[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Модератор форума: Hasta, Irkina, julia-sp, АгатА  
Форум » Библиотечная секция "Гет" » Другие пейринги » "Они знали" (Автор: Хасинта, СС/ЛЭ, G, драма, романс, макси, закончен)
"Они знали"
julia-spДата: Суббота, 13.08.2011, 12:51 | Сообщение # 1
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
Название: Они знали
Автор: Хасинта
Рейтинг: G
Пейринг: СС/ЛЭ, также ПД, НМ, ГС, ПП, НЖП
Жанр: Drama, Romance
Дисклаймер: все права принадлежат Ро
Саммари: Лишь его смерть позволила раскрыть главную тайну его жизни - тайну его ошибок, его страданий, его любви. Дамблдор дал ему слово скрыть эту тайну от всех и сдержал свое обещание. Но для всех ли это было тайной? Это исповеди тех, кто ЗНАЛ. Они рассказывают свои истории. Как им пришлось соприкоснуться с его тайной? Что заставило их молчать? И что теперь, после его смерти, им сказать другим и самим себе?
Комментарии: критика и комментарии приветствуются. НАПИШИТЕ ОТЗЫВ ПОЖАЛУЙСТА!
Предупреждения: смерть персонажа
Размер: макси
Статус: закончен, ВЫКЛАДКА В ПРОЦЕССЕ


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Суббота, 13.08.2011, 12:52 | Сообщение # 2
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 1. Петунья Дурсль, урожденная Эванс.
      Знала ли я? Разумеется, знала! Как я могла бы ничего не заметить за столь долгое время? Я знала все с того самого момента, как этот отвратительный мальчишка появился в ее... в нашей жизни. Я возненавидела его в ту самую минуту, как он, тощий и грязный, в своих ужасных обносках и с нерасчесанными патлами вылез из кустов на нашей детской площадке и обратился к моей сестре. До этого я несколько недель замечала, что кто-то следит за нами и возле нашего дома и на площадке и во время прогулок между домами наших соседей. Как Снейп сам потом признался Лили, он и в самом деле долго ходил за нами, не осмеливаясь подойти и познакомиться с ней. И решился только в тот день…
      Снейп сказал Лили, что знает объяснение этим ее фокусам, которые меня так раздражали и в то же время завораживали. Заявил, что она волшебница, как и он, как его придурочная мамаша, на которую нельзя было взглянуть без отвращения.
      Его наглость вывела меня из себя. А как могло быть иначе, когда какой-то оборванец из квартала для бедноты позволяет себе внушать моей младшей сестре разные глупости? Я не могла оставить этого просто так – такие как он должны знать свое место. Какое-то отребье решило, что может так разговаривать со мной и моей сестрой! К счастью, мне быстро удалось осадить его, но я видела уже тогда, что она его слушала со вниманием. Как явно она была заинтригована его словами! Это было заметно по взгляду, который она бросила на него, уходя. До этого Лили смотрела так только на меня, когда я в детстве читала ей книжки или учила кататься на велосипеде. Теперь же мы поменялись ролями – оказывается, она умела что-то, чего не могла я. Мне невыносимо было это сознавать, а он говорил, что так и должно быть, что есть какой-то другой мир, созданный для них обоих, в котором мне нет места. В тот день, когда я осознала это, я возненавидела свою сестру, за ее превосходство надо мной. Потому преклонение Снейпа перед нею бесило меня до последней крайности.
      Да, я следила за ними и подслушивала их разговоры. Я делала все, чтобы поссорить их и это мне иногда удавалось, ибо Снейп платил мне за мою ненависть столь же сильной неприязнью и наши постоянные столкновения часто провоцировали ссоры между ним и Лили, но ненадолго. Вопреки своему строптивому характеру, он всегда первым шел мириться, признавал свою неправоту, и она неизменно прощала его. Со всеми остальными он, вероятнее всего, скорее лопнул бы, чем пошел навстречу, но ей готов был покориться безропотно. Я исходила бессильной злобой, но ничего не могла поделать. Он просил прощения и она таяла...
      Все усугублялось еще и тем, что я догадалась о его чувствах. Нужно было быть наивной маленькой идиоткой, как моя сестра, чтобы этого не заметить. Я прекрасно видела, как он на нее смотрел. Ведь если ей в ту пору было всего только десять лет, то мне уже исполнилось четырнадцать, я была почти женщиной и знала многие вещи, которые ей были недоступны. В частности, я рано поняла значение подобных взглядов.
      Ребята из моей школы нередко смотрели так на моих привлекательных одноклассниц, которые им нравились, которых они хотели пригласить их на свидание. Они точно также краснели в присутствии этих девчонок, также делались нервными и дерганными. Некоторые же, наоборот, становились излишне грубыми, могли обругать кого-то, а то и подраться при всех, специально для того, чтобы привлечь внимание кого-то из моих симпатичных подруг.
      Я всегда завидовала им до зубовного скрежета, потому, что на меня никто никогда так не смотрел. И вот теперь вынуждена была наблюдать влюбленный взгляд этого мальчишки, направленный на мою младшую сестру. Меня начинало мутить, когда я замечала на его мерзкой физиономии это сентиментальное выражение, так напоминавшее щенячий восторг родителей – словно она была каким-то неземным чудом, ангелом, а не маленькой нахальной дрянью, да еще ненормальной.
      Однажды я стояла в роще за деревом, наблюдая за ними и слушая их беседу. Он, как обычно, забивал ей голову этой своей чушью про их волшебную школу. Вот так я и узнала впервые о дементорах – тех самых чудовищах, которые через много лет напали на моего сына. Но тогда-то я услышала только, что эти чудовища охраняют какую-то волшебную тюрьму, куда Лили, как уверил ее Снейп, конечно же, никогда не попадет, ведь она слишком для этого хороша…
      По мне, всех, таких как они, следовало сажать за решетку. Но в голосе Снейпа в тот момент было столько мольбы, надежды, немого восхищения, что я не смогла сдержаться и неловким движением выдала свое присутствие. Он, конечно, взбеленился и начал орать на меня, обвиняя в шпионстве. Разумеется, я не стала терпеть оскорблений от паршивого сопляка в женской кофте, который сделал из моей сестры такую же никчемную уродку, как он сам. Я прямо сказала ему, кто он есть. Но не успела договорить, как сломавшаяся ветка больно ударила меня по плечу. Я сразу поняла, что это его рук дело. Мне было не так уж и больно, но я нарочно разревелась в три ручья и убежала, зная, что моя милая сестричка сейчас же кинется утешать и извиняться передо мной и, надеясь, что уж теперь-то ее неумытому дружку достанется от нее как следует.
      После этого случая Снейп был у Лили в опале почти до самого сентября. Полтора месяца как тень таскался за нею, пытаясь заставить ее хоть немного смягчиться. А я с удовольствием наблюдала за его отчаянием. В конце концов, перед их отъездом в ту волшебную школу она все же помирилась с ним.
      На вокзал Лили мы провожали всей семьей: я и наши родители. Мне сначала не хотелось идти, но мама уговорила. Лили волновалась и чувствовала себя явно не в своей тарелке. Мысль, что она ощущает передо мной свою вину наполняла мою душу радостью и торжеством. Но торжествовала я ровно до того момента, как она упомянула о письме. Я хотела забыть об этом! Об унизительно-вежливом отказе, который дал директор этой школы, Хогвартса, в ответ на мою просьбу зачислить меня туда. Получив его, я поклялась в вечной вражде к волшебникам и ко всему их миру. Выходит, я недостаточно хороша для них? Ну, разумеется, я им не подхожу, потому что я нормальная, вменяемая, как все люди, а они чокнутые идиоты, бездарные и бесполезные!
      Я прятала это письмо от всех, ни одна живая душа не должна была видеть моего позора. Каким же шоком для меня было узнать, что этот маленький негодяй вместе с моей дорогой сестрицей прочли его! Волшебники, видимо, суют свой нос во все! Наверняка они оба от души посмеялись надо мной! Тогда-то я и дала себе зарок, что отомщу ему, и моя месть будет страшной. В моем распоряжении имелось только одно оружие против него — его любовь, о которой не догадывалась моя сестра. Эта любовь была его единственной слабостью, единственным рычагом, с помощью которого можно было заставить его сделать все, что угодно. О, да, я поняла это первой – намного раньше многомудрого директора Хогвартса. Его любовью можно было воспользоваться в собственных целях, и я была уверена, что рано или поздно он сам даст мне такую возможность.
      Я не верила, что их с Лили дружба будет длиться вечно и оказалась права. Правда, прежде, чем они окончательно поссорились прошло целых пять лет. А потом она перестала проводить с ним каникулы, он больше не появлялся в окрестностях нашего дома, а если я и встречала его случайно где-то поблизости, он всегда был один и выглядел, как будто на него свалилось сразу тридцать три несчастья. В конце концов, когда мама однажды поинтересовалась, куда он исчез, Лили заявила, что не желает больше даже слышать о нем. Я не стала выяснять, что у них произошло, только тихо радовалась крушению всех его чаяний. А вскоре мне стало ясно, что у этого ничтожества есть счастливый соперник.
      В рассказах моей сестры все чаще звучало имя этого Поттера, а однажды она даже показала мне фотографию — один из их жутких снимков, где изображение двигалось, вместо того, чтобы оставаться на месте, как на наших фото. Это был первый и, слава Богу, последний раз, когда я видела этого кретина. Единственное его преимущество перед Снейпом заключалось в смазливом лице. Уже одна прическа ясно говорила, что он последний проходимец, впрочем, только такого и могла выбрать моя дура-сестричка.
      Когда Лили закончила шестой курс, они с родителями уехали на две недели на Майорку – мы всегда проводили там отпуск. Но к тому времени Лили настолько мне осточертела, что я не могла и минуты выносить ее общество. Накануне отъезда я поругалась с родителями и решила остаться дома. Папа с мамой, конечно, упрашивали меня, убеждали, умоляли передумать. Мама даже закатила истерику, плакала, причитала, но мне было уже двадцать лет и я могла сама распоряжаться собой. Билеты были куплены и отель заказан, а отправить семнадцатилетнюю младшую дочь одну родители, разумеется, не могли. Им ничего не оставалось, как уехать без меня.
      В общем, я уже несколько дней наслаждалась одиночеством и свободой, когда заметила, что возле нашего дома каждый день торчит один и тот же человек. Не проходило ни одного вечера, чтобы он не устраивался в тени соседнего дома, прямо напротив окна ее комнаты. Он стоял и стоял там, не отрывая от окна напряженного взгляда. Видимо, он ждал, что в нем загорится свет и появится Лили. Прождав так несколько часов, он исчезал до следующего вечера.
      За все годы почти никто из «тех» ее друзей не появлялся у нас. Лили всегда сама ездила к ним в гости. Не составляло труда догадаться, что здесь так жаждать видеть мою сестру может только один человек, ее бывший приятель – жалкий оборванец Снейп. Никто другой не стал бы из-за нее так долго ошиваться возле нашего дома. И я убедилась в этом, когда на четвертый или пятый день нарочно вышла на крыльцо. Снейп сделал было движение в мою сторону, но подойти и заговорить так и не решился. Видно еще надеялся дождаться саму Лили.
      Но через два дня он сам подошел ко мне. Я как раз возвращалась домой из кино и открывала дверь, когда увидела прямо перед собой его лицо. Оно было настолько бледным, что он приобрел явное сходство с покойником, впрочем, вряд ли это могло сделать его внешность более отталкивающей, чем она была. Приглядевшись пристальнее, я заметила, что его дурацкая хламида, которые они все носили прожжена и разорвана в нескольких местах. Он держался за правое плечо и из под пальцев его стекала кровь. Мне сразу же пришла удовлетворенная мысль, что ему сейчас явно гораздо больнее, чем было мне, когда он ударил меня веткой. Куда только делось его нахальство! Он неровным шагом приблизился ко мне. Я сделала вид, что не замечаю его. Но Снейп окликнул меня.
      – Позови Лили, – сказал он, даже не потрудившись поздороваться со мной. Голос его звучал тихо, видно было, что слова даются ему с трудом.
      – Что тебе тут надо, урод? – спросила я. – Убирайся в свою вонючую дыру. Лили нет, оставь меня в покое!
      – Где она? Пожалуйста, прошу тебя, скажи, где я могу ее найти… – он почти умолял, – Я должен… Должен ее видеть…
      Зрелище было поистине жалкое. Я нарочно выдержала паузу перед тем, как ответить:
      – Она уехала на все каникулы. С каким-то придурком из ваших. Лохматый и очкастый. Но хоть выглядит поприличнее тебя!
      При этих словах, от щек Снейпа отлила последняя краска, он побелел еще сильнее, хотя казалось бы дальше некуда, черные глаза вспыхнули лихорадочным блеском.
      – Она… Лили в самом деле уехала с ним? – переспросил Снейп срывающимся голосом.
      Вместо ответа я улыбнулась… Мои слова были неправдой, но я наслаждалась своей ложью, наслаждалась ревностью, отразившейся на его лице, болью, которую ему причинило подобное известие.
      Однако Снейп на удивление быстро справился с собой, достал откуда-то из под мантии конверт, запачканный кровью, и, протянув его мне, попросил, когда Лили вернется, передать ей это письмо.
      Тут и наступил час моего торжества. Вместо того чтобы взять письмо, я убрала руку и, откровенно издеваясь над ним, сказала:
      – Попроси-ка повежливее, урод. Я к этой чокнутой в почтальоны не нанималась! – я упивалась своей властью над ним.
      – Кстати, кто это тебя так? – я показала на его раненное плечо, – хочу отправить ему открытку с благодарностью!
      Снейп побагровел от ярости, но, наверное, возможность передать письмо моей сестре была ему слишком дорога. Мальчишка сделал над собой усилие и прошептал сквозь стиснутые зубы:
      – Пожалуйста, прошу, передай это письмо Лили, когда она вернется… – Усилия, которые потребовались ему, чтобы преодолеть боль и произнести эти слова, отразились на его лице. Но мне было этого мало. Я хотела продлить удовольствие, насладиться каждой секундой своего торжества.
      – Встань на колени, – потребовала я, желая проверить, насколько для него важно это письмо. Опустится он на колени ради того, чтобы Лили прочитала его послание, или нет? Видимо Снейп и в самом деле был готов ради нее даже на такое унижение, потому что, поколебавшись несколько секунд, все же опустился на колени и повторил свою просьбу. Только после этого я, наконец, взяла у него письмо. Едва испачканный кровью конверт очутился у меня в руках, я на его глазах разорвала письмо в клочки, прежде, чем он успел помешать мне.
      Несмотря на боль, Снейп мгновенно вскочил на ноги и выхватил волшебную палочку. На мгновение я испугалась, что он сейчас что-нибудь сделает со мной, но потом вспомнила, что мы находимся на нашей территории, здесь поблизости нет таких, как он и моя сестра и если он использует свою магию против меня – всем сразу станет ясно, что именно он виноват. Хотя мальчишка и был уже совершеннолетним по их правилам, но прекрасно знал, какие последствия ему за это грозят. Будучи абсолютно убеждена, что он не осмелится так рисковать, я рассмеялась ему в лицо.
      Отставленный поклонник Лили, кривясь от боли, наклонился, подбирая с земли обрывки своего послания. Несколько секунд он сверлил меня ненавидящим взглядом, затем сунул палочку в карман и исчез. Больше я ни разу его не видела и не вспоминала о нем до того самого вечера, когда сын Лили спас Дадли от этих тварей. Парень спросил, откуда я знаю о дементорах и тогда я вспомнила подслушанный много лет назад разговор Лили с мальчишкой Снейпом. Племянника, судя по всему, поразили мои слова, он даже подумал, что речь о его отце. Оказывается, он ничего не знал о дружбе Лили с этим человеком. Я-то думала, что кто-то из этих чокнутых ему обязательно расскажет, а Снейп, выходит, от остальных тоже все скрывал, кроме Дамблдора. Ну, уж этот-то конечно не упустил бы подобную информацию. Хотя лично я бы старому лжецу в жизни бы своих тайн не доверила. Мерзкий старикашка всегда умел воздействовать на людей и использовать для своих целей всех, кто только давал ему возможность. Заставил же он нас с Верноном взять под опеку мальчишку и шестнадцать лет терпеть его в нашем доме.
      А уж с тех пор, как ему минуло одиннадцать – началось снова все то, что я уже пережила с моей сестрой. Я знала, что он получит письмо из их дурацкой школы, но Вернон надеялся, что мы сможем воспрепятствовать его отправке туда. А я не питала иллюзий – где уж было моему мужу справиться с этими сумасшедшими. Когда-то они забрали мою младшую сестру, а потом забрали и ее сына. Из-за него мы чуть не каждое лето переживали разные неприятности. Великан, который сорвал нашу поездку, эти жуткие совы, сводившие Вернона с ума, поросячий хвостик у Дадли. Потом он раздул Мардж, а я ведь терпеть не могла эту женщину. Я была любезна и ласкова с ней только из-за Вернона. На следующий год родители его друга разнесли нашу гостиную. А уж когда на Дадли напали дементоры, я потеряла покой и сон, особенно, когда племянник объяснил мне, что маньяк, убивший Лили снова вернулся в нашу страну.
      А еще через год в наш дом заявился директор Хогвартса собственной персоной. Мало того: он посмел читать нам нотации и учить воспитывать нашего ребенка, а затем и вовсе появилось какое-то существо, безобразнее и грязнее которого я в жизни своей не видала. Перед совершеннолетием парня нам и вовсе пришлось покинуть собственный дом. Одним словом, Гарри Поттер причинял моей семье одни неприятности. Правда, мальчишка спас моего сына – об этом я не смогу забыть, как бы ни хотела. Как и о том, что он все-таки сын Лили. Моей родной сестры, которую я когда-то любила…
      Мне никогда не могло даже в голову прийти, что наступит момент, когда мы со Снейпом станем товарищами по несчастью – нам обоим придется заботиться о сыне Лили. И мне и ему судьба навязала этот долг, не спрашивая нашего согласия. Судя по всему, мы с ним одинаково относились к этому несносному мальчишке и оба отнюдь не скрывали этого. Мы оба заботились о мальчике не столько ради него самого, сколько ради памяти о Лили. Но существенная разница между нами, как я теперь понимаю, состояла в том, что то, что я делала по принуждению, против воли, Снейп делал из любви. Из любви к ней. Этот человек жил ради моей сестры и умер из-за любви к ней. Мне по-прежнему невыносима эта мысль, но я ничего не могу с этим поделать – только завидовать. Завидовать в сто раз сильнее, чем в детстве.
      Я всегда считала, что он ее не стоит. Одно то, что он смеет думать и мечтать о ней, казалось чуть не извращением, бунтом против всех законов природы и общества. А сейчас я думаю: если он любил ее так сильно, что согласился защищать ребенка, совершенно ему чужого, более того – ненавистного, если пожертвовал жизнью ради ее сына, значит, в этом все же есть какой-то смысл…
      Нет, я не чувствую своей вины ни перед ним, ни перед сестрой, ни перед мальчишкой. Они только портили мне жизнь, как и все волшебники, которых я встречала. И все же иногда, когда я слышу его имя, вспоминаю обрывки письма на крыльце дома моих родителей и следы крови, меня терзает нечто похожее на угрызения совести. Но я уверена, это просто глупые фантазии, и они скоро пройдут... Или не так уж скоро? Или никогда?


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Суббота, 13.08.2011, 12:52 | Сообщение # 3
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 2. Гораций Слагхорн.
      «Я учил его! Думал, что хорошо его знаю». Эту фразу я произнес больше года назад, когда Гарри сообщил всем о предательстве моего бывшего ученика. Эту же фразу я произнес совсем недавно, узнав от Гарри всю правду о нем. И эта правда шокировала меня почти так же сильно, как и та ложь. Я ведь тоже знал все, но никогда не придавал этому настоящего значения…
      В нашу бытность коллегами, я вел себя с Северусом очень дружелюбно, нарочито дружелюбно, словно стремясь примириться. Сделавшись же его подчиненным, я часто даже позволял себе что-то вроде заискивания, осуждая его в душе. Для меня было трудно работать на равных с бывшим учеником – такого в моей практике мне не приходилось еще делать. Потому я и прибегал к привычной мне снисходительной благосклонности. Но моя доброжелательность не находила отклика, а вызывала только раздражение, которого он никогда не скрывал. Меня, честно говоря, это не удивляло, потому что я слишком хорошо помнил наши непростые отношения учителя и ученика.
      В школьные годы Северус Снейп не пользовался моим расположением, признаюсь в этом совершенно открыто. Я недолюбливал его даже несмотря на неизменные успехи в моем предмете. Меня слишком задевала его независимость и презрение к авторитетам. Дело в том, что покровительство всегда было моей слабостью. Я знал все, что происходит на моем факультете и вообще в школе, я умел с первого взгляда распознать в юном волшебнике или волшебнице будущую знаменитость. Мне нравилось формировать личности, влиять на юные умы, выводить в свет новые таланты. Нравилось, перечислять имена своих знаменитых учеников, подчеркивая, что именно мне они обязаны своим успехом. Нравилось демонстрировать всем вещественные выражения их признательности. Я любил, когда на меня смотрели снизу вверх – это льстило моему самолюбию.
      Этим, как мне доказал год назад Гарри, и воспользовался когда-то идеальный студент и отличный староста Том Риддл, чтобы получить ключ к тайне, позволившей ему превратиться из блестяще одаренного юноши в монстра, от которого мы избавились такой страшной ценой. С тех пор не прошло ни одного дня, чтобы я не корил себя за это. Потому я и подделал свои воспоминания – я стыдился того, что сделал в тот злосчастный день, что поддался на лесть и не смог распознать обмана. Мне хотелось забыть о роли, которую я невольно сыграл в становлении Темного Лорда. Хотелось забыть о милом мальчике, который присылал мне в подарок коробки с засахаренными ананасами и с очаровательной непринужденной улыбкой принимал мое покровительство, хотя и отказался воспользоваться им.
      А Северус Снейп даже в детстве не признавал ничьего покровительства. Зависеть от кого-то он находил унизительным. Его самолюбие заставляло резко отвергать мои попытки включить его в список моих «удачных проектов», а мое – игнорировать его гений, ставший очевидным после первого же урока зельеварения. К тому же – теперь уж скрывать это не имеет особого смысла – я видел, что он знает мой предмет гораздо лучше меня самого. Понятно, для человека, занимающегося зельями несколько десятков лет, и считающегося признанным мастером своего дела, нелегко было сознавать превосходство пусть даже очень талантливого подростка. Да, я никогда не принадлежал к числу учителей, мечтающих быть превзойденными своими учениками. Еще больше раздражало то что, обладая такими выдающимися способностями в области зельеварения, Северус гораздо больше интересовался Темными Искусствами и любимым своим предметом считал Защиту, а не вовсе не Зелья. Вот так и вышло, что учась на моем факультете, он отнюдь не был моим любимцем, хотя втайне я не сомневался, что этот угрюмый мальчик с строптивым нравом станет действительно выдающимся волшебником.
      Конечно же, ему, полукровке, да еще выросшему в каком-то бедном магловском районе, было сложно завоевать авторитет на моем факультете, где исконно учились в основном чистокровные волшебники, отпрыски старинных семей, знавшие друг друга с пеленок. Блэки, Малфои, Лестрейнджи – вся магическая аристократия сначала явно смотрела на Северуса Снейпа свысока. Но постепенно он заставил их признать его своим, благодаря не только способностям, намного превосходившим их собственные, а еще и силе и твердости характера, решительности и независимому поведению.
      Первым «разглядел» Северуса Люциус Малфой, который явно благоволил к младшекурснику. Возможно, в какой-то мере именно это заставило и остальных иначе взглянуть на мальчика, ведь чего было не отнять у Люциуса, так это великолепного умения разбираться в людях.
      Тем не менее, даже войдя в избранный круг, Северус по-прежнему оставался одиночкой. Компании однокурсников он предпочитал общество книг. К седьмому курсу в библиотеке Хогвартса не осталось ни одной книги, которая бы ни разу не побывала у него в руках. Он был равнодушен к развлечениям товарищей, редко принимал участие в увеселительных прогулках по барам Хогсмида, которые любили совершать некоторые из моих слизеринцев. Коротко говоря, Северус Снейп не любил праздное времяпрепровождение, а когда его обвиняли в неумении веселиться, он только пожимал плечами и снова углублялся в очередную книгу.
      Подобие дружбы с товарищами по факультету, у Северуса перевешивала вражда с учениками факультета Гриффиндор. Точнее с компанией Джеймса Поттера и Сириуса Блэка. Я никогда не старался вникнуть в причины их конфликта, стараясь вообще не замечать напряженности в отношениях между этими двумя факультетами, поскольку это мешало мне играть в демократизм при поиске талантливых студентов. А Джеймсом Поттером и его друзьями я вообще мало занимался. Способности к моему предмету у всей компании были чуть выше среднего, а у Питера Петтигрю и того хуже, поэтому я не удостаивал их вниманием и мало интересовался их жизнью. Видел только, что хотя перевес в столкновеньях куда чаще оказывался на их стороне – им ни разу не удалось сломить его или остаться безнаказанными. Мстительность Северуса неизменно настигала их именно тогда, когда они меньше всего ожидали этого и всегда бывала крайне изощренной, хитроумной и прекрасно спланированной.
      Эти качества и составляли основу его успехов на моих уроках. Его письменные работы поражали ясной логикой, точностью и глубиной анализа. Читая их, я мог только ахать от восхищения. А вот его действия на практических занятиях часто заставляли меня недоумевать. Не раз и не два мне случалось заметить, что Северус делает что-то не вполне соответствующее, а то и прямо противоположное тому, что следовало. Любому другому студенту я, конечно, указал бы на ошибку, но мне очень хотелось поставить провал ему в упрек. Я считал, что он заслуживает наказания за свою самоуверенность. Однако, к моему удивлению, результат неизменно оказывался выше всяких ожиданий. Нужно признаться, я очень критично относился к Северусу, но сколько ни старался, не находил повода придраться. Больше того – часто его работа оказывалась намного лучше, чем у остальных студентов. Я ставил ему высшие оценки, не скрывая досады, не понимая, каким образом это ему удается. Теперь-то я понимаю, что он экспериментировал, действовал на собственный страх и риск, поддерживаемый только верой в свою правоту. Мало кто из людей отважился бы на подобное. Именно этой смелости когда-то не хватило мне самому, чтобы стать настоящим ученым.
      Школу Северус окончил лучше всех на факультете. Даже мои любимые ученики на факультете – Деметриус Нотт и Грета Забини остались позади, что меня весьма огорчило. Да и сами они остались недовольны, что их обошел по успеваемости какой-то полукровка. Из семи сдаваемых предметов, самые выдающиеся результаты он показал на зельях и защите от Темных Искусств. Четыре остальных: нумерология, гербология, астрономия и заклинания были тоже оценены на «Превосходно». Только трансфигурация давалась Северусу чуть хуже, хотя, возможно, причиной этому была натянутость в отношениях, существовавшая между ним и Минервой Макгонагалл. Но ничто не могло заставить его ради оценки попытаться изменить ситуацию.
      Лишь один человек имел на него влияние. Лили Эванс – рыжеволосый ангел с удивительными изумрудными глазами, моя самая любимая ученица, солнечная богиня Гриффиндора. Мать Гарри. Я недаром сказал Гарри, что не могу вообразить себе человека, который знал бы ее и не любил. Это правда. Разве можно было проводить с нею долгие часы в библиотеке за домашним заданием, прогуливаться с ней по двору в солнечную погоду, сидеть с ней за одной партой, работать в паре на моих уроках и не влюбиться в нее? Разве можно было не потерять голову и сердце, каждый день, тайком пожирая ее взглядом, пока она склонялась над котлом или украдкой касаясь ее длинных волос, пока она нарезала ингредиенты? Я ведь замечал, как он это делает, но не находил здесь ничего достойного внимания. Многие юноши вздыхали по Лили Эванс и провожали ее такими же пламенными взглядами. Я и представить себе не мог, что у Северуса все настолько серьезно.
      Конечно, я видел, как тяжело он переживал охлаждение их дружбы на пятом курсе, видел, что для него настоящим ударом стали ее отношения с Джеймсом Поттером. Как-то, в ответ на одну из моих речей во славу магии и науки он заявил, что существуют случаи, когда и магия и наука бессильны. Теперь я понимаю, что ничто иное, как любовь он имел в виду.
      Помню наш разговор на шестом курсе о свойствах Амортенции. Северус, против обыкновения, сам завел речь об этом однажды после урока. И настолько подробно расспрашивал о ее свойствах и эффекте, который оно дает, что я, наученный собственным горьким опытом, даже поинтересовался, не думал ли он воспользоваться этим зельем сам, чтобы завоевать чье-то сердце. Юноша покраснел и я поспешил объяснить, что наваждение создаваемой Амортенцией – это иллюзия. Наваждение, создаваемое действием зелья, на первый взгляд похоже на любовь, но оно – ложь и обман. Амортенция порабощает тело и разум, но не затрагивает ни душу, ни сердце. На свете не существует магии, которая могла бы создать истинную любовь. Любовь либо есть, либо ее нет и ничто не в силах изменить данного факта.
      Услышав это, Северус опустил голову, а потом с горечью сказал, что знал это и сам, просто хотел получить подтверждение из чужих уст. Когда надежду отнимает кто-то другой, это не так больно… Печально, что тогда я не понял того, что мог и должен был понять.
      Да, я прекрасно знал о чувствах Северуса к Лили, но подумать, что вся его долгая двойная игра, все его тайны, все мужество, все поступки, которым мы никак не могли найти объяснения, все странные события, происходившие в год его управления школой, которые мы списывали на счастливую случайность – все это ради нее одной?! Даже сейчас, после его смерти, столько лет верности одной любви кажутся мне чем-то фантастичным!
      Я долго не желал верить в то, что говорил Гарри. Сознание, что еще один из моих учеников оказался таким чудовищем – слишком тяжелое испытанием для старого учителя. Альбус Дамблдор все-таки был моим старым другом, пусть я часто и расходился с ним во мнениях, да и многого не понимал в его поведении. Я не был так фанатично предан ему, как другие учителя, однако искренне оплакивал его смерть. Не скрою: для меня она означала, прежде всего, окончательную победу новой власти и следовало подумать о нашем положении. Известие о назначении Северуса директором стало отличным поводом обсудить с коллегами сложившуюся ситуацию. Надо сказать, что нам с Минервой, как наиболее здравомыслящим людям в Хогвартсе, пришлось приложить немало усилий, чтобы утихомирить таких как Хагрид и уговорить их принять распоряжения начальства ради блага наших студентов.
      Я и в самом деле так считал. На мой взгляд, в сложившихся обстоятельствах это было самым разумным решением. Чего мы могли добиться открытым противостоянием Снейпу и Кэрроу? Ничего хорошего! Но, как я и подозревал, даже Минерве не удалось удержать гриффиндорцев от необдуманных поступков. Они словно специально провоцировали Кэрроу, давая поводы применять к ним самые жесткие меры. Мы заступались за студентов, когда могли, но откуда же было нам догадаться, что все ограничения, вводимые Северусом, направлены лишь на то, чтобы обеспечить детям относительную безопасность, лишить их возможности вступать в конфликты с врагами? К сожалению, в понятие «враги» большинство студентов включали и слизеринцев.
      Многие ученики моего факультета действительно вели себя крайне недостойно и нередко злоупотребляли положением победившей стороны. Конфликты между ними и представителями других факультетов разрешались всегда в пользу моих подопечных. Они знали, что в безопасности и наслаждались своей безнаказанностью. Однако часть из них вовсе не радовалась этому, более того, я уверен, что им все это тоже не слишком нравилось…
      Случай с мечом Гриффиндора выходил уже за все рамки. При одной мысли о том, что могут сделать с провинившимися, становилось жутко. Тем более среди виновников была мисс Джинни Уизли, очень талантливая юная леди. Я потом побранил ее за столь легкомысленный поступок, но понять, почему Северус ограничился изгнанием в Запретный Лес так и не смог. К тому же мое внимание отвлек Теодор Нотт, который в результате своих постоянных столкновений с гриффиндорцами оказался в Больничном крыле.
      Справедливости ради надо сказать, что мистер Нотт нарывался сам. В течение нескольких месяцев он буквально изводил своими оскорблениями учеников других факультетов. Мало того: не раз он был замечен и в издевательствах над младшекурсниками из семей тех, кто не разделял курс новой власти. Да и на Слизерине мистер Нотт успел кое-кого довести. В частности одну из моих любимых учениц, шестикурсницу мисс Асторию Гринграсс. Мисс Гринграсс даже в сердцах пообещала прибить мистера Нотта, если он еще хоть раз приблизится к ней.
      Проклятие, которым его ударили студенты Гриффиндора, не нанесло Нотту существенного вреда, потому я и удивился, когда Северус настоял на том, чтобы отправить его в больницу Святого Мунго для более детального обследования. Мадам Помфри пришла в ярость от такого решения. Никакой необходимости в таких мерах не наблюдалось, но распоряжение директора было выполнено. Так один из самых крупных «очагов» межфакультетской вражды был благополучно погашен. Также Северус, оказывается, устраивал и остальные «странности», счастливые случайности, приписываемые милостям судьбы. До самого последнего момента он защищал нас всех. Даже в поединке с Минервой и Филиусом заботился только о том, как не причинить им вреда. Потому и бежал с поля боя.
      Все это я узнал только после шокирующего заявления Гарри, когда он перед всеми разоблачил тайну Северуса. Темный Лорд, правда, не поверил в то, что рассказал мальчик о его верном помощнике, да ведь и нам-то потребовалось воочию убедиться во всем, чтобы полностью осознать правду. В особенности то, что все, что когда-либо делал Северус, он делал во имя любви к Лили. Любви, которая была с ним до последнего момента его жизни. Вот это осталось для меня главной загадкой. Конечно, Лили Эванс была очаровательной девушкой и золотой душой – ее нельзя было не любить. Тот, кого хоть раз коснулся ее благословенный свет, запечатлевал его в душе на всю жизнь. Но любить ее так – не просто помнить спустя много лет, а сохранить пламя своего чувства в первозданной силе и красоте – такого от Северуса не ждал никто. Никто не думал, что он вообще на это способен… Тем больше наша вина перед ним. Думаю, что я виноват сильнее других. Ведь именно под моей опекой семь лет находился Северус. А я снова, как и с Томом Риддлом, совершил ошибку, не дав себе труда заглянуть глубже внешней оболочки…
      Когда Гарри рассказал мне об истинном происхождении таланта, проявленного им на шестом курсе, мне вспомнилось, что после разрыва с Северусом, работы Лили по зельям оставались по-прежнему безупречными, но те удивительные находки и идеи, приводившие меня в изумление, почему-то пропали навсегда. Тогда я приписал данное явление изменениям в личной жизни Лили Эванс. Она начала встречаться с Джеймсом Поттером и потому я полагал, что ее мысли приняли несколько иное направление. Какие новые идеи, когда в сердце царит счастливая взаимная любовь? Теперь же я узнал, кому те открытия и находки принадлежали на самом деле…
      Что я чувствовал? Наверное, то же самое, что чувствует любой человек, обнаруживший, что расточал похвалы ложным талантам, упустив из виду подлинный гений. Гарри объяснил мне, что начал пользоваться идеями из учебника Северуса в основном потому, что хотел произвести на меня впечатление, а также из естественного чувства любопытства. Кроме того, как я подозреваю, мальчик хотел еще и проверить меня: заподозрю я неладное или нет. Я не рассердился на юношу за этот небольшой обман, тем более что сам поощрял его, постоянно расточая похвалы талантам его матери. Разумеется, после этого ему не хотелось, чтобы я подумал, будто он менее талантлив, чем она.
      Обсудив все, мы с мальчиком решили попытаться восстановить уничтоженный учебник Принца-полукровки. Да, он мертв, но я считал, что его открытия должны жить, люди должны узнать о них и пользоваться ими. Лучшей эпитафии для него невозможно было придумать. Я отдавал себе отчет, что восстановить по памяти сожженную книгу нелегко. Однако надеялся, что Омут Памяти и легилименция должны помочь в нашей работе. Правда, пока дело продвигается не слишком быстро. Все-таки непросто вспоминать содержание книги, которую последний раз держал в руках больше года назад. Нам с Гарри удалось воспроизвести всего несколько десятков рецептов и пару заклинаний, придуманных Северусом. Но мы не отчаиваемся, потому что оба верим: рано или поздно наша работа будет доведена до конца. А пока, я слушаю, как прославляют героизм Северуса Снейпа и вспоминаю ту фразу, которую сказал дважды, и оба раза ошибся. Я думал, что хорошо его знаю, но на самом деле я не знал его никогда.


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Суббота, 13.08.2011, 12:53 | Сообщение # 4
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 3. Нарцисса Малфой.
      «Любовь – розовый куст: чем красивее розы, тем острее шипы». Такая строчка была в одной старинной песне, которую пела нам с сестрами мама, когда мы были еще совсем маленькими. Тогда мы, конечно, не понимали ее значения. Да я и теперь сомневаюсь, что знаю о любви больше, чем в детстве...
      Люциус? Мы с ним лучшие друзья и именно поэтому стали идеальными супругами. Мы всегда понимали друг друга с полуслова, каждый из нас знал, что может положиться на другого во всем и довериться в любой ситуации. Я поддерживала своего мужа в любых его начинаниях, а он прислушивался к моему мнению. Мне всегда казалось, что это правильно, что только так и может быть и большего желать было бы глупо. К тому же у меня перед глазами было достаточно примеров.
      Та же Андромеда, влюбившись в грязнокровку, отреклась от своей семьи и обрекла себя на проклятие родителей. А ведь я очень любила свою среднюю сестру. До ее ухода из дома мы были с ней куда ближе, чем с Беллой, которая всегда стояла как-то сама по себе. И было ужасно думать, что какая-то блажь, именуемая любовью навсегда поставила между нами стену. Я даже иногда плакала тайком от родителей, настолько мне было тоскливо без Андромеды. С трудом мне удалось смириться с мыслью, что я никогда больше не увижу ее.
      Участь Беллатрикс, влюбившейся в бездушное чудовище, одержимое жаждой власти, была еще ужасней. Азкабан, где она из=за Темного Лорда провела тринадцать лет, превратил сестру в фанатичку, готовую переступить ради своего повелителя даже через собственную семью. Иногда я даже в какой-то степени понимала Темного Лорда, возненавидевшего любовь. Любовь, которая сломала жизнь моей сестры и жизнь человека, который спас моего единственного сына…
      Нет, с Северусом мы никогда не были особенно близкими друзьями, но я одна из первых проявила к нему интерес, едва он поступил на наш факультет. Вначале, правда, я относилась к нему с легким пренебрежением, из-за его происхождения, но потом стало очевидно: если полукровка, воспитанный в магловских трущобах, знает и умеет больше, чем многие представители самых чисткровных семей – значит, он и впрямь чего-то стоит. И не только ум и талант Северуса привлекали меня. Мне импонировала его гордость и независимость – эти черты исконно присущие только аристократам по духу.
      Да, конечно с самого начала Северус гораздо больше общался с Люциусом, чем со мной, но я, пожалуй, была единственной, кто интересовался им, как личностью. Я с удовольствием разговаривала с ним, прекрасно сознавая, что этот мальчик намного умнее меня. Но это почему-то совсем не задевало. Постепенно между нами установились вполне приятельские отношения, хотя четыре года разницы в возрасте, разумеется, давали о себе знать. Но, может быть именно потому, что я была уже взрослой девушкой, я не только четыре года наблюдала за всем, что происходило между Северусом и его подругой, но и делала из этого выводы.
      Лили Эванс... Я не любила ее, как не любила большую часть гриффиндорцев, а уж тем более грязнокровок. Нельзя сказать, что я ее ненавидела, просто, на мой взгляд, она даже не стоила того, чтобы обращать на нее внимание. Поэтому меня так злило всеобщее преклонение перед этой маленькой магловской выскочкой. Особенно раздражала благосклонность, оказываемая ей нашим деканом, профессором Слагхорном. Он души в ней не чаял, называл лучшей мастерицей по зельям, какую он когда-либо учил. Правда, ко мне он тоже благоволил, но мои успехи в зельях были довольно скромны, что, конечно, лишало его возможности рассыпаться в комплиментах. Половина парней в Хогвартсе сходила по этой девчонке с ума, на всех углах восхваляли ее внешность, ум и золотое сердце.
      Я сталкивались с ней несколько раз на вечеринках профессора Слагхорна и мы обе остались не в восторге от общества друг друга. Меня бесила ее гриффиндорская помешанность на справедливости, а стремление помогать даже тем, кто не просил об этом, вызывало тошноту. Бывали моменты, когда я даже не находила Эванс красивой и искренне недоумевая, что в ней нашли все ее поклонники, приписывала ей внешность типичной простолюдинки.
      Ее притворная дружба с Северусом не могла меня обмануть. Я ничуть не сомневалась, что рано или поздно она порвет с ним и найдет кого-нибудь равного – с такими же гриффиндорскими замашками, как у нее самой. С молоком матери я впитала понятие о том, что чудес не бывает, у этих двоих не было ничего общего и надеяться, что они могут быть вместе – нелепость, которую не мог бы себе позволить ни один здравомыслящий человек, а уж тем более ни один слизеринец.
      У меня тоже на всех четырех факультетах было немало воздыхателей, восторгавшихся моей красотой. Некоторые из них, как и поклонники Эванс, готовы были целовать землю у меня под ногами. Но всем им было прекрасно известно, что я могу выйти замуж только за представителя чисткровного рода, обладающего не меньшим состоянием и связями, чем род Блэков, и те, кто не соответствовал этим требованиям, были бы просто глупы, питая бесплодные надежды. Именно поэтому я не могла понять, как Северус, с его ясным и холодным умом, не хочет замечать таких очевидных вещей.
      Когда я была на седьмом курсе, а он на четвертом, я однажды осмелилась по-дружески объяснить ему это. Я не считала Лили Эванс достойной того, чтобы бегать за ней, как это делает он. Я посоветовала ему порвать эти не имеющие перспектив отношения. Сказала, что хочу ему добра и не желаю, чтобы человек, которого я считаю другом портил свою жизнь из-за какой-то гриффиндорской девчонки. Они слишком разные, у них разные пути и разные судьбы. Ему нечего делать рядом с ней, а ей нет места в том будущем, которое должно быть у него. Его иллюзии принесут ему только несчастье... Не помню точно, что я тогда говорила. В ответ он сначала довольно резко попросил меня не вмешиваться не в свое дело. Подобный тон обидел меня и я уже собиралась уйти, разозленная и разочарованная. Но тут он глубоко и печально вздохнул и тихо, словно про себя, произнес: «Сердцу не прикажешь...» Эти слова врезались в мою память...
      Вспомнить же песню про розовый куст меня заставил другой случай, который я тоже до сих пор не могу забыть. Это было уже после моего замужества, но еще до рождения Драко. И Северус и Люциус к тому времени уже состояли в числе сторонников Темного Лорда. Война шла, но к по-настоящему активным, открытым действиям – к прямому захвату власти сторонники Темного Лорда еще боялись переходить. Я как сейчас вижу тот летний день, когда я и Северус сидели в гостиной Малфой-мэнора. Темный Лорд уже тогда отличал Северуса, несмотря на его молодость. Он был впечатлен его явным превосходством над всеми остальными, хотя и не был еще с ним так откровенен, как в период Второй войны.
      В тот день Северус должен был передать Люциусу какие-то дополнительные приказания, связанные с поручением, данным моему мужу или что-то такое - я никогда не вдавалась в подробности. Но Люциуса за полчаса до его прихода срочно вызвали в министерство. Он должен был вернуться в ближайший час, а пока мы вдвоем удобно расположились в гостиной с бокалами лучшего эльфийского вина и беседовали о какой-то статье, недавно опубликованной Дамблдором в журнале «Трансфигурация сегодня». Увлеченно разнося в пух и прах нашего драгоценного директора, мы не заметили, как в окно влетела сова со свежим номером «Пророка». Я взяла у птицы газету и небрежно бросила ее на столик, стоявший между нами.
      Она упала так, что прямо перед нашими глазами оказался крупный заголовок заметки, сообщавшей о состоявшейся сегодня помолвке двух «самых известных и одаренных молодых волшебников последних лет: Джеймса Поттера и Лили Эванс». Чуть ниже шла большая в половину газетной страницы фотография счастливой пары и длинная статья, пестревшая пошлыми и до предела банальными эпитетами вроде «невероятно красивой пары» и «сердец, нашедших друг друга». Поттера я в школе знала лишь как друга моего кузена Сириуса. Он всегда казался мне самодовольным ничтожеством, чьи промагловские наклонности испортили Сириуса вконец. Я никогда не забуду крики и слезы тети Вальбурги, когда ее старший сын сбежал из дому. Я и Регулус смогли успокоить ее, только пообещав, что ничего подобного впредь не произойдет ни с кем из семьи Блэк. Поэтому, увидев сияющую от счастья физиономию Поттера, я сделала пренебрежительную гримасу и подняла глаза на своего собеседника…
      Северус сидел в кресле, неестественно выпрямив спину. Так выглядит человек, у которого отобрали весь воздух сразу. Его черные глаза были устремлены на заголовок, бокал выпал из застывших пальцев, заливая светлый ковер вином… Стараясь сохранить непринужденность тона я спросила, что случилось. Он ответил, что все в порядке, но его голос был таким спокойным, что это взволновало меня не на шутку. Затем он поднялся из кресла, поднял упавший бокал и, поставив его на стол, устремился к стеклянной двери, ведущей в сад. Он шел таким медленным и размеренным шагом, что это напугало меня куда больше, чем истерика или крики отчаяния. Напугало настолько, что подождав несколько минут я неслышно вышла вслед за ним.
      Я нашла его в самой глухой части сада, где стояла оплетенная розами летняя беседка, в которой я любила сидеть знойными вечерами. Он стоял возле нее, прижав одну руку к груди, а другой держась за оплетающий беседку розовый куст. Цветов на этой ветке почему-то не было, зато два острых шипа впивались прямо ему в ладонь. Я как завороженная глядела на это зрелище. Шипы впились довольно глубоко, на коже выступила кровь, но он словно не замечал этого, не делая ни малейшей попытки убрать руку. Так, без малейшего движения он простоял несколько минут. Затем медленно двинулся в сторону дома. Я пустилась бегом через сад обратно в гостиную и успела занять свое место прежде, чем Северус как ни в чем не бывало вошел, налил себе еще вина и опустившись в кресло напротив меня продолжил прерванный разговор, словно ничего не случилось. А спустя недолгое время появился Люциус и я ушла в свою комнату, чтобы Северус не заподозрил, что я могла что-то понять. Тут мне и пришли на ум казалось давно и прочно забытые слова колыбельной.
      А спустя немногим более года Темный Лорд был повержен. Лили Эванс вместе со своим мужем, как известно, погибла. К счастью, ни Люциуса, ни Северуса не стали преследовать за пособничество Темному Лорду. Северус неоднократно бывал у нас, как и прежде, даже став уже преподавателем в Хогвартсе. Именно его присутствие в этой школе помогло мне убедить Люциуса отказаться от идеи отослать нашего единственного сына учиться за границу. Я доказывала ему, что Северус сумеет приглядеть за нашим сыном и будет контролировать его. Я не сомневалась, что Драко, как и все Малфои будет учиться в Слизерине. Северус сумеет воспитать его как следует, несмотря на вредное влияние Дамблдора. Под давлением таких доводов муж сдался, чему я искренне порадовалась, потому что вряд ли сумела бы вынести, чтобы мой сын находился настолько далеко от меня.
      Да, именно с рождением Драко я впервые познала настоящую любовь. Сказать, что мой сын для меня – все, значит, почти ничего не сказать. Иногда я даже стыдилась такой безумной материнской любви. Ни моя мать, ни тетя Вальбурга никогда не испытывали к своим детям ничего похожего. Пока он был маленьким, я ласкала и баловала его без меры, словно самая обыкновенная магла. По мере того, как Драко рос, я заставляла себя быть сдержаннее, старалась не проявлять своих эмоций слишком бурно, постоянно повторяла себе: «Нарцисса, возьми себя в руки. Твое поведение не подобает наследнице Блэков, жене Малфоя», но безуспешно. Я все также переживала за него каждую минуту. Одна тень подозрения, что моему сыну может грозить опасность, заставляла меня трепетать от страха.
      С возвращением Темного Лорда у меня не было ни одной спокойной минуты, постоянное чувство тревоги за мужа и сына действовало хуже, чем Азкабан. Арест Люциуса мы с Драко смогли пережить только потому, что были вместе и поддерживали один другого. Когда же я узнала о задании, которое дал Драко Темный Лорд, то чуть не сошла с ума. Я всегда разделяла идеи Люциуса, я ни разу ни одним словом не осудила его, я стойко перенесла его провал и заключение в Азкабане, мирилась с тем, во что Темный Лорд превратил наш дом, мирилась с присутствием своей сумасшедшей сестры. Но отнять у меня сына не смогла бы и целая сотня одержимых психопатов! Я слишком любила его для этого, почему и бросилась именно к Северусу. Я всегда уважала его и обратилась к нему первому, едва мне потребовалась помощь. Да, я понимала, что подвергаю этого человека смертельной опасности, но не могла поступить иначе. Я знала, что могу ему довериться, он поймет меня и поможет, ведь он и сам знает, что значит любить кого-то больше всего на свете...
      Северус сдержал свое обещание, убив Дамблдора. Драко потом признавался, что сам никогда не решился бы этого сделать. От радости, что мой мальчик избавлен от необходимости стать убийцей или быть убитым, я уже не думала ни о чем другом. Темный Лорд остался доволен выполнением своего приказа, но это не помешало ему наказать обоих. Когда он пытал их обоих Круциатусом, я упала бы в обморок прямо в гостиной, если б не Люциус, вовремя подхвативший меня. К великому моему счастью Драко досталось намного меньше… И все равно его крики будут звучать у меня в ушах до самой смерти. Что до Северуса, то он всегда отличался невероятной способностью переносить боль молча. Это была одна из причин, по которой Темный Лорд уважал его больше других. Человека подобной выдержки я не встречала ни разу и едва ли встречу еще когда-нибудь. Не подлежит сомнению, что его назначение директором Хогвартса стало для меня гарантией благополучия моего сына. Если кто и мог, по моему мнению, взять там все под контроль, то только он один. И Северус сделал это, хотя и не так, как я думала…
      Когда на пасхальных каникулах егеря приволокли к нам в дом Поттера с друзьями, я уже думала, что всем нашим несчастьям пришел конец. Но они сбежали из поместья, прихватив с собой пленников. Признаться, я никак не думала, что за мальчишку посмеет вступиться никто иной, как наш бывший домовой эльф. Неудивительно, что я растерялась, когда это существо выбило палочку из моих рук. Белла же пришла в настоящее исступление, особенно увидев меч Гриффиндора. Она устроила допрос с пытками в своем стиле, чтобы узнать, откуда у этой троицы оказался меч. Я тоже была в недоумении: ведь Северус по приказу Темного Лорда отправил его в Гринготтс в сейф Лестрейнджей, потому что собственного ни у него, ни у самого повелителя никогда не было. Пытки, которым на моих глазах моя сестра подвергла Грейнджер вызвали у меня отвращение. Да, девчонка была грязнокровкой, но все же… Жестокость Беллы и ее необузданный нрав с детства пугали и меня и наших родителей. Возможно поэтому ее смерть огорчила меня гораздо меньше, чем должна была бы…
      После побега Поттера нам всем запретили выходить, мы практически превратились в пленников в собственном доме. Лучшее, что я могла сделать – отправить сына обратно в Хогвартс. Конечно, я отдала ему свою палочку, поскольку его палочку прихватили с собой друзья Поттера, как и палочку Беллы…
      Во время битвы за Хогвартс я была полностью захвачена одним чувством: тревогой за своего сына, так что даже известие об ужасной смерти человека, к которому я питала искреннюю привязанность и который спас моему сыну жизнь, произвело на меня не слишком сильное впечатление. Сейчас я виню себя за это, вспоминая, скольким наша семья обязана Северусу Снейпу. Уже позже, сидя возле мужа у костра в Запретном Лесу, я чувствовала, что его мучает что-то, связанное со страшной судьбой его друга, но тогда я была в состоянии думать лишь о Драко. Вероятно, любовь и в самом деле великая сила, во всяком случае – материнская любовь. Иначе как объяснить, что Темный Лорд не разгадал мою примитивную ложь и даже не потрудился самолично удостовериться в смерти Поттера. Но сообщение о том, что Драко жив и находится в замке придало мне такую решимость, какой я сама в себе не подозревала…
      После победы выяснилось, что Северус действительно всегда был на стороне Дамблдора, как и утверждала Белла. Лили Эванс. Снова Лили Эванс. Эта грязнокровка оказалась намного сильнее, чем я предполагала. Сильнее Темного Лорда. Сейчас, когда Северус мертв и мертва она, я думаю об этом чаще, чем прежде. У меня намного больше, чем у кого-либо оснований оплакивать его, и может быть я больше всех ему признательна. Надеюсь, что когда-нибудь Драко тоже поймет и оценит поступок Северуса. Только благодаря Северусу и Гарри Поттеру моя семья сейчас со мной, если, конечно, не считать Беллы, которая все же была моей сестрой, и я не могу не сожалеть о ее смерти, хоть она и принесла мне настоящее облегчение. С окончанием войны у меня появилось много времени и возможностей для размышлений о том, что такое любовь и была ли она в моей жизни. Но вместо этого я просто смотрю на тех, кого я люблю и испытываю странную боль, точно острые шипы впиваются мне в ладонь…


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Суббота, 13.08.2011, 12:54 | Сообщение # 5
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 4. Леди Мэри Эдит Харгрейв-Уилссон (Мэри Макдональд).
      Я никогда не ценила свои принципы слишком высоко. Даже в юности, когда училась в Хогвартсе на Гриффиндоре, носила фамилию Макдональд и была в числе подруг очаровательной Лили Эванс, любимицы всего факультета. Я находила принципы достаточно относительным понятием и пример безупречной Лили отнюдь не вызывал желания следовать ему. Принципиальность этой девушки, может быть, и служила для кого-то стимулом стать лучше, а вот мне совершенно не хотелось вступать «на путь истинный». Нет, я любила Лили не меньше, а может даже и больше других, но не считала совершенством, каким находило ее большинство друзей и знакомых. Многое в ней вызывало у меня настоящее раздражение, в том числе ее всегдашняя уверенность в собственной правоте, привычка поучать и советовать. С какой стати она бралась учить других, что правильно, а что нет?! Во всяком случае, тогда я смотрела на все это именно в таком ключе...
      Будучи, как и Лили, маглорожденной, за время своей учебы в школе, да и после, я не раз испытывала пренебрежительное отношение к таким как мы со стороны чистокровных магов. Особенно этим отличались ученики факультета Слизерин, которые, за редким исключением, являлись чистокровными практически поголовно. Многие из них даже не считали таких, как мы за людей и вели себя так, словно мы в чем-то ниже их. Лили всегда решительно восставала против этого, говоря, что достоинство человека не должно допускать подобного отношения к себе. В какой-то мере она была права…
      Поэтому когда Эдвин Блетчли со Слизерина вдруг стал проявлять ко мне интерес совершенно определенного толка, я не стала возмущаться этим или негодовать, а просто подняла его на смех в Большом зале в присутствии половины школы и в том числе Дианы Мейсон – его официальной невесты. Как мне потом рассказали – Диана не опустилась до публичного скандала и даже не расторгла помолвку, а просто запустила в Эдвина в их гостиной все известные ей заклинания сразу, что стоило незадачливому жениху недели в больничном крыле.
      Честно говоря, узнав об этом, я сильно пожалела о своем поступке – ведь Эдвин, что бы там ни говорила Лили, являлся весьма привлекательным парнем и пользовался влиянием в школе. Да, я с раннего детства была расчетлива, только притворяясь наивной простушкой. Из-за этого многие считали, будто я глуповата, но я находила, что в таком амплуа существовать намного легче и комфортнее. Например, мне часто это помогало в общении с преподавателями Хогвартса, которые относились ко мне снисходительнее, чем к более «умному» студенту на моем месте. Лили же на деле была, пожалуй, намного наивнее меня. И я считала, что сильнее всего наивность ее проявляется в выборе знакомств.
      Большинство друзей и подруг Лили не одобряли ее дружбы с Северусом Снейпом. Они прожужжали ей все уши о том, что он неподходящее для нее общество, что он такая же мразь, как все остальные слизеринцы, что доверять человеку, имеющему репутацию самого лучшего знатока Темных Искусств во всей школе – просто-напросто идиотизм. Особенно усердствовала в этом компания Джеймса Поттера – ловца нашей квиддичной команды, любимца преподавателей. Всем вокруг было ясно, что такая «забота» о благе Лили была продиктована ревностью. Джеймс с третьего курса положил на нее глаз. Женская же часть окружения Лили просто удивлялась, что могла найти такая необыкновенная девушка как она, в мрачном, непривлекательном, помешанном на учебе парне, вечно ходившем в обносках и с подержанными книгами, да к тому же еще служившем предметом непрекращающихся насмешек и издевательств наших «звезд» – Поттера и Блэка.
      По правде сказать, я тоже принадлежала к числу тех, кто не одобрял этой дружбы. Нельзя сказать, что я относилась к Северусу Снейпу дурно – я ведь его почти не знала. Он был слишком нелюдим и никогда не подпускал к себе никого, кроме нее одной. Вечно сидел со своими книжками и огрызался, стоило кому-нибудь к нему обратиться. Учился он, правда, великолепно, даже его недоброжелатели признавали, что Снейп – один из лучших в школе студентов. Особенно хорошо он успевал по зельям и Защите от Темных Искусств. Зелья были у Лили любимым предметом и они со Снейпом на этом уроке всегда работали вместе. Но в присутствии Лили он становился другим человеком – его холодные черные глаза начинали сиять, голос наполнялся несвойственной ему теплотой, некрасивое худое лицо точно озарялось внутренним светом. С ней он мог разговаривать часами напролет, но беда была в том, что разговоры их слишком часто перерастали в споры и даже ссоры. Косвенной причиной одной из таких ссор стала и я.
      Дело в том, что пострадавший от рук своей невесты Блетчли решил отомстить мне и привлек к этому своего приятеля Малсибера, который откопал где-то довольно мерзкое Темное проклятие с психотропным действием. Они с Блетчли подкараулили меня, когда я гуляла во дворе и напали из-за угла. Однако заколдовать меня Малсибер так и не успел, его остановил староста школы. Слизеринца наказали, хотя он и заявлял, что просто пошутил и на самом деле вовсе не собирался делать мне ничего плохого. Никто, кроме слизеринцев ему, конечно, не поверил, но прямых доказательств злого умысла не было. Эта история вызвала бурное негодование моих друзей, даже чересчур бурное на мой взгляд. Помню, как огорчило и разозлило Лили то, что Снейп принял сторону Малсибера. Я слышала, как она гневно обвиняла его за это, а он пытался оправдываться. Я не сочла тогда нужным объяснять причины моего конфликта с Блетчли. Да и вступаться за Снейпа мне не хотелось, ведь я не верила в его искренность. Не верила до того самого вечера...
      О произошедешем у озера в тот день говорила вся школа. Я благоразумно молчала, не желая вмешиваться в то, что меня не касалось. Дело было как раз после экзамена по Защите. Блэк и Поттер в очередной раз решили развлечься и объектом их «развлечений» сделался, разумеется, не кто иной, как ненавистный им слизеринец. Увидевшая это Лили подошла к ним и потребовала прекратить безобразие. Снейп, как и всякий парень, не пришел в восторг от того, что за него заступилась девчонка, тем более та, которая ему нравилась. Он разозлился до умопомрачения и в ярости своей сорвался на непрошеную заступницу, обозвав ее грязнокровкой.
      Случившееся обсуждали все, но я была одной из немногих, кто решительно «отказался от комментариев» по этому поводу. Конечно то, что Снейп назвал Лили грязнокровкой было ужасно, но и поведение Поттера и Блэка тоже давало повод для упреков. Я не сомневалась, что Снейпа спровоцировали, но все равно не хотела оправдывать его в глазах смертельно оскорбленной Лили. За тот день Снейп пытался подойти к Лили раз шесть, подкарауливая ее то в коридорах, то в библиотеке, то в Большом Зале во время обеда. Но она не пожелала его даже слушать и исчезала прежде, чем он успевал открыть рот. В конце концов наши ребята пригрозили что поколотят его, если он не оставит ее в покое. Всякого другого на его месте такая угроза заставила бы отступиться, но Снейп, похоже, относился к категории настойчивых людей.
      Примерно около полуночи, когда все уже разошлись по спальням, я неожиданно услышала внизу возмущенные возгласы Полной Дамы. Она словно громко спорила с кем-то. Поспешив на голос портрета, я обнаружила возле него Снейпа собственной персоной. Полная Дама пожаловалась мне, что уже почти полчаса пытается заставить этого юношу уйти. За это время мимо него прошло уже пятеро гриффиндорцев, причем к каждому он обращался с одной и той же просьбой. Все отвечали в лучшем случае насмешками, а то и бранью. Одна девушка даже сказала, что попросит старосту сообщить преподавателям, если он сейчас же, сию минуту не уберется отсюда. Но Снейп не обратил на ее слова никакого внимания.
      Мне очень хотелось спать и к тому же завтра предстоял экзамен по трансфигурации, а этот предмет мне не давался. Естественно, я не имела никакого желания тратить время на препирательства со слизеринцем. Поэтому довольно раздраженно спросила у молчавшего все это время Снейпа, какого черта ему тут надо в такой час, почему он пристает к Полной Даме и мешает всем спать. Он тихо ответил, что хочет поговорить с Лили и не уйдет до тех пор, пока не сделает этого. Выглядел он, по правде сказать, не лучшим образом, напоминая побитую собаку. На мой насмешливый вопрос не собирается же он оставаться здесь до утра он совершенно серьезно ответил, что именно это и сделает. Он говорил спокойно, абсолютно без всякой позы, как о чем-то само собой разумеющемся. Более категоричного заявления мне еще слышать не приходилось…
      Я сочла своим долгом сообщить ему, что на него может наткнуться Филч или делавший обход преподаватель. Я даже пожалела в тот момент, что Поттер и Блэк с Петтигрю и Люпином в очередной раз куда-то исчезли. К стыду своему должна сказать, что будь они в спальне, я не стала бы говорить со Снейпом ни минуты, а просто позвала бы их и попросила вышвырнуть незваного гостя вон.
      Но «великолепной четверки» не было, потому я попросила парня прекратить делать из себя посмешище, пообещала, что кто-то из тех, с кем он разговаривал непременно расскажет об этом завтра всей школе и над ним будут издеваться все четыре факультета... Все мои доводы были бессильны – Снейп так и продолжал стоять на месте, не говоря ни слова, под градом моих грубых слов. В свете факела были видны только пылающие черные глаза на бледном лице. Заглянув в них, я вдруг растеряла все слова. Он не шутил: я могла сейчас развернуться и пойти спать, забыв о нем, могла позвать учителей, могла попросить кого-то из парней выгнать его с нашего факультета, могла пожаловаться на него старосте. Слизеринец прекрасно понимал это, но решительный огонь в его глазах говорил, что он не сойдет с места, даже если ему действительно придется простоять у нас под дверью всю ночь. Его не волновало ничто и никто на свете – ни Филч, ни Дамблдор, ни даже все четверо Основателей вместе взятых были не властны сейчас над ним. Значение для него имела одна Лили. Тогда-то я и поняла, что он и в самом деле в нее влюблен, причем, отнюдь не так, как влюблен в меня Эдвин Блетчли и даже если Лили поступит с ним также как поступила с Эдвином я – это ничего не изменит в его чувствах к ней...
      Вернувшись в спальню, я разбудила Лили, сообщила ей о поставленном Снейпом ультиматуме и посоветовала ей все же выслушать его, иначе он, чего доброго, и вправду проторчит под дверью до утра. Она неохотно согласилась со мной и вышла из спальни. Не знаю, о чем они говорили, но она вернулась очень быстро, минут через десять, легла в кровать и почти сразу уснула. Я же пролежала без сна почти всю ночь, думая о том, что будет завтра. Те, кто сегодня видел Снейпа под портретом, точно не станут держать язык за зубами.
      Назавтра, как я и предсказывала, Снейпа встретили за завтраком язвительными насмешками со стороны всех четырех факультетов. Он был очень бледен, руки у него тряслись… Он пытался держаться невозмутимо, но красные глаза выдавали его с головой. В рот бедняга не взял ни кусочка, как и за обедом и за ужином. Позднее я узнала от Эдвина Блетчли, что после завтрака в слизеринской гостиной ему устроили грандиозные разборки за то, что он едва не подвел весь факультет, рискуя быть пойманным вне спальни в неположенное время. В результате всего этого к вечеру Снейп выглядел настолько раздавленным, что мне даже захотелось посочувствовать ему. Поразмыслив немного, я все же отказалась от этой мысли. Насколько мне известно, потом он еще несколько раз пытался попросить у Лили прощения, но потерпел неудачу. Я же к тому времени была слишком занята своими собственными проблемами.
      Перед окончанием пятого курса Эдвин снова предложил мне свое покровительство. У меня возникала мысль посоветоваться с Лили. Но прекрасная Эванс, наконец, начала постепенно сближаться с Джеймсом Поттером и я не хотела отвлекать ее своими проблемами. Джеймс был самым красивым и популярным парнем в Хогвартсе и как раз под стать лучшей из девушек. Весь Гриффиндор затаив дыхание следил за развитием их романа. Да и вообще, почему я должна думать о мнении Лили? Кто, кроме меня может распоряжаться моей жизнью? И я приняла предложение Эдвина. Я сочла, что это будет для меня выгодным, к тому же, несмотря ни на что, Блетчли мне нравился. Я испытывала к нему колоссальное физическое влечение, хотя и понимала, что наследник чистокровного рода никогда не женится на мне. Сделка с совестью показалась мне не таким уж ужасным делом в сравнении с преимуществами, которые мне сулили отношения с Эдвином.
      Наша связь продолжалась почти до конца первой войны. Лили к тому времени уже вышла замуж за Джеймса Поттера и работала вместе с ним в Ордене Феникса, вскоре у них родился сын. Блетчли, хотя и был на стороне Темного Лорда, в ближний круг не вошел. Как и я, он предпочитал соблюдать нейтралитет. От него я еще пару раз слышала имя Снейпа, а потом...
      Потом была поездка с родителями в Уимблдон, где я и встретила Ричарда. Оказалось, что у магловских аристократов амбиций и предрассудков куда меньше, чем у магов, а состояния куда больше. Во всяком случае, мои родители сумели меня убедить, что для дочери простого шотландского фермера потомок пэров и член Палаты Лордов – отнюдь не худший вариант. Кроме того, это давало еще и неплохой шанс укрыться от разгорающейся войны в магическом мире. Во мне никогда не было гриффиндорской смелости, даже не знаю, о чем думала Шляпа в тот момент, когда мне ее надели на голову. Лили наверняка осудила бы меня, ведь я снова изменила своим принципам, только вот ее мнение уже давно не волновало будущую леди Харгрейв-Уилссон.
      Безусловно, после свадьбы мне пришлось открыть Ричарду, кто я такая. Он, конечно не пришел в восторг, но и особого недовольства не выразил. Тут я в очередной раз убедилась, какая все же замечательная вещь благородное происхождение – оно всегда накладывает особый отпечаток на человека. Когда ты сознаешь, что стоишь выше других, это не только дает право на различные преимущества, это также налагает на тебя обязанность вести себя иначе, нежели представители низших слоев общества. Какой-нибудь простолюдин, узнав, что его жена – волшебница, быть может, потребовал бы развода или стал попрекать ее, устраивать скандалы, а то и издеваться над ней, что, как мне однажды рассказывала Лили, проделывал отец Снейпа со своей женой. Но для Ричарда превыше всего было его достоинство и фамильная гордость, поэтому он предпочел смириться с неизбежным. Хотя с того дня наши отношения стали холоднее, муж все же оставался неизменно корректным и вежливым, ни разу не позволив себе сорвать на мне свое недовольство. Ричард мог считать, что я его обманула, мог после этого утратить доверие ко мне, но считал своим долгом вести себя, как подобает джентльмену. И я благодарна ему за это.
      После первого падения Того-Кого-Нельзя-Называть, я частично вернулась в магический мир. Мой роман с успевшим жениться и благополучно открутившимся от всех подозрений Эдвином Блетчли возобновился. О Снейпе я узнала, что Дамблдор устроил его на работу в Хогвартс. В дальнейшем я слышала много всего, но ни разу в связи с ним не упоминалось имя ни одной женщины. Я была уверена, что он не забыл о Лили и продолжает любить ее. Всех подробностей его шпионской деятельности и истории с убийством Дамблдора я не знала, потому что большую часть Второй войны провела за границей вместе со своим мужем. Тем не менее, читая в газетах обвинения в его адрес, я все же сомневалась в их истинности. Слишком врезалась в мою память та ночь, когда мальчик, которого я всегда не любила, принудил меня сжалиться над его любовью. И я сделала это, потому что видела своими глазами, что это настоящая, истинная любовь. Та, которую в глубине души мечтает найти каждый человек – и мужчина и женщина.
      Когда же сын Лили открыл всем правду – я удивилась меньше, чем кто бы то ни было. Вокруг меня все восклицали: «Ну, кто бы мог подумать, что он способен на такое ради любви!» – я только улыбалась, вспоминая, как много лет назад, ночью, возле гриффиндорской гостиной сама увидела, на что можно пойти во имя этого чувства.
      Сейчас мне время от времени снятся странные сны, в которых я вижу Ричарда, стоящего в хогвартской форме у портрета Полной Дамы и заверяющего кого-то, что не стронется с места, пока Мэри Макдональд не согласится с ним поговорить. Порой в этих снах Ричард превращается в Эдвина. Но я знаю, что это просто сны. Я никогда не ценила свои принципы так высоко, как Лили Эванс, а Ричард и Эдвин слишком благоразумны для подобных поступков…
      Каждый день я просыпаюсь в своей огромной постели, выпиваю утренний кофе и спускаюсь на кухню роскошного особняка, где натыкаюсь на хмурого и неразговорчивого Ричарда, разозленного тем, что вчера парламент снова отклонил его законопроект. После завтрака он отправляется на заседание, а я сажусь в автомобиль...
      Немного не доезжая до Чаринг-Кросс, я всегда отпускаю шофера и делаю вид, будто захожу в дорогой салон красоты, расположенный на другой стороне улицы. Сама же быстро дохожу до Дырявого Котла, где усаживаюсь за один и тот же столик, чтобы выслушать очередную жалобу порядком постаревшего Эдвина на то, что его старший сын Майлс после окончания Второй войны не хочет делать карьеру в Министерстве Магии, а собирается профессионально играть в квиддич. Затем мы с ним поднимаемся наверх в номер, где стоит старая давным-давно расшатавшаяся кровать, на которой мое тело знает каждую неровность...
      Я всегда ухожу раньше Эдвина, не потрудившись даже расправить смятые простыни. И нарочно возвращаюсь домой пешком через весь Лондон, думая только о Лили Эванс. На взгляд любого человека, я куда счастливее ее. Но я никогда не была и не буду любима так, как она. Неужели я не заслуживаю такой любви? Или это просто судьба?
     
      ОТ АВТОРА: Я со всей ответственностью заявляю, что это НЕ ООС, а мое видение персонажа третьего плана!!!


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Суббота, 13.08.2011, 12:58 | Сообщение # 6
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 5. Поппи Помфри.
      Самая главная заповедь, которой меня учили в колледже при больнице Святого Мунго – настоящий целитель должен врачевать не только тело, но и душу своего пациента. Всю свою жизнь я старалась следовать этому правилу, потому и выбрала не слишком престижную и высокооплачиваемую должность школьной медсестры в Хогвартсе. Ведь дети – куда более уязвимые и беспомощные существа, чем взрослые, а тем более, когда они целых семь лет на большую часть года оторваны от своих семей. Мне хотелось дать им тепло и заботу, которых им так не хватало. Каждому ребенку, без исключения. Даже тем, кто делал вид, что не нуждается в этом. В Хогвартсе я чувствовала себя нужной, нужной по-настоящему. Болела душой за каждого из своих маленьких пациентов. Только так можно получать настоящее удовлетворение от работы…
      Северуса Снейпа я тоже помню маленьким мальчиком, худеньким и болезненным, с колючим взглядом и мрачным характером. На младших курсах он доставлял мне довольно много работы, в основном связаной с его чрезмерным усердием в учебе. Сколько раз я внушала ему, что нельзя учиться целыми днями и ночами, нужно беречь себя! Он меня не слушал. Но привычка «загонять» себя учебой – еще полбеды. Хуже, когда он попадал ко мне из-за своих экспериментов с зельями и неизвестными заклятьями. Уж сколько я ему рассказывала историй о волшебниках, которые от таких экспериментов жизни лишились или покалечились, бог знает как, да без толку… Ничто его не могло отвратить от подобных развлечений. И зачем ему это надо, недоумевала я, залечивая очередной его ожог или рану…
      Правда, иногда приходилось мне и устранять последствия его конфликтов с компанией Джеймса Поттера. Честно говоря, меня всегда очень огорчали эти стычки – я ведь так любила Джеймса Поттера и Сириуса Блэка, они были такими милыми шалунами: всегда жизнерадостные, порывистые, горячие, они словно живой фейерверк освещали всю школу. Да и бедного Ремуса Люпина я любила и даже Питера Петтигрю, хоть он и стал потом предателем. Да, славные были ребята, прямо золото!
      Они все часто и охотно делились со мной своими проблемами, а уж как были дружны! Бывало, если кто из них попадет в больничное крыло, так тут же трое других рядом появляются, и пошло: шутки, прибаутки, разговоры о семье, о доме, о квиддиче, еще о каких-нибудь пустяках... Все больничное крыло будто ходуном ходит! Глянешь на них - сердце так в пляс и пускается.
      Северус же был совсем другим. Почти никогда не говорил о себе, о своей жизни. Cпросишь его о чем-нибудь – он либо молчит, либо огрызается. Я даже о рукоприкладстве его отца узнала не от него, а от Лили Эванс, хотя и раньше замечала у него на теле синяки, кровоподтеки, рубцы ... Сам-то он об этом ни единым словом ни разу не заикнулся. И не жаловался никогда – как бы больно ему ни было, сцепит зубы и ничего не говорит. Один раз я его, как Гарри на втором курсе Костеростом напоила, а еще как-то вообще жуткое проклятие в него угодило – разрезало ему ногу от бедра до щиколотки, так он хоть бы раз застонал. Только побледнел больше обычного…
      А Лили частенько к нему приходила, когда он лежал у меня – приносила ему книги, разговаривала с ним вполголоса. Он с ее приходом будто оживал. До этого весь день лежит в постели, уткнувшись в очередную книжку, и не реагирует ни на кого вокруг. А стоило ей появиться в палате, он сразу встрепенется, к лицу приливает краска, на губах улыбка. Тогда он еще умел улыбаться, это потом остались только холодные язвительные гримасы, к которым я так привыкла за двадцать лет, что даже забыла, что когда-то было по-другому. Уж не знаю, дружила ли с ним Лили, или что другое, но я видела, что она для него человек особый. Пять лет это продолжалось, а затем что-то между ними разладилось. Больше она к нему не приходила, и вместе их не видели, они даже не разговаривали. Видать навсегда между ними черная кошка пробежала... А на шестом курсе он точно с ума сошел – заваливал себя учебой и всякими научными исследованиями, о которых мне Лили рассказывала, да еще есть и спать как следует перестал.
      Кончилось тем, что его двое однокурсников ко мне почти силой приволокли. Он чуть с ног не падал от усталости, а на трансфигурации и вовсе в обморок свалился. Я, конечно, оказала ему помощь, напоила укрепляющей настойкой, запретила столько заниматься, а потом взяла руку – пульс проверить и вдруг вижу на запястьях два тонких шрама. Спросила, что это такое, а он сразу же руку отдернул. Потом стал мямлить что-то про новое заклятие, которое придумал и решил проверить на себе, а оно сработало не так, как он рассчитывал. С кем другим его вранье может и прошло бы, да я-то на своем веку уж видала такие вот следы и сразу поняла, что они от магловской бритвы. Причем до летних каникул у него их не было. Тут я не на шутку забеспокоилась: ладно издеваться над своим организмом, но чтоб вены резать, это вам не шутки!
      Я и пригрозила, что если он мне сию же секунду не скажет правду, пойду и немедленно расскажу все профессору Дамблдору. И тут его как прорвало, в первый раз за шесть лет. Я даже не помню точно, что именно он говорил – сбивчиво, спутано, полунамеками. В основном что-то про общую ненависть, про то, что он никому не нужен, про одиночество, про то, что незачем жить... Только я почувствовала нутром, что он всего об одном человеке думал, о ком-то, кого он любит и кто ему очень дорог. Но мне даже в голову не могло прийти, что речь идет о Лили, я ведь всегда ее воспринимала только, как его подругу. К тому же она в то время как раз от Джеймса перестала бегать, что меня очень радовало – они так красиво вместе смотрелись, не пара, а загляденье. Джеймс мне сам не раз повторял, что она ему очень нравится, только Лили все время ему от ворот поворот давала. Но Джеймс не унывал, она – твердил – все равно будет со мной, не будь я лучший игрок в квиддич во всей школе…
      Северус говорил-говорил, а потом голос у него сорвался и лицо стало такое, словно сейчас разрыдается. Все же он сдержался, улегся на кровать и к стене повернулся, я его окликнула, а он молчит и не реагирует, точно меня и нет вовсе.
      Я хотела мальчика как-то успокоить, начала произносить какие-то ободряющие слова, которые обычно в таких случаях используют, но такими они мне вдруг показались чужими, фальшивыми, равнодушными, что я сама не заметила, как умолкла. К тому времени он уже и сам взял себя в руки, а потом вдруг достал волшебную палочку, направил прямо на меня и пригрозил, что если я кому скажу, как он тут со мной откровенничал да чуть не плакал, то он изменит мне память, и пусть, мол, не сомневаюсь, он сумеет, да так, что никто ничего даже не заподозрит. И видно по его лицу, что не шутит. Я ему сказала, что каждый медик дает клятву не разглашать тайны своих пациентов. Он вроде удовлетворился этим ответом, но с тех пор старался любым способом избежать обращения ко мне. Какие бы он ни получал травмы или ранения, как бы не мучился, но всегда находил предлог, чтобы не приходить в Больничное крыло. А если все же возникала уж совсем острая необходимость, то из него ни слова нельзя было вытянуть. Отвечал на все мои вопросы односложно и очень грубо, так что пропадало всякое желание с ним общаться. Понимала я, что он меня боится, я же его слабость видела, а Северус терпеть не мог выглядеть слабым. Как его ни убеждай, что ничего постыдного в этом нет, все равно ничего не докажешь. Так до самого окончания школы и продолжалось.
      А потом, когда Дамблдор его в школу взял преподавать, уже после смерти Джеймса и Лили – я его даже сначала не узнала. Строгий, холодный, угрюмый человек. Глыба льда одно слово. Глаза холодные, пустые, мертвые… Ему в ту пору было едва за двадцать лет, а вел он себя, словно, по меньшей мере, ровесник нашего директора. Со мной всегда держался исключительно по-деловому, на фамильярность вовсе не реагировал. Не любил вспоминать о том, как студентом был и на посиделки его не затащить было. Чашку кофе с коллегой выпить и то отказывался. На все праздники, которые в школе отмечали приходил с неохотой, заставляя себя веселиться, сидел с такой кислой миной, что у всех остальных тоже портилось настроение.
      В работе да, помогал – зелья варил для меня такие, какие ни в одной лавке не купишь. Мои-то снадобья и половины такого эффекта не давали, как те, что он изготовил. Потому я очень часто обращалась к нему, когда случай сложный попадался, либо требовался редкий ингредиент из его личных запасов. И о Темных Искусствах Северус знал куда побольше меня. Недаром Дамблдор именно ему поручил помочь той девочке, Кэти Белл, которую в прошлом году прокляли ожерельем. Я о таком проклятье, как на этом ожерелье было, даже и не слышала никогда, а он сразу распознал его, определил действие, остановил распространение, да еще и сделал так, чтоб оно нанесло как можно меньше вреда ее здоровью. Знакомый целитель из больницы Святого Мунго мне потом говорил, что случай с Кэти Белл у них был один из самых тяжелых во всей практике и кабы Северус вовремя не остановил распространение проклятия, так вряд ли бы им удалось спасти жизнь девочки.
      Когда Северус убил Дамблдора, я долго не могла поверить в такое. Директор ему больше всех доверял. Всегда ему поручал такое, о чем другим даже не рассказывал, полагался на него во всем. Северус даже входил в Орден Феникса, а это уж такой знак доверия, какого не каждый удостоится. Да и остальные ему только оттого и поверили, что раз сказал Дамблдор, будто Северус Снейп ему предан, значит, так оно и есть.
      Гарри тогда, после убийства директора долго изумлялся, как старик мог таким легковерным быть, чтобы проглотить «сказочку о глубоком раскаянии». И то правда, что Северус мальчика всегда терпеть не мог, как его покойного отца. Гарри тоже теплых чувств к нему не питал, а уж в ту ночь и слова-то такого грубого не найдется, которого он про Северуса не сказал. Я-то мало его слушала – не до того было совсем, ведь на школу Пожиратели Смерти напали, а дети с ними дрались. Кого ранило, кого заклинанием задело, кого еще что. Но среди детей-то, Слава Мерлину, серьезных травм не было, а вот Билл Уизли, которого тот сумасшедший оборотень покусал, тот плохо выглядел. (Как его мать с невестой помирились прямо возле его постели – я умилилась)... Да и профессор Флитвик пострадал, Северус же его оглушил, отправляясь на Астрономическую Башню. Гарри – тот вовсе в глубоком шоке находился. Он побежал вслед за Снейпом, оно и понятно, бедный мальчик хотел отомстить за своего учителя. Только где ему, против черного-то мага? Благо, что жив остался и невредим…
      Хоронили Дамблдора всей школой, он ведь не просто директором был, а самым, что ни на есть лучшим волшебником и человеком. Гарри пообещал, что найдет Северуса Снейпа даже под землей и заставит расплатиться за все: и за смерть Альбуса Дамблдора и за Джеймса с Лили, чьей гибели он поспособствовал. Мы все были в этом полностью солидарны с Гарри.
      А уж как сам Темный Лорд директором его поставил, да еще этих двух мразей Кэрроу ему в помощь определил – я от возмущения места себе не находила. Как мальчик, которого я помнила одиноким и страдающим, мог быть таким чудовищем? Служить бессердечному монстру, который убивает невинных людей, потворствовать тварям, которые не стеснялись пытать детей? Я в сторону Северуса даже смотреть не могла, такая ненависть меня захлестывала. Чувствовала, что убила бы его своими руками, если б сумела...
      Что они творили весь год, это словами не передать. Знали, что никто им ничего не сделает за их преступления, за тот ад, в который они Хогвартс превратили. Ребята наши такого стерпеть не могли, вот и пытались, как могли мучителей наказать, спокойную жизнь им испортить. Никогда у меня столько работы не было, как в тот год. Если бы не беспокоилась я так за детей – непременно ушла бы из Хогвартса. Но я ведь была им нужна. Совесть моя не позволила бы мне их оставить один на один с мучителями. Кто, кроме меня им поможет? Вот я и заставляла себя сдерживаться изо всех сил, чтобы не дать повода меня уволить. Довольно долго я была почтительна с директором и с Кэрроу, выполняла их распоряжения, старалась не показать виду, как больно и трудно мне смотреть на все эти ужасы, пытки и насилие…
      Однажды Амикус сразу троих первокурсников Круциатусом ударил, а Снейп только слегка пожурил его за это, мол, не нужно так эмоционально реагировать на ребячьи выходки. Я бедных детей еле-еле в себя привела, такой у них вид был, что страшно взглянуть. А Северус вечером пришел в больничное крыло, заявил, что хочет проверить, как я выполняю свою работу. Сделал мне выговор за то, что вовремя не пополнила запас обезболивающего зелья, да еще и принес с собой несколько пузырьков, сказал, что сам сварил его, хотя это абсолютно не входит в его обязанности. У него, как он заявил, хватает более важных забот, чем думать о здоровье идиотов, которые сами же нарываются на неприятности.
      Тут уж я не удержалась, высказала ему все, что думаю о нем. Как только я его не называла – бесчеловечным выродком, которого непонятно как земля носит, отребьем, вероломным предателем, низким трусом и мерзавцем, даже худшим, чем его хозяин. Говорила, что его существование – оскорбление природы, что для таких, как он, даже поцелуй дементора – слишком мягкая участь и тому подобное. Я думала, он меня убьет на месте, а он молча выслушал меня, а потом посмотрел на меня как-то очень грустно, оставил пузырьки с зельем на столе и ушел. Напоила я этим зальем бедных малышей и те выздоровели на удивление быстро, куда быстрее, чем обычно при действии данного зелья. Теперь я думаю: уж не дал ли мне тогда Северус какую-то улучшенную модификацию собственного изобретения?
      Ну а когда Гарри рассказал всем правду, мне и вспомнились все странности, которые я замечала за этот год. Почему, например, Джинни, Невилла и Луну наказали только ссылкой под надзор Хагрида, я ведь не сомневалась, что Кэрроу и Снейп их запытают до полусмерти? Отчего же Снейп такое мягкое наказание выбрал, ведь не дурак же – знал, как наш лесник с гриффиндорцами дружен? Знал, что он защитит ребят от любой опасности, так что исправительные работы с Хагридом они даже и наказанием-то не сочтут? Каким образом эта пьяная скотина Амикус в декабре умудрился отравиться наливкой, которую ему прислал с совой неизвестно кто, причем аккурат после того, как он пообещал на одном из своих уроков посадить в карцер до конца рождественских каникул всех, учеников, плохо успевавших по его предмету? Кто посоветовал отправить в больницу Святого Мунго для более тщательного обследования Теодора Нотта, после того, как тот своими издевательствами довел Симуса Финнигана до того, что тот наслал на него какую-то странную порчу? Порчу я сняла, но Северус заявил, что раз это заклятье мне неизвестно и я не представляю себе точно, какие оно может повлечь осложнения, следует доверить парня специалистам.
      Я подумала тогда, что он считает меня недостаточно компетентной в своем деле, ведь было очевидно отсутствие каких-либо серьезных повреждений. И все же новый директор настоял на своем. Нотта отправили в больницу Святого Мунго и обстановка сразу же несколько разрядилась, а потом Нотт уехал восстанавливаться после лечения домой, к родителям. Симус же отделался несколькими отработками и потерей сотни баллов. Кто в последнюю минуту остановил мучителей Майкла Корнера, напомнив о его чистокровном происхождении, благодаря чему Майкл сохранил здоровье и рассудок? Еще бы минута или две и ничего бы уже не помогло. Кто подбросил в мою комнату экстракт сибирского столетника – очень дорогой и почти недоступный в Англии ингредиент, который есть только у считанных профессионалов в зельеварении. Без него я не смогла бы снять последствия редкого Темного проклятия, наложенного двумя слизеринцами на нового старосту Рэйвенкло, за то, что он заступился за кого-то из младших учеников? И таких же случаев было еще очень много…
      Мы все приписывали эти счастливые случаи милости провидения, а теперь я понимаю, что все это было делом рук Северуса. Он находился рядом с нами для того, чтобы защищать и помогать нам во всем, тайком от нас. Мы проклинали его в то время, как он нас спасал. И ведь слепы были не только дети, но и взрослые: учителя и весь персонал Хогвартса. Вот и я сама обвиняла Северуса в том, что он поощряет Кэрроу, позволяет им издеваться над детьми. Я считала, что каждый шрам, каждый след на лицах и телах отважных членов сопротивления на его совести, он ответствен за их страдания. А на самом деле только благодаря ему эти двое садистов за год своего пребывания среди детей, никого не убили и даже не причинили никому по-настоящему серьезного непоправимого вреда. Помогая очередной жертве репрессий Пожирателей смерти, я желала ему испытать столь же страшные муки. И мое пожелание исполнилось – когда Гарри рассказал, как он умер, я не могла опомниться от ужаса и стыда. Я видела его тело, эти ужасные раны, лицо без единой кровинки, слышала рассказ о последних секундах его агонии. И о том, как на пороге смерти, истекая кровью, он все еще пытался помочь сыну женщины, которую любил всю свою жизнь…
      Да, Лили-то он, выходит, и в самом деле любил, да еще как! Всего удивительней, что любовь эта так много времени оставалась и жила. Ведь почти семнадцать лет прошло со дня ее смерти. Большинство людей за столько лет уже давно «переболели» бы, а вот он нет. Как тогда, в юности, когда невольно открыл мне часть своей тайны, а я ничегошеньки и не поняла. Так и продолжал любить ее до самой смерти, и никто ничего не узнал бы об этом, если б не случай.
      Я тогда, на его шестом курсе, помнится, сказала по глупости, что вряд ли детская любовь стоит того, чтобы приносить ей в жертву жизнь. В том смысле, чтоб он больше не пытался покончить с собой. Такие вещи родители, учителя, медики, да и просто друзья, всегда говорят в подобных случаях. Но у Северуса-то любовь оказалась совсем не детской, а самой что ни на есть настоящей. Той, про которую всем так часто говорил Дамблдор, в которую он верил и которой молился – самой сильной на свете. Такой за которую только и можно отдать свою жизнь. Да, мои учителя говорили истинную правду: настоящий целитель может не только вылечить тело, но и понять душу своего пациента. Я не смогла...


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Суббота, 20.08.2011, 15:34 | Сообщение # 7
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 6. Кингсли Шеклболт.
      Лили Поттер никогда не упоминала при мне о своем знакомстве с этим человеком, а уж тем более о дружбе. Я ни разу не слышал, чтобы она даже произносила его имя. Правда, я никогда и не относился к числу близких друзей семьи Поттеров, воспринимая их только как талантливых соратников по Ордену Феникса. Не состоя в нем официально, я, тем не менее, очень уважал Дамблдора, хотя и осуждал его за то, что он часто действует в обход официальной власти. К тому же профессия аврора не оставляла слишком много времени на выяснение подробностей чужой личной жизни. Шла война – действия приспешников лорда Волдеморта становились все активнее, бойцы Ордена погибали один за другим. Марлин Маккинон, братья Пруэтты, Фенвик, Дибборн и многие другие, совсем еще молодые, не успевшие пожить как следует. В сердцах все сильнее разгорались гнев, обида на несправедливость судьбы и ненависть к их убийцам.
      В то время я был еще молодым аврором под началом Аластора Муди. Департамент Обеспечения Магического Правопорядка возглавлял Барти Крауч-старший. Я, как и многие другие, полностью одобрял его решительные и жестокие меры. Даже разрешение применять к Пожирателям Смерти Непростительные заклятия не вызвало во мне ужаса – тогда я искренне считал, что по-другому с ними просто нельзя. Эти твари не брезгуют ничем, убивают беззащитных маглов, не щадят ни детей ни женщин, так почему же мы должны с ними церемониться? Все люди вокруг тогда подвергались жесткому делению на своих и чужих. Преданность первым и безжалостность ко вторым сделалась жизненным кредо большинства моих коллег. И, естественно, вообразить, что Лили, которую все любили за ее необычайную доброту, справедливость и способность к состраданию, могло что-то связывать с одним из наших врагов, было невозможно.
      О Северусе Снейпе я не знал почти ничего. О нем шла молва, как об одном из самых умных, одаренных и преданных последователей лорда Волдеморта, но встречаться в лично нам не доводилось ни разу. Однако я считал, что репутация сильного и талантливого мага на пустом месте не возникает. Еще больший интерес к личности этого человека возбуждало во мне то, что, насколько я знал, он был моложе меня на несколько лет. Что-то подсказывало мне, что рано или поздно придется столкнуться с ним в бою...
      Когда Джеймс и Лили начали скрываться, я был уверен, что Дамблдор на этот раз заигрался. Придавать значение такой чепухе, как пророчества, да еще заставлять в нее верить других – такого я не ожидал от руководителя нелегальной организации сопротивления. Я всегда был скептиком и привык верить исключительно фактам. Такие вещи, как предсказания представлялись мне слишком ненадежными и сомнительными, чтобы на них полагаться. И уж тем более лишать из-за них Орден двух очень талантливых бойцов. Но незадолго до смерти Джеймса и Лили произошел случай, который поколебал мой скептицизм…
      Я пришел однажды к ним домой, чтобы обсудить очередной план операции, предложенный Дамблдором и рассказать последние новости из Ордена. Отрезанные от мира, от многочисленных друзей и знакомых, молодые супруги сильно скучали, в особенности Джеймс. Его деятельная натура авантюриста и искателя приключений не выносила сидения взаперти. Они недавно перебрались в Гордрикову Впадину и занимались обустройством своего нового дома, стараясь сделать его максимально удобным и комфортным для недавно родившегося Гарри. Мы с Джеймсом беседовали, а Лили занималась в двух шагах от нас обустройством гостиной. Время от времени она присоединялась к нашему разговору, целовала мужа, после чего снова возвращалась к своему занятию.
      Пока Лили с помощью волшебной палочки вешала на стены фотографии и картины и расставляла на каминной полке фарфоровые статуэтки, Джеймс отвел меня на кухню и вручил мне необычную вещь, больше всего напоминающую амулет. Это был кулон несколько странной формы из черного дерева на длинном толстом шнурке. Посередине был вырезан какой-то иероглиф. Я повертел безделушку в пальцах и поинтересовался, в чем проблема.
      Джеймс сказал, что эта вещь внушает ему подозрения.
      – Кингсли, ты не мог бы проверить эту штуку на Темную Магию? – попросил он меня, слегка смущаясь.
      – А что именно кажется тебе подозрительным? – поинтересовался я.
      – Да Лили уже несколько раз пыталась избавиться от этой проклятой штуковины – объяснил Джеймс, – хотела выбросить ее с глаз долой, но всякий раз, словно какая-то сила мешает ей это сделать. Вроде бы и хочет избавиться от этой дряни, а чувствует, что не может – будто от сердца отрывает. Словно на амулет какое-то заклятие наложено и не позволяет его уничтожить. Лили даже в камин эту дрянь при мне швыряла, но она все равно потом находилась среди пепла. Точь-в-точь, как феникс Дамблдора! – тут Джеймс против воли улыбнулся.
      – Это странно, – согласился я, – но откуда у Лили вообще взялась такая необычная вещь? Вот тут Джеймс признался, что не может ответить на этот вопрос.
      – Я этот амулет видел у нее давно, еще до свадьбы, в этом совершенно уверен. Но она никогда не говорила, откуда его взяла. Я у нее спрашивал об этом однажды, вроде как в шутку…
      – И что она ответила?
      – Что ей подарили. Вроде какой-то бывший друг, очень давно, еще когда ей было двенадцать лет. Я пытался еще что-то выяснить, но она не захотела говорить на эту тему. Я очень беспокоюсь, Кингсли. Забрал бы ты эту дрянь насовсем!
      – Я могу ее взять, но как отнесется Лили к пропаже этой вещи. Вдруг она ей и в самом деле так дорога?
      – Да ты что! Если б была дорога, разве бы она ее выбрасывала? Или сжигала? Она только обрадуется, если эта мерзкая штука перестанет ей глаза мозолить!
      Конечно, я взял у Джеймса амулет и пообещал, что если это и вправду окажется нечто опасное или обнаружится Темное проклятье – мы уничтожим его немедленно. Я понимал желание Лили избавиться от кулона, потому что не мог представить, что столь неприглядную на вид вещь можно подарить с добрыми намерениями. На следующий день я отнес кулон в Группу исследования магических предметов, нашим экспертам, специализировавшимся на изучении свойств магических артефактов и забыл о нем надолго – нашлись куда более важные дела.
      А через несколько месяцев в коридоре Министерства меня остановил Престон – один из наших лучших экспертов в области магических ценностей, знаменитый специалист по восточным редкостям.
      – Шеклболт, – сказал он, – интересную вещицу вы нам принесли несколько месяцев назад.
      – Какую вещицу? – Я с трудом припомнил, что речь шла о странной и предположительно опасной безделушке, полученной мной от Джеймса.
      – Неужели вы обнаружили какое-то Темное заклятие? – спросил я эксперта, заинтригованный его словами. Престон отрицательно покачал головой.
      – Нет, но мне интересно, откуда вы достали такую невероятную редкость?
      – Это вещь одного моего близкого друга, а что в ней такого?
      В ответ Престон пустился в пространные объяснения. Он сказал, что этот кулон – талисман, древняя реликвия, подобные ей были очень распространены в Индии и Вавилоне почти тысячу лет назад. Сейчас во всем мире осталось всего несколько таких талисманов, и хранятся они, как правило, в древних магических семьях, передаваясь из поколения в поколение. Известно несколько теорий их происхождения. Во-первых…
      – Неужели этот амулет и в самом деле ценная вещь? – остановил я поток его словоизвержения. Престон лукаво улыбнулся и сказал, что никаких данных об их денежной стоимости никто не знает, потому, что эти талисманы никогда не покупали и не продавали.
      – Почему? – удивился я.
      – Дело в том, – все тем же загадочным тоном продолжил Престон, – что в древности этот оберег обычно дарили тому, кого очень любили и хотели уберечь от опасностей, потрясений, болезней, горя, смерти… Считалось, что даритель заключает в талисман частицу своей любви к одаряемому и чем она сильнее, тем могущественнее магия талисмана. Восточные волшебники верили, и верят до сих пор, что пока такой талисман остается у получившего подарок, магия любви дарителя защищает и оберегает его от всех несчастий, даже на расстоянии. Но стоило одаряемому потерять, выбросить или отдать кому-то амулет – защита исчезала, хотя на чувства дарителя это влияния не оказывало.
      – Вам следовало бы вернуть амулет владельцу, Шеклболт. – сказал Престон в заключение своего рассказа – если ему кто-то когда-то его подарил, то он зря отдал его вам. Этот кулон заряжен чувствами подарившего его человека. Он – защита от зла и несчастий. Поверьте мне…
      В ответ на рассказ эксперта я только пожал плечами. Красивая легенда не произвела на меня особого впечатления и я даже не забрал амулет обратно, несмотря на совет эксперта вернуть его владельцу. Во-первых, я не сомневался, что Джеймс не возьмет оберег назад, а во-вторых, я не верил в подобные мистические выдумки – меня ждала реальная работа, от которой зависели жизни людей.
      Смерть Джеймса и Лили стала для меня таким же шоком, как и для всех остальных, равно как и чудесное спасение Гарри. Потом начались судебные процессы Пожирателей Смерти. На многих из них я присутствовал сам. Аластора бесило, что такие изворотливые бестии, как Малфой, Эйвери, Нотт и прочие, смогли уйти от наказания: кто, отговорившись тем, что находился под Империусом, а кто, откупившись деньгами.
      В отношении Северуса Снейпа Муди сетовал, что его вину нам тоже не удастся доказать, да еще сам Дамблдор заступался за него, объявив своим шпионом. Но ведь Муди знал, что этот человек точно был одним из Пожирателей Смерти и, значит, не может быть ни в чем не виновен. Старый аврор надеялся раздобыть хоть какие-то доказательства или вытрясти из подозреваемого признание. С этой целью он поручил мне провести первичный допрос. Я должен был отправиться в Министерство, где, в специально отведенном для этого помещении обычно дожидались разбирательства те, с кем вопрос был спорным или не вполне ясным, чью виновность в преступлении требовалось еще доказать. Тогда я и увидел Северуса Снейпа впервые. Я пришел туда с совершенно деловым настроем, старался держаться предельно официально и был намерен, как всегда, отлично выполнить свою работу…
      Честно сказать, вид этого совсем еще молодого человека поразил меня. Он сидел на жесткой скамье перед столом и смотрел в пространство. Поздоровавшись, я уселся за стол и начал допрос. Было такое ощущение, точно я разговариваю с неодушевленным предметом. Я давно и досконально изучил все уловки преступников, но поведение Снейпа приводило в недоумение. Он не выкручивался и не сваливал вину на других, как делал тот же Каркаров, не бравировал своей виной, как сумасшедшие фанатики тирана вроде Лестрейндж, не проявлял никаких признаков страха и не притворялся, будто ничего не боится, и плевать хотел на правосудие.
      Во всем облике стоящего передо мной юноши была странная безучастность. На вопросы мои он отвечал прямо и четко, но без каких-либо интонаций в голосе, словно бы автоматически. Казалось, ему все равно, что с ним будет. Приговорили бы его немедленно к Поцелую Дементора или сейчас же выпустили на свободу, наградив Орденом Мерлина – он воспринял бы это с одинаковым безразличием. Подобное равнодушие к собственной участи навело меня на мысль, что юноша пережил какой-то тяжкий удар, так что потерял всякий смысл дальнейшего существования. Мне даже – впервые в жизни – захотелось сказать подозреваемому слова утешения. Но я вспомнил обо всех жертвах Пожирателей Смерти, о людях, которых убили такие, как Снейп и отогнал это желание.
      На суде он держался с таким же ледяным равнодушием. Из состояния оцепенения его вывел только голос Дамблдора, который давал показания в его пользу. Мне показалось, что директор Хогвартса нарочно говорил громче, чем обычно, специально для того, чтобы привлечь внимание Снейпа. Когда у обвиняемого спросили, правда ли то, что только что сообщил свидетель Альбус Дамблдор, он помедлил прежде чем ответить, но в конце-концов твердо произнес «Да».
      Решение Дамблдора взять на должность преподавателя человека с таким прошлым удивило многих. Теперь-то ясно, зачем Дамблдору это было нужно. Но тогда недоверие сохранялось очень долго, даже когда Снейп стал членом Ордена, многие недоумевали, как директор может верить ему. И на то были основания. Я разделял мнение Муди, что не бывает «бывших Пожирателей Смерти» и всякий, кто участвовал когда-либо в этой мерзости не может считаться заслуживающим доверия. Мне лично Снейп тоже не нравился, хотя, во время моего членства в Ордене Феникса мы почти не общались – наши разговоры ограничивались отчетами и передачей приказов. Я был слишком занят своей работой, а Снейп – своей.
      Убийство Дамблдора потрясло все магическое сообщество. Когда после смерти директора Гарри рассказал о роли Снейпа в смерти Лили и Джеймса, все возмутились его вероломством, в том числе и я. Эти обстоятельства давали повод задуматься: как мог Дамблдор так безгранично верить этому человеку, зная, что он в значительной степени виновен в гибели родителей Гарри. Как он мог позволить Снейпу преподавать в Хогвартсе? Почему заступился за него тогда, пятнадцать лет назад? Дамблдор был кем угодно, но уж точно не наивным глупцом.
      Версия, будто он поверил в сказку «о глубочайшем раскаянии» Пожирателя Смерти, да еще приблизил его к себе и позволил искупить вину, не выдерживала никакой критики. Меня не оставляло ощущение, что тут все не так просто. У старика явно должны были быть какие-то причины, заставившие его так заблуждаться. Возможно, он по своему обыкновению, скрыл от всех нас нечто очень важное, что могло бы объяснить его поведение? На мой взгляд, это было вполне вероятно.
      Старый мудрец хотя и слыл гуманистом, на самом деле был очень недоверчивым человеком. Возможно причиной этому было то, что Дамблдор не без оснований счтал себя намного умнее большинства людей, а потому был уверен, что его решения могут быть только во благо тех, кто находился под его покровительством и безоговорочно верил каждому его слову…
      Приход к власти Того-Кого-Нельзя-Называть, фактически означал для Ордена поражение. Тем не менее, не только я помнил слова Альбуса о Гарри, о том, что он – главная наша надежда в этой войне. Во время операции по перевозке мальчика из дома его магловских родственников, был убит Аластор Муди. Он погиб, как подобает настоящему аврору – исполняя свой долг и защищая невинных людей от Пожирателей Смерти. И еще счастье, что не было других жертв, особенно среди школьников, хотя кое-кто достаточно серьезно пострадал.
      Отрезанное ухо Джорджа Уизли окончательно отмело все сомнения насчет Снейпа. Он ударил юношу Темной магией, нанеся непоправимое увечье. Кто же мог тогда предположить, что в действительности его случайный промах спас жизнь и Джорджа и Римуса Люпина. Если бы Пожирателю, целившемуся в Римуса, удалось нанести удар – вряд ли Джорджу, оставшемуся без защиты, удалось бы скрыться до того, как закончится действие Оборотного зелья.
      Так что понятно, насколько были испуганы родители, когда узнали, что во главе школы, где учатся их дети, будет стоять садист и убийца. Многие не отпустили бы своих детей в Хогвартс, но распоряжения нового правительства не оставили выбора.
      Мне и другим «нелояльным» к власти Темного Лорда сотрудникам Министерства пришлось скрываться. Мы вели подпольную деятельность, поддерживая в отчаявшихся людях веру в лучшее будущее. Фред и Джордж Уизли вместе со своим другом Ли Джорданом организовали радиопередачу «Поттеровский Дозор». До нас регулярно доходили сведения о происходившем в Хогвартсе. Деятельность нового директора полностью соответствовала тому, чего от него ждали. Указы Министерства о регистрации маглорожденных и запрете для них учиться в Хогвартсе, издание декрета об обязательном образовании, чтобы удобнее было шантажировать родителей детьми, поощрение издевательств Кэрроу над учениками – все это происходило с его подачи. При его содействии Пожиратели Смерти перед Рождеством похитили несовершеннолетнюю дочь главного редактора «Придиры» Ксенофилиуса Лавгуда, который позволял себе печатать в своем журнале статьи в поддержку Гарри Поттера. Из-за него девочка провела несколько месяцев в плену в подвале Малфой-Мэнора, откуда ее освободили только в марте Гарри, Рон и Гермиона. К счастью, она не пострадала серьезно. По совету Северуса Снейпа всем волшебникам и волшебницам, отказывавшимся подчиняться новому режиму, угрожали натравить на их детей оборотня Фенрира Грейбека. И угроза прекрасно действовала, хотя ее ни разу не привели в исполнение. Да, роль палача детей Снейп разыгрывал действительно великолепно…
      Сейчас я понимаю, что на самом деле он позволял подобную жестокость лишь тогда, когда у него не было иного выхода. В остальных случаях он защищал и школьников и педагогов с риском для собственной жизни. Все это поведал мне тот же Гарри, рассказав заодно и правду о смерти Дамблдора. Выяснив истинную подоплеку поступков Снейпа, я вспомнил об истории с амулетом. У меня нет доказательств, но я уверен, что безделушка была именно его подарком, девушке, которую он любил больше всего на свете...
      Этот человек сделал в юности немало зла, и все же я готов признать, что он искупил это благородными поступками, которые совершил впоследствии. Я не берусь судить, достаточно ли их для прощения его вины, но без Снейпа мы никогда не выиграли бы эту войну. Без его помощи Гарри и множество других людей давно были бы мертвы.
      После моего избрания министром Магии, по просьбе Гарри я издал указ о посмертном награждении Северуса Снейпа Орденом Мерлина первой степени. Я не мог не уступить желанию мальчика, которым двигало чувство вины. Но если бы спросили меня самого – я сказал бы, что посмертные награды – самая большая глупость, которую можно представить. Почести мертвым ни к чему, а много выстрадавшей душе покой куда дороже, чем благодарность живых. Люди будут помнить все, что было им сделано. Настоящим героям не нужно большего. В особенности таким, как Северус Снейп…


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Суббота, 20.08.2011, 15:35 | Сообщение # 8
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 7. Родольфус Лестрейндж.
      Я понимаю его, черт возьми! Да, сидя сейчас в полной темноте, разглядывая стены собственной камеры я – Пожиратель Смерти, сторонник Темного Лорда, убийца и осужденный преступник говорю, что понимаю Северуса Снейпа. Шпиона, предателя Темного Лорда, человека, которого магические газеты и Мальчик-Который-Выжил дружно называют героем Второй войны. Странно, правда? Но это еще не самое удивительное. Удивительнее всего то, что я всегда ему завидовал...
      Вообще в этой жизни много такого, что кажется невероятным... Если, например, кому-нибудь сказать, что тринадцать лет, проведенных здесь, в одиночной камере Азкабана, были лучшими в моей жизни – наверняка решат, что я свихнулся и мне место в больнице Святого Мунго рядом с моими жертвами. А ведь это так и есть. Нигде больше я не был так счастлив, как здесь в те тринадцать лет, которые просидел тут до возвращения Темного Лорда. Потому что это были годы, когда между мной и женщиной, которую я любил не стоял никто. Мы были вместе, вместе несли нашу общую участь, находили поддержку и опору друг в друге. Одним словом: мы были настоящими супругами...
      Непросто, дожив до сорока девяти лет, признаваться себе в подобных вещах, но это не труднее, чем вообразить, будто сильный и зрелый мужчина в тридцать лет может ни с того ни с сего начать плакаться в жилетку девятнадцатилетнего парня. А ведь именно так я и узнал его тайну...
      Я любил свою жену. Да нет, сказать по правде, я ее обожал. Страстно и безответно с самого первого дня. И что всего примечательнее – я полностью отдавал себе отчет в том, кого именно я люблю: безжалостную, безумную и невероятно красивую стерву. Жестокая, гордая, страстная, неистовая, необузданная, совершенно неуправляемая – из всей семьи в Беллатрикс сильнее всего говорила кровь Блэков, она единственная из трех сестер унаследовала их неукротимый нрав. Такой она была с ранней юности и такой осталась до своего последнего дня. Такой полюбил ее я…
      Я не буду притворяться, что совершал свои преступления только ради нее – это было бы ложью. А лгать сейчас мне нет никакого смысла. Как и все члены моей семьи, я всегда был совершенно искренне предан Темному Лорду и его идеям. Я считал, что освободить наш мир от грязнокровок – благородное дело, настоящее благодеяние для волшебников. Я выполнял все приказы повелителя совершенно добровольно и не собираюсь прикидываться будто раскаиваюсь в этом. Но меня никогда нельзя было назвать фанатиком. По крайней мере, до тех пор, пока им не стала Белла…
      Когда в восемнадцать лет я привел свою шестнадцатилетнюю невесту, которая еще училась в Хогвартсе, на первое собрание Пожирателей Смерти – я сразу понял, что для меня все погибло. До сих пор помню тот взгляд, которым она посмотрела на Повелителя, увидев его в первый раз. И с этой секунды моя любимая стала принадлежать другому. По злой иронии судьбы, моим соперником сделался тот, кому я клялся верно служить до конца своих дней.
      Разумеется, формально встреча Беллы с Повелителем ни на что не повлияла в наших отношениях. Она была моей невестой и вскоре стала моей женой. Это должно было произойти и это случилось. Ни я, ни она, ни под каким видом не пошли бы против традиций и воли наших семей. Все было решено и обговорено заранее, и мы оба знали, что нам никуда не деться. Свадьба должна состояться и она состоится, а наши чувства не имеют никакого значения. Но никогда Белла не любила меня. Для нее существовал только наш господин, в нем одном она видела весь смысл жизни, его любила всей душой и сердцем. Я был просто некоей необходимой данностью, с присутствием которой приходится мириться. Белла общалась-то со мной лишь на совместных операциях или тогда, когда это было нужно для исполнения каких-нибудь распоряжений Темного Лорда. Все остальное время она даже не замечала того, что я рядом. Она как будто мчалась во весь опор по краю обрыва. И ее не волновало, что впереди – бездна. А я знал, что должен быть возле нее, чтобы беречь и охранять ее, следить, чтобы она не сорвалась в пропасть… А если сорвется – я подхвачу ее сильными руками любящего мужчины. По крайней мере именно это я тогда изо всех сил пытался себе внушить…
      Я следовал за свой женой всюду, куда ее влекла неодолимая преданность нашему господину. Я не задал ей ни одного вопроса, когда она решила поместить в наш сейф в Гринготтсе какую-то ценную вещь, полученную от него. Я не задал ей ни одного вопроса, когда мы в компании моего брата и младшего Крауча отправлялись в дом авроров Лонгботтомов, чтобы узнать о местонахождении исчезнувшего хозяина. И, когда нас арестовали и осудили, я ни разу не упрекнул ее. Свой выбор мы сделали сами.
      Среди наших у меня не было близких людей, кроме нее и моего брата. И с моей свояченицей и с ее мужем отношения сложились довольно прохладные. Люциус Малфой являлся обыкновенным трусливым карьеристом, который куда больше беспокоился о собственной выгоде и процветании, чем о пользе для нашего дела, а его жена раздражала своим высокомерием – фарфоровая кукла, ничего больше. Почти всех остальных соратников я считал крайне ограниченными людьми.
      А вот Северуса Снейпа никак нельзя было назвать ограниченным. Этот юноша, появившись среди нас едва восемнадцати лет, только-только окончив школу, удостоился особого внимания самого Темного Лорда. Надо признать, он был и в самом деле талантлив, хотя и полукровка. Никогда не изгладится из моей памяти самодовольное выражение лица Люциуса, которое сменилось завистью, как только выяснилось, что его протеже способен дать фору ему самому. Да, Темный Лорд отнесся к Снейпу очень благосклонно. Что, разумеется, не могло не вызывать ревности у моей жены. Она боготворила нашего повелителя с какой-то отчаянностью дикого зверя и также ревновала. Она гордилась его особым доверием и каждый, в ком Белла видела угрозу для своего положения, безоговорочно становился ее врагом.
      Естественно, они со Снейпом сразу же возненавидели друг друга. Однако он был намного умнее ее и на все выходки, грубости и провокации отвечал лишь холодными презрительными усмешками, которые еще больше выводили ее из себя. Его сарказм «бил без промаха», сводя на нет все ее усилия. Он умел выставить ее смешной, что еще сильней распаляло ее ненависть. Перед лицом повелителя она находила силы сдерживаться, но за глаза убеждала всех, кто ее слушал, что Снейпу нельзя верить. Поскольку слушателем чаще всего оказывался я, то этот человек скоро пробудил у меня невольный интерес. В течение нескольких месяцев я незаметно, но пристально наблюдал за ним. Снейп всегда был очень скрытным и нелюдимым человеком, не шел ни с кем на контакт, и все же меня не оставляло ощущение, что в его жизни есть что-то такое, что он скрывает от всех. Что-то настолько важное, что по сравнению с этим теряют свою значимость и его честолюбие и научные интересы, и привязанность к Темным Искусствам и даже благоволение Темного Лорда.
      Сейчас, анализируя свое прошлое и свои отношения с Беллой, я вынужден признать, что у моей любви не было ни чистоты, ни жертвенности, которые отличали чувство Снейпа. Я женился на Белле, хотя знал, что она меня не любит, а потом сам же злился на нее за это. Я изменял своей жене, осыпал ее оскорблениями и язвительными словами, устраивал безобразные сцены ревности – то есть делал все то, что, как я надеялся, должно было взбесить ее, привести в ярость и таким образом заставить, наконец, обратить на меня внимание. Но все было тщетно. Белла по-прежнему не замечала меня, полностью поглощенная Темным Лордом…
      Однажды после очередного собрания Темный Лорд опять приказал моей жене задержаться. Я не был наивным ребенком и прекрасно понимал, что это означает. И тут я съехал с катушек окончательно. Наверное, в тот день я все-таки изрядно напился. Что еще могло побудить меня заявиться без приглашения в дом к человеку, которого я едва знал и устроить истерику с жалобами на равнодушие горячо любимой женщины.
      Надо отдать Снейпу должное – он не выставил меня прочь, как сделал бы на его месте любой, а с невозмутимым видом левитировал меня на диван и принес какое-то зелье, от которого частично стало легче. Вероятно, я имел настолько жалкий вид, что это могло заставить даже Снейпа проникнуться сочувствием ко мне. Он рассказал – без подробностей и, не называя имен, что не мне одному пришлось испытать безответную любовь. И что я должен радоваться уже хотя бы тому, что могу быть рядом со своей любимой, что мы являемся союзниками, что сердце ее принадлежит хотя бы не моему врагу.
      Из всего этого я смог заключить, что Снейп тоже безответно влюблен, причем в кого-то из враждебного лагеря. По правде сказать, меня это поразило, я не думал, что он способен влюбиться. Почему я не выдал его? Наверное, потому, что в нашем фамильном кодексе чести присутствует статья, осуждающая разглашение чужих личных тайн. Или потому, что чувствовал себя с ним «в одной лодке» и понимал, что ему еще хуже, чем мне. К тому же я не знал тогда, о ком именно идет речь…
      Имя Лили Поттер я узнал от Беллы, слышавшей разговор Снейпа с Темным Лордом о ней, в котором, якобы, Северус просил у хозяина за ее жизнь и тот пообещал помиловать эту женщину при устранении Избранного. Конечно, оспаривать решений Темного Лорда моя жена не могла и не смела. Поэтому она ограничилась тем, что выместила свой гнев на Снейпе. Белла возмущалась, как вообще сторонник Темного Лорда, пользующийся его благоволением, мог беспокоиться о судьбе какой-то грязнокровки. Разумеется, она предполагала, что Снейпом движет лишь желание получить тело этой женщины. Она с издевкой говорила, что у него явно дурной вкус, раз он может допустить даже мысль о том, чтобы прикоснуться к подобной грязи.
      Тут я вспомнил, что несколько раз сталкивался с этой девушкой во время рейдов. Надо сказать, она была красавицей. Такой красавицей, что я сильно подозревал: причина жгучей ненависти Беллы к ней заключалась отнюдь не в ее происхождении. Моя жена ни в чем не терпела соперничества. И в школе и после нее, она привыкла слышать, как восхищаются ее красотой и помыслить не могла, что кто-то может с ней сравниться.
      Сопоставив это с тем, что услышал в упоминавшийся мною вечер, я понял, что Лили Поттер, вероятно и есть та самая таинственная возлюбленная Снейпа. Честно говоря, как мужчина, я вполне понимал его – влюбиться в такую привлекательную женщину, на мой взгляд, совершенно естественно. Только, разумеется, я тоже не думал тогда, что это может быть нечто большее, нежели просто страсть и желание. Точнее думал, но подсознательно отрицал эту мысль.
      После моих лучших в жизни лет в Азкабане, где мы с Беллой были ближе друг к другу, чем когда-либо, поддерживали друг друга, ободряли, помогали выжить, мы были освобождены возродившимся Темным Лордом. Выходя из тюрьмы, я заранее был готов к тому, что в наших отношениях все снова вернется на круги своя, но стало намного хуже. Белла проводила почти все время в Малфой-Мэноре в компании своей сестры и ее мужа – там располагался штаб повелителя. Меня она попросту игнорировала. Я по-прежнему старался всегда быть возле нее, защищать ее и оберегать. На всех заданиях мы по-прежнему сражались бок о бок, даже в министерстве в позорной истории с пророчеством, после которой все, за исключением моей жены снова угодили в тюрьму. Мы пострадали из-за Люциуса Малфоя, но я втайне всегда считал, что наказывать его жизнью ребенка уж чересчур жестоко.Я всегда мечтал о детях, хотя никогда не говорил об этом Белле, зная, как это ранит ее. Потому я понимал и жалел Люциуса и Нарциссу Малфой, которые могли потерять своего единственного сына, если бы не Северус Снейп…
      Конфликт между Беллой и Северусом Снейпом в то время разгорелся с новой силой. Она не могла смириться с тем, что он, благодаря покровительству Дамблдора смог избежать тюрьмы, когда Темный Лорд исчез. Белла была уверена, что он продался Дамблдору и теперь была полна решимости уличить его в измене. Но я понимал, что этот человек ей уже не по зубам, так как сделался слишком силен и влиятелен. Темный Лорд не только простил его, но и снова приблизил к себе, как ближайшего советника и самого преданного слугу. Белла сходила с ума от ярости, обличала его перед повелителем, но Темный Лорд не верил ее наветам…
      Статус шпиона располагал Снейпа к тернировке навыков изворотливости и хитроумия, и он довел их до совершенства… Снейп был незаменим для Темного Лорда, в силу безоговорочного доверия, внушенного им Дамблдору и он не желал слушать выдумок своих завистливых слуг. А уж после убийства директора Хогвартса, все подозрения Беллы рассыпались в прах о столь очевидное доказательство верности Снейпа нашему господину. Темный Лорд наградил его тем, что дал ему должность убитого им начальника. Казалось, что для недоверия больше нет никаких причин и Белла перестала обвинять его в измене. Во всяком случае, она больше ни разу об этом не заговаривала, хотя я не сомневался, что в глубине души моя жена продолжает ненавидеть этого человека. Возможно, несмотря на все внешние доказательства, инстинктом влюбленной женщины она чувствовала, что ему нельзя верить. В общем, человек, который обманул самого искусного мастера легилименции во всем мире, не смог обмануть женскую интуицию…
      Имя Лили Поттер – грязнокровки, убитой повелителем шестнадцать лет назад, никто больше не упоминал, словно ее никогда не существовало. Однако шестое чувство подсказывало мне, что Снейп не забыл о ней, как все считали. В частности, в этой мысли меня укрепляло то, что он никогда не проявлял ни малейшего интереса ни к одной женщине. Это даже стало предметом своеобразных шуток в кругу Пожирателей Смерти. Почему я не рассказал жене о своих подозрениях? Я считал, что это не нужно. Белла искала прямые доказательства его измены, а в любовь к грязнокровке она бы просто не поверила. Маглорожденные, особенно гриффиндорцы были в ее глазах не более чем животными, грязными тварями, вроде домовых эльфов. А кто поверит, что можно любить какую-то тварь?
      Смерть Снейпа от рук Темного Лорда вызвала у меня противоречивые чувства. Я отлично видел, что представляет собой наш хозяин. Ради своих целей он не щадил никого. Я не любил Люциуса Малфоя, но то, что Темный Лорд сотворил с ним и с его семьей, приводило в ужас. Мне даже стало жаль этого заносчивого скользкого типа. Наверное, потому, что после наказаний Темного Лорда он совершенно не выглядел ни заносчивым, ни надменным. Но то, что повелитель столь хладнокровно и без малейших признаков сожаления избавился от того, кого считал лучшим среди своих рабов, не укладывалось ни в какие рамки. Испытывая к Снейпу уважение, я в душе искренне скорбел по нему и мне было жутко, что Белла рядом злобно радовалась его ужасной смерти.
      Никогда серьезно я не думал, что она может быть права насчет него. Мне не приходило в голову, что из-за маглорожденной можно изменить собственным принципам, предать друзей, соратников, предать свое дело, своего лидера, объединиться с врагом и пойти на такой риск для собственной жизни. Не приходило ровно до того момента, пока Гарри Поттер не объявил об этом в Большом Зале Хогвартса в лицо Темному Лорду.
      До этой минуты мои мысли занимала только смерть моей жены. Я не мог спасти ее – слишком далеко меня оттеснило сражение. Я слышал только крики Молли Уизли, сестры этих Прюэттов, издевательский смех Беллы и вскрик повелителя. А потом оказался возле ее тела...
      Мне всегда казалось, что я люблю Беллу так сильно, что умру, если потеряю ее. Но к своему удивлению, я ощутил только странную отрешенность, словно то, что происходило вокруг было какой-то иллюзией, словно Белла никогда не умирала, потому что ее и не было никогда вообще в моей жизни. А потом я стоял в кругу соратников и врагов, наблюдая за поединком Гарри Поттера с Темным Лордом. Разоблачение тайны произвело на меня двойственное впечатление. С одной стороны сам факт влюбленности Снейпа в мать Поттера не был новостью для меня. Но с другой, оглядываясь на мои собственные чувства, я не мог, как ни старался, осудить его. То на что в итоге он оказался способен ради женщины, которая не отвечала ему взаимностью, вынуждало меня признать его полное превосходство над собой.
      Правда, возможность поразмышлять обо всем этом появилась у меня уже здесь, в тюрьме. В той самой тюрьме, где я отсидел год один и тринадцать лет вместе с Беллой. Я думал очень долго и много – ведь другого занятия все равно не имелось. Иногда я даже разговаривал с самим собой, как с Северусом, задавая один и тот же вопрос: почему? Почему маглорожденная гриффиндорка? Почему женщина, с которой у тебя нет и не может быть ничего общего? Почему та, кто никогда не испытывала и ничтожной доли привязанности к своему тайному поклоннику? Почему жена злейшего врага? И тут же отвечал сам себе: да потому же, почему одержимая монстром чокнутая фанатичка.
      Потому что любовь – Мерлин раздери того, кто ее придумал – не спрашивает и не разбирает. И если любишь только одну женщину во всем мире – тебе наплевать представительница она «благороднейшего и древнейшего семейства» или маглорожденная, гриффиндорка или слизеринка, истинный ангел или дьявол во плоти. Наплевать даже, если она любит другого. Важно, что ты любишь ее. И ты действительно сделаешь ради своей любви все, если только и вправду любишь.
      Когда я вспоминаю о Белле, то еще сильнее завидую Снейпу. Я тоже хотел бы умереть ради своей любимой, с ее именем. Но, смотря правде в глаза, мне приходится признать, что едва ли у меня когда-нибудь хватило бы на это смелости. Теперь у меня есть только темная камера и тонкая полоска света из тюремного окна. От Беллы в этом мире не осталось ничего. И от меня тоже не останется. Нас обоих постараются забыть как можно скорее. Мы заслужили это. Некоторые вещи приходится принимать такими, какие они есть. Моя жена мертва, да, по сути, мертв и я. Но этот человек будет жить. Всегда...


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Суббота, 20.08.2011, 15:44 | Сообщение # 9
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 8. Минерва Макгонагалл.
      Долгие годы, отвечая в школе за распределение учеников, я верила, что Распределяющая Шляпа никогда не ошибается. Никто и никогда на моей памяти не смел усомниться в ее решениях. Этот древний артефакт, зачарованный самими Основателями, считался абсолютно непогрешимым. Сама мысль о том, что распределение может быть неверным или чересчур поспешным, воспринималась, как кощунство. И уж тем более, я никак не ожидала, что подобное мнение может высказать директор Хогвартса
      Лишь когда Гарри рассказал мне о словах Альбуса, сказанных им Северусу Снейпу три года назад в ночь после Святочного Бала, я впервые задумалась над этим. Неужели Альбус на самом деле так считал? Я помню попытку лорда Волдеморта упразднить процедуру распределения, что предлагали и многие до него, считая, что стереотипы заставляют студентов развивать только какие-то определенные качества личности, в ущерб всем другим. Он тратит на это все свои силы, пытаясь стать таким, как «нужно». И возникает внутренний конфликт, способный привести к серьезным последствиям. А между тем, часто оказывается, что у него в избытке качеств другого факультета, на которые он просто не обращает внимания. Может быть именно это и хотел сказать Альбус Северусу Снейпу.
      На самом деле сначала, сразу после того, как я узнала обо всем, я удивлялась и даже досадовала на Альбуса за то, что он никого не посвятил в эту тайну. Мне казалось, что таким образом он проявил недоверие к нам, словно мы не смогли бы сохранить этот секрет. Да, я прекрасно знаю, что он дал слово, но неужели он не понимал, какую ношу оставляет на плечах Снейпа? Да и чисто по-человечески несправедливым было позволить считать убийцей невинного. Один раз мы все уже сделали такую ошибку с Сириусом Блэком… Сейчас же я осознала: Альбус, как всегда, знал что делал. И труднейшую задачу он доверил единственному человеку, в котором был уверен, что тот выполнит ее во что бы то ни стало и сделает даже больше чем нужно. А посвятив в их с Северусом планы кого-то из нас, он поставил бы под угрозу все и, в первую очередь, безопасность детей...
      Мы с Северусом Снейпом не ладили никогда, даже будучи коллегами. Нет смысла скрывать, что причиной этому был по большей части его, мягко говоря, сложный характер. К тому же слишком памятно нам обоим было то время, когда он был еще моим учеником. Он не скрывал своей неприязни к Гриффиндору и ко мне лично, а меня, разумеется, не могло не оскорблять столь предвзятое отношение к представителям моего факультета. Мы оба сознавали, что наше поведение только усугубляет вражду между факультетами, и, тем не менее, не могли переступить через себя. Я подозревала, что для Северуса это было связано с тем школьным конфликтом, что существовал между ним и Джеймсом Поттером и его тремя друзьями.
      Джеймс Поттер и Сириус Блэк были моими самыми любимыми учениками. Красивые, веселые, обаятельные, талантливые – они заслуженно пользовались всеобщей любовью. За ними ходили толпы поклонников и даже учителя, что греха таить, не могли противиться теплому чувству, которое те вызывали. Северус же, напротив, всегда был одиночкой. Джеймсом восхищались за его успехи в квиддиче, а у Северуса с полетами имелись явные проблемы, что усугубляло равнодушие к спорту. Среди учеников квиддич часто называют единственным предметом в Хогвартсе, которому нельзя выучиться по книгам. И, к сожалению, такое мнение соответствует истине. Даже анимагия и то не так «капризна», как этот замечательный и неповторимый вид спорта. Талант к нему действительно «в крови». Он либо есть, либо нет. И Джеймс Поттер обладал этим даром, что я всегда считала причиной зависти Северуса Снейпа к нему.
      В их конфликте я почти всегда принимала сторону гриффиндорцев. Нельзя сказать, что я смотрела на выходки Джеймса и Сириуса сквозь пальцы, когда они уже переходили все мыслимые границы, но все же я часто проявляла излишнюю снисходительность. И когда Северус платил им той же монетой, мои наказания бывали куда строже, если, конечно, мне удавалось поймать его на этом. К тому же главные школьные бузотеры умели находить столь убедительные оправдания и объяснения для любых своих поступков, что им хотелось верить. Северус же никогда не снисходил до того, чтобы оправдываться или объяснять свое поведение. А когда ученик подробно приводит причины, побудившие его нарушить правила, а потом просит прощения, это производит абсолютно иное впечатление, чем когда он держится так, словно объяснять кому-либо свои действия – ниже его достоинства. Уже тогда гордый упрямый нрав Северуса, его нелюдимость и грубая манера общения отталкивали от него большинство людей. Да и его увлечение Темной магией тоже внушало справедливое недоверие и опасения. Даже на своем собственном факультете он ни с кем не был близок по-настоящему. Лили Эванс была его единственным другом.
      Я помню, как первые годы учебы они почти не разлучались. Везде их можно было встретить вдвоем: в библиотеке, на уроках, у озера в тени деревьев, в каком-нибудь из баров Хогсмида за маленьким столиком в углу. Лили была самым милым и добрым созданием на свете – это подтвердил бы каждый, кто был с ней знаком. Ее очарование и нежная сострадательная душа в Хогвартсе стали легендой. Многие ее друзья и товарищи по факультету удивлялись, почему она дружит с Северусом. Я в какой-то мере разделяла их чувства, находя этого мальчика весьма неприятной личностью и совсем неподходящей компаний для Лили.
      Однако, понаблюдав немного за ними, нельзя было не заметить, что в обществе Лили Северус ведет себя совершенно иначе. Он в буквальном смысле ловил каждое ее движение. Когда она что-то тихо говорила или улыбалась своей лучезарной улыбкой, он не сводил с нее счастливого взгляда. В такие моменты его угрюмое некрасивое лицо становилось даже приятным. Но стоило ей нахмуриться или рассердиться, как выражение нежности и восторга мгновенно исчезало, сменяясь привычной холодной маской. Лили явно нравилась Снейпу и точно также я видела, что она испытывает к нему лишь дружескую привязанность. Я по-человечески сочувствовала Северусу, хотя не подозревала об истинной глубине его чувств. Для меня он был слизеринцем – хитрым, амбициозным, расчетливым. Эти качества, совершенно противоположные гриффиндорской смелости и благородству, не могли возбудить моей симпатии.
      На своих уроках я относилась к Северусу чуть строже, чем к остальным студентам, хотя успевал он вполне неплохо. Но трансфигурация была, пожалуй, единственным предметом, в котором Джеймс Поттер мог его превзойти. По этой причине Северус невзлюбил мой предмет, хотя ни я, ни трансфигурация не были виноваты в том, что Джеймсу эта наука давалась лучше. Дело было еще и в том, что Северус относился к той редкой категории студентов, к которой я до сих пор так и не сумела найти ключа.
      Он не походил ни на отличников вроде Джеймса, получавших высшие оценки без особого труда за счет хорошей памяти и легкого усвоения программы, но не придававших учебе слишком большого значения; ни на таких педантичных скрупулезных учеников, как Гермиона Грейнджер – стремящихся быть первыми во всем, боящихся малейшего недочета, способного повлиять на их отметку. Северусу были важны не похвалы преподавателей и высокие баллы. Он учился для себя самого, его стремление знать как можно больше не имело с оценками ничего общего. Склад ума ученого-исследователя, жажда знаний ради самих знаний – это было непостижимо и потому пугало и настораживало.
      На пятом курсе произошла та ссора между Северусом и Лили, которая определила его дальнейший путь. Его вражда с Джеймсом к тому времени вышла на новый уровень. В немалой степени этому способствовал случай с Гремучей Ивой, произошедший немного ранее. Тогда Альбус, казалось бы, сумел замять неприятную ситуацию, поступив мудро и тактично. Джеймса превозносили, Северуса директор принудил к молчанию, Сириуса Блэка довольно сурово наказали за то, что он намеренно подверг опасности жизнь своего однокурсника – он был оставлен после уроков на неделю. Кроме того, как мне передавали, между ним и Джеймсом состоялся весьма серьезный разговор. Теперь мне кажется, что в той ситуации в одинаковой степени виновны были не только ученики, но и Альбус и даже я сама.
      Вскоре между Северусом и Лили произошел разрыв. Это произошло в конце года, во время сдачи экзаменов С.О.В. Я слышала, как несколько студентов обсуждали какое-то неприятное событие, случившееся днем, после экзамена по Защите от Темных Искусств. Все преподаватели в это время находились в учительской с экзаменационной комиссией. Филиус, дежуривший на этом экзамене, принес туда работы студентов и остался с нами для чаепития. Никто из нас, конечно, не беспокоился о том, чем занимаются предоставленные сами себе студенты…
      О «визите» Северуса Снейпа в Башню Гриффиндора мне сообщил староста школы, услышавший об этом от кого-то из моих гриффиндорцев, разговаривавших со Снейпом в ту ночь. Я вызвала нескольких своих учеников, рассчитывая узнать у них подробности, и они с неохотой, но рассказали все. Слушая рассказ о ночном происшествии, я горела праведным гневом, который слегка поутих, едва мне в красках расписали его спор с портретом, униженные просьбы и обещание провести в коридоре всю ночь, если понадобится. Я решила закрыть на поступок слизеринца глаза, но хоть я и сочувствовала его переживаниям, я не воспринимала их серьезно. За время своей работы в Хогвартсе я повидала множество детских и юношеских влюбленностей и знала, что подростки в этом возрасте часто склонны драматизировать, а со временем все это проходит. Я забыла только о том, что люди такого склада, как Северус, если влюбляются – то один раз на всю жизнь.
      С того дня Северус окончательно замкнулся в себе, стал еще неразговорчивее обычного и занимался так много, что это начало беспокоить даже не слишком жаловавшего его Горация. Несколько раз декан или старосты пытались отправить его в Больничное Крыло, но он все время отказывался идти туда, до тех пор, пока однажды не упал в обморок на моем уроке. Пока двое одноклассников, поддерживая его под руки, отводили из последних сил сопротивляющегося Северуса к Поппи, Джеймс отпустил по этому поводу насмешливый комментарий. Я не догадывалась, что именно разрыв с Лили явился причиной, по которой Северус довел себя до такого состояния, но все равно мне стыдно, что я не одернула тогда своего любимца.
      После школы подробности службы Северуса лорду Волдеморту и его сотрудничества с Альбусом остались скрытыми от меня. Но решение Дамблдора взять его на работу в Хогвартс казалось мне сомнительным. Я доверяла директору безоговорочно, однако прошлое Пожирателя Смерти само по себе заставляло относиться к Северусу с подозрением. Да еще мне было сложно привыкнуть смотреть на бывшего ученика, как на своего коллегу. То, что за его грубость или пренебрежение моим мнением я не могу больше назначить ему отработку или сделать замечание доставляло дискомфорт. Наверное, в душе я так и не смогла смириться с тем, что больше не способна на него влиять. Он же, в своей обычной манере, не слушал никого и руководствовался лишь собственными понятиями о том, как нужно обращаться с детьми. Слушая жалобы гриффиндорцев, я с сожалением отмечала, что он гораздо более суров с ними, чем в прошлом вела себя с ним я. Причины его вспыхнувшей с первого же урока неприязни к Гарри я приписывала только его многолетней ненависти к Джеймсу. Мысль о том, что он все еще любит Лили не приходила мне в голову ни разу.
      Возвращение Того-Кого-Нельзя-Называть и возобновившаяся деятельность Ордена Феникса на время отвлекла меня от всех других дел. Сириус при жизни неоднократно высказывал Дамблдору свои сомнения насчет Снейпа, но Альбус вежливо отметал их. Рассерженный тем, что Альбус не принимает всерьез его доводы, Сириус давал волю своему вспыльчивому характеру, постоянно ввязываясь в перебранки с Северусом в штаб-квартире Ордена. Стычки этих двоих действовали на нервы всем, кто жил в доме, но прекратить их никто не мог. Я понимала, что раздражение Сириуса вызвано необходимостью сидеть взаперти, да еще и общаться со столь неприятным ему человеком. Я, в свою очередь, соглашалась с Сириусом. Мне казалось, что у него есть основания для сомнений в преданности Северуса Дамблдору. Не один раз я тоже пыталась поговорить с Альбусом, но он отнесся к моим словам ничуть не более внимательно, чем к обвинениям Сириуса. Он не желал слышать против Снейпа ни единого слова. Ни от кого. Признаться, меня тогда это задело, ведь я считала, что Сириус прав. Но гибель бывшего ученика лишила нас возможности прислушаться к его словам…
      Смерть Альбуса, свидетелем которой оказался Гарри, убедила Орден в правоте юноши и его крестного. Нельзя передать, как мы были поражены вероломством нашего коллеги, но все же большинство сходилось на том, что этого можно было ожидать. После того, как в школу проникли Пожиратели Смерти, я винила во всем себя. Все мы всегда относились к Альбусу с благоговением, и было трудно поверить, что какой-то слизеринский мерзавец мог обвести его вокруг пальца, разыграть раскаяние, а потом нанести удар из-за угла. А уж после побега Северуса вместе с Пожирателями, когда Гарри, погнавшись за убийцей, остался невредим только каким-то чудом (теперь-то понятно, каким), всеобщая ненависть к нему перешла все мыслимые границы.
      Его появление в школе в должности директора было воспринято всеми преподавателями, как оскорбление. Мы не думали, что он когда-нибудь еще осмелится показаться нам на глаза. Каждый из нас с наслаждением отомстил бы за Альбуса, но мы сознавали, что связаны по рукам и ногам.
      Северус с самого начала дал нам понять, что противиться любым распоряжениям новой власти абсолютно бессмысленно. Мы должны были покориться, чтобы остаться в школе и суметь защитить детей. Самым трудным было пресечь самодеятельность студентов, уговорить их не давать Кэрроу и Снейпу поводов наказывать их. Наши с Филиусом и Помоной усилия мало помогали. Ученики трех факультетов развернули настоящую «подрывную деятельность». Конечно, главными заводилами во всем этом были гриффиндорцы. Северус не раз пытался заставить меня повлиять на моих учеников, призвать их вести себя благоразумно. Когда в школе хозяйничала Долорес Амбридж, я
      Сама советовала Гарри поступать именно так. Но сейчас, сколько я не урезонивала его друзей – те не слушали моих советов. Склониться перед двумя садистами, мерзавцами, перед убийцей Альбуса было выше их сил. Я ругала своих учеников, но втайне гордилась ими – ведь они поступали, как настоящие гриффиндорцы. Порой я даже жалела, что не могу вместе с ними отравлять существование адептам нового режима.
      Безумные выходки студентов продолжались, вопреки всем усилиям Северуса держать их в рамках. Он ограничил, а потом и вовсе запретил посещения Хогсмида, ввел ночное патрулирование коридоров, ужесточил наказания даже за мелкие нарушения дисциплины, возобновил декрет Амбридж о роспуске студенческих организаций и запрещении собираться группами больше трех человек – и тому подобное… Ведь мы же не могли знать тогда, что все эти жесткие меры принимаются лишь для того, чтобы защитить учеников, а не чтобы утеснять их.
      Невозможно даже вообразить, сколько самообладания, мужества и воли нужно было Северусу в то время, чтобы сносить всеобщую ненависть – весь преподавательский состав демонстративно выражал ему презрение, – не допускать, чтобы ребята слишком провоцировали Кэрроу, и при этом ничем не выдать себя. Тонкая хитрость, с которой он организовал все «счастливые случайности», поистине достойна восхищения. Наказание для Лонгботтома, Джинни Уизли и Лавгуд, загадочное устранение Амикуса на целых две недели, изоляция Нотта, происшествие с Майклом Корнером, редкий ингредиент для противоядия, который Поппи нашла у себя в комнате и прочие странности. Мы не могли отыскать им объяснения, терялись в догадках, строили самые различные предположения. А объяснение было рядом с нами, в лице человека, который с необыкновенным мужеством каждый день сражался на собственном ни для кого не видимом поле битвы, хотя мы не замечали этого.
      До сих пор я вспоминаю, как пыталась убить Северуса, после загадочного появления Гарри в Хогвартсе. Мастерство, которое Снейп показал в бою было впечатляющим, при том, что и я и Филиус, без ложной скромности, были не самыми слабыми противниками. Праведная ярость смешалась во мне в тот момент, с досадой на невозможность одолеть бывшего ученика и это удесятерило мою силу. Но тот самый студент, который, как я считала, не тянул по моему предмету более чем на «Выше Ожидаемого», держался против наших заклятий и атаковал с невероятной силой. И сбежал он, как выяснилось, не из трусости, а потому что не мог больше сражаться с нами, не причиняя вреда. Полет его меня удивил... Я никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Припомнив школьные неудачи Северуса в этом искусстве, я должна была признать, что «уроки его хозяина» оказались куда более успешными. Это был последний раз, когда я видела его…
      Битва, ультиматум, весть о смерти Гарри, снова битва, чудесное воскрешение нашего героя, его поединок с Тем-Кого-Нельзя-Называть – все сливается для меня в сплошной калейдоскоп событий. Правда, раскрытая Гарри в присутствии всех участников Битвы, его подробный рассказ, демонстрация предсмертных воспоминаний Северуса и свидетельство портрета Альбуса... Теперь я склонна думать, что они оба были правы, скрыв от нас правду. Клятва была дана не просто так – Дамблдор не мог предать человека, доверившего ему самую сокровенную из всех тайн – тайну своей любви.
      О самом же Северусе я теперь не могу вспоминать без слез и жгучего чувства вины. Но что сейчас казнить себя, ведь мои терзания не вернут ему жизнь. Он добровольно обрек себя на такую судьбу, сделал то, что должен был сделать. Я всегда знала, что любовь может заставить человека раскаяться, переосмыслить свою жизнь. Именно это и сделала с Северусом его любовь к Лили. Она заставила его не просто совершить подвиг, пойти на самопожертвование, но и проявить истинно гриффиндорское благородство и отвагу. Поэтому те слова Альбуса я не воспринимаю, как кощунство, насмешку или неискренний комплимент. Не знаю, как сложилось бы все, прими Шляпа двадцать семь лет назад иное решение, но в одном не приходится сомневаться: я гордилась бы таким учеником. Я и сейчас могу им гордиться...


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Суббота, 20.08.2011, 15:45 | Сообщение # 10
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 9. Джинни Уизли.
      С самого первого дня, когда я познакомилась с Гарри, я знала, что он – моя судьба. Моей заветной мечтой было – поддерживать Гарри всегда и во всем, помогать ему, быть рядом с ним и в горе и в радости. Добиться его любви стало целью всей моей жизни и я верила, что рано или поздно сделаю это. Поэтому я старалась разделять все его проблемы, неприятности, пристрастия и даже любовь или неприязнь к определенным людям. Из-за него мне так хотелось стать по-настоящему хорошим игроком в квиддич. Ради него я любила тех, кто ему нравился, и ненавидела тех, кого он ненавидел. Я была солидарна с Гарри и в его ненависти к этому человеку. Конечно же, я ненавидела его не так сильно, как Гарри, но все же грубые названия, которыми тот награждал профессора Снейпа казались мне остроумными и абсолютно заслуженными. Тем более что у меня самой были причины не любить преподавателя зельеварения.
      Мои успехи в этом предмете были несколько лучше, чем у Гарри, но это не делало профессора Снейпа более терпимым ко мне. Наоборот, мне часто казалось, что мои «Удовлетворительно» злят его даже больше, чем нули Гарри, словно он ждал от меня гораздо большего, чем от него. Несколько лет я тщетно пыталась разобраться в причинах такого отношения, но, в конце концов, списала все на вредный придирчивый характер Снейпа. Рон часто рассказывал мне о колкостях и выпадах Снейпа в адрес Гарри и его отца, о вражде, которая уходила корнями во времена юности самого профессора и родителей Гарри.
      Сама по себе вся эта история не казалась мне удивительной. Я не находила ничего особенного во взаимной неприязни гриффиндорцев и слизеринца. Но, слушая, как Гарри пересказывает то, что рассказали ему про это Сириус и Люпин и, наблюдая за отношениями Снейпа с Гарри и двумя друзьями его родителей, я часто приходила к выводу, что для такой сильной и долгой ненависти недостаточно одной школьной вражды. Неприязнь, которая не утихла даже через двадцать с лишним лет должна иметь более серьезную причину. Возможно – личную? Мне это не казалось столь уж невероятным. Может, там и впрямь было нечто большее, чем просто вражда факультетов? Может быть, там был еще и какой-нибудь личный конфликт между двумя парнями?
      Как-то раз я завела с Люпином разговор на эту тему и по его оговоркам поняла, что Снейп и Лили Поттер в школе довольно близко общались. С первого до пятого курса между ними существовала тесная дружба, но потом они поссорились и больше не разговаривали. По тому, как Римус прятал глаза, я догадалась, что он знает о причине этой ссоры больше, чем говорит. Я попробовала расспросить его, но Римус явно не хотел говорить об этом. Больше того, он считал, что ни в коем случае не следует сообщать это Гарри и заставил пообещать, что я тоже ничего не скажу. По его мнению, такая информация могла его только рассердить и расстроить, а он и так переживает трудный период. К тому же разве теперь, спустя столько лет, это имеет какое-то значение? Вот Сириус об этом уже давно и прочно забыл, да и сам Снейп наверняка тоже. Ни один из них не вспоминает про это давнее событие. Так разве это важно для Гарри?
      Подумав, я пришла к выводу, что Римус прав. Если ни Сириус, ни Снейп ни разу не упомянули об этой дружбе, значит это для них действительно не имеет значения. Скорее всего, оба действительно благополучно забыли об этом маловажном эпизоде. Я тоже считала, что Гарри ни к чему об этом знать. Это только дало бы ему новый повод для ненависти к Снейпу и еще хуже испортило их отношения с профессором. Да и о маме, как сказал тогда Римус, у Гарри может сложиться превратное представление. Вряд ли ему будет приятно узнать, что мама, которую он боготворит, целых пять лет довольно близко дружила с тем самым человеком, к которому он питает такую сильную неприязнь. Лили Поттер мертва и бросать тень на ее память в глазах сына незачем. На том мы и порешили. Если б Римус знал, как он ошибался. Если бы я знала...
      Вступление в Орден Феникса, как верно заметил Рон, отнюдь не изменило к лучшему характер Снейпа. Он оставался таким же непримиримым, язвительным и злобным, как всегда. Их перепалки с Сириусом не прекращались ни на день, несмотря на все усилия Люпина и мамы. Заставить этих двоих нормально общаться хоть пять минут было совершенно невозможно. Сириус всегда лез на рожон и вместо того, чтобы промолчать в ответ на какую-нибудь ядовитую реплику Снейпа взрывался, точно порох. Тот, в свою очередь использовал свой знаменитый сарказм, чтобы еще больше вывести врага из равновесия.
      Гарри любил Сириуса всем сердцем, да и все мы его любили, тогда как Снейпа едва терпели в Ордене. Только из-за Дамблдора и из-за его роли шпиона. Хотя Сириус и Гарри были единодушны в своих подозрениях на его счет – оба верили Дамблдору, который полностью доверял профессору зельеварения. Многим из нас, в том числе маме и Биллу такое доверие старого директора к бывшему Пожирателю Смерти казалось весьма опрометчивым, но из уважения к Дамблдору мы молчали.
      Идея с уроками окклюменции не вызвала энтузиазма ни в ком, но Гарри после того, как спас моего отца находился в такой глубокой депрессии из-за своих видений, что я считала: если в результате этих уроков ему удастся выйти из этого состояния, оно того стоит. Гарри в том году и так приходилось нелегко. Вся эта кампания против него и Дамблдора, которую подняли в Министерстве, преследования Амбридж и слизеринцев. Особенно плохо ему стало после того, как его, Фреда и Джорджа выгнали из команды по квиддичу за то, что они избили Драко Малфоя. И никто даже не вспомнил, что этобелобрысое ничтожество посмело оскорблять наших родителей! Да я сама задушила бы его на месте!
      Я подбадривала любимого, как могла. Анджелина взяла меня в команду на место Гарри и к моему удивлению, у меня получалось довольно успешно. Во всяком случае лучше, чем у Рона, который никак не мог справиться с нервами и слишком остро реагировал на внешние раздражители. Тем не менее, на финальном матче брат сумел собраться и мы выиграли. Я радовалась победе, ведь это была победа всей команды и Гарри тоже. Победа не только над слизеринцами, но и над Амбридж, над тупицей Фаджем, над всеми, кто из злобы и зависти ставил нам палки в колеса. Мы учились бороться и ОД стал первой тренировкой нашего мужества, смелости и преданности Гарри и Дамблдору. Разве могли мы предполагать, что год закончится так печально?
      Когда Сириус погиб из-за нашего визита в Министерство, Гарри винил в его смерти всех подряд: Дамблдора, себя и больше всех Снейпа, который ничуть не жалел о кончине его крестного. Мы не осуждали Гарри за это, зная, насколько он был привязан к Сириусу. Хотя Гарри и старался держаться, все же я видела, что он глубоко страдает. Его шестой курс – а для меня пятый – стал одним из самых трудных и самых счастливых в нашей с ним жизни. Произошло то, чего я ждала с десяти лет – Гарри наконец-то обратил на меня внимание, как на девушку, осознал, что ему нужна только я и никто другой. И я тоже поняла, что ни с кем из тех парней, с которыми я встречалась, чтобы забыть о нем, я не испытаю сотой доли того чувства, которое он вызывал во мне с первой нашей встречи на вокзале Кингс-Кросс… Ведь даже когда он сказал, что мы должны расстаться, я знала, что никогда его не забуду и не разлюблю.
      Смерть Дамблдора, обрушилась как снег на голову. На всех и особенно на Гарри, который еще не оправился от потери Сириуса. Конечно, при таких обстоятельствах всякая ерунда сразу вылетела из головы. Ни я, ни Люпин не вспомнили о том давнем событии даже когда Тонкс сказала, что всегда думала, будто Дамблдору известно о Снейпе что-то, чего не знаем мы. Разве этим чем-то могла быть недолгая дружба двух подростков двадцать лет назад? Кому могло прийти на ум искать в этой дружбе бессмертную любовь?
      Мама, я Билл, Люпин, Грозный Глаз, Тонкс – все были потрясены двуличием и низостью Снейпа, но у Гарри случился настоящий шок, как у меня тогда на втором курсе, после той истории с дневником Реддла. Я поддерживала его как могла. Помню, как на моих глазах у гроба директора он клялся отомстить убийце и эту клятву повторяли за ним все члены Ордена и участники ОД. И первой из них, разумеется, была я. Именно с этого дня Снейп из просто злобного и несправедливого учителя превратился в нашего общего врага, с которым студенты и преподаватели весь последний год вели беспощадную борьбу. И он оставался им до тех пор, пока Гарри не открыл всем нам правду...
      Когда мы с Гарри только-только начали встречаться, он показывал мне альбом с фотографиями своих родителей. Мне понравились они оба, но особенно – его мама. Я находила ее потрясающей красавицей, а Гарри говорил, что я немного похожа на нее. Конечно, он мне льстил. Хотя в последнее время многие находили, что я хороша собой, мне все же далеко до Лили Поттер. Лицо этой женщины было не просто невероятно красивым, оно будто излучало нежный умиротворяющий свет. От ее солнечной доброй улыбки становилось теплее на душе. В глазах, точь-в-точь такой же формы и цвета, как у ее сына, плясали такие же задорные огоньки. Неудивительно, что все ее обожали. Так кто в здравом уме мог представить эту невыразимо прекрасную женщину рядом с жестким и суровым мужчиной, которого мы знали? Кто в здравом уме мог бы заподозрить ненавистного всем Пожирателя Смерти в способности любить пламенной и нежной любовью?
      Целый год мы с Невиллом и Луной сражались со злом в масштабах школы. Зло олицетворяли Кэрроу и Снейп. Директор и его заместители. Учителя не только смотрели сквозь пальцы на деятельность ОД, но и всячески ее поощряли. Да, формально они уговаривали нас «вести себя разумно»: беречь свою жизнь и не провоцировать Пожирателей лишний раз. И все же я не могла не заметить гордость, вспыхивавшую в глазах профессора Макгонагалл всякий раз, как Кэрроу или Снейп рассказывали ей о нашей новой проделке. За это можно было перенести десяток наказаний!
      Весь Слизерин во главе с директором тщетно пытался бороться с нами ужесточением режима. Я не боялась наших палачей, только ненавидела их. И ни запреты на прогулки в Хогсмид, ни угрозы роспуска квиддичной команды, ни пытки, ни голод, ни заключение в карцере не могли заставить нас покориться. Смело глядя в глаза своим врагам, мы продолжали борьбу. Всех нас, а особенно меня, поддерживала мысль, что Гарри где-то далеко делает то же самое... Я не могла быть рядом с ним, но знала, что ему приятно, что здесь, в Хогвартсе, тоже идет война. Его друзья и его любимая борются с угнетателями столь же беспощадно и неутомимо, как он.
      Мы не жалели сил на громкие и вызывающие демонстрации. Мы кричали в лицо Пожирателям Смерти лозунги в поддержку Гарри и Дамблдора. Мы стремились пострадать как можно сильнее, выставляя свои раны напоказ, как знамя Добра. Мы сами нарывались на наказания и пытки, гордые тем, что сражаемся за правое дело. Всеми своими действиями мы стремились сообщить о том, как ненавидим тех, кто превратил нашу жизнь в череду ужасов и насилия.
      И как же мало, оказывается, стоил весь наш шум по сравнению с тем, что пришлось вынести профессору Снейпу, который должен был ради нас всех притворяться одним из наших врагов? Скрывать свои настоящие мотивы от единомышленников, прятать все добрые поступки, спасать жизни, изображая убийцу, говорить прямо противоположное тому, что думаешь, преданно склоняться перед тем, кого мечтаешь стереть с лица земли, сносить ненависть тех, кого спасаешь рискуя собою… Причем, он делал все это не для себя, а чтобы помочь другим. Проще говоря – во имя любви...
      Но тогда я в упор не видела, не замечала вокруг ничьей любви, кроме собственной. Я хотела, чтобы Гарри гордился мной, поэтому и задумала кражу меча Гриффиндора. Кроме того, что меч был упомянут в завещании покойного Дамблдора и наверняка пригодился бы Гарри, я считала чудовищной несправедливостью, что меч, принадлежащий факультету Дамблдора, теперь находился в руках его убийцы. Много долгих ночей ушло у меня, Луны и Невилла на составление плана, ожидание подходящего момента...
      Наконец нам удалось подслушать пароль у горгульи, мы втроем пробрались в кабинет Снейпа и с трудом сняли со стены меч. Но блестящий замысел провалился. Наш враг поймал нас на лестнице и отобрал добычу. Когда его бледные пальцы снова сомкнулись на рубиновой рукоятке, я не выдержала. Я кричала ему все, что накопилось во мне за два года. Смерть Сириуса, раны Билла и Джорджа, слезы мамы и страх отца, то, что я не знала даже, живы ли в этот момент мой брат и мой любимый, притеснение моих друзей и подруг, страдания невинных – все это вызвало бурю ненависти, которую я обрушила на Снейпа. Я проклинала его, желала ему самых ужасных мук, какие только существуют на земле, обзывала всеми ругательствами, какие только сумела вспомнить. Если бы мне самой кто-то сказал хоть сотую часть того, что я сказала ему той ночью, я умерла бы на месте. Я представляю себе, каково ему было. И какую ему нужно было иметь волю и самообладание, чтобы продолжать спокойно играть свою роль.
      Он не сказал мне в ответ ни слова, просто взял меч и водворил его обратно, а потом приказал нам троим вернуться в наши гостиные и ждать его решения там, и не сметь выходить оттуда даже на уроки.
      Я ждала, что нас накажут жестоко и публично, в назидание всем остальным. Учителя, и в первую очередь, профессор Макгонагалл боялись того же. Ссылка под опеку Хагрида огорошила не только меня, Луну и Невилла. Вся школа удивлялась такому странному наказанию. Оно было первым в чреде необъяснимых случаев, после которых мы решили, что нам помогает некий фантом, благосклонный к школе и ее ученикам. Некоторые члены ОД даже на полном серьезе уверяли, будто это сам дух Мерлина. Но никто, опять же, не мог бы даже подумать, что «Мерлином» был тот самый человек, против которого мы вели свою войну…
      После Пасхи, ознаменовавшейся чудесным спасением Гарри, Рона и Гермионы из поместья Малфоев, я вынуждена была остаться дома. Папа настоял на отправке всей семьи к тете Мюриэль. Я не могла не признать разумность его доводов – ведь раз теперь Пожиратели точно знали, что Рон и Гермиона помогают Гарри, выдумка с упырем теряла весь смысл. Желание родителей отправить нас в безопасное место было понятно, если б не необходимость выносить общество тетушки Мюриэль. Вдобавок, меня терзало чувство вины за то, что Невилл должен действовать в Хогвартсе один... Пока он не прислал мне с заколдованным галеоном сообщение о возвращении Гарри. ОД и Орден Феникса тут же оказались в Выручай-Комнате. Здесь нас ждали наши герои, наши друзья и известие о позорном бегстве нашего мучителя. Мама пыталась отправить меня домой, но из-за пожара, устроенного Малфоем и его дружками, я, в итоге, осталась в Хогвартсе до конца, вместе с остальными. Слухи о том, что побегу Снейпа предшествовала дуэль с профессорами Флитвиком и Макгонагалл разлетелись с молниеносной быстротой. Готовясь к Битве в Большом Зале, мы дружно глумились над трусостью самого смелого из людей...
      Дальше я помню только битву. Множество лучей, летящих вокруг меня, мелькающие с разных сторон лица друзей и врагов, крики и стоны, грохот, вой ветра. Затем, словно из тумана, передо мной возникают картины гибели Люпина, Тонкс и... моего брата. В тот момент я, если честно, даже забыла о Гарри, не помня себя от горя. Какое-то время спустя, бой остановился, Пожиратели Смерти отступили, а я даже не услышала ультиматума, предлагавшего Гарри добровольно прийти в Запретный Лес. Я стояла, уткнувшись в плечо Гермионы, и могла только плакать... Как я потом узнала, в тот момент Гарри узнавал историю любви того, кого ненавидел шесть долгих лет.
      Позже Гарри показал мне эти последние воспоминания... Не скрою, мне было очень тяжело отождествить холодного, мрачного, злого на язык человека, которого я знала пять лет, с мальчиком, а потом юношей, судьбу которого я наблюдала воочию. Еще тяжелее было видеть его завороженным девочкой – девушкой – молодой женщиной со столь знакомыми мне зелеными глазами... Сердце в груди болезненно сжималось, когда я смотрела на него. Ведь я прекрасно знаю, что это такое: быть рядом с любимым человеком и не иметь смелости сказать ему о своих чувствах. Видеть, как он бросает пламенные взгляды на кого-то другого и знать, что ты для него только друг и ничего больше. Страдать и делать вид, что тебе все равно. Пытаться жить своей жизнью и хранить свое чувство от всех, как бесценное сокровище души.
      Северус Снейп сохранил его до самой последней секунды. Мы с ним были похожи в нашей любви. Как и я, он полюбил с первого взгляда. Как и я, он, может быть, тоже надеялся до конца, вопреки всему. Как и я, он наверняка боялся отказа, боялся показаться смешным. Как и я, тщетно пытался забыть, но не смог. Различие лишь в том, что я пыталась забыться в романах с другими парнями, а он – в изучении Темных Искусств. Как и я, Северус Снейп считал свою любовь даром небес, пусть она и была неразделенной. Даже смерть связала его со мной. В зеленых глазах моего любимого он нашел утешение и последнюю память о женщине, ради которой сделал все, что только может сделать любящий человек. Мне повезло гораздо больше, чем ему. Моя любовь стала взаимной, а его – осталась безответной навсегда. Но почему же я не могу, просто не могу его жалеть?


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Суббота, 20.08.2011, 15:46 | Сообщение # 11
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 10. Аргус Филч.
      Да, грустно вспоминать все это... Профессора Снейпа знал с его школьной скамьи. Я всегда почти всех студентов ненавидел. Мало им того, что повезло учиться в самой лучшей магической школе Британии, а то и всей Европы! Нет, чтобы вести себя как следует – они вечно нарушают разные правила, шляются где хотят и когда хотят, тащат в школу всякие мерзкие штуки и хвастаются ими друг перед другом в коридорах. А есть еще любители палочкой размахивать – не терпится им всем показать, как они первоклассно колдуют! А профессора тоже хороши – потакают их шалостям напропалую. Недаром я всегда говорил, что наказания у нас в Хогвартсе слишком мягкие. Этих негодников только с помощью розог и кандалов можно держать в узде, другие меры на них не действуют. Противнее всего, что эти сопляки на меня смотрят свысока, а то и с жалостью. Да и преподаватели тоже. Я ведь сквиб – в волшебники не гожусь, зато хоть могу отвести душу, заставив «великих магов» драить школу без магии. Одно удовольствие наблюдать, как они без всякого волшебства, словно простые маглы чистят серебро в Зале Почета или скребут полы. Здесь-то с них вся спесь сразу слетает. Уж я их гоняю так, что они меня ненавидят больше чем кого-либо в этих стенах. Так им и надо – может расхочется правила нарушать, да совать нос куда не просят.
      Только с профессором Снейпом все было не так. Я этого парня приметил сразу, как он только начал учиться. Среди других первокурсников его вроде как, и заметить-то трудно было бы: тощий, некрасивый, сутулый и одежда под мантией – обноски, иначе не скажешь. Много я таких на своем веку повидал, только обычно-то они держатся незаметно, головы не поднимают, смотрят все время в пол. А этот держался даже с каким-то вызовом и такой огонь у него в глазах горел, что я его безобразную прическу и нелепую одежду даже замечать перестал. И уж по нему-то можно было сказать с уверенностью: парень в школу пришел учиться, а не дурака валять, как некоторые другие оболтусы. «Я стану выдающимся волшебником». Сам Снейп ничего такого вслух не говорил, да к чему слова-то? Это у него на лице написано было. Редко я столь целеустремленного студента встречал, и это в его-то одиннадцать лет.
      Наблюдая за ним, мне не пришлось разочароваться – учебой Снейп не просто увлекался, он ею практически существовал. Сутками напролет что-то читал, переписывал, чертил, вырисовывал. Казалось – ему дай волю, так он и во сне будет читать книги. И не только школьные учебники и толстенные тома из библиотеки я у него в руках видел, но и старинные фолианты в кожаных переплетах, каких никто в школе никогда небось и не видел, не то чтоб читать! После узнал я, что были те книги научными трудами по Темным Искусствам, причем их и профессора-то в Хогвартсе не все читали – и где он их только доставал, ума не приложу. Учился он усердно, однако профессора его не шибко жаловали, видать, не по нутру он им пришелся со своим характером. Характер-то у него точно не сахар был, да у меня и у самого ничуть не лучше. Короче, он мне нравился – единственный среди учеников…
      Северус Снейп был ничуть не более вежлив со мной, чем все остальные, но ему и в голову никогда не приходило меня жалеть. На самом деле, я быстро почувствовал, что до школы он был для своего окружения чем-то вроде меня: уродливым пугалом, которое надо обходить подальше. Да и тут, судя по всему, он таковым оставался. Особенно его эти два гиффиндорских хулигана задирали – Поттер с Блэком. Вот уж с кем я за семь лет намучился. Сколько я им отработок назначил – не сосчитать. Их еще раза в три больше было бы, если б за них преподаватели не заступались. Как накажешь их за очередную проделку, так сразу на горизонте кто-то из профессоров вырисовывается – чаще всего, конечно, Минерва Макгонагалл. И начинается, что мол, кара чересчур сурова, что они такие милые ребята, что больше не будут и прочее… За что их все так обожали, ума не приложу: глупые, напыщенные, наглые ничтожества и ничего больше. Зато дерзости и нахальства у них было хоть отбавляй. Особенно в хулиганских выходках...
      Снейпа же я, можно сказать, даже уважал. И завидовал его хитрости, недаром он все-таки на Слизерине учился. Снейп мне никогда не ябедничал на Блэка с Поттером, как это обычно делали другие студенты – это было ниже его достоинства. Он просто как-то так подстраивал, что я их ловил на месте преступления. Они получали от меня по полной, а он злорадствовал. Точнее, мы злорадствовали вместе…
      Однажды он выручил меня из больших неприятностей. Очень больших, надо сказать, неприятностей. Понадобилось мне одно зелье – ценное и сложное в приготовлении. Причем в очень короткий срок. Задолжал я одному человеку – в карты проигрался. По глупости, спьяну можно сказать. Единственный грех – сел за стол, да и не смог остановиться вовремя, ну и погорел на две сотни галеонов. А партнер мой в качестве платы и потребовал ему достать запрещенное зелье. В затруднительном положении я очутился – я ведь про такое зелье и не слышал даже. Взял я, как в Хогвартс вернулся, книгу из библиотеки, посмотрел – так сразу за голову схватился. Снадобье чертово одним из самых редких и дорогих оказалось. Мерзавец этот знал, что заказывает… Где его взять, понятия не имел. Ни купить, ни украсть, ни тем более сварить самому мне, сквибу, невозможно никак. Вот и решил я тогда Снейпу рассказать о своей беде. Не хотелось студента об услуге просить, да только знал я, что кроме него никто мне не поможет, даже сам Дамблдор.
      А Снейп как раз тогда усовершенствованием этого состава занимался, тайком, конечно. Он ведь еще и научные исследования сам проводил, эксперименты ставил, новые рецепты и составы изобретал. Да еще и по школе ходило несколько заклинаний его изобретения, хотя те, кто их использовал иногда понятия не имели, чья это работа. Как Снейп про мою проблему услышал, колебался сначала, но после все же согласился помочь мне. Три дня спустя пришел ко мне с пузырьком, я его сразу же отнес кредитору, не особо, впрочем, рассчитывая на успех. К моему изумлению, кредитор проверил жидкость в пузырьке и стал выпытывать, где я такого качества зелье достал. Но так я ему и сказал – держи карман шире! Ответил, что сварил один знакомый. Тот попросил его познакомить с этим гением, обещал большие деньги, много больше моего долга, да я счел за лучшее промолчать. Понимал, что ежели пронюхает кто про всю ту историю у нас у обоих со Снейпом будут крупные неприятности.
      Снейпа я поблагодарил за помощь. Если б не он, со мной такое могло бы быть, что подумать жутко. Не бескорыстно он мне, разумеется, помог, но я этого и не ждал. Ни за что только гриффиндорские идиоты помогают друг другу. Долго я думал, чем отплатить Снейпу, ведь что мне ему дать-то было? Я школьный сторож, у меня ни денег, ни влияния, даже книг и то нет. Пообещал я тогда ему взамен, что один-единственный раз он может делать ночью все, что только вздумается. Если я его увижу – закрою глаза. Но если со мной кто-то будет, то я его выгораживать не стану, поступлю, как с любым другим нарушителем. Он согласился. Видать, полагал, что понадобится ему когда-нибудь мое обещание. На его пятом курсе дело было…
      И вот как-то в том же году уже в июне, шел я однажды после отбоя по коридору гриффиндорского этажа и вдруг слышу издалека, как Полная Дама с кем-то возмущенно спорит. Очень громко, так что на весь коридор ее слыхать! Орет – половину портретов перебудила, того и гляди целый замок проснется. Она ж та еще горлопанка и истеричка, уж на что я всегда терпеть ее не мог! А ей отвечает другой голос, потише, но твердый, хотя и просительным тоном он говорил. Видно, что убеждает Полную Даму в чем-то и от своего не отступится ни за что. Хотел я было подойти и выяснить какому идиоту в это время не спится, и чего ему от портрета понадобилось, да влепить ему несколько отработок, чтоб неповадно другой раз стало по ночам по замку бродить, но тут услышал голос собеседника Полной Дамы и сразу его узнал...
      Ту рыжую девку с Гриффиндора я тоже прекрасно помню. Староста она была. Вся из себя правильная такая, умница-красавица, да и отличница к тому же. Просто мисс совершенство! Каждый в школе ее знал и поклонников за ней увивалось несчетное число. Все ее буквально на руках носили. И преподаватели души в девчонке не чаяли. Даже Слагхорн – декан Слизерина и тот к ней благоволил не меньше Минервы Макгонагалл, а то и поболее. Хоть и маглорожденной она была, а иным и чистокровным столько внимания не доставалось, как этой рыжей. Эванс ее звали, красавицу эту.
      Откровенно говоря, раздражала она меня, особенно тем, что всегда и всех старалась перевоспитать. Как-то Поттер с Блэком сыграли со мной очередную мерзкую шутку. Пробрались в мой чулан и попытались превратить все мои щетки в дикобразов, что им не удалось только чудом. Я их наказал, конечно – назначил каждому по две отработки. Потом я слышал, как эта девчонка им выговаривала за это. Кричала, мол, как им не стыдно «издеваться над несчастным сквибом, который и без того должен чувствовать себя ущербным среди нас». Это меня разозлило до чертиков – в сто раз сильнее, чем поступок двух негодяев…
      Снейп везде таскался за ней. До того самого вечера я их повсюду вместе видел. Мне мадам Пинс, библиотекарша, рассказывала, что они у нее в библиотеке проводили целые дни. Читали, готовили уроки, разговаривали. И не скучно им было вдвоем. А потом все чаще и чаще начали возникать споры, в основном из-за книг, которые он с наибольшим увлечением читал – все они были о Темной Магии. Ей же это было не по нутру. И в конце-концов они серьезно поссорились. На пятом курсе они тогда были. Все произошло как раз накануне той ночи, когда я слышал его спор с портретом.
      Ну, так вот – узнал я его голос, подошел чуть ближе, но не вышел из-за угла, потому что и оттуда можно было что-то разобрать. И я разобрал, что Снейп с той своей подругой хочет поговорить. Полная Дама ему повторяет, что он не имеет права здесь находиться, чтобы катился по добру по здорову к себе в спальню, а то она позовет кого-нибудь, чтоб его вышвырнули, а он ни в какую. Мне нужно видеть Лили и все тут. С места, мол, не сдвинусь, пока ее не увижу и хоть ты тресни. Полная Дама еще пуще разоралась… На шум из гриффиндорской гостиной вышла какая-то девчонка. Ее я тоже узнал – смазливая такая блондинка, вроде одна из подружек рыжей старосты. Снейп ей что-то сказал, я не услышал что именно. Видимо просил позвать Лили…
      Та ушла, а через несколько минут появилась Эванс. Снейп давай умолять, чтобы она его простила. Я даже не узнал его – никогда б не подумал, что он может с кем-то так говорить. Чуть не в ногах у нее валялся… Но девушка его не слушала – несколько раз перебила на полфразе, вставила несколько своих, а потом и вовсе повернулась спиной и ушла. На этом месте ретировался и я, с чистой совестью засчитав этот вечер, как исполнение своего обещания.
      Несколько дней я Снейпа вообще не видел, а потом он появился, как ни в чем не бывало, и принялся за свои обычные дела. Спокойный совершенно, будто и не случилось ничего. Стоит себе у кабинета, что-то там изучает... Хотел я подойти к нему, да он меня резко отбрил и послал к черту. Я счел за лучшее оставить его в покое.
      А спустя час-другой шел я обратно по этому же коридору, вдруг вижу – на полу лежит книга. Учебник по трансфигурации для пятого курса. Я подошел, поднял ее, вижу, книга с библиотечным штампом. Дай, думаю, Пинс его отнесу. Перевернул книжку, чтоб удобнее было держать и из нее выпал сложенный вчетверо листок. Знаю, что дурно так поступать, но не смог я одолеть любопытства – взял его, развернул и прочел... Был этот листок запиской, адресованной той самой девчонке Эванс. Много там было написано всякого, не стану в подробностях припоминать, что именно, но дойдя до библиотеки, я уже едва ли не плакал. Что ж, разве у Аргуса Филча и сердца нет?
      Есть оно у меня, как и у всех людей. И не так уж мало я понимаю в таких вещах. Шел я, читал, плакал и вдруг слышу позади себя чей-то топот. Обернулся: оказалось это Снейп бежал за мной с требованием отдать его учебник, который он выронил из сумки у класса заклинаний. Я отдал ему книгу и квадратик записки, он взглянул на нее, на мое лицо и все понял без слов. Протянул листок мне и сказал: делайте с ним что хотите, только по адресу не передавайте. Смутился я тут – спрашиваю его, зачем она мне, что я с ней делать стану. А он разозлился: мне, говорит, все равно: можешь сделать из нее конфетти, а можешь хранить у себя и сжечь после моей смерти – я, мол, никогда больше не желаю ни видеть ее, ни слышать. И с этими словами ушел. Я не помню, что я сделал тогда с этим куском бумаги. Может, оставил в библиотеке, а может машинально принес к себе в комнату и там бросил в куче хлама. Но больше разговор об этом не заводил до самого его выпуска…
      Когда Снейп вернулся в Хогвартс и стал профессором зельеварения, мы с ним продолжали свое сотрудничество, если это можно так назвать. Он был одним из немногих, кто одобрял мои меры по борьбе с нарушителями правил. Временами я ему сочувствовал из-за того, что при всех остальных делах, еще приходится возиться с этими ужасными детьми, особенно с мальчишкой Поттером-младшим, еще более невыносимым, чем его отец. Меня-то Поттер тоже своими выходками бесил. Взять ту историю, когда он с дружком своим рыжим на летающем автомобиле в школу приперся. Отлупил бы я его тогда хорошенько, будь моя воля, так чтоб он неделю сидеть не мог. Да уж зато на Уизли отыгрался, заставив его серебро в Зале Почета, чуть не языком вылизывать до поздней ночи. Чтоб знали, как нарушать правила! Эх, прямо аж до сих пор об этом вспомнить приятно!
      Мальчишка проявлял редкую неблагодарность, как и всякий гриффиндорец, не видя ничего дальше своего носа. Сколько раз я пытался подловить его на каком-нибудь нарушении режима, но всякий раз ему удавалось избежать кары – один Мерлин знает как.
      А профессор Снейп предлагал для него строгие наказания, в надежде, что они послужат дерзкому сопляку уроком. Но всегда находился кто-то, кто за него заступался и Поттер выходил сухим из воды. Чаще всего это была его декан факультета – Минерва Макгонагалл, либо Дамблдор, явно благоволивший к нему. Сколько раз мальчишке с рук спускали такое, за что выдрать бы как следует. Вот он что ни год и впутывался в разные истории, из которых его приходилось вытаскивать другим и нередко – профессору Снейпу, которого он так ненавидел.
      Откровенно говоря, я находил Дамблдора не лучшим директором. Но и от двухмесячного правления Долорес Амбридж я, вопреки общему мнению, вовсе не был в восторге. А коль уж совсем начистоту говорить – допекла меня эта ведьма не хуже, чем всех остальных. Она, конечно, была очень строга в вопросах дисциплины и пыталась приструнить хулиганов, и в частности, этих двух Уизли, но больно уж была глупа. Потому ученики и сумели в конце-концов обвести ее вокруг пальца. Они ж хитрые, хулиганы эти, не ей чета. Репрессии она проводила, наказывала их, даже пытала, а толку так и не добилась – мало что школа и вовсе превратилась в бедлам. Гонору-то у этой ведьмы из министерства много было, а ума и мастерства мало. Чтоб руководить такой школой, как Хогвартс, одной строгости недостаточно – нужно еще и мозги в черепушке иметь. У нее их не было, за что она и получила по заслугам…
      Смерть Дамблдора я воспринял двояко: с одной стороны представлялось странным, что такой могущественный маг как он вообще мог умереть. И я до самого конца не верил, что Снейп – убийца. Даже когда тот вернулся в школу, облеченный властью директора, вместе с братом и сестрой Кэрроу. Вот уж кто не уступал мне в любви к жестким методам воспитания юных безобразников.
      Казалось, что моя мечта сбылась – нарушителей стали стегать розгами и заковывать в кандалы. Но я быстро понял, что эти двое, несмотря на все свое самомнение, тупы и бездарны. Их драконовские меры не сдерживали, а только еще больше распаляли учеников. Да и не нравились они мне совершенно – им лишь бы только в кого Круциатусом выстрелить, а до самой школы никакого дела... Так что по необходимости я им содействовал, а вовсе не потому, что такая же мразь, как они…
      Профессор Снейп пытался бороться с доморощенными партизанами, но ему изо всех сил мешали другие профессора. Уж до чего они его ненавидели, мне такое отношение и не снилось! Сколько раз он их просил, чтоб они своих студентов в узде держали, так те назло ему подстегивали их к разным выходкам. И поэтому директор Снейп продолжал рассчитывать в этом отношении на меня. Я с большим энтузиазмом помогал ему, мне льстило, что в таком важном деле, как наказание нарушителей, он доверяет мне, а не Кэрроу. Уличенных в проступке студентов он предпочитал доверить мне, чем им, даже разрешив мне самому определять меру наказания, кроме особо серьезных случаев – вроде того скандала с Уизли, Лонгботтомом и Лавгуд. Это ж ни в какие ворота не лезет – попытаться совершить кражу у директора школы! Да я б их за такое как минимум на хлеб и воду посадил на недельку, а они отделались исправительными работами в Запретном Лесу вместе с этим дубиной Хагридом!
      Директор после этого происшествия специально при всех в Большом Зале попросил меня не церемониться с теми, кто не умеет думать о последствиях своего поведения и постараться, чтобы у них больше не возникло желания повторять свой опыт. При этом он советовал уделять большее внимание привычным для студентов формам отработки, чем телесным наказаниям, потому что, в силу своей унизительности, такие меры действуют сильнее, в то время, как физические страдания наоборот – заставляют чувствовать себя героями, страдающими за правое дело. Вроде бы и все умно и правильно он говорил, а все равно в его словах какой-то тайный смысл подмечался. Словно он не то говорит, что на самом деле сказать желает…
      Я не был никогда сторонником Того-Кого-Нельзя-Называть, но не был я и полным идиотом. Поэтому мне, в отличие от Кэрроу, было понятно, что, давая такое распоряжение, Снейп думал прежде всего о безопасности учеников. Потому-то меня и злило, что студенты и другие профессора ругали его, на чем свет стоит. Невдомек им всем было, что уж лучше я, чем Кэрроу, лучше драить сортиры без магии, чем стать мишенью для испытания Темных проклятий.
      В конечном счете, я знал немногим больше, чем все остальные. В битве за школу я участвовал наравне с другими потому, что чувствовал себя ее частью, такой же, как и все остальные. Это моя школа, а я принадлежу ей. Всегда так было. На Темного Лорда мне плевать, но за Хогвартс я драться готов до последнего… Битва завершилась нашей победой. И я слышал то, что этот мальчишка Поттер, сумевший-таки одолеть общего врага, сказал про профессора Снейпа…Слышал, как потом он распинался да извинялся незнамо перед кем. Дошло, как до горного тролля, что не таким уж плохим человеком был покойный профессор! Дошло, да теперь-то уж что сделаешь? Только и остается, что каяться, да себя ругать, что не видели, не поняли, не замечали. Догадывался я про себя давно, что он ведет какую-то хитрую игру. Иногда спрашивал себя, зачем ему притворяться злодеем, а в то же время защищать школьников. Но про ту рыжую девицу, Эванс, я, признаться, и позабыл. А он, выходит, и Поттера защищал только ради нее и Дамблдора по его же собственному приказу прикончил. Любил он ее с детства, еще до того, как в школу пошел…
      А ведь записка та у меня так и осталась с той ночи, когда я исполнил свое обещание. Так и валялась у меня в каморке среди разного хлама, какой я у студентов конфисковал. Я ее только после битвы нашел, когда стал перетряхивать все ящики. Нашел и вспомнил, что мне тогда Снейп сказал: хочешь – порви на клочки сейчас, а хочешь – храни у себя и сожги после моей смерти. Сказал-то он это тогда нарочно. Хотел, видно, вместе со своей запиской и про саму рыжую старосту навсегда позабыть. Да только вот, выходит, не смог. Крепко она, видать, ему в сердце вросла. Крепко-накрепко. Так, что и смерть не помеха была. Ну а записку его я сожгу как можно скорее. Чувствую, что это будет правильно. Что ж, разве у Аргуса Филча совести нет?


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Воскресенье, 28.08.2011, 11:15 | Сообщение # 12
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 11. Кровавый Барон.
      Очень многие воспринимают любовь, как особую разновидность безумия. Вспоминая о последнем директоре Хогвартса, я склонен согласиться с ними. Я отлично отдаю себе отчет, что свидетельство призрака едва ли многого стоит в сравнении со словами живых людей. Только меня мало волнуют предубеждения невежественных смертных. И буде мне угодно тоже поднять свой голос за этого человека, ничто и никто не в силах воспрепятствовать моим желаниям...
      За сотни лет я научился находить в существовании призрака свои преимущества. В частности – возможность наблюдать смену множества поколений, подмечая все изменения, какие неумолимое время вносит в людскую природу. Наблюдать за жизнью учеников и учителей всегда доставляло мне величайшее удовольствие, хотя я никогда не вмешивался в дела людей – сие не подобает призраку, знающему свою честь и достоинство. Эту весьма необычную пару детей я выделил в обычно столь однообразной и скучной толпе студентов с самого первого дня. И не только из-за резкого контраста между ними. Дружба слизеринца и гриффиндорки была настолько редким явлением, что даже я за все время существования Хогвартса, не могу воскресить в своей памяти подобного прецедента.
      Предрассудки о вражде факультетов за столетия въелись в умы юных магов так глубоко, что они даже не представляют себе возможности иного. Главные ценности четверых Основателей: мир, сотрудничество и эффективное взаимодействие, уже давно забыты. Но пренебрежение древними началами не проходит безнаказанно для дерзновенных. Неугасающее противостояние колледжей и нелепые предрассудки – вот главнейшая из причин всех многочисленных бедствий, которые постигли за последние десятилетия не только Хогвартс, но и весь магический мир Британии. В этом отношении знаменитая Шляпа Годрика Гриффиндора совершенно права. В давние времена школу объединяли совместные действия четырех великих волшебников, служившие столпом ее благополучия и разлад между ними не мог не отразиться на внешнем мире...
      Но, по правде говоря, меня забавляла и развлекала эта вражда, я с удовольствием следил за ее ходом. Гриффиндорцы, в полной мере повторяя обыкновения своего прародителя, действовали открытой силой. Вспыльчивые и импульсивные, они в полной мере унаследовали эти качества от воинственного основателя своего факультета. Хитрые и гораздо более утонченные слизеринцы предпочитали мастерство тонкой интриги и изящные ловушки. И мало находилось среди них таких, которые бы уже ко второму курсу не преуспел бы в этом непростом искусстве. Потому за этими двумя друзьями я наблюдал с искренним удивлением и заинтересованностью. Странная дружба этих детей занимала мое воображение, хотелось узнать, чем у них все закончится. Вообще перипетии человеческих отношений – достаточно интересное поле для наблюдений, если, разумеется, знаешь, как к ним правильно подойти…
      Редко кого из студентов я удостаивал разговора. Неразборчивость в этом вопросе сэра Николаса де Мимси-Дельфингтона всегда огорчала меня. Толстый Проповедник – тот вообще всегда готов болтать с кем угодно о чем угодно, вплоть до того, что уж скорее его собеседники могли бы думать о том, как найти способ заставить его замолчать. «Весьма неприличное поведение, для уважающего себя привидения», как однажды остроумно заметила Елена.Уж она-то говорила мало и держалась со всеми еще холоднее и неприступнее, чем даже я сам. Высокомерная и жестокая женщина и при жизни всегда была резка на язык. А ее надменный упрямый нрав известен всем, а мне - гораздо более, чем кому бы то ни было...
      Так или иначе, но я нарушил собственные принципы и впервые заговорил с этими детьми уже через неделю после их появления в Хогвартсе. Северус Снейп – худенький мальчик с шарфом цветов моего факультета возбуждал во мне глубокий интерес. Я всегда считал себя неплохим физиономистом, умея с одного взгляда проникнуть в душу человека. Моя проницательность мгновенно срывала ложь любой маски, коей человек надеялся укрыть от окружающих свою истинную суть. И в этот раз внешнее впечатление не обмануло меня, в чем я убедился, познакомившись с Северусом Снейпом поближе. Его некрасивое, но умное и не по годам серьезное лицо выдавало сильную волю и ранний опыт страданий, говорило о независимости характера мальчика. Он тоже заинтересовался мной, ведь мой авторитет среди привидений замка не подлежал сомнению и никем не оспаривался.
      Его свойственная столь немногим тяга к познанию поражала даже меня. Юный волшебник уже на первом курсе знал намного больше, чем большая часть студентов, уже завершавших обучение. Особенно же я удивлялся тому, что он сумел изучит все это до школы, что, учитывая его происхождение, должно было быть нелегко. И все же этого ему было не довольно, и он впитывал все новые и новые знания, как корни деревьев впитывают живительную влагу и соки щедрой земли. Снейп почти никогда не выпускал из рук книги, причем это были такие тома, которые я нечасто видел даже в руках старшекурсников. Огромные тяжелые фолианты в старинных кожаных переплетах – по Темной Магии, профессиональному уровню зелий, заклинаниям...
      Мне импонировала его нелюдимость, скрытность и неразговорчивость. Нелепое мнение, будто бы нормальный человек просто обязан любить общество себе подобных, к нему не относилось ни в коей мере. Северуса Снейпа я чаще всего встречал либо одного, либо в компании той самой рыжеволосой гриффиндорки. Я нередко видел эту прелестную юную леди у входа на лестницу, ведущую в подземелья. В отличие от других учеников, она всегда была со мной мила и приветлива. Самые отчаянные гриффиндорские сорвиголовы предпочитали обходить меня стороной, но девочка ничуть не страшилась моего вида и характера и с удовольствием коротала время до их встреч в беседах со мною. Зато уж у нее самой не было недостатка в преклонении окружающих.
      Она не зря привлекала к себе всеобщее внимание. Эта девочка прекрасно училась и была необыкновенно красива. Я часто слышал, как студенты трех факультетов дружно превозносили ее доброту. Но мне довольно быстро стало ясно, что она из тех, чья доброта направлена на всех вокруг и ни на кого в отдельности. Она, как это свойственно большинству гриффиндорцев, вечно отважно бросалась в бой за правду, если ей казалось, что кто-то обижен или притеснен, даже не задумавшись о том, а нужно ли это тому, кого она защищает. Про таких кем-то из мудрых сказано, что они любят человечество, но не умеют любить человека. Ее обостренное чувство справедливости и забота об «общем благе» часто мешала ей чувствовать тех, кто рядом, осознать, что кто-то гораздо больше нуждается не в заступничестве, а в понимании. Поэтому она и не догадывалась об истинном отношении к ней «друга детства».
      Когда я видел его рядом с нею, было достаточно лишь краткого взгляда, чтобы понять истинную природу его чувств. В каждом его взгляде на подругу читалась робкая нежность, любовь, горячее желание внезапно очутиться вместе с нею на самом краю света, где они были бы совершенно одни, чтобы никогда не расставаться. А она отвечала на его пламенные взоры всего-навсего спокойным и ясным светом своих изумрудных глаз. Он был для нее другом и не более того.
      До той поры я был совсем не склонен к сочувствию и сопереживанию людям, но тут... Я словно бы снова вернулся к жизни, вернулся к своим угасшим чувствам и страдал вместе с ним. Снейп ревновал ее безумно, ревновал так, что воздух вокруг него буквально накалялся от жара его ревности. И молчал... Я недоумевал, каким образом ему удается сдерживать себя, скрывать от зеленоглазой подруги такую явную и сильную ревность. Вспоминая о том, как я сам ревновал Елену, я просто не мог понять, почему девушка ничего так и не заметила. Может быть объяснение в том, что она не хотела видеть?
      Волею судьбы вышло так, что главные мои воспоминания об их отношениях связаны с Астрономической Башней. Это мое любимое место в замке и я по праву считал его в некоторой мере своей суверенной территорией. В первый раз мальчик и девочка нарушили там мое уединение на третьем курсе, когда явились одной весенней ночью поглядеть на звезды, о которых им рассказывали на уроках астрономии. Лязг моих цепей ничуть не испугал бесстрашную гриффиндорку. При виде меня она только схватила своего друга за руку и восторженно восклицала, что сквозь меня ей видно звезды. Даже в полной темноте я увидел, как по телу мальчика пробежала дрожь от ее прикосновения. Несколько секунд он не мог вымолвить ни слова, потом молча принялся устанавливать телескоп. Руки у него все еще тряслись…
      Я перелетел за ограду башни и смотрел, как они, настроив принесенный телескоп, принялись наблюдать звезды. Точнее, Снейп предоставил телескоп в полное распоряжение своей подруги, а сам только стоял рядом, не сводя с нее сияющих черных глаз. Ночная тьма скрыла румянец на его лице и восторг, с каким пожирал он ее глазами. Время от времени девочка дергала его за рукав и он, склонившись к окуляру, сообщал название понравившейся ей звезды. Ее и в самом деле интересовало звездное небо, для него же оно было лишь предлогом, чтобы побыть наедине с ней. Внезапно, когда она в очередной раз наклонилась, он, замирая от волнения, протянул дрожащую руку и осторожно коснулся одной из длинных темно-рыжих прядей, рассыпанных по ее спине. Это робкое движение пробудило во мне такие эмоции, что сердце во мне непременно замерло бы, не будь я давно мертв...
      Назад они возвращались в тишине. Снейп, как всегда, довел девочку до коридора, где висел портрет, охраняющий вход в гриффиндорскую башню. Она поблагодарила его за прекрасный вечер, обняла руками за шею и вдруг мимолетным движением слегка коснулась губами его губ. Потом, назвав портрету пароль, маленькая волшебница исчезла в открывшемся проеме, а юноша все еще стоял неподвижно на том же месте, приложив руку к губам, точно боялся случайно стереть этот поцелуй. Для нее подаренное Снейпу лобзание ничего не значило – всего лишь игра, дружеский ритуал, но для него... Мне вдруг показалось, что подобная мимолетная нежность куда хуже и обиднее для гордой души, чем демонстративная холодность и презрение Елены. Легкие, без всяких задних мыслей проявления привязанности – то была игра с огнем и рано или поздно должен был произойти взрыв.
      После окончания третьего курса их отношения заметно испортились. Он все больше увлекался Темной магией, а она все громче выражала свое недовольство этим. Они стали ссориться. Я видел, как тяжело Снейп переживает все это. Кстати, я был, пожалуй, единственным, кого он не опасался, как свидетеля своей тайны. Он догадывался, что я все знаю но, во-первых, уважал меня, а во-вторых, был уверен, что я не имею привычки болтать с кем попало о чужих личных делах. Вдобавок у меня было в его глазах еще и то преимущество, что, в силу того, что я привидение – заставить меня силой сказать то, чего я не хочу говорить, было бы несколько затруднительно даже для величайшего из магов. Так что я был вполне надежен и со мной он даже позволял себе некоторую откровенность...
      Вскоре Снейп и его подруга поссорились навсегда. Насколько я понял из разговоров учеников, его спровоцировали и в припадке ярости он оскорбил ее. Вымолить прощение Снейпу не удалось. Недели через две после этой ссоры я снова застал его на площадке Астрономической башне. Он стоял у самого края стены и смотрел вниз. Юноша не замечал меня, пока я сам не начал говорить. Не знаю, что на меня нашло тогда, но я поведал ему нашу с Еленой историю, рассказал о своей многолетней безответной любви, о том, как убил свою возлюбленную в порыве ревности, а затем собственною рукою оборвал нить своей жизни. И о том, что нынешним своим положением мы оба были наказаны за нашу трусость и малодушие, рассказал, что я добровольно надел на себя цепи в знак раскаяния. И добавил, что когда-то считал, будто бы для того, чтобы заслужить вечную жизнь, достаточно умереть из-за любви, а для того, чтобы получить прощение, достаточно надеть на себя цепи раскаяния. За это я и оказался там, где есть…
      Я не мог с уверенностью расчитывать, что мои слова возымеют эффект, но Снейп выслушал меня и не мог не признать логичность моих доводов... Когда он ушел с башни, я не последовал за ним. Лучше было оставить его в покое. Хватит и того, что я, возможно, предотвратил самоубийство.
      Вскоре он окончил Хогвартс и стал, как говорили, сильным Темным магом. Рыжая девушка к тому времени превратилась в жену самого известного гриффиндорского хулигана – Джеймса Поттера, а Дамблдор продолжал возглавлять школу, куда потом Снейп вернулся уже в качестве преподавателя и декана. Я искренне радовался за него, не сомневаясь, что наше сотрудничество будет успешным и поможет вновь поднять факультет Слизерин на подобающую ему высоту. И Северусу Снейпу блестяще удавалось справляться с этой задачей, до появления в школе Гарри Поттера.
      Я прекрасно знал, как подействовала на Снейпа смерть той рыжей девушки. Знал, что этот мальчик – ее сын. И мог догадываться, что это значит для молодого профессора и какие чувства вызывает у него лицезрение сына извечного соперника и погибшей возлюбленной. Былой откровенности между нами, конечно, не осталось, но моя знаменитая проницательность позволила мне додумать то, что сказано не было. Иногда слова абсолютно излишни…
      В ночь перед смертью Дамблдора, я застал Северуса Снейпа на той же самой площадке, в глубоких раздумьях. Я подозревал, что старым директором явно овладел какой-то таинственный недуг. Судя по внешнему виду его руки, болезнь поразила его внезапно, что позволяло сделать вывод: возможно глава Хогвартса болен куда серьезнее, нежели все предполагают. Разумеется, о договоренности Снейпа и Дамблдора мне было неизвестно, но по характеру от старого интригана следовало ожидать чего-то подобного. Несмотря на свою принадлежность к Гриффиндору, Альбус Дамблдор в хитрости в состоянии был дать сто очков вперед любому слизеринцу. И найти нужного человека для осуществления его великолепных планов, интригану никогда не составляло труда.
      Но призраки, в отличие от людей, не страдают бессоницей, поэтому, обнаружив на башне декана Слизерина, что-то обдумывающего в одиночестве, я завел с ним разговор о том первом случае, когда он также стоял у края и глядел вниз в непроглядную тьму. Он признался, что сейчас его одолевают те же самые мысли, что и тогда, двадцать лет назад – ужасно хочется просто взять и покончить разом со всем. Но теперь человек, стоявший передо мной, не был отчаявшимся подростком. Это был сильный и выносливый, преданный своему долгу мужчина. И как бы его не прельщала заманчивая легкость выхода, он не поддастся этому соблазну.
      Я знал это, но все же повернул разговор на те моменты, когда Снейп был здесь с нею, с той девочкой, с вечной властительницей его сердца. Он ничего не сказал, когда я упомянул ее имя, только побледнел больше меня и приложил пальцы к губам, словно все еще ощущая на них след того самого единственного короткого прикосновения губ, подаренного ему любимою женщиной. И в тот момент, как никогда остро я ощутил наше с ним сродство: мы оба добровольно надели на себя цепи в знак раскаяния. Его цепи, в отличие от моих, нельзя было увидеть, но были они куда тяжелее...
      Когда Северус Снейп стал директором, я сотрудничал с ним в тех же рамках, что и остальные привидения. Ненависть к нему со стороны преподавателей и учеников меня не сильно трогала – люди слепы, даже лучшие из них. Он справлялся сам и не просил ничьей помощи. И уж тем более я не собирался никому открывать его секрет. Даже в том почти невероятном случае, если бы кто-то догадался меня расспросить. Такого, как я нельзя испугать или запутать лестью и фальшивым сочувствием, что когда-то проделал будущий Темный Лорд с Еленой.
      Лишь однажды, после особо крупного скандала, вызванного очередной стычкой гриффиндорцев и слизеринцев я очень тонко намекнул профессору Макгонагалл, что не все так просто, как ей кажется. Директор вынес тогда решение в пользу студентов Слизерина. Декан Гриффиндора, как и остальные преподаватели, была скована предрассудками и видела картину происходящего в школе только с одной – неправильной стороны. В целом я находил ее умной женщиной и потому счел своим долгом дать ей шанс задуматься. Она не обратила на мои слова ни малейшего внимания. Ну что ж – насколько я знаю, это бремя осталось полностью на ее совести.
      А Северус Снейп продолжал нести свои цепи, не жалуясь и не говоря о своих страданиях. Он не думал о том, что про него говорят, а просто делал то, что считал своим долгом. Это тоже всегда мне нравилось. Оглядываясь на чужое мнение никогда не достигнешь цели. А я отлично понял, что было его целью…
      О смерти Снейпа я узнал с сожалением, но рассказ Мальчика-Который-Выжил не открыл мне абсолютно ничего нового. Я был бы совсем не против еще раз поговорить с этим необыкновенным человеком о любви, хотя я-то лучше всех осознаю, что это невозможно. При всем нашем сходстве, отличий оказалось больше. Я понес заслуженную кару за свой эгоизм в любви и малодушие в смерти. Наказан «убогой имитацией жизни». А он пойдет дальше. Чтобы заслужить вечную жизнь, недостаточно умереть из-за любви, нужно принять смерть во имя ее. А чтобы получить прощение недостаточно надеть цепи – нужно еще и научиться жить с ними...


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Воскресенье, 28.08.2011, 11:15 | Сообщение # 13
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 12. Рубеус Хагрид.
      Долго я не мог поверить тому, что Гарри рассказал. Как и в тот раз. Сколько я Гарри знаю - всегда он о профессоре Снейпе только плохое говорил. Не верил ему никогда и подозревал во всяких дурных делах. Еще с первого курса, с той истории с философским камнем – Гарри заместо Квиррелла на профессора Снейпа подумал. А тут прямо Тому-Кого-Нельзя-Называть при всех и выложил правду... Я-то как про то услышал, удивился конечно, как Гарри это все узнал. Никто ж ему не говорил, что мама его с профессором Снейпом в школе приятели были. А об Омуте Памяти да о воспоминаниях профессора он мне потом только рассказал...
      Я Лили девчушкой помню. Такая она была веселая, хорошенькая, приветливая. Со всеми ласковая, ни одной зверюшки никогда не обидит. Они, вестимо дело, умные, да хитрые и скрытные больно. Все себе на уме, никогда не поймешь, о чем думают. А этот и на вид был тощий да бледный и одет в какое-то старье совсем затрапезное – я таких лохмотьев сроду не встречал. На всех-то слизеринцах мантии обычно с иголочки бывают – они ж почти все богачи чистокровные, их поэтому в любой толпе издалека видать…
      В самый первый раз привела она с собой Снейпа. Представила, назвала своим другом. Он мне не больно-то приглянулся тогда. Не мог я понять, зачем это Лили со слизеринцем дружит. Они, вестимо дело, умные, да хитрые и скрытные больно. Все себе на уме, никогда не поймешь, о чем думают. А этот и на вид был тощий да бледный и одет в какое-то старье совсем затрапезное – я таких лохмотьев сроду не встречал. На всех-то слизеринцах мантии обычно с иголочки бывают – они ж почти все богачи чистокровные, их поэтому в любой толпе издалека видать…
      Присел он, значит, к столу возле Лили, да смотрит исподлобья, сейчас видать, что она его чуть не силком ко мне притащила. И двух слов из него не вытянешь. Лили мне рассказывала, как ей тут в Хогвартсе нравится, какие все учителя и предметы замечательные, как здорово в замке, как она до сих пор к движущимся лестницам и живым картинам привыкнуть не может; и какие в теплицах удивительные растения растут; и сколько разных интересных книг в библиотеке. А ее дружок сидит с хмурой физиономией и молчит, что твой пень. Я к нему и так и сяк, мол, а приятелю твоему как нравится здесь? Ему тоже по движущимся лестницам непривычно ходить, или он все о магическом мире с детства знает, как это обычно у слизеринцев бывает? А он в ответ буркнул что-то коротко да неразборчиво да и сидит, уставившись в пол. Лили щебечет, а он на скамейке ерзает, будто на иголках и по всему видать, что если б не она, он и минуты одной бы здесь не остался. Чаю он с нами тоже пить не стал, так и просидел почти все время молча. Лили мне рассказала, что Северус с ней еще до школы был знаком - вроде как они где-то рядом жили, в соседних районах, она ж маглорожденная была. А у него мать - волшебница, из какой-то знатной семьи, а отец магл. Да еще из самых жутких, которые все, что с магией связано на дух не выносят. Как эта сестра Лили, у которой Гарри жил до одиннадцати лет. Лили, правда, говорила, что этот папаша Снейпа вообще ужасный тип. От него и жене все время достается и сыну. Колотит он, мол, их смертным боем. Потом сказала, что это Северус ей все про магический мир рассказал, и про Хогвартс, научил даже некоторым заклинаниям, книги разные давал почитать. А она, мол, ему до самого конца не совсем верила, пока письмо не получила...
      Я тут к нему обернулся, чтобы его расспросить об этом, смотрю: дверь нараспашку, а приятеля Лили уже нет. Видать ушел незаметно, пока Лили говорила. Она тотчас же вскочила, поблагодарила меня, пообещала, что еще придет и бросилась за ним. Слышу я, как она его догнала, он далеко уйти не успел, и начала, ему, значит, выговаривать, что невежливо так себя вести. Он ей ничего в ответ не говорил, только ускорил шаг и пошел к замку... Уж не знаю, чем это у них все кончилось, но больше она его ко мне не приводила.
      Потом я его несколько раз видел, то одного с книгой в руках, то с кем-нибудь из товарищей по факультету. Мне это странным сначала казалось - на Слизерине сплошь чистокровные учатся, друг-друга знают давно, помешаны на разных своих традициях. Чтобы они чужих охотно принимали, это надо было очень одаренным быть. А он их своими знаниями в Темных Искусствах и зельях так потряс, что они вслух восхищались... Что он умел, того никто из них не мог, даже из старшекурсников. У них прямо глаза на лоб лезли, они вечно твердили ему, что он далеко пойдет. Он же не слишком-то от всех этих комплиментов в восторг приходил. Продолжал заниматься своими делами и все…
      На остальных-то факультетах его не больно жаловали. Все удивлялись, как Лили с чернокнижником общается. Особенно папа Гарри, Джеймс на это сердился и огорчался. Вражда у них со Снейпом была с первого курса. Чуть не каждый день, то они его как-нибудь по-своему разыграют, так что он в смешном положении окажется, то он в ответ устроит какую пакость. Джеймс с Сириусом ко мне часто приходили, и что они про Снейпа говорили – не передать. Только я-то видел, что Джеймс потому злится, что Лили ему приглянулась. А она его терпеть не могла, в том числе за его издевательства над Снейпом. Она с ним до пятого курса дружила, они нередко вдвоем гуляли в лесу. Оба в зельях очень хороши были, вот и собирали разные редкие травы да ингредиенты. Бывало стою я за деревьями и смотрю на них. Близко никогда не подходил, нехорошо это. Но иногда слышал, как они разговаривали, смеялись. Трудно было поверить, что он умеет смеяться и никогда я потом не видел, чтобы он смеялся с кем-то, кроме нее.
      Друзья Лили часто удивлялись, что она в нем нашла. А подруги уверяли, что ей следовало бы вместо того, чтоб якшаться со всякими скользкими типами, обратить внимание на «одного симпатичного однокурсника, который явно от нее без ума». Сразу понятно было, что они на Джеймса намекают. Он и вправду с третьего курса за Лили бегал. Только вот казалось мне, что и Снейп с ней не просто дружит. Они когда вместе были, он не отходил от нее ни на шаг, краснел от каждого взгляда, от любого ласкового слова. Меня это не удивляло – как можно было Лили не любить, не могу представить. Только в сравнении с Джеймсом какая ж он ей пара? К тому же Лили никогда Темных Искусств не любила, а он их обожал прямо. Жить без них не мог. Вот и начали между ними возникать ссоры, дальше – больше, скоро она от него отдалилась. Он искал ее общества, а она все чаще предпочитала проводить время со мной или со своими друзьями. А потом на пятом курсе они и вовсе рассорились всерьез. Не знаю, чем уж он ее обидел, но больше она ни разу с ним не заговорила. Говорят, Снейп несколько раз просил у Лили прощения, но она осталась непреклонной. Может то и взаправду было.
      Я помню точно, как один раз он ее несколько часов прождал на опушке Леса, но она так и не появилась. Другой раз она быстро шла по двору, а он пытался ее догнать. Он что-то быстро говорил, но Лили его и слушать не захотела. Развернулась да и убежала, а по пути оглянулась и крикнула ему что-то вроде, чтоб он не смел никогда приближаться к ней. И такое лицо у него при этом стало, будто мертвое. Так что даже несмотря на то, что он был слизеринцем, что входил в сомнительную компанию, про которую в школе ходили слухи, что они мечтают присоединиться к Тому-Кого-Нельзя-Называть, не мог я тогда смотреть на него без жалости. Очень уж больно ему было. Не физически, а по-другому, внутри. Это у него на лице было написано. Правда, Снейп быстро излечился. Точнее думали все, что излечился. На самом-то деле это он внешне держался так, будто ничего и не было, а сердечную боль глубоко запрятал. Лили он и замечать перестал, словно ее вовсе не существовало. Да только куда от собственного-то сердца спрячешься? Хоть ты что себе говори, а сердцу ведь не прикажешь!
      А Джеймс расцвел – прямо летал, как на своей любимой метле. Да и у меня сердце радовалось, на него глядя. А на последнем курсе они с Лили стали наконец встречаться и все вокруг налюбоваться на них не могли: не пара - загляденье. Как картинка прямо, такие они оба были красивые, веселые да талантливые. По вечерам вместе, держась за руки приходили ко мне (для такого-то случая Джеймс своих друзей всегда спроваживал) и беседовали о будущем. Оба мечтали, как закончат школу, поженятся да станут членами Ордена Феникса, чтобы бороться с приспешниками Того-Кого-Нельзя-Называть, под руководством Дамблдора.
      Как-то в один вечер Джеймс похвастался, что уже много всего такого знает, что может в Ордене пригодиться. И даже Патронуса вызывать умеет. Лили, конечно, тут же просияла, призналась, что у нее еще не слишком хорошо получается и попросила Джеймса помочь ей. Вышли они в обнимку из моей хижины, произнесли заклинание и появились серебряный олень – красивый, могучий, с ветвистыми рогами, а рядом с ним лань – стройная, изящная, большеглазая. И так это было красиво, что дух захватывало. Им, разумеется, понравилось, что даже Патронусы у них, как пара. Вроде и впрямь они друг для друга созданы.
      А на следующий день, вечером, возвращался я через чащу, покормив фестралов, вдруг где-то неподалеку яркая вспышка серебряного света. Пошел я туда, вышел на поляну – смотрю, а передо мной Патронус. Лань, точь-в-точь, как у Лили и глаза у нее почему-то такие грустные. Не успел я к ней руку протянуть, как она растаяла. Я тогда подумал, что наверное Лили решила потренироваться одна, без Джеймса и пошел ее искать, чтоб она в замок возвращалась. Не дело это – девушке ночью одной по Запретному Лесу гулять. Дошел я до опушки и вижу, как оттуда кто-то убегает. С такого расстояния я его не смог его как следует рассмотреть: худой, нескладный, черная мантия, в руке волшебная палочка. А только показалось мне, что он на Снейпа смахивает. Не мог я понять, какого ему лешего опять тут понадобилось и откуда Патронус Лили на поляне взялся. Не знал же я тогда, что у него самого, оказывается, такой же, потому что влюблен он в нее был. Это мне Гарри потом рассказал, как он им с Роном и Гермионой с помощью этого Патронуса настоящий меч Гриффиндора передал, ведь Джинни с Луной и Невиллом фальшивку тогда стащили…
      Я ж когда Дамблдор умер, чуть с ума не сошел. Не хотел сначала верить Гарри, думал у него тоже от потрясения и горя мозги набекрень. Ведь Дамблдор Снейпу доверял безоговорочно. Его многие пытались предостеречь – и Минерва и Грозный Глаз, и Гарри но он против Снейпа слова худого не желал слышать. Никто не мог понять, в чем причина, но раз ему Дамблдор верил, то и все остальные тоже верили, в том числе и я. Дамблдор ведь самым великим магом был, его Сами-Знаете-Кто боялся, так кто ж мог подумать, что его можно обмануть? Коли он доверяет человеку, который когда-то среди сторонников Того-Кого-Нельзя-Называть был, выходит, есть у него на то веские основания. И не нам обсуждать его решения. А что Гарри он невзлюбил, то легко объяснялось их с Джеймсом школьной враждой. Мне бы вспомнить, что они еще и в любви соперниками были, да куда там!
      Гарри всем рассказал, что произошло на Башне и мы уж было, сочли, что это конец. Но то. Как Гарри держался на похоронах вдохнуло в нас новые силы. Мы должны бороться и будем бороться. И гнусному предателю это с рук не сойдет. Так каждый тогда думал, кто в Ордене состоял или в ОД. Не пришел мне на ум разговор, который я в марте в Запретном Лесу слыхал, а зря. Снейп с Дамблдором ссорились, да я как всегда ничего там не понял. Это после мне Гарри рассказал, что речь-то о том была, что Снейп Дамблдора по его же просьбе убил. Профессор отказывался, а Дамблдор на него сердился, что тот мол, слово ему дал и теперь уж и говорить нечего. А приглядывать, как выяснилось, надо было за Малфоем, которому и назначили Дамблдора убить. Да где ему против директора Хогвартса... Ничего я не понял в том разговоре, да и Гарри, выходит, тоже. Никто ничего не понял...
      Потом мы все вместе Гарри забирали из дома его родственников – вот это ночка была. Чудом спаслись. То есть мы с Гарри чудом, а остальным-то меньше повезло. Я как увидел отрезанное ухо Джорджа Уизли, как узнал, чьих рук это дело, на куски эту тварь готов был разорвать за все, что он сделал. А он еще и в Хогвартс вернулся, заместо Дамблдора и этих двух Пожирателей с собой привел. Понял я, что в школе начинается. Минерва со мной поговорила, просила быть благоразумным, потому что если им учителя сопротивляться будут, они на студентах отыграются. Ну я пообещал, конечно… Трудно было терпеть репрессии троих мерзавцев, а приходилось. Одно радовало: ребятки не сдавались, сил не жалели, чтоб устроить им веселую жизнь. Снейп злился, но остановить их не мог. Вдохновляла мысль, что Гарри, где-то далеко сражается за нас всех. И чем больше они гайки закручивали, тем сильнее их ненавидели, изводили. Ученики мечтали помочь Гарри, чтобы он чувствовал нашу поддержку даже на расстоянии.
      Одной Джинни этого мало было. Оно и понятно, Гарри ей с первого курса нравился. Вот она и подговорила Невилла и Луну украсть меч Гриффиндора. Да и несправедливо было, что собственность директора-гриффиндорца принадлежит теперь его убийце-слизеринцу. Когда ничего у них не вышло и Снейп их на месте преступления застал, все уж думали он пытать их прикажет до потери рассудка или в подземелье на цепях прикует, али что похуже. С него бы сталось при его-то послужном списке. А он возьми да и отправь их в Запретный Лес на исправительные работы, под мое начало. Уж мы все вчетвером над ним потешались в моем доме. Он-то думал, что строго их наказал, а они со мной в большей безопасности, чем где-либо. Кто ж мог знать, что он это сделал нарочно. И что все эти странные счастливые случаи тоже он.
      Только такой пьяница и идиот, как Амикус мог выпить присланное неизвестно кем вино, да уж больно кстати пришлась нам его глупость, после обещания заточить плохо учившихся у него студентов в подземелье. А Нотт, если б его в Мунго не отправили для «более детального обследования», непременно бы Симуса и Невилла достал окончательно. Они бы на него сорвались, а их потом угробили Кэрроу. И Майкла Корнера Амикус убить мог за освобождение первогодок, кабы Снейп его не остановил. И много всего такого еще произошло, что мы уж не знали, что и думать. А оно вон как вышло: нас профессор Снейп защищал. Каждого – и учителей и учеников, кого только мог.
      Весь год верил я, что Гарри вернется. Для того и вечеринку в его поддержку организовал. Едва не арестовали меня за это, да так просто нас с Граупом не возьмешь. Скрылись мы в пещере одной неподалеку – мне ведь после этого в школу нельзя было показаться и отсиживались там, пока о начале Битвы не узнали.
      Жаркая была заварушка! О том, как Гарри едва не погиб и вспоминать не хочется. Как нес его через Лес, думая, что он мертвый. А как вернулись – тут-то он и выскочил живой да здоровый. Ну а дальше и вызвал Сами-Знаете-Кого на поединок.Ну а дальше и вызвал Сами-Знаете-Кого на поединок. И много ему такого рассказал, что тот дара речи лишился. Как до профессора Снейпа дело дошло, он и вовсе поверить не мог. А Гарри ему тут и заявил, что профессор против своего повелителя много лет работал. И что всегда на стороне Дамблдора был, с тех самых пор, как узнал, что навлек на Лили опасность. Потому как с детства любил ее всей душою. Ради нее одной и Гарри помогал и всем нам. И что Лань та, которую Гарри с Роном видели, ему принадлежала, оттого, что ни на секунду он о ней не забывал за многие годы. Как любил, когда на первом курсе у меня с ней вместе за столом сидел, так перед смертью в Визжащей Хижине тоже любил… Выходит, прав был Дамблдор насчет любви. Удивительное это чувство, посильнее любой магии. Много мы с Гарри после говорили о профессоре Снейпе и в одном сошлись: хороший он все же был человек. Может даже получше нас обоих…


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Воскресенье, 28.08.2011, 11:16 | Сообщение # 14
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 13. Августа Лонгботтом.
      К детским влюбленностям нельзя относиться серьезно. Это глупости, которыми некоторые, при неразумном воспитании, очень любят забивать себе головы. Но это проходит, непременно проходит. Зрелость ума и рассудка безусловно порождает зрелое отношение к эмоциям и к жизни вообще. Во всяком случае, именно так я считала всю жизнь, пока не услышала от Невилла эту историю...
      С Гарри Поттером мне пришлось встречаться всего дважды, хотя этого было достаточно, чтобы составить себе самое благоприятное впечатление о нем. Юноша с его характером и волей, закономерно добился своей цели, избавив нас всех от ужасного врага. И я горжусь тем, что в эту победу был внесен существенный вклад моим внуком Невиллом. Однако меня, как и всех, поразило то, что еще более весомый вклад оказался связан с судьбой преподавателя и директора Хогвартса Северуса Снейпа – человека, которого я почти не знала, но о котором мне было известно больше, чем я сама могла подозревать.
      Джеймс и Лили Поттеры были очень дружны с Фрэнком и Алисой даже тогда, когда еще не были супругами. Джеймс и Лили не работали аврорами, как мои сын и невестка, но общая деятельность по Ордену Феникса связала их куда теснее. Произошло это после того, как Джеймс и Лили окончили Хогвартс и вступили в Орден – Фрэнк и Алиса были старше на три курса, поэтому, конечно, в школе особой дружбы не возникло, хотя и те и другие числились среди лучших учеников своих выпусков. Как бы то ни было, Фрэнк и Алиса подружились с Джеймсом и Лили в Ордене. Обе пары были на свадьбах друг у друга. И конечно, Фрэнк познакомил своих друзей со мной.
      Надо сказать, что я всегда жалела о том, что Фрэнк – мой единственный сын. И глядя на очаровательную невесту, а потом и жену его друга, втайне мечтала иметь такую дочь. Да, эта девушка была просто безупречна. Ослепительная красота сочеталась в ней с умом и решительным нравом. Она умела быть со всеми мягкосердечной и ласковой, однако, на деле, в ее поведении замечались признаки чрезвычайно волевой и сильной натуры.
      Во всякой другой женщине, такое количество достоинств вызывало бы лишь справедливое раздражение, а то и черную зависть, но Лили Эванс невозможно было завидовать. С первой же встречи я привязалась к ней почти как к родной. Она тоже потянулась ко мне и часто делилась тем, что было у нее на душе. Это было тем более кстати, что незадолго до того умерли ее родители и молодая женщина осталась одна на свете, а с замужней старшей сестрой у нее отношения не ладились и Лили была практически одинока, не имея на свете ни одного близкого человека, кроме обожающего ее будущего мужа.
      Как-то раз в один из вечеров, Фрэнк и Джеймс ударились в воспоминания о хогвартских временах, разных случаях из школьной жизни. Алиса с восторгом приняла участие в забаве, но я смотрела на такое развлечение неодобрительно. Нужно жить сегодняшним днем! Тем более в такое время, когда неизвестно, наступит ли завтра. Но молодые люди не обращали на меня никакого внимания. Джеймс увлеченно рассказывал Фрэнку о проделках, которые он со своими друзьями устраивал во времена своей учебы. Потом разговор перешел на Квиддич. Алиса слушала их, опершись на спинку кресла, она ведь и сама играла когда-то в факультетской команде вместе с Фрэнком и до сих пор любила эту игру. А вот Лили была к квиддичу вполне равнодушна, как, впрочем, и я. Так вот пока двое мужчин и Алиса обсуждали самые лучшие игры мирового Кубка, Лили встала, тихонько взяла меня за руку, отвела меня в соседнюю комнату и пожаловалась мне, что ее мысли в последнее время тоже все чаще обращаются к прошлому...
      Девушка призналась, что у нее был когда-то друг, который ее сильно разочаровал. И в последнее время она начала часто его вспоминать, хотя думала, что совершенно о нем забыла. Они ведь дружили довольно долго. С десяти лет до пятого курса. Когда я это услышала, мне сначала показалось ребячеством придавать такое значение пустякам. Конечно, Джеймс рассказывал, что трое его друзей с первого курса, стали ему верными соратниками. А вот приятель Лили, по ее словам, «пошел по кривой дорожке». Мне показалось, что Лили чересчур впечатлительна. Едва я деликатно сказала девушке об этом, она возразила, что ничуть не преувеличивает: в последние недели это превратилось в наваждение. Тот человек снится ей по ночам, днем ей то и дело кажется, что его незримая тень следует за ней по пятам, точно хочет что-то сказать или попросить о чем-то. Она проверяла себя на Следящие Заклятия, использовала демаскирующие чары, но ничего и никого не обнаружила. Лили боялась сообщать о своих тревогах мужу, зная его вспыльчивый характер. Он непременно бросился бы на ее защиту неизвестно от кого и только наломал дров… И потом она даже не знает, в самом ли деле ее преследуют, или ей это только кажется.
      Я была очень озабочена сведениями, которые мне доверила Лили. Они заставили меня вспомнить о предательстве мужа, от которого я тоже долго не могла оправиться, как ни
      старалась уничтожить всякую память о нем и о нашем браке, как ни делала вид, будто его и не было. Услышав об этом Лили вдруг ахнула… Оказалось, что в доме ее родителей, который она не навещала со дня их смерти, должны были остаться несколько колдографий, избежавших уничтожения, когда она выбросила все подарки и сожгла остальные письма обидчика. После некоторого колебания, я согласилась помочь девушке, отправившись с ней туда, с условием, что если я замечу, что за нею действительно следят – немедленно сообщу Фрэнку, который поставит в известность авроров и Орден. Безопасность слишком важна, чтобы ею пренебрегать!
      На следующее утро мы вдвоем аппарировали в небольшой магловский городок где-то на севере Англии. Вид этого места привел меня в легкое недоумение, пока я не вспомнила, что моя спутница маглорожденная и, следовательно, именно здесь родилась и выросла. В симпатичный и довольно ухоженный по магловским меркам коттедж я входить не стала. Подождала, пока Лили выйдет из дома с небольшой коробкой. Туда была небрежно брошена связка писем и пара снимков. Неодобрительно покачав головой на такую неаккуратность, я взяла Лили за руку и мы вернулись обратно ко мне. Я сразу же разожгла на кухне камин и мы вместе бросили в огонь конверты, надписанные мелким, похожим на женский, почерком. За ними последовали и колдографии. Стоило им сгореть, как Лили сразу повеселела. Она сердечно поблагодарила меня, обняла и сказала, что ей нужно скорее вернуться домой, пока Джеймс или его друзья не начали беспокоиться по поводу ее слишком долгой отлучки.
      После ее ухода я прошла на кухню к камину и вынула палочку, чтобы собрать пепел с пола и каминной решетки. Вдруг я заметила, что один снимок Лили, видимо, бросила недостаточно далеко в камин и пламя не сожгло его, а только опалило края колдографии. Следовало исправить эту оплошность. Я вытащила снимок из камина и рассмотрела его. Он изображал двух детей: красивая девочка с темно-рыжими длинными волосами, примерно четырнадцати или пятнадцати лет, в которой с первого взгляда безошибочно узнавалась Лили, улыбалась прямо в камеру, положив руку на плечо мальчика того же возраста. Тот явно не любил фотографироваться и только подчинялся желанию своей подруги. Он хмурил густые брови, некрасивое бледное лицо выражало крайнее недовольство. Но ее рука на плече принуждала его смириться. Иногда мальчуган украдкой бросал на подругу быстрый взгляд, в котором явно читалась влюбленность. Лили же, по-видимому, не замечала этого. При каждом взгляде на девочку, лицо мальчика из серьезного и мрачного делалось странно трогательным. Но только на один миг.
      Пожав плечами я снова разожгла камин и бросила фото в огонь. Черты этого юноши почему-то запомнились мне против воли…
      Меньше года спустя у Лили и Алисы одновременно появились дети. Наши с Лили встречи, разумеется, стали куда реже. У нас обеих был долг перед семьей: я ушла в заботы о внуке, а Лили – о сыне. И это, естественно, заслонило все иные заботы. Деятельность Ордена продолжалась и обе молодые семьи продолжали активно участвовать в ней. Им трижды пришлось повстречаться с самим монстром. Наконец выяснилось, что Дамблдор получил через одного из своих агентов в стане врага, сведения, что на Джеймса Лили и их сына объявлена охота. Поттеры стали скрываться и перестали поддерживать контакты с прежним окружением, кроме самых близких друзей. Но это не помогло…
      Гибель молодой четы стала ударом для меня и моей семьи, а исчезновение Того-Кого-Нельзя-Называть повергло в шок. Я горевала по Лили Поттер так, словно потеряла собственную дочь, не зная, что вскоре мне предстоит еще более тяжелое испытание.
      Трагедия с сыном и невесткой мобилизовала мои силы. С того дня я по-настоящему возненавидела Пожирателей Смерти и посвятила себя воспитанию Невилла. Моей заветной мечтой было, чтобы мальчик вырос достойным сыном своих родителей. И хотя магические способности его проявились довольно поздно, гораздо больше меня угнетал его робкий, нерешительный, даже безвольный характер.
      Успехи в Хогвартсе у Невилла поначалу были скромными. Я была счастлива, что он попал в Гриффиндор, как его родители, но сама учеба давалась Невиллу с трудом. Как мне было известно, особенно плачевная ситуация сложилась с зельеварением. Эта сложная наука подвластна далеко не каждому, требуя одновременно точности, строгой логики, творческого нестандартного мышления и интуитивного чутья. Сочетание этих качеств встречается настолько редко, что даже те, кто хорошо учился по этому предмету, нечасто могут похвастаться его отменным знанием. Лили была одной из этих немногих. И хотя я никогда не видела молодого преподавателя, которого Дамблдор взял после ухода обучавшего меня и Фрэнка профессора Слагхорна, но, несмотря на сомнительное прошлое, его называли настоящим профессионалом в своем деле. К тому же Дамблдор всегда умел разбираться в людях. И если он счел кого-то достойным и приблизил к себе, значит, этот человек стоит доверия.
      Имя учителя говорило мне мало, хотя и казалось, что из уст то ли Фрэнка, то ли знаменитого аврора Хмури, толи даже самого Министра Магии мне приходилось слышать о Северусе Снейпе. Просматривая иногда письменные работы Невилла по этому предмету, я обнаруживала короткие комментарии, написанные мелким, не очень разборчивым, но отчего-то странно знакомым почерком. Сколько я ни напрягала память, мне так и не удалось вспомнить, где именно я его видела…
      После возвращения Того-Кого-Нельзя-Называть, после того, как Невилл столь блестяще проявил себя в Министерстве Магии, сражаясь вместе с Гарри Поттером против Пожирателей Смерти, после того, как Орден Феникса понес очередные потери, в мыслях у всех была только предстоящая война. Я радовалась за внука и гордилась им. К тому же результаты С.О.В. у Невилла в итоге оказались вполне приемлемыми, хоть и далеко не такими блестящими, как в свое время у его отца. Было, разумеется, жаль, что он не набрал достаточно баллов по тем предметам, какие я считала важными для дальнейшей удачной карьеры молодого волшебника, но с этим в конце-концов можно было смириться. Главное – у мальчика наконец-то начал проявляться характер! В Министерстве он показал себя настоящим храбрецом – таким же, каким был в свое время Фрэнк. Поэтому я смотрела на ситуацию с оптимизмом, до известия о нападении на Хогвартс Пожирателей Смерти и гибели Дамблдора.
      Я просто не могла понять, как такое могло произойти! Убийца работал в Хогвартсе и учил наших детей! Смог обмануть Дамблдора – величайшего и опытнейшего из магов, между прочим, первоклассного знатока легилименции! И никто не обратил внимания на достижения Гарри Поттера! Невилла тоже это возмущало до глубины души. – Ведь мы же знали, что он мерзавец! – повторял мой внук, – подлая тварь, у которой нет ни стыда, ни совести, ни сердца!
      Мне было понятно, что смерть Дамблдора фактически знаменует победу нового режима, но Невилл заявил, что плевать ему на все режимы. Он все равно будет бороться, пока хватит сил. В его гневном негодовании я с радостью узнавала черты моего Фрэнка. И ни официальная смена власти, ни превращение «Пророка» в шавку теперь уже новых хозяев не поколебало его решения. За несколько дней до отъезда в Хогвартс на седьмой курс, Невилл показал мне статью о назначении Северуса Снейпа, убийцы Дамблдора и приспешника Того-Кого-Нельзя-Называть, предателя и подлого труса, директором школы.
      Реакция Невилла на это назначение и его обещание, что «негодяю адом покажется эта должность» понравились мне еще больше. Я, безусловно, страшно волновалась и тревожилась за внука, зная, на что способны Пожиратели Смерти. Для меня было бы ужасным ударом его потерять, как я потеряла сына и невестку. Да, мне было страшно, как никогда за всю жизнь, но еще больше я гордилась храбростью моего мальчика. Он не собирался смиряться, он хотел бороться за себя и за своих товарищей – точно также поступил бы и его отец.
      Мне не хотелось даже читать это мерзкое интервью с новым директором, но я вгляделась в большой портрет, занимавший половину газетной страницы. И вдруг меня словно пронзило молнией: в человеке, изображенном на портрете, безошибочно узнавался тот самый юноша, которого я видела на сожженной фотографии. За двадцать с лишним лет его лицо изменилось не настолько, чтобы можно было ошибиться. Те же резкие черты некрасивого худого лица, те же густые брови, та же суровая складка губ, те же прямые черные волосы. Изменились только глаза – на той старой фотографии глаза сверкали нежностью и любовью, а у мужчины на газетной странице они были холодными и пустыми. И все же я уверяла себя, что это ошибка, что подобного не может быть, что это немыслимо. Сейчас по зрелом размышлении я вижу, что это было довольно глупо – отрицать очевидный факт на том основании, что он кажется неправдоподобным… Я просто не хотела признавать, что это один и тот же человек.
      Весь следующий год я взволнованно следила за ходом сопротивления и деятельностью Невилла в Хогвартсе. Он редко писал мне, что было вполне естественно, так как у мальчика хватало куда более важных забот. Благодаря семейству Уизли до меня дошли слухи об участии моего внука в авантюре с мечом Гриффиндора вместе с их Джинни и еще одной девочкой – дочерью редактора «Придиры». Добрейшая Молли и Артур не находили себе места от тревоги, да и я тоже, оставаясь внешне спокойной, трепетала от страха. Было бы нелепо ожидать от этого «директора» снисхождения к нашим детям. Но, к нашему удивлению, наказание оказалось намного более мягким, чем мы ожидали…
      Несколько громких событий, неизменно связанных с Гарри Поттером, вселили в нас всех надежду, что близится момент решения нашей участи. И два идиота-аврора, присланные арестовать меня, вероятно, тоже чувствовали это. Я справилась с ними без всякого труда, после чего мне оставалось только ожидать в надежном месте сигнала, который заставил себя ждать не так уж долго. Правда, в Хогвартс я прибыла одной из последних, когда битва, инициированная преподавателями и учениками трех факультетов, была уже в разгаре. Мне сообщили, что Невилл сражается, и я поспешила к нему на помощь. Я жалела только, что ученики успели обезвредить узурпаторов без нашей помощи, а самозваный директор успел скрыться. Но я была убеждена, что мерзавец все равно получит свое.
      Переход от надежды к отчаянию и снова к надежде, обеспеченный нам исчезновением, а потом воскрешением Гарри, вдохнул в сопротивляющихся новую силу. Тут же очень кстати подоспела помощь, Невилл ухитрился совершить настоящий подвиг, уничтожив тварь, которую принес с собой Тот-Кого-Нельзя-Называть, но я к тому времени потеряла его на поле сражения. Нашли друг друга мы только в толпе, следящей за ходом поединка Поттера с монстром. И вот тут-то прозвучало снова имя директора Снейпа. Убийство лордом Волдемортом собственных слуг никому не было внове. Все шептали, что подонок ничего иного и не заслуживал. Пока не услышали дальнейшие слова Поттера. Сперва мы подумали, что тот играет со своим врагом, лжет ему, издевается, но мальчик говорил совершенно серьезно. Уже потом, когда все закончилось, он повторил историю этого человека еще раз перед всеми нами и привел все доказательства. Дети и учителя, наконец, догадались о его настоящей роли в тех событиях, которые произошли в школе за год его правления… Он защищал жизни наших детей… Он спас моего внука…
      Как и другие родители, я безмерно благодарна Снейпу. Особенно вспоминая, что своими руками уничтожила память о его любви. То, что я узнала о нем, опровергло мою уверенность в недолговечности детских чувств. Рассказ о мальчике, с первого взгляда влюбившемся в девочку, жившую по соседству, поддавшегося злу, но потом совершившего во имя любви к ней много добра, и доказавшего свою преданность ценою жизни, мог бы показаться похожим на старинную легенду, если бы не был чистой правдой…


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Воскресенье, 28.08.2011, 11:16 | Сообщение # 15
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 14. Флоренц.
      Наши знания о мире и людях не могут быть абсолютными. Иногда то, что кажется полностью очевидным, оказывается совершенно иным, чем мы думаем. В Хогвартсе я более чем когда-либо убедился в этой древней истине, давно уже известной моему народу, но люди почему-то очень редко вспоминают о ней. Еще больше подтвердилась ее справедливость победой в войне. Победой, которая досталась дорогой ценой и потому сделалась общей, объединив нас всех. Последний же год перед этой победой навсегда останется в моей памяти. Как и тайна преемника Дамблдора, которая, конечно, была известна мне намного раньше, чем нам всем открыл ее Гарри Поттер…
      Вообще, когда я впервые появился в Хогвартсе в разгар произвола Долорес Амбридж, то сразу обратил внимание на этого человека. На этот пост я поступил по просьбе Дамблдора, которого искренне уважал. Дамблдор попросил меня занять место уволенной Амбридж Сивиллы Трелони, и я оказал ему честь, выполнив его просьбу. К сожалению стадо не одобрило моего поступка, посчитав его нарушением наших законов и мне пришлось оставить родной лес и моих сородичей.
      Оказавшись в школе, я сразу стал присматриваться к новым коллегам, среди которых Интересно было уже то, что он был намного моложе остальных моих коллег, и, тем не менее, у меня создавалось впечатление, будто некоторые из них его даже побаиваются. Он пользовался почтением у собственных студентов и явной неприязнью у всех остальных, но и у тех и у других – безусловным авторитетом. Подобное умение и в нашей среде вызывает уважение. Ибо доступно лишь сильным и незаурядным личностям. Превыше всего мы ценим свою свободу и независимость. Полную свободу личности и действий. И это понятие возведено для кентавров в абсолют – мы никогда и никому не подчиняемся, нас невозможно заставить делать то, чего не желаем мы сами, а большинство людей – рабы множества различных условностей и предрассудков, от которых они подчас не могут избавиться поколениями. Но этот человек, как я сразу понял, был сродни нам изначально заложенным в нем стремлением к независимости и способностью полагаться во всем только на собственные силы и знания…
      За весь год я видел его только раз или два, но интуитивное чувство, присущее кентаврам, подсказывало, что вокруг него и в нем самом есть нечто, неведомое тем, кто его окружает. Ему не свойственны были предрассудки, которыми страдали ограниченные личности вроде Долорес Амбридж – со мной он всегда вел себя также холодно и отстраненно, как и со всеми остальными. Впрочем, мы почти не разговаривали и даже не сталкивались на территории школы. Большая часть учеников и школьного персонала не любила его и он платил тем же. Я знал только, что между ним и Гарри Поттером сложились, мягко говоря, весьма натянутые отношения. Говорили, что эти двое ненавидят друг друга с первого дня, но ненависть, как и любовь, слишком сильное слово, чтобы называть им то, что, по сути, не является ею. Это чувства одной природы и они часто бывают настолько похожи, что люди путают одно с другим, особенно те, чьи глаза не видят дальше поверхности, что свойственно многим из них. Поэтому я не хотел и не имел права судить о таких вещах только на основании слухов. Мне, лучше, чем кому-либо было известно, что мнение большинства может быть заблуждением…
      Впрочем, лучшее что я мог сделать в свой первый год в Хогвартсе – это не вмешиваться в человеческие дела и отношения. Я старался выполнить просьбу Дамблдора, делясь своими знаниями со студентами в той мере, в какой они были способны их понять. У многих детей разум был засорен, а внутреннее зрение затуманено той ерундой, которую им преподавала профессор Трелони. К моему прискорбию для большей части учеников то, что я рассказывал было забавно и интересно, но не более. Глубинного смысла древних знаний кентавров большинству из них было никогда не постичь. И все же я исполнял свою работу, как это было оговорено между мной и директором Хогвартса, даже в отсутствие последнего. Со временем школа если и не стала для меня новым домом, то, по крайней мере сделалась местом, которым я искренне дорожил. Этим и объяснялось мое участие в битве с войсками Темного Лорда.
      После возвращения в Хогвартс Дамблдора, в котором я, впрочем, не сомневался ни на секунду, ибо глупость Долорес Амбридж рано или поздно должна была привести ее к закономерному краху, я снова имел случай убедиться в незаурядной силе и мудрости директора Хогвартса. Только ему одному было под силу пойти одному в Лес и договориться с моими собратьями, убедив их вернуть свободу женщине, которая понесла справедливое наказание за свою дерзость. После нескольких недель в Больничном Крыле профессор Амбридж ко всеобщей радости уехала, чтобы никогда больше не появляться в Хогвартсе. Насколько я знал, после инцидента в Отделе Тайн министерства магии, магическая общественность вынуждена была признать так долго отрицавшееся возрождение Темного Лорда. Гарри Поттер и Альбус Дамблдор были полностью реабилитированы, а министр лишился своего поста. Впрочем, иначе не могло случиться, ведь Истина рано или поздно все равно выходит на поверхность и предстает перед неверующими и невежественными во всей своей полноте. И пусть даже торжества ее приходится иногда ждать веками и даже тысячелетиями – для мироздания это не имеет ни малейшего значения.
      Но вместе с Дамблдором на свою должность вернулась и Сивилла Трелони, что сразу создало для Дамблдора новые проблемы. Я не мог вернуться к моим собратьям, поскольку по-прежнему оставался для них изгоем. И тогда директор решил разделить курсы между нами. Меня такое решение удовлетворило полностью, но эта взбалмошная женщина не оставляла директора своими жалобами. Одно время я не мог понять, что мешает Дамблдору избавиться от нее. Именно ее характер мешал ей в полной мере осознать и использовать свой Дар, который она не ценила по-настоящему, заменяя глупой ворожбой и пустыми высокопарными речами. Но Дамблдор поведал мне, что дар Сивиллы способен проявляться неведомо для нее самой. И что, сама того не подозревая, она оказалась инициатором неких значимых для всего магического сообщества событий, из-за чего вне школы ее жизнь, как и моя, может находиться в опасности. Уволить ее – означало фактически ее убить. Директор никак не мог пойти на это, хотя ему вовсе не нравилось слушать ее бесконечные жалобы и надуманные претензии. Она упивалась своим положением никем не понятой жертвы чужого невежества. Именно это вызывало у меня самое большое осуждение.
      Нельзя сказать, что эту женщину не любили в школе. Напротив, у нее были даже преданные поклонники среди учеников – вроде тех двух девушек, однокурсниц Гарри, которые пытались рассказать мне на уроке о той человеческой чепухе, которой она забивала их головы. Большинство остальных студентов и преподавателей находили ее самой обыкновенной шарлатанкой, что было недалеко от истины. А кое-кто даже в голос посмеивался над ней. И лишь во взгляде одного человека я замечал страх, когда он оказывался с ней рядом. Северус Снейп, профессор зельеварения, человек, пользовавшийся полным и исключительным доверием Дамблдора, всячески избегал Сивиллы Трелони, но встретившись с ней, никогда не мог скрыть одолевавших его эмоций. Во всяком случае, от меня. Так смотрят на живое воплощение беспощадного Рока, самой Судьбы. И вот это вызывало у меня глубокое любопытство…
      Почему этот человек, которого я никак не мог разгадать, так реагировал на присутствие этой не слишком умной и уж точно совершенно безобидной женщины? Дамблдор говорил, что она предвидит будущее сама того не сознавая? Быть может, точно также, ничего не сознавая, она сыграла какую-то важную роль в его жизни? Людям свойственно верить словам, таких как она, даже если они делают вид, что не воспринимают ее всерьез и называют обманщицей. Но, разумеется, я не стал расспрашивать ни его ни ее – вмешиваться в то, что меня не касалось было ниже моего достоинства.
      Как бы то ни было – с самого начала нового учебного года эта женщина только и делала, что досаждала Дамблдору проявлениями своего уязвленного самолюбия. Я не понимал, как она может быть столь эгоистичной, чтобы тратить на это его время, которого и без того едва хватало в условиях разгорающейся войны. Она считала, что нет ничего важнее, чем ее претензии и невнимание к своим жалобам воспринимала едва ли не как личное оскорбление. Я видел, сколько проблем доставляет Сивилла Трелони директору Дамблдору. Защита школы и учеников, контроль за действиями противника, и неведомые замыслы, в которые он посвящал Гарри Поттера, таинственные беседы с Северусом Снейпом, обычные его обязанности, которые директор точно также должен был исполнять – и ко всему этому он был еще принужден слушать стенания истеричной особы.
      Однажды она обратилась ко мне «как прорицатель к прорицателю» и спросила, не чувствую ли я надвигающуюся опасность. А потом рассказала, что ее пустые карточные и чайные гадания каждый раз сообщают ей об угрозе, нависшей над Дамблдором. Я не удостоил ее ответом, но понял, что у нее тоже на подсознательном глубинном уровне сработало то ощущение, которое возникало у меня всякий раз при виде директора. Мне было очевидно, что в ближайшее время должно произойти что-то, что неминуемо закончится его гибелью. И скоро наши предсказания и предчувствия сбылись.
      События на Астрономической Башне пересказывались Гарри с возмущением и яростью. Дамблдор значил для мальчика гораздо больше, нежели просто учитель и школьный директор. Он был наставником и покровителем, человеком, которого Гарри почти боготворил. Неудивительно, что вероломное убийство, совершенное у него на глазах произвело на прямую и чистую душу юноши такое действие, что он не смог распознать того, чего не увидели и более взрослые и опытные чем он люди…
      К смерти Дамблдор всегда относился с достойным кентавров спокойствием и мудростью. Но что он станет жертвой хладнокровного предательства со стороны человека, которому доверял, было трудно счесть правильным. Среди кентавров вероломство – самое тяжкое преступление, какое только можно совершить. И я в душе негодовал вместе со всеми, мечтая посмотреть в глаза убийце.
      Такая возможность представилась мне довольно скоро. Когда новая власть официально провозгласила свой бесчеловечный курс, я понял, что остаться в стороне, как мои собратья уже не смогу. Я был слишком предан покойному директору и не мог забыть то, что он сделал для меня. Мысль, что место Дамблдора займет его убийца, не стала для меня таким сюрпризом, как для других преподавателей. Это логически вытекало из событий на башне.
      В последние дни перед началом учебного года мне пришлось вместе с деканом факультета Гриффиндор профессором Макгонагалл успокаивать Хагрида, который грозился расправиться с новым директором и его приспешниками сам. Втроем нам удалось убедить его, что применение силы ничего не изменит, а только еще ухудшит сложившееся положение и каждому из нас следует подумать о том, что лично он может сделать для детей и для всех невинных, очутившихся во власти людей без совести и чести.
      Нужно сказать, что не все учителя отнеслись к своему долгу так, как следовало. Сивилла Трелони заперлась в своей башне и отказывалась вести занятия. Все шло к тому, что предмет останется полностью на меня. Впрочем, его с равной вероятностью могли и вовсе исключить из школьной программы, хотя я все же надеялся, что этого не произойдет.
      Несколько дней до первого сентября я провел с Хагридом, после чего все-таки убедил его явиться в Большой Зал на торжественный ужин. Меня не интересовало ничье мнение и, уж конечно, я не боялся ни Кэрроу, ни Северуса Снейпа. Мне просто любопытно было взглянуть, как будет себя вести новоявленный глава Хогвартса.
      Выдержка его поразила даже меня. Держаться с таким хладнокровием среди людей, которые мечтают расправиться с тобой – это вызывало невольное уважение. Ни одна черта не дрогнула в его лице под взглядом нескольких сотен полных презрением и ненавистью глаз, а голос, произносивший ежегодную речь, оставался как всегда холодным и бесстрастным. Я нарочно старался встретиться с этим человеком взглядом. Хоть он и достиг непревзойденного мастерства в сокрытии своих мыслей, но у нас есть свои собственные способы читать в душе человека…
      Введение новых порядков не заставило себя долго ждать. Пожиратели Смерти Кэрроу были первым же указом назначены ответственными за дисциплину. Отчитываться в своих действиях они должны были только лично директору. Казалось, это облекает брата и сестру неограниченной властью, но на самом деле это еще вменяло им в обязанность ставить нового директора в известность обо всех выявленных ими нарушениях. Настоящую важность этого распоряжения мы все имели случай оценить в течение учебного года…
      Как я и предполагал, время на прорицания, как учебный предмет было сокращено, что, опять же, не стало неожиданностью, учитывая отношение Северуса Снейпа к Сивилле Трелони. Поэтому я получил достаточно времени, которое мог посвятить наблюдению за новым директором. И поскольку теперь я оказался гораздо ближе к нему, чем прежде, мое внутреннее ощущение говорило гораздо больше. Я был убежден, что у него какая-то тайна на сердце. Причем знал ее только один-единственный человек – Дамблдор. Именно с этим наверняка и было связано его доверие. Но что могло заставить такого волшебника как Дамблдор поверить человеку, виртуозно умеющему притворяться и лгать, о чем великий директор прекрасно знал? Некоторое время я, к своей досаде, не мог отыскать ответа на этот вопрос.
      Кэрроу – верные прислужники лорда Волдеморта были существами жалкими, но опасными. Из тех, кто находит удовольствие в издевательствах над беззащитными, но готовы пресмыкаться перед всяким, кто хоть немного сильнее их. Чувствуя свою безнаказанность, они старались как можно сильнее унизить учеников и учителей. Они не стеснялись применять пытки даже к ученикам младших курсов, что было вопиющим нарушением всех законов чести. Если же кто-то из учителей осмеливался заступиться за детей – его ждали только грубость и угрозы. Правда, меня они остерегались задевать, помня, что у них нет надо мною власти и я могу постоять не только за себя, но и за других. Могущество Темного Лорда тоже не было для меня угрозой и управлять мною не смог бы никто, а тем более двое жалких существ, которых при всей моей терпимости я даже не мог назвать людьми.
      О случае с мечом Гриффиндора мне рассказал Хагрид, к которому директор своим приказом отправил троих провинившихся студентов. Он вместе с юношей и двумя девушками посмеялся над Снейпом, но я задумался. Этот человек отнюдь не был глупцом и не мог не понимать, что с Хагридом эти дети будут в большей безопасности, чем где-либо и уж конечно лучше им выполнять исправительные работы в Запретном Лесу, чем сидеть на уроках и смотреть, как к их друзьям открыто применяют Темную магию. Он никак не мог счесть это наказанием, соответствующим их проступку. Ведь они пробрались к нему в кабинет и пытались украсть вещь, формально принадлежащую ему. Он мог бы применить самое жестокое наказание, но вместо этого использовал кару, суровую лишь по видимости. Значит ли это, что он на самом деле стремился их защитить?
      Спустя несколько недель, я поссорился с Алекто Кэрроу. Эта отвратительная представительница человеческого племени оскорбила меня и мой народ. Разумеется, я наказал бы ее сразу же, если бы при этом не присутствовала профессор Макгонагалл, которая могла пострадать в результате схватки. Не знаю, чем бы все закончилось, если бы на месте разгоравшегося конфликта не появился Снейп. Перепуганная насмерть Алекто, вспомнив, вероятно, об участи, постигшей Долорес Амбридж, бросилась за помощью к своему покровителю.
      В ответ на ее жалобы, он спокойно и без малейших признаков страха заявил, что драка между учителями, тем более между волшебницей и кентавром, это не тот пример, который должны видеть перед собой студенты. После чего отозвал свою подчиненную на два слова и что-то долго объяснял ей на ухо. Затем Снейп сказал, что для нас обоих (последнее слово он выделил голосом), будет лучше забыть про этот инцидент и напомнил Алекто, что она ответственна за дисциплину и в ее же интересах заняться своими прямыми обязанностями, то есть проследить за тем, чтобы все нарушители правил уяснили, почему им не следует идти против директора и его заместителей, а также против законной власти страны. Со мной же он сумеет разобраться и сам без ее содействия. Алекто бросила на меня яростный взгляд, но вынуждена была послушаться и удалиться...
      После того, как волшебница ушла, Северус Снейп повернулся ко мне и таким же бесстрастным тоном предложил вернуться к моим делам. Но я уже понял разом все, о чем не мог догадаться прежде. Внутреннее чутье подсказало ответ и все доселе разрозненные части головоломки сложились наконец в совершенно ясную картину.
      Раньше чем отправиться в свой класс, я сделал, то, что давно хотел: взял этого человека за руку, заглянул ему в лицо и произнес: «Злу не нужен повод, чтобы рядиться в одежды Добра. Но если Добро вынуждено притворяться Злом, то для этого всегда есть серьезная причина, не так ли?»
      Сначала я думал, что Снейп не ответит, и он действительно долго молчал, пристально глядя мне в глаза. Но потом опустил веки и слегка наклонил голову…
      – Я не стану допытываться о том, что это за причина, – пообещал я тогда, – ведь если она так серьезна, что заставила вас сделать столь тяжкий выбор, то помешать вам, означало бы сделать только хуже. Я не стану ни препятствовать, ни содействовать вам, а мои мысли это только мои мысли». Когда этот человек выслушал меня и, коротко кивнув, удалился, я тихо добавил про себя: «К тому же мне все равно никто никогда не поверит».
      В битве за Хогвартс, я принимал участие вместе с людьми и был ранен. Погибло много защитников школы и ее учеников, как бывших, так и нынешних. Каждый сражался не жалея себя ради общего будущего, для того, чтобы наказать настоящее зло. Свое ранение я воспринимал, как дань – Хогвартсу и Дамблдору за то, что меня приняли и позволили заниматься делом, которое мне казалось и в самом деле настоящим. Главным свидетельством, что зло будет наказано, послужило для нас всех загадочное возвращение Гарри Поттера из небытия – уже во второй раз подряд. Истины, открытые им смертельному врагу, ознаменовали для того наступление неизбежного конца. Темный Лорд на пороге смерти узнал величайшую из тайн, но в ограниченности своей отказался в нее поверить, даже тогда, когда ему показали воочию слабость его магии перед лицом настоящей любви…
      Гарри Поттер разъяснил всем суть тайны профессора Снейпа и она оказалась проста, как и все таинственное. Дальнейшие доказательства только подтверждали, что все его действия были направлены на защиту жизней других людей. Это было не так уж трудно обнаружить, если только избавиться от пристрастного взгляда на вещи, отличающего большинство людей. До самого конца я пытался разгадать его скрытую цель, к которой он шел такими извилистыми путями…


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Воскресенье, 28.08.2011, 11:17 | Сообщение # 16
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 15. Розмерта.
      Любой, кто его знал, мог, наверное, отождествить его имя со словом «любовь» разве что в пьяном угаре. Черная одежда, бесстрастные, словно окаменевшие черты – ни малейших признаков эмоций, холодный взгляд и безжалостное сердце. Никто не сомневался – так и есть. Но это оказалось лишь видимостью.
      Я тоже знала Северуса Снейпа с детства. И его и Лили Эванс. Они иногда заходили в мой бар вдвоем. Точнее, это Лили затаскивала Северуса. Он не любил ходить по кабакам, да и вообще избегал таких мест, где собиралось большое количество народа. К тому же у него почти никогда не было и кната в кармане, а чью-либо благотворительность он принимал с трудом. И когда Лили, бывало, говорила ему: «Да ладно тебе, Сев, мы же друзья», он только упрямо поджимал губы и, достав из складок мантии несколько мелких монет, протягивал их мне. О том, чтобы она заплатила за двоих не могло быть и речи, хотя материальных затруднений Лили в отличие от него явно не испытывала. Но гордость не позволяла ему допустить даже мысли о чем-то подобном. Иногда у него все же появлялось несколько сиклей и тогда они задерживались у меня подольше – сидели за столиком, пили сливочное пиво, болтали.
      Рядом эти двое представляли собой удивительный контраст – она, такая красивая, вечно жизнерадостная, смеющаяся… Красно-золотой гриффиндорский шарф, темно-рыжие волосы почти такого же цвета, рассыпаны по спине и плечам – она всегда убирала их с глаз, но они все равно падали на лицо. На ней даже черная форменная мантия смотрелась, как праздничный наряд. И он – худощавый, нескладный, всегда одет в непонятные обноски, хмурый, угрюмый и черные глаза такие настороженные и колючие, что и подходить к нему больше не захочется после одного такого взгляда. Да еще и учился на Слизерине, а у этого факультета известно какая слава всегда была. И веселиться Снейп не любил. В выходные, когда, бывало, все ученики в Хогсмид прямо рвутся – погулять, выпить в баре сливочного пива, сделать покупки, он, если с ним не было Лили, и его приглашал кто-то из товарищей по факультету, заявлялся с кислой миной и сидел, как на иголках, только и ждал, когда же можно будет вернуться обратно в замок, к своим книжкам. Естественно, какое уж тут веселье…
      То ли было дело, когда ко мне в бар приходили Джеймс Поттер и Сириус Блэк. Всюду вместе, как два неразлучных брата. Смутьяны они были порядочные и вечно искали, какую бы новую проделку затеять. А у меня бывать они любили. Сириус даже слегка флиртовал со мной. Он был очень привлекательным юношей, поэтому я не находила ничего зазорного в том, чтобы поддержать эту невинную игру. Частенько мы с ним обменивались взглядами и улыбками, пока компания друзей за кружкой сливочного пива строила планы какой-нибудь новой проделки.
      Курса с четвертого Джеймс почаще стал наведываться – видать дошел до него слух, что Лили здесь бывает. Она ему нравилась, я это быстро заметила. Да он и не скрывал этого ни от кого. Часто они с Сириусом усаживались у стойки и обсуждали, что придумать, чтобы Лили на Джеймса внимание обратила. Все же знали, что она его терпеть не может – стоило только кому-то из ее подруг упомянуть его имя, добрая и милая девочка прямо превращалась в настоящую фурию! Кричала, что слышать о нем не желает, называла его самовлюбленным болваном, надутым ослом, напыщенным ничтожеством с лохматой башкой и все такое, клялась, что скорее поцелует огненного краба, чем пойдет с Джеймсом даже в библиотеку, а не то что на свидание. Ее друзья очень огорчались, что Лили испытывает такую неприязнь именно к тому, кто ей был бы прекрасною парой, да и мародеры только и делали, что старались ободрить своего друга, уговаривая его не сдаваться. Да только для всякого, кто хоть чуть-чуть знает жизнь, ясно было, что Лили к Джеймсу тоже давно неравнодушна, просто боится признаться в этом даже себе самой – оттого и ругает его на все корки.
      Северус-то с Джеймсом на ножах были с первого курса. Снейп ведь был умный малый и отлично видел, что Джеймс положил глаз на его подругу. Собственная же его влюбленность сразу в глаза бросалась. По крайней мере, мне. Чтобы догадаться об этом, было довольно понаблюдать за тем, как он смотрел на нее, как говорил тихим и мягким голосом, как старался будто бы случайно дотронуться до ее руки, лежащей на столе, как осторожно стирал ей пальцами с губ пену от сливочного пива… Порой мне это казалось необычайно трогательным, а порой просто раздражало. Ну на что он надеется? Разве эта девушка для такого, как он? Ей нужен самый лучший парень во всей школе, а не какой-то слизеринский замухрышка. Настоящий принц – вот кто был под стать Лили Эванс.
      Однако Снейп, судя по всему, никак не мог этого понять, потому что продолжал по-прежнему восхищаться ею и изредка приходить с ней в мой бар во время прогулок в Хогсмид. Да и то верно – разве же можно с сердцем-то своим совладать?
      Однажды весной они с Лили как всегда сидели за самым дальним столиком, который стоял в тени, так что его от входа сразу и не видно было. И вдруг вошли Джеймс с Сириусом и тоже, по своему обыкновению, направились к стойке. Сели, заказали сливочного пива и стали перебрасываться шуточками. Вертелись-вертелись и вдруг Джеймс заметил Лили, которая сидела в углу со Снейпом. Он тут же на весь бар крикнул ей: «Привет, Эванс!». Она оглянулась, заметила его, но ничего не сказала. Зато Снейп сразу встал с места и вышел на середину бара. Но тут и Джеймс его увидел.
      Я знала, чем это может кончиться, и все остальные посетители уже уставились на мальчиков. Лили тоже встала, потянула друга за рукав к выходу. А Джеймс с улыбкой выступил вперед и предложил ей перебраться к стойке к нему и Сириусу, нечего, мол, ей со Снейпом делать. Лили не удостоила его ответом, но Северус рванулся к врагу. Джеймс выхватил палочку, а за ним и Сириус, присоединившийся к другу. Снейп сделал то же самое. Так и стояли эти трое друг напротив друга, а люди за столами затаили дыхание и явно предвкушали интересное зрелище. Я попросила разошедшихся молодчиков успокоиться и убрать палочки, но они словно не услышали.
      Я совсем растерялась, а вот Лили проявила характер. Она подошла к Снейпу, встала перед ним и заглянула прямо ему в глаза. Потом сказала «Пойдем». Несколько секунд он стоял неподвижно, сверля соперника черными глазами, потом развернулся, спрятал палочку и хотел уже уйти вместе с ней. Но когда они проходили мимо неразлучных гриффиндорцев, Джеймс сильно толкнул Снейпа плечом. Тот не удержал равновесие и врезался прямо в ближайший столик. Столик опрокинулся, стаканы упали на пол, их содержимое выплеснулось ему на мантию. Все громко захохотали.
      Тут Снейп снова выхватил палочку и направил ее на Джеймса. Сверкнула вспышка. Поттера подняло в воздух, отшвырнуло к стене, он с силой ударился о нее и сполз по ней на пол. Сириус бросился к другу. Сидевшие за столами студенты опомнились. Среди них оказалось двое старост. Они быстро и деловито приставили к каждому из участников происшествия «конвой» из старшекурсников его факультета. Опирающегося на Сириуса Джеймса, Снейпа, который не позволял никому к себе прикоснуться и пунцовую от гнева Лили увели в школу. А я еще долго не могла прийти в себя...
      В дальнейшем я узнала от Лили, что Северуса сочли главным виновником злополучной стычки. Он получил несколько отработок и ему даже пригрозили отчислением из школы, если такое повторится. Джеймсу же досталась роль пострадавшей стороны. Поскольку он не применял магию, то отделался всего-навсего выговором от декана своего факультета, тогда как на Снейпа «повесили всех собак». Было ли это справедливо, не знаю, но после этого Лили больше не приходила в мой бар вместе со своим другом. Да и дружба их, как говорили, начала охладевать еще быстрее. На пятом курсе они серьезно поссорились и перестали общаться совсем. Северус теперь проводил все время в компании приятелей-слизеринцев, а Лили снова зачастила ко мне. Теперь уже ее можно было увидеть с Джеймсом и его друзьями, которые всеми силами способствовали налаживанию их отношений.
      В последний год они приходили ко мне уже как пара, юные, радостные, полные надежд и планов. Их счастье не могла омрачить даже война, они строили планы совместного будущего, собирались вступить в какую-то тайную организацию, которую основал Дамблдор, мечтали о детях. Я все это сразу вспомнила, когда впервые увидела Гарри на его третьем курсе. Он был полной копией Джеймса, не считая глаз. Глаза напоминали задорный сияющий взгляд Лили – та же форма, тот же цвет…
      В День Святого Валентина у меня против обыкновения было мало посетителей. Лили и Джеймс тоже предпочли кафе мадам Паддифут, где по традиции собирались в этот праздник все влюбленные. К тому же погода выдалась на редкость плохая – мокрый снег, резкий ледяной ветер и многие предпочли остаться в школе. Вдруг дверь широко распахнулась. Я увидела на пороге худую фигуру юноши в поношенной, явно слишком холодной для такой погоды мантии с серебристо-зеленым шарфом. Он был без перчаток, и я даже удивилась, как он не обморозил себе руки. Юноша прошел к стойке, бросил на нее золотой галеон и потребовал огненного виски. Когда он приблизился, я с удивлением узнала в нем Северуса Снейпа. До этого он никогда не заикался о том, чтобы даже попробовать спиртное. Я хотела отказать ему, но Снейп резко ответил, что он совершеннолетний – ему исполнилось семнадцать еще в январе и вообще, лучше мне сделать то, что он просит, потому что он способен на все и ему нечего терять...
      Пожав плечами, я принесла юноше бутылку огневиски. Он, не поблагодарив, ушел с ней в угол, за тот самый стол, где они обычно сидели с Лили. Сделать я ничего не могла, поэтому вынуждена была просто смотреть, как пытается напиться семнадцатилетний юноша. У меня внутри все так и сжималось от жалости при виде этого зрелища. Не могу с уверенностью сказать, о чем он думал, но мне кажется, что эти два часа, он пытался заглушить мысли о ней. Через два часа он встал, вытащил палочку, произнес Протрезвляющее заклинание и вышел, хлопнув дверью. С тех пор в течение нескольких лет я видела его только два или три раза.
      Впрочем, Джеймс с Лили и их друзья тоже заглядывали редко. Работа в Ордене Феникса и уход за новорожденным Гарри оставляли им мало свободного времени. Иногда в моем баре назначались встречи членов Ордена, частенько заходил сам Альбус. Сторонники Того-Кого-Нельзя-Называть, впрочем, не жаловали мое заведение, чему я была несказанно рада.
      А затем, как гром среди ясного неба гибель Джеймса и Лили, исчезновение этого чудовища, переполох во всем магическом мире. Я помню, как в моем баре обсуждали это событие. Да и самой мне очень уж горько было думать, что тех, кто еще недавно обменивался со мной шутками, делился новостями, говорил комплименты, больше нет на свете. Но куда ужаснее оказалось известие об аресте Сириуса Блэка. Скажи мне кто, что из него выйдет Темный маг, я решила бы, что этот человек перепил медовухи. Чтобы тот красивый юноша, который кокетничал со мной, отбрасывая со лба темную прядь и сверкая синими глазами, предал своего лучшего друга! Такое просто не укладывалось в голове. Помню, как узнав об этом целый час рыдала в своем погребе среди винных бочек и вышла к посетителям с красными, опухшими от слез глазами. Иногда мне казалось, что все улики и свидетельства – чушь, я все равно никогда не смогу поверить, но затем говорила себе, что жизнь такова – не знаешь заранее кому можно верить и что может случиться, а от игнорирования несчастья, оно не станет меньше. И все-таки в глубине души я отказывалась верить в виновность Сириуса, и как потом выяснилось – была права. Разум может заблуждаться, а вот душа-то и без глаз зорка… А тогда-то мне только больно было и обидно так разочароваться в милом мальчике, которого я любила когда-то…
      Постепенно жизнь вошла в свою колею. Прошли годы и то, что было давно стало понемногу забываться. Мне было известно, что Северус Снейп теперь в числе преподавателей Хогвартса, но я никогда не видела его в «Трех Метлах». По-прежнему приходили ученики, теперь уже дети тех, кто когда-то тоже проводил у меня часы досуга. И среди них я сразу выделила Гарри Поттера. Как я уже говорила, он был копией Джеймса, но из его ярко-зеленых глаз миру улыбалась Лили. У него тоже было двое неразлучных друзей, и я всегда рада была видеть их в своем баре. И один из них – младший сын Артура Уизли – Рональд, кажется, тоже пытался со мною заигрывать, хотя до Сириуса Блэка ему было далеко…
      Из их разговоров я поняла, что отношения Гарри с Северусом Снейпом, мягко говоря, ужасны. Из уст мальчика можно было услышать множество нелестных эпитетов в адрес своего профессора. Я молчала, но про себя думала, что со Снейпа вполне станется срывать злость на сыне Джеймса. Но скоро эти проблемы отошли на второй план, потому что последовала чреда этих страшных событий – побег из тюрьмы Сириуса Блэка, который потом оказался невиновным, возвращение Того-Кого-Нельзя-Называть, инцидент в Министерстве и подготовка к новой войне. Все это промелькнуло передо мной одним сплошным потоком. Я, разумеется, была в курсе всех новостей, ведь большая часть посетителей и приходили в мой бар посплетничать, да обменяться свежими новостями, ну и я их, конечно же слушала и запоминала, что хотела…
      То, что произошло потом похоже на ужасный сон. До сих пор я не могу спокойно думать, что почти целый год была послушной марионеткой в руках Малфоя-младшего, помогала ему во всех его кошмарных планах, что это я отдала то проклятое ожерелье несчастной девочке и подсыпала яд в бутылку с медовухой, перед тем, как отправить ее Горацию Слагхорну. И никакая дурацкая брошюра из министерства мне не помогла – как же могла я подумать, будто обычный школьник, ученик шестого курса сумеет наложить на меня Непростительное заклятие прямо в моем собственном баре! Но что я могла против Пожирателя Смерти!
      Когда сотрудники Министерства сняли с меня Империус, со мной случилась ужасная истерика. Ведь я видела Гарри и полуживого Альбуса, когда они вернулись из какого-то тайного путешествия. Я сама дала им свои метлы, чтобы они могли долететь до Астрономической Башни и я же, пусть невольно, способствовала его смерти. Минерва и Филиус успокаивали меня, как могли, твердили, что это не моя вина, что я всеми силами старалась помочь и мальчику и директору, что по-настоящему виновен только непосредственный убийца, предатель, вероломный и низкий трус, которого они все проморгали – Северус Снейп.
      Следующий год был адом для всех порядочных волшебников Британии. Власть жестокого монстра и его приспешников и в Хогвартсе и за его пределами вызывала всеобщую ненависть к ним. Снейп, ставший директором в награду за свое предательство, запретил большинству учеников походы в Хогсмид, поэтому мой бар почти всегда пустовал. Все же я не отчаивалась и ждала того, дня, когда все узурпаторы будут наказаны. Удовольствие у меня вызывало то, что ни Снейп ни Кэрроу не снисходили до моего заведения. Но мне недолго пришлось наслаждаться этой мыслью.
      Первое посещение директора Хогвартса состоялось незадолго до Рождества. Тогда он просто купил две бутылки огневиски и удалился, не произнеся ни слова. Через две недели я снова увидела его на своем пороге. Сделав довольно большой заказ, он остался стоять у стойки, а я спустилась в погреб за бутылками. Всеми своими действиями я старалась показать, что мне ненавистна необходимость его обслуживать, поэтому, вернувшись, нарочно дерзко посмотрела на него. Посмотрела – и чуть не упала от изумления прямо за стойку. Снейп выглядел, как человек, чьи физические и душевные силы на исходе. Настолько обреченного взгляда мне еще не приходилось видеть. Будто он уже очень долго несет на плечах неподъемный груз и просто падает под его тяжестью, с трудом продвигаясь к своей цели. Будто он уже не может нести его и с нетерпением ждет, когда смерть его освободит, надеясь только, что до этого он успеет прийти к своей цели. В тот момент я не смогла бросить ему те грубые слова, какие хотела. И не могла понять почему. Если б я знала…
      В решающей битве я не участвовала, хотя всем сердцем была на стороне защитников Хогвартса. Я ни на минуту не сомневалась в их победе – в победе Гарри. Уже после окончания сражения, я вместе с другими оказалась в Хогвартсе, где и услышала от Гарри эту историю. Это был второй раз, когда я рыдала также как после смерти Альбуса. Снейп, оказывается, защищал нас всех, притворялся предателем и убийцей, принял страшную смерть ради того, чтобы Гарри смог победить. И все это только из-за одной Лили. Из-за любви к ней. Поистине неисповедимы пути провидения. Кто мог бы подумать, что тот, кого все единодушно считали неподходящим другом и парой, окажется способен на такую любовь, на которую не способны и лучшие из лучших?


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Понедельник, 17.10.2011, 06:05 | Сообщение # 17
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 16. Олливандер.
      Я всегда считал, что нет ни одной легенды, которая не была бы хоть отчасти правдивой. То, что многие непосвященные воспринимают лишь как «глупые суеверья», для меня было неотъемлемой частью моего ремесла. Ведь там где речь идет о волшебных палочках, почти ничего не происходит без причины. Я убедился в этом сполна, оказавшись в руках Темного Лорда и столкнувшись с трагедией этого человека. И еще более – когда узнал от Гарри Поттера всю правду о ней. Кипарис. Символ печали. Для Северуса Снейпа эта примета оказалась истиной, предопределившей его судьбу…
      Я помню всех своих покупателей без исключения. Каждую палочку и ее владельца. Так как я могу забыть тот день, когда в мою лавку вошли двое одиннадцатилетних детей? Первой порог переступила мать Гарри – Лили Эванс. По тому, как она держалась и какими широко распахнутыми глазами смотрела на все вокруг, я понял, что она, вероятнее всего из маглов. Мне никогда еще не приходилось видеть настолько прелестного существа. Рыжие волосы, свободно разметавшиеся по плечам, нежное личико, ярко-зеленые глаза. Ее нарядный магловский костюм удивительно шел ей и делал девочку только еще красивее. Было видно, что ей немного страшно: ведь, как и большинство маглорожденных, ее не сопровождали родители. Но войдя, она подарила меня приветливой, хотя и смущенной улыбкой и крепче вцепилась в руку мальчика, который стоял возле нее, пытаясь взглядом подбодрить подругу.
      Вместе с ней он сделал шаг вперед, и я смог рассмотреть его получше. Худощавый, болезненного вида, с неопрятными черными волосами, падавшими на глаза, крючковатым носом и черными глазами, горевшими из под густых бровей. Он явно лучше ориентировался в магическом мире, чем девочка, потому что в его взгляде, когда он оглядывал мою лавку, не было ничего, кроме вежливого интереса. Ни малейших следов удивления. Тем не менее, одет он был по-магловски, но в какую-то странную одежду, еще более нелепую и неподходящую ему, чем та, в которой ко мне впервые пришел Гарри Поттер. Как правило, именно по этому признаку я легко распознавал полукровок, воспитывавшихся и маглами и волшебниками одновременно.
      Однако, отрешившись от его ужасного одеяния и непривлекательной внешности, можно было заметить нечто иное – уверенность в своей судьбе, сквозившую в каждом его жесте и движении. Он словно бы ничуть не сомневался в том, что здесь, в магическом мире, его место. То, что он с минуты на минуту станет обладателем главного доказательства этого факта – волшебной палочкой, вызывало в нем возбужденное ликование, ему явно не терпелось, но он отошел в тень и прислонился к стене, предоставив мне сначала заняться его маленькой подружкой. И все время, пока мы подбирали ей палочку, не спускал с нее пристального взгляда.
      При виде Лили мне сразу же стало ясно, что тут нужно что-то тонкое, легкое и гибкое – такое же, как она сама. Перебрав несколько вариантов, я решил, что лучше всего остановиться на иве. Я доставал с полок коробки одну за другой, Лили послушно брала в руки то, что я ей предлагал и пыталась взмахнуть каждой палочкой, определяя, насколько она ей подходит. И пока шел процесс подбора, она ни на секунду не переставала говорить. Лили говорила о том, как она счастлива, как ей долго не верилось, что она и впрямь получит письмо из Хогвартса и несмотря на все уверения Северуса (это было имя ее стоявшего у стены приятеля), сомневалась, и как она рада, что все оказалось правдой, она действительно волшебница и сможет учиться в волшебной школе.
      Я слушал ее болтовню с нескрываемым удовольствием – мне нравилась непосредственность и жизнерадостность этой малышки. Поиски оказались не такими уж долгими. Ива, элегантная и гибкая, десять дюймов с четвертью, с начинкой из шерсти единорога. Прекрасная палочка для волшебницы, особенно подходящая для заклинаний. Стоило девочке взять ее в руку, как мы оба тут же поняли, что нужная палочка, наконец, найдена. Она потеплела в ее ладони, порыв легкого ветра взметнул рыжие волосы, магазин окутало золотистым сиянием. Палочка избрала волшебницу. Лили расплатилась, я упаковал ее покупку. Принимая коробку из моих рук, девочка восторженно воскликнула, что ей так хочется поскорее попробовать те чары, о которых она прочитала в книжке, что дал ей Северус. В ответ я галантно заметил, что столь очаровательной юной леди не нужны никакие другие чары, кроме собственных.
      При этих словах, мальчик, уже шагнувший было к прилавку, вдруг остановился и с невыразимой нежностью поглядел на подругу. И я понял, что он абсолютно согласен со мной в этом, потому что сам находится под властью ее чар.
      После этого мы принялись выбирать палочку для него. Он больше молчал, лишь время от времени оглядывался на Лили, стараясь не потерять ее из виду, как будто боялся, что она уйдет с новой палочкой, не дождавшись его. С ним дело затянулось гораздо дольше. Перебрали уже достаточно большое количество разнообразных видов древесины и никак не могли найти ничего подходящего.
      Я, торопясь избавиться от не слишком приятного мне клиента, не глядя, сунул ему в руки следующую палочку, а сам полез на полку за коробками. И вдруг меня обдал порыв ветра. Повернувшись, я увидел, что мальчишка пытается уже проделать данной ему палочкой какое-то сложное движение.
      Остановив его словами: «Колдовать будете в Хогвартсе, молодой человек», я взял экземпляр у него из рук и только тут увидел, что это была за палочка.
      – Кипарис, – сказал я, – не повезло вам, юноша…»
      – Почему? – не понял тот.
      Лили, заинтересованная нашим разговором, подошла ближе и тоже поглядела на палочку, выбравшую ее друга. Она была длиной около двенадцати дюймов, внутри находилась жила дракона. Тоже довольно гибкая, но немного потолще, чем у нее. Эту палочку можно было назвать довольно сильной, во всяком случае, в руках по-настоящему талантливого мага. А стоявший передо мной мальчик был именно таким.
      – Так почему же мне не повезло? – спросил Снейп.
      – Кипарис издревле считался символом печали и вечной скорби, – объяснил я. Они растут чаще всего на могилах. Боюсь, что с такой палочкой ваша жизнь вряд ли окажется радостной и счастливой.
      Лили вскрикнула, услышав о значении кипариса, но мальчик гордо вскинул голову и отмахнулся:
      – Ерунда. Дело не в инструменте, а в том, кто его использует. И даже если вы правы – судьба есть судьба.
      – Я беру ее – заявил он не допускающим возражений тоном и вытащил деньги, чтобы расплатиться.
      Мне ничего не оставалось делать, как упаковать его покупку. После чего Лили приветливо попрощалась со мной и, схватив Снейпа за руку, потянула его к дверям.
      – Ты, не расстраивайся, – уверяла она на ходу. – Моя мама всегда говорила, что не следует верить таким вещам. – У тебя, конечно, все будет хорошо, просто отлично, как у меня, ведь правда? Ты же знаешь, что я хочу, чтобы у тебя все было хорошо!
      Он повернулся, прижимая к груди свой футляр и перевел взгляд с него на Лили.
      – Конечно! – ответил он, – у меня все будет просто замечательно. Ведь ты же со мной...
      И тогда я почувствовал, что если примета сбудется и в жизни этого мальчика будет много печалей, то именно эта девочка станет их причиной.
      В последующие годы я не раз встречал этих двоих, в Косом переулке. Почти каждое первое сентября они приходили вместе за покупками. Лили с каждым годом становилась все красивее и красивее, а по виду Снейпа становилось все заметнее, что жизнь далеко не балует его радостью. Он был всегда мрачен, угрюм, неразговорчив. Взгляды, которые он бросал на нее обнажали его настоящие чувства, но Лили ничего не замечала. Она по-прежнему легко прикасалась к нему, болтала с ним. Часто она затаскивала его в кафе-мороженое Фортескью, где они садились за столик и он любовался ею, в то время как она с удовольствием уплетала сладкое лакомство.
      Потом же, насколько мне было известно, между ними что-то разладилось. В Косом переулке они теперь появлялись редко и каждый в своей компании. Я не пытался выяснить, что случилось. Я занимался своим бизнесом и времени на то, чтобы интересоваться такими подробностями не хватало. Да и всех вокруг куда больше волновала деятельность Темного Лорда и его сторонников, чем все остальное.
      Окончив Хогвартс, Лили вышла замуж за Джеймса. Все находили их прекрасной парой. Имя Северуса Снейпа несколько раз звучало среди имен сторонников Темного Лорда. В какой-то степени я понимал его. Об этом юноше говорили, что в зельеварении ему нет равных в Британии, а может быть и в целом мире. Такие признанные мастера, как Белби или Слагхорн и те не могут составить даже символической конкуренции своему молодому сопернику. Поэтому я нисколько не удивился, услышав о том, что директор Дамблдор взял его на должность преподавателя в Хогвартсе. Несмотря на юный возраст, никто не сомневался, что лучшей кандидатуры Дамблдор не смог бы отыскать. Даже в одиннадцать лет в этом мальчике был виден высокий потенциал и то, что таких как он должно тянуть к истинному величию, казалось мне в какой-то степени естественным…
      До моего плена я видел этого человека только один раз, мельком, когда приехал на Турнир Трех Волшебников, чтобы проверить палочки участников, среди которых каким-то необъяснимым образом оказался сын Джеймса и Лили – Гарри Поттер. Я видел его, проходя по школе. По правде говоря, было нетрудно узнать в этом суровом и бесстрастном человеке в черной мантии того мальчика, который когда-то принял волю судьбы, сулившей ему вечную печаль… Он окинул меня холодным равнодушным взглядом, ничем не показав, что знает меня. Тогда мне показалось обидным подобное пренебрежение. Разве дано мне было знать, что через год с небольшим я буду снова находиться в непосредственной близости от этого человека и что именно он будет облегчать мои страдания.
      Два года в плену у Темного Лорда были адом. В это время я имел возможность наблюдать за жизнью его лагеря. Основной его целью было узнать, как ему победить Гарри Поттера, который, как я прочел в газетах перед своим похищением, являлся Избранным, которому было предначертано уничтожить тирана. Но кроме этого он также разрабатывал другие планы. Одним из них, как я понял, являлся захват власти, для чего оказывалось давление на министра Магии. Но был и еще какой-то тайный план, который Темный Лорд обсуждал только с Северусом Снейпом, пользовавшимся его особым расположением. И в самом деле, даже мне в моем положении пленника было ясно, что этот человек у него на особом счету. Именно ему Темный Лорд чаще всего поручал приводить меня в чувство, когда я терял сознание после очередного «допроса» с заклятием Круциатус. Именно с ним чаще всего советовался и даже прислушивался к его мнению. Это вызывало жгучую зависть у остальных Пожирателей Смерти и прежде всего у хозяев дома – Малфоев, а также Беллатрикс Лестрейндж. Но Снейп реагировал на проявления их зависти также невозмутимо, как на все остальное. Конечно, я ненавидел его, как и всех остальных своих мучителей, но становясь против воли предметом его забот, я почему-то испытывал к нему интуитивное ничем не объяснимое доверие.
      Присматривал за мной и другими пленниками Питер Петтигрю. Меня заставили сделать для него новую волшебную палочку, но он все равно справлялся с обязанностями тюремщика не слишком хорошо. Этот человек был глуп и труслив, за что его не раз наказывали за это прямо у меня на глазах. Да и не только его. Жертвой дурного настроения Темного Лорда мог стать кто угодно в любой момент. Один раз, после очередной моей «беседы» с Темным Лордом, кто-то из подчиненных что-то тихо ему доложил. Мертвенное лицо Темного Лорда исказилось радостью и он отдал приказание немедленно привести кого-то.
      Резная дверь распахнулась, и в гостиную вошли несколько человек, предводительствуемых Снейпом, тащившим за собой бледного, как бумага юношу. Нарцисса Малфой, хозяйка дома, бросилась было к нему, узнав своего сына, но Темный Лорд жестом остановил ее. Так я узнал о смерти директора Хогвартса Дамблдора. Я не мог поверить, что он умер, но четкий и ясный доклад группы Пожирателей Смерти не оставлял сомнений. Для меня это было крушением всех наших надежд. Как я ни был слаб после пыток, но метнул яростный взгляд на его убийцу, столь невозмутимо докладывающего весь ход событий.
      Выслушав отчет, Темный Лорд в целом остался доволен, однако не преминул заметить, что дал совершенно ясный и четкий приказ. Дамблдора должен был прикончить юный Малфой. И сказал, что хотя они и выполнили задание, один из главных участников операции должен быть наказан за свою трусость и нерешительность, а другой за самоуправство.
      С этими словами он поднял свою палочку и, направив ее сначала на юношу, потом на мужчину произнес заклинание. Юноша истошно закричал. Даже я, лежа на полу, уткнулся в него взглядом, чтобы не видеть этих мучений почти ребенка. По счастью это продлилось недолго. Мать, заливаясь слезами, бросилась к сыну, а Темный Лорд перевел палочку на своего любимца. Я снова закрыл глаза, ожидая громких воплей, но с уст мужчины не сорвалось ни единого звука. Не то, что крика, но даже стона нечеловеческие мучения не смогли у него вырвать. Когда Темный Лорд снял заклятие и Снейп поднялся на ноги, только закушенные губы и ладонь, по которой стекала струйка крови, выдавали его боль. Никогда мне до этого не приходилось видеть подобного мужества и стойкости. И хотя то было мужество врага - оно невольно внушало уважение. Но долго подумать об этом мне не представлялось возможности, потому что Темный Лорд вызвал Петтигрю и приказал отвести меня обратно в подвал.
      Ночью, когда я лежал в полузабытьи от перенесенных страданий, я вдруг почувствовал рядом с собой чье-то присутствие. Еще через мгновение моих губ коснулась склянка. Кто-то медленно влил мне в горло ее содержимое. Открыв глаза, я обнаружил в дюйме от себя сосредоточенное лицо Северуса Снейпа. Он осторожно взял мое запястье и я ощутил, как мучившая меня боль во всем теле уходит, исчезает. Немного продвинувшись вглубь подвала, этот человек проделал то же самое с остальными пленниками, убедившись предварительно, что все они находятся без сознания. Когда он возвращался, я дотронулся до его руки. Он вздрогнул, оглянулся и посмотрел на меня. Видимо, он не ожидал, что я пришел в себя и способен воспринимать окружающую действительность, потому что на лице его в одно мгновение мелькнуло нечто похожее на испуг… Я думал, что он сразу же поспешит скрыться, но он по-прежнему не двигался, склонившись надо мной и считая мой пульс, чтобы убедиться, что его целительное средство подействовало…
      Я догадывался, что Снейп делает это не по приказу Темного Лорда и что Петтигрю он наверняка стер память или применил к нему Конфундус, либо просто усыпил. Справиться с этим слабым магом для него не составляло проблемы. Тогда в каком-то необъяснимом порыве я схватил за руку этого человека и смог выдавить из себя лишь один-единственный вопрос:
      – Зачем вы делаете это?
      Он ничего не сказал и лишь грустно посмотрел на меня. Губы его шевельнулись, затем он встал и мгновенно ушел. Но прежде, чем он исчез, я успел прочел по его губам ответ на мой вопрос. Он произнес чье-то имя и для меня не было загадкой, чье именно. Лили. Лили Эванс. Лили Поттер. Рыжеволосой девочки, что когда-то давным-давно в моей лавке убеждала своего друга не верить в дурную примету насчет кипариса.
      Когда, благодаря Гарри Поттеру, я был спасен из своего заточения, единственным моим желанием стало увидеть его победу. Я готов был оказать Избранному любую посильную помощь. Хотя мое физическое состояние не позволяло мне принять участие в последней битве я всем сердцем был на стороне тех, кто боролся там, в Хогвартсе против армии Темного Лорда – прежде всего с Гарри, который спас мне жизнь.
      И весть о победе оказалась для меня целительной. Вместе с нею до меня дошли новости о разоблачениях, сделанных Гарри во время поединка с Темным Лордом, а также история жизни последнего директора Хогвартса.
      Окружающие меня люди передавали эту историю из уст в уста. И среди них находилось немало тех, кто восклицал: «Да разве можно было предположить, что эта детская любовь и впрямь окажется вечной? Что такие как он способны любить до гроба и отдать свою жизнь во имя этой любви?» Признаться, когда я увидел Снейпа и Лили впервые, я тоже не мог такого представить. Но услышав, поверил сразу. Потому что вспомнил тот день в моей лавке, когда черноволосый мальчик выбрал свою судьбу вместе с волшебной палочкой. Кипарис – символ печали и вечной неизбывной скорби. Он растет на могилах. А еще это символ памяти. Вечной памяти, которой этот человек достоин, как никто другой.


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Понедельник, 17.10.2011, 06:06 | Сообщение # 18
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 17. Мадам Пинс.
      Те, кто любит книги, обычно обращаются к ним в поисках знаний и истины, но очень редко они могут из них почерпнуть подлинные понятия о жизни. И часто в итоге знают о ней гораздо меньше чем те, кто не слишком много читает. Но этот человек был исключением из правила. Книги были для него не только источником знаний – он умел извлекать из них бесценный опыт и искал в них не решения, а лишь ключи к ним.
      Я тоже помню Северуса Снейпа с детства, с того момента, как он впервые появился в моих владениях. Он пришел в библиотеку на второй же день после поступления в Хогвартс и с тех самых пор стал ее «завсегдатаем». Он проводил здесь долгие часы с теми грудами книг, которые я ему приносила. Спустя короткое время я заметила его интерес к книгам, предназначенным для старших курсов, что свидетельствовало о незаурядном таланте. Его любознательность очень нравилась мне. Я любила, когда студенты приходили в библиотеку не отбывать скучную повинность, а с настоящим стремлением узнать и понять нечто новое. Таким я всегда охотно помогала советом и не только. Больше всего его интересовали старинные издания, относившиеся к области зельеварения, заклинаний и Темных Искусств. Много раз я выдавала ему редкие книги, не внося их в формуляр – на день-два или даже на одну ночь. На следующее утро он, как и обещал, приносил мне фолиант обратно. По его усталому взгляду и темным кругам под глазами легко было догадаться, что он читал его всю ночь.
      Как и большинство представителей факультета Слизерин, он не просто тянулся к знаниям. Они были для него прежде всего силой, способом добиться собственных целей. Что поделаешь – это свойственно слизеринцам. Но наряду с амбициями в его душе жили черты настоящего ученого: увлеченность, тяга к загадочному и непостижимому, творческие способности. За столом он сидел все время сутулясь, наклонившись почти к самым страницам книги, поэтому я скоро стала подозревать, что у него плохое зрение, только он никому не признается в этом.
      Впрочем, он и всегда выглядел не лучшим образом: вечно изможденный вид, вечно хмурое некрасивое лицо, горящие черные глаза. Он мало с кем общался - ведь люди не очень-то жалуют тех, кто предпочитает их обществу книги. Снейп был не похож на большинство остальных студентов, непохож в худшую сторону, но может быть это меня и привлекало. Когда он впивался взглядом в очередную толстую книгу в древнем кожаном переплете, переворачивая тонкими пальцами страницы, издававшие легкий шелест, я переставала замечать недостатки его внешности и видела только пылавший в нем огонь вдохновения. И это действовало завораживающе…
      С первого же дня рядом со Снейпом была девочка с факультета Гриффиндор. Лили Эванс. Они часто вместе делали в библиотеке уроки. Садились рядом, раскладывали учебники, шепотом что-то обсуждали, их перья скрипели в лад и я с удовольствием наблюдала за ними. Лили была прелестна – с этим трудно было поспорить. Обычно девушки, наделенные такой яркой красотой, редко думают о развитии своего ума, но Лили была иною. Может быть именно это и привлекало в ней Снейпа. Во всяком случае, она тоже любила читать и рыться в дополнительной литературе, готовя домашнее задание по какому-нибудь предмету. Но у нее не было его силы воли – если он, столкнувшись с чем-то, что ему было трудно понять сразу, мог просидеть несколько часов подряд, разбираясь в проблеме, то она не придавала этому большого значения. Однако, она нередко просила его помощи, если не могла справиться с заданием и он сразу же оставлял свою работу, и бросался помогать ей. И всякий раз он прямо светился от счастья, объясняя ей какую-нибудь магическую формулу или принцип действия закона Голпалотта. Невооруженным глазом было заметно, что он испытывает к этой девочке особые чувства. Когда она занималась рядом с ним он даже не мог полностью погрузиться в чтение, мысли его явно витали далеко от книги, он то и дело поднимал голову и смотрел, как она, слегка склонив голову набок, водит пером по пергаменту, или сидит задумавшись, покусывая его кончик, или смахивает упавшую на глаза темно-рыжую прядку. Наверное он чувствовал, что просто неспособен по-настоящему сосредоточиться в ее присутствии, поэтому выполнив все домашнее задание, он, вместо того, чтобы отдать взятые книги обратно мне, складывал их аккуратной стопкой на один из дальних столиков. Это означало, что он собирается прийти в библиотеку еще раз, один, уже без «отвлекающего фактора», чтобы заняться тем, чем собирался. Обычно он приходил после ужина и сидел допоздна, пока я не выгоняла его с книгами и не запирала дверь.
      К третьему курсу в библиотеке не осталось практически ни одной книги, которая бы ни разу не побывала в его формуляре. Не знаю уж, кто выписал ему разрешение в Особую секцию, но большая часть книг из нее тоже побывала у него в руках. Но примерно с третьего курса в моих владениях начала часто появляться компания из четверых гриффиндорцев, которые до этого заходили не чаще, чем любой другой студент. Меня просто до зубовного скрежета раздражали те, кто использует библиотеку не по ее прямому назначению, а эти были как раз из таких. Я мгновенно поняла, что эта четверка – а в особенности ее предводитель, чемпион квиддича и школьная звезда Джеймс Поттер, приходит сюда ради Лили и Снейпа. Точнее ради того, чтобы привлечь внимание Лили и как-нибудь насолить Снейпу. Мне такие вещи были давно знакомы – вот три года назад библиотеку прямо-таки оккупировали поклонницы Виктора Крама, который, как потом оказалось, и сам приходил исключительно с целью поговорить с моей всегдашней посетительницей Гермионой Грейнджер. Но эта четверка не ограничивалась простым наблюдением. Напротив, они старались любым способом задеть Снейпа или сыграть с ним какую-нибудь шутку. Всякий раз, как они появлялись, дело непременно заканчивалось тем, что мне приходилось выставлять вон всех пятерых, потому что Снейп не сносил безропотно их выходки. Вслед за своим другом обычно убегала и Лили, бросая на Поттера уничтожающие взгляды. Но я оставалась непреклонна – делать из школьной библиотеки место для своих разборок не позволялось никому. Жаль только, что моя строгость не приносила результата – день или два спустя все снова повторялось…
      Как-то раз, на третьем же курсе Снейпа и Лили, оба, как всегда пришли ко мне в библиотеку, чтобы написать очередное сочинение по Зельеварению и Заклинаниям. Выдав им все необходимое, я отошла к другому столу и начала разбирать книги, оставленные там предыдущими посетителями. Мальчик и девочка против обыкновения говорили довольно громко, так, что я могла уловить смысл их разговора. Речь шла о сегодняшнем уроке Защиты от Темных Искусств, темой которого были боггарты.
      – Но ведь Защита – твой любимый предмет, Сев, – говорила Лили, - И мы с тобой получили высшие баллы за сочинения о боггартах, ты великолепно знаешь теорию. Что же с тобой случилось?
      – Неужели ты тоже сочла меня трусом, как Поттер и Блэк? – резко ответил ей Снейп, не поднимая головы от пергамента, на котором он вычерчивал какую-то схему. – Если так, то мне нечего сказать в оправдание. – И он снова погрузился в работу, словно не замечая своей рыжеволосой подруги.
      – Конечно нет! – с жаром воскликнула та, – Но все же почему ты отказался выполнить задание профессора, когда он вызвал тебя? Он так удивился – ты же всегда получал у него только самые высокие баллы.
      – Я не думаю, что одна сегодняшняя оценка может всерьез на что-то повлиять. – ответил ей мальчик. – Увидев, что я отлично справляюсь со всеми остальными заданиями, все забудут про это.
      – Неужели то, чего ты боишься, настолько ужасно, что ты не можешь увидеть это? –спросила Лили. – Все мы чего-то боимся. Я уверена, что у всех в классе те же самые проблемы. – Лили подбадривающе погладила своего приятеля по плечу.
      – Поверь мне, – ответил Снейп, продолжая чертить свою схему, – что если бы я, подобно тебе, боялся зомби или магловских дантистов, то ничуть не смутился бы, даже присутствуй на этом уроке хоть вся школа с Дамблдором и Министром магии во главе.. Но тут… – здесь Снейп замялся – ты… вряд ли это было бы… я не хотел бы, чтобы тебя… да ты и сама наверняка не хочешь…
      – Причем тут я? – удивилась Лили.
      – Смотри, ты неверно рассчитала угол воздействия луча от заклинания. Вот здесь и вот здесь… – заметил он вдруг, указывая на ее схему. Лили тут же склонилась над ней. Неприятный разговор был оставлен. Только стоило Лили собрать свои книги и подняться с места, как Северус тоже вскочил, прижимая к себе пергамент с недоконченной схемой, хотя обычно всегда сидел до тех пор, пока вся работа не была закончена. Провожая взглядом его нескладную фигуру, исчезнувшую в дверях вслед за Лили, я тут же поняла, почему этот мальчик не пожелал признаваться всему классу в своем страхе. Потерять ее – вот чего он боялся больше всего на свете.
      На пятом курсе его страх воплотился в реальность. Они уже не приходили заниматься на свое любимое место в библиотеке, не бродили вдоль стеллажей, выбирая книги. Он все чаще появлялся у меня один с толстыми томами по Темной магии в руках. В библиотеке Хогвартса никогда не было ничего подобного и я подозревала, что эти книги – собственность кого-то из его одноклассников. Впрочем, этого стоило ожидать, ведь мне больше нечем было удивить такого одаренного юношу.
      Между ним и Лили пробежала кошка. Может они просто выросли из детской дружбы (по крайней мере так я тогда думала), а может поссорились из-за чего-то. Разговоры некоторых студентов позволили мне заключить, что второе предположение ближе к истине. Он чем-то серьезно обидел ее.
      Так или иначе, если Снейп случайно заставал бывшую подругу в библиотеке, приходя туда, то вел себя, словно Лили Эванс вовсе не существовало. Она держалась с ним точно также. Во всем этом не было, конечно, ничего удивительного, но мне положительно не нравился вид Снейпа. Он похудел и осунулся еще больше, чем обычно. Занимался сутками напролет, точно хотел занять свои мысли чем-то другим, чтобы отвлечь их от Лили. Ведь я видела, как украдкой, когда был абсолютно уверен, что Лили не видит его, он бросал на нее такие же взгляды, как до ссоры. Не приходилось сомневаться, что он любит ее.
      Неделя за неделей Снейп наваливал на себя все больше. Однажды я набралась решимости сказать ему, что нельзя столько заниматься, однако это привело к обратному результату. На мой вопрос, не могу ли я чем-нибудь помочь ему, он в своей обычной манере, отвечал, что не написали еще той книги, которая могла бы помочь в его проблеме. И никогда не напишут. Теперь-то мне ясно, что он был прав, ведь никто еще не придумал заклинания от безответной любви также, как рецепта для исцеления разбитого сердца.
      Выпускные экзамены и он и Лили и Поттер, с которым она к тому времени начала встречаться, сдали почти одинаково блестяще. Они покинули Хогватс, на смену им пришли другие студенты. Чуть позже я прочла в «Пророке» о свадьбе Джеймса и Лили, а потом о рождении их сына. Что до Снейпа – до меня иногда доходили скупые слухи, что он на стороне Того-Кого-Нельзя-Называть. Но по правде сказать, я не вникала в это и не выясняла правдивость этих сведений.
      О смерти Лили и Джеймса я пожалела не меньше других – всегда ужасно, когда умирают молодые. Именно в тот день Снейп снова появился в Хогвартсе. Я столкнулась вечером на лестнице с ним и Дамблдором. Судя по всему, они шли от главного входа по направлению к кабинету директора. Точнее шел Дамблдор, почти неся на себе юношу, который находился в глубоком шоке и еле-еле переставлял ноги. По счастью было уже далеко заполночь и я была единственной, кто мог видеть их. Я быстро спряталась за доспехами, стоявшими рядом и подождала, пока они пройдут мимо.
      Когда они медленно двигались рядом со мной, на них упал свет от горящего факела и я смогла разглядеть их лица. Директор был суров и печален, как человек, чувствующий искреннюю скорбь. Но при взгляде на него становилось только очень грустно и больно, а вот на Снейпа было страшно смотреть. Застывшие мертвенные черты, приглушенный стон, вырывавшийся из его груди, то, как беспомощно он, молодой мужчина, опирался на руку старика – представляли собой ужасное зрелище. Выражение «раздавленный горем» в данном случае понималось совершенно буквально. Он отличался от мертвеца только тем, что двигался и дышал. Жаль, что я тогда не догадалась о причинах его горя, ведь после всего, что мне до этого рассказывали о нем, сложно было бы вообразить, что он все еще влюблен в свою бывшую подругу по школе. Но я попала в ту же ловушку, что и остальные – уверила себя, что этого просто не может быть…
      Став коллегами, мы общались довольно мало и только на деловой почве. Я жаловалась ему на студентов его факультета, портивших или теряющих книги, он утверждал, что для сохранности следует запретить выносить их из замка. Он подписывал разрешения для Особой секции, а я сетовала, что у меня слишком мало настоящей научной литературы, которая есть у большинства профессионалов. Он же отвечал на это, что редкие и сложные книги такого уровня ни к чему студентам, большинство из которых не способны и не желают их читать. Я возражала, что детям должно быть доступно как можно больше знаний, если только они им не вредны. Он же заявлял, что знания должны быть доступны тем, кому они действительно нужны и для посредственностей, каковыми являются основная масса учеников, совершенно неважно, есть ли в библиотеке трактат Амбросиуса и Вагнера XVI века – они все равно никогда его не откроют. В чем-то он был, разумеется, прав…
      Отношения с Гарри Поттером у него не заладились сразу, об этом я услышала из разговора Мальчика-Который-Выжил с друзьями. Правда, Поттер не так уж часто у меня появлялся и интересовался в основном книгами о квиддиче. А вот его подруга мисс Грейнджер искала в книгах ответы на все. Она обладала довольно разносторонними интересами. На втором курсе много читала о сложных зельях и экзотических чудовищах, на четвертом – о рабстве эльфов, на шестом вдруг заинтересовалась светской хроникой почти пятидесятилетней давности.
      Я не мешала ей, но ее поведение заинтриговало меня. В особенности, когда она после долгих просмотров старых подшивок Пророка вдруг обнаружила какую-то заметку, судя по ее радостным возгласам, имеющую отношение к профессору Снейпу. Это началось как раз после того, как я вышвырнула из библиотеки Поттера, обнаружив у него в руках исчерканную книгу и услышав выпады Грейнджер в адрес Аргуса Филча. Я была твердо намерена выяснить, чего добиваются эти двое, но не успела. Произошло это кошмарное вторжение Пожирателей Смерти в Хогвартс, во время которого был убит Дамблдор.
      На похоронах директора я бранила себя за симпатии к его убийце и хотела даже уйти из школы. Как все, я сразу поверила словам Поттера, как все, я удивлялась доверчивости Дамблдора, как все проклинала предателя и желала ему смерти, как все верила, что когда-нибудь он заплатит. И как все, я забыла о том, что знала. Потому что хотела забыть…
      После назначения Снейпа на место Дамблдора я поняла, что кол уж я осталась в Хогвартсе, то мне, как и другим преподавателям, не остается ничего, кроме как принять новую власть и стараться защитить учеников. Этот период очень сблизил не только студентов, но и персонал Хогвартса. Мы все были едины против того, кого считали врагом. Мы дружно сопротивлялись, дружно ненавидели… и дружно заблуждались. Сейчас это вызывает у меня больше всего удивления – ладно дети, но почему же мы оказались так дружно слепы?
      За год он пришел в библиотеку лишь несколько раз. Не представляя для него ни реальной опасности ни реального интереса, я вряд ли была важна для него. Как-то раз Снейп пытался отыскать с моей помощью какие-то книги, которые убрал из библиотеки еще покойный Дамблдор и спрашивал меня, где они могут быть, но я ничего не знала об этом. Я так ему и сообщила, не удержавшись от оскорбления, что мол, если бы даже и знала, то такой мрази как он не согласилась бы помогать ни за что. Новый директор не обратил на мою дерзость никакого внимания, но больше не приходил. Кэрроу же в библиотеку не заглядывали вовсе – это было последнее место в школе, куда бы они пошли по своему желанию.
      И я продолжала относительно спокойно делать свою работу, мечтая, как и все в магомире о победе и уповая на Гарри Поттера – Избранного.
      Сам Гарри Появился в Хогвартсе внезапно и неожиданно. После этого события закрутились, как в калейдоскопе. Побег узурпатора, спешная эвакуация учеников, подготовка к обороне, ультиматум Темного Лорда и разгоревшаяся битва, в которой погибло так много прекрасных людей и даже студентов. Во время короткой передышки, данной нам врагами, я помогала перевязывать раненых. Нуждающихся в помощи стало еще больше после внезапного исчезновения Поттера и вести о его смерти. Тем сильнее была всепоглощающая радость, когда мы убедились в ложности этого известия. Появление нашего героя живым и невредимым вдохнуло во всех новую силу. Весть о смерти убийцы Дамблдора была встречена бурной радостью, длившейся до тех пор, пока Поттер не открыл всем правду. Вот тут я не могла не почувствовать вину. То, что я знала, но забыла, всплыло вновь. Еще более усилили неприятные ощущения приведенные Гарри Поттером наглядные доказательства и подробный рассказ об истории этого необыкновенного человека. Ведь я знала о его любви. Да и не я одна. Кто-то из мудрых авторов толстых книг написал, что когда заходит речь о героях, нередко только смерть заставляет нас открыть глаза. В данном случае то, что мы поздно прозрели – только наша вина и наша беда. Для Северуса Снейпа мы можем сделать лишь одно — научиться видеть по-настоящему.


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Понедельник, 17.10.2011, 06:07 | Сообщение # 19
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 18. Луна Лавгуд.
      Те, кого мы любим никогда не оставляют нас. Помню, так я говорила Гарри на четвертом курсе. Я верила в это всегда, еще до смерти моей мамы. А узнав от Гарри правду про профессора Снейпа, была лишь рада, что другие тоже убедились. Да и вынуждена себе признаться, что в глубине души подозревала нечто такое… Уж очень много было разных необычных вещей, связанных с этим человеком.
      В первый же день, как попала в Хогвартс, я услышала о нем много… неприятного. Конечно, когда люди говорят о ком-нибудь дурное, то им не следует сразу верить. Возможно, что они просто чего-то не видят или не понимают. Поэтому мне хотелось самой проверить эти сведения. Правда, на моем факультете большинство все же относилось к профессору Снейпу вполне равнодушно – недаром ученики Рэйвенкло традиционно считаются умнее всех остальных в Хогвартсе, хотя, конечно, не бывает правил без исключений.
      Когда я в первый раз увидела его, то сразу поняла, что это очень несчастный человек. Я поделилась своим мнением с двумя однокурсниками, которые сочли, что я не в себе. А я была уверена, что права. Только у очень несчастных людей бывают такие глаза. Только очень несчастные люди прилагают столько усилий, чтобы казаться холодными и бесчувственными. Это не слишком-то хорошо с их стороны, я знаю, но с этим ничего не поделаешь. Остается только смириться с их поведением…
      На уроках профессор Снейп обращался со мной также грубо, как и с другими. Вообще зелья – и вправду сложный предмет. Интересный, но какой-то уж слишком точный. И научиться по-настоящему могут очень немногие. Лично я даже и не пыталась. Все мои друзья считали, что я странная, да и учителя тоже. В том числе, наверняка, и профессор Снейп. У меня и оценки были какими-то дикими на их взгляд – то «Отвратительно», то «Выше ожидаемого». С зельями у меня не получалось совсем ничего, но профессор Снейп был почему-то гораздо требовательнее к той же Джинни Уизли, чем ко мне. Джинни по его предмету имела не слишком низкие, но и не очень высокие оценки. Мне казалось, что это раздражает его куда больше, чем моя полная неспособность. Как будто он заранее ждал от нее большего. Часто я замечала в его взгляде разочарование ею. Даже не просто разочарование – мне казалось, что он сравнивает ее с кем-то и очень недоволен тем, что сравнение явно не в пользу Джинни. Сама же Джинни вряд ли была способна это понять. Думала ли она об этом? Не знаю. На первых трех курсах я не была ее близким другом и она, конечно же, не делилась своими мыслями со мной.
      А профессора Снейпа я втайне жалела. Я уже сказала, что мне был знаком его холод и пустота в глазах. Такая была у моего отца после смерти мамы, но потом она исчезла. (Ведь он же знает, как и я, что она всегда рядом с нами и мы можем с ней поговорить когда захотим.) Только у профессора такая пустота была постоянно. Она никуда не уходила, словно жила в нем всегда. Но так не бывает! Я знала, что она появилась только с какого-то момента в его прошлом. Я чувствовала, что в его жизни тоже случилось какое-то горе и он тоже потерял кого-то. Не знаю почему, но мне смертельно хотелось выяснить все. Обычно я не проявляю излишнего любопытства, но здесь точно нарглы мне внушили мысль, что я должна разузнать хоть что-то.
      То событие произошло на моем первом курсе. Я тогда не была еще знакома с Гарри, Роном и Гермионой, а Джинни, как она позже мне рассказывала, была в тот год одержима Тем-Кого-Нельзя-Называть. Она не замечала вокруг ничего и, конечно, меня тоже. Так случилось, что как раз на Хэлоуинн я умудрилась получить отработку. Кажется я добавила неправильный ингредиент в свое зелье – наверное засмотрелась на мозгошмыгов, кишащих вокруг моих однокурсников. Но так или иначе, вышло совсем не то, что требовал профессор, а когда я попыталась исправиться, один из мальчиков, сидевших рядом подтолкнул меня под руку и я случайно опрокинула его котел. Он начал кричать, я вытащила палочку, чтобы вернуть все назад, он пытался меня остановить… В общем мы вдвоем устроили в кабинете форменный разгром. Профессор быстро привел все в порядок и назначил нам обоим наказание. Когда мы возвращались обратно в нашу Башню, этот мальчик громко возмущался, что «из-за этой ненормальной теперь весь праздничный вечер будет испорчен!» На это я возразила ему, что мы все равно успеем к праздничному банкету. Мой товарищ по несчастью в ответ произнес что-то очень грубое и удалился со своими приятелями.
      Отработка была неинтересной. Профессор задал нам работу – вымыть часть посуды и нарезать кое-какие ингредиенты. Но когда мы принялись за работу, а он сел к своему столу с пером и стопкой пергаментов, дверь вдруг открылась и за ней показалась фигура пятикурсника, кажется, слизеринского старосты. Он сказал, что профессора хочет видеть директор Дамблдор и что Филч сообщил о каком-то происшествии с Поттером и его друзьями. Когда тот мальчик произнес слово «происшествие», профессор на какое-то мгновение изменился в лице. Ни пятикурсник, ни мой напарник не видели этого, только я заметила, как появилось и тут же исчезло выражение необъяснимой тревоги. Однако через секунду он обернулся к нам и также бесстрастно, как всегда, приказал закончить всю работу к его возвращению.
      Стоило ему исчезнуть за дверью, как мой напарник Гордон быстро вытащил палочку, выполнил свою часть работы и тоже испарился. Я осталась в кабинете одна. Мне было обидно, что Гордон сжульничал, но я понимала, что ему просто очень хотелось попасть на праздник и не сердилась на него. Свою работу я делала медленно. Мешали мозгошмыги, летавшие по кабинету туда-сюда. И вдруг в полумраке я увидела полоску света. Оглядевшись, я сразу сообразила, что свет идет из чуть приоткрытой двери крошечной комнатки, которая во время уроков всегда была заперта.
      То, что я сделала, было нехорошо, но мной словно что-то завладело – я не могла ничего поделать с собой. Подошла и осторожно открыла дверь пошире. Там было совсем темно, я даже не знала, что делать. Тогда я распахнула дверцу настежь, чтобы свет из кабинета проник в комнатку. Она была совсем маленькой. К моему удивлению, там не оказалось вообще ничего интересного, кроме задрапированного черной тканью стола, на котором горела одна-единственная свеча. Белая. Просто ослепительно белого цвета, я никогда раньше таких не видела, ее, наверное, специально так заколдовали. Не успела я подумать, что это может значить, как у меня возникло ощущение, будто сейчас кто-то войдет и мне лучше вернуться. Тогда я быстро захлопнула дверь, отскочила обратно в кабинет и вернулась к своей работе. Правда, она все равно не клеилась. Но мое предчувствие меня не подвело – на пороге возник хозяин кабинета с перекошенным от гнева лицом, так что я даже испугалась, что он все видел, но потом поняла, что гнев профессора вызван скорее всего чем-то другим, не имеющим ко мне отношения. Несколько секунд профессор Снейп молча стоял посреди кабинета и смотрел сквозь меня, точно я в одно мгновение стала призраком, потом резко приказал немедленно убираться отсюда. Я попыталась напомнить, что еще не закончила свою часть отработки, но тут он окончательно вышел из себя. Право же, ему не следовало так злиться… Он сказал, чтобы я сейчас же ушла или он сам вышвырнет меня за дверь. Видя, что он в дурном настроении я сочла за лучшее подчиниться.
      Когда я пришла в Большой Зал, праздник был уже в разгаре – играла музыка, плясали огоньки от свечей, вставленных в тыквы, столы были полны всяких лакомств – в общем, все было очень мило. Я села за наш стол. Ребята шутили, смеялись, болтали, даже Гордон, похоже, уже на меня не сердился. Во всяком случае смотрел он на меня также как всегда. За столом учителей тоже было явно весело – директор Дамблдор как раз в этот момент пил за что-то с нашим деканом, профессором Флитвиком. Рядом беседовали профессор Макгонагалл и профессор Спраут. Профессора Снейпа не было, но никто не удивлялся его отсутствию. Должно быть, все уже привыкли к этому. Я смотрела на ярко освещенный, нарядный зал, на веселившихся ребят и учителей и вспоминала ту маленькую комнатку со столом и свечой. При мысли, что бедный профессор сидит там сейчас один, пока вся школа веселится и развлекается здесь, у меня от жалости наворачивались слезы. Почему я была уверена, что все именно так, не смог бы объяснить никто, даже я сама. Но я откуда-то ЗНАЛА, что в тот самый момент, когда я сижу вот здесь, за столом Рэйвенкло, этот человек стоит на коленях в полной темноте, возле стола, на котором горит белая свеча. До сих пор не совсем понятно, что это было. Думаю, профессор Трелони назвала бы это «видением» или «внутренним оком», но я знала. Просто знала, хотя у меня нет дара ясновидящей.
      В последующие годы я долго думала о комнатке и свече и о смысле своего видения. Сблизившись с Джинни, я узнала от нее историю с дневником Реддла и про то, что первый случай тогда произошел как раз на Хэллоуин. Конечно, услышав такое, и пухлый заглот понял бы, что между всеми этими совпадениями есть связь. Только я не стала никому говорить о своих догадках – мне все равно бы не поверили. После нашего путешествия в Отдел Тайн, где мы дрались с Пожирателями Смерти, Гарри, Рон, Гермиона, Джинни и Невилл стали моими друзьями. Но, похоже, они все равно считали меня немного чокнутой, в особенности Рон. К тому же я видела, как Гарри переживает из-за гибели своего крестного Сириуса Блэка и мне было хорошо известно, что они с профессором Снейпом…не понимали друг-друга. Мне было очень жаль Гарри, я пыталась его немного утешить тогда, в день прощального пира, на моем четвертом курсе. Я даже рассказала ему про свойства Арки, ведь он же тоже слышал голоса умерших людей в Министерстве. Я говорила ему, что он обязательно встретится со своим крестным, как я с моей мамой. Ведь они всегда с нами, их нужно только увидеть. Возможно, Гарри мне не очень-то поверил, но зато я сильно сблизилась с ним и его друзьями. Я нарисовала их портреты на потолке моей спальни, чтобы даже на каникулах мы были вместе. Я каждый день разговаривала с ними, ложась спать и думала о том, как мы встретимся снова. О профессоре Снейпе и его секретах я почти забыла – впервые в жизни у меня были друзья.
      Встретившись с Гарри, Роном, Гермионой, Джинни и Невиллом снова, я узнала, что Гарри в газетах не зря называли Избранным. Я всегда знала, что он особенный и уж если кто и способен справиться с Тем-Кого-Нельзя-Называть, так именно он. В то же время я сознавала, как ему тяжело. А еще я утешала Гермиону, которая так сильно страдала из-за ссор с Роном, что стала похожа на Плаксу Миртл. Да и Джинни часто делилась со мной своими чувствами. Ее сильно удивляло, что новый учитель зельеварения так восторгается Гарри, она по-прежнему беспокоилась из-за какой-то авантюры с учебником, ей было интересно, чему все-таки учит Гарри Дамблдор и почему тот в последнее время стал таким странным – будто его что-то мучает…
      А потом выяснилось все сразу. Когда Гермиона сообщила нам с Невиллом по заколдованным монетам, что требуется наша помощь, мы пришли сразу. Выяснилось, что Гарри с профессором Дамблдором отправились в секретное путешествие, а мы должны следить за Драко Малфоем и профессором Снейпом, которые, как был уверен Гарри, задумали что-то плохое. Я не стала отказываться, но почему-то снова вспомнила про стол и свечу, как мне тогда показалось, совершенно некстати. После думать об этом уже было некогда – наш декан ворвался в кабинет профессора Снейпа, возле которого дежурили мы с Гермионой. Потом профессор Снейп выбежал один, рассказал об обмороке профессора Флитвика и бросился по направлению к Астрономической Башне. Гермиона тогда не обратила внимания на его лицо, в отличие от меня. Он выглядел, как будто принял какое-то тяжелое решение. Теперь-то мы все знаем, какое, но тогда нас волновало только то, что в Хогвартс проникли Пожиратели Смерти. В Больничном Крыле, куда мы после боя доставили профессора Флитвика, Гарри сообщил нам о смерти директора Дамблдора. Это было ужасно, все были просто раздавлены, особенно учителя. Один из них оказался предателем и убийцей. Все же что-то внутри мешало мне поверить до конца. Гарри видел все собственными глазами, он описал все, что произошло на Башне, а я видела перед собой только Большой Зал, украшенный в честь Хэллоуина, темную каморку, стол, покрытый черной тканью и белую свечу…
      На похоронах директора я также плакала и говорила те же слова, что остальные. Я слышала, как Гарри клялся отомстить убийце, как его проклинали все учителя и ученики, как работники Министерства обещали его непременно найти и наказать. Однако какая-то крошечная часть меня упрямо твердила: здесь что-то не так. А я гнала от себя ее голос.
      Все каникулы я напряженно ждала, что же будет теперь. О смене власти мы с отцом догадались сразу, а вскоре в газетах появилось и сообщение о назначении Снейпа директором Хогвартса. Мой отец, конечно, сказал, что он будет бороться – печатать в «Придире» обо всем, что происходит и что должны знать люди. Я же тоже решила, что буду бороться, вместе с Гарри, Роном, Гермионой, Джинни и Невиллом. И все остальные ученики будут бороться. Поэтому я должна была вернуться в Хогвартс.
      Лишь первого сентября неожиданно обнаружилось, что бороться нам предстоит без Гарри, Рона и Гермионы. Некоторые ребята думали, что они скрылись, но мы с Джинни и Невиллом не сомневались, что они тоже борются. Как сказала Джинни, они воюют сейчас за нас всех и мы обязаны сделать все, чтобы им помочь. Учителя поддерживали нас. Все, кроме Кэрроу, конечно. Эти двое и Снейп были нашими общими врагами, против которых объединилась вся школа, за исключением, может быть, студентов Слизерина.
      Идея украсть из кабинета директора меч Гриффиндора принадлежала Джинни. Мы с Невиллом сразу согласились, хотя знали, что без пароля не сможем ничего сделать. Пароль был главной трудностью. Профессор Дамблдор чаще всего в качестве пароля для своего кабинета выбирал названия своих любимых сладостей, но я сомневалась, что Снейп любит сладости. Несколько ночей Джинни с Невиллом безуспешно пытались угадать замысел Пожирателя Смерти. Они перебрали все, что по их мнению, могло быть связано с Темными искусствами, со смертью, войной, страхом, злом, а также Слизерином и чистокровными волшебниками. Все оказалось безрезультатно. Невилл был в отчаянии, а мы с Джинни чувствовали, что ответ где-то близко, просто мы никак не можем его поймать. В конце-концов, мы просто решили спрятаться где-нибудь поблизости от кабинета и надеяться, что нам удастся подслушать кого-то из тех, кто приходит к директору. На третью ночь нам повезло. К нашему изумлению, паролем оказалось слово «лилия». Джинни заявила, что это наверняка специально, чтобы было труднее догадаться. Впрочем, у нас было слишком мало времени, и мы поспешили схватить меч и потащили его по лестнице. Тут-то нас профессор Снейп и поймал. Он отобрал у Джинни меч и сказал что-то обидное. Она закричала на него, начала обзывать разными грубыми словами, как его ненавидит и она и все мы, она желала ему страшных вещей, обещала, что он поплатится за все, что она надеется станцевать на его могиле и всякое другое. Он молча выслушал ее и ничего не сказал. Невилл попытался успокоить Джинни, отвел ее в их гостиную. Все в школе боялись, что с нами в наказание сделают что-нибудь ужасное. А нас почему-то просто сослали к Хагриду. В Запретном Лесу мы были в безопасности больше, чем в Хогвартсе. Кэрроу не могли нам ничего сделать. Учителя долго обсуждали странно мягкое наказание. Вскоре произошло еще несколько загадочных случаев, которые никто никак не мог объяснить. Мы с Джинни были уверены, что за всем стоит один и тот же человек. Вот только кто?
      На Рождество меня похитили Пожиратели Смерти и я провела четыре месяца в том жутком подвале вместе с мистером Олливандером, Дином Томасом, Крюкохватом и другими пленниками, пока Гарри не освободил нас. Оказавшись в доме у брата Рона я сразу послала Невиллу сообщение по монете. Теперь, без меня и Джинни ему приходилось тяжело. Мы очень хотели ему помочь, но не могли. Пока Гарри, Рон и Гермиона обсуждали свои таинственные планы, мы с Дином и Джинни от нечего делать беседовали о Хогвартсе. Мы все скучали по нему, хоть он и был во власти наших врагов. Внезапное исчезновение трех наших друзей из коттеджа нас ошеломило. А вечером того же дня мы получили сообщение от Невилла, что они в Хогвартсе. Прибыв туда вместе с Фредом, Джорджем, Биллом, Флер а также мистером и миссис Уизли, мы нашли там весь Орден Феникса и Отряд Дамблдора в полном составе.
      Ну, потом я проводила Гарри в нашу гостиную и показала ему статую Ровены Рэйвенкло. Кстати, я действительно в первый раз применила Оглушающее заклятие на Алекто Кэрроу. Только вышло слишком уж громко. Мы с Гарри едва успели спрятаться под его чудесную мантию прежде, чем появились Амикус Кэрроу и профессор Макгонагалл. Амикус очень невежливо обошелся с профессором Макгонагалл, конечно, Гарри за нее заступился. Но увидев меня бедная профессор чуть не упала в обморок. Все же они с Гарри решили, что нужно организовать оборону и эвакуировать учеников и мы поспешили вниз… И там столкнулись с профессором Снейпом. Его дуэль с профессором Макгонагалл была чем-то потрясающим. Я никогда не видела, чтобы кто-то так сражался. На меня чуть не упал огонь, наколдованный кем-то из них. Гарри уже хотел вмешаться, хотя вряд ли бы он мог чем-то помочь, но не успел. Провожая взглядом летящую фигуру на фоне ночного неба, я вдруг ясно поняла, что никогда больше не увижу этого человека. И снова, в который уже раз в моей голове возник тот самый стол с белой свечой. Я предчувствовала разгадку, которую очень скоро узнали все.
      Разоблачения, которые сделал Гарри поражали многих. Я поняла, что к чему, еще когда он только начал говорить о профессоре Снейпе. Ведь именно это не давало мне покоя все эти годы. Все оказалось очень просто, совсем просто. Конечно, любовь. И стол со свечой вместо праздничного банкета на Хэллоуин, и все те происшествия, и «лилия» — все это была любовь. Просто любовь. Такая, какой она только и может быть. Что же тут удивительного?
      После банкета в честь победы, когда Гарри всем рассказал об этом подробно, он подошел ко мне и сказал, что теперь он знает: те, кого мы любили действительно даже после смерти остаются с нами. И внезапно спросил: как я думаю, встретились ли они там? Я сразу поняла, что речь идет о его маме и профессоре Снейпе. Разумеется, они увиделись. В этом не было ни малейших сомнений. Точно, как в тот первый раз. Я это просто ЗНАЛА.
      Гарри немного помедлил, но я видела, что ему хочется спросить еще о чем-то. Заглянув ему в глаза я поняла, о чем.
      — Ты хочешь узнать, простила она его или нет? — спросила я своего друга. Гарри кивнул. Он ждал ответа, затаив дыхание, это было очень важно для него.
      Мой ответ пришел сам собой, словно его подсказал кто-то свыше. Единственно правильный и возможный ответ:
      —Да, простила! Потому что простили ее...


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Понедельник, 17.10.2011, 06:08 | Сообщение # 20
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 19. Андромеда Тонкс.
      Да, от этой войны почти всем досталось немало потерь. Потерь поистине ужасных и непоправимых. Многие говорят, что мне их выпало больше, чем кому бы то ни было. Но я вовсе не считаю себя несчастней других. Кроме того, у меня есть цель. Я должна жить, даже если мне хочется умереть. Я должна жить, как бы мне не было больно. Я должна отдать себя всю заботе о ребенке, которого оставили мне те, кого я любила. Лишь один человек может в этом отношении служить для меня примером. Именно история Северуса Снейпа научила меня этому.
      Я знала Снейпа, в основном, через призму восприятия его врага – Сириуса, моего кузена. Мы с ним всегда были очень близки. Возможно потому, что оба стояли в оппозиции ко всей остальной семье, оба были изгоями, отверженными, «паршивыми овцами». Оба мы достаточно рано решительно отказались жить по законам и правилам нашего рода. Мы не могли принять взгляды и убеждения родителей, не могли согласиться с их отношением к маглам и маглорожденным. Естественно, от нас отреклись и возненавидели навсегда. Наше одиночество связало нас с Сириусом прочными узами. Только друг в друге мы могли найти и родную кровь и родственную душу. Даже разница в шесть лет не была особой помехой нашей дружбе. Я уже окончила Хогвартс, когда Сириус только поступил туда. Он оказался единственным из всех Блэков, оказавшимся на факультете Гриффиндор. Когда он был на втором курсе, мы с Тедом поженились, а еще через год родилась моя дочь Нимфадора. Сириус был единственным из семьи, кто тогда поздравил меня и порадовался вместе со мною.
      Конечно, часто встречаться мы не могли, особенно во время учебного года, но на каникулах он нередко приезжал к нам, играл с маленькой Дорой, рассказывал мне о своей жизни. Очень много Сириус говорил о своих трех друзьях – особенно о Джеймсе Потере. Этот мальчик, как я поняла, стал Сириусу намного ближе родного брата, так что я заочно полюбила его. Разумеется, я не могла и вообразить, что один из друзей Сириуса станет мужем Доры. Тогда я только радовалась, что он обрел на Гриффиндоре истинную дружбу. Слышала я от него и имя Лили Эванс – самой красивой и умной девчонки во всей школе. И самой большой недотроги. Которая, к прискорбию Сириуса, неразборчива настолько, что не гнушается дружить даже со слизеринцем.
      Надо сказать, что Сириус просто ненавидел учеников этого факультета. Почти все они были одержимы теми же чистокровными замашками, что и наша семья, почти все являлись сторонниками или детьми сторонников Темного Лорда и свободно использовали Черную магию. Сириус считал, что они все убийцы по сути, это у них в крови. У всех, кроме меня одной. В своих рассказах он не раз упоминал имя их с Джеймсом главного школьного врага Северуса Снейпа. Но до поры для меня это было только имя…
      Однажды я уговорилась с Сириусом навестить его, вместе с Нимфадорой, которой тогда едва исполнилось два года. Дело было в апреле, в конце второго семестра четвертого курса. Встретиться мы решили в один из выходных в Хогсмиде. Тед как раз был на дежурстве в больнице Святого Мунго, где работал целителем, а друзья Сириуса – Поттер, Петтигрю и Люпин остались в замке. Поттер нарвался на очередную отработку. Один, что было редкостью. У Петтигрю обнаружились какие-то дела, а Люпин «не хотел стеснять», как со смехом заявил мой кузен.
      Наслаждаясь прогулкой и сердечной беседой, мы шли по главной улице. Я несла на руках дочь, которая все время тянулась к своему дяде, забавлявшему ее разными смешными штучками. Когда мы поравнялись с маленькой лавкой, где торговали старинными книгами, он вдруг остановился и улыбка мгновенно исчезла с его лица. Он вцепился в волшебную палочку и злобно процедил сквозь зубы:
      - Что он тут делает? - Я оглянулась и увидела, что Сириус смотрит внутрь магазина. Я подошла ближе. Через распахнутую настежь дверь была заметна часть прилавка и ряд полок с книгами. Между этими полками, шагах в десяти от нас, стояли, облокотившись на них, двое студентов Хогвартса, примерно ровесники Сириуса. Они громко обсуждали что-то. Девушку с гриффиндорским шарфом я узнала сразу. Густая масса темно-рыжих волос, рассыпанных по плечам, дерзко закинутая головка, значок старосты, блестевший на мантии – конечно это была легендарная Лили Эванс. Она действительно была красавицей, но совсем другого типа, чем, например, мои сестры – Нарцисса и Беллатрикс. Она казалась живым солнцем, словно излучая сияние, падавшее на каждого, кто находился рядом с ней. Ее собеседником был невысокий худощавый паренек с некрасивым желтовато-бледным лицом. Длинные черные волосы свисали неопрятными сальными прядями и почти закрывали глаза. Вокруг тощей шеи был обмотан шарф серебристо-зеленого цвета. В руках он держал толстенную книгу в кожаном переплете. Меня такие фолианты всегда приводили в ужас, а этот парень сжимал его, как какое-то бесценное сокровище. Книга, судя по всему, и служила причиной горячего спора между двумя любителями чтения. Тут я услышала позади себя голос Сириуса:
      – Этот слизеринский ублюдок! Я думал, что он еще в больничном крыле – вчера его не было за ужином! Если бы я знал, то позвал бы Джеймса, как следует проучить этого слизняка.
      – А кто это? – спросила я, хотя догадывалась уже и сама.
      – Нюниус! – ответил мой кузен. – То есть его вообще-то зовут Северус Снейп. Злобный, грубый, скользкий тип. Такая же змея, как все слизеринцы, только, ко всему прочему, еще оборванец, неряха и вдобавок полукровка. Помешан на Темной магии – никто в школе не может с ним в этом сравниться. По Защите и Зельям всегда первый в классе. Говорят, оба предмета знает лучше профессоров. Водится с Малсибером, Эйвери и Макнейром. И кстати, – Сириус криво усмехнулся – дружен с Люциусом Малфоем. Тварь. – заключил он.
      – Но почему ты его так ненавидишь? – удивилась я.
      – Знала бы ты, что творят его дружки, Ади, – отозвался Сириус. И сам он мне просто отвратителен. Да еще из-за него Эванс не смотрит на Джеймса. А ведь Джеймс за ней с третьего курса бегает. Наверняка это Снейп ее настроил против него.
      – Ну, в данный момент, – мудро рассудила я, – он тебе ничего не делает. Просто спокойно разговаривает с девушкой.
      – С девушкой моего друга!
      – Но ты же сам говорил, что она пока не его девушка. И потом, – я положила руку на плечо кузена, – ты же не собираешься устраивать разборки в магазине?
      В этот момент Лили взяла из рук своего друга книгу и направилась с нею к прилавку. Рыжая копна волос взметнулась за ней. Снейп, оставшийся стоять на месте проводил ее взглядом, который я, как женщина, не могла не понять. Взглядом, полным нежности и страсти, восторга и страха, отчаяния и благоговения. Мальчик был уверен, что никто не видит этого, но я за одну секунду угадала его чувства. Сириус же явно ничего не заметил. Мне пришлось схватить его за рукав и оттащить от дверей магазина. Он неохотно побрел вслед за мной, но уже не улыбался и не развлекал Дору.
      – Почему ты так предубежден против слизеринцев? – спросила я. – Ведь это ничем не лучше, чем предрассудки нашей семьи!
      – Ты что, Ади! – удивился Сириус. – Маглорожденные – прекрасные люди. Взять хотя бы ту же Эванс или твоего Теда. Они в сто раз лучше моей матери. А слизеринцы… – Сириус даже покраснел от возбуждения, – они все подлые, лживые, бездушные твари, а этот особенно.
      – Разве они не могут измениться? – ответила я.
      – Ади, меня поражает твоя наивность – засмеялся Сириус. – Ты думаешь, что гнилое дерево может цвести? Представить, что тот же Снейп может проявлять мужество? Верность? Любовь? Да он и слов-то таких не знает! Подобные ему просто не способны ни на что хорошее! Они от природы могут думать только о своей выгоде. Бескорыстное самопожертвование – это для них смешно…
      Сириус еще долго втолковывал мне эту очевидную по его мнению истину. И сейчас мне жаль, что он так и не узнал, насколько в тот вечер был неправ…
      Закончив Хогвартс, Сириус вместе со своими друзьями вступил в Орден Феникса. С Джеймсом Поттером и Лили Эванс я до этого виделась всего несколько раз, но должна была признаться, что более чудесной пары мне еще встречать не приходилось. Оба веселые, красивые, жизнерадостные, отчаянно смелые – они казались воплощением счастья и юной любви. Оба были активными членами Ордена с самого первого дня. Когда они поженились, Сириус, бывший шафером на их свадьбе, писал мне, что это был счастливейший день за всю историю магии. Встречи наши стали редкими – Сириус был занят борьбой с Темным Лордом, а я – семьей. Но из его писем я многое узнавала о его жизни и жизни его друзей. Я была искренне рада за них всех.
      Что же касается Северуса Снейпа, то это имя стало мелькать среди имен сторонников тирана. Это окончательно убедило меня в правоте Сириуса. Я ненавидела Пожирателей Смерти, как и всех, кто поддерживал этого монстра. Тед продолжал работать в больнице Святого Мунго и от него-то я и узнала, что Северуса Снейпа все, кто хоть как-то связан с зельеварением, знают, как одного из самых лучших профессионалов в этой области. Тед и сам, как целитель, неплохо разбирался в зельях, но вынужден был смириться с очевидным. Мастерство опытнейших зельедельцев Британии постоянно пасовало перед талантом молодого человека. Несколько раз, сталкиваясь с жертвами или результатами его умений, Тед с горечью говорил, что лорд Волдеморт умеет подбирать себе кадры. Тед всегда был очень рационален. И все же он, как и я, не мог поверить в предательство моего кузена, после смерти Джеймса и Лили.
      Для меня это тоже было шоком. Зная привязанность Сириуса к лучшему другу, даже предположить такое казалось абсурдным. Но в конце-концов мы тоже попали под общее заблуждение. Против Сириуса говорило все и его отправили в Азкабан, где он просидел двенадцать лет. Снейпа Дамблдор объявил своим шпионом и взял в Хогвартс преподавать зельеварение. Несмотря на очень юный возраст нового профессора, было ясно, что он первоклассный специалист. Потом, лет пять спустя, на Хэллоуин, я встретила его еще один раз – в Косом переулке в «Дырявом Котле» в компании мужа Нарциссы. Они пили ром. Я знала, что Люциус отвертелся от наказания, изобразив святую невинность, поэтому меня не удивил его высокомерный вид. А вот Снейп…Нет, внешне он выглядел совершенно бесстрастным, спокойным, самоуверенным. Хорошо, что оба плохо знали меня и были не совсем трезвы, иначе бы непременно заметили, что я наблюдаю за ними. Тот самый взгляд, который когда-то сиял любовью… Было поистине страшно видеть в нем холодное отчаяние…
      Через два года моя дочь закончила Хогвартс и поступила в школу авроров. Я была против, но знала, что отговаривать Нимфадору бесполезно. Ее решение было непоколебимо. Причиной моего неодобрения был Сириус. Мысль, что моя дочь по роду своей работы должна будет узнать о преступлении человека, который играл с ней в детстве, причиняла мне боль. Но это произошло иначе, чем я могла подумать...
      Побег Сириуса привел меня в недоумение. Я боялась, что Доре придется столкнуться с ним в бою. Однако еще большей неожиданностью стала весть о том, что он был невиновен и его подставили. Я долго не могла прийти в себя от радости, особенно, когда он и Дора оказались вместе в новом составе Ордена Феникса, вновь созванного после воскрешения Темного Лорда. Вместе с ними в Ордене оказался и Северус Снейп. Нимфадора разделяла антипатию Сириуса к этому человеку. Она много рассказывала мне о постоянных стычках между ними. Частой причиной этих стычек был Гарри Поттер – ведь Сириус был его крестным, а Снейп – учителем. О взаимной ненависти профессора и сына Джеймса знал весь Орден. Строго говоря, Снейпа там только терпели, повинуясь решению Дамблдора. Сириус не доверял ему и Дора была солидарна с ним в этом. Нас с Тедом, признаться, тоже удивляла доверие директора Хогвартса к человеку с таким прошлым. Уже тогда Дора отличала Римуса Люпина. По ее словам, он как мог старался поддерживать мир между этими двумя, но в обоих были слишком сильна школьная вражда. Так думал Римус, так думала Дора, и также думал Гарри.
      Нелепая смерть моего кузена стала трагедией для мальчика, но Римуса и Дору она сблизила. Моя дочь рассказала мне о болезни ее избранника сразу, как только поняла свои чувства к нему. Естественно, меня это не привело в восторг, как и довольно большая разница в возрасте между Люпином и Дорой. Теду это тоже не нравилось, хоть он и не подавал виду. Но я прекрасно помнила, как сама поставила мою любовь к Теду выше воли всей моей семьи. Моя дочь была взрослой женщиной и она знала, на что идет. Было бы нечестно отговаривать ее или противодействовать ей. Я не сомневалась в силе ее характера: если она полюбила этого человека, то во что бы то ни стало добьется его любви. Так и случилось. Правда, решающим толчком снова стала смерть. На этот раз смерть Дамблдора.
      Никому из нас не пришло в голову сомневаться в рассказе Гарри. Все только дивились, как убийца смог провести такого мага, как Дамблдор. Дора сказала, что всегда думала, будто директор знает об этом человеке нечто, неизвестное остальным. Как оказалось, это было и в самом деле так. А пока нашей общей надеждой оставался Гарри Поттер. Поэтому, когда Дора сообщила нам с Тедом о хитроумном плане, придуманном Флетчером и предложила наш дом в качестве временного убежища для мальчика, мы немедленно согласились. Не хочу вспоминать, как мы переживали и за мою дочь и за ее мужа. Оба они должны были участвовать в этой опасной операции. Когда к нам в сад свалился мотоцикл с двумя седоками, мы чуть не сошли с ума. Тед быстро исцелил обоих и мы успели отправить их в дом Уизли, где Гарри часто бывал. Неприятный эпизод, когда Гарри хотел напасть на меня, быстро изгладился из моей памяти под влиянием его тревоги за остальных участников операции. К тому же я понимала мальчика – мы с Беллатрикс и впрямь довольно похожи внешностью, а ведь именно моя сестра была виновницей гибели Сириуса.
      К нашему с Тедом великому счастью, Римус и Дора возвратились невредимыми. Дочь рассказала о том, как ее едва не убила Беллатрикс, а Римус возмущался жестокостью Снейпа, покалечившего одного из сыновей Уизли. Мой зять жалел, что не убил этого человека и я соглашалась с ним. Но вскоре нам стало не до того. Власть была захвачена Тем-Кого-Нельзя-Называть. Тед был вынужден уйти, чтобы не подвергать опасности нас всех, и в первую очередь Нимфадору, которая ждала ребенка. С Римусом у них вроде что-то пошло не так – он попросил меня позаботиться о ней и исчез на время. Потом вернулся. Как он сам признался, Гарри помог ему понять свою ошибку. Дочь говорила, что мальчику нужно поставить памятник за то, что он вправил ее мужу мозги. Но тот исчез вместе с двумя своими лучшими друзьями. Все знали, что он сражается за нас и для нас. Римус не уставал повторять это в каждом выпуске радиопередачи, в которой он теперь участвовал. А я старалась поддержать его и Дору, для которой известие о смерти Теда стало столь же сильным потрясением, как и для меня. Больше всего участия к нам проявляла семья Уизли. Эти чудесные люди готовы были помочь чем только могли. А между тем им было гораздо хуже, чем мне. Их сын пропадал где-то вместе с Гарри, а дочь находилась в Хогвартсе под властью мерзавца, облеченного всей полнотой власти и безнаказанности. Правда, попытка украсть какой-то древний артефакт из кабинета узурпатора и убийцы, стоила ей лишь нескольких недель под присмотром Хагрида. Но это не остановило отважную девушку. Она по-прежнему оставалась душой сопротивления режиму Снейпа и Кэрроу. Пока Гарри с ее братом и подругой едва не были пойманы в Малфой-Мэноре. После того как им чудом удалось сбежать, все Уизли вынуждены были спрятаться под Фиделиусом. А эти трое остались у старшего сына Уизли и его жены. Билл сообщил Римусу адрес, зная, что тот непременно захочет навестить Гарри. А вскоре родился мой внук. Радость для меня была смешана со слезами. Я была безмерно счастлива решению дочери и зятя назвать мальчика в честь моего несчастного мужа, которого я горячо любила. Крестным отцом Римус хотел сделать Гарри Поттера. Против этого выбора нельзя было возразить. Но вопрос был в том, что же этот мальчик собирается делать теперь.
      Ответ я узнала очень скоро. Спустя всего день или два состоялась последняя битва. Я не хотела отпускать Дору в Хогвартс, взывала к ее материнским чувствам. Но она сказала, что просто не сможет вот так сидеть сложа руки. Она должна быть рядом с мужем. Ее желание сбылось. Они погибли вместе, оставив Тедди на мое попечение. О тайне, раскрытой Гарри Поттером перед всеми во время той битвы, я услышала позже. Когда мальчик со своими друзьями рассказал эту историю и привел наглядные доказательства, я вдруг позабыла на миг о своем горе. Мне вспомнилась та весенняя прогулка с Сириусом, вспомнилось его мнение о школьном недруге и об учениках факультета Слизерин. Вспомнились мальчик и девочка в книжной лавке и случайно перехваченный взгляд любви…Только в этот момент я полностью осознала все, что сделал для нас Северус Снейп.
      Он исполнил волю Дамблдора, убив обреченного, чтобы сохранить душу сына Нарциссы и жизни других людей. Он, как мог, защищал детей от приспешников Темного Лорда. Он спас младшую дочь Уизли и еще многих детей. Он помогал и защищал Гарри ради его матери Лили Эванс – женщины, которую он всегда любил. Он спас и моего зятя тогда, во время операции по перевозке Гарри, и, возможно, только благодаря ему родился Тедди. Он отдал жизнь во имя нашей победы и своей любви.
      И как бы это не было невероятно, но не утешения Гарри, не поддержка друзей, а именно история этого человека дала мне силу жить дальше. Снейп, выпускник Слизерина, показал нам именно то, чего от него не ждал мой категоричный и самонадеянный кузен. Мужество. Верность. Любовь.


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Понедельник, 17.10.2011, 06:09 | Сообщение # 21
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 20. Филиус Флитвик.
      Работать вместе со своими бывшими учениками всегда довольно сложно, во всяком случае для меня. Очень трудно воспринимать, как коллегу того, кого знал еще студентом. А уж если с ним связаны не слишком приятные воспоминания…
      Я восхищался Лили Эванс, в чем, впрочем, был не одинок. Мне кажется трудно найти кого-то, кто не сказал бы о ней то же самое. Есть люди, которых нельзя не любить и эта девочка была одной из них. В ней сочеталось все: красота, ум, нежная и добрая душа, смелость, жизнерадостность. Словом, Лили была совершенством.Самые рьяные недоброжелатели – впрочем таковых у нее было совсем немного - при всем желании, не могли отыскать в ней ни одного недостатка. Училась Лили просто блестяще, а по моему предмету успевала едва ли не лучше всех – у нее были великолепные способности. Не проходило урока без того, чтобы я не приводил ее в пример остальным, настолько правильно и красиво у нее получалось каждое заклятие. Может быть по отношению к кому-то другому это вызвало бы зависть, но завидовать Лили было невозможно. Нет, второй такой волшебницы я, пожалуй, не встречал никогда...
      Ее дружба с Северусом Снейпом удивляла меня. Конечно, у Лили было множество друзей и на Гриффиндоре и на других факультетах, на моем в том числе. Однако дружба слизеринца и гриффиндорки – явление настолько редкое, что сразу привлекает внимание.Есть пословица, что противоположности сходятся, и все-таки я искренне не понимал, что общего у Лили с этим мальчиком и каким образом такие разные люди сумели найти общий язык.
      Северусу Снейпу нельзя было отказать в уме и способностях, но он никогда не был человеком приятным в общении. Даже на собственном факультете он держался обособленно, ни с кем не сходился близко. С моей точки зрения подобная нелюдимость объяснялась острым ощущением собственной неполноценности. И впрямь, его природные данные оставляли желать много лучшего. Некрасивый, неловкий, болезненный, с мрачным характером, одетый бедно и неопрятно, он вряд ли мог надеяться завязать с кем-то приятельские отношения и, понимая это, нарочно сторонился людей.
      Исключение составляла одна Лили. С ней он становился совершенно другим, настолько другим, что даже меня удивляло это преображение. Казалось, что даже Веселящие Чары не могут заставить его улыбнуться, но ей было достаточно лишь ласково поглядеть на него. Впрочем, Лили действовала так на всех, с кем общалась. Она была живым солнцем, ее лучи согревали все живое. Как-то я узнал от нее, что она и Северус были знакомы еще до школы – оба выросли в каком-то магловском городке, где и встретились, когда им было лет десять. Разумеется, для Лили эта дружба должна была быть ничем иным, как просто приятным напоминанием о детстве. А вот для Северуса все явно было намного серьезнее. Я не раз замечал, что хоть он и делает вид, что они всего лишь друзья, на самом деле его отношение к ней гораздо больше напоминает влюбленность. Как любой более или менее опытный преподаватель, я повидал на своем веку огромное число школьных влюбленностей. Через это проходил, наверное, каждый волшебник и волшебница в определенном возрасте. Я всегда старался относиться снисходительно к школьной любви, руководствуясь правилом, что если это мимолетное увлечение, оно и без всякого вмешательства сойдет на нет. А если настоящая любовь – то ей все равно ничто не страшно. Школьная влюбленность Северуса Снейпа, как выяснилось, была настоящей любовью…
      Да, чувства Северуса к Лили не были для меня секретом, хотя сама она вряд ли догадывалась о них. Из деликатности никогда не пытался ей намекнуть, считая, что это сугубо их личное дело. С Северусом же разговаривать о чем-то таком было и вовсе бессмысленно. Он терпеть не мог, когда к нему лезли в душу. Слишком независимый характер проявлялся буквально во всем.
      Вот например, по моему предмету он учился в целом очень хорошо. Зная много того, чего не знали другие, Снейп выполнял все обычные задания без интереса. Все заклинания, которые я преподавал студентам, он осваивал довольно легко. Зато его сильно интересовала сама техника их создания и он не раз задавал мне вопросы по этому поводу. Подобная самоуверенность слегка раздражала меня. Изобретение заклинаний – сложный процесс, требующий значительных усилий. За него на протяжении многих лет брались лишь самые сильные маги, вроде Дамблдора и ему подобных. Я знал достаточно горе-экспериментаторов, чтобы относиться скептически к подобным порывам. Не мог же я знать тогда, что этот мальчик и в самом деле гений…
      Когда Лили и Северус учились на пятом курсе, в моду в Хогвартсе неожиданно вошли несколько невесть откуда взявшихся заклинаний. Большинство из них использовалось для разных, не всегда безобидных, забав и розыгрышей. Я был уверен, что никогда и нигде, ни в одном учебном пособии не встречал ничего похожего на эти заклятия, так что они явно должны были быть творением какого-то доморощенного мастера. И, надо сказать, творения эти отличались оригинальностью и своеобразным юмором.
      Больше всего усердствовали в их применении Поттер и Блэк – известные на всю школу баламуты. Этих двух молодых людей боготворил весь Хогвартс. Они были, как два неразлучных брата. Прекрасные ученики, зачинщики всякого веселья, оба просто излучали энергию и оптимизм. Я умилялся, наблюдая за их проделками. Об их вражде с Северусом Снейпом я был наслышан, но не придавал ей большого значения. Ведь Северус, в отличие от многих других учеников Слизерина, никогда не жаловался, не ябедничал и не подлизывался ни к кому из профессоров. Кстати, именно это служило причиной неприязни к нему Горация Слагхорна, слишком уж падкого на любую самую дешевую лесть.
      Так вот, те странные самодельные заклинания Джеймс и Сириус использовали так часто, что кое-кто начал приписывать их авторство им самим. Джеймс отрицал это, но несколько вяло, особенно в присутствии Лили. Я не одобрял такого поведения: понятно, что Лили очень нравилась ему, но она была не той девушкой, которую можно было впечатлить приписыванием себе чужих достижений. Нет, впрямую Джеймс этого не делал, тем не менее было видно, что ему до смерти хочется, чтобы Лили именно так и думала. Может быть это наконец заставит ее обратить на него внимание. Когда впоследствии Гарри и Гораций рассказали мне об учебнике Принца-Полукровки, я не мог не узнать во всех этих находках и идеях тонкую силу интеллекта и дерзновенную гордость Северуса. И сейчас мне, как и всем остальным, остается либо сожалеть о слишком позднем прозрении, либо бессильно злиться на Альбуса за то, что он столь много важного скрывал от своих коллег...
      Подробностей ссоры Лили и Северуса я, конечно, не знал. На пятом курсе Снейп уже входил в компанию слизеринских студентов, сделавшихся потом сторонниками Того-Кого-Нельзя называть. Я лишь видел, что больше они не работали в паре на моих уроках и совершенно перестали разговаривать. Вернувшись после каникул по окончании пятого курса, юноша выглядел так, как обычно выглядят лишь самые усердные ученики моего факультета после тяжелого изнурительного учебного года. На него было так страшно смотреть, что я было попытался выразить беспокойство, надеясь узнать, что у него случилось, но натолкнулся на твердую стену...
      Северус и так слишком много читал, а теперь и вовсе с первого дня не поднимал головы от книг. К стыду своему должен сознаться, что и меня и Минерву и даже Горация куда больше чем физическое состояние Снейпа, занимало то, что Лили в этот год стала благосклоннее к Джеймсу. Мы все желали счастья этой красивой паре, нам казалось, что на всем свете не найти лучше подходящих друг дружке юных волшебников. Эти два сердца были предназначены одно для другого свыше.
      Мой предмет и Северус и Лили и должны были сдавать на Ж.А.Б.А. Джеймс же счел, что сможет лучше показать себя в трансфигурации и Защите от Темных Искусств. Я не переживал за знания своих студентов – все они знали предмет на уровне достаточном, чтобы не ударить лицом в грязь перед экзаменационной комиссией. За полгода до окончания Хогвартса, Лили сообщила мне об их с Джеймсом желании вступить в Орден Феникса. Об этой организации, основанной Дамблдором, мечтали тогда все гриффиндорцы, начиная с третьего курса. Даже на моем факультете кое-кто стремился туда попасть. Впрочем, это было ничуть не странно, ведь наш директор был одним из самых активных противников Того-Кого-Нельзя-Называть. Поэтому большая часть студентов, даже таких непосед, как Поттер и Блэк, вынуждена была к шестому курсу взяться за ум и как следует приналечь на учебу.
      Северус же занимался с каким-то остервенением, работая чуть не двадцать четыре часа в сутки. В конце-концов он довел себя до того, что на трансфигурации с ним случился обморок от переутомления. Минерва рассказала мне об этом тем же вечером. Вместе мы снова попробовали уговорить юношу прекратить это безобразие. Он пообещал, но, как мы скоро узнали, продолжал по-прежнему. Мне тогда подумалось, что так забивают свою голову, чтобы заглушить то, чем полно сердце…Оказалось, что я сам того не ведая, попал в точку.
      Экзамен и он и Лили сдали на «Превосходно». Но в случае Лили комиссия удовлетворилась отличным выполнением всех предложенных девушке заданий, а после все экзаменаторы рассыпались в комплиментах такой талантливой и очаровательной студентке. А вот к Снейпу члены комиссии, напротив отнеслись чрезвычайно строго. И когда юноша после продемонстрированного безупречного знания теории, сделал на практической части намного больше того, что от него требовали и продемонстрировал владение даже теми заклинаниями, которые не входят в программу, глава комиссии только покосилась на его серебристо-зеленый шарф, поджала губы и сказала совершенно ровным тоном: «Вы свободны, молодой человек». Несмотря на это, Северус все же оказался в числе лучших учеников выпуска.
      Вскоре после окончания школы Джеймс и Лили поженились, а через год на свет появился маленький Гарри. Оба к тому времени активно помогали Дамблдору в борьбе с Тем-Кого-Нельзя-Называть. Гораций Слагхорн уволился из школы. Возможно, это объяснялось страхом перед его бывшими учениками, принявшими сторону Темного Лорда. Во всяком случае, он с трудом согласился по просьбе Дамблдора остаться до тех пор, пока тот не подыщет подходящего кандидата на его место. Как раз незадолго до этого он взял на пост преподавателя прорицаний Сивиллу Трелони, хотя все знали его скептическое отношение к этому действительно весьма малозначительному предмету. К странностям Сивиллы все быстро привыкли и уже не обращали на них внимания. Но Зелья – предмет важный для многих магических профессий и поэтому все понимали трудности, ожидающие здесь Дамблдора.
      Примерно через год после назначения Сивиллы, директор однажды получил с совой странное послание. Он был сильно удивлен и, сказав Минерве, что ему необходимо отлучиться по делам, связанным с деятельностью Ордена, исчез. Вернулся он в большом волнении. А на следующий же день известил Поттеров, что им грозит опасность.
      К несчастью, меры, принятые Дамблдором не смогли уберечь молодую чету. Лили и Джеймс погибли, Тот-Кого-Нельзя-Называть скрылся, в волшебное сообщество на тринадцать лет вернулся мир, а Гарри стал Мальчиком-Который-Выжил. Северус Снейп, бывший Пожиратель Смерти и шпион Дамблдора, занял должность преподавателя зельеварения.
      Как я уже говорил, и мне и Минерве было нелегко начать воспринимать бывшего студента в качестве коллеги. К тому же нам совсем не нравилась его манера преподавания. Мы не раз пытались подсказать ему, как и что делать, поделиться опытом, но в ответ получили отповедь, суть которой состояла в том, что он больше не студент и не нуждается в том. чтобы его поучали. В свойственной ему саркастической манере, Северус попросил нас воздержаться от ненужных советов. С тех пор коллеги недолюбливали его, а ученики просто ненавидели, хотя его это не заботило. Еще больше восстановило нас против него необъяснимое доверие Дамблдора. Причем это было не просто доверие. Чувствовалось, что между директором и деканом Слизерина есть тайна, неизвестная никому другому.
      Когда в Хогвартс поступил Гарри Поттер, это был знаменательный день. Увидев мальчика, я не смог удержаться от падения. Он был точной копией Джеймса, за исключением глаз, таких же, как у Лили. Гарри был просто прелестным ребенком. Та ноша, которую взвалила на него судьба, ничуть его не ожесточила. Он оставался жизнерадостным и непоседливым, как все дети. Не заладились у него отношения лишь с Северусом Снейпом. Все связывали это со школьной враждой Джеймса и Северуса. Позднее, после возвращения Того-Кого-Нельзя-Называть и возобновления деятельности Ордена, эта вражда продолжалась с Сириусом Блэком, до трагической, огорчившей всех нас гибели последнего.
      Смерть Сириуса, как сказал Дамблдор, должна была побудить нас всех объединиться перед лицом испытаний. Мы знали, что Темный Лорд снова набирает силу и нам придется бороться с ним. Многие члены Ордена Феникса возлагали надежды на тайные планы Дамблдора. Ему верили безоговорочно, ведь он был могущественнейшим магом, единственным, кого боялся Темный Лорд. Поэтому таким шоком для всех стало вторжение Пожирателей Смерти в Хогвартс. Минерва послала меня за Северусом, на которого мы очень рассчитывали в бою. Счет для нас шел на секунды, в любую минуту кто-то мог погибнуть, поэтому я ворвался в кабинет Северуса и сбиваясь, попытался объяснить ему, что произошло…
      После этого я очнулся уже в Больничном крыле, где надо мной хлопотала Поппи вместе с мисс Грейнджер и мисс Лавгуд. Там я и узнал о том, как провел нас всех проклятый Пожиратель Смерти. Дамблдор пал жертвой своего стремления видеть лучшее в людях. Теперь мы должны были сражаться одни...
      Смена власти и назначение Снейпа на должность директора не заставили себя ждать. Перед учебным годом Минерва провела общее собрание учителей. Она напомнила нам всем о долге, о том, что как бы ни была велика наша ненависть к убийце Дамблдора, мы обязаны защищать учеников. Все были готовы к произволу Снейпа и Кэрроу, но сплочение учеников трех факультетов против этих тварей, вселяло оптимизм. С первого же дня дети сопротивлялись им, не боясь наказаний, которые теперь были по-настоящему жестокими. Я гордился тем, что среди активных деятелей сопротивления немало учеников моего факультета. В первую очередь, конечно же, мисс Лавгуд.
      Попытка кражи меча Гриффиндора из кабинета Снейпа была отважным поступком. Но мы боялись, что трое смельчаков могут жестоко поплатиться за свою храбрость. И с каким облегчением все вздохнули, поняв, что дело ограничится только изгнанием к Хагриду. Хотя уже тогда мне следовало задуматься о причинах такого странного решения...
      К Рождеству обстановка накалилась до предела. Происшествие с Амикусом, которому никто так и не сумел найти объяснения, только подогрело страсти. В конце-концов Северус вынужден был обратиться ко мне. Он сказал, что говорить с Минервой и ее гриффиндорцами бесполезно, но я-то по крайней мере могу убедить своих учеников не сопротивляться и вести себя благоразумно. Каюсь, в ответ я тогда заявил, что счастлив, что мои ученики считают ниже своего достоинства подчиняться предателям и трусам. А напоследок выразил надежду когда-нибудь увидеть, как всех троих подвергнут Поцелую Дементора.
      Помню как я разозлился, когда в ответ услышал пожелание скорейшего исполнения моей мечты. Я подумал, что Снейп издевается надо мной. Сейчас я вижу, что то была отнюдь не издевка, а крик души обреченного человека. А стоит мне подумать о мисс Лавгуд, о мистере Корнере, который лишь стараниями Северуса остался в живых, обо всех студентах, которых он прикрывал, оставаясь для нас врагом – я не знаю, куда деваться от стыда...
      В день, когда в Хогвартс вернулся Гарри, я впустил в гостиную нашего факультета Алекто Кэрроу. Не зная, для чего это нужно, я тем не менее, решил быть наготове. Когда староста факультета сообщил мне о том, что случилось, я поспешил туда. И обнаружил обоих Кэрроу под потолком, связанными заклинанием Минервы. Тут я понял, что ей наверняка понадобится моя помощь. Выбежав из гостиной, я почти сразу наткнулся на Помону, спешившую на звуки, доносившиеся из коридора внизу. Зрелище дуэли между Минервой и Снейпом так живо напомнило мне смерть Дамблдора, что я выкрикнул ту фразу, о которой до сих пор не перестаю жалеть - "Больше вы в Хогвартсе никого не убьете!" Я знал, что у Снейпа великолепные навыки дуэлянта и все же бросился в бой. Когда Снейп, спасаясь от нас, выпрыгнул в окно, мы с Минервой провожали взглядом его полет. Такое я видел впервые в жизни. Совестно вспомнить, что мы тогда называли его трусом!
      Вопрос Гарри о диадеме Ровены Рэйвенкло привел меня в недоумение. Только потом выяснилось, зачем это понадобилось мальчику. Как ему удалось заставить Серую Леди открыть ему все, я и сейчас не могу понять.
      Сражение было жестоким, замок грозил превратиться в руины, особенно, когда в бой вступили великаны. Мы храбро дрались, как изволил заметить наш враг, давая нам передышку. И мы были готовы сражаться до последнего, даже думая, что потеряли Гарри. Но как только Мальчик-Который-Выжил появился снова, обстановка изменилась в нашу пользу. Гарри сражался вместе с нами, пока не очутился лицом к лицу с Тем-Кого-Нельзя-Называть. Вот тут мы и узнали тайну того, кто так долго оставался для нас врагом.
      После битвы Гарри еще раз объяснил все с начала до конца. О том, каким мужеством обладал Северус и как он умел любить. Я не снимаю с себя своей доли вины. А, в общем, всех нас можно пожалеть. Столько лет рядом с нами билось такое сердце, какое редко доведется встретить. А мы оценили его только тогда, когда оно перестало биться.


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Понедельник, 24.10.2011, 12:01 | Сообщение # 22
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 21. Аберфорт Дамблдор.
      Я всегда терпеть не мог бесконечные разглагольствования моего брата о силе любви. Все, кого Альбус смог подчинить своему влиянию очень скоро начинали повторять его высказывания на эту тему. Но та история, которую нам всем поведал Поттер, меня удивила. Точнее, как раз от моего брата следовало ожидать чего-то подобного – очередная тонкая интрига искусного манипулятора, а вот что Снейп может оказаться одним из подтверждений его теории я бы ни за что не поверил… Он еще со школьного возраста мне казался мерзким типом. И с годами ничуть не изменился. Я его терпеть не мог.
      Начиная с третьего курса, он ко мне частенько захаживал в компании своих дружков со Слизерина, которые были уже тогда на стороне Того-Кого-Нельзя-Называть. Пока они еще в Хогвартсе учились, к ним часто присоединялись настоящие Пожиратели Смерти. Малфой, Лестрейнджи, Селвин – все сплошняком чистокровные снобы. Я их прекрасно знал, всех до единого. А они на меня обращали не больше внимания, чем на мебель. Но, правда, не глупы были – когда принимались что-то обсуждать, то использовали заклинания от подслушивания. И ведь ничего дурного в глазах других те ученики не делали – большая часть сторонников Темного Лорда была их родственниками. А встречаться в выходные в Хогсмиде с родственниками не запрещалось. То что они разные дурные разговоры вели, так это еще как докажешь! В общем, не подкопаться. Конечно, то, что можно я всегда сообщал Альбусу – что про самого Темного Лорда, что про его сторонников. И приглядывал, за кем мог…
      Снейпа из всей этой компании я выделил сразу же. Долго недоумевал, какого Мерлина он с ними вообще делает. Он между ними смотрелся, как козел в стаде фестралов. Мало что внешность – без слез не взглянешь: тощий, бледный, грязные лохмы, длинный нос, одет чуть не в лохмотья, так еще и полукровка. Но они его явно держали за своего и даже смотрели с долей зависти. Видать, понимали, что парень поумнее их всех. Я это сразу же заметил, потому что он, в отличие от остальных, почти не пил и не любил чесать языком. Это два верных признака умного человека.
      Однажды он против обыкновения заявился в мой бар с рыжей девчонкой. До этого я ее ни разу не видал. Только увидел по цвету шарфа и эмблемы на мантии, что гриффиндорка. Странно это было, ведь гриффиндорцы со слизеринцами искони враждовали. Рядом-то друг-друга выносить не могли, не то, что дружить. Случались, конечно, исключения, но так редко, что я и забыл об этом напрочь. А та девчушка мне запомнилась, хоть и невольно. Красивая, веселая, живая вся. Мой бар ей не больно-то понравился. Она его критически оглядела, наморщила носик, но со мной поздоровалась весьма любезно. Я не большой охотник трепаться со студентами, но она располагала к себе. Снейп во время нашей беседы вертелся, точно на иголках. А уж как этот парень смотрел на свою подружку, так это только слепой мог не понять, что к чему. Слепым я не был, но и чужие личные дела меня никак не касались. У Альбуса тоже других забот хватало. Потому, видать, никто на отношения этих детей внимания не обращал.
      Собственно, в тот раз рыжая девчонка мне даже понравилась. А что она быстро ушла и приятеля своего утащила, я не обиделся. Такой, как она не место рядом со всякой швалью. Снейп ко мне потом не раз еще приходил или один или со своими слизеринскими приятелями, а ее я больше не видел до нашей встречи в Ордене Феникса, когда Альбусу взбрело на ум сделать фото всех своих соратников. Тогда она уже звалась Лили Поттер. Мужа ее я тоже как-то видал еще школьником. Неплохой был парень, только ветер в голове, как и у его закадычного друга Блэка. Оба заводные ребята, смелые до идиотизма. Тормоза у них отсутствовали совершенно, думать эти герои не умели. Вечно рвались вперед, не глядя, не думая ни о чем. Лишь бы вперед. Хотя и славные, надо отдать им должное. Я их видел в тот день в последний раз, но, конечно, не знал об этом. Просто был доволен, что эта девочка, Лили, выбрала себе подходящего мужа.
      Меня-то никогда серьезно не пугала ее дружба со Снейпом, тем более, что она на пятом курсе закончилась. А если бы и не закончилась – зачем бы ей сдалось подобное убожество и тем более будущий Пожиратель Смерти. Разумеется, в школе Снейп им еще не был, но его взгляды ни для кого не были тайной. Их с Лили дружба – тоже. Поэтому я и вздохнул с облегчением, когда произошел разрыв. Лили мне за одну встречу стала почти близким человеком и я даже привык за нее беспокоиться. Я подозревал, что у Снейпа все куда серьезнее, но считал, что им движет лишь интерес совершенно определенного рода. Будучи реалистом, я не верил в сентенции Альбуса в принципе. По отношению же к Пожирателям Смерти они и вовсе звучали абсурдно. Так что по поводу Снейпа я думал то же самое, что и Темный Лорд: «Он желал ее, вот и все». Никто и не думал ничего другого. После того, как Джеймс и Лили Поттер поженились, все и вовсе позабыли об столь необычной школьной дружбе. За исключением одного человека…
      Я видел, конечно, как он переживает. Напускай на себя невозмутимый вид, не напускай, а по глазам все равно заметно. Только в то время никто из порядочных людей никогда не сочувствовал сторонникам психопата. Их можно было только ненавидеть.
      Естественно, в тот осенний день, когда я застал возле двери комнаты, где Альбус беседовал с кандидаткой на должность преподавательницы прорицаний: чокнутой ведьмой, утверждавшей, будто она в родстве с какой-то знаменитой провидицей, молодого человека, подслушивающего разговор, то тут же узнал его. Снейп – сторонник Того-Кого-Нельзя-Называть, сначала вырывался, а потом начал неуклюже лепетать какие-то оправдания. Я схватил парня за шиворот и втолкнул в комнату. Надо сказать, что Альбус выглядел в тот момент несколько ошеломленным, а его собеседница вообще, похоже, ничего не соображала. Во всяком случае, она заметила нас обоих только через несколько секунд, когда Альбус уже успел подойти к молодому человеку и пытался спросить, что он тут забыл. У меня руки чесались хорошенько проучить Снейпа, чтоб неповадно было шпионить. Альбус вмешался, шепнул мне, что парень – сильный и талантливый маг и станет сопротивляться, на шум сбегутся постояльцы и все узнают о его разговоре с Сивиллой Трелони. Я послушал его и просто вышвырнул Снейпа вон. Когда тот уходил, то выглядел столь же взволнованным и возбужденным, как мой брат. Не нужно было быть гением, чтобы понять, что произошло нечто важное для всех троих – моего брата, того юнца и сумасшедшей пророчицы. Ей, кстати, Альбус сообщил, что берет ее на работу и торжественно препроводил в Хогвартс. Вернувшись к себе в трактир, я решил даже не ломать голову над тем, зачем ему понадобилась эта Трелони и почему он отпустил Снейпа. Планы и пути моего брата неисповедимы. За несколько денй до этого он уговаивал меня поверить, что цель у него одна – избавить магический мир от лорда Волдеморта. Я не сомневался, что он говорил правду. Мне хотелось, чтобы Альбус все-таки получил в руки оружие, позволяющее ему уничтожить врага, но я знал моего брата и поэтому заранее не завидовал тем людям, которые будут вовлечены в его грандиозные планы.
      Некоторое время все продолжалось по-прежнему: Орден и Министерство сражались с Пожирателями Смерти, неся тяжелые потери. Альбус ужасно переживал из-за гибели своих последователей. Ко мне он заходил очень редко, а я по-прежнему продолжал сообщать ему все, что могло помочь о собирающихся у меня людях. Снейпа я больше не видел – скорее всего он по слизеринскому обыкновению не желал лезть на рожон. О том, что Альбус поддерживает связь с ним я и не догадывался.
      Потом произошло событие, взволновавшее весь магический мир – гибель Джеймса и Лили Поттеров. Тот-Кого-Нельзя-Называть исчез, хотя Альбус не уставал повторять, что рано или поздно он вернется. И это был один из немногих случаев, когда я склонен был ему верить. Министерство старательно выявляло Пожирателей Смерти, но, как всегда большей части богатых и чистокровных мерзавцев удалось отвертеться от наказания. У кого оказались деньги, у кого влиятельные покровители в высших кругах. А за Снейпа поручился мой брат, назвав его своим шпионом. После этого, конечно, все вопросы к нему отпали сами собой. Я не удивлялся, лишь гадал, на чем мой премудрый братец мог «взять» этого юношу? Все вокруг твердили, что это Снейп вкрался в доверие к моему брату, изобразив искреннее раскаяние и что Альбусу не следовало бы быть столь легковерным. Я полагал, что они правы. «Верить в лучшее в людях» — это была главная слабость моего брата, а Снейпу никогда нельзя было отказать ни в уме, ни в хитрости. Тем не менее, Альбус отметал все подозрения на его счет и даже взял его на работу в Хогвартс, благо, что предмет новоиспеченный преподаватель знал отлично, несмотря на молодость и неопытность.
      Десять с лишним лет все было тихо-мирно, так что почти все волшебники успокоились окончательно. Один мой брат по-прежнему оставался настороже, ожидая, что лорд Волдеморт все равно найдет способ вернуть себе силу. Как всегда, он оказался прав. Неудивительно, что когда это и впрямь произошло, ему не хотели верить. Слабым и трусливым людям всегда легче спрятаться, закрыть глаза и заткнуть уши, чем признать очевидное. Целый год на Альбуса лились потоки грязи. А вместе с ним на Мальчика-Который Выжил – Гарри Поттера, сына Джеймса и Лили, главную надежду Альбуса.
      Надо сказать, пацан унаследовал решительный характер родителей – организовал нелегальный кружок по изучению Защиты от Темных Искусств прямо под носом у министерского инспектора. Я в первый раз увидел его, когда он привел в «Кабанью голову» свою компанию. Довольно глупый поступок с его стороны – их просто не могли не подслушать. Однако Альбуса это почему-то обрадовало, хотя ему скоро пришлось покинуть школу и своего подопечного на произвол судьбы. Он ничуть не сомневался, что его отсутствие будет недолгим и говорил мне, что больше всех рассчитывает на Северуса Снейпа, который в тот год тоже стал членом Ордена, несмотря на то, что и против этого решения Альбуса все возражали. Я в ответ ему тогда только фыркнул, никак не мог понять, почему мой брат продолжает доверять своему шпиону, ведь в его преданности уверен Темный Лорд. А уж он-то никак не походит на олуха, которого легко обмануть. Альбус сразу же начал мне вещать о слабостях Темного Лорда, который не понимает некоторых вещей. Я понимал, что он подразумевает пресловутую «силу любви» и отмахивался от его речей. Они мне казались пустой болтовней и к тому же я не понимал, какое это может иметь отношение к Снейпу. Не вспоминать же было о дружбе двадцатилетней давности?
      В свой последний год Альбус частенько ко мне заходил. Объясил мне назначение зеркала, которое я купил у жулика Флетчера, просил если что произойдет, приглядеть за Гарри Поттером. Надо сказать, так осторожно и хитро, полунамеками он все это говорил, что даже я не догадался о возможности его скорой смерти. Поврежденную руку я видел, но я ж не целитель! Откуда мне было знать про смертельное проклятие?
      То, что Альбус был убит своим же подчиненным вызвало у меня нечто вроде злорадства. Мой брат считал себя самым умным: все ему повторяли, что дурак он, раз доверяет этому человеку, но наш гений никого не слушал. Вот и поплатился. На похоронах я был: видел, что все члены Ордена Феникса убиты горем. Ученики и коллеги моего брата дружно рыдали, проклиная убийцу, многие клялись отомстить. Да куда им до такого хитрого негодяя!
      Захвативший власть Темный Лорд вознаградил своего верного ставленника должностью директора. Надо было быть идиотом, чтобы ожидать чего-то другого. Я счел за лучшее смириться с неизбежным. В моем трактире собирались Пожиратели Смерти рангом пониже: пили, играли, торговали из-под полы зельями и Темными магическими предметами. В Хогвартсе же Кэрроу во главе со Снейпом устроили настоящий террор. Об этом мне рассказывали ребята, прятавшиеся в Выручай-Комнате. Я снабжал их продовольствием, а они сообщали мне последние новости. Они развернули целую партизанскую войну против нового режима. Причем будь это одни Кэрроу, с ними было бы легко справиться – эти двое были злы, но тупы, как пробки. А вот изощренный ум, хитрость и обширнейшие познания Снейпа преодолеть не представлялось возможным.
      Не раз я слышал от учеников о странных случаях, когда кто-нибудь из них буквально чудом спасался из безвыходного положения. Некоторые студенты приписывали это удаче, а кое-кто уверял, что у них есть некий таинственный благодетель и строили предположения, кто это мог бы быть. Ни на секунду никто даже не подумал о новом директоре Хогвартса. Во всех загадочных эпизодах он прямо или косвенно принимал участие, но разве бы кто подумал о нем иначе, как о враге.
      Сам Снейп за год появился в моем трактире только однажды. Пытался выяснить через меня судьбу Поттера – видно был в курсе, что Альбус незадолго до смерти разговаривал со мной. Предлагал мне сотрудничество с новой властью на весьма выгодных условиях. Говорил, что понимает мою неприязнь к нему и советует не подвергать себя из-за нее неприятным последствиям, тем более, что всем известно о наших с Альбусом, мягко говоря, прохладных отношениях. Да как еще уверенно и спокойно он держался, словно прекрасно понимал, что теперь ему не двадцать лет и я уже не посмею вышвырнуть его прочь. Но за этой уверенностью и невозмутимостью проскальзывало что-то еще. Я прямо видел это что-то… Не холодный деловой вид, который мне демонстрировался, не то циничное хладнокровие, с каким он говорил о вероломно убитом им человеке. Было что-то еще, от чего становилось страшно и больно. Какое-то невероятное страдание, усталость от жизни...
      Я сказал ему, что никогда не стану сотрудничать с такой тварью, как он и ему подобные. И даже если они победили, то все равно не перестанут от этого быть отвратительными всем более или менее приличным людям. Убийство моего брата только показало всем его подлинную сущность подлеца и предателя. Альбус, кстати, даже после смерти кумир для многих, а вот он был презренным трусом и таковым останется даже когда сдохнет. Интересно, сколько же раз за тот год ему приходилось выслушивать подобное. Чтобы не обращать на это внимание, надо быть либо законченной сволочью, либо по-настоящему сильным человеком.
      К комендантскому часу и Воющим Чарам над всей деревней Хогсмид я привык давно. Потому и не ожидал, что сюда заявится Поттер собственной персоной, да еще с друзьями. Пожирателей Смерти удалось обмануть, выдав Патронус-Оленя за козла. Но когда рыжий дружок Поттера (Уизли, кажется) стал нести чушь про какую-то Лань, я даже рассердился. Задуматься о том, откуда они эту лань выкопали у меня не было времени. Я рассказал им свою историю. Не знаю, что на меня нашло – может подействовала убежденность мальчишки и его готовность бороться до конца. Предупредить их об опасности было моим долгом. Ариана открыла проход Лонгботтому, который предупредил, что вызвал кое-кого еще. И не успел я опомниться, как мой бар оказался полон детьми и взрослыми, желающими сражаться. Ну тут ясно стало, что драки не избежать. На самом деле я ничуть не колебался в выборе своей стороны. В душе я не смирился и не желал смиряться. Если столько людей, хотели драться за Поттера и моего брата, значит, его идеи и впрямь чего-то стоили.
      К тому времени, как я оказался в замке, основную массу детишек уже эвакуировали через «Кабанью голову», а директор, как мне сообщили, успел сбежать. «Жалкий трус» — все были единодушны в мнении. Тот-Кого-Нельзя-Называть предъявил ультиматум о выдаче Поттера и вот-вот должна была разразиться битва.
      Я был среди тех, кто сражался на территории. Время от времени я замечал среди врагов, то тут, то там, фигуру Снейпа. По ходу битвы у меня не раз складывалось впечатление, будто этот человек сражается вполсилы. Он без видимых усилий отражал все, что посылали в него противники, но сам атаковал в ответ значительно более слабыми заклинаниями чем мог бы при его-то опыте и уровне владения Темной магией. Потом и вообще исчез с поля боя, а возглавляемый им отряд был переброшен на другой фланг, прямо туда, где было полно наших сил.
      Час или два спустя битва была остановлена. Поттер куда-то подевался, а большая часть бойцов рыдала в Большом Зале над убитыми или помогала ухаживать за ранеными. При вести об исчезновении, а потом и смерти Поттера я уже серьезно думал, что битва проиграна, но к нам неожиданно подоспело подкрепление. А затем откуда ни возьмись внезапно вынырнул живой и невредимый Поттер. Теперь все зависело от мальчишки и Темного Лорда. Что у них там были за разговоры, я сначала не вполне понял. Как перешли на смерть моего брата – я заинтересовался. Тут Поттер всех и огорошил той историей.
      Нет, вообще попасть по собственной вине под смертельное проклятие, а потом заставить отдуваться кого-то другого, было в духе моего брата. Его желание уйти героем, да еще легко и безболезненно тоже было объяснимо. Даже то, что он взвалил такой груз на плечи преданного ему человека, зная заранее, что тот не откажется и выполнит все до конца, чего бы это не стоило – это хоть и цинично, но тоже не стало для меня большим сюрпризом. Манипулировать чувствами других Альбус умел прекрасно. Поразительным было то, что такая любовь, о которой он говорил, есть на самом деле. Когда Поттер расписал все подробно, показал и доказал, творилось невесть что! Кто-то разохался, разрыдался, кто-то бил себя в грудь и выкрикивал запоздалые извинения, кто-то говорил о похоронах с почестями, о посмертных наградах, о портретах и прочей ерунде. Я же вспоминал давнюю дружбу, которой никто не придавал значения, чувства, в которые никто не верил, вспоминал обвинения и проклятия, высокопарные речи своего брата. И думал о том, что подлинная любовь, вероятно, доступна более всего тем, кто меньше всего о ней говорит, в ком мы даже не можем предположить ее существование…


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Понедельник, 24.10.2011, 12:02 | Сообщение # 23
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 22. Молли Уизли.
      Это просто ужасно! Как же мы могли, как мы только могли! Как мог Дамблдор скрывать от всех такое? Я просто не понимаю – ведь мы были его союзниками, неужели же он думал, что мы не в состоянии сохранить тайны, если от этого зависит жизнь человека? Минерва Макгонагалл говорит, что она это понимает, а вот я не могу. Естественно, многие гораздо больше возмущаются тем, что он доверил троим еще не окончившим школу подросткам какое-то трудное и опасное задание, (о котором, кстати, мне Рон так и не рассказал). А тут взрослый человек сам, добровольно, берет на себя определенные обязательства, прекрасно осознавая степень грозящей ему опасности. Но, когда, состоя в Ордене Феникса, я видела, что Дамблдор сообщил нам всем правду о Сириусе, это было для меня совершенно естественно. У нас у всех была общая цель и общий враг, мы должны были доверять друг другу. Я и мысли не могла допустить, что можно позволить кому-то из нас оставаться предателем в глазах всех остальных. Ведь я готова была собственными руками прикончить этого человека, как сделала это с Беллатрикс Лестрейндж.
      Я не очень-то хорошо его знала, тем более, что в прошлое приход к власти Того-Кого-Нельзя-Называть, ни я ни он не были еще в Ордене Феникса. Зато я была довольно близко знакома с четой Поттеров. Помню, познакомившись с ними я очень удивилась – такие молодые, только недавно поженились и уже члены Ордена и участвуют в боевых операциях. Джеймс и Лили были самой красивой парой, какую я видела. Они так были влюблены друг в друга. Ни разу до этого я не встречала такой сказочной, «идеальной» любви – прямо, как в песнях моей любимой певицы Селестины Уорлок.
      Джеймс и его лучший друг Сириус Блэк, очень дружили с моими старшими братьями Гидеоном и Фабианом, и, конечно, с Артуром, а я сблизилась с Лили. Эта девочка еще не успела освоить сложное искусство быть женой и хозяйкой дома и потому была рада моим советам. Она была такая красивая и милая. Друзья ее мужа смотрели на Лили с искренним восхищением. У меня даже иногда создавалось впечатление, что все трое немного влюблены в нее. А она с каждым из них была всегда ласковой и приветливой. Ее красота и доброе сердце согревали всех, кто ее знал. Смешно было вообразить будто Лили могла бы стать причиной чьих-нибудь страданий, горя, слез, смерти.
      Лили никогда не упоминала о своей школьной дружбе с Северусом Снейпом. Время от времени имя этого слизеринца проскальзывало в разговорах Джеймса или Сириуса с моими братьями, либо с другими членами Ордена. Пару раз я слышала его от старого аврора Муди на общих собраниях Ордена. Северус Снейп был одним из самых молодых сторонников Темного Лорда и тем не менее уже имел репутацию довольно сильного и одаренного мага. Джеймс и Сириус же звали его не иначе, как «сальной слизеринской мразью».
      Разумеется, ненависть к тем, кто поддерживал монстра являлась вполне объяснимой, но я догадывалась, что оба питают еще и чисто личную вражду к этому человеку. Ни разу не встречая его, я успела заочно составить себе о нем довольно нелицеприятное мнение.
      Почти сразу же после рождения сына Лили и Джеймса, Дамблдор сообщил молодым родителям о том, что Тот-Кого-Нельзя-Называть охотится за ними. Никто не интересовался, как директор узнал об этом. Все знали, что у него было много разнообразных агентов и осведомителей, один из них, вероятно, и сообщил эти сведения. Личность осведомителя, разумеется, была всем совершенно безразлична, в том числе и самим Поттерам...
      С тех пор Джеймс и Лили жили уединенно и посещали их только самые близкие друзья. Жить в подобной изоляции трудно для всех, а для таких молодых ребят, как Джеймс и Лили – тем более. Но они знали, что от этого зависит безопасность их ребенка и потому не жаловались. Лили несколько раз писала мне, выражая надежду, что все это скоро закончится. Сириус, Люпин и Петтигрю посещали их регулярно, хотя тогда уже из того же таинственного источника Дамблдора, стало известно о предателе в наших рядах. Я сама не очень-то вникала во все это, считая, что уж Дамблдор-то знает, что делает. Наша вера в него была непоколебима.
      После гибели Джеймса и Лили я долго отходила от шока. Мне казалось невероятным, что те, с кем я говорила по душам, смеялась, обменивалась письмами – мертвы. Еще больше волновала меня судьба маленького Гарри. Нет, мы все доверяли Дамблдору, который решил устроить судьбу мальчика так, чтобы он был в безопасности, но все же было жаль, что ему придется провести десять лет вне магического мира. Потом, когда Дамблдор объяснил всю ситуацию с защитой крови Лили, мы поняли, почему директор так поступил.
      Исчезновение Темного Лорда и возвращение к мирной жизни стало для всех огромной радостью. Дамблдор не переставал уверять всех, что Темный Лорд еще вернется, но это было весьма неопределенно… Вновь я услышала имя Северуса Снейпа, когда тот занял место преподавателя зельеварения в Хогвартсе, заменив ушедшего «на покой» профессора Слагхорна. Никто не возразил против выбора Дамблдора, хотя многим внушали недоверие молодость кандидата и сомнительное прошлое. Ведь хоть он и работал на Дамблдора, но какое-то время все равно оставался на стороне Темного Лорда.
      Долгое время мое заочное «знакомство» с профессором Снейпом ограничивалось написанными мелким, похожим на женский, почерком короткими замечаниями на домашних работах моих сыновей, да несколькими записками, сообщающими об их дурном поведении. От старших своих детей я знала, что из всех преподавателей со Снейпом труднее всего поладить, в особенности студентам гриффиндора, к которым слизеринский декан испытывал особую неприязнь. Поэтому возникший с первого дня конфликт между ним и Гарри не стал ни для кого сюрпризом.
      В дальнейшем Рон не один раз говорил мне, что профессор Снейп явно невзлюбил Гарри куда больше, чем всех остальных студентов. Но я полагала, что он преувеличивает, пока не услышала от Сириуса и Римуса о школьной вражде Снейпа с Джеймсом Поттером. Мне тогда показалась несколько странным, что детская неприязнь с годами не только не забылась, но и перешла на сына уже умершего врага. Когда же Темный Лорд вернулся и Орден был созван снова и нашей семье пришлось перебраться в старый дом родителей Сириуса, я целый год наблюдала за новым витком этой вражды своими глазами.
      В самом членстве профессора Снейпа в Ордене ничего дурного не было – ведь туда же входила, например, Минерва Макгонагалл. Да и все учителя, как предполагалось, безоговорочно преданы Дамблдору. Хотя многие из нас по-прежнему не доверяли профессору Снейпу, все старались в его присутствии вести себя корректно. Только импульсивный и раздражительный Сириус не мог спокойно выносить его присутствие. Я понимала, что его огорчает необходимость сидеть взаперти в ненавистном ему здании, однако это был не повод, чтобы затевать словесные перепалки и реагировать на провокации. Впрочем, Сириус и к Гарри относился весьма безответственным образом, пытаясь найти в мальчике следы своего покойного лучшего друга. О безопасности же самого Гарри, как и о его благополучии крестный отец мальчика едва ли задумывался, будучи озабочен поиском способов развеять скуку.
      Без его стычек со Снейпом не проходило и дня. Римус и Артур, как могли пытались разрядить обстановку, но им это плохо удавалось. Впрочем, как умный и проницательный человек, профессор Снейп несомненно чувствовал негативное отношение к себе. Со всеми он держался холодно и отстраненно, никогда не говорил больше того, что требовалось для дела и никогда не ел с нами за одним столом. Видя, что его едва выносят, он платил тем же.
      Один раз у Сириуса и профессора дело едва не дошло до дуэли – под Рождество, когда Гарри был на пятом курсе и Дамблдор, обеспокоенный видениями Гарри, поручил Снейпу обучить его окклюменции. Сириусу, как и самому Гарри, идея не нравилась, но никто в Ордене, за исключением разве что самого Дамблдора не владел этим искусством настолько непревзойденно.
      Смерть Сириуса очень сильно повлияла на Гарри. Я очень жалела бедного мальчика. Хотя Сириус и был легкомысленным и безответственным опекуном, тем не менее он искренне любил Гарри и к тому для мальчика он оставался единственной связью с Джеймсом и Лили. Так близко как Сириус, его родителей не знал никто. Да, это для Гарри была огромная потеря. Счастье, что Рон и Гермиона были рядом с ним в тот тяжелый период…
      Обстановка, тем временем, внушала все больше опасения. Каждый день – смерти, исчезновения, разрушения, аресты… Казалось, мои страхи снова воплощаются в жизнь. Я превратилась в комок нервов – все время беспокоилась за детей… Если бы не Артур, не знаю, как бы я все это выдержала… Дошло до того, что я боялась отпускать в Хогвартс Рона и Джинни. Лишь присутствие в школе Дамблдора давало ощущение относительной безопасности. Директор был нашим лидером, его опасался даже Тот-Кого-Нельзя-Называть, с ним было ничто не страшно…
      Учебный год шел более или менее спокойно. Гарри, как всегда, приезжал в «Нору» на каникулы. Старшие дети поддерживали меня изо всех сил, но все же не могли полностью сгладить мое горе от ссоры с Перси. Его неожиданный визит в компании Скримджера поразил и обрадовал меня. Тем больнее было разочарование, когда выяснилось, что министр просто воспользовался моим сыном для того, чтобы выведать у Гарри причины странных отлучек Дамблдора. Провожая детей обратно в школу, я не могла удержаться от слез. Я была уверена – должно случиться нечто плохое…
      Так и произошло. Сначала Рон, чудом спасенный Гарри от яда, предназначавшегося не ему, а спустя еще три месяца – вторжение в Хогвартс Пожирателей Смерти. Естественно, весь Орден и авроры бросились в школу на защиту учеников. То, что случилось с Биллом… этот кошмар…и ужасное немыслимое известие о гибели Дамблдора.
      Услышав имя убийцы, все пришли в ужас. Казалось невероятным, что этот человек мог так долго обманывать самого Дамблдора и всех нас. А уж то, что, как сказал Гарри, именно Снейп натравил Того-Кого-Нельзя-Называть на Джеймса и Лили, стало еще одним подтверждением его предательства.
      Римус и Тонкс никак не могли поверить, что Дамблдор мог поддаться на уверения Снейпа, что тот жалеет о смерти своего врага. Мне это тоже представлялось каким-то безумием… Убийца позорно сбежал из Хогвартса, едва не убив Гермиону и Луну Лавгуд, а также профессора Флитвика. Гарри пытался его остановить, но разве мог шестнадцатилетний мальчик тягаться с могущественным Темным магом?
      На похоронах директора Гарри был в жутком состоянии. Он обещал непременно найти и покарать убийцу. И не он один. - «Он заплатит!» – эта фраза звучала в адрес Снейпа со всех сторон. Я всей душой была солидарна с ними. Ведь и он был виновен в том, что случилось с Биллом. Я знала, что как бы тяжело нам не было дальше – все будут продолжать дело покойного директора, помогать Гарри.
      Вторая страшная ночь, когда Орден спасал Гарри из дома его дяди и тети, принесла мне новое потрясение. Джордж… Я едва не сошла с ума, увидев его, хотя безмерно радовалась, что мой сын жив. Услышав от Римуса, чьих рук это было дело, мне захотелось найти Снейпа и разорвать его на куски тем же самым заклинанием, которое покалечило моего сына. Остальные дети судя по всему хотели того же…
      Назначение Северуса Снейпа директором Хогвартса стало одним из первых распоряжений злодейской новой власти. Я бы ни за что не разрешила Джинни вернуться в школу, если бы не декрет об обязательном образовании. Напрасно я умоляла ее не подвергать себя опасности. Вместе с внуком Августы Лонгботтом и дочерью Лавгуда – редактора «Придиры», они организовали чуть не партизанское сопротивление Снейпу и Кэрроу. Наказания и репрессии не действовали на мою дочь. Хуже всего напугала меня история с мечом Гриффиндора. Безрассудный поступок мог стоить жизни Джинни и ее друзьям. Со мной случилась истерика, когда Артур сообщил мне об этом.
      Каким же облегчением для нас обоих было узнать о наказании, которое оказалось куда мягче, чем могло бы быть. Артур говорил, что, возможно, сыграло роль происхождение Джинни, но как бы то ни было, ее только отправили к Хагриду в Запретный Лес, вместо того, чтобы, скажем, мучить заклятием Круциатус. Приехав на рождественские каникулы, Джинни рассказала нам с Артуром еще о некотором количестве таких же странных случаев – когда кто-то чудом избегал по-настоящему тяжкого наказания или странным образом спасался, будучи на волосок от гибели, как последствия жестокостей Кэрроу удавалось ликвидировать быстрее, чем рассчитывалось, как у школьной медсестры вдруг откуда-то появлялся редчайший компонент для лечебных зелий, как был выведен на две недели из строя Амикус Кэрроу, как что-то случалось с теми из студентов Слизерина, кто серьезно злоупотреблял положением. Мы не знали, что и думать. В конце-концов пришли к выводу, что необычные происшествия – скорее всего заслуга кого-то из учителей. Как выяснилось, мы были правы...
      Вскоре мы вынуждены были на несколько месяцев переехать к Мюриэль. Затея с упырем уже не могла помочь – нашим врагам стало известно, что Рон вместе с Гарри. Я сходила с ума от переживаний за них обоих. Хорошо еще Джинни была рядом со мной. Она волновалась не меньше моего, хоть и держалась спокойно…
      Битву за Хогвартс, в которой участвовала вся наша семья и друзья, я не забуду до самой смерти. Гибель Фреда свела меня с ума… Я просто обезумела… Мне хотелось отомстить за него, за Билла, за Джорджа, за Римуса и Тонкс, за всех убитых этими тварями. Я мечтала, что уничтожу Снейпа и других мучителей наших детей… А еще я дрожала за остальных своих сыновей, за Джинни и Гарри.
      Ультиматума Темного Лорда я почти не слышала – только видела, как остановилась битва и отступили враги. Дети помогали раненым и плакали со мной… Мне же было почти все равно – я ослепла и оглохла от горя. Я не заметила даже, как к нам присоединились Рон с Гермионой, не видела вернувшегося и вновь покинувшего замок Гарри. Все заволокло болью…
      Я не помню, как сообщили о мнимой гибели Гарри, как враги подошли к самым ступеням замка, с трудом вспоминаю крик Минервы Макгонагалл, меч Гриффиндора в руках Невилла Лонгботтома и возобновление битвы. Но когда Беллатрикс Лестрейндж чуть не убила Джинни, я словно очнулась от сна. Дальше для меня существовала только наша схватка… Я ничуть не жалею о том, что убила эту женщину. Я бы убила ее десять раз, если бы только могла.
      Ошеломленная, я стояла рядом со своими детьми и слушала то, что говорил Гарри лорду Волдеморту. Тайна Снейпа ошеломила меня ничуть не меньше, чем монстра. Но еще хуже сделалось после…Да, я могу понять, почему с таким трудом наш враг поверил в правду о своем ближайшем помощнике. Бессердечные создания вроде него не понимают чувств других людей. Гарри, конечно, потом рассказал все подробно… И вот тут со мной снова случилась истерика. Шпион, узурпатор, хладнокровный убийца рисковал собой, чтобы защитить наших детей, он помогал Гарри, втайне от него самого. Благодаря ему Гарри, Рон и Гермиона получили настоящий меч. Он спас Джинни и ее друзей от сурового наказания. Даже Джорджа он ранил случайно, спасая жизнь Римуса – того, кого он ненавидел со школьной скамьи. Он не обращал внимания на нашу ненависть, на выражения презрения, на препятствия, которые мы сами же создавали ему по неведению, и просто делал то, что должен был сделать. Как страшно! Я не знаю, сколько нужно иметь мужества, чтобы переносить такое целый год… Да какой год – всю жизнь!
      Билл сказал, что ведь по существу, Северус Снейп делал все это не ради нас, а ради матери Гарри, которую он любил. Наверное, он прав, и все равно, многие ли способны так сильно и беззаветно любить? Так горячо, бесконечно и всепоглощающе? Словно... Словно в песнях Селестины Уорлок? Недаром Дамблдор верил в любовь, как в величайшую магию в мире…
      Может быть я не в силах рассуждать здраво, потому что могу помнить лишь о том, как много этот человек сделал для нас, о том, что мы все в долгу перед ним. Все, без исключения. Мой здравомыслящий старший сын не раз говорил мне, что мы не должны считать, будто в чем-то перед ним виноваты. Только почему тогда Гарри так страдает оттого, что он уже никогда не сможет выразить Северусу свою признательность и попросить у него прощения? Отчего у многих его друзей становится так тяжело на душе, стоит лишь им припомнить свое обращение с Северусом? И отчего же Минерва Макгонагалл признавалась мне, что она входит в собственный кабинет, точно в Зал Суда?


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Понедельник, 24.10.2011, 12:02 | Сообщение # 24
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 23. Мундунгнус Флетчер.
      Да, уж чуднее этакой истории я ничего отродясь не слыхал. Как пацан Поттер об этом всем рассказал – я чуть ума не решился. Мы ж с ним когда последний раз виделись, он на меня того чокнутого эльфа натравил. А потом он долго где-то пропадал, а я как раз посередине всегда держался – ну не герой я, я ж говорил. Приходил пару раз к старику Аберфорту в трактир. Там у него кто только ни собирался – и Пожиратели Смерти, те, что рангом пониже и вообще разный народ. Ну я там мимоходом свои дела проворачивал: вещички разные сбагривал по выгодной цене, новости и сплетни узнавал, да мало ли… Иногда там детишки из Хогвартса появлялись, а то и кто из Ордена. От них я держался подальше, мне одного Поттера хватило. Или маскировался. Я ж частенько ведьмой наряжался, еще при Сириусе, когда задания Ордена выполнял. Конечно, в таком виде меня ребята не стеснялись, да и остальные посетители тоже.
      Про Снейпа-то много всего говорили. Дети, так те его на все корки ругали, мол, жизни он никакой им не дает. Уж какими они его только словами не честили. Я-то с ними всей душой согласен был, ведь этого типа по Ордену помнил. Они все его единственного больше, чем меня невзлюбили. Мне он тоже всегда не нравился. Сириус, например, был симпатичным, веселым парнем – мы с ним не раз выпивали за компанию. А этот вечно ходил с кислой рожей и на меня смотрел, как на червяка какого-то. Даже за стол со всеми никогда не садился, да все только радовались, что он не портил никому аппетит своей физиономией. Мне это не раз братья Уизли говорили. Тоже мировые ребята – я им много всякой всячины продал для их магазинчика.
      А вот Дамблдор, тот Снейпу верил. Говорили, что он его всегда защищает. При мне и Молли с Артуром и Муди покойный и Сириус об этом упоминали. Они всегда удивлялись, почему ж директор так ему доверяет и ни словечка против него не позволяет никому сказать. А особенно та девочка поражалась, как-бишь ее… Тонкс, кажется. Она еще все на Люпина заглядывалась. Вот она однажды и заявила, что ей всегда казалось, будто Дамблдор что-то такое о Снейпе знает, чего другим неизвестно. Я тогда про себя посмеялся: тоже мне, изобрела Летучий порох! Я-то едва ль не сразу понял по тому, как они разговаривали, что тайна у них есть общая. Причем личная, как я понял... Меня сначала любопытство разбирало, да только решил я не вмешиваться в дела выдающихся магов. Не выгодно, для здоровья опасно, да и не моя это забота, что у них там за игры такие. Наше дело маленькое…
      Потом, как Сириус помер, я взял из дома на площади Гриммо кое-какое барахло. Оно Сириусу все равно не нужно было, да и я если б только попросил, он бы мне его сам отдал – щедрый он был человек, ничего не скажешь.
      Правда, на меня сначала тот идиотский портрет наорал, видать, члены Ордена Феникса, когда уходили оттуда, забыли его задернуть. Старуха проснулась при моем появлении и подняла крик, насилу я ее заставил замолчать. А потом меня тот эльф на кухне отловил. Глазищи сверкают, едва с кулаками на меня не бросился. Я посмеялся, а он чего-то там бормотал, про «хозяина Сириуса», который поделом получил, да про блэковское наследие. А потом стал всех членов Ордена бранью поливать. Никого не обошел вниманием. Только, причитал, один человек ему по душе приходился – тот господин, с которым «хозяин Сириус» вечно ругался. Я сначала не понял, о ком он говорит, но потом-то смекнул. То-то мне забавным показалось, что Снейп пришелся по вкусу такой зловредной твари, как этот эльф. Рыбак рыбака… Только дальше-то домовик стал уж совсем несусветную чушь нести – мол, видел он однажды этого человека больше двадцати лет назад вместе с «молодым господином Регулусом». Я решил, что эльф сбрендил малость из-за безделушек этих, да и ушел восвояси. Теперь, как Поттер всем все рассказал да показал, понятно, что он брата Сириуса имел ввиду. Мне Сириус о нем рассказывал во время наших совместных пирушек. Он вроде тоже на Того-Кого-Нельзя-Называть работал…
      Я обо всем этом тогда не думал, тем более, что в Азкабан загремел – министерские шавки загребли ни за что. Три месяца почти там просидел. А как вышел, тут и узнал о смерти Дамблдора. Сказать начистоту, я его хоть и боялся, но великим волшебником он был. И то, как его убил этот мерзавец – вероломно, втеревшись в доверие, даже меня возмутило. Я может и не образец морали, но никогда не притворялся лучше, чем есть. Не герой я и не самоубийца – я про то и Муди и Поттеру говорил. От меня и не ждали никакого чертового благородства. А этот гад прикинулся честным, Дамблдору и всему Ордену наплел сказок, а потом, как змея ужалил из-за угла. Так мне это было отвратительно, что я даже в Орден вернулся почти сразу же, когда Муди со мной связался и попросил помочь.
      А Конфундус на меня Снейп наложил, видать, искусно. Потому что ни черта я не помню об этом. На последней неделе июля было у меня ощущение, что кто-то за мной следит. Я-то думал, что опять шавки министерские… Специально старался поукромнее места выбирать, прятался, маскировался. Откуда ж мне знать, что он Дезиллюминационные чары использует? Захожу я раз в трактирчик один в Лестершире, притулился за столиком, заказал виски и вдруг поднял голову, а передо мной Снейп собственной персоной. Только я собрался спросить, какого Мерлина он тут забыл, он направил на меня палочку, а дальше один туман…
      Очухался я за тем же столиком, рядом со мной пустая бутылка с виски и не могу понять, взаправду ли я его видел или спьяну приснилось. А в голове будто лампочка щелкнула – понял я, как можно Поттера из дома его родственников-маглов вытащить, так чтобы и Министерство и Того-Кого-Нельзя-Называть провести. И такой удачной мне эта выдумка показалась, что я сейчас же кинулся к Муди. Он мой хитроумный план одобрил. Хуже стало, когда он настоял, чтоб я в нем сам участвовал. Объяснял я ему, что на меня в бою надежда маленькая, только он не послушал.
      Пришли мы к Поттеру в дом и выпили Оборотное зелье. Я просил, чтоб меня в защитники определили, но Муди разве переспоришь! Взлетели мы с ним, а тут Пожиратели Смерти, человек тридцать. Трое погнались за нами и пока Муди от них отбивался, я еще терпел. Но вдруг появился Тот-Кого-Нельзя-Называть и понесся прямо на нас. Тут я струхнул: жизнь за Поттера класть я не собирался. Ну и аппарировал от греха.
      Несколько дней я отсиживался в своем убежище, пока деньги не понадобились. Решил опять на Гриммо наведаться, там еще что-то ценное могло заваляться. Благо, поганого эльфа там уже не было, рассказывали мне, что он вроде как в Хогвартсе. Страшилище, которое Муди поставил против убийцы Дамблдора меня сперва напугало. Я б оттуда в момент смылся, да уж больно нужно было что-то ценное раздобыть. Предыдущую-то партию я к тому времени уж давно загнал. Да еще коротышка эта, что амулет отобрала, пригрозила, мол, если еще раз меня в Косом переулке увидит, так я Азкабаном не отделаюсь.
      Вот, значит, поднялся я на верхний этаж, смотрю – дверь в сириусову спальню распахнута настежь. Я туда никогда не совался – незачем было. Переступил я порог – там разгром настоящий. Все книги вытряхнуты, чернильница перевернута, фотографии по всему полу разбросаны. Сразу ясно, что искали нечто определенное. Вошел я туда, поднял один листок, подумал, что, может, какие важные бумаги от Ордена остались. Оказалось, какие-то старые письма Сириуса. Я удивился, кому же могло понадобиться в старых письмах рыться? Неужто польстится кто на этакое барахло? Ну, конечно, разбираться не стал, а просто ушел оттуда. Не мог же я думать, что скоро меня тот проклятый домовик снова туда притащит. Поттер меня сразу стал про тот амулет расспрашивать, а эльф со сковородкой набросился. Где уж тут было о бумагах вспоминать!
      Как вырвался я от них, так стал захаживать в «Кабанью голову». Чаще маскироваться приходилось, но зато, как я сказал, много интересного узнавать можно было. Сначала дети из Хогвартса заходили изредка, для того, чтобы с Аберфортом перемолвиться и обсудить новых учителей и Снейпа, который стал директором вместо Дамблдора. Затем посещение Хогсмида ученикам запретили и никто больше не появлялся, по крайней мере, на моей памяти. Зато Кэрроу я в этом баре видел чуть не каждый выходной. Амикус вообще выпить любил. Что один, что в компании... Главное, чтоб было пойло в стакане.
      Как-то раз в самом конце января сижу я одетый ведьмой за соседним с ним столиком. Был как раз выходной и он, как всегда, надирался виски в компании с Трэверсом. Сперва они о всякой ерунде болтали, а потом Амикус вдруг возьми да и начни перемывать кости своему начальнику. Говорил, что тот сегодня весь день какой-то странный был. С самого утра испарился куда-то, через час вернулся, однако на завтрак не явился. И вид у него при этом такой был, словно ни студентов, ни учителей вообще не существует. После обеда он ушел в свой кабинет, а когда Алекто пришла к нему с очередной жалобой на Лонгботтома, который пытался пробраться в подземелья, чтобы освободить двух пятикурсников, которых посадили на хлеб и воду за то, что они ночью исписали стены в коридоре возле ее кабинета лозунгами в защиту грязнокровок, он сорвался на нее и чуть не вытолкал из кабинета, после чего запер дверь и велел, чтоб его не беспокоили его до завтрашнего утра.
      Амикус сказал, что его сестра не могла придумать никакого объяснения этой вспышке, ведь до этого он ни разу не позволял себе подобного. Учителя и студенты его кучу раз оскорбляли как только могли, но он даже бровью не повел ни разу. Вообще никто никогда не видел, чтобы он проявлял эмоции – даже во время убийства Дамблдора, при котором присутствовал Амикус, Снейп был настолько хладнокровен, что, якобы, даже оборотень испугался. Трэверс тогда тоже удивился. Сказал, что тоже всегда считал Снейпа абсолютно бесчувственным человеком. И потом добавил, что летом, в Малфой-мэноре, Тот-Кого-Нельзя-Называть на глазах у всего ближнего круга Пожирателей убил и скормил своей змее какую-то женщину - вроде тоже бывшую преподавательницу Хогвартса. Признался, что он, Трэверс, мол, до сих пор не может об этом спокойно вспоминать.
      – Когда она висела вниз головой над столом, а потом просила Снейпа о пощаде, �че.
      – Да, сирена, – ответил Трэверс. – О ней все слышали, даже такие, как ты. Кстати, по-моему, ее сын сейчас как раз у тебя на седьм�о коже от ее криков, а ему словно все равно было.
      Амикус в ответ заявил, что Трэверс, наверное, просто слизняк, вроде младшего Малфоя. А его собутыльник обидевшись заорал, что Амикус сам слизняк и что Снейп, якобы, еще в школе, по словам Малсибера и Люциуса Малфоя славился бесчувственностью. После этого оба опрокинули еще по стакану и у Трэверса, видимо, развязался язык, потому что он рассказал забавную историю. Будто бы он еще слышал о директоре Хогвартса сплетню, что об него в школе сломала зубки сама Грета. Амикус зенки выпучил, когда он это услышал.
      – Грета Забини? Это что ли та, которую как-то там называли се… си… какой-то тварью, короче.
      – Да, сирена, – ответил Трэверс. – О ней все слышали, даже такие, как ты. Кстати, по-моему, ее сын сейчас как раз у тебя на седьмом курсе учится, в Слизерине. Эта красотка еще в школьные годы умела обирать до нитки идиотов, которые поддавались на ее чары. Надо сказать, она всегда была умна. Знала, что ей нужно и ни во что другое не ввязывалась…
      – Так а Снейп-то тут причем? – спросил Амикус. (Он уже был порядочно под мухой, а я из любопытства даже свой стакан не стал допивать).
      – Грета, – захохотал Трэверс, – однажды поспорила на шестьдесят галеонов с Гойлом-старшим. Вроде как, гостила в его поместье и они тренировались в Непростительных. У Греты Империус не выходил, а Гойл начал над ней стал насмехаться. Она рассердилась, возьми, да и заяви ему, что и без всякого Империуса, с помощью своих женских чар может заставить кого угодно выполнить любое ее желание. Она тогда была на шестом курсе и на нее против воли заглядывались даже предатели крови, гриффиндорцы и грязнокровки. Грета это знала и была уверена, что перед ней не может устоять никто. Это было как наваждение. Многие после него быстро «просыпались», однако такого случая, чтобы Грете не удалось кого-то обольстить, если она того хотела, не бывало никогда...
      В общем, Гойл ее поймал на слове и предложил ей пари. Раз она считает себя настолько неотразимой, то пусть докажет это на деле: он выбирает в школе любого парня, выбирает задание и дает Грете неделю. За эту неделю она должна покорить «жертву» и заставить сделать для нее то, что скажет Гойл. Задание, естественно, выбиралось такое, которое было бы в пределах возможностей «жертвы», но в то же время доказывало ее подконтрольность Грете. Если ей это удастся, то Гойл платит ей шестьдесят галеонов, если же нет – то она ему.
      – И как ты полагаешь, – спросил после этого Трэверс, – на кого указал Грете Гойл?
      Амикус зашелся хохотом, а меня просто распирало узнать, чем это все закончилось. Уж больно забавно та байка звучала. Мне такого и присниться не могло.
      – И чё дальше? – Трэверс хохотал еще дольше Амикуса…
      – Ну, Грета, естественно, сначала, думала, что запрсто справится… Сам понимаешь – тогда-то он был всего-навсего шестикурсник. Полукровка, книжный червь, да еще и нищий. Вот она и сочла его легкой добычей. Подошла, попросила разрешения сказать два слова наедине… А через десять минут явилась в гостиную Слизерина и швырнула в Гойла мешочек с галеонами. Прямо в лицо. Ты б видел, какой у него фингал под глазом получился! Да еще пообещала отравить, если он кому-то об этом расскажет…
      Тут оба они долго хохотали, а Трэверс еще добавил:
      – Гойл промолчал, но Грета была закадычной подругой с Аделаидой Уоррингтон. Та знала про пари и видела, как Грета разукрасила Гойлу физиономию. И она потом рассказывала, что с Гретой в спальне истерика случилась. Мол, она рвала и метала, чуть не кусалась и плевалась ядом в каких-то грязнокровок. Вопила-вопила, да вдруг села на кровати и спокойно сказала, что если уж кто серьезно влюблен, с ним ничего не сделаешь. Аделаида так и не поняла, что она имела в виду…
      Амикус с Трэверсом выпили еще по стакану, да хорошенько снова посмеялись над той байкой. Затем Трэверс на стол башкой свалился и захрапел, а этот безмозглый боров поднялся и побрел к выходу. Перегаром от него разило на весь трактир, в такой кондиции только аппарировать. Старик Аберфорт вышел из-за стойки и выпихнул Амикуса за дверь бара. Вернулся он, ругался и желал «чтоб этой скотине хоть досталось как следует за попойку». Я-то тоже не идиот, чтоб там оставаться – скрылся, пока старик меня не приметил. Обратно, в свое убежище. Что там Трэверс плел, я уж забыл наутро. Не до того было. Потом только вспомнил, что аккурат на предпоследний день января пришелся случай. Мне тогда от этого не жарко не холодно было. А как Гарри все стал рассказывать да доказывать, тут я припомнил и число и болтовню тех двух болванов.
      Я ж не меньше других удивился! Мало того, что Снейп, оказывается, тоже из этих, из героев, так еще парень о нем так говорил, словно тот ему друг иль родственник. Дамблдор, как всегда, самый умный оказался. Своих же за нос столько времени водил! Здорово он организовал все свои планы за спиной у Ордена Феникса. И, главное, никто ни ухом, ни рылом! Вот уж хитрая бестия, похитрее любого жулика!
      Не, я порадовался, когда они Того-Кого-Нельзя-Называть одолели. И за Гарри порадовался – мне нравился этот пацан, даже после того бешеного эльфа с его сковородкой. И погибших было жаль, особенно ребят-студентов. Смерть убийцы Дамблдора всем пришлась по нутру – да эдакого поворота кто ж мог ждать? А как Гарри объяснил, что Снейп всегда на нашей стороне был, так пошло. Чего только не вспоминали и про него и про мать Гарри и про Сириуса с его приятелями. Дескать, кто б мог подумать, что так втрескаться ые чудеса творит. Да еще такое иногда покажет, чего отродясь не бывало. Недаром же те, кто вроде Гарр�то его хоть мало-мальски знал, так и те едва в себя пришли, когда им Гарри им всю историю рассказал. Кое-кто, как я слышал и вовсе отказывался верить, пока своими глазами доказательства не увидал.
      Я же, как услышал, сейчас к месту припомнил и разгром у Сириуса в доме и эльфа с его бреднями и тот разговор в «Кабаньей голове». Заодно и проповеди, которые мне Дамблдор читал. Уж говорить длинно и красиво он умел получше всех, кого я встречал. Снейп вот – тот все больше молчал. Никто про него ничего хорошего не думал и доброго слова не сказал, а оно вон как вышло. Странная штука эта самая любовь. Точь- в- точь, как сама магия – никто ее не видел и в руках не держал, а все ж таки она существует и разные чудеса творит. Да еще такое иногда покажет, чего отродясь не бывало. Недаром же те, кто вроде Гарри, Дамблдора и Снейпа, знают столько всего про нее…


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Понедельник, 24.10.2011, 12:03 | Сообщение # 25
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 24. Астория Гринграсс.
      Учитывая мою принадлежность к факультету Слизерин, вся эта история не должна вызывать у меня одобрения. На деле же оказалось, что я вовсе не была в таком шоке, как многие другие. Собственно, реакция гриффиндорцев и в том числе Макгонагалл меня не удивила совсем – ни для кого не секрет, что для большинства из них существует только два цвета: черный и белый. Они не видят дальше своего носа. И уж тем более смешно их запоздалое сожаление, которое теперь совершенно не нужно тому, перед кем они пытаются извиниться.
      Я всегда уважала профессора Снейпа, причем не только как декана нашего факультета. В отличие от матери и старшей сестры, ум и профессионализм я ставила выше, чем недостатки внешности и характера. Этому меня научил мой отец. Он говорил, что лучше предпочтет работать с любой сволочью, если это человек понимающий и толковый, чем с милым и обаятельным дилетантом, у которого хорошо подвешен язык. И я была с ним полностью солидарна. Неудивительно, что поступив в Хогвартс, я сразу же выделила профессора Снейпа среди других учителей. Мое почтение к нему было совершенно искренним, в отличие от некоторых других студентов нашего факультета – например, Драко Малфоя. Впрочем, я вынуждена признать, что пристрастна, ведь Драко очень многое пережил и понял за последние два года. Я знаю это точно, поскольку весь его выпускной год в школе, мы находились в близких отношениях, которые продолжаются и сейчас. И если кто-то думает, будто ему было легко и просто, вынуждена заверить, что они ошибаются.
      Да, мы оба были слизеринцами и оба чистокровны, но это не означает, будто нам (кроме отморозков вроде Крэбба и Гойла)очень нравилось то, что делали Пожиратели смерти со студентами. И между прочим, в целях объективности, следовало бы вспомнить, что пострадавшие от насилия Кэрроу почти всегда лезли на рожон сами. И у меня лично это не вызывало ни восхищения, ни сочувствия. Сочувствовала я профессору Снейпу, которому приходилось разбираться в подобных ситуациях. Мне очень нравились хитрость и мастерство, с которыми он это делал.
      Чаще всего, конечно, причиной таких конфликтов бывал Гарри Поттер, которого любили одни и также страстно ненавидели другие. Причем и его почитателей и врагов было так много, что они не могли поверить, что существуют еще и те, кто, подобно мне, совершенно к нему равнодушен.
      Самого Поттера я знала очень мало, да и его друзей тоже. Я была младше их на курс и потому почти не сталкивалась с ними. Пару раз я встречала Грейнджер в библиотеке или в кабинете у преподавательницы нумерологии. Иногда у нас попадали общие уроки с младшей Уизли, подружкой Поттера. Героя во плоти я видела лишь на Святочном Балу, куда меня, по просьбе Дафны, пригласил один из ее приятелей с Рэйвенкло. Помня массовую женскую истерию, возникшую из-за него на моем пятом курсе, должна сказать, что на меня он особого впечатления не произвел. Вообще я редко участвовала в межфакультетской войне – мне достаточно было собственных проблем. Когда кто-то из друзей Поттера, считая меня врагом по определению, задевал меня – я отвечала. А остальное время предпочитала политику невмешательства. Для здоровья полезнее. Что думают обо мне какие-то «знаменитости», нищие и маглорожденные меня не волновало ничуть.
      На четвертом курсе я входила в «Инспекционную дружину», хотя не питала никакой симпатии к Долорес Амбридж. Эта женщина была глупа, агрессивна и ограниченна, но она явно благоволила к нашему факультету. Для Драко ее владычество было еще одним способом «достать» Поттера и его команду. Методы ее преподавания не сильно трогали слизеринцев – почти каждый из нас не сомневался: всему, что нужно знать по Защите от Темных Искусств, нас научат родители. К профессору Снейпу Амбридж относилась вполне лояльно, несмотря на безграничное доверие к нему Дамблдора. Это доверие, кстати, было у нас предметом самых разнообразных толков. И по странному совпадению, именно в тот год произошел первый случай, давший мне серьезную пищу для размышлений.
      Я имею ввиду как раз тот матч по квиддичу между Гриффиндором и Слизерином, после которого Поттера и одного из рыжих близнецов Уизли выгнали из команды, чему несказанно радовались все наши игроки. Я была в числе болельщиков на трибуне, вместе с остальными учениками нашего факультета. Паркинсон дирижировала хором, исполнявшим песенку, которую накануне в гостиной сочинил Драко при помощи Нота и Забини. В плане содержания песенка оставляла желать лучшего, но задачу свою выполняла. Младший из братьев Уизли – вратарь Гриффиндора оказался абсолютно деморализован. Мне было ничуть его не жаль – если он так плохо владеет собой, что какая-то песенка способна его вывести из равновесия, то для спорта не годится.
      Сыграл он, конечно, хуже некуда. Гриффиндорцы выиграли матч благодаря Поттеру. Взбешенный до крайности Драко, едва спустившись на землю, принялся издеваться над членами гриффиндорской команды. Я, конечно, понимала его обиду и разочарование, но все же не одобряла подобного поведения. Иногда с оскорблениями легко перехватить через край. А вот Пэнси Паркинсон явно так не считала. Она следила за перепалкой с живейшим интересом. Это еще больше раззадорило Малфоя, ведь Пэнси тоже была неравнодушна к нему. Они даже вместе ходили на Святочный Бал. Я не любила Паркинсон и не считала, что ее отношения с Драко продлятся долго. Настолько расчетливая, истеричная, туповатая и лишенная воображения девица не могла удержать рядом такого, как он. Я тогда уже была влюблена в этого высокомерного парня, но, как полагается девушке, не демонстрировала своих чувств, дожидаясь, пока он сам ко мне подойдет. В том, что рано или поздно это случится я ничуть не сомневалась. Но в тот момент я ужасно ревновала, ненавидя Паркинсон, которая заливалась хохотом в двух шагах от меня.
      Пока Драко смеялся над Уизли, Поттер и Джонсон изо всех сил сдерживали рыжих близнецов. Но пренебрежительно отозвавшись о матери Поттера, Драко перешел границы. Никто не успел опомниться, как те двое уже налетели на него с кулаками…Они лупили его минуты три, прежде чем оторопевшая мадам Хуч не отбросила Поттера Импедиментой. Все зрители находились в совершенном шоке, даже преподаватели. Такая дикость на глазах у всей школы!
      Болельщики кричали что-то, Драко стонал на земле, Крэбб и Гойл стояли возле него, Уизли и Поттера увела с собой разъяренная Макгонагалл, Амбридж злорадно кряхтела и потирала руки, оставшиеся на поле члены команд громко ругали друг друга… Я вместе с Паркинсон и другими нашими ребятами подошла ближе, потому что меня все же взволновало состояние младшего Малфоя. С ним вроде было все в порядке, он пытался подняться, опираясь на Крэбба и Гойла. Тут краем глаза я увидела, как рядом с Себастьяном Монтегю, на которого все еще орала Джонсон, возникла фигура профессора Снейпа. Как всегда спокойно он велел обоим замолчать. Монтегю послушался, а Джонсон в праведном гневе повернулась к нашему декану и стала горячо доказывать ему, что Поттер не мог поступить иначе. Профессор жестом остановил ее и спросил с сарказмом, что же такого ужасного сказал Драко, что Уизли с Поттером набросились на него вдвоем… Стоявший рядом с Джонсон Джордж Уизли, все еще удерживаемый Спиннет и Белл, начал пересказывать грубости в адрес его родителей. Я склонилась над Драко и слышала лишь часть его слов…
      – А потом он сказал гадость о матери Гарри, профессор, он сказал…
      – ЧТО??? — этот вскрик разнесся по всему стадиону, так что даже те, кто находился уже на полпути к замку, обернулись. Я и Пэнси подняли головы и уставились на профессора Снейпа и застыли от ужаса. Такого страшного лица я никогда у него не видела. Он шагнул к Драко и несколько секунд мне казалось, что декан сейчас ударит его или выхватит палочку и заколдует на месте, как тот сумасшедший самозванец год назад. Но профессор Снейп быстро овладел собой и равнодушным тоном приказал Крэббу с Гойлом помочь Драко дойти до Больничного Крыла. Себастьян, воспользовавшись этим, подошел к декану и заявил:
      – Сэр, мне кажется, вы должны пожаловаться на Поттера директору! Он же мог серьезно покалечить Драко!
      – Да ты… Как ты смеешь, подлая дрянь! – тут же влезла Джонсон. Твой Малфой сам спровоцировал их! Значит, ему все можно, да? Ему можно говорить такое… такое… – она почти была готова разрыдаться.
      – Довольно, мисс, Джонсон. – профессор Снейп даже не повернул к ней головы.
      – Думаю, мистер Монтегю, – обратился он к Себастьяну, что профессор Макгонагалл и профессор Амбридж разберутся с возмутительным поведением Поттера без нашей с вами помощи. А кроме того, я надеюсь, впредь, мистер Малфой научится видеть грань, что будет ему, безусловно, полезно.
      С этими словами он развернулся и быстрым шагом направился к замку. А мы все молча последовали за ним. Придя в гостиную, я села в кресло и задумалась. Да, Драко был очень груб, но что именно в его словах могло вызвать такую реакцию нашего декана. Семью Уизли он оскорблял и раньше, причем не один раз, как мне рассказывали. Некрасиво с его стороны, но что здесь странного? Неужели только упоминание о матери Поттера так задело профессора Снейпа? Почему? Быть может их что-то связывает? Моя голова раскалывалась от этих вопросов и я даже не разделяла общего ликования по поводу исключения Поттера и Уизли из гриффиндорской сборной. Впервые в жизни мне захотелось нарушить свое же твердое правило: никогда не интересоваться тем, что меня не касается.
      К сожалению в том году такой возможности мне не представилось. События посыпались одно за другим. Разоблачение созданной Поттером нелегальной организации, побег директора Дамблдора, воцарение Долорес Амбридж, потом «прощание Уизли», о котором говорила вся школа. Инспекционную дружину бкувально затравили. У Гойла от чьего-то проклятья началась мерзкая сыпь, Пэнси наградили рожками… Я предпочла не попадаться лишний раз кому-то на глаза и почти все время проводила в нашей гостиной.
      Когда после отчаянной нелепой выходки Поттера и его друзей было официально объявлено, что Темный Лорд действительно вернулся, я поняла, что все серьезно и проблемы будут не только у маглорожденных. Даже возвращение Дамблдора не вселяло уверенности. Все лето я думала о том, что теперь будет со всеми нами и какая жизнь нас ожидает, если сторонники Темного Лорда все же захватят власть. Я сомневалась, что это будет так замечательно, как уверяли те, кто служил ему. Отец разделял мои сомнения. Дафна и мама просто растерялись и даже подумывали о том, чтобы уехать на время, хотя нам ничего не грозило. Но отец решил, что мы должны остаться в Британии.
      Новый год в Хогвартсе принес лишь новые тревоги. Я с самого начала заметила раненую руку Дамблдора, но разве могла понять, что это значит? О профессоре Снейпе я тоже забыла – куда больше беспокоил Драко. Он явно что-то скрывал. Теперь он не задирал гриффиндорцев, постоянно отсутствовал в гостиной и не подпускал к себе никого. Сердце подсказывало мне, что у него серьезные проблемы, но я не расспрашивала, зная, что он все равно ничего не скажет. Временами, когда мы с ним оставались наедине, он бросал на меня такие взгляды, словно хотел мне открыться. Я старалась ободрить его глазами, но безуспешно…
      Жуткие происшествия с Белл и Уизли усилили мое беспокойство в десятки раз. Я знала, что Поттер подозревал во всем этом Драко но ничего доказать не смог. Когда позже подтвердилась его виновность, я все равно не смогла осудить парня. Если бы кто-то угрожал убить моих родных, я пошла бы и не на такое…
      Частые ссоры Драко с профессором Снейпом и напряженное состояние последнего тоже не укрылось от моего внимания. Все знали о его роли шпиона. Дамблдор был убежден, что профессор Снейп на его стороне, а Поттер кричал на всех углах, что наш декан на самом деле работает на лорда Волдеморта. Об их вражде знала вся школа, профессор невзлюбил Поттера с первого урока, а тот отвечал ему взаимностью. Что до меня, то я любила зелья – это был мой второй любимый предмет после нумерологии. И новый преподаватель Гораций Слагхорн тоже мне нравился, несмотря на привычку слишком много говорить о своих бывших учениках-знаменитостях. Особенно он благоволил к Джиневре Уизли, хотя знания ее были довольно посредственными. Он часто говорил, что она похожа на Лили Эванс – такая же жизнерадостная и яркая. Насколько я поняла, эта Лили Эванс и являлась матерью Гарри Поттера. Теперь я знала ее имя.
      У меня, как и у Уизли этот год был годом сдачи С.О.В. Поэтому и я и она к весне практически переселились в библиотеку. С какого-то момента я стала все чаще замечать там гриффиндорскую троицу. Нет, я не подслушивала, но изредка до меня долетали их разговоры. Речь шла о каком-то «Принце-полукровке». Нередко приходила одна Грейнджер и рылась в старых документах и подшивках «Пророка». В другое время я бы заинтересовалась ее поведением, но перед экзаменами мне было некогда играть в детектива.
      Смерть Дамблдора и нападение на Хогвартс Пожирателей Смерти привели к отсрочке экзаменов. Их принимали на неделю позже, после похорон директора. Как я сказала, я не осуждала Драко. И я не хотела осуждать профессора Снейпа. Ведь все же он спасал Драко жизнь – Темный Лорд убил бы его, если б не было исполнено его задание. С другой же стороны, я понимала, чем был директор для наших противников и признавала, что у них есть все основания ненавидеть и проклинать профессора Снейпа. И все же неприятно было слышать, как они называли его убийцей и клялись отомстить.
      Экзамены я сдала более или менее прилично. Все каникулы только и думала, что о Драко, о том, каково ему сейчас. Я хотела поскорее вернуться в Хогвартс, чтобы встретить его там и хоть как-то поддержать, утешить… Попутно я спросила у родителей о том, что может означать «Принц-полукровка». Отец объяснил, что Принцы были столетие назад весьма богатым и могущественным чистокровным родом, но позже в значительной мере утратили влияние. А вскоре род прервался, поскольку последний его представитель не имел сыновей, а только одну-единственную дочь, которая к тому же вышла замуж против воли родителей. Естественно, они отреклись от нее. Но зачем Грейнджер пыталась выяснить что-то об этой женщине, осталось вопросом.
      Назначение профессора Снейпа директором Хогвартса, в принципе, было ожидаемым решением. Новая власть взялась за маглорожденных всерьез. В итоге им запретили учиться в школе. Часть из них скрылась, а часть «ушла в подполье» с явным намерением продолжать сопротивляться. Ни мне, ни Драко, впрочем, до этого не было особого дела. В Хогвартс мы ехали вместе, в одном купе. По его виду было понятно, что он вовсе не так уж счастлив победой Темного Лорда. Да и где было радоваться: дом его перестал быть домом, над ним самим и родителями нависала угроза смерти. И все же, как он признавался, в присутствии нашего декана – вернее, теперь уже директора – он чувствовал себя немного уверенней. Выдержка и хладнокровие профессора Снейпа всегда восхищали его. Я как могла успокаивала Драко, хотя знала, что год этот в школе будет непростым и для нас.
      Мое предсказание сбылось: мы оказались в атмосфере ненависти и вражды со стороны остальных трех факультетов и преподавателей. В каждом из нас видели врага по умолчанию. Не мы стояли над всеми, как хвалилась Паркинсон, а все стояли против нас. Директора, новых учителей и слизеринцев. Кэрроу были просто тупыми садистами, которые упивались жаждой власти, пока им это разрешали и плевать они хотели, что про них думают. А профессору Снейпу проклятий и пожеланий смерти доставалось за троих.
      Гриффиндорцы снова собрали ту тайную группу, которую основал Поттер два года назад. Сам он, как и Уизли с Грейнджер где-то пропадал. «Боролся за всех», как уверяла его подружка Уизли. Она, Лонгботтом и Лавгуд подняли сопротивление… Гриффиндорцы лезли на рожон и буквально напрашивались на наказания Кэрроу. Чего стоила одна попытка кражи этого дурацкого меча из кабинета профессора Снейпа. Можно подумать, их положение как-то улучшилось! Доморощенных партизан следовало бы проучить как следует, но их только отправили в Запретный Лес в компанию глупца-лесничего.
      Такое решение профессора Снейпа так меня удивило, что я вспомнила о том случае на матче и о странных беседах гриффиндорской троицы. Я сделала именно то, что хотела, но не успела сделать Грейнджер – просмотрела список старых обладателей награды за зельеварение. И там я обнаружила два имени: Северуса Снейпа и Лили Эванс. Награды они получили на четвертом курсе Хогвартса за свой общий проект, который был даже описан в каком-то научном журнале. Но исследования так и не были доведены до конца.
      Не надо было быть семи пядей во лбу, чтоб сложить два и два. Профессора Снейпа когда-то связывали с матерью Поттера довольно близкие отношения. И, видимо, он по меньшей мере помнил об этом сейчас, через много лет…
      Правда, как и другие, я не догадывалась, кто подстроил все те таинственные случаи. Происшествие с Амикусом не вызвало сочувствия даже у слизеринцев – он был последней скотиной, хоть и держался с нами почтительно и даже подобострастно. Чудесное спасение старосты Рэйвенкло я тоже, в общем и целом, одобряла – не хотелось, чтобы он умер от проклятия наших парней. А Теодор Нотт параллельно своей сваре с Финниганом успел так достать меня своими приставаниями и ухаживаниями, что я была просто счастлива, когда узнала, что он останется в больнице Святого Мунго дольше, чем планировалось.
      Весной гриффиндорцы стали получать какие-то новости о Потере. И хотя половина этого факультета куда-то исчезла, новости распространялись с головокружительной быстротой. Бут из Рэйвенкло в очередной раз нарвался на побои Амикуса, подняв за обедом крик об ограблении Гринготтса. Все ждали чего-то…
      Ночью нас подняли из постелей и объявили эвакуацию. Объяснили, что Поттер с друзьями в школе и что на Хогвартс собирается напасть армия Темного Лорда. В Большом Зале обнаружились не только Гарри Поттер с Грейнджер и Уизли. Там еще были все учителя, кроме Кэрроу, авроры, выпускники, уже окончившие школу и почти вся поттеровская группировка. Всех усадили за стол и встрепанная, но спокойная Макгонагалл разъяснила правила эвакуации. Нам предстояло пройти через Выручай-комнату в бар «Кабанья голова» и оттуда аппарировать. Макмиллан с Хаффлпаффа попросил разрешения остаться и драться. Гриффиндорцы, в своем репертуаре, поддержали его. За столом Рэйвенкло кто-то высказал беспокойство о багаже – в такой-то момент! И тут уже не выдержала я: громко осведомилась о причине отсутствия профессора Снейпа. Зря я это сделала. Вульгарное выражение «сделал ноги» в устах всегда приличной и сдержанной Макгонагалл сильно покоробило. Еще больше коробил смех за тремя столами. И тут раздался голос Темного Лорда, потребовавший выдачи Поттера. Пэнси Паркинсон вскочила и заорала, что Поттер здесь, прежде, чем я успела ее остановить. Три других факультета повернулись к нам вытащив волшебные палочки… Думаю, что не я одна в ту минуту перепугалась до полусмерти. Паркинсон заслужила хороший урок за свою глупость, но мы-то почему должны были отвечать за нее?
      Положение спасла Макгонагалл. Она в деликатной форме велела нам убираться. По дороге к Выручай-Комнате я не заметила, как Драко отпустил мою руку. Потом я не раз выговаривала ему за возвращение обратно. Если бы не Поттер, он мог сгореть заживо! Но, оказавшись в «Кабаньей голове» мне и Дафне не оставалось ничего, кроме как аппарировать домой. Родители горячо обняли нас и заперлись в доме. Оставалось только ждать…
      Весть о победе Поттера дошла до нас по радио. Поскольку я ужасно волновалась за Драко, мы решили тут же вернуться в Хогвартс, где я и попала на «выступление» Поттера, который подробно рассказывал всем ту самую историю. Смерть профессора Снейпа огорчила меня, а рассказ Гарри Поттера поразил, хотя, повторюсь, и не так сильно, как мог бы. Даже то, что я знала не рождало во мне мысли о возможности такого героизма, такой верности, столь сильной и бескорыстной любви. Я не сердилась на профессора Снейпа, хоть он и работал против той стороны, которую я должна была бы считать своей. Ради любимого человека можно сделать еще не то – в любви нет ни друзей, ни врагов. Существует любовь, которой бессмысленно противодействовать и осуждать – она может только служить примером.


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
julia-spДата: Понедельник, 24.10.2011, 12:04 | Сообщение # 26
Нежный воин
Магистр
Награды: 54
Репутация: 214
Статус: Нет на месте
      Глава 25. Люциус Малфой.
      Я считал его моим другом. Собственно, сейчас, утверждая это, я задаю себе вопрос: а считал ли он другом меня? Не знаю. На это трудно ответить. Я уважал его, хотя к моему уважению примешивалась зависть. Не могло не задевать, что мой протеже превосходит меня во многом. Он не был мне ровней ни по каким параметрам: я – представитель древнего чисткровного рода, владелец большого состояния и самых красивых поместий во всей Англии. И он – нищий полукровка, чье достояние исчерпывалось волшебной палочкой и какой-то жалкой лачугой в магловских трущобах. Однако же, его ценил наш повелитель, а многие из наших, хоть и ненавидели его, но откровенно побаивались. Именно это умение поставить себя и привлекло впервые мое внимание к Северусу Снейпу.
      Почему из всей толпы первокурсников, поступавших в Хогвартс в тот год, я выделил этого мальчика? Прежде всего, на него обратил мое внимание Урхарт – четверокурсник. Он был в какой-то мере моим заместителем, подразумевалось, что когда я окончу школу, он станет старостой Слизерина. Так вот он и рассказал мне о том, как в его купе, где он сидел со своей младшей сестрой, рэйвенкловкой Кристиной и ее друзьями, зашли двое первокурсников. Этот мальчик и рыжая девчонка, у которой на лице было огромными буквами выведено «гриффиндорка». Причем оба выглядели так, словно до этого с ними произошло нечто неприятное. Они сели у окна и девочка стала выговаривать мальчику за то, что он «не должен был связываться с этими противными мальчишками». И вообще, какая разница, на какой факультет они попадут. Да, она знает, что он давно мечтает о Слизерине, что там была его мама. Но разве это так уж важно?
      По словам Урхарта, мальчишка промолчал, вытащил из сумки потрепанную книгу, как понял Урхарт – учебник по Защите за третий курс и погрузился в чтение. Временами он поднимал глаза на свою рыжую подружку, которая отрешенно глядела в окно. Когда поезд остановился и Урхарт с Кристиной и другими старшекурсниками вышел на платформу, он видел, как девочка схватила друга за руку и потянула его на громкий голос Хагрида – хранителя ключей.
      Признаюсь, я был заинтересован. Когда в шеренге новичков мне указали на эту пару, я всмотрелся в мальчика пристальнее… Мой отец научил меня распознавать нужных людей с первого же взгляда. Он всегда говорил: «Ищи настоящую гордость! Если она есть – ее не спрячешь под бедной одеждой и непрезентабельной внешностью». За годы учебы в Хогвартсе я не раз имел случай убедиться в правоте этого тезиса.
      У Северуса эта гордость была. Когда он подошел к нашему столу, я дружески приветствовал его и посадил рядом с собой, тем самым обозначив, что этот первокурсник находится под моим покровительством. Некоторые смотрели на меня с недовольством, но я был уверен, что сделал верную ставку.
      После первого же месяца занятий, стало ясно, что я не ошибся в Северусе. Его познания изумляли даже меня. Чтобы полукровка разбирался в Темной магии едва ли не лучше чистокровных старшекурсников – такое казалось почти невероятным. Вскоре мне передали, что и наш декан заметил его дарования в зельеварении, хотя предложение протекции было отвергнуто сразу и резко. Мне подобное поведение казалось опрометчивым и чересчур самонадеянным, но в дальнейшем выяснилось, что с независимым характером Северуса бороться бесполезно. Он принадлежал к числу людей, желающих всем быть обязанными исключительно самим себе.Близости ни с кем из слизеринцев у него не получилось. Нет, он общался с Малсибером и Эйвери и даже достаточно часто и много, но все равно предпочитал одиночество. Нелюдимость и мрачность отталкивала от него тех, кто мог бы быть ему полезен. Я часто выговаривал ему за это, а также за совершенно неподходящие связи.
      Лили Эванс – грязнокровка с Гриффиндора явно не могла считаться приемлемым обществом для слизеринца. Однако Северус не прекращал общаться с ней. Девчонка эта влекла его, как магнит. Я тратил свои увещания впустую. Он не желал порывать с ней, несмотря ни на какие убеждения и доводы.
      Я подозревал в их отношениях нечто большее, чем дружба. То есть, она-то, наивная до идиотизма, как все гриффиндорцы, именно так все и воспринимала. А вот у меня было впечатление, что Северус ею серьезно увлечен. Точно также думала Цисси – уже тогда моя невеста. Нужно сказать, я слегка посмеивался над серьезностью, с которой она об этом говорила. Я никогда не верил в так называемую «любовь».
      Цисси всю жизнь являлась самым близким и преданным мне человеком, я знал, что могу положиться на нее во всем, что найду в ней поддержку и понимание в любой ситуации. Но к любви это, как я был в то время убежден, не имело никакого отношения. Цисси была красива, умна, чистокровна, прекрасно воспитана, мне нравилось ее общество, нравилось с ней разговаривать. И она испытывала по отношению ко мне те же самые чувства. Наши семьи справедливо находили, что мы составим идеальную пару, прекрасно подходящую друг другу. Родители, со свойственной им предусмотрительностью, сумели понять, что мы будем самыми лучшими спутниками жизни друг для друга. Все было строго в традициях древних чистокровных семей. Ни я, ни Цисси не питали никаких романтических иллюзий. Любовь – сказка для дураков, вроде Дамблдора и его обожаемых гриффиндорцев. В новом порядке, который, как мы верили, скоро установит Темный Лорд и его сторонники, этим выскочкам наконец укажут их законное место.
      Естественно, я сразу же подразумевал, что Северус может стать предметом внимания самого Темного Лорда. И спешил преподнести ему такой талант раньше, чем это сделает кто-либо еще. Сейчас я могу откровенно сказать, что служил Темному Лорду, не только из-за того, что его искони поддерживала вся моя семья, но и потому, что искал своей выгоды. Идеи господства чистокровных были почти священны для нашего рода, но не меньше значения имело то, что Темный Лорд мог дать мне и моей семье еще больше власти и влияния. Тем больше я сейчас жалею, что не смог тогда предвидеть его окончательный крах.
      Но честолюбивые желания Северуса Снейпа явно не ограничивались только богатством и властью. Его жажда знаний, склонность к экспериментам, так свойственная и самому Темному Лорду, его научные изыскания – все это тоже могло в умелых руках сделаться сильным инструментом воздействия. Потому я и не понимал, отчего Северус так держится за эту грязнокровку и вопреки всем уговорам, не желает расставаться с ней. Мысль о его влюбленности даже не приходила мне в голову. Я считал его увлечение детской блажью, которая пройдет с возрастом.
      Когда я закончил Хогвартс, между мной и Северусом не прекращалась постоянная переписка. К тому же, как мне писала Цисси – у нее установились с ним отношения, которые можно было бы назвать более доверительными, чем с остальными студентами нашего факультета. Из года в год его способности приносили все более блестящие результаты. Уже к моменту выпуска Цисси он входил в число самых одаренных студентов во всей школе. Идеи Темного Лорда, несомненно, нравились ему, он нашел их здравыми и правильными для себя. Огорчало только то, что он все еще продолжал общаться с этой Эванс. Спору нет – она была красива, так красива, что от легкого романа с ней не отказался бы даже я, не будь она грязнокровкой. Но Северус, как мне казалось, должен был понимать, что между ними не может быть ничего. Поэтому, узнав, из надежных источников, что они на пятом курсе перестали общаться – я был обрадован и решил, что теперь Северус уж точно будет на нашей стороне.
      Период между пятым и шестым курсами был для него тяжелым. Вдобавок к ссоре с Лили Эванс, летом того же года умерла его мать – последняя представительница древнего и некогда влиятельного рода Принцев. Как я выяснил уже постфактум, после ее смерти Северус остался практически без средств к существованию. Поэтому я не удивился, когда на обычное приглашение приехать на каникулы в мой замок, он ответил отказом. Я мог бы помочь ему материально, но знал, что он не только не будет благодарен мне за это, но сочтет себя оскорбленным предложением помощи. По правде сказать, эта его щепетильность меня удивляла. С помощью денег я мог открыть практически любую дверь, сговориться с кем угодно, пожертвования на благотворительность позволяли мне обзаводиться полезными связями, подчинять своей воле нужных мне людей. И все они – от министра, до владельца какой-нибудь жалкой лавки, с готовностью принимали мои деньги. А тот, кого я называл своим близким другом, неизменно отказывался от любых предложений финансовой поддержки. Исходя из этого, я счел благоразумным оставить Северуса на время в покое. У меня довольно было и своих забот. Будущим летом должна была состояться наша с Цисси свадьба, и Темный Лорд любезно позволил мне заняться ее подготовкой. В конце-концов, нам некуда было торопиться. Положение складывалось в нашу пользу. Я решил, что представлю Северуса повелителю сразу, как только он окончит школу. Он уже заинтересовался талантливым юношей по моим рассказам.
      По результатам Ж.А.Б.А. Северус превзошел даже меня. Представив его сразу после выпуска повелителю, я заметил, что Темный Лорд не просто благосклонно отнесся к Снейпу, но явно с первых же дней выделил его среди других своих слуг. В большой степени этому способствовали его блестящие дарования. Демонстрация навыков в Темных Искусствах, включая несколько оригинальных заклинаний его собственного изобретения – в частности то, которое мы использовали на Чемпионате по квиддичу, репутация одного из лучших мастеров зельеварения во всей Британии, что для восемнадцатилетнего парня было просто невероятно, уровень владения легилименцией и окклюменцией, уступающий разве что самому Темному Лорду – это впечатляло. Неудивительно, что Темный Лорд поручил шпионаж за Дамблдором именно ему.
      За все время нашей совместной деятельности, имя той гриффиндорки ни разу не проскользнуло в наших с Северусом разговорах. В «Пророке» писали что-то о том, что она вышла замуж за Джеймса Поттера – отвратительного выскочку из семьи предателей крови. Мне не было до нее никакого дела, и я пребывал в твердом убеждении, что и Северус давно забыл о ее существовании. В самом деле, не мог же я предположить, что он все еще помнит, а уж тем более любит ее. Я и заинтересовался-то ею снова лишь потому, что после того, как Северус рассказал о пророчестве, Темный Лорд поручил мне выяснить, кто может подходить под данное там описание…
      Узнав о выборе, сделанном Темным Лордом, Северус словно сошел с ума. В дальнейшем я узнал о разговоре между ними, о том, что Северус просил повелителя не убивать эту девчонку, ведь ему нужен был только ее сын. Даже тогда я, подобно повелителю, не усмотрел в этой просьбе ничего, кроме желания развлечься с красивой игрушкой. Такое желание я вполне понимал. Несмотря на то, что у меня и Цисси была прекрасная семья и только что родился наследник, я время от времени позволял себе легкие интрижки на стороне. С моей точки зрения, это ровно ничего не значило. У меня и в мыслях не было разрушать мой брак, который значил куда больше, чем все женщины, бывавшие в моей постели. Я абсолютно не воспринимал такие пустяки, как нарушение верности. Потому до сих пор у меня не укладывается в голове какая-то часть мотивов Северуса. Если бы он хранил верность пусть даже самой лучшей и чистокровной из женщин, хотя бы она и была его женой – это уже было бы достаточно фантастично. Но хранить верность той, которая отвергла его, не ставила в грош, предпочла ему другого, которая «истерзала его сердце», как выражалась Цисси, которая, будучи его врагом, наверняка презирала его и ненавидела его – это нечто совершенно непостижимое для моего рассудка.
      С исчезновением Темного Лорда, мы оба удачно выбрались из трудного положения. И меня и Северуса официально оправдали, объявив о нашей непричастности к деятельности Темного Лорда. Я знал, что за Северуса заступился Дамблдор и мог только позавидовать его хитрости и изворотливости. Большая часть сторонников Темного Лорда тоже были оправданы, лишь одержимые фанатики, вроде моей свояченицы попали в тюрьму, да еще те, кого сдал предатель Каркаров.
      Следующие десять лет мы с Северусом виделись раз от раза. Он работал в Хогвартсе, я занимался своими делами. Пожалуй, именно наличие в Хогвартсе Северуса побудило меня поддаться на уговоры Цисси и не отсылать Драко за границу. Я знал, как нежно моя жена любит нашего сына и, хотя, находил, что она порой уж слишком его балует, не мешал ей. Я надеялся, что в Хогвартсе, влияние Северуса, человека строго и сдержанного, нивелирует недостатки в его воспитании. А в том, что мой сын попадет в Слизерин у меня не было никаких сомнений.
      В Хогвартс Драко пошел одновременно с Гарри Поттером – Мальчиком-Который-Выжил. Сначала я советовал сыну подружиться с героем, но между ними вместо дружбы возникла сильная вражда. Мальчишка был гриффиндорцем до мозга костей, как и его покойные родители. Приезжая домой на каникулы, Драко не раз рассказывал мне, что и Северус терпеть его не может. Я не удивлялся – мне было хорошо известно о вражде, существовавшей в школьные годы между Северусом и отцом мальчишки, а также его крестным – Сириусом Блэком, кузеном моей жены. Естественно, зная о том, как Северус относится к мальчишке, никто бы не заподозрил, что Снейп может действовать в его пользу…
      Возвращение Темного Лорда я предвидел. Метка проявлялась в течение целого года. Я думал, что повелитель мертв, но коль скоро он оказался жив, то мне ничего не оставалось делать, как при вызове сразу аппарировать на то кладбище и засвидетельствовать ему свою преданность. Тогда меня не волновало присутствие связанного Поттера, никто из нас не думал, что мальчишке удастся остаться в живых. Отсутствие среди Пожирателей Смерти Северуса не взволновало меня. Во-первых, меня слишком беспокоила собственная безопасность, чтобы думать об участи старого друга, а во-вторых, я был уверен, что Северус сможет выкрутиться в любом случае.
      И я не ошибся: он появился два часа спустя и как ни в чем ни бывало, поклонился повелителю. Каялся, что поверил в его гибель, поклялся, что всегда оставался верен ему, объяснил, что пользуется безграничным доверием Дамблдора и сообщил весьма ценные сведения о нем и о Поттере. В итоге наш господин не только выслушал и принял его объяснения, но и приказал ему вернуться в Хогвартс, чтобы продолжать свою работу. Предварительно он рассказал о случившемся на кладбище и защите матери Поттера, которую ему удалось наконец преодолеть. Северус слушал с совершенно бесстрастным видом. Упомянув имя Лили Поттер, Темный Лорд напомнил, что Северус когда-то просил пощадить эту грязнокровку. Снейп не отрицал этого. Повелитель выразил сожаление, что не сдержал данного слова и потом сказал, что ведь есть же и другие, чистокровные женщины, которые куда больше достойны Северуса. На что тот ограничился фразой: «Вы совершенно правы, милорд». И я и повелитель, услышав это решили, что вопрос исчерпан. Как же мы оба ошибались…
      Первым планом повелителя после возвращения, стало – добыть пророчество. Он не сомневался, что знание поможет ему уничтожить Поттера. Однако все наши усилия оставались бесплодными. Освобождение из Азкабана моей свояченицы с ее сообщниками тоже не продвинуло нас вперед. Северус, как член Ордена Феникса продолжал поставлять нам информацию из лагеря Дамблдора, но этого было мало. В конце концов, с помощью домового эльфа, явившегося к моей жене под Рождество, а также усилий Северуса по срыву занятий окклюменцией, нам удалось заманить Поттера в Министерство.
      Драка с подростками, которых мальчишка притащил за собой, безусловно, окончилась бы в нашу пользу, если б не внезапное появление половины Ордена Феникса, а потом и Дамблдора. С ним тягаться мы не могли – в одно мгновение он поймал и связал нас всех. Вывернуться удалось одной Белле, которая, как я потом узнал, прикончила Сириуса Блэка.
      Про заключение в Азкабане я не хочу вспоминать. Впервые я тревожился не за себя, а за Цисси и Драко. Азкабан был надежным убежищем от гнева повелителя, но я боялся, что Темный Лорд захочет отыграться на моей семье. Единственная моя надежда состояла в том, что Северус, который теперь пользовался доверием и расположением Темного Лорда более, чем кто бы то ни было, вспомнит о нашей дружбе, если что-то случится. Цисси всегда уважала Северуса и ничего странного, что оставшись без моей защиты, она бросилась за помощью именно к нему. Невыполнимое задание было дано Драко именно в расчете на провал и если б не Северус, который убил Дамблдора – мой сын был бы мертв, да и моя жена, вероятно, тоже.
      Выйдя из Азкабана, я наедине поблагодарил старого друга. Я прекрасно сознавал, что в неоплатном долгу перед ним. Именно тогда я впервые ощутил то, о чем говорили Дамблдор, Поттер и им подобные. Посмотрев на свою жену и своего сына, таких же затравленных и сломленных, как я – я внезапно осознал, что эти два человека значат для меня куда больше, чем власть, богатство и честь рода. Без них все это потеряет для меня всякую ценность. С этого момента я стремился реабилитироваться в глазах Темного Лорда лишь для того, чтобы спасти их. Ради этого я готов был отдать не только волшебную палочку, но и все свое состояние и даже жизнь.
      Самый лучший шанс представился на пасхальных каникулах, когда егеря притащили Поттера с друзьями к нам в поместье. Признаться, я тоже удивился, увидев у них меч Гриффиндора, ведь Северус отправил его на хранение в Гринготтс, после того, как в Хогвартсе трое детей попытались утащить древний артефакт из кабинета ненавистного директора. Все испортила Белла со своей кровожадностью, лживый гоблин и наш же собственный бывший домовой эльф. Поттер с друзьями и копией меча ускользнули. Драко и Белла остались без волшебных палочек (Цисси потом отдала сыну свою), Петтигрю был убит. Впрочем, о нем не пожалел никто. А вот нам пришлось плохо. После того, как гоблины сообщили об ограблении сейфа Лестрейнджей, я вообще чудом избежал смерти. Еще хорошо, что рядом не было ни Драко, ни Цисси. В тот же вечер все силы Темного Лорда расположились на границах Хогвартса. Мы знали, что будет битва. Цисси трепетала за сына, я же пытался ее подбодрить. Темный Лорд устроил временную базу в Визжащей Хижине. Я находился возле него в тщетных попытках разгадать его замыслы. Вскоре стало ясно, что в школе восстание. Основную массу детей эвакуировали, Северусу едва удалось спастись от своих же коллег. Требование о выдаче Поттера осталось без ответа. В полночь битва началась…
      Пока она шла, Темный Лорд сидел в Хижине, думая о чем-то. Я же мог думать лишь о том, что мой сын остался в замке. В отчаянии, я предлагал повелителю остановить битву, чтобы найти мальчишку Поттера, но мой обман был разгадан в мгновение ока. Вскоре, приняв какое-то решение, повелитель послал меня за Снейпом. У меня было предчувствие, что ничем хорошим для Северуса это не обернется, и все же я отправился на поиски друга, надеясь, что потом смогу вместе с Цисси попасть в школу и отыскать сына.
      Северуса я нашел на одном из флангов. Он пытался пробиться к замку, сражаясь с несколькими противниками сразу, однако никого из них пока не убил и даже не ранил. Когда взяв за руку, я отвел его в относительно безопасное место и сообщил о приказе повелителя, Северус как-то странно улыбнулся. Затем вдруг посмотрел мне прямо в глаза – такого взгляда я не видел у него никогда за все годы нашего знакомства и тихо произнес: «Ну, вот и все…». Никогда я не страдал угрызениями совести, но эти четыре слова, сказанные с невероятным облегчением и радостью в голосе, будут слышаться мне во сне, до конца дней. Позже, сидя у костра в Запретном Лесу возле своей жены, в ожидании прихода Поттера, я долго думал над последними словами человека, которого называл своим другом…
      Мужество и отвага моей жены, когда она солгала Темному Лорду, что Поттер мертв, доказали, что у Цисси куда больше силы духа, чем я всегда думал. Моя хрупкая и нежная жена спасла нас всех. Оказавшись в замке, мы не сражались, пытаясь разыскать Драко. Найдя его, мы все трое, обнимали друг друга так долго, что даже не заметили появления Поттера, опомнившись лишь тогда, когда он и Темный Лорд уже сошлись в последней дуэли…
      Разоблачение Поттером тайны Северуса, то, что он все эти годы водил за нос нас всех, оставаясь верным Дамблдору, что он помогал мальчишке из-за его маглорожденной матери, которую через столько лет продолжал любить по-прежнему, объяснило мне все, чего я не понимал в его поведении. Вот тут я окончательно осознал, что любовь, возможно – не такая уж и глупость. Кто бы ни являлся ее предметом. Ведь по всем моим логическим и идейным представлениям, я должен был бы осудить Северуса. Но я смотрю на жену и сына – двух самых дорогих мне людей, и что-то мешает мне сделать это.


Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес

Мой дневник

 
Форум » Библиотечная секция "Гет" » Другие пейринги » "Они знали" (Автор: Хасинта, СС/ЛЭ, G, драма, романс, макси, закончен)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Copyright MyCorp © 2024