отличие от старших курсов, у первоклассников все уроки заканчивались еще до обеда. — Во вторник — спаренное зельеварение со Слизерином, заклинания и полеты на метлах.

- Кто с вашего курса наиболее успевающий?

- Джейн Арнальдс, — сказал темноволосый паренек с круглым лицом, указав на только что отвечавшую блондинку, которая уже села, — и Нэнси Норриш, — с места поднялась девочка с рыжевато-русыми волосами, завязанными голубыми лентами, и кивнула.

На львином факультете, как в львином прайде, — подумал Визерхофф, — почти всю работу делают женщины, после чего сказал:

- Мисс Арнальдс, мисс Норриш, вы возглавите ваши группы по четыре человека в каждой. В ваши задачи будет входить объяснение непонятных моментов вашим одноклассникам, а также демонстрация правильного выполнения заклинаний. Задания выполняете по принципу “от простого к сложному”: вначале теория, потом практика. Выполняете задания на понедельник, потом на вторник. По поводу зельеварения, — все студенты тут же навострили уши, — мне известно, что профессор Снейп с сильным предубеждением относится к нашему факультету. Также мне известно, что он ненавидит лень и тупость, которые, к сожалению, также присутствуют на нашем факультете в немалом количестве, поэтому постарайтесь не только выучить рецепт наизусть, но и ответить на вопросы, для чего в зелье нужен тот или иной компонент, и законспектировать для лучшего запоминания. Все, сказанное выше, относится и ко второму курсу. Приступайте!

Студенты по четыре-пять человек разместились за старинными шаткими столиками и принялись выполнять домашнюю работу. Только один Питер Арнальдс сидел с недовольным лицом на диване и бросал злобные взгляды то на сестру, то на Визерхоффа с Грейнджер.

- А ты, Питер Арнальдс, наказан, — у пацаненка вытянулось лицо, и округлились глаза, — и я не сниму с тебя заклинание до тех пор, пока ты не отработаешь наказание, — строго сказал Лотар. — Гермиона, полномочия назначать наказания есть у вас.

- Но… — удивилась Гермиона: конечно, ей было неприятно, что этот первокурсник наябедничал на нее при всех в Большом Зале, но она даже не подозревала, что за такое можно назначить взыскание.

- Он оскорбил вас сегодня, проявил к вам неуважение как к старосте и вмешался не в свое дело, желая выслужиться перед Уизли. Satis est-ne (2)?

В курсе их с Роном отношений был весь факультет Гриффиндор и не только, однако замечание Визерхоффа вызвало в голове у Гермионы ассоциацию с другим Питером, который точно также искал покровительства у более сильных и знаменитых товарищей, а потом перешел на строну Вольдеморта и, чтобы выслужиться перед ним, сдал местонахождение родителей Гарри.

- Питер, ты, не зная всей ситуации, вмешался в чужие дела… — девушка старалась говорить как можно более строгим и назидательным тоном, — что усугубило конфликт. Кроме того, ты должен знать, что нехорошо быть ябедой и подхалимом — такие обычно служат в рядах Вольдеморта, — несколько ребят тут же вздрогнули при упоминании имени самого злого мага двадцатого столетия. — И потому, чтобы подобных случаев не повторялось впредь, ты должен написать пятьсот раз “Я не должен ябедничать и подхалимствовать.” После этого можешь приступить к выполнению домашней работы.

Арнальдсу пришлось подчиниться: если Грейнджер, как ему казалось, еще можно было задобрить, пообещав нажаловаться Уизли, то Визерхофф был куда более строгим и непреклонным, напоминая по характеру их декана, Минерву МакГонагалл.

Затем перешли к третьекурсникам, которым, помимо основных предметов, также было необходимо готовиться и по спецкурсам. Большинство ребят выбрало УЗМС и прорицания, узнав от старших, что эти предметы самые легкие, и учить по ним почти ничего не нужно. Еще один парень выбрал нумерологию, и его тут же предупредили, что профессор Вектор — такая же строгая, как профессор МакГонагалл, и любит задавать дополнительные вопросы с опережением программы, как профессор Снейп, так что нумерологию следует учить вперед. А девочке, выбравшей руны, рассказали, что профессор Стюрке любит давать переводы, поэтому значения всех рун и наиболее часто встречающихся комбинаций лучше выучить сразу.

Вскоре гостиная Гриффиндора погрузилась в необычную для нее тишину, нарушаемую лишь шепотом учеников, скрипом перьев и переворачиванием страниц, отчего очень сильно напоминала библиотеку. Визерхофф и Грейнджер устроились на небольшом возвышении у окна и занялись нумерологией. Изредка они ходили между группами младшекурсников, чтобы узнать, как у них продвигается выполнение домашних заданий. К своему удивлению и зависти одновременно Гермиона обнаружила, что из Лотара получается прекрасный учитель: без лишней назидательности, вполне доброжелательно он объяснял ученикам непонятный материал и демонстрировал заклинания, а на вопрос “Почему?” отвечал не “потому, что так надо” или “так написано в учебнике/сказал(а) профессор Флитфик/МакГонагалл”, но пытался разъяснить с точки зрения нумерологии и преобразования магической энергии по определенным алгоритмам. Временами он был чуть резковат и сразу осаживал чересчур шумных учеников, ибо не терпел неуважения к себе, но в целом его выступление производило довольно приятное впечатление.

Что касается Визерхоффа, то он заметил одну нехорошую особенность в хогвартской системе обучения, а именно то, что в юных дарованиях не развивали логико-критическое мышление, просто заставляя студентов наизусть заучивать заклинания и конспектировать отдельные параграфы, совершенно не объясняя, для чего это нужно, не давая логических связей между значением вербальной формулы, движением палочки и производимым эффектом. Все обучение было основано лишь на заучивании, повторении и воспроизведении уже известных знаний. Также его удивило, что в Хогвартсе нумерология не является обязательным предметом. Если заклинания еще можно было освоить без знания нумерологии, на ментальном уровне, усилием воли направляя магию на достижение нужного результата, то трансфигурация целиком и полностью была основана на различных преобразованиях пространства, теорию которых изучают лишь в курсе нумерологии. Так, Нэнси Норриш великолепно справлялась с заданием по превращению спички в иголку, но было заметно, что делает она это совершенно бездумно, просто четко произнося заклинание и идеально выводя нужные движения. Когда же Лотар чуть усложнил задание, попросив превратить спичку в серебряную стрелу, Нэнси лишь покраснела, невинно захлопав ресницами, и вполне резонно ответила, что они это еще не проходили. Девчушку тут же поддержала Гермиона, сказав, что это слишком сложное заклинание. Пришлось начинать все с азов. Лучше бы профессор МакГонагалл потратила несколько лишних уроков на теорию, а не ждала, пока оболтусы вроде Уизли научатся правильно произносить незнакомые слова и нормально держать палочку в руках!

Также он обратил внимание на то, что большинство ребят писали очень грязно и неразборчиво, оставляя на пергаменте большие кляксы. Специально поинтересовался у Гермионы, обучают ли в Хогвартсе магглорожденных и полукровных первокурсников письму перьями, в ответ на что староста лишь округлила глаза и отрицательно покачала головой, чем вызвала гневную тираду о том, что это вообще-то прямая обязанность ее и Уизли — помочь освоиться незнакомым с магическим миром студентам в новой для них среде, если декану до этого нет никакого дела. Потом, правда, Визерхофф извинился за грубость, но у Гермионы все равно остался неприятный осадок в душе: еще никто никогда не говорил ей, что она плохо справляется со своими обязанностями или, тем более, упускает что-то важное в них.

Лотар тем временем обошел всех учеников, кто, по его мнению, плохо писал, показал, как правильно держать перо, и, дав задание написать строчки на чистописание, вернулся к своей нумерологии, которую они учили с Грейнджер. Хотя последнюю он находил достаточно умной и способной девушкой, он, тем не менее, считал ее “жертвой” здешней системы образования. Она правильно и четко отвечала на вопросы из книги, слово в слово повторяя его формулировки, однако, стоило ее спросить “как?”, “почему?”, “зачем?”, как она тут же терялась в догадках и начинала судорожно копаться в учебниках в поисках готового ответа. Она словно боялась подумать сама, боялась отклониться от уже существующих формулировок. Вспомнился урок зельеварения в среду, когда Грейнджер варила зелье точно по инструкции в учебнике, но так и не добилась нужного результата. Карл сказал тогда, что они с Кайнер применили на последней стадии модификацию Фангенеля-Беккера, и что Кайнер первая догадалась предложить ее. Зельевары! А ведь Кайнер, если верить слухам, совсем недавно познакомилась с магическим миром и опирается лишь на свои знания маггловской органической химии. Еще, после того памятного урока зельеварения она сказала, что если бы люди все делали только по инструкции, то так и остались бы в каменном веке. Если бы не ее скверный характер и странное поведение, то ее можно было бы назвать адекватной и очень умной девушкой.

* * *


Когда Гарри, Рон, Джинни, Демельза и другие члены квиддичной команды незадолго до обеда вернулись в гостиную Гриффиндора, то застали поистине незабываемую картину: тихо, солнечно, младшекурники сидят за столами и пишут сочинения, некоторые, полушепотом произнося вербальные формулы, разучивают заклинания. Да уж, сбылось желание Гермионы засадить всех за учебники! Сама же Гермиона сидела у окна вместе с Визерхоффом и писала под его диктовку какую-то заумную тарабарщину. Что, опять?! После того, как профессор МакГонагалл сделала ему внушение держаться подальше от его Мионы?!

- … в этом случае охватываемая заклинанием площадь будет определяться как поверхностный интеграл второго рода по очерчиваемому палочкой геометрическому контуру, помноженный на коэффициент расширения т радиус кривизны расходящихся потоков… — с умным видом говорил Визерхофф, периодически заглядывая в свою книжку.

На Гермиону он смотрел сверху вниз, покровительственно, но никак не со страстью или обожанием, однако Уизли это нисколько не интересовало: его бесил сам факт того, что кто-то посмел приблизиться к его девушке.

- Слушай, ты, индюк недощипанный!

- Нарываешься на дуэль, Уизли? — положив учебник на стол, сердито спросил Визерхофф, сложив руки на груди.

Все тут же замерли в ожидании: а что же будет дальше?

- Да — ты пристаешь к моей девушке! — Рон стал ближе к Гермионе и упер руки в бока, отчего девушка тут же поспешила вжаться в стену и закрыть руками рот и нос, изображая приступ кашля.

- Нет, Уизли. Я не претендую на руку мисс Грейнджер, и потому она не может являться предметом нашего спора. Однако ты, Уизли, успел неоднократно нанести оскорбления наследнику древнего чистокровного рода, основываясь лишь на своих глупых предубеждениях, и я не могу это оставить. Я должен отстоять честь своего рода, — твердо произнес Лотар.

- Отлично! — воскликнул Уизли. — Знаешь, где Зал наград? Сегодня в полночь.

У Лотара возникло впечатление, что Уизли просто хотелось подраться. Только зачем было прибегать к оскорблениям, если можно было просто устроить дружеский поединок с Поттером?

Гермиона же испытала двойственное чувство, когда узнала, что Лотар “не претендует на ее руку”. С одной стороны — облегчение, что они теперь не будут драться из-за нее, и что Рон наконец-то успокоится и перестанет ревновать. С другой — разочарование, ведь Гермиона уже достигла того возраста, когда вполне естественным становится желание нравиться противоположному полу. Просто нравиться, чувствовать себя красивой, желанной, пусть даже без мыслей о замужестве или серьезных отношениях. Скорее даже для самоутверждения. Точно так же, как на четвертом курсе ей льстило внимание Виктора Крума, ловца болгарской сборной по квиддичу, за которым бегали толпы девчонок, но который разглядел за стопками книг именно ее, лохматую заучку Грейнджер, ей было теперь неприятно, что парень, которого во многих отношениях она находила очень привлекательным молодым человеком, не интересуется ею, как девушкой.

- Кто будет твоим секундантом?

- Гарри, — уверенно ответил Уизли.

- Рон, э… неужели ты забыл? — сказал подошедший Гарри. — Хотя, может быть, я смогу справиться сам.

Гермиона тут же отчаянно закивала головой. Как же Рон мог забыть, что они собирались отправиться сегодня на площадь Гриммо?

- А… э… Дамблдор…

- Директор Дамблдор, — поправила Гермиона парня.

- … поручил одно важное дело, так что дуэль будет в другой раз, — сказал Уизли, улыбнувшись в тридцать два зуба, — но обязательно будет.

- А чтобы она состоялась, — продолжил Лотар, — ты дашь мне магическую клятву или же извинишься при всех.

Лицо Рона тут же покраснело и исказилось в обиженной гримасе. Чего-чего, а перед этим индюком он точно извиняться не будет.

- Э… — хотя Рон был из чистокровной семьи, он знал далеко не все традиции волшебников и из магических клятв знал только Непреложный Обет, и то потому, что его чуть не взяли с него близнецы. Было еще слово какое-то дурацкое. Вот, вспомнил, кажется. — Джюрэу (3).

- Выучи вначале латынь, Уизли, — сказал Визерхофф, поглядев на своего оппонента сверху вниз, ведь он стоял на ступеньке. — Запомни, это слово произносится как “ю-ро”.

- Юро, — пробурчал Уизли, и его тут же охватило бледно-голубое свечение.

- Итак, я Лотар Георг Визерхофф вызываю тебя, Рональд Уизли на дуэль за честь рода, которая будет иметь место не позднее воскресенья следующей недели. Да будет так. Juro! — Визерхоффа также на долю секунды окутало бледно-голубое, но более яркое свечение и погасло.

Почти все студенты смотрели на разыгравшуюся перед ними сцену с нескрываемым любопытством, а некоторые даже — с благоговением. Визерхофф же подумал, что на Гриффиндоре не помешало бы ввести еще факультатив по этикету и традициям волшебного мира, как это сделано на Слизерине. Только вот как он один потянет сразу оба кружка? И, второе, если факультатив по выполнению домашних заданий профессор МакГонагалл одобрила сразу — она заинтересована в успеваемости своего факультета, — то в обязательном факультативе по этикету может отказать. А если не будет официального указа профессора МакГонагалл, то и кружок собрать не получится.

Вскоре весь факультет Годрика отправился на обед, но и тут не обошлось без приключений. У входа в Большой Зал началась драка из-за того, что один из первокурсников-слизеринцев сказал, что если бы его отец был директором Хогвартса, то грязнокровок быстро бы поставили на место, и его одноклассник с ним согласился. Гриффиндорцы не смогли пройти мимо подобной вопиющей несправедливости и решили проучить поганых слизеринцев. В результате несколько человек со сломанными носами и ребрами, разбитыми губами и фингалами под глазами отправились лечиться к мадам Помфри, Питер Арнальдс, который и подбил одноклассников на драку (сам он был магглорожденным), стоял на четверньках и изрыгал слизней, пока его не расколдовала заучка Грейнджер, а разогнал потасовку, сняв сто балов Гриффиндора, ублюдочный и злобный Ужас подземелий Снейп.

Поскольку к обеду все окончательно проснулись, то за столами царил шум и гам. Студенты вновь обсуждали последние новости и планы на выходные, делились последними сплетнями и жаловались, как много им назадавали учителя. Лотар снова сел за гриффиндорский стол, чтобы не злить профессора МакГонагалл. Посмотрел на соседний стол — Элиза о чем-то весело болтала со своей рыжей одноклассницей с Хаффлпаффа, Сьюзен Боунс, кажется. Почувствовав на себе чужой взгляд, девушка обернулась и радостно улыбнулась, увидев своего друга и парня. Казалось, она просто светилась от счастья, и солнце ласково играло бликами в ее золотых волосах. Лотар грустно улыбнулся в ответ. С того момента, как начались занятия, у них с Элизой было не так много возможностей побыть наедине или просто вместе. И теперь им не разрешают даже сидеть за одним столом. А с учетом его наполеоновских планов по наведению порядка в Гриффиндоре неизвестно, когда им удастся нормально провести время вдвоем. Хорошо все-таки, что Элиза попала именно на Хаффлпафф — Лотар заметил, что этот факультет отличается дружелюбностью и сплоченностью и не дает своих в обиду. Во всяком случае, ему не надо постоянно переживать за любимую девушку, не случилось ли с ней чего-нибудь или как ей там живется.

Погруженный в раздумья, парень не заметил, как по обе стороны от него сели Лаванда Браун и Ромильда Вейн, а напротив, загородив обзор, — Парвати Патил. Девушки тут же принялись усиленно с ним кокетничать, постоянно просили передать чего-нибудь и при этом как бы невзначай касались парня, вгоняя его в краску. И единственное, о чем мечтал теперь несчастный гриффиндорец, так о том, чтобы обед поскорее закончился, и у него появился законный повод избавиться от общества чересчур назойливых одноклассниц. При этом он не увидел, что Золотое Трио как-то подозрительно быстро закончило трапезу и еще быстрее покинуло Большой Зал, словно торопилось на пожар.

- Лотар, а это правда, что ты встречаешься с какой-то хаффлпаффкой? — последнее слово Лаванда Браун произнесла с заметным пренебрежением в голосе.

- Эта “хаффлапаффка”, как вы выразились, мисс Браун, вообще-то моя невеста, — твердым голосом ответил Лотар, — и я не позволю ее никому оскорблять. И я не пойму, откуда у вас такое отношение к Хаффлпаффу?

- Так этот факультет традиционно известен тем, что там учатся одни лузеры и идиоты, — с брезгливыми интонациями в голосе ответила Ромильда, накручивая на палец прядь своих кудрявых черных волос. — И там учатся большинство магглорожденных.

- Да, зачем тебе какая-то магглорожденная? — спросила Лаванда. — Ведь, как представитель древнего чистокровного рода, ты, не то, что твой дружок, можешь претендовать на что-нибудь куда более изысканное, — и тут же слащаво улыбнулась, покачав своим немаленьким бюстом, затянутым в кофту с низким вырезом, заставив несчастного аристократа покраснеть еще больше.

- Вообще-то, Лаванда, мой род более древний, — возразила Парвати, продемонстрировав всем, кто сидел поблизости от нее, свои украшенные дорогими кольцами пальцы, — и происходит от брахманов Бджахра.

Ромильде Вейн, которой, в отличие от подруг, нечем было похвастаться, оставалось лишь скромно молчать и глядеть на них с завистью.

- Мисс Браун, — Визерхофф постарался вложить в свой голос как можно больше холодности, — неужели прошлый урок ничему вас не научил? — Лаванда тут же удивленно посмотрела на него. — А именно тому, что за свои слова следует нести ответственность? — девушка теперь усиленно захлопала ресницами. И что мне теперь следует вызвать вашего отца или брата на дуэль либо заставить вас публично принести извинения фрейлейн Миллер. Подумайте о репутации вашего рода, мисс Браун, и о том, что ваше неумение держать язык за зубами вовсе не делает ему чести.

Последний прием Лотар нагло скопировал у Карла, однако он не понаслышке знал, что умелая дипломатия и словесная дуэль могут принести результаты не меньшие, чем дуэль магическая. Ему совершенно не хотелось связываться с Браунами и пытаться им что-то доказывать, когда на его стороне лишь любовь к Элизе Миллер и одобрение брака родителями. И, хотя Визерхофф был уже совершеннолетним и имел право принимать самостоятельные решения, он, тем не менее знал, что родители могут потребовать от него расторгнуть помолвку с Элизой из-за Лаванды — ведь она чистокровная. Хотя, если судить по тому, как она ведет себя и одевается, то чистокровная она максимум в третьем-четвертом колене, и ее род, пусть и богатый, не имеет собственного титула и традиций и не утвержден магически, раз его нет в своде “Чистокровных семейств магической Британии”.

От необходимости дальше терпеть общество столь наглых девиц его избавило появление Карла, Элизы, Фольквардссона и Кайнер (при виде последней Браун, Вейн и Патил заметно испугались, очевидно, вспомнив “урок”, о котором им только что говорили, и предпочли пересесть подальше, а то мало ли что) — после обеда они все собирались сходить в Больничное крыло, чтобы навестить Голдстейна, — а также письмо от декана, присланное вместе с серой ушастой совой. Чиркнув в ответ, что он подойдет через полчаса, Лотар встал из-за стола и вместе с друзьями покинул Большой Зал.

(2) (лат.) Не достаточно ли?

(3) Рон произносит латинское слово “Juro” (клянусь) так, как если бы оно читалось по-английски.


Сообщение отредактировал PPh3 - Вторник, 23.10.2012, 19:50
 
PPh3Дата: Четверг, 23.06.2011, 21:56 | Сообщение # 52
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
- … Здравствуйте, профессор МакГонагалл. Вы хотели со мной поговорить?

Кабинет декана Гриффиндора располагался на третьем этаже в Восточном крыле, как и сама Гриффиндорская башня, и, подобно большинству комнат в замке, выходил окнами на окрестные леса и горы. Было здесь светло и уютно, чему способствовали резные деревянные панели на стенах, удобные мягкие кресла для декана и посетителей, а также драпированные бордовые шторы на широких окнах с частным переплетом.

- Да, мистер Уизерхофф, — ответила профессор, строго посмотрев на стоявшего перед ней студента из-под своих квадратных очков. — Можете сесть, если хотите.

- Спасибо, профессор, — Лотар тут же воспользовался предоставленной ему возможностью.

- Чай, печенье? — на столе тут же появились кушанья.

Складывалось впечатление, что в свободное от занятий и проверки домашних заданий время здешние преподаватели только и занимаются тем, что за чашкой чая вели разговоры ни о чем.

- Нет, спасибо, профессор.

- Как хотите, — строго сказала женщина, налив чаю и положив печенюшку на блюдце перед собой.

Был бы здесь Гарри Поттер, она точно бы заставила его еще поесть, ведь несчастный мальчик был невысокий и худой, как в одиннадцать лет. Хотя она знала о его натянутых отношениях с родственниками и внутренне не была согласна с решением Дамблдора отдать Гарри Дурслям шестнадцать лет назад, она, тем не менее, абсолютно не была в курсе того, нормально ли удовлетворяются хотя бы элементарные физические потребности ее “золотого” мальчика, и за прошедшие годы ни разу не удосужилась тайком прогуляться до Литтл-Уиннинга, чтобы разведать обстановку. Но Уизерхофф, этот аристократ, уж точно рос с любящими родителями, да и выглядит здоровым и крепким парнем — мальчиком его назвать язык не поворачивался, — так что Минерва решила не настаивать на дополнении к сытному обеду.

- Мистер Уизерхофф, вы не хотите пробоваться в гриффиндорскую команду по квиддичу? — МакГонагалл решила начать издалека.

- Нет, спасибо, профессор. Я больше интересуюсь наукой.

- Игра в команде помогла бы вам влиться в коллектив и завоевать авторитет среди сверстников.

- Спасибо, профессор, но я считаю, что в нашей команде по квиддичу и так играют достаточно талантливые для этого игроки. И я не могу пожаловаться на недостаток общения.

- Но вы общаетесь с ребятами только из своей группы.

- Да, профессор, мы уже давно дружим, и у нас немало общих интересов, — Лотар старался говорить спокойно, однако его раздражал тот факт, что он никак не может понять цели разговора.

- Но о какой дружбе и международном сотрудничестве может идти речь, если вы общаетесь только внутри вашего национального анклава?

- Простите, профессор, но я считаю, что это мое личное дело, с кем общаться, а с кем — нет.

Парень вспомнил, как ему рассказывали о Кайнер, что директор пытался навязать ей в друзья Поттера и Уизли. Ему что, тоже пытаются навязать дружбу с ними на основании того, что они учатся на одном факультете?!

- Однако вы общаетесь с мисс Грейнджер, — МакГонагалл сложила руки “домиком”, дотронувшись пальцами до подбородка.

- Наше с ней общение носит чисто деловой характер, профессор.

- Также, насколько я помню, вы хотели помочь мисс Грейнджер с ее обязанностями старосты.

- Потому что я знаю, что я смогу справиться с обязанностями старосты, в отличие от Уизли, и, кроме того, я действительно хотел бы помочь мисс Грейнджер.

Визерхофф со всей силы вцепился в подлокотники. К чему все это? Неужели директор изменил свое решение и снял Уизли с должности старосты? Он мог бы потратить эти полчаса куда более продуктивно, чем отвечать на нелепые вопросы декана. В подобные минуты Лотар жалел, что не владеет легилименцией, как Карл. На самом деле он мог бы, конечно, взять палочку с помощью заклинания “Legilimens” проникнуть в чужое сознание. Но он однозначно не смог бы это сделать тонко и легко, как его друг, чтобы лишь по одному настроению, взгляду в глаза уловить приблизительный спектр мыслей и эмоций другого человека.

- Профессор МакГонагалл, извините, пожалуйста, но не могли бы вы перейти ближе к цели нашего разговора, чтобы не тратить ни мое, ни ваше время? — Лотар, устав от хождения вокруг да около, рискнул спросить напрямую.

- Я думаю, вы слышали о Том-кого-нельзя-называть? — спросила МакГонагалл, положив руки на стол; ее лицо вмиг стало серьезным и будто постарело.

- Если вы имеете в виду некого самозваного Лорда Вольдеморта, то да, слышал, — чуть резко, чем следовало бы, ответил парень.

- И слышали, что на плечах мистера Поттера лежит тяжелая ноша борьбы с ним?

Лотар слышал, как Поттера зовут иногда Избранным, но не придавал этому особого значения и вообще не представлял, как какой-то семнадцатилетний юнец, не имеющий сам по себе никакого политического влияния в магическом мире и вообще мало чего знающий и умеющий, может противостоять столь сильному волшебнику, которого не могли одолеть сильные мира сего, например, тот же Дамблдор, которого якобы этот Лорд боится.

- Я знаком лишь со слухами весьма сомнительного содержания, мадам, и я по-прежнему не понимаю, какое отношение это имеет ко мне.

- Дело в том, мистер Уизерхофф, что мистер Поттер, а также его друзья мистер Уизли и мисс Грейнджер активно помогают директору Дамблдору в борьбе с Тем— кого-нельзя-называть. В данный момент они отправились выполнять одно важное задание, и их не будет в школе до конца выходных, и потому, мистер Уизерхофф, в эти дни вы будете выполнять обязанности старост, — последнее предложение декан произнесла с нажимом, как бы подчеркивая, что возражения не принимаются.

- Понятно, профессор, — Визерхофф тяжело вздохнул. — Есть ли что-нибудь еще, о чем я должен знать?

- Нет, мистер Уизерхофф, можете приступать к работе.

- Насколько я понял, мне не один раз придется замещать старост.

- Я не могу ничего вам сказать по этому вопросу, — ответила МакГонагалл и, сняв очки, очистила их заклинанием.

- До свидания, профессор МакГонагалл.

Визерхофф встал с кресла и, манерно поклонившись, вышел за дверь. Хотелось запустить чем-нибудь тяжелым. Заместитель Уизли! Кто бы мог подумать? Ладно, он сам уже на второй день сказал декану, что хотел бы стать старостой. Другой вопрос, чем руководствовались профессор МакГонагалл и директор Дамблдор, 1) назначая на должность старосты факультета заведомо слабого и безответственного ученика, от которого никакого толку? 2) отправляя обоих (!) старост выполнять какое-то секретное задание вне школы? и 3) почему это, собственно, данное задание должны выполнять именно студенты? Ведь это не входит в их обязанности, к тому же, если что-то случится, а Лотар уже понял, что понятия “Гриффиндор” и “спокойствие”, “благоразумность” — вещи несовместимые, то тянуть обоих мальчишек на себе опять будет Грейнджер.

Зашел в туалет, умылся холодной водой. Желание разнести что-нибудь в щепки пропало — и то хорошо. Открыл окно, вдохнул свежего воздуха. Нужно придумать план действий, хотя первый пункт и так ясен — собрать всех студентов в гостиной Гриффиндора, поставить перед фактом и дальше следить за порядком. Легко придумать — гораздо сложнее сделать, в любом случае, к выполнению обязанностей заместителя старост уже пора приступить.

На его счастье, почти все студенты львиного факультета оказались в общежитии, за исключением небезызвестного Золотого Трио, а также Роббинс, Пикса и Кута, которые были на отработке у Спраут, и Питера Арнальдса с еще парой первокурсников, которые должны были в это время нарезать флоббер-червей профессору Снейпу.

- Прошу немного внимания… — сказал Визерхофф, встав на ступеньки, у выхода из гостиной. — В данный момент мистер Уизли и мисс Грейнджер отбыли из школы по приказу директора, и потому на время их отсутствия по приказу профессора МакГонагалл я назначен исполняющим обязанности старост и наделен соответствующими полномочиями.

Все студенты в это время оставили свои занятия и собрались в гостиной, расположившись на креслах, диванах и пуфах, приковав свои взгляды к семикурснику. Собственно, большинство гриффиндорцев восприняло данную новость совершенно спокойно: раз Уизли и Грейнджер с Поттером за компанию куда-то свалили (ага, наверняка змеелицего убивать или с Пожирателями драться), то вполне логично, что МакКошка приставила к ним замену — чтоб не разбрелись кто куда. Большинство учеников смотрели на Визерхоффа с явным интересом: хоть он был и новенький, но вел себя весьма уверенно и одним своим видом внушал уважение. Новое назначение было не по нраву лишь Джинни Уизли, которая слушала его речь с откровенно скучающим выражением лица, всем своим видом показывая презрение ко всяким выскочкам-аристократам.

- … Прежде всего, как исполняющему обязанности старост, мне хотелось бы уделить внимание таким аспектам, как академическая успеваемость, порядок и культура поведения. Даже если вы не читали “Историю Хогвартса”, вам, наверное, уже рассказали, что Гриффиндор — это самый лучший факультет, представители которого известны своим благородством, честностью, храбростью, — многие согласно закивали в ответ. — Что для вас значат эти качества? Как вы их понимаете?

- Мы боремся с Сам-знаешь-кем, с которым все остальные боятся сразиться! — сказал Деннис Криви.

- Именно такой Дамблдор и Гарри Поттер! — поддержал его старший брат Колин. — И мы должны бать на них похожи!

- Лично вы с ним не сражаетесь, мистер Криви, и никто из здесь сидящих — тоже. Мы говорим в данном случае о повседневной жизни факультета.

- Взаимопомощь? Поддержка? — предположила первокурсница Нэнси Норриш. — Ну э… как мы сегодня все вместе делали домашние задания и помогали друг другу.

- Есть еще варианты? — Визерхофф оглядел гостиную.

- Чушь болотная, — буркнул себе под нос пятикурсник Оливер Брок.

- Простите, что вы сказали, мистер..?

- Да не слушай ты его, — перебила четверокурсница Синди Пим, — его в команду сегодня не взяли, вот он и злой ходит с самого утра.

- Оливер Брок, — ответил парень, подняв голову и встав с подоконника; было заметно, что он очень рассержен. — Честь, храбрость… что это вообще такое? Я читал “Историю Хогвартса” и что? Годрик махал мечом и головы рубил, а Слизерин травил. Храбрость нужна на поле боя, а не в повседневной жизни. А честь… я в нее не верю, — сел обратно на подоконник.

- Мистер Брок, честь должна быть у каждого человека. И это касается каждого из вас. Другое дело, что сам человек может определять свою честь иначе, чем это хотят видеть окружающие. Как видите, — продолжил Визерхофф, — многие из вас не могут дать адекватного определения качествам, по которым, согласно традиции проводится отбор в Дом Годрика. — Однако многие из вас должны быть знакомы с понятием “лучший”? Итак, что нужно сделать нам всем, чтобы наш факультет был лучшим не только на словах, но и на деле?

Повисла тишина. Гриффиндорцы с недоуменными лицами уставились на своего одноклассника. Для них было странно, что он не начал тут же качать свои права, как Уизли на пятом курсе, или читать нотации, как Грейнджер, а задал, казалось бы, простые вопросы, на которые они весьма затрудняются ответить. Гриффиндорские качества в повседневной жизни? Даже гадам-слизеринцам и то с этим проще: за себя и для себя.

- Хорошо учиться? — предложила одна из третьекурсниц?

- Раз, — Лотар загнал палец.

- Не лезть в драки и хорошо себя вести, — твердо сказала первокурсница Джейн Арнальдс, за что одноклассники тут же наградили ее смешками: именно ее брат всегда начинал драки, обычно со Слизерином.

- Два — и мисс Арнальдс говорит абсолютно правильно: большую часть баллов наш факультет теряет не на уроках у профессора Снейпа, хотя, надо заметить, к нам он действительно часто бывает несправедлив, а за потасовки в коридорах и опоздания на уроки.

- Слизеринцы тоже часто нападают первыми, — вмешалась Парвати Патил, — и все делают исподтишка. В прошлом году они двух первокурсников чуть до полусмерти не довели!

- А вы заметили, мисс Патил, ко всем остальным это также относится, что слизеринцы обычно не ходят по одному? Что они всегда сопровождают своих первокурсников?

Для многих слова Визерхоффа оказались новостью. Вернее, они всегда видели, что на уроки и трапезы слизеринцы, особенно младших курсов, ходят чуть ли не строем, но не обращали на это внимания.

- Итак, три: ответственность и дисциплина. Это касается как присмотра за младшими, так и самоконтроля, а именно уважения к преподавателям и другим ученикам, пунктуальности, своевременного выполнения домашних заданий. Вы удивляетесь, но данные практике существуют еще, например, на Хаффлпаффе.

- Так это факультет лузеров, — бросила Синди со своего места.

- Мисс, кажется, я только что говорил об уважении, — строго сказал Визерхофф. — Вы можете говорить сколько угодно, что они последние по успеваемости, что, кстати, неправда, что они скучные, глупые и так далее. А они, в отличие от некоторых, просто не лезут на рожон.

- И четвертое, что я хотел бы подчеркнуть, это культура. Не только поведения, а как некий показатель знаний о мире и умение в нем ориентироваться. Кто из вас знает правила этикета, принятые в волшебном сообществе? Историю? Географию? Философию? Законы? — лишь единицы подняли руки, отчего лица остальных заметно помрачнели. — Как видите, нашему факультету есть куда стремиться в своем культурном развитии, и нам придется много и долго работать, чтобы добиться положительных результатов. И мне странно, что я, иностранный студент, приглашенный для окончания обучения в лучшей школе чародейства и волшебства в Европе, застаю здесь такой беспорядок, — последнюю фразу Визерхофф произнес одновременно с нотками горечи и осуждения в голосе.

- Не слушайте его! — громко сказала Джинни Уизли, встав со своего кресла и указав пальцем на Лотара. — Он все врет! Он позавчера выставил моего брата подлецом перед МакГонагалл. Он не любит Дамблдора! Это змей в львиной шкуре, такой же гадкий и скользкий, как и его дружки-слизеринцы!

- Мисс Уизли, я штрафую из-за вас Гриффиндор на двадцать баллов, и если вы не замолчите и не перестанете оскорблять меня и моих друзей, — Визерхофф начал выходить из себя, отчего его лицо сделалось белым, как мел: оба Уизли, и брат, и сестра его ужасно бесили, — то я наложу на вас лично “Silentium”, а вашему брату придется драться на дуэли еще и за вас! Вы, гриффиндорцы, должны понять, наконец, что вам же не выгодно терять баллы из-за собственной несдержанности и неумения держать себя в руках, а также высказывать мнение в корректной форме.

Джинни попыталась вставить еще пару слов, но ее тут же осадили ее же одноклассники: это не Гермиона Грейнджер, на которую можно надавить, сказав, что настоящие друзья так себя не ведут.

- Итак, — продолжил Визерхофф, уже успокоившись и сложив руки ладонями вместе, — во-первых, все курсы разбиваются на группы по выполнению домашних заданий. С каждого курса мне будут нужны имена наиболее успевающих студентов, чтобы возглавить группы. Домашние задания выполняются в порядке “от простого к сложному”, от “более важного к менее важному”. Под менее важным я подразумеваю в данном случае не нелюбимый или легкий предмет, а тот, который стоит у вас раньше в расписании. От возглавляющих группы требуется контролировать сам процесс выполнения задания и объяснять непонятные моменты, но ни в коем случае не делать домашние работы за своих одноклассников. Вы таким образом себе не авторитет заработаете, а всего лишь статус палочки-выручалочки.

- Во-вторых, всем быть в общежитии в восемь вечера, и я лично проконтролирую это. Я вам расскажу о наиболее важных культурных традициях волшебного мира и его устройстве, поскольку, как я заметил, с данными вещами здесь почти никто не знаком.

- Эй, а почему мы должны тратить свое время на твои россказни, вместо того, чтобы провести его в свое удовольствие? — возмутилась Лаванда.

- Вообще-то, мисс Браун, эту работу с вами должна была провести давным-давно профессор МакГонагалл, но почему-то она этого не сделала. Также в Хогвартсе существуют специальные уроки волшебного этикета, на которых также можно узнать много полезного. Они проходят вечером по средам, однако ведет их профессор Снейп, — весь Гриффиндор дружно замахал головами: лучше пусть этот будет, чем Снейп.

- Завтра расписание будет следующее: с девяти до двенадцати выполняем домашние задания; с двух до четырех — культура магического мира, с пяти до семи — домашние задания; вечером после ужина их доделывают те, кто не успел сделать в предыдущие часы.

- Э, почему мы должны все выходные за книжками, как заучка Грейнджер? — возмутился кто-то из старшекурсников. — Нам что, делать больше нечего?

Его поддержало несколько человек. Все остальные пока сидели и ждали.

- Да, чего ты нам вообще тут указываешь?! — визгливым голосом спросила младшая Уизли. — Перед Грейнджер решил выслужиться? Или хочешь, чтобы мой брат снова дал тебе по твоей аристократической морде? — последние слова девушка произнесла высоким и капризным голосом, растягивая слова, однако до Малфоя ей было далеко.

- Уизли, да заткнись ты! Щас из-за тебе еще баллы потеряем.

- Джинни, извини, но ты действительно ведешь себя… невежливо, — сказал Невилл, слегка замявшись.

- Мягко сказано! — добавил Оливер.

Джинни попыталась еще что-то сказать, но на нее, видимо, наложили “Silentium”, не дожидаясь Лотара.

- А теперь все, кто считает, что я заставляю вас заниматься непосильным трудом и трачу ваше драгоценное время, скажите: а разве это нормально, или, выражаясь в факультетских качествах, “благородно”, “честно”, что мисс Грейнджер единственная со всего факультета больше всех учится и зарабатывает баллы? — строго спросил у всей аудитории Визерхофф. — Нормально, когда работает только один человек, а вы все просто пользуетесь этим, когда все вроде как равны?

Ребята сидели пристыженные, с приунывшими лицами: им еще никогда не говорили, что лень — это плохо, а списывать домашние задания или бездельничать, потому что отвечать за всех будет заучка Грейнджер — не честно и не благородно. Они действительно слабо представляли, что означают их факультетские качества в повседневной жизни, и потому вели себя просто так, как им удобно, как-то не задумываясь, что такая поведенческая стратегия должна быть больше характерна для “плохого” Слизерина, чем для “хорошего” Гриффиндора.

- Вы тут все говорите “храбрость” и гордо бьете себя в грудь, но почему-то никто из вас, кроме мистера Лонгоботтома (который тут же залился краской) и мистера Брока, не оказался способен высказать свое мнение, отличное от мнения Уизли. Где ваша гражданская позиция хотя бы по вопросам внутришкольной жизни? Признайтесь тогда хотя бы честно, — Визерхофф понизил голос, в котором чувствовалось… сожаление что ли, — что вы просто самые обыкновенные конформисты, которые ждут, пока Поттер победит за вас какого-то самозваного Лорда, Грейнджер сделает все домашние задания, а директор Дамблдор добавит двести очков в конце года, чтобы компенсировать низкий итоговый рейтинг. Что вы просто пользуетесь ситуацией, в данном случае это фаворитизм у директора, и не пытаетесь изменить ее к лучшему. А, по идее, вот куда можно было приложить и вашу энергичность, и инициативу, и благородство.

Судя по грустным, согласно кивающим лицам, на большинство учеников его речь произвела должно впечатление, поэтому Визерхофф решил, что пора заканчивать с разговорами и переходить к делу:

- Студенты, которые уже сделали все домашние задания, могут потратить освободившееся время на свое усмотрение. Кто может напомнить основные правила поведения, которые мы сегодня вывели, и которые помогли бы Гриффиндору сохранить баллы, а ученикам — здоровье?

- Первое — не ходить по одиночке, — ответил Брок, загнув палец. — Брать под опеку младших — два. Не вестись на провокации слизеринцев и не вступать в драки — три. Уважать учителей и друг друга — четыре.

- Спасибо, пока достаточно. Все должны усвоить этот необходимый минимум и строго его выполнять. А теперь все разбейтесь по курсам. Успевающих учеников прошу подойти ко мне…

Когда через несколько часов профессор МакГонагалл зашла в Гриффиндорскую гостиную, чтобы проверить, не устроили ли там ее львята балаган, то с большим удивлением для себя обнаружила полную тишину и порядок. Почти все студенты сидели за столами в общей гостиной и учили уроки. Несколько человек разместились на оставшихся свободных пуфах и подоконниках и читали книжки или комиксы, или рисовали. Только младшая Уизли как-то странно бегала глазами по комнате и, очевидно заметив декана, кинула ей полный возмущения взгляд, однако, ничего не сказала.

Лотар Визерхофф, сидевший вместе со своими одноклассниками, кивнул в знак приветствия, после чего встал и, оглядев строгим взглядом гостиную, поднял руку. Следом за ним, как по команде, тут же поднялись все остальные студенты и кивнули. Профессор МакГонагалл аж прослезилась: они всегда так приветствовали Дамблдора, когда тот был еще преподавателем трансфигурации и деканом Гриффиндора, в то время как в ее бытность деканом такого уже не было.

Повисла немая сцена.

- Добрый день, профессор МакГонагалл, — сказал Визерхофф, нарушив неудобную тишину, надеясь, что все остальные не повторят за ним приветствие тупо, как попугаи.

- Мистер Уизерхофф… — декан старалась говорить так же строго, как обычно, но голос ее не слушался, а из глаз норовили брызнуть слезы умиления, точно она хаффлпаффка какая-то (ага, Спраут), — вы… вы… великолепно справились со своей работой.

- Благодарю, профессор МакГонагалл, — Лотар говорил спокойно, не выражая эмоций, но в его голосе и взгляде чувствовалось внутреннее достоинство и осознание собственной правоты.

- Двести баллов Гриффиндору за хорошее поведение и отличное выполнение своих обязанностей! — улыбнулась преподавательница трансфигурации.

- Ура-а-а! — закричали от радости ученики, подпрыгнув на месте — еще никогда за последние пять лет Гриффиндор не получал столько очков не от Дамблдора.

Невилл, Симус и Дин тут же принялись жать своему однокласснику руку, а Лаванда и Парвати — снова строить глазки. Профессор МакГонагалл, все также улыбаясь уголками губ, покинула Гриффиндорскую гостиную, а для Лотара Визерхоффа этот момент стал началом признания на своем факультете. Он лишь с грустью подумал о том, что будет со всеми его трудами, когда со своего задания вернется Уизли, и что если бы Грейнджер с ним (Уизли) не связалась, то смогла бы гораздо раньше навести здесь порядок.


Сообщение отредактировал PPh3 - Вторник, 23.10.2012, 20:03
 
PPh3Дата: Воскресенье, 03.07.2011, 01:49 | Сообщение # 53
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Глава 18. Бегство от реальности

… Анна нервно мерила шагами коридор в ожидании Карла. На ее лице застыло выражение отчаяния и мрачной решимости. Руки были сложены на груди, а пальцы то и дело сжимались в кулаки и разжимались вновь. Она должна это сделать, пока не поздно… Да, ей будет больно, но лучше она уйдет сама, первая, чем выслушает вежливо-снисходительное “Извините, но будет не очень хорошо, если нас и дальше все будут видеть вместе. Прошу меня простить, но я, прежде всего, должен заботиться о чести своего рода и собственной репутации, чему, в свете последних обстоятельств, не располагает общение с вами”, или если он все время будет напоминать ей, как она ему обязана за то, что он с ней общается. Да и вообще после школы женится на той девушке, на которой ему скажут родители, и с чистой совестью забудет об Анне Кайнер, с которой когда-то учился — еще один довод в пользу того, чтобы зарубить их отношения на корню.

Нет, Лапина нисколько не считала Шенбрюнна подлым или нечестным: наоборот, все эти дни, с момента их знакомства, ей приходилось наблюдать исключительно благородного, умного, воспитанного и предупредительного молодого человека. Ей было легко и приятно с ним общаться (разумеется, когда он не спрашивал ее о прошлом до Хогвартса, и ей не приходилось врать, придумывая на ходу очередную “сказку” о доме, школе, друзьях и т.д.). Кроме того, ей казалось, что он, несмотря на то, что декан фактически навязал их друг другу, тоже нисколько не тяготился ее обществом и, как ни странно, любил проводить с ней время. А, может быть, этому поспособствовало их знакомство в Хогвартс-экспрессе еще до распределения. Ведь он тогда вполне искренне заинтересовался ею и даже высказал пожелание учиться на одном факультете с ней, а не со своими друзьями. Обычно такое тесное общение, когда люди проводят вместе все время от подъема до отбоя при совместных занятиях и досуге, приводит либо к сближению этих людей и формированию привязанности между ними, либо ко взаимному раздражению и антипатии. Анне с Карлом посчастливилось попасть именно под первый вариант, однако вскоре такая возрастающая привязанность стала пугать девушку и очень сильно.

В свои двадцать шесть лет Анна Лапина совершенно не имела положительного опыта в строительстве отношений (иначе уже давно была бы замужем и не влезла бы в это д…о под названием “магический мир”), как своего собственного, так и чужого. Тогда, на ночном допросе, она сказала Геннингену чистую правду, что ее родители развелись в семь лет, и после этого ее мать так и не вышла замуж второй раз. В семье ее двоюродного брата родители постоянно ругались, а бабушка свою невестку называла не иначе, как “рыжей бестией”. Большинство маминых подруг тоже были в разводе и на своих междусобойчиках постоянно обсуждали тему “все мужики — козлы”. Да и у подруг самой Анны отношения с парнями выстраивались не лучшим образом. Маша Кошкина (которая вместе с ней приехала на стажировку в “Fine Chemicals”), хотя еще при поступлении в университет поставила себе цель выйти замуж, к концу пятого курса так и осталась у разбитого корыта, успев перепробовать перед тем немало вариантов. Катя, с которой Анна вместе училась в аспирантуре и работала в лаборатории, а в последствии делила однушку в Москве, прекрасно себя чувствовала в гордом одиночестве и совершенно не торопилась добровольно запрягаться в “кухарки-прачки-секс-машины”. Настя, просто одногруппница, успевшая на втором курсе выйти замуж и родить ребенка, также без конца ссорилась с мужем (и своим однокурсником по совместительству) и на пятом курсе решила развестись, причем, поговаривали языки, перед разводом муж потребовал от нее вернуть назад все подарки и потраченные на нее суммы. Последнее, как слышала Лапина, было далеко не редкость, и, по рассказам мамы, отец, когда они окончательно разругались, предъявил ей точно такие же условия.

Впрочем, самой Анне Лапиной тоже было нечем похвастать. Со своим первым и пока единственным парнем она познакомилась в четырнадцать лет: они учились тогда в одном классе школы искусств. И очень быстро подружились на почве общего интереса к искусству, истории и философии. К тому же он был одним из немногих людей ее возраста, с кем она могла нормально общаться, и кто не считал бы ее странной или чокнутой, как большинство одноклассников в средней школе. Со временем такая привязанность быстро переросла в нечто большее, и, выпустившись из школы искусств, они стали встречаться, причем она была заинтересована в отношениях куда больше, чем он, и поначалу даже строила далеко идущие планы. Однако со временем привязанность, а вместе с ней и физическая зависимость стали сходить на нет, и последние два года (вернее, лета) их отношений он стал ее безумно раздражать одним лишь своим присутствием, чему постоянно содействовала ее мать, ведомая благим желанием выдать замуж дочь и стать бабушкой. Анна стала замечать в нем все больше недостатков, с которыми не хотела бы мириться в семейной жизни (он любил доминировать; любил, чтобы им восхищались, ибо периодически воображал себя то гениальным философом, то гениальным композитором; если сравнивать его сейчас с Карлом, он совершенно не умел и не любил ухаживать, но при этом всегда считал, что она ему обязана; его нельзя было назвать человеком твердой воли и устремлений; а к социально-бытовым условиям он был приспособлен не больше, чем замкнутая и нелюдимая Лапа, ибо, поступив на учебу в другой город по специальности, которую навязали ему родители, он отказался от общежития (ибо как могут простые смертные понять его утонченные музыкально-философские изыски?) и уговорил снять ему квартиру), и летом после третьего курса ясно дала понять, что больше не хочет иметь с ним дело (прошла любовь, завяли помидоры — да-да), причем разрыв их отношений огорчил не столько неудавшегося жениха, а сколько так и не сумевшую стать тещей Галину Авдеевну.

Второй раз Лапиной случилось полюбить, когда она была уже студенткой второго курса химфака. На сей раз объектом ее страсти стал одногруппник и, по совместительству, сосед по парте Сергей. Они жили на одном этаже в общежитии, часто ходили друг к другу в гости и вообще до третьего курса были не-разлей-вода. Однако, наученная предыдущим опытом, Анна не спешила проявлять инициативу и вообще начала считать, что это плохо, ибо к тому времени успела частично впитать в себя религиозное мировоззрение, которое пыталась привить ей мать, движимая благим намерением наставить единственную дочь на путь истинный. К слову сказать, Сергей, хоть и не был фанатом учебы, являлся парнем умным и ответственным, но не кичился своими знаниями, и никогда не отказывал друзьям в помощи, а по жизни был сильным и волевым человеком. Но, в отличие от своей подруги, за исключением органической химии, он не разделял ее любовь к философии и средневековому искусству, и, кроме того, будучи очень общительным и активным по жизни человеком, со временем стал предпочитать компанию куда более эффектных и ярких личностей, по сравнению с которыми внешне скромная Лапа казалась просто серой мышкой. Она же терзалась от ревности и боли, от своего неразделенного и попросту незамеченного чувства, но не винила его: ведь скромность нынче не в цене, да и неинтересна ему девушка, которая банально боится побороться за свое счастье. Она уже привыкла, что с ней общаются просто потому, что с ней приходится учиться рядом, потому что она выручала конспектами лекций и реактивами или по дружбе/знакомству снимала спектры на приборе, который был только у них на кафедре. К пятому курсу Анне кое-как, не полностью, удалось изжить из себя чувство, не принесшее ничего, кроме страданий и нежелания жить, а Сергей — расстался с обеими своими пассиями. Они вновь начали общаться и по-прежнему оставались друзьями, но между ними уже не было той общности и единства, что наблюдалась на младших курсах. У них были лишь интерес к химии и общее прошлое, но не было общего настоящего и не могло быть будущего.

С тех пор Анна замкнулась еще больше и даже полюбила одиночество, ибо оно означало стабильность. Она больше не пыталась обрести счастье, ибо считала, что больше не сможет полюбить. Жизнь стала блеклой, потеряла краски, а сама девушка — равнодушной ко всему. А свои неудачи в личной жизни стала оправдывать подобно матери: значит, так нужно было; значит, не заслужила; и вообще, на что она рассчитывала, когда не любит детей? Она свела к минимуму все контакты с друзьями и знакомыми, поддерживая чисто деловые отношения — такого общения ей вполне хватало — и мечтала лишь о нормальной работе по специальности и покое. А когда в ней вдруг проснулись магические силы, она еще больше убедилась в правильности своего выбора в пользу одиночества: ведь кому нужна чудачка, которой день через день сносит крышу, и с которой постоянно происходят какие-нибудь странные вещи, которые начинающая колдунья объясняла собственной неуклюжестью и нерасторопностью — к тому, что она лузер по жизни, все, в том числе и она сама, уже давно привыкли. Собственно, так продолжалось бы и дальше, если бы она не поддалась уговорам шефа и завкафа и не поехала бы на эту злосчастную стажировку.

И потому Лапина уже заранее знала, чем закончатся ее отношения с Карлом, даже если он позволит ей общаться с ним и дальше. Если всего пятнадцать минут назад она сожалела о том, что слизеринцы, благодаря Бранау, так быстро узнали о ее происхождении, то теперь, решила она, случившийся инцидент ей абсолютно на руку: Шенбрюнну, в отличие от нее, есть что терять, дружба и общение с ней ему не выгодны, и потому он не должен быть против скинуть с себя балласт в виде грязнокровки-латента.

- Я больше не нужна? — грубо спросила она, когда Карл окончил свой визит к куратору и вышел в коридор.

- Н-нет, — на лице юноши отразилось искреннее недоумение; впрочем, Анну удивило, что еще раньше он не оставил ее одну разбираться со своими проблемами после того, как она успела ему нагрубить по дороге к Геннингену.

Тогда до свидания, — буркнула девушка и, резко развернувшись на каблуках, пошла прочь.

Для начала нужно попытаться отделаться малой кровью: совсем ссориться с Шенбрюнном не входило в ее планы, зато такая манера общения быстро отобьет у него желание общаться с ней дальше.

- Что все это значит? — Карл не отставал от нее, но шел немного позади — видимо, чтобы случайно сумкой по носу не заехали.

- Разве вы не поняли? — ответила Анна, не останавливаясь, в ее глазах стали наворачиваться слезы. — Нам лучше не общаться, особенно после того, что вы обо мне узнали! — и ускорила шаг.

Ей было больно оттого, что она собиралась причинить боль ему, ведь он, как выяснилось только что, вовсе не собирался прекратить общение с ней. Ему что, все равно, что подумают о нем родители или одноклассники?

- Насколько я помню, фрейлейн Кайнер, вы обещали не убегать, — с поучительными интонациями в голосе сказал Шенбрюнн, быстро догнав ее в одном из соседних коридоров и крепко обхватив ее обеими руками — чтоб не вырывалась.

Она уже успела позабыть, что такое мужские объятья. По ее телу тут же прошла дрожь. Ей было приятно… с одной стороны, она в очередной раз убедилась в благородстве Карла, к которому испытывала внутреннюю симпатию, и который не отвернулся от нее после случившегося. С другой, она испытывала чисто физическое удовольствие, по телу начала разливаться теплая волна вожделения, которую ей едва удалось погасить — не хватало еще вот так опозориться перед парнем и легилиментом в одном лице. А еще Лапина испугалась — ведь именно из-за простых объятий она начинала сохнуть по обоим парням, которые ей когда-то нравились. Неужели снова? — иначе как объяснить возникшее, было, желание обнять его в ответ? Неужели она нравится еще и ему? — ведь сейчас он по-прежнему обнимал ее и гладил по волосам. Он хотел, чтобы она успокоилась и почувствовала себя в безопасности, что рядом с ним ей ничего не грозит — так говорили исходящие от него эмоции. Нет, этого не может быть! Это неправильно!

Подняла голову и посмотрела Карлу в глаза. Теплота и нежность — и это гордый, холодный и невозмутимый Карл Шенбрюнн? Так на нее еще никто не смотрел, разве что Фольквардссон сегодня утром.

- И не переживайте, — мягко сказал Карл, немного отстранившись, но продолжая держать девушку за плечи, и посмотрел на нее сверху вниз. — Я вам уже сказал, что сам выбрал общение с вами, и я сдержу свое слово, — добавил он уже твердым голосом, — а Бранау не рассказал ничего нового, чего не знал бы я сам или о чем бы не догадывался.

Уже догадался? Так быстро? Впрочем, даже с высоты своей ученой степени Анна Лапина не могла назвать Карла Шенбрюнна глупым. Напротив, для своего возраста он был очень умен и разносторонне образован, и между ними не наблюдалось интеллектуального барьера в общении, который было бы логично предположить для людей со столь большой разницей в возрасте и квалификации. А она наверняка могла ответить где-нибудь невпопад, ибо если врала, то из рук вон плохо, да и могло сказаться собственное незнание о стране, в которой она никогда не была и культуре и жизни слышала лишь урывками, из рассказов шефа и друзей, бывших там на стажировках и конференциях. Он, скорее всего, теперь сдаст ее Геннингену, который еще не уехал. И при таком раскладе ее решение оттолкнуть Карла, проложить между ними пропасть казалось еще более правильным. И лишь где-то на задворках сознания ее грыз червячок сомнений: он ведь еще ни в чем не обвинил тебя и, похоже, не собирается; он не отказался от тебя, хотя мог бы; ты не безразлична ему, он хочет тебя защитить. Однако Лапина тут же поспешила задушить их: таким индивидуалистам-эгоистам, как она, можно рассчитывать лишь на презрительное снисхождение, но не на теплоту и радушие, с которыми смотрел на нее парень, которые пытался ей передать.

Прости, Карл, но так будет лучше для нас обоих.

- *Repello! * — будучи невербальным и беспалочковым, заклинание вышло не очень сильным, но достаточным для того, чтобы державший ее Шенбрюнн потерял равновесие и освободил объятия. — Не подходите ко мне! Не разговаривайте со мной! — уже кричала она припавшему к стене парню, смотревшему на нее распахнутыми от удивления и обиды глазами. — Забудьте меня! — и побежала прочь.

Она осознавала, что причинила боль человеку непросто не сделавшему ей ничего плохого, но вполне доброжелательно относящемуся к ней, заботившемуся о ней… человеку, который, наверное, даже ей нравился, и от этого было еще больнее ей самой. Да, после этого он, скорее всего, ее возненавидит, но она переживет, ей не привыкать. Ей было проще забиться обратно в раковину, из которой она стала выбираться благодаря стараниям Снейпа и Шенбрюнна, чем предпринять еще одну попытку выстроить хотя бы дружеские отношения (уж на это она могла рассчитывать). А зачем? Ведь рано или поздно все равно все будет разрушено. Она всего лишь скатализировала процесс, который рано или поздно возымел бы действие, пусть и по другим причинам.

Остаток дня для девушки прошел, как в тумане: она ни с кем не разговаривала, не отвечала устно на уроках и вообще усиленно делала вид, что ее нет. Только остановила Грейнджер, сидевшую рядом с ней на уроке этикета, когда та захотела наброситься на Снейпа с Малфоем. Видите ли, ей с ее маггловской кровью, путь в Министерство закрыли. Хотя Лапина не была согласна со многими пунктами в политике британского Министерства магии, она, тем не менее, понимала, что у каждого общества есть свои законы, обычаи, культурные традиции, правила поведения, которые нельзя искоренить раз и навсегда только потому, что кому-то, вдобавок, пришлому человеку, они не нравятся. Уже были те, кто хотели разрушить до основания старый мир и на его развалинах построить новый, и где они сейчас? И где их новый и якобы справедливый мир? И Грейнджер в своем рвении непременно сунуться в политику и переделать все, начиная от закона о положении домовых эльфов и заканчивая правами магглорожденных волшебников, мало чем отличалась от них.

Сразу же после ужина Лапина вернулась в общежитие: было слишком наивно полагать, что соседки по комнате, узнав, что она “грязнокровка”, не решат устроить для нее какую-нибудь подлую шутку, ибо не понаслышке знала, какими злыми и жестокими бывают подростки. Все ее одноклассницы уже были в сборе. Девушка на ментальном уровне ощущала исходящую от них ненависть и презрение — как яд, который заставляют медленно пить, как удар ножа, которым не убивают сразу, но причиняют долгую и нестерпимую боль...

- Грязнокровка! — буркнула Паркинсон.

Эшли тут же принялась скалить зубы, а Буллстоуд загородила проход. Миллисента была выше Анны и, кроме того, обладала далеко не девичьими габаритами, так что ее нельзя было обойти, не задев. Гринграсс лишь кинула равнодушный взгляд и отвернулась, всем своим видом показывая, что она здесь не при чем.

- Тебя что, твоя мамаша-маггла говорить не научила? — с явной издевкой в голосе сказала Буллстоуд.

- Вообще-то у меня есть имя, — резко ответила Лапина, в чьи планы определенно не входило выяснение отношений с соседками по комнате.

- Кайнер, где же твои манеры? — с наигранно-поучительными интонациями спросила Пэнси.

- Очевидно, ее не научили этому в ее дурацкой маггловской школе, — подыграла Эшли и мерзко захихикала.

Лапина чувствовала себя так, словно на нее вылили ушат помоев. Крепись, крепись… Используй дипломатию. Вот только дипломат из Лапиной был неважнецкий: даром убеждения она не обладала, на ее аргументы в спорах обычно никто не обращал внимания, а использовать слабые стороны противника получалось у нее далеко не всегда.

- Не твое дело, Паркинсон. Буллстоуд, чего стала на проходе? Пропусти! — огрызнулась в ответ Анна, отпихнув толстую одноклассницу и пройдя к своей кровати.
Эффект получился именно тот, на который она и рассчитывала: Миллисента тут же отскочила в сторону, чтобы, не дай Мерлин, к ней не прикоснулась грязнокровка. Надо показать, что тебе наплевать на них самих, на их провокации и придирки.

- Что ты себе позволяешь, тварь?! — взвизгнула Паркинсон. — Оскорблять чистокровных волшебников! Да ты благодарна должна быть, что вообще здесь учишься!

- Советую не трогать меня! — процедила Анна сквозь зубы, направив на возмущенных одноклассниц волшебную палочку.

Во взгляде ее читалась мрачная решимость, граничащая с отчаянием. Сейчас она напоминала загнанного в ловушку хищного зверя, готового напасть в любую минуту. Паркинсон, Эшли и Буллстоуд отступили, видимо, почувствовав исходящую от нее опасность. В помещении будто похолодало, а воздух стал влажным, плотным, пропитанным страхом и ненавистью. Лапина тем временем кинула сумку на кровать, после чего стала рядом и, закрыв глава и подняв вверх руки, принялась читать заклинание:

- Magia a me possessa, meo sanguine texta, securitatem in hoc loco retenta (1), — отчертила палочкой широкий круговой контру, в который вписала руну “хагал”(2), — inimicus illuc sit omnis, in quo sanquis meus non fluit! — и полоснула палочкой по ладони невербальным “Seco”.

Кровь брызнула из раны мелкими каплями и тут же поглотилась светящимся белым контуром заклинания, в который девушка дополнительно вплела “эйваз” (3) и “альгиз” (4). Она буквально чувствовала, как вместе с кровью из нее исходит сила, и физическая и магическая, опутывая пространство, которое она условно считала своей личной территорией, причудливым красным узором из рун. В какой-то момент контур вспыхнул ярким алым светом и тут же погас, а девушка, у которой уже начали плясать черные точки перед глазами, кулем повалилась на кровать.

Слизеринки стояли, широко раскрыв рты от удивления, не веря глазам своим: они не ожидали, что какая-то грязнокровка способна поставить кровную защиту на личную территорию. Лишь Дафна Гринграсс вместе с Асторией, которая зашла в это время к сестре, стояли чуть поодаль, с явным изумлением наблюдая за разыгравшейся сценой. Кайнер опасна, ее не стоит недооценивать. Лишние враги им ни к чему, дажзе если эти враги — грязнокровки. С другой стороны, знания и умения Кайнер никак не вписывались в традиционные представления чистокровных волшебников о магглорожденных. Беспалочковая магия... Магия крови… Вероятно, именно так волшебники древности добивались своего места в обществе, основывали собственные кланы — не всем же иметь в предках Мерлина, Моргану или Основателей Хогвартса.

Лапина тем временем залечила порезанную руку заклинанием и, взяв с собой учебники, покинула спальню. Устроилась с уроками в гостиной недалеко от колоннады, отделявшей, собственно, саму гостиную от холла с фонтаном. Сидевшие неподалеку студенты бросали на нее кто брезгливые, кто настороженные взгляды, от которых девушка мысленно просто отгораживалась: пусть думают про нее, что хотят, лишь бы не доставали и не лезли к ней в душу. И потому ее совсем не обрадовало, когда к ней подошли Малфой и Паркинсон, которые тут же начали оскорблять ее (их она, впрочем, выслушала с отстраненно-равнодушным выражением лица: неприятно, конечно, но вполне ожидаемо), и когда позже в дело вмешались Фольквардссон и Шенбрюнн. Делать им больше нечего? Да любые нормальные люди, видя такое отношение к себе, уже давно махнули бы рукой, сказав: “Разбирайся сама”. Первый же взял с Малфоя и Паркинсон Непреложный обет, чтобы обеспечить ей защиту, а второй этот обет скрепил своей магией. Она этого не заслужила, не заслужила! Лапина ненавидела себя в тот момент, но совершенно не собиралась менять поведенческую стратегию. Нет, она не испытывала их на прочность, сколько еще они ее смогут терпеть (а ее можно было именно терпеть, и никак иначе), но и не собиралась вешаться обоим на шею со словами благодарности и целованием в щеки. Она не хотела быть им обязанной, ей абсолютно нечем платить, с нее нечего взять. Ведь было бы куда более справедливо, если бы Фольквардссон сказал, что разочаровался в ней, а Шенбрюнн — обозвал бы неблагодарной сволочью и ударил — чтобы знала свое место.

… Было уже полдвенадцатого, наверное, хотя, впрочем, в подземельях Слизерина одинаково темно и ночью, и днем. Лапина усиленно пыталась постигнуть параграфа о Чарах восстановления. Вернее, общий смысл этих чар, их основные разновидности и базовые нумерологические формулы были вроде бы и так понятны, но чтобы до всего этого додуматься, свести воедино, нужно было пролистать половину учебника, ибо все основные выкладки и определения были разбросаны по разным страницам (хорошо, что в учебнике хоть оглавление есть) и перемежались довольно большими пластами довольно нудного текста из категории “заливали”. Прям хоть весь учебник переписывай. Наверное, этим и придется заняться при подготовке к экзамену.

Погруженная в чтение очередного параграфа, девушка, не заметила, как к ней подошли.

- Фрейлейн Кайнер?

Кого она сейчас меньше всего ожидала увидеть, так Карла Шенбрюнна. Что ему еще от нее надо? Сейчас они находились уже не в гостиной, а соседнем зале, известной как слизеринская читальня, или комната для выполнения домашних заданий.

- Кайнер, не слепи! — потянул сидевший неподалеку Нотт, жмурясь от яркого света, который испускала ее палочка.

- Извините, фрейлейн Кайнер, но Нотт прав: потушите, пожалуйста, вашу волшебную палочку, — Шенбрюнн прикрыл глаза от слишком яркого, слепящего света и невербальным заклинанием установил заглушающий купол.

- Nox!

- Спасибо, — ответил Карл, открыв зажмуренные дотоле глаза.

В царившем в помещении зеленоватом полумраке Шенбрюнн казался еще выше, чем был на самом деле, а его холодный, гордый взгляд словно завораживал, притягивал. “Он мне нравится!” — пронеслось в голове у Лапиной, но она тут же отбросила эту глупую мысль. Дурацкая физиология! Дурацкое желание вешаться на шею всем, кто с ней нормально общается и проявляет интерес! Нет, к своему шефу, например, или к Снейпу она ничего такого не питала, но там существовал четкий барьер: учитель — ученик, научный руководитель — аспирант, научный работник, и отношения носили, соответственно, исключительно деловой характер. Он не должен ей нравиться, он должен ее ненавидеть. Именно с такой ненавистью она посмотрела на него вновь, когда снова подняла глаза.

- Что вам от меня нужно? — спросила Лапина, по-прежнему держа перед собой палочку.

- Видите ли, фрейлейн Кайнер, хочется вам того или нет, несмотря на изменившееся ваше ко мне отношение, я по-прежнему отвечаю за вашу безопасность и, в некоторой мере, за успеваемость, — ответил Шенбрюнн. — И ни я, ни наш декан, ни господин Геннинген не заинтересованы в том, чтобы с вами случилось что-то опасное и непоправимое.

И, что снова ее удивило, никакой ненависти или злобы к себе с его стороны она не увидела. Лишь холодная, отстраненная вежливость. Или он просто хорошо скрывает эмоции?

- Господин Шенбрюнн, кажется, я вам ясно дала понять, что нам лучше не иметь никаких общих дел, — почти прошипела Анна, выставив огненный блок, весьма соответствовавший ее маске ненависти.

Но случилось то, чего она совсем не ожидала: вместо того, чтобы послать ее подальше или начать читать нотации о том, какая она неблагодарная, он ловко схватил ее за руки и, забрав волшебную палочку, прижал к себе. Ей стало… приятно, по телу прошла волна вожделения, которая наверняка пробила блок изнутри и отразилась в глазах. Несмотря на все внутренние убеждения, что это плохо, так нельзя; что после того, как она нагрубила ему и оттолкнула, ей абсолютно не на что рассчитывать, ей хотелось, чтобы он не отпускал ее и даже сделал нечто большее… Но, к ее удивлению, на лице Карла не отразилось и тени насмешки. Он лишь, надавив ей на плечо, заставил сесть обратно в кресло.

- Что ж, фрейлейн Кайнер, не буду вам больше навязывать мое общество, — строго сказал Шенбрюнн, смерив ее холодным взглядом и убрав руку с плеча, — однако, имейте в виду, вы должны быть все время с поле видимости. Это приказ… нашего декана, — и сел рядом с Ноттом.

Последняя новость ее совершенно не прельщала, и дело было не только в предстоящей слежке, и в том, что ей, возможно, не удастся реанимировать свой ноутбук и заставить его работать в присутствии магических полей, а в том, что весь такой галантный и ответственный Карл Шенбрюнн теперь точно от нее не отстанет, хоть она зверем будет на него кидаться (хотя с последним, как она уже убедилась, он вполне сможет справиться). А еще приказ декана заставил ее почувствовать себя обязанной, но не ему самому, а, опять же, к ее немалому раздражению, Шенбрюнну. Чем она ему платить будет? Чемодан носить? Или ботинки чистить? Ведь он, чистокровный студент из богатой семьи, аристократ, может такой счет ей выставить… С другой стороны, она ему уже сказала все, что считала нужным, он теперь знает, какая она плохая и неблагодарная, и что слежка за ней не принесет ему ничего, кроме лишней головной боли.

Анна a priori считала, что после всего, что она ему наговорила, Карл должен ее ненавидеть, и изо всех сил пыталась себя заставить в это поверить, нивелируя, казалось бы, очевидные факты, противоречащие ее установкам. При всем своем уме и рационалистическом подходе к окружающей ее действительности она была свято уверена в том, что ей должно быть плохо, что она должна научиться выживать одна, и поэтому даже не рассматривала вариант примирения хотя бы на деловых началах. Она приняла решение и должна теперь нести за него ответственность, которая в данном случае заключалась в невозможности отступления и необходимости жить дальше, исходя из принятых ею условий.

* * *


Четверг начался для Анны вполне сносно. Соседки по комнате больше к ней не приближались и не решались высказать вслух все, что о ней думали — все-таки подросткам свойственно стадное чувство, и если старосте приказано было заткнуться, то следом за ней заткнулись и все остальные. На уроках, которые были в тот день по расписанию, а именно трансфигурация, нумерология и древние руны, не случилось что-нибудь необычного или хоть сколько-нибудь примечательного.
На трансфигурации Визерхофф, как всегда, лучше и быстрее всех справился с заданием, что не могло не вызвать зависть Грейнджер, в то время как для Уизли Чары восстановления по-прежнему являлись неподъемной проблемой.

Урок нумерологии напоминал урок трансфигурации с той лишь разницей, что здесь собрались “сливки” школы, ибо, как уже успела проинформировать всех Грейнджер, “сложнее нумерологии ничего больше нет”, а сам предмет посещали в основном отличники, на фоне которых Лапина чувствовала себя обыкновенной троечницей. Профессор Вектор очень напомнила Анне профессора МакГонагалл: такая же сухая и строгая, не любящая вопросов и возражений. Наверняка в молодости они были подругами. Хогвартская нумерологистка весьма поощряла дополнительные знания по ее предмету, но требовала предельно точных ответов и не любила, когда студенты лишь выдвигали предположения, за что Лапина и поплатилась пятью баллами для своего факультета, начав рассуждать о симметрии контуров заклинаний. Всю оставшуюся часть урока девушка сидела тише воды, ниже травы, усиленно делая вид, что ее нет, и конспектировала параллельно доказательство какой-то жуткой теоремы о симметрии, которое Визерхофф расписал на полдоски.

На рунах Анна также старалась не высовываться, хотя тамошняя преподавательница Хальдис Стюрке показалась ей милой и обаятельной женщиной. Одна половина урока была посвящена введению в руническую письменность и использование рун в магических ритуалах, что, как предположила Лапина, большинство студентов и так уже знали. Затем рунистка предложила за дополнительные баллы сделать доклад на следующем уроке по теме использования рун в заклинаниях (добровольцами вызвались Грейнджер, Нотт и Фольквардссон), после чего дала всем задание до конца урока сделать перевод древнего рунического текста. Как предположила Лапина, это была просто разминка.

За обедом, как и за завтраком, а днем ранее за ужином, Анна сидела в гордом одиночестве: чистокровные однокашники брезговали находиться рядом с грязнокровкой, однако ее это трогало не больше, чем разглагольствования Бранау об ужасных грязнокровках, от которых необходимо очистить магическое общество. Лапина и без его речей чувствовала себя половой тряпкой, и ее нахождение в магическом мире было здесь вовсе не при чем. Потом перешли на обсуждение ее самой, а именно как ей, какой-то грязнокровке удалось поставить кровную защиту, когда она, по идее, не должна этого уметь делать. Но, что удивило Анну: за нее заступилась Дафна Гринграсс, сказав, что такие умные волшебники, пусть и магглорожденные, заслуживают к себе иного отношения. Доброе слово, конечно, и кошке приятно, но ты, Гринграсс, дура! На этом факультете нельзя озвучивать собственное мнение, особенно когда его задает Генрих фон Бранау. Последний вместе с Малфоем вполне предсказуемо накинулись на юную аристократку, доведя ее до дрожи в коленках, но Шенбрюнн их быстро заставил замолчать. Анна невольно восхитилась его способностью лавировать между молотом и наковальней, тем, как он четко аргументировал свою позицию и играл на слабых местах противников, исходя лишь из собственных знаний и прав. С другой стороны, Карл защищал чистокровную волшебницу (на что имел полное право), а не какую-то грязнокровку и, возможно, поэтому Бранау и Малфой так быстро вняли его аргументам.

После уроков Лапина вслед за Шенбрюнном (к которому она оказалась привязана волей декана) и компанией отправилась в библиотеку делать домашние задания на следующий день. Если для последних это была возможность совместить приятное с полезным, т.е. и заранее сделать домашнюю работу, и пообщаться (ибо все они попали на разные факультеты), то Лапина библиотеки ненавидела. Главным образом, потому, что не любила читать (хотя случайно подвернувшуюся интересную книгу могла прочесть залпом), и все ее знания носили несколько обрывочный и вынужденный характер: к экзамену нельзя было подготовиться без чтения учебников и конспектов лекций; курсовую или диплом, диссертацию нельзя было написать без литературного обзора, который предполагал прочитывание большого количества статей и систематизацию имеющегося материала; что-то она узнавала случайно, просто где-то увидев или услышав. Она не относилась к той категории людей, которые задавшись каким-либо вопросом, тут же начнут перекапывать по нему всю имеющуюся по нему информацию, но была склонна строить предположения, опираясь уже на имеющиеся у нее знания. Вся ее учеба была основана на идее получать максимальный результат при минимальных затратах времени или ресурсов. Также ей не хотелось раньше времени возвращаться под мрачные, давящие своды подземелий, где ее никто не жалует, ибо комнаты для досуга, где студенты разных факультетов могли бы собираться для выполнения домашних заданий, отдыха или организации кружков по интересам, в Хогварсте просто не было.

С тоской посмотрела на широкий стол у окна между двух стеллажей, где они раньше занимались с Карлом — это место действительно было очень удобным — и села в тени за шкафом у стены, так, чтобы ее не было заметно с прохода, ибо нехорошо одной занимать целый стол, за которым могли свободно разместиться шесть человек. А она была уверена, что рядом с ней никто не сядет. Тем лучше — быстрее привыкнет к одиночеству среди толпы и отчуждению. Стол, который так нравился Лапиной, заняли в итоге Шенбрюнн, Миллер и Фольквардссон. Все правильно: она в поле видимости, но старается не мешать. Неподалеку от нее, по другую сторону от прохода села Грейнджер, которая, как и Лапина, тут же углубилась в изучении нумерологии. Немцы негромко переговаривались между собой, вернее, говорил в основном Фольквардссон (а рассказывал он о своем однокласснике с Равенкло, Энтони Голдстейне), а Шенбрюнн и Миллер чаще просто кивали в ответ с мрачными выражениями на лицах, однако Анна не особо вслушивалась в их беседу — и своих дел хватало.

Какое-то время стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом перьев по пергаменту, шорохом переворачиваемых страниц и шепотками учеников, пока в библиотеку не вошел Уизли с Гриффиндора. Анне он не понравился сразу же, как только она его увидела: типичный лентяй, балбес и двоечник, да и поведение его в Большом Зале и на уроках тоже не способствовало формированию хорошего мнения о нем. Вот и сейчас он, грубо смахнув со стола пару тяжелых книг и конспекты по нумерологии, которые так старательно составляла Грейнджер, уселся рядом с ней, стиснув ее в объятьях. Лапина не знала, повысилась ли у нее чувствительность к легилименции (Снейп предупреждал, что у начинающих практиков это приходит с опытом), или же Уизли просто думал слишком громко, но от увиденного в его голове чуть не стошнило… Жар, частое, тяжелое дыхание, стоны, причмокивании, запахи, возбуждение, нереализованное желание… и все это дополнялось однообразными картинками из серии “XXX”, представить которые девушке с ее хорошо развитым воображением и зрительным восприятием не составило никакого труда. Выдохнула, сосредоточилась, представила перед собой тьму, в которой проглядывается каменная кладка. Где-то на самом верху — маленькое окошко, через которое льется холодный белый свет — он не даст ей заблудиться во тьме. Против такого рода настырных картинок помогали только сильные внешние блоки, требовавшие больших затрат и концентрации разума и уже поэтому не допускавшие отвлечение внимания на подобные глупости.

(1) (лат.) Магия, которой владею я, кровью моей сплетенная, место сие в безопасности сохрани, да будет враг ему всякий, в ком не течет кровь моя.

(2) “хагал” (Hagal, Hagalaz) — руна безопасности, ограды.

(3) “эйваз” (Iwaz) — руна защиты.

(4) “альгиз” (Algiz) — руна защиты от врагов.


Сообщение отредактировал PPh3 - Четверг, 25.10.2012, 21:07
 
PPh3Дата: Воскресенье, 03.07.2011, 01:52 | Сообщение # 54
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Уизли тем временем не унимался и продолжал клеить Грейнджер:

- Давай после ужина, а? Комната-по-требованию нам отлично подойдет, — не унимался Уизли.

Последнюю фразу он сказал громче, чем следовало бы, за что получил тетрадью по голове.

- Рон, нас ведь могут услышать! — шикнула на него Грейнджер. — И вообще, я еще не готова!

До отношений рыжего со старостой Гриффиндора Лапиной не было никакого дела, хотя Грейнджер, как ей казалось, она прекрасно понимала, ибо сама прошла через это: первая любовь раз и навсегда, единственная и неповторимая, отсюда боязнь потерять парня, если слишком часто ему отказывать, и, следовательно, готовность стелиться. А вот таинственная комната-по-требованию ее очень заинтересовала. Если в ней можно заняться… понятно, чем… чтобы никто не помешал, то логично, что эта комната обладает магией, позволяющей скрывать находящихся в ней так, чтобы туда случайно не зашли посторонние. Идеальное место, чтобы заняться реанимацией ноутбука и остальных достижений маггловской цивилизации, которые ей посчастливилось прихватить с собой из будущего. Вопрос только в том, где эта комната? “Историю Хогвартса” Анна перечитывала несколько раз, но нигде ни встречала упоминания о месте с таким или хотя бы похожим названием. Или Санта-Клаус как всегда умолчал о половине важных вещей, которые могут знать лишь посвященные (в данном случае — фанаты?)? Интересно, есть ли у этой комнаты какое-нибудь особое место в замке, или ее не отличить от других? Понятно, что спрашивать кого бы то ни было бессмысленно: отношения с однокурсниками у нее хуже некуда (ага, сама постаралась), да и лишние вопросы ей ни к чему. А что, если?.. Анна прекрасно знала, какой неприятной может быть легилименция, и что ей самой будет невыгодно, если гриффиндорцы и следом за ними Дамблдор узнают о данной ее способности, но в данный момент не видела иного варианта узнать об этой комнате, тем более что потенциальные информаторы были у нее под боком. С кого бы начать? Пожалуй, с Грейнджер: просматривать еще раз порноролик с Уизли в главной роли у Лапиной не было никакого желания.

- *Legilimens!* — и узкий поток магии, выпущенный из спрятанной в рукаве волшебной палочки, тут же устремился в затылок Грейнджер.

В этот раз Лапина старалась действовать осторожно, чтобы не заметили ее присутствия в чужой голове. Со стороны можно было подумать, что она подслушивает или подглядывает за старостами Гриффиндора, и пусть — любопытство в Хогвартсе считалось куда менее страшным грехом, нежели ментальная магия, как это можно было понять со слов директора. Если в случае с Хвостом воспоминания просматривались подобно киноленте, только в обратном порядке, то у Грейнджер напоминали, скорее, склад или библиотеку. Все они были четко рассортированы по полочкам/ящичкам/папочкам по курсам, предметам и т.д., причем, чем раньше была создана “папка” с воспоминаниями, тем дальше она стояла и тем неприметней казалась. Отдельное место занимала папка, в которой хранились воспоминания, связанные с друзьями. Однако Лапина даже приблизительно не догадывалось, когда Грейнджер могла узнать о комнате-по-требованию, и потому сочла бессмысленным просматривать мыслеобразы по порядку, брать с полки, и читать, как книгу: во-первых, это может занять слишком много времени; во-вторых, несмотря на то, что природный блок Грейнджер оказался достаточно слабым, чтобы ментальный поток смог пройти сквозь него, как вода через решето, она рано или поздно почувствует, что в ее голове кто-то копается. Поиск осложнялся еще и тем, что между каталогами воспоминаний Грейнджер, пусть они и были идеально рассортированы по категориям, отсутствовали темпорально-ассоциативные связи. Иными словами, их нельзя было представить в виде таблицы или матрицы, нужный элемент которой можно было бы найти по присущим ему свойствам и признакам.

Вернулась обратно в реальность. Голова не болела, зато появилась сильная усталость, изображение перед глазами казалось расплывчатым и не хотело фокусироваться. Очевидно, тонкая легилименция, в отличие от грубой, топорной, требует больших затрат магической энергии, хотя, насколько знала Лапина, немалое значение здесь имеет также владение объекта навыком окклюменции или ментальной магией в целом.

Еще один “Legilimens”, и Анна оказалась в пространстве, наполненном яркими пикантными образами, запахами, звуками. Сплошной бардак. Очевидно, кроме удовлетворения своих чресляных потребностей, Уизли больше ни о чем не думал. Лапина уже собиралась покинуть сей Двор Чудес, как вдруг заметила, что образы Грейнджер здесь нечеткие, размытые, будто наложенные. И чуть ли не крик: “Я хочу тебя, Грейнджер!” Пригляделась, сняла морок: какая-то мелированная блондинка с их курса. В голову тут же ударила вся ассоциировавшаяся с ней информация: Лаванда Браун, шестой курс, с ней было классно, но быстро надоело. А вот это уже может быть интересно: у Уизли в голове полно эмоционально-ассоциативных связей, и по ним можно выйти на интересующий ее предмет. Вернулась к той части разговора, что относилась к комнате-по-требованию. За кучей мыслеобразов с соответствующим содержанием разглядела едва заметную ссылку на события двухлетней давности. Рискованно, но, с другой стороны, Уизли сейчас достаточно отвлекся, чтобы не заметить вторжение в собственное сознание…

Так, пятый курс, какая-то большая комната (так, видимо, она выглядит изнутри), куча подростков, появляется ушастое существо, домовой эльф, кажется, и сообщает, что их собрание раскрыли. В панике и негодовании на какую-то Амбридж все тут же устремляются к выходу. Все это Лапина просматривала быстро, со стороны, стараясь не отвлекаться на посторонние мыслеобразы. Единственное, что пока поняла Лапина, данная тусовка собиралась несколько раз в течение года, и ее лидером был Гарри Поттер, который их учил защитной магии. Очевидно, в том году ЗОТИ преподавал мега тупой учитель, раз даже Поттер и то знал и умел больше. А вот здесь, пожалуй, стоит замедлиться… Вслед за Поттером, Уизли и Грейнджер Лапина вышла из Гриффиндорской гостиной и направилась по коридору налево, в западном направлении, стараясь подмечать любые мелочи, которые запомнил Уизли. Ребята то и дело нервно озирались по сторонам, чтобы их не застали врасплох. Судя по тому, что здесь было грязно, по углам висела паутина, и не везде горели факелы, эта часть замка была заброшенной и редко использовалась. Миновав несколько проходных комнат, гриффиндорцы оказались в какой-то башне и стали подниматься вверх по лестнице. Перед последним лестничным пролетом Поттер остановился и, развернув пергамент, который до этого крепко сжимал в руках, стукнул по нему волшебной палочкой, пробормотав:

- Торжественно клянусь, что затеваю шалость и только шалость.

По листку пергамента, который оказался волшебной картой, тут же стали расползаться черные линии, изображавшие подробную карту Хогвартса, по которой сновали точки с подписанными под ними именами. Чтобы создать такую вещь, надо быть поистине талантом, причем и в чарах, и в трансфигурации, и, наверное, в магии, обеспечивающей связь с замком. О данном разделе магии Анна Лапина, как магглорожденная, толком ничего не знала, но вполне разумно предположила, что освоить его могут лишь чистокровные волшебники, и что карту создал кто-то, учившийся в Хогвартсе до Золотого Трио.

- Филч на втором этаже, — сообщил Поттер, поднеся карту близко к глазам, — а миссис Норрис — на четвёртом.

— А Амбридж? — спросила Грейнджер с нотками беспокойства в голосе.

— В своём кабинете, — показал на карте Поттер. — Ладно, пошли.

В молчании поднялись на последний этаж. Прошли по ничем непримечательному коридору, в котором было лишь одно окно. Остановились напротив гобелена, изображавшего какого-то волшебника, которого одетые в балетные пачки тролли, подвесив вверх ногами, со всей силы били дубинами, однако тот не издавал ни звука.

— Так, — тихо произнёс Поттер, и один из траченных молью троллей, неутомимо избивавших несостоявшегося хореографа, опустил дубинку и с любопытством посмотрел на подростков, — Добби сказал, нужно пройти вдоль этой стены три раза, сосредоточившись на том, что нам нужно…

… Застекленевший взгляд безуспешно пытался сосредоточиться на громоздкой нумерологической формуле. Все вокруг было, как в тумане, перед глазами плыли темные пятна. Лапина закрыла глаза, попытавшись выровнять дыхание и очистить сознание от посторонних эмоций. Она вовремя успела найти нужное воспоминание: Уизли как раз чмокнул свою подружку на прощание (и почему все обязательно надо делать так громко?) и направился к выходу из библиотеки, даже не обратив внимания на только что легилиментировавшую его слизеринку. Ладно, обо всем, что она видела, она подумает позже, а теперь нужно усиленно делать вид, будто она читает учебник, чем Лапина и занялась, не забыв выставить сильный ментальный блок.

Глаза уже в третий раз читали одну и ту же строчку, смысл написанного доходил очень медленно, хотелось спать — типичная реакция на учебник, в котором все изложено слишком громоздко и нудно. Пытаясь постигнуть тайный смысл очередного абзаца “Продвинутого курса нумерологии”, Лапина не заметила, как к ней подошла Грейнджер и положила руку на плечо.

Не переживай, — сказала она с покровительственными интонациями в голосе à la “я все знаю”, — все люди совершают ошибки. Нужно просто жить дальше и бороться за свое счастье…

Сейчас у Анны не было никакого желания ни расспрашивать Грейнджер, ни влезать к ней в голову, однако ее поверхностные эмоции были как на ладони: сочувствие, жалость, осознание правого дела. Еще староста Гриффиндора, на чем свет стоит, костерила несчастного Карла Шенбрюнна. Он-то что ей сделал? Или в Хогвартсе слизеринцы традиционно считаются виноватыми во всех бедах, особенно если они — чистокровные волшебники?

- ... Сходи к мадам Помфри — это школьная медсестра. Она обязательно тебе поможет. И к директору Дамблдору — он разберется с этим. Мы…

- Не смей жалеть меня, Грейнджер! — резко перебила ее Анна, скинув руку с плеча. — Ты ничего не знаешь, и не лезь в свое дело!

Оставаться в библиотеке, где уже все сидевшие поблизости студенты повернули к ним головы, ожидая продолжения “разговора”, совершенно не хотелось, поэтому Лапина, наскоро покидав в сумку учебные принадлежности, стрелой вылетела из храма знаний. Поначалу до нее никак не доходило, причем тут директор и школьная медсестра. Хотя с Санта-Клаусом все, скорее всего, и так понятно: директор, видимо, решил воспользоваться ситуацией, чтобы убедить ее перевестись на Гриффиндор, а своим верным пешкам — Поттеру, Уизли и Грейнджер — поручил подружиться с ней. Но если Поттер и Уизли (особенно последний) вряд ли сделали бы первые шаги по пути налаживания отношений со слизеринкой, то Грейнджер, как староста и примерна ученица, приложит все усилия, чтобы выполнить порученное ей задание. Однако Грейнджер выбрала совершенно неправильную стратегию: да, человека гораздо легче убедить, если он сломлен и подавлен, но Лапина не чувствовала себя таковой. Кроме того, ей претило, когда лезли к ней в жизнь (даже если это были родственники), и начинали давать советы, не разобравшись в ситуации. Впрочем, у гриффиндорцев это, видимо, в менталитете: они и чужую частную жизнь не уважают, и свою выставляют напоказ при всем честном народе.

А вот совет пойти к медсестре показался крайне подозрительным и непонятным. Что ей дадут выпить? Зелье для повышения настроения? Для подавления сомнений? Зелье амнезии, которое в тот злополучный вечер второго июля 2011 года давали сотрудникам и стажерам “Fine Chemicals”, чтобы те позабыли о волшебниках и не задавали лишних вопросов? Наверняка у дедушки Дамблдора все здесь давно схвачено. И лишь когда по дороге в Большой Зал девушка обратила внимание на направленные на нее у кого жалостливо-сочувственные, у кого просто любопытные, у кого осуждающие взгляды, когда она быстро, легко, едва касаясь, пробежалась по поверхности сознания окружавших ее школьников, до нее дошло, что случилось, и директор был здесь совершенно ни при чем (хотя никто не отменял того факта, что ему это может быть на руку). Лапина почувствовала, будто на нее и не только вылили ушат грязи. Внутри разлилось острое чувство вины: оттолкнув от себя Шенбрюнна, она рассчитывала не только на то, что зарубит на корню их едва зародившуюся дружбу и привязанность, но и что товарищи по факультету станут лучше к нему относиться, когда узнают, что он уже не общается с грязнокровкой. Ведь все можно было банально свести к тому, что она его обманула, скрыв свое происхождение. На хорошее отношение к себе Анна a priori не рассчитывала и потому не сильно беспокоилась за свою репутацию: в этом новом для нее мире у нее никого и ничего не было, и ей было нечего терять. Но, уже давно выйдя из школьного возраста и привыкнув к университетской среде, т.е. людям умным и образованным, она просто забыла, как до неузнаваемости все могут извратить жестокие и сексуально озабоченные подростки. Отвергая отношения в виду своего нежелания выходить замуж и заводить детей, воспитанная предыдущим опытом и из всех сил не желающая соответствовать стереотипу, что женщина — это источник греха, она никогда не предложила бы это, во всяком случае, первой. А Шенбрюнн, она была в этом уверена, хоть и мало знала его, никогда бы не воспользовался ее или чьей-то еще слабостью, чтобы получить это — вчерашний вечер в слизеринской читальне являлся ярким тому подтверждением. В отличие от нее, у Карла Шенбрюнна, наследника чистокровного рода, на кону стояла как его собственная репутация, так и честь семьи, которые могли пострадать из-за ее странной и малопонятной выходки, давшей столь богатую пищу для слухов. И потому, когда Лаванда Браун (которую она уже встречала в мыслеобразах Уизли) и еще одна гриффиндорка курсом-двумя младше устроили посреди коридора истеричный спектакль, достойный бразильского сериала или программы “Окна”, Лапина выступила вперед, грозно сверкнув глазами и крепко сжав волшебную палочку в руке:

- Вы двое, встаньте с пола и прекратите ломать дешевую комедию! — громко сказала она, всем своим видом показывая, что с ней сейчас лучше не спорить.

Стоявшие рядом студенты тут же расступились, видимо, побоявшись испытывать на себе ее ярость. Браун и ее темноволосая подружка неуклюже развернулись и посмотрели в ее сторону, обе красные, зареванные, в размазанной по лицу косметике.

- Кто из вас придумал эту идиотскую сплетню? — громкий низкий голос девушки отдавался эхом в коридоре, перекрывая шум барабанивших по окнам капель дождя и слабые раскаты грома. — Ты или ты? — Анна поочередно указала палочкой на каждую из гриффиндорок, которые, растеряв присущую их факультету храбрость, окончательно сели на пол, уставившись на нее глазами размером с галеон и открыв рты. — А, может быть, Паркинсон? — вслух предположила Лапина; коридор в это время осветился яркой вспышкой молнии, грянул гром. — В любом случае, вам придется ответить за клевету. Я же перед всеми здесь присутствующими заявляю, что все сказанное здесь этими двумя девушками — наглая ложь, и вышеупомянутый Карл Шенбрюнн не имеет передо мной какой-либо вины, — снова удар грома, — а посему вам, дамы, предстоит немедленно извиниться перед господином Шенбрюнном и восстановить его доброе имя среди учеников.

Здесь ее слово как женщины и “пострадавшей” имело решающее значение, и потому перепуганным до дрожи в коленках главным сплетницам Хогвартса не оставалась ничего больше, кроме как подчиниться, чему способствовал яростный взгляд Кайнер, обещавший убить на месте, если они не выполнят ее требование.

- Вот они! — сказал прибывший к месту событий Уизли, указав пальцем на по-прежнему сжимавшую в руке палочку слизеринку.

- Потрудитесь объяснить, что здесь происходит, — строго потребовала запыхавшаяся профессор МакГонаглалл. — Мистер Шонбрюнн, мисс Кайнер?

Вместе с ней пришел также профессор Снейп, который считал своим долгом быть в курсе всех дел, касающихся его змеек. И уж тем более он не был заинтересован в том, чтобы подобные слухи, порочащие честь чистокровного волшебника и студента его факультета, оказались правдой.

Далее пошло разбирательство с публичными извинениями гриффиндорок в адрес Шенбрюнна, после чего преподаватели приказали всем идти в Большой Зал на ужин, сняв баллы с традиционно враждующих факультетов.

- Мисс Кайнер, задержитесь, пожалуйста, — строго сказал Снейп и отвел студентку к нише за колонной.

- Да, сэр? — спросила девушка, постаравшись придать голосу спокойные, уверенные интонации.

Сколько Лапина себя помнила, ей зачастую было легче общаться с людьми старшего возраста, чем со сверстниками, особенно если эти старшие люди были преподавателями или научными сотрудниками. Просто в этом случае было гораздо легче соблюдать дистанцию в общении, а сами отношения находились исключительно в деловых рамках.

- Меня нисколько не интересуют ваши личные проблемы, мисс Кайнер, а также причины вашей с мистером Шенбрюнном ссоры, — бархатным голосом продолжил декан Слизерина, сдвинув ладони и коснувшись пальцами подбородка, — но вы должны впредь вести себя осторожнее, дабы инцидент, подобный сегодняшнему, больше не повторился. И запомните, мисс Кайнер, студенты факультета Слизерин всегда должны думать, уметь заранее просчитывать все решения и их последствия прежде, чем что-то делать. Вам это, надеюсь, ясно?

- Да, сэр, — ответила Лапина, опустив глаза.

Она терпеть не могла, когда ей говорили “ясно”, как малому неразумному дитяти.

- Очевидно, нахождение среди тупых подростков отрицательно сказалось на вашей способности рассуждать, — с тем же сарказмом в голосе произнес профессор зельеварения, однако, к его удивлению, от былой уверенности Кайнер не осталось ни следа. — Но, следует отдать вам должное, вы проявили благоразумие и в последний момент спасли репутацию мистера Шенбрюнна. За это я награждаю Слизерин двадцатью баллами.

- Спасибо, сэр, — все так же, не поднимая головы, ответила девушка.

- А теперь, идите на ужин, мисс Кайнер. А после ужина явитесь ко мне в кабинет.

- Да, сэр.

Еще летом, когда они со Снейпом обсуждали перспективы ее пребывания в магическом мире, Анна была вполне довольна предложенным им вариантом поехать в Хогвартс в качестве студентки, ведь, с одной стороны, она не будет обузой нелюдимому Мастеру зелий (который после их последней дуэли с использованием темных заклинаний ясно дал понять, что необходимый минимум знаний и навыков она уже получила, и потому не намерен дольше с ней заниматься), с другой — сможет получить систематическое образование и какую-никакую квалификацию, чтобы можно было устроиться на работу. Кроме того, в течение года ей не надо будет беспокоиться о еде и крыше над головой. Теперь же, побыв студенткой всего четыре дня, девушка стала сомневаться в правильности данного варианта как решения проблемы, где жить и как учиться. Оба они, и Лапина, и Снейп, были людьми замкнутыми, одиночками, и потому при составлении своих планов не учитывали такой немаловажный фактор, как общение, которое редко подчиняется законам рационального мышления и часто носит спонтанный характер.

Анна ненавидела, когда другие люди канючили и уговаривали, и ненавидела так делать сама, но теперь она всерьез задумалась о том, а не стоило ли уговорить Снейпа взять ее ассистенткой. Зелья она более-менее сносно варить умеет, нужные заклинания может выучить по книжкам. Она спокойно может обойтись без развлечений и целыми днями сидеть в четырех стенах, никуда не выходя (полуторомесячное пребывание в доме у Снейпа — яркий тому пример). Так она не встретилась бы ни с Шенбрюнном, ни с Бранау, и не было бы ни стычек, ни ссор, ни вранья, ни недомолвок, и всем жилось бы спокойно. Жилось бы… жизнь не имеет сослагательного наклонения, ее нельзя обернуть вспять и изменить направление в точке бифуркации, попасть в альтернативную вселенную с другими начальными параметрами. Она сама попала в неприятности, и теперь сама должна из них выбираться или же просто приспособиться к новым условиям.

После ужина по приказу декана Слизерина к нему в кабинет явились оба старосты, Шенбрюнн, Кайнер, а также Эшли и Буллстоуд. Окинув своих змеек грозным взглядом, профессор елейным голосом прочитал нотацию о том, что для них превыше всего должна быть честь факультета, а не личные амбиции, после чего приступил к допросу. Миллисента и Шейла мямлили не лучше Браун и Вейн, но обосновать свое мнение, превратившееся за день в огромную сплетню Хогвартса, так и не смогли, выдавив из себя лишь: “Да она же грязнокровка”. На подобные шпильки Лапина старалась не обращать внимания, ибо уже не привыкать: в маггловской школе к ней относились немногим лучше и считали чокнутой, однако ее удивило, что Эшли и Буллстоуд втянули в это Карла, когда он чистокровный и, следовательно, должен быть уважаем. Ее мысли почти процитировал вслух профессор Снейп, заметив, что подобного рода слухи, касающиеся столь деликатных проблем, которые могут поставить пятно на репутации факультета, не должны покидать пределов Слизеринской гостиной, и что задачей мистера Малфой и мисс Паркинсон являлось проследить за этим, а не допускать их распространения. От Анны не укрылось, что профессор применял легилименцию и наверняка ко всем шестерым: она чувствовала прикосновение к своему сознанию, но блоки при этом оставались нетронутыми. Зато у Миллисенты и Шейлы от страха подогнулись колени, а заплаканные глаза стали размером с галеон; Драко и Пэнси дрожали, как осиновые листы — все-таки змейкам не хотелось испытывать на себе гнев своего декана, и сейчас была именно такая ситуация. А грозный сверлящий взгляд черных глаз, сжатые в тонкую линию губы, напряженные мускулы и еще более бледная, чем обычно, кожа лица говорили о том, что декан Слизерина пребывает сейчас в самом прескверном настроении. Лишь один Карл Шенбрюнн стоял с холодным невозмутимым видом, однако из его взгляда исчезла доброжелательность, ставшая уже привычной: несмотря на то, что он уже не общался с “грязнокровкой Кайнер”, одноклассники не стали относиться к нему лучше и, наоборот, разнесли о нем самые позорные сплетни.

Также профессор сказал, что происхождение мисс Кайнер не является позором для факультета Слизерин, ибо мисс Кайнер прекрасно осведомлена о своих правах и возможностях в магическом мире, и о том, какую ответственность накладывает на нее пребывание в Доме великого Салазара. Кроме того, декан довольно призрачно намекнул, что магическое законодательство относительно магглорожденных волшебников и полукровок в большинстве стран континентальной Европы значительно мягче по сравнению с таковым в магической Британии, и потому слизеринцы должны вести себя благоразумно и не провоцировать международный скандал. Змейки в ответ послушно закивали, после чего так и не переставшие реветь Эшли и Буллстоуд отправились на отработку к Филчу.

Когда из студентов остались лишь сама Лапина и Шенбрюнн, профессор Снейп поинтересовался истинной причиной их ссоры, ибо должен знать обо всем, что творится на его факультете.

- Я просто считаю, что нам не следует общаться… — ответила девушка, опустив ресницы: ей не хотелось сейчас видеть ни Шенбрюнна, ни Снейпа, хотя последний — она отчетливо это почувствовала — довольно ухмыльнулся вслед ее словам. — Между нами слишком большая разница как в происхождении, так и в культуре.

- Однако еще вчера утром эта “разница” не мешала вам довольно близко общаться с мистером Шенбрюнном и даже упасть в обморок в его объятия, — бархатный голос Мастера зелий так и сочился желчью: он должен поставить на место, сбить спесь с этой самоуверенной девицы, от которой у него лишь одни проблемы, которые ему совершенно некогда решать.

- Простите, сэр, но в бессознательном состоянии мне было абсолютно все равно, на кого или на что падать, — совершенно искренне ответила девушка, пожав плечами. — Кроме того, вчера утром всей школе еще не было известно о моем происхождении.

- Мистер Шенбрюнн, а вам было известно о происхождении мисс Кайнер?

- Да, господин декан, — бесстрастно ответил Карл, сложив руки на груди, — однако я не испытываю предубеждений относительно магглорожденных волшебников.

- И вы хотите сказать, что сегодняшний инцидент не имеет отношения к вашей ссоре? — с нажимом спросил декан. — Что бы ни произошло, я обязан знать правду, мистер Шенбрюнн.

Лапина почувствовала, как напрягся Карл: очевидно, декан не поверил в ее слова тогда, перед ужином, когда пришлось заткнуть Браун и ту дуру-брюнетку, и теперь желает поговорить на чистоту, хотя и рассказывать-то абсолютно нечего.

- Простите, сэр, но слухи были действительно основаны на пустом месте! — воскликнула Анна, выступив вперед; ее глаза были наполнены дикой смесью отчаянья и гнева. — Я действительно поссорилась с господином Шенбрюнном, потому что считаю, что нам не следует общаться. Но я не ненавижу господина Шенбрюнна!

Профессор лишь хмыкнул в ответ на столь экспрессивный выпад: слизеринцы должны постоянно держать себя и контролировать свои эмоции. Мерлин! Ей еще учиться и учиться! С таким отчаянным настроем ей самое место в Гриффиндоре, но уже нет, Альбус, она мне самому еще может здесь пригодиться. С другой стороны, Снейп прекрасно понимал, что если Кайнер не оставит свою враждебность и не перестанет на всех кидаться с диким блеском в глазах, то очень скоро настроит простив себя весь факультет, и ей не удастся отделаться лишь брезгливым презрением и всеобщим бойкотом. Лучше бы Шляпа Основателей действительно определила ее в Равенкло. Нет, в Хаффлпафф, ибо профессор вспомнил, что на вороньем факультете учится Ассбьорн Фольквардссон, переводной студент из Дурмстранга, который очень некстати положил на его студентку глаз.
Кажется, похожая ситуация имело место двадцать лет назад, когда Лили, которая была его первым и единственным другом, а потом и возлюбленной, которой он открыл новый для нее мир, которой всегда помогла и оберегал, утешал после оскорблений ее ужасной сестры-магглы (и как она только посмела назвать его Лили, самую прекрасную девушку на свете, уродиной?!), отвергла его ради выскочки Поттера, которого он ненавидит до сих пор в его сыне. Как бы Альбус не пытался втолковать ему, что Гарри — это еще и сын Лили, Северус не собирался изменять своего отношения к мальчишке, который очень напоминал ему ненавистного Джеймса Поттера, всеобщего любимца и позера, не ударившего и палец о палец для того, чтобы добиться чего-то в жизни, но имевшего все, в том числе и ее, от которой мальчишке остались лишь миндалевидные зеленые глаза.

И, тем не менее, Лили оставалась для него ангелом, сошедшим с небес, олицетворением чистоты и невинности, как и само ее имя, которой он не был достоин, которая так и не простила его, обрекши до конца дней страдать от неразделенного чувства вины, за ошибки юности. Анна Кайнер же, напротив, пусть и не была воплощением порока, но уже успела немало отойти от Света. Темная колдунья, элементалистка, убийца… Да, она была первым человеком, кто просто попытался его понять и не использовать в своих целях. Да, она действительно почти все летние каникулы скрашивала его одинокое существование, создавала некое подобие уюта, сотрудничества. Но было одно “но”: она ему обязана. Всем. Жизнью, жильем, обучением, знаниями. Именно благодаря ему она стала к моменту поступления в Хогвартс такой, как сейчас — сильной умной и почти независимой ведьмой, и потому он может потребовать от нее все, что сочтет нужным, ибо повиновение есть высшая форма отдачи долга. Фактически она принадлежит ему, и этот выскочка с Равенкло еще ничего не сделал, чтобы претендовать на нее.

- И потому я нижайше прошу прощение… у вас, господин Шенбрюнн… — сказала Лапина, сев в низком книксене и склонив голову, — … ибо своими действиями дала повод нелицеприятным слухам, порочащим вашу репутацию и честь.


Сообщение отредактировал PPh3 - Четверг, 25.10.2012, 21:19
 
PPh3Дата: Воскресенье, 03.07.2011, 01:54 | Сообщение # 55
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Прошло где-то с полминуты. Девушка уже устала стоять, согнув колени и шею — признак покорности и смирения, признания кого-либо много выше себя. Если Карл ее сейчас не простит, то слизеринцы однозначно не дадут ей жизни, но уже не потому, что она грязнокровка, а потому что из-за нее пострадала репутация одного из них, а, значит, и всего факультета. И это вина пойдет с ней дальше по жизни, о ней будут напоминать не только общественное порицание и остракизм, но и ее собственная совесть.

На плечо мягко опустилась рука. Боковым зрением Анна заметила надетый на средний палец небольшой хризолитовый перстень в золотой оправе — такие носили главы и наследники родов.

- Встаньте, фрейлейн Кайнер. Нет вашей вины в том, что злые языки распускают за моей и вашей спиной, — твердым голосом сказал Шенбрюнн; от него так и веяло чувством собственного достоинства и уверенностью в себе.

Прощение… Вернее, признание отсутствия состава преступления.

- Благодарю, господин Шенбрюнн, — ответила Лапина, резко поднявшись, так, что Карл был вынужден тут же убрать руку с ее плеча, и сделала пару шагов назад.

Это было осознанное нарушение этикета: если тот, перед кем извиняются, прощает или снимает вину, то должен сам поднять извиняющегося, однако Лапину вовсе не прельщало, если бы Снейп узнал, что она испытывает, когда к ней прикасаются. Особенно когда это делает Шенбрюнн.

- И вас, профессор, я покорнейше прошу снять с господина Шенбрюнна обременительную для нас обоих обязанность везде ходить за мной, — вновь сказала девушка, подняв голову и обратив свой взгляд теперь уже на декана. — Ибо господин Шенбрюнн имеет достаточное количество собственных дел, чтобы тратить время еще и на меня. А я могу сама о себе позаботиться, — последнюю фразу она постаралась сказать с нажимом и уверенностью в голосе, чтобы у декана не осталось сомнений в ее словах.

- Мисс Кайнер, с чего такая забота о времени мистера Шенбрюнна? — с сарказмом спросил Снейп, положив руки на стол, за которым стоял все это время. — Ваше поведение в последние дни говорит как раз о том, что за вами необходим присмотр, дабы вы в очередной раз не уронили честь факультета Слизерин.

Если на лице Шенбрюнна не отразилось никаких эмоций — сказывалась выдержка истинного аристократа, то Кайнер даже чуть пошатнулась, почувствовав, будто ее опустили, ударили лицом в грязь. Именно такого эффекта и добивался Мастер зелий. В следующий раз не будет совершать необдуманных поступков. И, в отличие, от мальчишки Поттера она достаточно умна, чтобы усвоить этот урок. Она здесь на чужой территории и потому должна понять, что ее мнение здесь никого не интересует: она должна быть благодарна уже за то, что имеет.

- Мистер Шенбрюнн, оставьте нас. Я должен поговорить с мисс Кайнер наедине.

- Да, господин декан, — вновь безо всяких эмоций на лице и в голосе ответил немец и, кивнув, вышел за дверь.

- А теперь, мисс Кайнер, я узнаю всю правду, — строго сказал декан Слизерина, выйдя из-за стола, и, резко схватив студентку за руку, направил на нее волшебную палочку, — хотите вы того или нет!..

Девушка чуть не ослепла от яркого света. Казалось, будто сквозь ее тело прошли тысячи противных мерзких копошащихся щупалец. Это что, облегченный вариант “Cruciatus”? И так же, как ярко вспыхнул свет, резко наступила тьма.

Анна не сразу поняла, что произошло: изображение перед глазами было нечетким мутным, каким-то перекошенным. И сидела она почему-то на стуле, а не в углу на полу, где она себя помнила в начале заклинания.

- Выпейте, мисс Кайнер, — бархатных голос профессора зельеварения вновь стал спокойным и приятным, из него исчезли желчь и сарказм.

В руки опустился стакан с какой-то жидкостью. Поднесла к губам: обычная вода — уже радует. Выпила, не спеша, маленькими глотками. Взгляд наконец-то сфокусировался на окружающей действительности. Прямо перед ней стоял грозный слизеринский профессор, смотревший на нее сверху вниз, с выражением мрачного удовлетворения на лице.

- Что это было, сэр? — спросила Анна, осушив стакан и поставив его на стол.

- Вам это знать необязательно, мисс Кайнер, — ответил зельевар, обойдя стул и став позади него. — Могу лишь заверить, что данное заклинание не несет вреда здоровью и не воздействует на сознание, — и положил руки на плечи девушке, крепко прижав их к спинке.

Лапина напряглась. Ведь раньше Северус Снейп, несмотря на все его язвительные комментарии, сарказм и порой явно недоброжелательное отношение, не внушал ей страх. Сейчас же она чувствовала себя загнанным в ловушку зверем, с которым хотят вначале поиграть, прежде чем пристрелить. Было в словах и жестах профессора нечто, заставляющее чувствовать себя никому не нужной мебелью, которой просто разрешили постоять в углу комнаты, и которую могут в любой момент выкинуть обратно на улицу, как только она надоест хозяевам.

- Я лишь хотел напомнить вам о том, что с вашей стороны в принципе было неосмотрительно заводить дружеские отношения с мистером Шенбрюнном, а также отвечать на знаки внимания со стороны мистера Фольквардссона. И, хотя вы выбрали не лучший способ для достижения цели, я доволен, что вы осознали бессмысленность вашей дружбы с мистером Шенбрюнном и решили зарубить ее на корню. Вы им не ровня, мисс Кайнер, и потому не должны рассчитывать на нечто большее, чем простое снисхождение. Никто из них не пойдет против своей семьи из-за какой-то магглорожденной, и вы должны понимать это. Вы должны быть благодарны за то, что имеете, мисс Кайнер, и не должны претендовать на нечто большее. Ваши пожелания и капризы никого здесь не интересуют. Надеюсь, вы запомнили мои слова? — последнюю фразу профессор буквально прошипел у нее над ухом.

- Д-да, сэр, — неуверенно ответила девушка, запрокинув голову назад, так, чтобы ей было видно лицо декана.

- А теперь свободны, — профессор убрал руки с ее плеч так быстро, что Лапина, все время разговора порывавшаяся встать со стула, чуть не слетела с него.

- До свидания, сэр, — сказала Лапина, восстановив равновесие, и, сделав легкий книксен, вышла в коридор.

Разговор с деканом оставил неприятный осадок в душе. Одно дело, когда ты сам себе запрещаешь что-то, на что в принципе имеешь право, другое дело, когда запрещают тебе. Ведь в первом случае этой собственный, осознанный выбор, в последнем — чье-то навязанное мнение, мотивация которого далеко не всегда совпадает с твоей собственной. Анна понимала, конечно, что у нее перед Снейпом долг жизни, но вовсе не думала, что его волеизъявление (ибо подчинение есть высшая форма отдачи долга) будет заключаться именно в запрете на общение с одноклассниками. Он что, ревнует? Ведь за все время знакомства с ним она ни разу не усмотрела в его словах и действиях намеки хотя бы на дружескую симпатию. Да и перспектива брака со Снейпом нисколько ее не прельщала. Во-первых, никто из них двоих, по ее мнению, не подходил для семейной жизни. Во-вторых, ей очень не хотелось быть собственностью, а именно ею она почувствовала себя во время бывшего недавно допроса…

Рука механически переписывала из учебника рецепты зелий “Sanquis ebulliens” и “Paraclesis iatrousa”. Зелья не то, чтобы сложные, но требующие точного соблюдения методики и содержащие множество компонентов, которые необходимо подготовить заранее, а также очень осторожной работы. Зачем лить так много крови саламандры, когда этот реагент очень активный и вызывает моментальное вскипание и разъедание всего, на что попадет? Не лучше ли будет увеличить концентрацию аконита, ведь он, обладая хорошими обезболивающими свойствами? Если уменьшить кровь саламандры с девяти до четырех массовых частей, и добавить аконит так, чтобы массовые пропорции составляли прибдлизаительно 4:1.5-4:2.5, то можно получить более сильный, но менее болезненный яд. А в “Paraclesis iatrousa” не лучше ли увеличить концентрацию злотоцветника? Он обладает одновременно антидепрессантным и тормозящим эффектами, но если его перетереть в порошок и предварительно вымочить в теплом спирте, то можно, наверное, избавиться от последнего эффекта, вызывающего снижение активности головного мозга и, как следствие, повышенную доверчивость и наивность. Девушка сделала пометки к себе в черновик: об этом она подумает позже, ибо сейчас ее мысли почти занимали взаимоотношения с мрачным профессором зельеварения и перспективы дальнейшего поведения.

…“Вы должны быть благодарны за то, что имеете, мисс Кайнер, и не должны претендовать на нечто большее. Ваши пожелания и капризы никого здесь не интересуют.” Мысли о том, что ей лучше было бы стать его ассистенткой, нежели студенткой, тут же показались глупыми. Явный намек на то, что она ему лишь мешает, создает проблемы, является обузой. На ассистента все равно нужно тратить время, обучать — ведь Лапина прекрасно осознавала, что до профессионала в зельеварении ей еще ползти и ползти. Может быть, она хорошо разбирается в теории и может модифицировать уже известные рецепты, но ей уж точно пока не под силу создать собственное зелье, да и ее работа руками тоже оставляет желать лучшего — так уж повелось с того самого момента, как только она стала учиться на химика. Но у Снейпа и своих забот хватает — уроки, проверки домашних заданий, руководство факультетом, варка зелий для темного Лорда и Дамблдора, и добровольно-принудительное полоскание мозгов у обоих хозяев, — и ему определенно не нужно, чтобы она по его недосмотру чего-то взорвала или перевела какие-нибудь очень дорогие и, вероятно, запрещенные ингредиенты. Теперь было абсолютно понятно не только ее положение в Хогвартсе именно как студентки, но и противоречивое, на первый взгляд, решение приставить к ней Карла Шенбрюнна — человека весьма ответственного и терпеливого, который не даст ей пуститься во все тяжкие. На какое-то время голову Лапиной посетила крамольная мысль: а что, если после Хогвартса она вообще уедет на континент? В континентальной Европе, по словам Карла, — в Германии, Франции, Щвейцарии, Чехии, Скандинавии — магглорожденным волшебникам при наличии соответствующего образования и знании языка легче найти себе работу по специальности, в то время как в маленькой магической Британии почти все ниши уже давно заняты и даже чтобы устроиться простым аптекарем или поступить в ученики к мастеру, ей понадобиться не только отличный аттестат, но и куча рекомендаций, а также наличие супружеских связей с чистокровным волшебником, как минимум, в третьем-четвертом колене: в таком случае он являлся как бы ее поручителем, гарантом надежности для магического сообщества. Но ведь тогда она поступит нечестно по отношению к Снейпу: воспользовалась его милостью и сбежала. Ведь это плохо, подобно маятнику, перебегать из одного места в другое только потому, что где-то больше платят, а где-то лучше живется.

Подняла голову. В слизеринской читальне, как и во всех подземельях, и днем, и вечером царил зеленоватый полумрак, а силы стоявших на столах ламп хватало лишь на то, чтобы освещать эти самые столы. Людей было мало — большинство студентов змеиного факультета, особенно старшекурсников, это время предпочитали проводить в общей гостиной за светскими разговорами, развлечениями и обсуждением наполеоновских планов, как достать Поттера, или как избавить Хогвартс от грязнокровок.

Напротив нее за соседним столом сидел Шенбрюнн, также склонившийся над конспектом по зельеварению. В неверном тусклом свете лампы его кожа казалось мертвенно-бледной, под глазами нарисовались темные круги, а на волосах застыли зеленые блики. На столе у него лежал, насколько поняла Лапина, не только учебник Любациуса Бораго, но и еще какие-то книги, которые он наверняка привез с собой из дома. С минуту он вдумчиво смотрел в текст, держа перо в одной руке и касаясь подбородка другой, после чего пододвинул к себе тетрадь, куда переписал очередную умную мысль. На пару секунд он поднял голову (наверное, для того, чтобы проверить, не сбежала ли она), и их взгляды встретились. У Анны на языке так и вертелся вопрос о взаимодействии аконита и крови саламандры — Карл отлично разбирается как в теории, так и в практике зельеварения, — но не стала рисковать: ведь это она сама решила, что ему не следует с ней общаться, и декан подтвердил это решение своей настоятельной рекомендацией.

Профессор прав: она всем создает проблемы одним лишь своим существованием. Может быть, и вправду было бы лучше, если бы Бранау все-таки убил ее в первую же ночь в Хогвартсе? Или если бы в нее попало какое-нибудь проклятие во время атаки Пожирателей Смерти на “Fine Chemicals”? Ведь так она не стала бы ни законченной ведьмой, ни, тем более, убийцей, и не мешала бы окружающим. Тот случай, когда смерть одного может облегчить жизнь многим или же просто физически не даст человеку пойти по кривой дорожке. Лапина помнила одну историю из разряда православных поучений, которую как-то рассказала ей мать. У одной женщины был сын и однажды он тяжело забелел и был при смерти. Женщина тогда изо всех сил молила Бога, чтобы ее мальчик остался жив. Ее пожелание было исполнено, но несчастная мать вскоре пожалела об этом, ибо парень после того, как поправился, связался с нехорошей компанией и подсел на наркотики. И когда он тяжело заболел второй раз, женщина уже ни о чем не просила, целиком положившись на волю Божью. Но, в отличие от героини собственного рассказа, который был вроде как основан на реальных событиях, Галина Авдеевна ровно ничего не знала о странных способностях своей любимой дочки Лапочки-Анечки, и не знала, в какой перелет угодила доченька. А если бы знала, задумалась девушка, знала все, что с ней произошло, и что она наделала, согласилась бы, что ей и впрямь стоило тогда умереть, чтобы не нагрешить еще больше?

В любом случае, это были всего лишь мысли и пустые предположения, и накладывать на себя руки не входило в планы Анны Лапиной. Не только потому, что самоубийство — самый страшный грех, но и потому что она боялась всего необратимого. Ведь это так легко — сделать один неверный шаг, одно неосторожное резкое движение, чтобы все оборвалось и превратилось в небытие. Она просто намеревалась прожить столько, сколько ей отведено, занимаясь честным трудом и, по возможности, никому не мешая, что в последнее время получалось у нее из рук вон плохо.

Выпроводив студентку за дверь, профессор призвал из шкафа бутылку Огденского и налил себе в тот же стакан, из которого пила Кайнер. Он так и не смог разобраться с тем, что чувствует по отношению к ней. Возникшая, было, привязанность уже прошла и, по большому счету, ему было неважно, где она находится и чем занимается, лишь бы не позорила честь факультета, хорошо училась, не влезала, подобно мальчишке Поттеру, во всякие неприятности и ненароком не выдала их обоих: и себя, и его, Северуса Снейпа. Он не обращал на нее внимания во время трапез и не вспоминал о ней в течение дня — и своих проблем хватало. Но, стоило ее лишь раз увидеть в компании Шенбрюнна и Фольквардссона, занятых вовсе не обсуждением уроков или выполнением домашних заданий, как в нем поднялась ревность: она моя и только моя. И сегодняшняя сплетня лишь подлила масла в огонь, ибо ему было нестерпимо думать, что Кайнер, для которой он столько сделал, предала его.

Кроме того, Анна Кайнер была одной из немногих студентов, кого он действительно уважал. Заучка Грейнджер, которую так обожают все учителя, и рядом с ней не стояла: для того, чтобы прочесть учебники на два года вперед, чтобы потом их цитировать на уроках, выучить пару-тройку сильных заклинаний сверх программы, но, опять же, из учебника, много ума не надо. Кайнер — умная и сильная ведьма, у нее есть потенциал, но чтобы чего-то добиться, она должна непрестанно трудиться (ибо Северус Снейп терпеть не мог лень и всего в жизни добивался исключительно самостоятельно), повторить его путь, а не заискивать перед красивыми мальчиками-аристократами, для которых она сгодится разве что на роль подстилки. А последнее он не мог допустить.

Как и Анна Кайнер, Северус Снейп не имел положительного опыта в строительстве отношений, все люди, которых он любил, умерли по его же вине, и он теперь боялся привязываться вновь, боялся сделать шаг навстречу, ибо боялся потерять, боялся, что его отвергнут. Будучи человеком глубоко несчастным по жизни, совершившим множество ошибок, он никогда не знал настоящей любви и дружбы и разучился верить в искренность. Ему проще было видеть ее своей собственностью, своим должником, но не другом, ибо за многие годы мрачный Мастер зелий уже привык исключительно к контрактным отношениям типа “ты мне — я тебе”. Ему претила мысль, что Анна Кайнер, для которой он столько сделал, может подружиться или, не дай Мерлин, влюбиться в кого-нибудь из одноклассников и, следовательно, предать его, забыть о своем долге перед ним. Однако он совершенно не задумывался о том, чтобы самому пойти на сближение с ней, привязать к себе чем-то большим, чем просто долговые обязательства, чтобы у нее и в мыслях не возникало искать общение, поддержку и взаимопонимание у кого-то еще, кроме него.

Очистив стакан заклинанием и отправив его вместе с бутылкой Огденского виски обратно в шкаф, декан Слизерина принялся за проверку летнего домашнего задания у семикурсников. Поттер и Уизли, как всегда, списали у Грейнджер, причем очень криво. Что ж, “Тролль” — именно то, что заслуживают такие бездари, как они, и плевать, что Альбус фактически приказал завышать им оценки. Конечно, ведь директорским любимчикам все можно. Грейнджер — эссе, как всегда написано идеально. Видно, что она перечитала всю рекомендованную к основному курсу литературу. Пожалуй, ей стоит поставить “Выше ожидаемого” — ведь ее работа действительно превосходит все его ожидания об интеллектуальном уровне гриффиндорцев, но в ней не чувствуется любовь к предмету и жажда новых знаний, творческое мышление. И прошлый урок — очевидное тому подтверждение. И еще она не заслуживает оценки “Превосходно”, потому что помогала оболтусам Поттеру и Уизли — оставил на полях соответствующий комментарий по этому поводу красными чернилами. Профессор Снейп прекрасно знал, какое огромное значение для гриффиндорской заучки имеют оценки, как и то, что они служат для нее неким способом самоутвеждения — ведь чем еще на фоне своих однокурсников, большинство из которых с детства знает о магии, может выделиться девочка из семьи магглов? Лотар Визерхофф… как новичок, он, естественно, не выполнял никакого домашнего задания, однако на него есть подробная характеристика по всем предметам из предыдущей школы — с ней ознакомится позже.

Сьюзен Боунс, Хаффлпафф… Видно, что девочка старалась, перекопав кучу литературы, чтобы написать свое эссе. Оно получилось даже на три дюйма длиннее, чем у Грейнджер, но лишь за счет того, что в нем были приведены более полные выдержки из учебников. Тянет на “Выше ожидаемого”, которое, однако, ниже, чем у Грейнджер. Упорство, достойное факультета Хельги. Впрочем, чего еще ожидать от барсуков, которые, кроме трудолюбия и скудоумия, ничем больше не отличаются?

Корнер, Бут и Годстейн с Равенкло как будто списали друг у друга — уж очень у них похожи друг на друга работы. Профессор хотел, было, поставить им троим “Отвратительно” — пусть Флитвик не думает, что лишь на его факультете учатся самые умные люди, — как, приглядевшись, заметил в сочинении у Корнера ссылку на алхимический сборник Плиния Матиаса (а ведь это запрещенная книга). Далее сравнение достоинств и недостатков зелий, приготовленный по рецептам Бораго и Матиаса. Работа охватывает меньше материала, чем у Грейнджер, но содержит сравнительный анализ — здесь уже можно поставить “Превосходно”. Бут — “Выше ожидаемого” — просто обзор методик из Бораго, Жерара и Филлиды. Эссе Голдстейна содержало значительно меньше ссылок по сравнению с таковым у его Корнера, ибо, как магглорожденный, он не имел доступа ко многим литературным источникам, но очень много предположений. Большую часть из них можно было спокойно отправить в топку, но одно замечание крайне привлекло Мастера зелий.

Равенкловец, ссылаясь на, судя по всему, магглоские учения, утверждал, что рецепты Любациуса Бораго получили широкое распространение в Британии в силу парадигмы, устоявшейся в XIX веке при его учителе, алхимике Дагворте-Грейнджере. Суть парадигмы заключалась в том, что наука зельеварения достигла своего максимума, и новым поколениям зельеваров предстоит лишь четко воспроизводить старые, утвержденные именитыми мужами рецепты. При этом имел место типичный для научных сообществ того времени конфликт Дагворта-Грейнджера с Давенпортом, Филлидой и Гельмонтом, настаивавших на необходимости в разработке новых зелий и предлагавших новые подходы по улучшению уже существующих. Спор был разрешен в пользу Дагворта-Грейнджера, которого, с небольшими дополнениями, цитирует в своих учебниках Любациус Бораго, ибо он имел тогда огромный авторитет в обществе, в то время как мнения остальных ученых были признаны необоснованными, а идеи — не получили права на реализацию по причине своей несостоятельности и ненужности.

Профессор покачал головой. По большому счету, Голдстейн прав: ведь магическая Британия уже больше ста лет топчется на одном месте в плане развития науки, и все варианты выхода из этого болота тут же пресекаются Министерством в виде запретов на те или иные зелья/ингредиенты, утверждение очередных парадигм. Зельевар вспомнил свою юность: как он тайком прятался по пустым классам, пробуя новые рецепты и постоянно переживал, как бы Слагхорн, тоже из школы Дагворт-Грейнджера, случайно не спалил его за этим преступным занятием. И каким алчным блеском загорелись его глаза, когда, обучаясь уже у одного Мастера, также работавшего на Темного Лорда, он увидел редчайшие алхимические тома, о существовании которых он даже не мог помыслить, и сотни ингредиентов, весьма дорогих и редких, запрещенных, которые открывали столько путей синтеза новых зелий, что этих наработок хватило бы на всю жизнь.

Любимые змейки его, как всегда, не подвели, да и после того, Крэбб, Гойл и Буллстоуд оставили зельеварение после сдачи СОВ, успеваемость его класса значительно повысилась. Все-таки отпрыски древних чистокровных фамилий прекрасно понимали важность изучения тонкой и подвластной лишь профессионалу науки зельеварения. Они, как никто другой понимали, с помощью зелий можно ничуть не хуже, чем с помощью заклинания, заставить человека говорить правду, поработить чувства и подчинить разум, получив при этом куда более долговременный эффект. Драко, как его крестник и сын бывшего покровителя и товарища по гвардии Темного Лорда, естественно, получил “Превосходно”. Ту же оценку он поставил и Теодору Нотту: в отличие от наследника древнего рода Малфоев, последний получил свои баллы вполне заслуженно, ибо действительно превосходно разбирался в зельях. Пожалуй, если бы в магической Британии профессия зельевара считалась престижной и подобающей аристократам, то из Теодора мог бы выйти неплохой ученый. Дафна Гринграсс и Пэнси Паркинсон — твердое “Выше ожидаемого”. Шейла Эшли и Блэйз Забини — с очень сильной натяжкой: если бы на СОВ их не спрашивали на уровне первокурсников (а у Блэйза, как и у Драко, отец — важная шишка в Министерстве), а Слагхорн не занижал требования для желающих посещать его занятия, то он мог бы спокойно отказать им в изучении своего предмета.

Когда декан Слизерина покончил с проверкой летних домашних заданий, было уже почти одиннадцать часов. Сложил проверенные эссе в стопку и потянулся за папкой с личными характеристиками иностранных студентов.

Так… Карл Эрхард Шенбрюнн… — профессор бегло просмотрел личные данные и оценки за СОВ. — Специализация: зельеварение, заклинания. Профориентация: Лейпцигский магический университет, отделение зельеварения. Репутация: безупречная. Примечания: состоит в дружеских отношениях с Лотаром Г. Визерхоффом и Элизой К. Миллер.

Что ж, об этом студенте он был аналогичного мнения. Скорее всего, он возьмет его к себе в лабораторию для выполнения аттестационного проекта. А в том, что Карл Шенбрюнн сможет блестяще выдержать конкурсный экзамен, Северус Снейп не сомневался.

[/i]… Элиза Катрин Миллер… Специализация: медицинские зелья, противоядия, лечебные травы. Профориентация: Лейпцигский магический университет, отделение колдомедицины (под вопросом). Репутация: безупречная. Примечания: состоит в дружеских отношениях с Карлом Э. Шенбрюнном.[/i] Дописано: и Лотаром Г. Визерхоффом; эмоционально нестабильная.

Ничего интересного. Хаффлпафф — идеальное место для таких, как она. Хотя зелье ясности ума для своего уровня она сварила неплохо: хуже, чем у Шенбрюнна и Кайнер, но лучше, чем у Визерхоффа и Грейнджер.

… Лотар Георг Визерхофф… Специализация: трансфигурация, нумерология. Профориентация: Лейпцигский магический университет, отделение теоретической трансфигурации. Репутация: хорошая; был замечен в прямых столкновениях с Генрихом Г. Бранау. Примечания: состоит в дружеских отношениях с Карлом Э. Шенбрюнном. Дописано: и Элизой К. Миллер; ненавидит Генриха Г. Бранау.

Впрочем, оно и видно, что в Визерхофф в зельеварении — полная посредственность. Зато Минерва и Кардиола постоянно нахваливают его друг другу во время трапез. Аж противно становится. Ненавидит Бранау — а вот это уже куда более серьезное замечание: похоже, следует ожидать нового, более мощного витка межфакультетской вражды, усиленной идеологическими противоречиями, распространенными на континенте.

… Генрих Готфрид Бранау… Специализация: история магии, магическое право. Профориентация: Йенский магический университет, отделение магичесого права и политологии (под вопросом). Репутация: отрицательная, замечен в ряде серьезныъх провокаций неофашистского характера. Примечания: ярый приверженец чистоты крови; полностью разделяет политические взгляды Г.Гриндевальда и А.Гитлера (маггл); ненавидит Элизу К. Миллер и Лотара Г. Визерхоффа.

А вот он представляет куда больше проблем, чем Анна Кайнер — той достаточно лишь напомнить ее место, чтобы она замолчала и больше не высовывалась. Бранау же вовсю будет пользоваться своим знатным древним происхождением и особым положением у Темного Лорда. Уже сейчас весь Слизерин его считает чуть ли не за главного. Он выбрал минимум предметов, следовательно, у него имеется в запасе много свободного времени для обдумывания и претворения в жизнь всякого рода гадостей вроде издевательства над магглорожденными. И у него, Северуса Снейпа, несмотря на положение декана, фактически связаны руки: он не может ни контролировать Бранау, ни назначить взыскание, ни каким-либо образом заполнить его свободное время, навязав какие-нибудь дела, не рискуя быть раскрытым или обвиненным в потворстве магглокровкам и предательстве великих идей Темного Лорда. А с последним Альбус Дамблдор ни за что не согласится, иначе кто будет доставлять свежие новости из стана Темного Лорда? Раскрытый шпион — никому не нужный шпион.

Альбус, Альбус, чем вы думали, соглашаясь принять такого студента? Когда вас неоднократно предупреждали о его репутации, когда было очевидно, что он обязательно присоединится к Темному Лорду. Или вы таким образом надеетесь, что война таким образом быстрее перейдет в активную фазу? Или вы таким образом надеетесь получить помощь из-за границы, фактически держа в заложниках их студентов?

Последняя характеристика… Ассбьорн Эббе Фольквардссон… Переводной студент из Дурмстранга. Все СОВ сданы на отлично. Специализация: ТИ/ЗОТИ, зельеварение, древние руны. Профориентация: Уппсальский магический университет, отделение зельеварения. Репутация: хорошая. Примечания: нет.

Даже в силу предвзятого к нему отношения профессора зельеварения придраться было не к чему. Странно только, что Фольквардссон с таким набором знаний и умений не оказался на его факультете. Ведь это очень сильный и одаренный студент, зарабатывающий немало баллов на каждом уроке. Вспомнил Снейп и первый урок зельеварения, когда Фольквардссон подошел к нему вместе с Шенбрюнном и Кайнер узнать о практике у него лаборатории. Серебряное Трио интеллектуалов в противовес золотым гриффиндорским тупицам. Остальные учителя отзывались о нем, как об очень прилежном и воспитанном молодом человеке, по которому нельзя сказать, что он учился в школе, покровительствующей темным искусствам. Пожалуй, если он и дальше будет учиться так же хорошо, как и раньше, успешно сдаст конкурсный экзамен и, желательно, оставит Кайнер в покое, то его также можно будет взять к себе в лабораторию для выполнения аттестационного проекта.

Устало вздохнув, зельевар сложил папки с характеристиками в другую стопку. Протер глаза, под которыми из-за постоянного недосыпа и нервного напряжения залегли темные круги. Мерлин! ему еще зелья варить из-за этих недоумков Крэбба и Гойла! И как их только Шляпа Основателей определила в Слизерин, факультет, представители которого традиционно отличались хитростью, прагматизмом и большими амбициями? Поппи хотела восполнить свои запасы уже в пятницу. Так, Умиротворяющий бальзам — очень простое в приготовлении зелье, за которым не нужно тщательно следить — лишь вовремя по очереди добавлять компоненты и следить за временем, чтобы не перегрелось. Поставил на горелки сразу пять котлов, загрузил основу, кинул кипелки (5) — пусть варится. У него пока есть полчаса — нужно подготовить компоненты для костероста и заранее поставить котел на огонь. Нет, лучше два поменьше: будет сложнее следить, но затем легче отделять готовое зелье от побочных продуктов.

… Время шло, падали песчинки в песочных часах, ровно кипели зелья, над которыми клубились переливчатые пары... Царящую гармонию нарушал лишь топот ног и шелест длинной черной мантии профессора зельеварения Северуса Снейпа, который то и дело ходил между котлами, всматриваясь в свои произведения массового искусства, что-то добавлял, что-то замерял. Иногда он отливал немного жидкости в пробирку и подносил к горящему пламени свечи, чтобы посмотреть, как та ведет себя на свету, переливается и стекает по стенкам. Одни зелья он перемешивал по часовой стрелке, другие — против, третьи — и так, и так, через определенное число оборотов меня направление вращения. Два часа ночи… Силы были на исходе, ноги едва не подкашивались, от испарений в лаборатории стало жарко и душно, так что Мастеру зелий пришлось снять мантию и расстегнуть верхние пуговицы на сюртуке. Именно в такие минуты ему обычно приходилось жалеть о том, что в подземельях нет окон, чтобы проветривать помещения. Потушил огонь под котлами, наложил чары Стазиса, принялся разливать свежеприготовленные, еще горячие зелья по заранее подписанным колбам… Пары Умиротворяющего бальзама, который должен был настаиваться лишних полчаса, действовал успокаивающе… и усыпляющее… Профессор едва не уронил очередную склянку, задремав над котлом. Без четверти три, пора заканчивать… Мужчина отфильтровал остатки зелья и поставил колбу на полку. Нужно еще сварить зелье сна-без-сновидений, но у него уже нет сил… Программа пятого курса… Эти сопляки должны справиться. А котлы пусть чистят завтра или послезавтра очередные гриффиндорские оболтусы... С этим мыслями профессор рухнул в стоявшее у стола жесткое деревянное кресло и сразу же провалился в беспокойный сон.

(5) Кипелки — мелкий битый пористый материал (часто стекло, фарфор), используемый для равномерного нагревания толщи жидкости (за счет вытеснения нагретого воздуха из пор и его рециркуляции внутри жидкости в процессе кипения) и слабого эффекта перемешивания с целью ускорения реакции, если в одном аппарате совмещается и реакция, и перегонка.


Сообщение отредактировал PPh3 - Четверг, 25.10.2012, 21:36
 
PPh3Дата: Суббота, 03.09.2011, 23:13 | Сообщение # 56
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Глава 19.

Пятница для Лапиной, как и для половины всего седьмого курса Хогвартса, началась с урока зельеварения в девять утра. Студенты были не то, чтобы совсем сонные и клевали носом, но и особой бодростью и оптимизмом также не отличались. А полумрак, привычно стоящий в подземельях, низкие арочные своды, чадящие факелы и недостаток кислорода в виду отсутствия во владениях Салазара окон и нормальной вентиляции лишь усиливали общий тоскливый апатичный настрой.

Ученики молча расселись по местам под грозным взглядом слизеринского декана. Повисла напряженная тишина, в которой любой звук, будь то дыхание сидевшего рядом человека или капанье воды из встроенного в стену маленького фонтана в виде распустившей крылья летучей мыши, неимоверно раздражали и действовали на нервы. Поттер и Уизли сегодня соизволили прийти на урок вовремя и сели, притаившись, позади Малфоя и Паркинсон. Да, у Уизли еще с челюстью было явно что-то не то, будто по ней хорошенько заехали сбоку.

Взгляд Фольквардссона был какой-то чересчур серьезный и обеспокоенный, на лбу залегла вертикальная морщинка, однако Лапина тут же поспешила опустить голову, делая вид, что смотрит в свой конспект. Не хватало, чтобы Снейп еще отчитал ее за разговоры и переглядывания на уроках.

Профессор, которого только что помянули в мыслях, тем временем, встав из-за стола, лицом к классу, сказал своим привычным, приправленным ядом бархатным голосом, что в этот день студенты должны будут сварить зелье Сна-без-сновидений, не забыв упомянуть, что его должен уметь варить и пятикурсник. По нездоровому желтоватому оттенку кожи и темно-зеленым кругам под глазами, а также сильно уставшему голосу было понятно, что профессор не только не выспался, но и наверняка полночи варил зелья для того, чтобы восполнить уничтоженные Крэббом и Гойлом запасы для Больничного крыла. 100%, у него и здесь в лаборатории нет вытяжки.

Анна помнила, как летом в Антворде и Принс-Мэноре помогала своему нынешнему декану варить зелья, многие из которых были весьма опасны и сложны в приготовлении, и как они оба потом, кашляя и пошатываясь, со стучащей в висках болью выходили из лаборатории с единственной мыслью: “Уснуть!” Лапина тогда много раз говорила ему, чтобы тот установил вытяжной шкаф в лаборатории: с помощью эльфов и магии это было бы, наверное, не очень трудно сделать, но профессор лишь небрежно отмахивался от ее “маггловских предложений”, напоминая, что зелья должны храниться в темноте и не должны подвергаться колебаниям воздуха. Как будто он не знает, что для этого существует специальная посуда из прочного темного стекла и, собственно, закрытые шкафы для реактивов? Вот и сейчас Северус Снейп, очевидно, пожинал плоды своего “магического подхода” к технике безопасности в лаборатории.
Кстати, о технике безопасности. Анна, конечно, понимала, что магический мир застыл в XIX веке, но ведь у магглов в то время уже существовали организованные научные школы и лаборатории. Понятно, что в то время условия работы были намного более вредными и опасными, чем на рубеже XX и XXI веков, но уже тогда появились первые официальные документы, регламентирующие правила безопасности в лаборатории. Однако, ни в одном из учебников по зельеварению, что она читала летом, не было хотя краткого перечня правил техники безопасности. Ладно, что-то она уже знала, а где-то полагалась на интуицию, основанную на предшествующем опыте. Но она окончила университет! А это еще дети, которым все нужно подробно рассказывать и объяснять: не у всех же такой блестящий и пытливый ум, чтобы додумываться до всего самостоятельно, как это требует профессор Снейп. Лапина помнила, как им еще в школе, как только начались уроки физики и химии, тут же провели инструктаж по технике безопасности и заставили расписаться. То же было каждый год на практикумах и в лаборатории на химфаке. А здесь, даже в учебнике за первый курс не было написано ни как закреплять котел, ни как регулировать пламя этих доисторических горелок, ни какими пользоваться инструментами для подготовки тех или иных ингредиентов, ни что делать, если вдруг начнется пожар, расплавится котел или пойдут ядовитые испарения. Догадайтесь сами! Не все же студенты, даже из чистокровных семей, изучают зельеварение до школы на дому. Это уже средневековье какое-то: боязнь распространения знаний, строго от мастера к ученику и т.д. В то время как в XIX в. уже вовсю выпускались учебники, да и конспекты лекций имели широкое хождение среди студентов.

Ладно, сейчас в группе собрались в основном сильные студенты, которые за шесть лет уже чему-то научились: кто-то сам догадался, кто-то почитал дополнительную литературу, кому-то помогли друзья или родители. Но если взять первокурсников, к примеру, которые еще ничего толком не знают, то вряд ли большинство из них смогли бы сварить не то, чтобы идеальное зелье, но хотя бы не пострадать при его изготовлении. Видимо, для волшебников это норма — постоянно сталкиваться с опасностью даже на бытовом уровне, например, чего-нибудь взорвать или обжечься. Вот и сейчас Поттер и Уизли (которым, как особо “продвинутым” в тонкой науке зельеварения дали сварить Умиротворяющий бальзам, который, по словам сидевшего сзади Нотта, проходят еще на втором курсе) криво поставили котел на треноге, не отцентрировали горелку, шинкуют одновременно сразу все ингредиенты — это то, что Лапина смогла увидеть со своего места — и профессор лишь смерил их презрительным взглядом вместо того, чтобы объяснить, что они неправильно сделали и заставить начать работу заново или вообще отстранить от практикума. Он ведь несет за них ответственность! Или не несет?

Да и помещение, подумала Лапина, растирая в агатовой ступке сухую смесь из лепестков календулы и корня женьшеня, должно быть просторным, светлым, хорошо проветриваемым, а не напоминать каземат. Здесь можно только надышаться всякой гадостью и зрение посадить. Это в средневековье, может быть, было нормально заниматься алхимией/зельеварением в подвалах — чтобы случайно инквизиция или конкуренты не узнали, ведь в то время знание было достоянием лишь узкого круга посвященных, которые совершенно не хотели, чтобы то, что они постигали долгим и упорным путем, то, чему они фактически поклонялись, было отдано на поругание толпе. Но сейчас мы живем в XXI веке… нет, еще в XX, а даже если и в XIX, то уже в то время наука носила открытый и систематический характер и считалась достоянием всего общества. Нет, она не говорит, что можно все менять, но какие-то отдельные моменты, которые значительно облегчили бы людям жизнь…

… Руки совершали однообразные механические движения, пестик медленно растирал по кругу уже измельченные в пыль ингредиенты, глаза невидящим взором смотрели на клубящийся над котлом пар, переливающийся зеленовато-голубыми бликами…

- *Фрейлейн Кайнер, уже пора добавлять смесь календулы и женьшеня*, — мысленно сказал Шенбрюнн, не выражая никаких эмоций, но предельно ясно намекая, что мешкать дольше нельзя.

Девушка резко вздрогнула, отпустив ступку, которая тут же опасно закачалась. Схватила обратно руками, со всей силы придавив к столу. Уйдя в себя, она уже во второй раз чуть не завалила приготовление зелья. Когда она ассистировала Снейпу в его домашней лаборатории, такого ни разу не случалось. Может быть, дело в том, что Северус Снейп — сам по себе человек жесткий, готовый строго наказать, втоптать в грязь даже за малейшую оплошность, в то время как Карл… уже второй раз вот так пугает ее, прерывая естественное течение мысли своим ментальным диалогом.

— *Фрейлейн Кайнер, с вами все в порядке? *

От Карла не укрылось, как резко дрогнули ее руки, когда он к ней обратился, как и то, что до этого она словно пребывала в прострации, думала о чем-то своем. Пусть они готовят относительно простое зелье, но от работы отвлекаться все равно нельзя.

- *Д-да*, — неуверенно ответила Анна, засыпая в котел растертую смесь и одновременно помешивая кипящую на слабом огне жидкость по часовой стрелке. — *Один, два, три… три, четыре, пять…* — Кажется, сейчас нужно сделать один оборот против часовой.

- *Позвольте мне, Фрейлейн Кайнер. *

Девушка послушно кивнула в ответ и, передав палочку напарнику, принялась готовить навеску ползучего башмачка. Да, ручные перемешивания — определенно не ее конек. Хотя Лапиной было неприятно осознавать себя тупой или неумелой: она, de-facto кандидат наук и квалифицированный специалист в области каталитической химии, позволяет руководить собой какому-то мальчишке, который, при старом раскладе, в лучшем случае сгодился бы ей в курсовики, но сейчас она не в том положении и настроении, чтобы командовать, да и Карл имеет куда больше опыта в зельеварении по сравнению с ней. А уж в том, чтобы испортить зелье из-за своей упертости или необоснованных амбиций, она совершенно не заинтересована. Передала Карлу первую навеску — лицо — строгое, сосредоточенное, движения — плавные, точные, выверенные. Пожалуй, в умении работать руками он практически не уступает Мастеру зельеварения Северусу Снейпу. Анна помнила, как мрачный профессор рассказывал, что когда-то, когда работал еще только на Темного Лорда, он проходил обучение у лучших мастеров того времени — тогда он был ненамного старше Шенбрюнна. Интересно, а реально ли повысить в магическом мире опыт или квалификацию, допустим, после двадцати пяти лет? Или дальше остается нарабатывать лишь трудовой стаж и авторитет вследствие ограниченности и боязни расширения области научного знания? А ведь ее шеф в лаборатории на химфаке, которого все вполне обоснованно считали гением, говорил, что учиться нужно постоянно, ибо мир постоянно изменяется, и каждый день открывается и разрабатывается что-то новое. Это так в маггловском мире. А в магическом мире, где общий уровень культуры и мышления тянет век на XIX, а развитие науки — максимум на средневековье? Когда открытия совершались раз в столетие, а то и реже, и потому уже одним своим фактом будоражили сознание общественности, ибо в корне меняли давно устроившиеся в сознании людей представления о мире и его устройстве.

Пять гран, а нужно пять с половиной… так, аккуратно разрезаем этот листик серебряным ланцетом напополам и кладем тонким пинцетом в коробочку с навеской… Как же она ненавидела эти допотопные коромысловые весы!..

- Очевидно, это слишком сложная работа для вас, мисс Кайнер. Не так ли? — саркастическим тоном заметил подошедший к их столу Снейп.

Девушка снова вздрогнула и перевернула коробочку с навеской, которая, слава Богу, рассыпалась лишь по бронзовой чашке весов. Лапина терпеть не могла, когда появлялись вот так из-за спины или буравили взглядом — с одной стороны, это сильно мешало сосредоточиться на работе, ибо ей казалось, что за ней следят, стараясь подловить на малейшей оплошности, хотя бы одном неидеальном движении, с другой — было просто неприятно.

- Видимо, в маггловской школе вас не учили, как правильно пользоваться весами, — бархатный голос профессора так и сочился желчью.

Среди слизеринцев пошли сдавленные смешки, в то время как остальные ученики, наоборот, напряглись и молча уставились на преподавателя, который в это время стоял к ним спиной.

Лапина сжалась и принялась дергаными, неловкими движениями ссыпать рассыпанную навеску обратно в коробочку из фольги. Она допускала вариант, что профессор мог просто играть на публику, чтобы поддержать свой авторитет в глазах змеек, но все равно было обидно, что ее вот так опустили перед всем классом. Наверное, теперь, когда ее маггловское происхождение стало известно всему Хогвартсу, он решил, что к ней больше нет смысла относиться, как раньше.

- Извините, профессор, — вмешался Шенбрюнн, который к тому времени успел перемешать зелье нужное число раз и убавить огонь под котлом, — но если не мешать фрейлейн Кайнер выполнять ее работу, то она может справиться очень хорошо.

Уж от кого Анна не ожидала в этот момент поддержки, так это от Карла. Он в нее верит? Бред!

- Мистер Шенбрюнн, кажется, я здесь преподаватель, а не вы, — строго сказал Снейп и, взметнув полами своей длинной черной мантии, пошел проверять зелье у сверлившего его злобным взглядом Фольквардссона.

Слизеринцы, а вместе с ними Поттер и Уизли (на которых строго шикнула Грейнджер, чего они благополучно не заметили) снова засмеялись. В результате Паркинсон опрокинула со стола горшок с корнем асфоделя, а Забини уронил в котел миску с экстрактом левзеи. Не найдя, к чему придраться у зелий Фольквадссона, Бута и Корнера, профессор смерил их брезгливым взглядом, сняв для профилактики двадцать баллов с Равенкло за неуважение к преподавателю, и поспешил спасать варево своих любимых змеек.

Следует отметить, что к концу практикума настроение хмурого слизеринкого профессора немного поднялось, ибо большинство сданных ему образцов оказались достаточно хорошего качества. Однако же, дабы студенты не расслаблялись, Северус Снейп напомнил всем присутствующим, не забыв окинуть их своим фирменным взглядом a la коршун, что сегодняшнее задание было слишком простым, и с ним должен был справиться и третьекурсник, после чего приказал всем покинуть класс.

Вторая пара у всех семикурсников была свободной: у равенкловцев и хаффлпаффцев — официально; у гриффиндорцев и слизеринцев в это время по расписанию стояла ЗОТИ, которую временно отменили по причине отсутствия преподавателя, чем они и воспользовались. Одни дружно отправились гулять во двор, ибо, несмотря на вчерашний дождь, на улице сегодня было тепло и солнечно. Другие — обратно в факультетские общежития — спать, доделывать домашние задания или просто бездельничать. Третьи — в библиотеку, также доделывать домашние задания или почитать дополнительную литературу.

Лапина остановилась у одного из окон в коридоре, коснулась пальцами стекла. За стенами замка светило солнце, темно-лазурная гладь горного озера весело переливалась яркими бликами, отражая голубое небо, по которому быстро проплывали бледно-серые кучевые облака. Даже, казалось бы, старый пустынный коридор преобразился, пронизанный жидкими золотисто-белыми лучами. Мимо проходили редкие ученики; было слышно, как на лестнице неподалеку две школьницы весело смеялись над какой-то шуткой; у картины, изображавшей двух единорогов, гуляющих по тенистой дубраве, стояли и тихо переговаривались о чем-то Шенбрюнн, Миллер и Визерхофф… Sol lucit omnibus… non omnibus… non ei… (1)

Погруженная в свои мысли, девушка не заметила, как сзади к ней подошли. Прежде, чем она успела почувствовать чужое присутствие рядом, на руку, которой она держалась за угол оконной ниши, мягко легла чужая ладонь.

- Анна…

От страха девушка резко вздрогнула и развернулась, чтобы тут же оказаться схваченной за локти Ассбьорном Фольквардссоном. Он держал ее несильно, но так, чтобы она не смогла сразу вырваться. Ассбьорн и раньше, с того дня, как она перестала общаться с ним и с Карлом, делал слабые, неуверенные попытки к ней подойти — в библиотеке, во время трапез или после уроков, как сейчас, — и каждый раз Анна отвечала ему злобным взглядом и, не дав сказать и слова, тут же уходила. Это был первый раз, когда ему удалось задержать ее, не дав сбежать раньше времени, и то лишь потому, что застал ее врасплох.

- Анна, пожалуйста, не бойтесь меня, — мягко сказал он, заметив животный страх в ее потемневших глазах, которые она все время пыталась отвести; взгляд ее казался потухшим и, как и вся ее нынешний облика — опущенные плечи, поникшая голова, слегка наклоненная на бок, — выдавал человека зажатого, сломленного, побитого жизнью.

- Я искренне желаю вам добра и хочу защитить вас, — добавил Фольквардссон и посмотрел на девушку сверху вниз. — Прошу вас: не отталкивайте меня, не убегайте меня.

Он просил… унижался перед какой-то грязнокровкой... Лапина уже знала, что такое неразделенная, безответная любовь, как и то, что она может через некоторое время, за неимением отдачи от объекта обожания, сойти на нет. Или же, в крайнем случае, ее можно убить. Долго, больно и мучительно, но можно. Гордый и волевой, самоуверенный Ассбьорн Фольквардссон, способный внушить страх каждому, кто станет у него на пути — Анна прекрасно помнила, как он пытался, загородив ее собой, угрожать Снейпу, и какая исходила от него опасность, когда он принудил Малфоя дать ему Непреложный Обет — когда она была рядом, когда вселенная для него ограничивалась лишь ей одной, он словно сходил с ума. Нет, из его взгляда не исчезли превосходство и сила, но направлены они были исключительно на внешний мир, на нее же — теплота и нежность, желание защитить от всех невзгод. Лапина понимала, что стоит ей лишь сказать, чтобы он упал перед ней на колени, и он тут же сделает это — для нее. Ее пугало собственное влияние на молодого аристократа, возникшее против ее воли, не нужное ей самой и предполагающее огромную социальную ответственность, которой она всегда страшилась, особенно с тех пор, как ей все стали говорить: “Замуж пора!” К тому же, она испытывала здоровый скептицизм по отношению к мужчинам (а ведь перед ней фактически еще мальчишка), которые готовы вот так к ногам весь мир сложить: ведь точно так же они могут потребовать все обратно и еще попрекать потом будут, скольким она им обязана.

- Ассбьорн Фольквардссон, извините, но я вынуждена повторить вам то же, что говорила до этого Карлу Шенбрюнну, — ответила Анна, посмотрев на Ассбьорна снизу вверх и попытавшись придать своему взгляду хоть какое-то подобие уверенности, — нам не следует общаться.

- Но… почему? — на лице юноши отразилось искреннее недоумение и огорчение.
Как ни странно, но сейчас при ней он снял с лица все маски, оставляя, правда, дальний окклюментивный блок: ибо каждый человек имеет в своих мыслях то, что хотел бы оставить только при себе, имеет право на личную тайну.

Почему не следует? Она даже сама толком не знала. Неразумное блеяние такого человека, как Фольквардссон, точно не устроит — он начнет допытываться дальше. И дело было не только в Снейпе с его запретами. Да, было обидно, что он опустил ее перед всем классом, но она понимала, что он сделал это, скорее, для своих змеек, чтобы убедить их в своей лояльности идеям психолорда. Но была еще одна причина: она считала, что это плохо: оттолкнуть от себя одного парня, который ей вроде как нравится (что не есть хорошо), и тут же начать дружить с другим и, тем более, позволять себя любить — ведь у Фольквардссона, в силу того, что он учился на нейтральном факультете, не было никаких сдерживающих факторов для общения с ней, какие могли быть у Шенбрюнна, и которые она же ему придумала. Не умея строить отношения и, твердо усвоив, что проявлять инициативу со своей стороны, как женщине — плохо, она не давала шансов ни себе, ни другим — ведь тогда она тоже обязана будет любить. Где-то на задворках сознания девушку даже грела мысль, что она желанна, что она нравится, не кому попало, вроде Уизли или Крэбба с Гойлом, а представителям голубой крови, знающим себе цену и наделенным немалым умом. Но об этом не следует думать, этим нельзя гордиться, это плохо.

- Ассбьорн Фольквардссон, вы прекрасно знаете, что я магглорожденная слизеринка, — сказала Лапина еще более твердым голосом, напрягшись и сжав руки в кулаки, из ее взгляда исчезла затравленность, — и потому на мне лежит намного больше ответственности за честь своего факультета. И я не хочу подвести своего декана, который поручился за меня перед всем Слизерином.

От Фольквардссона не укрылось, что девушка лишь пытается храбриться: за внешней уверенностью скрывалось отчаянье, а последнюю фразу она произнесла с некоторым надрывом в голосе, словно пытаясь подавить подступающие к горлу слезы. Не хочет подвести декана? Который ее унизил, втоптал в грязь перед всем классом, одобрив таким образом презрительное отношение к ней своих студентов? Он понимал, что любая попытка заступиться за девушку прямо во время урока была бы верхом безрассудства, особенно если учесть, что не преуспел в этом и Карл Шенбрюнн, к которому, как к слизеринцу, профессор Снейп должен был относиться намного лояльнее. Ассбьорн специально задержался после урока, что поговорить с Мастером зелий с глазу на глаз, но тот, заметив стоявшего у прохода равенкловца, холодный стальной взгляд которого не предвещал ничего хорошего, лишь снял пятьдесят баллов с вороньего факультета и, сказав, что разговор окончен, удалился через боковую дверь… Профессор зельеварения Северус Снейп — истинный слизеринец, который легко может заставить поступить так, как выгодно именно ему.

- Что он с вами сделал?! — воскликнул Фольквардссон достаточно громко, чтобы обратить на себя вниманием находившихся поблизости студентов, и еще крепче схватил девушку за плечи; в его дрогнувшем голосе сквозили одновременно страх за нее и ярость, направленная на слизеринского декана и почти весь его факультет. — Пожалуйста, ответьте мне! Доверьтесь мне! Я смогу защитить вас!

- Это не должно вас касаться, Ассбьорн Фольквардссон, — ответила Лапина, постаравшись вложить во взгляд и голос как можно больше презрения. — Я не собираюсь обсуждать ни с вами, ни с кем бы то ни было дела нашего факультета, — вырвалась из захвата. — И запомните, Ассбьорн Фольквардссон, для вашего же блага, не разговаривайте со мной и не ищите встреч со мной, если не хотите, чтобы по вашей вине окончательно опустела казна Равенкло.

И, взметнув длинными русыми волосами, быстрым шагом направилась дальше по коридору, ведущему в библиотеку, оставив обескураженного равенкловца разочарованно смотреть ей вслед.

- Не понимаю… — он так и стоял, как вкопанный, недоуменно качая головой.

- Я тоже… — грустно согласился подошедший сзади Шенбрюнн; в коридоре сейчас остались только они двое. — Именно так мы с ней и поссорились.

- Но ведь это нелепо, неразумно…— Фольквардссон устало облокотился об угол стенной ниши, за который несколькими минутами ранее держалась Кайнер.

- Согласен. Я думаю, она стыдится своего происхождения, — сказал Карл, посмотрев в дальний конец коридора, намекая, что пора бы идти дальше.

- Но ведь Анна сама нам сказала, что магглорожденная, — возразил швед, отлепившись от стены, и, не спеша, пошел рядом с немцем. — И тогда она нисколько не переживала из-за этого.

- Тогда она считалась просто маггловоспитанной, — строго сказал Карл, — и вся школа не пересказывала друг другу содержание ее личного дела. Могу лишь добавить, что она не любит говорить о своем прошлом до Хогварста и рассказала нам о своем происхождении лишь потому, что: во-первых, мы оба a priori предположили ее принадлежность к чистокровному роду; во-вторых, ей было известно, что мы оба относимся без предубеждений к магглорожденным волшебникам и магглам.

- Потому что знала, что от этого не изменится наше к ней отношение… — продолжил за него Ассбьорн, взгляд которого постепенно становился все более тяжелым и мрачным. — Но я все равно не понимаю, почему она хочет, чтобы мы относились к ней, как все остальные… здешние чистокровные? — последнюю фразу он выплюнул.

Ибо Ассбьорн Фольквардссон, несмотря на то, что сам был отпрыском древнего чистокровного рода, терпеть не мог бахвальство и необоснованные амбиции. Его одинаково раздражали такие люди, как Грейнжер — ничего не добившиеся в жизни, но уже желающие переделать еще чужой для них мир, — и Малфой — которые не могут обосновать свое мнение (и свое ли?) ничем, кроме имени своего рода и гипертрофированной, раздутой донельзя идеи чистокровности. Фольквардссон высоко ценил статус чистокровного волшебника и ассоциировал с ним огромную ответственность. Чистокровный волшебник должен быть хладнокровным, сильным и волевым; он не должен опускаться до того, чтобы унижать тех, кто слабее его; к моменту совершеннолетия он должен быть полностью готов принять на себя обязанности Главы Рода; в любых спорах он должен, прежде всего, апеллировать к разуму; один лишь его вид должен внушать уважение и заставлять недостойных замолкнуть; честь как всего рода, так и свою собственную, он должен подтверждать и в словах, и на деле. И Драко Люциус Малфой как-то очень слабо соответствовал данным критериям. Трус и, как недавно выяснилось, хорек.

Кстати, о Малфое, Паркинсон и других ярых сторонниках чистокровности. Им что, мало Гриндевальда (слухи о котором в Дурмстранге были живы до сих пор)? От своих одноклассников Ассбьорн уже слышал о страшном и темном неназываемом волшебнике, творившем двадцать лет назад настолько ужасные вещи, что вся магическая Британия дрожала лишь от одного его имени, и вернувшемся два года назад (и почему-то там оказался замешан Поттер), чтобы продолжить свое черное дело. Именно установления его власти так жаждали на словах Малфой и Паркинсон. Даже Гриндевальд по сравнению с ним не казался таким безумцем, но перегнувшим палку реформатором, дорвавшейся до власти Грейнджер. Что они будут делать, когда останутся лишь одни чистокровные с Темным Лордом во главе? Разве что окончательно поубивают друг друга и вымрут как вид, либо же произойдет очередная революция, которая перевернет все вверх дном.

- *Что они с ней сделали?.. * — добавил равенкловец после некоторого раздумья — сейчас они стояли уже у входа в библиотеку, и потому переход на ментальный диалог был вполне обоснован — лишние уши им совершенно ни к чему.

Ему было больно смотреть на то, как стремительно чахнет любимая им девушка во враждебной ей обстановке, подобно цветку, которого лишили воды и света, и при этом никого не подпускает к себе, не хочет, чтобы ей помогали. Однако, при всем своем уме, он не мог придумать ничего стоящего, ибо не знал исходных причин и посылок.

- *Если тебе этого не сказала Анна, то я тем более не могу это сделать. И, как бы ты не осуждал профессора Снейпа за его сегодняшние слова, но именно благодаря ему Анна все еще находится в безопасности. *

Последняя фраза вызвала у Фольквардссона еще больше вопросов, однако он предпочел подумать об этом позже на досуге, а сейчас просто зашел вместе с Шенбрюнном в библиотеку. Учеников в читальном зале почти не было — мало кому хочется садиться за книжки в самом начале учебного года, когда есть множество куда более увлекательных способов провести лишний час свободного времени. Мадам Пинс, школьная библиотекарша, полностью проигнорировала присутствие двух новых гостей в своих владениях, увлеченная статьей в “Ведьмополитене”. Остальные немногочисленные посетители читального зала также не обратили внимания на двух семикурсников, чинно прошествовавших между рядами столов и книжных шкафов, продолжая заниматься своими делами. К иностранным студентам в Хогвартсе еще не привыкли, но не считали их какими-нибудь важными или просто диковинными птицами, чтобы на них глазеть, показывать пальцем, просить сфотографироваться или рассказать, а как там у них. Лишь Кайнер молча подняла глаза от домашней работы по нумерологии и, посмотрев на Фольквардссона взглядом, полным ненависти, мысленно попросила уйти по-хорошему, что парень не замедлил сделать.

1) (лат.) Солнце светит всем… не всем… не ей…


Сообщение отредактировал PPh3 - Пятница, 26.10.2012, 20:19
 
PPh3Дата: Суббота, 03.09.2011, 23:23 | Сообщение # 57
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Лапина сидела там же, что и в прошлый раз, в тени за шкафом. В подземелья идти совершенно не хотелось: во-первых, там наверняка соберутся почти все ее одноклассники с Бранау во главе, с которым ей крайне нежелательно пересекаться; во— вторых, ей просто не нравились холодные мрачные комнаты, которые будто давили своими низкими сводами, заставляя чувствовать себя, как в темнице — скованно, неуверенно, словно напоминая о ее низком происхождении. Достала нумерологию, которую так и не смогла осилить. Неподалеку от нее, со свитками и увесистым фолиантом, расположился Шенбрюнн — за столом у окна между двумя стеллажами. Анна не знала о назначенном ему взыскании и потому предположила, что он просто делает домашнее задание на следующую неделю, а также то, что он пришел в библиотеку именно из-за нее. Вроде бы все правильно: они не общаются; Карл следит за ней, но держит дистанцию — Фольквардссона она уже успела благополучно выкинуть из головы. При этом девушку не покидало чувство вины и собственной ущербности, обязанничества: она не любила, когда что-то делали специально для нее или из-за нее, и прекрасно понимала, что, если б не она, то Карл вполне мог бы провести выпавшее им свободное время куда более приятным образом, например, пообщаться с друзьями.

… Так, кажется, площадь покрытия защитных заклинаний купольного типа определяется поверхностным интегралом, вот только каким? Ведь их существует два вида. Что это, собственно за виды интегралов, Лапина уже успела забыть, ибо сдавала математический анализ еще на втором курсе химфака, помня лишь нечто под названием “корень из производной уравнения поверхности, с которого берется интеграл по всем переменным”. Жесть! Может быть, есть смысл перевести в сферические координаты? — подумала девушка, коснувшись пером рта и посмотрев в потолок, словно надеясь найти там ответ. — Правда, для этого нужны преобразования Лагранжа, которые она также смутно помнила из курсов математического анализа, а также теоретической и квантовой механики. Плохо дело: если она сама не вспомнит, то придется обращаться к Шенбрюнну (он говорил, что у них в старой школе был очень сильный математик), чего ей делать совершенно не хотелось, учитывая их натянутые отношения. И не еще не факт, что они это изучали…

Посмотрела на Карла: он, очевидно, доделав задание, сейчас отдыхал, откинувшись на спинку стула и нежась в лучах еще теплого сентябрьского солнца; на лице его играла мечтательная улыбка, а правильный аристократичный профиль красиво выделялся в контражуре на фоне окна. Конечно, она знала его слишком мало, но, как ей показалось, Карла Шенбрюнна можно смело отнести к той категории людей, которые лишь одним своим видом внушают к себе уважение и расположение окружающих. Странно, как за ним еще не бегают толпы поклонниц, желающих заполучить такого красивого и богатого, чистокровного жениха. Или это она всех отпугивает? Да и ему с ней, должно быть, противно находиться рядом, постоянно везде ходить за ней.

- *Уходи, — мысленно сказала ему Лапина, — не мучай себя. Я могу сама о себе позаботиться. *

Лапиной было противно, что она заставляет человека терпеть свое общество: ведь она должна быть ему ненавистна. Не может быть такого, чтобы он не желал от нее отделаться — в любом случае, окажись она на его месте, она бы точно не стала бы церемониться со своим “подопечным”, сразу указав ему его место, и вряд ли бы стала скрывать свое негативное отношение к нему. А почему негативное? А кому нравится подстраиваться и менять свои планы под других, совершенно чужих людей?
Карл же в течение всего времени их знакомства относился к ней вполне доброжелательно и даже покровительственно, но, как истинный аристократ, был скуп на эмоции и прекрасно себя контролировал, так что сделать какие-либо выводы о его истинных целях было весьма затруднительно. Кроме того, он держал постоянный ментальный блок, не позволявший уловить хотя бы приблизительно настроение, мысли и эмоции, лежавшие на поверхности сознания. Не то, чтобы она имела какие-то собственные предубеждения конкретно против Шенбрюнна, но, повинуясь выработанным в кругу ее ближайшего окружения стереотипам, побаивалась доверять красивому богатому парню и иностранцу в одном лице. Да, если ее и не поймают на слове, то рано или поздно ее выдаст поведение: ее шеф, часто бывавший за границей как на конференциях, так и в просто туристических поездках, рассказывал, что русских там часто “палят” не только по незнанию в большинстве случаев каких-то местных правил и языка, но и зачастую по общей зажатости, скованности, неуверенности в себе, недоверию к другим людям. Но ей вести себя в ее положении целеустремленно и уверенно?.. Да у нее и цели никакой нет, кроме как протянуть до конца года и получить аттестат, да и уважать себя абсолютно не за что. Ей нужно просто выжить, перетерпеть и не рассчитывать на чью-либо помощь, поддержку и, тем более, дружбу.

- *Спасибо, фрейлейн Кайнер, но мне надо написать сочинение для профессора Снейпа*, — так же мысленно ответил Шенбрюнн, снова сев прямо и показав однокласснице уже исписанный пергамент, после чего взял следующий и, перевернув некоторое страниц в лежавшей перед ним книге, принялся работать дальше.

В очередной раз убедившись, что Карл намерен в точности исполнить поручение декана и потому не оставит ее одну, девушка вернулась к домашнему заданию по нумерологии, однако ее ум занимали вовсе не преобразования Лагранжа: в очередной раз удивило ее поведение парня. Она ожидала, что он тут же начнет читать ей нотации, говорить, какая она неблагодарная, и сколько он для не сделал или, наоборот, из-за нее не сделал. Он же просто принял данную ситуацию как данность и постарался найти в ней хоть какую-то пользу для себя (кстати, что за сочинение? или Снейп дал им дополнительное задание после отработки в среду?). Сказывался ли здесь общенемецкий менталитет (который в устоявшихся культурных стереотипах означал ответственность, исполнительность, аккуратность, трудолюбие и рациональный подход — в целом) или же просто личные качества аристократа, она не знала, да и не стремилась узнать.

* * *


- Войдите, — услышав стук в дверь, сказал профессор Флитвик, оторвав взгляд от старинного фолианта, раскрытого перед ним на столе.

- Здравствуйте, профессор Флитвик, — ответил Фольквардссон, поклонившись. — Я к вам по личному делу. Вы не могли бы уделить мне немного вашего времени?

- Конечно, мистер Фольквардссон, присаживайтесь, — указал своему студенту на шаткое низенькое кресло для посетителей.

- Спасибо, профессор.

Ассбьорн уже второй раз был в кабинете своего декана. Это была небольшая комната, отделанная высокими резными деревянными панелями и украшенная портьерами в цветах факультета (что, наверное, было характерно для всего Хогвартса в целом). Над рабочим столом висел старый, но по-прежнему яркий гобелен с вытканным на нем гербом Равенкло. А напротив — там, где сидел сейчас студент, — с изображением статной, молодой, красивой темноволосой женщины в сверкающей серебряной диадеме и синем романском платье, подставившей руку большому ручному ворону, — Ровены Равенкло. Все остальное пространство на стенах было занято многочисленными книжными полками с приставленными к ним лестницами и скамейками. Еще одна дверь, замаскированная под стенную панель, вела, по всей видимости, в личные комнаты профессора. А единственное, но довольно большое стрельчатое окно с крупным ромбовидными переплетом, украшенным по краям разноцветным растительным орнаментом, открывало чудесный вид на поросшие хвойным лесом горы.

- Мистер Фольквардссон, вы уже читали трактат “О внутренней и таинственной сущности заклинаний” Ибн Ал-Хамада? — поинтересовался декан Равенкло, заметив короткий, но любопытный взгляд своего студента, брошенный на лежавшую на столе книгу.

- Читал, но в сокращении, в латинском переводе, — ответил Фольквардссон.

Книга эта, написанная еще в XII веке великим арабским мудрецом, всю свою жизнь посвятившим поиску и исследованию квинтэссенции волшебства, была крайне редкая и, следовательно, дорогая. В Дурмстранге имелась единственная ее копия, содержавшая лишь некоторые выдержки из оригинального трактата и зачитанная буквально до дыр многими поколениями студентов, чей пытливый ум интересовался данной проблемой. Именно эту копию и имел в виду Ассбьорн, отвечая на вопрос декана.

- Я думаю, я смогу дать вам эту книгу, когда дочитаю до конца, — задумчиво сказал Флитвик, покрутив белое перо в руке. — Только обещайте, что назад ко мне книга вернется в целости и сохранности — раз. И два — об этой книге, кроме нас двоих никто не должен знать, в особенности, директор Дамблдор.

- Обещаю, — ответил юноша твердым голосом, каким обычно дают клятвы.

- Видите ли, мистер Фольквардссон, здесь, в Британии, все, кто обладает хотя бы минимальным набором знаний и умений, так или иначе втянуты в политику. Я ничего не хочу сказать плохого о директоре Дамблдоре: он — действительно великий волшебник и, к сожалению, пока единственный, кто сможет противостоять в дуэли Неназываемому. Но, помимо борьбы с силами зла, директор ведет свою собственную закулисную политику, в которую мы с профессором Спраут стараемся не вмешиваться. Альбус Дамблдор не пытается претендовать на власть, однако к его советам прислушивается министр и прочие влиятельные люди в его окружении, он обладает огромным авторитетом среди волшебников и старается всячески его укрепить, и школа — идеальное место, чтобы найти себе новых сторонников. Другая линия политики директора — это максимальное ограничение доступных для изучения знаний, которую он начал проводить с момента своего вступления в должность директора Хогвартса, хотя ратовал за это и раньше, когда здесь, в этой школе, учился очень талантливый студент, которого звали Том Риддл, но который позже стал известен многим под другими именами… — на последних словах хрипловатый голос профессора заметно понизился, а взгляд стал серьезным и мрачным.

Фольквардссон кивнул в ответ, намекая, что понял, о ком идет речь. С одной стороны он понимал стремление руководства Хогвартса оградить подрастающее поколение от соблазнов, которые могут сулить Темные Искусства, если их неправильно истолковать. С другой — здесь на лицо было упущение самого директора, который, при своей любимой и вездесущей легилименции, проглядел и не остановил будущего Темного Лорда, и потом, чтобы обелить себя, стал запрещать любую литературу, имеющую хоть малейшее отношение к Темным Искусствам и прочим тайным знаниям. Вспомнил равенкловец и свой недавний допрос в кабинете директора, когда на него хотели повесить нападение на собственного одноклассника только лишь из-за того, что он, видите ли, в Дурмстранге эти Темные Искусства изучал.

Возникало впечатление, будто у директора в голове прочно закрепились ассоциативные связи: знания — тьма, недоверие, зло; невежество — свет, добро, наивность. Но так не мог рассуждать человек, умудренный целым столетием жизни, много познавший и переживший на своем веку и держащий у себя в руках сердца и умы более, чем трети населения страны. Подобный стиль мышления в сочетании с великим умом наводил, скорее, мысль о психическом комплексе, возникшем еще в далекой юности или детстве, и имеющем последствия до сих пор.

Вполне возможно, что когда-то в юности многоуважаемый директор совершил какой-нибудь поступок, за который ему было стыдно. Скорее всего, он узнал что-то, что ему знать не следовало, с чем он не мог справиться, что-то, принесшее вред другим людям. Из-за этого он всячески старался обелить себя, создать себе идеальную репутацию не только в глазах окружающих, но и своих собственных — отсюда идиосинкразия на Слизерин (Дамблдор еще удивлялся, как питомец Дурмстранга, откуда вышли первый темный лорд Европы Геллерт Гриндевальд и Пожиратели Смерти Игорь Каркаров, Антонин Долохов, брат и сестра Кэрроу, не попал к змеям), Темные Искусства и прочие тайные знания — все, что хоть немного может ассоциироваться со злом в уме простого обывателя. Около четырехсот лет назад английский философ Френсис Бэкон сказал: “Scientia potentia est” — “Знания — сила”. Сила — только тогда, когда кроме вас, господин директор, этими знаниями никто не обладает.
Кстати, о силе и власти. Пусть официально Дамблдор не имеет никакой власти и не стремится ее получить, он, тем не менее, обладает огромным политическим влиянием, и не только в магической Британии, и вряд ли роль серого кардинала его не устраивает — ведь это максимум власти de-facto и минимум ответственности de-jure. Он с подозрением относится к тем, кто не доверяет ему, и доволен полностью подконтрольными и обожающими его гриффиндорцами — вот его будущие сторонники, по сути дела, внушаемые школьники без жизненного опыта, мир которых еще легко можно поделить на черное и белое. Еще со школьной скамьи он приучает их к борьбе со злом в лице Слизерина. Складывается впечатление, что ученики и их родители — куклы или пешки, а Дамблдор — манипулятор-кукловод, наблюдающий за происходящим со стороны и лишь дергающий в нужный момент за веревочки. На какой-то момент голову равенкловца посетила даже крамольная мысль, будто Дамблдор в своем стремлении удовлетворить потребность во власти, быть нужным, специально допустил восхождение нового Темного Лорда — чтобы было, с кем воевать, был лишний повод назвать себя руководителем и столпом сил Света, дабы заглушить подсознание, напоминающее об ошибках давно прошедшей молодости.

- По приказу директора Дамблдора довольно большая часть книг была перенесена в Запретную Секцию или уничтожена, — продолжил декан Равенкло. — К сожалению, мистер Фольквардссон, но в секции общего доступа, вы теперь вряд ли найдете что-то подходящее для вашего пытливого ума.

- Простите, профессор, а книга заклинаний Ровены Равенкло тоже была уничтожена? — поинтересовался Ассбьорн.

- Я думаю, что несколько экземпляров все-таки сохранилось, — ответил Флитвик, давая своим тоном понять, что тема закрыта, — однако, я полагаю, что и так рассказал вам больше, чем следовало бы. Давайте перейдем теперь к вашему вопросу.

- Спасибо, профессор, — сказал Фольквардссон, немного наклонившись вперед, стараясь говорить спокойно, без выражения лишних эмоций на лице. — Допускаются ли в Хогвартсе переходы с одного факультета на другой?

- За всю историю Хогвартса еще не было ни одного такого случая, — уверенно ответил Флитвик, который прекрасно помнил многие вещи, на первый взгляд, совершенно неважные и бесполезные. — Хотя нередко бывало и такое, что по различным причинам студенты попадали на факультеты, которые совершенно не подходили им по характеру.

- То есть, просто пока не было прецедентов? — уточнил Фольквардссон. — Это прописано где-нибудь в уставе Хогвартса?

- Насколько я помню, нет, мистер Фольквардссон. Позвольте узнать, почему вас это интересует?

- Анна Кайнер, — строго и лаконично ответил студент.

Как и многие молодые люди в состоянии любовной эйфории, Ассбьорн старался игнорировать открытую неприязнь со стороны девушки и пытался всячески добиться ее благосклонности, и подобное действие, если оно увенчается успехом, могло бы заставить треснуть лед между ними. Кроме того, он никак не мог понять ее мотивов: Анна окружила себя оболочкой из отчаяния и ненависти и проецирует ее теперь на окружающих. Зачем? Почему мнение Бранау, который почитает всех за мусор, для нее важнее мнения людей, искренне заинтересованных в ней, которые никогда не дали бы ее в обиду?

- Очень талантливая девочка. Очень жаль, что она не учится вместе с вами на моем факультете, — заметил декан Равенкло, нисколько при этом не намекая, что его студенту в таком случае было бы куда проще добиться от нее ответных чувств, за что тот был ему благодарен. — А что с ней не так?

- Я думаю, профессор, вы уже неоднократно слышали о том, что фрекен Кайнер — магглорожденная. А вы знаете, как относятся в Слизерине к таким, как она, — Фольквардссон всего лишь констатировал известный факт, но в его голосе сквозили сталь и ненависть, направленные на представителей змеиного факультета.

- К сожалению, нет, мистер Фольквардссон, — профессор отрицательно покачал головой, печально разведя руками. — Я ничем не смогу вам помочь. Я допускаю, что это может быть во власти директора, однако я не думаю, что после случившегося вы захотите воспользоваться помощью профессора Дамблдора.

- Спасибо, господин декан, — холодно сказал Ассбьорн, — извините, что отнял у вас время, — и, поклонившись, направился к выходу.

- Одну минуту, мистер Фольквардссон! — профессор-коротышка соскочил со стула и засеменил мелкими шажочками к двери, которую еще не успели открыть. — Если вы все-таки рискнете обратиться к директору, то знайте, что это вам будет обязательство на всю жизнь, — в его голосе, выражении лица чувствовалось даже не просто предупреждение, но скрытая угроза — очевидно, декан Равенкло не понаслышке знал, что такое кабала Альбуса Дамблдлора.

- Спасибо, господин декан, — так же холодно, но вежливо ответил Фольквардссон. — Извините, но у меня есть еще дела… С вашего позволения, — и, поклонившись, вышел в коридор.

Что ж, с одной стороны он узнал для себя немало интересного. С другой, жаль, конечно, что даже декан не сможет помочь ему вытянуть Анну из того болота, в котором она оказалась волей Распределяющей Шляпы. К директору он также не собирался обращаться: достаточно вспомнить, как Анна с Карлом отзывались о нем во вторник в библиотеке, или как он пытался применить к ней глубокую легилименцию в среду утром, во время завтрака. Ассбьорн не знал, какие именно цели Дамблдор преследует в отношении немецких студентов в целом, но догадывался, что Анна Кайнер является идеальным объектом для его манипуляций: магглорожденная, без каких-либо связей, необщительная, забитая. Фактически Анне Кайнер угрожают сразу три стороны: слизеринцы (остается надеяться, что после Непреложного Обета, принесенного Малфоем, все остальные змеи от нее отстанут просто из стадного чувства: если так не делает староста, то не будем делать и мы), профессор Снейп и директор Дамблдор (здесь есть смысл надеться на Карла, который, как и в прошлый раз, не оставит ее одну и пойдет вместе с ней к директору, если вдруг ее вызовут).

Кстати, о профессоре Снейпе. Последние слова Шенбрюнна заставили равенкловца несколько пересмотреть свое мнение о мрачном слизеринском профессоре. Будучи деканом, он должен отвечать за безопасность и здоровье своих студентов, как физическое, так и духовное. В среду, когда все случилось, Шенбрюнн сказал, что Кайнер не желает его видеть, но при этом продолжал везде ходить за ней. Также он сказал, что Анна Кайнер находится в безопасности благодаря профессору Снейпу. А сама Анна Кайнер соглашается, несмотря на свои слова и внешнее отношение, терпеть присутствие Карла Шенбрюнна. Отсюда можно сделать вывод о том, что именно декан приказал Шенбрюнну везде следовать за Анной, а ее просто поставили перед фактом. Возникало впечатление, что декан Слизерина просто боится спасовать перед слизеринцами, лояльными идеям Темного Лорда, и подыгрывает им: ведь раньше он лучше относился к Анне и не унижал ее за происхождение, хотя не мог не знать о нем. При этом он, очевидно, не хочет допустить, чтобы с девушкой случилось что-то действительно опасное и непоправимое, и просит приглядывать за ней Шенбрюнна, фактически полностью перекладывая на него ответственность за безопасность своей студентки. Что за очередная тайная игра, только уже профессора Снейпа? Зачем, спрашивается, было уходить из Дурмстранга, чтобы снова столкнуться с межфакультетской враждой и интригами преподавателей и директора уже здесь, в Хогварсте?

* * *


На последовавших затем уроках Лапина благоразумно старалась не высовываться и не привлекать к себе лишнего внимания. Большую часть лекции у Флитвика она доделывала задание по нумерологии, разобравшись наконец-то с преобразованиями координат и их производными, хотя профессору Вектор наверняка не понравится. В этот раз профессор заклинаний решил разнообразить урок и предложил каждому создать иллюзию сосны на своем столе и затем усложнить ее за дополнительные баллы. Однако в последней забаве Анна, к немалому разочарованию декана Равенкло, который был весьма заинтересован в столь талантливой и перспективной, на его взгляд, студентке, не стала принимать участие и, выполнив лишь необходимый минимум на стандартное число баллов, вернулась к себе на последний ряд.

Какой смысл демонстрировать свои способности, если ты была и останешься ничтожеством? Тем более профессор Снейп еще раньше предупредил ее, чтобы она училась хорошо, но при этом вела себя тихо и не выпендривалась, как на первой лекции по заклинаниям.

Урок нумерологии тоже проходил без особых проблем до тех пор, пока профессор Вектор не вызвала ее к доске. Краем глаза Лапина заметила, что нумерологистка в это время проверяла ее домашнее задание. Преподавательница, видимо, заметив на себе чужой взгляд, встала со стула и, смерив студентку строгим недовольным взглядом, молча выписала сложное движение палочкой. Понятно: нужно угадать заклинание и написать на доске арифмантическую формулу. Кажется, что-то из трансфигурации… Ага, программа четвертого курса: сделать из чайника черепаху. Следует отметить, что Анна Лапина была весьма слаба в математических науках. Т.е. она могла, конечно, проанализировать и понять уже готовую формулу или теорему, но не могла самостоятельно вывести, ибо многие алгоритмы и допущения, применяемые на различных этапах вывода, казались ей просто неочевидными, и, следовательно, их необходимо было заучить наизусть. Да, похоже, она в очередной раз что-то не то написала в конце формулы, но никак не могла разглядеть свою ошибку, которую заметили почти все в классе. Староста Гриффиндора и лучшая ученица школы Гермиона Грейнджер аж с нетерпением ерзала на стуле, изо всех сил пытаясь обратить на себя внимание учительницы. От этого Анна почувствовала себя еще большей бездарностью, что и подтвердила ставшая напротив нее профессор Вектор, начавшая рассуждать о том, какая точная наука нумерология, и к чему может привести хотя бы малейшее отклонение в арифмантической формуле. Лапина, в свою очередь, неуверенно предположила, что к падежу спутников в океан, однако ее шутку про ГЛОНАСС, судя по всему, не оценили, и, в особенности, преподавательница нумерологии, урок которой благополучно превратился в занятие по маггловедению.

… День неумолимо приближался к концу. Уроки, а вместе с ними и первая учебная неделя уже закончились, и потому многие студенты предпочли в этот вечер просто расслабиться и провести время в свое удовольствие. В гостиной же Слизерина сейчас было тихо и малолюдно. Змейки в большинстве своем были людьми малообщительными, держались особняками даже внутри собственного факультета, всячески демонстрируя свою гордость и независимость. Они не старались идти на контакты с другими людьми дальше, чем того требовали необходимость и правила приличия. Настоящая дружба являлась здесь крайне редким явлением, ибо считалась признаком слабости и глупости (ведь на привязанностях человека всегда легко играть), а отношения носили в основном деловой характер. И потому, когда не было уроков и не нужно было готовить домашние задания, слизеринцы расходились по своим комнатам или же гуляли по подземельям, которые считали своим полноправным владением.

Лапину такая ситуация вполне даже устраивала: она не будет мешать однокашникам своим присутствием, они в ответ не будут капать ей на мозги. Кроме того, в библиотеку, где она изначально планировала готовить уроки, наверняка придут Гермиона Грейнджер и Ассбьорн Фольквардссон. Первая, согласно данным поверхностной легилименции, тут же начнет читать ей нотации вслед за любимым преподавателем, а также будет попытаться заставить ее зубрить нумерологию. Именно эта черта характера в Грейнджер раздражала Анну больше всего: навязывать всем свое мнение, даже не разобравшись в ситуации, но только лишь потому, что она самая умная и лучше всех знает, как надо.

А Фольквардссон… он не то, чтобы раздражал ее. Просто она не хотела лишний раз пересекаться с человеком, которому она явно нравится, и который снова будет пытаться добиться ее внимания и благосклонности, но которому она не может (или не хочет?) ответить взаимностью. С одной стороны, она не хотела причинять ему боль своим отказом даже просто поговорить, ибо не понаслышке знала, что это такое, с другой — она надеялась, что если они будет редко видеться, то Ассбьорн или просто о ней забудет, уйдя с головой в учебу и науку, или найдет себе новый объект обожания.

Шенбрюнн, как и вчера вечером, занял стол напротив нее. От девушки не укрылось, что он совершенно не горит желанием сидеть вместе с ней в подземельях. Вечер пятницы — идеальное время, чтобы отдохнуть, развлечься, пообщаться с друзьями, а не терпеть общество полусумасшедшей одноклассницы, что она и поспешила до него донести, только в более цивилизованной форме, и также отказалась прогуляться вместе с ним по территории школы. С одной стороны, она боялась, что ее блок вновь может сломаться изнутри, и Шенбрюнн узнает то, что знать ему вовсе не следует. С другой — ей не хотелось чувствовать себя балластом, n-ной лишней в их дружной компании. Одиночество в одиночестве переносится куда легче, чем одиночество в толпе. Она смирилась уже с ним и с презрительным, порой враждебным отношением к ней одноклассников, и со своим положением “долговой рабы”, и с тем, что она просто доставляет всем лишь одни проблемы. Она уже не ждала от жизни ничего хорошего и не хотела давать себе надежду, которая наверняка не оправдается. Наверное, всем действительно было бы лучше, если бы ее просто не было в живых… Душу затопляли отчаяние, мрак и чувство собственной никчемности.

Лапина не сразу заметила Шенбрюнна, смотрящего ей в глаза, и не сразу почувствовала прикосновение к своему сознанию, но поняла, что оно было иным, не таким, как у Снейпа или Дамблдора. Шенбрюнн делал все мягко и аккуратно, будто обращался с очень хрупким и ценным экспонатом. Возникало впечатление, будто он не столько пытается подсмотреть ее мысли, сколько исследовать саму ментальную защиту. Выкинула его из головы, наградив злобным взглядом и прямо намекнув, чтобы он шел, куда собирался, и оставил ее в покое. Ей был не столько неприятен очередной сеанс легилименции, сколько удивил сам факт того, зачем Карл это сделал. Ведь ничего практически важного он не узнал, да и не собирался узнавать. Раньше никто не интересовался тем, как она думает, показывает ли она настоящие эмоции и зачем подменяет их, и ей было странно осознавать, что Карл, несмотря на все, что она ему сделала и наговорила, еще пытался ее понять, разглядеть ее скрытые мотивы.


Сообщение отредактировал PPh3 - Пятница, 26.10.2012, 20:21
 
PPh3Дата: Суббота, 03.09.2011, 23:24 | Сообщение # 58
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
… Vivi in vivum transformatio metamorphosium modus maxime simplex est, quia vitae exspirationem non requirit. Quia animus vivi in vivo permanet, sed formam aliam acquirit... (2)

- … Таак, кто тут у нас? Грязнокровка Кайнер?

… Et cognitio animi in profunda abiit, formae locum concedens. Magus dat eam in potentia mentis ejus: fiat, qaemadmodum manducat mente suae fuere... (3)

- Э… Бранау, а может лучше не надо? Я не хочу связываться с Шенбрюнном.

… Animus vivi permanet, sed ratio in profunda abiit, et homo sapiens, nisi animagus, narrare non potest, quod passus est sub pecoris facie muti...(4)

- Малфой, ты и вправду трус. И если ты не еще не заметил, то любителя грязнокровок Шенбрюнна здесь нет.

… In omni homine suus naturae animus vivit, ecce fiat bestia, serpens vel avis. Animus hic voluntatitis hominis expressio sub facie pecoris est. Possidens ei animagus est, quia magus est, qui essentiam animalis in se accepit, sed in ratione hominis permanet. Incantatio est, quae animi scientiam pecoris dat: “Magicae formae animalis induction”, simplex nimis in impletione, sed mentis concentrationem requirit... (5)

Погруженная в чтение учебника трансфигурации, девушка не заметила, как к ней подошли, и, лишь когда длинные, унизанные тяжелыми дорогими перстнями белые пальцы легли на раскрытые страницы прямо у нее перед глазами, она поняла, что находится в помещении не одна. Так и не решаясь поднять головы, Лапина обвела зал глазами: кто-то, и она даже догадывалась, кто именно, стоял прямо перед ней; еще один парень, тоже слизеринец, Малфой, кажется, стоял неподалеку, облокотившись на книжный шкаф и сложив руки на груди — больше никого не было. Стояла какая-то странная, пугающая тишина. Младшекурсники, которые до этого сидели компаниями по три-четыре человека и готовили уроки на следующую неделю, куда-то испарились, будто их здесь и не было.

- Так-так, фрейлейн Кайнер, неужели вы так и не соизволили научиться хорошим манерам? Или вам не дорога честь факультета Слизерин? — мягкий бархатный баритон не просто сочился ядом, но как будто резал холодным, острым лезвием.

Нехотя подняла голову — дальше делать вид, что она ничего не заметила, не имело смысла. По телу сразу прошел холодный липкий страх. Ее сейчас убьют по ее же собственной глупости, а проблемы потом будут у Снейпа и Карла.

- Правильно боишься, грязнокровка, — почти прошипел Бранау: хотя, как ментальный маг, он был полная посредственность, ему не составило труда увидеть животный страх, плескавшийся в глазах девчонки. — Нужно бояться и уважать тех, кто лучше тебя.

Анна ничего не ответила на его выпад: к дипломатии она была не способна, но понимала, что Бранау не следует провоцировать раньше времени. В отличие от Малфоя, Паркинсон и Буллстоуд, он мог зайти куда дальше оскорблений, и даже самоутверждение здесь не было бы главной целью. Он бы просто поступил сообразно своей морали, будучи твердо уверенным, что ее смерть послужит общему благу. Für des Allgemeinwohl.

Бранау тем временем, не спеша, обошел кресло, в котором сидела девушка, и дотронулся своими пальцами до ее щек, но не так, как делают обычно, желая выразить симпатию, а, напротив, будто касаются чего-то неприятного. Хотя он стоял спиной к ней, она прекрасно чувствовала исходящие от него ненависть и презрение. Им был пропитан сам воздух, которым они вместе дышали. Тело Лапиной сковал страх и холод, сердце бешено колотилось в груди, и перехватило дыхание, но вовсе не от предвкушения удовольствия и наслаждения. Она вообще не ассоциировала эти понятия с Бранау, но власть, обладание — да. Он напоминал сейчас крупного хищного зверя, например, леопарда, уже выпустившего когти (именно их напомнили широко расставленные пальцы, касающиеся ее лица лишь подушечками) и собирающегося поиграть со своей жертвой, прежде чем съесть. Или огромную змею, которая плотно обвивает свою жертву кольцами, готовая в любой момент наброситься и придушить.

- Не противно ли касаться грязнокровки? — спросила Анна, уставившись стеклянным взглядом в пространство чуть выше стола.

Соседки по комнате от нее сторонились, как прокаженной, и потому удивилась, что такой фанат чистоты крови, как Генрих Бранау, не побоялся испачкаться о нее. Хотя она старалась говорить спокойно, голос ее заметно дрожал, как и пальцы, которыми она нащупала палочку в рукаве мантии.

Малфой все это время стоял в стороне и молча, со скучающим выражением лица наблюдал за происходящим. Очевидно, он не принимал участия в спектакле лишь потому, что был связан с грозным Фольквардссоном Непреложным Обетом, запрещающим предпринимать любые действия против фрейлейн Анны Кайнер. К тому же ему, отпрыску древнего бретонского рода, говорящему лишь на английском, французском и гаэльском языках, была практически непонятна немецкая речь, на которой велся диалог, так что оставалось лишь стоять и ждать, пока Бранау закончит развлекаться с грязнокровкой. Малфой лебезил, заискивал перед Бранау, ведь сам отец настоятельно рекомендовал ему наладить дружеские отношения с новым фаворитом Темного Лорда, но в то же время побаивался его и завидовал ему. Хотя Драко Малфой продолжал формально оставаться старостой Слизерина и выполнять возложенные на него обязанности, он утратил свое былое влияние и превосходство, которыми пользовался последние три года с того самого момента, как Маркус Флинт, предыдущий староста змеиного факультета, окончил школу. И теперь его весьма раздражал тот факт, что “законное” место серебряного принца Слизерина, принадлежащее ему по праву (ведь кто может сравниться с наследником древнего рода Малфоев, ведущих родословную еще со времен Мерлина?) занял какой-то чужестранец, о существовании и происхождении которого никто не знал, пока тот не выслужился перед Темным Лордом, зверски замучив пару магглов. Настолько зверски, что, как только появилась возможность покинуть собрание Пожирателей, Драко тут же поспешил освободить свой желудок и в последствии не мог вспоминать о той ночи без содрогания и приступов дурноты.

- Ты же ведь наполовину славянка, — тем же мягким хищным голосом продолжил Бранау, наклонившись над спинкой кресла, так, что говорил теперь над самым ухом девушки; его пальцы постепенно спускались ниже, касаясь уже уголков рта и подбородка. — А славянки всегда отличались страстным и пылким темпераментом…

Лапина проглотила застрявший в горле ком и постаралась выровнять дыхание. Прикосновения Бранау вызывали у нее лишь страх и омерзение. Она не знала, сколько еще можно и нужно терпеть, но в данный момент, считала она, еще рано предпринимать ответные действия.

- … который так приятно подчинить, покорить, растоптать!.. Что же ты молчишь, грязнокровка? — процедил сквозь зубы Генрих, грубо схватив девушку за подбородок и развернув к себе лицом. — Где же ласки, которыми ты наверняка одаривала Шенбрюнна? — но встретил в ответ лишь молчаливый, но злобный взгляд зеленых глаз, в которых полыхнул огонь ненависти. — Ненавижу грязнокровок!

И со всей силы сжал девичий подбородок, врезаясь ногтями в гладкую белую кожу, а гримаса боли, исказившая лицо Кайнер, только забавляла его и вызывала удовольствие, удовлетворение от собственного господства над теми, кто слабее его.

- Ненавижу идиотов!.. — также процедила сквозь зубы Анна, с ненавистью посмотрев в глаза своему врагу. Уже скоро, уже почти сейчас…

Бранау не собирался реветь от злости, что кто-то посмел обозвать бранным словом его, наследника древнего чистокровного рода, но одно его показное спокойствие, хладнокровие, чувство собственного господства над миром (пусть оно ограничивается лишь территорией факультета Слизерин и возможностью мучить магглов на собраниях Темного Лорда), сочащиеся ядом слова, бьющие точно отравленным острым клинком, внушали куда больший ужас, чем ярость и ненависть, плескавшиеся в его серых глазах.

- Как ты смела, тварь?! — прошипел он, резко оттолкнув от себя Кайнер и дав ей по шее так, что она ударилась о край стоящего сзади стола.

Бедная спина, бедная! Хотя, если бы ей сломали позвоночник, то она уже валялась бы безжизненной тушей у ног Бранау. Так… осторожно… сосредоточиться, не привлекать лишнего внимания… Пора!

- *Stupefac! * — резкий выпад невербальным заклинанием в сторону Бранау, который очень вовремя отвел свой взгляд, чтобы вытереть дорогим батистовым платком руки, запачканные после “общения” с грязнокровкой. Даже не успел увернуться. — *Stupefac! * — и такая же участь постигла поднявшего палочку Малфоя.

Плохи дела: они скоро оклемаются и не оставят ее так просто, — Анна небрежно закидывала в сумку учебники и тетради. Теперь ее решение избавиться от Карла показалось ей глупым и сумасбродным: при нем Бранау никогда не нападал и даже не решался подойти к ней— Что же делать? Авада? — Однозначно нет: ей не хотелось снова становиться убийцей, причем сознательно, даже если объект — полная мразь, да и Непростительные наверняка засекут в Хогвартсе. Изменить память?

- Ты, мразь! Everto statum! (6) — Лапина едва успела увернуться: над тем местом, где она только что стояла, образовалась крупная выбоина: если бы заклинание оказалось невербальным, то при своей невнимательности она уже лежала бы мертвая.

- Tormenta! (7) Sectumsempra!

- Aegis Palladis! (8)

Очнувшийся к тому времени Малфой лишь удивленно хлопал глазами и не мог толком понять, что происходит. Эти двое что, решили дуэль прямо в гостиной устроить?! Да Снейп с него три шкуры за это спустит! Каким бы фавором ни пользовался юный Драко Малфой у своего декана, есть вещи, которые тот ему точно не простит. Вчера профессор ясно дал ему и Паркинсон осознать вину за распространение слухов о не существующих на самом деле отношениях Шенбрюнна и Кайнер за пределами Слизеринской гостиной. Кроме того, как староста, Драко должен был улаживать все возникающие на факультете споры и конфликты, если они не требовали вмешательства декана, и следить за порядком в общежитиях.

- Эй! Остановитесь! — крикнул он, но дерущиеся не обратили на него никакого внимания.

- Thorax! (9) — поток заклинания обогнул немца, искромсав в щепки стоявший позади него шкаф. — Caedo interius! (10)

Драко достал палочку и поднял ее в нерешительности, не зная, что предпринять: оглушить Кайнер было бы лучше всего, но нельзя, Бранау — тоже не лучше, ведь получится, будто он поддерживает грязнокровку.

- *Scutum! (11) Magicae formae animalis inductio!* (12) — мысленно произнесла Лапина заклинание, вычитанное ранее из учебника трансфигурации, и выполнила сложное витиеватое движение палочкой — заклятия, связанные с превращением одних объектов в другие, как ни странно, для нее было проще выполнять невербально.

- Putulentia viscerum! (13) — успел выкрикнуть Бранау, прежде чем его тело стало стремительно уменьшаться в размерах и изменяться в формах.

Лапина пригнулась: проклятие пролетело прямо над ней, угодив в висевший на стене гобелен, который тут же начал быстро истлевать, подобно брошенному в огонь целлофановому пакету. А Бранау, казалось, даже не понял, что произошло, но лишь недоуменно и беспомощно озирался по сторонам, что было вполне логично, ведь мрачные каменные подземелья не являются естественной средойt обитания белых хорьков.

Круто! Получилось! — на лице девушки, все еще продолжавшей крепко сжимать палочку, появилось выражение мрачного удовлетворения.

- Ты!.. Что ты наделала? — подал голос Малфой, нацелив палочку на одноклассницу.

Его руки, как и голос, дрожали, лоб покрылся холодным потом, кровь бешено стучала в висках, а дышать становилось все труднее и труднее. Он изо всех сил пытался убедить древнюю магию, что не собирается убивать девчонку или причинять ей вред, а просто оглушить.

- Stu…pe… — Малфой не смог договорить заклинание: руку стало немилосердно трясти, от страха стучали зубы, раскалывалась голова, перед глазами прыгали темные точки, кровь, казалось, вот-вот закипит в сосудах и все… finis. Предел.

- *Magicae formae animalis inductio! * — снова еще один сложный пасс, и на месте старосты Слизерина появился еще один белый хорек.

Хотя к наследнику древнего рода Малфоев Лапина испытывала откровенную неприязнь, ибо тот также относился к ней не лучшим образом, смерти ему не желала. И вообще, считала она, парни сами нарвались на неприятности: она ни к кому не лезла, тихо сидела в гостиной и никому не мешала, не разглагольствовала, подобно Грейнджер, о правах магглорожденных, так что нечего было к ней лезть. Девушка испытала чувство мрачного удовлетворения: хотя она тоже допустила немало ошибок в сложившейся ситуации, ей удалось одолеть сильного противника и самой отделаться лишь небольшими потерями. Восстановила заклинанием уже почти истлевший гобелен и превратившийся в щепки шкаф. Конечно, плохо, что не удалось вернуть книги, но их там было столько, что если пользоваться общими Чарами восстановления, то все тексты просто перемешаются в кучу. И, скорее всего, эти книги не очень редкие: раз ими набиты все шкафы в слизеринской читальне, значит, их можно будет скопировать заклинанием.

Дальше оставаться в гостиной было небезопасно: не хватало ей еще выяснять отношения с Малфоевскими дружками. Тогда уж и в самом деле будет проще перебить весь Слизерин, чтобы отвоевать свое право учиться здесь. Некстати вспомнилось предложение Санта-Клауса о переводе на Гриффиндор, но она тут же его отбросила. Пусть там никто не будет называть ее грязнокровкой, зато начнутся заново бесконечные расспросы, нотации Грейнджер, уговоры поучаствовать в какой-нибудь местной тусовке или шалости. Большинство гриффиндорцев, как уже успела заметить Лапина, не отличались тактичностью, им было откровенно плевать, хочешь ты с ними говорить или нет. Хотя, опять же, это, наверное, черта не столько гриффиндорцев, сколько в целом людей, не отличающихся широким кругозором и высоким уровнем культуры, которых ничего больше не интересует, кроме как узнать и потом перетирать, сидя на скамейке у подъезда или во время семейных застолий, подробности чужой личной жизни. И Слизерин с его ледяным молчанием и презрением в этом отношении определенно являлся меньшим из двух зол.

Вышла из читального зала, миновала каменный холл с фонтаном, прошла по темным, извилистым, то опускающимся, то поднимающимся коридорам. До ужина оставалось около получаса, так что в библиотеку по большому счету не было смысла идти, однако это была единственная комната в Хогвартсе, где можно было провести время в тихой и спокойной обстановке, и где вероятность того, что на тебя нападут, крайне мала. Заодно будет лишний повод пройти через двор, чтобы подышать свежим воздухом гор, которого так не хватало в подземельях.

Начинало темнеть. По лиловому небу быстро проплывали розовые облака, дул ветер, срывая с деревьев уже начинающие желтеть листья и кружа их по двору, погруженному в синюю тень, которую отбрасывала башня Равенкло. Лапина остановилась посреди крытой готической галереи, облокотилась на балюстраду. Прохладный ветерок приятно обдувал лицо, заставляя податься ему навстречу. Разум и тело наполнило ощущение невероятной легкости и эйфории.

- Вот блаженная!

- Да эта грязнокровка еще более чокнутая, чем Лунатичка Лавгуд!

Это были студенты-слизеринцы, в основном с третьего по пятый курс, которым стало очень интересно, почему это вдруг Кайнер так быстро выскочила из гостиной, не прихватив с собой красавчика Шенбрюнна. Они не могли не заметить, что всю эту неделю даже после ссоры тот постоянно находился рядом с ней, по официальной версии за тем, что ему “поручено следить, чтобы мисс Кайнер случайно не опозорила факультет Слизерин своим маггловским поведением”. И потому, они крайне удивились, обнаружив ее здесь, на галерее, наслаждающуюся ветром и явно не напоминающую человека, который что-то замышляет, или которому есть что скрывать от окружающих.

- Эй, грязнокровка!

Но девушка, казалось, вообще ушла в другую реальность. Приподнявшись на цыпочках, она слегка наклонилась над балюстрадой, вытянув правую руку вверх, словно пыталась схватить воздух, глаза ее были прикрыты, а на губах застыла мечтательная улыбка.

- Мм… Нортон, я думаю, этого не стоит делать, — неуверенно сказала худенькая девочка с плавными чертами лица и темно-русыми завитыми волосами, завязанными белой лентой, заметив, как ее одноклассник направился к странной старшекурснице. — Она ведь ничего плохого нам не сделала и ничуть нам не мешает. Правда.

- Заткнись, Иветта! — перебила ее девочка с худым, некрасивым лицом и волосами мышиного цвета, заплетенными в две тонкие косички. — Только и знаешь, что жалеть всех сирых и убогих!

- То-то твой старший братец обрадуется, что его сестра — дура и защитница грязнокровок! — поддержал мышиноволосую полный широкоплечий парень ее возраста. — Фу! Позор роду Ноттов!

- Забыла, кого надо уважать, грязнокровка? — хищным голосом сказал Нортон, грубо схватив девушку за волосы. — На колени! Или тебя не учили хорошим манерам.

- *Repello! * — и обнаглевший пятикурсник отлетел на несколько метров назад.

Остальные слизеринцы недоуменно переглянулись между собой. Все вместе подняли палочки, однако у некоторых, особенно девочек, они дрожали. В глазах отчетливо читался страх.

- А теперь слушайте меня… — почти прошипела Кайнер злым надломанным голосом, а взгляд ее выражал ненависть. — Я знаю, что смогу справиться со всеми вами, и потому, во избежание лишних проблем и кровопролития, предлагаю сделку: мне до вас нет ровно никакого дела, я вас не трогаю; вы же можете относиться ко мне, как хотите, ненавидеть и презирать, сколько хотите, но. Никогда. Не смейте. Меня. Трогать! — на последней фразе девушка четко отделила каждое слово, чтобы произвести на однокашников нужный эффект. — Иначе с вами будет то же, что и с ним, — и указала на уже очухавшегося Нортона.

Пятикурсники покорно опустили палочки и отступили, кто к стене, кто к балюстраде, дав пройти странной семикурнице, от которой так и веяло опасностью и враждебностью. Что-то в ее голосе, манере поведения действительно заставляло их поверить, что ей не составит труда справиться сразу с несколькими противниками. Юным аристократам с детства внушали, что магглы и магглорожденные — просто мусор и не заслуживают ничего, кроме ненависти и презрения, и что если бы не эти дурацкие законы о сокрытии магического мира, принятые Министерскими чиновниками, чтобы защитить собственные шкуры, то всех магглов можно было бы раздавить одним ногтем. А Кайнер в эти представления совсем не вписывалась и даже невольно (только тсс, об этом — никому) вызывала уважение: она сильная ведьма и не боится их, но при этом, в отличие от заучки Грейнджер, не стремится переделать чужой для нее мир, но просто приспособиться к жизни в нем.

Лапина чинно прошла между ними, смерив каждого враждебным, внушавшим страх взглядом, и, демонстративно не оглядываясь назад, быстро зашагала в сторону библиотеки. Ей было противно и гадко на душе, и дело бы не столько в эгоистичных змейках, страдающей повышенной манией величия, сколько в ней самой. За прошедшие годы она уже забыла, что такое школьная травля, потеряла к ней иммунитет. В школе за ней закрепилась прочная репутация одиночки, зубрилы-отличницы и весьма странной девочки. Странность заключалась в том, что Анна была в те годы особой крайне-мечтательной и часто витала в облаках, что, однако, не сказывалось отрицательно на учебе, вместо того, чтобы, подобно одноклассницам, обсуждать своих ухажеров, новые шмотки и посещение дискотек. А тот факт, что она увлекается средневековым искусством и недавно выучила латынь (а просто язык понравился), вообще вызывал смех либо снисходительную улыбку у многих ее ровесников. Настоящая же сенсация случилась, когда выяснилось, что она встречается с парнем. Ведь у таких чокнутых, зарывшихся в своем собственном мирке людей по определению не может быть личной жизни.

И совсем по-другому было в университете, вернее, на химфаке (да и на других естественно-научных факультетах, наверное, тоже). Здесь все были похожи и непохожи одновременно. Похожи — потому что у каждого была обязательно какая-нибудь сумасшедшинка, странность, которая не особо выделялась на фоне других. Непохожи — потому что у каждого эта странность была своя. И почти все люди были творческие, с художественным или музыкальным образованием, либо сочиняли стихи и рассказы. Ученый человек, исследователь в принципе не может быть нетворческим, ибо должен постоянно искать или создавать что-то новое, до чего еще не додумались другие. Даже сам процесс объяснения научных результатов вне зависимости оттого, положительные они или отрицательные, ожидаемые или неожиданные, предполагает под собой творческое мышление, анализ имеющихся фактов и синтез новых гипотез. Здесь все были терпимы к странностям и увлечениям друг друга, и никто никого не высмеивал. Это была весьма благоприятная и где-то даже тепличная среда для личностного роста таких людей, как Анна Лапина, позволяющая получить новые знания и опыт, научиться самостоятельно мыслить, но также выработать определенные амбиции. И потому ей было стыдно сейчас, что она, по сути дела, взрослая женщина, квалифицированный специалист-химик и кандидат наук, позволяет над собой издеваться, унижать себя. Лапиной казалось, что в последние годы она хотела не так уж и много: работа, которая была бы ей по душе, и с которой она могла стравиться, подходящая интеллектуальная среда, крыша над головой, нормальная еда и компьютер с Интернетом. Она уже не мечтала ни о личном счастье, ни о каких-то особых карьерных перспективах. Просто знала, что ей, с ее характером и способностями, будет трудно этого добиться и еще труднее — удержать. Плохо это — рыпаться по карьерной лестнице дальше, когда ей и так худо-бедно хватает на жизнь. Да и вообще, карьеризм — это плохо. И, тем не менее, ее личные амбиции не позволили ей согласиться уехать из Москвы куда-нибудь в другой город (да хоть обратно к себе в Ростов), где было бы проще в материальном плане, но где был бы намного ниже уровень науки. И те же амбиции и гордость заставляли ее сейчас глотать горькие слезы обиды, ввергали в уныние оттого, что ей, такой умной и способной ученице, не дают жить с комфортом. Правильно: чтобы жизнь медом не казалась.

Мышиноволосая тем временем подбежала к Нортону, чтобы помочь ему подняться, однако тот, едва встав на ноги, лишь отмахнулся от девочки, сказав, что ему не нужна помощь влюбленной в него курицы, и что если они уже помолвлены, то это не значит, что она может хлопотать над ним, как мамочка. Девчонка надула губы, и, естественно, захныкала, однако одноклассники тут же поспешили напомнить ей, что истинная леди не должна вести себя подобным образом. Что касается Иветты Нотт и ее подруги Урсулы Флинт, то они поспешили покинуть место разборок, как только появилась такая возможность.

Нортон, видимо, не понял преподнесенный ему урок и решил снова поставить грязнокровку Кайнер на место, а попятившимся, было, назад товарищам по факультету, пришедшим вместе с ним, довольно прозрачно намекнул, что если они не будут участвовать в его авантюре, то станут предателями крови. В итоге все вместе направились в Западное крыло, а именно в библиотеку, где обычно ошиваются грязнокровные ботаники-зубрилки, считающие, что если они выучили наизусть все учебники от корки до корки, то им уже обеспечена первоклассная карьера в магическом мире.

- Эй, грязнокровка, забыла свое место, кого бояться надо?

- Ты должна извиниться перед Нортоном!

- Ты позоришь наш факультет!

- Малфой сказал, что декан поручился за тебя. Неужели ты хочешь подвести его?

Казалось, юные слизеринцы, ослепленные собственной ненавистью и желанием утвердиться, совсем забыли, что профессор Снейп, на которого они только что ссылались, запретил им употреблять это слово вне факультетской гостиной, — если бы им на пути попался кто-то из преподавателей или старост, то немедленно оштрафовал бы за неподобающее поведение и оскорбление других учеников и отвел бы к декану. Тогда вопрос о том, кто больше позорит свой факультет, стал бы совершенно под другим углом. Но преподавателей поблизости не наблюдалось, а с тех пор, как Малфой стал старостой Слизерина, дедовщина и безнаказанность превратились в обычное явление. Как правило, объектами насмешек и издевательств становились студенты младших курсов, не принадлежавшие к богатым и уважаемым фамилиям. И те не смели жаловаться декану — боялись. К тому же профессор Снейп все равно прикроет своего крестника и сына одного из членов попечительского совета. А грязнокровка на их собственном факультете — просто идеальная мишень, на ком можно вымещать свою злобу и ненависть, и за счет кого можно самоутверждаться, отыгрываясь за многочисленные запреты, нотации и наказания родителей и прочих родственников.

Глаза застилали слезы, ноги сами несли ее к широким дубовым дверям, ведущим в библиотеку. Она могла позволить себе защищаться, дать серьезный отпор, когда на нее нападали по-настоящему, как это было сегодня с Бранау. Но правильно ли будет кидаться “Stupefac” и “Silentium” в толпу тупых подростков? Именно тупых подростков, которые лишь пытаются самоутвердиться и не хотят открыть глаза и уши, принять тот факт, что весь мир не крутится вокруг них. Им бесполезно что-либо доказывать, бесполезно отпираться. Она сама во всем виновата. Что поехала в эту долбаную Англию. Что увязалась поздно вечером за тем бандитом в Антворде. Что она, не раздумывая, только из чувства мести убила Хвоста, из-за чего, собственно, и попала в Слизерин. Что она выжила вместо того, чтобы погибнуть во время нападения Пожирателей на “Fine Chemicals”. Она действительно лишь одним своим существованием создает всем проблемы и достойна только ненависти и презрения, а не уважения, чего бы там не говорил ее шеф про красные дипломы и кандидатские степени (которые здесь, кстати, недействительны).

2) (лат.) … Трансформация живого в живое самым простым видом превращений является, ибо замирания жизни в превращаемом объекте не требует. Ибо дух живого в живом остается, но иную форму приобретает…

3) (лат.) … И сознание живого в глубины уходит, форме место уступая. Мудрец дарует ее силой помышления своего: да будет, как он велит мыслию своею быть…

4) (лат.) … Дух живого остается, но ум в глубины уходит, и не может человек разумный, если не анимаг он, рассказать, что было с ним в обличие скота бессловесного, ибо не обладает разумом скот бессловесный, и мысли его будут мысли скота бессловесного…

5) (лат.) … В человеке каждом свой дух природы живет, будь то зверь, гад или птица. Дух сей есть выражение воли человека в обличье животном. Владеющий им анимагом зовется, ибо есть мудрец, принявший на себя сущность животную, но в разуме остающийся в человеческом. Заклинание есть, дарующее знание духа животного: “Анимагической наведение формы”, в исполнении простое зело, но рассудка сосредоточение требующее…

6) (лат.) “Разрушаю состояние”. На мой взгляд, это не совсем удачный перевод. Глагол “evertere” имеет также значения “ниспровергать”, “выворачивать”, “опрокидывать”. По смыслу заклинание является усиленным вариантом “Stupefac” и представляет собой вихревой поток большой ударной силы, который не просто вырубает человека, но и откидывает назад (приблизительно как это показано в фильме “ГП и ТК”). При этом происходит временное смещение центров тяжести внутренних органов, потеря равновесия и дезориентация в пространстве, так что, даже очнувшись, человек не может быстро прийти в себя.

7) (лат.) Пытка, мучение

8) (лат.) Щит Паллады

9) (лат) Броня, панцирь

10) (лат.) Бью изнутри

11) (лат.) Щит

12) (лат.) Наведение анимагической формы.

13) (лат.) Гниение плоти


Сообщение отредактировал PPh3 - Пятница, 26.10.2012, 20:27
 
PPh3Дата: Суббота, 03.09.2011, 23:25 | Сообщение # 59
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Погруженная в свои безрадостные мысли, девушка не заметила выходящего из библиотеки студента, в результате столкнувшись с ним под дружное улюлюканье пришедших следом за ней слизеринцев. Но случилась вовсе не то, что она ожидала: ее не грубо оттолкнули в сторону, прочитав нотацию о том, что надо смотреть, куда идешь, а обняли, будто ждали встречи с ней.

- Рад вас видеть, фрекен Кайнер, — это был никто иной, как Ассбьорн Фольквардссон.

В другой ситуации она бы просто сбежала от него в лучшем случае, в худшем — еще бы и огрызнулась на его приветствие, но сейчас, как бы она ни хотела этого признавать, ей нужна была защита и поддержка, которую, в лице Карла Шенбрюнна, она так грубо и необдуманно отвергла двумя часами ранее. К тому же, это было бы глупо — отказываться от помощи при данной расстановке сил: слизеринцы от нее не отстанут до самого Большого зала, и если она их всех вырубит, то попадет на ковер к Снейпу, чего, после вчерашнего, ей очень не хотелось.

Всего месяц назад она искренне хотела подружиться с мрачным профессором зельеварения (возможно за неимением в радиусе доступности других особей вида Homo Sapiens с подходящим уровнем интеллекта), и каждую беседу, в которой он не ограничивался парой дежурных саркастичных фраз, считала своеобразным актом доверия с его стороны. Теперь же, когда он замкнулся в себе и превратился в грозного декана Слизерина, потакающего своим любимым змейкам, в основном, детям “коллег по цеху”, и вынужденного постоянно играть свою роль, она стала всерьез его бояться. Он — ее начальник, она — его должник, и это дает ему право сделать с ней, что угодно. Она — всего лишь вещь, причем ненужная. Поэтому декана лучше не злить.

Фольквардссон же вполне искренне хотел ее защитить и заодно надавать по шее всем, кто посмел оскорбить ее — он не скрывал от нее свои эмоции, показывая свое доверие и прося довериться ему в ответ. И он действительно был рад встрече с ней, возможности увидеть ее, обнять ее. Как же ей это было знакомо, но в свое время она не смела мечтать и о половине того, что он сейчас к ней испытывал. И если выбирать из двух зол меньшее, то ей определенно будет легче потом поунижаться перед ним: в отличие от профессора Снейпа, он хотя бы ядом не плюется.

- Что, грязнокровка, нашла себе новую жилетку и защитничка?! — кажется, это был Басингтон, один из дружков Нортона.

Анна почувствовала, как напрягся державший ее Ассбьорн. Резкое и, в то же время, легкое, выверенное движение за спиной — достал из наручной кобуры волшебную палочку — ей никогда такому не научиться — а второй рукой еще крепче прижал ее к груди. Чувство уединения, защищенности, как будто мира позади нее просто не существует, а где-то совсем рядом, под несколькими слоями одежды, бьется сердце, дарующее ей все это.

- Предупреждаю первый и последний раз: если еще хоть кто-нибудь посмеет тронуть пальцем или оскорбить фрекен Анну Кайнер, будут иметь дело со мной! Всем ясно?

Сейчас от юноши исходили холодная ярость и опасность, но направленные не на нее, а на внешний мир, от которого он пытался ее защитить.

- Не беспокойтесь, Анна, со мной вам ничего не грозит, — вновь сказал Фольквардссон через пару минут, посмотрев на девушку сверху вниз. — Нам лучше уйти отсюда.

Только теперь девушка рискнула повернуть голову и осмотреться по сторонам: сейчас они были абсолютно одни. И не было ни драки, ни дуэли — она бы уловила невербальные заклинания. Неужели просто испугались? Вполне возможно: Фольквардссон, когда хотел, мог производить впечатление человека очень сильного и мстительного, которому лучше не переходить дорогу. Это ли имел в виду Карл, сказав, что будет плохо, если их интересы разойдутся?

Ассбьорн же, так и не отпустив ее, увлек за собой в соседний коридор, и то, что произошло потом, добавило еще больше противоречий в ее немало искаженную, уже треснувшую систему ценностей. Она буквально чувствовала исходящую от него любовь и защиту. Он наслаждался ее близостью, тем, что она здесь, рядом, в его объятьях и передавал это наслаждение ей. Она знала, что это плохо, что это нельзя чувствовать, но он как будто заразил ее. Если к Карлу, как к объекту для нее недосягаемому, по ее же собственному убеждению, для которого она всего лишь тряпка, она испытывала, скорее, платонические чувства, то Ассбьорн был здесь, рядом. Он снизошел до нее, чтобы открыться ей и больше никому, он обеспечил ей защиту, благодаря которой до сегодняшнего дня все слизеринцы вслед за Малфоем и Паркинсон не рисковали приблизиться к ней или оскорбить, и спас ее сегодня от тех же слизеринцев. Нет, это вряд ли была любовь (ведь любить-то она не умела), но, скорее, своеобразная благодарность, неосознанное желание сделать приятное в ответ. Руки так и тянулись, чтобы обвить его шею, чуть приоткрытый рот жаждал поцелуя — она догадывалась, что он хотел этого, и проецировала его желания на себя.

Анна редко смотрела в глаза чужим людям — боялась, что они выдадут весь спектр эмоций, сдадут ее на осмеяние публике в самый неподходящий момент. Но Фольквардссон не рассмеялся, нет, и не приложил ее тут же к стене, чтобы удовлетворить свое мужское начало, как поступило бы на его место большинство парней, раз “девка сама захотела”. Напротив, он смотрел на нее с нескрываемой добротой, нежностью и наслаждением. Он немного расслабил объятья, как бы давая ей возможность выбора, и она воспользовалась: ведь на самом деле она его не любит, это просто временное помешательство, поэтому она не должна отвечать взаимностью. Разум говорил ей немедленно бежать, оставить это никому не нужное баловство, но его подавляли, затуманивали еще не остывшие и бьющие через край чувства эйфории и наслаждения. Не нашедшие себе выход стандартным способом, они изливались магической энергией, заполняя все пространство вокруг. Она поддалась сумасшедшему танцу магии и собственных ощущений. Ее глаза были закрыты, а воображение рисовало образы, которые она тут же создавала в реальности интуитивными, неосознанными движениями, используя беспалочковое волшебство. И в ее голове, и за ее пределами кружил водоворот белых и золотисто-оранжевых бликов, все было красиво, гармонично, симметрично, она поистине наслаждалась тем, что создала сама… Нечто подобное уже было, когда она в первый раз использовала элементальную магию в номере “Дырявого котла”.

Выброс магической энергии достиг пика и резко прекратился, наваждение спало. Открыла глаза: Фольквардссон смотрел на нее уже с нескрываемым интересом, восхищением и благоговением. Только этого еще не хватало: она только что вела себя, как сумасшедшая, а он тащится от этого. Шлюха! Похотливая шлюха! Вот кто она! Он должен ее ненавидеть, презирать, а не восхищаться. Это не должно больше повториться! И есть только один способ прекратить это раз и навсегда.

- Анна, вы элементалистка? — спросил Ассбьорн с неподдельным интересом и благоговением в голосе.

Нечто подобное Лапина заподозрила еще на уроке заклинаний, когда он устроил спектакль с сосной, но не придала этому значения, поскольку пыталась усиленно доделать домашку по нумерологии. А сейчас он практически сам признался, что тоже является элементальным магом. Из купленной Снейпом книжки Анна уже успела узнать, что элементальная магия является очень редкой способностью среди волшебников, даже более редкой, чем ментальная магия, и потому нередко приравнивается к арканам. Известно, что волшебники стремятся сохранить арканы, для чего заключают браки с такими же чистокровными, однако еще более выгодным и сильным считается так называемый брак “с полным сохранением арканов и способностей”. Как правило, такие браки заключаются между родственниками или между двумя ветвями одного рода, который когда-то разделился. А вот это уже плохо, ибо Фольквардссон теперь от нее не отстанет и будет бегать, как идиот: плевать, что она магглорожденная, когда есть почти “полное совпадение арканов и способностей”.

В ответ девушка лишь смерила его мрачным недовольным взглядом. Энтузиазма у юноши заметно поубавилось, но, тем не менее, он рискнул к ней приблизиться.

- Я догадывался, что ваши предки, как и мои, восходят к древнему роду Блигаардов. И сейчас я получил этому подтверждение, — с воодушевлением продолжил Фольквардссон, взяв Анну за руку.

- Это вы так думаете, Ассбьорн Фольквардссон, — сердито ответила Лапина, резко одернув руку, — чтобы оправдать ваше глупое влечение к грязнокровке! Имейте гордость и перестаньте за мной бегать! Я не нуждаюсь в вашем покровительстве! — и, взмахнув широким рукавом мантии так, что обескураженный Фольквардссон невольно отскочил в сторону, быстро выбежала из коридора.

Она действительно шлюха, шлюха, шлюха! Ведь это ненормально любить одновременно двоих мужчин. Да и не любовь это, а обыкновенная похоть! Лапина чувствовала себя так, будто вывалилась в грязи. И дело было даже не в Шенбрюнне или Фольквардссоне, а в тех противоречивых чувствах и желаниях, которые она к ним испытывала: если о первом она могла лишь мечтать, таясь в мыслях от себя самой, а его близость вызывала ненормальное желание покориться, ибо Карл как бы довлел над ней, воля его стояла выше ее, то последний словно снисходил до нее, воспринимался как нечто близкое, родное, дарующее радость и покой. Так не должно быть! Так плохо! Она должна немедленно убить в себе эти ростки, пока они не пустили корни слишком глубоко: ей ни к чему еще один год боли и мучений. К тому же, рассуждала она, безусловная любовь, когда любишь человека целиком и полностью, таким, какой он есть, лишь за то, что он существует на свете, бывает только вначале отношений, но затем она проходит, и наступает либо разочарование, либо желание переделать человека под себя, своеобразное создание собственной эмоциональной, характерной проекции. Также настоящая любовь — это когда готов пожертвовать всем ради любимого человека, оставить все и идти за ним хоть на край света, ибо видишь в нем свое счастье, свой смысл жизни. А Лапина не хотела, чтобы ее переделывали, не хотела ничем жертвовать, и уже это обрекало ее на одиночество, которое, впрочем, не особо ее тяготило.

* * *


Время ужина уже наступило, однако большая часть студентов только подтягивалась к Большому Залу: за отсутствие пунктуальности, если последняя не касалась уроков, здесь особо не наказывали. К тому же, в пятницу вечером можно было с чистой совестью заняться чем-нибудь более интересным и увлекательным, чем корпеть над учебниками, так что необходимость вовремя питаться нередко отходила на второй план.

Девушка уже почти дошла до больших дубовых дверей, как кто-то резко схватил ее сзади за ворот мантии и затянул в стенную нишу за колонной.

- Мисс Кайнер, разве вас не учили здороваться с преподавателями? — не узнать бархатный, сочащийся желчью баритон мрачного Мастера зелий было практически невозможно.

- И-извините, профессор, я вас н-не заметила, — неуверенно ответила Анна, едва удержав равновесие, когда мужчина отпустил ворот ее мантии.

- Меня это не волнует, однако в следующий раз подобная ваша невнимательность может обернуться потерей баллов для факультета Слизерин.

Лапина проглотила застрявший в горле ком: если факультет потеряет баллы именно из-за нее, то ей однозначно не удастся избежать коллективных разборок, и никакие клятвы ее не спасут.

- Этого больше не повторится, сэр, — сказала девушка, опустив ресницы.

- Хотелось бы мне на это надеяться, мисс Кайнер, — заметил декан Слизерина, соединив ладони и коснувшись кончиками пальцев подбородка. — Кстати, мисс Кайнер, почему с вами нет мистера Шенбрюнна? Кажется, я не отменял свое поручение для него.

- Э…он, наверное, уже в Большом Зале, — предположила Лапина: только сейчас она поняла, что своей глупой выходкой сделала хуже не только себе, но и Карлу, заставив нарушить его свои обязательства (не важно, насколько глупыми они казались) и навлекши тем самым на него гнев декана.

- Следуйте за мной, мисс Кайнер, — строго сказал профессор, дав Лапиной знак следовать за ним.

Они еще немного прошли по коридору первого этажа, после чего мужчина рывком открыл дверь и, грубо схватив девушку за руку, втолкнул ее внутрь. Это оказалась небольшая, хорошо меблированная, но несколько мрачноватая комната с камином и единственным окном напротив двери. По наличию мягких кресел и диванов, лежавших на столах и полках папок с расписаниями, личными делами студентов и предметными журналами, было нетрудно догадаться, что это, скорее всего, учительская и комната отдыха в одном экземпляре.

- Я вас спросил, “почему”, а не “где”, мисс Кайнер, — продолжил Снейп, запечатав дверь заклинанием и наложив заглушающие чары. — Очевидно, ответ на последний вопрос вы тоже не знаете, ибо мистер Шенбрюнн отсутствует в Большом Зале.

- Я сама заставила его уйти, — неожиданно твердо сказала девушка, подняв глаза и посмотрев на своего декана.

- Очевидно, для того, чтобы устроить затем дуэль с мистером Бранау и мистером Малфоем, — полным сарказма голосом сказал зельевар, нависнув над студенткой. — Я был лучшего мнения о вас и ваших умственных способностях. Похоже, в своем безрассудстве и стремлении находить приключения там, где их не должно быть, вы ничем не отличаетесь от остолопов Поттера и Уизли. Я разочарован в вас, мисс Кайнер, — большие зеленые глаза девчонки смотрели на него со страхом и отчаяньем. — Я думаю, мне стоит принять предложение директора Дамблдора о вашем переводе на Гриффиндор: вы прекрасно разбавите компанию тамошних тупиц.

Естественно, слизеринский профессор не собирался переводить свою протеже на факультет львов, во всяком случае, в ближайшее время; ему было важно увидеть ее реакцию. Он ожидал, что она будет просить его дать ей второй шанс или хотя бы поинтересуется возможностью перевестись на другие факультеты, кроме Гриффиндора. Но она просто молчала, выражая лишь покорность и смирение. Неужели она сломалась? Так быстро? Хотя она перенесла ничтожно малую часть в сравнении с тем, что ему пришлось вытерпеть в школе. В любом случае, он не собирается за ней везде ходить и вправлять ей мозги — для этого есть Шенбрюнн, — а у него и своих проблем хватает, чтобы тратить время еще и на нее.

- Где, позвольте узнать, вы спрятали трупы? — ледяным голосом прошипел Снейп, уперев руки в стену над плечами девушки так, чтобы она не смогла сбежать и была вынуждена смотреть ему в глаза.

- Но я никого не убивала, — Анна отрицательно покачала головой.

Движения ее были резкими и дергаными, тело била мелкая дрожь, а сердце бешено стучало в груди. Она здесь абсолютно чужая, никто, она вообще de-jure не существует, поэтому вполне вероятно, что в этом практически полностью враждебном для нее мире малейший ее поступок будут оценивать как тяжкое преступление.

- Мистер Басингтон, мистер Нортон и мисс Хелви сообщили мне, что в комнате для выполнения домашних заданий вы сидели одна, однако вскоре к вам присоединились мистер Малфой и мистер Бранау, после чего послышался шум и выкрики заклинаний, а затем вы также одна покинули комнату, оставив после себя немало разрушений, а мистер Малфой и мистер Бранау исчезли.

Собственно, именно от Басингтона, Нортона и Хелви, когда те пришли жаловаться, как непочтительно вела себя с ними грязнокровка, и как она смела им угрожать, Северус Снейп узнал, что приблизительно произошло в гостиной Слизерина, а своим змейкам порекомендовал впредь не приближаться к Анне Кайнер, ибо не пристало представителям старинных чистокровных фамилий самоутверждаться за счет грязнокровки.

- Э… м-мы немного поспорили, и мне удалось устранить часть разрушений, — поспешила оправдаться Лапина.

- Если бы вы не воспылали благородными намерениями избавить мистера Шенбрюнна от вашего общества, то вашей ссоры и дуэли с мистером Малфоем и мистером Бранау удалось бы избежать!

Профессор едва сдерживал нахлынувшую на него ярость и безумное желание хорошенько приложить о стену эту вечно доставляющую ему проблемы девчонку или дать ей по шее.

- С-сомневаюсь, сэр, — тихо произнесла девушка, посмотрев в сторону, лишь бы не видеть направленную на нее злость, плескавшуюся в черных глазах мужчины.

Она понимала, что говорить ей сейчас опасно, но она, тем не менее, весьма слабо представляла, как Карлу удалось бы без ущерба для собственной репутации погасить возникший между ней и Бранау конфликт. К тому же, это глупо — надеяться на помощь и покровительство человека, которому она не сделала ничего хорошего, и который должен был относиться к ней в лучшем случае с брезгливой снисходительностью. И, хотя факты говорили совершенно об обратном, она не хотела принимать их в расчет, считая, что это все только внешнее и показное, просто дань приличиям, pro forma, pro decore.

- Какое заклинание вы к ним применили, мисс Кайнер? — также продолжая сверлить девушку взглядом, строго спросил декан, убрав руки со стены и сложив их на груди.

Лапина чувствовала себя так, будто ее заставляют признаться в безобидной, но крайне унизительной детской шалости.

- Э… Заклинание анимагической формы, сэр, — неуверенно ответила Анна, потупив взгляд. — Я тогда трансфигурацию учила…

- Мисс Кайнер, смею напомнить вам, что с вашей стороны подобное поведение по отношению к чистокровным волшебникам, унижающее честь и достоинство оных, просто недопустимо. Я вынужден назначить вам отработку.

Кайнер лишь промолчала в ответ, опустив голову. Правильно, пусть лучше молчит: ему уже надоело слушать ее неразумное блеяние.

- Кроме того, я, кажется, только вчера предупреждал вас о том, чтобы вы не смели отвечать на знаки внимания со стороны мистера Фольквардссона и принимать его дружбу, а сегодня вы сами бросаетесь к нему в объятья, — тихий бархатный голос профессора так и сочился ядом, а взгляд мог если не испепелить, то растоптать в грязь, стереть в порошок. — Как мне следует понимать это? — и, грубо схватив ее за волосы, приблизил к себе, заставив запрокинуть голову и смотреть ему в глаза.

- Я… я все ему сказала!.. — прошипела в ответ Анна, посмотрев со страхом в глазах на своего декана.

Она не знала, играет он сейчас или нет, но она его определенно боялась. Если Нортон, Басингтон и Хелви хотели тупо ее унизить и самоутвердиться, но не могли сделать ей чего-нибудь по-настоящему серьезного, то профессор Снейп обладал весьма немалой властью официально, а если учесть ее долг жизни перед ним, а также его вложения в нее, то фактически он мог распоряжаться ее жизнью, как ему заблагорассудится. А этого Лапина всегда боялась — тотального контроля над собственной жизнью, необходимости полного подчинения чужой воле. Она понимала, что в данном случае не вправе сопротивляться или предпринимать какие-либо ответные действия.

Открыла Снейпу часть недавних воспоминаний. Вот, уставившись в пол, она идет по коридору, вслед ей доносятся обзывательства слизеринцев, сталкивается в дверях с Фольквардссоном, он обнимает ее. При этом она изо всех сил старалась удержать на поводке чувства и эмоции, которые у нее ассоциировались с той встречей. В следующем воспоминании они уже стоят одни в коридоре, и Фольквардссон просто держит ее за руку. Она вырывается, говорит свою финальную реплику и сбегает.

- Рад, что у вас хотя бы на это хватило ума, ибо слишком многие особы женского пола чересчур падки на мужские ласки, — строго сказал Снейп, отпустив, наконец, девушку, отчего та резко пошатнулась и, восстановив равновесие, тут же поспешила поправить съехавшую на лоб широкую атласную ленту зеленого цвета, которую носила как ободок.

Движения ее снова были дерганые и вороватые, будто она стеснялась того, что делала. Глупая несносная девица, от которой одни проблемы!

- Завтра в девять утра явитесь на отработку в класс зельеварения, — сухо добавил Снейп, четко отчеканив каждой слово. — Все, свободны!

- Да, сэр, с вашего позволения, сэр, — заговорила Лапина, помня, что ей надо быть учтивой с деканом и, сделав реверанс, вышла за дверь и побежала в Большой Зал.

… Итак, Поттер, Уизли и Грейнджер, выйдя из Гриффиндорской башни, которая находится в восточной части замка, повернули налево, потом шли прямо по коридору, т.е. на северо-запад, и снова повернули налево, оказавшись в другой башне, где находится та самая комната. Она находится в юго-западной части замка, следовательно, ей нужно идти на север до… пересечения с коридором Трансфигурации, т.к. он ближе всего к Гриффиндорской башне, если мысленно спроецировать ее на первый этаж. Теперь остается выяснить, что за башня там находится…

Лапина шла вперед, подталкиваемая толпами равенкловцев и гриффиндорцев. Она специально постаралась закончить пораньше ужин, на который сильно опоздала, и к которому толком не притронулась, чтобы успеть уйти подальше от Шенбрюнна и Фольквардссона и обдумать дальнейший план действий. И, хотя по отношению к обоим парням, особенно к Карлу, она испытывала сильное чувство вины, побуждающее подойти к ним, попросить прощение и объясниться, и к которому порой примешивалось острое, затмевающее доводы разума желание довериться им, быть с ними вопреки указаниям Снейпа и мнению остальных слизеринцев, она упорно подавляла в себе и то, и другое. Она уже поставила перед собой определенные цели, и собиралась их обязательно достичь, и для этого было необходимо, чтобы ей никто не мешал и вообще не знал, чем именно она собирается заняться, иначе не избежать новых расспросов и последующего раскрытия своей маленькой тайны.

Так, сейчас она в коридоре Трансфигурации, приблизительно в тех же горизонтальных координатах, где были в воспоминании Поттер, Уизли и Грейнджер. Толпа гриффиндорцев уже давно опередила ее, повернув направо. Девушка попыталась мысленно вспомнить свой путь от Большого Зала. Равенкловская башня осталась далеко в стороне, Директорская башня, насколько она помнила, насчитывала максимум три или четыре этажа. До Северной и Гриффиндорских она просто не дошла. В Хогвартсе… — Анна попыталась мысленно сосредоточиться на той главе, где излагалось краткое устройство замка в картинках, — всего шесть больших башен: Астрономическая, Гриффиндорская, Равенкловская, Директорская, Северная и… бинго! Западная! И тогда арка, напротив которой она сейчас стоит, и которая находится чуть левее коридора Трансфигурации, ведет… теоретически должна вести в Западную Башню.

Лапина вошла внутрь, посветив волшебной палочкой вверх — поддерживаемая изящными восьмигранными колоннами каменная готическая лестница уходила по ломаной спирали под самый потолок, который находился далеко-далеко, прямо как в мистических триллерах про дома с привидениями. С трудом поднялась наверх, где-то на этаж или два от нее отставал Шенбрюнн. А ведь ему или Снейпу не стоило бы никаких трудов следить за ней, если бы у них была такая же карта, как у Поттера, ведь по ней можно отследить перемещения абсолютно всех живых существ, находящихся в замке. Интересно, а как будет отображаться она? Ведь магический мир не знает волшебницы по имени Анна Лапина, и палочкой она стала пользоваться уже после того, как придумала себе новое имя. Но если по карте будет разгуливать Анна Лапина вместо Анны Кайнер, то все может закончиться очень плохо, — девушка проглотила возникший в горле ком. — Поттер вместе со своими друзьями тут же поспешит доложить об этом директору, которому не составит труда выяснить ее личность, и кто ей помогал. Остается надеяться лишь на то, что никто из Золотого Трио не испытывает нездорового интереса к ее персоне и, следовательно, не станет за ней следить.

Прошла три раза мимо картины, изображавшей одетых в балетные пачки троллей, избивавших дубинками подвешенного за ноги волшебника — сцена тут же прекратилась, и тролли, ровно как и сам Варнава Вздрюченный, с любопытством поглядели на нежданную гостью. Хотя Лапина старалась не обращать внимания на висевшие повсюду живые картины, чувствовала она себя крайне неловко: ей казалось, что за ней следят, стараются уличить в чем-либо постыдном или недозволенном. С другой стороны, она наверняка об этом не беспокоилась бы, не имея за душой большие и малые тайны и грешки… Так, ей нужна комната, где она смогла бы исследовать взаимодействия магического и электромагнитного полей, чтобы заставить работать электронные приборы, и чтобы никто не смог помешать ей. Анна Лапина, хотя и прочитала летом пару книг о традициях и культуре магического мира и имела некие общие представления о его устройстве и своих возможностях в нем, по психологии оставалась типичной ученой-магглой, столкнувшейся с новым видом энергии и научившейся худо-бедно ее контролировать и использовать. Она не придавала магии пантеистического или даже просто мистического значения, как этому учили в семьях чистокровных волшебников с давними традициями, и потому совершенно не задумывалась о том, насколько дерзновенно было ее желание, и совершенно не допускала вероятности того, магия замка откажет ей в ее требовании.

Открыла глаза — картины уже не было, зато на ее месте красовалась высокая деревянная дверь с резными узорами. Резко дернула за тяжелое бронзовое кольцо, служившее ручкой, и вошла внутрь, крепко заперев за собой дверь — удивляться и восторгаться чудесам волшебства у нее не было ни времени, ни желания. Комната была такой, какой она смутно запомнила ее из воспоминания Уизли: просторный зал с каменными стенами и высокими арочными сводами, поддерживаемыми восьмигранными готическими колоннами. В середине ее стояли письменный стол с ярко горевшей на нем лампой и невысокий книжный шкаф. Анна неуверенно подошла поближе, опустив сумку на стол, но не отпустив: хотя здесь не было ни портретов, которые внимательно следили за каждым ее движением, ни назойливых привидений, желающих познакомиться или, наоборот, отчитывающих за шатание по коридорам по ночам, не подобающее юной леди, она, будучи совсем одна, чувствовала себя крайне неуютно в столь большой зале. Стояла давящая тишина: факелы горели ровно, без потрескивания и копоти, а шума дождя и вовсе не было слышно. Казалось, будто все вокруг просто вымерли, а она прячется здесь от неизвестного никому бедствия. Взяла с полки первую попавшуюся книгу — “Магическое поле: свойство и преобразования” — вроде бы должно подойти. Лапина раскрыла книгу где-то на середине и быстро пролистала вперед — в основном одни схемы и формулы — это значительно упрощает дело, надо только понять, что к чему… Не успела девушка додумать, как башню резко сотрясло. Воздух вокруг стал необычайно плотным и превратился в некий концентрат магической энергии: она переливалась и опоясывала все вокруг, являя свою сущность простым смертным. Она завораживала и в то же время подавляла. Неожиданно все переплетения магических контуров вспыхнули ярким, ослепляющим светом, раздался еще один мощный толчок — Лапина, схватив упавшие на пол сумку и книгу, тут же стала на четвереньки и заползла под стол, зажмурив глаза и закрыв голову руками, ожидая конца.

… Все стихло и отступило так же быстро и неожиданно, как и началось. Выбравшись из-под стола, девушка быстро просмотрела несколько оказавшихся на полу книг и, выбрав из них те, которые, по ее мнению, могли бы ей помочь, принялась штудировать выбранный материал.

* * *


- Мистер Малфой, мистер Бранау, вы догадываетесь, зачем я вас вызвал к себе в столь поздний час? — тихим бархатным голосом спросил декан Слизерина, окинув строгим взглядом стоявших перед ним студентов.

Шел одиннадцатый час. Замок был погружен во тьму, и неровное пламя факелов и лампад лишь усиливало ощущение ночи. Молодых аристократов нашли немногим ранее в кабинете школьного завхоза Филча, куда их загнала Миссис Норрис, и вернули человеческий облик, приказав следовать в класс зельеварения. Предстали оба слизеринца перед главой своего факультета далеко не в лучшем виде: волосы спутаны и торчат в разные стороны — прямо, как у урода Поттера, — лица и руки перемазаны грязью, мантии перекошены и порваны в некоторых местах, — и оттого чувствовали себя не так уверенно, как несколькими часами ранее, когда решили просто поиздеваться над грязнокровкой.

- Это все грязнокровка Кайнер! — выпалил Бранау, злобно уставившись на своего декана. — Мы требуем возмездия: она должна быть наказана за то оскорбление, что мы понесли по ее вине.

Но дело здесь было вовсе не в оскорблении чести рода, но, скорее, в желании восстановить таким образом собственный авторитет в своих же глазах. Еще ни одна грязнокровка не посмела начать с ним поединок и, тем более, выиграть его, и это стало большим моральным ударом для юного наследника древнего рода, хотя он умело скрывал это за гневными тирадами и яростными взглядами.

Генрих фон Бранау был воспитан в строгих кастовых традициях и особых понятиях о благе. Частично разделяя взгляды Платона об идеальном устройстве общества и совмещая их с идеями Гитлера о превосходстве арийской расы, он полагал, что выше всех должны стоять семьи чистокровных волшебников арийской расы, принадлежащие к древним магическим родам. Именно из них избирается Совет для управления страной в соответствии с давними традициями. На следующей ступени должны стоять волшебники также чистокровные, но принадлежащие к молодым, официально не учрежденным родам. Они должны обеспечивать нормальное функционирование магического общества, работая на исполнительных должностях Министерства магии, Аврората, школах и больницах, производственной и коммерческой сферах, и строго подчиняться Совету магов. И, наконец, в самом низу социальной лестницы, можно сказать, в болоте, находятся полукровки, грязнокровки и все прочие волшебники, принадлежащие к “низшим” расам, раз уж природа допустила их существование. Они обеспечивают “расходный материал” магического мира: они должны содержаться в трудовых лагерях и выполнять самую грязную и опасную работу. На них можно испытывать новые заклинания и зелья. Ни на что больше они не сгодятся, так что их можно смело убивать. Что касается магглов, то они должны быть полностью истреблены, как вид, чтобы волшебники заняли подобающее им доминирующее положение в мире — здесь Бранау был полностью согласен с Темным Лордом. Все это должно послужить ко всеобщему благу и процветанию магического мира.

Общество, построенное таким образом, должно являться максимально стабильным изнутри. Как внутри каст, так и между ними должны существовать строгие субординационные отношения: “страж” никогда не смеет перечить “философу”, ибо не обладает необходимой премудростью, и тем более не может поднять на него палочку, ибо за это его ждет жестокое наказание. “Стражи” должны являться наиболее широкой и подвижной кастой: они могут как пополнять когорту высших магов за счет учреждения новых магических родов, так опускаться до свиней в случае нарушения закона. Принадлежность к определенной касте определяет не только права и возможности, но и способности волшебника, что полностью согласуется с законами древней магии. Так, среди грязнокровок или полукровок никогда не родится сколько-нибудь сильный и талантливый волшебник в состоянии сотворить заклинание, годное не только для мойки посуды. И вообще они не должны иметь палочек. А магический потенциал даже всех “стражей”, вместе взятых, никогда не сравнится с таковым даже у одного главы чистокровного магического рода.

Кайнер же совершенно не вписывалась в эти незыблемые и очевидные для Бранау жизненные установки, подобно выпадающей из общей последовательности точке, которую необходимо просто выкинуть, чтобы получить идеальную линию тренда. Ведь проще приказать глазам не видеть, ушам — не слышать, а мир вокруг считать за одну большую ошибку, чем опустить голову и признать себя неправым. Никогда! Он еще покажет этой грязнокровке, чего она стоит.

Рядом послушно закивал Малфой.

- Это все, что вы можете сказать, мистер Малфой? — с сарказмом поинтересовался профессор.

- Я. Требую. Возмездия, — отчеканил каждое слово Генрих, в глазах которого вспыхнул хищный огонек, — и я намерен сам наказать грязнокровку. На ближайшем собрании у Темного Лорда.

- Здесь я — ваш декан, — строго сказал Снейп, встав из-за стола и обойдя студентов, — и вы обязаны подчиняться мне. — Темный Лорд знает, какую роль я должен играть, пока нахожусь в Хогвартсе и требует того же от вас. И потому я требую, чтобы ни здесь, во владениях великого Салазара Слизерина, ни где-нибудь еще в стенах школы вы не смели обсуждать дела Темного Лорда и Пожирателей Смерти. У стен тоже есть свои уши, — добавил он, перейдя на шепот, окинув презрительным взглядом обоих представителей голубой крови. — Вам ясно, мистер Бранау?

- Ясно, господин декан, — огрызнулся немец, посмотрев на грозного Мастера зелий с не меньшим презрением.

- Кроме того, мистер Малфой и мистер Бранау, я вынужден назначить вам наказание за попытку нападения на студентку и использование темных заклинаний на территории школы.

- Что?! — в один голос удивились слизеринцы.

- Директор проверил ваши палочки и палочку мисс Кайнер. Все выглядит именно так, как если бы вы нападали, а мисс Кайнер защищалась. А вы знаете, как директор Дамблдор любит жалеть всех сирых и убогих.

Снейп лгал. Ему было совершенно ни к чему посвящать директора в подробности разборок на своем факультете, тем более что Альбусу Дамблдору никогда не было дела до змеек, из которых, согласно распространенным в обывательской среде стереотипам, все до единого вырастают в злых и темных волшебников. К тому же, здесь была замешана Кайнер, и Северус не хотел привлекать к ней лишнее внимание главы Ордена Феникса.

- И потом, мистер Бранау, мне известна ваша репутация в магической Германии. Неужели вы хотите создать лишние проблемы вашей семье? Ведь вы уже не один десяток лет пытаетесь обелить себя после учиненного вами холокоста во время Второй Мировой маггловской войны.

- Мои родители гордились бы мной, если бы я разорвал в клочья и убил эту грязнокровку, — прошипел Бранау не хуже своего декана; в серых глазах его горела холодная ярость.

Если Генрих был абсолютно уверен в своих словах и почитал за правое дело их исполнение, то Драко, наоборот, сконфузился. Ему доводилось пару раз мельком видеть, в каком состоянии отец возвращается утром с собраний у Темного Лорда. Нарцисса Малфой в такие дни постоянно была вся на нервах и не отходила от постели мужа, пока тот восстанавливался после перенесенных пыток и глубокой легилименции. Под ее показной холодностью и высокомерием билось сердце верной жены и любящей матери, готовой пойти на все ради блага своей семьи. Нередко она отводила сына в сторону и, обняв его, предупреждала о надвигающейся буре, увещевала, чтобы он вовремя одумался и не повторял ошибок родителей и своих собственных, умоляла, чтобы, когда придет время, он успел спастись. Их семья ходила как бы по лезвию ножа, еще не до конца восстановив свой статус в глазах Темного Лорда после провала операции в Министерстве, и не обелив себя перед общественностью, не имея собственной стороны, где они всегда могли бы найти защиту и поддержку. Порой юный наследник древнего рода Малфоев даже позволял себе усомниться в том, а действительно ли он ненавидит магглов и грязнокровок так, как пытается это представить на публике. Ему хотелось бы проучить грязнокровку Кайнер, а заодно и Грейнджер — просто растоптать, унизить, но не убивать. Несмотря на все слова и показное бахвальство связями отца и идеями Темного Лорда, которое он не осознавал ранее, ему претили убийства и жестокость, с которой Пожиратели, особенно его тетка Беллатриса, а теперь еще и этот павлин Бранау, расправлялись со своими жертвами на оргиях у Темного Лорда, а от творящихся бесчинств просто выворачивало наизнанку. Миссис Лестранж называла его слабаком и часто укоряла его родителей в слишком инфантильном воспитании сына, а он не мог, просто не мог. Что-то внутри щелкало, и хотелось убежать далеко-далеко, лишь бы только не видеть эту кровь, разорванные на куски и ободранные, обожженные тела, не слышать стонов и криков боли.


Сообщение отредактировал PPh3 - Пятница, 26.10.2012, 20:31
 
PPh3Дата: Суббота, 03.09.2011, 23:27 | Сообщение # 60
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
- А тем, что вы, несмотря на использование довольно мощных темномагических проклятий, не смогли одолеть в дуэли магглорожденную, которая a priori должна быть слабее вас, ваши родители тоже бы гордились? — с сарказмом спросил Снейп, повертев в руках свою длинную темную палочку.

- Не смейте оскорблять меня и моих родителей, декан! — процедил сквозь зубы Бранау, сложив руки на груди.

- Еще раз напоминаю вам, мистер Бранау: здесь я ваш декан, и вы обязаны уважать меня и слушаться моих приказов, — бархатным и в то же время холодным голосом сказал Мастер зелий, настолько холодным, что от его интонаций пошли мурашки по коже, а глубокий взгляд черных глаз излучал опасность и скрытую угрозу.

Драко сделал шаг назад и опустил голову, чтобы декан не увидел страха в его глазах: именно сейчас его профессор, его крестный и друг его отца очень напомнил ему одного человека, который недавно очень сильно испортил ему жизнь, и с которым он ни за что не захотел бы встретиться вновь, лицом к лицу.

- Мистер Бранау, из-за вашего неосмотрительного поведения, а также неуважительного отношения ко мне, как к своему декану, я вынужден оштрафовать Слизерин на десять баллов. А вы, мистер Малфой, как староста, обязаны проследить, чтобы мои приказы исполнялись в точности, и если нечто подобное повторится впредь, то я снова буду вынужден снять баллы со своего факультета. На сей раз из-за вас, мистер Малфой.

- Д-да, сэр, — неуверенно ответил юный наследник древнего рода Малфоев.

- Завтра ровно в девять утра вы оба явитесь в кабинет к Филчу — вы теперь знаете, где он находится — и будете делать то, что он вам скажет. И если вы посмеете не прийти на отработку или еще раз нападете на других учеников из-за их маггловского происхождения, то будете до конца семестра чистить совятню и туалеты. И не смейте, мистер Бранау, ссылаться на Темного Лорда: на факультете великого Салазара Слизерина не прощают тех, кто его бесчестит, — на последней фразе Северус заметно понизил голос, как бы подчеркивая ее важность, скрытую в ней угрозу. — А теперь возвращайтесь в гостиную. Мистер Малфой, задержитесь.

- Да, сэр? — спросил Драко, когда Бранау вышел за дверь.

- Вы, как староста, должны были предотвратить назревающую дуэль. Почему вы этого не сделали?

- Я не… я не… я не мог, профессор Снейп.

- Что вы не могли? Оглушить или обездвижить одного из них, а желательно обоих, и позвать меня?

- Но вы сами знаете… — Малфой со страхом в глазах посмотрел на своего декана.

- Мистер Малфой, где ваша гордость? Вы мямлите сейчас не лучше идиотов Поттера и Уизли! Допустим, я знаю, почему вы не рискнули остановить Бранау. А мисс Кайнер?

Хотя по своему опыту Снейп знал, что Кайнер в состоянии справиться с достаточно сильным противником, но, как он понял из рассказа самой девушки, а также других студентов, которые видели, как Малфой и Бранау вошли в комнату для выполнения домашних заданий, они застали ее врасплох, и преимущество было на их стороне, что не могло не вызвать вопросов.

- Я… я не мог, — повторил Драко.

От волнения его лоб покрылся холодной испариной: ему конец, если кто-либо узнает о Непреложном обете. Позор роду Малфоев!

- Кайнер с вами пакт о ненападении заключила и заставила дать Непреложный Обет? — с сарказмом в голосе поинтересовался Снейп, отчего Драко побледнел еще больше и отступил на шаг назад, уставившись на своего декана круглыми от страха глазами. — С вашей стороны было тогда тем более неосмотрительно нападать на нее.
- Это не я, это Бранау. Я просто стоял и смотрел…

- Как Бранау и Кайнер разрушают гостиную? Очень умно, мистер Малфой. Минус двадцать баллов Слизерину за тупость! Еще одна оплошность, и можете попрощаться со значком старосты: поверьте, мистер Малфой, на Слизерине есть куда более достойные люди, чтобы занять эту должность.

Ему конец! Сначала Непреложный Обет. Потом его завалила и превратила в хорька эта мерзкая грязнокровка. А теперь еще и это!

- Кому вы давали Обет, мистер Малфой? — бесстрастно спросил Снейп.

Он и раньше замечал, что, хотя его змейки демонстративно не общаются с Кайнер и с брезгливым презрением смотрят ей вслед, в сущности, никаких крупных пакостей ей еще не сделали. Но если до этого он списывал такую поведенческую стратегию лишь на благоразумие студентов факультета Слизерин, то теперь увидел в ней более глубокие корни: Малфой поклялся не трогать Кайнер, и, чтобы сохранить свою жизнь, он ее не трогает и не вмешивается в конфликты с ее участием, а поскольку он староста, то это воспринимают как некое правило все остальные студенты. При этом Обет он давал явно не Кайнер: он даже не стал бы пытаться оглушить ее, как то имело место быть при их ссоре в гостиной Слизерина, но, скорее, попытался бы найти себе подходящее алиби. Девчонка же ведет себя очень неуверенно, и, с учетом ее происхождения, она вряд ли бы смогла потребовать такую сильную клятву с наследника древнего чистокровного рода. Скорее всего, это был Шенбрюнн, но проверить не помешает.

- Отвечайте, мистер Малфой, — приказал ему Снейп, заметив животный страх вперемешку со стыдом в глазах Драко, — иначе я могу подумать, что вы совершили нечто, компрометирующее вашу честь, и тогда мне придется допросить вас с Сывороткой правды.

- Это был Фольквардссон, из Дурмстранга! — сдался блондин. — Он угрожал мне и Пэнси, он распугал всю гостиную!

Мерлинова борода! Из-за этих иностранцев все его замечательные планы относительно нового учебного года полетели книззлу под хвост! Все учителя теперь только и делают, что прогибаются перед ними. Да и тот факт, что они прислали в Хогвартс сразу двух грязнокровок (Кайнер, кстати, почему-то не было на вечере в Малфой-Мэноре) как лучших представителей своей страны, означает, что их страна деградировала еще больше, чем Британия при Дамблдоре.

- Достаточно, мистер Малфой. Я поражен тем, как легко вы позволили себя принудить к такой клятве. Где же ваша слизеринская хитрость и прагматизм? — голос Снейпа был бесстрастный, ровный, холодный, однако слова его словно секли хлыстом, заставляя чувствовать себя дурацким ничтожным хорьком. — Неужели вы, как староста и наследник древнего чистокровного рода, не смогли найти более достойный выход из сложившейся ситуации?

Молчание.

- Я разочарован в вас, мистер Малфой. Я не стану сообщать вашему отцу о сем позорящем вашу честь и репутацию инциденте, однако, чтобы подобные досадные недоразумения впредь не повторялись, я должен назначить вам отработку. Будете приходить ко мне в кабинет каждый день после уроков в течение всей недели и отрабатывать наказание.

- Да, мистер Малфой, и меня не интересует, что вы скажете остальным вашим одноклассникам, — добавил преподаватель некоторое время спустя, заметив, как челюсть ученика нервно дернулась в попытке открыть рот и возразить, — вы сами в случившейся ситуации, позорящей вашу честь и достоинство, и должны понести наказание. Теперь можете вернуться в гостиную.

- Да, сэр. Спокойной ночи, сэр, — неуверенно попрощался студент и, отвесив поклон, покинул класс зельеварения.

Мерлин! Похоже, слухи о вырождении чистокровных волшебников оказались правдой! Чтобы магглорожденная ведьма почти без опыта смогла одолеть двух сильных чистокровных волшебников, на стороне которых было очевидное преимущество — да это же нонсенс! Куда катится страна? Ведь именно семьи чистокровных волшебников, ведущие свой род не одну сотню лет, бережно хранящие и передающие свои знания из поколения в поколения, являются зиждителями магии и культуры магического мира в целом, ее столпами. Одни чистокровные фамилии давно канули в Лету за неимением наследников или по причине вхождения в другие кланы. Другие, дабы сохранить свою чистую линию, женят своих сыновей на кузинах, что приводит со временем к рождению потомства, слабого и физически, и магически. Третьи, дабы избежать участи первых двух, без разбора принимают в свои семьи магглорожденных и полукровок, капля за каплей теряя свое магическое наследие.

А Кайнер… забила уже вторую шпильку в репутацию благородного семейства Малфоев. С одной стороны, Мастер зелий и темный маг в одном лице был доволен подобными успехами своей ученицы, говорящими о ее немалых способностях в магии, что было весьма необычно при ее возрасте, слишком большом латентном периоде и опыте владения палочкой, ибо одновременно лелеяло его гордость преподавателя. С другой — ему не понравились ее “гриффиндорские” методы решения проблем: девчонка, очевидно, решила, что, раз уже взрослая, то может все сама, однако, как помнил профессор из ее скупых рассказов о прошлом, ее жизнь, хотя была во многом безрадостной, была лишена также многих горестей; у нее не было никакого опыта вести диалог и отстаивать свое достоинство в среде враждебно настроенных к ней людей, и потому, с ее стороны, было крайне неразумно отказываться от помощи Шенбрюнна, который, как можно судить по намекам в характеристиках, нередко вытаскивал из подобных ситуаций хаффлпаффку Миллер. Кайнер всего лишь нажила себе на голову новых проблем в виде мести Бранау (который ни перед чем не остановится) и доставила тем самым новую головную боль своему декану Северусу Снейпу.

* * *


… Итак, магия есть один видов энергии, так же как энергия электромагнитного излучения или гравитационного поля, и ею можно также научиться управлять. Для управления магической энергией волшебники используют палочки как проводники, совершают определенные движения и произносят определенные слова — “программируют” ее на достижения определенного результата. Большинство заклинаний имеют одноразовое действие — либо мгновенное, как, например, боевые заклинания, либо, наложенные единожды, рассеиваются со временем по обыкновенному экспоненциальному закону. Чары перманентного характера доступны только очень сильным волшебникам, какими были Основатели Хогвартса…

Лапина задумчиво посмотрела в потолок, одной рукой она держалась за страницу, на которой были изображены схемы различных магических потенциалов, пальцами другой перебирала по подбородку. С Ровеной Равенкло или Салазаром Слизерином ей тягаться бессмысленно, но неужели она не сможет создать хотя бы простенькое заклинание постоянного действия? Ведь для того, чтобы электронные приборы работали в Хогвартсе, нужно просто создать заклинание, которое бы по определенному закону преобразовывало энергию магического поля в электрическую. Закон должен быть универсальным, т.е. не содержать исключений, которыми так хвалятся волшебники, объясняя все магией, и работать с любыми потенциальными полями вне зависимости от их природы. Действие заклинания, или “Закон”, должно специально активироваться другим заклинанием или, в простейшем случае, посредством соприкосновения с сильным магическим адаптером — происходит “включение” прибора в “сеть” магических полей.

Итак, что мы имеем?

Первое: в пределах замка Хогвартс и его ближайших окрестностях магический потенциал можно условно считать постоянным.

Второе: пор мере удаления от источника потенциал будет падать обратно пропорционально квадрату радиуса — если последний много больше диаметра источника; источник энергии условно полагается материальной точкой. Если учитывать и диаметр источника, то мы получаем более сложную, составную, либо же дискретную функцию. Границей разрыва функции можно считать защитный/антиаппарационный барьер, который, как известно, имеет форму полусферы.
Третье: потенциал электрического поля определяется как энергия, необходимая для переноса заряда указанной величины на бесконечно большое расстояние. Напряжение, или разность потенциалов, определяется, как энергия, необходимая для переноса заряда на известное конечное расстояние.

E = qU; U = (E(вектор)*r(вектор)); E(вектор) = F(вектор)/r


Потенциал U — энергетическая характеристика поля;

Напряженность E(вектор) — силовая характеристика поля. Внутри объекта E(вектор) = const.

Приборы, работающие от аккумулятора, работают на постоянном токе. Для сотового телефона и калькулятора рабочее напряжение составляет не больше 5 В. Для ноутбука возьмем максимальную амплитуду напряжения при переменном токе — 220 В. Строго говоря, электронные приборы можно заставить работать в присутствии магических полей в том случае, если потенциал первых много меньше такового для последних, или источник магического поля обладает бесконечной емкостью. Следовательно, нужно предварительно измерить магический потенциал внутри хотя бы этой комнаты и потом уже думать, стоит ли мучаться дальше.

Девушка перелистала несколько книг по свойствам магических полей, но не нашла ничего кроме полуколичественных методов измерения их силы применительно к человеку посредством зелий или заклинаний из серии: “если у вашей ауры будет такой-то цвет и такая-то интенсивность свечения, то, значит, у вас такая-то чистота крови, и вы сильный/слабый/сквиб и т.д.” Попробуй примени такое к Хогвартсу — такой зашкал будет, что все радиологи сразу сбегутся. Точных измерительных приборов у магов не было. Вернее были — весы допотопные, коромысловые, которыми пользуются на практикумах по зельеварению, но, как сказал как-то профессор Снейп, тонкая наука зельеварения не имеет ничего общего с обычным маханием палочкой и из всех изучаемых в Хогвартсе практических дисциплин является наиболее приближенной к миру феноменов. А вот этот совет кажется наиболее реальным: колдуя палочкой, волшебник преобразует энергию окружающего пространства в магическую, для чего, собственно и служит наличие в палочки сердцевины из части магического животного. Преобразование имеет предельную конечную скорость, и потому, при длительной и быстрой последовательности заклинаний может наступить так называемое временное магическое истощение — поскольку энергия будет браться уже из магического потенциала и физической силы самого волшебника. Магический потенциал замка много больше ее собственного, в то время как ее собственный потенциал — не самый маленький — это признали и Снейп, и Флитвик. Поэтому…

- *Wingardium Leviosum! * — один из лежавших на столе фолиантов тут же взмыл в воздух.

Затраченная работа определяется по формуле: A = (F(вектор)*r(вектор)). Сила F(вектор) определяется как суперпозиция сил тяжести и силы направленного магического поля: F(вектор) = Fm(вектор) — mg = ma. Таким образом, силу магического поля в данной точке можно определить, если известны масса книги, высота, на которую ее поднимают, и время, за которое ее поднимают. Перед Анной тут же появились весы, рулетка, которая сама раскручивалась в нужный момент, и секундомер. Повторив опыт несколько раз, варьируя вес груза за счет количества книг, и расстояние, с которого она колдовала, экспериментаторша свела воедино все полученные данные, построив по ним таблицы и графики, из которых сделала следующие выводы: во-первых, энергия, потребляемая электронными приборами, оказывается во много раз меньше ее собственной, так что даже в отсутствие постоянного возобновляемого магического поля прибор будет работать какое-то время, черпая энергию из находящегося поблизости волшебника; во-вторых, существует оптимальное расстояние для совершения заклинания, вероятно, определяемое как минимум кривой потенциала притяжения Ленннарда-Джонса: U = (k1/r^6) — (k2/r^12), где константы k1 и k2 будут учитывать особенность конкретного заклинания. Законы квантовой механики универсальны, и вряд ли их действие в магическом мире будет отличаться от такового в маггловском. Повертев перо в руках и снова задумчиво посмотрев в потолок, Лапина подумала, что ее наблюдения могут пригодиться для понимания зависимости рассеяния Рохшара-Эббера от приложенного магического потенциала и направления потока заклинания. Хотя от нее, как от студентки слабой в нумерологии, не потребовали даже ознакомиться с данным законом, он показался ее интересным прежде всего потому, что являлся законом фундаментальным, и ему можно было найти аналог в маггловском мире.

Теперь нужно подумать о том, как перевести энергию магического поля в энергию электрического и как заставить приборы питаться от нее. Начнем с простого. Калькулятор, работает на солнечный батарейках, т.е. на свету в отсутствии магических полей, но не работает в их присутствии. Если же использовать поблизости заклинание “Lumen”, то он “оживает”, т.е. начинает работать в присутствии магически эманированного света. Энергия падающего света преобразуется электрическую, энергия фотонов — в энергию электронов. Энергия заклинания “Lumen” складывается непосредственно из энергии излучения самой палочки (сильная или слабая сердцевина, наличие дефектов, соответствие волшебнику и т.д.), магического потенциала волшебника и остаточного магического фона. Если существуют преобразования “свет-электричество” и “магия-свет-электричество”, то: во-первых, должно существовать прямое преобразование “магия электричество”; во вторых, магическая энергия сродни световой (во всяком случае, это доподлинно верно для некоторых разделов элементальной магии) и, если предположить в ней наличие элементарных частиц, то они также не будут иметь массу покоя. Сама же магическая энергия должна хотя бы частично подчиняться законам оптики. Теперь остается найти только принцип усвоения этой самой энергии и законы ее преобразования…

И снова, едва только Анна подумала, какие книги по физике, математике и квантовой механике ей могут потребоваться для осуществления ее замысла, как они тут же появились полке рядом с письменным столом. И, о чудо, даже на родном языке. Поиск же подходящих физических законов и адаптация их к реалиям магического мира заняли гораздо больше времени, чем она планировала, так что первые удовлетворительные результаты были получены уже далеко за полночь. И страх, что она может не успеть закончить все за сегодня, и ей придется остаться в комнате-по-требованию, лишь заставлял мозг еще более лихорадочно работать и генерировать идеи, чтобы тут же проверить их ан практике. Ей все время казалось, что она упускает что-то очень важное и одновременно простое, как все гениальное, и никак не может это найти. Еще пять минут, еще десять минут, еще одну гипотезу нужно проверить…

Когда Лапина покинула свое убежище, было далеко за полночь, в замке стояла мертвая тишина. От былого энтузиазма и радости первых успехов не осталось ни следа. Душу сковал ледяной страх, а переживания последних дней навалились на нее с новой силой. Она снова чувствовала себя не ученым-исследователем, посягнувшим на основы магического мироздания, и которому вдруг открылись какие-то важные истины, а обыкновенной, всеми презираемой студенткой, от которой все рады были бы избавиться как можно скорее, вновь осознала свою никчемность, убогость и беспросветность. Неожиданный стук чего-то не очень твердого о пол заставил девушку вынырнуть из своих мыслей и вернуться в реальность — на подоконнике, прямо напротив того места, где она стояла, дремал Карл Шенбрюнн. Поза его была весьма неудобной, а рука, которой он держал ранее книгу, свесилась вниз. К общему, весьма унылому душевному состоянию девушки, в котором она пребывала в последние дни, прибавилось еще и чувство вины, которое до этого она усиленно запихивала в подсознание — чтоб не мешало. Он ждал ее здесь все это время, сидя на холодном подоконнике, в ущерб своим собственным интересам, а она просто заперлась в своей комнатке, совершенно наплевав на него, хотя прекрасно знала, что он здесь, и что он будет ждать ее.

Подняла книгу и, закрыв ее, осторожно положила парню на живот. Сейчас он был совсем рядом и не казался таким холодным неприступным, каким обычно преподносил себя окружающим. Интересно, что является большим сумасшествием — то, как она вела себя с ним последние три дня, и то, что она делает сейчас? Осторожно провела рукой по растрепавшимся мягким, но плотным каштановым кудрям, и на лице парня тут же заиграла мечтательная полуулыбка — она хотела дотронуться до него с тех пор, как сама же и прогнала. Наклонилась, мягко проведя костяшками пальцев по щеке, отчего улыбка на его лице проступила еще более явственно, и тихо прошептала:

- Карл, просыпайся: пора уходить…

- Мама?..

Анна резко отпрянула и направилась к лестнице. Она понимала, что он сейчас спит, и его реальные ощущения сильно искажены подсознанием, но, тем не менее, ее очень удивило, что он спутал ее именно с матерью, самым дорогим и близким человеком. Внутри разу стало мерзко, будто она увидела то, чего не должна была, украла что-то чужое и сокровенное. В любом случае, она не должна была этого делать, не должна!Она помнила, как они с Катериной, ее подругой по аспирантуре, вместе смеялись над одним из бывших сотрудников лаборатории, который имел весьма странную привычку в свои тридцать лет водить дружбу со студентами первого-четвертого курсов. По его словам, он специально выбирал себе в друзья людей намного моложе его, потому что их легче переделать под себя. И сейчас она поступает не лучше него. Нет, в ее планы не входило переделать под себя Карла, тем более что он, обладая очень твердым характером, вряд ли бы это себе позволил. Но ее столь нездоровое влечение к юношам, которым нет еще и двадцати лет, определенно является плохим знаком, а она ой как не хотела попасть в ряды извращенцев.

- *Resuscita!* — теперь он точно проснется.

Не оглядываясь назад, Лапина быстро побежала по лестнице вниз, насколько это было возможно в темноте. Ноги как будто сами скользили по истертым многими поколениями студентов мраморным ступеням, пока одна из них не провалилась вниз. Девушка резко и неприятно упала лицом вниз, едва успев упереться руками, после чего проехала еще на несколько ступенек вперед. Кости вроде целые, значит, нужно подняться и собрать вещи, вывалившиеся из сумки во время падения, чем Анна и поспешила заняться.

- Добрый вечер, фрейлейн Кайнер.

Вежливые и, в то же время, холодные интонации, голос, выражающий превосходство и собственное достоинство — Анна медленно разогнулась и подняла голову, тут же отшатнувшись к перилам — перед ней стоял никто иной, как Карл Шенбрюнн.
Она так и не решилась спросить впоследствии, зачем он ей помогает, почему снова спас от Бранау, почему она ему в принципе небезразлична — лишь молча шла за ним, опустив голову — вначале до гостиной Слизерина, потом до лестницы, ведущие в женские спальни. Она боялась услышать то, чего она втайне жаждала всем сердцем, но что полагала крайне маловероятным и глупым. И одновременно — что для него это не более, чем долг, который навязал ему декан, и потому она обязана облегчить ему задачу. Она испугалась, что он раскрыл ее, и, в то же время, обрадовалась, что ей не придется больше врать. И, хотя она испытала чувство облегчения оттого, что Карл не отвернулся от нее после всего, что она ему сделала, что он не донес на нее куратору, хотя мог бы и, наверное, должен был, ее продолжал пугать столь повышенный интерес молодого аристократа к ней. Она не представляла, какую выгоду он здесь преследует — ведь с нее совершенно нечего взять — и боялась повторения того же сценария, что и со Снейпом.


Сообщение отредактировал PPh3 - Пятница, 26.10.2012, 20:39
 
PPh3Дата: Суббота, 10.09.2011, 13:21 | Сообщение # 61
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Глава 20.

Суббота, первая пара… Отстой! Анна Лапина, все еще сонная и недовольная тем, что пришлось вставать так рано, стояла под дверью практикума по зельеварению. Она специально постаралась быстро закончить завтрак и прийти на отработку заранее, чтобы не давать декану лишнего повода для недовольства.

- Войдите, — послышалось за дверью.

Девушка неуверенно нажала на ручку и, потянув на себя тяжелую дубовую дверь, вошла внутрь. Профессор зельеварения сидел за столом в дальнем конце класса и проверял сочинения студентов. Если того не требовали обстоятельства, он предпочитал трапезничать молча, быстро и в одиночестве и потому не появлялся в Большом Зале, а сразу приступал к обязанностям преподавателя и декана. Солнечные лучи из единственного в помещении окна, расположенного под потолком, падали прямо на него, отчего он казался просто измученным и пережившим много лишений человеком, а не грозным деканом Слизерина, каким его привыкла видеть Лапина в последнее время. Взгляд его черных глаз был сосредоточен на читаемом тексте, на лбу залегла прямая вертикальная морщина, которая так часто сопровождает мыслительный процесс, бледные губы сжаты в тонкую линию, выдавая общее напряжение. Наверное, еще давно, в молодости, его можно было бы назвать привлекательным, но годы и образ жизни, лишенный всяких радостей и постоянно вынуждающий играть чужую роль и прятать свое истинное лицо, взяли свое. Только сейчас она заметила, что мантия его не просто черная, но имеет слабый сине-зеленый оттенок, а длинные черные волосы вовсе не сальные, как считало большинство учеников, в просто очень густые и толстые, каким могли бы позавидовать многие женщины. Анне редко удавалось наблюдать за профессором со стороны на таком близком расстоянии — обычно она смотрела на его руки, когда он готовил зелья, запоминала словесные формулы и движения палочкой, когда он учил ее заклинаниям, но никогда не старалась детально разглядеть его внешность: с одной стороны, она считала это невежливым, с другой — профессор не так часто, особенно после того, как она одолела его в последней дуэли, давал лицезреть себя и еще реже пребывал в спокойном состоянии духа.

- Сядьте, мисс Кайнер, — не поднимая головы, сказал Снейп, — и ждите…

Девушка тут же поспешила занять одну из ближайших парт, так, чтобы фигура ее оставалась в тени.

- … и если вы немедленно не перестанете меня разглядывать, мисс Кайнер, то мне придется вычесть десять баллов со Слизерина за нездоровое внимание студентки к своему преподавателю.

Профессор наконец-то соизволил оторваться от проверки домашних работ и взглянуть на Кайнер. В его словах не было и тени иронии: уже не одно поколение студенток пыталось добиться благосклонности строгого и нелюдимого Мастера зелий для того, чтобы заполучить нужную оценку за СОВ или ТРИТОН. Обычно в ход шли дешевые трюки вроде хлопанья ресницами, томных наклонов, чтобы подобрать очень вовремя упавшее перо или застегнуть пряжку на туфле, приталенные мантии и укороченные юбки, а также любовные зелья, которые, естественно не стоило никакого труда разоблачить по запаху. И, хотя Кайнер не производила впечатление сумасбродной девицы, решившей поймать на удочку своего преподавателя, ее поведение в последние дни давало Северусу немало поводов усомниться в ее надежности. Кроме того, было еще одно “но”: он боялся рецидива, боялся вновь привязаться к ней, как это уже случилось летом, и потому собирался соблюдать в отношениях с ней максимально возможную дистанцию.

К удивлению зельевара, студентка лишь недоуменно подняла левую бровь и вытаращила глаза, как бы оправдываясь: “А? Что? Нет, я здесь совершенно ни при чем”. И эта гримаса была ей совершенно не к лицу.

- Что вы застыли, мисс Кайнер? — строго спросил Снейп своим бархатным голосом. — Идемте.

И, отправив, проверенные эссе в стоявший позади учительского стола резной деревянный шкаф, грубо схватил девушка за руку и потащил в боковую дверь. Лапина догадывалась, что в таком величественно и древнем замке, как Хогвартс, есть немало потайных ходов, соединяющих локации более коротким путем, но никогда не думала, что ей удастся увидеть хоть один из них. Коридор, по которому они шли, был извилистый низкий и узкий, так что обладающий немалым ростом Снейп был вынужден все время идти, согнувшись в плечах и склонив голову, но судя по его широкому, уверенному шагу, он путешествовал этой дорогой уже много раз. Наконец, они остановились у невысокой деревянной двери, которая, как оказалось, скрывала за собой лабораторию.

Помещение, отведенное для исследовательских занятий тонкой наукой зельеварения, было просторным, но мрачным и, естественно, без вытяжки. Вдоль стен всюду тянулись длинные полки, уставленные банками и горшками с разнообразными субстанциями. С одной его стороны, там, где располагалось единственное окно, стояла пара рабочих столов, с другой — жесткая деревянная кушетка, на которой профессор, видимо, спал в лаборатории, и глубокая обсидиановая раковина, над которой, как и в классе, возвышался фонтан в виде летучей мыши (слава Богу, закрытый).

- Кажется, вы хотели продолжить вашу практику, мисс Кайнер? — с некоторой долей сарказма в голосе сказал декан Слизерина, держа в руках волшебную палочку.

- Д-да, сэр, — ответила девушка, подняв голову, но посмотрев через плечо преподавателя.

- Я не прав, или в вас действительно исчезла былая уверенность? Я думаю, вы и сами заметили, что в последнее время вы стали варить зелья все хуже и хуже, постоянно совершаете грубые ошибки. Вы хотите, чтобы я делил ваши с мистером Шенбрюнном оценки на двоих? — пригрозил профессор, нависнув над студенткой. — Ведь только благодаря мистеру Шенбрюнну вам удалось сварить идеальные зелья. Не так ли?

- Н-нет, сэр, — Анна сделала шаг назад, оказавшись вплотную к стене. — Если вы с-сомневаетесь, профессор, то не лучше ли будет, если мы будет готовить свои зелья раздельно?

Она понимала, что своим предложением фактически ставит крест на будущих оценках по зельеварению, но это будут, по крайней мере, ее собственные результаты. А Шенбрюнн, чего греха таить, действительно лучше ее разбирается в зельеварении и будет дальше спокойно получать свои заслуженные “Превосходно”. Без нее.

- А вот это уже не вам решать, мисс Кайнер, — холодно ответил Снейп, отступив от вжавшейся в стену Лапиной, посмотревшей на него круглыми от страха глазами. — Однако я дам вам второй шанс, мисс Кайнер. Обычно я даю студентам на отработках чистить котлы или готовить ингредиенты для зелий, однако, учитывая ваши знания и опыт, а также тот факт, что вы на моем факультете, я дам вам задание подстать вашей квалификации.

- Спасибо, сэр, — сказала девушка, посмотрев на сей раз прямо на своего декана.

- Рано радуетесь, мисс Кайнер, — полным яда голосом проговорил Снейп, вложив в руки девушки пергамент. — Вы знаете, что это за рецепты?
Лапина быстро пробежала глазами несколько методик, написанных косым убористым почерком с резким наклоном вправо. Все, кроме одной, ей были знакомы по книгам, которые она прочитала и законспектировала еще летом. Последняя… нечто подобное она мельком видела в учебнике Карла, когда во вторник вечером готовилась к первому практикуму по зельеварению.

- Да, сэр, — ответила Лапина, сглотнув. — Первый рецепт — антиликантропное зелье. Оно же волчелычье, оно же аконитовое. Применяется для купирования ликантропии, или волчьей болезни. Основными действующими компонентами являются аконит, луноцвет и шерсть из гривы единорога. Последняя снижает болезненность трансформации и подавляет выход адреналина. А сочетание аконита и луноцвета делает мозг частично защищенным от воздействия фазы полной луны, позволяя таким образом сохранить человеческий рассудок в теле волка.

Едва заметный кивок в ответ.

- Многосущное зелье. Позволяет принять образ любого человека, но только человека. Срок действия зелья, приготовленного по стандартному рецепту, составляет один час. В его состав входят шелкокрылые мухи, пиявки, морские водоросли, которые должны быть собраны строго в полнолуние, спорыш, толченый рог двурога и шкурка бумсланга, а также частица, или образец ДНК, того человека, в которого нужно превратиться, — отрапортовала студентка, декан при этом выслушивал ее с бесстрастным выражением лица, никак не отреагировав на явно маггловский комментарий. — На изготовление зелья требуется приблизительно один месяц — в зависимости от готовности компонентов к очередной стадии. Настойка из шелкокрылых мух готовится двадцать один день, после чего добавляется в основу на первой стадии вслед за спорышом и пиявками. Кроме того, они добавляются на каждой последующей стадии в количестве в два раза меньшем, чем на предыдущей. Перерыв между стадиями — приблизительно полторы недели: в течение этого времени зелье должно настаиваться в герметично закрытом котле при комнатной температуре. Толченый рог двурога и растертая шкурка бумсланга добавляются на третьей стадии сразу после полнолуния, после чего зелье должно настояться еще в течение недели. Образец ДНК — непосредственно перед использованием.

- Кровевосстанавливающее зелье. Основной действующий компонент — гематитовый порошок. Он активируется при взаимодействии с основой, образуя что-то наподобие порфириновых комплексов… — Лапина, заметив недоуменно поднятую левую бровь профессора, тут же поспешила изобразить на листке пергамента приблизительную структурную формулу порфирина, — которые отвечают за перенос кислорода и кроветворную функцию. Поскольку порфирины и их прекурсоры — пирролы — неустойчивы при высоких температурах и в кислых средах, серный эфир следует добавлять точно по каплям, совершая вращение при добавлении очередной капли, так, чтобы концентрация кислоты была достаточной для того, чтобы пошла конденсация с муравьиным альдегидом, но недостаточной для смолообразования. Сам гематитовый порошок также следует добавлять маленькими порциями с интервалом пять-десять минут, чтобы не вызвать дополнительный разогрев смеси и сопутствующие ему побочные реакции.

Профессор снова кивнул, но не в знак согласия с ответом, а прося продолжить.

- Зелье… “Сумеречная смерть”, — чуть помедлив, прочитала девушка. — Является модификацией Напитка живой смерти. Если я не ошибаюсь, основным действующим компонентом здесь также являются снотворные бобы, однако их концентрация уменьшается в полтора раза. Кроме того, на пятой, предпоследней стадии нужно добавить комбинацию лунного камня и цветка смерти в отношении…

- Вижу, вы плохо знаете этот рецепт.

Анна кивнула в ответ.

- Я мельком видела его в учебнике Шенбрюнна под названием “Der dämmerig Tod”. По латыни — “Mors Tenebrica”.

- Как вижу, вы почерпнули хоть что-то стоящее из общения с аристократией, — с сарказмом заметил Снейп. — Надеюсь, вы еще что-нибудь запомнили, кроме названия базовых компонентов?

- “Сумеречная смерть” вводит человека не в состояние анабиоза, как делает это Напиток живой смерти, а в некое состояние транса. Человек, принявший его, находится между мирами Жизни и Смерти, Сумраке, отсюда и название зелье… В теле человека замедляются все процессы, однако остается активной ментальность, что делает возможным общение с помощью легилименции. Собственно, данное свойство зелью как раз и придает сочетание лунного камня и цветка смерти. Первый ингредиент добывается на берегу горных озер, оврагах и скальных расщелинах строго в новолуние… — Лапина сама не знала, верит ли она во всю эту фантастику, но допускала, что подобные минералы и растения могут существовать и в маггловском мире, только под другими названиями, либо же в качестве дополнительного условия накладывается “должно находиться в концентраторе магии”, и тогда все эти мифические свойства приобретаются под воздействием магии в результате каких-то особых преобразований, — второй — в полнолуние, на старых кладбищах... После их добавления зелье должно настаиваться еще час с периодическим помешиванием “одно вращение по часовой стрелке, три — против часовой”, один раз в пятнадцать минут…

- Достаточно, — сухо отрезал профессор, видя как девушка то и дело обращает взгляд к потолку, урывками вспоминая рецепт и параллельно пытаясь его переводить. — Можете приступать к работе. Времени у вас — до обеда. И еще: даже не пытайтесь меня спрашивать, чем занимаюсь здесь я. Все необходимые ингредиенты и инструменты в шкафу. Приступайте!

Анна снова перечитала пергамент, на сей раз более внимательно. Все четыре зелья были весьма сложны в приготовлении и требуют не меньше двух часов. Времени у нее будет от силы часа четыре, так что придется готовить все одновременно. Мрак! Она же не Юлий Цезарь! Посмотрела на Снейпа — тот лишь злорадно ухмыльнулся и уже вовсю дымил своим варевом.

Достала котлы нужного объема и установила их на треногах, положив перед каждым пергамент с названием зелья. Сняла с полок банки с нужными ингредиентами и разложила около соответствующих котлов в порядке добавления. Хотя девушка прекрасно понимала, что должна уметь сама выполнять подобную, казалось бы, самую простую подготовительную работу, ей было неловко осознавать, что в паре с Карлом все это можно было бы сделать намного проще и быстрее — хотя бы в силу того, что он выше и сильнее ее. Залила воду в котлы, разожгла огонь, принялась шинковать корни и листья, раздавливать бобы.

Время летело, как сумасшедшее. Лапина едва успевала перебегать от котла к котлу, чтобы успеть вовремя помешать очередное зелье или добавить нужный ингредиент, так что порой ей приходилось накладывать чары Стазиса на все остальные синтезы, пока она работала с одним. Комнату заволокло белым, голубым и зеленым дымом, клубившимся и переливавшимся в свете факелов. Было трудно дышать, голова немилосердно кружилась, к горлу подступала дурнота. Несколько раз девушка подбегала к раковине, чтобы умыться и прополоскать рот, но этого хватало ненадолго. Профессор Снейп все это время с невозмутимо мрачным выражением лица стоял около своих трех котлов, периодически помешивая их содержимое или совершая над ними пассы волшебной палочкой, заставляя свое варево как-то странно искриться. Зачарованные зелья, — догадалась Анна. Они более сложны в приготовлении, ибо требуют учета магического поля как самого заклинания, так и колдующего, и, соответственно, более сложные нумерологические формулы. Однако сейчас ей некогда об этом думать.

Так… антиликантропное зелье … — помешать двенадцать раз по часовой стрелке и один раз против часовой. Повторить процедуру три раза, добавляя перед каждым перемешиванием по часовой стрелке по одной капле экстракта луноцвета, после чего кипятить на медленном огне еще полчаса, затем дать остыть и настояться в течение часа, и готово.

Многосущное зелье — добавить 20 скрупулов смеси предварительно измельченных шкурки бумсланга и листьев златоцветника в объемной отношении 1:3. Данное зелье Анна варила по усовершенствованной Снейпом методике, предполагающей использование катализатора. К тому же, у профессора имелась в наличии уже готовая настойка из шелкокрылых мух, что также сильно сокращало время приготовления зелья. Уже готово. Перемешивать, чередуя одно вращение по часовой стрелке с двумя против часовой до тех пор, пока над котлом не заклубится серый пар с лиловыми переливами. На этом приготовление основы можно завершить.

Зелье “Сумеречная смерть” — добавить в котел уже порезанный корень валерианы по равной части на каждое помешивание приходилось по равной части. Через каждые шесть помешиваний против часовой стрелки помешать один раз по часовой. Зелье должно приобрести глубокий темно-бирюзовый оттенок. Отлично. Теперь нужно растолочь иглы кипариса, чтобы они пустили сок, растворить в кедровом масле, сцедить и смешать с настойкой златоцветника. Аккуратно прибавлять по каплям до тех пор, пока зелье не приобретет прозрачный изумрудный оттенок, а клубы пара — характерные завитки с серебристыми переливами. После этого кипятить еще полчаса на медленном огне, и уже тогда можно будет добавить порошок лунного камня и лепестки цветка смерти…

- Мисс Кайнер, ваше время уже истекает, — сухо констатировал Снейп, неожиданно появившись за спиной студентки.

До этого, в течение всей отработки он вообще не обращал на нее внимания и никак не комментировал ее работу, лишь злорадно ухмыляясь, когда ее начинало мутить от тяжелых испарений, и она тут же бежала к раковине. Что ж, новички всегда вызывают насмешки в глазах профессионалов, а к испарениям у нее, наверное, со временем выработается иммунитет, и они перестанут так ужасно действовать на нее.

- Я успеваю, — сердито процедила сквозь зубы Лапина, поморщившись от сильной головной боли, и прицелилась к стрелке весов, ибо была занята в данный момент подгонкой навески гематитового порошка под нужную массу.

Она догадывалась, что просить у Снейпа какой-либо анальгетик бесполезно: он, не знающий пощады и жалости к себе, не даст их и другим.

- Насколько я могу судить, вам осталось только Кровевосстанавливающее зелье, — как бы между прочим заметил декан Слизерина. — Тогда почему у вас на столе до сих пор стоят неочищенные котлы, неубраны уже ненужные инструменты и ингредиенты?

- Уберу, когда закончу работу, — огрызнулась Лапина и тут же просыпала навеску.

- Такими темпами вы в лучшем случае закончите только к самому обеду. Вы что, хотите опозорить факультет великого Салазара Слизерина, появившись в Большом Зале в таком непотребном виде?

- А не все ли вам равно, что обо мне подумают, профессор? — ответила Анна, отвернувшись от весов и сложив руки на груди, злобно уставилась на своего преподавателя. — Я всего лишь буду соответствовать своему статусу грязнокровки.

- Вы. Учитесь. На факультете. Для избранных, — строго сказал Снейп, схватив девушку за ворот мантии и приблизив к себе так, что она была вынуждена запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо, — и потому обязаны выглядеть и вести себя соответственно. Вы первая, кому, несмотря на свой статус крови, удалось поступить на факультет, предназначенный исключительно для чистокровных волшебников. Вы находитесь среди элиты магической Британии. И это налагает на вас огромную ответственность. Вас избрала Шляпа Основателей, и вы должны всем доказать, что достойны этого выбора…

- Зелье… — прервала его студентка.

- Продолжайте работать, — сухо ответил профессор, отпустив девушку.
Собрав навеску обратно на фольгу, Лапина тут же высыпала ее в булькающее бледно-зелеными пузырями варево и перемешала. Затем снова вернулась к весам.

- В вас не должны узнавать магглорожденную с первого взгляда, но при этом вы должны оказывать соответствующее почтение студентам из чистокровных семей. Вы ни в коем случае не должны вступать с ними в ссоры и конфликты, провоцируя тем самым раскол внутри факультета, но и не должны лебезить и заискивать перед ними, как вы это делали с мистером Шенбрюнном и мистером Фольквардссоном. Вам ясно, мисс Кайнер?

Вялый кивок в ответ. Лапина повернулась к зелью, которое приобрело уже бледно-красный оттенок, и снова помешала. Очередную порцию гематитового порошка нужно будет добавить через десять минут, но не сразу, а равномерно рассыпая по поверхности зелья для более глубокого протекания реакции. Обязанности, обязанности, сплошные обязанности, никаких прав. Оказывать почтение чистокровным студентам — значит позволять издеваться над собой. Не лебезить и не заискивать — значит не общаться вообще, ведь она сама никогда не проявляла инициативу и не требовала к себе повышенного внимания. И Шенбрюнна Снейп к ней приставил только потому, что не доверяет ей, видит в ней лишь источник проблем. Хотя здесь он, пожалуй, и прав: она для него действительно обуза. Но на что он сам рассчитывал? Она ведь человек, а не бездушная машина, слепо исполняющая чужие приказы. И, по меньшей мере, было бы наивно полагать, что она, находясь в столь большом и пестром обществе, не будет ни с кем общаться.

- Простите, профессор, но это была не моя идея — поехать учиться в Хогвартс, — спокойно сказала Анна, медленно ссыпая в котел навеску гематитового порошка.

Она не видела, как за ее спиной вытянулось вечно хмурое лицо Снейпа. Хотя она понимала, что декана лучше не злить, остатки гордости не позволяли ей смиренно согласиться с его словами. Пусть ему не выгодно защищать ее, но неужели у нет собственного права постоять за себя, отстаивать свои интересы?

- Я нахожусь в обществе самых разных людей, и потому с вашей стороны было бы наивно полагать, что я ни с кем не буду общаться — это вполне естественная человеческая потребность. И даже если бы, согласно нашим общим ожиданиям, я вдруг попала бы на Равенкло, где вам не нужно было бы прикрывать меня перед вашими змейками, ситуация была бы аналогичная, — добавила девушка, уставившись в свой котел.

- Как вы смеете такое говорить? Вы, негодная, наглая девчонка?

Воздух в лаборатории как будто наэлектризовался из-за исходившего от профессора внутреннего напряжения. Он не орал и не махал кулаками, оставаясь внешне спокойным, но каждое его слово сочилось ядом:

- Или вы хотите таким образом оправдать ваше похотливое желание в очередной раз оказаться в объятиях мистера Фольквардссона? Отвечайте!

Если еще в первый учебный день декан Слизерина готов был проклясть судьбу за то, что Шляпа Основателей определила Кайнер в Слизерин вместо Равенкло, то теперь, казалось ему, было бы лучше, если бы она вообще попала в Хаффлпафф — самое место для такой истеричной и неуравновешенной особы, да и со Спраут не возникло бы особых проблем: старая преподавательница гербологии всегда любила пригревать у себя на груди всех сирых и убогих. Нет, Кайнер вовсе не так умна, как он полагал вначале, иначе не стала бы отвечать на ухаживания и красивые слова Фольквардссона.

Профессор так и не определился в своем отношении к бывшему дурмстранговцу: с родной стороны, Фольквардссон напоминал ему ненавистного Джеймса Поттера, ибо посмел посягнуть на то, что он, Северус Снейп, взрастил и взлелеял собственными руками. Поэтому один лишь намек на него вызывал в нем неконтролируемую волну ярости, которая пробивалась сквозь все блоки, представляясь полным ненависти взглядом, готовым испепелить на месте, сжатыми в тонкую линию губами, напряженными мышцами лица и словами, которые шли из самого нутра, поднимаясь из клубка противоречий, завязанного еще пару десятилетий назад. Снейп мог позволить себе проявить такие эмоции при Кайнер, ибо выражал ей свою опалу, но не расположение. Он вообще не собирался демонстрировать последнее кому-либо, кому не должен был. С другой стороны, и профессор прекрасно это видел и понимал разумом, Ассбьорн разительно отличался от Джеймса и характером и поведением: он не орал на каждом углу признания в любви и не приглашал на свидание, не слал любовные письма и не дарил глупые дорогие подарки, и вообще в целом вел себя при Кайнер довольно холодно и сдержанно, как и подобает настоящему аристократу и наследнику древнего магического рода. Все случаи, когда он предпринимал какие-либо активные действия, можно было пересчитать по пальцам одной руки, и они были направлены исключительно на защиту Кайнер от враждебного ей окружения — последнее Северус не мог отрицать при всей своей лояльности по отношению к змеиному факультету.

Фольквардссон был целеустремленным и уверенным в себе молодым человеком, но, несмотря на то, что его хорошо приняли в Равенкло, действовал всегда самостоятельно, не надеясь, в отличие от мародеров, на поддержку друзей или учителей. Как и Снейп, бывший студент Дурмстранга являлся темным магом, от него исходила опасность и сила, и тот факт, что он заставил, по идее, равных ему учеников, следовать его указам, ни разу не взмахнув при этом палочкой, только подтверждал это.

Ассбьорн Фольквардссон был тем, кем мог бы стать Северус Снейп, сложись у него иначе отношения в семье и школе, где его уважали бы, а не презирали. И от этого Мастер зелий еще больше ненавидел студента из Дурмстранга и презирал себя, ибо позволил себе опуститься до такого низкого чувства, как зависть, тем более к юнцу, который еще ничего не добился в жизни сам.


Сообщение отредактировал PPh3 - Суббота, 27.10.2012, 20:53
 
PPh3Дата: Суббота, 10.09.2011, 13:32 | Сообщение # 62
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
- Ой! — от столь резкого окрика девушка вздрогнула, почувствовав себя уличенной в неблаговидном и постыдном поступке, и уронила в котел коробочку с остатками гематитового порошка.

Тут же схватила со стола пинцет и быстро подхватила фольгу, плававшую по поверхности зелья и уже успевшую покрыться слабым коричневым налетом. Зелье тем временем опасно забурлило: избыток гематитового порошка, добавленный разом, вызывал сильный разогрев и резкий скачок скорости реакции, запуская параллельно несколько побочных цепочек.

- Очевидно, вы не можете сварить даже самое просто зелье, мисс Кайнер, — злорадно ухмыльнулся Снейп. — Настоящий зельевар должен постоянно контролировать себя. В любой ситуации. Я разочарован в вас, мисс Кайнер. Еще одна такая оплошность, и можете попрощаться с аттестационной практикой у меня в лаборатории, — взметнув своей широкой черной мантией, мужчина вернулся к своему столу, чтобы завершить второй синтез.

Нащупала ладонями колебавшийся над котлом воздух. Горячо. Кожу начало щипать от испарений. Закрыть глаза, сосредоточится, представить над зельем тонкий прозрачный купол… Обвела руками контур — пространство под ладонями тут же уплотнилось, кипение — замедлилось. Представить на поверхности купола светящиеся алхимические знаки воздуха и воды, коснуться пальцами вершин…

- *Frige!* (1)

Похолодало. Воздух в помещении стал очень разреженным настолько, что его не хватало, чтобы заполнить легкие. Лапина завалилась на пол, голова немилосердно кружилась, а во всем теле ощущалась сильная слабость, будто она весь день таскала на себе мешки. Видимо, вычитанное недавно ею заклинание, является не таким уж и слабым, раз требует таких больших затрат энергии. С другой стороны, статические элементальные чары, требовавшие предварительного “прощупывания” пространства для определения степени и метода воздействия на него, было проще выполнять без палочки. Девушка неуклюже поднялась с пола и посмотрела на свое варево — почти не кипит, только чуть побулькивает. Цвет — бледно-красный, просвечивает при разбавлении. Белый пар с едва заметными оранжеватыми переливами поднимается вверх ровно и медленно. То, что надо. Правда, объем увеличился, значит, восстанавливающий эффект будет слабее, но для первого раза не слишком ужасно. Осторожно перемешала зелье двенадцать раз по часовой стрелке и один раз против часовой для завершения реакции, потушила огонь под котлом: перемешивание в данном случае само по себе запускает нагрев, и дополнительный подвод тепла извне может только увеличить количество протекающих параллельных реакций, что весьма нежелательно.

Пока последнее зелье остывало, Лапина поставила на свободную полку подписанные колбы с уже готовыми снадобьями, очистила заклинанием уже ненужные котлы, весы и прочие инструменты, сложив их обратно в шкаф, и убрала со стола остатки ингредиентов.

- Кхм… профессор?

Снейп все это время усиленно работал над своими двумя зельями и потому не замечал ровно ничего, что происходило у него за спиной: процесс зельеварения поглощал его целиком.

- Кажется, я вам вполне ясно дал понять мисс Кайнер, что вас здесь уже не должно быть, — строго ответил Снейп после того, как отсчитал нужное число перемешиваний.

- Я спасла зелье, сэр, — сказала Анна, указав на выставленные в ряд колбы, заполненные красной жидкостью.

- Как вы выделяли его? — спросил преподаватель, внимательно рассмотрев одну из колб, после чего, капнув немного себе на палец, попробовал ее содержимое.

- Э… отфильтровала на воронке со складчатым фильтром, — неуверенно ответила девушка, наморщив нос и передернув плечами: ее до сих пор смущали средневековые методы определения зелий. Хоть несколько реакций качественных изобрели бы что ли?

- Считайте, что вы получили за сегодняшнюю работу “удовлетворительно”, мисс Кайнер, — сухо сказал декан Слизерина. — А теперь вон!

- И еще, — добавил он, когда студентка уже стояла в дверях, — не вздумайте никому рассказывать о том, чем вы здесь занимались. А что касается мистера Шенбрюнна, то впредь не пытайтесь избавить его от вашего общества, но не вступайте с ним в контакт без объективной на то необходимости. Кроме того, вы не должны общаться с мистером Фольквардссоном — вы знаете почему. Также вы должны помнить, что на факультете Слизерин не поощряется дружба с представителями иных факультетов. Вы должны это четко усвоить, мисс Кайнер, чтобы в дальнейшем не опозорить дом, к которому вы теперь принадлежите. А теперь идите!

И вернулся к своему вареву.

- С вашего позволения, сэр, — немного поникшим голосом сказала Анна и, кивнув на прощание, вышла за дверь.

* * *


… Лапина отодвинула запор на нижней стороне ноутбука и достала аккумулятор, придирчиво осмотрев его с разных сторон. Как и в мобильном телефоне, здесь имеет места переход с переменного на постоянный ток, только, в отличие от первого, ноутбук может работать и просто от сети, без аккумулятора, и это тоже придется учесть, что немало усложняет задачу. В физике электричества, как и большинство девушек, она разбиралась крайне слабо, а по знанию компьютерной начинки тянула в лучшем случае на уровень “ламер”, если сможет разобрать и потом собрать обратно, как было, ничего не сломав при этом, то уже хорошо. Скорее всего, как и в прошлый раз ей придется модифицировать уже известный фундаментальный закон, внеся в нумерологическую формулу корректировки для магического поля и собственно, данного прибора. Открыла очень кстати появившийся прямо у нее перед носом второй том Савельева и принялась штудировать раздел, посвященный физике переменного тока. При этом мысли ее постоянно отвлекались на имевшие недавно место события…

Ретроспектива…

Посещение накануне Больничного крыла оставило странное и несколько мутное впечатление в ее душе. Несмотря на все попытки матери привить ей христианские добродетели, Анна не отличалась особым состраданием и любовью к людям, до внешнего мира ей часто вообще не было никакого дела, как и до Энтони Голдстейна — пока единственного пациента в общей палате. Интересно, а что хуже: быть злым или быть равнодушным? Впрочем, вопрос выбора в данном случае для Анны Лапиной не являлся актуальным, ибо она весьма “хорошо” сочетала в себе обе эти напасти. Она не любила слушать и произносить пафосные и напыщенные, слезоточивые речи, ибо считала их пустыми и бессмысленными, и потому старалась держаться немного в стороне от немецкой группы: как бы она вообще ни при чем и зашла только за зельем от головной боли. Однако, к ее удивлению, Шенбрюнн, Визерхофф и Миллер лишь извинились перед Голдстейном за Бранау и пожелали скорейшего выздоровления — вполне искренне и без лишнего пафоса и большого количества слов. Ей ничего не стоило также подойти и хотя бы просто поздороваться, но она не сделала этого — просто считала, что это совершенно ни к чему. Анна чувствовала себя в их компании лишней, неприкаянной, и потому любую попытку проявить собственную инициативу воспринимала со стороны не более, чем глупое поддакивание и подлизывание из серии “Подождите! Я тоже с вами!” А из разговоров удалось узнать, что на днях Бранау запустил в Голдстейну в спину то самое проклятие, которым не далее, как вчера, пытался прикончить ее саму. Энтони Голдстейн, тихий, никому не мешавший ботаник с Равенкло… Карие глаза, темно-русые, чуть вьющиеся у плеч волосы — слишком уж широкие фенотипические признаки. Тогда можно полмира к стенке приставить. Ах да, еще и фамилия не та, если вспомнить фашистские наклонности Бранау. И что, теперь нападать на человека только за то, что он в третьем-четвертом или еще, Бог весть, в каком колене имел предков-евреев? — это уже тупо, очень тупо и неадекватно.

А совесть ей тем временем упорно нашептывала, что она неправильно поступила, что она подвела своих “друзей”, которые друзьями ей не являются вовсе, но с которыми она вроде бы “вместе”, и что вообще ей не помешало бы извиниться перед Шенбрюнном за все, что она ему наговорила. Лапина знала, что из нее плохая актриса, что ей, для того, чтобы играть правдоподобно, нужно примерить на себя чужую культуру со всем ее прошлым, со всеми провалами и достижениями, но как она могла это сделать, если была знакома с этой культурой лишь понаслышке? Теперь идея поехать в Хогвартс под чужим именем за еще и выдать себя за немку, когда она постоянно натыкается на студентов из немецкой группы, один из которых ее уже раскрыл, казалась девушке абсолютно бездарной и провальной. А Бранау… ну появился бы у него еще один повод убить грязнокровку и что дальше? Она — грязнокровка, и никуда от этого не денется…

Потом состоялся разговор с Карлом, который догнал ее уже по дороге в Западную башню. Последовавший затем разговор Лапина не могла назвать легким, но огрызаться и выставлять вперед штыки у нее не было уже ни сил, ни желания. Карл предельно четко, без права на возражения, поставил перед ее перед необходимостью о взаимной договоренности, и ему не нужно было ни шипеть, ни вкладывать в слова желчь, ни демонстрировать силу, чтобы добиться желаемых результатов. Анна лишь устало кивнула в ответ, и они пошли дальше. Она по-прежнему чувствовала себя виноватой перед ним и из-за слухов, которые разнесла о нем женская половина Хогвартса, и за то, что вынуждала его подстраиваться под себя. Перед ней уже было более, чем достаточно доказательств тому, что Шенбрюнн ее не ненавидит и не презирает, но, наоборот, искренне заинтересован в ней, и потому ей действительно следует облегчить ему задачу.

В итоге был достигнут компромисс следующего содержания:

- будние дни, время от завтрака до ужина Анна целиком проводит с Карлом; в свободное от занятий время каждый из них может заниматься своими делами, но так, чтобы быть на виду друг у друга;

- время после ужина и до половины одиннадцатого Анна может заниматься своими “тайными делами” в комнате-по-требованию (девушка буквально выпросила себе это право, т.к., по ее словам, для нее это очень важно, но она не хочет заниматься этим в гостиной или в пустом классе, где ее легко может кто-нибудь обнаружить), после чего Карл встречает ее на первом этаже Западной башни, и они вместе возвращаются в гостиную Слизерина;

- утро субботы, от завтрака до обеда, Анна проводит с Карлом вне зависимости от того, чем именно они будут заниматься — учить уроки на следующую неделю или гулять на свежем воздухе (как заметил Шенбрюнн с шутливо-покровительственными интонациями в голосе, если фрейлейн Кайнер не будет выходить на улицу, то скоро совсем превратится в тень), и утро воскресенья, если к тому времени не будут подготовлены все домашние задания;

- выходные дни, время от обеда до ужина, а также после ужина и до отбоя Анна может вновь провести в комнате-по-требованию с тем лишь условием, что она должна заранее предупредить его об этом, чтобы он ее встретил внизу.

После этого Шенбрюнн проводил Лапину до комнаты-по-требованию и воочию увидел, как работает это чуда магической мысли, обнаружив заодно, что он оказался почти прав в своих догадках относительно необходимости акта воли для открытия комнаты. К удивлению парня, это оказался всего лишь большой зал с высоким потолком, подпираемым восьмигранными колоннами. В центре комнаты стояли стул и широкий письменный стол с закрепленной на нем книжной полкой. Ничего примечательного. Однако девушка не позволила ему задержаться в своих владениях дольше положено, настояв на том, чтобы он оставил ее одну, и что здесь Малфой, Бранау и Паркинсон точно не доберутся до нее, если, конечно, не будут знать заранее, куда им надо попасть. При этом она совершенно не задумывалась о том, что Карла могут в положительном смысле заинтересовать ее исследования, и что он может ей помочь хотя бы в тех же нумерологических вычислениях, или что он может знать какие-нибудь еще фундаментальные магические законы, кроме тех, что придумали господа Гамп и Голпаготта

Конец ретроспективы.

Незадолго до ужина, как уже было оговорено ранее, Карл Шенбрюнн направился к Западной башне, чтобы встретить там Анну. За имевшееся у него в запасе он успел доделать оставшиеся домашние задания и навестить своего друга Лотара Визерхоффа. Всегда бодрый и жизнерадостный Лотар выглядел теперь уставшим и измотанным — с неугомонными гриффинлорцами не было никакого покоя — в отсутствие Уизли и Грейнджер за компанию с Поттером он должен был выполнять обязанности старост на факультете Гриффиндор, к которым решил подойти со всей присущей ему ответственностью, упорством и энтузиазмом.

Но если за Лотара можно было порадоваться, что он уже достиг определенных успехов в своем нелегком труде по перевоспитанию львиного факультета, то местная библиотека его премного разочаровала. Ее ресурсов вполне хватало, чтобы выполнять домашние задания в течение года и готовиться к годовым экзаменам, но в ней с большим трудом можно было отыскать литературу, освещающую различные магические науки на более глубоком фундаментальном и прикладном уровнях, не говоря уже о научной периодике, такой как, например, “Трансфигурация сегодня” или “Журнал Международного Общества Зельеваров”. При этом в библиотеке лучшей в Европе школе чародейства и волшебства, за исключением глупой беллетристики в исполнении Гилдероя Локхарта и Риты Скитер, а также биографий министров магии, начиная с 1689 года, практически полностью отсутствовала художественная литература или вообще хоть как-то служащая к общему развитию личности. Теперь было понятно, почему здесь так мало студентов — далеко не каждому интересно читать лишь одни учебники, как это делает Грейнджер.

В таком удрученном настроении, которое впрочем, никак не сказывалось на его лице, Карл подошел к лестнице, ведущей на вершину Западной башни. Было уже без четверти семь, и Анна уже должна была спуститься вниз, но, к одновременно раздражению и беспокойству Шенбрюнна, она до сих пор не соизволила это сделать: не было слышно даже приближающихся шагов, как если бы она спускалась с лестницы. Мерзкий противный внутренний голос нашептывал, чтобы он ушел и не ждал ее, ибо ей плевать на окружающих, и что ей нет до него никакого дела, однако парень тут же оградился от него окклюментивным внутренним блоком: ему не хотелось заранее думать плохо о Кайнер. Скорее всего, она просто зачиталась или с головой погрузилась в свои исследования, что просто потеряла ход времени, а где-то на краю сознания грыз червячок сомнения: а вдруг с ней что-нибудь случилось, и виноват в этом снова ты — потому что тебя снова не было рядом, потому что ты опять уступил ей. Если еще вчера Карл осуждал Поттера за то, что тот позволяет своей девушке командовать собой, то теперь с неприятным чувством в душе осознал вдруг, что сам находится в подобной ситуации. Еще пять минут, и, если она не появится, он сам идет за ней.

- *Homines revelo!* — мысленно произнес Карл, направив палочку вверх, когда положенные пять минут уже истекли, и на скорый приход Кайнер даже не было намека.

К его удивлению, он услышал характерный свист, служащий сигналом обнаружения человека в радиусе действия заклинания, но не сверху, а у себя за спиной.

- Желаю здравствовать, Карл, — сказал подошедший сзади Фольквардссон, поправив висевшую на плече сумку с книгами.

- Как и тебе, Ассбьорн, — Шенбрюнну так и не удалось скрыть удивление при виде равенкловца, ибо не особо рассчитывал на его помощь.

Оба юноши понимающе переглянулись и пошли вверх по лестнице. По дороге Карл рассказал Ассбьорну о заключенной между ним и Кайнер договоренности, в ответ на что последний лишь сухо кивнул не выразив никаких эмоций. Чувства его к Анне не ослабели за неимением отдачи, но стали более сдержанными, осмысленными. Он просто осознал, что пока еще слишком мало знает Анну Кайнер, как и она его, и потому было логично предположить, что она вряд ли станет доверять едва знакомому человеку, как и то, что все его недавние попытки пробиться сквозь глухую стену ненависти, которой она себя окружила, были заранее обречены на провал. Анна Кайнер производила впечатление человека, не доверяющего другим людям, привыкшего действовать самостоятельно — это было заметно еще тогда, когда она нормально общалась с ним и с Карлом, но не сильно бросалось в глаза. Она не любила, когда ей носили сумку. В отличие от большинства других девушек, не обделенных вниманием парней, она никогда не намекала на то, чтобы для нее что-нибудь сделали. Она смущалась и не любила, когда ей делали комплементы или когда о ней говорили именно как о девушке, а не как о человеке вообще — это было заметно по тому, как расцветшая, было, улыбка резко сменялась каменной маской. На многие вещи у нее было собственное аргументированное мнение, она ни к кому не подлизывалась и не пыталась подольститься или использовать традиционные женские приемы, чтобы заполучить одобрение и расположение. Ее нельзя было назвать просто украшением их мужской компании или гостиной Слизерина, к примеру, — в разговорах она прямо намекала на то, чтобы в ней видели личность, наделенную определенными способностями, и намеренную всего добиться своим трудом, а не просто красивую оболочку, ибо, как заметила сама Анна, красота — вещь приходящая. Была также еще одна вещь, которая показалась Ассбьорну немного странной, — боязнь удовольствий: было заметно, что девушке нравится нравиться, чувствовать себя желанной, принимать похвалы, за реально существующие, кстати, достоинства и успехи, но все эти ощущения она рубила буквально на корню. Она пыталась казаться сильной, независимой, достойной их круга (ибо у аристократов принято скрывать свои эмоции и истинные чувства)? Единственным исключением был вчерашний вечер, когда она дала ему надежду и тут же забрала ее с собой.

Кроме того, неожиданно для себя понял Фольквардссон, еще раз прокрутив у себя в голове воспоминания за последние дни, фрекен Кайнер определенно есть, что скрывать от окружающих. В частности, она не любила рассказывать о себе и своей жизни до Хогвартса, и делала это только тогда, когда ее прямо просили об этом, и в то же время внимательно слушала, когда о себе рассказывали другие студенты, особенно Шенбрюнн, будто надеялась узнать из этого что-то полезное для себя. Кроме того, все ее воспоминания о прошлом казались слишком блеклыми и безэмоциональными, будто специально, но не совсем умело придуманными или же имевшими место в далеком прошлом, когда от мыслеобраза остаются лишь смутные картинки и ассоциации, и содержали ряд нестыковок, из чего следовало, что:

- 1), Анна Кайнер практически незнакома с реалиями магической Германии (о которых Ассбьорн знал благодаря Карлу, а также немецким студентам, обучавшимся в Дурмстранге), и, следовательно, скорее всего, не немка.

- 2) Она, скорее всего, занизила свой возраст латентности и стала ведьмой сравнительно недавно — в противном случае она могла бы или перейти на обучение в магическую школу, или же посещать ее параллельно с маггловской, если бы отставание от сверстников оказалось слишком серьезным. Мотивирован данный ход, вероятно, тем, что она не хотела бы, чтобы над ней надсмехались преподаватели и другие студенты, если уже один факт латентности и продолжительной жизни среди магглов вызывал сомнения в ее знаниях и умениях.

- 3) Она, вероятно, старше всех своих однокурсников здесь, в Хогвартсе. Во всяком случае, это предположение согласуется и с достаточно поздним возрастом проявления магических способностей, и с тем, что она уже окончила маггловскую школу, и с тем, что ее суждения отличались зрелостью и рациональностью — не подстать девушкам семнадцати-восемнадцати лет.

- 4) Следовательноона могла какое-то время проучиться в университете — это если предположить, что между окончанием средней маггловской школы и поступлением в Хогвартс прошло какое-то время; данная гипотеза согласуется как с ее общим уровнем мышления, наблюдаемым на практике и схожим с таковым у хорошо знакомых ему (Ассбьорну Фольквардссону) ученых личностей, а также обширными познаниями по химии в целом и специальными знаниями в отдельных ее областях.

- 5) если учесть повышенное внимание к ней господина директора, то ее стремление скрыть о себе как можно больше информации является вполне обоснованным; другой вопрос, Анна узнала о том, что представляет собой Альбус Дамблдор на самом деле.

- 6) Однозначно настоящим человеком из ее прошлого является “Гюнтер Штольц”: во всяком случае, образы о нем самые яркие и четкие, следовательно, Анна в последний раз общалась с ним не так давно. Кроме того, “Гюнтер Штольц” должен являться опытным магом, желательно, темным, и зельеваром в одном лице: без постоянной практики и сильного наставника она вряд ли смогла достигнуть за относительно короткий срок того уровня мастерства в зельях и заклинаниях, которым владеет сейчас. “Гюнтер Штольц” определенно является выпускником Хогвартса, иначе вряд ли бы он стал советовать Анне отправиться на учебу именно сюда, а не в Дурмстранг, например. Также он, скорее всего, не немец, как и сама Анна — это следует из нестыковок в ее рассказах. И Фольквардссон знал, как минимум, одного человека, который прекрасно подходил под это описание, но предположение это настолько ему не понравилось, что он решил присвоить ему пока низкую вероятность и отложить до того момента, пока не накопиться больше сведений.

Казалось, это всего лишь мелочи, которые улавливаешь краем сознания, но на которые поначалу не обращаешь внимания, но которые, словно мозаика, выстраиваются в цельную и стройную картину. С глаз упали шоры, а там, где была таинственность, оказались лишь пустота и неизвестность. Он полюбил девушку с тяжелым депрессивным характером и, скорее всего, старше его, прошлое которой покрыто мраком. Она не хочет вспоминать о нем — пусть: она может начать новую жизнь в окружении новых людей, только для этого ей нужно измениться самой, и он поможет ей в этом. Он сделает ее счастливой. Потому что любит ее настоящей, такой, какая она есть, невзирая на прошлое, потому что она есть…

* * *


… Итак, измеряем последний параметр и готово. Лапина переписала к себе в тетрадь очередную цифру и устало потянулась в кресле. Толстая тетрадка в клеточку, купленная во “Флориш и Блоттс” (одно было одно из немногих достижений, которые маги переняли у магглов), была исписана уже больше, чем наполовину, и пестрела всевозможными расчетами, таблицами, графиками и схемами. На столе, помимо закрытого пока ноутбука, громоздились также амперметр, вольтметр, катушка индукции и конденсатор, объединенные в одну цепь. Рядом лежали раскрытые на разных страницах учебники по физике. Перепроверив еще раз составленные ею формулы, девушка решилась на эксперимент. Отработала движения палочкой, чтобы они были точные и плавные, а не дерганые. Выучила придуманное ею же заклинание, повторяя про себя значение каждого действия и направляя силу сознания на осуществление результата. Синхронизировала. Выдохнула — вроде получилось. Теперь в добрый путь. Открыла ноутбук и совершила над ним несколько сложных пассов волшебной палочкой, повторив шепотом заклинание, сакцентировав сознание на цели и значении совершаемых ею действий, после чего коснулась палочкой гнезда, в которое вставлялся кабель для подключения к электросети. Компьютер и палочка тут же засияли холодным бледно-голубым свечением, которое переходило в ажурный витиеватый контур, растворявшийся концами в воздухе. Выждав еще с минуту после того, как свечение погасло, Анна включила ноутбук — о чудо! Работает! Загрузилась старая добрая “Windows XP”. Все программы на месте, данные — вроде бы тоже, все устройства работают хорошо. Аккумулятор показывает “100% (время ∞)”. Неплохо. Закрыла, прочитала отменяющее заклинание, вновь коснувшись палочкой гнезда. Теперь попробуем с переменным током — при его использовании потребляется меньшая мощность, т.к. площадь, захватываемая кривой (I0cos(wt))^2*R, меньше, чем просто I^2*R, что определяется соответствующим интегралом по времени. Пусть данная задача не очень актуальна в пределах Хогвартса, зато актуальна в тех местах, где источник магического поля либо слабый, либо имеет конечную емкость.

Помучавшись еще больше часа с выводом и подгонкой формулы для преобразования энергии магического поля в переменный ток — благо, все необходимые параметры были уже заранее рассчитаны, Лапина смогла, наконец-то, добиться удовлетворительных результатов — во всяком случае, модельная электрическая цепь не сгорела, не задымилась, не взорвалась, в общем, работала вполне исправно на заданной частоте. Компьютер тоже вредничать не стал и радостно замигал зелеными лампочками, показывая, что он работает, а операционная система выдала приветствие, после чего показала рабочий стол. Снова проверила диспетчер устройств, системные папки и данные — все было на месте и исправно работало.

Так… — подумала девушка, снова задумчиво посмотрев в потолок, подперев голову. Подскакивавшая между пальцами перьевая ручка в хаотическом порядке расставляла на бумаге черные точки, ограничиваясь при этом радиусом произвольно и бессознательно выбранной дельта-окрестности. — … При наличии постоянного высокого магического фона, как в Хогвартсе, достаточно использовать более простое заклинание для постоянного тока. Преобразование по правилам переменного тока выгодно использовать при низкой емкости либо скорости подвода магической энергии. Соответственно, нужно разработать заклинание, которое позволяло бы автоматически переводить потребление энергии с одного закона на другой при некотором пороговом значении источника, которое можно задать, например, путем пересечения функции падения магического фона в зависимости от расстояния (для определенности примем ее за гауссовскую, которой описывается большинство распределений в обычном мире) с защитной сферой. А здесь для расчета нам уже и компьютерные математические программы пригодятся. Расстояния нам известны из “Истории Хогвартса”. Потенциал можно посчитать по уравнению Кулона, главное только, чтобы он раза в три, а то и в пять был больше ее собственного — в противном случае электронные приборы могут нормально функционировать без всяких дополнительных преобразований. Теперь самое сложное: составить закон, объединяющий два предыдущих и задающий условия их функционирования. В этот момент Лапина сильно пожалела, что не попросила у Карла его учебник по нумерологии — по его словам, сия кавайная книжка содержала таблицы аддитивностей и прочие плюшки, которое нужно учитывать при составлении нумерологических формул. Едва она успела подумать об этом, как перед ней появилось самое последнее издание “Теоретической и прикладной нумерологии”. На немецком. И теперь, листая страницы в поисках нужной темы и прочитывая текст через два слова — чтобы быстрее было, Анна мысленно ругалась и кусала себе локти, еще больше жалея о том, что не додумалась прочитать эту книгу ранее — ведь она могла бы сэкономить немало времени как на расчетах, ибо большинство формул, которые так долго и упорно рожал ее воспаленный мозг, были выведены задолго до нее именитыми и не очень учеными, так и на проведении самих экспериментов. Ага, объединение в одну формулу двух и более сложных функций осуществляется по правилам булевой алгебры и математической логики. Понятно, задаем пороговое условие для значения магического потенциала и с помощью нужных операторов определяем выбор одного из двух типов преобразования...

Эврика! Работает! Девушка разве что не плясала вокруг своего ноутбука, радуясь полученным результатам. Однако, быстро сообразив, что в ее возрасте нежелательно выражать эмоции подобным образом и вспомнив, что работы еще непочатый край — ведь у нее кроме заклинаний, трансфигурации (частично) и зельеварения (частично), не выучено больше никаких уроков на следующую неделю. А ведь в понедельник будет еще и гербология, в которой она полный ноль (но для приличия нужно будет хотя бы почитать учебник), древние руны, за перевод для которых она даже не бралась. Но вначале нужно будет закончить с ноутбуком — Карл его уже видел, и потому нужно сделать так, чтобы его содержимое не вызвало лишних вопросов.

Провозившись со своим другом из пластика, металла и кремния еще какое-то время, Анна: 1) поставила на него длинный пароль на латыни; 2) перепрятала подальше те паки и файлы, которые, по ее мнению, не пригодятся в ближайшем будущем, и переименовала нужные, изменив их структуру, а то будет нехорошо, если кто-то любопытный в папке “My Documents” найдет папку “Dissertation” или, еще хуже, “Ботанизм”. А вот “Numerologie” (2) или “Tränkebrauen” (3) — другое дело; 3) с трудом, но изменила раскладку, а вот про комбинацию клавиш “Alt + Shift” придется надолго забыть; 4) свела кириллицу с клавиатуры, воспользовавшись весьма кстати появившимся ацетоном. Английский язык операционной системы вопросов вызвать не должен, ибо сейчас на нем говорят почти все.

Покончив с этим, девушка устало потянулась в кресле. Она не заметила, как быстро пролетело время, зато поработала определенно много и плодотворно. Скоро за ней должен прийти Карл, так что пора собираться, чем она и занялась. Исчезли книги и книжная полка, а также кресло — магия комнаты, очевидно, работала таким образом, что из нее нельзя было выносить предметы, которые она сама создала, и оставляла только то, что было необходимо в данный момент. А жаль. Анна еще раз заглянула к себе в записи — плод ее многочасовых трудов (а ведь по общим меркам она добилась результата очень быстро; с другой стороны, у нее был практически мгновенный доступ к нужной ей информации). Генерация электрического тока из магической энергии — уж очень ей хотелось это увидеть. Что это будет — простой сноп искр или направленный поток электронов? В любом случае, это не должно занять много времени. Глубокий вдох — начинаем движение палочкой, параллельно мысленно произносим слова. Правильно: вначале происходит накопление, затем генерация. Не учла новоявленная составительница заклинания только одного: электроприборы поглощали энергии столько, столько нужно, поскольку ее значение было задано заранее. Человек же, не без ущерба для себя, может пропустить гораздо большее количество энергии. Вот уже дрожит рука, держащая палочку, но продолжает упорно, пусть уже неровно вести контур дальше, пальцы неприятно покалывают, будто в них по очереди, раз за разом впивается множество горячих иголок, по телу проходят быстрые импульсы, заставляющие то и дело вздрагивать, кровь вперемешку с адреналином стучит в висках, и только лишь пока еще держащееся на плаву сознание направляет действие заклинания в нужное русло. Воздух вокруг стал более плотным, переливаясь серебристыми бликами, напряженность ощущалась в нем уже физически, он будто находил волнами… Последний взмах палочкой, и с ее конца срывается уже небольшая, но настоящая молния, вполне предсказуемо последовавший затем удар грома, и девушку отбросило ударной волной на пару метров назад. Вылетевшая из рук палочка медленно описывает дугу, чертя за собой тонкий золотистый контур, тем самым как бы преграждая дальнейший путь молниям, которые, как по цепной реакции, стали возникать одна из другой, все мельче, но чаще, после чего все погрузилось во тьму…

1) (лат.) Замерзни!

2) (нем.) Нумерология.

3) (нем.) Зельеварение.


Сообщение отредактировал PPh3 - Суббота, 27.10.2012, 20:57
 
PPh3Дата: Суббота, 10.09.2011, 13:34 | Сообщение # 63
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Лапина не знала, сколько времени прошло прежде, чем она очнулась, но когда сие произошло, то она поняла, что: во-первых, жива; во-вторых, она по-прежнему находится в комнате-по-требованию; в-третьих, она лежит на диване; и в-четвертых, она не одна. На пуфике у дивана сидел Фольквардссон и массировал ей ладони — в чем заключался принцип сего действа, она не понимала, но неприятная дрожь и слабость во всем теле постепенно проходили. Тут же стоял небольшой столик со склянками из-под зелий. В кресле неподалеку сидел Шенбрюнн — как и Фольквардссон, без мантии, галстук расслаблен, рукава закатаны до локтей. Видимо, поймав взгляд своего товарища, он встал с кресла и подошел к изголовью, поменял компресс на лбу у девушки.

- Как вы себя чувствуете, фрейлейн Кайнер? — спросил Карл, поменяв травяной компресс на лбу у девушки, в голосе его чувствовалось заметное беспокойство.

- Мм… нормально… — немного помедлив, ответила Лапина.

Сознание окончательно прояснилось, все тела были на месте, а мелкая дрожь в теле, хоть и раздражала, но не причиняла больших неудобств, ее вполне можно было терпеть.

– А разве что-то должно было случиться? — добавила она вполне будничным тоном.

Сидевший рядом Ассбьорн резко поднял голову и отодвинулся, будто она сказала что-то оскорбительное. А Карл… Анна буквально почувствовала исходящую от него волну гнева и раздражения, а для того, чтобы вывести из себя вежливо-холодного и невозмутимого Карла Шенбрюнна, нужно было очень хорошо постараться.

- Вы чуть не умерли. И если вы по-прежнему полагаете, что ваша жизнь здесь никому не дорога, то вы глубоко ошибаетесь!

Он говорил тихо, почти шепотом, но слова его, в которых еще чувствовался гнев, проникали словно в самое сердце и обжигали ледяным огнем. Ты не права, ты, несчастная эгоистка, всегда думаешь только о себе. Ты закрылась ото всех в своем маленьком мирке, отделившись от внешнего мира, и думаешь, что все замечательно. Тебе наплевать на себя, но еще больше тебе наплевать на других.

- Вы можете без вреда для себя направить магическую энергию на некий предмет, применив к нему Закон преобразования, но вы не можете точно также провести преобразование волшебной палочкой, выпустив измененную энергию обратно, в исходную среду, обладающую бесконечной емкостью. Точно так же вы могли бы стать во время грозы под одинокое дерево!

Фольквардссон же за все это время не проронил ни слова, но выражение его лица было красноречивее всяких слов. Сейчас он являл собой того грозного дурмстранговца, которого следует бояться, и с которым лучше не спорить. Не было уже в его взгляде ни следа былой улыбки, ни нежности и теплоты, которыми он неизменно одаривал ее ранее (и которые, если честно признаться самой себе, ей были очень приятны, ибо Анна Лапина, несмотря на все свои установки, имела в себе желание нравиться противоположному полу), но лишь мрак и пустота, немой укор. За что ты так поступаешь со мной и с собой? За что?

Однако рационализм и самость вновь взяли верх над совестью, и, неуклюже поднявшись с дивана, девушка встала с дивана и заявила, что раз она жива, то, значит, беспокоиться не о чем, и что вообще им следует пойти на ужин, если он еще, конечно не закончился. Парней смутила подобная смена настроения и несколько неадекватная реакция на происходящее, но они ничего не стали ей говорить: пусть остается при своем мнении, если ей от этого легче.

В Большой Зал пришли все вместе, когда ужин подходил к концу, и заняли свои традиционные места. За столами вновь пошли шепотки. Как и предполагала Лапина, слизеринцы, увидев Карла с ней вместе, демонстративно отсели подальше и отвернулись, всем своим видом показывая презрение к магглофилам. Малфой и Бранау, ровно как и сам декан Слизерина, куда-то исчезли (и Анна даже догадывалась, куда именно), так что змеиный факультет снова остался целиком и полностью на попечении Пэнси Паркинсон, которая явно не справлялась в одиночку с обязанностям старосты и устраивала истерики по каждому поводу, будь то опоздавшие на ужин студенты или первокурсник, перепутавший чайную и десертную ложки.

Дамблдор в очередной раз развлекал себя тем, что ненавязчиво легилиментировал сидевших в зале учеников, и как-то странно нахмурился, добравшись головы Анны Кайнер. Он больше не пробивал блок и не вытягивал мыслеобразы, как делал это в прошлый раз, но лишь слегка коснулся сознания и пошел дальше, но девушку насторожила подобная смена настроения у директора — ведь раньше он, напротив, довольно ухмылялся, стоило ему считать ее поверхностные эмоции, и удовлетворение его было тем больше, чем отвратительнее она себя чувствовала, чем меньше в ней было желание жить. Но сейчас рядом с ней сидел Карл. Может быть, в нем дело? Только сейчас, мысленно представив ситуацию, что она вдруг оказалась бы в Хогвартсе совсем одна, без каких-никаких друзей и декана (о том, что могло случиться с профессором зельеварения на очередной оргии у Лорда, она упорно старалась не думать), Лапина поняла, как много значат для нее эти люди. Профессор Снейп, язвительный, грозный и нелюдимый, но очень сильный и ответственный, ее наставник и спаситель, которому она обязана своей жизнью, знаниями и опытом, ее гарант в магическом мире. Карл и Ассбьорн… они как бы тянули ее наверх из того болота, в которое она ввергла сама себя, оказавшись предоставленной самой себе, и додавали ей то, чего не мог (или не хотел) дать Снейп — то, что постигается не многочасовым сидением в библиотеке, не скрупулезными исследованиями в лаборатории, не изнурительными тренировками, но самой жизнью — дружбу, общение.

* * *


Последующий день в какой-то степени можно было назвать малой оттепелью после долгой зимы. Сразу после завтрака Лапина отправилась к озеру вместе с Шенбрюнном, Фольквардссоном и Миллер. Ярко светило, но не припекало солнце, весело пели птицы, радуясь утру, а слабый ветерок гнал по небу ленивые кучевые облака. Элиза, радостно улыбаясь, гуляла по склону холма, срывая осенние травы и листья и вплетая их в венок, а солнце весело играло в ее золотых кудрях. Она сама была, как маленькое солнце, изливая свою доброту, счастье и жизнелюбие на всех, кто находился рядом с ней, так что заставила улыбнуться даже хмурого и грозного Фольквардссона. Сам же Фольквардссон вместе с Шенбрюнном ходили следом за юной фрейлейн Миллер, которая иногда присоединялась к их разговору, но чаще просто слушала, и обсуждали какую-то статью из журнала зельеварения, периодически кидая взгляды на сидевшую под деревом Анну, работавшую над переводом по рунам.

Что касается самой Анны, то ее такое положение вещей вполне устраивало: они разрешили ей находиться в их компании, но предоставили возможность самой выбрать, когда ей лучше влиться в их коллектив. Они не навязывались ей и не задавали ей глупых вопросов, не пытались развлечь, а просто позволили быть такой, какая она есть, и за это она была им благодарна. Лапина не ревновала и не завидовала им, хотя от нее не укрылось, с какой нежностью и теплотой, и легкой грустью одновременно, но без тени вожделения смотрел на Лизу Карл, что наводило на мысли о его возможных чувствах к ней. Да и на Ассбьорна она действовала тоже самым положительным образом. Впрочем, размышляла Анна, с такой доброй и, определенно, бескорыстной девушкой, как Лиза Миллер, был бы счастлив любой. А она, Анна Лапина…

Девушка посмотрела на искрящееся бликами озеро, отражавшее стоявшие вокруг горы, поросшие хвойным лесом. Она сама виновата во всем случившемся, и ей нет смысла рассчитывать на какие-либо поблажки. И дело было даже не в том вовсе, что она попыталась весьма радикальным образом отдалить от себя единственных людей в этом новом для нее мире, готовых терпеть ее такой, какая она есть (ибо, как выяснилось, они отдаляться от нее они вовсе не желали), а в ее изначальном выборе — ведь это она сама согласилась на уговоры шефа и отправилась на эту долбаную стажировку в Лондон, вместо того, чтобы, как обычно поехать домой. И потому все сложившиеся обстоятельства вместе взятые — это своеобразное наказание за ее нежелание лишний раз увидеться с родными и исполнить свой женский долг (хотя она не считала себя готовой к последнему и в будущей семейной жизни минусов видела гораздо больше, чем плюсов). Подумаешь, всего полтора-два месяца побыть дома — ну почитают мама с бабушкой нотации, посетуют, что единственная дочка и внучка не хочет выходить замуж и рожать деточек на радость старикам — а ведь время-то уже уходит, — в худшем случае попытаются познакомить с очередным потенциальным женихом. Уж это можно было перетерпеть, чтобы потом вернуться в огромную загазованную Москву, которой она толком не видела, к своим колбам, автоклавам, хроматографам, масс-спектрометру, шефу и студентам разной степени тупости. Она считала себя виноватой, но не скучала по ним, ни теперь, ни раньше — просто не видела в этом смысла. Сейчас ей нужно было просто приспособиться к новым условиям, получить свой несчастный аттестат, чтобы устроиться на работу — и не важно, сколько ей придется выслушать по пути оскорблений или насмешек, и снова начать жить так же, как и раньше — тихо и серо, ни на что не рассчитывая и не срывая звезд с неба.

После обеда Лиза, попрощавшись с ребятами, ушла в Гриффиндорскую гостиную вместе с Лотаром Визерхоффом, ибо последнего начали осаждать неугомонные львята с просьбой помочь с зельеварением, в котором он разбирался, мягко говоря, не очень хорошо, и помощь фрейлейн Миллер, будущего специалиста по медицинским зельям, здесь была, как нельзя, кстати, а для самой девушки это был повод провести время вместе со своим женихом. Фольквардссон, не надеясь в ближайшем будущем на благосклонность Анны Кайнер, отправился вместе со своими одноклассниками в общежитие Равенкло, встретив на прощание лишь потухший мрачный взгляд зеленых глаз. Ни радость, ни ненависть, а только усталость, равнодушие и немного грусти. А Шенбрюнн и Лапина направились в Западную башню. Поначалу Анна пыталась усиленно отвязаться от Карла, ибо намеревалась продолжить перевод своей диссертации на английский — сколько времени она еще пробудет в прошлом, неизвестно, но назад, без выполненного для шефа задания лучше не возвращаться, — и даже собиралась дать магическую клятву, что не будет проводить никаких опасных экспериментов, однако Карл не позволил ей. К словам своей одноклассницы он отнесся весьма скептически, ибо вполне справедливо предположил, что большая часть ее аргументов просто взяты из воздуха. Кроме того, он чувствовал свою ответственность за нее и, после всего случившегося, твердо решил не оставлять больше одну, хоть для этого ему придется привязать ее к себе.

- Фрейлейн Кайнер, скажите, пожалуйста, а чем вам так не угодил Фольквардссон? За что вы его так ненавидите? — спросил Шенбрюнн самым будничным тоном, каким обычно ведут светские беседы “ни о чем”.

Сейчас они шли уже по длинной изломанной лестнице, опоясывающей изнутри Западную башню, насквозь пронизанную солнечными лучами, отчего создавалось впечатление невероятной легкости и уюта.

- Я не ненавижу его, — виновато ответила Анна, потупив взгляд и поправив на плече лямку от кейса с ноутбуком.

- И меня вы тоже не ненавидели, когда в весьма ультимативной форме попросили, чтобы я больше не разговаривал с вами? — голос парня приобрел твердость и строгость, как бы призывая ответить за свои действия.

Кивок в ответ.

- У вас весьма странные понятия о ненависти.

Молчание.

- Если вы не ненавидите ни меня, ни Фольквардссона, тогда почему вы так поступаете?

- А разве это имеет значение? — все также глядя в пол, ответила девушка, явно не готовая к подобному разговору.

- Да, имеет, — сказал Карл, остановившись и сложив руки на груди; сейчас выражение его лица было не холодно-вежливым, а строгим и карающим. — Вы небезразличны каждому из нас по разным причинам, но, заметил я, — синие глаза с прищуром посмотрели на девушку, — чем лучше мы к вам пытаемся относиться, тем большей ненавистью и неуважением вы нам отвечаете.

- Именно! — Лапина так и не рискнула посмотреть в лицо своему однокласснику, но пошла по лестнице дальше. — Чем хуже я буду реагировать на ваше внимание ко мне, тем быстрее вы поймете, что от меня бессмысленно ждать какой-либо благодарности в ответ! Меня нужно просто оставить в покое и не трогать!

- Оставить в покое и не трогать… вы хотите сказать, что взаимодействие с обществом нарушает ваше душевное равновесие? — с нотками скепсиса в голосе спросил Шенбрюнн, очевидно решив занять себя исследованием психологического феномена под названием “Анна Кайнер”.

- Связи могут исчезать также легко, как и появляются, и в этом для меня заключается нестабильность, — девушка подняла голову, направив взгляд в сторону расположенного на следующей лестничной площадке окна. — И в моем случае последнее неизбежно.

- Поясните, пожалуйста.

- Допустим, я дружу с кем-нибудь, но со временем этот человек мне надоедает без видимых на то причин до такой степени, что я просто не хочу его видеть, но то, что разговаривать с ним.

- Без видимых причин… значит, в реальности они все-таки существуют? На бессознательном уровне, например?

- Скорее всего. Или же обратный пример: перестают общаться со мной. Признаюсь честно, я не лучший человек, с кем можно общаться, и вы сами это видите, — Анна снова уставилась в пол. — Но все равно обидно.

- То есть вы просто не решаетесь строить отношения просто потому, что боитесь, что они все равно разрушатся вне зависимости от вашей воли и желания? — строго спросил Карл.

- Так было, есть и будет. Фольквардссон через время встретит другую девушку, которая, пусть и будет походить на меня внешне, но будет обладать при этом лучшими человеческими достоинствами. И вы, если б не были связаны поручением перед профессором Снейпом, уже успели бы найти себе новых друзей, — с некоторой грустью и безысходностью в голосе добавила она.

- А теперь послушайте меня, пожалуйста… — Шенбрюнн взял девушку за плечи и развернул к себе лицом, грозно посмотрев на нее сверху вниз. — Никогда. Не смейте. За меня. Решать. Надеюсь, вам понятно, что это значит?

- А за меня почти всегда решили, — почти прошипела Лапина, — особенно, что я подумаю. Ибо, чем ближе связь между людьми, тем меньше в ней рационального.

- Фрейлейн Кайнер, пожалуйста, не распространяйте не меня стереотипы, к которым вы привыкли в вашем ближайшем окружении, — не терпящим возражений тоном попросил Карл. — Вы сами знаете, почему мое требование к вам справедливо, — и отпустил девушку. — Мы находимся здесь и сейчас, и вы должны принять здешние правила, чтобы выжить.

- Hic et nunc, hic et nunc... Non hic et non nunc velociter erit... (4) — промычала Анна себе под нос, пройдя немного вперед.

- Подождите, пожалуйста. Что вы хотите этим сказать? — парню данные слова показались весьма странными, будто Кайнер знала что-то, что должно произойти в ближайшем будущем. — Что значит “будет не здесь и не сейчас”?

- О, всего лишь неисповедимые пути Господни, дороги судьбы — можете называть это как хотите, — с сарказмом произнесла Лапина; казалось, она готова вот-вот засмеяться в истерике.

- Хорошо, — примиряющим тоном сказал Карл, выставив ладони вперед, — что, по-вашему, должно произойти независимо от воли людской, но в результате чего мир, в котором мы находимся в данный момент, может кануть в небытие?

Теперь Кайнер окончательно зашлась в приступе истерического смеха и сползла по стене вниз, на ступеньки, а по щекам ее катились соленые слезы.

- Вот, выпейте… — Шенбрюнн присел на ступеньки рядом с Анной и дал ей успокоительное зелье, половину которого она едва не расплескала.

Какое-то время девушка еще тихо и истерично посмеивалась, уткнувшись парню в плечо, после чего подняла голову и, посмотрев в потолок, образованный следующим над ними лестничным пролетом, сказала со странной улыбкой на лице:

- Вы знаете, господин Шенбрюнн, я должна вам открыть один небольшой секрет… — и, получив в ответ взгляд от Карла, показывающий, что он весь внимание, продолжила: — Я здесь не по своей воле. Вернее, я по своей воле нахожусь в Британии, но не по своей — в магическом мире. Вы мне верите?

- Я подумаю над вашими словами и тогда сообщу свое мнение, — нейтральным голосом ответил Шенбрюнн. — А теперь я считаю нужным пойти дальше — если мне не изменяет память, то вы хотели заняться какой-то письменной работой, к которой приступили, будучи еще в маггловском мире, — и, получив ответный кивок, помог девушке подняться на ноги.

Он не знал, сумасшедшая Кайнер или нет, но ее поведение пугало его с каждым разом все больше. Очевидно, что в столь не стабильной для нее обстановке, как она сама ее оценивает, стали проявляться старые, вымещенные комплексы, которые вместе с ее текущими установками и стереотипами давали весьма конфликтную комбинацию. Если такими темпами пойдет и дальше, то Бранау (которого, кстати, как и Малфоя, и профессора Снейпа по-прежнему не было в школе) скоро некого будет убивать, как бы цинично это не звучало. В любом случае, ее не следует лишний раз нервировать и пока есть смысл поверить ей на слово.

- Хорошо, фрейлейн Кайнер, — заговорил Карл некоторое время спустя, когда они уже почти дошли до последнего этажа. — Допустим, я вам верю. Скажите тогда, пожалуйста, как именно вы попали в магический мир.

- Не знаю, — Анна отрицательно покачала головой. — Fatum. Obstaculorum coincidentia… (5) Больше я ничего не могу сказать.

- И как долго вы находитесь в магическом мире? — вновь спросил парень как бы между прочим.

- Уже два месяца, — вполне уверенно ответила Кайнер.

Понятно, значит, она, попав в магический мир два месяца назад, каким-то образом встретилась в профессором Снейпом, и он согласился обучить ее магии и порекомендовал Хогвартс. И не было никаких семи лет под руководством грозного Гюнтера Штольца. Но что же тогда было до этого? Она жила в маггловском мире, по каким-то причинам приехала в Англию — но относительно магического мира это мрак, небытие. Она здесь просто не существует, иначе знала бы и других магов, помимо профессора Снейпа (который по каким-то весьма странным причинам отсутствует в Хогвартсе) и училась бы в магической школе у себя в стране. И ей не пришлось бы врать. Впрочем, при подобных условиях любой человек почувствует себя “нестабильно”.

Молодой аристократ невольно проникся уважением к этой девушке, ибо она смогла за каких два месяца хотя бы частично освоить то, на что у многих ее нынешних однокурсников, даже из чистокровных семей, уходят годы. Ведь для этого нужно обладать и немалыми способностями, и упорством, стремлением достигать поставленные цели. А сейчас она в себе все это просто давит (если, конечно, не считать ее недавних экспериментов с преобразованием магических полей), будто боится вновь воспрять духом. Как ему показалось, он стал немного понимать ее, но только потому, что она сама пошла к нему навстречу и открыла часть правды. И, чтобы она ни говорила, выживет ли она в этом новом и страшном для нее мире, зависит теперь только от нее

- И вы теперь боитесь, что подобные обстоятельства могут повториться вновь? — вполне искренне поинтересовался Карл, когда они остановились у картины с троллями.

Девушка лишь грустно кивнула в ответ и, пройдясь три раза мимо картины, открыла комнату. Что касается Шенбюнна, то он очень быстро оценил очевидные преимущества сего места, так что ему не пришлось скучать, пока его одноклассница сидела за портативным компьютером, из которого исходило холодное бледно-голубое свечение, и стучала по клавишам. О такой библиотеке, какая появилась перед ним, он мог только мечтать.

* * *


К тому времени, как Лапина покончила с переводом (вернее, он ей просто надоел), прошло чуть больше трех часов. Девушка устало потянулась в кресле и захлопнула ноутбук, поймав на себе вопросительный взгляд одноклассника.

- Не хотите ли прогуляться, фрейлейн Кайнер? — предложил Шенбрюнн, оторвав взгляд от книги, заметив, что его одноклассница теперь не знает, чем себя занять.

Следует отметить, что до этого Карл Шенбрюнн проявил предельную тактичность и, хотя кидал изредка любопытные взгляды в сторону работавшей за компьютером Кайнер, ни разу не спросил у нее, что именно она делает, не просил показать монитор (как это нередко бывало, когда Анна приезжала домой), чтобы убедиться, что она не занимается ничем плохим, или потому что он, как ответственный за нее, должен быть в курсе всех ее дел. И за это она была ему очень благодарна.

- Воля — ваша, господин Шенбрюнн, — с нейтральным выражением лица ответила Анна, упаковав ноутбук обратно в кейс. — Кстати, отсюда ничего не получится вынести, — предупредила она, увидев, что Карл сделал в книге закладку и поставил ее на пустую полку.

- Ничего страшного. Если я правильно понял принцип работы этой комнаты, то, когда я приду сюда в следующий раз, я непременно найду эту книгу, заложенную на нужной странице. А теперь, пожалуйста, вашу руку, фрейлейн Кайнер.

- Боитесь, что сбегу, господин Шенбрюнн? — с лукавой улыбкой на устах спросила девушка, опершись о его руку.

- Именно, — с не менее лукавой улыбкой ответил парень и забрал у нее сумку.

Весь путь до Слизеринских подземелий они так и прошли вдвоем, заставив большую часть встреченных ими особ прекрасного пола с завистью посмотреть им вслед. Во владениях Салазара, как всегда было темно и сыро, с потолка местами капала вода, а факелы горели неровным, потрескивающим пламенем. Стояла тяжелая давящая тишина, а которой можно было расслышать слабые шорохи — как будто кто-то медленно крался вдоль стены. Шенбрюнн напрягся и, отпустив Лапину, выставил перед собой волшебную палочку, подозрительно озираясь по сторонам. Его маневр тут же повторила Анна, так что они стояли теперь спина к спине, держа перед собой волшебные палочки на расстоянии вытянутой руки. Чужое, враждебное присутствие ощущалось где-то совсем рядом — в подземных коридорах было полно темных стенных ниш и боковых проходов, в которых легко можно было спрятаться, как сделали это Анна с Карлом двумя днями ранее. Сердце быстро колотилось в груди, в кровь брызнул адреналин, а рука, крепко державшая волшебную палочку, подрагивала от страха. Где-то совсем рядом…

- *Destruo!* (6)

Шенбрюнн и Лапина едва успели отскочить в стороны: на том месте, где они только что стояли, произошел обвал, а сами они оказались в двух разных боковых коридорах, расходящихся лот основного под острым углом. Несколько факелов потухло, а с потолка до сих пор осыпалась каменная крошка, она же хрустела под ногами.

- *Lumen!*

Исходивший от палочки свет вырезал из мрака высокую бледную фигуру Генриха фон Бранау, с ненавистью смотрящего на свою очередную жертву, а с крепко зажатой в руке палочки вот-вот готово было сорваться очередное темномагическое проклятие.

- Не правда ли, удивительная встреча, фрейлейн Кайнер, — с заметным пренебрежением произнес Бранау своим хищным, сочащимся ядом голосом, а его прищуренные серые глаза исподлобья посмотрели на пытающуюся храбриться и посмевшую угрожать ему девчонку. — Я надеюсь, она запомнится вам надолго, до конца вашей недолгой жизни. И на вашего защитничка Шенбрюнна можете не надеяться — он вам здесь не поможет, злорадно добавил он так, что губы его искривились в подобие хищного оскала, а глаза приобрели маниакальный блеск. — Tormenta!

4) (лат.) Здесь и сейчас, здесь и сейчас… Скоро будет не здесь и не сейчас…

5) (лат.) Рок. Стечение обстоятельств.

6) (лат.) Разрушаю, уничтожаю. По действию аналогично заклинанию “Reducto”, только “Reducto” означает “восстанавливаю, уменьшаю, возвращаю в исходное состояние”.


Сообщение отредактировал PPh3 - Суббота, 27.10.2012, 20:59
 
PPh3Дата: Воскресенье, 18.09.2011, 02:27 | Сообщение # 64
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Глава 21. В темных подземельях…

- *… Lumen! *

Исходивший от палочки свет вырезал из мрака высокую бледную фигуру Генриха фон Бранау, с ненавистью смотрящего на свою очередную жертву, а с крепко зажатой в руке палочки вот-вот готово было сорваться очередное темномагическое проклятие.

- Не правда ли, удивительная встреча, фрейлейн Кайнер, - с заметным пренебрежением произнес Бранау своим хищным, сочащимся ядом голосом, а его прищуренные серые глаза исподлобья посмотрели на пытающуюся храбриться и посмевшую угрожать ему девчонку. – Я надеюсь, она запомнится вам надолго, до конца вашей недолгой жизни. И на вашего защитничка Шенбрюнна можете не надеяться – он вам здесь не поможет, злорадно добавил он так, что губы его искривились в подобие хищного оскала, а глаза приобрели маниакальный блеск. - Tormenta!

Девушка едва успела увернуться – на полу, там, где она только что стояла, образовалась приличных размеров выбоина с неровными краями. Пыточное заклятие… Если оно такое творит с камнями, то что же делает с человеком?
Про себя же Лапина подумала, что поговорка “Тяжело в учении – легко в бою” явно не про нее. Нет, профессор Снейп нисколько не щадил ее во время учебных дуэлей летом, но в поединках с ним не чувствовалось излишней ненависти и агрессии, во всяком случае, выходящей за пределы его типичного характера. От Бранау же исходили физически ощутимые флюиды ненависти и желания убить, стереть в порошок. Легилименция или у нее просто разыгралось воображение?

- Incendo! – это было одно из любимых занятий Генриха фон Бранау – смотреть, как жертва корчится в огне, и осознавать свое превосходство над ней.

- *Aquamenti!*

Мощная струя воды встретилась с не менее мощным огнем, вылетевшим из палочки немца, и испарилась – противоположные стихии нейтрализовали друг друга. В течение нескольких секунд дуэлянты стояли, как истуканы, с глупым выражением лица уставившись друг на друга: Бранау – потому что это его заклинание никто раньше не отбивал именно таким образом (магглы и слабые грязнокровки, естественно, ничего не могли ему сделать, а против сильных чистокровных волшебников, например, Визерхоффа, он не решался его применять); Лапина - потому что ее забавляло недоумение, нарисовавшееся на лице Генриха. В результате она потеряла выигранное ею небольшое преимущество во времени, которое можно было использовать, чтобы нанести удар со своей стороны.

- Seco! Seco! Caedo interius (1)! – громко произнес Бранау, сократив расстояние между ними.

- *Aer Contractum (2)!* – от первого режущего проклятия Анна легко увернулась, пригнувшись: ее невысокий рост в условиях дуэли давал такие немаловажные преимущества, как компактность и маневренность. – *Stupefac per fluidum (3)!* – второе, уже замедленное проклятие задело рукав мантии. – *Scutum (4)!*

Бранау не ожидал подобной вертлявости от магглы-самоучки. Почему она тупо не применит щит? – после памятной мини-дуэли в пятницу он хорошо запомнил, что Кайнер известны высшие щитовые чары. Вначале он решил, что девчонка экономит силы или просто не знает, какое заклинание произнести, но, стоило ему произнести еще раз “Seco”, как воздух вокруг стало более плотным, сгущенным, а выпущенные им заклинания замедлили свой ход, точно на их пути поставили толщу воды, что дало грязнокровке возможность выставить невербальный щит в самый последний момент. Рисковая девчонка…

Генрих ловко увернулся от посланного в него модифицированного Оглушителя, едва не попав под свое же, замедленное Кайнер проклятие.

- *Everto statum (5)! Seco! Thorax (6)!*

Вокруг дерущихся к тому времени образовалось уже немало разрушений: выбоины в полу и стенах; то тут, то там лежащие вывернутые камни, а с потолка вместе с пылью осыпалась каменная крошка.

- Aegis Palladis (7)! Scutum! Putulentia viscerum (8)!

Генрих также не остался в долгу, отразив посланные в него проклятия и послав для коллекции еще одно от себя, при этом его безмерно раздражал тот факт, что девчонка умеет пользоваться невербальными заклинаниями, которые он в свое время так и не смог осилить, чем весьма часто пользовался Шенбрюнн во время учебных поединков в их старой школе.
Анна же, в свою очередь, не могла не признать, что Бранау является опытным и сильным дуэлянтом. Его так дома научили, или же он успел поднатореть на шабашах у небезызвестного Лорда?

- Tormenta (9)!

Случилось то, о чем предупреждал ее Снейп во время одного из практических занятий по ТИ/ЗОТИ: замедлив заклинания противника и послав в его сторону ответные, она не успела выставить щит и теперь корчилась на холодном каменном полу, шипя от боли. Тело как будто изнутри поразили тысячи раскаленных иголок, и любое сознательное движение только усиливало боль. При этом, отметила про себя девушка, гораздо меньше, чем все остальное тело, заклинание поражало голову. Или же оно частично блокируется гемо-энцефалитным барьером?

- Ну что, грязнокровка, теперь ты готова просить о пощаде? – хищным голосом произнес Бранау, по-прежнему удерживая прицел на Кайнер; его забавлял сам факт того, что его жертва лежит сейчас на полу и дергается в конвульсиях, разве только что не кричит истошно, но это тоже легко можно будет исправить. – Отчего же ты молчишь, грязнокровка? – в потемневших зеленых глазах девчонки отчетливо читался страх, что не могло его не радовать. - Где твои манеры? Или ты не знаешь, что положено отвечать, когда к тебе обращаются лучшие? – и пнул ботинком под ребра для довершения воспитательного процесса.

Он уже снял “Tormenta”, но заклинание будет действовать еще долго, постепенно затухая. Кайнер все еще дрожала, но уже гораздо реже, лицо искажено гримасой боли, обескровленные губы вытянуты в прямую линию, на лбу бусинками высыпал холодный пот, а глаза смотрят со страхом и ненавистью. К девчонке, естественно не применяли до этого пыточных, иначе она не испытала бы столь болезненный шок. Впрочем, это не его проблемы: он хотел ей отомстить, так что пора бы завершить начатое.

Наступил на руку, которой она упиралась в пол и держала одновременно волшебную палочку. Девчонка стиснула от боли зубы, но не закричала, только наградила своим полным ненависти взглядом, но разве его, Генриха Бранау, должно это беспокоить? Подергалась и перестала, разжала пальцы – даже у грязнокровок и недочеловеков инстинкт самосохранения выше, чем инстинкт обладания властью. Приподняв носок своей туфли, вытащил из-под ее ладони палочку и поднес к глазам.

- Какая жалость, - проговорил Бранау глумливым голосом, с презрением посмотрев на лежавшую у его ног девушку. – Для любого уважающего себя волшебника потеря волшебной палочки есть великое горе и великий позор, ибо в палочке находится продолжение его сущности. – А что, спрашивается, палочка великих Блигаардов делала в руках грязнокровки? – как бы между прочим спросил он, внимательно изучая по-своему красивый и опасный артефакт, изготовленный не одну сотню лет назад мастером Хофнунгом из Бергена. – Только это останавливает меня от того, чтобы тут же не сломать ее. Но, фрейлейн Кайнер, сие чудесное орудие ожидает другой исход, не правда ли?.. – в серых глазах немца так и сияло торжество собственного превосходства, смешанного со злорадством.

Он ее убьет, убьет! Тут даже сильным легилиментом не нужно быть, чтобы почувствовать это. Ее же палочкой! И его набор смертельных проклятий точно не ограничится одной лишь “Авадой”.

Девушка неуклюже приподнялась на колени, опершись о локоть левой руки. Правая ужасно болела, а пальцы едва сгибались – не стоит удивляться, если там сломалась пара костей. Бранау, хоть и видел ее поползновения, но не обратил на них внимания, непоколебимо уверенный, в том, что грязнокровка без палочки, еще не отошедшая от шока после пыточного, не сможет ему принести ровно никакого вреда.

- Seco! – прошипела Лапина, сделав резкий выпад правой рукой и отчертив по косой вниз, вложив всю свою ненависть и жажду мести к Генриху фон Бранау.

- Черт! - Бранау, не ожидавший подобного отпора со стороны валявшейся у его ног девчонки, сам свалился на каменный пол, схватившись за распоротые лодыжки.

- Seco! – повторила Анна еще раз, уже громко, поднявшись на ноги, но еще не выпрямившись, и от ключицы к плечу Бранау потянулся кроваво-красный рубец. Что ж, как минимум, один комплект одежды у него уже испорчен.

- Expelle arma! – обе палочки вылетели из руки Генриха, едва он вознамерился произнести свое проклятие. – Accio baccam magicam meam (10)! Accio baccam magicam Henrici (11)! – и тут же послушно прилетели к Кайнер, злорадно ухмыльнувшейся обманутому врагу. Последействие “Tormenta” еще не прошло до конца, и оттого ее улыбка, в купе с огоньком ненависти и боли в глазах, казалась еще более зловещей и безумной.

Попробовала палочку Бранау, ибо сказано было в одной книге (какой именно, Лапина не помнила): “Победи врага его же оружием” А облом Бранау был бы еще большим, а месть – сладкой, если бы она сейчас прокляла его его же палочкой. Холод, леденящий стальной, опустошающий… Где-то из глубин души поднимаются затаенные пороки и страсти… неконтролируемая агрессия, ненависть, желание убивать, причинять боль – девушке стало не по себе от этих ощущений, как будто она успела прикоснуться к зловонной грязи и пропитаться ею. Душу сковал страх. Она не хочет этого, не хочет!.. “В палочке находится продолжение сущности волшебника”, - сказал парой минут ранее Бранау. Пожалуй, в этом он прав. Она ненавидит его, но не желает ему смерти.

Что же касается самого Генриха, стоявшего в это время на четвереньках, то он, хотя по-прежнему смотрел на нее с ненавистью и презрением, горя желанием сравнять ее с землей, чувствовал себя уже не так уверенно, как несколькими минутами ранее, и даже растерянно. Неужели такой сильный маг, наследник древнего чистокровного рода не владеет беспалочковой магией?

- *Stupefac!* - потерял сознание, отлетев на пару метров назад.

Лежачий Бранау – безвредный Бранау, - подумала про себя Лапина, снова осветив коридор волшебной палочкой. Проход основательно завалило камнями и землей, так что придется искать другой выход: оттаскивать все Левитирующими чарами будет слишком долго, а если использовать различные виды взрывных заклятий, то можно будет вызвать еще более сильный обвал. Как вариант, можно было воспользоваться элементальной магией, но Анна еще недостаточно поняла принцип действия заклинаний, черпающих энергию из земли, зато вынесла для себя, что этап магия обладает самой большой как разрушительной, так и созидающей силой, и ее сложнее всего взять под контроль, ибо для этого нужно слиться с древними божествами земли, которые у молодой начинающей ведьмы ассоциировались к кельтской богиней земли и плодородия Керидвен и германской богиней земли и мудрости – Эрдой, а непосредственным источником энергии могло служить все, что порождала земля: почва, камни, растения. Нет, так она, скорее, Хогвартс разрушит, чем вернет коридору его прежний вид.

Только сейчас Анна вспомнила о Карле – он остался в соседнем коридоре справа, который тоже наверняка засыпало. Все ли с ним в порядке? Жив ли он вообще? – во время поединка с Бранау об этом как-то некогда было думать. Нет, Лапина прекрасно могла обойтись без Шенбрюнна, вернее, она смогла бы вполне нормально обойтись без общения с ним, но вот сам факт его жизни был ей далеко небезразличен. К тому же, она чувствовала себя виноватой в том, что именно из-за нее Карл попал в переделку, из которой, неизвестно, сможет ли выбраться, и если да, то с какими потерями.

Пошатываясь, прошла по коридору, выкинув по пути палочку Бранау – от нее она чувствовала лишь едва сдерживаемую агрессию и омерзение – и та закатилась в заполненную водой щель. Чем дальше продвигалась девушка, тем более сыро и холодно становилось в подземельях, тем чаще капала вода с потолка или же стекала тонкими струйками по стенам из грубого неотесанного камня – по всей видимости, она оказалась в той части подземелий, что находится под озером. Девушка проглотила возникший в горле ком: одно сколько-нибудь мощное ударное заклинание, и владения Салазара Слизерина затопит ко всем поганым. Сейчас же ее основная задача – найти Карла, а не устраивать мысленные поединки с Бранау, который, хотелось бы думать, все еще лежит где-то там в бессознательном состоянии, и потому, не мешкая (насколько это было возможно в ее состоянии), Анна свернула в первый попавшийся проход, ведший направо.

* * *


… Шенбрюнн не знал, сколько прошло времени, но когда он пришел в себя, шум уже стих. Поднялся, осветив помещение волшебной палочкой. Проход полностью завалило, а с потолка продолжала кое-где ссыпаться каменная крошка. Чертов Бранау с его идиосинкразией на магглорожденных! Только ему могло прийти в голову избавиться от якобы недостойных подобным способом.

- *Homines revelo!*

Убедившись, что под завалами никого нет, парень пошел дальше по коридору, который спускался все ниже и ниже. Для начала нужно найти Анну, пока с ней ничего не случилось. Пока не случилось – у парня засосало под ложечкой: если она встретится с Бранау, то даже страшно предположить, кто из них выстоит в поединке и какой ценой, по крайней мере, набор ударных темномагических заклятий, которыми владеет последний, не стоит недооценивать. Род Бранау с давних времен был известен своей воинственностью и непримиримостью всевозможным общественным компромиссам, а также умением вести всевозможные политические интриги. В магической Германии не осталось ни одной чистокровной семьи, которая не успела бы так или иначе породниться с отпрысками древнего рода Бранау, что развязывало последним руки, ибо ни один волшебник в здравом уме не восстанет на своего брата по крови. Собственно, только благодаря наличию кровных уз со многими чиновниками из Министерства магии Генрих был до сих пор на свободе и не лишен палочки, а его род мало пострадал во время массовых арестов, учиненных вскоре после окончания Второй мировой войны, даже несмотря на весьма активное содействие деятельности Гриндевальда. С другой стороны, после этой же войны законодательство, как магическое, так и маггловское, претерпело немало изменений в различных своих областях, и семья Бранау уже не могла претворять в жизнь свои политические взгляды хотя бы уже на практике. Сейчас же они находились в Британии, где шовинизм чистокровных de-facto являлся нормой жизни, а все законодательство (как об этом можно было судить из статей “Ежедневного пророка” и истории данной страны, особенно за XX век) было основано в основном на интересах той или иной партии, с которой в данный момент было выгодно сотрудничать министру, и где у таких людей, как Генрих фон Бранау или некий Темный Лорд, были все шансы претворить в жизнь свои идеи, сумасшедшие и жестокие одновременно. Это было очевидно хотя бы потому, как проводилось, или, вернее, не проводилось тогда расследование по делу Голдстейна – инцидент замяли, а парень просто отлежался в Больничном крыле. А сам Энтони, когда они с Лизой, Лотаром и Ассбьорном приходили навестить его, рассказал, что ему было велено не распространяться о происшедшем и тем более не говорить об этом родителям – для их же блага. Энтони Голдстейн хочет окончить Хогвартс, ведь так? Уж очень явно проступал в этих словах Гриндевальдовский мотив “Ради общего блага”. И в Хогвартсе был только один человек, для которого мифическое всеобщее благо было превыше всего.

Карл свернул пару раз налево – коридор, по которому он шел изначально, сильно отклонялся вправо, заставив его прилично отдалиться от места предполагаемого местонахождения Анны Кайнер. Факелы уже почти нигде не горели, при этом заметно похолодало, а с потолка начала капать вода. Сейчас владения Салазара Слизерина напоминали уже не столько мрачные чертоги какого-нибудь древнего замка, а заброшенную шахту или пещеру, обросшую сталактитами, сталагмитами и прочими нерукотворными изваяниями, состоящими из карбоната кальция, что определенным образом затрудняло путь. Где-то вдалеке послышался шорох подошв о камни, как будто кто-то шел мелкой неровной поступью. Остановился, прислушался: шаги приближались. Пошел навстречу, держа волшебную палочку наизготовку.

Карл Шенбрюнн не считал себя очень сильным ментальным магом, во всяком случае, настолько сильным, как Альбус Дамблдор, который, как известно, был способен на расстоянии даже несколько десятков метров проникать в чужое сознание. Карл этого не умел, и ему это было не нужно, зато почувствовать чужое сознание на расстоянии нескольких метров путем встречного ментального потока было вполне ему по силам. Минуту спустя получил отклик в виде ответного “прощупывания” его собственного сознания. Изнутри начало подниматься что-то радостное и теплое.

- *Механизм электрофильного замещения в ароматическом кольце*, - услышал он у себя в голове.

- *В кислой среде генерируется электрофильная частица, которая образует вначале сигма-, затем пи-комплекс с ароматическим ядром... На позицию присоединения электрофила влияет наличие уже имеющихся в бензольном кольце заместителей, которые могут выступать в качестве ориентантов I и II рода…*

Карл замедлил шаг, припоминая, что учил в этом году вместе с Вильгельмом по органической химии – между братьями Шенбрюннами существовала своеобразная договоренность, одобренная их отцом и немало способствовавшая, по его мнению, их дружбе. Сия договоренность заключалось в том, что Вильгельм, учась в маггловской гимназии, осваивает параллельно магические науки, не требующие практического применения волшебства, а Карл, обучаясь в магической школе, осваивает маггловские химию, физику и математику (знание последней не раз выручала его на нумерологии, особенно на уроках у профессора Рихтера), и затем братья устраивают друг другу мини-экзамен по пройденному материалу. Кроме того, данным занятиям способствовал также положительный опыт их отца Эрхарда Шенбрюнна, вращавшегося в научных кругах как маггловской, так и магической Германии, и вследствие этого высоко ценившего синтез научных знаний и достижений обоих миров.

- *… Итак, образуется положительно заряженный сигма-комплекс с частичной потерей ароматичности. Электрофильная частица, вследствие избытка на ней положительного заряда, естественно, будет атаковать то положение в ароматическом ядре, где будет избыток электронной плотности (или частично отрицательный заряд), распределение которой и определяет тип имеющегося ориентанта. Далее происходит выброс протона с одновременным замыканием шестичленного ароматического кольца, что и дает нам конечный продукт замещения… (12)*

Погруженный в размышления о механизме реакции, парень не заметил, как нечто врезалось в него с разбегу и бросилось на шею.

- Карл, ты жив! – за все время их знакомства он еще ни разу не видел в глазах Кайнер такой радости и облегчения; для нее в принципе было не характерно выражение такого рода положительных эмоций. – И, кстати, ты почти правильно ответил на вопрос, - улыбнувшись, добавила она.

Собственно, далее можно было пуститься в дебри о равноценности симметричных позиций замещения, о влиянии заместителя на скорость реакции, о том, как направить замещение в то или иное положении и т.д., но сейчас это не имело для нее никакого значения. К тому же, Карл был еще школьником, пусть весьма ответственным и одаренным, и имел совсем иное образование, не предполагавшее знание подобных вещей, в то время как далеко не все студенты третьего курса химфака были способны правильно ответить и, главное, с пониманием ответить на этот, в общем-то, не очень сложный вопрос. (А чего еще ожидать от набранных по ЕГЭ ученичков, которых в школе учили не думать, а только зубрить и крестики в нужных клеточках ставить?).

- Я знаю, - с чувством собственного достоинства ответил Шенбрюнн, также улыбнувшись и обняв девушку в ответ. – И я рад, что ты жива…

Ее голова покоилась у него на груди, а руки обвивали шею – он редко был так близок с Элизой и, тем более, не рассчитывал на подобную инициативу со стороны Кайнер. Он не знал причины, побудившие ее так резко и неожиданно сократить дистанцию между ними, и просто наслаждался моментом. Зарылся пальцами в ее длинные волосы, казавшиеся в холодном белом свете волшебных палочек более светлыми, сияющими. Во всяком случае, он теперь точно знал, что его прикосновения ей приятны и не вызывают омерзения, как он видел это несколькими днями ранее на примере Уизли.

- С вами все в порядке? – поинтересовался Карл с беспокойством в голосе, слегка отстранившись от Анны, как только по ее телу прошла мелкая дрожь - это была не та дрожь, которая бывает от страха или волнения, но, скорее, вызванная общим нервным припадком.

Кивок в ответ – Карлу ни к чему знать подробности, а боль – она пройдет, уже почти прошла…

Продолжил перебирать волосы у нее на голове, пока не наткнулся на следы запекшейся крови. Откинул прядь назад, увидев на щеке пару высохших, но явно свежих кровавых дорожек. Одной рукой продолжая удерживать ее за талию, другой приподнял ей лицо и придирчиво осмотрел его. Мышцы его были по-прежнему сведены судорогой, как будто раньше она испытала сильную боль, а в потемневших глазах расширились зрачки, полопались сосуды.

- А вот я так не думаю. Почему вы солгали мне? – строго спросил немец, ясно давая понять своим тоном, что не потерпит никаких отговорок и возражений.

- Я думаю, это не имеет значения, - девушка отрицательно покачала головой, уставившись в пол.

Она ненавидела, когда к ней проявляли столь явное участие, ибо считала себя в такие моменты беспомощной обузой, не в состоянии позаботиться о себе. К тому же, рассуждала она, она еще легко отделалась – Голдстейн, и тот в Больничное крыло на четыре дня залетел. Однако сейчас, в данный момент, сопротивляться было крайне глупо и неразумно: во-первых, она не хотела портить едва начавшие налаживаться отношения с Шенбрюнном; во-вторых, им было нужно как можно быстрее выбраться обратно на верхний уровень подземелий, а не заниматься выяснением отношений.

- До этого у вас чаще случались судороги и дрожь? – вновь спросил Карл, взяв девушку за плечи и посмотрев ей в глаза – виденное им очень напоминало постсимптомы пыточных проклятий “Tormenta” и “Cruciatus”. – Что он вам еще сделал?

Хоть он старался говорить как можно более нейтральным тоном, каким обычно говорит врач во время приема, в голосе его чувствовалась злость, направленная на Бранау, а во взгляде его читались грусть и сострадание.
Кивок в ответ.

- Только, пожалуйста, не надо менять жалеть и извиняться передо мной – вы не в ответе за то, что сделал Бранау, - тут же добавила Анна, едва Карл открыл рот.

Она не любила, когда перед ней извинялись (хотя умела прощать), и не любила извиняться сама.

- Э… хорошо, - теперь пришлось удивляться Шенбрюнну, однако он быстро взял себя в руки. – Посветите мне, пожалуйста, - и отошел на несколько шагов от девушки, направив на нее волшебную палочку. – Пожалуйста, не бойтесь… Так, а это еще что? – его взгляд упал на правую кисть, державшую волшебную палочку весьма странно и неестественно, практически прямыми пальцами.

Надавил на кисть, также придирчиво осмотрев ее, и лицо Кайнер тут же исказила гримаса боли, а палочка выпала из разжатых пальцев.

- Извините, пожалуйста… [i]Episkei![i], - кости тут же срослись и стали на место, а боль ушла. – Анна, странно, что вы не знаете этого заклинания, - удивился Шенбрюнн, подобрав с пола ее палочку. – Оно достаточно простое и идеально подходит для лечения легких ран и переломов. Возьмите, пожалуйста…

- Шенбрюнн, надо будет написать твоей бабке Вальпургии, как низко ты пал, что подаешь палочки грязнокровкам, - с презрением сказал появившийся из-за угла Бранау; сейчас из его голоса исчез тот ядовитый обволакивающий бархат, но осталась лишь одна холодная сталь. – Очевидно, Миллер тебя уже не устраивает, а ведь ты бегал за ней еще с первого курса… Но Миллер была хотя бы чистопородная арийка…

И здесь было чему удивляться. Темномагическое заклятие “Seco” обладало тем свойством, что препятствовало сворачиванию крови, и потому лежавший без сознания Генрих фон Бранау, оставленный на произвол судьбы и будучи не в состоянии себе помочь, мог бы просто умереть от кровопотери, так и не приходя в сознание. Анне некогда было об этом думать, когда, отделавшись от своего врага, она отправилась на поиски Карла, и только теперь с горечью для себя она осознала, что снова могла стать убийцей, пусть и нецеленаправленно. Тот же факт, что Бранау все-таки выжил и теперь снова угрожает им, можно было объяснить лишь выбросом стихийной магии, пришедшей на помощь своему хозяину в нужный момент. Лапиной было известно, что некоторые родовые арканы активируются с использованием крови, ибо основаны на магии крови. А родовая магия всегда будет стремиться защитить принадлежащего к Роду, ибо является своеобразным голосом предков, неким коллективным бессознательным, воплощающим в себе силу, опыт и волю предыдущих поколений.

- Бранау, еще одно слово в адрес Элизы Миллер или Анны Кайнер, и ты пожалеешь, что вообще проснулся, - не менее твердым и холодным голосом ответил Карл, загородив собой Анну и выставив вперед волшебную палочку.

- Ха-ха-ха, Шенбрюнн, ты из-за грязнокровки, которую увел у тебя твой дружок, собрался вызвать меня на дуэль? – глумливым голосом спросил Генрих, держа перед собой найденную им волшебную палочку; во взгляде и голосе его чувствовалось легкое сумасшествие. – И заодно, чтобы решил выслужиться перед твоей нынешней грязнокровкой, чтоб не ревновала? Ты ведь успел уже с ней переспать, не так ли?

Лапина чувствовала себя, будто на нее вылили целый ушат помоев – обвинение в подобных вещах было для нее еще хуже, чем “Tormenta”, и потому еле удержалась от того, чтобы выстрелить в Бранау каким-нибудь мощным ударным заклятием, предоставив парням самим выяснять отношения.

- Да, вызываю, - ответил Шенбрюнн с той же сталью в голосе. – Ибо ты посмел оскорбить честь фрейлейн Анны Кайнер и фрейлейн Элизы Миллер. И если я выиграю, ты должен будешь принести публичное извинение обеим девушкам и дать Непреложный Обет не причинять им больше вреда. Мне.

- А если не выиграешь? – поинтересовался Бранау, повертев в руках свою темную, украшенную спиральной резьбой палочку.

- Я. Выиграю, - с гордой, самоуверенной улыбкой на устах ответил Шенбрюнн и первым открыл дуэль.

1) (лат.) Убиваю изнутри!

2) (лат.) Сжатый/уплотненный воздух!

3) (лат.) Остолбеней посредством потока!

4) (лат.) Щит!

5) (лат) Разрушаю состояние!

6) (лат.) Панцирь!

7) (лат.) Щит Паллады!

8) (лат.) Гниение плоти!

9) (лат.) Пытка/мучение!

10) (лат.) Призываю свою волшебную палочку!

11) (лат.) Призываю волшебную палочку Генриха!

12) Механизм электрофильного замещения в ароматике: для тех, кто сохранил остаточные знание по органической химии после школы или института.
Картинка с механизмом здесь: http://i045.radikal.ru/1109/83/c0f4dc39481c.jpg



Сообщение отредактировал PPh3 - Воскресенье, 28.10.2012, 20:36
 
PPh3Дата: Воскресенье, 18.09.2011, 02:28 | Сообщение # 65
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Анне лишь оставалось стоять у стены и наблюдать за боем – ее вмешательство могло только все испортить, а ей не хотелось, чтобы с Карлом что-нибудь случилось, особенно по ее вине. Заодно она могла наблюдать со стороны за сражением куда более опытных противников, чем она сама: все-таки есть разница, когда ты с раннего детства постигаешь азы волшебства и потом еще семь-восемь лет обучаешься этому искусству в магической школе, чем когда весь твой опыт владения волшебной палочкой составляет чуть больше месяца, из которых боевой магией, пусть в изнуряющем режиме, пусть под руководством опытного темного мага, ты прозанималась всего лишь около двух недель.

Как смогла заметить Лапина, Шенбрюнн, в отличие от нее, тратил намного меньше времени на обдумывание возможных ходов как своих, так и Бранау, целиком и полностью сконцентрировавшись на поединке, вплетая в цепочки как щиты, так и атакующие заклинания, однако не забывая и просто уворачиваться, и еще ни одно заклятие противника не настигло его. То же можно было сказать и о Бранау, но, как показалось девушке, у него гораздо реже получалось предугадывать ответные ходы Карла (уж не использует ли для этого последний какой-нибудь модифицированный вариант легилименции, который не требует полного сосредоточения на чужом сознании, или же ему просто не нужно на это тратить так много энергии в силу врожденных способностей?), и потому он чаще уходил в оборону, выставляя при этом зеркальные щиты, которые заставляли проклятия лететь обратно в сторону противника.

Несколько раз Анне приходилось самой выставлять щиты, чтобы защитить себя и Карла от разлетающихся в стороны камней, выбитых заклятиями, или же чтобы просто защититься самой от направленных персонально в нее ударов со стороны Бранау. С другой стороны, как подумала она, своим присутствием она сильно мешает Карлу вести бой – ведь в определенной степени ему приходится прикрывать еще и ее, что Бранау просто не может не использовать. Пару раз она даже порывалась уйти, но тут же себя одергивала: они в лабиринте, и ее совершенно не радовала перспектива как потеряться самой, так и потерять Карла.

- *Анна, немедленно уходите отсюда!*

Сейчас инициативу перехватил Бранау, и Шенбрюнн был вынужден отступать назад, к тому месту, где стояла Лапина.

- Sphaera thoracis (13)! *Caedo interius!* Aegis Palladis! *Everto statum!*

- *Анна, вы разве не поняли меня?! Уходите! Мне сложно будет вас защитить здесь! *

- Scutum! Tormenta! Thorax! Avada Kedavra Explosio (14)!

- *Aer contractum!* - произнесла девушка, немного отойдя назад.

Анна впервые увидела данное заклинание в действии. Темная боевая магия высшего уровня. Ярко-зеленая сферическая вспышка с темными переливами, разрушающая все на своем пути – данное проклятие имело намного большую площадь поражения по сравнению обычным “Avada Kedavra”, материальные объекты мало ослабляли или замедляли его, но моментально взрывались, разлетаясь на множество мелких, горящих частей.

- Aegis Palladis! – крикнули Анна с Карлом одновременно, выставив серебристые зеркальные щиты, которые, однако, задрожали под натиском посланного в них проклятия.

- *Stupefac! Everto statum! Petrificus totalus!* – Карл послал для надежности еще несколько заклинаний в сторону Генриха, который, однако, исчез из поля видимости благодаря множеству обломков и поднявшейся от них пыли.

Схватил Анну за руку и побежал обратно по коридору, по которому шел изначально. Сейчас им было важно как можно дальше оторваться от Бранау, а также выбраться из лабиринта хогвартских подземелий, в котором они оказались волей вышеупомянутого субъекта.

- *Tenebrae, quae in hic presentium animis sunt, in nebula obscura adveni (15)!* - добавила от себя Лапина, направив волшебную палочку в коридор, из которого они только что вышли.

- *Анна, почему вы меня не послушали и влезли в дуэль? - принялся отчитывать ее Шенбрюнн, продолжая держать за руку; сейчас они замедлили шаг, высматривая проходы, которые вели бы наверх. – Вы могли погибнуть, - в его голосе чувствовались забота и беспокойство. - Кроме того, условия дуэли предполагали, что мы с Бранау будем драться один на один. *

- *Тогда условия дуэли также должны были предполагать, что Бранау не будет нападать на меня, что он периодически делал, - возразила Лапина, - следовательно, они были нарушены еще раньше и не мной. Кроме того, вам вряд ли бы удалось отразить “Avada Kedavra Explosio” с низкими для себя потерями,* - добавила она, не удержавшись от того, чтобы пустить шпильку в его адрес.

- Спасибо вам, Анна, - ответил Карл мягко и искренне, поднеся к губам руку девушки, которая тут же залилась краской и открыла от удивления рот.

В мире волшебников, как еще в далеком Средневековье, данный жест означал не просто проявление галантности по отношению к даме, но и выражение особого почтения или благодарности.

- Вы меня по-прежнему боитесь, Анна?

- Нет, - потупив взгляд, девушка отрицательно покачала головой, не забыв подобрать при этом челюсть.

- Анна, пожалуйста, не бойтесь смотреть мне в лицо, когда говорите со мной, - ласково сказал он, посмотрев на девушку сверху вниз.

Окклюменция, оклюменция! От нее постоянно требовал это Снейп, потом Фольквардссон, теперь Карл. Остается надеяться лишь на то, что мрачная обстановка подземелий, а также смертельная опасность в лице Генриха Бранау не сильно располагают к романтическим свиданиям. Так… темная, идеально ровная гладь озера, а над ним ровная, рассредоточенная тьма… Он не должен знать…

- Анна, скажите, пожалуйста, а что за заклинание вы использовали до этого?

- “Туман Тьмы”, - пожала плечами девушка, сделав вид, будто данное заклинание должен знать абсолютно любой волшебник.

- Я знаю это заклинание, однако, смею предположить, вы модифицировали его, - кивок в ответ. – Меня интересует заклинание, которым вы замедлили Взрывное проклятие, - сказал Шенбрюнн таким тоном, будто принимал участие в научном коллоквиуме.

- Обычное заклинание сжатия пространства, - передернув плечами, ответила Лапина.

Снейп предупреждал ее, чтобы она держала в тайне своим способности к элементальной магии, но уже почти два человека знают об этом: Фольквардссон – потому что сам видел вспышку стихийной магии, а Карл, будучи легилиментом, наверняка “услышал”, как она мысленно произносила его перед тем, как выставить щит.

- Я бы не назвал его обычным, потому что мне известны практически все обычные заклинания, - возразил юноша с явным недоверием в голосе, особо подчеркнув слово “обычные”, подспудно догадываясь, что только что открыл для себя новый раздел магии.

- Ему легко научиться, - мрачно ответила Анна, тем самым давая понять, что не желает больше говорить об этом.

Спустя некоторое время узкий извилистый коридор, по которому они шли, стал подниматься вверх, на полу появились плиты, а потолок, с которого уже не почти не капала вода, поддерживался не грубыми деревянными балками, а каменными романскими колоннами и арками. Лапиной это место показалось смутно знакомым – где-то недалеко (относительно недалеко) должна находиться лаборатория профессора Снейпа, о чем она тут же поведала Шенбрюнну. На тот факт, что они идут по верному пути, указывало также наличие дверей, ведущих, по большей части, в пустые, сообщающиеся между собой комнаты.

- Daz liehte fiur ze zergên (16)! – пучок яркого, обжигающего света ударил в точности между молодыми людьми, так что им пришлось отпрыгнуть в разные стороны.

В стене тут же образовалась огромная выбоина, запахло горелым. По полу начало быстро расползаться некое подобие вулканической лавы, над которой колебался горячий воздух – плавились каменные плиты.

- О, Шенбрюнн, это снова ты со своей дражайшей грязнокровкой? – с издевательскими интонациями в голосе произнес Бранау, выйдя из узкого бокового прохода, скрытого в тени. – Наверное, тебя очень интересует, как это я так быстро вас нашел? – лицо Карла отображало типичное для него холодное спокойствие. – Все очень просто, Шенбрюнн, ведь в поисках своей драгоценной грязнокровки ты элементарно не обратил внимания на этот проход, соединяющий соседних два коридора, а магию крови еще никто не отменял. Да, Кайнер, наверное, мне следует тебя поблагодарить, ведь теперь я знаю, где находится лаборатория нашего декана, - испуганное лицо девчонки ясно говорило, что он попал в точку, и что ее этим можно спокойно шантажировать. – Очень жаль, Шенбрюнн, что такой сильный маг, как ты, предал идеалы чистокровных. Подумай, что об этом сказала бы твоя бабушка Вальпургия?

- Фрау Вальпургия может думать по этому поводу, что ей угодно, - парировал Карл, выставив перед собой волшебную палочку, - однако это она вошла в наш род и потому обязана выполнять его правила. А правила нашего рода допускают как общение с магглорожденными, так и женитьбу на магглорожденной. Видишь ли, Бранау, постоянные близкородственные браки приводят к вырождению последующих поколений, и это давно и общеизвестный факт.

- Придуманный магглами, которые напрочь отвергли свои же собственные традиции и смешались между собой, восприняв, подобно свиньям, все непотребства, которые только можно придумать, напрочь утратив свое наследие и идентичность!..

О, Бранау, тебя бы обрядить в рясу, и получился бы великолепный проповедник, второй Савонарола – так ты умеешь обличать пороки людские, оправдывая собственную жестокость необходимостью их уничтожения. Все ради общего блага!

- И точно так же, как они низвели до первобытного болота себя, они хотят извести нас! Такие, как она, - указал в сторону вжавшейся в стену Кайнер, - причина нашего вырождения и погибели, и ты, Шенбрюнн, сотворишь благое дело для всего волшебного сообщества и для своей семьи в особенности, если сам лично убьешь ее!

Глаза Генриха лихорадочно блестели в свете факелов. Было заметно, что он искренне верит в то, что говорит, и никакие рациональные аргументы не заставят его изменить свою точку зрения.

- Ты все сказал, что хотел, Бранау? – холодно спросил Шенбрюнн. – Я не буду пытаться переубедить тебя, ибо наши политические взгляды весьма отличаются друг от друга. Однако тебе следует иметь в виду, что может стать плохо, прежде всего, тебе и твоей семье, если наш декан, господин Геннинген, господин Шварц, а также министр Бенгт узнают, что ты пытался убить студентку.

- Ты слишком наивен, Шенбрюнн: ни наш декан, ни, тем более, любитель грязнокровок Дамблдор и пальцем не пошевелят ради девчонки, и ты прекрасно это знаешь… - голос Бранау вновь приобрел хищный бархатистый оттенок. - <i>Avada Kedavra Explosio!</i>

Зеленый огненный шар в мгновение ока осветил пространство, и тут же раздался мощный взрыв, сотрясший все подземелье.

* * *


… Толчок, еще один, дрогнули мощные древние стены. Начали падать с полок книги, а со стен – картины. Студенты-слизеринцы, спокойно до этого занимавшиеся ничегонеделанием, испуганно замерли. Казалось, совсем рядом что-то взорвалось, и гостиную вновь сотрясло. Даже тролль, бродивший по подземельям осенью девяносто первого, не производил столько шума. Младшекурсники, пытавшиеся казаться до этого важными и самостоятельными (особенно перед другими факультетами), казалось, напрочь забыли про хорошие манеры и принялись проситься к родителям, даже не сознавая, что те сейчас не могут им помочь. Староста Пэнси Паркинсон нервно заламывала себе руки, огрызаясь на любого, кто посмел потревожить их благородие. На самом же деле она просто боялась приступить к решению ставшей перед ней задачи, ибо испугалась, что не может с ней справиться. Но еще больше она боялась ударить в грязь лицом перед одноклассниками. Рядом не было ни Драко, ни декана, да и ситуация сама по себе оказалась слишком нетипичной, чрезвычайной, и мопсовые мозги Пэнси категорически отказывались выдавать что-нибудь дельное. Она могла сколько угодно хвалиться своей чистокровностью и исключительностью перед остальными, но, как только ей предоставился случай доказать эту свою исключительность, она тут же поджала хвост и забилась в нору – перед угрозой все равны, здесь не поможет ни высокое происхождение, ни связи.

Особенно же ее выводила из себя мужская половина факультета, дружно собравшаяся в гостиной – еще раньше мальчики, вследствие особого расположения своих спален, услышали, как что-то грохотало на нижнем уровне подземелий, и поспешили уйти, чтобы случайно не оказаться под обломками стен. Большинство девочек также пришло в общую гостиную, чтобы быть в курсе происходящего и успеть вовремя покинуть общежитие, если вдруг это потребуется. Теперь решение оставалось только за Паркинсон, которая была не в состоянии его принять. Ее всегда раздражало большое количество людей, и еще больше она злилась, что не может уйти к себе в спальню, ибо признает тем самым свое поражение. Старшекурсники, кто недоуменно, а кто скептически, переглядывались между собой, пытаясь успокоить малышей, не рискуя при этом нарываться на гнев старосты.

Вошел вернувшийся с разведки Нотт. Вид его был крайне встревоженный и потрепанный и внушал большие опасения по поводу того, что творится снаружи. Особенно же его беспокоил тот факт, что среди собравшихся в гостиной учеников не было его сестры Иветты, которую он очень любил.

- Нам нужно уходить, - сухо констатировал он.

- Что? – спросили все хором.

Слизеринцам казалось чем-то немыслимым покинуть свое общежитие, которое всегда ассоциировалась для них с самым надежным и неприступным местом в Хогвартсе.

- У прохода, ведущего в нашу гостиную, большой завал, его не удастся быстро разобрать. В остальных коридорах и проходных комнатах, куда мне удалось попасть через провалы в стенах, также имеются немалые разрушения. И они совершены волшебником, причем очень сильным.

- Хочешь сказать, кто-то бродит по подземельям и разрушает все вокруг? – визгливым голосом спросила Паркинсон, уперев руки в бока и наморщив нос. – Ты еже скажи, что это придурок Поттер со своим дружками предателем крови и грязнокровкой!

- Их вообще нет в школе! – возразила Дафна Гринграсс, которая всегда отличалась разумным подходом к действительности. – И никто из них не способен сотворить такое!

Несколько стоявших рядом студентов согласно закивали: в тупости идиотов Поттера и Уизли не сомневался никто, а грязнокровка Грейнджер никогда не решится попробовать Темную магию, даже если и сможет выучить пару заклинаний.

- Тот, кто сделал это, должен хорошо знать планировку наших подземелий, - продолжил Нотт; остальные ученики со страхом переглянулись друг с другом, с неприязнью для себя осознавая, что это мог сделать только слизеринец. – Я слышал его голос, но не разобрал слов: он находится совсем недалеко отсюда и настроен самым решительным образом.

Последние слова Теодора подействовали на студентов змеиного факультета отрезвляюще, и все тут же бросились в холл с фонтаном, под которым находился черных ход. Этот проход был специально предусмотрен на случай экстренной эвакуации, не сообщался ни с какими другими подземными коридорами и, проходя под озером, вел в невысокую готическую башенку, стоявшую у начала пешей дороги в Хогсмид.

Едва последние ученики (Иветты Нотт среди них также не было) оказались в темном и узком туннеле, где сестры Грингасс уже строили всех группами, как раздался еще один, более мощный толчок. Подземелья снова затряслись, с потолка посыпалась пыль и каменная крошка. Снова началась паника, однако Теодор Нотт быстро заставил всех замолчать (Паркинсон к тому времени самоустранилась, Малфой и Бранау были… известно где, а Кайнер и Шенбрюнн куда-то пропали еще когда покинули гостиную перед обедом), и приказал быстро идти вперед. Когда они уже почти перешли на нижний уровень, раздался еще один, более отдаленный толчок. Кто бы это ни был, он был или сумасшедшим, или великим святотатцем, ибо покусился на главную святыню британских магов – замок Хогвартс.

Не обошлось без паники и на факультете Хаффлпафф, общежитие которого располагалось на полуподвальном уровне недалеко от слизеринских подземелий. Впечатлительные хаффлпаффцы всерьез испугались, что по подземельям ходит огромное чудовище, разрушающее все на своем пути. Они боялись как выйти из гостиной, чтобы не попасться неведомому монстру, так и оставаться в ней – ведь чудовище может до них добраться. Вскоре, после того, как подземные толчки начали отдаляться, в гостиную пришла профессор Спраут. Это была простоватая, полная и не очень красивая женщина, однако глаза ее всегда лучились добротой. К ней всегда можно было прийти и рассказать о наболевшем, и она всегда выслушивала и давала полезные советы, но никогда не осуждала. В отличие от Минервы, она не гналась за кубком школы, позволяя своим студентам учиться в меру своих сил, но всегда стояла горой за них и принимала такими, какие они есть, стараясь относиться ко всем одинаково хорошо. И потому ее присутствие подействовало на юных барсучат самым благоприятным образом: дети тут же перестали паниковать и постарались успокоиться – если с ними их декан, значит все будет хорошо, она никогда не оставит их в трудную минуту.
Профессор Спраут пересказала ученикам официальную версию происшедшего, а именно, что по подземельям бродит большой горный тролль, поэтому никто не должен покидать общежитий, пока с ним не разберутся преподаватели. Также она заверила своих подопечных, что все это время, до разъяснения ситуации, она будет с ними и при возникновении крайней опасности, когда стены гостиной уже не будут в состоянии защитить своих обитателей, она выведет их на улицу через черный ход.

Вздохнув, ученики вернулись к своим занятиям, то и дело нервно поглядывая на дверь. Тролль троллем, а домашние задания никто не отменял, особенно профессора МакГонагалл и Снейп. Цокольный этаж сотрясало еще несколько раз, толчки то приближались, то отдалялись, а через некоторое время и вовсе прекратились. Опасность миновала.

* * *


- … Основным компонентом большинства медицинских зелий является златоцветник, который произрастает во всех местах, вблизи которых можно обнаружить концентраторы магии. Особенно же любит он расти в лесах, вдали от людской цивилизации…

Лиза Миллер рассказывала гриффиндорцам о свойствах растительных ингредиентов, применяемых в медицинских зельях. Поначалу ее слушали вполуха, воспринимая, как очередную блажь и.о. Уизли Лотара Визерхоффа (ведь что интересного может сказать глупая хаффлпаффка?), однако через некоторое время были вынуждены признать, что “девчонка действительно классно шарит в зельях, не хуже сальноволосого ублюдка Снейпа”, и потому записывали следом за ней лекцию, задавали вопросы. Самой же Лизе показалось, что гриффиндорцы в большинстве своем слишком ленивые и нелюбопытные, и потому их нужно специально мотивировать на получение новых знаний. Зная же, что у представителей львиного факультета столь сильная неприязнь к зельеварению вызвана его преподавателем профессором Снейпом, который “слишком мало объясняет, но слишком много спрашивает” (хотя самой фрейлейн Миллер декан Слизерина внушал немалый страх, она не могла не заметить, что он все-таки дает часть полезных знаний, другое дело, что у некоторых людей эмоции и отношения берут верх над рассудительностью), девушка постаралась, напротив, объяснять все довольно мягко и подробно, не забывая упоминать, в каких книгах можно прочитать об этом. Сам же стиль изложения материала она переняла у Карла Шенбрюнна, сведя наиболее распространенные компоненты в систему “состав-свойства-результат”.

- … Для зельеваров являются ценными все части этого растения: и корни, и листья, и цветки, которые появляются у него в конце августа и цветут вплоть до наступления тьмы, или Самайна. Корень златоцветника обладает сильным антидепрессантным и нормализующим действием, поэтому его активно применяют для лечения многих психических расстройств. Также оно входит и в состав известного многим из вас Успокоительного зелья. Побочным действием данного ингредиента является снижение активности головного мозга и, как следствие, повышенная внушаемость, снижение способности к восприятию и анализу информации и забывчивость, - студенты быстро записывали к себе в пергаменты сказанное Миллер – вот будет отличный повод обломать Снейпа. – Для устранения этого побочного эффекта корень предварительно перетирают в порошок и в течение месяца вымачивают в теплом спирте, чтобы все вредные вещества перешли в раствор…

- Лиза, скажи, а откуда ты все это знаешь? – жеманно спросила Лаванда, придирчиво осмотрев свой маникюр.

- Я собираюсь в дальнейшем поступить в университет, на отделение колдомедицины, чтобы на более углубленном уровне изучать медицинские зелья. Поэтому я читаю много литературы по данной тематике. А еще мне очень помог мой друг Карл Шенбрюнн – именно я обязана своими знаниями.

Последнюю фразу она сказала с искренней благодарностью в голосе, а по ее глазам было видно, что с этим человеком связаны самые лучшие воспоминания в ее жизни. И она искренне хотела, чтобы о Карле думали только хорошо.

- Он же слизеринец, - возразил Дин Томас.

Визерхофф, разбиравший до этого трансфигурацию с пятикурсниками, тут же навострил уши, заметив, с какой неприязнью отозвался о его друге его одноклассник.

- Ты хочешь сказать, что ты благодарна слизеринцу? – с не меньшим отвращением спросила Джинни Уизли.

- Карл Шенбрюнн был есть и будет моим другом, на каком бы факультете он ни оказался, и что бы вы про него ни говорили!

Нечасто можно лицезреть, как обычно тихая, милая и покладистая Элиза Миллер, превращается в разъяренную фурию, и сейчас настал именно такой момент. Красивые голубые глаза, напоминавшие воды горных озер, внезапно потемнели и теперь напоминали штормящее море, кровь прилила к щекам, губы вытянулись в тонкую, напряженную линию, нахмурились брови, а сама девушка казалась теперь выше ростом и внушала страх, напоминая разъяренную медведицу, готовую порвать за своего детеныша. Несмотря на то, что она приняла предложение Лотара и теперь считалась его невестой (хотя их помолвка еще не была скреплена магией), она все равно считала Карла своим лучшим другом и продолжала с ним общаться, как прежде. Она знала его уже много лет и видела его в самых разных ситуациях, и потому не могла допустить чтобы кто-то просто так заочно оскорбил его только лишь за принадлежность к якобы плохому факультету, ибо это было осквернение их светлой, ничем не испорченной дружбы, его жертвы ради ее счастья.

- Никогда. Не смейте. Говорить плохо. О Карле Шенбрюнне. Вам ясно?! – в глазах ее сверкнул огонь праведного гнева, а рука, в которой оно держала волшебную палочку, поднялась вверх, так что большинству гриффиндорцев осталось лишь тупо закивать и отступить назад – с разгневанными хаффлпаффками лучше не спорить.

- Лиза… - Визерхофф в два шага преодолел разделявшее их расстояние и взял девушку за плечи, но даже при взгляде на него в ее глазах продолжали полыхать золотисто-рыжие языки пламени, которые, однако, постепенно успокаивались. – Карл Шенбрюнн и мой друг тоже, - сказал он, обратившись к аудитории, - и я также знаю его много лет, задолго до того, как Шляпа Основателей распределила нас на разные факультеты. Но вы ничего о нем не знаете, поэтому, пожалуйста, не судите о человеке только лишь по его факультетской принадлежности или статусу крови.

Неожиданно проход, охраняемый Полной Дамой, распахнулся, и в гостиную вошла профессор МакГонагалл вместе с несколькими учениками, которых она выловила в коридорах и библиотеке. Вид у нее был крайне встревоженный и обеспокоенный, какой обычно бывал в те смутные времена, когда в школе происходили таинственные нападения учеников, или же когда сбежавший из Азкабана Сириус Блэк ошивался вокруг Хогвартса. Визерхофф и Миллер тут же оказали почтение преподавателю, следом за ними то же самое повторили все остальные студенты Гриффиндора.

- В Хогвартсе объявлена чрезвычайная ситуация, - громко сказала профессор МакГонагалл, развернув свиток с официальным приказом и окинув собравшихся пристальным взглядам. – В подземелья замка забрался горный тролль, в связи с чем студентам строго-настрого запрещается покидать факультетские гостиные до окончания этого дня. Старосты обязаны разыскать находящихся в коридорах студентов своих факультетов и вернуть в гостиные. Новости будут сообщаться по мере изменения ситуации. В настоящий момент на борьбу с троллем послано несколько преподавателей.

Ученики стояли с изумленными глазами и открытыми ртами. Это ж надо, тролль в подземельях! Да он там все погромит! Обитатели Гриффиндорской башни и раньше чувствовали какие-то далекие, слабые толчки, но не придавали этому значения: во-первых, далеко; во-вторых, это опять какой-нибудь слизеринец (чтоб ему пусто было) дурью мается, темную магию практикует (они даже не подозревали, как была близка данная версия к правде); а в-третьих, если это все-таки тролль, то он тупо погромит Слизерин (так этим змеям и надо), а до гриффиндорской башни не дойдет – потому что тупой.

Визерхофф же лишь недоуменно наморщил лоб. “… на борьбу с троллем послано несколько преподавателей.” Профессор МакГонагалл здесь, профессор Снейп (хотя Лотару он не нравился, он не мог не признать, что профессору будет нетрудно справиться с таким объектом, как тролль) отсутствует непонятно где. Остаются только профессор Флитвик, профессор Спраут и директор. Профессор Спраут не показалась ему годной на роль боевого мага, хотя… и посмотрел на стоявшую рядом с ним Лизу, которая вновь превратилась в милую застенчивую девочку. Директор Дамблдор… судя по тому, как он отослал Поттера, Уизли и Грейнджер выполнять какое-то непонятное задание за пределами школы, можно предположить, что он предпочитает решать возникшие проблемы через кого-то, следовательно, сражаться с троллем он тоже сам не будет. И это директор лучшей в Европе школы чародейства и волшебства?! – парень едва удержался от того, чтобы хлопнуть себя по лбу рукой.

- Тролль! Тролль! – радостно завопил Колин Криви. – Я хочу с ним сразиться! Я хочу быть похожим на Гарри Поттера!

- Боюсь, нет, мистер Криви, - строго ответила декан Гриффиндора. – Вы еще являетесь несовершеннолетним, а с взрослым троллем может справиться далеко не каждый маг. Не забывайте, есть приказ директора Дамблдора. Мистер Уизерхофф, - обратилась она к немцу, что здесь делает мисс Миллер? Она же с Хаффлпаффа.

- Фрейлейн Миллер – моя подруга, и я пригласил ее помочь с выполнением домашних заданий по зельеварению, - сказал Лотар, с вызовом посмотрев в лицо преподавателю, - и она останется здесь вне зависимости от того, с какого она факультета. Ведь в подземельях сейчас тролль?

Никогда еще, за все время пребывания в Хогвартсе, да и в Англии в целом, Лотар Визерхофф не был так мало похож на гриффиндорца.

- Вы мне указываете, мистер Визерхофф? – на лице преподавателя трансфигурации было нарисовано выражение полнейшего шока.

- Нет, профессор МакГонагалл, я всего лишь констатирую факт…

13) (лат.) Панцирная сфера!

14) (др.-арам./лат.) Убиваю словом и взрывом!
По действию аналогично тому заклятию, которым Питтегрю убил двенадцать магглов и разворотил всю улицу.

15) (лат.) Тьма, в душах здесь находящихся сущая, приди в тумане темном!

16) (ср.-верх.-нем.) Светлый огонь погибели!
Я не уверена на счет правильности составленного предложения, но слова честно стащила из средневековых текстов.


Сообщение отредактировал PPh3 - Воскресенье, 28.10.2012, 20:40
 
PPh3Дата: Воскресенье, 18.09.2011, 02:30 | Сообщение # 66
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
* * *


- Ассбьорн?

- Да?

- Ты уходишь?

- Да, в Западную башню.

- А разве Кайнер знает про выручай-комнату? – с нотками скепсиса в голосе спросил Майкл Корнер, державший под мышкой несколько книг.

Корнер, как и часть его товарищей по факультету с нынешних шестого и седьмого курсов, принимал два года назад участие в нелегальном кружке Поттера, проводившемся именно в этой комнате. И ходили весьма странные слухи о том, как вообще ее нашли. Записки с временем и местом первого собрания разослала, естественно, Грейнджер, с помощью своих заколдованных галеонов. А вот как узнала сама Грейнджер, а заодно Поттер и Уизли, и составляло суть вопроса. Одни считали, что Поттер нашел выручай-комнату на своей чудо-карте. Другие – методом тыка, обойдя все помещения в Хогвартсе. Третьи - что Грейнджер перерыла всю библиотеку, в том числе и Запретную секцию (хотя почти все представители вороньего факультета занимались тем же самым и ничего не нашли). А четвертые – что им подсказал тот свихнутый эльф, который с недавнего времени работает на кухне. Но Кайнер учится в школе всего неделю, на заядлого книгочея или любительницу обследовать не похожа, да и физически невозможно перечитать за такое короткое время все книги в библиотеке или обойти такой огромный замок, как Хогвартс. И как она смогла вообще узнать о существовании выручай-комнаты, если вообще практически не общалась ни с кем из бывшей “Армии Дамблдора”.

- Да, знает. И нет, я не буду тебе говорить, как именно, так как сам не знаю, - холодно отрезал Фольквардссон.

- Извини, Ассбьорн, я понимаю, что это не мое дело, - взял слово Терри Бут, который всегда ходил вместе с друзьями Майклом Корнером и Энтони Голдстейном (которого, по понятным причинам, с ними сейчас не было), - но, по-моему, эта Кайнер немного не в себе.

Зря он это сказал, ибо тут же получил предупреждающий, ледяной взгляд Фольквардссона и был теперь готов провалиться сквозь землю.

- Я знаю ее не очень хорошо, и потому не могу объяснить для себя ряд ее поступков и суждений. Ты же не знаешь ее вообще и потому не вправе осуждать только лишь за кажущееся странным поведение, - грозно ответил Фольквардссон, практически просверлив взглядом несчастного Бута.

- Ассбьорн, извини, пожалуйста, я не хотел никого обижать, а всего лишь предложить на что-нибудь отвлечься, - принялся неуклюже оправдываться Терри.

Практически весь седьмой курс Равенкло знал, что гордый Ассбьорн Фольквардссон запал на магглорожденную немку со Слизерина. Вслух об этом не говорили, но так же не могли понять, на что там можно было запасть: умная – да, не уродина – да, но и не писаная красавица; характер – резкий и конфликтный; ведет себя странно, не настолько, как Лавгуд, конечно, но определенно у нее не все дома; да и взаимностью она не отвечает, близко к себе не подпускает.

- Я сам в состоянии позаботиться о себе и решить свои же проблемы, - сказал швед не терпящим возражений тоном, ясно давая понять Корнеру и Буту, что не намерен больше говорить о Кайнер. Его не следует злить.

- А я видела, как Кайнер сегодня шла по коридору под руку с Шенбрюнном, - вставила свою шпильку Мэнди Брокльхерст, до которой долетали обрывки мужского разговора, - и им обоим было очень весело, - и, поправив прическу, вернулась к чтению.

Только выдержка и самообладание Фольквардссона, прошедшего суровую школу Дурмстранга, не позволили ему глупо открыть рот и изобразить выражение полнейшего разочарования на лице. Напротив, оно сделалось еще более холодным и непроницаемым, напоминая твердую скалу, которой не страшны никакие волны.

- А вы куда шли? – как ни в чем не бывало, сменил тему Ассбьорн.

- В Больничное крыло – навестить Энтони и принести ему новые книги, - ответил Корнер. – Не хочешь присоединиться?

- Буду рад составить вам компанию, - и трое парней направились к выходу из гостиной Равенкло.

Толчок, еще один. Задрожала мебель, задребезжали стекла в частом переплете. Ученики испуганно повскакивали с мест. Неужели землетрясение? Слабые, далекие толчки из-под земли раздавались и ранее, с большим промежутком времени, и юные вороны отнеслись к этому с некоторой иронией – наверное, опять слизеринцы у себя в подземельях практикуют темные заклинания, как это было в пятницу. Только вот почему из-за их прихоти должны страдать все остальные обитатели замка?

- Спокойно-спокойно, - сказал вошедший в гостиную профессор Флитвик, - немедленно вернитесь на свои места.

Следом за ним показалась группа студентов, которых, по-видимому, выловили в библиотеке.

Одну руку декан Равенкло поднял в примирительном жесте, выставив вперед ладонью, а в другой держал развернутый свиток.

- В Хогвартские подземелья забрался горный тролль, в связи с чем в замке объявлено чрезвычайное положение. Ученикам категорически запрещается покидать общежития факультетов до завтрашнего дня. Нам с профессором МакГонагалл поручено обезвредить тролля. Новости будут сообщаться по факту изменения ситуации.

Тролль… в подземельях… Теперь в голове у Ассбьорна все сложилось в целую картину: Анна с Карлом ушли из Западной башни, в которую отправились вместе (о том, чем они там могли заняться, он упорно старался не думать), раньше планируемого времени и встретились в подземельях с неожиданно вернувшимся Бранау, и между ними завязался бой. Бранау вряд ли станет использовать какие-нибудь безобидные заклинания, каким учат в большинстве магических школ, отсюда и подземные толчки. И хотя он понимал, что Карл далеко не слабый маг, да и Анна может пустить в ход свой небольшой арсенал проклятий и элементальную магию, он тем не менее опасался за исход дуэли: Анна еще слишком неопытна, а Шенбрюнн связан с Бранау кровными узами, что сильно сдерживало его возможности в битве. Фольквардссон не знал, имеют ли Бранау влияние на Шенбрюннов, и если да, то насколько сильное, однако в последнем случае Карл мог выйти из битвы, чтобы не получилось, будто он сражается за грязнокровку, - Ассбьорн едва не скривился при этой мысли у себя в голове, - и, следовательно, достоин изгнания из рода, что часто бывает характерно для древней магической аристократии или же для молодых династий, желающих выпендриться перед всеми остальными.

- Профессор? – Ассбьорн поднял руку.

- Да, мистер Фольквардссон.

- Я думаю, что смог бы справиться с этой задачей. И мне кажется, что это не горный тролль, - уверенно заявил семикурсник.

- Мы в курсе, мистер Фольквардссон, что вы получили великолепный опыт ведения боев в Дурмстранге, но приказ директора касается абсолютно всех студентов Хогвартса, - строго сказал Флитвик и покинул гостиную.

Расстроенному же своей неудачей Ассбьорну не оставалось теперь ничего другого, кроме как ждать и надеяться. А башню вороньего факультета вновь сотряс очередной подземный толчок.

* * *


… Филеас и Минерва быстро шли в сторону подземелий, вернее, быстро шла сама Минерва, а маленький Филеас едва поспевал за ней своей семенящей походкой. Планировку подземелий каждый из них знал изрядно плохо, ибо в бытность свою студентами никто из них не заходил дальше практикума по зельеварению, так что обоим профессорам еще долго пришлось петлять по извилистым, то поднимающимся, то опускающимся коридорам, чтобы хоть что-нибудь найти. По пути им встречались завалы из бывших каменных кладок и колонн, дыры в стенах, выбоины в полу, и все это определенно носило следы магии, человеческой магии, зато противного мерзкого, характерного для троллей запаха нечистот, который можно было учуять за милю, не было и в помине. У обоих преподавателей засосало под ложечкой – нужно быть одновременно очень сильным и жестоким волшебников, чтобы сотворить все это. И на эту роль подходили всего двое “людей”: Беллатриса Лестранж, в девичестве Блэк, и его темнейшество, Лорд Судеб, он же Лорд Вольдеморт, он же Вы-сами-знаете-кто, он же Тот-кого-нельзя-называть. Но если бы кто-то из них посмел явиться в Хогвартс, то уже вся школа, и прежде всего, директор, стояла бы на ушах, а учеников пришлось бы немедленно эвакуировать. Но если не Тот-кого-нельзя-называть и не мадам Лестранж, тогда кто? Флитвик вспомнил слова своего студента: “… мне кажется, что это не горный тролль” Неужели у него есть какие-то догадки на этот счет. Впрочем, удивляться здесь нечему – Ассбьорн – очень умный мальчик и, в отличие от большинства своих ровесников, рассуждает очень зрело. Они с Минервой на слово поверили Альбусу и приняли меры, и никто из них не задумался над тем, как в принципе горный тролль мог появиться в Хогвартсе, разве только что кого-то из преподавателей (но не их самих) или учеников (но не с их факультетов) околдовали “Imperio”.

Где-то совсем рядом, в параллельном коридоре, раздался огромнейшей силы взрыв, подземелье сотрясло, и оба преподавателя, забившись в ближайшую стенную нишу, упали ниц, закрыв головы руками от падающих с потолка камней. Когда же ударная волна прошла, Флитвик со всей мочи вцепился в МакГонагалл, и профессора со всей мочи бросились к кабинету директора, едва не заблудившись на обратном пути. Но и там их ждало разочарование: хотя слизеринцев в Хогвартсе не любил никто, кроме декана Слизерина, тем не менее, это были дети, ученики, и им тоже нужно было помочь, однако Альбус, закинув в рот очередную лимонную дольку и погладив шелковистую белую бороду, с безмятежным выражением лица ответил, что им следует дождаться Северуса, прежде чем предпринимать какие-либо активные действия, так что обоим деканам не оставалось ничего более, кроме как еще раз проверить общежития своих факультетов и надеяться на то, что никто из детей не пострадал.

* * *


Лапина бежала по коридору что есть мочи, возвращаясь назад, на нижний уровень подземелий, а у нее за спиной тут же обваливались балки и каменная кладка, разрушаемая ударной волной. Повернула за угол. Остановилась, отдышалась. Пора было включить голову. Итак, Бранау настроен во что бы то ни стало убить ее. Для этого он разъединяет их с Карлом, что вполне очевидно: с одним противником намного удобнее сражаться, чем с двумя, к тому же, против Карла, как чистокровного и, по ходу дела, своего родственника, он не сможет применить весь тот спектр поражающих заклятий, как против нее. Бранау сейчас идет за ней, и ей придется сражаться с ним в одиночку, во всяком случае, какое-то время. Соответственно, ей необходимо: во-первых, не допустить те же ошибки, что и в прошлый раз; во-вторых, - придумать что-нибудь, что нейтрализует Бранау на долгое время, хотя бы для того, чтобы успеть рассказать все Снейпу, но при этом не активирующее арканы, которых у него может быть вагон и маленькая тележка.

Проход, в котором девушка пряталась от ударной волны, оказался тупиковым и напоминал, скорее, вытянутую вдоль стенную нишу, в которой ее легко можно найти и загнать в угол, и потому она поспешила найти себе другое, более надежное укрытие.

- Tormenta!

- Thorax! – Анну спасло исключительно неумение Бранау пользоваться, а также собственная реакция, выработанная на тренировках у Снейпа.

- Putulentia viscerum! Incendo!

- Scutum! *Potentiam ignis impero: libera me de inimico mea (17)!*

Огонь тут же закружился яркими кольцами вокруг палочки Кайнер и мощной расходящейся спиралью атаковал своего же создателя. Бранау не смог придумать ничего другого, кроме как применить арканический щит. Именно в этот момент у него возникло смутное подозрение, что грязнокровка не так проста, как ему казалось сначала.

Ретроспектива…

Вечер среды, гостиная Слизерина, он переводит на английский украденное у Геннингена личное дело Кайнер. Идиоты Крэбб, Гойл и Буллстоуд тупо ржут над каждым словом. Паркинсон возмущается, что это грязнокровка делает на факультете благородного Салазара Слизерина, а строптивая Дафна Гринграсс высказывает свое мнение, которое совершенно не положено иметь чистокровной волшебнице:

- Судя по тому, как она отвечала вчера и сегодня на уроках, она не такая уж и дура. По всей видимости, этот Гюнтер Штольц ее научил чему-то.

И еще:

- Скорее всего, она полукровка, - это уже Астория, - то есть кто-то из ее предков был волшебником, но между ним и ею были только поколения магглов. Простые магглокровки в Слизерин не попадают. И потому, как она держится, нельзя сразу сделать заключение, что она магглорожденная.

- Если и были, то предатели крови какие-нибудь, не лучше Уизли, - снова Паркинсон.

Конец ретроспективы.

Тогда Генрих Бранау, как и многие его одноклассники восприняли слова сестер Гринграсс лишь как проявление либеральных политических взглядов, не подобающих дочерям древнего чистокровного рода. Что же использовала в настоящий момент Кайнер, если не аркан? Но арканами владеют только чистокровными, а она к их числу точно не относится, иначе он бы знал ее…

- *Lumen maximum ac igni potens (18)!* - получи!

- Des bluetes schilt (19)! – сделал палочной надрез на ладони, и из вырвавшихся оттуда капель крови образовалась красивая темно-красная паутина, поглотившая посланный в ее создателя поток яркого, огненного света.

Последнее заклинание Кайнер привело Бранау еще в большее недоумение, ибо очень сильно походило на то арканическое заклинание, которым он недавно устроил взрыв в верхнем коридоре. Это же святотатство! Про то, что грязнокровки не могут использовать арканы в принципе, Генрих в данный момент благополучно забыл.

- Как смела ты, мразь, посылать в меня заклинание, принадлежащее моей же семье?!

Сейчас характер Генриха фон Бранау, выходца древнего чистокровного рода и истинного арийца, мало чем походил на нордический.

- А ты не ставил на него копирайт! – хищно улыбнувшись, ответила Лапина, готовая в любой момент отразить нападение.

Анна же с досадой для себя осознала, что если бы использовала элементальную магию в прошлый раз, то смогла бы отделаться горазда меньшими потерями и большими результатами. Какой смысл следовать советам Снейпа и скрывать свои способности, если элементальная магия – это единственное, что она может противопоставить арканам сильных чистокровных волшебников?

- Avada Kedavra Explosio!

От грязнокровки теперь не должно остаться и следа, а он докажет Темному Лорду, что он – достойнейший из всех, и Темный Лорд будет обязан принять его предложение.

- *Aer contractum!* - мысленно произнесла девушка, выполнив витиеватое движение палочкой, и устремив полный ненависти и отчаяния взгляд на движущуюся прямо на нее ярко-зеленую вспышку, воздела руки, точно в молитве, но вовсе не о прощении бесчисленного множества своих грехов.

- Правильно! Помолись перед смертью, грязнокровка! – как издалека, слышался издевательский, глумливый голос Бранау.

- *Te precor, Terra, quae das omnibus vivis vitam: de perditione salva nos (20)!*

Анна упала на четвереньки, тяжело дыша - заклинания магии земли считались одними из самых мощных и требовали наибольших затрат энергии из всех элементальной магии, ибо обладали огромной одновременно и созидающей, и разрушающей силой. Тело сотрясла продолжительная мелкая дрожь – то ли от магического истощения, то ли от возобновившегося постэффекта “Tormenta”. И, в то же время, показалось девушке, из земли она словно черпала силу, ощущая, как сквозь ее пальцы проходят странные мелкие импульсы.

Подняла глаза - из-под развороченных каменных плит поднялись клубы темные, зелено-коричневые завитые клубы тумана, которые как бы обволокли и поглотили двигавшуюся прямо на них волну взрывного смертельного проклятия, мгновенно разлетевшись в стороны. Замок сотряс изнутри мощный толчок, и дуэлянтов накрыло ударной волной.

* * *


Ассбьорн сидел в углу у книжного шкафа и читал “Чуму” Альбера Камю, найдя сие произведение весьма подходящим к данной ситуации. Экзистенциальное переживание событий, на ход которых невозможно повлиять… или все-таки возможно? Юноша снова огляделся по сторонам. Уютная синяя гостиная была до отказа забита учениками, которых выгнали из библиотеки. Среди них оказалась даже парочка хаффлпаффцев и трое слизеринцев с разных курсов, которые, видимо, не поладили с остальными и потому оказались вне своих общежитий. Много людей, слишком много… Нет, Ассбьорн Фольквардссон не был мизантропом, хотя и предпочитал шуму толпы спокойствие и тишину. Несколько раз он уже проверял общие спальни, но и там обязательно кто-то был, а ему нужно было, чтоб никого не было, чтобы никто не увидел, как он покинет гостиную весьма странным и необычным способом.

Мыслями он был не здесь, и глаза несколько раз пробегали по одной и той же строчке, никак не фокусируясь на буквах, которые мозг не хотел превращать в слова, а потом в предложения. Он должен быть сейчас не здесь, а там, в темных подземельях, он должен отстоять, спасти ее… О том же, что Анна вообще могла погибнуть, он упорно старался не думать.

Раздался очередной толчок, башню снова затрясло. Но это было не обычное землетрясение, вызванное взрывом или ударной волной, но, кроме Ассбьорна Фольквардссона, никто больше не заметил этого. Приложился ладонями к стене, и тут же почувствовал, как по холодным каменным плитам вниз перетекают потоки теплой энергии. Они были достаточно слабыми, но, тем не менее, ощутимыми и оплетали все вокруг. Магия земли, догадался он. Мелкие канальцы словно присосались к его рукам и теперь выкачивали силу и из него тоже, причем гораздо быстрее, чем из окружавших их камней. Пусть… природа живая всегда отдает больше, чем природа неживая, ибо в ней жизнь. Заклинание должно быть очень мощным (впрочем, магию земли в целом нельзя назвать слабой), раз оно вытягивает магию практически из всего замка и сопровождается взрывом в конце. Это или заклинание Призыва, или Гравитационный разрыв...

Голова немилосердно кружилась, и мозг готов был вот-вот объявить забастовку. Пора было обрывать связь, но, чем сильнее он пытался оторвать от стены ладони, тем большими импульсами выкачивалась из него энергия. Дальше-дальше, еще чуть-чуть… ведь всякое поле действует лишь на некотором конечном расстоянии… Только бы Анна осталась жива…

- О, смотрите, дурмстранговец со стенкой обнимается! – захохотал кто-то из студентов младших курсов, ткнув в семикурсника пальцем.

Рядом с ним рассмеялось еще несколько ребят. О том, что, они, казалось, уже позабыли.

- Нет, он чувствует землю, чувствует, как она отдает свои силы… - сказала Луна своим потусторонним голом; она говорила так спокойно и безмятежно, будто это совершенно обычное явление – чувствовать магию земли, так же, как видеть нарглов, мозгошмыков и морщерогих кизляков.

Снова раздался глупый смех, только потешались уже над Лавгуд, однако Фольквардссон не обратил на них никакого внимания и, кое-как отлепившись от стены, лишь наградил злобным взглядом лупоглазую блондинку с редисками в ушах и, слегка пошатываясь, широкими шагами направился к выходу.

- Куда это вы направились, молодой человек? – строго спросил Флитвик, с которым юноша едва не столкнулся в дверях. – В вашем-то состоянии? Что вы сделали?

- Да он со стеной тут обнимался, - заговорили остальные ребята.

- Немедленно сядьте, мистер Фольквадссон. Вам необходим отдых, - не терпящим возражений тоном приказал декан. – Иначе мне придется снять с вас баллы за попытку нарушить приказ.

Однако Ассбьорн готов был послушаться и без угрозы штрафа. Он чувствовал себя слабым и разбитым и слишком устал, чтобы пытаться возражать – только уселся обратно в кресло и накрылся пледом, хотя было еще не холодно. Он отдал слишком много сил на слияние с чужой элементальной магией и только теперь осознал, что в таком заторможенном состоянии вряд ли смог бы составить конкуренцию Бранау. Анна должна справиться сама, она справится…

Землетрясения прекратились, все закончилось, и после двух часов напряженного ожидания и бескопокойства, и через некоторое время гостиная Равенкло погрузилась в типичную для нее “библиотечную” тишину.

* * *


- Sectumsempra! – едва встав на ноги и осознав происшедшее, выкрикнул Бранау – этому мощному темному проклятию, наносящему смертельные раны жертве, его специально обучил декан по просьбе Темного Лорда.

Он по-прежнему не понимал, что за странные, похожие на арканические заклинания вдруг начала применять грязнокровка, и это раздражало его все больше и больше. О том же, что грязнокровка может оказаться вовсе не грязнокровкой, и он совершит преступление перед лицом магии, убив ее, он усиленно старался не думать, загнав сию мысль в самую глубь сознания.

- *Aer contractum! – Лапина успела подняться исключительно потому, что ее почти не задело ударной волной, что позволило ей остаться в сознании. - Everto statum fluidose! (21) * - Бранау, не друживший с невербальными заклинаниями и потому не успевший вовремя поставить щит резко отлетел назад, пару раз перекувыркнувшись в воздухе. - Aegis Palladis! – и почти достигшая девушки замедленная “Sectumsempra” полетела назад, к своему хозяину.

* * *


Волна взрывного смертельного проклятия с огромной скоростью распространялась по подземным коридорам, и Карл считал в определенной степени чудом, что нашлась глубокая стенная ниша, где он моментально спрятался, для надежности укрывшись мощным арканическим щитом. Ему еще ни разу не приходилось участвовать в серьезных магических поединках, тем более, на “пересеченной местности”, где есть реальный шанс погибнуть. Прошлые стычки с Бранау в их старой немецкой школе, когда даже палочку приходилось далеко не всегда поднимать, казались теперь цветочками, небольшой, легкой разминкой по сравнению с тем, что ему пришлось пережить сейчас. В старой школе всегда можно было рассчитывать на своевременное вмешательство учителей, здесь же – только на собственную предприимчивость и изворотливость.

Картина же увиденного им, когда все закончилось, едва не повергла юношу в шок: валяющиеся повсюду дымящиеся обломки, куски застывшей лавы, полуразрушенные стены, заваленные коридоры, - все это сильно напомнило ему фотографии разбомбленных во время Второй мировой войны городов, которыми пестрели все учебники истории. Им тогда много рассказывали о вине Германии и Гриндевальда, в частности, перед всем человечеством, призывали покаяться и сделать все, чтобы такого не повторилось вновь, созидать, а не разрушать. И многим, и магглорожденным, и чистокровным, было тогда страшно и стыдно за это огромное и черное пятно на истории своей страны, многим, но не Бранау…

Какое-то время Шенбрюнн молча шел по коридору, постепенно уходящему вниз широкими ступенями, вернее, тем, что от них осталось, освобождая с путь от мелких завалов с помощью магии и внимательно оглядываясь по сторонам, не забывая при этом использовать заклинание обнаружения человека. Раздался слабый свист справа, а затем, когда Карл прошел немного дальше, - голоса, выкрикивающие заклинания. Быстрый спуск вниз, и Бранау в очередной раз произносит: “Avada Kedavra Explosio!”. Узкий коридор сотрясается от мощной ударной силы заклятия, сносящего все на своем пути, но, к удивлению парня, все разрушения ограничились лишь небольшим количеством упавшей с потолка штукатурки и развалившейся уже до конца каменной кладкой. Произнесены последние заклинания, и наступает странная, давящая тишина. Воздух как-то неестественно сжат и уплотнен, как будто вокруг находится великое множество концентраторов магии. Или же это Анна применила свой “Aer contractum”? Выставил на всякий случай “Protego firmiter” – в такой обстановке крайне сложно определить наличие других действующих заклинаний. Повернул направо - и левую руку, грудь и живот тут же поражает неизвестное проклятие, равное по силе и действию сразу нескольким “Seco”.

Карл опустился на пол, как подкошенный, стараясь изо всех сил терпеть острую ноющую боль. Кровь вытекала очень быстро, однако никакие пришедшие ему в голову медицинские чары не могли остановить ее и залечить раны. Вскоре мозг перестал выдавать что-то дельное, фиксируя лишь текущую действительность, все члены онемели, перед глазами поплыли неровные темно-зеленые пятна, которые становились все больше и расплывчатее, пока сознание не погрузилось во тьму…

* * *


Лапина медленной, шаркающей походкой подошла к лежавшему без сознания Бранау. Под ногами хрустели мелкие осколки камней, тело все еще била мелкая дрожь, силы были уже на исходе. Бой закончен, она победила… один на один. Но от осознания этого факта наступило всего лишь опустошение, а не радость. Ей была ни к чему эта победа, ей было важно, чтобы ее просто не трогали и оставили в покое. Хотелось просто опустить руки и завалиться здесь же на пол…

Генрих, промычал что-то нечленораздельное, напомнив о своем присутствии. По-видимому, он уже начал приходить в себя, но еще не до конца осознавал, что с ним произошло, и где он находится.

- Stupefac! Лежать! – вот так, чтоб не очухался в ближайшее время. И: - Oblivisce! – чтобы не разболтал Лорду про лабораторию.

То, что она бьет лежачего, ее интересовало в последнюю очередь в данный момент. Нужно было как можно быстрее найти Карла. Тот же факт, что вышеупомянутый молодой человек практически не помог ей в дуэли, не особо коробил девушку: во-первых, она теперь точно знает, что в состоянии сама справиться с очень сильным противником, к тому страдающим маниакальной идиосинкразией в ее адрес; во-вторых, Бранау и Шенбрюнн вроде как приходятся друг другу родственниками, во всяком случае, первый не один раз упоминал некую “бабушку Вальпургию”, следовательно, Карл мог бы столкнуться далеко не с самыми приятными для себя последствиями, если бы “завалил” дорогого родственничка. А Анне не хотелось, чтобы из-за нее он поссорился с семьей или вообще как-то пострадал…

Исходившее от палочки холодное белое сияние осветило пространство за свалившимися в кучу обломками тяжелых, массивных колонн, и перед девушкой предстало самое страшное зрелище, какое ей когда-либо доводилось пережить за всю ее недолгую и не слишком насыщенную жизнь. И подземелья вновь сотряслись, только уже не от взрывного проклятья, а от громкого и отчаянного женского крика:

- НЕЕЕЕЕЕТ!

17) (лат.) Силою огня повелеваю: избави меня от врага моего!

18) (лат.) Свет наибольший и огнем сильный!

19) (ср.-верх. нем.) Щит крови!

20) (лат.) Тебя молю, Земля, дающая всему живому жизнь: от гибели ты нас спаси!

21) (лат.) Разрушаю состояние потоком!


Сообщение отредактировал PPh3 - Воскресенье, 28.10.2012, 20:42
 
PPh3Дата: Вторник, 11.10.2011, 23:14 | Сообщение # 67
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Глава 22. День откровений

… Исходившее от палочки холодное белое сияние осветило пространство за свалившимися в кучу обломками тяжелых, массивных колонн, и перед девушкой предстало самое страшное зрелище, какое ей когда-либо доводилось пережить за всю ее недолгую и не слишком насыщенную жизнь. И подземелья вновь сотряслись, только уже не от взрывного проклятья, а от громкого и отчаянного женского крика:

- НЕЕЕЕЕЕТ!

Эта “Sectumsempra” должна была достаться ей! Только ей! “Sectumsempra”… Девушка подняла заплаканное лицо, перемазанное кровью и пылью. Она знает контрзаклятие, Снейп учил ее… Приподнялась, встав перед Карлом на колени — от вида крови ее мутило, а изображение перед глазами начинало плыть. Она не должна тратить время на рыдания и самобичевание вместо того, чтобы попытаться вылечить Шенбрюнна.

Глубокий вдох… Дотронулась до шеи слева — кажется, там должна проходить сонная артерия. Слышны слабые удары — жив! Лапина уже второй раз за сегодняшний вечер была рада найти своего одноклассника живым, однако сейчас было далеко не самое подходящее время для выплескивания эмоций — предстояла самая сложная и неприятная работа. Вряд ли это заклинание можно использовать поверх одежды… Девушку передернуло: она никогда еще не занималась раздеванием парней, во всяком случае, никогда не проявляла в этом инициативу.

Еще один глубокий вдох… Невербальным “Seco” разрезала вязаную жилетку — она и так уже исполосована, так что сильно хуже не будет. Медленно, дрожащими руками расстегнула пуговицы на насквозь пропитавшейся кровью рубашке, разрезала майку. Ей повезло, что раны оказались не очень длинными, и не пришлось снимать еще больше одежды. В любом случае на это было неприятно и боязно смотреть… В сторону страх и глупые мысли — нужно точно вспомнить и воспроизвести заклинание… Две ломаные готические буквы “S”, перечеркнутые посередине, начало вербальной формулы совпадает с началом геометрической, так же — и с концом.
Вдох…

- Vulnera vulnera versus/ Viscera viscera versus/ Sanguis reversus (1), — прошептала она в сторону, стараясь максимально точно синхронизировать слова с движениями палочкой; о плавных и красивых контурах при ее дрожащих руках не могло быть и речи.

Очерченные палочкой контуры превратились в небольшую темно-бардовую звездообразную вспышку, которая через несколько секунд растворились в воздухе. Теперь сконцентрироваться, направить магический поток на достижение необходимого результата…

- Vulnera vulnera versus/ Viscera viscera versus/ Sanguis reversus! — тихо, но четко произнесла Анна, встав перед Карлом на колени, указав волшебной палочкой на изрезанный торс, на который упорно старалась не смотреть.

Вылетевший из палочки пучок магической энергии застыл над ранами, после чего стал медленно опускаться, по мере продвижения вниз все больше сияя прозрачным, рассеивающим темно-красным цветом, пока, наконец, не достиг ран. Еще одна красная вспышка, и капельки крови, переливаясь подобно мелким рубинам, стали засасываться назад, пока раны не закрылись, оставив вместо себя длинные шрамы.

Лапина вздохнула с облегчением — у нее получилось. К тому же, заклинание оказалось очень умным — собрало только ту кровь, которая растеклась по телу и не успела смешаться с грязью. Вылечила аналогичным образом руку. Им повезло еще, что “Sectumsempra” была уже предварительно замедлена и ослаблена отражающим щитом — она уже видела, как это проклятие может искромсать в щепки, разорвать на мелкие кусочки все, что встретит на пути. Но девушка не радовалась тому, что только что спасла жизнь своему однокласснику и, наверное, даже, другу — вместо этого на нее накатили чувства вины и опустошения. В том, что пострадал Карл, виновата только она, и никто больше, — девушка прокрутила у себя в голове череду воспоминаний с самого момента знакомства с ним. Еще тогда, когда он вошел и представился, ей впервые пришла в голову мысль, мимолетная, невесомая и осознанная лишь теперь, — он ей нравится. Иррационально, безумно, просто потому, что он есть. В этом весь корень тех ошибок, которые случились теперь. Карл попал бы в Равенкло, а ее убил бы Бранау еще в первую же ночь, и тогда все бы закончилось — две слезинки упали парню на грудь, но не произошло чуда, как в сказке о принцессе Рапунцель. Как же любит она себя жалеть! — вытерла лицо грязным и рваным рукавом мантии. Когда Шенбрюнн придет в себя, тогда она поговорит с ним, объяснит без лишних подробностей — он поймет ее. А пока надо отсюда выбираться.

Самый короткий путь — до лаборатории профессора Снейпа. По крайней мере, там можно будет найти зелья, которые могли бы помочь Карлу восстановиться после такой большой кровопотери — одного заклинания здесь явно недостаточно. Сняла с шеи парня ноутбук, который тот все время, с самого момента их выхода из комнаты-по-требованию, носил на себе, и перекинула себе через плечо. Теперь заклинания для перенесения тяжестей. Это “Wingardium Leviosum”, или его полностью латинский эквивалент “Alatum Leviosum”, а также “Mobile corpus”. Подняла палочку, вновь направив ее на Шенбрюнна — дрогнула рука — и тут же опустила. Неподалеку снова замычал Бранау, пытаясь изображать какие-то телодвижения. Еще одно “Stupefac!”, и он снова лежит, как мертвый. Нет, так дело не пойдет. Она может себе позволить лишь кратковременные магические импульсы. Длительные заклинания, предполагающие непосредственное управление предметом, требуют соответственно постоянной и длительной концентрации, что в данных условиях не очень приемлемо. Ничего, она справится… должна справиться, ведь сейчас от нее зависит жизнь другого человека.

Оторвала от рукава кусок материи, который и так уже почти болтался на нитке, очистила заклинанием и перевязала Карлу живот и грудную клетку — на всякий случай, если вдруг откроются раны. Застегнула мантию и, взяв под мышки, медленно, но верно потащила наверх, то и дело оглядываясь назад (а на самом деле вперед) и, где надо, расчищая дорогу с помощью магии, а иногда и просто руками и ногами. Какое же тут “Alatum Leviosum” с “Mobile corpus” в придачу?

Дорога назад заняла гораздо больше времени, чем она рассчитывала, ибо сейчас она не убегала, выпучив глаза, от Взрывного Смертельного проклятия, а тащила на себе, как минимум семьдесят пять килограммов, даже восемьдесят, если посчитать еще ноутбук вместе с сумкой и прочими причиндалами. Вот она, дверь в простенке между двумя почти целыми колоннами — во всяком случае, это место знакомо ей еще со вчерашнего дня. Аккуратно положила парня на пол, отдышалась. На тяжелой бронзовой ручке сбоку выгравированы алхимические знаки серы и ртути, люминесцирующие в свете “Lumen” — она заметила их только сейчас. Теперь задача № следующая: взломать лабораторию.

Заклинание Слияния Лапина не знала, но и пытаться угадывать методом тыка тоже не собиралась.

- Incerta et occulta tua mihi manifesta (2)! — во всяком случае, это было единственное известное ей (и придуманное ею же в соавторстве с Шенбрюнном и Фольквардссоном) заклинание, позволявшее выявлять предыдущее состояние объекта и его скрытые свойства.

Дверь тут же опутали светящиеся контуры наложенных на нее заклинаний. Наверняка такими же Снейп защищал лабораторию в своем доме, однако в то время у нее и в мыслях не возникало проникнуть туда тайком или хотя бы подсмотреть, какие именно заклинания он использует. Достаточно было представить лишь яростный, испепеляющий на месте взгляд зельевара, чтобы навсегда оставить посягательства на его собственность.

- Finita absoluta (3)! — от центра двери по кругу разошлась волна желтоватого света, подцветившая большинство контуров и тут же их поглотившая.

Осталось самое сложное: модифицированная кровная защита. Во всяком случае, на нее указывало наличие в оставшихся контурах сочетание рун “альгиз” и “эйваз”, означавшее “защиту от врагов”. Понятно, no pasaran (4). А вот сочетание “наудиз” (“нужда”) и “гебу” (“дар”) можно было толковать либо как необходимость дара, который нужно принести в жертву, чтобы пройти, так и необходимость дара как свойства, которым нужно просто обладать, например, супер-пупер-талантом к зельеварению, которого нет больше ни у кого, кроме великого Мастера зелий и декана Слизерина Северуса Снейпа.

Озябнув, девушка обхватила себя руками — в подземельях всегда было прохладно. Времени на раздумья почти не было — нужно было действовать прямо сейчас. Глянула на Шенбрюнна — тот по-прежнему был очень бледным и без сознания, как будто его несколько дней продержали в карцере, заморив голодом. Проверила дыхание, сердцебиение — есть, значит, жив. Но без положительных изменений.

Закатала рукав на левой руке, направив палочку на предплечье. Подняла голову, с мольбой в глазах посмотрев наверх, хотя ничего не могла там увидеть, кроме выложенного из маленьких каменных плит потолка, поддерживаемого скрещивающимися арками… Что она наделась там увидеть? Что она вдруг получит благословение Свыше на проведение языческого ритуала с использованием крови? После того, как уже неоднократно предала Бога, став ведьмой, связавшись с магами всех мастей, приступив к изучению этой самой магии и сознательно отойдя от истин, которые в течение многих лет пыталась привить ей мать? Когда знает, что даже если сейчас ее желание будет исполнено, она не откажется от тех беззаконий, которые творит уже полтора года, и в которые с головой погрузилась в последние два месяца? Она в любом случае сделает это…

Прикрыла глаза, зажмурившись, и по щекам скатились две соленые слезинки. Невербальное “Seco”, и кровь из пореза на руке брызнула на дверь, которая тут же вспыхнула багряным светом и погасла. Щелкнул замок. Толкнула дверь, и, превозмогая усталость и боль, втащила Шенбрюнна внутрь. Кое-как уложила его на жесткую деревянную скамью, а сама тут же осела на холодный каменный пол. Подняла горе очи, прикрыв их, и по щекам вновь полились слезы. Казалось бы, ей следовало сейчас радоваться и вовсю хлопотать вокруг своего одноклассника, чтобы привести его в чувство, но она не имеет права. Нет, православие нисколько не исключало счастье и радость, но если это была “радость о Бозе”. Если все, что ни случилось бы, любое явление в жизни, будь то красота природы, красота женщины или просто хороший день, каждый успех или неудачу, крепкую семью и хороших друзей, человек воспринимал бы как дар Божий, творение Божие и проявление бесконечной любви Бога, сублимировал все ad excelsos (5), но не как череду исключительно случайностей, никем не управляемых, не гордился и не превозносился бы от своих талантов и успехов, не завидовал чужому и не вожделел о красоте, и уже тем более не прибегал бы к оккультизму и потусторонним силам для того, чтобы достичь весьма сомнительных целей. Лапина же была грешна всеми вышеперечисленными делами до мозга костей и потому не могла быть счастливой. И единственное, на что она рассчитывала, что, может быть, прожив несчастную жизнь, она будет немного меньше гореть в аду (а в последнем она не сомневалась), и в то же время знала (почерпнув эти знания как из проповедей, так и из немногочисленных церковных книжек, которые все-таки удосужилась прочесть), что у Бога рассчитывать нельзя, нужно лишь надеяться и верить…

* * *


… Холодно, во всем теле слабость, взгляд с трудом удается сфокусировать на окружающем пространстве, это отнимает слишком много сил. Прямо над ним — невысокий арочный свод, выложенный небольшими каменными брусками — значит, снова подземелье. Сзади слышен ритмичный плеск воды, будто кто-то открыл кран и забыл закрыть. Повернул голову — фокус снова сбился, захватывается лишь небольшая часть нужного пространства. Какие-то стеллажи с банками, горшками и колбами, рядом табуретка с какими-то склянками — это место определенно ему незнакомо, он здесь впервые. Перед глазами все расплывается. В углу возле раковины кто-то стоит. Кажется, это невысокая женщина в черном платье, она плачет. Неужели кто-то умер? Надо к ней подойти, спросить, что случилось… Холодно, невозможно пошевелиться, голову клонит в сон… А, может быть, все, что происходит здесь и сейчас — сон, и он не в далекой Шотландии, а у себя дома, в Грюненхофе? Веки словно налились свинцом и сомкнулись, а тело снова одолела слабость, опутав его своими оковами. Спать, спать, спать...

* * *


… Лапина разложила одежду, вернее, то, что от нее осталось, на свободном столе и высушила — кровь уже не вымывается вместе с водой, и то хорошо, — и починила ее заклинанием. И пусть никто не думает, что это банальное “Reparo” — заклинание для первокурсников. Текстуральные чары Восстановления… Это была следующая тема в учебнике трансфигурации (который девушка теперь предусмотрительно носила с собой), и они должны были заняться их изучением на следующей неделе, или через две, а, может быть, вообще через месяц — в зависимости от того, когда МакГонагалл перестанет топить весь класс следом за Уизли. Анна не знала, сколько времени в среднем отводится в Хогвартсе на изучение того или иного заклинания, и после жесткого снейповского режима, когда она меньше, чем за полтора месяца, должна была освоить программу первых шести курсов, даже неделя (а в неделю проводится три урока трансфигурации) казалась ей непозволительной роскошью. Текстуральные чары Восстановления требовали еще большей концентрации сознания на достижение результата и, соответственно, большего количества затрачиваемой энергии, а также умения представлять тонкую структуру образца. Так что теперь неудивительно, почему многие волшебники вроде тех, кого ей доводилось видеть в “Дырявом котле”, не в состоянии починить себе одежду с помощью магии, и потому ходят в заплатках.

Итак, хлопок, как известно, является модификацией целлюлозы, все волокна которой ориентированы в одном направлении, благодаря чему, собственно, из них можно вытягивать нити, в отличие от той же древесины. Молекула целлюлозы состоит из линейной цепи звеньев бета-D-глюкозы, и выглядит совсем не так, как часто ее рисуют в школьных учебниках по химии, ибо не могут быть 1,4-гликозидные связи (как и любые другие) быть изогнуты под острым углом (6). В реальности же каждое последующее звено относительно предыдущего как бы перевернуто вверх ногами, таким образом, мы получаем что-то наподобие синдиотактического (7) полимера, в котором в качестве единицы направленности будет выступать не отдельный фрагмент звена, а все звено в целом. Крахмал в таком случае можно назвать изотактическим (8) полимером. Прочность волокон целлюлозы обеспечивается как за счет комплементарности волокон друг с другом, так и за счет множественных водородных связей между ними. Соответственно, при механическом разрыве волокон происходит их рассоединение и, как следствие, разрушение водородных связей. Возможно, также имеет место разрыв молекул по 1,4-гликозидным связям (тогда образовавшиеся углеродные радикалы хватают из воздуха кислород, воду и т.д., чтобы замкнуть электронную оболочку — в полимерной химии Лапина была несильна, и потому могла лишь предполагать, но не знать), но ни в коем случае не С-С связей. Следовательно, в качестве образца тонкой структуры нужно представить, как разнесенные на большое расстояние молекулы целлюлозы вновь соединяются друг с другом, образуя линейно ориентированные волокна, и между ними вновь возникают водородные связи… Вдох, сосредоточиться, представить мыслеобраз (хотя бы в виде модели Chem3D), положить его как цель выхода магической энергии…

- *Fibras redintegrans texturam restauro!* (9)

Рубашка вспыхнула бледным желтовато-охристым сиянием и погасла. Встряхнула, проверила — дырок, ошметков и наслоений нигде нет. По крайней мере, в этом не стыдно будет показаться на люди. Проделала аналогичную операцию по отношению к жилетке и мантии, представляя в качестве модели вторичную структуру коллагена, состоящего из трех молекул белка, взаимно ориентированных и стабилизированных гидрофобными взаимодействиями и водородными связями и закрученных в альфа-спираль, которая, собственно, и дает вторичную структуру.

Что же касается Карла, то он по-прежнему пребывал в царстве Морфея, хотя уже не выглядел таким мертвенно бледным, как получасом ранее, а на щеках появилось даже некое подобие румянца — Анна использовала для этого большую часть снейповских запасов Укрепляющего и Кровевосстанавливающего зелий, однако реакция их изготовителя волновала ее в тот момент в самую последнюю очередь. Откинула собственную мантию, которой был укрыт парень, сняла компресс, пропитанный концентрированной настойкой из белого ясенца, положив его обратно в стоявшую рядом миску, и провела костяшками пальцев по гладкому безволосому торсу — таким мужчинам, как Карл Шенбрюнн, шрамы не к лицу. Наклонилась над ним, зарывшись пальцами в его короткие, но густые каштановые кудри, ее горячие слезы падали ему на грудь. Она сознавала, что творит безумие, ибо гордый Карл Шенбрюнн, будучи в добром здравии и трезвом рассудке, никогда не позволил бы так с собой обращаться, как и то, что это может быть для нее последняя возможность прикоснуться к нему, ощутить его близость. Ею двигали отчаяние и безнадежность. Но не является ли безумием творить безумие, осознавая, что творишь безумие?

Чужая рука коснулась ее бедра, заставив стоявшую на коленях девушку вздрогнуть, и она резко отпрянула назад. Карл открыл глаза, но еще не до конца пришел в себя, и на поверхности его сознания явственно проступали мысли, типичные для любого человека в его ситуации: “Где я нахожусь?”, “Как я здесь оказался?”, “Что со мной случилось?”, “Кто это рядом со мной?”, “Почему на мне нет хотя бы рубашки?”

… Пальцы прошлись вверх по бедру, ощущая под недорогой плотной материей упругое женское тело, по которому прошла волна напряжения, поднялись по ребрам к плечу, на которое падала прядь спутанных прямых волос, коснулись щеки и опустились к губам… Анна замерла в ожидании, не рискуя делать лишних движений, ей казалось, будто Шенбрюнн не верит в то, что видит перед собой, и она была с ним полностью согласна, ибо такое поведение для нее было не характерно в принципе. Его пальцы, коснувшись ее губ, переместились тем временем обратно к ней на плечо, повторив контур ее руки до самого запястья, а взгляд внимательно следил за собственными же движениями.

Карл находил весьма странным положение, в котором оказался, ибо, привыкши всем демонстрировать свое превосходство, вовсе не желал, чтобы его видели слабым и беззащитным, но при этом не мог отрицать, что прикосновения Кайнер ему приятны, а сама же она открылась ему с новой стороны: заботливая или, во всяком случае, может быть такой. Однако лицо его не выражало ни тени смущения: нужно уметь сохранять хладнокровие в любой ситуации.

- Анна?... — посмотрел ей в глаза.

Во взгляде ее сквозила бездна отчаяния и тьмы и буквально граничащее с этим отчаяньем непреодолимое желание быть рядом с ним, которое он урывками замечал в ней раньше, то подавляемое, то прорывающееся наружу. И данное обстоятельство немало ставило его в тупик.

Анна Кайнер… он сам не понимал, что именно испытывает к ней, и как это можно назвать. Да, она может быть вполне приятным человеком, да, она интересна, как девушка, когда не отгораживается ото всех зубчатой стеной. Но он знаком с ней всего одну неделю, а за такой короткий срок просто невозможно узнать человека во всех его проявлениях, даже если использовать легилименцию. И потому не собирался форсировать развитие отношений между ними только потому, что, возможно, нравился ей, особенно если учесть, что совсем недавно он любил Элизу, чувства к которой еще не угасли полностью.

В том же, что она испытывает влечение к нему, не было ничего удивительного: немало девушек и раньше провожали его жадными, завистливыми взглядами и пытались изыскать различные способы познакомиться с ним и завязать роман. И на все их весьма плоские и лишенные всякого изящества попытки и невысказанные предложения Шенбрюнн неизменно отвечал вежливым, но твердым отказом, ибо не собирался потакать желаниям капризных девиц просто ради развлечения, как это часто бывает у не слишком думающей молодежи. К тому же, он прекрасно понимал (чему немало способствовала поверхностная легилименция), что большинство представительниц противоположного пола интересует лишь его внешняя оболочка — красивая внешность, происхождение, богатство и обходительные манеры, но не внутренний мир, и это раздражало его еще больше. И навстречу развитию отношений он шел лишь в том случае, если девушка ему действительно нравилась, как это было с Элизой Миллер, на которой он одно время мечтал жениться, и у которой из-за этого было немало завистниц.

При этом Карл осознавал также, что не может оставить Анну одну, оттолкнув от себя так же, как и остальных девиц, бегавших стайкой за красивым и богатым мальчиком. Потому что боялся за нее, боялся, что она может сделать что-нибудь с собой, погрузившись с головой в окружавшую ее бездну отчаяния. Однако двигала им не только жалость и ответственность за чужую жизнь: он действительно хотел лучше узнать Кайнер и позволить узнать ей себя, ибо она относилась к той немногочисленной категории людей, которые не имели собственной корысти в общении с ним, а ее желание стать специалистом и всего добиться своим трудом весьма импонировало ему и вызывало уважение. Он уже вытянул Элизу Миллер — вытянет теперь и Анну Кайнер…

Лапина лишь кивнула в ответ, опустив голову, и из-под опущенных век вновь покатились слезы. Аккуратно вытащив руки из-под его головы, резко встала на ноги и, обойдя скамью, подошла к стоявшему сзади столу, взяв лежавшие на нем вещи.

- Эм… Карл, вот ваша одежда… — неуверенно сказала девушка, положив на чистую сухую табуретку рядом с скамьей аккуратно свернутые мантию, жилетку и рубашку, — и волшебная палочка… — осторожно опустила магический артефакт на белую хлопчатобумажную ткань.

- Спасибо…

Повисла неловкая пауза. Анна повернулась к собеседнику боком и принялась читать готическую надпись на расположенной над стеллажом арке, служившей границей между стеной и потолком, стараясь при этом упорно не замечать раздетого до пояса Карла, которого сама обнимала минуту назад. Карл же воспринял подобное ее поведение как предложение немедленно одеться, хотя последнее в любом случае входило в его планы. Он понимал ее смущение и, в то же время, ему казалось, что она переигрывает, потому что он уже знает, какой она может быть. Кому она пытается солгать: ему (что совершенно бесполезно) или же себе самой? Последнее Шенбрюнн считал бессмысленным самообманом и преступлением уже перед своей совестью.

Резкий подъем отдался неприятной болью в животе и грудной клетке — судя по всему, последствия заклинания еще не успели до конца пройти, — однако на помощь ему тут же поспешила Кайнер, которая, однако, снова в упор старалась не смотреть ему в лицо.

- Анна, пожалуйста, посмотрите на меня…

Девушка заметно волновалась, но все-таки подчинилась. Она еще не успела отпустить его плечи, а он, уже сидя, по-прежнему держался за ее талию, так что любой случайный свидетель, не знавший тонкости их встречи и решивший из праздного любопытства заглянуть в лабораторию мрачного профессора зельеварения по причине отсутствия последнего, застал бы далеко не самую приглядную и целомудренную картину.

- Анна, вы уже видели достаточно, поэтому, пожалуйста, не стесняйтесь больше моего… вида.

Одной этой фразы оказалось вполне достаточно, чтобы почти все ментальные блоки Кайнер разлетелись вдребезги, а щеки стали пунцового цвета.

- Э… Карл, вам пока не стоит делать резких движений и стоит пока отдохнуть.

Девушка убрала руки с его плеч и сделала быстрый шаг назад; в ее голосе и жестах по-прежнему чувствовалась сильная неловкость. Шенбрюнн же просто отпустил ее, опасаясь, как бы она не вспыхнула, подобно пороховой бочке: он уже заметил, что физическая близость, если она не была связана со страхом или отчаянием, вызывала в ней повышенную нервозность и всплеск адреналина.

Лапина сделала шаг назад, совершенно забыв о находившейся позади нее табуретке, на которой стояла миска с настойкой ясенца, и которая, естественно, опрокинулась при резком движении, что означало, в свою очередь, полный epic fail, ибо великолепно довершало череду неловкостей, которыми отличилась в этой день Анна Лапина. Анна ненавидела себя в те моменты, когда у нее что-то не получалось или валилось из рук, особенно из-за ее же собственной неуклюжести или невнимательности. Еще больше она ненавидела, когда подобные вещи случались при свидетелях. Но то, что подобное случилось на глазах у парня, который намного выше ее по социальному положению, и по которому она чуть ли не в открытую, к своему вящему позору, пускала слюни в свои двадцать шесть лет, было полный отстой. Так что теперь ей не оставалось ничего другого, кроме как заняться уборкой учиненного ею же безобразия и утешать себя (не забыв восстановить при этом упавшие окклюментивные щиты) тем, что она и без этого промаха была полностью неконкурентоспособной, что ее репутация в Хогвартсе и так ниже плинтуса, так что ей уже нечего терять. А Карл… он как любой нормальный и четкий пацан, найдет нормальную, хорошую девчонку его возраста, которая не будет все время ныть и без конца лажать, как она.

Карл, не спеша, застегивал пуговицы на рубашке, внимательно наблюдая за Анной. Конечно, проще отвернуться от всех проблем и забиться, как моллюск, в раковину, чем решать их. А подобное поведение — ничего более, кроме как ханжеское неумение контролировать собственные эмоции и боязнь отвечать за них.

- *Tergeo!* — и каменные плиты тут же стали сухими и чистыми.

- Анна, перестаньте, пожалуйста, выполнять бесполезную работу, — снова в голосе строгость и чувство собственного превосходства, правоты.

Только теперь девушка заметила, что вытирает мокрой тряпкой абсолютно чистый пол. Она, будучи волшебницей, одолев не далее, как час назад, мага, превосходящего ее по силе, убиралась самым обыкновенным маггловским способом. Она делала это, скорее, несознательно, просто чтобы отвлечься от терзавших ее мыслей, напоминавших о собственной никчемности, тупо убить время, сосредоточившись на самой простой механической работе.

Подняла голову, посмотрев на Шенбрюнна. Она уже перестала драить пол, но по-прежнему стояла на коленях, нервно сминая тряпку в руках.

- Фрейлейн Кайнер, перестаньте, пожалуйста, изображать из себя обиженного домового эльфа и сядьте рядом со мной, — не терпящим возражений тоном сказал Шенбрюнн — приказ, завуалированный под просьбу.

Снова переход на официальное обращение, значит, ничего хорошего впереди не будет. Нет, Карл не садист, конечно, и не плюется ядом, как Снейп, так что все ограничится, скорее всего, нотацией из серии “из-за тебя я пострадал” или “как ужасно ты себя ведешь”. Ничего, она переживет. Ей уже не раз приходилось такое выслушивать, правда, от людей гораздо старше ее самой.

Встала, повесив тряпку на край ведра, и села на край скамьи, вновь опустив голову и сложив на коленях руки замком.

- Анна, пожалуйста, смотрите мне в лицо, когда я говорю с вами, — девушка подчинилась, но явно нехотя. — Не бойтесь меня, пожалуйста, я не кусаюсь, — добавил он с некоторой иронией в голосе, но уже мягче.

- Анна, у меня перед вами долг жизни, — взял ее руки в свои; в его голосе не было и тени сожаления или недовольства, просто нейтральная констатация факта, — поэтому вы всегда можете рассчитывать на мою помощь, когда она бы вам не понадобилась.

- Нет, — Лапина отчаянно замотала головой, однако уже не пыталась вырваться.

- Что значит “нет”? — теперь настал черед Карла удивляться реакции на свои слова.

- Нет никакого долго жизни! — с надрывом произнесла девушка, посмотрев сидящему напротив нее парню прямо в глаза. — Эта “Sectumsempra” должна была достаться мне и только мне! Это я отразила ее и чуть не убила вас! — попыталась встать с скамьи, однако ее тут же удержал Карл (пусть ему в его нынешнем состоянии это стоило немалых усилий) и крепко взял за запястья, чтоб не вырвалась, ибо в ее взгляде появился опасный, маниакальный блеск.

- А теперь немедленно успокойтесь и послушайте меня, — строго сказал Карл, — вы, хотя и могли предполагать, что я вас искал, не знали, что я находился именно там. И я полагаю, в тот момент ваши мысли были заняты другими, куда более важными вещами. Я же не догадался, что от этого проклятия надо защищаться именно высшим щитом, хотя слышал, как вы прокричали: “Aegis Palladis!”

Кайнер постепенно начала успокаиваться и вновь опустила глаза — пострадавший сам снял с нее вину. А Шенбрюнну добавился еще один фрагмент мозаики ее психологического портрета: не любит быть обязанной; при малейшем на то подозрении тяготится чувством вины; боится ласки, боится собственного влечения. Подобные особенности поведения он встречал ранее и у Лизы Миллер, так что здесь могло сказаться проявление религиозного воспитания со стороны родителей. Но Лиза Миллер — добрая и жизнерадостная, Анна же окружает себя мраком и видит только мрак. Так что причины ее зачастую странного поведения следует искать в ней самой и в ее покрытом тумане прошлом. Единственное, что пришло на ум Карлу, что она когда-то совершила поступок, о котором очень сожалеет, и таким образом “наказывает” себя.

- Анна, вы знали об этом проклятии до Хогвартса, — Шенбрюнн говорил спокойным, ровным голосом, как будто рассказывал теорему, доказательство которой знал уже наизусть — девушка кивнула в ответ. — И вы знаете также контрзаклятие, иначе не смогли бы меня вылечить, — снова покорный кивок в ответ. — Что это за заклинание?

Вместо ответа Кайнер поднялась со скамьи — Шенбрюнн держал ее руки уже не так сильно, как парой минут ранее, а его красноречивый взгляд лучше всяких слов говорил, чтобы она даже не думала о том, чтобы сбежать. Вернее даже не сбежать, ибо на интуитивном уровне Карл уже знал, что она не уйдет отсюда без него, а снова замкнуться в себе, вновь отгородиться высокой зубчатой стеной от внешнего мира и других людей. Девушка тем временем дошла до своей сумки и, достав оттуда блокнот и перьевую ручку, вернулась обратно к парню. Написала на первом попавшемся чистом листке вербальные и нумерологические формулы и, вырвав из блокнота, передала своему однокласснику.

- Спасибо.

Карл принялся внимательно изучать написанные перед ним формулы. Взгляд его стал сосредоточенным, а на нахмуренном лбу залегла высокая морщинка. Сейчас он напоминал, скорее, ученого, занятого важным исследованием и уже почти подошедшего к разгадке, и гораздо меньше — богатого молодого аристократа. … Ведь все складывается именно так, как он предполагал изначально, и эти формулы — уже явное, не умозрительное доказательство его гипотезы. Увидеть, чтобы окончательно увериться…

- Анна, покажите мне, пожалуйста, контрзаклятие к “Sectumsempra”, — сказал юноша твердым голосом, каким обычно говорил, когда хотел добиться определенных действий от других людей.

Кайнер в ответ лишь отрицательно покачала головой. Непреложный Обет? Вряд ли, иначе она не смогла бы даже написать.

- Оба заклинания — авторские, — добавил Карл лекторским тоном, — и вы знаете, Анна, что геометрические формулы многих авторских заклинаний часто не совпадают на практике с рассчитанными в теории. А я не уверен, что смогу правильно воспроизвести его в нужный момент, зная лишь теоретический расчет.

Внешне Шенбрюнн имел холодное и беспристрастное, абсолютно непроницаемое выражение лица — маска, которую он носил всегда и везде и снимал лишь перед близкими людьми. Изнутри же его давило поднимающееся из глубины души чувство вины, ведь он использовал слабые познания своей одноклассницы в нумерологии, в некоторой степени давил ей на совесть, а фактически шантажировал, чтобы просто получить еще одну, но не такую уж необходимую крупицу информации.

- Смотри… — взгляд и голос ее были полны обреченности и отчаяния. — Vulnera vulnera versus/ Viscera viscera versus/ Sanguis reversus! — четко произнесла девушка, изобразив в воздухе две ломаных готических буквы “S”, перечеркнутых посередине, которые тут же преобразовались в темно-бардовую звездообразную вспышку, через несколько секунд растворившуюся в воздухе.

- Северус Снейп, — тихо прошептал парень, и его слова как будто отдались эхом в неловкой тишине, которая повисла между ними.

По щекам Кайнер тут же потекли слезы, а выражение ее лица было настолько виноватым, будто смертная казнь — это меньшее, что она заслуживает за свое преступление.

- Анна, пожалуйста, подойдите ко мне… — уже мягко сказал Карл и медленно, насколько это было возможно, встал с скамьи: сидеть, когда стоит дама — не comme il faut, тем более его нынешнее самочувствие уже не позволяло пренебрегать правилами этикета.

Ей было уже все равно. Снейп предупреждал ее, чтобы об их знакомстве до Хогвартса не знал никто из учеников или учителей, и, пожалуйста, Шенбрюнн уже обо всем догадался. Догадался, как только увидел нумерологическую формулу. Демонстрация заклинания была лишь подтверждением. Наверное, она должна будет изменить теперь ему память, — девушка крепче сжала в руке волшебную палочку, — но она не станет это делать, не станет, — беспорядочно закачала головой, а из глаз продолжали литься слезы, — и вовсе не потому, что он менталист, причем гораздо более сильный, чем она сама…

Чужие руки обняли ее за плечи и прижали к груди, и она, не задумываясь, обняла в ответ.

- Анна, прости меня, пожалуйста… ты не должна себя ни в чем винить, — она чувствовала его дыхание у себя над головой, — я сам все понял… еще раньше…

Казалось, и ему передалась часть страсти от отчаянья, в которых утопала Кайнер. Все маски разбились и слетели с лица, точно хлипкая плотина, снесенная бурной горной рекой, в которой плыли теперь они вдвоем. Его губы почти касались ее лба, ее потемневшие зеленые глаза, как магниты, затягивали внутрь, и было в этом что-то страшное, отчаянное. Он ощущал свою власть над ней, как и то, что она сама отдала ему эту власть, нераздельную, безграничную, и одновременно боялся этого, ибо предпочитал превосходить, но не господствовать…

1) (лат.) Рана к ране/плоть к плоти/кровь возвратилась.

2) (лат.) Сокровенное и тайное твое мне яви!

3) (лат.) Окончено полностью! — Полное отменяющее заклинание. Снимает сильные долговременные чары, которые не разрушаются простым “Finita”.

4) (исп.) не пройдут.

5) (лат.) к вышним.

6) Структура целлюлозы:
Картинка здесь: http://s54.radikal.ru/i146/1110/fb/42112a7c7b37.jpg, и здесь: http://s017.radikal.ru/i424/1110/4d/1b3da4c183bb.jpg

7) Синдиотактический полимер — полимер с чередующимся направлением заместителей. Однонаправленные заместители встречаются через звено.
Картинка здесь: http://s017.radikal.ru/i443/1110/87/7b8718226ce8.jpg

8) Изотактический полимер — полимер с одинаковым направлением заместителей во всех звеньях.
Картинка здесь: http://s04.radikal.ru/i177/1110/8e/ae7124039f0d.jpg

9) (лат.) Воссоединяя нити, восстанавливаю ткань!


Сообщение отредактировал PPh3 - Вторник, 30.10.2012, 00:40
 
PPh3Дата: Вторник, 11.10.2011, 23:17 | Сообщение # 68
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
* * *


Мордред и Моргана! Что здесь произошло? Профессор зельеварения Северус Снейп остановился недалеко от коридора, ведшего в гостиную Слизерина — везде сплошные завалы, выбоины и дыры в стенах. Кое-где имеются следы темной магии. Еще раньше декана Слизерина насторожила необычная тишина в замке и его окрестностях. В другое время он был и рад, что безмозглые сопляки в кои-то веки не шляются по школе, а сидят и занимаются у себя в гостиных, но увиденное в подземельях заставило его сильно усомниться в неожиданно повысившейся дисциплине. Неужели, пока он был на собрании Пожирателей, какой-нибудь особый отряд Темного Лорда по его приказу незаметно проник в замок и перебил всех его обитателей? Северус выдохнул, пытаясь успокоить участившееся сердцебиение и привести мысли в порядок. За спиной противно заскулил Драко, лицо которого приобрело землистый оттенок, а в серых глазах читались отчаяние и страх. Трус, не способный ничего сделать сам — да, в этом была вся Беллатриса Лестранж. Пришлось самому разбирать камни, чтобы получился хотя бы небольшой проход: палочка в руках наследника древнего рода Малфоев угрожающе дрожала, так что пришлось заткнуть его невербальным “Silentium”, чтобы не давил на нервы своим нытьем.

Проверил общежитие — почти не пострадало, но выглядело так, будто перенесло неслабое землетрясение. Все-таки защита Салазара Слизерина держалась на славу. Из студентов, кроме пришедшего вместе с ним Драко, никого больше не было. Молодцы, догадались! У профессора зельеварения появился вполне заслуженный повод гордиться своими змейками. Нужно будет обязательно наградить их, когда вернуться.

Оставив старосту искать остальных ребят, Снейп отправился исследовать остальную часть подземелий — больше всего его теперь волновала сохранность собственной лаборатории. И, чем дальше он продвигался, тем сильнее были разрушения: толстые стены валялись грудами камней и скальных обломков, пол превращен в лаву, а некоторые коридоры были завалены вовсе — все это напоминало последствия дуэли между двумя неслабыми волшебниками, которые, похоже, любили разбрасываться мощными темными заклинаниями, и Северус Снейп уже знал их имена. На пути к лаборатории натолкнулся на праздношатающегося Фольквардссона, снял для приличия пятьдесят баллов с Равенкло и отправил восвояси — нечего совать свой любопытный нос, куда не надо. Но и на этом злоключения слизеринского профессора не успели закончиться. Кто-то самым наглым и грубым образом сумел взломать систему охранных чар, наложенных на вход в лабораторию! Заметил на двери следы высохшей крови — кто же это такой идиот, который решил, что защитной магии нужна кровная жертва? В лабораторию может войти только зельевар и тот, кого он с собой приведет! Резко толкнул дверь и прошел внутрь, и увиденное едва не заставило кровь вскипеть в его жилах, а накопившийся за прошедшие дни гнев вылиться наружу…

Его девочка, которую он спас от смерти и поругания, которую сам лично учил зельеварению и боевой магии, из-за которой при каждой встрече с Темным Лордом он терпел усиленное “Cruciatus” и глубокую легилименцию, из-за которой сегодня он вновь вынужден был выдержать гнев своего “господина” и едва не раскрылся, предала его! И предала с человеком, на чью сдержанность и хладнокровие он рассчитывал больше всего.

Ретроспектива…

Снейп прибыл на собрание Пожирателей вместе с Генрихом фон Бранау — наследник древнего рода Малфоев уже переместился через каминную сеть в родительский особняк. Далее все пошло по заранее намеченному и неизменному уже многие годы сценарию: Пожиратели Смерти, одетые в тяжелые бархатные мантии и серебряные маски, стояли полукругом вокруг трона, ожидая прибытия своего господина. А вскоре явился и сам Лорд Судеб собственной персоной. На нем была дорогая мантия темно-зеленого бархата с широкими рукавами, украшенная серебряной оторочкой по краю. Лицо скрыто под капюшоном, а шлейф сзади несет Беллатриса Лестранж, в девичестве Блэк. На ней нет маски, и не накинут капюшон — она считает это трусостью, прятать лицо от своих врагов. Темно-синие, почти черные после Азкабана глаза лихорадочно блестят и светятся гордостью от служения Господину, а длинные черные кудри, среди которых уже немало седых прядей, беспорядочно связаны между собой и разбросаны по плечам. Рядом с хозяином быстро ползет по синусоиде его ручная кобра Нагайна, которую Пожиратели бояться не меньше, чем самого Темного Лорда, и опасливо отступают назад, низко, до самого пола, кланяясь Господину. Чешуйки Нагайны красиво переливаются изумрудным блеском в зачарованном пламени факелов, а раздвоенный язык угрожающе высовывается из клыкастой пасти, прощупывая перед собой дорогу.

Темный Лорд садится на трон, змея тут же опутывается кольцами вокруг его шеи, а мадам Лестранж, стоя на коленях, любовно оправляет ему мантию, край которой подобострастно целует, затем обнимает его ноги и целует их, произнося клятву верности. И Лорд ей отвечает:

- Иди, Белла, я доволен тобой. Встань по правую руку от меня.

- Да, мой господин…

Белла грациозно и медленно, не поднимая головы, встает с одного колена, потом с другого и занимает свое место у трона Господина, после чего поднимает голову, откидывая назад копну кудрявых черных волос, и смотрит на всех остальных с нескрываемыми чувствами брезгливости и собственного превосходства. Она и только она лучше всех верна Лорду и больше всех ему предана, и пойдет на все, чтобы доказать свое истинное служение.

Далее к Темному Лорду по очереди подходят Пожиратели из Ближнего, затем среднего круга, становятся на колени, целуют край мантии и, не разгибаясь, возвращаются на свои места. Стража у двери швыряет в зал несколько опоздавших новобранцев из дальнего круга. Темный Лорд прохаживается по их отвратительным манерам и нежеланию служить общему делу, после чего приказывает прочим новобранцам, вовремя пришедшим на собрание, наказать своих товарищей по цеху. Естественно, с помощью “Crucio!” Не справляются — значит, пусть отправляются ad patres (10) — Темному Лорду не нужны слабаки, не способные бороться за претворение в жизнь великих идей Салазара Слизерина. Про то же, что Темный Лорд уже достаточно далеко отошел в своих идеях от одного из основателей Хогвартса, все тут же благополучно забывают. В итоге из группы внешнего круга находятся несколько смельчаков, которые со всей силы посылают в своих бывших товарищей “Cruciatus” — им необходимо выслужиться, чтобы их заметили, и чтобы сам Господин не испытал на них свой гнев. Израненные сосунки не могут больше терпеть боль, они теперь молят лишь о единственной пощаде — смерти, но их продолжают мучить снова и снова. Что ж, Лорд Вольдеморт милосерден…

- Avada Kedavra! — зал освещает яркая, режущая глаз зеленая вспышка, и бившиеся до этого в конвульсиях юнцы безжизненно опадают в своих изодранных мантиях, а на мертвых лицах, с которых съехали маски, застывает гримаса боли.

Темный Лорд небрежно взмахивает костлявой рукой с длинными пальцами, и прислужники уже выносят трупы из зала. Далее следуют доклады Пожирателей среднего круга о совершенных операциях — именно им он поручает такую грязную и топорную работу “на” выносливость, как нападения на магглов. Быстрые, точечные атаки в разных городах. Сделать, и замести следы. Цель — магглы, которые не нужны себе подобным: пьяницы и наркоманы, и соответственно, места их пребывания, неблагополучные семьи и пр. Для таких магглы сами отыщут причины их смерти, в которой, естественно, не найдут ничего необычного: передозировка, цирроз печени, курение в постели и т.д. Глобальная цель — притупить бдительность, подготовить почву для будущей массированной атаки.

Справившихся с заданием бойцов Лорд скупо хвалит и приказывает наложить “Cruciatus” на проваливших. Так он сеет вражду между членами своей армии. Каждый должен быть только за себя, каждый должен лично завоевать его доверие преданной службой ему. Затем докладываются Пожиратели Внутреннего круга. Малфой старший, Яксли и Ранкорн пока успешно справляются со своими миссиями в Министерстве магии, за что получают одобрение Лорда и приказ: “Продолжать”. Впрочем, задания для Ближнего круга его Темнейшество предпочитал оговаривать отдельно в кулуарах, в приватной обстановке. И, наконец, настал его черед, личного зельевара и двойного шпиона Северуса Снейпа.

- Чем ты меня порадуешь, Северус, мой скользкий друг? — высоким холодным голосом спросил Темный Лорд, и обвившаяся вокруг его шеи змея согласно зашипела.

- Старый маразматик охраняет мальчишку, как может. Пока Поттер в Хогвартсе, его не достать.

- Ты мне говорил в прошлый раз то же самое, Северуссс, — злобно сказал Вольдеморт, покрутив в руках длинную палочку из остролиста.

- Старик поручил Поттеру и его дружкам какое-то задание, — ответил Снейп, показывая одному из своих начальников воспоминания о прошедшем педсовете. — Он объявил об этом все учителям, однако, что это за задание, знают только старик и мальчишка. Дамблдор наложил на них неизвестное мне заклинание, блокирующее память, таким образом, что я не могу узнать об этом с помощью легилименции.

- Что еще?

- Поттер и его дружки получили право покидать школу в любое время для выполнения этого задания, однако, кроме старого маразматика, никто больше не знает, куда именно они отправляются. Вы знаете, милорд, что старик уже не делится со мной всей информацией, как раньше.

Северус понимал, что ходит по тонкому льду, и немало опасался, что может повториться та же история, что и с пророчеством, однако, будучи двойным шпионом, он прекрасно понимал, что не может не передать Темному Лорд часть информации, полученной от Дамблдора.

- Значит, старик и вправду думает, что какой-то сопляк сможет одолеть меня, Лорда судеб, даже если окончит школу? — Лорд зловеще рассмеялся. — Не ты ли, Северус, постоянно убеждаешь меня, что мальчишка — полная посредственность?

- Так и есть, милорд. Он полный лентяй и по уровню знаний тянет максимум на третий курс. Кроме того, старый маразматик попросил меня и всех остальных учителей завышать ему оценки, дабы у национального героя по окончании школы был красивый аттестат без “троллей”. А грязнокровка Грейнджер должна готовить за него и отпрыска Уизли домашние задания.

Теперь вслед за господином рассмеялась добрая половина Пожирателей.

- Значит, Поттер не представляет большой угрозы, и старикашка пудрит нам мозги своим пророчеством? Ты согласна со мной, Нагайна?

Змея что-то прошипела в ответ на парселтанге.

- Что известно об ордене жареного петуха?

- Мой Лорд, орден слаб и разрознен, и почти не проявляет активности благодаря тому, что наши бойцы стали вести себя тише и осторожнее. Насколько мне известно, они пытаются вербовать людей из аврората, но пока не очень успешно.

- Люциус…

- Да, мой Лорд?

- Раз ты крутишься в Министерстве, отследи политические настроения в аврорате и разыщи потенциальных дамблдоровских ищеек. С ними мы разберемся позже...

- Будет исполнено, мой Лорд.

- Северус, а какие у тебя новости об иностранных студентах? — поинтересовался Темный Лорд, любовно почесав змею по затылку, отчего та высунула свой длинный раздвоенный язык и пощекотала хозяйский подбородок. — Я думаю, нам может быть полезен не только Генрих.

- Они все учатся на разных факультетах, мой Лорд, — ровно ответил Снейп, — и, судя по всему, каждый из них был специально натаскан по тем предметам, к которым имел большую склонность. В основном это зельеварение и трансфигурация. Четыре юноши — это уже небезызвестный нам Генрих фон Бранау (юный Пожиратель, стоявший слева от Лорда, кивнул, после чего гордо выпятил грудь вперед), Карл Шенбрюнн, Лотар Визерхофф и Ассбьорн Фольквардссон, — дал картинку с лицами студентов. Все четверо — представители богатых чистокровных родов разной степени древности. Последний перевелся из Дурмстранга. И две девушки — Элиза Миллер и Анна Кайнер. Обе — магглорожденные. Их приезд в Хогвартс стал одной из причин, по которым старый маразматик озаботился успеваемостью мальчишки Поттера…

- Северус, мне уже достаточно сведений о Потере, — с пренебрежением ответил Лорд. — Каково их отношение к магглорожденным?

- В целом, нейтральное, мой Лорд. Во всяком случае, хотя их и ставят ниже чистокровных, однако не считают за грязь. Судя по моим наблюдениям, никто из них, кроме мистера Бранау не разделяет ваши идеи, мой Лорд.

- Достаточно, Северус, — его темнейшество небрежно махнул рукой. — Слушаю тебя, Генрих. Я знаю, что ты меня не подведешь. Северус, останься, ведь это твой студент, не так ли? — добавил он, перейдя на угрожающий шепот.

- Да, мой Лорд, — зельевар отвесил почтительный поклон и отошел на пару шагов назад.

- Чем же ты хочешь меня порадовать, друг мой Генрих?

- Мой Лорд, я уже начал претворять в жизнь план очистки Хогвартса от грязнокровок. Первая акция устрашения прошла успешно, и руководство школы настолько испугалось, что не соизволило даже провести расследование, — снявший маску Бранау злорадно улыбнулся, а в его серых глазах плясал зловещий , маниакальный блеск. — Также я должен сообщить вам, мой Лорд, — тут его голос заметно понизился, приобретя заговорщечиско-хищные интонации, — что Снейп не все сказал вам. Одна из грязнокровок, Кайнер, попала в Слизерин, и Снейп не дал мне ее убить!

- Это правда, Северусс? — никогда еще леденящий душу голос первого господина не внушал двойному шпиону Северусу Снейпу столько страха.

- Да, мой Лорд, — Снейп придал своему голосу покаянные интонации. — Простите, мой Лорд, я не знал, что мне следовало бы назвать всех студентов по факультетам… — и, получив от Лорда кивок, призывающий продолжить, заговорил дальше. — Слизерин — Генрих фон Бранау, Карл Шенбрюнн, Анна Кайнер. Гриффиндор — Лотар Визерхофф. Хаффлпафф — Элиза Миллер. Равенкло — Ассбьорн Фольквардссон.

- Так-то лучше, Северусс, — Темный Лорд задумчиво постучал длинным толстым ногтем по инкрустированному серебром подлокотнику из слоновой кости. — А теперь скажи мне, как это грязнокровка попала на факультет великого Салазара Слизерина?

- Я не знаю, милорд, — честно ответил Снейп. — Этого не знает даже старый маразматик. Хотя я допускаю, что старой шляпе Годрика уже давно пора отправиться в печь.

- Мне нравится твое предложение, Северус, однако, каким бы ни был Гриффиндор любителем грязнокровок, нельзя отрицать, что он был очень могущественным магом, и потому чары на старой тряпке не могли бы выветриться даже через очень большое время. Их подпитывает магия самого Хогвартса… Но, Северус, почему ты помешал моему верному последователю осуществить правое дело?

Генрих и Беллатриса буравили Снейпа выжидательными и полными ненависти взглядами. Ситуация была провальная.

- Мой Лорд… мистеру фон Бранау следует понять, что ему невыгодно совершать убийство в стенах Хогвартса, пока нам не принадлежит полностью Министерство, а в школе хозяйничает любитель сладостей и грязнокровок Дамблдор. Именно это я и пытался внушить мистеру фон Бранау, отговаривая его от столь скоропалительного решения. К тому же, Кайнер — немка, и ее убийство на территории магической Британии могло бы вызвать международный скандал, что навредило бы вашим планам, мой Лорд, ведь в убийстве магглорожденной стали бы a priori подозревать членов нашей организации.

- Я понял ход твоих мыслей, Северус, — так же задумчиво произнес Темный Лорд, коснувшись длинными костлявыми пальцами подбородка, — в них действительно есть разумное зерно. Мы пока не настолько могущественная организация, чтобы брать на себя ответственность за акции возмездия со столь громкими последствиями. Нам пока выгодно быть вне подозрений. Я надеюсь, ты учтешь слова своего декана, Генрих?

- Да, мой Лорд, — твердо ответил Бранау; он уже ясно видел лазейки в выставленных для него ограничениях. — У меня есть еще информация, мой Лорд.

- Я слушаю, Генрих…

- Этой грязнокровки Кайнер не было с нами в группе, и она не принимала участие в образовательном эксперименте, устроенным нашим и вашим Министерствами магии.

- Что ты на это скажешь, Северус?

- Анна Кайнер, как следует из ее заявления, слишком поздно проявила магические способности, из-за чего предпочла вначале окончить маггловскую школу и лишь затем поступила в Хогвартс по совету волшебника, обучавшего ее магии тайком от родителей магглов.

- Занятно... Полусквиб в Слизерине! — Пожиратели вслед за своим повелителем тут же засмеялись.

- И ты не проверял ее память, Северус?

- Да, мой Лорд. Я и Дамблдор пытались проникнуть в ее сознание, но она владеет навыком окклюменции, причем на очень хорошем уровне. Также она нажаловалась их куратору, который присоединил ее к группе учеников по обмену, на попытку проникновения к ней в сознание.

- Неужели чистокровный маг Геннинген стал бы заступаться за грязнокровку? Ты лучше знаешь, Генрих.

- Геннинген — полная посредственность, — с пренебрежением отвел Бранау. — Чиновник среднего звена, тупо выполняющий приказы начальства. Относится к грязнокровкам снисходительно, однако не даст в обиду, если те — “свои”.

- А что известно об ее учителе? Он должен быть очень опытным и сильным магом, ведь обучить грязнокровку-полусквиба ментальной защите практически невозможно, — вопрос был снова адресован Мастеру зелий.

- Известно, что это некий Гюнтер Штольц, — проговаривал Снейп давно отработанную легенду. — Со слов Кайнер о нем известно лишь то, что он ведет крайне замкнутый и строгий образ жизни и уже давно отошел от дел в магическом мире.

- Что ты скажешь, Генрих?

Северусу оставалось лишь молить про себя всех известных ему богов, чтобы весь план, который разработали они с Кайнер, не полетел к Мордреду. Темный Лорд — это не “посредственный маг Геннинген”, которого легко можно дезориентировать “Confundo”, и потом изменить память. Тем более, при таком большом количестве свиделетей.

- Я слышал о фамилии Штольц. Это молодой чистокровный, но не учрежденный магически род, — отрапортовал немец. — Занимаются семейным бизнесом. По профессии — юристы, адвокаты. Владеют конторами в Берлине, Бонне, Лейпциге, Франкфурте и нескольких других крупных городах, фактически установив свою монополию. Насколько мне известно, им действительно приходится марать руки и иметь дело с этими свиньями-магглами (за что им уже должно быть отказано в праве получить титул), но никто из них не покидал магического мира. Упомянутый Снейпом Гюнтер Штольц — грязнокровый или полукровка, который, очевидно, не смог удержаться в волшебном сообществе, — лицо парня исказила самодовольная злорадная ухмылка; он даже не подозревал о том, что обсуждаемое ими лицо стоит лишь в двух шагах от него.

- Ты был полезен, Генрих. Я думаю, ты сможешь исполнить свой долг позже, не навредив при этом ни нам, ни Хогвартсу, ни факультету Слизерин — Бранау отвесил почтительный поклон, подтверждая, что он в точности выполнит возложенную на него миссию, и отошел назад. — С тебя же, Северус, пока достаточно, — Снейп мысленно вздохнул с облегчением, уже готовый к тому, что его ждет. — Однако, впредь я не потерплю, если ты снова захочешь что-либо от меня скрыть. Пусть это послужит тебе хорошим уроком. Crucio!

Пытки продолжались немногим более получаса. Темный Лорд накладывал заклинание на своего слугу, с удовольствием наблюдая, как тот корчится от боли, как напрягаются все мускулы его тела, и лопаются сосуды, и он пытается при этом не издать ни звука. Снимал, дав небольшую передышку, и снова накладывал, увеличивая длительность заклинания и сокращая перерывы. Когда он окончил, Снейп неуклюже поднялся на колени, поблагодарив “Господина” за преподанный урок, и, поцеловав его мантию, запихивая при этом в самую глубину сознания ненависть и отвращение к происходящему, на негнущихся ногах вернулся к Пожирателям Внутреннего круга, став рядом с Люциусом.

Когда все пожиратели отчитались, привели захваченных в плен магглов, из-за которых чуть не передрались Бранау с Лестранж — кому больше достанется, и кто первым начнет издевательства. Так несчастные и обреченные на долгую мучительную смерть пленники стали мишенью для самых изощренных пыток, целью которых было причинить как можно больше боли, долгой, пронзительной, ломающей, раздирающей тело и душу на куски. Пожалуй, последователи Темного Лорда являлись скорее пожирателями боли и страданий, ибо упивались и наслаждались ими, черпая из них свою силу, чем пожирателями смерти. Юного Драко Малфоя стошнило прямо в зале (не успел мальчик добежать до дверей), из-за чего Люциус получил неслабый, но короткий “Cruciatus” от Лорда, за то, что воспитал сына слабохарактерным трусом. К нему тут же присоединилась Беллатриса, наградив племянника характерным и не предвещающим ничего хорошего блэковским взглядом, сказав, что такие, как Драко, не достойны наследовать своим предкам, если не способны даже уничтожить грязь под своими ногами.

После началась традиционная оргия, которую, как самое пикантное действо, всегда оставляли напоследок. Темный Лорд был темным не только потому, что проник в самые дальние пределы темной магии, продвинувшись туда, куда доходили лишь немногие, в меру смелые и полностью испорченные. Он не выплескивал отрицательные эмоции, вкладывая их в заклинания, но кумулировал в себе, питаясь чужой болью, ненавистью, злорадством, сумасшествием, а также самыми низшими и вечными животными инстинктами, которые, превращаясь в смысл жизни и способ выживания, низводят человека мыслящего, венца природы и всего живущего, до обыкновенного скота. Ему нравилось видеть чужое унижение, особенно такое. Он наслаждался им, он питался им…

- Прошу прощения, мой Лорд, — Генрих низко поклонился Господину.

- Ты чем-то недоволен, мой верный союзник? — прошипел в ответ Вольдеморт, повертев палочку в руках; змея, свернувшаяся кольцами вокруг его шеи, приподняла голову, с недоверием поглядев на мальчишку, который осмелился перечить Лорду Судеб. — Неужели вокруг так мало магглов, с которыми ты мог бы развлечься? — и обвел рукой огромный зал, наполненный кровью, болью и похотью.

- Я не собираюсь опускаться до того, чтобы на глазах у всех сношаться с магглой! — громко заявил Бранау. — Это позорит имя чистокровного волшебника!

- Есть ли что-нибудь еще, что тебе не нравится, мой верный союзник?

- Некоторые ваши люди… — Генрих не представлял, насколько по тонкому льду он ступает в данный момент, осмеливаясь высказывать претензии своему повелителю, — они недостойны быть в вашем окружении.

- Какие, например? — поинтересовался Лорд, погладив свою любимицу.

- Антонин Долохов, неотесанный мужлан с сомнительной родословной и славянин.

- Антонину и впрямь недостает манер, и его родословная не так важна, пока он исправно сражается на нашей стороне. А вот его славянское происхождение не советую недооценивать: русские проклятья часто бывают очень… непредсказуемыми и болезненными. Однако если он в чем-то провинится, я сам предоставлю тебе право наказать его.

- Благодарю вас, мой Лорд, — Генрих ответил легкий поклон.

- Кто еще?

- Брат и сестра Кэрроу, — юноша скривился, посмотрев в сторону Амикуса и Алекто, закончивших зверски издеваться над девчонкой-подростком, тело которой покрывали ужасные раны и ожоги, и, не обращая внимания на лежавший рядом с ними почти труп, принялись заниматься друг другом, — они же, как животные, извращенцы…

- Идеально подходят для выполнения грубой работы, требующей жестокости и силы, но не ума.

- Фенрир Серая Спина — оборотень, груб и неотесан. Ему самое место среди низов общества, но не среди элиты.

- Идеальный инструмент для запугивания тех, кто не хочет присоединиться ко мне добровольно. И запомни, Генрих, — Лорд заметно понизил голос, который напоминал теперь холодное шипение, — я выбираю людей, не потому что они мне нравятся, а потому что они нужны мне здесь и сейчас. И я советую тебе впредь даже не думать о том, чтобы критиковать мои действия и мой выбор. Здесь главный только один — я, — и зловеще рассмеялся, в то время как Нагайна подняла голову и приблизила ее к мальчишке, который тут же отступил на шаг назад.

- Да, мой Лорд, этого больше не повторится, — извинился Бранау, низкий поклонившись в ответ.

- *Crucio!* А это, чтоб запомнил, — добавил Темный Лорд, быстро сняв пыточное, хотя сопляк, похоже, вообще не понял, что с ним произошло и теперь обалдевшим взглядом таращился на своего повелителя.

- Белла!

- Да, мой Лорд?

Самая верная Пожирательница Смерти тут же преклонила колени, подобострастно посмотрев на своего господина. Ее спутанные черные кудри растрепались еще сильнее, глаза лихорадочно блестели, аристократически белые щеки запылали румянцем, а стянутая корсетом грудь тяжело и быстро вздымалась. Возбуждение и эйфория, желание действовать быстро и бездумно били из нее ключом, а в мыслях читалось лишь одно — служить своему Господину.

- Ты ведь сделаешь для меня все, что я захочу. Не так ли, Белла?

- Да, мой Лорд, — с энтузиазмом ответила мадам Лестранж.

- Бери его, он твой.

На долю секунды в голове урожденной Блэк мелькнуло сомнение, но, отбросив его, она решительно шагнула к едва отошедшему от “Cruciatus” Бранау, которого тут же повалила на пол, и началась борьба двух противоположных начал, но схожих характеров, двух людей, желавших причинить друг другу как можно боли и унижения, но не способных подчинить один другого.

На следующий день, когда все Пожиратели окончательно проспались после ночной вакханалии, Темный Лорд вновь созвал всех в тронном зале (а он жил теперь в замке древнейшей и темнейшей семьи Лестранж, который, с его мощной древней защитой, не смогли бы взять никакие авроры), и для этого был повод. Прибыли шпионы, разосланные на континент с целью проверить политическую обстановку в тамошнем магическом мире, и результаты были более, чем впечатляющими для первого раза: некоторые маги Франции и Германии, большая часть магов южной Италии, почти вся Восточная Европа и Балканы высказали поддержку в адрес великого и могущественного Лорда Вольдеморта. Страны, где существовала высокая политическая нестабильность, и слишком низким было влияние религии, оказались самым лакомым кусочком в этом отношении. А только что полученное письмо, в котором герр и фрау фон Бранау выражали искреннее сочувствие идеям Темного Лорда и возмущались повсеместным засильем грязнокровок, а также предлагали любую посильную помощь с их стороны, просто не могло не греть душу, вернее, то, что от нее осталось.

Затем, раздав нескольким особо нерадивым бойцам Пыточные для профилактики, Лорд судеб решил удостоить Пожирателей Внутреннего круга, первым из которых оказался Генрих фон Бранау, личной аудиенции. Беседа длилась недолго, и от стоявшего в очереди зельевара, ведшего светскую беседу с Люциусом Малфоем, не укрылось, с каким маниакальным блеском в глазах и самодовольной улыбкой на лице молодой человек вышел от Лорда, и каким нахальным взглядом он одарил проходившую мимо Беллатрису Лестранж, которая тут же почувствовала себя уязвленной и, гордо вскинув голову, зло посмотрела на него, насквозь прожигая глазами. А он шел дальше и, казалось, вовсе не намеревался оставаться в резиденции, ожидая, пока освободится его декан. Он отправлялся в Хогвартс, и уже тогда Северуса посетило плохое предчувствие: в школе явно затеваются какие-то темные дела…

Конец ретроспективы.

- Мистер Шенбрюнн, мисс Кайнер, не вы ли оба заверяли меня не далее, как три дня назад, что между вами не существует никаких отношений? — строгий бархатный голос Мастера зелий так и сочился ядом.

Тупоголовые студенты тут же поняли, что они не одни в лаборатории. Девчонка, до этого самозабвенно смотревшая в глаза Шенбрюнну, вмиг отскочила от него, ее лицо пошло красными пятнами, а взгляд выражал страх и стыд, но ее тут же удержали за руку. Шенбрюнн до этого что-то ласково нашептывавший Кайнер, вновь надел идеально подходившую ему маску холодного спокойствия. Кинул короткий взгляд на девчонку, после чего оба одновременно оказали почтение главе своего факультета: Шенбрюнн поклонился, хотя не так низко, плавно и грациозно, как мог бы, а Кайнер присела в книксене.

- Здравствуйте, господин декан, — произнесли оба студента одновременно.

До чего же глупо и комично все это смотрелось! Изображать алиби на месте преступления! Девчонка выглядела откровенно потрепанной: грязные спутанные волосы; мятое платье с подранным внизу подолом, выпачканным пылью и еще чем-то темным, как будто она стояла в луже этого на коленях; рукава закатаны до локтя, так что на левой руке был виден порез от “Seco”. Значит, это ее кровь была на двери. Глупая девчонка, думает, если она поставила кровную защиту на свою кровать, то аналогичным образом может сломать любую другую защиту. И, тем не менее, профессору показалось странным, что именно она открыла лабораторию, когда Шенбрюнн (который был одет небрежно и явно на скорую руку, без присущей ему элегантности) подходил на эту роль гораздо больше. Что именно его лабораторию, а не выручай-комнату или, на худой конец, комнату мальчиков, они выбрали для своего неприглядного и непотребного занятия. И вообще, что они делают в замке, когда все остальные слизеринцы уже давно ушли в безопасное место?

- И я полагаю, вы столь были увлечены друг другом, что не услышали ни взрывов, ни землетрясения? — тем же бархатным голосом продолжил декан Слизерина. — Я разочарован в вас, мистер Шенбрюнн. Вы не справились со своими обязанностями. И данное… хм… происшествие обязательно войдет в ваше личное дело. А вы, мисс Кайнер, очевидно решив, что вам уже нечего терять, соблазнили молодого аристократа, чтобы удовлетворить свою глупую похоть… — Северус торжествовал, обличая пороки неправедных, он был твердо уверен в своих словах, и большие перепуганные глаза девчонки, которая беспорядочно качала головой, только подтверждали его правоту.

- Извините, профессор, но не стоит ли вам выслушать и нас с фрейлейн Кайнер, прежде чем делать столь скоропалительные выводы? — твердо сказал Карл, чувствуя, то его самообладание уже балансирует на грани.

- Мистер Шенбрюнн, вам стоило думать о вашей репутации прежде, чем раскрывать свои объятья для мисс Кайнер, — отрезал профессор. — А вы мисс Кайнер… я понимаю, что вам, магглорожденной, не понять, что значит честь факультета Слизерин, но не заботиться о собственной безопасности… это граничит с безрассудством Гриффиндора. Чем вы оба думали, ублажая друг друга в моей лаборатории и даже не потрудившись восстановить защиту, когда Генрих фон Бранау разрушал подземелья?!

Голос Снейпа утратил былую бархатистость и сорвался на крик, что раньше он позволял себе лишь с щенком Поттером. Идиоты! Безмозглые идиоты! Ладно он, мальчишка-подросток с еще бьющими через край гормонами, но она, уже взрослая женщина, на чье благоразумие, осторожность и рассудительность он так надеялся… В том же, что именно Кайнер начала первой, он не сомневался ничуть: она — магглорожденная, фактически нелегалка, не имеющая никаких шансов сделать себе карьеру в магическом мире, и мальчик из не очень древнего, но богатого чистокровного рода с относительно либеральным кодексом для таких, как она, — самый надежный способ обеспечить себя уютной нишей на всю оставшуюся жизнь. И если она еще и понесла — об этом профессору уже не хотелось думать. И, тем не менее, что-то не стыковалось, не вписывалось в уже четко сложившуюся в его мозгу картину, которую он так легко принял.

Зельевар еще раз оглядел свои полноправные владения, которые были осквернены столь бессовестным образом. Определенно не самое подходящее место для любовных утех. Около жесткой деревянной скамьи, на которой он иногда отдыхал в перерывах между варкой зелий, стояли две трехногих деревянных табуретки, чье место — около рабочего стола, и ведро с водой. Решили убраться перед тем, как покинуть лабораторию? Но они его явно не ждали, иначе им было проще уйти отсюда сразу, а не стоять в обнимку, пожирая друг друга донельзя глупыми озабоченными взглядами. Кинув на студентов злобный взгляд, прошелся по помещению, пожалев о том, что сейчас на нем нет его фирменной широкой мантии с заостренными длинными рукавами, которой он так любил пугать нерадивых учеников. Все цело, все чисто, все в порядке, никаких следов бурной… хм… деятельности. Декан уже собрался, было, задать своим подопечным еще один провокационный вопрос, как взгляд его упал на одну из полок. Пропало несколько колб с Кровевосстанавливающим и Укрепляющим зельями, и еще одна — с концентрированной настойкой из белого ясенца. Еще раз, более внимательно осмотрел всю лабораторию — вроде бы ничего больше не исчезло, зато на столике около раковины красовались чистые и вымытые колбы, пробки и большая фарфоровая миска. Капельки воды на их поверхности еще не успели высохнуть и теперь играли оранжевыми бликами, отражая неровное пламя факелов.

- Если вас интересует, куда исчезли зелья, профессор, — вновь вмешался Шенбрюнн, заметив блуждающий по полкам взгляд декана, — то они были потрачены на меня.

И снова твердый голос, ровные интонации, сухая констатация факта.

Профессор с недоумением воззрился на своего студента, который тут же поспешил закрыть собой девчонку. Последние слова нанесли ощутимый удар по уже идеально выстроенной у него в мозгу парадигме под названием “чем тупые подростки любят заниматься парочками одни”.

- Для того, чтобы устранить последствия темного заклинания, характеризующегося множественными колющими ранами, которые нельзя вылечить стандартным набором медицинских заклинаний, — продолжил немец тем же холодным ровным голосом.

Мозаика рухнула, разбилась в дребезги, точно оконное стекло, в которое попал шальной бланджер. Этот идиот настолько туп, что не успел защититься от “Sectumsempra”, и Кайнер, зная, где находится лаборатория, и что в ней можно найти все необходимое, притащила его сюда. Шенбрюнн выглядит очень даже бодрым и здоровым, значит, Кайнер быстро успела наложить на него контрзаклятие. Также нельзя забывать о количестве зелий, которые она в него влила. Поскольку она таки сумела его вылечить и транспортировать в лабораторию, можно сделать вывод о том, что Бранау все-таки был повержен и довольно долго находился в бессознательном состоянии. Однако в голове профессора никак не укладывалось, почему Кайнер и Шенбрюнн не ушли сразу же после того, как последнему стало лучше? Почему не эвакуировались из школы вместе с другими учениками, а стояли посреди лаборатории в обнимку?

10) (лат.) к праотцам.


Сообщение отредактировал PPh3 - Вторник, 30.10.2012, 00:45
 
PPh3Дата: Вторник, 11.10.2011, 23:19 | Сообщение # 69
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
Ретроспектива…

… Их последняя с Кайнер учебная дуэль на одном из пустырей недалеко от Паучьего тупика. Уже вечереет. Кайнер создает Туман Тьмы, усложняя тем самым условия битвы. Он посылает в ее сторону “Tormenta”, которое она благополучно блокирует и отвечает модифицированным “Lumen”. Последнее пробивает оба его щита и сильно обжигает. Провал в небытие и затем ощущение приятной влажной прохлады на лице — это Кайнер вылечила его очередным элементальным заклинанием. Ее пальцы осторожно касаются его лица, проверяя, все ли в порядке. Ее прикосновения доставляют ему удовольствие, впервые за многие годы не замутненное ненавистью или властью над более слабыми или бесправными существами.

- Немедленно уберите от меня руки! — рявкнул зельевар, резко поднявшись с земли и оттолкнув девушку. — И уберите, к Салазару, этот купол! Мне надоели ваши фокусы!

С тех пор, за исключением того припадка после убийства Петтигрю, она больше не прикасалась к нему и старалась соблюдать относительно большую дистанцию в общении, чтобы не нарушить случайно его личное пространство. Все было просто и удобно для них обоих: он не подпускал ее к себе, а она не навязывалась ему и жила сама по себе. И так было до тех пор, пока они оба не приехали в Хогвартс…

Конец ретроспективы.

Понятно, сопляк просто не устоял перед телячьими нежностями, которыми она любит одаривать всех сирых и убогих, когда те не в состоянии дать отпор. Северусу Снейпу было проще и привычнее объяснить текущее положение вещей гормональным бредом Шенбрюнна и похотливой сущностью Кайнер, которая готова вешаться на шею всем, кто погладит ее по головке, чем столь родным для него неумением идти навстречу другим людям, строить отношения. Или же что он сам своим же приказом толкнул их в объятия друг друга, совершенно не подумав о том, что деловые отношения могут со временем перерасти в дружбу или даже нечто больше, учитывая их возраст.

- А теперь, мистер Шенбрюнн, расскажите мне, что произошло на самом деле...

Повествование Карла было четким, сухим и без лишних подробностей. Он лишь дополнительно заострил внимание, как будто адресовал вопрос декану, на том факте, что Бранау до недавнего времени вообще отсутствовал в школе. Также Шенбрюнн упомянул, что Бранау использовал пыточное заклинание “Tormenta” на фрейлейн Кайнер, подчеркнув при этом, что большую часть боя фрейлейн Кайнер была вынуждена принять на себя, и что именно ей удалось одолеть Бранау в конце.

- Достаточно, мистер Шенбрюнн, — строго сказал Снейп. — Однако для меня, тем не менее, странно, почему вы отдали все лавры мисс Кайнер. Ведь без вашей помощи она не смогла бы одолеть мистера Бранау.

Кайнер, которая уже вышла из-за спины своего одноклассника, лишь молча, с настороженным выражением лица, наблюдала за напряженным разговором двух мужчин, по-прежнему сжимая волшебную палочку в руку. Что это? Поединок воль? Проверка на вшивость?

- Я предпочитаю не лгать, профессор, — спокойно, но твердо ответил Карл, — если не вижу в этом необходимости.

- Мистер Шенбрюнн, возвращайтесь в гостиную Слизерина: мистер Малфой сейчас собирает там остальных учеников. Мисс Кайнер, вы останетесь здесь, в то время как я должен буде позаботиться о мистере Бранау. Где он, кстати?

- Первый боковой проход направо, лестница вниз и дальше по выдолбленному в скале коридору, — ответила Анна. — Если он, конечно, еще там, а то, знаете ли, повышенная… э… живучесть у него в крови, — добавила она уже с явным пренебрежением в голосе.

Карл, казалось, вообще пропустил мимо ушей шпильку в адрес своего дражайшего родственника, причем не просто шпильку, а самый прямой намек на раскрытие родового аркана. А, может быть, считал, что тот получил вполне по заслугам.

- Мисс Кайнер, кажется, я вам говорил уже, чтобы вы относились к чистокровным волшебникам с подобающим им почтением и уважением, — отчитал ее Снейп, — в том числе и заочно. Мистер Шенбрюнн, почему вы до сих пор не покинули мою лабораторию? Кажется, я вам уже сказал, чтобы вы шли в факультетскую гостиную.

В ответ Шенбрюнн лишь нахально покачал головой и, взяв Кайнер за руку, направился к выходу. Декан Слизерина никак не ожидал подобного неуважения к своей персоне, тем более от такого учтивого и исполнительного студента, как Карл Шенбрюнн, репутация которого, согласно личному делу, значилась не иначе, как “безупречная”. Столь тесное общение с Кайнер пошло ему определенно не на пользу.

- Мы с фрейлейн Кайнер уходим отсюда вместе или же вместе остаемся здесь, — сказал Шенбрюнн в ответ на недоуменное лицо декана, губы его изогнулись в довольной лисьей полуулыбке.

На лице Кайнер, напротив, ясно читались сомнение, задумчивость и напряжение, будто она выбирала, кого из двух “господ” ей стоит послушать. Боязливо взглянула исподлобья на своего профессора и сделала неуверенный шаг назад, став ближе к своему однокласснику.

- Мистер Шенбрюнн, поскольку мисс Кайнер сегодня доказала всем нам, что в состоянии самостоятельно справиться с достаточно сильным противником, я считаю, что она не нуждается больше в вашей опеке, которую, к тому же считает обременительной для вас. Так что можете идти, мистер Шенбрюнн, — строго сказал декан не терпящим возражений тоном: по крайней мере, у них теперь не будет повода для постоянного общения.

И если лицо молодого аристократа оставалось таким же спокойным и непроницаемым, как минутой назад, лишь исчезла нахальная улыбка, то его спутница, напротив, выразила полное недоумение, разочарование и страх. Да, мисс Кайнер, вам еще учиться и учиться…

Что касается Лапиной, то она была полностью солидарна со своим деканом. И если в первые дни своей учебы в Хогвартсе она могла хоть как-то контролировать внешнее проявление эмоций: постоянно поддерживая средние по силе ментальные блоки, старалась нейтрально реагировать на происходящее вокруг нее, отстраненно-вежливо разговаривала с однокурсниками (к чести которых следует отметить, что они не приставали к ней с разговорами, когда она не хотела этого или же давала прозрачный, но тонкий намек “нет”) и всячески демонстрировала преобладание в себе разума над чувствами, то события последних дней окончательно вымотали ее и морально, и физически. Из гордой и уверенной в себе умницы и красавицы Анны Кайнер она вновь превратилась в уставшую от жизни и забитую дурнушку Анну Лапину, главная задача которой — как бы выжить, причем так, чтобы не мешать другим, а другие чтобы не мешали ей. Обычно говорят: “Семейная лодка разбилась о быт”, ее же собственная лодка разбилась от столкновения с самой жизнью, к которой она оказалась полностью неприспособленной, несмотря на свой возраст и знания. Ведь жизнь — это вечная череда ролей и масок, которые постоянно нужно на себя примерять, однако Анна Лапина никогда не любила лицедейства, она просто хотела быть собой.

- Благодарю вас, господин декан, — Карл, естественно, должен был выразить благодарность главе своего факультета, раз тот снял с него “обременительные обязанности”, — однако я не понимаю, почему фрейлейн Кайнер не может пойти со мной. Ведь мистер Малфой собирает в гостиной Слизерина всех учеников. Верно? — в его голосе прозвучал чуть скрытый сарказм.

- Если вы так беспокоитесь о том, чтобы мистер Малфой был проинформирован о местонахождении абсолютно всех студентов, то передайте ему, пожалуйста, что мисс Кайнер назначена отработка у меня в лаборатории, — с неменьшим сарказмом ответил профессор зельеварения.

- Die Tränke zu brauen … /нем. Зелья варить…/ — тихо сказал Шенбрюнн в сторону, окинув скептическим взглядом лабораторию, однако Снейп все равно его услышал и едва заметно кивнул в ответ. — Профессор Снейп, зелья были потрачены на меня, и потому я считаю, что именно я должен их заново сварить, — вновь перешел на английский, обратившись уже напрямую к преподавателю. — О качестве можете не беспокоиться.

- Мистер Шенбрюнн, если бы мне нужно было, чтобы именно вы сварили зелья для моей лаборатории, то, не кажется ли вам, что тогда я попросил бы это сделать вас, а не мисс Кайнер? — поинтересовался Снейп, сложив руки на груди; на лице его читалось явное превосходство над ситуацией, и он не стремился скрывать это: все студенты должны уважать своего декана и быть готовы выполнять любые его поручения.

- Тогда позвольте фрейлейн Кайнер проводить меня до гостиной Слизерина. Я не уверен, что последствия заклинания прошли до конца, и потому хотел бы надеяться, что если мне вдруг понадобиться помощь, то она будет оказана незамедлительно.

Типичный малфоевский ход. Впрочем, Северус никогда не пренебрегал здоровьем своих змеек и формально счел доводы своего студента вполне разумными, пусть те и были взяты с потолка. Махнул рукой: мол, идите, только мисс Кайнер пусть обязательно вернется, а вы, мистер Шенбрюнн, обязательно покажитесь мадам Помфри, школьной медсестре. Студенты лишь заверили его, что сделают все, как он сказал им, и, оказав почтение, вышли за дверь.

Нельзя терять даром время, хотя профессор с большим удовольствием подремал бы в жестком деревянном кресле прямо здесь, в лаборатории, завернувшись в свою любимую черную мантию с темно-зеленым отливом. Но он не может себе этого позволить, как какой-нибудь тупоголовый сопляк, которому идти по жизни — все равно, что помочить ноги в Черном озере. Да и жизнь его жизнью назвать трудно, сплошная борьба, смысл в которой отпадет сам собой, как только этот идиот Поттер окончит седьмой курс и пойдет воевать с Темным Лордом.

Оставил для Кайнер записку с указаниями, что нужно сделать — пусть только попробует не вернуться, — и покинул лабораторию, отправившись на поиски Бранау. Последний уже бодрствовал физически, но еще дремал сознанием, не понимая, что происходит. Реакция его была очень медленной, и он с удивлением озирался по сторонам, глупо хлопая глазами, очень сильно напоминая в тот момент Гилдероя Локхарта после того, как тому отшибло память. Таково было побочное действие темного заклинания “Everto statum”. Схватил студента за ворот мантии и потащил наверх — благо, тот был в состоянии самостоятельно передвигать ноги. Северус возблагодарил Мерлина, Моргану и прочих древних британских волшебников, что по случаю “землетрясения” всех студентов согнали в общежития, и на всем пути до Больничного Крыла им не встретилось ни одной живой души, даже противной филчевой кошки.

Мадам Помфри с радостью приняла в свои владения нового пациента, по официальной версии пострадавшего во время землетрясения, и тут же уложила на одну из свободных коек, после чего принялась отчитывать слизеринского декана за то, что тот слишком мало внимания уделяет здоровью своих подопечных и вообще отсутствовал в школе, когда в его подземельях творилось, Мордред знает, что. Профессор зельеварения выслушал нотации школьной медсестры вполуха, предупредив лишь, что ученик слишком беспокойный, и потому его следует изолировать от остальных пациентов, в особенности от мистера Голдстейна, после чего пошел докладываться Дамблдору.

Директор школы чародейства и волшебства Хогвартс, Кавалер ордена Мерлина I степени, председатель Совета Мудрейших, победитель Гриндевальда и просто Великий Светлый Волшебник пребывал в самом, что ни на есть, благодушном расположении духа и весело поглощал лимонные дольки, часть из которых перекидывалась за голову сидевшему на насесте Фоуксу, который постоянно был вынужден то наклоняться, то подпрыгивать, чтобы поймать очередную порцию лакомства.

- Какие новости от Тома, мальчик мой? — поинтересовался Дамблдор с таким выражением лица, как если бы речь шла всего лишь о погоде за окном, и погладил длинную белую бороду. — Лимонную дольку?

- Нет, спасибо. Темный Лорд уже не делится со мной всеми своими планами, как раньше, и вы прекрасно об этом знаете, Альбус, — с раздражением ответил Снейп, сев в кресло напротив директора.

- Но если бы тебе нечего было бы сказать, ты не пришел бы ко мне. Ведь так, мальчик мой? — возразил Дамблдор, лукаво подмигнув левым глазом, и отправил в рот очередную лимонную дольку, отчего сидевший на жердочке феникс недовольно щелкнул клювом.

- Темного Лорда мальчишка Поттер интересует уже не так сильно, как раньше, — сухо сказал Северус. — И я говорил вам об этом ранее.

- Вот как… — на лице самого могущественного волшебника Британии появилось задумчивое выражение лица.

Ибо легко было продумывать дальнейшую стратегию, основываясь лишь на одержимости Тома юным Гарри. Мальчика нужно прикрывать, пока он еще учится в школе и не имеет достаточного количества знаний и умений. Мистер Уизли и мисс Грейнджер помогут ему отыскать и уничтожить хоркруксы, и тогда Гарри уже можно будет выпускать в открытую схватку с Томом. И что, что мальчик погибнет — Дамблдор прекрасно понимал, что Гарри, даже окончив все семь курсов и получив диплом, вряд ли сможет достигнуть уровня выше того, что он уже показал во время битвы в Министерстве магии. Но его смерть послужит всеобщему благу, и потому оправдана — ведь мальчик рос именно для этого. Гарри узнает, когда придет время, что тоже является хоркруксом Вольдеморта, и потому должен погибнуть. Он сам пойдет на смерть, чтобы умереть от руки злейшего врага — в этом великий светлый волшебник совершенно не сомневался, ведь это же Гарри, который уже давно привык считать себя виноватым, и который обязан спасти всех, пусть даже ценой собственной жизни. Том снова станет смертным, и его можно будет убить во время красочной и фееричной дуэли. А его друзья… Мистер Уизли и мисс Грейнджер обязательно захотят отомстить за лучшего друга и ринутся в бой — после смерти Поттера их жизни уже его не интересовали. Да, они тоже, скорее всего, погибнут. Молли, конечно, расстроится, зато у нее будет повод для гордости, что ее сын умер героем. А мисс Уизли… жалко будет девочку, ведь она очень сильно любит Гарри, но время вылечит нанесенные ей душевные раны, а сама она не останется ни с чем. Мисс Грейнджер… о ней просто никто не вспомнит: в магическом мире у нее не останется друзей, а родителей-магглов она обязательно захочет спасти, так что найдет способ изменить им память и отослать куда-нибудь подальше, на край света. И он, великий Альбус Дамблдор, поможет ей в этом, тем более, что он уже не раз замечал в светлой головке старосты Гриффиндора подобные мысли, правда, еще не до конца оформившиеся и не созревшие в окончательный план действий.

И то, что для Тома юный мистер Поттер вдруг перестал быть мишенью № 1, дало существенный сбой в ранее существовавшем и продуманном до мелочей плане. Ведь теперь мишень и одновременно приманка под названием “Гарри Поттер” может просто не сработать.

- Альбус, вы прекрасно знаете, что Темный Лорд — это не просто сумасшедший маньяк, одержимый идеей истребить всех магглорожденных, — строго сказал Северус, откинувшись на спинку кресла; сейчас он говорил о тех вещах, которые были ему хорошо известны и представляли в некотором роде его родную стихию, — но также хитроумный могущественный волшебник, иначе просто не смог бы собрать в свое время такое большое количество последователей. Его планы коварны и циничны и для того, чтобы им помешать, нужно не только уметь махать палочкой, к чему привыкли ваши любимые гриффиндорцы, — последнюю пару слов профессор выплюнул, демонстрируя презрительное (а оно таковым и было) отношение к ало-золотому факультету.

- Северус, но они ведь еще дети, — философски директор. — А тебе, мальчик мой, пора бы уже позабыть свои детские обиды и научиться видеть в Гарри не его отца.

Но, чем чаще Дамблдор делал подобные внушения, тем больше и резче из глубины сознания выныривали воспоминания о прошлом, а вместе с ними злоба и ненависть, но не только к гриффиндорским болванам Поттеру и Блэку, а к самому себе — за то, что именно он виновен в смерти Лили, что именно он разрушил и свое, и ее будущее, и никто больше: ни нахал Поттер, ни Дамблдор, который во всем ему потворствовал.

- В том-то и дело, Альбус, что Поттер, ровно как и Уизли и даже Грейнджер — еще дети, — с раздражением ответил Северус, — и им не понять творящейся вокруг большой политики. Темный Лорд медленно, но верно расширяет сферу своего влияния. Ему предпочтителен постепенный и кропотливый процесс захвата власти без войны, так, чтобы волшебное сообщество само признало его авторитетом, чем активные боевые действия, которых так жаждет Поттер, но благодаря которым он не получит ни новых сторонников, ни усиления влияния в массах.

- То есть Том возвращается к своим старым методам? — задумчиво спросил Дамблдор, сложив руки на животе; он уже знал ответ на свой вопрос.

- Я думаю, да, Альбус…

Когда Снейп еще учился в школе, Темный Лорд уже считался известным и могущественным волшебником, который отличался как приятной наружностью, несмотря на свой, уже немолодой возраст, так и великолепной харизмой, благодаря чему без особых усилий смог заслужить авторитет и уважение среди многих влиятельных в то время родов, таких как Блэки, Малфои, Лестранжи, Нотты, Эйвери, Руквуды, Розье, Яксли, Ранкорны, Паркинсоны, Гринграссы, большинство представителей которых, особенно молодежи, быстро встали под его знамена. Таким образом, благодаря своим сторонникам, Темный Лорд уже тогда обладал огромным политическим влиянием, с которым едва мог поспорить Альбус Дамблдор, имея за собой лишь разрозненный и из рук вон плохо организованный Орден Феникса. И сейчас ничего не изменилось. Только Темного Лорда уже боятся, молодежь уже не так активно заступает к нему на службу, как раньше, ибо понимает, что Темная Метка — это не знак отличия, а клеймо раба. И потому он действует уже опосредованно, через своих вольных или невольных, но имеющихся в наличии союзников — в конечном итоге вся власть будет все равно принадлежать ему и только ему.

- Большая часть Пожирателей Смерти сейчас активно восстанавливают былое политическое влияние, чему способствует вливание огромных денежных сумм во все организации, так или иначе подведомственные Министерству Магии. Малфой и Яксли вновь занимают прежние должности в Министерстве, к ним примкнула небезызвестная вам Долорес Амбридж. И, как вам уже известно, Альбус, агентура Темного Лорда активно вклинивается и в Хогвартс…

Этим летом, незадолго до начала учебного года, решили обновить Попечительский совет школы Хогвартс, который, как известно, состоял из двенадцати человек — представителей известных, богатых и уважаемых в магической Британии фамилий. И на то были свои причины, ибо некоторые его члены были уже настолько стары, что не могли даже принять участие в собрании или высказать свое мнение, а иные и вовсе отправились к праотцам на скрытый в туманах остров Аваллон. Теперь же в него входили Августа Лонгоботтом, Амос Диггори, Розалинда МакМиллан, Люциус Малфой, Аврелий Нотт, Уильям Нортон, Долорес Амбридж, Джеральд Брокльхерст, Натали Норриш, Катрин Боунс, Эжен Монтегю и Анабель Флинт. Данный состав, включавший в себя как сторонников Дамблдора, так и бывших Пожирателей, как сотрудников Министерства, так и рядовых, пусть и всеми уважаемых граждан был официально утвержден Министерством Магии. Для принятия решения по тому или иному вопросу, как минимум, две трети совета должны были проголосовать “За”, что исключало возможность гегемонии той или иной партии и, таким образом, оказывать прямое политическое давление на школу. Вскоре учителям повысили зарплаты и выплатили премии, выделили деньги на закупку новых наглядных пособий по различным предметам и ингредиентов для зелий, а также увеличили фонд для малоимущих студентов и дополнительно утвердили стипендии для лучших студентов с каждого факультета, так что все остались довольны, и лишь немногие понимали реальное положение вещей.

- Как вы и предсказывали, Альбус, — продолжил Северус тем же сухим бесстрастным голосом, каким всегда докладывал информацию из вражеского стана, — Темный Лорд начал активно налаживать контакты с континентальной Европой, о чем официально объявил на собрании Пожирателей…

На последней фразе голубые глаза великого светлого мага победоносно сверкнули из-под очков-половинок, но с равной вероятностью этот блеск можно было бы приписать отражению в них немного подрагивающего пламени свечей. В этой связи навязанный Скримжером эксперимент будет только ему на руку, ведь поддержкой иностранных магов гораздо легче заручиться, имея у себя в руках их же студентов. И что, что четверо из них, если считать переводника из Дурмстранга — представители богатых чистокровных родов разной степени древности? Их родители не откажутся пожертвовать крупные суммы денег, чтобы их детки чувствовали себя более защищенными в Хогвартсе, а уж он позаботится о том, чтобы они не смогли бросить его раньше времени. А чувство вины — это идеальный рычаг давления, тем более что им есть, за что винить себя…

- На континенте, как в маггловской, так и в магической его частях наблюдается рост политической нестабильности, а также новый виток националистических настроений, вызванный массовым засильем мигрантов, которое коснулось также и магов. Однако последнее проявляется пока слабо и выражается лишь пассивным недовольством со стороны коренного населения. Темный Лорд делает особенную ставку на страны Восточной Европы, которые, если я правильно понял, не имеют четко организованную, в отличие от нас, структуру магического общества, а также еще не полностью оправились от политического кризиса начала девяностых. В каждую из стран Темный Лорд намерен направить по одному-двух своих сторонников, в меру хитрых и сообразительных, но пока не очень нужных ему здесь. Я не знаю имен, однако могу с уверенностью сказать, что это буду не я, не Малфой и не супруги Лестранжи.

- Северус, мальчик мой, ты действительно рассказал очень важные сведения, — с покровительственными интонациями в голосе сказал Дамблдор. — Но что Темный Лорд намерен делать с мистером Бранау, который известен своими весьма крайними… политическими взглядами?

- Генрих Бранау на особом счету у Темного Лорда, однако его основная задача пока — быть шпионом в Хогвартсе и доставлять все важные сведения из первых уст, однако эти сведения ограничиваются в основном факультетом Слизерин, о котором я хотел бы поговорить с вами, Альбус, — по напряжению в голосе зельевара можно было заметить, что эта тема является для него очень важной, и он намерен немедленно обсудить ее.

- Если мои догадки верные, а они почти всегда бывают верными, — с чувством собственной значимости ответил Дамбдор, подавшись вперед, — Том подозревает, что ты не очень верен ему, — в словах директора Хогвартса появилось разочарование, которое не укрылось от декана Слизерина.

Дамблдор воспринимал всех своих сторонников просто как материал, орудие для достижения целей, от которого можно впоследствии спокойно избавиться за ненадобностью. И разочарование в глазах умудренного годами старца говорило вовсе не: “Тебе следует быть более осторожным, Северус”, а “Очень жаль, Северус, ты был очень хорошим шпионом…”. И далее — пустота, заполненная очень тонким намеком на то, что директор Хогвартса больше не заступится за своего бывшего шпиона и блестящего ученого, если вдруг всплывут подробности его службы Темному Лорду. Северус задался вопросом, а заметил бы он эти полутона и оттенки в словах и выражениях Дамблдора, если бы ему на голову не свалилась из будущего Кайнер и не рассказала (вернее, из ее рассказа он сделал вывод), что все великие планы Альбуса пойдут книззлу под хвост? Ответа на этот вопрос у Северуса не было, ибо, как однажды мастерски выразился Исаак Ньютон, “гипотез он не измышляет”, предпочитая оперировать лишь фактами наличной действительности, и вариант “если бы Кайнер не было”, отпадал сам собой, потому что она была. И вообще Кайнер принесла своим появлением слишком много “если”. Допустим, из ее слов следует, что нужно как-то изменить текущий ход событий и таким образом повлиять на будущее. С другой стороны, всем известно, что вмешиваться в естественный ход времени крайне опасно, и что будущее — лишь результат определенных действий, свершившихся в прошлом. Таким образом, что он бы сейчас не предпринял, результат будет один и тот же — усиление или же сохранение текущих позиций Пожирателей Смерти на политической арене магической Британии, что и приведет к атаке на ту самую химическую компанию. Сама же девчонка на ход событий никак не влияет. Пока не влияет, если будет сидеть тихо и не высовываться.

- Темный Лорд сейчас никому не доверяет так, как раньше, — с невозмутимым выражением лица ответил Снейп. — Разве только что Беллатрисе Лестранж и своей змее Нагайне.

- А мистер Бранау? — не унимался Альбус.

- Темный Лорд ценит его как превосходного карателя и шпиона и обеспечен поддержкой его семьи, которая, хотя уже не обладает былым политическим влиянием, тем не менее, очень многочисленна, и с которой никто не захочет вступать в открытое противостояние. В то же время мистер Бранау заслужил себе ряд недоброжелателей среди сторонников Темного Лорда…

- Вот как? — Альбус был само внимание, призывая своим начальственным взглядом рассказывать дальше, хотя, по мнению Снейпа, он всего лишь тянул время, перебивая его в самые неподходящие моменты.

- Альбус, я думаю, Геннинген прав: не стоит забывать, что представляет собой Бранау, как человек, — с нажимом в голосе произнес Северус, сильнее сжав подлокотники кресла: его немало раздражал тот факт, что его наставник словно намеренно задавал вопросы, ответы на которые лежат на поверхности, заранее зная, что его главный осведомитель терпеть не может подобные глупости. — Он презирает всех, кто, по его мнению, недостоин называться волшебником. Он уже восставил против себя Долохова, обоих Кэрроу, Сивого, а также миссис Лестранж… — при имени самой преданной Пожирательницы Смерти Дамблдор изобразил искреннее недоумение, отчего брови его поползли вверх.

- Это нам на руку Северус… Вряд ли Том упустит возможность заручиться поддержкой иностранных магов, тем более таких сторонников чистоты крови, как Бранау. И не заметит, как ряды его былых союзников в скором времени поредеют… — промычал себе под нос белобородый волшебник и бодро закинул себе в рот очередную лимонную дольку. — У тебя есть еще, что ты хотел бы мне рассказать?

- Да, Альбус, подземелья… — Снейп едва сдерживал гнев: Дамблдор не мог не знать, что произошло во владениях Салазара Слизерина, что могли погибнуть ученики, а сам сидит с безмятежной довольной улыбкой, будто все идет, как надо. — Случился конфликт между мистером Бранау, которого Темный Лорд отпустил с собрания раньше, чем всех остальных, и мисс Кайнер, в результате чего большая часть подземелий оказалась разгромлена, — цедил он сквозь зубы, намеренно растягивая предложение. — В связи с этим я хотел бы попросить, чтобы вы выделили группу домовиков на восстановление подземелий.

- Мальчик мой, извини, я тут ничем не могу помочь, — Альбус картинно развел руками, изобразив добродушную грустную улыбку, после чего встал из-за стола и подошел к насесту с Фоуксом, который в этот раз почему-то сторонился ласк хозяина. — Мисс Кайнер сама виновата, что спровоцировала мистера Бранау, — теперь левая бровь зельевара взметнулась вверх, — если бы она училась в Гриффиндоре, этого бы не случилось.

- Альбус, мистер Голдстейн учился не в Слизерине, но его это почему-то не спасло от нападения со стороны мистера Бранау! — Северус уже практически не скрывал раздражения; сейчас он уже встал с кресла и, опершись руками о тяжелый дубовый стол, подался вперед, а глубоких черных глазах его полыхал огонь праведного гнева. — Или мисс Кайнер, по-вашему, виновата одним своим существованием? Альбус, вы — директор школы, и благополучие учеников для вас должно стоять на первом месте, не важно, какого они факультета!

- Ты мне указываешь, Северус? — с укором спросил Дамблдор таким тоном, от которого сразу становилось неуютно.

Снейп еще много чего хотел бы высказать, например, что тот не защитил Лили должным образом, хотя в его власти было сделать так, чтобы Темный Лорд ее пальцем не тронул. Что по причине того, что Альбус интересовался исключительно своими любимыми гриффиндорцами и радел исключительно о них, многие, тогда еще молодые и талантливые люди, в том числе и он, пошли по кривой дорожке, ибо только в рядах Темного Лорда смогли получить доступ к запрещенным ранее знаниям, самоутвердиться. А Северус, как бы ни ненавидел своего хозяина, не мог не признать, что именно благодаря ему он стал выдающимся ученым-зельеваром, и, притворись он белым и пушистым, в лучшем случае стоял бы сейчас за прилавком какой-нибудь захудалой аптеки, продавая зелья от кашля — ведь кто возьмет на хорошую работу мальчишку-заморыша без гроша в кармане и нужных знакомств; в этом, а именно в своих предубеждениях, нежелании разглядеть за внешней оболочкой внутреннее содержание “светлые” ненамного ушли от “темных”. Или же что Альбус по причине своего небрежения к факультету Слизерин допустил восхождение Темного Лорда (Снейп знал о жизни молодого Тома Риддла исключительно со слов своего наставника, который в то время был еще деканом факультета Гриффиндор, преподавателем трансфигурации и заместителем директора Диппета, тоже гриффиндорца, и уже тогда обладал большим авторитетом в массах): Альбус Дамблдор, самый великий и могущественный маг столетия, превосходный легилимент, не мог не увидеть в тогда еще юном, но уже жестоком Риддле ростки его будущих коварных планов по захвату власти в магическом мире и, тем не менее, пустил все на самотек, и в результате получилось то, что мы имеем сейчас.

Однако же декан Слизерина сдержал свой гнев, показав лишь свое беспокойство о любимых змейках. Какими странными порою могут повороты судьбы — раньше он во всем доверял Альбусу Дамблдору, которому был обязан своей свободой, и который постоянно напоминал ему о долге перед сыном Лили, не допуская мысли, что великий светлый волшебник на самом деле такой же хитрый и расчетливый интриган, как Темный Лорд. Он, казалось Северусу теперь, даже превзошел последнего: Темный Лорд открыто позиционирует свои идеи, не пытаясь обелить себя в глазах окружающих, он хочет, чтобы его все боялись; Альбус Дамблдлор не страдает гипертрофированной жестокостью, он не упивается чужой болью, но играется чужими жизнями, как фигурами на шахматной доске, и все верят, что так и должно быть, просто потому, что он называет себя “светлым”. Но “светлый” — это лишь обозначение понятия, а не само понятие.

- Альбус, простите мне, пожалуйста, мою несдержанность, — Северус отошел от стола и опустил голову в знак извинения. — Я уже назначил своим студентам наказание за неподобающее поведение. Однако я, тем не менее, требую, чтобы вы выделили мне несколько домовых эльфов для наведения порядка в подземельях — ведь ремонт школы входит в их обязанности. Не так ли?

- Северус, твой факультет не подчиняется мне напрямую, и ты при заступлении на должность декана обещал сам разбираться со своими змейками. Так что действуй, — директор Хогвартса вновь развел руками и добродушно улыбнулся подобно родителю, который пытается втолковать своему уже взрослому чаду, то тому пора бы уже самому научиться разбираться со своими проблемами, а не вытирать сопли о мамину юбку. — И не забудь, Северус, никто не должен знать о применении темной магии в стенах школы. Вылазка горного тролля, я думаю, будет в самый раз, — и закинул в рот очередную лимонную дольку, которую посмаковал с полминуты перед тем, как проглотить. — Всего хорошего, мальчик мой.

- До свидания, Альбус, — процедил сквозь зубы Снейп и покинул кабинет директора.

Этот учебный год, едва начавшись, уже успел принести ему немало разочарований.


Сообщение отредактировал PPh3 - Вторник, 30.10.2012, 00:49
 
PPh3Дата: Вторник, 11.10.2011, 23:22 | Сообщение # 70
Новичок
Летописец
Награды: 6
Репутация: 35
Статус: Нет на месте
* * *


Какое-то время Шенбрюнн и Лапина, взявшись за руки, молча шли по полуразрушенным коридорам, помогая друг другу перебираться через невысокие завалы или остатки каменных стен. При этом никто из них не думал убегать, во всяком случае, пока. Встреча с деканом отрезвила девушку, и только теперь она осознала, как глупо поступила, поддавшись своим чувствам. При этом она боялась даже предположить, что подумает после всего этого про нее Карл, когда она вела себя настолько несдержанно, что при любом удобном случае вешалась ему на шею. Этого больше не должно повториться. Тем более, вспомнила она, ей нужно поговорить с Карлом и расставить все точки над i, и отмена Снейпом своего поручения будет здесь очень кстати: у них уже не будет лишнего повода для того, чтобы поговорить, она перестанет надоедать ему своим нытьем и заодно сохнуть по нему.

- *Анна, извините, пожалуйста, что не смог избавить вас от отработки. Я не понимаю, почему декан так несправедливо поступил с вами, и почему он относится к вам с таким явным предубеждением. Оттянуть неприятный момент возвращения лабораторию — это меньшее, что я мог для вас сделать,* — Шенбрюнн первый нарушил повисшее между ними молчание.

Сейчас они ушли уже достаточно далеко от лаборатории профессора Снейпа, но использование ментального диалога не было лишним, ведь, как известно, и у стен есть уши, и не факт, что они — единственные, кто бродит сейчас по подземельям.

- *Карл, пожалуйста, не нужно за меня беспокоиться: мне будет просто неприятно, что на меня накричат. Вот и все*.

Девушка снова надела маску “я уже взрослая и самостоятельная и могу все сама”, однако внутри ее трясло от мысли, что же ее ждет по возвращении в лабораторию. После пережитого язвительные комментарии декана и варка для него зелий казались сущими цветочками, тем более что ей самым непосредственным образом будет обеспечена практика. Боялась она другого — унижения: когда она будет одна, профессор уж точно не откажется пустить в ее адрес несколько шпилек о ее похотливой натуре. И еще то заклинание, что он наложил на нее в четверг. Не “Tormenta”, конечно, но все равно брр.

От Шенбрюнна не укрылось, что Кайнер играет, причем из рук вон плохо, ибо не в ее характере были преувеличенно бодрые интонации, тем более что их ожидания относительно реакции профессора Снейпа, когда она вернется в лабораторию, практически полностью совпадали. Он бы поверил, скорее, в отчаянье и обреченность, в которых Анна пребывала в последние дни, и которые в данный момент прекрасно соответствовали бы ее ожиданиям, даже тем, что она высказала вслух.

- *Именно поэтому я не хотел оставлять вас там одну, — снова сталь в голосе, как будто он лучше ее знает, что ей нужно. — Я не знаю, что наговорил вам декан в прошлый раз, но догадываюсь, что далеко не самые приятные вещи. Вы этого не заслуживаете. Я зайду за вами перед ужином. *

- *Карл, декан прав, — Анна остановилась напротив него; глаза ее были полны отчаянной решимости. — Я сама во всем виновата. Декан снял с вас поручение, и вам теперь не нужно присматривать за странной и полусумасшедшей одноклассницей…* — снова надрыв, только уже мысленный.

Парень смотрел на нее сверху вниз и недоуменно качал головой: неужели все опять откатится к событиям двухдневной давности? Или солнце, которое выглянуло для нее не далее, как сегодня утром, должно снова погаснуть? Не понимал он и того, почему декан не желает для нее счастья и благополучной жизни, а ведет себя по отношению к ней, как собственник и деспот. Вариант же, что Кайнер и профессор Снейп состоят в каких-либо отношениях, он откинул практически сразу же, ибо женщины, как ему казалось, обычно не молчат о таких вещах. Но ничего более разумного в его светлую и умную голову пока не приходило.

- *Карл, вам уже не нужно тратить на меня свое время, а дорогу от лаборатории до Большого Зала я уже знаю, — Кайнер избегала смотреть ему в глаза и говорила теперь неестественно высоким голосом, растягивая слова, как будто оправдывалась после совершения какого-нибудь глупого поступка. — Я не хочу, чтобы вы снова пострадали из-за меня. Вам есть, что терять, в отличие от меня. Чем меньше мы будем общаться, тем лучше будет для вас,* — и вновь подняла голову, показав грустную вымученную улыбку.

- Что?! — Шенбрюнн усиленно затряс ее за плечи, а его голос эхом отразился от сводчатых потолков.

Слова Анны абсолютно были лишены обоснованности, что для нее было вообще нехарактерно. Лишь одни придуманные намерения, которые однозначно не приведут ко благу, идолы театра и пещеры (11). Не мог он понять и того, почему Анна не может просто жить, пользуясь тем, что ей дано. Почему надо обязательно все усложнять, чтобы жизнь превратилась в выживание? Почему она предпочитает падать вниз вместо того, чтобы карабкаться дальше наверх?

- Анна, я, кажется, говорил вам уже, чтобы вы не смели за меня решать, что мне следует делать, а что нет, — строго сказал он, крепко сжав плечи девушки и заставив посмотреть себе в глаза. — Я общаюсь с вами, потому что мне нравится с вами общаться, и мне не нужны для этого особые поручения декана! — в его голосе чувствовалась власть и осознание собственной правоты. — И, фрейлейн Кайнер, меня вы все равно не обманете, но не противоречьте, пожалуйста, самой себе, и не утверждайте, что вам не нравится общение со мной. Зачем вы усложняете жизнь и мне, и себе, когда у вас есть возможность сделать ее более удобной и приятной для нас обоих?

“Для нас обоих…” Лапина испугалась. Испугалась намека на серьезные отношения, который она уловила в словах Шенбрюнна, но который с равной вероятностью мог ей почудиться. Она чувствовала, что, несмотря на свой возраст, еще не была к ним готова. Она не испытывала еще сознательной потребности иметь семью, однако знала, что в одиночестве она чувствует себя спокойней и уютней, чем с родными. А покой и стабильность она ценила гораздо выше личного счастья. Самого счастья она даже боялась, ведь это вершина, неустойчивое равновесие: чем выше заберешься, тем больнее будет упасть, осознать, что сделал неправильный выбор. В своей же способности сделать правильный выбор, не обладая a priori достаточным количеством информации, которое позволило бы просчитать последствия хотя бы в ближайшем будущем, она сомневалась: это то же самое, что играть в русскую рулетку, а интуицией она никогда не могла похвастаться. Испугалась того, что сама себя загнала в ловушку, из которой очень сложно будет найти пути к отступлению. Ведь она первая проявила инициативу, т.е. сделала то, чего не должна была делать никогда. А на опыте как своем собственном, так и своих подруг она прекрасно знала, чем это может закончиться: либо девушка уступает, и отношения очень быстро зайдут дальше, чем следовало бы, потому что это она первая “захотела”; либо же отношения очень быстро заканчиваются, стоит девушке отступить и сказать “нет”.

- Анна, пожалуйста, не надо меня бояться: я не сделаю вам ничего плохого, — уже мягче добавил Шенбрюнн, взяв Лапину за руки. — Я хочу лишь, чтобы мы доверяли друг другу, чтобы мы были друзьями…

Девушка ничего не ответила, и они продолжили путь. Она не знала, что ответить, только смотрела перед собой стеклянным взглядом. В голове у нее был сумбур. Ее одновременно радовало и пугало, что Карл предложил ей дружбу. Радовало, потому что в глубине души ей действительно хотелось нравиться, хотелось, чтобы был рядом человек, на которого всегда можно положиться. И пугало — потому что это означало ответственность, потому что хотеть кому-то нравиться и добиваться этого — значит, обречь себя на постоянную игру и притворство; потому что, когда ей в прошлый раз предложили дружбу, это не кончилось ничем хорошим, причем по ее инициативе.

- … И вы не должны отталкивать от себя тех, кто готов вам помочь, причем бескорыстно, — брови Лапиной недоуменно поднялись вверх; сейчас они находились уже недалеко от входа в гостиную Слизерина. — Нет, Анна, не пытайтесь копировать профессора Снейпа, вам не идет, — и снова лукавая улыбка, в голосе — ирония, а в глазах — задорные искорки. — Я не знаю, что вам внушил наш декан, но при ваших стартовых позициях вам не обойтись без сильных союзников и хороших друзей в одном лице. Да-да, именно так, фрейлейн Кайнер, — твердо сказал он, увидев, как девушка отчаянно замотала головой, — я говорю не только о себе, но и об Ассбьорне Фольквардссоне. События сегодняшнего дня должны были научить вас, что я не всегда могу защитить вас, как следует, ибо не могу ставить свои собственные интересы и, тем более, интересы другого человека выше интересов Рода. А вы, наверное, уже догадались, что Генрих фон Бранау — мой родственник, — сухо добавил Шенбрюнн.

- Мы поссорились недавно, — ответила Анна, потупив взор и обхватив себя руками не то от царившего в подземельях холода, не то от осознания собственной мерзости на душе.

- Так же, как и со мной в среду? — полюбопытствовал Карл, хотя вопрос его был скорее риторическим.

- Нет, все было намного хуже, — девушка отвернулась от собеседника и пнула мелкий камешек, оказавшийся под ногами.

- Вы нравитесь ему, — снова ровная констатация факта, ни ревности, ни злорадства.

- Именно поэтому. Я не хочу давать человеку ложную надежду. Так он быстрее меня забудет.

- А, может быть, гордая Анна Кайнер просто слишком горда, чтобы попросить прощение? — снова спросил Шенбрюнн; в голосе его чувствовались поучительные интонации. — Насколько я знаю Фольквардссона, он очень надежный человек и никогда не откажет в помощи другу. И не откажет вам, даже если вы не ответите ему взаимностью. Он уже достаточно взрослый и умный человек, чтобы не обижаться из-за подобный вещей.

- Эм… я подумаю над вашим предложением, Карл, — не поднимая глаз, ответила Лапина скорее для того, чтобы закончить неприятный для нее разговор (о Фольквардссоне она старалась лишний раз не вспоминать, ибо считала себя виноватой перед ним), и снова поравнялась со своим одноклассником, после чего поспешила сменить тему: — я думаю, нам следует продолжить путь: до гостиной осталось совсем недалеко. Вам нужно хорошо отдохнуть, а мне вернуться обратно в лабораторию, пока профессор Снейп не разозлился еще больше.

Карл в очередной раз заметил смену масок, попытку изобразить роль, которая совершенно ей не подходит, однако он не стал ничего комментировать, не видя смысл торопить события: Кайнер нужно дать время самой разобраться со своими проблемами, отделить ожидания и иллюзии от действительности. По тому же, как она повела себя при упоминании равенкловца и как потом резко перескочила на другую тему, и окончила разговор, можно было легко сделать вывод, что она стыдится происшедшего: либо самой ссоры, либо предшествовавших ей поступков. И здесь Шенбрюнн видел только один вариант: внимательно проанализировать собственные же действия, объясниться, попросить прощение. Хотя бы для того, чтобы не иметь долгов перед собственной совестью.

Анне же показалось совершенно “неслизеринским” его желание помирить ее с Фолькварссоном, своим потенциальным соперником, ведь Карл Шенбрюнн не похож на человека, готового что-либо делать без выгоды для себя. А чем ему выгодно общение с ней?

1) Он находится “в активном поиске” и потому может рассматривать ее как возможную невесту. Насколько поняла Лапина, Карл имеет право жениться на магглорожденной.

2) Она умна и не уродлива, во всяком случае, он сам это признал. Плюс химическое образование (пока неявное) — так же повышает вероятность вхождения в Род уже по профессиональному признаку (Карл говорил как-то, что принадлежит к династии зельеваров).

3) Она — сильная волшебница.

Итого: его род ничего не потеряет, если примет ее в качестве невестки, несмотря на “грязнокровость” (в книге о традициях магического мира Анна вычитала, что чистокровные волшебники редко принимают к себе в семьи магглорожденных и полукровок, потому что это ведет к ослаблению магического потенциала будущих потомков и постепенной утрате наследия), и, вдобавок, обеспечит вливание свежей крови.

Другой вопрос, нужно ли это ей? Скорее всего, нет. Она к своей родной семье не сильно-то привязана, а чего уж тогда говорить о чужой? Карл ее вполне устраивает как друг, и она, наверное, хотела бы, чтобы они остались друзьями и после Хогвартса, если ее, конечно, не занесет куда-нибудь еще. А Фольквардссон… она боялась даже предположить, что может выйти из их отношений, но подспудно, даже боясь себе в этом признаться, была уверена, что дружба с ним сильно изменит ее жизнь…

* * *


… Кайнер была права: ему действительно стоило отдохнуть. Попрощавшись с девушкой у входа в гостиную Слизерина, Шенбрюнн, не спеша, прошел в мужские спальни и, даже не переодевшись в пижаму, завалился спать, что для него было, мягко говоря, не характерно. К тому времени почти все слизеринцы уже вернулись в общежитие, однако чувствовали себя разбитыми и подавленными, беззащитными и уязвимыми. Многие из них по праву считали Хогвартские подземелья своим вторым домом и потому ощущали себя здесь уверенными и защищенными — под опекой декана, который всегда за них заступится, и под прикрытием родных стен. Для них казалось чем-то диким, невероятным просто взять и разрушить то, что было создано почти десять веков назад четырьмя великими волшебниками, что уже давно стало неотъемлемой частью древнего оплота магии. Ученики с отрешенными лицами разбирали завалы, вытаскивая из-под обломков камней и панелей свои вещи. Пал их дом — враги разрушили его, и им остается лишь по крупицам собирать то, что от него осталось. Старшекурсники пытались с помощью магии устранить небольшие разрушения и следили за младшими. Некоторые из них ходили на разведку, возвращаясь оттуда с донельзя мрачными и перепуганными лицами. Оказалось, общежитиям Фортуна в этот раз повернулась лицом, и они претерпели гораздо меньше разрушений, чем наружные подземные помещения — коридоры и проходные комнаты. Оставалось только поблагодарить великого Салазара Слизерина, который на многие годы вперед позаботился о безопасности будущих своих учеников, которые впервые за многие годы почувствовали то самое единство, о котором каждое первое сентября им вещает декан в гостиной, навязанное не воспитанием и приличествующим ему идеям, но возникшее спонтанно и неожиданно, как некий общий дух факультета, которым так гордятся барсуки. Что же касается старост Пэнси Паркинсон и Драко Малфоя, то они, казалось, совсем позабыли о своих прямых обязанностях и, вместо того, чтобы организовать группы по наведению порядка в гостиной и общих спальнях, и утихомирить паникующих младшекурсников, переругавшись пару раз, разбрелись кто куда. Змеиный факультет суетился и жил стихийной, собственной жизнью. Без них.

В полвосьмого Шенбрюнна разбудил Нотт. Пока Карл переодевался и приводил себя в порядок, Теодор рассказал ему, что приходил декан и поставил всех перед фактом, что в разрушения в подземельях вызвал сильный темный маг, и что директор Дамблдор, — слизеринец даже не пытался скрывать свое отвращение к главе Хогвартса, — приказал все списать на нападение тролля (откуда?), а также отказался выделить домовых эльфов для ремонта в подземельях, в связи с чем эта задача перекладывается на студентов, начиная с четвертого курса и старше. Карл и раньше не питал любви к хогвартскому директору, и на то были свои причины, но услышанное вообще не укладывалось у него в голове: это не нападение на ученика-одиночку, которое можно выставить, как несчастный случай. Горный тролль! Здесь же нет обоснования ни на йоту. Конечно, все поверят великому и многоуважаемому Альбусу Дамблдору, ведь это Альбус Дамблдор, который чем угодно пожертвует ради своей репутации, потому что ему, естественно, не хочется признавать, что контроль за безопасностью учеников в школе действительно слабый, раз туда спокойно могут проникнуть темные маги.

- Вся репутация директора, как я думаю, строится лишь на его былых деяниях, — Шенбрюнн поделился своим мнением с Ноттом, — и основана исключительно на вере в великого и непогрешимого светлого волшебника, — придирчиво осмотрел себя в зеркале, поправив галстук, — и потому ему невыгодно признавать, что в школу, находящуюся под его бдительным руководством проникли “темные маги”, которые уже свершили пару “темных дел”.

Теодор Нотт в целом показался Карлу наиболее адекватным из одноклассников: не кичился своим богатством и происхождением, как Малфой, не бегал за каждой юбкой, подобно Забини, и в своих доводах опирался, как правило, на собственный разум, а не на устоявшиеся предрассудки. И тот факт, что Нотт в трудную минуту, когда подземелья сотрясались от взрывов, догадался взять на себя обязанности старосты и эвакуировать учеников, также характеризовал его с лучшей стороны.

- Вы можете как угодно относиться к магглорожденным, мистер Нотт, но не можете не признать того факта, что ваш многоуважаемый директор предпочел замять нападение на Голдстейна, выдав его за несчастный случай, чем провести нормальное расследование, которое естественно, легло бы пятном на репутацию школы. Или сегодняшние взрывы в подземельях — естественно, все намного проще списать на неожиданный приход тролля в школу, чем на то, что кому-то захотелось побросаться темными заклятиями в коридорах. Два “несчастных случая” — не слишком ли много для первой учебной недели в Хогвартсе?

- Мистер Шенбрюнн, вы слишком быстро для новичка прониклись антипатией к директору Дамблдору, — заметил Нотт по пути в гостиную, решив про себя, что ему стоит познакомиться с новым одноклассником поближе.

В целом же он был согласен с немцем: если вспомнить второй курс и многочисленные слухи о Наследнике Слизерина, когда чуть ли не вся школа была окутана паническим страхом, директор повел себя аналогично: пустил ситуацию на самотек, хотя не мог не знать, кто нападает на учеников, пока не пропала девчонка Уизли, и ее брат вместе с придурком Поттером не пошли спасать ее.

- Я всего лишь упражняю свой ум и критически отношусь к действительности, — ответил Карл, подчеркивая тем самым, что он стоит выше серой управляемой массы, — а также предпочитаю не доверять слепо всеобщим авторитетам и смотреть в глубь явлений.

- Мистер Шенбрюнн, странно, что вы с вашим мышлением не попали к воронам, однако сейчас это не важно. Сейчас же, мистер Шенбрюнн, вам следует подумать, где могут находиться ваши соотечественники, — в голосе самопровозглашенного лидера змеиного факультета отчетливо проступали стальные нотки властности и силы, что выгодно отличало от “серебряного принца” Малфоя. — Ведь, насколько мне известно, Кайнер все время ходит с вами. Будет прискорбно, если факультет великого Салазара Слизерина потеряет кого-то из своих змеек.

Хотя Теодор не прибавлял к фамилии Кайнер “мисс”, подчеркивая тем самым ее низкое происхождение, в его словах, тем не менее, не было издевки, насмешки или осуждения. Его, как и многих других змеек, поначалу привел в замешательство и культурный шок сам факт распределения “грязнокровки” в дом чистокровных волшебников, элиты магической Британии. Однако Кайнер уже на второй день своего пребывания в Хогвартсе, несмотря на свою “грязнокровость” и позднее проявление магических сил, показала себя умной и способной волшебницей, сама заработав для Слизерина почти сто баллов, заткнув тем самым за пояс гриффиндорскую заучку Грейнджер. Уже этот факт не позволял Нотту приравнять ее к стаду баранов, за которое магическая аристократия обыкновенно держала “грязнокровок” и весь прочий сброд, заглядывавший в рот Дамблдору. К тому же, рассуждал он, если Кайнер попала в Слизерин, то, очевидно, старая шляпа нашла в ней какие-то подходящие Слизерину качества, которые “перевесили” отсутствие нужного происхождения. И потому он вполне искренне переживал за Кайнер, но не как за человека, а как за студентку факультета Слизерин, причем весьма одаренную для своих стартовых позиций.

- Анна Кайнер сейчас на отработке у профессора Снейпа, — Теодор изобразил полное недоумение на лице, — он приказал сварить ей зелья для Больничного крыла, — Карл предпочел преподнести информацию в немного измененном виде. — А Генрих Бранау, я думаю, в Больничном крыле. Но ведь его до этого вообще не было в Хогвартсе, верно? — прищурив глаза, добавил он, заметив, как его одноклассник стремительно побледнел.

- Мистер Шенбрюнн, вы видели его после того, как он… вернулся? — Теодор Нотт еще ни разу не участвовал в оргиях Пожирателей Смерти, но слышал много раз о творившихся там непотребствах, и потому не горел желанием вступать в армию Темного Лорда, как этого хотел от него отец и хотел ли?

Сейчас они шли уже по полуразрушенному коридору, освещая себе путь волшебными палочками. Младшеклассники с опаской озирались по сторонам и то и дело норовили упасть или врезаться в кусок стены, который они сразу не заметили, так что их постоянно приходилось страховать. Специально для этого Теодор разбил всех студентов на группы по курсам, и каждой группе с первого по четвертый курс назначил по двое вожатых с шестого-седьмого курса.

- Когда он вернулся, — Шенбрюнн сделал ударение на последнем слове, — то был очень даже здоров и имел намерение очистить факультет Слизерин от недостойных. А сейчас, мистер Нотт, я хотел бы сходить за фрейлейн Кайнер. Я думаю, мы найдем дорогу сами.

- Мистер Шенбрюнн, Кайнер не умрет с голоду, если поужинает на полчаса позже. Вы можете принести ей еду из Большого Зала. Я думаю, вы прекрасно понимаете, что подведете весь факультет, если заставите ждать вас двоих, или даже если только вы опоздаете на ужин. В подобные трудные моменты, когда наши недоброжелатели могут лишь возликовать, мы должны вести себя еще более сплоченно и сдержанно и не давать глупым языкам повода для сплетен и пересудов.

Карлу ничего больше не оставалось, кроме как подчиниться. Что же касается Анны, то парень надеялся, что с ней все будет в порядке, и она сумеет приготовить хорошее зелье. А профессор Снейп, какого бы ни был низкого мнения о ней, является деканом и потому не может подставлять под угрозу здоровье и безопасность своих студентов. Во всяком случае, пока он находится в замке.

Слизеринцы едва успели зайти в Большой зал, когда у дверей вновь началось столпотворение. Из-за случившегося в подземельях землетрясения и последовавшей затем паники ужин перенесли на час позже, а самих студентов до этого времени заперли в гостиных. Не обращая внимания на гам и крики остальных ребят, гордые змейки чинно прошли к своему столу и, отвесив легкий поклон преподавателям, заняли свои места, делая вид, что они совершенно не голодны, и еда — это последнее, что их интересует в данный момент. Вскоре остальные ученики, после того как их, наконец, утихомирили старосты, также прошли в зал и сели за длинные факультетские столы, на которых тут же появились кушанья. От равенкловцев отделилось несколько случайно затесавшихся в их ряды хаффлпаффцев и слизеринцев, которые тут же проследовали к своим одноклассникам. Нотт лишь сухо, без лишних эмоций поинтересовался у подошедшей к нему сестры и ее подруги, все ли с ними в порядке, и усадил обеих девушек рядом с собой.

Карл окинул взглядом остальных учеников. Неунывающие гриффиндорцы уже вовсю весело болтают и громко смеются, и Лотар с переменным успехом пытается их осадить. Лицо — уставшее, улыбка — вымученная. Нельзя за два дня навести порядок на факультете, где уже многие годы царил привычный многим бардак. Впрочем, Лотар Визерхофф всегда любил брать на себя самые трудные задания. Рядом с Визерхоффом сидит Элиза, сжавшаяся, перепуганная — Шенбрюнн не знал, что именно рассказала львятам их декан, но счел правильным решение друга оставить девушку при себе в Гриффиндорской башне. Хаффлпаффцы вели себя преувеличенно тихо, с опаской косясь по сторонам, и большая часть их взглядов доставалась слизеринскому столу. Не обошло беспокойство стороной и воронов, однако коснулось их в меньшей степени — все-таки они жали в башне. Разговаривали они также тихо, однако по частым косякам, бросаемым в сторону змей, было не трудно догадаться, что именно было предметом их обсуждения. Фольквардссон, заметив Шенбрюнна, кивнул ему и, получив кивок в ответ, мотнул головой, пробежав взглядом по слизеринцам, после чего разочарованно покачал головой. Карл лишь снова кивнул в ответ, как бы говоря “все в порядке”. Ассбьорн, в свою очередь, указал взглядом на равенкловскую троицу — Бута, Корнера и Голдстейна, который лишь перед ужином вышел из Больничного крыла и по-прежнему выглядел слабым и бледным.

- Прошу немного внимания… — произнес Дамблдор, постучав по золотому кубку чайной ложкой и встав со стула.

Он специально подождал, пока изголодавшиеся дети насытятся и будут способны к усвоению очень важной информации. Безмятежная улыбка исчезла с морщинистого лица, являя миру умудренного годами старца, а проницательные голубые глаза лукаво мерцали из-под очков-половинок.

- Сегодня все вы были заперты в общежитиях ваших факультетов, чем вы, естественно были недовольны. И вы заслуживаете знать, почему весь педагогический коллектив школы Хогвартс был вынужден пойти на такие крайние меры, — большая часть учеников согласно закивала, в то время как лица всех учителей без исключения были мрачнее грозовой тучи. — Хогвартс по-прежнему остается самым надежным и безопасным местом магической Британии, и, пока вы здесь, никакие темные силы не смогут причинить вам вред, — теперь черед мрачнеть настал для слизеринцев и равенкловцев. Тысячелетняя защита Хогвартса настолько могущественна, что даже сам Лорд Вольдеморт, — при упоминании имени темнейшего волшебника столетия многие ученики и даже некоторые из учителей испуганно вздрогнули, — никогда не решится пойти против нее. Однако тролли не являются темными существами. Они слишком неразумны и действуют только физической силой и потому беспрепятственно прошли в замок и, как и осенью 1991 года, зашли в подземелья, — на лицах большинства учеников отразилось откровенное недоумение. — К настоящему времени троллей удалось выгнать из замка, и против них выставлена дополнительная защита. С завтрашнего дня в подземельях начнутся ремонтные работы, поэтому просьба всем студентам: ради своей же безопасности быть внимательными, не ходить в подземельях по одиночке и не заходить дальше класса зельеварения. Всем спасибо, всем приятного аппетита, — и, вновь по-доброму улыбнувшись, Дамблдор сел обратно за стол.

Речь директора сразу же породила кучу всевозможных слухов и споров. Буквально из ничего начинали придумываться байки, которые, переходя от ученика к ученику, обрастали новыми подробностями. И лишь на лицах молодых воронов и змеек, а также их деканов отражался мрачный скепсис, ибо одни знали, а другие догадывались, что произошло на самом деле. Некоторые из гриффиндорцев стали неприлично громко смеяться, искренне радуясь, что даже такие неразумные существа, как тролли, додумались покарать будущих Пожирателей Смерти. Правильно, так им и надо! Визерхофф, отчаявшись вразумить своих подопечных цивилизованными методами, не придумал ничего умнее, кроме как встать с места и произнести громкую тираду о том, что это неблагородно и не по-гриффиндорски — радоваться чужому горю, даже если оно случилось у ваших “врагов”. Студенты перестали жевать, с недоумением уставившись на рыжего гриффиндорца, который в эти дни замещал все еще отсутствующих Уизли и Грейнджер на посту старосты (причем весьма успешно). Не-слизеринцы и слизеринцы одинаково удивились тому, почему это гриффиндорец заступился за слизеринцев. Снейп аж уронил челюсть, что было совершенно не в его характере, Спраут подавилась спаржей, Флитвик от удивления упал со стула, МакГонагалл умилилась пламенному характеру и активной гражданской позиции своего нового студента, а Дамблдор аж прикусил язык вместо лимонной дольки.

По окончании трапезы, когда все немного угомонились, а малышей стало клонить в сон, преподаватели вслед за директором вышли через боковую дверь, а ученики, не спеша, растянутым строем стали разбредаться по своим гостиным. Карл задержался ненадолго за факультетским столом, чтобы набрать еду для Анны, когда почувствовал на себе чей-то взгляд.

- Добрый вечер, Карл, — это был ни кто иной, как Ассбьорн Фольквардссон, который умел внушать страх своим орлиным взглядом ничуть не хуже, чем профессор Снейп — плеваться ядом.

- Добрый вечер, Ассбьорн, — ответил Шенбрюнн, накрыв уже приготовленную тарелку крышкой.

- Я не ошибусь, если предположу, что нам сейчас сказали неправду, ибо я сам все видел. Истинный враг повержен.

- Это зависит от того, что ты видел, Ассбьорн, — уклончиво сказал парень, выходя из-за стола

В ответ Фольквардссон предложил Шенбрюнну последовать за ним. Оба юноши покинули Большой Зал и скрылись в нише за одним из гобеленов, на который предусмотрительно наложили Заглушающие чары.

- Что за загадки, Ассбьорн? К чему эта игра в шпионов? — поинтересовался Карл.

- Не хотелось, чтобы нас кто-нибудь услышал, даже если это не сторонник Дамблдора. Ты же прекрасно знаешь, что наш добрый дедушка — легилимент, — ответил швед с заметным пренебрежением в голосе, ибо совсем не питал симпатии и уважения к нынешнему директору Хогвартса. — Карл, я был у вас в подземельях, — интонации резко стали серьезными и настораживающими, — и видел, что с ними стало. Чтобы так все разрушить, нужно было неоднократно произнести “Avada Kedavra Explosio” и “Destruo”. И мне показалось, не обошлось без применения арканической магии. Я не прав?

- Прав, — мрачно согласился Шенбрюнн.

Далее Фольквардссон кратко изложил свои, весьма близкие к правде предположения о случившемся, основываясь как на том, что видел в подземельях, так и на рассказе Энтони Голдстейна, который буквально перед ужином, как ошпаренный, сбежал из Больничного крыла, не захотев там оставаться вместе с главным идеологом шовинизма чистокровных и превосходства арийской расы. При этом он сделал легкий, едва заметный намек на то, что победила Бранау именно Кайнер — они с Карлом не были близкими друзьями, и потому Ассбьорн счел неразумным посвящать слизеринца в тонкости владения элементальной магией. Также он упомянул, что найти их с Карлом ему помешал встретившийся на пути профессор Снейп, умолчав, однако о количестве снятых баллов.

Шенбрюнн же в свою очередь поблагодарил про себя всех богов, что Фольквардссон не зашел в лабораторию раньше профессора Снейпа, иначе застал бы картину весьма компрометирующего содержания. Сам же он добавил, что был ранен отрикошетившим заклинанием, и Анна отвела его в лабораторию их декана, где можно было найти нужные для лечения зелья, и именно их она теперь заново должна сварить, поскольку у декана Слизерина весьма своеобразные понятия о компенсации материального ущерба.

Вынырнув из-под гобелена обратно в коридор, оба аристократа то встретили компанию равенкловцев-старшекурсников, которые, очевидно, специально их ждали.

- Добрый вечер, господа, — подчеркнуто вежливо поздоровался Шенбрюнн со встретившимися ему ребятами.

- Добрый вечер, — поприветствовали его все остальные.

- Господа, позвольте вам представить моего друга и просто хорошего человека, а также будущего гения алхимии Карла Шенбрюнна, — немного официально и пафосно начал Фольквардссон. — Карл, позволь представить тебе моих одноклассников. Терри Бут, — невысокий, чуть полноватый мальчик с рыжевато-русыми волосами тут же кивнул и пожал рук своему новому знакомому. — Майкл Корнер. А Энтони Голдстейна ты уже знаешь, — и затем познакомил слизеринца с ребятами пятого-шестого курса, успевших затесаться в их компанию.

- Приятно познакомиться.

- Взаимно, — юноши пожали друг другу руки.

- Ассбьорн, смотри, чтобы ни говорил директор, в Хогвартсе не так безопасно учиться, как нам это пытаются представить, — начал Голдстейн издалека. — И мы все это прекрасно понимаем. По школе разгуливают темные волшебники, которые легко могут напасть из-за спины, — парня передернуло при воспоминании о проклятии Гниения плоти, которое несколькими днями ранее наслал в него Бранау, — или разнести несколькими взрывными заклятиями ползамка, и мы ничего не можем сделать, просто потому что вообще почти ничего не знаем о темной магии, кроме того, что это “плохо”. И вряд ли нам в этом году пришлют нормального преподавателя ЗОТИ, который был бы одновременно хорошим педагогом, как профессор Люпин, и хорошо разбирался бы в темной магии, как профессор Снейп. Но мы понимаем, что нам ждать подобного чуда просто бессмысленно, — Корнер, Бут и остальные ребята согласно закивали, а Шенбрюнн по-лисьи улыбнулся, поняв, куда клонит равенкловец. — Поэтому мы хотим, чтобы ты научил нас темным искусствам и боевой магии, как у вас в Дурмстранге.

- Я не ослышался? — скептически спросил Фольквардссон. — Вы хотите, чтобы я развратил ваши умы и сердца, посеяв в них плевелы тьмы и сомнения рядом с пшеницей добра и веры?

- Именно, — ответил Терри, — а пшеница все равно уже давно загнулась, — мальчики, кто улыбнулся, а кто тихо засмеялся его шутке.

- Это же элементарно, как нумерология, — не отставал Энтони. — У наших врагов есть преимущества в виде знаний и силы. Нельзя отрицать, что сторонники Неназываемого — сильные маги, при этом они знают много мощных темных заклинаний, против которых наши умения, полученные в школе — просто ничто. Никто из нас не выстоит с ними в схватке один на один. То, что Поттер с друзьями вернулись живыми из Министерства два года назад — всего лишь большое везение: им на помощь пришли взрослые маги, а сами подростки не отделались простым лишь испугом, — группа поддержки снова закивала.

- Ассбьорн, ты учился в Дурмстранге, где вплотную сталкивался с темной магией, — взял слово Корнер, — ты знаешь врага в лицо. Научи и нас его узнавать. Мы хотим уметь защищать себя и своих близких, и потому нам нужны эти знания, пусть они и считаются запрещенными.

И снова единодушное согласие среди старших воронов.

- Хорошо, я подумаю над вашим предложением, — строго ответил Ассбьорн, — и дам вам окончательный ответ к вечеру понедельника. А пока, извините, мне надо идти.

Бывшего дурмстранговца с одной стороны обрадовала подобная оттепель в отношении Темных Искусств, к которым в магической Британии было весьма настороженное и стереотипное отношение. Эти ребята живут в неспокойной стране в неспокойное время и не знают, с чем им придется столкнуться после школы, поэтому их потребность защитить себя и своих близких, пусть даже приобщением ко Тьме, выглядит вполне естественной. С другой стороны, для того, чтобы проводить частные занятия ТИ/ЗОТИ, нужно помещение достаточно просторное, но мало кому известное. Идеальным вариантом является комната-по-требованию — надо будет ненароком выведать у одноклассников, знают ли они о ней, и, главное, знает ли о ней руководство школы. Кроме того, нужно составить хотя бы приблизительный план занятий, а также создать системы оповещения и защиты будущих участников кружка изнутри. Для этого существуют Протеевы чары и магические клятвы. В любом случае, он придумает что-нибудь, чтобы эти занятия состоялись.

11) Идолы — в философской системе Фрэнсиса Бэкона это человеческие заблуждения, препятствующие получению истинного знания.
Существует четыре вида идолов:
идолы театра — подверженность суевериям, давлению авторитетов, уход в софистику (этим любит заниматься небезызвестный поедатель лимонных долек);
идолы пещеры — индивидуальные особенности мировосприятия каждого человека, а также влияние традиций местного общества и связанные с ними установки и характер;
идолы рода — общие для всех людей и обусловлены антропоморфизмом, т.е. рассмотрением всего и вся чисто с человеческой точки зрения;
идолы рынка — неправильное употребление и определение понятий, придание им слишком большого значения (попытка классифицировать то или иное заклинание как светлое или темное с целью выработки к нему определенного отношения).


Сообщение отредактировал PPh3 - Вторник, 30.10.2012, 00:51
 
Форум » Библиотечная секция "Гет" » Другие пейринги » "Путешествие во времени" (Автор:triphenylphosph,СС,НЖП,PG-13,общий,макси,не закончен)
  • Страница 2 из 3
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
  • »
Поиск:

Copyright MyCorp © 2024